Читающая По Костям А.К.А : другие произведения.

"Ответ большевику Дыбенко"2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Продолжение тех безобразий, куда вляпались попаданцы, еще больше крови, грязи и смерти на степах Украины
   ЧАСТЬ ВТОРАЯ
  
  
  
  
  
  Глава первая
  
  
  Погожий денек выдался, ясный, теплый, да и места красивые, степные. В небе ястреб кружит, ветер травой шелестит, под телегой ведро бренчит. И даже оводы радуются потным лошадям, пикируют, сволочи, жалят со всей дури. Вон там- поле красивых желтых цветочков, хоть сейчас на фотографию. Глянул Романенко на цветочки, аж перекосило его. Сорняк-сурепка на поле разросся, вместо жита-пшеницы, некому то жито сеять было. А городские дурни рты поразевали, этим, как его, пейзажем любуются. Нашли на что таращиться! Вот пароход на рейде или там трактор в поле - на такое не грех полюбоваться. А зараз зла не хватает. Романенко жахнул кнутом по особо надоедливому оводу.
   Бывший гимназист шестого класса Антоненко уважительно присвистнул и вернулся к делу просвещения старших товарищей, объясняя, почему в Африке нету кавалерии и никогда не было. Шульга слушал вполуха, и прикидывал, как бы побыстрей заткнуть этого поганца. Лучше б было отправить его домой, но, во-первых, уцелевшие родственники гимназиста жили аж в Ялте, а во-вторых, он же ж там убьется. И так в степи нашел гвоздь, теперь скачет на одной ноге, и просиживает свои форменные штаны в телеге.
  Лось разнежился под летним солнышком, лениво курил и очень старался не думать. И так Шульга от новостей малость озверел, и так никаких вестей, и так страшно. Лучше было остаться, резать продотряды белых, рассказывать хлопцам очередную книгу Кинга, про Джека Сойера и Талисман, а так - ни боя, ни трофеев, ни своих товарищей. Прогрессор даже Палию бы обрадовался. Тем более он ужастики любит, слушает внимательно, не затыкает на полуслове. Интересно, он бы обиделся за сравнение себя с Волком?
  Из вялых сравнений прогрессора выдернул Коршуненко, по-прежнему в своей шубе. Тут жарища, плюнуть сложно, а он - в мехах. А за ним плелся бывший поручик Феоктистов и вел в поводу тощего гнедого мерина.
- Ну шо? - Шульга при виде разведки окончательно проснулся.
- Та як сказать? Разъездов- до хрена и ще трошки, проскочить до Черноуса не получится, я так думаю.
- Он еще и думает,- пробурчал Феоктистов.
- А ты, сынку, что думаешь?
Феоктистова передернуло. Мало того, что он, по дурацкой случайности, превратился в дезертира, мало того, что теперь приходится ездить на полудохлых крестьянских одрах, которые не могут выдержать даже строевой рыси, так еще и неуместная фамильярность.
- Возможно, если не привлекать к себе внимания
Шульга сплюнул. Похоже, предстояла заваруха. Два диска до льюиса, и десяток конных. А як оно выйдет - то неизвестно. А если эта малая капость не перестанет жрать помидоры, то ему обязательно попадут в его ненасытное брюхо, и он еще и помучается перед смертью. Гимназист икнул и потянулся к шестому маленькому, но спелому помидору в корзинке.
Прогрессор ахнул, сунул малолетнему обжоре под нос кулак и скрупулезно пересчитал оставшиеся овощи. Карбованец за помидоры плачено, и вообще, он их жене купил, на засолку. Прямо колорадский жук, а не гимназист - пять помидоров умял, без хлеба.
  
   Большой город Катеринослав, что и говорить. Собор есть - аж сюда звон колокольный слышно. Музей есть, а том музее - шаблюки добрые да ружья-гаковницы, да пушка старая, что чугунными ядрами стреляет. По улицам чистая публика гуляет, газету 'Вести Екатеринослава' покупает. Только краска типографская нестойкая, руки от той газеты черные, ни на курево, ни подтереться. Да и в той газете написано больше про моды в Париже, а про успехи на фронтах как-то расплывчато, все больше списки убитых да раненых публикуют. Шуршит Мацилевич листом газетным, типографию ругает. Ему хорошо, купил себе пирожков, ест. Он не политический, он растратчик, потратил на любовницу три тысячи рублей из городского бюджета, вместо починки водопровода и канализации. Эсеры-подпольщики в карты режутся, на царскую копейку в сотый раз играют. Им тоже хорошо, они не первый раз в тюрьме сидят. А вот Палию - страшно. Хоть бы в одну камеру с Крысюком посадили, все б веселее было. И даже газетные новости не радуют.
   Мацилевич нервно глянул на очередного сокамерника. Скорей бы уже его повесили, бандюга натуральный, глядит волком, вшивые лохмы до плеч. Один из эсеров отложил карты, глянул на новичка - скорее солдат, чем штатский, вероятно, дезертир. Второй эсер, пользуясь удачным случаем, аккуратно вытащил из отбоя туза треф и положил к своим картам.
- Это просто безобразие! Целый разворот занимают парижские моды!- Мацилевич очень хотел узнать о ходе сражений, а список убитых и раненых навевал мрачные мысли.
- И как там в Париже? - копейка перешла к шулеру.
- Там носят длинное и широкое, среди мужчин в моде рубашки-апаш.
- Интересно. А как там с новостями ближнего прицела?- второй эсер почесал спину, лениво перетасовал карты.
- А вот здесь - ничего конкретного. Опять 'наши доблестные войска громят недисциплинированные банды выродков-махновцев' и списки.
- Драпают панычи, аж пятки сверкают, - Палий не выдержал, хоть и люди чужие, хоть и страшно, а все-таки хорошие новости в той газете напечатаны.
Мацилевич тяжело вздохнул. Махновцев он не любил с тех самых пор, когда они в обмен на сало сняли с него почти новое пальто с воротником из куницы, на ватной подкладке.
  Крысюк сидел на полу и методично выцарапывал черенком ложки на штукатурке характеристику генерала Деникина. С одной стороны, расклад вроде бы неплохой, тесновато только - дезертир и дедок-самогонщик, который клянется, что ни одну живую душу не травил и ничего в свою продукцию не добавлял. А три солдата и одна вдова, сдающая комнаты, померли совершенно самостоятельно, без его самогона. А с другой стороны - скорее бы уже к стенке поставили. И, може, Устя выйдет замуж за какого-нибудь хорошего человека, чтоб ее не бил, да вещи не пропивал, да на тракторе умел ездить. Крысюк полюбовался на законченную надпись, критически оглядел штукатурку и стал выцарапывать столь же похабную характеристику Троцкого.
   Из коридора послышались шаги. Дезертир подобрался, а самогонщик перекрестился.
- Ану, товарищ анархист, пожалуйте на допрос.
Крысюк отдал ложку дедку, медленно вышел, поглядывая на свежевыкрашенные в серый цвет стены. То ли так ту тюрму взрывали, то ли так отремонтировали - все равно стоит и крыша течет, с потолка капает, прям за шиворот. Вот и пришли, следователь за столом сидит, муху из чернильницы вытаскивает. На полу - коврик соломенный, на стенах - обои в цветочек, на обоях - ой помру от смеху - царский портрет с траурной ленточкой.
- Имя?
Крысюк не ответил.
- Гордый какой, говорить не хочешь. Вот тебя Девясилов завтра по-своему обработает, еще искалечит или убьет. Может, просто ответишь на вопросы?
- Не хочу.
- Потрудитесь говорить на великорусском языке!
- Не буду.
- Скотина. И не ценишь хорошего обращения. Послезавтра ты мне обрадуешься, как отцу родному. Увести.
Второй подследственный произвел на и без того удрученного следователя Карпенко еще более гнетущее впечатление. Если первый анархист еще мог сойти за усталого, нестриженого солдата, то вот этот глядел весело и нагло, будто на сельском празднике, за две минуты до драки.
- Имя?
- Нашо тебе знать, як меня звать?
- Тоже, мне, гордый карбонарий. Умолять будешь о смерти.
- Побачимо, як казав слепой,- Палий оскалился.
- Увести. Я б на твоем месте ноги все-таки помыл.
Палий критически оглядел коридор, пол с лузгой и кусками штукатурки. Ноги надо мыть, если, к примеру, в хате чисто или в штабе чисто. А тут - ступать противно. Если они все поремонтировали после неудачной попытки взрыва, батько слабоньку взрывчатку взял, только стекла повышибало в тюрьме, то чего - краска - пузырями, нары - сесть боязно, труха с них сыпется, и такой свинушник на полу?
   Девясилов уже с утра был не в духе - у него вылетела серебряная пломба стоимостью целых пять рублей! И так дантист озверел, такую сумму запросил, так еще и трех недель не продержалась. А еще и протокол предыдущих допросов лежал на столе и радовал глаз белизной листа. Понятно, что Карпенко - старый человек и не умеет обращаться с этой напастью. Ничего, если это действительно махновцы, то они об этом пожалеют. Нечего было бросать офицеров в Днепр с моста. Девясилов плавать умел, в отличие от некоторых, но новые бриджи ему было жаль до сих пор, спустя год с лишним. Ага, вот и первый кандидат на отбивную!
  Боже ты мой, есть на свете справедливость! Только про бриджи вспомнил - вот он, штанокрад проклятый! Что-то ты сегодня не такой веселый, как тогда, летом. Интересно, куда ты приспособил мои оторванные погоны, паскуда? У тебя, гнида щербатая, целая связка в кармане была, и все - офицерские. Стоишь, в пол смотришь. Кафеля никогда не видел? Это такая глиняная плитка, ее очень легко мыть. Крысюк молчал. Что тут скажешь? Убьют и убьют. Да и не помнил он всех убитых офицеров, больно надо!
   Сознание возвращалось кусками - холод и боль. И каменный пол. Аж обидно - все еще тюрьма, все еще Катеринослав. Перепуганный самогонщик и слишком веселый дезертир. Как же ж дезертиру не веселиться - и бублик достался, и вешать завтра будут. Видно, нет у контры патронов на расстрел. Лучше б у них и шомполов не стало.
  
   Над степью повисла ясная летняя ночь. Звезды указывали дорогу разным ночным жителям, стреноженные кони мирно хрупали травой. Все бы хорошо, да тошно Шульге, и совсем не от самогонки-картоплянки. На чердаке у хозяина не только старый хомут, да ящик гвоздей, а еще и хтось подстреленный. А точнее - Могилин. От же ж везучий! И рассказал Могилин много чего интересного, куда отряд Кайданова делся, да как сам Могилин до жилья добирался. Вот и сидит Шульга у стола, самогон мимо кружки льет - ну як же ж так? Як же ж можно в такую простую засаду попасть да таких хлопцев положить? И сам Кайданов выкрутился, сволота - расстрелян.
  Прогрессор молча подставил свою кружку под мутную струю самогонки. И как же поделикатнее сказать вдове Крысюка, что она теперь вдова? И у Палия тоже семья была, если Лось правильно запомнил россказни Паши. Да и сам Паша был не таким уже и плохим человеком, даже старался прививать товарищам и малым детям зачатки гуманизма - по мере сил не давал им стрелять по чужим кошкам и собакам. Бывший студент вздохнул, мрачно дожевал кусок яичницы - мертвым хорошо, а живым надо воевать. А слухи доходили сам разнообразные и один другого хуже - Деникин вроде бы вышиб красных из Киева, но лучше никому, кроме самого Деникина, не стало. Никифорова куда-то делась, не то рейд на Одессу неудачный у нее вышел, не то строит она хитроумный план.
   Заскрипела дверь. Прогрессор дернулся, уронив второй кусок яичницы себе на штаны - здоровенная фигура в проеме. Нет, не Палий. Это кто-то из дружков Коршуненко пришел, на часах стоял. Шульга медленно встал, спотыкаясь на каждом шагу, пошел к двери. Если он думает, что в таком состоянии может сменить часового, то будем надеяться или на быструю смерть, или на то, что все золотопогонники на четыре версты вокруг устали и хотят спатоньки. Лось подтянул когда-то новые и шикарные штаны, по-прежнему с синими лампасами, и последовал за командиром - вдвоем точно как-то отстреляемся,
- А ты шо тут забыл? - Шульга закусывал самогон не яичницей, а хозяйской цыбулей, и перегар от него был убойным. - Иди спать, ты ж и днем ничерта не видишь.
Прогрессор сначала открыл рот, намереваясь огрызнуться, но только зубами клацнул. Если ты такой крутой - пожалуйста, стой себе до утра, а я пойду давить хозяйских клопов. Но то ли самогонка была с какими-то нехорошими добавками, то ли день такой выдался - и сны не принесли ничего хорошего - полуразрушенная темная башня в осеннем поле грязи по щиколотку, и слишком хорошо знакомый человек со старой фотографии возле ее ворот, человек, которого можно бы было назвать стрелком, человек, который и был стрелком, в прямом значении этого слова. Вот только заходил он или выходил?
  
   Следователь Карпенко на этот раз решил совместить полезное с приятным - если допроса опять не получится, то он хоть попьет чайку. Не китайского, конечно, а нынешнюю морковную гадость с розовыми лепестками. Розочку для лепестков Карпенко лично вырастил у себя на подоконнике.
- Ну что, надумал? - неизвестный хам глядел все так же весело и нагло, будто не встречался с Девясиловым. Но старый следователь прекрасно знал, что прошлый допрос состоялся, хоть и не принес никаких результатов. Да и у самого бандита вся физиономия в крови.
- Молчишь. Вот и похоронят тебя, как неизвестного, - Карпенко пригубил чай. Коммунист на третьем допросе разве что краковяк не танцевал, так хотел сотрудничать, а этот молчит и глядит в упор.
- Ты что, оглох?
Мотнул бандит черными лохмами, мол, понимаю, да говорить с тобой не желаю.
- Не глухой, значит. И ради чего так себя мучать? Ради общих женщин или дармовой большевицкой овсянки?
- Я не большевик.
- Сейчас так много партий развелось. И в какой же такие упрямцы водятся?
- Я ничей.
- Правильно говорить 'беспартийный'.
- А ты меня не вчи. Я тебе не сын и не подчиненный, - Палий облизнулся. Опять с этим допросом голодным останется. Растратчик вышел, подмазал кого-то там - и гуляет на свободе, а эсерам никто передачи не носит. А юшка тут паршивая, крупина за крупиной бегает с дубиной, только и радости, шо соленая. Хоть мышей лови на второе.
- В карцер захотел?
- А там крыша не тече?
Карпенко мысленно схватился за голову. Он что, издевается? Не похоже, говорит спокойно, смотрит тоже спокойно, держится нагло.
- Я б на твоем месте подумал. Неужели жить не хочется?
- Я б на твоем месте тоже подумал. Потому и мовчу.
- Логично. Ты ж на своих дружков надеешься, что какая-нибудь банда выродков захватит город и ты выйдешь на свободу. Только ты до этого можешь не дожить.
- То в вас банда у погонах.
- А у твоих дружков такое снабжение, что на тебе одежонка, которую стыдно натянуть на пугало.
Палий хмыкнул. Он же не в театр идет. И чем же белогвардейской паскуде не понравились его штаны? Хорошие клеши, у какого-то морячка в дурня выиграл, не драные, с карманами.
- Снабжение у нас получше, чем у вас. Сапоги кожаные, а не с тряпок, як вам присылают. А гимнастерка у меня от вошвы дегтем пропитана.
- Да ты и в настоящей армии не был, что про снабжение можешь знать! - Карпенко в очередной раз вспомнил, что от сына долго нет писем.
- Та не вищи, был я в армии. Немчуру бил, бо два дурня горшки побили. Так что я знаю, як в кашу мяса недокладывают, та як зимой в сапогах с бумажными подошвами ходить.
- И присяге изменил.
- Нет. Як Николашка хвост поджал, так присяга и кончилась! - Палий пригрелся на солнышке, его никто не бил, и даже наручники были затянуты терпимо.
- Жаль, что ты на неправильной стороне. Девясилов тебя попросту забьет досмерти. Увести.
   Второй подследственный стоял на ногах с трудом, так что пришлось искать ему табуретку. Похоже, Девясилов перестарался с физическими методами воздействия.
- Может, его в лазарет нужно? - Карпенко отхлебнул остывший чай. Предыдущий бандит выбил его из колеи.
- По голове ему нужно! - Гришин ткнул безучастно сидящего на табуретке кулаком в плечо. Тот чуть приподнял голову, посмотрел на следователя.
- Чаю хочешь? - во-первых, такая тактика сбивала подследственного с толку, а, во-вторых, остывший морковный чай- это тошнотворнейшая вещь.
- Не.
Карпенко сглотнул. Еле говорит человек, а ненависть у него в глазах лютая, беспримесная, как у того пленного мадьяра. Фанатик. Такого ничем не сломаешь.
- Думаешь умереть героем?
Крысюк не ответил, просто сидел и смотрел в пол.
- А жить-то хочется, на улице пирожки продают, даже здесь пахнет. А твои дружки бегут, поджав хвосты. Им нет до тебя никакого дела. Ты им никто и звать тебя никак.
Гришин еще раз ткнул подследственного кулаком в плечо. Тот дернулся, чуть не свалившись с табуретки.
- На том свете отоспишься!
Крысюк повернул голову, уставился на ретивого конвоира. От Гришина тянуло табаком, истинное издевательство.
- Дай закурить, солдатик.
Карпенко секунды на две утратил дар речи. А на третью разразился искренней руганью по поводу курильщиков, папирос, табачного дыма и совести. Гришин только голову в плечи втянул.
- Увести! В коридоре курить будете!
  В коридоре было грязно, как и в прошлый раз, и в позапрошлый. Муха металась между стенами, истерически жужжа. Конвоир остановился, медленно и обстоятельно свернул самокрутку, вытащил из кармана спички, чиркнул о стену, с наслаждением затянулся. Крысюк только принюхался, свой кисет он потерял еще до взятия в плен, когда пытались прорваться из засады, потом изредка удавалось стрельнуть цыгарку у охранников в поезде. Гришин нехотя оторвался от стенки, ткнул заключенного кулаком между лопаток. Махновец покорно поплелся вперед, сожалея о том, что отказался от чая.
- Стоять! - второй охранник загремел ключами, открывая дверь.
- Хорошая камера, сухо, тепло, крыша целая. Располагайся! - Гришин впихнул махновца внутрь. Дверь грохнула.
   Здрасстье! Палий на нарах сидит и шось маленькое и замурзанное возле него сопли по физиономии размазывает. И где-то Крысюк этого сопливца уже видел.
- То шо, камера смертников?
- Не знаю. Там потолок обвалился, вот сюда и запхнули. Шкода, там мышиное гнездо было, - Палий облизнулся.
Сопливец икнул, с ужасом уставился на сокамерника. Точно. Вот та малая зараза из Киева, которая у Крысюка чуть кисет не экснула.
- Шо, голодно в Киеве?
Беспризорник Грач потупился. Он думал, что хуже быть уже не может. А теперь - и тот стриженный, шо Куреневку шукал, этого здорового знает. Ой, не надо было пугать старушку финкой! Кто ж знал, что у нее сердце слабое, и ни копейки денег? Теперь сиди рядом с дурным и убивцем, вдруг задавят и съедят? На нем же мяса больше, чем на мыши.
- Та не бойся, он пожартував, - Крысюк тяжело сел на нары. Хотелось лечь, не двигаться. Грач поспешно соскочил.
- А тебя за шо законопатили? - Палий сочувственно глядел на беспризорника.
- За старушку!- хлюпнул носом Грач.- Она финки испугалась и померла. А грошей у нее совсем не было.
Крысюк хмыкнул. Получается, что покойный Николаев-эсер совсем не брехал про того Равашоля. Может человек так ошибиться с экспроприацией, еще как может.
  
   Прогрессор сидел на крыльце, курил и любовался пейзажем - две хаты беленые, на яворе гнездо аистиное, правее - коза хозяйская, серой масти, пасется, хищно поглядывает на чьи-то выстиранные кальсоны. Вот аисту хорошо, он себе лягушек наелся - и спит, и лягушкам хорошо - мух много, комаров много - ешь от пуза! А людям надо думать. Собираются мелкие атаманы на совет, и не только Шульга с Черноусом - и старый знакомый Бойчук пришел - сорок бойцов, десять конных, ящик динамита. А с того берега Голодный пришел - полторы сотни пехоты, и одна тачанка с пулеметом. Пулеметчик где-то взял десяток сырых яиц, ест за милую душу, не боится последствий. Еще вроде бы один отряд ждем - так сказать, ответный жест доброй воли - вы нам Матюшенко, а мы вам Вужика, у него где-то четыре сотни. Интересно, кто этот Вужик? Воображение рисовало прогрессору толстенького немолодого человека с вислыми усами, бывшего сельского учителя, который тайком мечтал о утраченной славе и воле, а теперь сменил ручку и чернильницу на маузер с саблей.
   Лось докурил. На военный совет его не пригласили, а хотелось бы знать, о чем там командование совещается. Кобыла вычищена, пасется себе на леваде, под присмотром Романенко. И даже книжку не почитать, нет под рукой книг понятных. Нашел у хозяйки одну, обрадовался, что кириллица. А вот те на - книга на украинском, еще и полно в ней польских слов, стихи какие-то странные, про студента медицины только и разобрал, жалостливое такое. Никакого тебе душевного отдохновения. А хозяйский самогон навевал мысли о ярких анилиновых красителях. И вечный недостаток информации - дома прогрессор не знал, как заткнуть вечно бубнящее радио, а здесь была тишина, жаркая, провонявшая порохом, потом, дегтем и полынью. Пулеметчик тем временем доел последнее яйцо, облизнулся на всякий случай и неспешно слез с тачанки. Лось прищурился - молодой сильно, еще вроде и не бреется, и сам такой, угловатый, тощенький - кости в рост уже пошли, а мяса еще не набрал. Но прогрессор бы не стал называть любителя сырых яиц ребенком. И, если честно, он ему даже завидовал - на плечах ленты, из тачанки торчит зеленое рыло максима - что еще человеку для счастья надо?
  С околицы села, где Мотря-самогонщица живет, послышался шум, свист и слитный топот копыт. Пулеметчик в два прыжка оказался в тачанке, тощие грязные пальцы уверенно легли на гашетки. Лось молча влез рядом, привычно перехватил ленту. Есть все-таки на свете счастье. Конница приближалась, уже показались первые всадники. Над запыленной колонной плясал на ветру желто-голубой петлюровский флаг. Отбой. Вужик наконец-то соизволил приехать. Ану посмотрим на скромного сельского учителя!
  Увы, воображение в очередной раз проиграло реальности. Вот он, в хвосте едет, пулеметчик в него пальцем тычет, воевали рядом. Молодой Вужик, не старше самого прогрессора, да и одет не пышно - форма петлюровская, фуражка трофейная с переставленной кокардой - у комиссара звезда пятиконечная была, а атаман трезуб прицепил, да ноги в ботинках разбитых. И конь неказистый, не породистый-рысистый, а обычная серая крестьянская коняка ноги размеренно переставляет, да хвостом серым помахивает в такт шагам.
  Выглянул из хаты Шульга, поглядел на всадников, ладони об латаный френч вытер. А Вужик коняку свою остановил, на землю соскочил, пошел к махновцу медленно. Прогрессор ухватил серого за повод, спасая огурцы бабки Палажки от прожорливой зверюги. А потом повнимательней глянул на двух атаманов - семейное сходство налицо, только Вужик повыше будет, да чуб у него рыжим отливает. Разговора между родственниками прогрессор не слышал, оба быстро и молча ушли в хату. Счастливые, на одной стороне оказались. А если так, как у Василенко - он-то у махновцев, а братец его младший - у белых, выучился на свою голову! Подался к алексеевцам, сменял волю на синие погоны.
  Лось еще раз глянул на дверь, задавил особо наглую вошь и нарочито неспешно пошел к Прокопенко. Не то чтобы прогрессор так любил животных, но маячить возле четырех командиров сразу - это напрашиваться на что-нибудь неприятное, вроде фуражировки или инвентаризации запасных шкворней. Лучше уже держать кобылу, или кто там у хозяина водится, пока над ней производятся необходимые врачебные манипуляции и даже процедуры. Тем более Прокопенко всегда делится гонораром с помощниками. А в селе известно какой гонорар - самограй и сало. Лось уже успел распробовать: перекрученное сало с кутка - слишком много тмина, латыш какой-то тут квартировал, научил хозяйку своей любимой закуске, пусть Романенко ест, он тмин любит; желтое, вылежанное сальцо с прозрачными кристалликами соли на шкурке , которое Мотря-самогонщица только вчера выкопала из погреба - Шульга оставил от солидного шмата треть, пусть ест на здоровье; и смалец с жареным луком своей квартирной хозяйки - ничего так смалец был, питательный, с черным хлебом самое то.
  Но сладостные воспоминания быстро улетучились - для чего собираются атаманы? Явно не для поедания вареников с картошкой. Рейд на Херсон? Штурм Одессы? Попытка отбить у белых Мариуполь? Веселый налет на чернобыльский спиртзавод? У Бойчука хлопцы злые, глядят настороженно - еле из окружения вышли, потери большие. У Голодного люди боевые, но нездешние, им в степи тяжеловато будет. Черноус вроде обещал коней достать и амуницией поделиться. А насчет Вужика прогрессор очень сильно сомневался - одно дело по ночам комнезамы резать, чекистов вешать, обозы красные перехватывать, а другое дело - кадетов бить, у них же армия, пушки, пулеметы, даже танки есть. А сам Вужик хоть и в форме, да не сильно у него чины высокие.
  Лось еще раз глянул на тачанку, с умильными белыми голубками на задке, на пулеметчика, который теперь жевал свежесорванную, немытую грушу - он точно напрашивается, вот скрутит его в самый ответственный момент и будут кадеты смеяться над хладным трупиком, с неприглядным запахом - нет здесь Крысюка, с вечными пулеметными лентами на плечах, с вечно тлеющей самокруткой в углу рта. Не у кого самокрутки стрелять, некому ленту держать. И тачанка у нас была лучше, без пошлых рисуночков. А сейчас - так, сбоку припека, недоинтендант в засаленных штанах, соломенный вдовец. И, самое смешное - он ведь и не предполагал, что дурацкая идея Паши, земля ему пером, сработает, особенно таким вот образом. Да и разве кадеты, со своей бюрократией, возвращением земли помещикам, наивными мечтами о якобы единой-неделимой империи были лучшей стороной? Лось слышал достаточно воспоминаний про довоенное время, и от этих воспоминаний у него шел мороз по коже. И ведь не бедняки вспоминали, а люди среднего достатка.
  
   Жарит солнце вовсю, аж листья на деревьях пожухло. Так на улице хоть ветер иногда дует, а в камере и того нет. И Палий, до кучи, рехнулся немножко- сидит на полу, возле нар, песни орет, да еще такую затянул, что волосы дыбом стают. Крысюк и без того 'Любо, братцы' не переваривал, а еще с таким поганючими словами, про особенный отдел, слушать. Навчился у того паскудного студента, нет, шоб чему полезному, так Палий от него и слова те запомнил. Одно только хорошо, что Девясилов чего-то успокоился, допрашивает исключительно словами, или понял, что ничерта он побоями не добьется, или готовит что-то изощренное, навроде выколупывания глаз вилкой. Только ж Крысюк - не немецкий интервент, которого Щусь поймал, а сам Девясилов на Щуся не тянет. Девясилов даже на такого дурня, как Васыль-ездовой, шоб ему на том свете икнулось легонько, и то не тянет.
   От размышлений махновца отвлек уже привычный писк окошка в двери. Гришин пропихнул туда узелок с чем-то съедобным.
- Жрите. Вам эти, милосердные сестры, из сострадания и человеколюбия купили паляницу.
- А ковбаски? - подскочил Грач.
- Жрите, что есть.
- Сволочи вы. Ни курить не даете, ни колбасы, даже в баню не водите, у меня воши уже от грязи дохнуть начали,- Крысюк лениво почесался спиной о стену.
- Так то ж хорошо! - Гришин чем-то зашуршал за дверью.
- Единственного развлечения меня лишаете, уже и давить теперь нема кого. И газету почитать не даете.
- Да подавись ты своей газетой! - конвоир скатал очередной номер 'Вестей Екатеринослава' в трубочку, просунул в камеру, и, в придачу - обтрепанный, некогда голубой, полупустой бархатный кисет с остатками вышитого цветка.
Палий немедленно ухватил газету и принялся разбирать последние новости.
- Ну шо там пишут?- Крысюк слез с нар, сунул кисет в карман грязных штанов.
- В синематографе показывают 'Страсти графини', начало в три часа дня. Цена на билеты договорная. В театре пьеса-водевиль 'Майский лужок'.
- Издеваешься? - Крысюк подошел поближе.
- Не. Воскресный выпуск, - Палий протянул сокамернику разворот с рекламными объявлениями.
Крысюк немедленно отодрал от газеты средних размеров полосочку, скупо насыпал махорки из кисета, выудил из крошева спичку, лизнул край полоски, завернул, привычно вгрызся в самокрутку, чиркнул спичкой о стену, затянулся.
   Грач немедленно чихнул. Махорка была самая дешевая, злая и вонючая. Палий только вздохнул и принялся читать заметку о разведении зеркальных карпов. От бы сюда хоть одного, тушеного, с начинкой из лука и моркови. Жинка пару раз готовила карпа, еще когда немцы утекли, а контрики с кадетами еще не пришли. Тогда хорошо стало - войны - нет, можно в город съездить, жинке - банок стеклянных купить, малую - от оспы привить, ох и визгу тогда было, уже и с соседом договорился - я тебе - Черныша дам, он не хуже трактора плуг тянет, на кутке только так вспашешь, ты мне осенью молотилку одолжишь в первую очередь. А только вышло, прям як в стихах тех 'посiяли гайдамаки в Укра§нi жито, та не вони його жали'. Сразу с двух сторон навалились - и золотопогонники со своими старыми порядками, и новая напасть - красные, со своей диктатурой пролетариата. Добре, что хоть с Петлюрой успели договориться, гуртом легче отбиваться.
- А люди кажут, шо ваш батька Махно - ведьмак. Правду кажут?- читать Грач не умел, а поговорить хотелось.
- Мабуть,- Крысюк оставил в покое объявление о продаже патефона за сорок николаевских рублей, с набором запасных иголок и пластинкой на выбор покупателя. Совсем люди с ума посходили, за сорок николаевских рублей можно трактор и ведро солярки купить.
- Я не понял? - Палий даже в ухе поколупался, для лучшей слышимости.
- От не было тебя под Дибривкой. А если б был, то не спрашивал. Он знал, как пройдет бой, куда австриякам во фланг ударить и когда.
- Тоже мне, ведьмак. Австрияки любят, шоб все по-писанному было, они на прорыв не рассчитывали, а вы и пошли против их размышлений. То не колдовство.
- Я тебе кажу - он знал, як бой пройдет. Я его близко видел, як тебя. Он знал.
Зашуршало за дверью, заскрипело - охранник тоже слушает, прислонился поудобнее.
- Так если твой Махно такой ведьмак, то чего ж он аж в Москве и в кандалах сидел?
- Того и сидел. Места незнакомые, железо тяжелое - як сбежишь, если нема як? nbsp; Прогрессор сидел на крыльце, курил и любовался пейзажем - две хаты беленые, на яворе гнездо аистиное, правее - коза хозяйская, серой масти, пасется, хищно поглядывает на чьи-то выстиранные кальсоны. Вот аисту хорошо, он себе лягушек наелся - и спит, и лягушкам хорошо - мух много, комаров много - ешь от пуза! А людям надо думать. Собираются мелкие атаманы на совет, и не только Шульга с Черноусом - и старый знакомый Бойчук пришел - сорок бойцов, десять конных, ящик динамита. А с того берега Голодный пришел - полторы сотни пехоты, и одна тачанка с пулеметом. Пулеметчик где-то взял десяток сырых яиц, ест за милую душу, не боится последствий. Еще вроде бы один отряд ждем - так сказать, ответный жест доброй воли - вы нам Матюшенко, а мы вам Вужика, у него где-то четыре сотни. Интересно, кто этот Вужик? Воображение рисовало прогрессору толстенького немолодого человека с вислыми усами, бывшего сельского учителя, который тайком мечтал о утраченной славе и воле, а теперь сменил ручку и чернильницу на маузер с саблей. ный писк окошка в двери. Гришин пропихнул туда узелок с чем-то съедобным.
- Жрите. Вам эти, милосердные сестры, из сострадания и человеколюбия купили паляницу.
- А ковбаски? - подскочил Грач.
- Жрите, что есть.
- Сволочи вы. Ни курить не даете, ни колбасы, даже в баню не водите, у меня воши уже от грязи дохнуть начали,- Крысюк лениво почесался спиной о стену.
- Так то ж хорошо! - Гришин чем-то зашуршал за дверью.
- Единственного развлечения меня лишаете, уже и давить теперь нема кого. И газету почитать не даете.
- Да подавись ты своей газетой! - конвоир скатал очередной номер 'Вестей Екатеринослава' в трубочку, просунул в камеру, и, в придачу - обтрепанный, некогда голубой, полупустой бархатный кисет с остатками вышитого цветка.
Палий немедленно ухватил газету и принялся разбирать последние новости.
- Ну шо там пишут?- Крысюк слез с нар, сунул кисет в карман грязных штанов.
- В синематографе показывают 'Страсти графини', начало в три часа дня. Цена на билеты договорная. В театре пьеса-водевиль 'Майский лужок'.
- Издеваешься? - Крысюк подошел поближе.
- Не. Воскресный выпуск, - Палий протянул сокамернику разворот с рекламными объявлениями.
Крысюк немедленно отодрал от газеты средних размеров полосочку, скупо насыпал махорки из кисета, выудил из крошева спичку, лизнул край полоски, завернул, привычно вгрызся в самокрутку, чиркнул спичкой о стену, затянулся.

- А люди кажут, шо ваш батька Махно - ведьмак. Правду кажут?- читать Грач не умел, а поговорить хотелось.
- Мабуть,- Крысюк оставил в покое объявление о продаже патефона за сорок николаевских рублей, с набором запасных иголок и пластинкой на выбор покупателя. Совсем люди с ума посходили,зи дохнуть начали,- Крысюк лениво почесался спиной о стену.
- Так то ж хорошо! - Гришин чем-то зашуршал за дверью.
- Единственного развлечения меня лишаете, уже и давить теперь нема кого. И газету почитать не даете.
- Да подавись ты своей газетой! - конвоир скатал очередной номер 'Вестей Екатеринослава' в трубочку, просунул в камеру, и, в придачу - обтрепанный, некогда голубой, полупустой бархатный кисет с остатками вышитого цветка.
Палий немедленно ухватил газету и принялся разбирать последние новости.
- Ну шо там пишут?- Крысюк слез с нар, сунул кисет в карман грязных штанов.
- В синематографе показывают 'Страсти графини', начало в три часа дня. Цена на билеты договорная. В театре пьеса-водевиль 'Майский лужок'.
- Издеваешься? - Крысюк подошел поближе.
- Не. Воскресный выпуск, - Палий протянул сокамернику разворот с рекламными объявлениями.
Крысюк немедленно отодрал от газеты средних размеров полосочку, скупо насыпал махорки из кисета, выудил из крошева спичку, лизнул край полоски, завернул, привычно вгрызся в самокрутку, чиркнул спичкой о стену, затянулся.
&
- А люди кажут, шо ваш батька Махно - ведьмак. Правду кажут?- читать Грач не умел, а поговорить хотелось.
- Мабуть,- Крысюк оставил в покое объявление о продаже патефона за сорок николаевских рублей, с набором запасных иголок и пластинкой на выбор покупателя. Совсем люди с ума посходили, за сорок николаевских р нету сволоты. А если из-за его брехни на нас белые свои танки кинут? Прорвут ведь фронт. За дверью опять зашуршало, окошко открылось. Шось новое - вечерять еще не пора, утром жрать уже давали. Охранник просунул в камеру небольшой кусочек сала, завернутый в бумажку, поманил Крысюка пальцем.
- Шо треба?
- Бумажку почитай и спали, - прошипел солдат, - и уже громче, чтоб и остальным было слышно, сказал, - Мне теща сала принесла, пересолила, дура старая. Жрите теперь вы!
Сало оказалось нечеловечески соленым, будто его в море вымачивали, и прогорклым вдобавок. А вот пропитанная жиром бумажка была гораздо интереснее - на ней еле читалось слово - ночью. Крысюк почесал в затылке. Слишком это похоже на провокацию, чтоб поверить, и слишком хочется на волю, чтоб в это не поверить.
  
  
   Глава вторая
   Едет по шляху воз с сеном, тянет воз тощая сивая кобыла, кобылой старик в шляпе соломенной правит, на сене такая же дряхлая сухонькая старуха прnbsp;имостилась - или продавать везут, или деникинцам на реквизицию, за возом - собака бежит, лает для порядка. На лану, за селом, кукуруза под ветром шелестит, в человеческий рост вымахала, уже и початки есть, молочной спелости. На баштане дыни золотятся, кавуны пригрелись И со старой сливы свисает веревка с петлей, а над хатой бывшего помещицкого управляющего Свириденко гордо реет белогвардейский триколор.
   Кадет сидел на крыльце, ел вишни, и думал. Неожиданное пополнение, человек в двести под командованием какого-то тощего, белобрысого прапорщика ему решительно не нравилось. И больше всего не нравился сам прапорщик, непонятно отчего.Ну прапорщик как прапорщик, бывший юнкер, успел повоевать против красных. И хорошо воевал, если ему верить - атаковал села с маленьким отрядом против превосходящих сил противника, и после его ухода живых большевиков в селе не оставалось. И форма на нем новая, недавно полученная, и солдаты у него сытые, наглые. Разговаривает, правда, с малороссийским акцентом, но ведь он же носит погоны, а не другие знаки различия. Но все же, все же. Кадет выплюнул гнилую вишню, глянул на хату Свириденко - нет, его не пригласили на ту попойку, которую штабс-капитан Тимерзяев именовал 'военный совет'. А говорят, что у штабс-капитана есть целая бутылка шустовского, еще довоенного коньяка. Хотелось бы попробовать, что это такое. А прапорщика - позвали! Нет на свете справедливости! И опять гнилая вишня попалась!
   Прапорщик в это время взял жестяную кружку с самогоном, чуть подкрашенным чаем, в правую руку, левую опустил под стол. Штабс-капитан и поручик Штейнбок, из российских немцев, ждали тоста.
- Смерть Деникину! - и из-под стола два раза грохнул кольт.
Поручик плюхнулся в миску с квашеной капустой, добавив туда чуть-чуть мозгов с кровью. Штабс-капитан дернул рукой, пытаясь выхватить наган из кобуры, но вторая пуля разнесла голову и ему. Гуртовой армии Украинской Народной Республики Шульга сорвал погоны, глянул в окошко, выскочил на улицу, свистнул в два пальца. С околицы отозвался льюис, срезав денщика штабс-капитана и еще двух солдат в погонах.
- Слава! - заорал мордатый солдат в плохо сидящей на нем форме. Клич подхватили!
Кадет поглубже забился под крыльцо, хоть это и недостойно офицера. Петлюровцы! Переоделись в форму и убивают наших солдат! Грохотали винтовки, орали люди, и дико визжала бродившая по улочке свинья, которую зацепило шальной пулей. И, кажется, мазепинское отродье побеждало.
   Стрельба утихла, и насколько кадет мог судить, начался дождь. Улочка пустовала. Кадет осторожненько вылез из-под крыльца, счистил грязь с брюк, и задумался. Стреляли недолго, орали дружно - значит, солдаты тоже предали. И что делать? Конечно, можно застрелить их главаря, но это вряд ли склонит чашу весов на сторону добровольцев, петлюровцам нового атамана выбрать - как вшивому почесаться. Да и интересно на этого предателя и убийцу посмотреть, как он с пленниками будет обращаться. Надо втереться к ним в доверие и нанести сокрушительный удар в нужный миг, словно персонаж из Майн Рида.
  В ближайшей хате квартировало два петлюровца - лже-прапорщик, уже переодевшийся в свою форменную гимнастерку и какой-то парень, ровесник кадета, в латанных штанах и вышитой сорочке, с пулеметными лентами поверх нее.
- Шо надо? - лже-прапорщик ел что-то похожее на темное тесто, и глядел недобро. - До нас захотел, вышкварок? Жить приспичило?
Парень рассмеялся, чуть не подавившись этим тестом. И смех кадету не понравился.
- С кем я имею честь вести беседу? Я не знаю ваших чинов.
- Гуртовой Шульга, - лже-прапорщик облизнул ложку.
- А применительно к царским званиям?
- Сынку, ты тут царя бачыв? - встрял парень.
- Ефрейтор,- Шульга еще раз посмотрел в миску. Увы, содержимое закончилось.
- А это кто? - парень доверия не внушал, ни обмундирования, ни уважения к старшим по званию.
- Дорошенко. И он вашего брата не любит,- Шульга, как бы невзначай, вытащил из кобуры кольт, прицелился в кадета.
- Хорошие штаны, снимай,- Дорошенко смотрел куда-то ввысь, и взгляд у него был нехороший, рассеянный. Но вот маузер у него в руке указывал точнехонько на ширинку кадета.
Петлюровец не вмешивался, просто сыто посапывал. С кухни донеслось хихиканье. Дорошенко дернулся, случайно нажал на спусковой крючок. Шульга поспешно добил несчастного.
- Девяносто шесть,- выдохнул Дорошенко.
- Та не мучайся, мы максима отбили - будет тебе в следующем бою сотня,- гуртовой вынул из-под стола штоф самогона, налил себе - на донышко кружки, а Дорошенко - почти полную.
- Не, мне видеть надо, як добровольцы трусятся, як в штаны гадят от страха,- Дорошенко глотнул из своей кружки, закашлялся.
  
  Крысюк задумчиво поглядел на вошь. И вроде ж все удачно вышло - не обманул солдат, дай боже ему здоровья, действительно вывел из тюрьмы, даже оружие дал. Два нагана - то не пулемет, но тоже сгодятся. И не гнался вроде бы никто, и даже ж договорились идти на Ногайск, там Бердянск рядышком, Каретник город держит, как клещ. Так теперь - Крысюк осторожно, почти нежно, поймал вошь на товарище и пустил на левую руку, возле своей вши. У Палия вошь была круглозадая и не металась туда-сюда, а слепо ползла, еле перебирая лапками. Тифозная. Палий даже не пошевелился, как лег, так и лежит. Крысюк, на всякий случай, быстро, чавкая и давясь, сгрыз все четыре сухаря, которые еще оставались, нельзя тифозным хлеб, кишки порвет.
  А бросать человека, без еды, без оружия, в балке - якось не по людски. А волочить тифозного кому-нибудь в хату - так это все помереть могут. И села тут нехорошие, немецкие колонии, оттуда только до кадетов и идут. Крысюк слышал от более образованных людей, как давно, ще за царя и до того, як придумали пулеметы, в осажденные города закидывали издохших от чумы коров, чтоб осажденные заразились и повымирали, но Палий, хоть и дурной, но еще не дохлый. Крысюк почесал в затылке, припомнил свои тифозные подвиги - дверь в лазарете, сорвана с петель, сестра милосердия Пантелеймонова - жива, здорова, только очень обиделась за попытку удушения косой, и попытался забрать у Палия оружие. Вдруг ему тоже мертвец привидится? Такой, немножко раздувшийся, с распоротым животом, с оторванными ногами, и прям к тебе ползет. Тут не только дверь высадишь, тут и в Мексику от такого дружочка драпанешь за милую душу.
  Палий зашевелился, поднял голову.
- Шо треба?
Крысюк не ответил.
- Вот когда сдохну, тогда и заберешь наган.
Крысюк снова промолчал, зашуршал кисетом, вытряхивая оттуда последние крошечки махорки. Опять переть по степи, в жару, без курева.
- Ты ж моим скажешь?
Крысюк дернулся, чуть не уронил самокрутку. Може, до утра легче товарищу станет, а може и нет. Его еще два дня назад трусить начало, сейчас совсем скрутило. Или рискнуть? Вдруг помогут? Колонисты разные бывают, Кляйн - тоже немец-колонист, а наш, пехотой махновской командует. Да и умирать приятней под крышей, а не в степи, где тебя грызет разная летающая гадость и мурахи за задницу кусают. Крысюк тихо выругался, лег чуть в стороне от слегка порушенного муравейника. Вот утром и побачим ситуацию.
   Утро началось сильным, но коротким дождем. Палий заматерился, злобно и как для умирающего, довольно громко.
- Давай, подымайся, в хате отлежишься. Пошли до немцев в гости, в Риттердорф. Спалить бы их к такой матери! - Крысюк был зол, голоден и не курил с прошлого вечера.
Уже и видно хаты белые, колодец с воротом, только всадники наперерез едут, человек сорок. И на всех патронов не хватит.
  
