|
|
||
Иная шахматная партия действием на историю подобна яблоку Ньютона... | ||
Шахматная партия
Иная шахматная партия действием на историю подобна яблоку Ньютона... Эта разыгралась солнечным апрельским днём тысяча девятьсот восьмого года на веранде виллы "Сеттани" в южной части острова Капри. Алексей Максимович поглядывал, ехидно улыбаясь в ницшеанские усы, на нервно зевающего, согнувшегося над столиком-доской Владимира Ильича - тот безнадёжно проигрывал. Александр Александрович, напротив, сидел на краешке плетёного кресла прямо, возвышаясь над доской и уверенно глядя на поле битвы. То ли рок вмешался, то ли Богданов оказался не так прост и нерасчётлив, как все считали, только шахматную партию внезапно выиграл Ленин. К тому же побеждённый подарил победителю очаровательного чёрного щенка начавшей входить в Италии в моду породы - лабрадора. Владимир Ильич уехал в архипрекраснейшем расположении духа и по приезде домой сжёг черновик своего "Материализма и эмпириокритицизма", который он писал полгода в пылу внутрипартийной свары. Ноосфера отозвалась вспышкой важнейших научных открытий: в тот же день Резерфорд неожиданно открыл протон, всего лишь годом позже, вслед за открытием нейтрона, двадцатидевятилетний немецкий радиохимик Отто Ган открыл деление ядра.Началась атомная эра. Александр Александрович переменил своё мнение о неучастии в легальной борьбе и стал главой фракции социал-демократов в Государственной думе. Мировую войну он встретил не врачом в действующей армии (что было бы, выиграй он ту партию), а выборным членом в Государственном совете Российской империи. К тому времени членом Госсовета академиком Вернадским была создана Радиевая комиссия; из ферганского минерала тюямунита в Радиевой лаборатории Радкевичем получены первые образцы радия и урана ***
В предвоенное лето, сидя на брёвнах неподалёку от лесопильного завода Вырицкого лесопромышленника Антипа Ефремова, беседовали, оживлённо жестикулируя, два семилетних мальчика. - Ваня, а ты что более всего любишь? - спросил Миша. - Книжки читать, у моего отца их много. - А что ты сейчас читаешь? - Про людей на Луне, господина Уэллса сочинение, фантастикой называется. Вырасту - тоже на Луну полечу. - Ух ты! А я химиком буду, как папа. - Химиком? А что делать будешь? - Ну-у-у... Химичить! - Вот вы где! - воскликнула снизу молодая изящная женщина в белом платье и такой же шляпе. - Миша, я тебя уже полчаса ищу, нам домой пора. Попрощайся с товарищем. - А ты - обратилась она к рослому не по годам Ване - приходи к нам в гости. Как тебя зовут? - Ваня. А как вас найти? - Наша дача на Сегалевском проспекте, неподалёку отсюда, на левом берегу Оредежа, а меня зовут Любовь Ивановна Радкевич. Приходи обязательно. - Мама, а Ваня сын хозяина этого завода - вставил шёпотом Миша. Слякотное галицийское утро для прапорщика Радкевича началось со штабного посыльного: - Ваше благородие, приказано прибыть к адъютанту полка! - А, Константин Автономович! - адъютант триста шестого пехотного Мокшанского полка третьей армии с преувеличенной любезностью встретил, вставая, смущённого прапорщика, которого до того и не замечал. - Вот, распишитесь-ка, голубчик, в приказе. В штаб армии минут через сорок едет бронеавтомобиль "Рено", так что получите документы и поторапливайтесь. Радкевич откинул прядь тёмных волос с высокого лба и бегло просмотрел строчки приказа: "...направить прапорщика Радкевича Константина Автономовича в распоряжение председателя Комиссии по изучению естественных производительных сил России (КЕПС) господина В.