Аннотация: Молодому человеку достается в наследство старый особняк от усопшего деда. Прежде чем стать его полноправным владельцем, он намерен ознакомиться с научными работами, проводимыми его родственником в стенах дома...
25 июня 1896 - го года мой дед Сэр Фредерик Дональд Сазерленд скончался в своем
доме на Камберленд-Стрит в Эдинбурге. Случилось это исключительно по причине
старости и дряхлости его костей. Он прожил долгую и насыщенную жизнь, и на момент
его смерти в Англии не было более известного и общепризнанного естествоиспытателя
как мой дед. Наследство, оставленное моему отцу - Фредерику Сазерленду Младшему,
было весьма щедрым - он получил пустующий дом в Лондоне, в котором некогда вырос,
а так же все накопления и сбережения, хранившиеся на банковском счету. Все же
имущество в этом доме было передано Кембриджскому Университету, в котором дед
преподавал и проводил исследования в течение многих лет своей жизни.
Также в завещанное имущество входил дом в Эдинбурге. По заверениям нотариуса
Уильяма Харта, этот дом теперь принадлежал мне.
Такое неожиданное решение было трудно объяснить, поскольку с дедом я
общался лишь в далеком детстве. В последнее десятилетие своей жизни он ударился в
"научную хандру" - заперся в своем эдинбургском жилище и целыми днями проводил
исследования. Со временем всех прежних ассистентов он отправил зубрить книжки в
Кембридж, а нанимал ли он кого-нибудь еще - этого в Университете никто не знал.
Однако, время проведенное с дедом запомнилось очень хорошо. Когда мне было шесть
лет, он демонстрировал опыт с постоянными магнитами: дед прокатывал стальной шарик
по столу, который затем притягивался дугообразным магнитом, легко проскальзывал по
нему, переходил к прямоугольному магниту, добирался до миниатюрного ящичка и падал
в него. Подобный эффект в детстве вызывал у меня восторг.
Как я уже сообщал, его завещание удивило мою семью, но нисколько не обозлило.
И отец и мать всегда относились ко мне с искренней любовью, и оспаривать решение
никому в голову не пришло.
Мы похоронили деда в Лондоне. После нам была назначена встреча с нотариусом.
Он добивался немедленного разрешения всех формальностей, и вскоре наше семейство
собралось в его тесном кабинете на Гиффорд-Стрит. Нотариусом оказался замыленный
лысеющий малый в очках-половинках. Как и предполагалось, передача лондонского дома
и счета в банке оказалось делом скоротечным, однако, моя часть завещанного
потребовала отдельного рассмотрения.
- Дело в том, - объяснял Уильям Харт, - что дом прежде состоял на попечении у
Кембриджского Университета. Он был оборудован установками и оснащен многими
компонентами и элементами для проведения опытов, чтобы ученые данного
университета могли заниматься исследованиями далеко за его пределами. Но
разногласия с эдинбургской администрацией привели к тому, что дом был оспариваем
сразу несколькими сторонами. Всю проблему разрешил ваш дедушка - он выкупил этот
дом, что абсолютно устроило все стороны, ведь Сэр Фредерик Старший был Почетным
Членом Кембриджского Университета. Однако, как стало известно позже, все
университетское оборудование ваш покойный родственник отправил обратно в
Кембридж.
Как рассказывал дальше нотариус, Университет заинтересовался в исследованиях,
проводимых в стенах того дома, ведь все ассистенты были уволены, да и все
необходимое для того оборудование было возвращено. В этот момент дед откололся от
общества. Никто не знал, чем он занимался, над чем коптел в течение десятилетия, уводя
носы кембриджцев прочь от себя. Теперь Университет считал, что все права на записи и
предметы, коим образом касавшихся его исследований, принадлежат науке. Завещание
Фредерика Старшего оказалось "холодным душем" для его прежних коллег, ведь здание
и все, что находилось в нем, теперь принадлежало мне.
Лично я не питал особого пристрастия к науке, так уж получилось. Я отправил
письмо в Кембридж с посланием о том, что собираюсь навестить дом в Эдинбурге, и если
мною будут найдены предметы, в которых заинтересован научный мир, то я немедленно
передам их в руки Университета. Вскоре оттуда пришел ответ с благодарностью и
пожеланием доброго пути.
