В Мещеру в этот раз я ехал не за сон-травой и не за грибами: душа требовала очищения, растворения в яркой весенней зелени, купания в богатых и полных страсти звуках недавно проснувшейся природы. Были первые числа мая, праздничные дни, дороги опустели наполовину, а то и больше. Наконец-то установилась хорошая погода - ледяной ветер с Карского моря, царивший у нас почти весь апрель, все-таки унялся. Солнце было ласковым и щедрым, правда, ночами было еще холодно - ниже нуля, да и земля еще не отошла: я почувствовал это уже в первую ночь.
Космические технологии
Фактически ваша палатка стоит на гигантском куске льда, и хотя вы уже изолировались от прикосновения к этому льду своим изнеженным телом, постелив оленью шкуру, а у кого нет шкуры - пару пенополиуретановых ковриков, но этим вы не исключили еще один источник потери тепла - излучение. Помните, как пышет жаром раскаленный утюг, хотя вы к нему вовсе и не прикасаетесь: это излучение. Солнечные лучи вот тоже. Теперь представьте, сколько излучаемого вами тепла поглотит глыба земли, температура которой ниже нуля и от которой вас отделяет всего два сантиметра жалкого пластика.
Но мысль человеческая изощрена до чрезвычайности. Излучение, оказывается, тоже можно изолировать. Видели когда-нибудь космические аппараты, но не под обтекателем ракеты-носителя, а еще в сборочном цехе? Вы не могли не заметить, что доминирующий цвет - золотой. Это тонкая, полиимидная чаще всего, пленка с еще более тонким слоем настоящего золота микронной толщины и ровной зеркальной поверхностью. Это - для удержания тепла внутри аппарата, для отражения внутрь того теплового излучения, которое рвется наружу в глубины космического холода. Я давно еще привез из Франции такую пленку, и она много лет спасала меня в апреле и октябре от холода, а в июле и августе от избыточной жары: в первом случае она расстилается под палаткой, во втором - растягивается над нею.
Альпинисты, ночующие на еще более холодных скалах, стелят пенополиуретановые коврики, покрытые серебрянкой. У меня есть такие коврики, но пленка держит тепло гораздо лучше, да и по размеру они не сопоставимы: пленка умещается в кармане рубашки или в бумажнике и весит граммов тридцать, не больше. А в первую ночь её-то я и не постелил, поверив такому желанному и немного забытому дневному солнцу.
Если все устроено правильно, и у вас нормальный спальный мешок, то спать в палатке так же тепло, как и в собственной постели: я сплю раздетым, надевая на голову в мороз только вязаную шапочку - не случайно такие же шапочки надевают детям, когда прогуливают их в коляске зимой, и они безмятежно и глубоко спят, дыша очень холодным, зато очень чистым воздухом. Сон в палатке такой же глубокий, как и в детской коляске - поверьте человеку, который провел в палатке гораздо больше времени, чем в детской коляске. Проблема возникает, если вам вдруг глубокой ночью из этой коляски, то есть, палатки, надо выйти - например, посмотреть лунное затмение, которое как раз приурочили к этой моей поездке, или просто заглянуть в космическую черноту неба, щедро украшенную яркими звездами, которых, оказывается, здесь в сотни раз больше, чем в городе.
То ли в силу возраста, то ли в силу особой любви к звездам, но один-два раза за ночь мне приходится вылезать из палатки. Аналогия опять космическая: выход наружу из теплого спальника чем-то сродни выходу из космического корабля в открытый космос. В любом случае, к нему надо готовиться заблаговременно. Носки и джинсы лежат в спальнике, тепленькие - в палатке температура близка к минусу, и если вы с вечера не положили их в спальник, вы сразу почувствуете этот жуткий перепад температуры почти в сорок градусов, когда будете натягивать на свои согретые ножки плохо гнущиеся и обжигающе ледяные штаны.
Свитер - под головой. С него и начинаем. Садимся, не вылезая из спальника. Снимаем шапочку, надеваем свитер. Надеваем шапочку. Ложимся. Нащупываем внутри спальника носки - они, собаки, очень часто теряются, поэтому нужен фонарик, он обычно лежит справа от изголовья, чуть выше тоже ледяного на ощупь автомата - он под правой рукой. Надеваем носки, натягиваем штаны - как хорошо, что они лежали внутри спальника! Теперь вылезаем из спальника, распахиваем молнию левого выхода из палатки - там в предбаннике стоят высокие ботинки, засунутые один в другой, чтобы змея не заползла, хотя какие змеи в такой холод, они же не теплокровные! Надеваем ботинки, распахиваем молнию внешнего тента палатки, закрываем внутреннюю и шагаем в черную пасть ночи, сначала чертыхнувшись о растяжку палатки, а через два шага через леску-растяжку одной из погремушек, которые на всякий случай расставлены вокруг палатки. Всё. Звезды - ваши. Они, действительно, прекрасны. С чувством огромного облегчения, но все-таки нехотя, вы возвращаетесь в свой теплый еще спальник. Именно теперь вам приснятся самые светлые, почему-то всегда немного эротичные сны, которые потом, правда, редко сбываются.
