Ужас, охвативший нас, когда мы узнали, что мы арестованы по подозрению в совершении такого серьезного правонарушения, невозможно представить. Каждый ребенок на Западе слышал леденящие душу истории десятилетней давности о судьбе поджигателей сена, и о том, что некоторые были повешены, и о том, что специальная комиссия, заседающая в Винчестере, отправила несколько сотен человек в Землю Ван Даймена, и им уже никогда не суждено было снова увидеть свои дома и родных.
Тем летом 1842 года горные и промышленные районы лихорадило. В графствах Мидлэнда против рудокопов выступила милиция. В западных графствах власти полагали, что беднота была так напугана судьбой тех, кто попал на винчестерские транспорты, что район останется спокойным, но некоторые особенно подозрительные магистраты заставляли своих констеблей патрулировать дороги днем и ночью в поисках малейших признаков неповиновения.
Констебль Стэнли посадил нас под замок и ничего не сказал о причинах нашего ареста. Его добрая жена, которая до этого едва ли была нам другом, кормила нас, вытирала глаза каждый раз, когда видела нас, называя нас єбедными обреченными сиротами?, и громко молилась за нас, что не сильно успокаивало наши страхи.
Прошло совсем немного дней, и мы предстали перед троицей из магистрата нашего избирательного округа, одним из них был сквайр Варли. Он всегда общался с нами на расстоянии, но был достаточно добр, и мы не ждали от него ничего, кроме честной игры. Констебль Стэнли объяснил нам, что сейчас мы выслушаем свидетельства против нас, и что сквайр и его коллеги решат, не обвиняют ли нас напрасно. Мы оба были преисполнены страха перед этой процедурой, но надеялись, что испытания скоро закончатся и правда восторжествует.
Фермер Уэллс был приведен к присяге и произнес клятву. Как я уже сказал, это был человек, не сделавший никому ничего хорошего, и он тут же выдал историю наших єнабегов? на его земли, поведав, сколько раз он нас оттуда выгонял. Отвечая на вопрос судьи, он был достаточно честен, сказав, что он не видел нас рядом со своей собственностью уже почти два года, но предположил, что, повзрослев, мы стали более умелыми и научились не оставлять следов.
Он рассказал о разговорах в деревенской гостинице, которые показались ему обвиняющими; и о своих страхах, что беспорядки, идущие сейчас в промышленности, докатятся до деревни, и амбары и риги будут сжигаться, как десять лет назад; и, наконец, он рассказал, как в день, когда мы были задержаны, Руперт Варли сказал ему, что большой стог сена горит в Бэкуотерской низине. Он поспешил туда со своими людьми, но огонь был слишком силен, и большая часть стога была уничтожена.
Сейчас я знаю, что большую часть свидетельства фермера Уэллса не следовало заслушивать, но ни судьи, ни клерк даже не подумали остановить его. Если бы у нашей стороны был юрист, ему бы не составило труда положить конец всей этой истории. Правда, когда клерк сказал дяде Джозефу, что он может задать фермеру вопросы от нашего имени, Уэллс признал, что он не видел нас в тот день, и что он не может ни установить причину, по которой мог загореться его стог, ни назвать того, кто его поджег.
Этот ответ обнадежил нас, и еще больше мы приободрились, когда к присяге был приведен следующий свидетель, потому что это был Руперт Варли. Он был многим нам обязан и знал, сколько уже времени мы обходили стороной Мэнор-фарм, и теперь мы ожидали услышать, что наша невиновность установлена
Мы были жестоко разочарованы, так как Руперт Варли присягнул, что мы с моим другом поклялись отомстить фермеру за то, что он выгонял нас со своих земель. Я все еще вижу его, стоящего с невинным, как у ангела, видом под одобряющим взором его отца. Говорят, что тот, кто знает правду может смело улыбаться, слыша ложь, но мы не могли улыбаться, слушая, как этот гадкий мальчишка вливает свою ложь в уши судьям. Он рассказал, как мы звали его присоединиться к нам, чтобы выкурить трубочку с табаком среди скирд, он не хотел, но испугался моего молочного брата. Идя к нам немного позже, он с дороги видел нас обоих, измазанных дымом и сажей от риги, которая тогда начинала гореть. Он сразу побежал за фермером Уэллсом в надежде, что сено будет спасено.
Дядя Джозеф напрасно пытался поймать этого лжеца на противоречиях - Руперт отстаивал свою ложь в каждой детали, и покинул свидетельское место с благодарностью от судей за участие в этом разбирательстве.
Констебль Стэнли был последним свидетелем, и, надо сказать, он говорил только правду, рассказывая, как он пришел нас арестовывать. Он даже упомянул, что ни на одном из нас, как и на нашей одежде, не было следов или даже запаха дыма, когда мы вернулись домой. Клерк даже прервал его, чтобы спросить, а не могли ли мы вымыться в ручье или пруду перед возвращением домой. Констебль вынужден был признать, что мы вполне могли это сделать. Услышав это, судья кивнул, и сердце мое упало.