  Лось уныло глядел в немытое окошко, с видом на хлев. И в бой не берут, и гармошки не дают - мельников сын на ней играть не умеет, а хочет. Так дал бы тому, кто умеет! А то вчера просто замогильные завывания из хаты доносились, все девушки с вечорниц разбежались. А теперь еще и новость, перестрелка в отряде произошла, с убитым. И не спьяну по фуражке стреляли. Василенко квартировал с бывшим поручиком Феоктистовым в одной хате. День квартировал, два квартировал, а на третий день - хозяйка вышла гнать корову в стадо, а Василенко, причем совершенно трезвый, тогда взял браунинг и всадил в поручика три пули. И теперь непонятно, что с ним делать - и расстрел за убийство товарища полагается, и поручика было грех не убить - Василенко своего односельчанина встретил, тот и рассказал, как господчики Змеевку палили и совет там порешили. Феоктистов тогда активистов лично усмирял - кто постарше, тот после шомполов и помер, а Василенко живучий, вычухался. Только ему и хату спалили, и жинку застрелили, она очередному кадету глаз выцарапала. А у Феоктистова тогда усы были, а сейчас - не было, вот обвиняемый и не узнал сразу контру проклятущую.
   И что делать? Ставить хорошего бойца к стенке? Лось повернулся, глянул на мирно сопящего на хозяйской кровати обвиняемого. Ну и нервы у человека! В соседней хате командир решает, жить бойцу или не жить, а Василенко себе сапоги снял и дрыхнет безмятежно. Нет, уже в дверь стучат. Вот и наш высокий суд - Шульга, односельчанин, который заступался за подсудимого, мельник, как уважаемый в селе человек и Очерет, с бумажкой в руках и огрызком карандаша за ухом. Обвиняемый сел, провел пятерней по лохмам, стал медленно натягивать правый сапог на босу ногу. Шульга стоял, рассматривал занавеску. Василенко наконец обул и второй сапог, неспешно встал.
- Та пошли уже. Там, за хатой и стрельнете.
- На первый раз - прощаем,- Шульга развернулся, вытащил из кармана портсигар, - но второго раза не будет.
Прогрессор облегченно выдохнул. Еще не хватало своих расстреливать, и так никаких новобранцев не видать - тут места нехорошие, села сытые, колонисты всякие в них живут: немцы, сербы, хорваты - с ними каши не сваришь. Греки - другое дело, чуть ли не первыми к Махно побежали, точно б кто-то пришел.
  На улице было жарко, пыльно, безлюдно, даже собака спряталась от жары в будку. На колодезном вороте висело раскаленное летним солнышком жестяное ведро. В белесом, как застиранная бедняцкая рубаха, небе потихонечку собирались тучи.
- Пропала рыбалка!
Лось подскочил. Ну конечно же, командир в постолы обутый, ходит тихо, а дверь в хате не скрипучая. Жаль, что Паша всегда сторонился Шульги, у них бы нашлось много общих тем для разговора.
Большая часть отряда осталась с Черноусом, меньшая, человек десять, лениво двигалась по направлению к хуторку. Среди бойцов ходили слухи, что кадеты уже по всей Украине хозяйничают, что красные пытались прорваться к Умани, но их там всех положили рожей в грязь, а командира этих красных не то повесили, не то расстреляли. Тут тебе не Бессарабия, домнуле Якир! С одной стороны, чем меньше их, тем лучше нам, а вот с другой стороны - если красных нема, то кого кадеты возьмут за жабры? Правильно, петлюровцев и махновцев.
   Но времени думать уже не оставалось, уже можно было пересчитать все строения хутора - хлев, хата, большая такая хата, с пристройкой - летней кухней, еще три сарая, колодец с журавлем и вещи на веревке сохнут. Эге, да тут не одни плахты да сорочки - кальсоны висят. Кто ж тут живет? Заскрипела в пристройке дверь, выглянула на улицу женщина в платке да платье, до белизны застиранном, лицо от загара черное, руки жилистые - много таких сейчас живет, вдов молодых.
- Ничего нет, корову не отдам, у меня трое детей.
Из-за пристройки выглянул парень с обрезом в руках.
- Здрасьте!
Лось окаменел. Прогрессор плохо запоминал лица, но хорошо - голоса, и голос этот был определенно знакомый. Малой Ременюк, который еще весной их встречал на дороге. А вот визуально малолетнего анархиста узнать было сложновато - вся левая половина лица - месиво из шрамов, пустая глазница заросла мясом. Чем это его так, гранатой?
- Хтось из наших остался?
- Крысюк остался, - прогрессор старательно смотрел на холку своей лошади, и не менее старательно вспоминал всякие фильмы ужасов.
Ременюк сдернул с веревки кальсоны, зашел в хату.
  Шульга спешился, пошел к колодцу, навалился на журавль. Женщина так и стояла в дверях кухни, сцепив руки под грудью. Запахло чем-то горелым. Лось держал за повод командирского Гнедка.
- То когда выступаем?- Ременюк стоял в дверях, с тощим вещмешком за плечами и старым наганом на поясе.
- Куда? - женщина выскочила из кухни, вцепилась ему в рукав.
Шульга поставил ведро на землю.
- Проше пани, у вас борщ горит.
-Мамо, не плачьте, - встрял Ременюк, - я до красных идти не стану, белые меня повесят, як увидят. Только повстанцы и остались. Така сейчас жизнь настала, шо мне дома отсидеться не выйдет! - малолетний анархист и сам шмыгнул носом.
- Что хочешь до нас, то вижу. А сможешь? - Шульга развернулся, оглядел собеседника, как корову на базаре.
Ременюк оскалился в ответ.
- Он тот камень бачиш?
Прогрессор диким усилием воли подавил смешок, ситуация очень напоминала один фильм.
- Отам белый такой шмат известняка лежит, кутки на нем посчитать?
Прогрессор прищурился - вдалеке действительно что-то белело. Может, и камень.
- Коня дадим, сапоги тоже найдешь.
- А шо в нас горит? - Ременюк высвободился из материнской хватки, глянул в задымленную кухню.
- Смалец сгорел,- вдова утерла слезы, подошла к печке.
- То я пойду? - Ременюк подергал наган в кобуре, покрутил тощей шеей, медленно вышел за ворота.
Шульга медленно влез в седло, придержал застоявшегося коня.
- Садись сзади меня, вам обоим польза будет.
Вдова выглянула из кухни, провела взглядом дорожную пыль.
  Риттердорф раскинулся на горизонте сытой сонной открыткой, и даже виселица пейзажа не портила. Зато на веревках сохли защитные гимнастерки. Прокопенко подкрутил бинокль - да, хорошую оптику раздобыл, - на веревке офицерский китель под закатным солнышком сохнет, а на том кителе - золотые погоны.
- От бы с трехдюймовочки жахнуть!- Костенко мечтательно присвистнул.
- Тише на полвареника! И не маячь, а то побачат! - Шульга тоже был не прочь подсмалить господчикам зад, но людей отчаянно не хватало.
План операции 'Шкварочки' был таков- тихо и быстро отступить к основным силам, взять Бойчука и вот тогда уже и нажарить белогвардейских шкварок от пуза.
  Солнце сползало вниз, как желток из разбитого яйца. Солдаты мирно варили кашу, кони жевали фураж, горбатый сапожник Макаренко тихо пил самогон, озираясь по сторонам - жена по воду долго идет, пока со всеми соседками поговорит - это полчаса пройдет, но осторожность еще никому не вредила. И, в крайнем случае, можно все свалить на того хлопца с наганом, который спрятался на чердаке с прошлого вечера. Выстрелы и слитный грохот копыт со всех сторон превратили жаркий вечер в жаркий бой. Махновцы налетели со всех сторон, американскими жуками на картофельное поле. И откуда их столько взялось? Были ведь крестьяне, верные слуги царя-батюшки, ни о чем таком и не помышляли. Или? Неужели они всегда были такими, а мы просто этого не видели, убаюканные сладкими великодержавными сказками? И на этом знаменательном выводе мышление прапорщика Назарова, мальчика из хорошей семьи, внезапно прекратилось, а в его черепе уютно угнездилась пуля из махновского нагана.
   Стемнело. Махновцы деловито устраивались в колонии, дожевывали трофейную кашу, щупали девок и перины, шарили по сундукам. Лось лениво ковырялся в зубах и вспоминал тушеную нутрию добрыми словами. И потерь никаких, и отдохнем с комфортом, и Крысюк в углу ребрышко с оранжевым мясом грызет. Прямо каннибал какой-то!
  Только слишком легким бой был, будто в начале войны, когда офицерье на Дон драпало. Хорошо, здесь стояла почти рота, в ней десяток тифозных. Тифозные большей частью умерли, меньшей частью под присмотром толстомясой фрау Йохансен. Куда делись все остальные беляки? Вот и вскидываются часовые от каждого шороха, вот и спят повстанцы в полглаза. Прогрессор дернулся от жутчайшего вопля откуда-то из-за хозяйского сортира.
- Коты!- завистливо вздохнул Ременюк.
Лось хмыкнул. Кому - война, а кому и любовь.
   По улице, натыкаясь на все тыны строго по левой стороне, прошел кто-то в белой рубашке. Хорошо погулял! Соседский пес Жучок для порядка гавкнул разок и продолжал спать. Прогрессор зевнул, все-таки у Шульги случаются заскоки - зачем ставить на пост ночью людей, у которых три глаза на двоих? И еще неизвестно, насколько хорошо видит Ременюк. Камень-то у него возле дома лежал, конечно, он на нем каждый скол и угол на память знает. И, тем более, неизвестно, что у него творится в голове после того боя. И теперь главное - молчать, а то командиру уже сказал про нутрию, тот после скривился и ужинал сухпайком.
  Утро началось с такого раската грома над селом, что даже тифозные оживились. За громом последовали молния, шарахнувшая куда-то в овраг и град, переполошивший кур и подсвинка. Подсвинок заверещал и понесся в родной хлев с немалой скоростью. Хозяин хаты немедленно побежал проверять замки на клетках - хоть бы не разбежались его усатые красоточки по степи.
  Шульга медленно вошел в хату, волоча за шиворот кого-то незнакомого, в цивильной поношенной одежде. За типом шествовал Василенко и грыз морковку.
- Это кто? - Лось отложил в сторону книгу по рыбной ловле, без обложки и трех первых страниц. Но книга была довольно интересной.
Ременюк выглянул из кухни, с ножом наперевес, слизнул с лезвия кусочек капусты, попробовал острие пальцем.
- Кадет, у соседей прятался на чердаке. Чхнул неудачно.
Кадет благовоспитаннейшим образом извлек из кармана носовой платок с красной каемочкой и чихнул туда три раза подряд.
- Я же не знал, что там кошки! И я вообще-то юнкер Пташников, а не кадет.
- Тут деревья такие, что и не повесить как следует,- Ременюк так и торчал в дверном проеме, время от времени моргая.
Юнкер Пташников глянул в сторону кухни, передернулся.
- Приятно видеть, что вашей братии уже не набрать нормальных людей.
- Оно и видно! Вместо того, чтоб ночью кинуть гранату в хату, где вражеский командир, или хоть спалить село - их благородие тягает штаны с веревок.
  В хату просунулся Крысюк, почему-то в галстуке, розовом таком галстуке в белый горошек. Кажется, такой фасон называется 'собачья радость'. Более того, Крысюк держал в руке лист бумаги и не драл его на самокрутки. Что ж такое происходит? Лось взял лист, присмотрелся к корявым буквам. Грамотей ты наш недоделанный, хоть бы решил, на каком языке писать. А про твой отпуск - пусть командир думает, мое дело - патроны считать. Шульга присмотрелся к листу, почесал в затылке.
- Наглый ты человек. Мне б кто отпуск дал.
Юнкер фыркнул. Крысюк смиренно смотрел в пол. Ременюк с нежностью глядел на галстук. По его мнению, красивше были только желтые лаковые штиблеты с черными носами, на пуговках. Вот бы себе такие заполучить!
- Отпуск я тебе не дам, у меня печатки нет. А в разведку в Малиновку - пошлю.
- Да там тоже какие-то бандиты! - подал голос Пташников.
- А точнее? - Василенко для убедительности нежно взял юнкера за шею.
Пташников икнул.
- Знаете, они мне не представлялись!
- Я похож на Деникина? - Шульга медленно положил лист на подоконник, возле дохлой зеленой мухи, медленно подошел к юнкеру вплотную. - Я на победные реляции не куплюсь. Кто в Малиновке?
- Какие-то бандиты, хорошо закрепились в селе. Довольно крупная банда, с трема пулеметами. Конницы где-то четыреста сабель и наш полевой телефон вдобавок. Надеюсь, они его не сломали.
Василенко чуть не подавился морковкой - то дом в семнадцать этажей в Чикаго построили, в газете даже фотография была, теперь - мужик-телефонист, не жизнь, а сплошное удивление.
  Лось прочитал примерно восемь страниц, посвященных скручиванию лески из белого конского хвостового волоса и лениво глянул вокруг - Крысюк ушел, Ременюк вернулся к рубке капусты, юнкер стоит, глазами хлопает. В углу - икона, рушниками убрана. Прогрессор прищурился - это вообще кто? Всадник в черных латах, на вороном коне, на плечах у всадника плащ зеленый, на поясе - меч, а по бокам от коня два волка идут. Или это не икона? Но нимб у всадника был.
- Запхни контрика в стодолу, там замок хороший, - Шульга довольно смотрел в окошко. Кажется, Пташников выдал что-то важное.
Василенко выскочил за дверь. Похоже, юнкер скоро пожалеет, что на свет родился. Лишних свидетелей в хате не было.
- А кто это?- Лось показал пальцем на странную икону.
- Святой Юрий, волчий пастырь,- Шульга даже с табурета встал от удивления,- чи ты совсем слепой вже став?
- Я всегда думал, что он убил дракона,- прогрессору хотелось домой, к родной вони выхлопных газов, к яйцам, которые покупаются в магазине, к привычному виду многоэтажек на горизонте, к хлорированной воде и антибиотикам. В свой привычный мир.
Шульга покрутил пальцем у виска.
- Иди отсюда, схизматик. Тачанку проверь, оси смажь.
  Лось вылетел за дверь. Как же повезло, что командир у нас необразованный и малограмотный. Образованный человек бы давно вычислил. А вот и Крысюк, стоит возле груши и поедает ее плоды без всякого мытья. Неудивительно, что тут полно тифозных. Крысюк увидел знакомого, приветственно чавкнул. Прогрессор кивнул в ответ. Крысюк бережно выплюнул семечки в ладонь, положил в карман гимнастерки
- Добра груша, аж сладкая. У себя за хатой посажу.
Лось только плечами пожал. Оптимизм - дело хорошее, но только патронов кот наплакал, а что за люди в Малиновке - неизвестно.
  По улице неспешно проехал Томашевский, сверкая золотыми галунами на трофейном, честно выигранном в карты, синем ментике. Шик дополняли дорогущая уздечка с серебром и кавказское седло, обтянутое синим бархатом и разукрашенное позолотой на круглобокой, лоснящейся вороной кобыле. Интересно, он всю эту красоту сегодня вечером проиграет или завтра утром?
  Прогрессор неохотно вышел из-под груши, направился к навесу, проверять, что там с колесами у тачанки. Вот и экснутая еще весной подушечка с розочкой, на которой было так удобно сидеть второму номеру, из узла с барахлом высовывается рукав кожанки, повезло Крысюку, отхватил себе неснашиваемую вещь. Вот и многострадальный запасной шкворень, который всегда терялся при проверке боеготовности командиром. И сбруя медными бляхами сияет, ремни салом смазаны. Приятно знать, что у тебя такие ответственные товарищи, ничего не свистнули, ничего не испортили, кони сытые, вычищенные, на все ноги кованы - хоть сейчас едь в ту Малиновку. Ременюк из кухни вышел, стоит, голову к плечу склонил, смотрит. Шел бы ты куда-нибудь, не маячил перед глазами.
- Тачанкой править умеешь? - Крысюк почесался спиной о ствол груши, крона зашуршала.
Ременюк понесся в сарай, выводить коней. Прогрессор вздохнул, вот кинет кто-то гранату, и достанется врагам хороший пулемет. Ого, четверкой поедем! А раньше и парой как-то обходились, вечно в хвосте плелись. Вот теперь можно воплотить в жизнь лозунг, который Лось самолично выводил суриком на задке тачанки.
  Кони шли резво, дорога была относительно ровной, не асфальтовое трехполосное шоссе, конечно, но оторваться от погони можно было в два счета. Крысюк разнеженно жмурился на солнышке, глядя поверх пулемета, но руки у него были на гашетках, так, на всякий случай. Лось молчал, у него была пара вопросов на языке, но задавать их совсем не хотелось. Нет здесь антибиотиков, не придумали еще. А про тюрьму екатеринославскую расспрашивать - даже неудобно как-то. Да и Ременюку некоторые вещи знать совсем не нужно. Крысюк подобрался, повернул голову в сторону ездового, выудил из узла с барахлом трофейный бинокль. Опанаса уже и хробачки поели, а бинокль его целехонький.
- Тимка, глянь, шо там такое.
Ременюк остановил коней, тряхнул правой рукой, разминая пальцы, жадно цапнул бинокль.
- Ну шо?
- Погон вроде не видать, знамен тоже нет. Та спокойно, то Макридис! Я его трохи знаю, он повстанцам не враг.
- Так если знамен нет, то как ты понял?- Лось положил руку на рукоять нагана, благо собеседник сидел к нему спиной.
- Так у него вместо знамени - Ременюк замолчал.
Крысюк и сам пригляделся к селу, а точнее- к высоченной белой черешне. На ее ветках гордо реяло что-то кружевное.
- Тимка, а этот твой Макридис в своем уме? Кто ж вместо знамени использует женское белье?
- Нормальный. Он это еще в царскую войну выиграл в благотворительную лотерею. Оно ж ненастоящее, як сабля в театре.
  Макридис оказался тощим, злобным, хромым греком в подозрительно новой белогвардейской форме. И в данный момент он ел какое-то странно пахнущее мясо. Прогрессор сразу передумал обедать и оглядел ставку неожиданного союзника. Хата как хата, на сундуке стоит полевой телефон без проводов, да и кому звонить? Каретнику? До него быстрей доехать, чем дозвониться. Кстати, о повстанцах - а куда делся Крысюк? Только что тут стоял, еще и сказал 'Смачного!' Макридис ему что-то ответил непонятно. Ладно, будем считать, что разведка проведена успешно - кадетов никаких не видно, хлопцы сытые, кони запряженные.
   Лось вышел во двор - покурить, а заодно и подумать. Новый союзник особого доверия не внушал, хоть и людей у него много, и три льюиса с солидным запасом патронов. Но кто может поручиться, что все эти немцы-колонисты не перестреляют нас? Они и так хорошо устроились, нападают на обозы, выжидают некоторое время, и только потом делят добычу. И вряд ли будут переходить к более активным боевым действиям. Тем более - слишком у них командир тощий для здорового человека, и платок у него из кармана торчит, в темных пятнах. Тогда понятно, что он ел. Лось обошел собачью будку, на всякий случай, и полез за кисетом. Хотелось домой, к жене. Тем более те помидоры, которые были предназначены для засолки, тихо и быстро доел командир.
Ременюк выскочил откуда-то из-за хлева, чуть не сбив прогрессора с ног.
- Обкрадываем бедных селянок?
- Добра фрукта, с хробаками, - Ременюк выплюнул черешневую косточку.
- Крысюка не видел?
- На ставке. А вже едем? Я коней только распряг, ще напоить не успел. И шось мне левая задняя нога у карой не нравится.
Приехали. Это похуже сломанного двигателя - сначала лошадям надо отдохнуть и поесть, потом нужно отвести карую к кузнецу или коновалу, или кто там в колонии есть. То есть или кто-то едет к Шульге с докладом, или мы все застряли тут до утра. А немцам-колонистам прогрессор как-то не доверял. И тем более - нормальные люди не используют вместо знамени бутафорские кружевные панталоны гигантских размеров. А Крысюк, гордо плюнув на дисциплину, пошел купаться. А Ременюк из пулемета стрелять не умеет.
   Ставок, или пруд, или как там это называется, был большим, слегка обмелевшим и совершенно не предназначался для купания. Там попросту стирали белье с мостков. Но сейчас на мостках, среди бела дня, никого не стесняясь, обнималась какая-то парочка с риском упасть в воду. Прогрессор прищурился - вроде бы Крысюк, гимнастерка точно его, на спине, между лопаток заплата. А какую это немочку он так тискает? Женщина высвободилась из объятий, глянула на прогрессора. Устя, совсем не изменилась с прошлой встречи, те же косы черные вокруг головы, те же вышитая сорочка и желтая юбка и недобрый, оценивающий черный взгляд. Достойную жену Крысюк себе нашел, ничего не скажешь.
- Шо треба? - Крысюк зло глянул на товарища.
- Ременюк говорит, что у карой что-то с левой задней ногой.
Крысюк неожиданно улыбнулся. - Проспорил я кавун. В нашу тачанку запрягли двух серых и двух рыжих. Где ты там нашел карую, студент?
Лось потупился. И ведь не первый день уже здесь, а на такие шутки попадается. Не первый день, а уже четвертый месяц. Четвертый месяц в чужом, жестоком мире, где смерть идет с тобой бок о бок.
  
   Юнкер Пташников уныло ловил мух в стодоле и прислушивался к спору двух махновцев на улице - какой аэроплан лучше. Один агитировал за 'Ньюпор', второй не менее громко доказывал, что 'Фарман' лучше, красивше и его сбить проще. Спорщики резко замолчали, в замке повернулся ключ.
- Пошли до командира, сволота! - опять этот, с серьгой. И с ним еще двое, сытые, веселые, наглые, вооруженные.
   Командир сидел на табуретке и возился с какими-то крючками. Вроде бы такие приспособления для рыбалки делают, но Пташников почувствовал себя крайне неуютно.
- Ну шо, телефонист? Надумал? По-людски расскажешь?
- Я не шпион,- Пташников хотел есть и курить одновременно.
- А кто?
- Дезертир я! Я даже кальсоны утопил, потому что они солдатские! Мне эта война осточертела!
- И нашо так верещать,- Шульга неспешно привязал очередной крючок к куску проволоки, полюбовался на законченную работу, - я не глухой. Ты рассказывай, рассказывай.
  
  Лось вылез из тачанки, довольно прошелся взад-вперед. Вернулись без приключений, Крысюк пошел докладывать командиру, кони жуют сено или чем там их Прокопенко накормил. А один любитель бахчевых культур куда-то ушел. Ничего-ничего, я с тобой тоже как-то пошучу. И даже Кушнир кажется не таким уже и хамлом. Сидит на крыльце, греется на солнышке, ест семечки. Вот бы на его куцохвостом коне проехаться! Так ведь не даст. nbsp;
- Это кто? - Лось отложил в сторону книгу по рыбной ловле, без обложки и трех первых страниц. Но книга была довольно интересной.
Ременюк выглянул из кухни, с ножом наперевес, слизнул с лезвия кусочек капусты, попробовал острие пальцем.
- Кадет, у соседей прятался на чердаке. Чхнул неудачно.
Кадет благовоспитаннейшим образом извлек из кармана носовой платок с красной каемочкой и чихнул туда три раза подряд.
- Я же не знал, что там кошки! И я вообще-то юнкер Пташников, а не кадет.
- Тут деревья такие, что и не повесить как следует,- Ременюк так и торчал в дверном проеме, время от времени моргая.
Юнкер Пташников глянул в сторону кухни, передерой кровати обвиняемого. Ну и нервы у человека! В соседней хате командир решает, жить бойцу или не жить, а Василенко себе сапоги снял и дрыхнет безмятежно. Нет, уже в дверь стучат. Вот и наш высокий суд - Шульга, односельчанин, который заступался за подсудимого, мельник, как уважаемый в селе человек и Очерет, с бумажкой в руках и огрызком карандаша за ухом. Обвиняемый сел, провел пятерней по лохмам, стал медленно натягивать правый сапог на босу ногу. Шульга стоял, рассматривал занавеску. Василенко наконец обул и второй сапог, неспешно встал.
- Та пошли уже. Там, за хатой и стрельнете.
- На первый раз - прощаем,- Шульга развернулся, вытащил из кармана портсигар, - но второго раза не будет.
Прогрессор облегченно выдохнул. Еще не хватало своих расстреливать, и так никаких новобранцев не видать - тут места нехорошие, села сытые, колонисты всякие в них живут: немцы, сербы, хорваты - с ними каши не сваришь. Греки - другое дело, чуть ли не первыми к Махно побежали, точно б кто-то пришел.

- Пропала рыбалка!
Лось подскочил. Ну конечно же, командир в постолы обутый, ходит тихо, а дверь в хате не скрипучая. Жаль, что Паша всегда сторонился Шульги, у них бы нашлось много общих тем для разговора.
Большая часть отряда осталась с Черноусом, меньшая, человек десять, лениво двигалась по направлению к хуторку. Среди бойцов ходили слухи, что кадеты уже по всей Украине хозяйничают, чтого чего разрешает. Дегтяренко под Мариуполем все живое режет, даже собак не щадит. Но ты протираешь штаны здесь.
Кушнир выудил из кармана френча еще одну горсть тыквенных семечек, пожал плечами.
- Макридиса я не знаю, да и грек он, неохота черти с кем связываться. А Дегтяренко или дурак, или подстава. Да и кормят тут от пуза.
- Как всегда, идеал недостижим.
- Шо?
- Ты кушай, кушай, - прогрессор не рискнул просить семечек и быстро ретировался в хлев. Фух, на этот раз повезло.
   В хлеву сидел дезертир Мышкин и доил корову. Корова стояла смирно, не размахивала хвостом, не бодалась и не давала бидону мощнейшего пинка с левой задней. Умеют же люди!
- Чего надо?
Лось ничего не сказал.
- Выльешь за хлевом,- дезертир осторожно встал, для его роста в хлеву был низковатый потолок, и протянул прогрессору бидон.
Лось посмотрел на корову повнимательней - знакомая рыжая морда, с белой лысинкой. А мы тебя тогда втроем держали, зараза рогатая, еле удержали. А сейчас, без мастита - сама кротость и доброта, на радость хозяевам. Ну, в молоке еще что-то непонятное плавает, но Прокопенко уже может честно и заслуженно требовать с хозяев свой гонорар.
   Но мирная пастораль закончилась - возле хаты Шульги к тыну был привязан серый конь, а из хаты выходил незнакомый парень в черной шапке. Гонец от Махно.
  
  
  
   Глава третья
  
   ...А найкраща смерть у бою,
   За край рiдний i за волю...
  (с) народна пiсня
  Летит по степи пыль, слышен по степи топот слитный, идет по степи войско. Войско не царское, войско не пролетарское, войско лютое, вольное - под черным знаменем. А Битый Шлях дорогу им показывает, из степей лихих - на правый берег Днепра, на Киев.
  Лось сидел на подушечке, блестел пулеметными лентами на плечах, время от времени поглядывал на Крысюка за пулеметом и думал. Из осторожных бесед с бывшим гимназистом шестого класса удалось выяснить еще несколько точек расхождения - во-первых, здесь в Париже не было Эйфелевой башни. Во-вторых, здесь не было и Шерлока Холмса. Вместо него был какой-то комиссар Гош, который только и делал, что ловил в Париже анархистов, которые делали бомбы, прятались по борделям и поголовно не платили за обед. Третье расхождение состояло в том, что бывший гимназист Антоненко впервые в жизни слышал фамилию 'Столыпин'. В этой реальности премьер-министром последнего Романова был его двоюродный братец. И подорвали его с беспримерной наглостью, на Волыни, лет десять назад.
  Интересно получается. Надо бы Шульгу расспросить, он полещук, про эти события точно знает и, возможно, участвовал. Только как же его расспросить, чтобы он ничего не заподозрил? О таком событии должны были писать даже чилийские газеты. И если о таком спрашивает человек двадцати одного года отроду, то Шульге тоже станет очень интересно. И тогда придется рассказать ему все. Не только, откуда Лось взялся, но и - почему. А умирать в страшных муках прогрессору совсем не хотелось. Командир иногда рассказывал про свою жизнь, и прогрессор слушал внимательно, очень внимательно - горящие фольварки, ну, экономии по-вашему, короче говоря - поместья, боротьбистская боевая группа, хитро законспирированная - ни полиция, ни жандармы даже не могли подумать, что фольварк тихой молодой чахоточной девушки - гнездо украинских эсеров, Юзек-жандарм, который в первую очередь был поляком и достал для всей группы динамита, совершенно бесстрашный командир этой группы - чего бояться чахоточной? Шульга про эту девушку много не рассказывал, сказал раз, что она какие-то стихи писала, и надолго замолчал. Видно, он там не только стоял на страже. И поэтому расспрашивать его про обстоятельства взрыва премьер-министра могло быть даже нетактично и неэтично. А другим людям прогрессор не сильно доверял. Крысюк в те далекие времена был деревенским подпаском, бегал за целым стадом коров и по сорок пять раз в день прятал от своей уважаемой матушки кисет с махоркой. Палий - нет, живучесть у него патологическая, вчера вечером часового перепугал - стоит себе Чумаченко на посту, никого не трогает - и тут на него из темноты вылазит вороная кобыла и говорит по-человечески - Здрасьте! Он уже потом разглядел, что Палий на этой кобыле почти лежит, и в темноте его видно плохо, а тут еще дождь идет, ветер воет. Но Палий ведь байстрюк, в школу в детстве не ходил, а на разных немцев-колонистов работал - волов на молотьбе по кругу гонял, сноповязалкой управлял, и политикой интересовался в объеме 'а не подпалить ли мне соседнюю экономию?'
   А чем, собственно, плох Чумаченко? Ему под сорок, постарше Крысюка, грамотный и даже политически подкованный - зачитывает вслух белогвардейские газетки и поясняет, где они брешут. Суеверный, правда - утром всем рассказывал, что к нему на пост заглянул черт с конской головой, поздоровкался и ушел туда, откуда пришел. И не так уже и ошибся - Палий из тех людей, которые идут в поход на ад с ведром воды для своего удовольствия. Но Чумаченко - человек плохо знакомый и очень подозрительный, все по шесть раз перепроверит и перещупает, прежде чем купить или себе взять, куркульская душа. И не стоит расширять его кругозор знанием о параллельных мирах. Значит, остается Шульга, который уже, кажется, и сам кое-что понял. Положимся на здравый смысл командира в надежде, что он не цапнет свой кольт и не проделает в теле собеседника два-три лишних отверстия.
   И, если здесь не было Столыпина как министра, то, насколько прогрессор понимал, не было и попыток земельной реформы. Надо было Кайданова расспрашивать, он точно знал, есть ли в Сибири переселенческие села или нет. Прогрессор вздохнул, посмотрел вокруг - степь, ковыльная, полынная, жаркая. И уже привычная глазам. Уже своя, собственной кровью политая. И по ней весной будут бегать его дети. Надо будет себе хату ставить, потому что дьякова жена и так глядела неласково, а если жить вместе с дорогой тещенькой, то это будет ад на земле. Прогрессор уверенно свернул себе самокрутку, чиркнул спичкой о штаны. Жизнь прекрасна, разве что электричества еще нет и отопление дровяное. Зато можно спать на трех перинах и есть экологически чистые продукты, а работать надо и по хозяйству - пахать, жать, сеять, косить, молотить и отмечать в календаре крестиком день случки коровы. Крысюк ткнул второго номера локтем в бок. Как не вовремя!
  В нашу сторону, если Очерет не ошибается, прет крупный отряд кадетов, с четырьмя орудиями. А долгого боя не выдержать - людей маловато, тачанка и так в хвосте плетется, за ней беженцы и раненые идут, мы их прикрываем. Но батарея марковцев, о четырех орудиях, не должна соединится со своими, не должна ударить повстанцам во фланг, не должна прорвать фронт до соединения с петлюровцами. Говорят, что пан бухгалтер на свою сторону крупных атаманов привлек, говорят, что белые за хлебом отряды по селам посылают, а никто не возвращается, говорят, что рыба в Днепре настолько добровольцами наелась, что даже уже глаза не выедает. А еще слышно, что в Киеве страшенная диверсия была, вокзал, склад со снарядами, бронепоезд у вокзала - все на воздух взлетело, вроде бы Зеленый постарался.Хотя - если об этих славных событиях рассказал Романенко - то все скромнее раза в три. Доберемся - разузнаем, а сейчас - надо изничтожить батарею с минимальными потерями.
  Наперерез белякам, рассыпанным строем, понеслась конница. Хлопчики, дайте нам чуть-чуть времени, дойдем- сразу им в правый фланг ударим. Две минуточки только продержитесь. Коршуненко успел раньше, дал длинную очередь по тылу батареи, по орудийной обслуге и волам с лошадьми. Будет вечером поджарка! Остальные кадеты отстреливались по мере сил, и отстреливались метко - то и дело вышибая какого-нибудь махновца из седла. Только не остановилась конница чернознаменная, добралась до защитников батареи, дорвались шаблюки острые до крови вражеской, панской, сладкой. Нет офицерью пощады, не любят повстанцы черные погоны, обоюдный тут счет - вы нас громили, вы наш хлеб жрали, вы с нас шкуру драли - и мы вам той же монетой отплатим. А батарея ваша нам сгодится, большой город налетом не взять.
   Уже вороны к убитым слетаются, уже артиллеристы орудия трофейные щупают, уже и скотину пострелянную свежуют - жарко ведь, мясо быстро спортится. А весь бой, согласно часикам беженки Жильцовой, сорок семь минут длился. Ходят махновцы между убитыми, своих ищут. Кадетов пусть волки да собаки одичавшие жрут, много чести им могилу копать. Лось слез с тачанки, ошалело глянул вокруг - это не Томашевский там лежит? Ментик вроде бы его, не удалось бедолаге в карты поиграть, то разведка, то дозор, чихнуть некогда. Прогрессор подошел ближе - да, Томашевский, и медицина тут не поможет, по его мозгам уже мухи ползают. Двадцать девять убитых с нашей стороны, глубокая вам будет могила, высокая вам будет могила.
   Возле прогрессора остановилась тощая вороная кобыла, на кобыле сидел Палий и заряжал наган. Хороший у человека иммунитет, всем бы такой. Лось, на всякий случай, стал смотреть в другую сторону, краем глаза наблюдая за товарищем. За десять дней тиф здесь не лечат, следовательно, оружие ему в руки давать рановато. Только когда ж это Палий слушал чужие советы? И если он как-то доехал до своих, значит, и воевать уже может, и даже успел прибарахлиться - бриджи офицерские, диагоналевые, темно-синие, исключительно не подходят к общему внешнему виду носителя, потому что новые и чистые. И в седельной скатке что-то квадратное и объемное. Палий очень медленно спешился, ухватился за луку седла.
- Гармошка нужна?
Прогрессор дернулся. Никаких манер у человека.
- Трехрядка?
- А черт ее знает, я ее у контриков на возу нашел, - Палий выпутал из скатки черный футляр с медными уголками,- тяжелая, зараза.
- Давай сюда! - футляр был деревянный, солидный, почти новый, а над замочком было выдавлено какое-то мифическое животное, козел с витыми рогами и рыбьим хвостом вместо задних ног.
- Каприкорн! - Ременюк с уважением глянул на футляр. - То дуже хорошая немецкая гармошка, ее не в каждом магазине найдешь. От их фирменная тварючка.
Крысюк оторвался от скручивания самокрутки, лениво поглядел, недоверчиво цыкнул зубом. Гармошка вызывала у него воспоминания о грандиозной драке с заводскими прям на Великдень. Ох тогда и повеселились!
   Замочек легко раскрылся, и прогрессор уставился на черный лаковый аккордеон, вальяжно блестящий клавишами.
- Десятка с Мыколой - и он твой.
Черт! Кто ж знал, что на батарее у марковцев окажется качественная вещь! И не то, чтобы у прогрессора не было денег, но десять царских рублей золотом за один аккордеон - это неминуемый семейный скандал, за такие деньги сейчас можно купить подержанную сноповязалку. И опять же, такой фирмы в родном мире и близко не было, мало ли что. А с другой стороны - сейчас война, вот застрелят завтра и умру, как дурак, без аккордеона.
- Держи, куркуль недобитый! - Лось достал из кармана кисет и выудил оттуда десять николаевских рублей, тяжелую золотую монету. Из нее бы вышло прекрасное кольцо жене.
Крысюк только вздохнул.
  К тачанке медленно и важно подъехал Коршуненко, во всей красе и волчьей шубе. Да и тачанка у него была особенная - черный, лаковый, блестящий помещицкий фаэтон с гочкисом в подушках. Еще в фаэтоне валялись одна пустая разорванная холщовая пулеметная лента, простреленный, но новый и сияющий, жестяной бидон, и восемь огрызков от моченых яблок. Девятое моченое яблоко Коршуненко как раз грыз, смачно им чавкая.
- Чего стоим? Колеса в земле застряли?- ездовой у Коршуненко тоже был выряжен в пух и прах, а конкретнее - в небесно-голубой люстриновый жилет с искрой и брюки со штрипками.
Ременюк аккуратно обмотал все вожжи вокруг передка, соскочил на землю.
- А тебя не спросили, гадюка гимназическая.
Антоненко возмущенно засопел. И новые брюки никто не оценил, и оскорбляют ни за что. Тем более - кто?! Вот этот уродец! Да еще и руки близко от ремня держит, будто стрелять собирается. Бывший гимназист шестого класса поправил свою гимназическую фуражку, и решительно соскочил на землю, точно также обмотав вожжи вокруг козел фаэтона.
- Шо вылупился? Давно не получал? - Ременюк был не выше бывшего гимназиста, но в плечах был пошире.
Палий сидел на кобыле и скалил зубы, наслаждаясь бесплатным цирком. Интересно, если эти два дурбелика начнут друг друга бить, то кто выиграет? Или лучше их шугануть, пока один одного не постреляли?
  Крысюк соскочил с тачанки, отпихнул своего ездового в сторону.
- Фребелевский садок для малых детей! Ты его ще в калюжу толкни!
Ременюк не ответил, но поглядел весьма многозначительно. Антоненко, как и подобает воспитанному молодому человеку, потупился. Палий аккуратно подъехал ближе, предоставив бывшему гимназисту полюбоваться на отвислый вороной круп и задние ноги удивительной саблистости. Кобыла крестьянская, можно даже сказать - угнетаемая, трудовая скотинка. Коршуненко дожевал яблоко, слез сам.
- Шо не поделили, бисовы дети? Отпускной билет в белоцерковский публичный дом? Или не настрелялись по офицерам?
Антоненко покраснел ушами. Ременюк осклабился, он, в отличие он некоторых чистеньких гниденышей, терзался муками выбора - Марина Петровна, бывшая классная дама из черниговской женской гимназии, нынешняя беженка в перелицованном платье, умеет готовить, стирать, и даже вышивать гладью и крестиком, но она ж старая, ей тридцать лет! А Фирочка из еврейской земледельческой колонии и моложе, и толще, но у нее три брата. Вот и непонятно, на ком тут жениться? А гимназический гниденыш, Тимка готов был спорить на свой второй глаз, живой голой бабы ни разу не видел.
- Та мы так, шуткували, - Ременюк почесал заросшую глазницу.
- Ремня б вам обоим за такие шутки, - Крысюк влез за пулемет, поерзал, устраиваясь поудобнее, надо бы и себе подушечку под зад завести.
  Тачанка по-прежнему ехала возле обоза, только теперь возле прогрессора неспешно ехал Палий. И чего он хочет? Если б он хотел проехаться в тачанке, он бы давно там сидел и храпел с присвистом, чтобы зря времени не терять. Нет, маячит, портит пейзаж, еще и на тачанку поглядывает заинтересованно. А про наш кусок сала с красным перцем и не думай, товарищ дорогой, самим мало. Ну не изображай ты вуалехвоста, скажи словами, а то каждые две минуты голову ко мне поворачиваешь и смотришь внимательно-внимательно.
- Гармошка хоть грает?
- Вот будет привал - я аккордеон проверю. И если не играет, то ты отдаешь мои деньги назад. -
Лось умилился такой наивности. Если аккордеон не играет, то продал бы себе тихонечко и молчал бы в тряпочку, а тут - пристал, хуже пиявки, и даже беспокоится.
  Но до привала было еще далеко, еще целый летний бесконечный день, раскаленный добела на неровном противне степи. А потом будет осень, а вот осенью что-то будет. Оно уже висит клочьями облаков в небе, отдается в скрипе колес и отражается в глазах у мертвецов.
  Прогрессор глянул на небо - тучи наползают. Ну хоть пыль прибьет чуть-чуть. Кстати, о пыли - а к нам кто-то едет. Только-только Палий отстал. Всадник приближался. Ага, судя по фуражке-мазепинке, это или Романенко, или еще какой-нибудь бывший сечевой стрелец, как. Илько-артиллерист . Интересно, он выкарабкался? А то мы такую батарею отбили, а из пушек стрелять - нет кому. И Шульгу доставать некому, они так друг с другом цапались, что никакого цирка не надо было. Вот ведь как получается - сначала человека побаиваешься, а потом по нему же и скучаешь, взглядом ищешь в толпе серо-зеленую форму австрийскую.
  Романенко поравнялся с тачанкой, хищно зыркнул на казан, который непочтительно болтался прицепленным к задку, неспешно проехал дальше к обозу, на ходу выколачивая пыль из своих новых зеленых галифе. Увы, беженок галифе почему-то не впечатляли.
  Войско шло по степи и с высоты казалось черной гадюкой в теплой пыли, черной гадюкой, которая накопила яда для целого гнезда мышей-нахлебников трудового люда. Но хватит ли сил прокусить вражью шкуру? Увидим, скоро увидим. Только б пан бухгалтер не продал, не перекинулся, не обманул - поодиночке сил мало, а вместе - как раз получится вышибить золопогонников.
  
