"...8 мая мы получили директиву Ставки о приведении войск в полную боевую готовность для отражения возможного наступления противника, намеченного на 10-12 мая. Были срочно приняты необходимые меры, и командующий фронтом К. К. Рокоссовский доложил о них И. В. Сталину. Вот что писал он об авиации: "16-я воздушная армия активизировала воздушную разведку и ведет тщательное наблюдение за противником в районе Глазуновка, Орел, Кромы, Комаричи. Авиасоединения и части армии приведены в боевую готовность для отражения ударов авиации противника и срыва возможных его наступательных действий"...
...Базирование нашей армии позволяло авиасоединениям без дополнительного аэродромного маневра действовать как на орловско-курском, так и на белгородско-харьковском направлении, а в критические моменты помогать соседней 2-й воздушной армии.
Главное, к чему мы стремились, - с начала операции завоевать господство в воздухе. К этому готовились командиры всех степеней...
...В штабе заканчивались последние приготовления к операции. После всестороннего обсуждения было решено бомбардировщики и штурмовики посылать в бой эшелонами, чтобы постоянно держать под воздействием с воздуха войска наступающего противника Полки должны были сменять друг друга, образуя над вражескими позициями огненную вертушку. Этот замысел утвердил сначала командующий фронтом, а затем представитель Ставки Г. К. Жуков...
...И вот у нас все готово, отработано, расписано по часам. А фашисты почему-то не наступают. Потянулись напряженные дни ожидания...
...В ночь на 5 июля командование фронта получило подтверждение, что в 3 часа утра вражеские войска после короткой артподготовки перейдут в наступление в общем направлении на Курск. Было принято решение нанести по противнику [161] упреждающий удар - провести мощную артиллерийскую контрподготовку.
На рассвете по распоряжению командующего фронтом вдоль всего участка нашей обороны ослепительными зарницами полыхнули залпы орудий и гвардейских минометов, тишину разорвал и раскатился окрест оглушающий грохот. Вздыбилась, заклубилась в огненном вихре земля на позициях вражеских войск, изготовившихся к штурму. Контрподготовка длилась 20 минут. Наша артиллерия внесла существенные 'поправки' в планы противника Только в в 4 часа 30 минут он начал артподготовку, а пять минут спустя на его позиции вновь обрушились снаряды и мины - командующий фронтом приказал повторить артиллерийский налет. Тут же он позвонил мне на КП и сказал:
- Теперь настало время вводить в действие авиацию, разворачивай плечи.
Мы немедленно направили приказания в соединения и части о времени "Ч" и действиях по плану.
В 5 часов 30 минут, с опозданием на два с половиной часа, противник начал наступление. Тут же над полем боя появилась его авиация. Группы (по 50-100 самолетов в каждой) накатывались волнами. На оборонительные рубежи наших войск, на позиции артиллерии посыпались фугасные бомбы. Вступили в бой наши истребители. В небе, то и дело перечерчиваемом дымными трассами горящих самолетов, закружилась карусель.
Мимо командного пункта, низко над землей, проносились колонны краснозвездных штурмовиков. Обширные минные поля, массированный огонь артиллерии и минометов, нарастающие удары авиации с воздуха замедлили продвижение вражеских танковых частей, вклинившихся в нашу оборону. После ожесточенного двухчасового боя противнику удалось немного потеснить лишь две стрелковые дивизии. В 9 часов 30 минут окончательно прояснилось, что главные силы враг бросил на Ольховатку и Поныри.
"Наступило время, - вспоминал К. К. Рокоссовский в книге "Солдатский долг", - поддержать эти соединения сухопутных войск авиацией. Командующему 16-й армией отдан приказ нанести удар по прорвавшемуся противнику. Руденко поднял в воздух более 200 истребителей и 150 бомбардировщиков. Их удары замедлили темп наступления гитлеровцев на этом участке"...
...И все же первый день не принес нам удовлетворения. Что-то требовалось изменить и исправить.
Когда наступила темнота, я докладывал командующему фронтом итоги дня. Указал, сколько сбитых самолетов противника, подчеркнул, что бой был жестокий. Вдруг раздается телефонный звонок. К. К. Рокоссовскому позвонил И. В. Сталин. В течение дня он несколько раз звонил, но я не присутствовал при их разговорах. А на этот раз слышал все. Рокоссовский стал докладывать итоги дня. Сталин перебил его: "Завоевали господство в воздухе или нет?" Это его интересовало в первую очередь. Рокоссовский докладывал: "Товарищ Сталин, сказать нельзя, был очень сильный напряженный бой в воздухе, крупные потери с обеих сторон". Сталин в ответ: "Скажите мне точно, завоевали или нет? Да или нет?" Рокоссовский опять говорит: "Пока определенно ответить нельзя, но завтра этот вопрос решим положительно". "А Руденко справится с этим делом?" Рокоссовский посмотрел на меня и после короткой паузы ответил: "Справится".