Тетерева
Классика требует высмотреть место тетеревиного тока, потом заблаговременно, лучше с осени, построить там неприметный такой шалашик, забраться в него до рассвета холодной весенней ночью, а когда токовик - главный над местными тетеревами - прилетит и глухо стукнется о землю, вы уже здесь - промерзший до основания и проклинающий день и час, когда соблазнились на эту авантюру.
Сейчас в тех местах, где я бываю, уже нет таких массовых токов: тетерева токуют чаще всего в одиночку, редко, когда к ним приблизятся два-три соперника и начнется настоящая драка за рассевшихся рядом самочек. Тогда петухи сшибаются, роняя красивые перья и белую пенистую слюну, гоняются друг за другом, подскакивают на месте неожиданно высоко, метра на полтора. Бормотание, глухие удары, какой-то нутряной клекот и резкое шипение разносятся очень далеко в свежем и чистом весеннем воздухе.
Я строил шалаш и наблюдал драки тетеревов лет шесть или семь назад в десятке километров от Деулино. В 2001 году мне удалось подкрасться и увидеть драку косачей недалеко от Келецкого кордона. После этого настоящий ток я ни разу не видел, хотя танцующих и чуфыкающих тетеревов я вижу каждой весной, а их волнующее бормотание слышу даже осенью, когда езжу провожать журавлей. Тетерева кормятся на тех же полях, что и журавли, а если вдруг утром пригреет не по-осеннему ласковое солнышко, то они сразу вспомнят весну, разнежатся и забормочут совсем по-весеннему.
В свой второй апрельский приезд этого года в Мещеру я нашел чудесное место: высокую всхолмленную, волнистую гряду между двумя болотами, поросшую сажеными двадцати-тридцатилетними соснами и всю покрытую толстым ковром зеленовато-белого мха. Вершины холмов образуют цепочку полян, переходящих одна в другую, на которых то тут, то там истлевают скелеты бывших деревьев, а белый мох на этих полянах кажется под открытым небом еще более насыщенным по цвету и еще более упругим. Здесь токуют тетерева, и если немного исхитриться, сюда можно даже проехать на машине, поставив ее и палатку среди густых сосен на вершине одного из холмов так, чтобы прямо из палатки можно было наблюдать ток, не вылезая из спальника. Я так и сделал, тщательно замаскировав и машину, и палатку, благо две маскировочные сети я вообще не вынимаю из багажника даже в Москве.
Вечером, чтобы не спугнуть тетеревов, я даже не стал разводить костер, а вместо этого поставил между машиной и палаткой альпинистский примус, разогрел на нем оставшиеся от обеда макароны с тушенкой и чай, а потом согрел еще немного воды, чтобы вымыть посуду. Никакой романтики, хотя очень удобно. Примус - это сменный газовый баллончик размером с кружку, сверху которого навинчивается небольшая горелка, как у бывших керосиновых ламп с таким же колесиком для уменьшения и увеличения силы горения. Все вместе вряд ли весит полкило, одного баллончика хватает на четыре часа непрерывного горения, а это очень много. В байдарочные походы мы берем такой примус, чтобы в затяжные дожди сушить изнутри палатки и разжигать костер при ветре - невероятно удобно.
Солнце уже зашло за лес, но еще не село окончательно. Неистовствовали дрозды, журчали печальные и бесхитростные песенки зарянок, лесной конек парашютировал на верхушку сосенки прямо над палаткой непрерывно напевая при этом. Росчерки зябликов разрывали этот роскошный звуковой фон апрельского вечернего леса. Спать было рано, и я стал бродить по окрестностям, стараясь прикрываться деревьями и рельефом от того места, где, наверное, уже расселись на ночлег тетерева. В байдарочных походах мы не ложимся спать, пока не загорятся первые три звезды: две первые загораются почти одновременно, сразу с заходом солнца, когда еще вполне светло - одна на западе, прямо на малиновом фоне зари, вторая на юге, примерно на той же высоте. Третья загорается почти через полчаса на северо-востоке. На земле в это время уже потихоньку сгущаются сумерки, а небо еще совсем голубое и розовое, зеленоватое местами.