   Следователь Карпенко уныло правил отчет - казалось бы, такие тихие и мирные места под Киевом, захолустье, а местные глядят недобро, а по селам - только старики, старухи да дети маленькие. Телефон не работает, телеграммы через раз приходят, по ночам зарево на полнеба. И прапорщик Левшин, который появился как-то слишком вовремя, казалось бы - а что тут такого - приехал молодой человек, только выписался из госпиталя, служит Отечеству в этом захолустье. Прапорщик как прапорщик - молодой, тощий, с красной нашивкой на правом рукаве гимнастерки. И солдаты его уважают, и вдова Голубева, у которой он квартирует, слова плохого про постояльца не сказала. А вдова Голубева не так давно изобличила тайного большевика, ей бы в сыскной полиции работать. Но все же, все же. Следователь даже прекратил играть в покер у мещанина Кирпичникова по вечерам, только бы не видеть Левшина лишний раз.
  А сам прапорщик Левшин сидел в темноте, экономя хозяйский керосин, прислушивался к заливистому храпу вдовы, и думал. Вернее, люто завидовал. Вот, к примеру, атаман Зеленый. Ему хорошо - и пулемет, и тысяча бойцов, и ни от кого не скрывается. А по улице идти тошно, рука к револьверу тянется - все солдаты - в погонах, и хочется швырнуть гранату в их клятый штаб, содрать погоны, рвануть в лес, в добрый зеленый лес. И следи за языком, постоянно следи за языком - Боже збав обратиться к какому-нибудь поручику 'пане старшино'. И вдруг у прапорщика Максима Левшина есть живые родственники? Офицерская книжка без фотографии, а родственники точно узнают. Матка Боска Остробрамска, сховай меня. И защити моих вояков, а то Левчук хоть и старый солдат, но в такой войне ничего не понимает.
  А надо ждать, ждать, когда их благородия наконец-то надумают перебросить свою казну в Катеринослав. Боязно офицерикам в Киеве стало, уже и поодиночке не ходят. Красных они вышибли, и перевешали много кого, за что господам большое спасибо, нам теперь легче стало. Только перевешали они главарей, а просто солдаты пошли - кто до хаты, кто знов погоны нацепил, а кто и до нас подался, или до Махно, или до хлопцев з лесу. Но пока все тихо, надо ждать, надо вежливо улыбаться врагам, получить жалованье и на этот раз не играть в покер, а то опять придется хлебать пустой кипяток с пайковыми сухарями.
   Утро началось с мелкого дождика, и вялой ругани под окошком - какой-то крестьянин перегородил улицу сломанной телегой и пытался ее починить. За этим наблюдали телеграфистка в новых ботинках, унтер Лиходеев, который ругался и, к ужасу телеграфистки, размахивал в воздухе свежеубитой курицей и чья-то собака. Прапорщик Левшин зевнул, недобро поглядел в хозяйскую кухню и очень медленно вышел погулять. Пустое брюхо навевало воспоминания про кулеш и Дорошенка, который этот самый кулеш варил. Хозяйке прапорщик и так был должен, на солдатскую кухню лучше не показываться, там кашевар безбожно экономит на всем, кроме воды, не еда, а сплошное расстройство. И это хорошо, кто из солдатов поумней, тот сдерет погоны и уйдет в лес, а дурням - пуля будет.
  На улицу выглянул шинкарь, оглядел окрестности, смачно зевнул. С этими войнами только прогореть быстро можно! А заработка мизер, да еще и вчера кто-то графин расколотил. Красные придут - за самогон не платят, белые придут - за самогон не платят, хлопцы з леса заглянут - только вошей с себя натрусят. И еще надо ждать этого связного, а за такое точно спалят, вместе с Рахилей и детьми. Очередной пан офицер остановился возле шинка, глянул на хозяина. Совсем их благородия озверели, этого вояку месяц откармливать надо, он же бледный, аж зеленый, и тощий, как хворостина, как же он винтовку удержит?
- Вам Шнейдер из Жмеринки не родственник?
- Двоюродный брат,- обреченно ответил шинкарь.
Прапорщик Левшин огляделся и юркнул в шинок.
- Вечером будет, - прошептал шинкарь.
- Та не лякайся, - гуртовой Шульга отодрал луковицу из венка под потолком, ободрал шелуху, захрустел, смаргивая слезы.
- Як же мне не лякаться, пан офицер, если у меня трое малых детей и четвертый на подходе?
- Та не трусись, - Шульга сунул шелуху в карман, шмыгнул носом, - ты мне краще скажи, чего у тебя на полке, за зеленой пляшкой, плоскогубцы лежат? Ими ж зуб не вырвешь.
Шинкарь возмущенно засопел.
- Пан офицер, я уже десятерым этими самыми плоскогубцами зубы вырвал, никто не жалуется.
Гуртовой поежился. Ему не хотелось стать одиннадцатым пациентом, хотя зуб и поднывал. Да и денег, если уже на то пошло, не было ни шага.
   Гуртовой высунулся на улицу - дождь уже закончился, но туча, черная и рваная, как махновский флаг, затягивала небо, начиная с юга. У штаба, на крыльце, стояли трое офицеров и часовой из нижних чинов. Может, наконец-то начали выплачивать деньги? Было бы очень кстати. Но предположение оказалось неверным, никаким жалованьем и не пахло. Деньги куда-то испарились, и мысли на этот счет у четырех белогвардейцев и петлюровского шпиона были абсолютно одинаковыми - на шелковые чулочки для любовницы и походы по ресторанам. Следовательно, раздача долгов и вечерняя партия в покер, за столом с плюшевой скатеркой и наливочкой в хрустальных рюмках, накрылась медным тазом.
   И совершенно непонятно, почему в небольшом селе просиживают штаны человек семь офицеров, в чинах. Поручик, штабс-капитан, хорунжий Войска Оренбургского, в шароварах с синими лампасами. Левшин чувствовал себя в этой компании весьма неуютно. А еще неуютнее он себя чувствовал в компании барышни Кирпичниковой, которая трудолюбиво строила ему глазки каждый раз, когда собиралась компания. Вот штабс-капитан Волков, тоже молодой, тоже холостой, и даже с усами нафабренными. А что он рябой, так это не страшно. Нет, почему-то барышня вбила себе в голову романтические чувства именно к Левшину. Дурочка, если б ты знала, что с ним на самом деле случилось и как он умер.
  И если уже на то пошло - она же вся из себя великодержавная, даже платье домашнее пошито в стиле а-ля-рюс. Надо бы ей как-нибудь сказать, только после обеда, что прапорщик Левшин крещен в униатской церкви и менять приход как-то не расположен. А то - подмигивает при каждом удобном случае и томно вздыхает. И хоть бы варежки подарила. А то сопеть и кобыла умеет. Левшин вспомнил свою знакомую сестру милосердия. Да, барышня Кирпичникова проигрывала той по всем статьям - никаких томных вздохов, никаких романсов унылым голосом под расстроенную гитару с зеленым шифоновым бантом на грифе. И милосердную сестру не волновали вопросы вероисповедания, а в ее девичьей комнатке, с прикнопленным к выцветшим обоям ободранным человеком из анатомического атласа, на продавленной кровати черезвычайно сладко спалось двоим.
  За размышлениями прапорщик вляпался правой ногой в деревенскую лужу. Так, еще одни траты - сапог протекает. А шинкаря грабить нельзя, у него явка, плохой выторг и семья. Как же хорошо было в лесу, только и забот, чтобы патронов хватило да вояков своих ободранных из боя вывести. Может, у хозяйки дратва есть, хотя откуда у жены помещика дратва? Да у нее гости! Опять этот сибиряк приперся, опять будет два часа рассказывать, какой у них зверь-верблюд водится, и какие у него клещи в шерсти живут. А вдова Голубева будет только подливать ему чай в блюдечко. Левшин посмотрел в окошко - так и есть, видно между тюлевыми занавесками зеленый мундир. Прапорщик медленно зашел в некогда шумный и многолюдный дом.
  Вдовица сидела с круглыми от ужаса глазами, внимая рассказу гостя. Сам хорунжий пил уже третье блюдечко чая вприкуску с сотами, выплевывал воск в другое блюдечко и разливался соловьем.
- И вот захватили мы их флаг - в три цвета, сверху зеленая полоса, на ней вышито - Земля - крестьянам!, средняя полоса белая, на ней вышито - Против власти Антихристовой!, а нижняя полоса черная на ней вышито - За мать-анархию!
Левшин поспешно отхлебнул чаю из своего блюдечка. Зуб немедленно напомнил о себе дикой болью. Вот тебе и Сибирь! Тогда понятно, почему зазеленели ряды их благородий. Хорунжий тем временем продолжал восхвалять военные операции Каппеля и ругательски ругать злых сибирских партизан и одного их конкретного представителя, кержака треклятого, по фамилии Распутин, который аккурат перед японской войной нагло стал этим самым кержаком, а потом не менее нагло гулял со своим отрядом, куда его правой ноге захочется - то дорогу железную взорвет, то связь с подлючими анархистами наладит, то офицерскую дочку украдет. И не поймать же его, гадюку - он православному люду глаза отводит. И из потерь в его отряде были три кобылы и знамя.
  Левшин допил чай, не притронувшись к сотам. Придется идти к шинкарю, после встречи со связным. Все равно у него там явка. И зато - никакой барышни Кирпичниковой! Вряд ли она захочет назначать свидание с человеком, который одурело глядит на мир и радостно плюется кровью по меньшей мере три дня. Вот не надо было завидовать в детстве пану ксендзу, что он зубы на ночь в стакан кладет. Интересно, сколько стоит вставная челюсть? Потому что драть второй зуб за три месяца - это попросту свинство.
  Прапорщик затаился у себя в комнате, наблюдая за жирным пауком на притолоке, любимцем хозяйки. Паук - он создание славное, безобидное, и чем больше их в доме, тем больше у хозяйки дома денег. Вот только чувствовал себя Шульга мухой, уже влетевшей в паутину со всей дури. Но солнце потихоньку сползло за горизонт, пора было натягивать сапоги и идти в шинок. Гуртовой порылся в офицерском сундучке, исцарапанном и потертом, выудил из него пакетик с патентованными конфетками от зубной боли. Конфетки премерзко воняли гвоздичным маслом, липли к рукам и вкуса были сально-мелового.
  Шинок был почти пуст - самограя по хатам хватало, солдатам Волков решил устроить тренировку ночного боя, и на лавке сидел только старый глухой дед Охрим, который ходил в шинок каждый вечер, по привычке, но пил исключительно свою домашнюю самогонку в своей хате. Шинкарь угрюмо наблюдал за резвящимися на стойке тараканами.
- Пан офицер, проходите, осюда,- шинкарь поспешно выскочил из-за стойки и провел гостя за занавесочку.
За занавесочкой были замызганное плюшевое кресло с подлокотниками и задняя дверь, возле которой кто-то стоял.
   nbsp;На улицу выглянул шинкарь, оглядел окрестности, смачно зевнул. С этими войнами только прогореть быстро можно! А заработка мизер, да еще и вчера кто-то графин расколотил. Красные придут - за самогон не платят, белые придут - за самогон не платят, хлопцы з леса заглянут - только вошей с себя натрусят. И еще надо ждать этого связного, а за такое точно спалят, вместе с Рахилей и детьми. Очередной пан офицер остановился возле шинка, глянул на хозяина. Совсем их благородия озверели, этого вояку месяц откармливать надо, он же бледный, аж зеленый, и тощий, как хворостина, как же он винтовку удержит?
- Вам Шнейдер из Жмеринки не родственник?
- Двоюродный брат,- обреченно ответил шинкарь.
Прапорщик Левшин огляделся и юркнул в шинок.
- Вечером будет, - прошептал шинкарь.
- Та не лякайся, - гуртовой Шульга отодрал луковицу из венка под потолком, ободрал шелуху, захрустел, смаргивая слезы.
- Як же мне не лякаться, пан офицер, если у меня трое малых детей и четвертый на подходе?
- Та не трусись, - Шульга сунул шелуху в карман, шмыгнул носом, - ты мне краще скажи, чего у тебя на полке, за зеленой пляшкой, плоскогубцы лежат? Ими ж зуб не вырвешь.
Шинкарь возмущенно засопел.
- Пан офицер, я уже десятерым этими самыми плоскогубцами зубы вырвал, никто не жалуется.
Гуртовой поежился. Ему не хотелось стать одиннадцатым пациентом, хотя зуб и поднывал. Да и денег, если уже на то пошло, не было ни шага.
&
&
&
&
- И вот захватили мы их флаг - в три цвета, сверху зеленая полоса, на ней вышито - Земля - крестьянам!, средняя полоса белая, на ней вышито - Против власти Антихристовой!, а нижняя полоса черная на ней вышито - За мать-анархию!
Левшин поспешно отхлебнул чаю из своего блюдечка. Зуб немедленно напомнил о себе дикой болью. Вот тебе и Сибирь! Тогда понятно, почему зазеленели ряды их благородий. Хорунжий тем временем продолжал восхвалять военные операции Каппеля и ругательски ругать злых сибирских партизан и одного их конкретного представителя, кержака треклятого, по фамилии Распутин, который аккурат перед японской войной нагло стал этим самым кержаком, а потом не менее нагло гулял со своим отрядом, куда его правой ноге захочется - то дорогу железную взорвет, то связь с подлючими анархистами наладит, то офицерскую дочку украдет. И не поймать же его, гадюку - он православному люду глаза отводит. И из потерь в его отряде были три кобылы и знамя.
&
&
&
- Пан офицер, проходите, осюда,- шинкарь поспешно выскочил из-за стойки и провел гостя за занавесочку.
За занавесочкой были замызганное плюшевое кресло с подлокотниками и задняя дверь, возле которой кто-то стоял.
&
  Таких вот гостей в селе Грушовка еще не было - с красным знаменем заходили, с трехцветным флагом тоже несколько раз останавливались, и гетьманцы с петлюровцами случались. А кого ж это еще черти принесли? И формы нету, и нестриженные у них бойцы, и знамя черное, с лозунгом понятным - 'Долой комиссародержавие!' Бывший помещик Лилеин, из поповских детей, аж сплюнул. И так хлеб забрали и сельчан мобилизовали, так еще и эти лохматые на наши головы! Да еще и анархисты! Тьху!
  Анархисты за десять минут успели - отыскать спрятанного поросенка - Кушнир любое домашнее животное к себе подманит, по-всякому верещать может; найти в подвале трех дезертиров и доесть с ними за компанию всю кастрюлю квашеной капусты; поставить пулемет под грушей; похвалить герань самого Лилеина - бывший помещик очень удивился - жуткий тип, гранатами увешанный, по уши в шрамах, голова бритая - а в цветоводстве разбирается. Ременюк хвалил цветочки с далеко идущими планами - маме подарить и показать своей даме сердца, какой он хозяйственный, не то, что некоторые. Палий занял какую-то хату на отшибе, устроил свою кобылу в покосившемся хлеву и немедленно завалился спать на хозяйских подушках. Хозяйские клопы обрадовано зашевелились в перине. Шульга, в свою очередь, расквартировался именно у Лилеина, соблазненный его красным плюшевым креслом и запахами борща с петухом. Крысюк уже пожертвовал в хозяйский обед свой кусок сала - остановился у голоты - шестеро детей, зашуганная жинка, муженек на костылях и тол так в бутле перец плавает, красный такой стручок. Вернее, плавал - пока прогрессор не давал пить самогон хозяйским детям, Палий ловко и аккуратно выковырял шпичкой для галушек перец и нагло им закусил. Похоже, у него не только зубы железные, а и пищевод с желудком.
   Ничего так самогон, средней паршивости. Перец его даже облагородил. Хорошо, тепло, колбаса в желудке перевариваются, дети пытаются выменять у Палия наган на десяток яиц. Идиллия! Дезертир Сидорчук в углу пристроился, в зубах ногтем колупается, на махновцев поглядывает. Не нравятся ему такие гости, зря винтовку утопил. От як бы им вкусного грибного супчика сварить и свою семью этим супчиком не накормить? Сидорчук тоскливо вздохнул и потянулся за четвертым куском колбасы, в конце концов, это его хата и его поросенок. А жена уже тому длинному моргает. Подожди-подожди, я тебе поморгаю чужим людям!
   Стемнело. Недомобилизованные парубки сходились к той хате, где ворота синие, як от помещицкого дома считать, то первая слева - Мелашка вечерницы устраивает. Ременюк уже примостился в уголочке возле печи и зыркал на гостей зеленым волчьим глазом. Судя по грохоту в сенях и запаху табака, на вечерницы пришел и подслеповатый второй номер. И притащил с собой аккордеон, если Ременюка не обмануло зрение.
   Лось плюхнулся на лавку в стратегически удобном месте, надеясь, что молодежь не будет его бить за такие мелодии. Во-первых, прогресnbsp;сор пnbsp;оследний раз играл на аккордеоне, когда ему было пятнадцать лет, а, во-вторых, в голову лезла исключительно похабщина.
   Надсадно заорал петух. Гулянка кончилась, пора спатки. Вечерницы прошли удачно - вареники все поели, ничего не разбили и никого не убили. Ременюк успел облапать в сенях трех девушек и не получить за это по морде. Прогрессор бережно запихнул аккордеон в футляр, хорошая вещь, стоит своей цены. Да и слушатели бить не стали, а наоборот, пытались спеть то, что на музыку ложилось. Лось вежливо попрощался и вышел из хаты - надо было довести Ременюка до его места дислокации, покурить и подумать.
   И мысли у прогрессора были невеселые - время летело пулеметной очередью, сентябрь перевалил за середину, войско продвигалось все ближе и ближе к Киеву, хоть и держались белые крепко. Но сколько дезертиров не вешай, а хоть десяток - да сорвет погоны. И союзники-петлюровцы амуницией поделились, главным образом - патронами. Теперь бы еще как-то Шульгу успокоить, он после того разговора с каким-то старшиною ходит, как контуженный. Коршуненко надо утром цветочков принести, на могилу, подвел его гочкис в самый неподходящий момент, заклинило там ленту. И с Очеретом неудобно как-то вышло, пришпилили бедолагу пикой к земле, как объявление возле кабинета декана, а кто теперь отдаст прогрессору пять, честно выигранных в дурня, карбованцев? Отряд остался без пулеметчика, Циля осталась без мужа или кем ей там убитый приходился. Над незнакомыми людьми так не голосят. Да и Ременюк норовит прилечь посреди улицы, ему самогон в ноги дает. Это у него врожденное или последствия контузии?
  Гости вылезли из гостеприимных хат достаточно поздно, часов в десять утра, если верить карманным часам Лилеина. Сам бывший помещик чувствовал себя прескверно и тихо ненавидел своего постояльца - пили настойку на смородиновых листьях, закусывали картошкой с салом, по возрасту вроде бы ровесники, но печень у паскудного лохматого анархиста не болела! Вот уж угораздило с квартирантом! Он у этих поганцев командир, и, поскольку с околиц не слышалось женского визга, а Циммерманну еще не набили морду и не ограбили в очередной раз, то командир он, судя по всему, хороший. И, главное - молчал. Молча пил, молча закусывал и не агитировал своего собутыльника немедленно записываться в его армию.
  Мимо веранды прошел Ременюк, махнул рукой хозяину дома, все-таки не каждый день увидишь такое количество герани в одном доме, горшков сотня, не меньше. Белая, алая, вон в том углу розовая цветет. Вот бы дома такую завести. Лилеин подозрительно глянул на любопытного. А, это тот, что про цветы спрашивал. Бывший помещик протер очки платочком - эти лохматые совсем с ума посходили, на него глянуть страшно, шрамы свежие. Да и не сильно он взрослый, мальчишка, если говорить прямо. Насколько же люди озверели.
  Сам Ременюк думал о куда более простых вещах - о борще и правом заднем копыте серой кобылы. Копыто ему не нравилось и нужно было звать Прокопенко, расковывать серую и смотреть, что и как. А Прокопенко звать надо, потому что серая с вечера ничего не ела.
  Ременюк пропустил упитанную молодицу с двумя пустыми ведрами, на всякий случай поплевал через плечо. Придется справляться своими силами - Прокопенко наткнулся на умелого рубаку и был разрублен чуть ли не до седла. От за шо хороших людей так, а самый главный большевик сидит за каменными стенами и жрет чай с белыми булками? А Деникину - три любовницы адмиральский чай подают в штаб. Да вот даже Палий - жив-здоров и чешет ногу об тын, а сволоцюга и горлорез, каких еще поискать надо. И тиф его не берет, и оспа его не берет, и зубы у него железные, як в упыряки.
  Палий недобро глядел на улицу, сливу с поломанными ветками и Рудька, который под этой сливой спал. Шапку бы с этого Рудька пошить, а мясо пойдет какому-нибудь чахоточному, собачатина им полезная.Да не Рудько воск в миску выливал, не Рудько яйцо сырое потом в ту миску бил. Дегтем то яйцо в руках у Палия растеклось, крест из воска сам по себе вышел. И як теперь? Родная хата далековато, за день не успеешь. Та й выходит, что не к кому уже. Или сунуть той клятой бабке огня под стреху? Сейчас тепло, и на улице спать можно. Только разве ж то поможет? Чи все-таки рвануть домой? Не боялся Палий ни пуль, ни сабель, а вот сейчас страх его за горло взял, аж в сарай не зайти.
  Прогрессор тихо наслаждался жизнью, курил после завтрака и пытался подманить хозяйского петуха. Петух был птицей опытной и на 'цыпоньки-цыпоньки' даже не пошевелился. Можно отдохнуть, допить хозяйский самогон, пофлиртовать с местными девушками, и поговорить наконец с командиром, и не про подло подкинутый болтик от будильника в разобранный пулемет. И лучше для разговора взять с собой Крысюка, он стреляет хорошо.
  Шульга оккупировал стол, разложив прямо на скатерти детали от льюиса. И в данный момент любовно протирал дуло тряпкой.
- Шо треба?
- Поговорить,- прогрессор без Крысюка чувствовал себя неуютно.
- Ну шо треба? Отпуск не дам, и не проси.
Прогрессор осмотрелся вокруг - лишних ушей вроде бы нет.
- Что тебе такого сказал тот петлюровец? Твоему отпрыску присвоили звание головного отамана посмертно?
Шульга отложил в сторону ствол, вымученно улыбнулся.
- Та не. Просто не дает о себе знать.
- Это хорошо.
Командир кивнул, полез в один из карманов френча и сунул под нос прогрессору его же собственный студенческий билет.
- От що це? -когда Шульга переходил на коротенькие фразы, то это означало только одно - у того, с кем он сейчас говорит - большие неприятности.
- Да, это не опечатка. Но я ничего не знаю про будущее.
Шульга машинально собирал пулемет и глядел на прогрессора непонятным взглядом.
- Мы, ну я и Паша, думали, что сделали такую штуку, чтобы путешествовать в прошлое.
- И? - Шульга не удивился. То ли он был слишком тупым для этого, то ли - прогрессор не хотел думать о втором варианте. Тем более льюис уже был в полной боевой готовности.
- Мы попали не туда. Это не прошлое того мира, откуда мы пришли. Вы ж даже не знаете, что такое столыпинский галстук.
- А, царский воротничок? Крепко тогда дворянчики за трудовой люд взялись, палачи в три смены работали в пятом году.
- А разница есть, потому что премьером в моем мире был другой человек и царь его убрал после революции. Подослал сомнительного типа с револьвером - и все.
- Студент, ты такой дурной родился или стал? Зачем пришел? Не откуда, а почему, поняв?
- А Крысюк почему буряки не сапает? А ты почему картошку не копаешь, а подался в эсеры? Вот и я потому.
- Я не поняв - тебя немцы с хаты выгнали или никакой жизни не дают, с двух сторон давят? Чи як?
- Мы постреляли по шкуровцам и дрались с красными в отряде Якименко. Куда нам было идти? В штаб Духонина?
- Замовкни. И не балакай с кем попало. Антоненко - парень склизкий. Он же от красных до нас прибежал не потому, что беженец и потерялся, а потому что ревком подпольный сдал. Забирай свою бумажку и найди мне Романенка.
- Романенко не может. Он пошел глушить рыбу хозяйскими гранатами.
- Тю на вас обох, - Шульга потянулся, хрустнув позвоночником, важно встал, закинул пулемет на плечо.
   Прогрессор схватил свой студенческий билет и ретировался в выбеленный сортир. У него было по меньшей мере три минуты спокойствия. С улицы донеслись матюки на трех языках сразу - может, Романенко и не знал немецкого с польским в совершенстве, но ругался на них с большим опытом, как-никак бывший житель Австро-Венгрии или где там был Львов? Прогрессор запихнул злосчастный документ за обшлаг рукава и поклялся при первой же возможности отхватить себе хоть что-нибудь с карманами - а то деньги в кисете, кисет за пазухой, потерять - раз плюнуть. Увы, те штаны с синими лампасами не пережили ползанья по степи и штурма какого-то села. Три недели таскал и - дыра на дыре. А жаль, в них были карманы, не то, что в этих полотняных штанах, которые прогрессору дала хихикающая молодичка.
   Романенко зашел в хату. Улов был неудачный - три небольших ерша и с десяток маленьких, пучеглазеньких красноперок. Зря гранату кидал, даже на хорошую юшку не набралось. Зато хозяйская кошка стала мерзко ныть и валяться по полу, переворачиваясь с боку на бок.
  
  
   Глава четвертая
   Погода изгадилась за одну ночь - вчера чистое голубое небо и приятный прохладный ветерок, а сегодня - туман, дождь и жирная грязь, хлюпающая под ногами, колесами и копытами. Ременюк умудрился потерять свой ботинок, только-только нашел себе по размеру и без дыр, хороший такой был ботинок, желтый, английский, на шнуровке. Левый. Трофейный. Теперь можно представлять из себя клоуна Бимбома, он тоже в разной обуви ходил.
  
   Прогрессор в третий раз пытался закурить - спички безбожно отсырели. И попросить прикурить было не у кого - ездовой не курил, а Крысюк куда-то делся, вызвали его куда-то - третий день ни слуху, ни духу. За пулеметом теперь примостился незнакомый молчаливый повстанец из каких-то моряков, на бескозырке ленты без названия, черные. Не то позолота стерлась, не то самодельные они.
К тачанке подъехал мокрый, злой и удрученный Романенко. Ему тоже не везло с трофеями - патентованный макинтош производства фирмы 'Михельсон и сыновья'! До первого дождя! И не в Бердичеве ведь макинтош делали, а в Ковно. И морду набить некому - фирма лопнула как раз в Брусиловский прорыв.
- Студент, вылазь и бегом до Заболотного,- Романенко смачно чихнул и вытер сопли рукавом.
   Все. Приплыли. Как там махновская контрразведка называется? И если это Антоненко подкузьмил, то как бы и его на тот свет прихватить?
- Культпросветотдел!- выпалил Заболотный вместо приветствия и сунул в руки обалдевшему прогрессору три тетрадки в косую линеечку и книжку 'Читанка' без указания авторов, да еще и на гектографе напечатанную.
   Во дворе раздался сдавленный смех. Ученички подоспели. Восемь человек, каждый- атлетического телосложения. Это тебе не Палию тонкости написания буквы 'я' вдалбливать, это уже неприятности на твою голову пришли.
- У меня еще такой вопрос,- прогрессор развернулся в дверях - где мои товарищи? Вы их не? - Лось провел пальцем по шее.
- Крысюк с хлопцами пошел громить телеграф. А Палий как взял у меня сапоги позавчера - так и исчез. Ну не падлюка?
  Прогрессор фыркнул. Поступок вполне укладывался в то, что заменяло Палию мозги. Но? Если исчез - значит, его никто никуда не посылал. Тогда что? Устал от войны? Для любого другого человека эта отговорка годилась, но для вот этого представителя повстанчества - нет.
  Лось тоскливо вздохнул и поплелся обучать восьмерых шибайголов писать палочки и крючочки. Ученики весело потрошили тетрадки, пихая листочки в рукава и за пазуху. Один уже скрутил себе три самокрутки и заканчивал четвертую. Совести у тебя нет ни капельки! С улицы доносились изощренные проклятья женским голосом. Интересно, кому это желают, чтоб у него усе суставы повыкручивало, и он бы мог только лежать? И за что? Прогрессор заглянул в 'Читанку'. Похоже, ее составлял сам Заболотный. Кто ж еще может первым текстом поставить 'Збирання та розбирання кулемета 'Максим' '. По крайней мере, это ученики на самокрутки не порвут.
  Проклятия за окном не прекращались, и это уже становилось интересным - вот как у человека могут прорасти перья в горле? Ученики тем временем развлекались, как умели - кто семечки лузгал, кто из листка голубка сделал. Над палочками старательно сопел только рябой повстанец в грязной вышитой сорочке. Молодец, соображает.
- Вот напечатают приказ 'за грабеж - расстрел', и твои дети останутся без отца! - Лось недобро глянул на поедателя семечек.
- Не поняв? - махновец поднял голову.
- Ты ж грамоте учиться не хочешь, приказа не прочтешь.
- Так я и так грамотный, еще в ту войну навчился.
Прогрессор почесал в затылке.
- Хлопцы, а кто из вас совсем неграмотный? Путь руку поднимет.
Руку поднял рябой, за ним - второй, в засаленном мундире непонятно какой армии.
- Остальные, значит, уже грамотные. Чего же сами не научили других людей?
- А я - не учителка!- махновец в потрепанном, но все еще белом гусарском ментике поднялся с лавки.
- А Кропоткин сказал, что основа анархии - это взаимопомощь.
- Та я не умею, я думал, шо тут лекцию читать будут, то и пришел.
- А я тут живу,- пробасил повстанец с горжеткой на шее. Горжетка умильно поблескивала стеклянными глазками.
- То заседание ячейки бунда не тут? - оставшиеся четыре махновца стали бурно выяснять между собой, где этот бунд, какого цвета ворота, и почему не пришел Вольф.
Прогрессор только руками развел.
  С улицы стали слышны радостные вопли. Кажется, случилось нечто неординарное. Ага, Палий вернулся, кобыла его уже пожирает чьи-то цветы, и, если прогрессора не обманывает зрение, то еще и какой-то незнакомый тип в клетчатом пиджаке, которого Палий волочит по земле.
- Так, хлопцы, урок окончен. Если получится, продолжим завтра! - Лось выскочил на улицу. Красивый ведь пиджак, жаль, если пропадет.
   Шульга с интересом посмотрел на всех троих. Студент- это хорошо, будет кому этого типа держать, если что. Палий, с ласковой улыбкой до ушей и тип. Интересный пиджачок, прям как со странички мод в газете белогвардейской. Палий уже и кочергу нашел, в печку сунул. И ботинки на пойманном новые. Василенко уже на ботинки глаз положил, принесли поганца черти. Вот пусть он и держит, а студент у нас протокол допроса шпиона писать будет, прям як в КАД. А то Заболотный пошел рвать зуб, ему не до этого, а мы и сами справимся.
   Ременюк стоял перед хатой и боялся постучаться. Да и стоит ли связываться с городской мадамочкой, которая боится коров? С мадамочкой, которая на полном серьезе называет куриные яйца куриными фруктами? Матери такая невестка точно не понравится. Старорежимная классная дама, которая не особо понимает, в какой компании она очутилась. Но зато она прекрасно штопает носки. Да и развестись всегда можно, сейчас не царский режим. Только все это было слишком похоже на раздачу конфет приютским детям - поможем убогоньким. Может, не позориться на все село и найти себе какую-нибудь нормальную бабу, чтобы и борщ варила, и хату белила, и по соседям не гуляла. Только кто ж пойдет за урода?
   Возможно, ей понравится трофейный пиджак? Хороший ведь пиджак, в клеточку черно-белую, только в плечах узкий и руки поднимать трудно. Женихаться - самый раз, а вот воевать не сильно удобно. Так ведь и бывший владелец в плечах поуже был. Интересно, его повесят или он сам помрет? Человек ведь существо нежное, особенно толстый, рыхлый, испуганно глядящий по сторонам иностранный шпион в шелковых кальсонах, первое средство от тифозных вошек, между прочим. Жаль только, что фотокамеру разбили, хотелось бы посмотреть, что он там наделал.
  Шульга вышел из хаты, жадно затянулся трофейной папиросой. И папироса - дрянь, и Палий - придурок, и студент - падлюка. Поймали шпиона, называется! А Шульга еще удивлялся, чего это шпион такой несговорчивый, як ему жирные бока присмалили, так он аж матюки позабывал, совсем по-своему верещать начал. Хорошо, хоть не немец. А студент поколупался в ушах, буркнул что-то про свою маму и попытался с этим шматком сала поговорить по иностранному. Тот шось вякнул, студент еще его спросил. Вот и стало, шо стало - это не шпион, это просто газетчик. Жирный американский газетчик с фотокамерой. Искал деникинцев, нашел повстанцев. И что теперь с ним делать? И с Палием что делать? Обох к стенке ставить?
   Лось присоединился к командиру, задымил самокруткой, настороженно глядя в его сторону.
- Шо треба?
Прогрессор передернулся.
- Ничего не треба! Стою, курю!
- Я не глухой. А вот ты нарванный.
- Я не пытаю кого попало!
- У тебя для такого просто духу не хватает, студент.
Прогрессор плюнул. На землю, хотя очень хотелось - в командира.
К хате приближалась целеустремленная молодица в плюшевой синей кофте и плюшевой же, но черной, юбке. Похоже, у кого-то будут неприятности.
- То вы командир?
Шульга кивнул, чуть не подавившись папиросой.
- То ваш такой длинный, нос перебитый и зубы передние железные?
Прогрессор съежился - женщина явно говорила про Палия. Что он еще устроил?
- Та он моего малого грамоте научил! Вот это странно - если человек тебе помог, то что же ты его десять минут проклинала изобретательно?
- Всю печку матюками исписали! Ладно б Петро, в него ще сопли не обсохли!
К хате приближался Ременюк, с большой, красивой, будто с переводной картинки, оранжевой тыквой в руках. Это уже не смешно. Это уже какой-то водевиль про трех недоумков получается. И Шульга знал, что третий недоумок - это он сам. И надо разбираться с остальными двумя, и непонятно, кто из них опаснее. А студент, как всегда, уже смылся.
   В хате сидели Василенко - за столом, доедает хозяйский обед, газетчик - устроился на печи, будто ничего и не случилось, шкрябает себе что-то в своем блокноте. И никакого Палия. И студент на кухне, дожевывает холодные галушки. Шульга развернулся, вышел, на всякий случай заглянул еще и в хлев - тоже пусто.
  
  Прогрессор прожевал последнюю галушку. За пять минут лихорадочного чавканья он успел подумать о десятке вариантов развития событий. Три варианта включали в себя международный скандал, еще два - конфликт с местной версией САСШ, причем с полномасштабной интервенцией, один - дезертирство к тестю, под Варварину юбку. Также была неплохая идея сбежать в Чехию, потому что там точно никаких махновцев нет. Оставшиеся три варианта - либо Шульга убирает газетчика, либо Палия, либо самого прогрессора. Дезертирство - не выход, все равно какая-нибудь зараза мобилизует, в Чехии человеку без денег, документов, знания языка и связей будет несладко. Да и Палия жаль, если честно. Он же думал, что поймал шпиона. Лось глянул в комнату - картина была просто идиллическая - Василенко резался с иностранным гражданином в карты и уже вернул ему один ботинок.
   Из окна было видно улицу, Ременюка, который стучал в соседнюю хату ногой, чье-то белье на веревке, и маленького мальчика, который гонялся за курицей, ругаясь при этом не хуже матроса с Черноморского флота. А, вот и Заболотный, смачно плюется кровью, и обедать у него сегодня не выйдет. И Палий, держит жертву стоматологии за хлястик от пиджака. Ага, они разлучились, Палий идет к этому чокнутому цветоводу, Заболотный - к себе на квартиру. Прогрессор выудил из-за пазухи честно выигранный портновский сантиметр в аршинах и вершках и стал прикидывать, сколько аршинов и вершков по длине, ширине и глубине будет занимать могила Палия, если он будет в гробу, и сколько - без.
  Село тем временем жило своей жизнью, пастух уже гнал домой коров, а какая-то женщина очень громким голосом требовала, чтобы Ганна прям зараз шла варить вечерю, а не щупала того хлопца в шапке. Похоже, Романенко грозили узы брака. Дело хорошее, он и взрывчатку делать умеет, и с телеграфными аппаратами на ты, и не особо старый. И на свадьбе будет холодец.
   Хозяйский пес неуверенно гавкнул и поспешно убрался в будку. Так и есть - Шульга на подходе. И за ним идет собственно хозяйка хаты, которую на время допроса попросили пойти по воду. Лось еще раз заглянул в комнату - иностранный гражданин отыграл свои ботинки и рубашку Василенко в придачу. Теперь картежники общались между собой жестами и матом, поскольку других слов на великорусском языке американец еще не знал.
- Наелся? У меня к газетчику есть пара вопросов.
Прогрессор икнул. Ему не хотелось принимать участие в пытках невиновного человека При виде командира Василенко уронил карты под стол, а газетчик тяжело вздохнул.
- Так, ты его спроси, он не из Киева ехал?
Газетчик на еще более жутком французском, чем прогрессор, ответил, что ехал из Одессы. Шульга только голову опустил.
- Петро!
Василенко дернулся, уронил туза второй раз.
- Покажи зброю.
Василенко обиженно засопел и сунул командиру под нос свой браунинг.
- Соображаешь.
Газетчик что-то спросил.
- Шо ему надо?- Шульга собрался уходить. На ужин у бывшего помещика была жареная печенка и командир уже облизывался.
- Он спрашивает, что случилось с Василенко?
- Деникинцы с ним случились.
Прогрессор перевел. Газетчик сочувственно матюкнулся.
   Из соседней хаты потянуло чем-то горелым. По улице прошел Палий, еле волоча ноги. К лавке Циммерманна подошел неразговорчивый пулеметчик в бескозырке, забарабанил кулаками в дверь. Циммерманн покорно открыл. Когда тебя грабят, то лучше не сопротивляться, тем более - если ты урожденный немец. Из-за фамилии, перебитого в детстве носа и выученных трех проклятий на идише пока удавалось сходить за еврея. Пулеметчик извлек из карманов сразу трое часов-луковиц, сунул перепуганному лавочнику под нос.
- Не ходят!- сказал он неожиданно тонким голосом.
Циммерманн глянул на посетителя повнимательней - все-таки это женщина, хоть и в такой неженственной одежде.
- Сейчас-сейчас! Только найду увеличительное стекло! К завтрашнему утру все будет готово!
   Дождь молотил высохшую землю, выгоревшие за лето стрехи, бляху на доме бывшего помещика и мешал спать Заболотному. Не так десна болит, как на душе тошно - опять диверсии в тылах белых, а все остальные занимаются серьезными делами - кто на Киев идет, кто в глубоком тылу белых засел и поганит им жизнь изо всех сил. А Шульга со своими - это отвлекающий маневр, назойливые укусы в нежные места. 'Вже й комар пiшов до повстанцiв' вспомнилось контрразведчику. А Журборез обещал еще познакомить с сестрой. В Полтаве хорошо, вишни весной цветут. Только слишком долго диверсантов нет, четверо суток уже, пятые пошли. У Крысюка жена есть, нужно ей сообщить. Или еще подождать? Или скурвились хлопцы, попришивали погоны к гимнастеркам? Всякое на войне быть может. Да и не на войне - вот маменька Заболотного собственноручно отвела своего сына в отряд бойскаутов 'Железная Шпора'. С виду - бойскауты как бойскауты, в походы ходят, плавать учатся, кашу на костре варят. Но только салют скаутский - указательный, средний и безымянный пальцы подняты вверх, большой и мизинец к ладони прижаты - вместо скаутских законов обозначает - трезуб.
   Но вспоминать было совсем не время. Куда ж вы делись? Может, стоило идти самому? И самое ж поганое - добровольно вызвались, размяться да чего-нибудь нужного в хозяйстве прихватить. Контрразведчик тихо прошел в хозяйскую кухню, выудил из кармана пиджака спичку, чиркнул о стену. Еще не хватало в темноте помоев нахлебаться! Ага, вот кружки, вот узвар в миске. Заболотный вытряхнул из кружки жирного черного таракана, зачерпнул от души.
   Из комнаты донесся здоровый детский вопль - дочка хозяйки или проголодалась, или обделалась, или все сразу. На кухню вышла хозяйка хаты, посмотрела на квартиранта, молча зачиркала спичками, разводя огонь в печи. Заболотный уже решил лечь спать. В дверь постучали. Хозяйка уронила кастрюлю, Заболотный выдрал из кармана трофейный браунинг.
- Хто?
- Свои! - похоже, Крысюк решил не откладывать доклад на утро.
Заболотный открыл дверь. Крысюк, не вытирая ноги, зашел. Хозяйка с непроницаемым выражением лица достала банку с мутно-белым самогоном, сняла с веревки две сухие пеленки и удалилась.
- Ну як? - Заболотный вытащил из узвара самую большую вареную грушу и попытался ее укусить.
- Антоненко за потерю считать?
- Ты его? - если жевать на правую сторону, то даже можно есть.
- Не. Контрики, - Крысюк выловил из узвара кусок яблока и теперь думал, закусывать этим или нет?
- И поделом, - контрразведчик хозяйский самогон не пил. Слишком белый, будто мела туда наколотили, - что еще?
- Провода порезали, два аппарата подорвали, телеграфиста тоже.
- Зачем?
- Отстреливался, - Крысюк все-таки закусил яблоком и поднялся.
  За окном вовсю горланил петух. Светало. На улицу высунулся мистический анархист Сташевский, поплелся к колодцу обливаться, зевая во весь рот.
  
  Стоит село Перегоновка, возле него речка Синюха. Село как село, хаты беленые, речка как речка, сомики там жирные, на покойниках раздобревшие. Да только хрен ты уйдешь через речку - белые за ней. И впереди - белые, зажали войско чернознаменное, как гадюку под вилы. Аж сам генерал Деникин из штабного вагона вылез да на коня взгромоздился. А патроны на исходе, ленты пустые возле максима валяются. А белые наступают, как прибой на берег черноморский. Уже солнце в зените стоит, а бой с ночи идет.
   Тяжко. Винтовка уже из рук падает, сабля в костях застревает. Только пыль над степью стоит да уши от стрельбы заложило. Пыль стоит и земля дрожит - конница идет, идет лавой. Ох и рубка будет! Вот только чьи головы покатятся? Белые к своей пехоте подоспели? Повстанцы фланг прорвали? И во главе конницы скачет смерть, на чалой кобыле, и кровь засыхает на клинке у него в руках.
   Всадник влетел в село - забрызганный чужой кровью, запыленный до неузнаваемости. Шапку где то-то потерял - длинные волосы треплет ветер. Конь под ним шатается, кровавую пену с губ роняет. И поднял всадник над головой голову отрубленную на острие шашки.
   Был у белых - Крымский офицерский полк. Лежит теперь тот полк мясом изрубленным. Был у белых - генерал Деникин. А его головой теперь тын перед штабом повстанческим украшен.
   И много теперь проку от погон золотых да учебы в царских академиях? Сильно помогли карты штабные? Теперь дорога во все стороны открыта, и на Катеринослав, где контра опять засела, и на Умань, сонную сытую Умань, петлюровцам на подмогу. Куда ударить - по сытым-жирненьким или рискнуть, пока их благородия наматывают сопли на кулак, договор выполнить? Патронами ведь поделились. Вот и сидит батько Махно, думу думает и вареники ест.
   Сташевский глядел в потолок и пытался думать о чем-нибудь высокодуховном. Радостный женский визг этому совершенно не способствовал. Да и прошлая ночь и нынешний день, вернее, уже вечер, мало подходили для созерцания своего ментального тела. Сташевский поглядел на себя в чудом уцелевшее зеркало и резной раме, явно экснутое из помещичьего дома. Ничего так мундирчик, гусарский, серый, Сумского полка, а как на Сташевского шитый. Прежнему хозяину мундира уже было все равно, а пиджак порвался.
  Что решат в штабе? В Катеринославе, по слухам,- казна белых, лакомый кусочек. До Киева - еще дойти надо, а хватит ли сил? Лекарств - кот наплакал, погода уже портится по три раза на день. Хоть с патронами проблем пока нет - и пан бухгалтер поделился, и офицеров побили, много нужного прихватили. Но мало ли что и мало ли как. Сташевский посмотрел на себя в зеркало еще раз, огляделся и полез в хозяйскую скрыню за полотном на бинты.
  Ременюк смотрел на небо в драных серых тучах. Похоже, вечером намечался дождь. И, пока погода не испортилась, надо бы найти себе обувку. Столько кадетов постреляли, должен же найтись хоть один с подходящими сапогами. Вот тут целый поручик лежит, кишочки к животу прижимает. Еще и не закоченел, но уже без сапог. И карманы пустые. Десять деникинских рублей - разве ж то гроши? А тут кадет еще живой, дрыгается. А я тебя прикладом по головушке. О, аж хрупнуло. И гимнастерочка новая, чистая, а дырку зашить можно. Чего это такой хорошей вещи в земле гнить?
   Идет по степи войско чернознаменное, битое-стреляное, в крови купаное, свинцом да сталью крещенное. Идет войско пестрое, нет у них ни формы, ни погон. Когда такое было, чтоб селюк патлатый - царского генерала разгромил наголову? Старые люди такого не помнят, Яворницкий-историк такого в книгах не видел. Идет войско на Умань. Катеринослав подождет, да и нет там никакой казны, не доехала она туда, половину увели петлюровцы, а вторая половина золотого запаса Добровольческой Армии осела в карманах разных полковников, фендриков и интендантов.
  Но как же петлюровцы подгадили господчикам! Не то заслали несколько мелких банд под Киев, не то договорились с Зеленым, но пока белые вылавливали тех, кто трудолюбиво портил железную дорогу и нещадно вырезал экспедиции за хлебом, деньги тихо перетекали, через подставных лиц и бухгалтерские расчеты, к армии УНР. Хорошо быть бухгалтером - про такое ни один кадровый военный не догадается, не учат в академии такому.
   Едет по грязи обоз: беженцы, раненые, женщины и петлюровский сотник Перебейнос с малиновыми лычками, авиатор, значит. Потому и сотник, что в авиации. Только ему пришлось в аварийном порядке сесть на ближайший луг, выдернуть из-за пулемета стрелка и драпать от луга как можно дальше. Стрелку хорошо, а вот аэроплан нужно новый покупать, что-то там загорелось в двигателе или еще где, или белый военлет подбил - теперь Перебейнос - пехота. Аэроплан жалко, почти ж новый был, всего пять раз падал, еще из царских запасов был. А теперь - нету. Правда, болтают, что Петлюра три штуки аэропланов у австрияков закупил, так пока доедут! Хоть в экипаж бронепоезда иди от тоски по технике. Но бронепоездов поблизости не было и сотник сидел в обозе и травил байки про то, как он три раза подбил одну золотопогонную скотину с бабочкой на фюзеляже. Сам Перебейнос разукрасил фюзеляж мордой сома, с длинными усами. Сом голодным не останется, трупов на его век хватит.
   Палий ехал рядом с телегой и тихо радовался тому, что в РПАУ(м) нет авиавойск. Потому что из рассказов сотника было понятно - эта чертова этажерка взлетает через раз, а на высоте у тебя отказывает или двигатель, или пулемет, или и двигатель, и пулемет одновременно. Да и стоит аэроплан аж пять тысяч рублей, это если еще на царские деньги. Дороговато для вещи, которая все время ломается. И если с такой высоты выскочить, то хоронить надо в закрытом гробу. Опять же, на курсы какие-то ходить надо, а петлюровец только зубы скалит - тебя все равно ни один двигатель не потянет, тяжелый ты дnbsp;Шульга вышел из хаты, жадно затянулся трофейной папиросой. И папироса - дрянь, и Палий - придурок, и студент - падлюка. Поймали шпиона, называется! А Шульга еще удивлялся, чего это шпион такой несговорчивый, як ему жирные бока присмалили, так он аж матюки позабывал, совсем по-своему верещать начал. Хорошо, хоть не немец. А студент поколупался в ушах, буркнул что-то про свою маму и попытался с этим шматком сала поговорить по иностранному. Тот шось вякнул, студент еще его спросил. Вот и стало, шо стало - это не шпион, это просто газетчик. Жирный американский газетчик с фотокамерой. Искал деникинцев, нашел повстанцев. И что теперь с ним делать? И с Палием что делать? Обох к стенке ставить?
ля авиации. Крысюк на такое заявление аж обиделся и не стал бить сотника исключительно из уважения к союзникам. Палий только плюнул - он сам Крысюка на голову выше и в плечах пошире, а Перебейнос за телегой спрятаться может, не пригибаясь. И стрелок у него худющий, аж накормить хочется бедолагу.
   Палий почесал коню между ушами, что б там сотник не говорил, а кавалерия еще никуда не делась. Вот Кушнир - на том свете галушки ест, а коня своего куцого в дурня продул перед боем, и вовремя. А то бы и безвинная скотина убилась. Та и не один Кушнир- отряда уже и не было. Остатки - тачанка без пулемета, пулемет вон на том горбочке установили. Крысюк, которому чудом не вышибло мозги. Студент, тоже почему-то живой, и даже не покалеченный. И Ременюк, без сапог, но с трехлинейкой. Трое, из сорока с хвостиком. Палия даже не утешала вражеская башка перед штабом. Какой с этого куска мяса прок? Новобранцев пугать? И срублена косо.
   А новобранцев налезло - с каждого села по сотне. И молодые, и старые, и хромые, и косые, и половина стрелять не умеет. Де ж вы были, когда нас офицеры в лапшу рубали?! Задницу на печи грели? Прятались? Или перед панами во фрунт тянулись?
  Вот один смотрит на Палия круглыми перепуганными глазами - и коняка у него сытая, и одежда не латаная, пиджак, як в городе носят, и маузер достался новый. Шо ж ты трясешься, дядьку? У меня ж тоже - хата, корова и жинка с дочкой. А такого маузера у меня в жизни не было. И воевать уже легче, пока их благородия будут решать, кто там из них самый подходящий для генеральских погон, то можно и Симферополь взять с налету, не то, что Умань с Киевом. А Симферополь - это хорошо, это выход к морю, и Севастополь - тоже выход к морю. Можно будет кефаль ловить и жарить. Или туркам продавать.
  Потянуло чем-то жареным. Вот чем хороши новобранцы - у кого-то всегда есть с собой домашняя самогонка. Палий оглядел группу односельчан у костра, вытряс из седельной сумки три здоровенных луковицы, каждая - тускло-золотистая и чуть меньше кулака, подсел к огню, поручив гнедого одноглазому коноводу. А хорошая у них самогонка, аж кишки продирает.
   Крысюк возился с пулеметом, набивая ленты патронами. Ему тоже хотелось напиться в дрова, но во-первых, его четверть самогона реквизировало себе медицинское сословие, для септики чи еще какой медицинской надобности, а во-вторых бис их знает, тех новобранцев, если не уведут максима, так скрутят.
  И второй номер как мешком прибитый, сидит, молчит. То ли товарищей жалеет, то ли ему денег жалко, которые теперь точно не отдадут. Сегодня ты кого-то убил, завтра тебя порубят на куски. И надо не хлопать глазами, а залить в кожух воды и дать по шее Ременюку.
  А то взял он моду - насобирал золотишка, нашел-таки среди убитых несколько человек с обручальными кольцами, теперь сидит в стороне, развел себе маленький костерчик, а от котелка вареным мясом тянет, аж слюни текут. Это Тимофей Макарович Ременюк пальцы отрубленные варит, чтоб кольца легко снять, котелок изгадил.
  Сам Ременюк огляделся вокруг, стащил с котелка крышку, прям так, голыми руками, и потыкал в содержимое ножом. Крысюк нагло подошел поближе, глянул в котелок. Птица-курица, уже сварилась.
- Меняю лапу на сало! - Ременюк еще раз ткнул свой ужин ножом.
- Сварилась?
- Та вроде,- Ременюк отодрал крыло и стал его грызть, чавкая и обжигаясь,- тю, три раза солил, все равно несоленая.
- А пальцы куда дел?
- Я по суставу резал, так кольца снимать удобнее. А пальцы пусть комиссар Гош варит!
Крысюк только руками развел.
  
  Прогрессор вытряхивал над костром свою черкеску, спасаясь от расплодившихся вшей. Им хорошо, тепленько и сытенько, а вот их носитель устал чесаться двадцать два часа в сутки. Керосина на вас нет! Вот если бы знал, так купил бы ящик современного спрея от педикулеза! Нет, лучше два. Второй ящик бы пошел Крысюку в личное пользование, потому что это от него постоянно прибегают новые шестиногие мерзавцы.
   А вот и сам Крысюк, в кожанке, лентах и с обгрызенной куриной лапой в руке, ужинает на ходу. Надо бы и себе найти что-нибудь пожевать, а то стемнело уже, а утром только два сухаря перепало. Никто тебе ужина не сварит, и казан уже увели. Можно пойти в гости к Сташевскому, но тогда придется выслушивать его речи о ментальном теле и метафизических высотах, на которые Сташевский лично взошел. Можно последовать примеру Палия и оставить какого-нибудь новобранца без домашней колбаски.
  Но невинные мечтания прогрессора прервал Сташевский, который цепко вел за ухо и воротник кого-то маленького и тощего.
- Вот, очередной неграмотный!
- А ты откуда знаешь? - прогрессору этот кто-то не понравился сразу. Маленький, замурзанный, сопли текут, а смотрит внимательно.
- Он чуть формалина не наелся. А на бутылке - написано, между прочим, большими буквами.
- А шо?
- Это, мой грязный друг, не спирт, не самогон, и даже не денатурат. Формалин пить нельзя, с одного глотка умереть можно. Я им инструменты протираю, для дезинфекции. И вообще - я тебе керосин давал? Ты его куда дел?
- Продал!- пленник артистично шмыгнул носом.
- Ну вы только посмотрите! Я ему выделяю керосин для борьбы с педикулезом из своих, личных, запасов, он его продает, а за вырученные деньги покупает себе смальца и 'кис-кис' аквамаринового цвета.
Крысюк обглодал лапу до эталонной белизны, сыто икнул. А для борьбы с кем Сташевский выдал этому малолетнему поганцу керосин? А спрашивать не хочется, еще смеяться будут. У поганца язык без костей, точно всем раззвонит.
   Лось присмотрелся к сопливцу - да, действительно, на его очень грязной шее красовался синий галстук-бабочка. Хоть бы шею вымыл.
- Тебе не кажется, что ребенку на войне делать нечего? - прогрессор наконец-то сообразил, что сопливец - подросток, максимум- лет шестнадцать ему.
- А куда его? Родственников нет, дома нет, из имущества - 'кис-кис'.
- И финка!- Грач вытащил откуда-то из-за пазухи нож и заботливо протер клинок рукавом.
- Ты б его отпустил, - Крысюк вспомнил, где же он видел этого поганца. Сокамерник из Катеринослава. - он и так уже старушку ухайдокал.
  
  Утро было мерзким, серым, сырым. Трава давно пожухла, на отдельных деревьях еще держались набухшие от тумана листья. Кони дергали шкурой, мотали головами, фыркали. Через бинокли уже было видно старый город Умань. Несознательная часть бойцов мечтала о грандиозном погроме. Сознательная часть бойцов понимала, что после белых там брать уже нечего. Артподготовка старательно утюжила позиции их благородий. Конница ждала сигнала к атаке. Несколько пехотинцев давились кулешом, не разделяя правила 'в бой надо идти голодным'! Сотник Перебейнос вылез из обоза и влился в ряды кавалерии, раздобыв где-то мышастого мерина в белых носочках.
   Наконец! Пошли! Не галопом - рысью, молча махновская конница двинулась. Чего орать? Лучше силы для рубки поберечь, да и не сильно офицерье расслышит, два часа все-таки их гвоздили, и снарядов не жалели.
  Даешь! Умань- это ключ к Белой Церкви и Фастову, а от Фастова до Киева доплюнуть можно. Уже и пехота по грязи зашагала, а то толку с той конницы - только врага заманивать под пулеметный огонь. Хоть бы патронов хватило! И пулеметчиков. Беляки ведь тоже не в шашки играют. И рубят не хуже, а и получше даже. И не намерены выносить ключи от городских ворот на белой бархатной подушечке. И своих пулеметчиков у офицерья тоже хватает. Рубай в грязь, хлопцы. Рубай в грязь!
   Темнеет уже. Четыре часа дня или пять? А бис их знае, город взят! Кого-то уже вешают на разбитом фонаре, а сотник Перебейнос успел расквартироваться в какой-то хате с дерунами и кучей детей.
  И не погулять как следует - недобитые буржуи совместными усилиями принесли аж сто рублей и серебряную ложечку. Действительно денег больше нет, тут и так белые почти два месяца стояли. Да и времени нет - утром идем на Белую Церковь, соединяемся с Петлюрой, если его еще не разгромили. Надо коней менять, надо фураж брать, надо по картам смотреть. Да и сил на грабеж не осталось, если честно - пять часов город брали, еще не все офицерье перевешали. А фонарей в городе - три штуки.
   Ременюк в казни офицеров не участвовал, много им чести. Зато разлучил купеческую вдовицу с ее песцовой горжеткой. Вдовица даже и не сопротивлялась, а песец злобно скалил зубы и поблескивал желтыми стеклянными глазками.
  
  Прогрессор стоял возле телеграфной конторы и усердно подавлял желание отправить кому-нибудь телеграмму с непечатными словами. Слащеву, например. Или там Троцкому вместе с Лениным. И чтобы телеграмма обязательно была на поздравительном бланке с цветочками. Но желанию не давал воплотиться в реальность какой-то усатый тип, который пытался связаться с Вапняркой. Вапнярка не отвечала. Усатый нервно сопел и стучал ключом со скоростью пьяного пулеметчика. Скорее всего, вапнярская телеграфистка была занята чем-то более важным, чем протирание юбки на высоком стульчике и прием путанных телеграмм от непойми кого. О, ответили. Прогрессор изогнул шею - 'ваша люся подойти не може тчк козак шило'. Усатый отстучал нечто матерное в три этажа в адрес этого самого козака. Ответ не заставил себя ждать -'та рожает она зпт заспокойся и дай старшин'.
  Лось решил не испытывать судьбу и неспешно покинул уманьский телеграф. У него ужин стынет, вареники с картошкой, шкварками и жареным луком. Крысюк ведь тоже голодный, с утра не ел. Так что лучше не рисковать, а то тебя встретят осоловевший товарищ с невинными глазами и чисто вымаканная хлебом пустая макитра с маками. А хозяйка еще может подать какую-нибудь закуску - капустки квашеной, яблок моченых или огурцов соленых. Или даже маринованных помидоров не пожалеет, круглых, красных, нежных. Но в прихожей у владелицы маленькой пекарни висела не только черная кожанка, а еще и укороченная шинель без знаков рода войск. Сташевский.
  И никаких тебе вареников. А только слабенький чай с остатками ирисок, припрятанных еще в японскую войну. Сташевский себе чертит вилкой узоры на скатерти, а хозяйка ему внимает. Крысюк у печки на кухне примостился, греется и капусту квашеную истребляет, прямо руками из кастрюли тянет.
- И как капуста?
Крысюк дожевал, облизнулся, глянул на прогрессора.
- Пересоленная. Моя жинка не так делает. И не надейся на самограй - тут живет председатель 'Общества Трезвости'. Она даже в ромовую бабку не добавляет рому.
Лось только хмыкнул. Такие идеалы в такое время!
- Жуй давай, я от хлопцев чув, что выступаем через пару часов, - Крысюк выудил из кармана штанов слегка помятую булочку и сунул прогрессору в руки.
  Войско медленно тащилось по направлению к Киеву, нарушая все вражеские планы. Сотник Перебейнос одолжил у какого-то артиллериста десять карбованцев и унесся к своим, прихватив с собой стрелка, кобылу Муську мышастой масти, мерину в пару, и хороший, новый, блестящий, котелок. Муську он честно выиграл в покер у того же артиллериста, котелок тоже у кого-то одолжил. Вот и хорошо, а то щупленький-щупленький, а лопает за троих. Только вот Марьяна, которая в бескозырке, смотрит в сторону Киева и вздыхает томно. Неужели ей так жаль котелка? Или тут как в жалостной песне вышло - 'кого люди обминали, того й полюбила'? Но разве ж ее переубедишь? Она, чего доброго, сама на эти авиакурсы пойдет.
  