Буквально за день до моего отъезда нотариус снова дал о себе знать. Послание его
оказалось несколько озадаченным, он снова назначил немедленную встречу у себя в
офисе.
- Вы знаете, - говорил он неуверенно, - есть новости. Вчера вечером мне
телеграфировал мой помощник из Эдинбурга. Нашелся научный ассистент вашего деда.
Он сам сообщил о своем существовании и требует встречи, хочет показать дом и все
остальное.
Других важных деталей от мистера Харта я не получил. Таинственный незнакомец
обещал встретить меня на станции в срок моего приезда. Я решил не заставлять его ждать
и на следующий день был уже на севере страны.
На перроне я наткнулся на странного молодого человека, который оказался моим
встречающим. Эдинбургский ассистент выглядел человеком совершенно не стремящимся
к эталону джентельменской наружности: длинная темная борода старила бледное
молодое лицо, неопрятные космы волос неупорядоченно торчали из-под
полукрестьянской соломенной шляпы. Так или иначе, парень был немногим старше меня.
Он представился Симусом Уайтом. Неподалеку от железнодорожной станции он привел
меня к месту с несколькими свободными кэбами.
- По правде говоря, я обязан извиниться за то, что так поздно объявил о себе, -
торопливо пояснял Симус в экипаже. - Ведь ознакомить вас с Домом - моя клятва перед
вашим дедом, которую я дал незадолго до его кончины.
Дело с завещанием становилось все более непонятным. Что и зачем приготовил
для меня дед? В чем неотложная важность того, что я должен побывать в том доме?
- Я удостоился чести работать с Сэром Фредериком Сазерлендом в течение семи
лет, - продолжал Уайт. - Быть может, я и молод, но я сомневаюсь, что за всю свою
дальнейшую жизнь мне встретится не менее одаренный умом человек.
Он еще несколько минут восхищался и выражал соболезнования. Затем я спросил
его о роде проведенных работ в Доме. Он улыбнулся:
- Знаете, мистер Сазерленд, будет лучше, если мы сначала прибудем на место. Вы
бы могли удовлетворить мой интерес: остались ли у вас интересные воспоминания о
вашем родственнике?
Я рассказал ему воспоминание об опыте с магнитами. Уайт изменился в лице. В
нем стали проступать смешанные черты волнения и какого-то азарта.
Экипаж остановился. Я выбрался наружу вслед за Симусом. Не могу сказать, что
передо мной предстал тот самый таинственный дом во всей красе: вид на большую часть
особняка перекрывало высокое каменное ограждение. Готическая стена, которой был
обнесен дом, выцвела от времени и покрылась тонким слоем желтоватого налета,
причиной которому было, скорее, отсутствие ухода. По крыше здания я не смог
определить ничего, кроме того, что оно было достаточно большим даже без учета
внутреннего двора. Мне стало любопытно, откуда у деда могло быть столько денег.
Особняк, похоже, принадлежал времени правления королевы-девы. Впрочем, если
судить о здании по лицевой стороне, то оно, возможно, совсем непригодно для
проживания. Именно: стоило только напрячь глаза, как я заметил обваленный дымоход
на дальней стороне крыши. Мне не захотелось бы гостить здесь в холодные шотландские
зимы.
Симус повлек меня за собой. Вместо широких врат нас встретила тесная калитка,
вмонтированная в стену, которую поспешно открыл мой провожатый.
За стеной было зелено. Годы отсутствия хозяйской руки не могли не сказаться
здесь: внутренний двор поглотили сорняки. Высокая трава была повсюду. Колодец,
наблюдаемый посередине дворика, был обвит дикими лианами. Однако попутчик мой не
растерялся: он ловко отыскал узкую полосу примятой травы. По тропе мы пересекли
хаотический сад и подошли к изваяниям превратных львов. Они разделили участь
колодца. На стене, позади одного из них, была выгравирована табличка с весьма
мрачной надписью: "С забвением и смерть придет".