Когда я высматривал третью звезду, взгляд натолкнулся на силуэт журавля, уверенно и на большой высоте летевшего с северо-востока. Бинокль остался у палатки, и я бросился за ним - пропустить такое зрелище было бы непростительным. Схватив бинокль, выбежал на поляну, пытаясь найти журавля, который за это время описал в небе дугу и скрывался за вершинками сосен. Я тоже был в небесах. На землю меня вернули три мощных взрыва крыльев - это одновременно взлетели тетерева, которых я все-таки вспугнул. Загорелась третья звезда. Можно было идти спать: завтра из палатки я вряд ли уже что увижу.
Сморчки и строчки
Когда зацветут осины, и их сережки, похожие на пушистых гусениц неземного шелкопряда, станут опадать на землю, наступает начало мая - самое время собирать первые весенние грибы, сморчки и строчки. Только что лежал снег, только что прибывала полая вода, только что прилетели первые трясогузки, а уже пора идти в лес за грибами. Растут сморчки и строчки примерно в одно и то же время, но в совершенно разных лесах.
Сморчки - стройные, подтянутые, островерхие, на высоких белых ножках. Бороздки конических шапочек у них тонкие, глубокие, сверху темные. Растут сморчки на богатых почвах, в высоких и светлых осиновых лесах, рядом встречается медуница и чуть позже - сочевичник весенний. Сморчки ядовиты, в них есть гельвеловая кислота, и то, что вы не отравились ими, скорее всего, или везение, или умение обращаться с ядовитыми продуктами. Гельвеловая кислота - не самый стойкий яд. Она быстро разрушается в воде, особенно, при кипячении. Я держу сморчки пару часов в раковине при открытым кране, чтобы был проток воды, потом варю минут пятнадцать, сливаю отвар, тщательно промываю опять в токе воды, варю в новой воде минут пять-десять, сливаю, мою, а дальше - что душа пожелает. Лучше всего смазать сковородку маслом, выложить сморчки, залить сметаной и поставить в духовку. За уши - не оттащишь, эта еда считается таким же деликатесом, как и седло горной козы, помимо водки ее есть грешно.
Говорят, что со сморчками и этого делать не надо - достаточно подержать в холодной воде, но не для удаления яда, а чтобы промыть от песка, который собирается в извилинах бороздок, а потом обварить, слить отвар и промыть еще раз. Но я все равно провожу всю процедуру полностью потому, что между сморчками вполне попадаются строчки, в которых яд более стойкий, это монометилгидразин. Знакомое название? Правильно! Диметилгидразин, вернее, несимметричный диметилгидразин, гептил, это то самое ракетное топливо, основа нашего былого стратегического могущества. Практически все наши ракеты летают на этой ядовитейшей гадости, правда, добывают ее отнюдь не из строчков.
Строчки очень сильно отличаются от сморчков: они чаще всего более светлые, приземистые, аляповатые, ножка у них не круглая и высокая, а бесформенная и толстая, бороздки округлые и не такие глубокие. Если сморчки - грибы готические, строгие, то строчки - это барокко, причем, в самом пике его загнивания. Растут строчки чаще всего на вырубках, на пожарищах, около сосновых пней, около дорог, растут на более бедных песчаных почвах. Вообще, и сморчки, и строчки растут не только у нас. Финны, например, очень осторожно относящиеся ко всяким грибам (они даже белые грибы не собирают, считая их чуть ли не самыми ядовитыми!), охотно собирают строчки, и в самых лучших ресторанах вы можете попробовать korvasienia - строчки, или в виде супа, или в виде жюльена. Korva - это, по-нашему, ухо, sieni - гриб. Гриб, похожий на ухо - точно сказано, правда?
Растут сморчки и в Калифорнии. Там их называют Early Morels или Spring Morels и даже выращивают искусственно. Говорят, лучше всего они растут под яблонями, под которыми в прошлые годы было много падалиц - там их и разводят, сочетая полезное с приятным. У нас в Мещере они растут сами. Говорят, что всего описано не то десять, не то двенадцать разных типов строчков и сморчков, поэтому, на всякий случай, надо сначала промыть их в холодной воде, потом отварить минут пятнадцать и слить отвар, ни в коем случае не пробуя его на вкус в смысле солености - весь яд здесь! Промыть еще раз, еще раз отварить, слить, промыть, а потом уж жарить или запекать и есть. Но есть сначала должен кто-то один, чтобы было, кому вызвать неотложку. Если на этот раз все обошлось - через сутки можно есть всем. Возможно, им тоже повезет. Мне пока везло, правда, и двадцать четыре часа пока еще не истекли.