   Прогрессор стучал зубами и мысленно клял командование как только мог. Сейчас бы в тепленький бронепоезд, да на верхнюю полку залезть, да носки сменить, потому что сапоги расклеились окончательно, на тачанке продувает со всех сторон, и дождь капает, Крысюк даже самокрутку зажечь не может, и грязь из-под колес в рожу летит. А еще лучше - выступать утром, как нормальные люди. Только их благородия на это и рассчитывают, привыкли воевать по уставу. А кого они выберут? Если Слащева, то плохо нам будет, ой плохо.
  Но есть ли тут Слащев как человек? Может, такой и не родился, или у его родителей получилась дочь. Или его родители вообще не встречались друг с другом. В конце концов, в родной реальности прогрессора Деникин умер своей смертью, в преклонном возрасте. И расклад получался непонятный - кто знает, может у белых есть какой-то неизвестный военный гений или более действенная помощь от союзников. И слегка не такая политическая карта. Опять же, надо было расспрашивать да хоть Романенко, как наиболее близкого и доступного жителя Австро-Венгрии, а не ушами хлопать.
  Прогрессору хотелось домой, к родным электролиниям, пластиковым пакетам и желтеньким упаковкам ранее ненавистного химического майонеза. О безопасной бритве можно было только мечтать. А шариковые ручки, прозрачные и непрозрачные, из цветного пластика, толстые и тонкие, с резинкой для удобства и без, гладкие и шершавые, с разными фирменными логотипами или однотонные. А тут - ручка с перышком! Деревянная ручка с перышком! И кляксы, кляксы, кляксы. Хоть карандашом пиши. И зачем он тогда согласился лезть в портал? Война, холод, голод и нет возможности помыться как следует.
  Крысюк, в унисон тоскливым мыслям товарища, смачно чихнул и с упорством фанатика попытался в шестой раз зажечь спичку. Не, отсырели клятые. Хоть зажигалку себе заводи или кресало. Кресало по такой погоде тоже не выход, искра сразу гаснет. А вот такая зажигалка с фитильком, як Могилин с собой таскает, очень бы сгодилась. А по такой погоде в хате надо сидеть, на печи кости выгревать и абрикосу сушеную жевать. Или там кабачки жареные с чесноком, теща когда-то, сразу после отречения царя и перед Скоропадским, навертела этих кабачков тридцать банок и поделилась с дочкой. Вкусные были кабачки. А зараз - ни тещи, ни хаты, ни печи. Крысюк чихнул второй раз за пять минут и еще сильней задумался над своей жизнью.
  
  
  Глава шестая
  Погода не улучшилась, вместо дождя шел мелкий снежок, лужи затягивало льдом. Кавалеристы матерились, обозники и артиллеристы тоже не молчали. Похоже, зима пришла пораньше. Интересно, Днепр успеет достаточно промерзнуть или придется не только форсировать под огнем, но и замерзнуть при этом? А если петлюровцев поголовно свалит тиф? Прогрессор слышал про что-то подобное краем уха, и теперь жалел, что не выяснил точнее. Вдруг - и здесь мать-природа так устроит? Тогда нас просто утопят, как маленьких новорожденных крысят.
   И даже подпольный ревком как-то не радовал. Прятались три краснопузенка от белых, а теперь решили выйти.
  А во дворе, как назло, Ременюк поил кобылу. Теперь, к большому неудовольствию прогрессора, из-за хаты тянуло горелым мясом. Можно ведь застрелить, зачем же костер под ним разводить? А вопит как громко! Палий любовался трофейными часами. Серебряные, еще и с цепочкой - это вам не жук чихнул. На оставшихся ревкомовцах новобранцы потренировались в рубке. Хорошо так потренировались, даже голову один срубить сумел. К остаткам того привязанного большевика, которому не удалось отрубить голову, осторожно подбиралась черная тощая собака, усиленно виляя обрубком хвоста. Прогрессор прислушался к воплям, глянул на Палия, дал собаке пинка. Еще не хватало, чтоб человечину жрала! Ладно бы большевик, он все равно мертвый, а если собака еще захочет и ребенка загрызет? Палий одобрительно хмыкнул и снова уставился на трофей. Лось огляделся вокруг - а интересное село, половина хат сгорела. Ни моста, ни железной дороги - а контры чуть ли не дивизия стояла.
- Когда пролетарии отсюда драпали, этот,- Палий показал на останки большевика, - залег на дно и не придумал ничего умнее, как попытаться взбунтовать село. Зря людей положили. Агитировать уметь надо, а не про мировую революцию верещать.
- Так идея с костром? - Лось свернул самокрутку и теперь искал по карманам спички.
- Я дрова таскал, а предложила Ковалиха, он ее малого на революцию подбил.
Прогрессор сунул самокрутку обратно в кисет.
- Это та толстуха в клетчатой юбке?
- Ты ж у нее столуешься.
   Прогрессор уронил кисет. А такая приятная женщина. А сам тоже хорош -позаимствовал в Умани жестяной большой чайник, цибик чая с глистообразным китайским драконом и кожаные мужские перчатки на меху. Вопли большевика уже прекратились, но запах оставался. И прогрессору враз перехотелось и курить, и ужинать. Палий что-то сказал, явно обращаясь к собеседнику. Лось передернулся.
- Чего-чего?
- Воевать в белых перчатках - это только ты мог додуматься.
- Во-первых, у нас нет формы. Во-вторых, они мне по размеру подошли. И теплые. И на тебя они все равно не налезут, у тебя кисть в два раза шире.
   В дальнем конце улочки показался некто в драповом пальто.
- Вдовица! - Палий повесил чугунок на место и облизнулся.
Зеленцова приблизилась на узнаваемое расстояние. Некоторые люди совершенно не меняются - как летом у нее на лице было выражение 'вы мне должны сто рублей царскими деньгами', так и сейчас.
- И даже не поздоровалась.
Лось промолчал, поднял кисет с земли, выудил оттуда самокрутку и нагло закурил в присутствии дамы.
  Зеленцова немедленно чихнула три раза подряд с мученическим видом. Палий куда-то исчез вместе с чугунком. Вот только что рядом стоял - и нету. С одной стороны, приятно поговорить с кем-то, кто знает слово 'антропофаг', но с другой стороны - с политически аморфным человеком и говорить не о чем. Не труды Кропоткина же с ней обсуждать? Тем более сам прогрессор этих трудов тоже не читал. В женской одежде Лось тоже не особо разбирался, а вздыхать по старому доброму времени - нашли дурака! Вот с Шульгой было интересно говорить. Или с Перебейносом, если удавалось отвлечь сотника от бесконечной истории, как у него заглох мотор на высоте. Другой слой общества, другие мечты, другие надежды. А что такого может сказать Зеленцова, чего не знает сам прогрессор? Цену укропа в тысяча восемьсот лохматом году? А говорить с ней о литературе - это привлечь на свою голову реальные неприятности. Это Крысюк может не знать, кто что там понаписывал, а образованная молодая женщина обязательно заметит. И тогда... Прогрессор поежился и быстро зашел в хату Ковалихи.
  Тепло, относительно светло, на столе стоит борщ, под столом сидит кошка, Ковалиха - на кухне, Крысюк - на печи, греется и давится каким-то противопростудным сбором. Борщ, к неудовольствию прогрессора, был с фасолью, а этот полезный овощ Лось не ел даже с майонезом и кетчупом. Ладно, Крысюку больше достанется, если он соизволит слезть с печи. И есть из одной миски крайне негигиенично, тут не только насморком можно заразиться. Кошка деловито запрыгнула на печь, стала умываться. Ковалиха глядела на квартирантов из кухни с непроницаемым выражением лица. А прогрессор давился борщом и думал, что делать с этим проклятущим Грачом и кто такая Гандзя. Ладно бы - неграмотный человек, научу, за миску сметаны или еще что-нибудь нужное в хозяйстве, или даже бесплатно, как сироту. Так не хочет! Говорит, что ему и так хорошо, а на все аргументы отвечает матом в три этажа. Ничего-ничего, дураков жизнь учит. А насчет Гандзи - понятно, что это не чья-то любовница, раз на нее надеются. Только непонятно, в каком она роде войск? Скорее всего, во флоте. Пароход какой-нибудь, или даже флотилия из двух ржавых корыт.
  Крысюк нагло завладел миской и врубился в борщ. А и не скажешь, что простуженный, ест, как с голодного краю. Вот и хорошо, а то антибиотиков тут тоже нет. В дверь просунулся Ременюк с носом в книге. Конкретнее- с учебником алгебры. И кто ж это сказал, что на радиста надо сдавать алгебру? И почему Ременюк захотел стать радистом? Ему мало того раза, когда он попал на штаб? Прогрессор бы после такого обходил телеграф десятой дорогой, а этому поганцу только дай ключом постучать.
- Оно те надо?- прошипел Крысюк.
Ременюк оторвался от квадратных уравнений и глянул чистым удивлением.
- Морзянку умею, чистенько, тепленько, платят больше, чем матросу. И всегда все события знаешь.
Прогрессор подавился непроглоченным борщом. Бедный Черноморский флот, если от него еще что-то осталось. Мало им Щуся.
- А у нас разве есть флот?- Лось наконец-то прокашлялся.
Крысюк пожал плечами. Ременюк возмущенно засопел.
- А в Мариуполе башта чья? Пока кое-кто жлуктил самогон, батько у французов рацию на четверть трофейного угля обменял. Теперь у нас рация есть, можно с кораблями говорить и их слушать.
Крысюк показал обнаглевшему ездовому кулак. Ременюк невинно поглядел на потолок, мол, я не про вас казав. Прогрессор мог только умилиться такой сознательности сельского подростка.
- Так ты в Мариуполе хочешь?- Крысюк с грустью посмотрел в пустую миску. Еще б две таких порции кто налил.
- В Мариуполе хай всякие Тиночки с Танечками с судами связываются! Я на судно хочу. Вам, береговым, не понять.
Прогрессор икнул. Вот тебе и сельский подросток.
- Я с Николаева, в море с шести лет на дубке ходил. Пока мать не купили хутор як можна дальше от моря. Одного утопленника ей хватило.
- У тебя отец рыбаком был?- прогрессор навострил уши.
- Не только. И тютюн возил, и чулки возил, и зброю возил, что хочешь возил, абы в трюм влезло.
- Теперь ясно, чего ты с Якименко был неразлейвода. Везет мне на черноморцев,- Крысюк подчистил миску куском хлеба, встал из-за стола, собираясь опять залезть на печь и продрыхнуть часов десять.
   Дверь в хату распахнулась без стука, на пороге стоял незнакомый рябой повстанец.
- Выступаем на Фастов и Васильков!
  
  Повстанцы подкрались к позициям ночью, как черный кот к крысиному гнезду. И ударили одновременно с двух сторон, конницей и пехотой. Ошеломить контру, выбить их со станции. Продержаться до прихода этой треклятой Гандзи. Хоть бы железку не покурочили, а то порубят нас. Эх, сюда б хоть один аэроплан, прикрыть с воздуха. А то пока свои пушки подтянутся по такому киселю, так от нас одно мокрое место останется. Чертова распутица, як не надо, так и потеплело. На правом фланге застрочил непонятно чей пулемет, длинными голодными очередями. Белогвардейцы приостановились. Махновский пулеметчик с отчаянным матом дернул перекосившуюся ленту. Брезент встал как положено. Робы грязь!
  Вжались повстанцы в землю, отстреливаются. Если Васильков и Фастов взять, тогда на Киев широкий путь открыт и железная дорога наша. А их благородия тоже это понимают и вцепились в тот Васильков, как клещ в собаку. Кровь с грязью мешается, кони упавших топчут, и пулемет всех подряд косит. В тылу белом косит! Успели-таки петлюровцы! Вот она какая, Гандзя - панцерник с тремя пулеметами. И черный над паровозом флаг, с черепом, костями и лозунгом 'Воля Укра§ни - або смерть!' А в панцернике еще и пехота сидит. Не ждали, паны ясновельможные?
   Взяли город! А уже и день белый, и мжичка капает, оказывается. И жратоньки хочется. На перрон отважно вышла бабка с кастрюлей холодной вареной картошки. За ней высунулась и конкурентка, с подгоревшими пирожками с капустой. Голодные петлюровцы и не менее голодные махновцы в десять минут обеспечили бабкам недельный выторг. Палий прицепился к каким-то кавалеристам с вопросом, а стоит ли ковать дончака зимними подковами? Прогрессор жевал пирожок и размышлял, почему панцерник - это бронепоезд? И куда пропал наш завтрак? Если эта скотина, гнида и недоносок по фамилии Дмитрук тоже поперся на Фастов вместе с артиллерией, то назад его привезут ногами вперед, а кулеш сожрут беляки. И поделом им всем.
  И кто ж это крадется из-за станции, и по сторонам глядит? И чья ж это шапка с красным шлыком за три версты видна? Дмитрук, собственной персоной. И рожа наглая, рябая, и мундир офицерский, диагоналевый, и валенки, кожей подшитые. Не любит Дмитрук холода, намерзся на каторге. Только угодил он на ту каторгу не за политику, и не за эксы. Сам он - унтер бывший, женился на купеческой дочери. И как-то так скоропостижно у нее родители скончались через три месяца после свадьбы, да одновременно. А кухарка возьми и брякни подружке, что барышня перед свадьбой крысиный яд покупала. Кухаркина подружка - до своего женишка-городового. А как пришел следователь выяснять, Дмитрук его и положил с нагана. А что с купеческой дочерью случилось - Дмитрук не сказал. - Жратвы не будет! - радостно объявил бывший унтер.
- Это почему?- прогрессор дожевал пирожок и внимательно глядел на собеседника.
- Коней постреляли, казан пробили - я тебе в шапке кулеш сварю?
Палий навострил уши, подошел ближе.
- От я чув, шо люди раньше из черепов кухли делали. У тебя череп большой, якраз на кулеш.
Дмитрук плюнул. Прогрессор мысленно обругал культпросветотдел нецензурными словами. Палий на их лекции ходил, и, оказывается, не только жрал там тараньку и колол орехи кулаком.
  Следователь Карпенко сидел на табуретке, читал газету и прикидывал, через сколько его расстреляют не одни, так другие. Петлюровцы не вызвали у него добрых чувств, махновцы - лучше тогда петлюровцы. По крайней мере, петлюровский атаман Вужик был весьма приятен в образе прапорщика. Хотя десять рублей этот молодой человек так и не отдал. А обещал - до среды! И постоялец подозрительно знакомый. Где-то Карпенко уже видел эту наглую щербатую физию. И недавно видел. А будить человека не хочется, пусть себе спит.
  Следователь дочитал газету. Кому теперь нужны бравурные реляции о уверенном движении наших войск. Лучше бы рецепт салата из огурцов напечатали, больше бы пользы было. Постоялец смачно зевнул, поднял голову, сонно уставился на хозяина комнаты.
- И теперь не представишься?
- Крысюк. Гнат Васильевич, - постоялец шмыгнул носом.
- Вечно я сталкиваюсь с подследственной большевицкой фауной. То Вошкин, то Кошкин, то Крысюк.
- Я не большевик, - Крысюк чихнул в рукав, - я - анархист.
-А это не ты из Екатеринославской тюрьмы сбежал?- следователь хотел удостовериться. Голос, внешний вид - Крысюк был слишком похож на того, наглого.
- Ну я. А шо?
- Я тридцать лет ловил преступников, рисковал жизнью. А теперь все это пошло коту под хвост. И еще вы двое из тюрьмы сбежали, под занавес моей карьеры.
  В дверь заколотили. Какой-то молодой человек в латаных штанах и с четвертью местного самогона в руках. И, если следователя не обманывало зрение, возле него стоял квазипрапорщик Левшин в неновой форме цвета хаки, с большущим маузером на поясе и с банкой помидоров. Карпенко тяжело вздохнул, загремел щеколдой. Крысюк плюхнул на стол шмат сала в четыре пальца толщиной, с мясными прожилками. Парень облизнулся. Петлюровский атаман уверенно разлил самогон по кружкам и сунул затычку-картофелину себе в карман.
  Следователь критически посмотрел на самогон и прислушался к беседе. Как ни странно, разговаривали махновец и петлюровец на совершенно мирную и глубоко непонятную Карпенко тему - почему свинья плохо ест вареные буряки? Крысюк отстаивал версию, что ему продали дефективную скотину, а Вужик настаивал на том, что буряки надо при варке посолить, тогда свинья съест как миленькая, еще и добавки захочет. Третий собутыльник ел сало и молчал, косясь на помидоры.
  И вот от этих, с позволения сказать, свиноводов убежали добровольцы. Это даже не смешно. Следователь задумчиво прожевал помидор и решился.
- Конечно, с немецким полковником в качестве военного советника вашему Махно воевать легко.
- Я не поняв,- Крысюк чуть не подавился салом,- шо за полковник? Нет у нас никого немецкого военного советника, и не было. Мы немчуру трощили, аж кишки летели.
- Понятно,- Карпенко присосался к последнему помидору из банки, собираясь с мыслями,- а ваш Махно в армии, может, служил?
- Старорежимной?- Крысюк осклабился, будто ему рассказали похабный анекдот,- Не, не служил. Даже не призывали.
- Если бы мне пять лет назад кто-нибудь бы сказал, что спустя ничтожный промежуток времени кадровые офицеры будут убегать от близорукого бухгалтера и лохматого крестьянина, я бы от души рассмеялся.
Крысюк налил собеседнику еще раз. А быстро его развезло, хороший самогон хлопчик принес.
  Следователь тяжело вздохнул. Им смешно! Тридцать лет честно ловил бандитов, не брал взяток, нажил на службе ишиас. Жена умерла лет десять назад, а про единственного сына лучше было и не вспоминать. И откуда вылезло такое молодое поколение, которое ни во что не ставило законную власть? Мальчишки с мозолями от сабель - это порождение любой войны, их Карпенко не принимал во внимание, а вот Крысюк - это загадка.
- Чего тебе не хватало? Чем тебе, Гнат Васильевич, погоны не понравились?
Крысюк облизнулся, уставился трезвыми глазами.
- Жизни человеческой. Я не для того хату строил, чтоб ее палили.
- А моему сыну чего не хватало? Из гимназии выгнали, из реального училища выгнали, еле пристроили в кадетский корпус, через знакомых жены.
- За политику? - оживился молчаливый парень.
- За хроническую неуспеваемость и подделку оценок!
- Ремня не давали?- Вужик потянулся к четверти.
- Не помогло. Он после кадетского корпуса увел полковую кассу и ушел в Румынию, причем недостачу обнаружили месяц спустя.
- Тю! Я думав, шо он шось страшное сделал,- третий собутыльник улыбался.
- Так, пулеметчикам больше не наливаю, - Вужик примерился к остаткам сала.
  Самогон закончился, атамана потянуло на песни.К немалому неудовольствию следователя, репертуар Вужика состоял из песен про любов-кохання, и любовь была несчастной. Крысюк тоже не смолчал, только его вокальные упражнения были куда более малопристойными. Парень, который пришел вместе с Вужиком, попросту заснул на скатерти, возле пустой банки с рассолом. Чахлое выросло поколение, что тут говорить, ни пить, ни петь не умеют как следует. А интересно, где Крысюк такого набрался? Необычный какой-то размер у его похабщины. Карпенко в молодости сочинял стихи, и умел различать стихотворные размеры.
  
  Лось проводил свое свободное время не так весело. Казалось бы, такие симпатичные девушки - а придумали редкую гадость. Пиши культпросветоделу лекцию на нужную и важную тему! Нет, кто бы спорил - в условиях очень редкого мытья рук и проблем с гигиеной лекция 'Гельминтозные Инвазии' необходима, но с нее же слушатели разбегутся, как только поймут, про кого идет речь. Прогрессор поставил седьмую кляксу в конспекте и тяжко вздохнул. Жизнерадостное чавканье Палия с противоположного угла стола тоже не добавляло бывшему студенту радости и оптимизма. Свинья и то тише ест, а Палий еще и урчит, когда не чавкает.
  Палий доел содержимое миски, облизнулся.
- Письма пишешь?
- Лекцию.
- Та успокойся, я на нее не пойду. Вот если бы про коровьих глистов было, я б пошел.
Прогрессор злобно засопел и поставил восьмую кляксу. Он еще и умничает!
- Знаешь, де станция? От от здания идешь направо, там дерево в оградке растет, а возле того дерева такой доктор живет, шо я и не выговорю. Ну я у него и спросил. Он очки может продать.
- Если это офтальмолог, то он очки не продает.
- Не, он по-другому называется. И очков у него целый шкаф.
  Вывеска была далеко не новой, даже с дореволюционным написанием. Но незнакомое для здорового человека слово читалось достаточно понятно - 'оптометрист'. Интересно. Но это именно тот врач, который подбирает очки, если прогрессору не изменяла память. В своей реальности он ходил к окулисту, но окулист - это немного от офтальмолога, немного от оптометриста. А тут - самостоятельная врачебная специальность.
  Оптометрист услышал дикий звон в дверь. Опять этот пришел? Три часа ободранный лохматый бандит образцы продукции разглядывал и даже щупал, а очки ему без надобности, только линзы оттирай от грязных пальцев. Хотя тот посетитель просто стучал в дверь, а этот уже нашел чудо техники, электрический звонок. Чудно, просто чудно - и о коврик споткнулся, и стойку для nbsp;Прогрессор вытряхивал над костром свою черкеску, спасаясь от расплодившихся вшей. Им хорошо, тепленько и сытенько, а вот их носитель устал чесаться двадцать два часа в сутки. Керосина на вас нет! Вот если бы знал, так купил бы ящик современного спрея от педикулеза! Нет, лучше два. Второй ящик бы пошел Крысюку в личное пользование, потому что это от него постоянно прибегают новые шестиногие мерзаnbsp;
вцы.
зонтов уронил. Да, этому человеку очки жизненно необходимы. А в прихожей надо бы заменить лампочку, только где теперь ее возьмешь?
  Да, так прогрессор унижался последний раз на школьном карнавале во втором классе, когда у него отвалился хвост от костюма зайчика. И десять царских рублей заплатил, и перед этой чертовой таблицей минут пять сидел, потому что доктор Веревкин новую орфографию не признавал и упорно требовал называть буквы, как в церковнославянской азбуке. Так как же их назвать, если сам прогрессор знал только аз, буки и веди? Пришлось долго и неоднократно пояснять, что контуженный я, контуженный, писать заново учился, по новой орфографии. И, уже уходя, опять свалил стойку для зонтов. Зато - две пары жутко выглядящих круглых очков в стальной оправе, на шнурке, и еще футляр, которым можно забивать гвозди без вреда для него и для содержимого.
  Палий так и сидел у стола, сыто сопя и пытаясь читать книгу 'Тупейный художник'. Но дореволюционный Лесков до таких читателей не доходил. Да и художественная литература этой реальности, по мнению прогрессора, сильно уступала его родной. Пушкин, к примеру, был не поэтом, а историком, написавшим восьмитомную 'Историю Пугачевского бунта'. В стихах Лермонтова резвились упыри и волколаки вкупе с таинственными гостями на свадьбах. Пастораль, в общем. И сэр Артур Конан Дойл, отец жанра ужасов, а вовсе не Холмса. Лось на радостях от покупки очков сунул нос в книгу этого автора и познакомился с жизнерадостными друидами, которые украшали ясень свежими внутренностями римлянина. Второй рассказ был без друидов, но с глубоко оскорбленным африканским шаманом. Друиды на фоне шамана оказались милыми вегетарианцами. Лось нервно глянул в окно - вечер на дворе, хорошо, хоть в доме ватерклозет есть... nbsp;Лось проводил свое свободное время не так весело. Казалось бы, такие симпатичные девушки - а придумали редкую гадость. Пиши культпросветоделу лекцию на нужную и важную тему! Нет, кто бы спорил - в условиях очень редкого мытья рук и проблем с гигиеной лекция 'Гельминтозные Инвазии' необходима, но с нее же слушатели разбегутся, как только поймут, про кого идет речь. Прогрессор поставил седьмую кляксу в конспекте и тяжко вздохнул. Жизнерадостное чавканье Палия с противоположного угла стола тоже не добавляло бывшему студенту радости и оптимизма. Свинья и то тише ест, а Палий еще и урчит, когда не чавкает.

- Письма пишешь?
- Лекцию.
- Та успокойся, я на нее не пойду. Вот если бы про коровьих глистов было, я б пошел.
Прогрессор злобно засопел иr>- Ага. На жену белого человека.
- И как, навел?
- На, почитай!- прогрессор сунул томик Конан Дойла в руки Палию и удалился в желанный ватерклозет.
  
  На землю тихо падал мокрый снег, одинаково затрудняя и наступление, и оборону. Пехота уже набилась в теплое нутро бронепоезда и ждала отправки. Беспризорник Грач бегал туда-сюда с охапками пулеметных лnbsp; Ременюк в казни офицеров не участвовал, много им чести. Зато разлучил купеческую вдовицу с ее песцовой горжеткой. Вдовица даже и не сопротивлялась, а песец злобно скалил зубы и поблескивал желтыми стеклянными глазкаnbsp;ми.
ент в руках и матерился громче всех. Крысюк, периодически икая, устраивался за пулеметом поудобнее. Опять в авангард, а так хочется рассола. Ременюк сидел на козлах, томно поглядывал на соседний дом и щеголял новым шарфом, шерстянымnbsp; таким, синим, даже с бахромой. Опять разорил чей-то платяной шкаф, мало ему той горжетки было.
  Лось мерз, чихал через каждые три минуты и мечтал убить производителя папирос 'Мотылек' с особой жестокостью. А ведь довоенные папиросы! И коробочка такая черная, красивая, картонная, и мотылек на ней изящно порхает над цветком. А по ощущениям - да валенок курить приятнее! Или самокрутку из газеты 'Голос махновца'. Газету прогрессор даже читал, и особенно последнюю страницу, где печаталась переписка с редакцией. И теперь ему было интересно, чем закончилась та дискуссия по поводу дирижабля и бомбежки с него Совнаркома. Идея ведь хорошая, только дирижабля нету.
  
  Уже выступаем. Ну, контра - держись! Главное, чтоб наши панове старшины ударили с вокзала, а мы с другой стороны налетим. С правого берега. Пушки бы только быстро захватить - и гуляй, душа, без кунтуша! Ночь нам только на руку, часовым хуже видно, ветер нам союзником стал - свистит-завывает, шаги наши прячет. Подойдем тихонечко до их позиций, часового Нечипорук снимет, он в этом деле кумекает, беляк даже кавкнуть не успеет.
  Инженер Лисовенко шепотом выругал белогвардейские власти, залил плиту водой и уволок свою флегматичную жену в подвал. Он обустраивался там уже неделю, с тех пор, как заметил на столе у своего соседа через улицу знакомую серую брошюру, учебник украинского языка. С базаров исчезли продавnbsp;цы, да и количество офицеров на улицах уменьшилось. Но в подвале уже можно было отсидеться как минимум - неделю: двести банок консервов, вода, керосиновая лампа с достаточным запасом керосина и две перины с десятком одеял. Тем более Лисовенко вчера самолично перепроверил вентиляцию. И шестнадцать золотых цепочек, как неприкосновенный семейный запас.
  Инженер устроился поудобнее, подложил под поясницу подушку и стал ждать. Может, хоть петлюровцы сделают доброе дело и реквизируют пианино у соседей сверху? А то же сил никаких уже нет! Взяли моду - тренькают гаммы по ночам! Из осторожных бесед с коллегами Лисовченко слышал, что Петлюра в союзе еще с кем-то, а от политически подкованного Грабовского, у которого была сестра-телеграфистка в Екатеринославе - последовало уточнение страшным шепотом - не с кем-то, а с анархистами. И эти анархисты не были затюканными четырнадцатилетними гимназисточками.
  
  А наверху разворачивался лютый бой, и теплая кровь медленно стекала в стылый Днепр. Чья возьмет? И те с войны пришли, и те с войны пришли. Одинаково воевать выучились - насмерть, да знамена разные. Кто сильнее - золотопогонники или синежупанники? И валится боец с коня на мостовую, и сабля разваливает тело надвое, и привычно дергается в руках винтовка.
   Серый мерин устало сопел под таким же усталым всадником. С Днепра тянуло холодом. Кое-где уже виднелись огоньки в окнах. Бой - окончен. Гуртовой Шульга закинул карабин за плечо, тяжело спешился. С четырех утра на ногах, то разведка, в Дарницу, то налет на мост, чтоб эти клятые панцерники прошли, спасибо махновцам -вовремя добрались, прикрыли союзников с фланга. А сейчас - вроде вечерню звонят. Неужели в таком большом городе не найдется маленькой мисочки борща и кутка, где можно прилечь?
  Лисовенко услышал шаги над головой. Незваный гость при этом напевал себе под нос 'Цвiте терен, цвiте терен, а цвiт опадає'. С одной стороны, мало ли кто это может быть, какой-нибудь любитель малороссийской словесности, усатый поручик с потертыми, еще в ту войну полученными погонами. А с другой стороны - ведь неизвестно, кто поnbsp;бедил! Вдруг - опять эти шароварники? И что они с ним сделают? И нужны ли им мосты? Над головой у инженера что-то загрохотало и заскрипело, послышался второй голос. Да, это точно петлюровцы, у них звания интересные, не перепутаешь. И чем можно так грохотать? Нет, надо вылезать, а то они еще найдут что-нибудь.
  В гостиной, прямо на коврике, устроился большой, зеленый и совершенно не вписывающийся в интерьер пулемет. Возле пулемета стоял один из гостей, а второй рылся в секретере, аккуратно складывая все вынутое на стол. А откуда эта белая комбинация? Лисовенко на своей жене ее ни разу не видел.
- Ипполита Кондратьевна, извольте объясниться!- Лисовенко двумя пальцами взял комбинацию и грозно выпучил глаза.
Петлюровцы оставили в покое секретер и дружно взяли хозяина дома на мушку.
- Панове, я ж инженер, у меня оружия нет, даже кухонные ножи конфисковали.
Петлюровец в пулеметных лентах кивнул. Похоже, эти двое успели обыскать все комнаты. Из-за пазухи у пулеметчика высунулась любопытная кошачья морда, уставилась на незнакомую обстановку зелеными глазами.
- Мы совершенно мирные люди, ни в каких партиях не состоим, - подхватила жена Лисовенко.
Пулеметчик выудил из-за пазухи тощего котенка тигровой масти, поставил на пол.
- Та сами вже знаем. Одни мыши вместо грошей.
- Как - мыши? Я две тысячи под пол спрятал! - ахнул Лисовенко.
Второй петлюровец вынул из-за пазухи изрядно обгрызенные остатки царских денег. Половинка купюры, четверть от другой купюры, и дырочки от зубов на торсе Петра Первого.
- Сами полюбуйтесь. То ж не я их пожувал.
- Панове старшины, а вы обедать будете?- жена Лисовенко перехватила инициативу.
- Гуртовой Шульга! - петлюровец, который держал в руке остатки купюр, стал по стойке смирно.
- Козак Дорошенко! - пулеметчик протянул довольно-таки грязную руку для пожатия.
   Лисовенко проследовал за гостями на кухню. Невысокие у них чины - козак- это по царским званиям рядовой, а гуртовой - ефрейтор. А желтые лычки - это кавалерия, если инженер правильно запомнил с прошлого визита петлюровцев в Киев. Котенок, по настоятельной просьбе хозяйки дома, был заснут обратно за пазуху к Дорошенко и выпущен уже на кухне.
- Пять карбованцев стоит! Мышей душит, як коммунистов! - постоялец ел суп и хвалил питомца.
   Инженер поежился. Нехорошее сравнение, неприятное. Из угла раздался предсмертный писк непуганой мыши. У соседей сверху забренчало пианино. Ипполита Кондратьевна схватилась за голову и страдальчески закатила глаза. Гуртовой молча ткнул пальцем в окно и неприятно улыбнулся.
   К дому сворачивал человек, в латанных-перелатанных офицерских бриджах, такой же латанной кожанке, и с седлом на плече. Ни сапог, ни шапки у него не было, зато с пояса свисала трофейная немецкая сабля. Лисовенко похолодел. Во-первых, и так уже двое расквартировались, куда еще третьего? Во-вторых, длинные волосы и отсутствие военной формы выдавали в очередном госте махновца. В-третьих - нормальные люди в такую погоду не ходят в таком виде.
  
  Прогрессор исполнил свою давнюю и заветную мечту - принимал ванну. Можно разглядывать трещины на потолке, расслабиться, почувствовать себя человеком, а не транспортом для вшей. И наконец-то вымыть голову, пусть даже и мылом вместо шампуня. Водопровод - дар богов. Но идиллию нарушил Ременюк. И было бы зачем - ну там белые мир подписали, или Москву взяли, или срочно куда-то выступаем! Нет - аэроплан нашли. Тьху на вас, как говорит Палий. Тоже мне, большая радость, летать на этажерке. Да и не взяли бы прогрессора даже пассажиром. Особенно - пассажиром, потому что бывшего студента в самолетах нечеловечески тошнило. А страдать этим в каком-нибудь 'Фармане' - еще за борт вывалишься, похоронят в закрытом гробу и все смеяться станут.
  Аэроплан скромно стоял возле сарая, а возле аэроплана не менее скромно стоял сотник Перебейнос и нервно пояснял всем любопытным, что никто никуда не полетит вот прям щас. Заправить надо! А пока найдут тот бензин, или там казанской смеси наколотят, это ж время нужно! И просто так Троцкого не разбомбить! Стрелок молчал и лузгал семечки, наслаждаясь вниманием к авиации. Хотя бывший атаман Устим предпочел бы бронепоезд - тепло, удобно, есть куда пулемет поставить. А то - послушал пана сотника, а теперь мерзни на высоте и ходи голодным. И все бы ничего, если б пан сотник не решил повышивать, мертвую петлю покрутить. Предупреждать надо, шо это такое! А то чуть кишки не выскочили з переляку!
  О, и Крысюк тут, щупает хвостовую часть аэроплана. Жинку свою лапай, а 'ньюпор' - машина хрупкая, требует деликатного обращения. Сотник отогнал слишком любопытного зрителя и свирепо глянул на Нечипорука. Сам Нечипорук стоял возле пропеллера и грустно сопел - мечта рушилась на глазах. А счастье ведь было близенько-близенько. Как бы горел личный бронепоезд наркомвоенвора Троцкого под откосом, а уцелевшим - выпустить кишки австрияцким штыком.
   Сотник тем временем уже вовсю развернул прием желающих на авиакурсы. Не Гатчинская летная школа, конечно, но заводить, взлетать и садиться Перебейнос и сам научился практическим методом. Посреди будущих авиаторов торчал Палий, ел пирожок с печенкой и задавал всем подряд один и тот же вопрос - а пианино не трэба?
   Коварный план гуртового удался где-то на две трети - перепуганные соседки согласились продать трем свирепым постояльцам пианино аж за тридцать восемь петлюровских карбованцев, но теперь был нужен кто-нибудь, желательно без нервных соседей, кто бы купил это же пианино уже себе. Среди повстанцев таковых не наблюдалось. Палий дожевал пирожок и приступил к более тщательному поиску кандидатур.
   Тут же золотопогонники стояли, а где золотопогонники - там и разные чиновники. А чиновники хотят жить красиво и шикарно. А пианино - это ж самая шикарная вещь. Все гости обзавидуются. Палий вытер руки о штаны и решительно затрезвонил в массивную дверь с медной табличкой, где было что-то написано до невозможности витиеватым шрифтом.
  
   Нечипорук важно шагал по киевской мостовой и думал, что бы детям купить? Конфеты отпадали сразу - в прошлый раз они ими отравились, а жена, как поняла, кто эту гадость в дом принес, запустила в мужа тем, что под руку попалось - утюгом. Нечипорук сам не понял, как на пол успел грохнуться. А окно заново стеклить пришлось. Нужно такое подарить, чтобы не протухло и надолго хватило. Сапоги? Ой, не дело. Они ж за месяц разобьют те сапоги в хлам. И жинке тоже надо подарок прикупить, а то она зудит и зудит, шо все с войны шось приносят, а ты - только вошей.
   Инженер Лисовенко прислушивался к шорохам на кухне и думал о несправедливости жизни - пианино жильцы со второго этажа все же сумели продать, и даже получили за него какие-то деньги. Но почему они не сделали этого раньше? И зачем было приводить в гости какого-то молодого человека с баяном? И зачем играть 'Лютики-цветочки' пятый раз подряд? А стучать в потолок инженер теперь боялся. Баян резко замолчал и что-то упало на пол. Судя по грохоту, это была их бронзовая вазочка на комоде. Это жилец гостя так или гость жильца? А ведь полиции в городе теперь нет.
  Но утро расставило все на свои места: петлюровцы, уточнив, что сегодня - четверг, понеслись за жалованьем, а жилец со второго этажа никого не убивал. Это к хозяйке дома приехал какой-то родственник из Таганрога, субтильный молодой человек с парусиновым чемоданчиком, старым баяном и без копейки денег. И на баяне он больше играть не будет, потому что уже продал его какому-то типу в лаковых сапогах за карбованец. Но доверия молодой человек почему-то не внушал ни Лисовенко, ни жильцу.
   Ипполита Кондратьевна с умилением глядела на восемь мышиных трупов и вдохновенно пилила мужа на тему 'раньше нужно было завести кота, раньше!' Инженер молчал, потому что напоминать жене ее же гневные речи о недопустимости любых животных в доме было опасно для его здоровья. Язва желудка не любила, когда ее хозяин скандалит попусту.
   Но мирные нравоучения прервались вторжением одного из петлюровцев. Дорошенко, как человек с отпуском на неделю, бродил по городу Киеву и глядел по сторонам. И заметил кое-что, достойное внимания хозяев своей квартиры. С одной стороны, что плохого в том, что родственник соседей сверху зашел в кафе 'Под каштаном'? Но если из наличности у этого племянника только карбованец, то что он делает там, где малюсенькая отбивная котлетка стоит - страшно подумать - целых пять карбованцев? И как он смог доехать из Таганрога до Киева живым, здоровым и ни разу не ограбленным? Шулер он, панове. Самый настоящий шулер. И денег ему лучше не одалживать.
  
  Палий, в отличие от всяких там отпускников, люто гонял десяток новобранцев по раскисшей грязи. Из-за этого пополнения накрылся поход на фильму 'Граф из Карпатии'. Особо его раздражал седоусый дядько Федот. Ну кто ж так штыком колет? Обрез ему дать, шо ли? Не, лучше не надо, еще застрелит кого-нибудь невиноватого. А надо у него спросить - а как это он так ухитрился, что война - пятый год, а с оружием обращаться не умеет? Ну хоть остальные шо-то могут - и клятый мешок соломы, куда надо штыком колоть, распороли, и друг друга бьют як трэба. А вот по воронам палить не надо.
  
  Крысюк тихо клял авиакурсы, на которые его угораздило записаться. Во-первых, пришлось ловить за шкирку какого-то ученика приготовительного класса и экснуть у него тетрадку в клеточку и карандаш. Во-вторых, от слов Перебейноса хотелось спать. В третьих, понимал из лекции Крысюк далеко не все. Вот 'элероны' - это где? Першеронов - знаю, немецкая тягловая лошадь, пушки тянет без всяких усилий. И что такое 'пике'? Крысюк стратегически точно расположил тетрадку между собой и лектором и решил подремать. Ему и на земле хорошо, а карбованец пусть у сотника остается.
  
   Ременюк и Грач ходили по базару, грызли семечки и доводили торговцев. Патефон не продавал никто. Свинью живую, средней упитанности - продавали, но слишком дешево. Дурит дядько, ой дурит. Вот таз медный продают, начищенный, и еще два противня. Можно было бы и купить, только зачем? А тут - страховидло зубастое на дощечке лаковой, щучья голова, если спереди смотреть. Да ей кулак в пасть свободно засунуть можно! От это рыбка в Буге плавает! О, кто-то кожух продает. Только у этого кожуха на спине латка нехорошая, знать бы еще, с кого сняли? А, ладно, беру. Грач был человеком неприхотливым, а кожух - теплым. Великоват, правда, так это не страшно.
  
  Прогрессор сидел в продавленном хозяйском кресле, гладил толстую хозяйскую кошку и старался не думать о том, что скоро опять придется мерзнуть под снегом и дождем, есть горелый кулеш, и удерживать в задубевших пальцах пляшущую ленту. А до лета можно и не дожить. И неизвестно, как там поживает жена. Может, и села того уже нет, а волки давно кости растащили. А ведь тут медицина не очень, так что и вдовцом можно остаться. Или же Варвара наставила своему хромому мужу рога с каким-нибудь усатым белогвардейцем - документов ведь нет, в церкви не венчались, из свидетелей только Крысюк.
  
  
   Глава седьмая
   Луна висела в небе старым выщербленным серпом, ветер свистел между облетевшими деревьями. Снег припорошил черную, жирную, напоенную кровью землю. Почти что рождественская открытка, только колядников не хватает. Далеко еще до Рождества, листопад настал. Тихо в селе, даже собаки спят, часовых в сон клонит. И ползут тени убранными огородами, и шоркнуло за хатой на отшибе, будто кто немецкую гранату взвел.
  
  Лось глядел в потолок, слушал храп товарищей и мысленно клял всех коммунистов и комсомольцев на свете. Хромая нога разболелась так, что хоть за остатками самогона в подпол лезь. Но вылезать из-под теплого кожуха тоже не хотелось. Да и самогон уже реквизировал Сташевский, для антисептических и анастезиологических надобностей. Хоть бы не пригодилось. А вот Ременюку повезло, устроился в хозяйской кровати, с хозяйкой под боком. Интересно, он тоже перемену погоды предсказывать может? Оттепели бы не хотелось.
  Заскрипела дверь. Уже день? Вот же привычка у некоторых людей вставать затемно. Еще даже корову доить не пора, а Крысюк уже на ногах и лазит по чужой кухне. За ним и Ременюк подтягивается, зевает спросонья. Так ему и полагается вставать раньше, даже машину по холоду не сразу заведешь, а лошадь и вычистить надо, и накормить, и подковы проверить. А у золотопогонников есть грузовики с двигателем в целых тридцать две лошадиные силы, на пневматических шинах. Но вот завидовать им прогрессора почему-то не тянуло. На днях говорили, что у их благородий танки завелись, так Палий аж икать начал со смеху. А потом пошел вышибать из интенданта ведро скипидара и ведро керосина.
  Вот тебе прогрессорство твое, желанное, вожделенное. Нравится? А нечего было тогда столько пить и песни орать, песню запомнили, мотив знакомый, слова жалостные. Только вот воздействие - парадоксальное, потому что как можно того танка бояться, когда про него такое поют? Да и Палий уже по селу носится и пустые бутылки ищет - это Паше надо спасибо говорить, научил на свою голову поджигателя рецептуре. Да, обидно с Пашей вышло - мы то село через два дня взяли. Он бы здорово удивился такой прочувствованной речи на своих поминках. Уважали все-таки его хлопцы, и за храбрость, и за образование. Это ж надо - так себя повести, чтоб парубки сами запросились к махновцам. Дуже хорошо сагитировал!
  
  Ременюк уже запряг двух серых и воевал с одной из рыжих. Кому ж хочется вылезать из теплого сарая на холодный двор? У соседского тына стоял Сташевский, скептически глядел на небо, затянутое пухлыми серыми тучами. Такая погода напоминала ему о бренности физического тела и гнусности подлунного мира. А Палий, с саблей в руках, придавал мыслям о бренности зримый оттенок. Хм, у него вчера вроде не такая сабля была. Сташевский подошел чуть-чуть ближе. Можно было бы и спросить, но как-то боязно, он сам еще не проснулся как следует. Палий тем временем осторожно вытащил клинок из потертых черных ножен, при этом располосовав себе палец. Точно, новая сабля всегда крови у хозяина просит. Где же он такую взял?
  Палий что-то прочавкал в ответ, зализывая палец. Потом ответил еще раз, членораздельнее.
- Де брал, там вже нема.
- Ты музей ограбил?
- В дурня выграв, у Клименка, а тот у какого-то помещика забрал, а помещик был шляхетского роду.
- Интересно,- Сташевский подошел еще на пару шагов, пригляделся к длинному клинку,- и как Клименко теперь будет?
- Ты его видел? Три нагана, десять гранат и кортик. Куда ему ту саблю цеплять, на задницу?
- А свою старую куда дел?
- От же ж пристал, як репях до хвоста. Обознику отдал. Я в твои докторские дела не лезу, и ты до меня не лезь,- махновец встал с крыльца, отвязал гнедого от тына, привычно сел верхом.
   Сташевский только провел всадника завистливым взглядом. Кому - кровавый бой, а кому и в госпитале за столом стоять, резать и сшивать таких вот рубак.Но размышлять хорошо в юности, над учебником древнегреческого, за чашечкой чая со сливками, а не в импровизированном госпитале, когда у тебя в помощниках - новоиспеченная акушерка, коновал Семеныч, и беспризорник Грач в качестве санитара. И, как назло, живые пациенты. Как же было хорошо в морге, покойники себе лежат смирненько на столах и не страдают. А теперь - как не пулевое ранение, так осколочное, как не осколочное, так швы разошлись, и Дмитрук со своим радикулитом на закуску. И где ему в селе взять перцовый пластырь?
  Грач был весьма разочарован. Он ожидал лихих налетов, богатых трофеев, доступных девушек, а вместо этого - стирай бинты, подметай пол, убирай блевотину, если не что похуже. И самогона не дают, а руки мыть заставляют! Еще и бабе подчиняться! Сопля несчастная, на пару лет старше, а туда же, командует! Грач зыркнул во двор - так, еще и этот, чтоб его, живорез к хате идет. Только-только поел, опять под нос гнойную тряпку сунут. И как это другие люди на докторов выучиваются? Та ще между собой про такие вещи говорят, шо хочется залезть за печку и никогда оттуда не выходить. А они - смеются, да про препараты вспоминают, у трупа сердце одно, а их двое, а экзамен через день. Грач как понял, что они в настоящего покойника руками лазили, так кашей подавился с переляку.
  
  Ездовой тем временем уже справился с запряжкой и ждал, пока старшие товарищи еще раз проверят пулемет, потом рассядутся, и можно уже будет прикрывать конницу, или пехоту - Палий сам конный, а новобранцы у него пешие, как-то так получилось, сумел-таки вымуштровать тех парубков. В дурня не грает, до девок не лазит - хоть и десяток бойцов, а жратвой их обеспечить надо, а научить бросать як следует те бутылки поджигательные тоже надо, и коней им надо где-то взять, не у артиллеристов же воровать? Потому и тихо в селе по вечерам - Палий думает, а Ременюк аж квадратные уравнения решать выучился. Разве что гармошка в неумелых руках взвоет жалобно.
  