Здесь, у самого входа в дом, меня охватило сомнение. Я увидел, как из некоторых
окон второго этажа проросли лозы тех же зеленых спрутов, что обвили добрую половину
двора. Это довольно странно, ведь лианы - теплолюбивые тропические растения. Они
могли быть привезены из Индии, но какого черта они росли из дома? Прежде чем войти
внутрь, я спросил об этом Симуса.
- Положительный результат эксперимента, - ответил он.
Никогда не слышал, чтобы мой дед занимался ботаникой. Сомнения стали
перерождаться в размытые подозрения. Уайт приметил мою тревогу:
- Вам не о чем беспокоится. Дом пуст людьми, но в нем орудия и плоды научных
трудов. Оставшись по эту сторону дверей, вы никогда не познаете великих деяний Сэра
Сазерленда. Вряд ли вы простите себя за это.
Я замешкался, но слова Уайта странным образом приободрили меня. Мой разум
вожделел узнать о пространстве за дверью. Повернуть назад я уже был не в силах.
Первым в доме меня встретила едкая смесь разномастных запахов, определить
точные источники которых я не смог. Очевидно лишь присутствие некой затхлой и
непривлекательной старости в нем. Тусклые лампы кругом были уже зажжены, будто
готовые к моему приходу. Холл был почти пуст, если не считать двух картин, что украшали
голые уродливые стены. Одна из них была портретом колоритного мужчины во фраке из
прошлого века. В руке мужчина зажал то ли трость, то ли ложу винтовки. Его взгляд по-
военному строго проходил по моему плечу. Справа от него была другая картина, на
которой были дети. Они играли в салочки на старой городской улице.
- Это осталось от давнего владельца. Мистер Сазерленд, прошу за мной.
Я проследовал за ним по узкому коридору. При исполинских размерах здания,
первый этаж умудрялся быть наредкость тесным. Двери были неупорядоченно рассеяны
вдоль коридора, некоторые из них заколочены, кое-где они были сорваны с петель. Мы
вошли в одну из них.
Помещение не потрясло моих представлений о симметрии: комнатенка оказалась
узкой, длинной и пустой, как и все, что я встречал тут прежде. Мы прошли дальше и
вошли в новое место. Весь периметр этой комнаты находился в низких столиках, плотно
приставленных к стене. На каждом из них стояло по небольшому аквариуму. Рядом с
ними было несколько склянок с разноцветными жидкостями, а из них вились бесцветные
трубки, уходившие прямиком в аквариумы. Мне стало интересно, что было внутри
водоемчиков, и я приблизился.
Я узнал существ в воде: про них я читал еще в школьной библиотеке. В каждом
аквариуме было ровно по одному морскому ежу. Они совсем не двигались, и, кажется, не
были против бурлящих трубочек в их жилищах. Что находилось в склянках, я не знал, но
все это слегка подкрашивало воду в аквариумах, оставляя на поверхностной глади
точечные пузыри. Я спросил Симуса.
- Различные соединения. Там есть натрий, фосфор, хлор, кое-где углерод... Мы с
профессором Сазерлендом установили, что при верно заданных концентрациях они
интересным образом воздействуют на ежей.
- И как же? - я глупо уставился на недвижимых созданий.
- Это вы поймете после посещения нескольких других комнат.
- А почему нельзя сказать сейчас? - пробурчал я.
Уайт, не сказав больше ни слова, затащил меня в другую комнату. В ней тоже были
аквариумы, однако покрупнее и делились они на два типа. Внутри первых поодиночке
находились рыбы и, как пояснил Симус, это были лососи из Тихого Океана. Но в
большинстве водоемчиках обитали громоздкие и великовозрастные черепахи. Величина
некоторых панцирей превышала размеры моего торса. Резервуары с черепахами, как и с
ежами, подпитывались неизвестными мне химическими растворами, чего нельзя сказать
о рыбах - у их аквариумов не было никаких колб и трубочек. Некоторые аквариумы
пустовали.
В третьей комнате были клетки с грызунами - сусликами. Примечательно то, что
они были мертвы. Абсолютно все лежали вверх брюхом. Любопытно, почему я не
почувствовал сопутствующего запаха?