Я сгущаю краски именно потому, что грибы - продукт достаточно непредсказуемый. Каждый год многие десятки людей отравляются привычными, всем известными грибами, которые собирают из года в год примерно в тех же местах. Но не случайно финны так осторожничают: в первое десятилетие прошлого века там были массовые отравления обычными грибами, которые вдруг стали ядовитыми. А ядовитым гриб становится, если он, например, пережил определенный возраст. Вы, может, заметили, что и люди с возрастом лучше становятся далеко не всегда. Так и у грибов. Потом конкретное место произрастания гриба. Лес - тот же, полянка - та же, а вот в этой точке избыток какого-нибудь стронция или тетраэтила свинца: гриб вполне может его взять в себя, они большие мастера на это, грибы. Живые, кстати, существа, но не растения и не животные: они образуют собственное царство - царство грибов. А в каждом царстве - свои законы, своя логика. Поэтому - отварить, потом промыть. Можно потом не есть. Но собирать надо обязательно: они пахнут грибами и еще - талой водой.
Куликово поле
Помните, я рассказывал про урочище Путище, что недалеко от Спас-Клепиков, по дороге на Тюково? Я и в этот раз не мог проехать мимо, втайне надеясь, что пролетные кулики отдохнули и улетели в свою тундру, а здесь осталась пара-другая привычных чибисов, да один-два ошалелых бекаса. Не тут-то было! Долина опять кишмя кишела куликами. К прежним чибисам, веретенникам, большим улитам, чернышам и травникам добавились новые: похожие издалека на турухтанов, но не раскрывающие роскошные турухтановые воротники, а как-то по-особому раздувающие шеи. Я даже дома, обложившись справочниками, так и не смог определить, что же это были за кулики. Они мирно паслись на болоте совсем рядом с веретенниками и травниками, а потом вдруг срывались стайкой и, выделывая по дороге фигуры группового пилотажа, перемещались в другую часть урочища, впрочем, опять в пределах досягаемости моего бинокля.
Больших же веретенников, кажется, прибавилось, и они чувствовали себя здесь хозяевами, немного потеснив даже старожилов-чибисов. То тут, то там возвышались над прошлогодней травой их стройные оранжевые шеи и умные изящные головки с невероятно длинным клювом, половина которого, та, что ближе к основанию, розовая, а та, что ближе к кончику - темная. Пишут, что кончик клюва у веретенника подвижный: нащупывая добычу под водой или в толще ила, он им шевелит и так находит всяких живущих там червячков. Не видел, но вполне верю. А вот то, как стремительно и внезапно токующий веретенник срывается с места, взмывает ввысь, показывая белый хвост с черной полосой и острые крылья, по задней кромке которых идет стремительный белый зигзаг - видел сам. А еще, стремительно спикировав с высоты, веретенник замирает на минуту-другую на земле, подняв крылья и демонстрируя всему миру их великолепный светлый подбой.
Когда вы видите веретенника в полете, вы не можете не отметить совершенство его форм, какую-то аэродинамическую сбалансированность и тропические очертания. Потом догадываетесь, что тропики здесь ни при чем: это ведь не длинные средние перья торчат за кромку хвоста, это его собственные длинные ноги: большой веретенник рослая птица. Сам он в длину около сорока сантиметров, кажется, что большую половину этого составляют его голенастые ноги. Даже сидя спокойно, веретенник время от времени кричит, перекликается со своими собратьями, сидящими неподалеку. В полете же его крик убыстряется, становится очень энергичным и призывным. Великолепная птица! В этом году я их видел впервые в жизни.
Большой улит почти вполовину меньше веретенника, сам он не такой яркий, но тоже складный и совершенный, особенно в полете. Я долго наблюдал, как самец большого улита обхаживал самочку, старался ей понравиться, а когда убедился, что понравился, поднял над ней крылья и стал мелко и часто трясти ими, будто обмахивая ее двумя опахалами. Это продолжалось долго, две-три минуты, за которые самочка окончательно сомлела и склонила свою изящную головку, давая понять, что она согласна на все. Петушок не преминул воспользоваться, сделал это ловко и чисто, после чего самочка совсем по-куриному встряхнулась и занялась обычным делом, как будто ничего и не произошло. Петушок тут же потерял к ней всякий интерес, отошел в сторонку и стал с удовольствием купаться в красноватой по-мещерски болотной воде, а потом долго плавал, не отплывая, впрочем, как честный человек, слишком далеко от своей избранницы.