  Холодно в степи, ветер до костей продирает, поземка по земле катится, будто курай-перекатиполе. Як там хата стоит? Запаслась ли жинка дровами на зиму? Хватит ли у скотины корма? Не наплодилось ли байстрюков, пока законный муж по степам гасает? Не сидит ли на чердаке артиллерийский наблюдатель? Парубки глядят тоскливо - одно дело на ярмарок съездить, или там в гости до троюродной тетки, а тут - война, да еще и с врагами опытными. Хорошо еще, что пулемет есть. А плохо, что господчиков в многовато, а от Петлюры помощи мало - его вояки на Львов пошли и Тернополь, галичанам на выручку, у них якись недобитые краснопузенки заворушились.. Трошки амуниции пан бухгалтер подбросил, и на том спасибо. Если у него выгорит, то нам самим подмога будет.
   Сейчас - разведать надо, куда ж это новосозданный 'полк генерала Деникина' собрался. От дурные контрики, мы ж и вас так само порубим. Два десятка бойцов, трое конных, одна тачанка с пулеметом и подновленными суриком лозунгами. Если атаковать, то положат всех. Только атаковать можно и не в лоб среди бела дня. Мы в академиях не учились, господа офицеры, мы село необразованное, как умеем, так и воюем. А сейчас темнеет рано. Вы пока мундиры почистьте, звездочки себе на погонах подновите, бритвы самолично подточите. Как раз для похорон расфуфыритесь. А мы вам кути доброй наварим, с орехами.
  Это что еще за новости? Виселицу уже сколотили, прям как при немцах. На такую дурню только доски перевели. Чи вам деревьев мало? А в помещичьем доме окна светятся. Часовых вроде не видать, но это гости заходят через парадный вход, а мы на кухне окошко откроем, и через него тихонечко зайдем. Жареной рыбой пахнет. Караси в сметане для дорогих гостей! Кухарка тарелки полотенцем вытирает - и молчит. Правильно молчит, не надо зря шуметь. Подкрадемся к барским покоям, угостим их лимонкой. Или постреляем, а то вдруг граната не взорвется? Бис их знае, тех рабочих. Може, для рыбалки взрывчатку выковыряли, а корпус от той гранаты в ящик запаковали, как положено. Дорожка ковровая на полу лежит, шаги скрадывает.
  Офицерик чай из блюдечка пьет, а сидит спиной к двери. А петли смазанные, не зарипят. Палий перестал любоваться на вражескую спину в полинявшей гимнастерке, осторожно взвел курок нагана и навел ствол между лопаток. Голова - орган ненадежный, вдруг пуля по черепу скользнет? Наган не подвел. С кухни донесся грохот разбитой посуды. Жаль, красивые тарелки были, с мотыльками. Планшет немного испачкался в крови бывшего хозяина, но бумаги в нем не пострадали. Потом посмотрим, что там. Дом кирпичный, стены толстые, остальные контрики выстрела не слышали. Теперь надо рвать когти, пока денщик не решил принести их благородию стакан чаю перед сном. Только б Юхим не додумался лезть в конюшню! Пешком походит, не великий пан. Та шо ж ты изделал, бисов сын! Та не мог подождать трошки? Такую коняку и ночью видать! Теперь главное - погоню не навести, а то их аж целая рота, а у нас аж один пулемет.
  Небо тучами затянуло, поземка следы заметает. Хрен догонишь! По ярам, по байракам, по балкам рассыпались повстанцы. Палий остановил коня, рванул зубами. клапан планшета, - в правой руке - повод, в левой - спичка горит. Так, фотография какой-то бабы и возле нее - не то девочка, не то мальчик, шось малое и лупоглазое в длинной рубашке. Письмо какое-то, старое, подмокшее. Еще одна фотография - тьху на вас! Августейший Мыкола-дурачок. И несколько листков с непонятно чем. Може, нужные. В штабе тоже не вчерашние сидят, разберутся. И спичка догорела уже. Поехали дальше, Куцый, в тепло и к девкам.
  Удачный получился налет, все вернулись. С планшетом веселуха вышла - письма - они и есть письма, от жены на фронт, листки с цифрами - это таблицы какие-то артиллерийские, а вот секретный приказ - иголкой, маленькими буквочками, меленьким почерком на самом планшете внутри нацарапан. А планшет - старый, облезший, в руки брать не хочется. Хитро у белых придумали.
   Разве что Дмитрук где-то взял рыбные консервы вместо нормальной жратвы и теперь пытался доказать, что они съедобные, просто так пахнут.
  
  Лось отогревался на печке, лениво перелистывал книжечку за копейку с народной песней от 'Народного издательства Кочубея'. Песня наводила на прогрессора ужас, а вот мелодия - вполне приличная, сыграть легко. Но и сюжет безобразный, и слова такие же. И как можно зарезаться саблей? Хоть у Палия спрашивай. Но лучше не рисковать, и не позориться перед всеми. Пулемет в порядке, Ременюк побежал смотреть на трофейную кобылу, Крысюк пошел резать свинью. Все в заботах, как собака в блохах. Среди повстанцев носились слухи о новом золотопогонном генерале и о том, что казна контриков не то в Симферополе, не то в Севастополе, не то в Одессе, хоть Одесса и не в Крыму.
   Но спокойно подумать прогрессору так и не дали - ученик второго класса мужской частной гимназии из Винницы, он же хозяйский племянник, все-таки решил свои задачки и теперь невинно протягивал тетрадку. С одной стороны, это чужой ребенок, а с другой стороны, не тетке же ему уроки проверять, у нее своих забот полно, овцы, кросна, кройка, шитье. И драть уши за каждую ошибку - это жестоко. Иди, поиграй, стрелять поучись, а я в твоем почерке все равно ни одной буквы не пойму, хуже Крысюка пишешь. И никаких коньков, лед тонкий!
   А чего это Палий по улице бегает? Он что, в штаб ходил? Похоже на то. А рядом с ним идет кто-то в фуражке, вполовину его ниже. И этот кто-то - не из командования, судя по всему. Лось неспешно слез с печи, обулся и лениво вышел. Так-так-так, старые знакомые, еще с весны. Глина собственной персоной, тощий, злобный и со свежим шрамом через всю физиономию. И где ж тебя носило все это время?
   И глядел Палий на собеседника как-то странно.
- Я поняв, шо тебя не один раз по голове били. Куда ты их денешь? Патроны подносить?
Лось догадывался, кто будет подносить патроны. Возле соседского тына смирно стояли двое замурзанных детей и косились на Палия любопытными глазами.
- А шо?
Палий не ответил. Глина выудил из кармана кисет и стал сворачивать самокрутку.
- На довольствие и жинку поставишь?
Палий отчетливо заскрипел зубами. Лось так и застыл за хатой, вытянув шею и внимательно прислушиваясь.
- Шо ж ты сделал?
- Я, - Глина сплюнул, - ничего не сделал. Их благородия когось ждали, и подумали, шо то - я. Только в хату зашел, они меня и взяли. Два часа обрабатывали, только недавно оклемался трохи. Жинка им взятку дала и свидетеля нашла, шо не того словили.
- И сколько дала?
- Все ценное, шо в хате было и свои серьги.
- Прям как в синематографе, - осклабился Палий.
- Думав - сдохну, молотили, як снопа.
- Значит, так. Твое семейство идет в обоз и дружно считает запас фуража. И не надо так на меня смотреть, гранат не дам!
Прогрессор облегченно выдохнул. Глина дернулся.
- О, це той ученый вышкварок! Потолстел за лето!
Лось только плечами пожал. Тут пообедать некогда, штаны сваливаются, а толщина - это кожух такой.
  
  Еще черное небо, только третьи петухи проорали вразнобой, только-только корову доить пора - а войско уже выступает. Офицерики хай по шляхам идут, да по железным дорогам едут, а мы по степи, нам курай дорогу укажет. А бронепоезда в конном строю на картинах атаковать хорошо. Палий коня осаживает, головой вертит - знакомые места, вот и могила старая. Додому доплюнуть можно. Чи ветер не в ту сторону, чи от хаты только фундамент остался? Придержал повстанец гнедого, мол, мы устали, на ходу спим, еле ноги волочим. Вот та телега проедет, теперь можно и свернуть. То ж не дезертирство, то ж разведка местности.
  Тут по балочке, там спешимся да пригнемся, контрик далеко стоит. Хата стоит, хлев стоит, во дворе - свинушник, вилы поломанные из навозной кучи торчат. Это ж как? В хлеву даже хтось сопит, може, корова, може, еще один беляк. Там тепло, мороз несильный - чего б там не заночевать? Только вот кто в той хате живет? На свете есть не только артобстрел. Вот Юхим рассказывал, як его соседка пустила в хату беженцев - а через неделю три трупа выволокли - они вже хворые были, а соседка от них и заразилась. Чи все-таки зайти? Палий огляделся еще раз - нет, контрик вот-вот докурит. Пора драпать до хлопцев.
  
  Лось восседал на своей подушечке, курил самокрутку и размышлял над тем, как, не употребив ни одного непечатного слова, загнать молодое поколение обратно в обоз. Сопит рядышком, поганец. Ему, видите ли интересно, як дядько четверкой правит. Ременюк только фыркнул. Крысюк тоже не обращал на отпрысков Глины внимания. Сидит малой себе и сидит, до пулемета не лезет, гранат не выпрашивает. Пока ж не стреляют. Опять же, помогал коней чистить, заслужил. А сам Глина схватил винтовку и рванул в цепьnbsp; Коварный план гуртового удался где-то на две трети - перепуганные соседки согласились продать трем свирепым постояльцам пианино аж за тридцать восемь петлюровских карбованцев, но теперь был нужен кто-нибудь, желательно без нервных соседей, кто бы купил это же пианино уже себе. Среди повстанцев таковых не наблюдалось. Палий дожевал пирожок и приступил к более тщательному поиску кандидатур.
, дуже он на панычев сейчас обиженный.
   С неба дождь капает, опять потеплело. Ничего, пушки по грязи медленнее едут, подмога не придет, подкрепленье опоздало. Прям як в той песне, шо студент себе под нос напевает. И где ж он такого наслушался? А вот малому надо драпать в обоз, уже едет кто-то не с нашей стороны. Вроде Дмитрук, и кобыла как у него - соловая. Там обоз идет? Посмотрим, как у господчиков со снабжением, а то в прошлый раз даже консервы были рыбные, воняли хуже навозной кучи летом. Главное, чтоб гранат хватило. Юхим уже в первый ряд лезет. Молодой еще, дурной, славы хочет.
   А мы в лоб не станем атаковать, а мы с фланга подберемся, с правого, та й порубаем ваших обозников, кто после пулеметной очереди выживет. Ану, хлопцы, заграйте им веселой! Черт, отстреливаются! Ременюк, чи тебе повылазило?! Разворачивай тачанку, она у нас одна! Положат ведь коней! Очередь уложила двух особо храбрых солдат и ездового в придачу. Юхим вылетел из седла, перепуганная кобыла поволокла тело по степи. От правду люди кажут - белый конь под седлом - то быть ездоку убитым. Куцый шарахнулся в сторону, сбрасывая всадника. Контрик передернул затвор, потеряв несколько секунд, Клименко, наплевав на гранаты, кинулся на врага с кортиком.
  Получилось! Взяли обоз! Четверо убитых, трое раненых - легко отделались, для неопытного командира. О, уже Грач нарисовался, шарит по чужим узлам. Хазяйська дитина! Ременюк на землю слез, под тачанку заполз - так и есть, рессора лопнула, мало не кувыркнулись. Глина уже с уцелевшими беляками балакает. Нашо простых солдат убивать? Они ж люди подневольные, в оковах чинопочитания. Може, к нам захотят, може, к себе, домой пойдут.
  
  Лось подозрительно глянул вокруг, аккуратно вылез из тачанки и похромал к лежащему Палию. А то пока наш санитар вспомnbsp;Еще черное небо, только третьи петухи проорали вразнобой, только-только корову доить пора - а войско уже выступает. Офицерики хай по шляхам идут, да по железным дорогам едут, а мы по степи, нам курай дорогу укажет. А бронепоезда в конном строю на картинах атаковать хорошо. Палий коня осаживает, головой вертит - знакомые места, вот и могила старая. Додому доплюнуть можно. Чи ветер не в ту сторону, чи от хаты только фундамент остался? Придержал повстанец гнедого, мол, мы устали, на ходу спим, еле ноги волочим. Вот та телега проедет, теперь можно и свернуть. То ж не дезертирство, то ж разведка местности.
нит про свои обязанности, то пациенту уже будет нужен гробовщик. Куцый смиренно стоял в паре шагов от хозяина, опустив голову и пощипывая остатки травы. Седло на гнедом сбилось набок, одно стремя куда-то делось. Палий зашевелился, приподнимаясь на локте, вид у него был ошалевший. Потом медленно поднялся с земли и безуспешно попытался счистить с себя липкую жирную грязь.
- Ну як?
Лось вместо ответа показал на обоз и очень довольного Грача в обнимку с патефоном. Палий хмыкнул, еще раз глянул на уцелевших бойцов и поплелся искать стремя. Из-за телеги выглянул Клименко. Все вроде обошлось, господчики клюнули на 'убитого', но второй раз этот фокус уже не выйдет. А командир как раз к телеге идет и вид у него не самый благожелательный. Палий нагнулся, поднял стремя с обрывком путлища. А ведь клялась та паскуда, что седло новенькое, качественное, еще и внукам достанется! Тоже мне, 'Поставщик императорского двора' выискался.
   В обозе кипел грабеж - тушенки не завезли, но фураж тоже дело нужное, да еще и много всякого по узлам распихано, у беженцев с собой припрятано. Вот хоть тот же патефон возьми! Новенький, легенький, французский! Громкость хорошая, еще и пластинка к нему есть, там аж две песни - про вечорницы и про милого. А вот запонки у типа в вицмундире - золотые, Ременюку пойдут, он жениться хочет. Тоже на учителке, так что вам никакого убытку, а только помощь коллеге. О, Глина уже кого-то в сторону отвел, офицера нашел, не иначе. Палий важно приблизился к стоящим в стороне людям.
   Прапорщика Максимова передернуло. Тот самый, который так правдоподобно полетел с седла на землю. И улыбочка у него - волк добрее скалится. nbsp;
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
- Де брал, там вже нема.
- Ты музей ограбил?
- В дурня выграв, у Клименка, а тот у какого-то помещика забрал, а помещик был шляхетского роду.
- Интересно,- Сташевский подошел еще на пару шагов, пригляделся к длинному клинку,- и как Клименко теперь будет?
- Ты его видел? Три нагана, десять гранат и кортик. Куда ему ту саблю цеплять, на задницу?
- А свою старую куда дел?
- От же ж пристал, як репях до хвоста. Обознику отдал. Я в твои докторские дела не лезу, и ты до меня
&
&
&
&
&
&
&
&- Нужен, нужен. На нем хлеб хорошо вырастет, - Глина поправил свою фуражку.
Прапорщик оскорблено фыркнул.
- Надумал? А то на кутни зубы засмеешься.
- Надумал. Я не верю идеалистической картине сочинений Кропоткина.
Глина расплылся в восторженной улыбке и нежно нажал на спусковой крючок нагана. Бывший прапорщик Максимов шмякнулся на землю, булькая простреленным горлом.
- Тоже мне, белый рыцарь,- Палий с большим опытом обшарил труп,- даже галуна приличного нет.
- А ты шо, хотел чтоб на нем и одежа нова, и тебе по росту, и всюду еще аксельбанты?
- Аксельбанты - это дело, жинке нечем помидоры подвязывать.
Глина фыркнул. Пополнение пришло весьма неплохое, битые и тертые фронтовики, хорошо знающие местность. Теперь неплохо бы присмалить перышки тем красавцам, шо в соседнем селе виселицу построили. Скоро стемнеет, они еще не узнали про налет, да и командиру легче станет, бо он третий день ходит, як в воду опущенный. Развертаемся! У кого патронов нет - хай берет у Нечипорука, он у нас вроде цейхгауза стал. Гранаты - у новобранцев есть штуки четыре, може, сработают. Погуляем! Пулемет справныnbsp;й, две ленты еще есть. А переставить на бричку - долго ли умеючи? Ну трошки трусит, так попасть можно.
   Самый паскудный бой - то ночной, да когда враг не сопит в две дырки, а посты крепкие выставил. Спасибочки Палию за тот приказ свистнутый, он контру добре взбаламутил. Посты утроенные, солдаты трезвые, пули у них меткие. И отступать - некуда. И белым отступать - некуда, не один Палий обозы грабит, много мелких атаманов по степи гуляет. Даже про Вужика поговаривают. Тот чи не тот?
   Тихо. Небо черное, земля черная, и лед на лужах черный, и кровь на земле черная. Да уже в двери колотят, да в окнах огонечки малые светятся. Палий деловито стаскивал с убитого сапоги. Развелось тут контры! Борщу не жрут, жинку лапают, дочку матюкаться навчили, кошку сапогом пнули, курей пожрали, стенку своими мозгами заляпали. Теперь заново белить надо. И для вил нужно черенок выстругать. Корову тоже увели, падлюки. А кролики - живы и злобно хрумкают сеном в загородке. От их благородия осталась кобыла чалой масти, сапоги и двадцать деникинских рублей. Такие вот дела. А всяким там гадалкам с куриными яйцами неплохо бы огня под стриху, шоб не дурили.
  А вот теперь можно и о приказе поговорить, о том самом, будь он неладен! У белых теперь в командирах Романовский ходит, силы к Катеринославу стягивает, и сам далеко не дурак, атаку не возглавит. Не покойный Врангель, конечно, но залить сала за шкуру тоже может. Прогрессор меланхолично закусил огурцом. Похоже, штурм Перекопа будет совсем не таким. Но хорошо ли это? И огурцы слишком жгучие, на трезвую голову невкусные.
  Палий борщом давится, а слушает внимательно, на поезд их благородия не купятся, то краснопузых можно так надурить. В лоб штурмовать - нема дурных, значит, нужно не дать организовать оборону. И железная дорога шось работает слишком хорошо. Панцерник на самом деле - дуже нежная машинерия. Чуть не так рельсы - а шо то гепнуло под откос? И свежевать продотрядовцев в погонах, экспедиционные отряды, тупым ножиком.
  
  Бричка тряслась по слегка подмерзшему шляху, с неба сыпалась крупа, а не выспавшийся прогрессор зевал и думал. Что может устроить этот Романовский и кто он вообще такой? И куда делась Никифорова? С лета не слышно, бои под Одессой были - и пропал человек, как провалился. Но ведь и в газетах ничего нет! Ни в анархистских, ни в большевицких, ни в добровольческих - ни словечка. Но лучше думать про политику, чем уточнять у Палия, какие именно младенцы плачут ночью на улице. Особенно если жена Палия говорит, что на хуторе живут четыре семьи, вместе с ними, и грудных детей там нет. И Крысюк тоже плач слышал, так что это не глюки.
  О, это еще кто? Серая кобыла, перекошенный всадник в драном бушлате - Штокман прибыл, самокатчик наш недобитый, в разведку ездил. Весь налет на обоз пропустил. Теперь ему будет кому рассказывать, как он еще в начале царской войны упал с мотоциклом. И удачно так упал - полтора года кости срастались, а потом и комиссовали Штокмана на все четыре стороны. А он себе добрался домой и занялся антиправительственной агитацией - прокламации всякие прятал, динамит варил, и не попался ни разу. И разведчик из него прекрасный - прихромает на базар, поторгует всяким мелким барахлом: пуговицы, ленточки, пряжки, галуна обрезки, и что-то обязательно узнает. Уже командиру докладывает. Похоже, нас ждет веселый вечер.
   И новости действительно были не самые радужные - белые крепко взялись за усмирение бунтовщиков, и чуть не вышибли этого, вашего, который командир, из Бердянска. Еще Штокман слышал краем уха, что где-то там у краснюков завелись волки, которые едят только коммунистов. От последней новости Глина так смеялся, что чуть не свалился с лошади. Прогрессор хмыкнул. А не в Тамбове ли такие волки живут? Уже хорошая новость, если это действительно так. Крысюк только плечами пожал, мол, где те волки, а где той Катеринослав. Кожина б сюда, его полк любую оборону выкосит. Да только его хлопцы большей частью где-то чи под Черниговом, чи под Луцком.
  
   Ладно, сами справимся, не хуже буржуев бьем по роже. Крысюк потряс почти пустым кисетом, может, хоть на самокрутку хватит. Спичка загорелась со второго раза и пулеметчик привычно затянулся местной дрянной махоркой. И де ж та клятая Малиновка? Листопад на дворе, Усте уже и пора бы. Может, хоть на этот раз придется искать колыску, а не шесть досочек. Или хоть на могилу сходить, цветочков принести. Братиков, правда, сейчас нет, а Устя их любит.
   От чего так? Хотел шмат земли, хату, выводок детей - и ничерта из этого нет. Земля бурьяном поросла, хата сгорела, мабуть, а двох детей уже давно хробачки поели. Як сглазил кто. А тогда ж так хорошо было - и царя уже нет, и земли шматок хороший отхватил, и корову панскую, породистую, себе забрал, и хату поремонтировал, крышу починил, окна застеклил, и тесть не против был, особенно когда послушал, як Крысюк на офицерах погоны резал, вместо сорванных, чтоб господам не так обидно было, когда их к стенке ставят.
   К тачанке неторопливо подъехал Глина, красуясь трофейным льюисом. Чи мы ручного пулемета не видели? А верхом с него стрелять - то можно, только сложно. Вдруг коняка понесет или из седла выскочить не успеешь? Контрики тогда порадуются. На дугу повертаем чи на оглоблю едем? А то Ременюк так задумался, шо мы аж стали, знать бы еще, над чем. На дугу? Вправо? Ну наконец-то, а то по такой погоде максимка замерзнуть может. А если там нет белых, то будет гулянка, вареники со сметаной и немецкий самогон из груш. Крысюк облизнулся в предвкушении.
  
   Прогрессор искоса глянул на товарища, поправил трофейную шапку. Если мы едем в Малиновку, то расслабляться рановато. Мало ли кто там квартирует. Если Макридис, это одно, он свой человек, а если кто-то автономный, из кукурузной армии? Еще слышно про Дегтяренко, который изначально был красным, а потом перешел к белым, но методов ведения войны не изменил - как не давал пощады никому, так и не дает, и у него в подчинении - сотня конных, которые могут основательно подпортить нам шкуру. А в Катеринослав, по слухам, французский танк завезли. Красиво будет гореть.
  
   Ночью звезды в степи хорошо видно - мороз под кожух забирается, грызет ледяными зубами, кони бредут медленно, головы опустили, всадники в седлах скорчились, погоду клянут. Снега нет, земля промерзла - каюк озимым, голодно весной будет. Да не всем дожить до той весны. Разведка в Малиновку сунулась - из трех один вернулся, и тот до вечера не дотянул, у Дегтяренка стрелки меткие, винтовки американские.
   Сташевский доплелся до тачанки, нагло влез в обшарпанное нутро экснутой заседательской брички. Возможно, какому-нибудь мелкому чиновнику было удобно трястись в ней по пыльным шляхам, но слабенькие рессоры доводили пулеметную команду до молчаливой люти. На малюсенькой ямке так скачет, что язык можно ненароком откусить. А в бою бричку испытать пока не вышло - беляков на том хуторе закидали гранатами и постреляли из винтовок. Поэтому Крысюк и сидел, как на иголках, поминутно прикидывая вероятность промаха по господчикам, если кони пойдут рысью. Про галоп или намет было страшно даже вспоминать.
   Ременюк недовольно матюкнулся. И так едем, як на похороны, так еще и лазят тут всякие докторишки. От не вовремя рессора поломалась. Сташевский умостился на жестком днище, сел, скрестив ноги.
- Голову бы ему оторвать.
- Кому - ему? - выпалил прогрессор.
Стaшевский вместо ответа показал на обоз. Кажется, Грач все-таки скрутил патефон. Чего и следовало ожидать, жалобная пластинка надоела даже сентиментальной пассии Ременюка. Интересно, а когда наш ездовой наберется храбрости и все-таки сделает ей предложение?
   Но до рассвета было слишком далеко, табак закончился, а Палий куда-то умотал еще днем. Где ж его черти носят? А волчий вой хорошо слышно, серые паскуды тоже ночью не спят, лазят по хуторам, собак жрут и овец рвут. Может, они и нашего командира схарчили? Обидная смерть получается. Только вот по степи Дегтяренко носится, он любого зверя хуже, он пленных не берет. Лучше уже волки.
   Прогрессор нервно огляделся по сторонам. Есть ничтожная вероятность того, что Палий не раскололся на допросе. Одна сотая процента. Скоро придут гости, оставят от нас кости. Как-то так, если верить дядьку Федоту. А умирать не хочется, дома надо огород копать, молотилку чинить, самогон гнать из буряков. Лось улыбнулся в воротник, не то своим полузабытым мечтам, не то тому, которым он стал, стрелянному-битому, чубатому и злому повстанцу. Интересно, как там тесть с тещей поживают? Не спалили ли им какие-нибудь недоумки хату?
   Из темноты выдвинулось что-то большое и черное и фыркнуло над ухом. Лось одной рукой выдрал наган, другой выудил из-под воротника свои очки на цепочке. Лошадь. Вернее, всадник. Вернее, Палий.
- Атаковать надо.
Крысюк молча покрутил пальцем у виска.
Так они нас просто порубают, доженут и порубают. Атаки не ждут.
- Сколько их?
- Человек двести, може, чуть больше.
- А нас - чуть меньше сорока. И две пулеметные ленты.
- Гнат, ты под Дибривкой был. Сколько немцев было?
- Ну, сотни три. Только ж это немцы были.
- У тебя две ленты, у Глины диск, у хлопцев гранаты и бутылки. Атаковать надо.
- Хоть погреемся, - пробурчал Сташевский.
- У них тачанка есть, рессорная, лакированная, в розовый цветочек! На ней Дегтяренко ездит, это его личный транспорт, а пулемет там французский.
   Повстанческий отряд подкрадывался к Малиновке медленно и осторожно. Главное - тихо и быстро снять часовых, а потом ударить со всей силы, чтоб превосходящие числом враги не опомнились.
   Пулемет не подвел. И Ременюк не подвел - просто остановил бричку на хорошо простреливаемом участке возле ухоженного кладбища. Видать, алгебра ему хорошо мозги развила. Прикрывайте себе с левого фланга и нас с ними не попутайте в темноте. А Палий со своими парубками уже врубился в людей Дегтяренка, надеясь на внезапность и верную пропорцию керосина со скипидаром. Человек пули не испугается, от сабли увернется, а огня все боятся. Сколько ж они тех бутылок наделали? Уже где-то горит ясным пламенем, вот людям зимой радости будет...
   На сколько двух лент хватит? И где ж той клятый Глина? Дегтяренко сдаваться не собирается, он горлорез тот еще, на пощаду не надеется. А, шоб тебя! - ленту в максимке заклинило. Твою ж мать .....! Лось дернул ленту сначала влево, потом вправо. Вчера ж все работало! Крысюк цапнул карабин, поводил стволом, выцеливая подходящую мишень. Хоть двоих уложу. Ременюк вытащил из кармана штанов лимонку и критически ее оглядел - своим под ноги кидать или контрикам? Жить ой як хочется, даже уроду. А если опять не рванет?
   Лента встала на место. Крысюк швырнул карабин на днище, припал к гашеткам, скалясь во все зубы. Лось обрадовано икнул и ухватился за треклятый кусок тряпки. Неминуемая смерть откладывалась. Минут на пять или даже на десять. Если Палий не прорвет им фланг, то нас всех будут жарить черти на большой сковороде, в сливочном масле. И, если выберемся - перевыберем командира к такой матери! Надо Нечипорука, он сначала три дня думает, а потом что-то делает. Нет, повелись на длинную шаблюку и трезвый образ жизни. Надо бы у него спросить, с какой стати он не пьет, Палий ведь не сектант, не больной.
   Строй рассыпалcя, Дегтяренко или решил обойти с фланга, или понял, что переться на пулемет - это дурость и самоубийство. Из-за могил выскочил Глина, закопченный , злой як черт и с льюисом в руках. Ременюк рванул наган из кобуры.
- Тикаем чи шо?
- Выдвигаемся до кирхи, ото де горит.
Прогрессор фыркнул. Отличился наш командир, ой отличился.
  
   Светало. Могильщик Шульц задумчиво ходил по майдану и прикидывал в уме, где ж их всех хоронить и не сползет ли кладбище в реку. Пастор Тиммель ходил вокруг кирхи в недоумении: она была старой и там водился шашель, а если построить новую кирху, то туда можно купить настоящий орган! Но очередные нахлебники ему тоже не нравились - это же какими злыми надо быть, чтобы победить при численном превосходстве врага. И отличались они от людей Дегтяренко, по мнению пастора, только еще более неопрятным внешним видом.
   Прогрессор чистил кобылу в сарае и размышлял о многом. Вот зачем так напиваться с утра? Нет, понятно, что прибавление в семействе - это большая радость, особенно Крысюку. Но четверть немецкой самогонки за один раз? Мало нам девяти убитых, почти всех раненых, так еще и пулеметчик никакой. А Глину контузило, легко отделался, но стрелять тоже не в состоянии. Палий в технике сложней косы не разбирается, ему пулемет доверять опасно. А Нечипорук уже на том свете, что весьма некстати.
   И вообще, а где наш командир? Его там случайно не хоронят? На поминки Лось ходить не любил, особенно на здешние. А вопли из хаты, занятой под госпиталь, доказывали то, что наркоз давать нечем. Или никак. Интересно, что надо делать с человеком, чтоб он орал не хуже того жареного ревкомовца? Пойти посмотреть, что ли? Но место у окошка было плотно занято молодым поколением. Сташевский не задернул занавеску и можно было рассмотреть, что он делает. Ногу кому-то отрезает, вернее, ампутирует. А Палий этого кого-то держит. Палий резко поднял голову и глянул в окно так, что зрители предпочли разбежаться по своим делам.
   А дел у прогрессора хватало - найти Ременюка и дать ему по шее, потому что с какой стати заряжающий должен чистить всех четырех лошадей и копыта им осматривать? Это обязанности ездового. Ну и заодно посмотреть на немецкую колонию, может у них еще есть свежие лошади или волы, потому что на наш вымотанный гужевой транспорт уже страшно смотреть. Или хоть позавтракать, потому что последний раз Лось ел вчерашним утром. И еще нужно где-то найти патронов.
   Колония выглядела весьма потрепанно, и полусгоревшая кирха шарма не добавляла. Пустая улица, поломанные заборы и тыны, голая черешня, с ветки которой свисает петля. Макридис, золотопогонники, повстанцы, Дегтяренко и опять повстанцы изрядно пощипали местных, а о смене коней или волов можно было только мечтать - и забрали, и сожрали. А Ременюк рванул домой, вдруг и ему хату спалили? Макридис ведь от белых не ушел, положили его банду, до последнего человека. Ага, вот и обещанная тачанка в розовый цветочек, на задке нарисован. Один, но большой и красивый. И Крысюк пулемет прикручивает и глядит недобро .Как бы у него спросить, кто родился и как назвали? Прогрессор хорошо помнил великий семейный скандал по поводу того, как назвать младшую сестру, а тут как раз мода на новые, революционные имена, Баррикада, например. Или Экспроприация. Крысюк закрутил винт, положил отвертку к остальным инструментам и зашарил по карманам.
- Шо стал? Иди запрягай, - Крысюк зевнул, - а то малого хрен дочекаешся.
- Иду, иду, - прогрессор пнул колесо новой тачанки, - как семейство поживает?
- Устя зла, як продотрядовец, малая постоянно хочет есть, а пастора я убью. От думать же надо!
- И как назвали? - прогрессор представил себе паспорт с ФИО 'Брунгильда Игнатьевна Крысюк' и чудом не рассмеялся.
- Настей.
Прогрессор только зубами клацнул. Чем имя плохое?
   Но были вопросы и поважнее - надолго ли хватит патронов и как там с пулеметными лентами? Та, которая перекосилась, и так в трех местах зашитая. Нужно искать новую ткань, кроить и шить. А жене Глины не до этого сейчас, а сам прогрессор умел только пуговицы пришивать, навощенной ниткой, как покойная бабушка научила. А Палию сейчас не до этого, он с местными торгуется за фураж, как проклятый. У самих денег негусто, а колонисты прижимистые, лишнего отдавать не желают.
  
  
   Глава восьмая
   Гей, не дивуйтесь, добрi§ люди, Що на Вкра§нi повстало... (с) народна пiсня
  
   Идет отряд повстанческий по степи, кони голодные еле ноги волочат. Далеко до Катеринослава, да и не взять его с налета. Да и надо ли тот город брать? Слишком просто получится, а самая лучшая ловушка - самая простая, как глубокая яма с заостренными кольями по дороге на водопой. Ох, умоемся юшкой под тем городом, даже малому хлопчику понятно.Только еще понятно, что нужно взять тот город, там же узел железнодорожный, можно панычам такой саботаж устроить, что все анархисты со всего света обзавидуются. Подкрепления, правда - кот наплакал, аж два человека - Шульга и Заболотный. Оба злые - словами не передать, а Заболотный еще и с костылем ходит, железным, заточенным. Палий сидит в обозе и прикидывается грузом, потому что такого командира, как он - убить мало! Понабирал - сопляков, пулеметчика - в авангард сунул, фуража купил - с гулькин нос, амуниции - а вот амуниции хватает. Твое счастье, семибатьков сын, живи пока.
   А это еще кто? Разведка докладывает, что тут якись заразы крутятся, конных сотня, знаков различия не видать, флагов тоже нет. От же ж молодежь пошла! Если ничего нет, это или кукурузная армия, или местные, вроде Черноуса. Лучше б Черноус, потому что от кукурузной армии помощи никакой сейчас, они любят летом воевать - налетели на обоз или фуражиров - и до дому, до хаты. А Черноус на захват крупного города давно облизывался, впереди всех побежит.
   Так и есть - кому - голодать и мерзнуть, а кому - сидеть в теплой хате и есть борщ с мясом. Жалко людям отдых портить, а надо! И Ременюк скромно примостился в уголке, миску куском хлеба вымакивает. От же ж шибайголова, нигде не пропадет. А отдых у них после хитрой диверсии на железной дороге - чуть-чуть раскопали, пару костылей в нужных местах вышибли - и под поездом полотно расползается в стороны и никто никуда не едет. Умный у Черноуса зять, ничего не скажешь, не зря на машиниста учился.
  
   А Палий стоит возле сарая и о чем-то разговаривает с хозяином, забыв про хозяйскую колбасу. Подозрительно, ой подозрительно. Трактор у него в сарае, что ли? Прогрессор с сожалением отставил в сторону миску со шкварками и решил посмотреть сам. Это ж надо - мотоцикл! Красивый, черный, с хромированным рулем. 'Wanderer' на раме написано. И совершенно нерабочий. Бензина нет, и в двигателе цилиндр разбит. И не продается. Нет в жизни счастья, что тут говорить. Лось утешался тем, что хороший велосипед может выдать те же сорок километров в час, а Палий только бензобак погладил и люто позавидовал немцам.
   Крысюк яростно торговался с какой-то теткой в черкеске. Ну не может живой петух, да еще и такой щупленький, стоить двадцать пять рублей! Куры нестись и сами умеют! Гребень драный, глаза дурные, шпоры - як в офицера, та й масти серой, як пацюк. Нашо мне такое в хозяйстве? Петушиные бои невыгодные, этот убивец сразу противника заклюет, а бить будут меня. И за двадцать не возьму, с него даже юшки не сваришь, одни перья и клюв. Я в Катеринославе на базаре за пять карбованцев породистого куплю, белого, американского.
  
   Из хаты уже выходили Шульга, Черноус и Ременюк. Ременюк запихивался коржиком. Командиры пытались вспомнить, с кем им надо идти на соединение - такая фамилия, кого в солдаты берут. Москаленко? Солдатенко?
- Удовиченко, - встрял в разговор Ременюк.
- Точно, - Шульга выудил из кармана кисет, - Трохим Удовиченко.
Вот и проверим, так ли хорош молодой генерал Романовский. Вот и тряхнем господчиков в визиточках.
   Золотопогонников - как грязи, станцию Синельниково брать с налета не выйдет, там уже кто-то висит, не то начальник станции, не то разведчик махновский, неудачливый. Основных сил пока не видно, ну не умеет Удовиченко летать. Только и радости, что в белогвардейской газете написано про подлую и беспрецедентную бомбежку города непонятным авиатором на ньюпоре. Пролетел, скинул две бомбы на склад с амуницией - ищи-свищи. Красные сейчас глубоко увязли в России, им не до этого, значит, либо петлюровцы- галичане, которые отхватили солидный шмат австрийских аэропланов, либо свой, повстанческий пилот завелся. Две сотни повстанцев, три пулемета. nbsp;
&
&
&
- Голову бы ему оторвать.
- Кому - ему? - выпалил прогрессор.
Стaшевский вместо ответа показал на обоз. Кажется, Грач все-таки скрутил патефон. Чего и следовало ожидать, жалобная пластинка надоела даже сентиментальной пассии Ременюка. Интересно, а когда наш ездовой наберется храбрости и все-таки сделает ей предложение?
&
&
&
- Атаковать надо.
Крысюк молча покрутил пальцем у виска.
Так они нас просто порубают, дож
- Сколько их?
- Человек двести, може, чуть больше.
- А нас - чуть меньше сорока. И две пулеметные ленты.
- Гнат, ты под Дибривкой был. Сколько немцев было?
- Ну, сотни три. Только ж это немцы были.
- У тебя две ленты, у Глины диск, у хлопцев гранаты и бутылки. Атаковать надо.
- Хоть погреемся, - пробурчал Сташевский.
- У них тачанка есть, рессорная, лакированная, в розовый цветочек! На ней Дегтяренко ездит, это его личный транспорт, а пулемет там французский.
&
&
&
&
&
- Тикаем чи шо?
- Выдвигаемся до кирхи, ото де горит.
Прогрессор фыркнул. Отличился наш командир, ой отличился.
&
&
&
&
&
&
- Шо стал? Иди запрягай, - Крысюк зевнул, - а то малого хрен дочекаешся.
- Иду, иду, - прогрессор пнул колесо новой тачанки, - как семейство поживает?
- Устя зла, як продотрядовец, малая постоянно хочет есть, а пастора я убью. От думать же надо!
- И как назвали? - прогрессор представил себе паспорт с ФИО 'Брунгильда Игнатьевна Крысюк' и чудом не рассмеялся.
- Настей.
Прогрессор только зубами клацнул. Чем имя плохое?
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
- Удовиченко, - встрял в разговор Ременюк.
- Точно, - Шульга выудил из кармана кисет, - Трохим Удовиченко.
Вот и проверим, так ли хорош молодой генерал Романовский. Вот и тряхнем господчиков в визиточках.
&
   От атамана Ткача подмога небольшая - десятка три черноморцев, пехота битая-перебитая, только и радости, что с 'Ростислава' и 'Синопа'. Знатно Ткач по окрестностям порезвился, роту солдат уложил, пока другие пути курочили. Только не дорога ли такая удаль, что с того боя половина в землю легла? Атаман только зубы скалит, его в царскую войну на подводную лодку 'Тюлень' определили, он с тех пор страх потерял на всю оставшуюся жизнь. И брал к себе таких же, шалых, отчаянных, лютых, як ветер зимой.
   Когда та разведка вернется? На станцию Нечипориха пошла, за хлопцами Палий понесся, на две стороны выслали, як положено. Пропустят ли панычи рябую молодицу, которая невинно торгует молоком? Нормальным молоком, без крысиной отравы, ради заработка. И обстановку разглядит. Черноус на нее не нарадуется, даже из личных трофеев отрез шелка подарил, всем соседкам на зависть, и особенно своей же законной жене.
  
   Прогрессор машинально гладил пулеметный ствол и глядел на степь. Что, если Удовиченко здесь в принципе быть не может, если приказ - ложный? Тогда нас просто изрубят в грязь. Среди хлопцев ходили слухи, что Романовский махновцев и петлюровцев в плен не берет, а сразу в Могилев отправляет. И слухи были небеспочвенными. Обиделся любимчик ныне покойного Деникина на РПАУ(м) , от всего сердца обиделся, за тот тын возле штаба, за диверсию в Корниловском полку, за четвертованных офицеров. И горели от той обиды хаты да лежали у стен расстрелянные.
   Лось поежился. Не хотелось бы принести экснутую добычу на пепелище вместо хаты тестя. А шансов уцелеть у сельского дьяка, при захвате села золотопогонниками, было мало. Тем боле их благородия успешно научились у товарищей тактическому приему расстрела заложников. В этом случае - они просто идеальная мишень. Вот Палию хорошо, он домой заглянул, теперь спокоен. И Крысюк тоже ходит с довольной физиономией. А самому ехать к жене - страшно.
   От Черноуса кто-то бежит. Разведка вернулась или что похуже? Только б с фланга не обошли, да еще и погодка - метель в рожу, все очки залепило. Старые знакомые пожаловали - девица Зеленцова. Черноус, на зависть всем остальным мелким атаманам отсюда и досюда, печатал свои приказы через личную пишбарышню. Зеленцова обзавелась черным, блестящим, хромированным ремингтоном, а также неиссякаемым запасом печатных лент к своему американскому агрегату. Где атаман все это взял - оставалось загадкой. Но экипировка экс-юнкера значительно улучшилась с прошлого раза - кожух вместо пальто, новые валенки, шапка фасона 'монгольская с хвостом'.
   Ременюк тоскливо глянул на Зеленцову. В последнее время с ездовым творилось что-то странное, сидел себе в свободную минуту над тетрадкой и даже не заговаривал с местным населением. Тетрадка была весьма вместительной, девяносто листов в клеточку, золотой обрез, коленкоровый черный переплет, в такой хорошо стихи писать, а не решать прозаические квадратные уравнения. Но молодой анархист был слишком циничен для поэтических упражнений и совершенно не обладал музыкальным слухом.
   Зеленцова убедилась, что командира здесь нет, раздраженно тряхнула головой, рыжий хвост на шапке тоже мотнулся из стороны в сторону, будто заметая след, и удалилась. Уже хорошо, значит - ничего срочного.
  
   Крысюк вернулся от колодца с пустым ведром в руках и мечтательным выражением лица. Мечтал он о шелковой комбинации персикового цвета. Устя такую попросила приказным тоном. Интересно, большой ли в Катеринославе магазин готового платья? И много ли у беляков войска? И хватит ли динамиту, чтоб подорвать ту тюрму на веки вечные? Повстанец тоже глянул на степь - кто-то едет, Ткач несется, его красный ментик за версту видно. Контра зашевелилась, чи шо? Крысюк прицепил ведро на место, под тачанку, еще раз полюбовался на старательно заклепанную кузнецом дыру в нем и влез за пулемет сам.
   Шульга медленно подъехал к тачанке, наполовину вытащил карабин из седельной кобуры. nbsp;
&
&
- Голову бы ему оторвать.
- Кому - ему? - выпалил прогрессор.
Стaшевский вместо ответа показал на обоз. Кажется, Грач все-таки скрутил патефон. Чего и следовало ожидать, жалобная пластинка надоела даже сентиментальной пассии Ременюка. Интересно, а когда нзда. га пулю не словить или там штык в кишочки. Быстрей бы уже взяли, тут кое-кто не завтракал.
   Над депо лениво трепыхался черный флаг, а Заболотный, с улыбкой в сорок восемь зубов, кроил из трофейного знамени себе портянки. Крысюк занимался непонятно чем - с трофейной фуражкой в руке подходил то к одному, то к другому повстанцу. Из депо доносились женские рыдания. Возле окопов уже начали торговлю бабки с горячей картошкой. Крысюк подошел к тачанке, сунул второму номеру под нос фуражку, где уже лежало примерно сорок деникинских рублей, золотой червонец и пять карбованцев.
- Это на похороны? - Лось выудил кисет из-за пазухи, но расставаться со своей долей добычи не спешил.
- Это вдове Нечипорука, она тут телефонисткой работает.
Прогрессор вытащил из кисета серьги - жена обойдется, а у телефонистки - двое сыновей.
  
   Крысюк уважительно хмыкнул и направился к лихорадочно бегающему по полю боя Шульге. Командир бегал в поисках своего валенка на правую ногу. Если он не застрял в стремени, то куда ж он делся? Уцелевшие люди Ткача стояли на рельсах, курили и невозмутимо наблюдали за всем происходящим, а самого Ткача не было. И теперь оставалось тольnbsp; Золотопогонников - как грязи, станцию Синельниково брать с налета не выйдет, там уже кто-то висит, не то начальник станции, не то разведчик махновский, неудачливый. Основных сил пока не видно, ну не умеет Удовиченко летать. Только и радости, что в белогвардейской газете написано про подлую и беспрецедентную бомбежку города непонятным авиатором на ньюпоре. Пролетел, скинул две бомбы на склад с амуницией - ищи-свищи. Красные сейчас глубоко увязли в России, им не до этого, значит, либо петлюровцы- галичане, которые отхватили солидный шмат австрийских аэропланов, либо свой, повстанческий пилот завелся. Две сотни повстанцев, три пулемета.
ко ждать, чьи подкрепления успеют раньше, потому что Палия не видно, второй день не видно.
   Черноус даже тnbsp; Прапорщика Максимова передернуло. Тот самый, который так правдоподобно полетел с седла на землю. И улыбочка у него - волк добрее скалится. nbsp;
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
- Де брал, там вже нема.
- Ты музей ограбил?
- В дурня выграв, у Клименка, а тот у какого-то помещика забрал, а помещик был шляхетского роду.
- Интересно,- Сташевский подошел еще на пару шагов, пригляделся к длинному клинку,- и как Клименко теперь будет?
- Ты его видел? Три нагана, десять гранат и кортик. Куда ему ту саблю цеплять, на задницу?
- А свою старую куда дел?
- От же ж пристал, як репях до хвоста. Обознику отдал. Я в твои докторские дела не лезу, и ты до меня
&
&
&
&
&
&
&
  Черноус даже тnbsp; Прапорщика Максимова передернуло. Тот самый, который так правдоподобно полетел с седла на землю. И улыбочка у него - волк добрее скалится. nbsp;
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
- Де брал, там вже нема.
- Ты музей ограбил?
- В дурня выграв, у Клименка, а тот у какого-то помещика забрал, а помещик был шляхетского роду.
- Интересно,- Сташевский подошел еще на пару шагов, пригляделся к длинному клинку,- и как Клименко теперь будет?
- Ты его видел? Три нагана, десять гранат и кортик. Куда ему ту саблю цеплять, на задницу?
- А свою старую куда дел?
- От же ж пристал, як репях до хвоста. Обознику отдал. Я в твои докторские дела не лезу, и ты до меня
&
&
&
&
&
&
&
- Нужен, нужен. На нем хлеб хорошо вырастет, - Глина поправил свою фуражку.
Прапорщик оскорблено фыркнул.
- Надумал? А то на кутни зубы засмеешься.
- Надумал. Я не верю идеалистической картине сочинений Кропоткина.
Глина расплылся в восторженной улыбке и нежно нажал на спусковой крючок нагана. Бывший прапорщик Максимов шмякнулся на землю, булькая простреленным горлом.
- Тоже мне, белый рыцарь,- Палий с большим опытом обшарил труп,- даже галуна приличного нет.
- А ты шо, хотел чтоб на нем и одежа нова, и тебе по росту, и всюду еще аксельбанты?
- Аксельбанты - это дело, жинке нечем помидоры подвязывать.
Глина фыркнул. Пополнение пришло весьма неплохое, битые и тертые фронтовики, хорошо знающие местность. Теперь неплохо бы присмалить перышки тем красавцам, шо в соседнем селе виселицу построили. Скоро стемнеет, они еще не узнали про налет, да и командиру легче станет, бо он третий день ходит, як в воду опущенный. Развертаемся! У кого патронов нет - хай берет у Нечипорука, он у нас вроде цейхгауза стал. Гранаты - у новобранцев есть штуки четыре, може, сработают. Погуляем! Пулемет справныnbsp;й, две ленты еще есть. А переставить на бричку - долго ли умеючи? Ну трошки трусит, так попасть можно.
рофеям не рад, на матросов волком смотрит. Ткач пленных в ряд выстроил, думает. Хоть выкуп за них назначай, недоносков сопливых. Гаденыши-юнкереныши. Были б на станции солдаты поопытней - удержали бы золотопогонники станцию, а так сопляки выставили слабые тылы и прозевали повстанческую пехоту. Кто ж вас послал, вышкварки? Для чего? Кто ж вас так воевать учил?
   Стрелять уже выучили, а думать - еще нет, и хорошо вы стреляли, много моих чертей полосатых уложили. Только вы ж погоны не сорвете, офицерские сынки. За честь держитесь, а жизни и не видели. Самогонки не пили, девок не тискали, одну шагистику учили. Ваши командиры попрятались, как ховрашки, бросили вас затыкать дыры в обороне, воронью на обед, собакам на ужин. И смерть у вас будет не геройская, а як у всех.
   Шульга уже нашел валенок и рассматривал пленных с умеренным интересом. По ним одной очереди хватит. И обмундирование не очень, один вообще в штиблетах стоит. Снег, холодина, а офицерик стоит в замшевых белых штиблетах. Ничего, на том свете погреешься. Так, это еще шо за один? Гимназист пятого класса с велодогом в кармане? Заболотный, бери его себе. Я не большевик, детей не убиваю. А с вами, панове контрики, Гнат поговорит.
  
   Повстанцы делили трофейное обмундирование, а расстрельная команда из Крысюка и Маляренко теперь пыталась закопать чересчур верных присяге офицеров. А закопать надо было глубоко, а то местные уже говорят, что по ночам волки к хатам подходят. Маляренко успел отобрать себе замшевые штиблеты и неплохую шинель у другого офицера. Крысюк заполучил серебряные часы с треснутым стеклом и порванной цепочкой. Ничего, в Катеринославе починят.
   Прогрессор уже привычно выискивал и себе что-то нужное в хозяйстве. Жалости к убитым он уже не испытывал. Они свой выбор давно сделали. А трофеи были не очень - завшивленные гимнастерки и кальсоны. Тьху на вас, как говорит Палий. И Шульга сказал, что такие гимнастерки старые, их еще в японскую войну носили, а потом стали шить зеленые. Что б это значило? Но сейчас есть время поговорить с Крысюком о женских именах, он себе как раз перекур устроил.
- И чем тебе Настя не понравилась? Нормальное имя, в святцах есть.
Крысюк тяжело вздохнул.
- Тебе какое дело?
Лось пожал плечами.
- А такое, что я тоже женатый человек. И мне интересно, что не так с красивым женским именем. Вдруг дочка родится?
- Задражнят. Швидка Настя.
- А что плохого? Ну, бегает Настя хорошо.
Маляренко прыснул и пояснил, что 'швидка Настя' - это попросту понос.
   Люди Черноуса уже нашли самогонку и кто-то даже решил спеть про Марусю, хоть и не помнил все куплеты. Черноморцы тоже угостились, но бдительности не потеряли. Шульга уже погнал кого-то на разведку, сало жрать и в карты грать успеем, а сейчас надо ждать. Жители потихоньку выглядывали на улицу и не удивлялись очередной смене власти. Не грабят - и то хлеб.
   Дезертир Игнатьев на улицу выходить не стал. Хватит! Попили моей кровушки. У меня тут мягкая постель, толстомясая бабенка и соленый арбуз под самогон. И вообще - обходчик я, вагоны и пути проверяю. А не взрываю, как некоторые вояки. Двое этих паливод уже сидят у меня в хате и жрут мои припасы.
  
