Чуксин Николай Яковлевич : другие произведения.

'Эпоха мертворождённых' Глеба Боброва

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 3.52*11  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Первые впечатления о романе века "Эпоха мертворождённых" Глеба Боброва. Неожиданно для меня уже в день публикации на СИ эти мои заметки появились и здесь: http://www.top.lg.ua/news/?id=13875. Внимание: ненормативная лексика!

   "Эпоха мертворождённых" Глеба Боброва
   Заметки рядового читателя
  
   Как известно, прозу я не пишу и давно не читаю: меня одинаково воротит от перепевов Толкина, от картонных монстров-орков-драконов его подражателей, от героев Донцовой, от пропаганды гламура, педерастии и дешевого секса. Но на днях случайно (спасибо Александру Семёновичу Шлёнскому!) натолкнулся на роман Глеба Боброва "Эпоха мертворождённых" и не мог оторваться: проглотил залпом, чего со мной давно уже не бывало.
  
   Глеб Леонидович Бобров - ветеран афганской войны, снайпер по солдатской профессии, за работу в Афгане награжден самой главной солдатской наградой - медалью "За отвагу". Одного этого уже достаточно, чтобы проникнуться уважением к человеку.
  
Сам Глеб Бобров [Украдено у Владимира Олейника]
   Прочитав роман, хочется снять шапку и низко поклониться автору, живущему на Украине и пишущему о самой большой трагедии и самом большом преступлении Вашингтонского Обкома и его пособников из местных. Глеб пишет о разведении трех ветвей одного народа: украинцев, белорусов и русских, о попытках противопоставить их друг другу, а если удастся, то и столкнуть. Вернее, моделирует, а что будет, если таки столкнут.
  
   Кто постарше, помнит антиутопию Александра Кабакова "Невозвращенец", которой зачитывалась в конце восьмидесятых еще читающая и еще единая страна. Читали, содрогались - и никто не верил, что практически всё, описанное у Кабакова, через три-четыре года будет происходить в реале, станет таким же привычным, каким стал "Секс с Анфисой Чеховой" по нашему самому свободному в мире телевидению. Роман Глеба Боброва тоже антиутопия, и тоже ее события могут стать реальностью уже завтра, хотя могли быть реализованы и вчера: достаточно было одной автоматной очереди во время противостояния на Майдане.
  
   Глеб пишет о гражданской войне на территории распавшейся Украины, об отдельных эпизодах войны жовто-блакитной Центрально-Украинской республики, вернее, Сил оперативного развертывания Евросоюза, базирующихся на польском и прибалтийских контингентах, а также добровольцах из других стран Восточной Европы, против сил Восточной Конфедерации.
  
   "И пока в Крыму все плотно и окончательно зависло в нерешаемом клинче, решили наши свидоми ребятушки, справедливо опасаясь открытого вмешательства России и Турции, разобраться с Конфедерацией. Да вот - облом вышел. На Востоке их встретили уже не так, как в лояльных, почти правоверно окраинских, образованиях. И хваленый поход за "Национальною Еднистью" окончился затяжными городскими боями, сожженными поселками, тысячами убитых и неисчислимыми беженцами".
  
   Повествование ведется от первого лица, от лица главного героя романа - Кирилла Аркадьевича Деркулова, человека, с "завышенным параметром порога справедливости". Деркулов сражается за Восточную Конфедерацию, пройдя за полгода путь от телевизионного журналиста до авторитетного полевого командира, которому руководство Востока ставит боевые задачи, не решаемые в обычных условиях. Деркулов их решает.
  
   Пытаюсь найти аналог образу Деркулова, созданному талантом Глеба Боброва, и не могу. Возможно, не было у нас героя такого масштаба: не супермена, не лакированного героя, созданного воображением пропагандистов, а обычного человека. Окажись он среди нас в обыденной обстановке - выделили бы, конечно, из толпы, такой характер невозможно не выделить, но не удивились бы: наш человек. И в то же время Деркулов не простой человек. Он - герой. Богословы сотню лет ломали копья в спорах по поводу двух сущностей в одном Иисусе, божественной и человеческой, и, в конце концов, определили: да, такое возможно. Две сущности в Деркулове - героическая и человеческая - так же неразделимы, как две ипостаси Иисуса Христа.
  
   Роман "Эпоха мертворождённых" надо изучать в различных плоскостях: в описываемых в нем событиях ставится и разрешается столько вопросов, что я затрудняюсь их даже перечислить. Это вопросы войны и мира, вопросы жизни и смерти, вопросы свободы и долга, вопросы подлости и чести. Это, наконец, глубинные вопросы: мы - и они.
  