И. Вернадского". - И вот что, - адъютант теребил аксельбант на правом плече и вопросительно поглядывал снизу вверх на статного долговязого прапорщика - уж не откажите в любезности, хоть намекните оттуда при оказии, что нового происходит. Ведь со всей армии собирают учёных людей. Сами знаете, как надоело отступать - ни патронов, ни снарядов вдосталь, из дома тоже ничего хорошего не пишут: то про Распутина, то... Словоохотливый адъютант сокрушённо махнул рукой и повернулся к заваленному бумагами столу. "Рено" трясся по ухабам, где-то за дальним лесом глухо бабахнул разорвавшийся снаряд. - "Большая Берта", четыреста двадцать миллиметров, - уверенно сказал попутчикам артиллерист Радкевич - наступление готовит. - Уважаю специалистов - сказал сидящий напротив молодой краснощёкий прапорщик. - Позвольте представиться - Владимир Зворыкин, связист. ...В это же самое время в таком же приказе расписывался фендрик спецподразделения капитана Фрица Габера Отто Ган, тоже радиохимик. Ему надлежало оставить разработку химического оружия и вернуться в Берлин, где он возглавлял до мобилизации отделение радиоактивных веществ в Химическом институте имени кайзера Вильгельма. Атомная эра ускорялась... - Люба, я вернулся! - С этими словами Константин Автономович ворвался в свою петербургскую квартиру и крепко обнял жену, зарывшись лицом в её тёмно-рыжие волосы. - Раздавишь, медведь! - после долгого поцелуя прошептала раскрасневшаяся Люба. - А где же наш Медвежонок? - Мишка в Вырице, у бабушки до осени будет, я езжу к ним каждую неделю. Уже ночью, когда страсть улеглась, Костя негромко, монотонным усталым голосом рассказывал Любе, положившей голову ему на плечо: - Понимаешь, военная промышленность ни к чёрту, резервов почти нет, солдаты измотаны... Конечно, нам не нужна эта война, но не похоже, чтобы германец отступился после таких успехов. Слава богу, фронт остановился пока, передышка. Теперь кто кого переупрямит. Владимир Иванович, мой учитель, хочет попробовать остановить войну, пока он в Государственном совете. Через три дня он встречается с Павлом Павловичем Рябушинским в Москве, на Пречистенке, будет просить финансирования на оружие невиданной мощи. Теперь спать, родная, мне рано вставать. ...Вокруг застыли мужчины в полувоенных френчах с гетрами, в высоких башмаках на шнуровке; женщины в длинных белых платьях, поднятые в шаге ноги так и не опустились, складки одежды застыли как на изваяниях. Константин Автономович свободно и легко перемещался в этой замершей толпе и чувствовал, что время для всех, кроме него, остановилось мёртвой глыбой и уж теперь он успеет всё. Он увидел большой ящик, сквозь щели которого прорывались мертвенно-бледные лучи. Они фокусировались на другом ящике и раскаляли его добела, и Константин Автономович понимал, что сейчас будет взрыв, а потом он все забудет. Тонким пишущим прибором с малюсеньким шариком на конце, невесть как оказавшимся в руке, он лихорадочно записывал в блокнот: атомная бомба... атомная бомба... ульматрон... - Костик, что с тобой! - Люба испуганно трясла его за плечо. - Так, сон кошмарный привиделся. Когда Радкевич вошёл в кабинет Вернадского, тот быстро писал что-то пишущим прибором из Костиного сна трёхмесячной давности. - Здравствуйте, Константин Автономович! Проходите... - Что это у вас? - А, это новое вечное перо, подарили в Москве на заводе Михельсона. Инженеры из снарядного цеха на досуге сделали, назвали шариковой ручкой. Замечательная штука. - Владимир Иванович, я думал над проблемой - нам за Отто Ганом не угнаться. Вы говорили давеча, по данным разведки им ещё десять лет надо на обогащение природного урана, а нам только на выделение его из руды в чистом виде надо года три, не меньше. Если бы меня тогда не мобилизовали... Есть у меня на примете один молодой физик, Иваницкий, он говорит, что открыл новое поле, излучение, понижающее порог делимости ядер. Если найдём средства на постройку ульматрона, генератора этого поля, попробуем работать непосредственно с ураном двести тридцать восемь и выиграть несколько лет у Гана. Прошло несколько лет, запас военной истерии в обществе истончился, его сменила апатия, но в пораженчество, которое когда-то раздували большевики, она не переросла. Позиционная