   Лось доел картошку и глянул на подоконник, где лежала раскрытая тетрадка Ременюка. Вот и шанс посмотреть, что он там пишет. На белых страницах в клеточку были вовсе неnbsp; уравнения. Скошенными вправо, угловатыми буквами, по нескольку раз в каждой строчке была написана фраза 'кохаю Марину'. Кто ж эта Марина, которой лихой боец и убийца не может сказать про свои чувства? Шесть страниц этой фразой исписано. Понятно, что Ременюк - не красавец, но, во-первых, он нормальный, во-вторых - живучий, в третьих, шрамы не наследуются. На него уже местные девчата поглядывают, а он и не замечает. Так, дверь пищит, надо поворачиваться к миске, а то еще страдающий влюбленный увидит и обидится.
   Ременюк стоял в дверях с непроницаемым выражением лица. Слишком непроницаемым. Он все-таки увидел. nbsp;
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
- Голову бы ему оторвать.
- Кому - ему? - выпалил прогрессор.
Стaшевский вместо ответа показал на обоз. Кажется, Грач все-таки скрутил патефон. Чего и следовало ожидать, жалобная пластинка надоела даже сентиментальной пассии Ременюка. Интересно, а когда наш ездовой наберется храбрости и все-таки сделает ей предложение?
&
&
&
- Атаковать надо.
Крысюк молча покрутил пальцем у виска.
Так ало проверить.
Ременюк кивнул.
- Она знает? - прогрессор пошевелил пальцами.
- Знает. И меня ненавидит. Я ж кадетов режу, а она за царя-батюшку, - ездовой тоскливо глянул на стол. Его не утешали даже остатки картошки и щедро налитый хозяйкой самогон.
   За окном вечерело, опять разыгралась метель. Прогрессор некстати вспомнил разные приключенческие книжки, где герои замерзали насмерть. Хоть бы Клименко вернулся быстрей, оnbsp; Сташевский доплелся до тачанки, нагло влез в обшарпанное нутро экснутой заседательской брички. Возможно, какому-нибудь мелкому чиновнику было удобно трястись в ней по пыльным шляхам, но слабенькие рессоры доводили пулеметную команду до молчаливой люти. На малюсенькой ямке так скачет, что язык можно ненароком откусить. А в бою бричку испытать пока не вышло - беляков на том хуторе закидали гранатами и постреляли из винтовок. Поэтому Крысюк и сидел, как на иголках, поминутно прикидывая вероятность промаха по господчикам, если кони пойдут рысью. Про галоп или намет было страшно даже вспоминать.
н и так доброй половине отряда должен денег. А на Палие уже можно ставить крест. Вернее, над, если от него что-то осталось. Да еще и сон такой, неприятно четкий, повешенный свисает с ветки и на плече у него сидит ворона. Или это просто сон на сытое брюхо? Под Перегоновкой ведь победили. Но чей-то пулемет стоял на огуречной грядке и убитый повстанец уткнулся в землю, и муха мыла на его шее лапки.
  
   Палий ждал. Пока те контрики приблизятся на достаточное расстояние. Не хотелось умирать наподобие того хлопца, которого их благородия час назад отправили в штаб Духонина. Как это они его назвали? 'Сволочь самостийная'? Это получается, что здесь шастает Горленко со своей сотней. То добре, он поможет. Только б наган не подвел и их коняка не сбежала. Если б Куцого не застрелили та я в тот яр не полетел, то сидел бы вже у своих та давил бы вошей на печке.
   Всадник приблизился. Из оврага грохнул наган. Вторая пуля досталась второму патрульному. Вороная кобыла всхрапнула, но убегать от упавшего хозяина не стала, розумничка. Палий выскочил из оврага, глянул вокруг и вытащил из кармана морковку. Отак, отак, вкусна морковка, щас шею почешу и верхи сяду. Ты ж меня не скинешь, ты ж меня не брыкнешь, ты ж меня не вкусишь. А теперь и до хаты поедем.
   Горленко мало изменился с прошлого раза, только форма другая стала, вместо латанной на локтях защитной гимнастерки - латанный на локтях синий жупан. А так - стриженый под горшок усатый унтер. Дважды унтер, если Палий запомнил правильно. Сначала разжаловали человека до рядового, а потом случился прорыв фронта и Горленко получил свои погоны обратно. Вот только за что его разжаловали? Но то дело прошлое, а сейчас у него звание повыше стало, аж до сотника дослужился.
- Это еще шо за один? - сотник армии УНР глянул на своих подчиненных с надеждой.
- Каже, шо наш, а пароля не знае, - один из конвоиров ткнул Палия стволом под ребра.
- Та не знаю я вашего пароля, повстанец я, - Палий был дико зол на слишком бдительных часовых.
- Шо повстанец? Против кого повстанец? Давно я большевиков не мордував.
- Я тоже,- Палий вспомнил одного упитанного комиссара и тех ревкомовцев. Ото повеселился тогда! - бо я махновец.
- И шо вы вошкаетесь? Панычи ходят, как у себя дома, моих разведчиков заживо хоронят чи ремни с них режут, а вас и не видно, и не слышно.
- Скоро и почуешь, и побачиш, як Катеринослав захватим. Удовиченко подойдет - и вдарим.
- Та ну? То ж не село, налетом не отделаешься, мы гетьманцев оттуда трое суток выбивали.
- Та оно и видно, - Палий смотрел за собеседника, на полку, на паляницу на полке. Брюхо требовало жрать.
- Пока ваши подойдут, то можно будет провернуть одну штуку в Катеринославе. ОСВАГ подрал наше подполье, но то ж офицеры там сидят, на тех, кто важен, и не подумали.
- То скажите своему хлопцу, пане сотник, шоб он убрал свою винтовку от моей селезенки, я до своих поеду, - Палий так пригрелся в теплой душной хате, что еле стоял на ногах. Лечь бы хоть на минуточку.
- А зможешь? - Горленко чуть успокоился.
  
   Прогрессор страдал. И страдал не духовно, а физически - разболелся зуб, правый верхний зуб мудрости. Полоскание самогоном и жевание церковной свечки не помогли. Заговорить тот зуб, что ли? А как? Хоть иди к Шульге и его проси. Почему-то Лось был уверен, что командир такие вещи умеет.
   В ставке у Шульги было накурено, темно и на лавке мирно храпел Палий с ложкой в кулаке и одном снятом сапоге. Левый сапог по-прежнему был на ноге хозяина.
   Командир не удивился такой просьбе, только хмыкнул. Да, суеверие, да, мракобесие, только вторые сутки ни поесть, ни вздохнуть, и вдобавок чуть дверью последние мозги не вышибли. Веревочка, как и следовало ожидать, порвалась, зуб остался на месте, а местный житель поглядел на сидящего перед своей дверью незнакомого человека и ничего не сказал. А Сташевский зубы рвать не умет, ему по стоматологии 'удовлетворительно' еле-еле поставили, и то - только из уважения к его отцу.
- Имя хоть в святцах есть?
А вот этого прогрессор не знал. Вот почему мама уступила бабушке? Николаев в святцах целых двое, один зимой, второй летом именины празднует, и никаких проблем.
- От турок, - Шульга уже притащил с кухни кружку воды непонятно для чего и теперь смотрел на прогрессора в упор, - ты ще скажи, шо некрещеный.
Прогрессор молчал.
- Правда некрещеный?
Прогрессор очень аккуратно кивнул.
- Десять пачек турецких папирос. И четверть самогона.
Остатки здравого смысла выдали нелицеприятную характеристику командира, но Лось промолчал.
   Шульга ухватил бывшего студента левой рукой за воротник, что-то забормотал, быстро и малопонятно, Лось смог разобрать только 'церква' и 'мрець'. Но боль действительно притихла.
- И не вздумай зажилить, - Шульга отпустил пациента, - а по-хорошему, выдрать зуб нужно.
  
   Но отдыхать долго не пришлось - к станции подходили черные полки Удовиченко и пора было проверять, так ли крепка у белых оборона, как они хвастались в своих газетах. Слишком много по ярам и балкам притаилось повстанцев, слишком часто слетали эшелоны под откос, слишком везло их благородиям.
   Заболотный сидел в тачанке, ел макуху и доводил Крысюка. Куча других тачанок, даже с подушками - нет, обязательно надо хрумкать у меня над ухом. Понятно, что наш контрразведчик полез в авангард, потому что сам из Катеринослава и город хорошо знает. Кто у него там живет? Интересно на его родителей посмотреть будет, вдруг он вправду офицерский сынок? Тогда Ременюк уже не отвертится и отдаст свою зажигалку.
   Не тучи в небе сбиваются, не волки в стаю собираются - подбирается к Катеринославу повстанческое войско. Не малое, не великое - почти три тысячи бойцов. И сотник Горленко вместе с махновцами едет, и ветер играет желто-синим флагом среди черных и красных повстанческих знамен.
  
   От рассвета до рассвета залпы гремели да сабля об саблю щербилась. И крови на мостовой было - коню по бабки. Два раза отступали, два раза врубались люто. А теперь - стихла стрельба, и мирно свисает с библиотеки потрепанный и простреленный флаг.
   А возле флага на крыше библиотеки примостился атаман Ткач и любуется видами взятого города. Хороший город, даже больше родного Фастова. Улицы мощенные, трамвай электрический, телеграф беспроводной, отам даже собор стоит - купола на солнце огнем горят.
  
   Палий, не отвлекаясь на что-либо другое, исполнял свою чистосердечную мечту - методично бил следователя Девясилова головой о стену его кабинета. К своему несчастью, застрелиться невезучий следователь не сумел.
  
   Лось плелся за Маляренко и глядел по сторонам: ну не будет теперь занятий в женской гимназии, не будет. Золотопогонники там штаб устроили, а мы по тому штабу прямой наводкой жахнули. Придется ученицам ходить в мужскую гимназию. Вот кто-то домой пришел, все родственники встречают, только хлопец - в форме петлюровской, а родственники - с пейсами. Чего только не бывает!
   Маляренко свернул в какой-то переулок, вслед за синим вицмундиром на Заболотном. Контрразведчик зашел в какой-то из домов, довольно облезлый особнячок. Повстанцы юркнули за ним.
   Хмм, неплохие креслица с гридеперлевой плюшевой обивкой, круглый столик и атласные розовые шторы до пола, подхваченные витым золотистым шнуром. Прекрасные атласные шторы, гладкие на ощупь. Варваре точно понравится. Такое платье выйдет!
   Заболотный просто стоял и смотрел на сухощавую женщину. Маляренко разглядывал затертый семейный альбом в белом бархатном переплете. Потом резко положил альбом на стол и вышел покурить. Прогрессор, не обращая на это внимания, самозабвенно отцеплял штору с карниза.
   Заболотный молча ушел на кухню. Судя по обрывкам разговора, он кому-то дал деньги на хозяйство.
- Это возмутительно! Если бы мой сын был здесь, вы бы не осмелились так поступить, - заметила сухощавая женщина. Прогрессор тем временем уже скатал шторы в два рулона и теперь прикидывал, как бы это унести.
- Не переживайте так, сейчас в моде ажурные тюлевые занавесочки, - Лось радовался жизни и трофеям. Первая хорошая вещь с прошлой весны досталась.
- А так даже лучше стало, светлее, - Заболотный оглядел гостиную,- деньги я Татьяне дал, пусть на базаре мяса купит.
- Мне не нужны кровавые деньги, полученные за убийство верных сыновей. Мой сын бы никогда не нарушил присяги.
   Контрразведчик развернулся, махнул рукой прогрессору и уже на пороге сказал:
- До побачення, мамо.
- У меня нет сына,- женщина аккуратно закрыла дверь.
   Прогрессор молчал. Может, у нашего контрразведчика был старший брат? Потому что - нормальный же человек! Он даже не пытает никого, он по всяким шифрам спец. И не прячется в обозе, а в первый ряд лезет. И знает много всякого, как начнет рассказывать - даже Шульга слушает.
- Она так з-за занавесок? - Маляренко вправду не понял - на тех фотографиях точно был Заболотный, только маленький. А теперь вырос и отпустил усы, як в козака с картинки 'Я - козак, зовуся - Воля'.
- Она так с семнадцатого, як я домой пришел. Думала, что я пойду воевать и дальше за единую-неделимую, продам волю за погоны.
- А ты шо?
- А я пошел до украинского полка. Знаменосцем. А ведь шел в армию - добровольцем, вольнопером.
Маляренко расхохотался.
- То еще не смешно, она ж и сейчас не знает, что меня из университета отчислили за мазепинскую пропаганду и я потому и пошел добровольцем. В тот же день.
   Прогрессор фыркнул.
- О, ще один. Нашо тебе шторы? На галифе?
- Жене на платье. Ей пойдет такой цвет.
- С тебя червонец. А еще с городу. Ладно б Палий или там твой дружок одноглазый у двух старых женщин украл.
- Червонец?
- Червонец. Тюль еще найти надо, обшить, прицепить.
   Вечерело. Прогрессор с тяжелым сердцем брел по незнакомому городу - зуб выдрали, за карбованец, папиросы турецкие, будь они неладны, еле нашел. И Крысюка не видно. Еще с первого штурма города пропал куда-то. А тот убитый на днепровском льду? Черная кожанка и солдатские штаны. И ничком лежит, не перевернул его никто. Крысок вроде бы ленты сбросил, когда к мосту прорвались. Еще тогда, утром. Или в госпитале сначала поспрашивать?
   Шульга, по своей привычке, чистил льюис на чужой скатерти и о чем-то разговаривал с петлюровским сотником. Хозяин дома, тихий старичок, с ужасом прислушивался к разговору. В углу на диване, примостилась Марьяна. На этот раз - без пулемета.
- И шо с теми заложниками? - Шульга махнул прогрессору, мол, тащи самогон сюда.
- Старики та гимназисты. Невоеннообязанные. Сорок трупов, в два штабеля. И смердело в том подвале, як на бойне. Я не первый год воюю, но такого не видел.
- Як Киев взяли, то там тоже потом люди в чека ходили, своих шукали. Был там такой Саенко, любил театр устраивать - пытать так, як в какой-нибудь книге написано и других чекистов звать, зрителями. Кого освежевал заживо, кого порохом начинил, кого четвертовал. Он для бодрости кровь пил, як кому горло резали, так он вже рядом, с кружкой.
- Там тоже много изуродованных было. Глаза выколотые, пальцы сломанные. Гимназистка одна в самом низу лежала, так я и вспоминать не хочу, шо с ней чекисты сделали. Тут женщина сидит, - сотник раскупорил четверть и налил себе в чашку с недопитым чаем.
- Это ж где карающие мечи пролетариата так поработали? - Шульга закончил с пулеметом и теперь пытался курить турецкую папиросу.
- Под Ровно. Наши комуняки схотели там Украинскую Советскую Республику сделать, когда от офицеров драпанули.
Шульга уронил горящую папиросу на скатерть и клацнул зубами.
- Но шось у них не выходит, мы, да Ангел, да ваш Кожин им поперек горла стали. Скоро задавятся и луснут.
- А куда Саенко делся? - прогрессор пристроился на диване, поближе к кухне и воде. Скатерть Горленко попросту прихлопнул ладонью, благо она еще не успела загореться.
- Сдох. Сначала спрятался, а когда уже мы Киев брали, то с левого берега подошел Чубенко.
- И он подумал, что это большевики,- Лось вспомнил, как в позицию белых влетела конница под красным флагом.
Шульга только улыбнулся в ответ.
   Сотник тем временем завел культурную беседу с Марьяной, на тему перспектив авиации вообще и петлюровской авиации в частности. Летает той Перебейнос, як ворон над бойней, зараза такая, а когда не летает, тогда керосин тырит.
   Тепло, светло - электричество дали под вечер, у хозяина даже какие-то цукаты к чаю нашлись. Канарейка в соседней комнате распелась, перепутала вечер с утром. Только сотник на Шульгу поглядывает слишком часто.
- Не знаю, як и сказать, - сотник плеснул Шульге самогона, щедро плеснул, - твоего малого не Максимом звали?
- Звали? - махновец медленно поставил чашку на стол.
- Он же атаманил с якими-то своими хлопцами? Вужик, или щось похожее.
Шульга кивнул.
- Так я того так и кажу, шо большевики крепко постреляли тех хлопцев и даже статью в свою газету напечатали, - сотник вытащил из кармана сложенную вшестеро газету 'Заря Свободы', протянул махновцу, - но люди кажут, шо не всех, несколько прорвались до леса. Ушел той Вужик.
- Лютый враг Советской Власти, бессердечный и безжалостный убийца! - с гордостью зачитал Шульга.
- В какое ужасное время мы живем, - вздохнул хозяин дома, - если такие слова - повод для радости.
- Коммунист?- зашипела Марьяна и ненавязчиво почесала спину маузером, с пальцем на спусковом крючке.
   Прогрессор поспешил откланяться, пока дело не дошло до пачкания обоев мозгами. А еще - слишком затрепанная была газета, Горленко ведь не телепортировался, он сюда недели полторы ехал, если не месяц. Да и медицина тут без антибиотиков, умереть можно от чего угодно.
   А ведь еще надо самому где-то расквартироваться, желательно подальше от тюрьмы, а то ее собираются взорвать.
  
   На улице уже стемнело, откуда-то слышалось подобие вальса - расстроенный инструмент и неумелый исполнитель изо всех сил исполняли популярную мелодию. Возле фонаря курили несколько петлюровцев и какой-то дядько гражданского вида. Фонарь, как ни странно, работал и светил при помощи электричества на небольшой участок мощеной улицы. Город, утомленный боями и грабежами, постепенно затихал, погружаясь в заполошный сон. За Днепром лениво постреливали.
   Ох и грохнуло с утра! Мабуть и в Совнаркоме услышали, что в Катеринославе тюрьму взорвали, с землей сравняли, чтоб и следа не осталось. А так - ни езды по улицам наметом, ни расстрелов сотнями - знакомый это повстанцам город, и люди не чужие, потому и дурить особой охоты нет. Крысюк вообще галстук нацепил и в музей пошел. А то книжку любой грамотный написать может, а Яворницкий те шабли козацкие сам нашел. И у книжки три последние страницы выдрано, так что взяли ту крепость турецкую чи турки отбились?
   А еще ж надо Усте тряпок. Вот ей хорошо, а где ж ту персиковую комбинацию взять, если после того Ткача, шоб его об дорогу, в магазине готового платья остались только пояса для чулок, розовые такие, и кадка с форменными пуговицами? А на базаре сдерут втридорога и подсунут дрянь в дырочках, ще й скажут, шо это последний писк моды. Или еще хуже, подсунут французское нежное мыло, от которого волосы вылазят. За размышлениями Крысюк увидел странно знакомого человека в весьма поношенном костюме, тот покупал спички у языкатой торговки.
- Дьяконов! - не веря своему счастью, выдохнул махновец.
Да, тот самый поручик Дьяконов, совсем не такой блистательный, как раньше. Усы даже сбрил.
- Не ожидал встречи, - Дьяконов глянул на старого знакомца с невыразимой завистью, - и, предупреждая твои вопросы - живу я здесь, в госпитале простыни считаю.
- А как же погоны? - Крысюк осклабился, рука зависла над наганом.
- Комиссован по состоянию здоровья, уволен вчистую, - Дьяконов улыбался, как череп на полке у профессора анатомии Канцельбогена. Крысюк уже даже и не шарахался от обстановки своей нынешней квартиры.
- Люэс? - ласково поинтересовался махновец. - Резекция желудка. Из-за твоей женушки, - Дьяконов пошел в шашлычную 'У Вано', рядом с базаром. Простокваша там стоила копейки. Крысюк еще раз оглядел торговок и последовал за односельчанином. Видно, Устя ему стекла в борщ насыпала, раз он теперь такой худющий.
- Твоя супруга мне всего лишь пожелала приятного аппетита, я же не дурак, чтобы обедать в твоей хате. Нормальные голубцы были, денщик ел, хозяйка ела, дети хозяйские ели. А я очутился у фельдшера с кровавой рвотой.
Крысюк ничего не сказал. Дьяконов даже на полноценную контру не тянул, так, невысокий чин, служит заради выслуги и хуторка с вишеньками.
  
   Палий уныло держал под уздцы свою кобылу, пока местный коновал расчищал ей правое переднее копыто. Да что ж за день такой - коняка захромала, Зеленцову, оказывается, при первом наступлении убило, Черноус по этому поводу второй день пьет, а его хлопцы уже устроили четыре мордобоя, увели у какого-то чиновника шифоньер, и Петро, который рябой и кривой, умудрился жениться, на дочке аж присяжного поверенного. У него и так - одна жена в Сумах, другая в Чернигове, а эта уже третья. И ни на одну свадьбу не пригласил, падлюка.
  
   Прогрессор издевался над аккордеоном. Более-менее пристойно получался похоронный марш, но хотелось сыграть хотя бы вальс, или то, от чего Шульга нервно оглядывается. А жаль, что местным не понравился современный репертуар, там мелодии проще. Хотя, если вспомнить Палия, так это даже к лучшему. О, вроде вытанцовывается! 'Куплеты про Катерину', так сказать. И я же их не пою, так что у хозяйки никаких претензий. И Ременюка рядом нет, у него мать как раз Катерина. А куда ж он делся? Ни коней, ни ездового, хорошо, хоть пулемет остался.
   Придется в госпитале поспрашивать, хорошо, хоть физиономия приметная. Жалко человека все-таки, есть люди и похуже, а он просто еще молодой, дурной, единственный сын у матери. И должен прогрессору шестьдесят пять копеек и шаг. И поделом, покер - не дурень, в покере думать надо, а не пучить глаз на карты. Или поискать этого кота драного в мягкой девичьей постельке? Ременюк, хоть и мучается от невзаимной любви, но плоть свою не усмиряет. Будто не для него, поганца, читали лекцию о венерических болезнях.
   В госпитале ездового не было, в морге - тоже. Из живых людей в морге были: Сташевский, который вскрывал неопознанный женский труп и при этом насвистывал вальс, а в углу тихо трясся Грач. Бывший беспризорник очень боялся покойников. Прогрессор поспешно выскочил на улицу, закурил, чтобы отбить мерзкий запах - формалин, карболка и гнилая плоть пополам с горелым луком, и неспешно пошел к базару. И так весь табак раздал ходячим, самому еле на три затяжки хватило. И возле базара живут местные евреи, если их еще никто не перестрелял. А у Ременюка вечно нет денег, и он квартирует, где подешевле, то есть у них.
   Знакомая картина: два петлюровца и какой-то мужчина в лапсердаке очень дружно кого-то бьют. Ну кто ж так фураж ворует, чтобы все соседи видели? Только бить по голове нашего ездового не надо, он и так контуженный. Лось пошарил по карманам - десять карбованцев, больше нет. Примерно столько же этот краденый овес и стоит. И быстро уходим, пока оскорбленный муж или отец не решил еще добавить. Шевели ногами, гаспидська душа! Лось хмыкнул, поймав себя на том, что уже и сам не знает, на каком языке говорит. Суржик въелся в голову, как деготь в сапог. Теперь бы еще самому научиться украинской грамоте, а то неудобно вывески читать.
   Шульга маялся похмельем и изо всех сил пытался вникнуть в детали хитрого плана - заслать диверсионную группу в Одессу. И самому ведь хочется, контрабандного товару там полно. А хлопцев на Палия оставлять боязно, а сам Палий - горячий сильно, не годится для такой работы, бумаги важные украсть нужно, тихо, незаметно, не привлекая лишнего внимания. И Заболотный перебирал желающими, как хозяйка - крупу на кашу. И всем вроде хороши хлопцы, только говор не тот, сразу их благородия поймут, что не местные. А Шульгу отловят при первой попытке поздороваться.
- Студентов бы заслать, - мечтательно вздохнул контрразведчик.
Шульга ткнул пальцем в новоприбывших.
- Нет, он не годится. Шпиона туда надо слать, а не боевика.
- Ты ж шпион, - Шульга недоверчиво посмотрел на миску хозяйских солений - что-то, нарезанное брусочками и плавающее в мутном рассоле.
- Я шифровальщик, - Заболотный храбро атаковал соленья ложкой, - а Федорчука порвало снарядом. Он в этом деле разбирался на ять.
Ременюк умильно и благонравно глядел на командование.
- Забудь, - Шульга для убедительности показал ездовому дулю.
Заболотный все-таки проглотил соленья и мрачно обвел взглядом собеседников.
- Пикантное рагу. Его тут за углом вдова Нифонтова варит и продает неместным.
- Поняв, - Шульга встал, хрустя суставами, - только ты ж не в гости пришел.
- Не в гости, - контрразведчик оглянулся и подкрутил усы, потом выудил из кармана узкую полосу бумаги и сунул Шульге.
Повстанец неспешно закурил, заодно и полоску использовал, на самокрутку. Ременюк чихнул и уныло побрел к двери.
- Не журись, моя жинка деруны хорошо жарит, - Шульга догнал ездового, пошел рядом. Прогрессор почесал в затылке - при чем тут деруны? А потом похромал за товарищами - столько всего надо успеть сделать!
  
  
   Глава девятая
  
   Зiбралися отамани в зеленому гаю...
   (с) народна пiсня.
  
   Было холодно, темно, душно. Кто-то храпел над ухом, но вымотавшийся прогрессор был рад даже такому ночлегу. Марш-бросок верхом от Екатеринослава до Умани: коней меняли, спали в седлах, сухарь в день - вот и вся еда, потом поиски поезда до Ковеля, дикая поездка на этом самом поезде, с разграблением какого-то кладбища - кресты ж деревянные, хорошее топливо. Но по сравнению с тем, когда приехали, это были еще цветочки. Сначала встретили какой-то красный патруль - два дnbsp; Прогрессор фыркнул.
- О, ще один. Нашо тебе шторы? На галифе?
- Жене на платье. Ей пойдет такой цвет.
- С тебя червонец. А еще с городу. Ладно б Палий или там твой дружок одноглазый у двух старых женщин украл.
- Червонец?
- Червонец. Тюль еще найти надо, обшить, прицепить.
урачка с огнем в глазах. Рабочие, мать их за ногу. Ременюк только плюнул. И в карманах ничего ценного, только и радости, что у того, которому Шульга горло перерезал, билет комсомольский нашелся. Сами виноваты, не пейте с незнакомыми людьми или хоть не ночуйте с незнакомыми людьми в одной комнате. Причем хозяйка дома даже и не подумала помочь - сидела за печкой и тряслась еще с того памятного ужина с самогоном. После такого вечера выбеленный череп на колу бывшего студента почти не испугал. Ну поймал Вужик большевика, ну отрубил ему голову, ну насадил эту голову на кол посреди леса - бывает. Тем более он и с белыми так поступал, для устрашения и морального упадка среди нижних чинов.
   Утро не украсило обитателей землянки - тощие, закопченные, заросшие, грязней грязи - партизаны как партизаны. Голодно смотрят - пора бы и в село заглянуть, за харчами. Как там шестой председатель ревкома поживает? Он в тепле ночует, на перинах спит. Пусть еще подрыхнет, наклюнулось дело поважнее, и нужнее гораздо - эшелон перехватить надо, с отобранным хлебом. А то что-то темнят краснопузенки с 'голодающими рабочими Петрограда' - уже два года жратву с нас тянут, а рабочие и не наелись.
   Прогрессор уныло сидел в землянке. Ременюка на экс с поездом взяли, а его - нет. Зрение у нас примерно одинаковое, очки не зря куплены. И еще и Вужик перед уходом так глянул важно и соизволил приказать до девок не бегать и весь самогон не пить. Дорошенко сейчас не до любви и ласки, он на ногу стать не может, не то подвернул, не то вывихнул. А самогона и так чуть-чуть на донышке плещется, примерно на три рюмки. Сплошное веселье, что и говорить.
   А подрос петлюровец заметно, если встанет, так выше среднего роста будет, как Палий. Даже внешность похожая, оба чернявые и здоровенные. Как-то повстанцы там поживают? В степи даже холоднее, от ветра не спрячешься. Говорят, что белым Антанта помогает оружием и амуницией, в обмен на продовольствие, а красным - немцы. Хотя насчет немцев прогрессор не был уверен. У них самих сейчас переворот или революция, им не до того. Но мало ли что? Черт, вроде бы идет кто-то, снег скрипит, как под сапогами. Дорошенко ласково ухватил свой карабин, взвел курок.
   Ременюк. А шоб ты был здоровый! Всего лишь Ременюк, с увесистым кольцом жареной холодной кровянки за пазухой. А еще - с новостями: эшелон перехватили, шинелей набрали, можно будет и заглянуть к людям. Сопровождающий эшелона сначала пытался корчить из себя героя, а потом как-то передумал. Ему топка паровозная не понравилась, что ли? Хороша така топка, туда плюнешь - аж шкварчит, и стоять рядом жарко. Краснопузенки подкрепления ждут? Скоро придет, скоро-скоро, только аксельбанты погладим.
   Отряд битых жизнью, но закаленных в борьбе за мировую революцию и диктатуру пролетариата красноармейцев приближался к селу. В средине ехал боец в шинели не по росту, драных опорках, но зато с орденом Красного Знамени. Дорошенко убил на привинчивание ордена сопровождающего изрядное количество времени и теперь каждые две минуты нервно щупал трофей. Вужик ехал рядом, то и дело пришпоривая рыжую кобылу. Атаман Кущ явно перехвалил свою любимицу - еле ноги переставляет, а еще породистая, кабардинская.
   Тихо в селе. Сидят люди по хатам, лишний раз выглянуть боятся. Стучит зубами в сельраде председатель ревкома - жить ох как хочется, трое детей, четвертый на подхоnbsp;nbsp;
де. За них страшно. А то, что трех председателей ревкома порубили всякие атаманы, четвертый утонул в болоте, а пятому кинули в окно ясным днем гранату - это товарищей коммунистов не обходит! А то, что пролетариата тут зроду не водилось - это их тоже не обходит! О, приехали краснюки на наши головы!
   Красноармейцы тихо и быстро спешивались и расходились по хатам. Председатель тяжко засопел и глянул на того из них, который зашел в сельраду. То ж тот, с кутка, Мыкола-динамитчик. И наган зачем-то достал.
- Только вискни,- Шульга посмотрел на соседа с другого кутка и на сейф в углу комнаты, - давай гроши, не стой, як засватанный.
За окном раздались выстрелы. Председатель окончательно растерялся. Кажется, это были не краснюки.
   По улице пронесся всадник на рыжей кобыле, швырнул гранату в чей-то огород, где засели остатки большевиков. Председатель на всякий случай присел, а потом подергал ручку на дверце сейфа. Увы, денег там не было, зато лежали три плаката о борьбе с бандитизмом и стопка листовок. Шульга хмыкнул, сунул листовки себе за пазуху - хоть на самокрутки сгодятся.
  
   Лось осторожно выглянул из-за сарая. Кажется, в кого-то попал и даже удачно попал, лежит, не шевелится. И не поймешь, кто, потому что из обреза голову разнесло. Фу. А сапоги неплохие, почти неношеные. И партбилет в кармане весьма модных синих галифе. Точно большевик, у нас ни на ком таких штанов нет.
   В хате у Шульги было тепло и пахло едой - горячим хлебом, борщом с салом и чесноком вдобавок. А что еще нужно голодным и замерзшим людям? Только Вужик сидит на углу, чтобы дверь видеть, только у Шульги трофейный маузер под рукой лежит, а в хлеву кони солому жуют. Только Шульжиха голову от миски не поднимает, слезы в борщ капают. Нет еще той войне конца и края.
   Прогрессор с интересом посматривал вокруг - хата как хата, под потолком, кроме лука, еще и грибы сушеные висят завлекательным полукружием. А окна синим обведены, по местной моде. Пол деревянный, добела выскобленный, на потолке у входа крест выжжен, в соседнюю комнату занавеска задернута, вместо двери. И стол добела выскоблен, даже как-то неудобно на него маузер класть. Вужик выскреб последнюю ложку борща из миски, встал.
   Шульга сунул маузер в кобуру, глянул на жену, потом на входную дверь.
- Та не плач, ще прийдем.
Прогрессор молчал. У соседей голосили над убитым - мобилизовали большевики, охранял на свою голову эшелон. По улице неторопливо прошел Ременюк с пустым ведром.
   У шинка стояли несколько повстанцев, курили и лузгали семечки - шинкарь пока мог предложить только закуску, всю казенку успешно допили большевики. В небе румяной шкварочкой золотились закатные облака.
   Бывший председатель ревкома застал у себя дома Дорошенко в неглиже. Пулеметчик старательно выжаривал вшей из решительно всех швов на одежде и чхать хотел на правила приличия. Старшая дочка благосклонно поглядывала в его сторону. Чем плохой жених? И здоровый, и крепкий, и работящий - как в прошлый раз заходил, то помог клуню чинить. И не прячется в погребе от мобилизации, как сыночек старой Юрчихи.
  
   Прогрессор наслаждался жизнью, хорошей утренней погодой и новыми трофейными штанами. Синие, теплые, с карманами, еще и кожей подшиты. Ременюк от зависти лопнет. Или тот, ушастый, который в сопровождающего эшелона пулю всадил. Неприятный тип этот ушастый, глядит недобро, будто через прорезь пулемета целится. Да где тот пулемет? Разве тут, в лесу, застрочишь как следует? Вот в степу - другое дело! И люди знакомые, всегда стрельнуть закурить есть у кого, поговорить есть с кем.
   И Вужик вдобавок. Пленных после вчерашнего боя не брали. Не было кого брать. А надо бы было допросить хоть одного большевика, чтобы узнать про их дальнейшие действия, дислокацию или хоть численность Красной Армии в здешних лесах. Хоть бывшего председателя расспрашивай! Только он и сам не знает, да еще и приторможенный немножко, потому что мухоморы ест. Собирает, настаивает на самогонке и ест.
   Нет, атаман из Вужика неплохой, даже хороший - грабежей населения нет, поддержка со стороны населения есть, личный состав слушается. Только вот кого-то он напоминает, слишком напоминает. Давно, еще той весной, Якименко волки съели, вороны доклевали, а вот сейчас - вспомнился рыжий матрос. Такой же фанатик, только моложе лет на десять. Сходства с покойным командиром прибавлял и трофейный бушлат на атамане. Так, а почему вон в той хате так орут, что аж сюда слышно? Заначку нашли? Дочку хозяйскую или саму хозяйку хаты облапали?
   Нет, это Вужик пытается завербовать сыночка старой Юрчихи. А она - решительно против. У нее и так - муж с японской войны не пришел, а два старших сына - с царской. Да только нет уже выбора - парень здоровый, кто поверит, что ему семнадцать? Точно не комиссар.
   О, и Ременюк заинтересовался, заворачивает к ним в хату. Прогрессор подошел поближе, дело начинало принимать серьезный оборот.Но ездовой хлопнул дверью, а разговор стих. Жаль, хотелось послушать аргументы атамана, понять, на чем у него люди держатся - на личном страхе или личном уважении? Это ведь не армейское подразделение, а вооруженные местные.
   И что на уме у Шульги? С одной стороны, хорошо, когда о цели поездки знает только один человек, а с другой - нам что делать? Особенно если его убьют.nbsp;А вот и сам командир, жмурится на солнце почти зимнее, кресало по карманам ищет. Только даже прогрессору видно, что на груди у него - орден поблескивает. Рискованная идея, конечно, ой рискованная. Если те большевики сопровождающего эшелона в лицо знают, то лежать нам под сараем. И, похоже, Вужик в этом не принимает участия.
- Шо став, дай свиньям жрать, - командир был определенно не в духе. Чего это он? В тепле переночевал, сытно поел - что еще для счастья надо? Или появились новые обстоятельства? Но выяснять прогрессор не рискнул. Если надо, так сам и скажет.
   Шульга наконец-то заседлал кабардинскую кобылу, сел верхом и рванул по улице до шинка, потом - обратно. С порога шинка на это глядела какая-то женщина солидных габаритов. И если прогрессор догадался правильно, то сопровождающий едет один. С одной стороны, это и правильно, а с другой.. .
   Но свиньи хотели есть, ведро было тяжелым, а Вужик мирно лузгал семечки на пару с Ременюком. Из хаты доносились всхлипывания - сынок старой Юрчихи все же собирался на войну. Вот завтра утром и проверим, умеет ли он стрелять. Стрелять и в своих соседей и друзей. Вужика мать того парня проклинала так, что у прогрессора мороз по коже прошел.
   Но какими силами располагаем мы? Здесь - где-то полсотни бойцов, еще слышно про Куща и Явора. Они что, специально себе такие клички выдумали? Но даже с этими шутниками получалось чуть больше сотни. Да, тут удалось сменить власть без потерь, но если в соседнем селе за большевиков? И, как назло, ни одного пулемета под рукой. Сейчас сгодится даже капризнейший французский 'шош'.
   Из хаты выглянул Дорошенко. И вид у него был предовольный. Кажется, осенью у председателя будут два-три внука или внучки. Вужик неспешно подошел к своему пулеметчику, перебросился несколькими словами. Пулеметчик тяжко вздохнул и бодро пошел на другой край села. Похоже, передышка закончилась и что-то намечалось, только вот что? Вроде бы ни один из местных атаманов еще не прибыл. Или наоборот, все уже собрались, пока кое-кто свиньям помои разливал.
   Расклад сложился таким образом - к налету на краснопузенок готов был присоединиться старый эсер-террорист и инсургент, атаман Негода. Но при условии, если шмаркач сопливый передаст командование ему. А то как-то не доверяет он маменькиным сыночкам. Вужик сидел, молчал и скручивал самодельную алюминиевую ложку в узел. Шульжиха, на всякий случай, вышла за солью к соседям. Прогрессор тихо и молча стоял в проеме, жалея о том, что оставил обрез на лавке.
  
   Кадет Сорокин, по прозвищу Птичка, сидел в хате, машинально чистил винтовку и пытался собрать свое мировоззрение воедино. А если бы тот старый хрыч не надел, в честь не то своих, не то царских именин, не надел мундир Сумского гусарского полка, то ничего бы не случилось. Ничего-ничего бы не случилось. Так, одним махновцем больше, одним махновцем меньше - невелика потеря! Они же скоты и ублюдки, не знающие жалости, грамоты и четыре правила арифметики.
   А вот этот вот махновец был ублюдком в прямом смысле, в юридическом. Рожденный вне брака, в результате летних учений. Результат мимолетной встречи гусара Ивана Федоровича Сорокина и какой-то неизвестной кадету деревенской девки. Единокровный брат. Хоть бы сводный был, не так обидно все-таки.
   И что делать? Антанта, по слухам, уже признала Украину как независимое государство. И слухи эти исходили от телеграфистов, причем не тех, которые штатские. Год назад кадет бы такому не поверил. А сейчас - если и удавалось связаться со станцией, то ответная телеграмма чаще всего состояла из короткой и глубоко непечатной фразы на украинском.
   И неодолимые петлюровцы, хоть режь их, хоть свежуй, хоть заживо хорони, хоть в Днепре топи связанными попарно - а новобранцы удирают к ним. До недавнего времени кадет думал, что страшней сечевых стрельцов врага нет. Но здесь, в продуваемых всеми ветрами степях, налетала и уходила неведомо куда Революционная Повстанческая Армия Украины. Махновцы, короче говоря. И они не брали в плен ни офицеров, ни комиссаров.
   Интересно, как там родственничек поживает? Сорокин подозрительно глянул на ляду погреба у себя под ногами. Там было тихо. Слишком тихо. Кадет постучал прикладом. В ответ донеслось приглушенное чавканье и мат. Кажется, пленник добрался до той кадки с капустой. Понятно, туп, как валенок, даже не понимает, что завтра его ждет. Посмотрим, как ты будешь стоять у стеночки, послушаем твои предсмертные речи, если у тебя на них хватит ума.
- Шо, гниденыш, задумався?
Сорокин промолчал.
- Про погоны размечтался?
- Нет, - кадет злорадно засопел, - эпитафию тебе сочиняю! 'Безымянный ублюдок' подходит?
Махновец зашелся кашлем. Ну вот, еще подавится и помрет. А кого же завтра будем приводить к общему знаменателю?
- Краще б ты про бабу думав. Чи не знаешь як?
Сорокин опять промолчал. Знать-то он уже знал, но хрупких белокожих рыжушек в здешних краях ему не попадалось. Да и какое ублюдку до этого дело?
- Мовчишь, гниденыш? Страшно?
- Кому, мне? - махновец откровенно издевался. Делать ему больше нечего, что ли?
- Тебе, гниденыш, тебе. Я свое давно отбоявся.
   Кадет только вздохнул. Оно понятно - в такой ситуации действительно уже нечего бояться, а дружки на подмогу не успеют. Только кобылу жалко. Великолепное создание, породистое, изящное, вычищена - шерстиночка к шерстиночке, а мертвая. Лучше бы в пустую башку родственничка попали. Хоть спрашивай, где он такую лошадь взял.
   В хату медленно, важно и слегка вперевалочку зашел полковник Волков, который действительно подходил под определение 'старый хрыч'. Ему было далеко за пятьдесят, а потрепанная папаха укрывала блестящую лысину от мороза. К великому горю полковника, ни один патентованный восстановитель шевелюры не помогал. За полковником шел сибирский есаул Скоробогатько, со своей знаменитой шашкой на поясе. Шашка удивительно легко разрубала вражеское тело и не тупилась об кости. Он даже сумел развалить какого-то махновца до седла одним ударом.
   И вид у есаула был весьма недовольный, настолько недовольный, что даже усы у него шевелились. Что на этот раз? Опять телеграф взорвали? Танк заглох? Хотя нет, танк сгорел, проклятущий родственничек его как-то поджег. Как именно - Сорокина не интересовало, но теперь танк уже не подлежал ремонту, экипаж поджарился в буквальном смысле слова, и, самое худшее - эти анархиствующие сволочи абсолютно не боялись - грамотно рассыпались и кинули гранату в бензобак или что-то в этом роде. А хороший танк был! Теперь от союзников такой и не получишь.
   Кадет поспешно вытянулся во фрунт, грохнув прикладом об ляду.
- Вже за мною? Так драпаем, шо и до утра не дотерпим?
- Разговорчивый какой поганец, - Волков снял папаху, вытер лысину платочком и пропустил в хату еще двух солдат. Общими усилиями пленник был извлечен из подвала и поставлен перед командованием.
- Типичная махновская скотина, - вздохнул полковник.
Кадет потупился. Ему было крайне неловко за такого невоспитанного родственника. Жует с подхрюкиванием себе капусту и в ус не дует. Да и усов у него нет, рожа небритая, черные лохмы до плеч, нос перебитый, да еще и передние зубы железные. Такого в Могилевской губернии заждались.
- Фамилия? - привычно начал допрос полковник.
- Нема в мене фамилии.
Есаул только присвистнул. Повесить бы этого умника на яблоне и дело с концом.
- Интересно, - полковник еще раз вытер лысину платочком, кадет не жалел чужих дров и в хате было довольно-таки тепло, даже жарко, - а соседи как называли?
- Палий! - махновец оскалился в ответ.
Кадета передернуло. Ничего себе уличная кличка! Кого же он на кол посадил? Скоробогатько украинского не знал, но по лицу непосредственного начальника понял, что от этого человека ничего хорошего не дождешься.
- Жаль, что мы не встретились год назад, жаль. Ты бы тогда так не скалился.
- Вы тода от краснюков драпали, аж ззаду капало, думали заховаться у Скоропадского.
Волков скривился. Кто ж знал, что откуда-то выскочит треклятый бухгалтер и мир перевернется второй раз подряд.
- В третью роту, - полковник понимал, что рискует, но, скажите на милость, откуда же брать пополнение, как не из местного населения? Да и не каждый сумеет поджечь танк.
   Скоробогатько нечеловеческим усилием воли удержался от матерных слов в адрес старшего по званию. Махновец глядел равнодушно, будто его не помиловали, а спросили о чем-то незначительном. И даже не подумал сказать 'спасибо'. Волков поежился. Это тебе не мобилизованный парубок, который сапоги целовать от радости готов. Это даже хуже, чем комиссар, большевицкие бредни хоть опровергнуть можно, а такого ничем не переманишь. И зачем было устраивать ту войну? Всех, кто хоть как-то был лоялен несчастному царю - выбило, и теперь мы барахтаемся, как лошадь в проруби.
   Полковнику почему-то вспомнился собственный сын. Интересно, что с ним стало после взятия Киева? Может, попал в плен? Штабс-капитан не такой высокий чин, может, и пощадят. А может, и нет. И даже если расстрелять тысячу повстанцев, он все равно не встанет. Или все-таки заставить эту махновскую паскудину потанцевать на яблоне в саду? Он же еще хуже, чем Скоробогатько, на порядок хуже.
   Вот идет третья рота, в землю смотрит. Положенного обмундирования - кот наплакал, кто в чем. Чубы неуставные, да и выстроились не так, как по уставу нужно. А ведь была недавно армия могучая, на весь свет знаменитая. А на этих - глянуть и то гадко. И тут полковник Волков внезапно перестал думать, потому что началась стрельба. И с совершенно неожиданной стороны. Или наоборот, с ожидаемой. Скоробогатько вылетел из седла, унтер Алексеев грохнулся на колени, а третий залп завершил горести полковника о всех земных страданиях.
  
   Палий дослал патрон. О, ще один офицерик, той кадет. Шевчук тем временем уже заграбастал себе шашку и теперь путался в портупее, покойный есаул был и повыше, и в плечах пошире. Кадет Сорокин с великим трудом поднялся на четвереньки и выплюнул осколки двух зубов сразу. Что-то явно случилось. В поле зрения вошел чей-то сапог, с яркими кровавыми брызгами на нем. Сорокин осторожненько глянул вверх. Ох твою ж мать! Родственничек скалится. И даже говорит чего-то, только в ушах очень звенит, ничего непонятно. И тут Сорокин все-таки понял, что бросил гранту немножко не туда, не в треклятых махновцев, а куда-то по направлению к верному царскому служаке, вахмистру Демьянову. Ну рядом с ними ехал тот вахмистр. Ну не повезло бедняге.
   Какой-то повстанец в черной шапке и английской шинели сдернул с есаула изодранную пулями черную бурку, привязал к ободранному от флага древку. Флаг хозяйственный знаменосец Максимчук сложил вдвенадцатеро и утрамбовал в седельную сумку, чего ж хорошее сукно выкидать? Жинка себе аж три юбки пошить может. А теперь - можна й додому! А если какой золотопогонник встретится - так зробым грязь.
   Палий взял кадета за воротник, рывком поставил на ноги. Потом отлеживаться будем, потом. Сейчас надо их благородиям в той фланг ударить, шо до нас ближе.
   Вжался сотник Горленко в землю, отстреливается из-за тына, льюис с чердака хаты ему вторит. Руки у панычей коротки село взять! Особенно если без обстрела. Хоть от сотни хорошо если половина осталась, а все равно можем им юшку пустить. Двiчi не вмирати! - и смеется сотник от души, особенно когда вражий сын на снегу корчится. Чи еще стрельбу слышно, чи то так в голове отдается. Нет, с другой околицы выстрелы, от панского дома. Чи не к контре подмога подошла? А гранат - нема. Сотник пошарил в карманах - три патрона. Шкода, шо не красные лезут, ой шкода. С их благородий тоже добрый перегной будет, только большевики - они ж толще! Раз гепнувся солдат, два гепнувся солдат, три гепнувся солдат - аж плечо от той винтовки болит уже.
   Тихо стало. Аж в голове звенит, так тихо стало. Чей-то пес осторожненько из будки выглядывает. Удержали село! Свои с фланга ударили, прорвали строй. А шо, чужие, чи шо? Даже командира махновского сотник знает, только не помнит, як же ж его звать? И дето-то ж он его видел - рожа ой знакомая. Не тогда, когда на Катеринослав шли, а раньше.
   Смотрят жители опасливо, из-за дверей высовываются, из подвалов вылазят - хто ще на наши головы? Сотник уже знакомый, от него убытка мало - разве что песни такие поет, что и свистеть стыдно, а вот второй кто? Стоит, жмурится да облизывается - ой, не брешут хлопцы, что он кому-то в горлянку зубами вцепился, ой, не брешут. А картошка - все равно вкуснее, особенно если салом затовчена. О, кадет стоит. Хай себе стоит, патронов у него уже нет.
   Задумался сотник, так и сидит с ложкой в руке. Пулеметчик уже свою порцию смолотил, на командира косится. Если сейчас смотреть, так это не вояка, а дите лопоухое, белобрысое, да еще и носом шморгает, холодно на чердаке было. Даже поздоровался, когда зашел. Вот бы ободранные офицеры с комиссарами удивились. Одинаковые они в руках у Вужика становились, верещащие красные куски мяса. Ни тебе голубой крови, ни огня революции в венах. Сотник давно подозревал, что разницы между мертвыми врагами нету никакой, а гуртовой решил это проверить, и проверил так, что вражьи пропагандисты заплакали от такими слезами. От зависти.
   О, ще один. Махновца принесло. Як это он по такой погоде без шапки ходит? Ще на германской - все солдаты как солдаты, а у этого - сапоги в глине, штаны в дегте, фуражки нет. А их благородия аж шипят со злости. А этот стоит, зубы скалит - винтовка блестит, патроны в сухости, шо надо? А сейчас - сам командует, хлопцев по хатам разместил, теперь и пожрать можно. Сотник еще тогда понял, что той байстрюк далеко не дурной.
- Не женився, не?
Палий удивленно чавкнул. Чего это сотнику треба?
- Женився, давно. А шо?
- Та я так.
Вужик вовремя ткнул махновца локтем под ребра. Не надо с сотником говорить про семью, не надо.
Палий чуть кивнул. Он от кого-то, когда шли на Катеринослав, слышал, что еще когда в Полтаве были красные, то ЧК часто изничтожала буржуазию - жен офицерских, детей офицерских. А разницы между белыми и петлюровцами им не было.
   Хозяйка наконец-то выставила на стол банку маленьких, пламенеющих революционным красным знаменем, помидоров и графинчик самогона, синенький такой.
- Я тут одну знаю, - мечтательно облизнулся Палий, - ноги - во! Фигура - як гитара!
- Мне только люэсу не хватало, - пожал плечами сотник.
Вужик благоразумно выловил из банки ложкой уже третий помидор и заглотал его целиком.
- Чиста, як спирт! - махновец чуть не обрушил хлипкий стол, облокотясь на край, - и любит стихи.
- И сколько ж просит за раз? - сотник недобро глянул на собеседника.
- То Наталка с культпростветодела! Вдова, между прочим.
  
