Аннотация: Перевод рассказа The Erlking by John Connolly, 2004 Выполнен сугубо в образовательных целях.
ДЖОН КОННОЛИ
КОРОЛЬ ЭЛЬФОВ
Как мне начать эту историю? "Давным-давно", возможно, но так будет неправильно. Получится сказка про дальние земли и далекие времена, но это не такой рассказ. Совсем не такой.
Лучше начать этот рассказ так, как я помню. Все-таки, это мой рассказ, было со мной, случилось со мной. Сейчас я уже старик, но еще не выжил из ума. Я по-прежнему запираю дверь и закрываю окна. Я присматриваюсь к теням пред тем как лечь спать и выпускаю собак бродить по дому, ведь они почуют, если он придет, и я буду готов. Стены из камня и мы оставляем факелы гореть. Ножи всегда под рукой, но огня он боится больше всего. Он не сможет забрать никого. Он не украдет ребенка из моего дома.
Мой отец был не таким осторожным. Он знал истории о древних чудовищах, и рассказывал мне, когда я был мальчиком, рассказывал о Песочном Человеке, который вырывает глаза у тех детей, которые не спят по ночам, он рассказывал о Бабе-Яге, колдунье на колеснице из старых костей, с детскими черепами в руках, он рассказывал о морском чудовище Сцилле, которая топит суда, пожирает моряков и не может насытиться.
Но он никогда не рассказывал о короле эльфов. Мой отец только говорил, чтобы я не ходил в лес один, и не выходил из дома после полуночи. В лесу есть волки и кое-кто хуже волков.
Есть миф, и есть реальность. Мы рассказываем и прячем. Мы творим чудовищ и надеемся, что уроки в обертке их историй помогут нам в жизни. Мы даем старые имена своим страхам и надеемся, что в реальности не бывает ничего страшней наших выдумок.
Мы лжем нашим детям, чтобы защитить их, и ложь открывает двери для великой беды.
Моя семья жила в небольшом доме в северном конце нашей деревушки, на окраине леса. Ночью луна освещала деревья, превращая их в серебряные шпили, будто на куполах церквей. А за лесом были высокие горы, великие города, и озера, большие, как океан, где человек стоит на одном берегу и не видит другого берега. И я мечтал пройти через лес и увидеть все это. И лес давал мне убежище от мира взрослых, кокон из листвы и ветвей, где я мог спрятаться, ведь дети любят такие темные места.
Иногда я сидел на подоконнике в своей спальне и слушал ночной лес. Я научился слышать уханье сов, шелест крыльев летучих мышей, шорох и писк маленьких зверьков, которые ищут, что бы съесть и как бы самим уцелеть. И я засыпал под эти звуки. Это был мой мир, и все в нем было знакомо мне.
Но я помню одну ночь, когда все в лесу замерло, и я чувствовал, что в лесу кто-то ищет, охотится. Волк завыл, и в его голосе слышались дрожь и страх. Вой перешел в визг и оборвался. И ветер пошевелил мои занавески, будто лес выдохнул.
Казалось, что мы жили на самом краю цивилизации и всегда за нами стоял дикий лес. Когда мы играли в школьном дворе, наши вопли зависали в воздухе, засасывались в чащу, метались между деревьев, сходя на нет, уходя в ничто. Но среди деревьев сидело нечто, и оно срывало наши голоса из воздуха, як яблоко с ветки, и пожирало нас в своих мечтах.
Снег только припорошил землю, было самое начало зимы, когда я впервые увидел его. Мы играли в поле возле церкви, гоняли красный кожаный мяч, который был ярким, как кровь на белой земле. Подул внезапный ветер и отнес наш мяч в заросли ольхи в лесу, довольно далеко от нас. Не рассуждая, я пошел за мячом.
Как только я миновал старую высокую ель, воздух похолодел, а голоса моих товарищей стали не слышны. Клубки мха свисали со стволов, почти касаясь земли. Я увидел дохлую птицу на земле, мох почти касался ее, а желтые споры из каких-то грибов замерзли над ней облачком. Кровь на клюве, плотно закрытые глаза, боль будет для нее вечностью.
Я углубился в лес, мои следы оставались на земле, как потерянные души. Я раздвинул заросли ольхи и в это время ветер заговорил со мной.