война казалось вечной, и нужны были какие-то новые импульсы для её окончания. Даже немыслимые строчки манифеста пятнадцатого марта: "Мы, Николай Вторый, Император и Самодержец Всероссийский...", где Государь в согласии с Государственной Думою признал за благо отречься от Престола, даже указ Правительствующему сенату об увольнении в отставку прежнего состава Совета министров и передача власти новому не могли вывести из пике затяжной войны. Кто будет Председателем нового Совета Министров? На заседании Государственного совета взял слово академик Вернадский - большой авторитет у сотен военно-промышленных комитетов: - Господа, есть в Думе один человек, правда, он социал-демократ и автор фантастических романов. Его фамилия - Богданов, Александр Александрович... - Социал-демократ? - встрепенулся сухонький старичок-князь, дремавший обычно на заседаниях - А это не опасно для матушки России? Что скажет Анатолий Николаевич? - Я слышал, Богданов отдаляется от социал-демократии и собирается создать весьма специфическую партию - технократическую. Если он оставит эти мысли о новых, да и вообще партиях до победы над Германией, рискну пока поддержать вас, Владимир Иванович. - Ну что же, Анатолий Николаевич... Он оставит, обещаю - но не до победы над Германией, а до окончания войны. В приёмной Радкевич долго не задержался. - Александр Александрович ждёт вас - сказала секретарша. - Константин Автономович, на субординацию нет времени, я хочу сейчас знать, что у нас с атомной бомбой. Последняя разработка Сикорского, "Илья Муромец-ЕТ", берет четыре тонны, вам хватит? - Постараемся уложиться, Александр Александрович. Ульматрон испытан лишь на одном лабораторном образце, собрана только одна бомба, маленькая, но накопление урана на следующую идет полным ходом... - Знаю, что вы сейчас мне скажете. Но на предварительные испытания нет времени, фронт стоит в лесах и болотах, и у армий нет близкого контакта. Военный министр уже представил список немецких городов для применения изделия, но история этого нам не простит - устроим испытания над болотом. Может быть, вторую делать и не понадобится. Риск большой для наших пилотов - но Мировую надо кончать. Время не ждёт - боюсь, немцы миндальничать не будут. Экипаж тяжёлого "Ильи Муромца" штабс-капитана Бродовича сопровождала тройка юрких "Фарманов", все напряжённо ждали команды по радио. Первый в мире атомный бомбардировщик с надписью "Нет войне!" на фюзеляже и тяжёлой рыбой бомбы под крылом в холодном бледном свете зари медленно вырулил на полосу. Вскоре он перелетел через проутюженный артиллерией участок фронта, и в почти безлюдной прифронтовой полосе противника одетый в серебристый защитный костюм сотник Лобов вышел на балкон над крылом и повернул рукоятку ульматрона. Под действием невидимых лучей принялось разогреваться вещество бомбы и захваты, реагируя на пороговое тепло, отпустили её. Лобов метнулся в кабину, крикнув: "Разворот!", аэроплан стремительно пошёл назад, цепная реакция вот-вот должна начаться. Полыхнул ослепительный зелено-оранжевый огненный шар, к небу поднялся белый столб дыма. Столб стал постепенно расширяться, принимая устрашающую форму гриба, похожего на гигантскую бледную поганку, - и оглушающий, поглощающий всё грохот. Не успевший уйти на безопасное расстояние "Муромец" беспомощной бабочкой закувыркался в воздухе и вспыхнул. Далеко сзади во фронте ударной волны затрепетали "Фарманы", но вышли из штопора у самой земли. Вдали клубился расплывающийся, багровый теперь гриб. Первые жертвы первой атомной бомбардировки - совершившие её пилоты. Первые получившие лучевую болезнь - экипажи русских "Фарманов" и немецкие солдаты. Это было, чтобы никогда больше не повториться. Летом одна тысяча девятьсот сорок первого года молодой писатель Иван Ефремов закончил писать удивительную книгу об очень далёком будущем, в которой та война была упомянута как Последняя.
|