  "Проблема, дорогой, в том, что подобная хрень работает в обе стороны. Если выпускаешь инстинкты толпы на свободу, даешь сигнал: "фас", то - пиши, пропало. Эти твари... - я кивнул головой в сторону невидимого Урало-Кавказа... - Мозги напрягать не будут: "кого - можно"... Можно? Понеслась!!!
     ... Мы - сытые, холеные, с красивыми бабами, собаками, на богатых машинах - валим подальше от войны, которую сами же и затеяли. Они - нищие, убогие, дети хронических нариков и внуки наследственных алкоголиков, отсидевшие полжизни по тюрьмам и кроме грязи и мерзости ничего вокруг себя никогда не видевшие - остаются здесь, бросаемые уезжающими на произвол. А тут со всех сторон - "они ответят"... Понимаешь?"
  
   Это еще и вопросы истории, вопросы национальности и языка, вопросы морали и права. Не удивлюсь, что мои внуки будут писать сочинение на тему "Проблемы трактовки чувства долга в романе Глеба Боброва "Эпоха мертворождённых" и в романе Шолохова "Тихий Дон", или "Роман Глеба Боброва "Эпоха мертворождённых" и неприменимость в войну правовых норм мирного времени", или "Николай Гоголь и Глеб Бобров о чувстве товарищества". Об этом последнем, о чувстве товарищества, один эпизод из романа:
   "Глаз я так и не поднял. Сейчас не время в гляделки играть. Еще пару слов, и кто-то из нас свалится возле Дзюбы. Без командиров - лягут остальные. Но и уступить - нельзя. Лучше сразу - ствол в пасть, и застрелиться к херам собачьим.
      Непонятно передернув плечами, он тихо ответил:
      - Подержи голову...
      Старлей встал на колено и потянулся к ноге. Опустившись, я зажал виски Олежки меж ладонями. Жихарев вытащил нож, аккуратно ввел лезвие плашмя в рот и мощным, быстрым ударом в торец рукояти - как в долото - вогнал его под углом к затылку. Тело на миг вздрогнуло, выгнулось дугой и обмякло".
  
   Это Деркулов и Жихарев добивают раненого друга, чтобы не оставлять на поругание врагам.
  
   Любая война, где бы, кем бы и во имя каких бы идеалов она ни велась, это всегда грязь, кровь невинных, насилие, произвол и ужас. Какой бы невыносимой ни казалась мирная жизнь, война всегда на несколько порядков хуже. Отдавать под трибунал надо не тех, кто в условиях боевых действий, в условиях, когда выбор один: или ты - или тебя, нарушает законы, написанные в теплых уютных кабинетах пухлыми ручками людей, ни разу не попадавших в грязную реальность войны. Отдавать под трибунал надо тех, кто довел ситуацию до предела, до необходимости переступить этот предел, отделяющий мир от войны.
  
   Роман Глеба Боброва "Эпоха мертворождённых" еще и об этом. В нем не упоминается ни Буданов, ни Ульман, ни Худяков, ни Аракчеев, но я бы вменил в обязанность читать этот роман и юристам, разрабатывающим нормы права, и депутатам, голосующим за то, чтобы эти нормы стали законом, а также судьям и прокурорам, ведущим процессы по преступлениям, совершенным солдатами и офицерами во время боевых действий.
  
   "Посему, для полковника Разжогина война - это деловая утренняя прогулка образцового и, что важно, принципиально правильного по жизни красавца в чистеньком накрахмаленном берете, с циркуляром в зубах и пошаговой инструкцией в руке. Он бодро идет навстречу Победе, по писанному исполняет мудрые приказы и, попутно, спасает от врагов отчизну и сограждан. Утрировано, но примерно так.
   Для меня же война - это, когда три дня не спавший, отупевший от голода, насквозь простуженный и хрипящий ублюдок в грязных и завшивевших, вонючих обметках, выползает из ледяной ямы в промозглую зимнюю ночь и, спотыкаясь в грязи на обмороженных ногах, творит такие мерзости, что содрогаются небеса и у ближних - кровь стынет; и лишь хрипом, свистом застуженных легких, грязным матом он, харкая кровью, выполняет свое предназначение и исполняет свой собственный, запомните, уважаемый, - собственный! и ничей более! - долг солдата. И при этом - не спасая, ни себя, ни страну, ни мир. Вот это война, мать вашу! Понятно объяснил? И не надо меня грузить, блядь, всякой сопливой блевотиной о правилах боя, общечеловеческих ценностях и вселенском сострадании".
  
   С точки зрения обычного права Кирилл Деркулов - преступник. Не зря ему грозит трибунал в ЦУРе и некоторых европейских странах. Возьмите хотя бы вот этот эпизод, грязную и кровавую реальность любой войны:
   "Всех военнопленных - в термобудку. Личные номера собрать...
   Те, по-моему, так и не поняли с какого рожна их вдруг погнали в стоявший поодаль на кирпичах короб с облупившейся белой трафареткой на боку "Продукты". (...)
   Никого звать не буду - западло силком гнать в палачи. Кто придет - тот придет....
   Остаться в одиночестве не довелось. Вначале присоединился Юрец. Потом Гирман, два раза качнув головой к плечам - как бы потягивая мышцы шеи - поднялся, подцепил за ручку стоявший под ногами трофейный Мини* и двинул за нами. Въехав в тему, поднялся Денатуратыч. Следом остальные, в полном молчании, выстроились рядом и на направляющих подъемника. (...)
   Говорить не о чем и ни к чему. Я поднял автомат и очередью на весь магазин перерезал короб вдоль. Рядом, подхватив ритм, загрохотал десяток стволов. В первые мгновения термобудка подавилась криком и потом лишь трещала рвущейся жестью, фанерной щепой и шрапнелью дробленого пенопласта. Десяток секунд и повисла тягостная тишина. Только тяжелые красные капли еле слышно хрустели, пробивая снег под днищем распотрошенного кузова".
  