   Лось протирал аккордеон специальной тряпочкой и лениво радовался жизни. Наконец-то относительно знакомые места вокруг, борщ, в котором стоит ложка, и никаких краснопузых в прицеле. Правда, на них иногда попадались хорошие сапоги. Но офицериков все равно стрелять смешнее. Да и в газете наконец-то напечатали ответ на вопрос 'А можна разбомбить Совнарком с дирижабля?' Ответ был отрицательный: 'Нельзя, дирижабль по дороге собьют, если он туда долетит и не загорится в дороге. А жаль!' Вот кто ж им такой вопрос написал? Поглядеть бы в наивные глазки.
   Интересно, когда там нового командира выбирать будут? Плохо без Шульги воевать, некому самогон для медицинских целей отбирать, некому артиллеристов матом крыть за такую пристрелку. И без харчей опять остались, Дмитрук довоевался до могилы. Разведку нашу тоже никто не видел, видно, размазали хлопцев танковыми гусеницами в кашу. И ведь хрен узнаешь, уже помер наш командир или еще нет? Плохо тут без мобилок и вообще связи. А бой тогда страшный был, не хуже Перегоновки!Не подвел Негода, закидали его дружки хату с комиссаром самодельными гранатами. Комиссара - в клочья, фендрика его - в куски, у хозяйки хаты - и то контузия. А потом и атаманы подоспели - Кущ, Явор, Чорногуз и Шабля вместе с Вужиком. Ох и рубили борцы за мировую революцию, аж снег от крови таял. Да только три пулемета да грамотная атака с тыла даже самых пламенных пролетариев охлаждают. А как Явор с остатками пролетариев заговорил, так и смехота и получилась - не по-нашему балакают, Явор еще в ту войну по Карпатам лазил, так что он краснознаменных мадьяр понял та и сказал им пару ласковых.
   А Дорошенко жаль, так и не успел парень жениться. Осталась старшая дочка председателя незамужней вдовой. И Шаблю жаль, хорошо человек воевал. И Шульжиху жалко, мало ей мужа, так еще Вужик успел заскочить домой, попрощаться. И даже комиссара жалко, он так надеялся, Ременюку искренне обрадовался. Ременюк тоже обрадовался - надо же на ком-то трофейный маузер пристрелять, а собаку жалко.
   О, помяни черта! Вот и Ременюк, во всей красе, и красноармейской кавалерийской шинели. Так и не срезал разговоры. Вот пристрелят в темноте кубанцы - сам виноват будешь. Хотя лампасы на штанах выдали, что ездовой уже на короткой ноге с новыми союзниками. Оно и понятно - Тимка про козаков много знает, в Катеринославе в музей три раза ходил. И торчал там с утра и до вечера.
   И глядел Ременюк как-то странно. Чуть не лопался от радости, если прогрессора не обманывало зрение. С чего бы это? Особых поводов для веселья нет, зима, холодрыга, новобранцев мало, закурить - и то не получится, Крысюк уже на сушеные лопухи перешел - свернул самокрутку и так и стоит возле забора. Про танк прогрессор уже слышал, хорошая новость, но не настолько же. nbsp; И что делать? Антанта, по слухам, уже признала Украину как независимое государство. И слухи эти исходили от телеграфистов, причем не тех, которые штатские. Год назад кадет бы такому не поверил. А сейчас - если и удавалось связаться со станцией, то ответная телеграмма чаще всего состояла из короткой и глубоко непечатной фразы на украинском.
&
- Шо, гниденыш, задумався?
Сорокин промолчал.
- Про погоны размечтался?
- Нет, - кадет злорадно засопел, - эпитафию тебе сочиняю! 'Безымянный ублюдок' подходит?
Махновец зашелся кашлем. Ну вот, еще подавится и помрет. А кого же завтра будем приводить к общему знаменателю?
- Краще б ты про бабу думав. Чи не знаешь як?
Сорокин опять промолчал. Знать-то он уже знал, но хрупких белокожих рыжушек в здешних краях ему не попадалось. Да и какое ублюдку до этого дело?
- Мовчишь, гниденыш? Страшно?
- Ко
- Тебе, гниденыш, тебе. Я свое давно отбоявся.
&
&
&
&
- Вже за мною? Так драпаем, шо и до утра не дотерпим?
- Разговорчивый какой поганец, - Волков снял папаху, вытер лысину платочком и пропустил в хату еще двух солдат. Общими усилиями пленник был извлечен из подвала и поставлен перед командованием.
- Типичная махновская скотина, - вздохнул полковник.
Кадет потупился. Ему было крайне неловко за такого невоспитанного родственника. Жует с подхрюкиванием себе капусту и в ус не дует. Да и усов у него нет, рожа небритая, черные лохмы до плеч, нос перебитый, да еще и передние зубы железные. Такого в Могилевской губернии заждались.
- Фамилия? - привычно начал допрос полковник.
- Нема в мене фамилии.
Есаул только присвистнул. Повесить бы этого умника на яблоне и дело с концом.
- Интересно, - полковник еще раз вытер лысину платочком, кадет не жалел чужих дров и в хате было довольно-таки тепло, даже жарко, - а соседи как называли?
- Палий! - махновец оскалился в ответ.
Кадета передернуло. Ничего себе уличная кличка! Кого же он на кол посадил? Скоробогатько украинского не знал, но по лицу непосредственного начальника понял, что от этого человека ничего хорошего не дождешься.
- Жаль, что мы не встретились год назад, жаль. Ты бы тогда так не скалился.
- Вы тода от краснюков драпали, аж ззаду капало, думали заховаться у Скоропадского.
Волков скривился. Кто ж знал, что откуда-то выскочит треклятый бухгалтер и мир перевернется второй раз подряд.
- В третью роту, - полковник понимал, что рискует, но, скажите на милость, откуда же брать пополнение, как не из местного населения? Да и не каждый сумеет поджечь танк.
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
- Не женився, не?
Палий удивленно чавкнул. Чего это сотнику треба?
- Женився, давно. А шо?
- Та я так.
Вужик вовремя ткнул махновца локтем под ребра. Не надо с сотником говорить про семью, не надо.
Палий чуть кивнул. Он от кого-то, когда шли на Катеринослав, слышал, что еще когда в Полтаве были красные, то ЧК часто изничтожала буржуазию - жен офицерских, детей офицерских. А разницы между белыми и петлюровцами им не было.
&
- Я тут одну знаю, - мечтательно облизнулся Палий, - ноги - во! Фигура - як гитара!
- Мне только люэсу не хватало, - пожал плечами сотник.
Вужик благоразумно выловил из банки ложкой уже третий помидор и заглотал его целиком.
- Чиста, як спирт! - махновец чуть не обрушил хлипкий стол, облокотясь на край, - и любит стихи.
- И сколько ж просит за раз? - сотник недобро глянул на собеседника.
- То Наталка с культпростветодела! Вдова, между прочим.
&
&
&
&
&
&
- Хтось помер? - ездовой покосился на стол.
- Узнаю, кто мне инструмент расстроил - точно помрет.
- А шо, есть разница? Ты ж даже про Марусю заграть не можешь.
Лось тяжело вздохнул. Да ты точней скажи, Марусь на свете много. И песен про них тоже не одна придумана. А если тебе не нравится романс 'Маруся отравилась, в больницу повезли', то это твои личные вкусы.
Ременюк внимательно оглядел хату, будто искал что-то нужное.
- Видел того кадета?
Прогрессор хмыкнул. Очередной сопляк, да еще и контуженный. Палий его почему-то не убил.
- Ну видел, если его не шлепнули еще.
- У него клепок не хватае. Столетник жрет и облизывается. Да, Марьяну не видел? Если увидишь, ничего ей не говори. Ей щас такого про своего сотника знать не надо.
- Сбили? - прогрессор уважал петлюровского авиатора, хоть Перебейнос и выгнал его с авиакурсов.
- Бензобак прошило, - Ременюк вытащил из за пазухи бережно замотанную в тряпки бутылку. Когда-то в ней, в незапамятные времена, лет семь назад, был коньяк. Теперь Маруся скрупулезно налила туда штоф самогона и заткнула маленьким кукурузным качанчиком.
Прогрессор поспешно стал искать на миснике кружки, стаканов или стопок здесь не водилось с прошлого артобстрела.
   Жалобно рипнула дверь - пришел Крысюк, выудил из кармана пару сухарей, разлил самогон в четыре кружки. Да, на градусы Маруся не поскупилась - хоть сразу аэроплан заправляй, почти что спирт. Ременюк от второго глотка уже под стол сполз. Хай сотнику там хорошо будет. А нам теперь треба ту летючую контру живым ловить. Знать бы еще как его ловить и где у белых это, как его, летовище. Бантик привязать и Марьяне подарить.
   Кадет Сорокин потерянно бродил по селу - патроны у него отобрали, из лазарета выставили, правда, дали прополоскать зубы остатками самогона, родственничек куда-то пропал. И что делать? Назад дороги нет. И петлюровцы еще, ходят, как у себя дома. Особенно вот этот, в бушлате. Ходит и ходит, прицепился, как гнида к кожуху. Ну что ему надо?
  
   Вужик кружил по селу с тремя целями - найти хоть кого с исправным льюисом, от правильно той пулемет люэсом называют, правильно, найти себе коняку, а то пешком ходить кавалеристу оно ачом, и зачитал телеграмму: 'посылку получил зпт брюки подошли тчк твой дядя'.
- Не поняв? - Палий только лег и переполох неизвестно из-за чего его не радовал.
- Старик помер!
- Шо?
- Совнаркома тоже нема.
- Мабуть, поели грибочков, - Хвеська была аполитичным человеком. Ей главное - чтоб корову не забрали.
Шевчук только смотрел то на Мейера, то на хлев. Дурня якась, ну дурня - и все.
- Это шо, той лысый, который главный у большевиков, помер? - Палий окончательно проснулся.
- А то правда?- Шевчук вспомнил про свои обязанности командира. Тоже мне, телеграмма пришла. Може, то белые придумали, или вправду про посылку сказано. Подождем.
- Тулин здох? Долго мучився? - сотник жаждал подробностей.
- То як там моя корова? - Хвеське было интересно, как той патлатый лечил ее кормилицу. Ругался - даже черноморцы такого не казали.
- Живая, и вляглася як положено, вже не на боку, - Палий смачно зевнул. Вот не стоило тогда, в Катеринославе, лезть в тот шкаф, хватать те бумажки и нести их в госпиталь. Сташевский, гадюка треклята, сначала дуже смеялся, а потом взял ту бумажку та и написал, ще й печаткой заверил. Настоящий диплом ветфельдшера получився. Не, я трошки знаю, як коней ковать, чи там холостить, только я ж не учився на того ветфельдшера! А корову шкода, хоть бы оклемалась до ранку.
- Подробностей не знаю. Я ж не московский журналист.
- Во-во, - Шевчук обрадовался подтверждению своих мыслей,- ты не журналист, с Москвой у нас связи нет. Нашо народ будить?
- То у вас нет, а у кадетов есть, - сотник чихнул, поежился и развернулся к хате.
Командир выудил из-за пазухи кисет, неторопливо свернул самокрутку и крепко задумался, сможет ли он взять железнодорожную станцию. Хлопцев в прошлом бою постреляли, пулемету гаплык- и кожух пробило, и замок развалился. Крысюк так матюкався, что сам Шевчук два новых слова узнал.
  
   Прогрессор сидел на хозяйской скрыне и скучал. А что еще оставалось делать, если в бой не взяли? Крысюк - в пехоте, еще и карабин забрал, Ременюка взяли, а его - нет. Сиди в хате, как дурак, да еще и в компании культпросветодела и картинки на стене. На картинке сидит себе какой-то незнакомый тип в шароварах и с чубом-оселедцем, как у черных запорожцев, и точит саблю. Интересно, кто это? А, вот под картинкой меленькими буквочками написано 'Я- козак Мамай, мене - не займай!' . Еще непонятнее. Надо у Тимки спросить, если его не прибьют.
   Но было еще кое-что, причем и спросить не у кого - что за чертовщина была с образованием при царе? Вернее, кому его давали? А то - ладно бы Вольф неграмотный, бывает, хоть и немолодой уже. Но Вужик почему сказал, что не учился? Да еще и с такой злобой, что бывший кадет Сорокин аж в сторону шарахнулся. Вот опять же немцы в Шарфендорфе - тоже ни в зуб ногой, даже вывески прочесть не могут. По-немецки - могут, а великороссийский язык - ну не понимают вообще. Что-то тут явно не так, как дома было. Для подтверждения выводов надо было найти того парня из Ужгорода, который над кадетом смеялся и у него спросить. И, заодно, выяснить, как же ж его зовут, потому что имя 'Салько' прогрессору раньше никогда не встречалось.
   А тут еще такие слухи ходят, нехорошие - кубанцы вроде бы видели какой-то самолет с трезубом. И соминой мордой на фюзеляже. Летал себе над позициями. И то же подтвердили пара пленных, проклиная самолет на все лады. Меткий пулеметчик и хороший пилот - это не такая уже и реnbsp;nbsp;
&дкостnbsp;ь, но вот рисунок прогрессору не нравился. Это что получается? Вернее, кто? А еще точнее - это как? Здешние самолеты хорошо горят. Или кто-то из товарищей тоже нарисовал на своем фюзеляже мерзкую рыбью голову, в память про убитого.Но ньюпор, гнусного горохового оттенка, и явные следы починки на правом крыле. Или тут действительно водятся неупокоенные души, или Ременюк перепутал. И прогрессор очень надеялся спросить у него, куда это он смотрел и чем он слушал.
   Шумно в селе стало - кони ржут, да люди матюкаются. Взял Шевчук станцию, зубами выгрыз. Раненых - выше крыши, убитых - с нашей стороны восемнадцать: несколько кубанцев, двое Москаленок - средний и старший и потрепанный и ободранный серый гусарский мундир с оборванными шнурами - Сташевский. Ох ты ж в бога твою мать! Это ж мы без медицинского сословия остались. Не, это вроде тот рябой, тоже в таком мундире. Жаль хлопца, у него жена и двое детей в соседнем селе. А Сташевский уже реквизировал у кого-то нож, обтирает лезвие самогонкой хозяйской. Кстати, о самогонке - кто-нибудь смог узнать от станционного телеграфиста, что там с большевиками?
   А вот и Вужик, с уздечкой в руках.
- Ну?
- Кобыле своей нукай, никто ничерта не знает. Телеграфист от нас про краснюков услышал.
Если Вужик поминает черта, то лучше и не расспрашивать. За бывшим атаманом шел тощий одноглазый парень в латанной австрияцкой шинели. Вот ты-то мне и нужен. Только сейчас спрашивать про образование при кайзере как-то неуместно.
   И вообще - надо где-то переждать. Где-то, где нет Шевчука и этого трехнутого сотника. Например, пойти к жене. Или в разведку. Благо, село Яновка сейчас на переднем крае наступления. С июня жену не видел, наверное, уже и живот хорошо виден, если повезло, то шестой месяц беременности. Или байстрюки уже пищат. Мало ли почему такая симпатичная девушка согласилась. Вот тот петлюровец, Хвост, как раз так и женился - прилег рядышком, а потом как посчитал, то долго искал тещу по селу. И еще нельзя забывать про Ременюка, он ни одной юбки не пропускает, ему жена или не жена - разницы нет.
   За окном кипела драка. Кажется, некий Свирепый договорился. Давно пора было! Хотя это его все равно не отучит материться. А с виду даже приличный человек, в культпросветотделе крутится, охмуряет nbsp; Мейер опустил винтовку, гордо оглядел собравшихся - три четверти отряда, сотник Горленко, в кальсонах и с шашкой, Хвеська с рогачом, и зачитал телеграмму: 'посылку получил зпт брюки подошли тчк твой дядя'.
- Не поняв? - Палий только лег и переполох неизвестно из-за чего его не радовал.
- Старик помер!
- Шо?
- Совнаркома тоже нема.
- Мабуть, поели грибочков, - Хвеська была аполитичным человеком. Ей главное - чтоб корову не забрали.
Шевчук только смотрел то на Мейера, то на хлев. Дурня якась, ну дурня - и все.
- Это шо, той лысый, который главный у большевиков, помер? - Палий окончательно проснулся.
- А то правда?- Шевчук вспомнил про свои обязанности командира. Тоже мне, телеграмма пришла. Може, то белые придумали, или вправду про посылку сказано. Подождем.
- Тулин здох? Долго мучився? - сотник жаждал подробностей.
- То як там моя корова? - Хвеське было интересно, как той патлатый лечил ее кормилицу. Ругался - даже черноморцы такого не казали. ка удивительно легко разрубала вражеское тело и не тупилась об кости. Он даже сумел развалить какого-то махновца до седла одним ударом.
&
- Вже за мною? Так драпаем, шо и до утра не дотерпим?
- Разговорчивый какой поганец, - Волков снял папаху, вытер лысину платочком и пропустил в хату еще двух солдат. Общими усилиями пленник был извлечен из подвала и поставлен перед командованием.
- Типичная махновская скотина, - вздохнул полковник.
Кадет потупился. Ему было крайне неловко за такого невоспитанного родственника. Жует с подхрюкиванием себе капусту и в ус не дует. Да и усов у него нет, рожа небритая, черные лохмы до плеч, нос перебитый, да еще и передние зубы железные. Такого в Могилевской губернии заждались.
- Фамилия? - привычно начал допрос полковник.
- Нема в мене фамилии.
Есаул только присвистнул. Повесить бы этого умника на яблоне и дело с концом.
- Интересно, - по
- Палий! - махновец оскалился в ответ. лист.
- Во-во, - Шевчук обрадовался подтверждению своих мыслей,- ты не журналист, с Москвой у нас связи нет. Нашо народ будить?
- То у вас нет, а у кадетов есть, - сотник чихнул, поежился и развернулся к хате.
Командир выудил из-за пазухи кисет, неторопливо свернул самокрутку и крепко задумался, сможет ли он взять железнодорожную станцию. Хлопцев в прошлом бою постреляли, пулемету гаплык- и кожух пробило, и замок развалился. Крысюк так матюкався, что сам Шевчук два новых слова узнал.
Тюнечку и носит нарукавники, как пожилой бухгалтер. Такой толстый лысоватый бухгалтер в бифокальных очках. Безобидный такой, смиренный обыватель, который устроил покушение на одесского губернатора. Вполне удачное, а то, что еще и прохожим мимо губернаторской дачи досталось, так Свирепому на это решительнейшим образом плевать. Интересно, кого он обругал на этот раз? Лось протер очки платочком и присмотрелся внимательней. Палий? Это Палий так накинулся?
   Палий вскинулся на шаги, зыркнул на еще одного зрителя. Возле тына задумчиво шмыгал носом Мейер-младший и крутил в руках очки Свирепого. Нет, для поджога не годятся. Прогрессор молчал.
- Заткнувся?
Свирепый поспешно отполз в сторону, получать сапогом по голове не хотелось.
- Что тут было? - Лось на всякий случай встал так, чтобы успеть заскочить в хату.
- Ракло варнякало про танк, - Палий подобрал с земли рукавицу, отряхнул, кинул противнику.
- Нетерпимый недоумок, - пробурчал Свирепый, хватаясь за тын.
Палий не ответил. Он уставился в дальний конец улицы.
- Едет кто? - Лось развернулся. Что делать - еще неясно. Мейер-младший кинул очки хозяину и рванул домой, на всякий случай.
Всадник осадил коня так, что бедный мерин аж присел на задние ноги.
- Контра наступает? - Палий знал Лисового, так просто петлюровец не стал бы загонять коня.
- Троцкий здох. И якийсь старик. И контра забегала.
- Старик - это самый главный большевик, Ульянов, - Свирепый кое-как привел себя в порядок и возвращался в тепло и уют, - но постановку это не отменяет.
Прогрессор покрутил пальцем у виска. Тут до ужина дожить сложно, а они носятся со своей пьесой, как дурень с яйцом. Зачем-то Ременюка на роль сотника утвердили. 'Наталка-Полтавка' ведь комедия, а не драма. А Ременюк в костюме: черный кунтуш, латаные, линялые шаровары и тяжелая сабля на красном поясе, не выглядел комедийным женолюбивым стариком.
   И все-таки интересно, как же теперь будут хоронить Ленина? Вряд ли там будет кого бальзамировать. Но это не наши проблемы. Вот и сотник Горленко из-за хаты вышел, и повторять ему два раза не надо, улыбочка до ушей. А у Шевчука вид совсем не радостный. Но лучше им не мешать, пусть обговаривают изменения политической карты.
   Надо пойти к Марьяне, обрадовать человека, она большевиков ненавидит страшно. Интересно, за что? И кто ее так научил управляться с пулеметом? При царе женщин точно в армию не брали, в женском батальоне она не была, прогрессор ее начет этого уже спрашивал.
   Но ничего запланированного не получилось - черти пnbsp;
&
&
&
&
&
&
&
&
- Не женився, не?
Палий удивленно чавкнул. Чего это сотнику треба?
- Женився, давно. А шо?
- Та я так.
Вужик вовремя ткнул махновца локтем под ребра. Не надо с сотником говорить про семью, не надо.
Палий чуть кивнул. Он от кого-то, когда шли на Катер
&
- Я тут одну знаю, - мечтательно облизнулся Палий, - ноги - во! Фигура - як гитара!
- Мне только люэсу не хватало, - пожал плечами сотник.
Вужик благоразумно выловил из банки ложкой уже третий помидор и заглотал его целиком.
- Чиста, ринесли Кондратюка, наглого, как всегда, рыжего, как черт и страшно злого. Будешь тут добрым, особенно если три часа с максимкой возишься, а починить - никак. Замок разбит, да так, что проще в Катеринославе на складе новый взять, чем этот обратно стулить. Вот пусть и поедет. Лось только плечами пожал. Нету у товарищей повстанцев никакого понимания и сочувствия к чужой семейной жизни. И действительно придется ехать за замком. Хорошо еще, что не одному - целая компания подобралась: Глина с семейством, в гости к какой-то своей тетке собрались, и Палий, который давно обещал жене купить лент для пишущей машинки. Интересно, что он не поделил с тем кадетом? Ну дите сопливое, сотник его вечно в наряды по кухне ставит, зачем же его при всех так матом крыть и трясти за воротник? А с другой стороны - кадет Ременюка на год моложе, а Ременюк уже весьма тертый калач, горлорез, мародер и фураж крадет при первой же возможности. Так что стоит все-таки расспросить Палия поподробнее, когда он вернется из разведки.
   Прогрессор пришпорил каблуками мерина - вот угораздило выиграть такое, спит, зараза, на ходу. Понятно, почему командир его на кон поставил - эффектная скотинка, гнедой в белых носочках на всех ногах, но плетется шагом при любых обстоятельствах. Глина тем временем правил возом и матюкался, цветисто, заковыристо и довольно громко. Молодое поколение внимательно слушало. А вот и Роман едет, не спеша так.
- Никого нема. Вы там стали с теми волами?
Глина пожал плечами. По такой дороге и по такой погоде так и едем. Да и не хотелось ему к своячке особенно. Прогрессор оглянулся, подъехал ближе.
- Что ты с кадетом не поделил? Все-таки родственник.
- Той кадет сотниковой кобыле холку седлом сбил. Взял, заседлал и поехал на той куток села, где кривой Явтух живет, перед его жинкой красоваться.
- Жинкой? А не дочкой? - прогрессор думал, что у самогонщика очень красивая дочка.
- Жинкой, жинкой, у него дочка еще за царя померла.
- Так туда от хаты сотника доплюнуть можно, - Лось прекрасно помнил, как нес четверть самогонки для госпиталя чуть ли не через все село.
- Даже ты поняв.
- Так кадетов же учат, как верхом ездить.
- Воно дурне як большевик.
Лось не стал продолжать разговор, Палий и так ходит, как в воду опущенный, не высыпается, что ли? А не надо учебник по ветеринарии по ночам читать, каганец хозяйский жечь, а потом доставать ни в чем неповинного человека вопросами про немецкие буквы. Но Хвеськиной корове стало легче. И тому чалому мерину, который захромал - тоже.
   Темнеет уже и видно на самом-самом горизонте редкую цепочку огоньков - Катеринослав, или Сичеслав, на новых картах. Цоб-цобе, падлюки, почти добрались. Расквартировались ночью, немало переполошив искомую родственницу Глины. Ну постучали прикладами в дверь немножко, так не со зла, а потому, что звонок хоть и электрический, но не работает. А вот утро выдалось хлопотным - Палий налетел на писчебумажный магазин, Глина ухватил жену под локоть и пошел на базар, а вот прогрессору пришлось будить бывшего бомбардир-наводчика Осипенко и втолковывать ему, что ему нужно. Осипенко начинал служить еще когда царя короновали, из двух войн принес домой глухоту на левое ухо, три контузии, кинжал-бебут, синий китайский шелковый платок и лютую ненависть к дворянам. А еще Осипенко на дух не выносил Крысюка, еще с тех времен, когда только собирались по селам фронтовики и снова брали в руки винтовки, воевать за волю и землю с немцами и вартой. Была там темная история с помещиком Остроградским и царскими червонцами. Крысюк много не рассказывал, да и помещик далеко не сбежал, но кто-то же его предупредил, что по округе шастают повстанцы. А у Осипенко дочка как раз служила кухаркой этому самому помещику. Да и не только кухаркой. И де ж твоя ненависть к дворянам? Купили старого хрена, да еще и деньжат подкинули. Или же сам Крысюк позарился на помещицкое добро и пропустил. До Могилевской губернии пропустил, как здесь говорят. Прогрессор понял не сразу, но потом только хмыкнул - читал он когда-то про подобную историю. О, хлопцы уже скупились - Глина кастрюли несет, Палий сумку свою противогазную книжками набил под завязку, аж по швам трещит. Просто душа за него радуется. Сумка разошлась по швам, показав всем прохожим учебное пособие для ветеринарных курсов кавалерии, пять тетрадей в косую линеечку и книгу 'Вурдалак на кладбище' авторства модного еще перед войной с японцами писателя Агафонова. Увы, под завлекательным названием скрывался поучительный роман о преимуществе монархии перед другими режимами. И ни одного вурдалака. Палий собрал свое добро, цапнул прогрессора за рукав и потащил заниматься ремонтом, кавалерийским ремонтом - сменить мерина на что-то пристойное, маштака, к примеру. Знать бы еще, кто это. Или что. И хватит ли на это денег, а то два карбованца, шесть копеек и шаг - не так уж и много, за корову сейчас четыре карбованца просят, а то и все пять. Война, инфляция. О, вот и пришли! Сколько ж тут коней, люди добрые! Сотни три, не меньше. Не рысаки, конечно, но на неискушенный взгляд очень даже приличные создания. Вот только у того копыта подозрительно грязью обмазаны, подморозило ведь уже, а копыта обляпаны по бабки. Те сильно дорогие и сильно головастые для дончаков - а то тарпанов никогда не видели, помеси с домашними кобылами, та ще й в первом поколении - только под телегу или там в шахту годны.
   Прогрессор протер очки - в толпе ловко маневрировал кто-то с переломанной рукой, да еще и хромал при этом. А куртка знакомая, ой знакомая - такие авиаторы носят. И зашита знакомо, зигзагом через спину светлая полоска кожи пристрочена. Ой, это ж мы Марьяне набрехали? Она ж нас на ремни порежет! Подозрительный человек задержался возле тетки с глечиками. Да, куртка авиаторская, трезуб с крыльями на правом рукаве нашит. И рост подходящий - щуплый. Ой, как же будем бить Ременюка! Паразит одноглазый, скотина брехливая. Последняя проверка.
- Сотник! - прогрессор даже помахал бубликом. Бублейница на всякий случай отодвинула товар подальше, а то ходят тут всякие, хапают прям с лотка и деньги не платят. Вот бы сами те бублики напекли хоть раз, руки б кипятком пошпарили, да противни потягали з печи, тогда б не лапали!
Подозрительный тип обернулся. Мать твою по шести балкам! Точно Перебейнос.
- Здоров, студент. А бублики глевки, не бери.
- А кого сбили? - прогрессор хотел уточнить, что вообще произошло и как.
- Микитенка. И сам убился, и малого, стрелка моего, в клочья, и ньюпор спалили. Гайдук, - сотник зло матюкнулся, - бочку крутанул и его подловил. Доберусь я до него.
Лось поежился.
- А Марьяна, чтоб ты знал, по тебе траур носит. Хлопцев не подпускает, над 'Авiацiйним часописом' плачет.
- Шо, правда? - сотник вскинул голову.
- Правда-правда, Кондратюк ее ущипнуть пытался, так до сих пор с разбитой мордой ходит.
Перебейнос просиял и на радостях купил обхаянный бублик.
- Гайдук до сих пор живой? - Палий вынырнул откуда-то сбоку, зацепив локтем соседнюю ятку с леденцами. Торговка только плюнула.
- Живой.
- А кто это? - прогрессор уже понял, что речь идет о каком-то авиаторе, но про такого он не слышал.
- З дуба впав? Он же ж и над Парижем летал, и над Веной летал, и из Керчи в Стамбул летал, через море. А як Мыколке под хвост вступило, то аж переименовався - был остзейский немчик Линдсман, а став чортзнакто Гайдук, служник, если по-нашому.
- Да не с моими очками авиацией интересоваться. И я высоты боюсь, - Лось не хотел нервировать сотника - шина-то у него на левой руке, а кобура не пустая, наган выглядывает.
Палий опять куда-то усвистел, сунул прогрессору в руки противень и унесся. Мы ж вроде за лошадьми пришли? Чем он вообще думает? Опять? На этот раз махновец вел в поводу высокую, лохматую, вороную лошадь с злобно прижатыми ушами.
- Так, забирай себе мою кобылу. Не маштак, но тоже пойдет.
Лось только плечами пожал. Хочет человек себе все кости поломать - да всегда пожалуйста, кобыла пока не в охоте.
  
   Зима - время поганое, ни окопа выкопать быстро, фураж бешеных денег стоит, да и люди мерзнут. Не любил сотник Горленко холода и снега, ему б лето, небо, от жары белое, ковыль - коню по гриву и дивуль в сельском ставке. А зараз - мало того, что холодно, як в пазухе у чертовой матери, так еще и хлопцы дурят, да не махновцы, а свои солдаты. Выдумали себе дурню старорежимную. Яка дуэль? Вам благородий мало? С кадета станется, воно дурне, жизни не нюхало. Так нашел же ж кого вызывать - Вужика. Кто сорок девять комиссаров вдоль дороги красиво поразвешивал, а хлопцы потом кожанками рипели? Кто самого полковника Габдулганиева, царского орла, на кол посадил? Долго полковник дрыгался, аж до вечера. А чин - дело наживное, пока там в штабе докумекают, да вспомнят, как того Вужика зовут, тогда и присвоят. А зараз - копай, зараза! И шоб лошадь в ту яму целиком влезла. А потом закапывать будешь. А потом - знов копать! А кадет нехай всех коней в сотне перечистит. И двух волов. И корову Лыску, которая возле госпиталя пасется. А то выдумал - 'сотрясение мозга!' Ну дал ему Вужик наганом по башке, так и шо? Ходит ровно, не блюет - Тетяна таких симулянтов насквозь видит. Сотник порылся в карманах, кисета почему-то не было. А утром - был! Или вчера был, с этими дурнями и голову свою забыть можно. И ось еще третий дурень идет, по сторонам зыркает.
   Товарищ Свирепый поправил очки и демонстративно обошел сотника по широкой дуге. Выпустил 'культурный листок', что называется. Понаходил авторов на свою голову! То гражданка Кулябко принесла сорок два поздравления с именинами, а газета не резиновая! То Хвост затребовал раздел знакомств, как в 'Полтавських Новинах', так он и не подумал сдать на свой раздел хоть шаг! И венец безобразия - пришел сотник Горленко и принес целую тетрадь, на двенадцать листов, полностью исписанную сонетами совершенно непристойного содержания. Любовь - это возвышенное чувство, а не то, что он там понаписывал!
   Из хаты высунулся Крысюк, вылез на улицу, вальяжно жмурясь на выглянувшее солнце, закурил. Прошлая ночка выдалась тяжелой - словили какого-то подозрительного хлопца возле часовых. Куда идет не - сказал, чего идет - не сказал, ще й обзываться вздумав, мол, собаки вы краснозадые чи якось так. Беляк з городу, оно и видно. Та еще и не один, с дружками. Дурные, аж смешно - ну нету зимой кукушки, нету, а возле коморы шось закукукало. Думали, що там патроны чи снаряды лежат. Ага, щас - касса там наша, типографская, с тремя шрифтами. От тут они и нарвались - двох сразу положили, а этот ще живой. Зараз хлопцы соберутся - судить будем. И мотузочку наладили, и Петро топор нашел. А шо один застреленный девкой оказался - бывает. А гарна б девка была, хоть и белобрысая.
   О, вот и наши собираются - Палий гарну коняку отхватил, второй номер, надувся, як жаба, и Глина с карабином. Командир еще подойдет, судьей будет, Кондратюк, он у нас обвинять будет, и все остальные - эти, как их там - пристяжные, чи шо? Вот и Шевчук хромает. Ну контрик, ну дурень - лучше б ты его убил, а так и мы с этим недоноском мучаемся, и тебе сейчас будет. Хоть бы маузер взял, а то из твоей пукалочки пули в кожухе позастревали. А Рябому глотку не твои дружки розпанахали? У той девки обшлаги в крови были.
- По-моему, он психический, - пробурчал Свирепый.
- Не. Я психических видел, як у нашего боцмана малярия случалась, так он с ума сходил. А тут вже дуже понятно, - Кондратюк посмотрел на контрика, - обзывается, зараза.
- Ага, - пискнул из-за спины Палия бывший кадет Сорокин, - в индейцев не наигрался, бедняжечка.
- Тут шо, Мексика? - Палий внимательно оглядел улицу. Кактусы вроде не росли, правительственные войска не бегали, да еще и снег пошел.
- Доигрался, - фыркнул Крысюк, - и сам попался, и людей своих по-дурному уложил. Тоже мне, великий следопыт.
- Ну? - Шевчук оглядел всех зрителей, - Кому его шкода? Кому он хоть шось хорошее сделал?
Молчат хлопцы, глядят недобро. Если б те контрики часового не тронули да стрельбы не устроили - дали б им ремня хорошего да и отпустили на все стороны. А так - от тебе петля на груше, по заслугам. Даже Крестовский молчит.
- Понятно, - Шевчук подкрутил усы, - последнее желание?
- Сдохни, краснокожая собака, - контрик чихнул.
- Та сдохну, сдохну, - Шевчук зевнул, - только не сегодня.
- Шо, и ботинки драные? - Палий перестал выколупывать из зубов завтрак и даже немного оживился.
- Две пары уже себе заграбастал, нехорошо это, - Крестовский подергал веревку.
- Дочке. А ты два кожуха увел.
- Матери, а тот, где цветочки - жене.
Шевчук лениво махнул носовым платком, который завел исключительно для таких целей. Кондратюк опытной рукой накинул на вражескую шею петлю и пнул дровиняку-подставку. Контрик почему-то не дергался, как положено. Ну вот, опять доверили Крестовскому мотузку, опять он ломающую петлю завязал, сердобольный наш.
  
   Прогрессор закурил. Судьбы недоучившихся гимназистов его не интересовали. Тут за свою семью трясешься, что б им с войны принести, думаешь - а нету уже хаты твоей, одно пожарище, как у Хвоста. Интересно, он уже немного успокоился? Его вшестером еле скрутили и хорошо еще, что под саблю ему попалась соседская собака, а не сама соседка. А в хате - одни стены с потолком стоят, казанок чугунный - и тот напополам разрублен, стол, мисник, лавка - в мелки щепки покрошены, хозяйка хаты на чердаке прячется, чихнуть лишний раз боится.
   Сорокин неумело свернул козью ногу. Вот так вот взяли - и повесили, будто корову подоили или навоз убрали. И никто ничего не сказал. Да и за что жалеть? Кадет затянулся, зашелся кашлем - и как это люди такую гадость курят? Рябой с чем-то махру мешает, а с чем - не говорит. И не скажет. И не вспомнит про него никто через день. Ни памяти, ни славы. И такой же, никому не нужный соплячок, перерезавший ему горло. Интересно, долго эти трое думали, прежде, чем нападать на почти полторы сотни бойцов? Прямо как Москаленко, который был застукан сотником с госпитальной четвертью самограйки, шматом сала и отговоркой про протирку оптической оси. А сотник не вчерашний, сотник про оптическую ось знает.
А, помяни черта - вот и сам сотник, гранатами обвесился, на рыбалку собирается. И еще один Москаленко, с ведром. Ну не повезло людям - на том кутке села все Москаленки, а те трое еще и тезки - Иваны.
- Шо ятер? Опять кудась перекинут, опять будем и без юшки, и без ятера. А гранаты я в греков купил, они и так не казенные.
- Так они ж немецкие.
- Шо, я буду переводить хорошие гранаты на рыбу?
   Лось огляделся, протер очки платочком, огляделся снова. Шевчук пошел спать, сотник был вообще не при чем, а никакого другого командования поблизости не было. Наконец-то увижусь с женой, заодно и шторы отдам. И кобылой похвастаюсь, хорошее ведь животное, мощное, спокойное, выстрелов не боится. Мы ведь никуда не выступаем в ближайшие два дня? Яновка в паре часов езды отсюда, там закрепился союзный нам атаман Куркуль. Интересно, с какой стати его так прозвали? Но главное, чтобы он местное население не обижал. Прогрессор выудил из кармана три патрона к нагану, положил обратно. Десять выстрелов - маловато, а обрез какой-то падлюка увел и не отдает. Гаврилюк, наверное, с него станется.
   Чалая шла резво, причавкивая новыми зимними подковами по оттепельной каше. Вот так всегда - как снарядишься на зиму, так погода теплая. Прогрессор чихнул и задумался, верно ли тут обратное - если не перековывать лошадь, то точно пойдет снег и гололед. Вот и Яновка, часовой в австрияцкой шинели курит возле сарая, второй, в красных запорожских шароварах, лезет на колокольню. Да не бойся, там доски новые, перед первой войной починили. Но максима туда не всунуть, мы раз попробовали, Шульга дуже ругался, а вот льюис или винтовка дальнобойная - самое то.
   Прогрессор завел кобылу в хлев и уставился на вторую лошадь - соловый мерин, со стриженой гривой и длинным, старательно расчесанным, кремовым хвостом. И седло в углу лежит, тоже приметное, немецкое. Значит, и Ременюк где-то рядом. Хоть бы к жене не полез или теще, с него станется. Лось вытер руки о черкеску, плюнул в навозную кучу и постучался к тестю.Дверь открылась сама, из нее вылез Ременюк с кастрюлей в руках. За Ременюком вышла незнакомая женщина в латаном френче. Правду хлопцы говорили - женского полу атаман Куркуль, все описания совпадают, роста среднего, во френче и мазепинка на голове. Вот только не надо нашего ездового сманивать! Тут он под относительным присмотром, в тепле, уюте и полушубке. А слава вещь ненадежная. Ременюк мотнул головой и вдобавок потряс кастрюлей. Серко выскочил из будки, гремя цепью, умильно завилял хвостом и вывалил язык, розовый, как модные дамские панталончики. Ременюк вывалил кобелю кости в миску, косо глянул на прогрессора.
- Теща в тебя золото, я б женился. А жинка - зверь. Я ж не лапал, я с научной целью, чтоб не было, как с моей теткой.
   Лось на всякий случай показал ездовому кулак. И осторожно зашел в чужую, чистую, пропахшую полынью, хату. С лета почти ничего не изменилось - серая кошка в сенях лижет заднюю лапу, чистенький желтенький половичок на доливке, из кухни вкусно пахнет жареным. Тесть себе на табуретке сидит, книжку какую-то читает. И значительно располневшая жена в неновом синем платье, с недобрым взглядом наводчика бронепоезда на вражескую конницу.
- Явился.
Лось пожал плечами, скинул на пол торбу. Да, это тебе не Крысючка.
- И принес трофеи, атлас, довоенный еще, два отреза. Розовый. На платье. По последней парижской моде.
- Ну один в один Федор, ну один в один. А еще студент.
Лось призадумался. Кажется, жене не понравилось, очень уж ласковый голосочек у нее стал.
- А Федор - это кто? - еще этого не хватало, на свадьбе вроде бы такого не упоминали, но прогрессор тогда изрядно напился и плохо помнил события.
- Мой первый муж. Тоже атласные шторы из имения принес, только желтые. И пропил мою швейную машинку на радостях.
- А куда он делся? - ну вот. Подозрения оправдывались с несказанной скоростью. Интересно, будут ли бить за женитьбу?
- Немцы прибили года полтора назад, когда тут были. И его, и дружков его.
- Мир праху его, - прогрессор уже понял, что при взятии какого-нибудь города надо будет срочно увести у кого-то 'Зингер', - а теперь мне интересно, что тут делал наш одноглазый ездовой.
- Приставал к моей матери, за что и получил от нее макогоном. И рассказывал мне про свою беременную тетку, у которой ребенок перестал шевелиться и умер. И она умерла.
- Он контуженный у нас.
- Заметно, - кисло улыбнулась жена.
Лось глянул на дурацкие ходики в форме кота - три часа, пора обратно, темнеет рано, а Крестовский вчера прям за хатой следы нашел, свежие, на собачьи похожие. И еще ж надо набить морду Ременюку. Или помахать ему платочком, если тот решил перейти к Куркулю.
   А, вот ты где - горшок у тетки покупаешь. Хоть бы заплатил деньгами, а не тем, что Свирепый по пьяни штампом из картофелины наштамповал. Иди сюда, иди-иди. Ездовой будто услышал и неспешно пошел навстречу.
- Ты сдурел или как? - Ременюк был непривычно серьезен. Да он даже на похоронах зубы скалит.
- Мне домой надо, - ездовой отдал тетке горшок и глянул на прогрессора в упор.
- С какой стати? Рождество не скоро, да и не отпустит командир даже тогда. И я - не он.
- Надо. Они казали, шо там хата пустая, никого нету.
- А они это кто? Куркуль? Или твои соседи?
- Соседи. До Демьяна от матери час пешком. Вот, гражданка у него горшков купила, так он ей и попросил сказать, шо такая оказия.
Лось выудил из кармана кисет и стал сворачивать самокрутку. Шевчук Тимку терпеть не может, мог бы - убил бы.
   Село не изменилось, хлопцы по-прежнему сидели по хатам, ожидая хоть каких-то приказов. Палий не терял времени даром и спиливал чьей-то лошади разросшиеся зубы здоровенным напильником. Лошадь смиренно пускала слюни, зато ее хозяин нервничал за двоих. А, это Мироненко. Он всегда такой. Говорят, ему в детстве неудачно вылили переляк и он стал пугаться всего остального. А уточнять, чего он боялся до того, прогрессор не решался - Мироненко чуть ли не в каждом бою непринужденно половинил вражеских кавалеристов до брючного ремня. А с виду не скажешь, что так может - тощий, щуплый, сабля по земле волочится.
   Затишье, мокрое, сырое, недоброе. Не то снег будет, не то огонь по селу. Прогрессор еще раз посмотрел на петлюровца - тоже в остатках царской формы ходит, погоны срезал - и вперед. Только это в каком роду войск такое носили, красно-бурое, пюсовое, как говорили раньше на этот цвет? На гусарский доломан похоже, но там вроде бы галуны были спереди.
- Ну шо? - Мироненко шарахнулся в сторону. Палий матюкнулся, ему один зуб подровнять осталось, а тут всякие скачут, будто сотника никогда не видели. - Клистир не ставил?
- Та нашо ей клистир,- махновец аккуратно вытащил напильник, стряхнул с него крошки зубов,- зараз пожрет як миленькая.
- Точно?- Мироненко почесал своей кобыле шею.
Палий не ответил.
Лось не стал вмешиваться, им в сарае виднее, какие проблемы у кобылы. А вот куда делся Ременюк? Он уехал из Яновки, в этом прогрессор был уверен, потому что сам видел. Но если его тут нет, то Шевчук взбесится окончательно. Он после этих горе-партизан и так озверел, даже запретил в карты играть. Крысюк идет, за ним еще несколько хлопцев. Куда это они собрались? И Заболотный с ними.
- А дальше?
- Шо дальше? - Крысюк дернул плечом, видно было, что вопрос Кондратюка ему не по душе.
Сташевский протиснулся вперед и вежливо постучал в дверь хаты, где квартировал нынешний командир.
- Шо такое? - Шевчук подозрительно глянул на всю компанию.
- Все боеспособные, - Сташевский обвел десяток бойцов широким жестом.
- Все? - командир даже ухватился за дверь.
- Ага, гений ты наш тактический. Без разведки поперся, хорошо еще, что петлюровцы подошли.
- Вы перейти к ним собираетесь? - Шевчук не злился, просто смотрел на пеструю свою армию.
- Та нет, - Крысюк встал рядом со Сташевским, ленты на его плечах щербились пустотой в желтой латуни патронов, - просто хреновый ты командир, если простыми словами.
- А ты, значит, делегат от восставших? - Шевчук так и стоял в дверях, не уходя, не приглашая.
- Мы тогда офицера закопали, весело было.
- Ты хоть читать умеешь, делегат?
- Умею, умею.
- А карту? А то потопишь людей в реке, думая, что там лес.
- Та умею.
- Ну так и командуй! - Крысюк шарахнулся от внезапного выкрика над ухом.
Шевчук сунул новоявленному командиру в руки планшет с картой Екатеринославской губернии и от души грохнул дверью.
  
   Крысюк оглядел новоявленных подчиненных и жалобно матюкнулся. И отказываться неудобно, и командовать страшно. Его дело- пулемет. А хлопцы молчат, стоят и молчат. И студент молчит, как засватанная девка. И сотник в сторонке смотрит, чем дело обернется.
- На госпиталь самогонки надо, - подбоченился Сташевский.
- В дурня грать можна? - Палий пришел поздно, но понял правильно.
- Поздравляю! - студент проснулся.
- С тебя могорыч! - и Марьяна тут. Как это - чтоб гулянка и без нее?
  