- Этот эксперимент не относится к тем, что вы наблюдали в предыдущих
помещениях. Здесь мы...
- Черт, сколько же померло грызунов, - перебил его я.
Уайт расхохотался.
- Они все до одного живы, мистер Сазерленд. Просто у них зимняя спячка.
Я нашел своим долгом напомнить ему, что сейчас лето.
- Разумеется, что их спячка вызвана извне. Сейчас в научном мире популярны два
слова: анабиоз и кома. Грызуны, однако, довольно устойчивы к анабиозу - суслики
засыпают на всю зиму, сердцебиение и многие другие процессы в их маленьких
организмах замедляются в разы. Их состояние в этот период можно описать как
пребывание на грани жизни и... смерти, мистер Сазерленд.
По виду сусликов я бы не сказал, что они похожи на живых, но спорить не стал.
Вместо этого спросил:
- А как вы их заставили уснуть?
- Введение в состояние комы - незатруднительный процесс с использованием
наркотиков, а так же еще некоторых веществ, например, хлорида натрия. Конечно,
человека ввести в кому куда сложнее - в таком состоянии организм гомо сапиенса крайне
нестабилен. Грызуны же отлично это переживают. Пусть эксперимент долгоиграющий и
плодов от него немного, но все же мы достигли успеха. Ваш дед выявил несколько
важных факторов, позволяющих грызунам сопротивляться длительному сну и продолжать
жить.
Из-под одного столика Уайт выудил на поверхность небольшую стопку бумаг.
Однако мы не стали их разбирать.
- Натрий, хлор, - проговорил я. - Я не разбираюсь в химии, но, кажется, вы
упоминали, что добавляете их и в аквариумы.
- Это разные соединения с ними и эксперименты тоже разные. Мы не отправляем
в кому ни ежей, ни черепах. Химия для них используется в других целях.
- Не понимаю. Мой дед, конечно, занимался химией, но, в основном, посвящал
себя физике. Меня удивляет, что он проводил какие-то опыты над животными - это не по
его части.
- Не переживайте, без физики в этом доме не обошлось, - подмигнул Уайт.
Мы, наконец, вышли из вереницы узких коридоров и отправились на второй этаж.
Там я увидел довольно много из того, что трудно описать.
Холл второго этажа был негеометрично просторнее первого. По нему гулял
ветерок: окна были открыты для лиан, которыми здесь поросло все и вся. Как ни странно,
зеленые спруты росли прямо из-под пола. Некуда было и ступить. Лиана обвила мебель,
ящики, стены, техническую установку в центре холла. К слову, машина эта была огромной,
и казалось невозможным объяснить ее предназначения. Очевидно, что она как-то связана
с электричеством. Рядом, посреди лиан были знакомые аквариумы с морскими ежами и
большими старыми черепахами. Я спросил про установку, и Симус снова рассмеялся:
- А про эту зеленую чертовщину спросить не хотите? Впрочем, вопрос ваш
охватывает многое.
Он аккуратно подошел поближе к машине. Она состояла из двух высоких
параллельных столбов, обвитых металлическими тороидами. Столбы были подключены к
различным электрическим блокам.
- Это генератор переменного тока. Построен он по схемам одного американского
господина, весьма продвинувшегося электротехнике.
При помощи стального шеста, Уайт вытащил черепаху из жилища и принялся
толкать ее к установке. Черепаха поддавалась крайне неохотно. Вскоре она оказалась
меж столбов. Симус вернулся к электрическому блоку и повернул рубильник, прежде чем
я что-либо успел сообразить. Из верхушек столбов прямо в черепаху ударили
ослепительные молнии. Удивительно, но она, похоже, нисколько не возражала и даже не
пряталась в панцирь. Так продолжалось секунд десять, пока Уайт не сделал новое
движение. Ток прекратился. Черепаха, как ни в чем не бывало, куда-то пялилась.
- Что это было? - потрясенным голосом спросил я. - Почему ее не убило током?
- Ток высокой частоты безвреден для живых существ, - пояснил он.
- А зачем это вообще было делать?