   Жестокий роман. Жестокое время. Жестокие люди. Одно утешение - реальная жизнь еще более жестокая. И когда вы смотрите по телевизору или слушает выступление на митинге хорошо одетых, холёных и гладко говорящих умные речи, задумайтесь на минутку, вспомните этот эпизод из романа Глеба: не к той ли термобудке они вас толкают?
  
   И не будет никакой разницы, по какую сторону от фанерного кузова вы потом будете находиться. Снаружи - не легче.
  
   Глеб Бобров - мастер портрета, в том числе, психологического. Все его герои - а их много! - узнаваемы, реалистичны, реальны. Мы встречали и встречаем их в жизни. Вот умная сучка Катя Хонич:
  
   "О том, что "такое" Катя Хонич, я знал и ранее. Журналистская среда внутри себя достаточно информирована - все знают всех. И когда в самом начале войны Екатерина Романовна вошла в отдел контрпропаганды, как ответственный работник, я, ни секунды не думая, двинул к Стасу. Но было уже поздно. Цепкие ручонки этого ангельского создания крепко держались за член одного из Бессмертных.
   Лишенная даже намека на какую-либо инфантильность, беззащитность, романтичность, всего того, что делает подростка девушкой: насквозь прагматичная, с заточенной в бритву целеустремленностью, она, казалось, была рождена и воспитана не в человеческой семье, а искусственно выращена на некой бизнес-фабрике будущих золотых директоров MLM.
  
   Вот сам Деркулов, уже арестант, и ведущий с ним беседу полковник Нагубнов:
   "По-хорошему они походили на два платяных шкафа или несгораемых сейфа, поставленных через казенный стол друг напротив друга. Разных во всем, но одинаково громоздких, тяжких, с плотно закрытыми дверцами и запертыми на секретные замки ящиками своего нутра. И обоим край как требовался доступ к содержимому другого. Ну, это если - по сути. Внешне они, конечно же, различались достаточно существенно.
   Если Деркулов выглядел мужиком, которому под полтинник или около того, то полковнику Нагубнову можно было смело дать все крепкие шестьдесят. Но тут был совсем не тот возраст, когда начинаются мысли о тяге к земле, той, к которой пора привыкать, и о банальном геморрое. При своих почти метр девяносто да полутора центнерах литого чугуном веса, он совсем не казался тучным и пожилым. Напротив!
   Деркулов, уступавший ему всего каких-то пол головы да пару пудов, ощутимо чувствовал кожей присутствие рядом с собой реальной опасности. Не с точки зрения окончательного вердикта и дальнейших поворотов своей судьбы, а конкретной неосязаемой интуитивной угрозы зверя, залегшего рядом. Как ощущение взгляда снайпера меж лопаток, как уверенное чувство заминированной тропы среди руин, как подгоняющее дыхание сидящего на хвосте спецназа. И именно поэтому Деркулов ему - не верил.
  
   Но я, кажется, злоупотребляю цитированием, хотя остановиться трудно: роман написан мастерски. Его язык - предмет отдельной статьи. Хуже всего, когда матом начинают ругаться интеллигенты. Так же плохо, когда интеллигенты в своих опусах делают попытку изобразить разговорный язык простого народа. Глебу не надо делать над собой усилий: он знает, о чем пишет, и знает не из плохих кинофильмов и еще более отвратительных романов. Дана реальная языковая среда нашего времени: грубый, сочный и точный язык сильных и уверенных в себе людей, блатной жаргон уголовников, анемичная речь чистоплюев-интеллигентов.
  
   Не буду больше говорить о романе: вы сами прочитаете и составите свое мнение. Прочитают профессиональные критики - напишут тома статей и десятки диссертаций. Скажу напоследок лишь одно. Русская литература, несмотря на все усилия швыдких и им подобных, жива. И герой нашего времени есть. Это Кирилл Аркадьевич Деркулов, журналист, полевой командир, солдат. Человек. Наш человек.
  
   Низкий поклон тебе, Глеб, за написанный тобой роман века "Эпоха мертворождённых".
   Он реабилитировал, воскресил русскую литературу, которую преждевременно считали мёртвой.
  
   Он обессмертит и твоё имя.
   Замятин. Хаксли. Оруэлл. Шекли. Бобров.
  
   18 января 2008 года
   Москва
  
  
Оценка: 3.52*11  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"