Бывает так, что мир очень быстро забирает человека себе. Повседневные заботы не позволяют перевести дух хотя бы на мгновение; глаза наши еще способны улавливать свет, но в сердце уже царит мрак непроглядный. Тогда человек поводит в недоумении глазами по сторонам, как бы спрашивая: что это за мир его окружает. Где друзья, где милые сердцу воспоминания о школьных годах, студенческих праздниках?.. Где надежды, планы на будущее?..
Просыпаешься от сердечного сна и не можешь ничего вокруг узнать. Радоваться хочешь, но никому не нужна твоя радость: люди улыбаются своим радостям.
Люди загружаются в автомобили и уезжают, а ты стоишь у края дороги, на тротуаре, и смотришь вслед им.
...Убоявшись такого начала, Астров бросился по былым знакомым.
В конце второй недели визитов он решил остановиться, потому что все это оказалось не тем, на что он надеялся. Его встречали радушно, ибо человек он был хороший, угощали кофе или даже приглашали отобедать вместе. Через раз ему демонстрировали новенькие машины, квартиры или своих детей. Если не было этого, то все отправлялись в баню, на дачу или же бежали в соседний киоск за водочкой и пивом. Он мило беседовал с тещами и свекровями, так что те зазывали к ним и в следующий раз; дети, чаще всего не старше пяти-шести лет, охотно доверяли ему свои секреты; друзья хлопали по плечу и жаловались на печень.
Это было мило и понятно.
...Итак, положив уже себе остановиться, он вспомнил последнюю свою знакомую, у которой тоже давно не бывал.
На дворе стояла ранняя осень. Уже и желтые листья посыпались с ветвей деревьев. Каштан прямо напротив его дома выглядел настоящим красавцем.
Ему вспомнилось осеннее утро, бывшее лет восемь назад. Тогда он, студент университета, ходил на практику в школу, вел уроки, изображал из себя понимающего классного руководителя. Он сознательно выбрал старшеклассников, ему нравилось общаться с ними без многих условностей, необходимых для малышей. Каждое утро в ту осень он отправлялся к ним. По дороге пересекал Детский парк. Утренние фонтаны, желтые стены Молодежного театра, выглядывавшие из-за желтых деревьев, крупная плитка аллей, покрытая шуршавшей листвой, - все это настраивало его особенным образом. И лица школьников казались светлее.
За третьей партой в центре сидела девушка, которая, как думал Астров, особенно гармонировала с той осенью. Золотистыми ли волосами, или тем, что она писала удивительные стихи, или своей детской еще непосредственностью и в то же время осознанною тягой к гармонии. Не разбираясь в этом, он просто выделил ее для себя и уже никогда не забывал. Года через три после той практики они почти подружились; он не лез в ее жизнь, а она - в его.
Стоя у раскрытого окна своей квартиры на четвертом этаже, Астров безмятежно смотрел вниз, на то, как дворник уже начинал сгребать разноцветные листья в кучи, обнажая сырую черную землю, как через весь двор шагал куда-то вихрастый малый со школьным рюкзачком за плечами. И если бы не внезапное теплое дуновение ветра в лицо, то он никуда бы не поехал. Его всколыхнул воздух, напоенный ароматами последних трав и цветов лета.
Он, сам пока не догадываясь об истинной цели своей поездки, сел на трамвай, ходивший через весь город. С особенною приязнью глядя на пассажиров, Астров погрузился в смутно - восторженное состояние. Причину он бы не назвал, но это было и не важно, ему хотелось просто ехать, чувствуя сопричастность другим, ехать и одновременно с тем никуда не спешить, не суетиться. Ему хотелось поскорее попасть к своей школьной любимице, хотя кто мог знать, что его там ожидало.
Астров мысленно сравнивал друг с другом все встречи, случившиеся за последние недели. В них не хватало двух вещей - нежности и ощущения полета.
...Алену он изумил почти театральным своим появлением.
- И лет прошло, и зим не счесть, - сказал он вместо приветствия.
- Узнаю твои хитрые интонации! - засмеялась Алена и пригласила в дом.
- Ты словно бы только вернулась откуда-то, - заметил он.
- Да, я действительно не успела переодеться. Я ведь почти не живу здесь.
Он вопросительно поднял брови. Алена так и лучилась от счастья.
- Это даже удивительно, что ты меня застал. Я появилась незадолго до тебя.