   Глава одиннадцатая
  
   ...Ой билися вдень i вночi - кровцi по колiна, кровцi по колiна, Напиймося, товаришi, кровцi замiсть вина... (с) народна пiсня
  
   Прогрессор переваривал тещин борщ и то, что сказал Крысюк. Передислокация в Яновку на ночь глядя, да еще и в таком темпе душу не радовала. Получается, что Ременюк - лжет. Крысюк сказал, что ездовой куда-то ездил недели полторы назад, на похороны матери. Так если бы похороны были, то Ременюк бы про это не молчал, еще и денег бы стребовал, как сирота и несовершеннолетний. Нестыковочка И скромненько притулившийся в углу на табуреточке Вужик. Чего это его теща испугалась? Поздоровался, даже спасибо за ужин сказал. Он же не виноват, что из-за старорежимных законов не смог получить образование - Свирепый рассказывал новобранцам в рамках работы культпросвета, что сейчас можно кому угодно выучиться, образование получать - турку, лютеранину, католику, иудею, раскольнику и даже униату, а при царе можно было только православным-никонианцам, потому что царь - угнетатель, эксплуататор и антихристов прислужник был и таким законом только своего хозяина радовал. . Это что, наш лысый агитатор - сам раскольник? Он же только сидел в Сибири, а не родом оттуда. Спросить, что ли? Но это подождет. А сейчас - надо ждать, до чего договориться Крысюк с Куркулем. А если верить тестю, то куркуль - это местные так коршуна называют. О, легок на помине. Трезвый, хмурый, будто незнакомый, Крысюк. Кажется, подмоги нам не видать. Мало у Куркуля бойцов - два десятка хлопцев, и те необстрелянные. От сотника тоже помощи немного, у него раненых - на целый госпиталь и лекарств почти нет. До весны точно не дотянем. Первая крупная атака белых - и по нам можно панихиду служить. А про лето лучше и не думать - вдруг красные выберут новое руководство и опять пойдут в наступление? Сейчас просто мелкие стычки в тылу белых, из более-менее крупных схваток только Катеринослав отбили, а юг по большей части под их благородиями. А если не юг, а Киев или там Полтава с Черниговом - то там сцепились белые с петлюровцами, особенно под Черниговом. Их благородия не то отступать в Россию хотят, не то оттуда наступать. И зачем было лезть в командиры? Из стратегических размышлений Крысюка выдернул стук в дверь. Прогрессор под столом расстегнул кобуру, взвел курок нагана.
   На пороге стоял Ременюк с вопящим младенцем в руках.
- Это хто? - Крысюк даже подавился борщом.
- Гальшка. Гликерия, если полностью.
- Не поняв. Ты где ее взял? Ты нашо ее сюда притащил? Она вообще чья?
- Она вообще моя, - за Ременюком в хату протиснулась еще не старая женщина в изрядно заношенном полушубке.
Лось вжался в стену. Если мать у Ременюка умерла, то это тогда кто? Да еще и тоже ребенка на руках держит. Ребенок немедленно заорал за компанию.
- А это кто будет?
- Солоха, - Ременюк положил младенца на стол.
- Тут написано на дверях 'фребелевский садок'? - Крысюк потихонечку зверел.
- Так колодец обвалился, внутрь, я один не раскопаю, - Ременюк даже носом шмыгнул.
- Ты мне тут не крутись! Ездит чортзна куда, ще й брешет, что у него мать умерла! Ременюк так и застыл. Обвинение было серьезным, но так лгать он, кажется, не мог.
- Тут Ременюков як гною, - встрял Вужик, - то нашему письмо с оказией пришло. Три месяца шло, а там и новости, что мать умерла.
- И где тебя в военное время носит? До контры доплюнуть можно, а воно девок портит. Ты ж всех сдашь, як тебя прижать.
- К Фирочке в гости пару раз заглянул. Как тебе до жинки лазить, так можна? - Ременюк успокоился и привычно обнаглел.
Примолкшие младенцы снова заверещали дуэтом и даже в унисон.
- Последний раз прощаю.
Из кухни осторожно выглянула теща, провела взглядом Ременюка и только вздохнула - не гнать же людей из дому по такой холодине.
   Вужик устроился на табуреточке поудобней. Тепло, кормят хорошо, даже отвертка у дьяка нашлась подходящая, так что сотник не будет зверствовать из-за пулемета. Вот если бы еще какого-нибудь офицера важного поймать и повесить на колокольне, так было б совсем хорошо. Той полковник так дрыгался и матюкался, что никакого синематографа не надо. Сотник только чего-то тоже разорался. Нельзя, говорит, сажать контру на палю. Будто они наших пленных варениками кормят. Еще и хорунжим пугает, мол, доберется до нас Дереш - засмеешься на кутни зубы. Ну и шо? До козака разжалует или в обоз загонит, бульбу чистить? Деньги и так не платят, а в обозе даже лучше - помогай на кухне и чисть волов. А мы ж население не обижали, фураж не в счет, а Салько кобылу купил, а те хлопцы сами напросились, ему ж нужен второй номер до тачанки? Нужен. Та и если то Дереш, который давал хозяйским детям поклацать протезом, то мы с ним Киев брали, знакомый человек.
  
   Лось тоскливо глянул на дверь. Похоже, кто-то тут лишний, и похоже, что этот кто-то - это он сам. Слишком много народу в хате, жена спряталась в комнате, да еще и петлюровец сидит, как приклеенный, ой не зря от него тещенька шарахается, не зря. Старшего Шульгу прогрессор не так боялся. Старое суеверие, одинаковое и там, и здесь - выпрошенное дитя, вымоленное у святых. Не единственным ребенком был у старой Шульжихи сын, но единственным выжившим - за остальных четверых детей Шульжиха молилась за упокой. Не на войне убили, не от голода умерли - лихоманка прицепилась. А если б нет - были бы уже прогрессора постарше, Крысюку ровесники, да и внуков бы наплодили. А так пришлось несчастной матери аж в Польшу, в Ченстохову идти, у Черной Богоматери просить. Выпросила, вымолила - горлореза, убийцу, атамана беспощадного. Видел прогрессор Вужика в деле - спокойно так товарищей большевиков стрелял. И проклятия соседские тоже спокойно слушал, будто не его кляли за сына убитого. И те партизаны, что уцелели после боя, слушались своего атамана, а не какого-то сотника в латаном жупане. Они того сотника меньше месяца знают, а атаман - с лета с ними товарищей-благородий шкварит.
   За окном гавкала собака. Похоже, приближался еще один гость. Та тут что, медом намазано? Самогон уже весь выпили, до капельки, причем тесть с Ременюком, на кухне , та и сколько там того самогону было - кружка на двоих, а Ременюк еще и основательно замерз.
- Батьку, тебя сотник зовет! Прогрессор подавил смешок - рябой петлюровец годился Вужику в отцы, если не в деды. Ушел - вот и славно, еще бы Крысюка выпроводить. Но Крысюк расстелил на столе карту и принялся искать на ней не то речку, не то железную дорогу - как раз на сгибе протерлась.
- Так мы и будем сидеть ровненько? - Лось бы выразился поточнее, но рядом с женой, тещей и Ременючкой было неудобно материться.
- Ага, - Крысюк разгладил карту, - пока до сотника не доберется его начальство с новым панцерником, и будем. Люди кажут, шо те стрельцы наконец-то починили.
- А, они Деникина подрихтовали? - прогрессор что-то слышал про разбитый белый бронепоезд 'Памяти ген. Деникина' где-то возле Полтавы, но не уточнял, что там за дело было.
- Угу. Мабуть, будет Маруся чи там Орыся.
- Скорей Антонина, - прогрессор фыркнул.
- А нашо ты Палия грамоте навчил?
Прогрессор опешил. С чего это такая смена темы?
- Воно книжки читать стало, воно вычитало про то, як Богун поляков топил. И тоже понесло его на речку. Зла не хватает.
- А как Богун поляков топил и кто это такой? Вроде это какой-то атаман под Черниговом, но там же нет поляков?
- То не той. Той давно был, дуже давно. Он ополонки в реке нарезал и камышом прикрыл, их снегом трошки засыпало, а поляки не знали. Так контра ж не поляки. Завтра сюда полезут.
- И мы будем отступать?
- Не, - Крысюк свернул карту вчетверо, убрал в планшет.
- С ума сошел?
- Уйдем - спалят всех. Уже даже немцы до нас переходят, злые на господ офицеров стали.
- А сколько тех немцев?
- Шесть, двое дядькив и четыре коняки.
Лось присвистнул. Умирать ему не хотелось, особенно по такой погоде.
- И ты, - Крысюк ухватил прогрессора за рукав, - будешь сидеть тут вместе с Ременючкой.
- Не доверяешь?
- С тебя боец хреновый, если не хуже.
- Контра ворушится! - Глина влетел в хату, даже не закрыл за собой дверь, заорал от порога.
   Прапорщику Назарчуку было страшно. Аэропланов немецких не боялся, хлора не боялся, иприта не боялся - а сейчас боялся до рези в кишках. За кого он воюет? И зачем? И кто теперь по доброй воле наденет погоны? И слишком тихо вокруг, жди беды. Научили селюков воевать, на свою голову. А ведь они уже тогда поглядывали - унтер-мазепинец, те два австрияка, фейерверкер, даже лучший, единственный, друг, Иван-кубанец. Им теперь хорошо, есть ради чего воевать. А ему? Ну нельзя же все собрать как было. Большевики вот попытались - и где теперь те большевики? А сейчас враг был рядышком, в теплом логове, и выкурить его оттуда стало для Назарчука делом чести. Только что сейчас значила честь?
   Откуда-то справа затарахтел льюис, и ему ответил редкий винтовочный залп слева. Где ж эта сволочь засела? И что у них на уме? В лоб атаковать не полезут, он сам бы точно не стал. Значит, точно какой-то план. Хорошо, что хоть чугунка не рядом - они умеют выскакивать своими панцерниками в тылу и крошить картечью. Чья-то лошадь наткнулась на камыш передними ногами, забилась, скидывая на тонкий лед всадника, и со стороны деревни заиграл максим, дробно и метко, как парень с бубном на сельской свадьбе. Чтоб вас! И ведь не отступишь быстро - разведчики про эти ловушки ничего не сказали - не то с ними в сговоре, не то селюки подготовили это недавно, с вечера, уже когда разведка вернулась. Назарчук выстрелил в ответ, селюки тоже не озаботились хоть какими опознавательными знаками. Пулеметчики не успокаивались, укладывая людей и коней на лед и землю. Луна пряталась за тучами, будто сама боялась шальной пули. А потом земля куда-то ушла и голова взорвалась болью.
   Головная боль никуда не делась, но теперь к ней добавились незнакомые голоса. И один смутно знакомый, с мягким 'л', вроде бы как у унтера. К голосам добавился болезненный пинок под ребра. Назарчук понял, что атака на деревню провалилась, а ему не повезло фатальным образом. Можно же было утонуть! Не такая и мучительная смерть, если сравнивать с махновскими развлечениями. Прапорщик осторожненько открыл левый глаз: незнакомая хата, чужие люди и унтер, который теперь кто-то другой. На скрыне сидит какой-то лохматый незнакомый тип в штанах и разбитых, стоптанных сапогах, без рубашки, с перетянутым холщовыми бинтами торсом. Тип сворачивал самокрутку и время от времени поглядывал по сторонам.
- О, воно не здохло! - тип разговаривал вполне понятно, как крестьянин. Да, не драл его папенька за мужицкие слова.
- От и добре, а то у меня в сотне такие есть, шо не знают, как рубать надо.
- Еще одежу поганить, шинель хорошую чи там кожушок.
- Крысюк, тебе шо, шкода шинели? А поручика тебе не шкода?
Назарчук уже не пугался. Если к ним перешел поручик Борисов, то оставалось читать по себе заупокойную молитву.
- Не, - Крысюк развел руками, скривился от боли, - он казав, шо к нам хочет, ну Ременюк и купился. А той его и стрельнув. Ну малой, дурной, от и поверил.
- Насмерть? - бывший унтер подался вперед.
- Та вроде не.
- Ты шо, поручика не убил? Крысюк чуть не упал со скрыни.
- А чья голова на тыне? Я ж не вчерашний, я контру насквозь вже бачу.
Прапорщик вздохнул. Интересно, на том тыне для второй головы места хватит?
- Кавалерист? - бывший унтер повернулся к прапорщику, вгляделся в самодельные погоны - защитные, со звездочками, нарисованными химическим карандашом.
- Артиллерист, - выдавил Назарчук.
- Теж добре. Нам и такие нужны.
- Та он контра, не видно разве? - Крысюк уже свернул самокрутку и теперь рылся по карманам.
- Шо мовчишь?- вмешался тощий парень в подозрительно новом, еще необмятом, синем жупане. - Оглох?
- А ты кто такой? - прапорщик не разбирался в петлюровских званиях, может, это и есть их командир?
- Шульга, - парень почесал в затылке.
Бывший унтер фыркнул.
- Так что, артиллерист? Идешь до нас или мы тебя на хозяйской груше повесим.
- Или поучимся, як рубать, - безмятежно прибавил Шульга.
- Или башкой в ополонку, - важно дополнил Крысюк.
Назарчук расхохотался.
Заскрипела дверь. В хату ввалилось нечто в женском жакете на вате, горжеткой из очень облезлой лисы на шее и с железным костылем вдобавок.
- Здрасьте, в нас кобыла здохла и Грач помер. Его вынести надо, - нечто подхромало к Крысюку, при этом чуть не наступив на прапорщика.
- Ну шо, артиллерист? Выбрал? Мы тут люди занятые, - бывший унтер глядел равнодушно, и глаза у него были карие и круглые, как у чучела ястреба в зоологическом кабинете гимназии.
- А спросить можно?
- Ну?
- Кто из вас Сенкевича читал? Ловушки точь-в-точь оттуда.
- Не знаю я вашего Сенкевича, то Богун такое придумав, а другой человек записал, - Крысюк даже почесался от удивления.
- От вредный, - заулыбался Шульга, - их благородие время тянет, думает, шо мы его в хате не стрельнем.
- Кто тут Директория? - хоть бы не этот Крысюк, а то злой он сильно после того вояки с костылем стал, кулаками сжатыми в скрыню уперся.
- От и добре, - бывший унтер наклонился над прапорщиком, умело отодрал погоны и как-то хитро дернул за веревку на связанных руках..
Назарчук попытался сесть, голова кружилась немилосердно и, вдобавок, захотелось спать. Оно и понятно - сутки на ногах, туда-сюда носился.
   Крысюк нашарил за возле скрыни свою торбу, зубами развязал узел и стал рыться там в поисках чистой одежины: хоть и несильно подрало пулей бок, а шоб прикинулось, то не надо. Коробочка с иглами всякими - то для Усти, шить-вышивать, надо б домой заскочить, четверть паляницы в тряпочке, ще не спортилась, но можно и свеженькую пожувать, коробочка из-под халвы с гайками - то к инструментам надо положить, то для максимки гайки запасные, галстук модного фасона, помялся только, драная стрелковая рукавица, зашить надо, патентованный пуговицепришиватель - только попадись, контра, мне еще раз, я ж тебе его на голове поламаю!, и банка тушенки, завернутая в чистую латанную-перелатанную сорочку. Сойдет, под куртку ведь.
  
   Прогрессор мрачно глядел в стенку. Отбились, вашу мать! Удержали деревню на свою голову. Здоровых - аж трое: он сам, Тюнечка и Тиночка, а все остальные извели все бинты в двух отрядах. И самогон в деревне. И малых жалко: Грача и Ременюка. Ременюк, правда, еще живой, но его все равно жалко - пришлось резать без наркоза, потому что он даже от наливки слабенькой звереет и в драку лезет. Контрразведке нашей тоже досталось - и крови много потерял, и как бы без ноги не остался. Да из старого отряда вообще трое в живых остались, четверо, если самого прогрессора считать. Да надоела та война хуже вшей. И, как назло - зима на дворе, самое тифозное время, помирать из-за такой грязной болезни не хочется. И даже голова поручика на тыне совсем не радовала - люди туда посуду, между прочим, вешают, а тут такое украшение, которое и в руки брать противно. И обязательно было изгаживать именно тын у тестя? Палия надо б найти, пусть уберет, он ведь и отрубил. Или Палий уже рванул домой? Он и так собирался. Да и кто сейчас воюет? Так, стычки сотня на сотню, точим зубы в ожидании весны. Крысюк вообще собрался перевозить свое семейство домой, если хата уцелела. Он на колонистов еще с семнадцатого зол, когда ему те же колонисты вместо двух мешков хлеба всучили обманку - полова с камнями, для весу. А теперь вот те же самые немцы пришли к нему за помощью. Видно, законное правительство Романовского было хуже злопамятного соседа. Знать бы еще, что за фрукт этот Романовский и каковы его военная сила и полководческие умения. А то перебьют нас весной вместе с петлюровцами, а жить-то хочется. И интересно, как там у петлюровцев со снабжением? Хлопцы что-то говорили про авиацию, и полконика Витковского, который прехрабро и преотважно полез в аэроплан с двигателем 'Испано-Сюиза' и даже смог это чудо техники посадить. Это, конечно, хорошо, но как у нас с медикаментами и бинтами?
   В дверь постучали. И постучали еще раз. Что еще на наши головы? Всего лишь Глина, со штофом зеленого стекла и каким-то ободранным веником. И его деточки, которые чуть не сорвали дверь с петель.
- Вот тебе самогон, вот тебе мои люциперченки, вот еще розги, если слушаться не будут. Надо ж их грамоте вчить.
- Так они ж наборщики! - Лось надеялся на тихое утро и пару вопросов жене с тещей. Неотложных вопросов.
- Так они писать не умеют.
- Понятно. А как я их учить должен? Углем по стенке? Тетрадки нужны, карандаши, ручки, чернильницы. Вот идите и ищите. В кульпросветотделе точно что-то есть.
   Дьяка дома не было, уехал менять не то гвозди на сало, не то сало на керосин. Уже хорошо. А то еще вступится за честь своей дочери. Теща грохотала посудой в кухне, а вот жена кормила кур. Просто отлично.
- Чьи дети? - прогрессор говорил тихо, ему не хотелось лишних свидетелей своего позора. А то тут Палий крутится, как назло.
- Твои, - прошипела в ответ жена, - такие же свинякуватые, ночью ворушатся, а днем спят. Их двое, если тебе интересно.
Лось присвистнул. Кажется, его родные гены слегка подгадили кому-то жизнь. Неспешно подошел Палий, держа голову за ухо.
- Свиньям кинуть?
- Закопать на кладбище,- очень вежливым тоном сказал Лось.
- Тю, а свинки так хорошо поручика ели, шо я им доедать принес, - Палий глянул во двор, скривился, - та я пожартував, мы того поручика за околицу выкинули.
Лось только хмыкнул.
- Пошли, студент, работать станешь.
   Работа заключалась в уборке конюшен. Навоз убрать, свежей соломки в денник постелить - грязно и скучно, и поговорить не с кем, Сорокину не до того, он очередную коняку чистит 'под платочек', а сам косится недобро. Ну головой же надо думать хоть иногда, особенно почти что офицеру - жалеет тебя, сопляка несчастного, сотник, потому и в бой не пускает. А коней, во-первых, надо чистить, во-вторых они к тебе все и привыкнут, а не только сотникова кобыла. Парадов и балов тебе, дитятко, не светит, а пулемет давать опасно. Лось разогнулся, глянул по сторонам - Глина с семейством выходит из культпросветотдела. И почему он решил, что его деточек не может обучать кто-то еще? Тюнечка, к примеру. Или дьяк. Или они люди относительно цивилизованные, с такими учениками не справятся?
- А нема у них тетрадок! - Глина держал в руках небольшой квадратный сверток, - две дошки дали и кусок крейды.
- Какие доски? - прогрессор чуть не ткнул себе вилами в ногу.
- Черные, в такой рамочке. Ну, шоб на них крейдой писать можно было.
Лось плюнул. Похоже, запасливая Тюнечка где-то откопала грифельные доски. Мелом ведь на них пишут? Если, конечно, Глина имел в виду мел, а не очередное диалектное слово, которое в самоучителе украинского языка не упоминалось.
- Люди, дайте сто рублей, - неожиданно приперся вчерашний прапорщик, уже без погон, и с черными лычками на кое-как пришитом воротнике.
- Шо? - Глина даже не понял, что это и у него просят.
- Да, контузия за день не пройдет, - Сорокин в шестой раз выколотил скребницу об стенку и принялся чистить серого мерина в седьмой раз.
- Не мне, тут тот, рябой, приехал. Они с сотником нашли каких-то сербов, которые продают табун коней. Двадцать штук. Столько просят. Рябой говорит, что кони круглые и жирные.
- Матвей, что ли? - прогрессор вспомнил того петлюровца, который назвал Вужика батьком. Он в скотине немного разбирается, явный брак не купят.
- Пятерку за коня? Озверели совсем! - в Глине проснулась экономность. - За царя румак три рубля стоил. Донской, породистый. А тут же ж не Дон.
- Так у кого тут деньги? - гнул свое бывший прапорщик.
Сорокин первым порылся по карманам и выгреб сорок три копейки почтовыми марками. Глина засопел и выудил из кисета десять деникинских рублей. Прогрессор отправился будить Крысюка - раз ты командир, так и разбирайся с такими вопросами.
   Крысюк не спал, возился с трофейным пулеметом - максимка он и есть максимка, даже вычищенный. И взгляд у махновца был отрешенным, слишком задумчивым.
- Ой, надурят они. Я их знаю, я на них год работал, еле ноги унес, - но все же стащил с шеи ключ от кассы. Отрядные финансы хранились в бывшем ящике для плотницкого инструмента и не радовали глаз.
- Пятьдесят два рубля, - прогрессор плюнул на пальцы и для верности пересчитал еще раз. Увы, денег от этого не прибавилось.
- Бери десять, больше не выйдет.
- Так четыре коня - это мало. Глина еще десятку дал
- А ще студент. Всему тебя учить треба, - Крысюк закрыл кассу, надел ключ обратно, обвел взглядом хату, - потруси хлопцев и бери с собой Романа. Он их сделает так, что нам за тех коней еще и доплатят.
Лось кивнул. Палий действительно умел сбивать цену на лошадей. А еще Палий умел вываривать бинты и был рад отделаться от такого занятия. Да и удалось вытрясти из ячейки Бунда еще пять карбованцев. Поэтому Назарчук млел от радости, хотя деньги и не приближались к сотне. Сейчас и будет самое-самое.
   Сербы жили недалеко, так что прогрессор даже не протрясся на новом коне. Да и рысь у кобылы была плавная. По прибытии Матвей уже забраковал карого головастого мерина за подозрительные суставы на левой передней ноге и еще одного мерина, серого, за подпиленные под молодую лошадь зубы. Сотник стоял в сторонке и внимательно разглядывал соседскую хату. При виде новых покупателей старого серба передернуло. Кажется, он кого-то из них знал. Лось спешился, стал рядом с сотников и приготовился смотреть комедию. Конечно, с теткой Фросей и ее мешком буряков было смешнее, но тут тоже будет весело. Тем временем серб расхваливал прекрасную каурую кобылу, у которой, по его словам, не было ну ни единого недостатка, а Палий эту красоту брать и не думал, потому что у нее один глаз с бельмом и ребра видно. Даже в обоз. Да чтоб ее накормить, это ж вагон сена надо. Матвей изучал невероятно паршивого жеребца вероятно саврасой масти. Палий прицепился к уже подкованному гнедому мерину - и дикий он какой-то, и подковы не те, и сопит подозрительно. Продавец только руками разводил. Сотник улыбался в открытую. Серб настаивал, что он отдаст пятнадцать коней по три рубля за голову. Палий демонстративно сел в седло и развернулся, мол, я эти мослы и за два рубля не возьму.
- Полтора за голову, - припечатал Горленко.
Серб плюнул, но все же согласился. Хоть не бесплатно.
   Возвращались медленно, чтоб не переполошить свежеупленный табун. Матвей подгонял отстающих, а Палий выслушивал мнение сотника о бывшем кадете. Мало того, что это горечко не знает, где Ужгород, мало того, что он не может коня вычистить как следует, так у него еще и брелок на часах примечательный.
- Репа? - махновец старался не смотреть на сотника.
- Репа. И шпор нету. Позорище, а не всадник.
- Он хоть шось умеет?
- Стрелять он умеет, тут ничего не скажу.
- То засунь его в обоз, ты ж командир, а не я, - Палий успокоился и теперь лениво жмурился на неяркое зимнее солнышко.
   Вот и Яновка, ничего там не изменилось за пару часов. Даже и не помер никто. Крысюк дразнит кадета, петлюровская сестра милосердия вышла покурить, Глина тянет ведро из колодца. Прямо мирная жизнь. Кадет обиженно засопел. Мало ему своих командиров, так еще и это лохматое пристало.
- Какая деталь в пулемете лишняя, говорите? Грязь это.
Крысюк хмыкнул. Поганец эту шутку знал, да и с пулеметом управлялся неплохо, но все равно з него вояка хреновый, хуже даже чем со студента.
- Хтось едет, много, полсотни конных, с фаной, - Ременюк-петлюровец вернулся из разведки с важными новостями.
Такого слова прогрессор не знал и только протер очки платочком, на всякий случай.
- Цвета какие? Птычка чи скатерка? - Крысюк провел ладонью по лентам. Мало, ох мало, на долгий бой не хватит.
Лось внутренне удивился. Меньше всего флаг ВСЮР походил на скатерть, но петлюровец не переспрашивал.
- Не. Отут черный, отам такий, буряковый.
Час от часу не легче! Горизонтальные полосы, сверху красная, снизу черная. Корниловцы? Вряд ли, у них еще череп с костями был. Да и где тех корниловцев теперь взять? Мы ж их побили еще тогда. Или они опять сформировались?
- Ще там один однорукий був, впереди ехав. Коняка чалая.
- На кубанцев похоже, - встрял сотник, - если то Дереш, то хорошо. А если нет - то мы шо, зря могилы копали?
   Лось свернул себе самокрутку. Если это свои, то хотелось бы глянуть на этого самого Дереша, а то про него разное болтают - то у него ноги нет, то у него руки нет, то он вообще безрукий. Покалеченный, одним словом. А особо несознательные граждане варнякали, что Дереш поменял отрубленное на военную удачу.
- Дереш? Какой Дереш? Которого два раза хоронили? - ойкнул кадет.
- Ага.
- Хорунжий на подходе, - Мироненко еле держался в седле, почти лежал на шее у коня.
Сестра милосердия рванулась ловить пациента, шепотом проходясь по умственным способностям его, сотника и всех существ мужского пола в округе. Палий вспомнил про свои санитарские обязанности, кинулся помогать.
   Дереш застыл на другом конце села, щурясь на махновский флаг. Надпись 'Долой комисародержавие!' грела ему душу. Кубанцы по селу рассыпались, на ночь устраиваются. Командир повстанческий вокруг тачанки ходит, головой качает. Из соседней хаты ор слышен - дите нашкодило якось.
   Прогрессор очень хотел дать ученичкам хороший такой подзатыльник, чтоб аж на пол слетели. Но мел скрипел по доске под любым углом, как ты не изощряйся. Палочку напишут - пищит, крючочек напишут - еще гаже пищит, а им смешно. Ржут, как кони и пишут палочки наперегонки. Ну ничего, будут вам завтра тетради. Лист бумаги вдвое сложить - вот и целых четыре страницы. Свирепый перебьется, можно подумать, кто-то читает культурный листок. А про именины и так все знают.
   Интересно, почему это по улице люди бегают, но не стреляют? Лось протер очки и посмотрел в окно повнимательней. О, кубанцы. Ну, держись, Яновка - быть в селе дракам, быть в селе гулянке и быть большой мене лошадьми. О, знакомая шинель. Кажется, это Дереш. И он не изменился со времен дебоша на станции в Василькове. Хорошо еще, что тут нет под рукой ни одного телефона. А говорили невесть что! Прогрессор еще с Киева помнил однорукого хорунжего - человек как человек, крутился возле кубанцев, он и хорунжий по их званиям, вроде бы связист или телефонист. Он же тогда вроде обещал починить аппарат, но чем дело закончилось, Лось не знал. А еще Лось не знал, эти конные вместо обещанного бронепоезда или вместе с обещанным бронепоездом? И дорогая тещенька уже беспокоится - да сколько можно менять? Дьяк два дня назад уехал. Так что, его надо прям щас искать? Уже и темнеет. Прогрессор выскочил из хаты и направился в культпросветотдел. Там сидело человек восемь легкораненых и культурно просвещались на тему болгарской войны, заодно любуясь пышной лекторской грудью. Размеры у Танечки были впечатляющими, 'повна пазуха', как тут говорят.
   Лось и сам прислушался - Шипка и Плевна вроде бы не отличались, но Скобелева царем Болгарии в родной реальности точно не короновали. Болгар при этом не спрашивали, хотят ли они такого правителя. И, как положено, покушение через год в лучших гайдучьих традициях, удачное. Одна маленькая пулька в печень - и подданные надевают траур по невинноубиенному недобитыми турками царю. Вот тебе и панславизм в действии.
- Да у меня отец там воевал, думал - турков погоним, домой вернемся, - добавил один из слушателей.
Танечка повела плечами - вот так всегда! Вечно все вставляют свое мнение, когда не надо. А когда надо в Черный Крест денег собрать - так никого нету и ничего нету.
   Дьяка среди слушателей не было. Похоже, действительно пропал. Сейчас много кто по шляхам шастает, невооруженный человек для них легкая добыча. У Куркуля поспрашивать? У нее люди загребущие, могли и разлучить тестя с добром. Кто тут еще водится из мелких атаманов? Ткач? Он тоже может, если не подался опять рушить железную дорогу. Сербин? И он не прочь поживиться за чужой счет. Крысюк еще предупреждал насчет какого-то очередного воителя с большой дороги, но Лось тогда прослушал, как того атамана звать.
   А сотника расспрашивать сейчас - гиблое дело, он на радостях от прихода подмоги с чувством выполненного долга напился в дрова. Придется тещу спрашивать, а куда же ее муж поехал и, главное, с чем? За керосин сейчас кто угодно прибьет. И есть ли у него кума? Может, он просто решил зайти к ней в гости? Рыбки занес, как в той песне поется. О, собака заливается. Тьху на вас, Матвей Семенович, где ж вашу духовную особу носило? Керосина бидон приволокли? Дело хорошее, только надо бы командиру такое сказать, нам бы он тоже сгодился. О. да дьяк не один пришел, с гостем, мелкий такой тип, горбатый, руки до земли достают. Кондрат-богомаз, местный художник, что хочешь нарисует, даже печать на документы и контрразведчику нашему товарищ.Глядит богомаз цепко, недобро - ему заказ большой сделали, в церкви стену расписать. Страшным Судом. Ой будут там некоторые личности нарисованы, это и к гадалке не ходи, хоть бы не всех в котлы позапихивал. Но главное, что теперь не надо никого искать, все дома.
   А теперь можно подумать и о насущных бедах - где бы взять столько медикаментов и кого там надо переправлять в госпиталь? И, раз уже на то пошло - кто дал Заболотному наган, причем заряженный? Сейчас ведь тихо, никто не атакует. Добивать раненых не надо. Пока не надо. Та что это за дела - опять кто-то в хату ломится! Сташевский, с радостной улыбкой на устах. Даешь вошебойку! И Одессу тоже! Одесса, впрочем, может подождать. Плакал ваш керосин, Ганна Никоновна, тещенька дорогая, горючими слезами. Каганец засветите, или свечек штук пять, если что вечером надо делать. А то по нам вши уже не скачут, а ходят.
   Живем! Греемся, чешемся. Крысюк, злобно матерясь, кроил три хозяйских полотенца на пулеметную ленту. Хозяйка неодобрительно зыркала на это, но не возражала. Лось держал полотенце натянутым и слушал вполуха - главное, что бабка Лявониха наконец-то заткнулась и не клянет все живое скопом, как вчера и позавчера. Склочная это женщина, со всем кутком в ссоре. И то у нее не так, и се у нее не так и соседские дети ее курей подушили, и другие соседи у нее сливу украли, отгородили, а у третьих соседей вообще в хате самогонный аппарат стоит и сало они в пост едят! Но ругался командир не из-за тупых ножниц или кривых рук помощника. Чем ему персики не угодили? Ну да, такой фрукт- с одной стороны желтый, с другой красный. Зуб Крысюк об персиковую косточку сломал, что ли? Или в декабре месяце персиков захотел?
- А что случилось? - прогрессор ухватил третье полотенце и изобразил полную невинность во взгляде.
- А тебе шо?
- Ничего, только интересно. Может, и смогу помочь. -
Оно и видно, шо студент,- Крысюк оглядел разрезанные полосы, приложил одну к пустой ленте, - вечно лезешь, а не знаешь. Я ж Усте якусь комбинацию обещал, персиковую, шелковую. А шо то такое - не знаю.
- Персиковый цвет - это тебе у Кондрата спрашивать надо, он в цветах лучше нас разбирается, а комбинация - это одежда такая женская.
- Та ну, - Крысюк придирчиво осмотрел еще одну полосу, - если то одежда, то чего ее в магазине готового платья нема? Я ж там спрашивал, говорят, что не продают.
- Точно спрашивал?
- А откуда еще можна выйти в трех пиджаках на одном дурне? После Ткача там только пол подмести осталось.
- Так у него и спроси.
- Так у него нету. Платье в полосочку есть, юбка, синяя, в кружевах - есть, а той комбинации нема и все.
   Вот тут прогрессор призадумался и чуть не пришил полосу к своим штанам. Может, это слово значит не то, что дома. И вряд ли эта загадочная комбинация похожа на то, что носила покойная бабушка - длинную рубашку вроде ночной, синтетическую и с кружевами. А как она полыхнула и завоняла при опыте с увеличительным стеклом! Но тут же нет синтетики. Или все же спросить у какой-нибудь культурной горожанки, что это за вещь, она-то знает? Но где же ее взять, ту горожанку? Так, так. А ведь есть одна рафинированная дамочка, до сих пор краснеет от слова 'яйца'.
- А Жильцова еще никуда не делась? Она точно знает, она же с городу и вся из себя утонченная. Такие обычно носят десять нижних юбок и даже купаются в специальной купальной рубашке.
- Куда ж она денется, режет тряпки на бинты и кривит морду от Вужика.
Лось призадумался второй раз: этот чем бывшей классной даме не угодил? Он же не ругается даже. Не самый приятный парень, конечно, но не ругается.
- Иди ты! - кажется, Лось умудрился напортачить - прошил кусок ленты гармошкой. Не всегда удается делать два дела одновременно. Может, в самом деле пойти ее спросить? И не только про одежду спросить. А то интересное кино получается - домой гражданка Жильцова возвращаться не хочет, поезд от бывшего Екатеринослава до Киева точно ходит, а Дереш точно что-то про Чернигов говорил. Так нет же, волочится в обозе и исправно кушает наш кулеш. И пользы от нее - самый-пресамый минимум, готовить не умеет, петь не умеет, всякой мелочевкой не торгует, в культпросветотдел не собирается, и даже сестра милосердия из нее никакая, санитарка скорее. И Ременюку жизнь испортила, он же чуть предложение ей не сделал. Может, он нарочно под пулю полез.
Из госпиталя выглянул Крестовский, по-прежнему в своем жакете. Прогрессор сглотнул, не к добру это. Кого теперь надо выносить, кому костер жечь, чтоб земля на могилу мягче была, по кому дьяк панихиду служить станет? Ременюк, да? Что ж мы матери скажем? Что отомстим? Да не нужна ей месть, ей сын был живой нужен. Отчаюга, мародер, горлорез наш одноглазый, кто теперь будет чистить твоих коней? И в чем тебя хоронить, латка латкой залатана, а не одежина приличная.
   Вот и флаг в дело пошел, славный саван из драного черного знамени. И гроб Крысюк вполне приличный сделал. И дьяк все положенное отслужил. И могилу выкопали. И кути наварили. Сладкой - зубы ломит. Только зря Крысюк Ременючке денег дать пытался, ну подождал бы, отдал после поминок, а то протягивает те несчастные двадцать карбованцев прям возле могилы. Врезала ему Ременючка наотмашь, махновец еле на ногах устоял. А помянули как положено, всем той кути треклятой хватило, даже ненасытному Палию. Вужик в уголке примостился, на доливку так смотрит, будто в первый раз увидел. Гражданка Жильцова уже не плачет, а так сидит. Она же думала, что Ременюк пошутил с тем кольцом, издевался над ней.
   Разведка возвращается. Крысюк вскинулся, будто и не глотал тещину самогонку, как воду. Сотник с Вужиком тоже ложки отложили - их же человек приехал. И не один приехал, а с одним таким фертиком, что сейчас уже и не водятся. Ну прям как кирасир с картинки, даже в каске парадной. Ага. Грай поблизости. Если у него хватило дури просить подмогу у первых попавшихся вооруженных людей, так кто ж ему доктор? Грай был редкой птицей в здешних краях - бывший поручик и идейный монархист самого кондового и посконного толка. Два местечка выжег, а в третьем его встретил дружный отряд самообороны с обрезами, грантами и льюисом. А фертик - это вот его адъютант, или новый атаман, если верить слухам, что Граю наконец-то вышибло мозги.
- Празднуете?
Крысюк не пошевелился.
- Поминки.
Фертик огляделся.
- Та я к сестре еду.
- А шо Грай? - Вужик сунул новым гостям по ложке кути в подставленные руки.
- А я знаю? К сестре еду. В Елисаветград.
- Так то не сюда, тут Катеринослав ближе, - Крысюк держал правую руку под столом.
- Та я знаю, та я вже пошел, - фертик попятился, блестя каской.
- А то не шпион? - облизнулся сотник.
- Не-не-не, я ни за кого, я так, пограбить, девку нагнуть.
- Позорище! - влез бывший прапорщик Назарчук, - да тебя ж любой командир за такое расстрелять должен!
- Замовкни, не на митинге, - сотник увел из-под носа у своего козака бутылку и в очередной раз налил всем.
Да и сколько там той самогонки на десятерых из двенадцати человек? Так, губы смочить. А у Ременючки уже дети пищат в два голоса, проголодались. Сейчас дьяк 'Вечную Память' прочитает и все уже.
   А сколько еще в землю лечь должно? Никто не знает. Кто с войны домой придет? Никому не ведомо.
  
   Глава двенадцатая
  
   А хто хоче у запiчок, а ми хочем в поле
   Заглядати смертi в очi i жити на волi. (с) народна пiсня
  Чужие вокруг хаты, чужой говор, аж не по себе. Один Салько не удивляется - а на каком еще языке в еврейской земледельческой колонии говорят, на эфиопском, чи шо? Ему хорошо, он вообще несколько языков знает, оказывается. Ну прям премудрый Соломон. А он, кстати, и есть Соломон, если полностью. Кадет бывший во все стороны башкой крутит - ему-то интересно. Палий куда-то усвистел - не то знакомого увидел, не то наоборот, прячется. Сотник с Вужиком к тамошнему пулемету пристали - ну такой же ж хороший льюис, будто вчера сделали. Крысюк на тачанке сидит, ноги свесил. Глядит недобро, да и с чего ему добрым быть - раненых много, ездовой новый, денег нету, патронов трошки. Взяли на свою голову какого-то дядька, хорошо уже седой, да и править умеет, только вот не лежит к нему душа, хоть ты лопни - не того, что человек незнакомый, или там не воевал раньше. И знают его хлопцы, и воевал неплохо вроде, обозником при артиллерии. А от не доверяет ему Крысюк - и только! Знать бы еще, почему. Ну, выдрал тот ездовой его когда-то, так то давно было, да и виноват тогда Крысюк был еще как - на его свинье верхом катался, еще и тын соседу снес напрочь. А так обычный себе дядько, не первый год воюет, да еще на царской войне сына схоронил. Страшно ему тоже. Да всем страшно. Вот, опять Перебейноса черти принесли, все не налетается. Стрелок ему нужен, пулеметчик. Ищи, ищи. Я точно не полезу в твою чортопхайку, Салька нельзя, он одноглазый, еще не разглядит вовремя, откуда враг, там же тучи всякие, обзор загораживают. И вообще, то не моя забота. А вот моя забота - это чего на другом конце колонии так орут, будто живьем жарят или чего похуже? И Палий оттуда идет, за ним какая-то женщина бежит и ругается так, что матросу стыдно.
- Ты что сделал? - Крысюк соскочил с тачанки.
- Шо надо, то и сделал! - Палий развернулся к женщине, - И хлев тоже выгореть должен, дотла, чтоб земля прожарилась. Это ж хорошо, что ты ее доить не вздумала!
- Шо за дела?- Крысюк уже понял, что что-то со скотиной не то, но хлев зачем поджигать?
- Та корову пришлось стрельнуть.
- Попросила на корову глянуть, а он в хлев зашел, носом потянул и стрельнул, как офицера!
- Просто так, бесплатно! И подпалил тоже бесплатно, бо так положено. Ну хворая корова была, ну дуже хворая. И заразная.
- Тю на вас обоих. Я не коновал, не знаю. Но другую корову ты ей пойдешь и купишь, ясно?
Палий хмыкнул. Не то согласился, не то послал.
- За свои деньги, поняв?
- Та поняв. Абы не пристало. А то не Ривка бежит?
Крысюка передернуло. Она же спрашивать будет, а сказать надо. Ох надо. И еще самогону надо, на госпиталь. Сташевский уже два раза на санитаров жаловался, что они сами потихоньку жлуктят. Потихоньку так, четверть за раз. Ну совесть же надо хоть какую-то иметь, раненым же тоже надо. И самое ж смешное - то не какие-то санитары, хоть ты их выгоняй, хоть новых набирай - все равно изничтожают ту самогонку.
  
  Прогрессор курил и думал. Курево было поганое, а мысли невеселые. Откуда пополнение брать? На раненых надежды мало, тут же нет никаких антибиотиков, вон Заболотный тоже сначала хромал себе куда угодно, а теперь как бы не пришлось и ему могилу копать. И придется, скорей всего. И где бронепоезд? Полсотни конных - это так, мишеньки бегают. Одина очередь - и нету тех кубанцев. Ну, может, там заносы снежные или рельсы кто поломал. А если нет бронепоезда, если пока они тут умирают за малозначительное село, уже поменялся политический расклад? Если завтра те же петлюровцы по нам стрелять станут? Так все тут и ляжем, на радость белым. Да и Крысюк какой-то пришибленный ходит еще с тех похорон. Надо же, какой чувствительный, так-то он Ременюка гонял по поводу и без повода. Хотя чем больше занят Ременюк, тем меньше по селам байстрючат родится. Был занят. А что теперь вспоминать? Да еще и сотник с Вужиком под боком. Сотник - сотник смерти ищет, уже любому видно. Он же и в прошлом бою под пули лез, а вот не получилось, а вот то, что у него половина людей под другим фактическим командиром ходит, это даже такому штатскому шпаку, как прогрессор, ясно. А чего Вужик ищет - вот про это и спрашивать страшно, не то славы, не то тоже смерти. Но не званий, иначе бы возле начальства крутился.
   О, кадет бегает, да не просто так, а возле Перебейноса. Ну да, ему интересно, только вот падать высоко. И вообще он еще маленький, несовершеннолетний то есть. Хотя.. Тут вот Гайворон атаманит, а ему не то пятнадцать, не то вообще четырнадцать. Да прогрессор его как увидел, так икать со смеху начал. Ну дите ж малое, носом шморгает, шапка на глаза сползает, шинель австрияцкая болтается как на пугале. А атаман сопли рукавом вытер и на две своих пушки показывает. Обычные пушки, как за царя были. Но вот это кружение кадета возле человека, который остался уже без второго стрелка - это не к добру. Гайдук, падла, в небе как хочет, так и летает, у него самолет немецкий, мотор мощный, стрелок у него еще с той войны опытный. Но, с третьей стороны - у Перебейноса удачи на восьмерых хватит - два раза сбивали, три раза бился, один раз вообще в штопор сорвался, на ньюпоре - а живой и теплый. Только вот интересно, он ради нового аэроплана что сделает? И так уже своей пассии ответил, не прислушиваясь, мол, керосин, потому что всегда не хватает. Но ребенка так называть это уже перебор. О, легок на помине, сюда идет. Ну ему-то какое дело до тачанки?
- Дитя хочет в небо?
- Угу,- сотник нагло протянул руку. Кисет углядел.
- А не страшно?
Перебейнос осклабился. Улыбочка была на редкость неприятной - передних зубов у сотника не хватало еще с позапрошлой посадки в болото.
- Сопля. Такому покажи цяцьку, он за ней и побежит.
- А тебе покажи новый самолет?
- Дурак ты, хоть и студент. Ой дурак.
   Прогрессор не ответил. Сотник был прав, хоть и совершенно не в том вопросе. Различия, те различия и расхождения с родной реальностью, которых Лось попросту не знал, грозили обернуться реальной пулей между глаз. А спрашивать? А у кого? Товарищи повстанцы сами не особо образованные, а образованные могут и заподозрить банальный шпионаж. И среди не особо образованных есть Палий. Он расскажет. Он такое расскажет, что и на голову не налезет, у него исторические периоды в голове такие: 'недавно', 'за царя еще', 'тогда еще железку не построили', 'с турками воевали' и 'за царя Панька'. Причем такого царя на престоле точно не было, специально спрашивал. И еще культпросветотдел ему каши добавил своими книжками. Ну, еще Крысюк не выдаст. Но он и сам толком не знает, кого при царе брали в студенты. Так что молчи в тряпочку, если хочешь уцелеть. И надо шугануть культпросветотдел, чтобы хоть иногда думали, что кому дают читать - до этой треклятой книги про индейцев скальпы никто не снимал. Кадет, падлюка, удружил - поделился с товарищами повстанцами творчеством Эмара. Драть его некому! Или Вужика попросить, чтобы он разобрался. Вужик, в свою очередь тоже нашел себе занятие - собирал ставки на то, кто же кого уложит - кубанец Середа или местный житель Гирш. Честная драка кулаками, без ножей, удушающих захватов, выдавливания глаз и смертоубийства. А то подкову разогнуть, конечно, не каждый сумеет, да только пользы от этого никакой. А хвалиться, что никто меня побить не может, тоже не велика мудрость. Ты б стрелял так, как кулаками машешь. Да и пулемет не зря придумали.
   И непонятно, для чего мы здесь - наступаем? Отступаем? Фуражом запасаемся? Удастся ли разжиться хоть мешком буряков? Про новобранцев и говорить нечего, тут, в местечке, такой диалект, что Салько их понимает через два слова на третье. Интересно, это как получилось? А еще интереснее, что тут довольно много молодых мужчин. Да и драка уже кончилась, ничьей. Не то равны по силам, не то неудобно убогого бить. Если так, то Середа умней чем выглядит.
  Но новобранцев это не прибавило. Вот не собираются местные воевать идти. Но это до первого артобстрела. А тут весьма неплохо - тепло, не дует, сала разве что нет, но оно и понятно. Так что пока отдыхаем, на самогон, впрочем, не налегаем, Крысюк и сам знает, что туда для незваных гостей можно добавить.
   Прапорщик Назарчук чувствовал себя не в своей тарелке. Хоть и командир знакомый, а все равно. И еще этот, в жупане, который Шульга. Про него ходили очень нехорошие слухи среди нижних чинов. Кто бы мог подумать, что тощий, неказистый, без капли выправки селюк - и есть тот самый Вужик? Просто быть такого не может. Вернее - не должно. А вот он сидит рядом, набивает себе диск от льюиса патронами и напевает под нос про шинкарочку Галю. Но как же так? Неужели у командования не было под рукой кого-нибудь более подходящего на должность командира? Скорее всего, эти сельские дикари не понимают даже сам принцип офицерской чести. Всего лишь мальчишка, который превратил абреков- любимцев полковника Габдулганиева в груду мертвецов. Про самого полковника вспоминать было тошно даже сейчас. Но это даже смешно получается - потомок татарских мурз, который любил разглагольствовать, как его предки приказывали посадить на кол всяких бандитов в шароварах - и сам там очутился. Поганая ему досталась смерть. И заслуженная, потому что Назарчук видел, как эти красавцы развлекаются. Разве достойно офицера Российской Императорской Армии - потрошить девок? Разве за такое не вешают? Но полковник веселился - бандитское отродье, махновские родственнички, у них обрез в квашеной капусте спрятан. А эти пока еще никого не выпотрошили. Недостаточно пьяные? Или все-таки сотник у них не зря сотник? Горленко вроде бы не дурак. А с другой стороны сидит рябой петлюровец, штопает рукав шинели и глядит недобро. Чужак. Такой штыком под ребра пырнет только так. Вужик снарядил диск, с хрустом потянулся. На бывшего прапорщика он обращал примерно столько же внимания, как на хозяйскую кошку - сидит себе и сидит. В хату вошел еще один без знаков различия, но с квадратным ящичком под мышкой. Вот только горе-музыкантов в этом бедламе недоставало. Тип плюхнулся на сундук, выудил из-под воротника очки на цепочке , напялил и принялся терзать замок футляра для аккордеона. Назарчук решил подышать свежим воздухом.
- Куда собрался? - Вужик подчеркнуто медленно повернулся к неизвестно зачем не убитому контрику, - кури тут.
Тип в очках что-то буркнул себе под нос.
- Вот и я так думаю. Надо было бы , так сотник жалостливый, думает, что от него польза будет. А по предателю стенка плачет. Или мотузочка.
Это я, что ли, предатель? - Назарчук вроде бы присяги не нарушал.
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"