А вот шилохвости улетели.
Другие встречи
Эта поездка была очень богатой. Я открыл новые для себя места, которые очень пригодятся летом. Дело в том, что в Мещере я знаю не так много мест, где можно купаться. Ну, сама река Пра - изумительна для летнего купания и в районе Деулино, и в Натальиной заводи у Заводской Слободы, да, собственно, на всем ее протяжении: чистый белый речной песок, прозрачная красноватая вода, очень легкая и хорошо освежающая, яркое солнце, зуйки на отмелях, перевозчики у кромки воды, легкие, почти невесомые белокрылые крачки и такие же невесомые стрекозы... А вот пригодных для купания озер я знаю не так уж и много, скорее очень мало. Озера здесь мелкие, песчаных пляжей практически нет, дно вязкое и топкое. В самую жару сгодится и такое, но всегда хочется чего-то более чистого и возвышенного.
В этот приезд я нашел такие места, съехав с основной дороги чуть ниже деревни Тюрвище. Я искал дорогу на Ушмор, затерявшийся в лесах и очень уж по-мещерски звучащий. Во Фролово мне объяснили, что в Ушмор я сейчас не проеду, но подсказали, как выехать к чистой воде. Огромное озеро Ивановское, образованное водами Пры, которая через него протекает, чистый сосновый лес на высоком берегу, многочисленные съезды к воде и дно у самого берега песчаное, а в пятнадцати метрах от кромки - уже глубина. Я, конечно, сам не измерял, это мне сказали рязанские ребята в майках с надписью "ЛДПР", случайно оказавшиеся здесь же, на пляже. Выполняю обещание и привожу их фотографию: вдруг Владимир Вольфович случайно натолкнется. Вот рад-то будет! Здесь многие голосуют за ЛДПР - жизнь тут бедная: выживают с огородов, да скотину кое-какую держат.
Конечно, я не могу проехать мимо своего Чебукино, где сейчас прибрежная полоса кишмя кишит разноцветными змеями - от серых с ромбами до аспидно-черных и отвратительно жирных. И все равно, я провел там ночь, слушая бычий рев выпи, а ранним утром любовался чомгами: их сейчас на Чебукинском плесе живет две пары: может, останутся и выведут потомство. Кстати, впервые в жизни я видел чомг в полете: на воде они хрупки и изящны, а полет у них неожиданно мощный, и летят они, чуть наклонив голову вниз, отчего в полете похожи на группу самолетов-штурмовиков. Здесь же неподалеку я встретил просто заросли калужницы: мелководье было золотым от ее цветов, почти так же, как чуть позднее бывают золотыми майские луга, покрытые только что зацветшими одуванчиками.
Если в Лебедино свернуть налево, то хорошая дорога поведет вас в Пансурово и дальше в Прасковьино и Курапово. Там много небольших, но очень чистых озер: Куликово, Черненькое, Беленькое и озеро Строганец, так похожее на финские озера. В сотне метров от этого озера, не дальше, чем полкилометра от деревни я спугнул глухарку, мирно сидевшую на яйцах - настала пора выводить цыплят. Какие же это нетронутые места: глухари в полукилометре от деревни!
Обратный путь не мог пройти мимо знаменитого пограничного поста ГАИ. Здесь я познакомился с молоденьким лейтенантом, остановившим меня для проверки документов, и с его верным другом Шариком. Обоих можно увидеть в приложении. Перед Шарапово я свернул направо и проехал через огромный лесной массив бассейна Цны: мимо Ворово, Саматихи, Пожинской, Гридино, тяготеющих к Шатуре. Я ехал мимо поселка с гордым названием Вождь Пролетариата. Я ехал мимо Саввино, Власовской, Артемьевской. Мощная церковь на фотографии как раз оттуда. Селиваниха - это уже Егорьевск.
До свидания, Мещера.
До следующей встречи!
Смотрите фото в приложении (кнопка "Иллюстрации" в верхней части этой страницы)
![Холодный рассвет. Дунино [Николай Чуксин]](/img/c/chuksin_n_j/morel/191.jpg)
![Сморчки собраны не здесь [Николай Чуксин]](/img/c/chuksin_n_j/morel/20.jpg)