- И, конечно, скоро убежишь?
- Убегаю, но чайку попить и поболтать мы с тобой сможем. Я действительно рада, что ты приехал в гости.
Мягкий уголок, телевизор на стоечке, ковер на полу, цветы.
- Я всегда подозревал, что ты любишь свободу и простор. У тебя здесь свободно.
- Люблю. Но на другой квартире барахла больше, чем здесь. Может, привыкну...
- Ты получила наследство или выходишь замуж? - спросил он все-таки.
Алена поправила волосы и, ничуть не ломаясь, выложила самую главную новость. Она познакомилась с прекрасным человеком и скоро хочет совсем перебраться к нему жить (ее рука скользнула вниз и легла на живот). И она ждёт ребенка. Так и сказала, со счастливой улыбкой.
- Я рад за тебя.
- Правда?
- Конечно. Я всегда считал, что ты - девушка необыкновенная. И всегда огорчался, если на твою голову сваливалась очередная беда.
- Спасибо, я знаю. И сейчас я счастлива. Тем более, что врачи говорили мне, будто бы я не смогу иметь детей. А вот как получилось.
- Ты продолжаешь работать на радио?
- Уже нет. Интриги, склоки - и я ушла оттуда. Хорошая школа жизни, хотя год, потраченный на эту деятельность, можно было употребить на что-нибудь более полезное.
- Не говори так, - засмеялся Астров, - многие в нашем городе просыпались и приходили в хорошее настроение, слыша твой голос.
Алена отставила чашку в сторону и лукаво прищурилась.
- Я тебе сейчас расскажу историю, связанную с "хорошим настроением", как ты удачно выразился!
И она начала.
На второй фразе ее прервал запикавший пейджер. Алена прочитала сообщение и развела руками.
- Меня зовут...
Но она пообещала Астрову записать специально для него свою историю.
- Ты ведь пишешь? Не бросил? Вот и пригодится для какого-нибудь рассказа. Сама-то я вряд ли сочиню что-либо. А случай был интересный.
...Черновые наброски от девушки Астров получил вскорости. Улыбнулся почерку, помельчавшему со школьных времен (он помнил ее великолепные сочинения), отчего-то не стал читать сразу, а отложил до вечера. А вечером, когда суета дня прошла, поместился в уютное кресло у окна, зажег лампу и принялся за чтение.
"Она вышла из университета с вздохом облегчения. И когда только закончатся ее мучения: требовательные и нудные преподаватели, ее неистребимая лень, нежелание учиться, потеря времени..?
Уже давно стемнело, и, как всегда, в этот час стекались к дверям не слишком молодые мужчины (в авто) и укладывали штабелями студенток в своей воображаемой коллекции, ставя на них мысленно крестики. А те, с чувством собственного достоинства выплывали из университета, ножки на каблучках отрывались от земли, глухо чмокала дверца - и автомобиль мчал их домой. Одним крестиком становилось меньше...
- Я узнаю ее, - думал Астров, - ей не откажешь в зоркости. Или в цинизме? Все ведь зависит от того, с какой стороны мы будем смотреть: со Стороны или зная, что мы тоже участники и та машина для нас - мечта.
... Она с радостью нащупала в кармане ярко-желтого плаща телефонный жетон и опять вздохнула: ждать Бориса придется минут двадцать-тридцать и, скорее всего, не в самом лучшем месте. Она ненавидела Кольцовский сквер с множеством ротозеев и зевак, бесцельно слоняющихся взад-вперед по аллейкам или посасывающих сигареты на лавочках; они обычно просят зажигалку, клянчат деньги или, что хуже, подходят знакомиться, рассказывая при этом слезоточивые истории об одиночестве (универсальный рассказ женатого) или о непонятом и разбитом плохой женщиной сердце, о женщине, которая променяла его "настоящие чувства" на не менее настоящие деньги. Чушь!
Напоминает какой-то дешевый и пошленький сюжет фильма: шум, гам, звуки падающих тел, появляется герой - широкоплечий, взъерошенный, с трехдневною щетиною и элегантною небрежностью в одежде (даже после драки) - ни дать ни взять Брюс Уиллис...
Зло, но - истинная правда...