- Вернемся к аквариумам, - сказал Симус. - Зачем мы добавляли в воду растворы
натрия, фосфора, хлора? Мы выявили, что при обработке воды этими веществами,
некоторые морские животные без потрясений переживают электромагнитное излучение.
В аквариумы с черепахами мы добавляли и седативные растворы, чтобы они не пугались
вспышек и не прятались в панцирь.
- Вы не слышите меня? Зачем бить током животных, пусть, и без вреда для них?
- Вы не заметили, как она стара? - руки Уайта погладили панцирь подопытного
существа. - Ей более двухста лет, мистер Сазерленд. Никто из ученых пока не
регистрировал подобных долгожителей. Условия проживания сейчас для нее не самые
лучшие, и знаете, почему она жива? - парень указал на генератор тока. - Под действием
тока с частотой примерно 2 гигагерца, эти старые животные, как, кстати, и морские ежи,
не умирают уже длительное время.
Я пытался переварить слова ученого, та еще работенка для мозгов.
- Теперь вспомните сусликов. Зачем мистер Сазерленд Старший описывал их
состояние в коме?
- Вы сказали, что он пытался выделить факторы, позволяющие им бороться со
смертью, - вспомнил я.
- Именно! Теперь то вы догадались, наконец, чему посвятил себя ваш усопший
предок?
Догадка была, но она показалась мне настолько безрассудной, что я решил
промолчать.
- Это далеко не все, - продолжал Симус. - Разумеется, вы еще во внутреннем
дворе заметили, что все поросло зеленью, в особенности - тропической лианой. Дело в
том, что мы пропустили через нее ток той же частоты. Растение не просто
приспособилось к этому климату, сейчас оно растет из-под ваших ног.
- Не понимаю, почему?
- Теперь мы уже шли вдоль левого крыла второго этажа. Меня никак не отпускали
загадочные вещи, рассказанные Уайтом.
Мы вошли в библиотеку. Высокие потолки помещения позволяли находиться здесь
большому количеству громадных полок, полностью набитых книгами. Литература,
естественно, в основном была научной: органическая химия, прикладная инженерия,
биология, ботаника - огромная база бесценных знаний. Но мы оставили эти полки и
направились вглубь комнаты. Там был уже иной посев: философия, древняя мифология...
и обычные сказки.
- Мой дед увлекался мистикой? - спросил я неуверенно.
- Область его исследований была слишком обширной, чтобы ограничиться одной
наукой. Сэр Сазерленд прекрасно знал все из этой библиотеки. На изучение этого у него,
вероятно, ушли многие годы из его жизни. Но сейчас вам важно понять ключевой момент.
Симус подтащил к себе деревянную лестницу и отправился на вершину одной из
полок. Вернулся со старинным томом - "Эпос о Гильгамеше". Я сказал, что слабо знаком с
мифологией. Мой спутник ответил, что эта книга, возможно, старейшее литературное
произведение, написанное еще в Древнем Шумере почти три тысячи лет назад.
События эпоса касались темы мужества, братской дружбы и несмирения главного
героя Гильгамеша с участью простого смертного. Потеряв верного друга Энкиду,
Гильгамеш устрашился гибели и начал искать способы ее избежать. Он отправился на
поиски бессмертного человека по имени Утнапишти. После того, как Гильгамеш нашел
его, человек сказал ему, что его бессмертие ему даровали Боги, потому как тот сумел
пережить всемирный потоп. Боги недолюбливали дерзкого Гильгамеша, всегда
стремившегося стать им равным, и ни за что не дали бы ему вечную жизнь. Но Утнапишти
также поведал о некоем предмете - цветке на дне океана, который способен избавить
своего владельца от смерти. Храбрый Гильгамеш отправился в путь и добыл этот цветок.
Но, волею Богов или случая, на обратном пути его крадет у героя змея, и Гильгамеш
возвращается ни с чем.
- Может, мораль эпоса лишь в смирении, - заключил Уайт. - Но для нашего века
важны другие детали. Цветок - предмет, существовавший в мире Гильгамеша, существует
и в нашем, разумеется, в ином виде. Сэр Фредерик Сазерленд искал этот цветок и
добился кое-каких результатов.