"Мальчик. Иди ко мне, мальчик".
Я оглянулся - никого не было.
Голос зазвучал опять, и в тенях передо мной появился силуэт. Сначала я принял его за тонкую черную ветку, обвитую паутиной, но силуэт поманил меня пальцем. Странное желание исходило от него, и я почувствовал себя испачканным и грязным.
Я схватил мяч, попятился, но моя нога запуталась в одном из извилистых корней под снегом. Я грохнулся навзничь и нить коснулась моего лица: осенняя паутина, крепкая и липкая, прицепилась к волосам и постаралась обвиться вокруг пальцев, когда я ее стряхнул. Потом упала вторая нить, и третья, тяжелые, как веревки в рыбацкой сети. Тусклый свет пролился среди деревьев, и в воздухе зависли тысячи нитей. Они исходили из теней, где стоял серый силуэт, он развоплощался, окутывая меня. Я зашевелился, открыл рот, чтобы закричать, но нити быстро набились в рот, удержали язык, отобрали речь. Силуэт приближался, серебряная паутина прокладывала ему путь и сеть на мне затягивалась.
Из последних сил я отполз назад, разрывая нити о корни, выпутываясь из сети. Я продрался через деревья, ветки царапали мне лицо, снег набился в ботинки, и я по-прежнему держал мяч в руках. Я убегал и снова слышал голос:
"Мальчик. Прелестный мальчик"
И я знал, что он хочет меня и не отступится.
В ту ночь я не мог уснуть. Я вспоминал сеть, и голос из тьмы леса, и глаза не могли закрыться. Я переворачивался и ворочался, но не мог найти удобной позы. Несмотря на холод, комната была невыносимо теплой, и я, сбросив простыню, лежал голым на кровати.
Но все же мне удалось задремать, потому что что-то заставило меня открыть глаза. Свет в комнате стал другим. Тени стояли в тех углах, где их раньше не было. Тени извивались, но деревья за окном не двигались и занавески висели спокойно.
И я услышал голос. Низкий и тихий, как шелест сухой, мертвой листвы.
"Мальчик"
Я подскочил, сел, потянулся за простыней. Но ее не было. Я огляделся и увидел простыню под подоконником. Я не мог забросить ее туда, как бы не ворочался.
- Мальчик. Иди ко мне, мальчик.
В одном из углов проявился силуэт. Сначала - почти бесформенный, как старое гниющее одеяло с кусками паутины на нем. Лунный свет проявил складки выцветшей морщинистой кожи, свисавшей с его рук-веток старой корой. Плющ увивал его конечности, придал перепонки кривым пальцам, которые манили меня из теней. Вместо лица были мертвые листья и тьма, в которой был рот с мелкими белыми зубами.
- Нет,- ответил я, сжавшись в комок, стараясь стать как можно меньшим, и ничего не показать ему. - Нет. Уходи.
В его пальцах блеснуло что-то овальное. Зеркальце в резной рамке, с драконами по краям.
- Смотри, мальчик, это подарок для тебя, если ты позволишь обнять себя.
Зеркальце было повернуто ко мне, и на несколько секунд я увидел свое отражение в нем. И я был не один. Множество перепуганных лиц окружали меня, ручки били по стеклу, пытаясь вырваться. И среди потерянных я увидел и себя.
- Пожалуйста, уйди.
Я пытался не заплакать, но мои щеки горели, а в глазах плыло. Силуэт зашипел, и я почувствовал запах - густую вонь стоячей воды, гнилых листьев. И еще один запах скользил между ними, как змея по земле - сладкий запах ольхи.
Тощая рука опять зашевелилась, теперь в его пальцах танцевала марионетка, искусно сделанный младенец. Очень искусно сделанный младенец, совсем как настоящий, или как гомункулус в лунном свете. Но я не видел веревочек, которыми управляется марионетка, ни суставов на ручках и ножках. Тощая рука вытянулась, и я ойкнул от ужаса, рассмотрев игрушку.
Не игрушка. Мертвый младенец с немигающим взглядом и темными спутанными волосами. Силуэт держал его за голову и нажимал разные места на черепе, и мертвое тело шевелило ручками и ножками в подобии жизни.