...Она: изящная, красивая и богатая, сидит одна вечером на лавочке в парке (с чего бы вдруг? - находка для фрейдоманов). Конечно же, влекомые непреодолимыми чувствами, они знакомятся и быстро решают продолжить вечер у нее дома. Как и всякие другие женщины, она по ошибке хранит дома большой запас алкоголя. Он случайно напивается "в зюзю" и распускает невыносимые нюни о разбитом сердце и оборвавшейся невероятной любви, и все больше краснеет его лицо, и склеиваются веки, и все быстрее летят кадры фильма, и еще более предсказуем конец...
Я не думал, что она боится любви...
...Щелчок, и из тишины выплывает голос Бориса:
- Аленкин, ты где?
Приходится объяснять, что все еще тут, а где еще?
- Я буду минут через тридцать, подождешь?
Конечно, дорогой, как же иначе...
И она поплелась в сквер (взгляд со стороны, несомненно...), издали нащупывая глазами свободную лавочку. В конце концов, можно ведь и не поднимать глаза на людей, с тупым упорством смотреть в книгу (естественно, при таком скудном свете читать очень трудно). А я тоже, бывало, задавал себе вопрос...
Лавочка нашлась в некотором удалении от основной массы людей. С нее хорошо было видно место, где через двадцать девять минут появится карминовый джип Бориса... "Кармин, - вычитал Астров в толковом словаре, - это яркая красная краска из кошенили" (прилагательное - карминный). А "кошениль" - это насекомое, дающее красящее ярко-красное вещество, а также само это вещество".
...Наверное, она выглядела глупо (с умной книгой),- но, черт подери, не глупее тех, кто слоняется без дела, не зная, чем занять мозги. Это примитивное рассуждение об уравновешенности книгой успокоило ее бдительное самолюбие...
Выразительно, надо признать...
- Девушка, у Вас не найдется зажигалки?
"И Вы думаете, что я на Вас посмотрю? Ни за что! Никогда! И вообще я сегодня не в духе. "Уйди, старуха, я в печали!". Где же Борис?"- добавив к этой мысленной тираде еще пару нелестных слов, она продолжала хранить молчание. Потом все же порылась в сумочке и протянула зажигалку незнакомцу, туда, в пустоту.
Тот долго рассматривал ее, пытаясь определить, как ею пользоваться. Щелчок, еще щелчок (идиот!). И еще, еще... Где же Борис?
Неужели это паника?
- Спасибо, большое спасибо. Благодарю.
"О-о! Вот это тирада!"
- Не за что.
- Простите, а что Вы читаете?
"Ах, какая прелесть! Как Вы любезны! А не пойти ли Вам к черту, если он не сильно оскорбит Вашу тонкую натуру и если Вас это не сильно затруднит?"
Ей хотелось ругаться и топать ногами. Лента запущена, и остановить ее трудно. Мелькнула надежда, что сопливых историй не будет. Жалость? какая жалость? почему лента запущена безжалостно?
Она подняла глаза и была даже разочарована. Незнакомец обрел очертания и оказался в точности таким, каким она себе его и представляла: хиленьким "ботаником" в паршивенькой джинсовой курточке, с круглыми очками на картофелеобразном носу. Самое противное - заискивающая улыбка.
Она молча показала ему обложку книги. Он не понял, но идеей сразу же проникся и источал недюжинную деловитость...
- А, Фавл, это, наверное, интересно... Конечно же, безусловно интересно, да я просто уверен, что интересно, иначе бы Вы не читали...
Ей пришлось на первом курсе изучать античную литературу, помнится, где-то там фигурировал Фавн, но это совсем не то. Что этот паршивец себе возомнил? Обозвать так Фаулза?..
- Да, конечно!
"Лучше бы промолчала".
- И на каком это языке? Ой, на английском, а я тоже...
"Боже, за что?!"
Выяснилось, что он тоже "можно так сказать" учил английский, и хорошо "надо сказать" учил. И "получалось тоже" неплохо; отчего не поступал на РГФ, теперь "ума не даст" ("Отчего пошла ты в проститутки, а могла бы дворником ты стать"). Он уверен, что язык она знает в совершенстве, судя по тому, что она... читает книгу... а он всегда мечтал... английский язык.
- Ну и?
- Ну и он закончился на третьем курсе.
- Хорошо.
- Что "хорошо"?
- Что закончился.
- Ой, нет, я так люблю английский, я так хочу...- и, вдохновленный поэтической мечтой, он подвигается все ближе и ближе... Как хочется вырвать его неуклюжие длинные руки и заклеить ему рот навсегда!"