Итак, все дело против нас основывалось на затаенной злобе фермера и лжи Руперта, но, тем не менее, у судьи не ушло много времени, чтобы принять решение о том, что мы должны предстать перед судом, и нас отправили в тюрьму графства.
Если будучи посаженными под замок констеблем Стэнли, мы чувствовали себя несчастными, то теперь мы решили, что опустились на последний круг ада. Со скованными лодыжками, нас бросили в общую камеру, где уже находилось около сорока заключенных. Многие ночи проходили без сна: я рыдал от ужаса перед будущим в объятиях своего молочного брата, а он без устали проклинал Руперта Варли за его вероломство.
Шли недели. Мы обогнали в росте тех изнуренных и оборванных созданий, которые окружали нас, но надежд на благополучный исход дела у нас было гораздо меньше, чем у них. Благослови Бог наших тетю и дядю, которые каждую неделю совершали длительное путешествие из Бэкуотера на почтовой повозке, привозя нам надежду и мужество, а также немного еды и разные мелочи, которые немного скрашивали наше бедственное положение. В один из таких визитов, когда тетя Лиза занемогла, и дядя Джо приехал один, он сообщил нам, что договорился о продаже своей маленькой мастерской, чтобы найти средства на адвоката, когда нас отвезут в Ассиз. Мы оба твердо сказали ему, чтобы он не вздумал этого делать. Его доброе отношение к нам принесло ему только горе, и мы не смогли бы вынести, если бы он из-за нас потерял бы последние средства к существованию.
- Но адвокат мог бы все изменить, - сказал он в ответ на наши протесты.
- А возможно и нет, если Руперт Варли будет повторять свою ложь, - убеждал его мой молочный брат. - А он непременно будет. Нас повесят, а вы будете оплакивать нас в работном доме. Нет, дядя, не надо этого делать.
Суд проходил зимой, и вот в холодный, мрачный день нас отвезли в Ассайз-холл. К тому времени мы уже несколько месяцев провели в каталажке и должно быть выглядели жалко, хотя наши дорогие приемные родители и привезли нам новую одежду, чтобы мы не предстали перед судьями в наших тюремных лохмотьях.
Наши дядя и тетя пытались приободрить нас надеждой на освобождение, но мы провели слишком много времени среди тех, у кого уже был опыт общения с судьями. У нас не было никого, кто бы говорил в нашу пользу, и нам не позволили бы защищаться самим. В глубине сердца мы оба знали, что какие бы сказки не рассказывали нам перед судом, наша единственная надежда была на то, что нас могут отправить на каторгу, а не повесить.
Суд прошел, и мы обреченно ждали вердикта. Все происходило так же, как и на разбирательстве: у нас опять не было защитника, оправдываться сами мы не могли.
Наконец жюри вернулось с вердиктом. Мы оба признавались виновными, и все, что нам теперь оставалось, это узнать: будем ли мы влачить жалкое существование на каторге или умрем.
Судья глянул на нас сверху вниз из-под ярко раскрашенного позолоченного английского герба, и я уверен, он был за то, чтобы нас повесили. Я мало что помню из его слов, но я никогда не забуду его лица. Когда он подошел к оглашению приговора, его глаза сверкнули, и он облизал губы. Я потом довольно часто видел это выражение на лицах тех, кто собирался приговорить человека к смерти, или высечь ребенка, или заковать в цепи женщину - и я не сомневаюсь, что Зло, промелькнувшее тогда в глазах судьи, ярким огнем горит в глазах тех, кто наказывает несчастных и невинных. И не важно, кто они: тюремщики, судьи или министры Короны.
- Таким образом, этим судом установлено и решено, что каждый из вас будет отправлен морским путем за океан в такое место или местность, которые Ее Величество, по предложению ее Тайного Совета, решит указать и назначить, сроком на четырнадцать лет. Увести, - закончил он, и нас повели вниз, где приковали к стене в ожидании экипажа, который отвез бы нас в плавучую тюрьму.
Большую часть зимы мы провели в старой прогнившей посудине у заболоченных берегов Портсмута, но и там наши верные тетя и дядя навещали нас так часто, как только могли. Там мы опустились на самый нижний круг єСистемы?, ожидая этапа среди таких же приговоренных и осужденных.
Ходил упорный слух, что мы составим часть корабля с мальчишками, собираемого для Порт-Артура в Земле Ван-Димена. Для нас это было все равно, что на Луне. Все, что мы слышали о месте нашего назначения от товарищей по несчастью, это то, что его называли "Врата Преисподней".