Мысли вернулись от мифа к произошедшему. Чего именно добился дед,
продления жизни черепах и морских ежей? А что произошло с дикой лианой?
- Поймите, одна и та же длина волны электромагнитного поля отдаляет смерть
некоторых животных и дарует жизнь растениям там, где их существование невозможно.
Особенно мы преуспели в плане лиан - растения размножаются вегетативно, и, в
некотором смысле, они бессмертны. Вы сами видели, сколько в доме лиан, а произошло
все из крошечного полумертвого ростка. И все это обнаружено вашим дедом в условиях
собственного финансирования, представьте, что произойдет, если дело передать в руки
передовой науки. Нельзя наверняка сказать какой оборот оно бы приняло. Человечество к
таким вещам еще не готово, поэтому Сэр Сазерленд и предпочел оставаться в тени.
Уайт замолк. Он дал мне возможность понять значение слов.
- Однако, стоит упомянуть, что не на всех животных ток действует, как на
пресмыкающихся и морских беспозвоночных. Млекопитающие того же эффекта не
получают, а стало быть, на человеке испытывать его нет смысла. Также внизу вы видели
рыб - лососей. На них ток действует вовсе отрицательно. Лосось живет неописуемо долго,
если он поражен бактерией-симбионтом, которая помогает ему в регулярном
возобновлении жизненных процессов. Именно такие рыбы находятся в наших
аквариумах. Я уверен, что они и нас с вами переживут. Но когда на них воздействует ток
той же частоты, эти симбионты умирают, а вскоре умирают и сами лососи.
То, что рассказывал мне Симус, я бы мог прочитать в фантастической повести. Но
по какой-то причине, я знал, что все это было реальностью. Выходит, что мой дед
действительно...
- Мой дед хотел достичь бессмертия как Гильгамеш? Он боялся смерти?
Уайт задумался.
- Возможно. Все мы ее боимся, мистер Сазерленд. Но ваш дед с честью истинного
естествоиспытателя искал способы продления жизни для воплощения новых идей, доступ
к которым закрывала ему смерть.
Мне стало печально от того, что ассистент дедушки знал его лучше, чем внук. Мы
говорили и шли по коридору. Так мы скоро вернулись в холл, поросший "бессмертной"
лианой. Как ни странно, я больше не осматривал загадочную установку - мой взгляд был
устремлен в неопределенном направлении. Я думал о масштабе идеи родственника.
Иммортализм существовал задолго до его работ, но насколько он развил его, будучи в
безызвестности!
Я уже подумал, что Симус Уайт показал мне все в доме, но это не было не так. В
холе также присутствовала узкая лесенка на чердак. Ассистент подошел к ней и замер. Я
вопросительно посмотрел на него.
- Дорога на чердак мне не проложена. Насколько знаю, там основные записи Сэра
Сазерленда о его будущих планах, заметки и наброски, которыми он не хотел делиться
при жизни. Особенно часто это происходило в его последние недели. В своем завещании
он сказал мне, что там должны побывать вы.
Я удивился еще больше. Откуда такой акцент на мне, ничего не понимающем в
науке и технике, сыну банковского служащего. Я спросил, как Симус удержался от
соблазна нарушить обещание.
- Я уважаю волю вашего деда. Он был великим человеком, и я не оспариваю его
решений. Однако вы, как настоящий владелец, сможете открыть мне доступ туда при
желании. После того как ознакомитесь со всем сами, разумеется.
Симус подал мне лампу. Я подошел к лестнице и ватными ногами забрался наверх.
На чердаке царила кромешная тьма, и лампа, без сомнений, пригодилась.
Помещение под крышей, скорее всего, было больше, но из-за обваленных досок дальше
идти было некуда. В свободной же части находились стул и старинный стол, на котором
расположилась высокая кипа пожелтевших пергаментов с какими-то записями. Я присел и
поставил перед собой лампу. Работа предстояла из непростых.