Астров закрыл глаза и откинул голову назад, на спинку кресла. Посидел так неподвижно. Услышал часы, легкий шелест стрелок. Включил прибор против комаров. Снова замер.
" Далее разговор выполз на учебу. Он "так сказать, в технологическом, а вообще-то было бы хорошо сходить в кино". После такого неожиданного продолжения - многообещающая пауза.
- Так Вы.., ты пойдешь со мной в кино, завтра до двух или после трех?
"Интересно, что у Вас с двух до трех: священное время обеда или прием пилюль от спазмов идиотизма?"
- Я живу один с бабушкой, - тем временем продолжал он, - может быть, ты бы согласилась ко мне в гости: ну, там телевизор бы посмотрели, можно так сказать, ну, разумеется, после того, как сходим в кино.
"Надо же, какая железная логика у парня! Она бы пошла с ним на "какой-нибудь" фильм, сдерживая зевоту, а потом прыгнула бы к нему в постель для продолжения дешевого сеанса, под уже нескрываемо удушающие приступы зевоты".
В очередном романтическом экстазе он воздел руки к небу и в глубокой задумчивости приложил их, по ошибке, не к своей талии.
- Уберите руки, пожалуйста, - очень спокойно, но отчетливо выговаривая каждый звук, сказала она, поворачивая к нему лицо, впиваясь взглядом в его бегающие глаза за толстыми выпуклыми линзами очков. - Вот так, хороший мальчик. А знаете ли, что я старше Вас...
...Он, не веря ушам, "убирал" руки, неуверенно так "убирал".
"Да, такие сразу не сдаются. В третьем классе, я помню, у нас была учительница, которая била детей указкой по пальцам. Я избежала этой участи, но хорошо помню чувство страха..."
- ...ожно ..ак ...казать,- продолжал он какую-то фразу,- а ты ничего!
Он подпрыгнул на скамейке вместе со своей вонючей сигаретой:
- Даже симпатичная!
Какое убожество... Многие считали ее действительно красивой. Она от души рассмеялась.
- Знаете, Вы мне первый говорите такие вещи. Это комплимент?
"Похвалить так, чтобы не унизить, и самой остаться на должной высоте".
- А ...огоды ...ак ...азать ...ынче ...оят ...орошие...
- Да, хорошие.
- А ведь согласитесь, вчера передавали по "Русскому радио" дождь и сегодня - тоже.
- Ну и что?
"Где же Борис?"
- Мало ли что передают, я сама читала этот бред в эфире.
"Господи, как я устала!"
- А я теперь только Вас того... узнал... Если б сразу, так я бы и не подошел, можно так сказать. Вы ведь популярная, а я... а я так, никто... Кстати, моя фамилия Пожалов. Юра зовут. Юра Пожалов, знаете... Нет, согласитесь, фамилия редкая...
- Я заметила.
Помните Чехова: "...вдруг побледнел, окаменел, но скоро лицо его искривилось во все стороны широчайшей улыбкой"?
"Мой герой к тому же еще и с лавчонки привскочил!"
"...На лице его... было столько благоговения, сладости и почтительной кислоты", что ее едва не стошнило, стало очень грустно, как-то тоскливо...
- ...Если б знал ...е ...авязывал ...ы ...ужбы ...акие ...юди ...е ...удут встречаться с ...такими ...ак мы...
"Какими такими?"- она почувствовала, что начинает злиться.
Город - огромная фабрика, где в каждом доме клепают в одной позе "дети рабочих" себе подобных идиотов, те вырастают и, в свою очередь, тоже воспроизводятся на скрипучих кроватях-станках. Фабрика готовых мужчин-идиотов, фабрика выпускает идиотов мужей, формирует идиотские вкусы. Ура! Вступайте в ряды красного идиотизма. Тьфу! Не хочу!
- Все! Хватит с меня! Всего Вам доброго, Юра, мне пора идти.
Она резко поднялась и пошла решительно и зло навстречу опоздавшей фонетической сказке - Парису.
А в душе проснулось сожаление. "Прости, малыш, ты не виноват в чужих грехах. Вырастешь, повзрослеешь, научишься, все будет хорошо. Да и лучше не подходить к нам, женщинам, в критические дни - это, малыш, золотое правило!"
Джип. Звук захлопнувшейся дверцы. Еще одним крестиком меньше.