- Прелестная игрушка для прелестного мальчика.
Я попытался закричать, но его пальцы ухватили меня за язык. И у его пальцев был вкус смерти. Рука мелькнула. Младенец исчез.
- Ты знаешь меня, мальчик?
Я мотнул головой. Может, это сон? Только в снах ты не можешь закричать. Только в снах простыня может улететь. Только в снах существо, воняющее стоячей водой и гнилой листвой, может заставлять танцевать мертвого младенца.
- Я король эльфов. Я всегда был, я всегда буду. Я беру то, что я желаю. Ты не откажешь мне? Пойдем, я дам тебе сокровища, игрушки, сладости. Я буду звать тебя "возлюбленный мой" до твоей смерти.
Из тьмы его лица вылетели две черные бабочки, как маленькие плакальщицы. Рот широко открылся, и ко мне потянулись кривые пальцы. И желание исходило из его голоса.
Король эльфов приблизился и я увидел его. Мантия из человеческой кожи почти касалась пола, а вместо горностая была оторочена скальпами. Светлые волосы, темные волосы, рыжие волосы переходили друг в друга, как осенние листья. Под мантией на нем была серебряная кираса, украшенная гравировкой множества голых тел, сплетенных между собой, и нельзя было понять, где кончается один человек и начинается другой. Корона из костей была на нем, детские пальцы, скрепленные золотой проволокой, манили меня к себе. Но лица не было, только рот с острыми белыми зубами, голод, ставший плотью.
Собрав всю силу воли, я вскочил с кровати и рванулся к двери. Позади меня послышался шелест листвы и скрип ветвей. Я повернул дверную ручку, но она предательски заскользила в моих ладонях. Я повернул еще раз, и еще. Вонь гнилой листвы становилась все сильнее. Я взвизгнул от ужаса, ручка провернулась, мои ноги стояли в коридоре и ветви впились в спину. Я вырвался и успел захлопнуть дверь.
Я мог бы побежать к отцу, но инстинктивно добежал до камина в гостинной и раздул огонь. Я взял длинную ветку из дров возле камина, обмотал ее смоченной в масле из лампы тряпкой и зажег факел. Потом я завернулся в коврик, взял факел и, тихо ступая босыми ногами по каменному полу, вернулся в свою комнату. Я прислушался, перед тем, как медленно открыть дверь.
Комната была пуста. Тени были от моего факела. В том углу, где стоял король эльфов, - старая паутина и дохлые мухи. За открытым окном стоял тихий лес. Я попытался закрыть раму и дернулся от боли в спине. В осколке зеркала над моим умывальным тазом были видны четыре длинных царапины на спине.
Крик. Не мой. Из комнаты, где спали мои мать и отец. Я пошел на звук.
В свете факела я увидел моего отца возле открытого окна, и мать, стоящую на коленях возле колыбельки с моим младшим братом. Колыбель была пуста, пеленки разбросаны по полу, и в комнате стояла вонь стоячей воды и гнилой листвы.
Моя мать плакала и плакала, пока ее душа не разлучилась с телом. Горе окутывало отца, как туман. Я не мог признаться им, что отказал королю эльфов, и он в ответ забрал брата. Я нес вину в себе и поклялся, что он не тронет никого под моей крышей.
Теперь я закрываю окна, запираю дверь и выпускаю собак бродить по дому. Комнаты моих детей не закрываются, и я днем, или ночью, могу добежать на помощь к ним. И я предупреждаю их - если ночью ветви стучат в окно - зовите меня и никогда не открывайте окно сами. И если на ветке дерева что-то блестит - никогда не протягивайте за ним рук. И если они слышат голос, который обещает сладости в награду за объятья - бегите и никогда не оглядывайтесь.
И я рассказываю им у камина о Песочном Человеке, который вырывает глаза у тех детей, которые не спят по ночам, о Бабе-Яге, колдунье на колеснице из старых костей, с детскими черепами в руках, о морском чудовище Сцилле, которая топит суда, пожирает моряков и не может насытиться.
И я рассказываю им о короле эльфов, с тихим шелестящим голосом, руками, увитыми плющом, и о его подарках, чтобы сбить с толку. О его склонностях и желаниях, которые гораздо хуже того, что можно себе представить.