Большинство заметок были продолжением того, что показал Уайт. Кое-где были
зарисовки схем, назначения которых так и остались тайной. По правде говоря, подчерк
деда тоже давался с трудом, и на его разбор ушло какое-то время, но в каждой строчке
чувствовалось мощь былого гения. Были также и чудаковатые изображения - мой предок,
похоже, задумывался над объединением человеческого организма с механическим
скелетом. Но заметок по этой теории было немного. Сазерленд Старший подчеркнул
несвоевременность подобной идеи, ввиду недостатка технологий. Были и витиеватые
рисунки знакомых лиан в объемных колбах, на которых падали лучи света. Возможно,
многое не задумывалось как эксперимент - просто полет фантазии.
Вероятно, здесь, на этом темном затхлом чердаке, в ожидании неизбежного, дед
затаил всю скорбь и печаль своего старческого одиночества. В последних его записях
проступали нотки отчаяния. Они были какими-то обрывистыми и несуразными. Старый
Сазерленд утратил свое главное оружие - логику. Идеи, которые он пытался описать,
стали для него попросту неподъемными. Не было предела хаотичности заметок деда,
датированных нынешним июнем. Кратким поспешным очерком он исписал свой
последний листок бумаги. Мне подумалось, что дед вовсе не смерти страшился, а
брошенного дела.
В столе был небольшой ящичек. Открыв его, я увидел конверт с письмом на мое
имя. Я разорвал его и достал оттуда послание:
"Дорогой Джоэль!
Необычно писать тебе вот так, из загробного мира, хотя и при жизни я не
уделял тебе внимания. Виной тому стала моя потребность в науке, которая
изолировала меня от мира людей. Но иного пути, должен сказать, у ученого нет
- до последнего вздоха своего он обязан посвящать себя новым идеям, как
композитор - новым этюдам. Я искренне надеюсь, что мои работы в Эдинбурге
не заставили тебя задумываться о здравии моего рассудка. Более того, я
надеюсь, что ты нашел их занимательными.
Разумеется, ты уже догадываешься, почему я завещал дом именно тебе.
Несколько горестно мне от того, что в этом есть практическая выгода для
моего дела, и нет ее для тебя. Уверен, что ты, будучи человеком еще
неискушенным, поступишь достойно. Но, в конечном итоге, тебе решать - дом
и все что в нем теперь твое.
Внук, сколько всего я бы мог тебе показать, будь моя жизнь менее ограниченной!
Но, увы, она скоро закончится, и остается лишь надежда, что дело мое не
канет в бездну вслед за мной.
Твой дедушка, Фредерик Сазерленд"
Само собой, я уже знал, что мне предстоит сделать.
Я распрощался с Симусом. Он остался в доме, в котором я больше никогда
не появлюсь. Хоть я и прибыл в Эдинбург ранним утром, теперь на улицах
бесновал мрак - настолько поглотило меня удивительное путешествие по
особняку.
Завещав дом моему отцу, дед бы потерял всякие надежды на продолжение
исследований - предприимчивый банкир-отец тут же продал бы его. Если бы дом
напрямую был завещан Симусу Уайту, то не было бы конца судебным
разбирательствам от моих родственников. Кембриджский Университет, скорее
всего, не воспринял бы всерьез исследований старика и пустил бы по миру весь
накопленный материал. Завещав дом мне, дед доверился лишь моим ценностям.
Вечером следующего дня я вернулся в Лондон и сразу же направился к
Уильяму Харту, который, без сомнения, не сменил за сутки работу нотариуса. Даже
в поздний час передача дома в руки Уайта не заняла особого труда. Нотариус был
несколько ошеломлен, но все же обещался телеграфировать ему следующим
утром.
Мои дорогие родители люто обозлились на меня вскоре, обвинили в
халатности и слишком простецком взгляде на жизнь, в которой я, по их мнению,
ничего не добьюсь. Также они заявили, что в Эдинбурге меня определенно
околдовал проклятый Уайт, а если причиной произошедшего стала моя дурная
голова, то завещания от них, в свое время, я могу не ждать - все достанется моим
более благоразумным младшим братьям.
Я ничуть не сожалел о содеянном - скорее считал выполненным важный
пункт моей жизни. Великий Фредерик Сазерленд все же покинул этот мир, но идеи
его не уйдут следом.