После доклада я предложил изменить тактику действий ударной авиации. Целесообразнее наносить удар по группировке врага крупными силами, с целью решительного воздействия на противника. Массирование позволит подавить систему ПВО противника, снизить наши потери. Мы причиним не только большой материальный ущерб врагу, но и окажем сильное моральное воздействие на его войска. Мои доводы убедили Рокоссовского. [164]
Заходит Жуков и говорит: "Звонил Сталин, и его первый вопрос о господстве в воздухе. Что вы думаете?"
Воздушные бои, объяснил я, показали, что наш замысел применения истребителей правилен. Но у противника крупные силы, и сразу их не уничтожишь. Маневр вражеской авиации в ходе сражения немедленно вызвал контрманевр с нашей стороны. В воздух поднимались мощные группы истребителей. Командиры энергично управляли их действиями и своевременно наращивали силы А вот бомбардировщикам и штурмовикам следует атаковать врага более крупными группами. Жуков и Рокоссовский согласились с этим.
Но уже идет первый час, в три рассвет, мне нужно организовать эти массированные удары. Тем более я сам предложил первый такой удар нанести перед началом наступления противника в районе Подолянь, Сабаровка, Бутырки и направить туда не менее полтысячи самолетов.
В частях, конечно, еще "залечивают дневные раны". Надо, чтобы штаб немедленно установил, сколько исправных самолетов в бомбардировочных и штурмовых полках. Кроме того, придется отказаться от ставших привычными личных встреч командиров эскадрилий для уточнения взаимодействия Когда же это сделать, если участвует 500-600 самолетов. Потребуется несколько суток, а остается всего три часа. Практика, верная для мелких ударов, для массированного не годилась. Пришлось отказаться и от сбора самолетов в воздухе. Он так же требует много времени на подготовку и выполнение. Лучше идти самостоятельными полковыми колоннами. Тут надо было все предусмотреть в решении командарма, а командиры корпусов, дивизий, полков, эскадрилий должны проявить настойчивость и умение, чтобы выполнить решение, следовательно, и боевую задачу.
Пока доехал до штаба, все это обдумал. Вхожу в землянку, мне докладывают: прибыл Ворожейкин. Я спрашиваю: "Откуда?" "Из Москвы на По-2". Оказывается, после разговора с Рокоссовским Сталин вызвал Г. А. Ворожейкина и приказал: "Летите сейчас же в штаб 16-й воздушной армии к Руденко и там посмотрите, правильно ли они все делают. И чтобы завтра господство в воздухе было завоевано. А то они что-то там долго возятся".
Вылетел он на По-2 для того, чтобы произвести посадку прямо у штаба воздушной армии и не терять времени на переезды. Я доложил ему о решении массировать удары. [165]
Он одобрил идею: "Организовывайте, как задумали, а я поеду в штаб фронта к Жукову. Мне нужно явиться к нему. Сталин, очевидно, и ему звонил". Ворожейкин уехал.
Чтобы обеспечить взаимодействие крупных сил в воздухе, мы решили пустить бомбардировщики на одной высоте 2000 метров и дать им цель в одном районе. В том же районе назначили цель для штурмовиков. Время удара установили для них общее.
Принимая это решение, мы учитывали психологию летчика: если ему указывают эшелон, то он считает, что на этот эшелон никто не имеет права заходить. Из-за этой уверенности появляется возможность столкновений. Но если летчику сказать, что на том же эшелоне и по тому же маршруту, что и он, идут еще четыре полка, у него 'везде глаза будут'-и спереди, и сзади, и сбоку. Никто не допустит, чтобы в его колонну кто-то врезался.
Исходя из той же психологической настроенности ведущих и летного состава, мы определили штурмовикам лишь верхний предел высоты - 1000 метров, и нижний - 100 метров. Две штурмовые дивизии наносят удар одновременно. Обратили внимание каждого из командиров: смотрите, вместе с вами полетит еще одно соединение; в воздухе должен быть порядок, друг другу не мешать. С рассветом выслали разведчиков, чтобы они успели по радио сообщить своим ведущим уточненные цели.
На время удара было решено подходы к западному району прикрыть истребителями на разных высотах. Для непосредственного прикрытия на эскадрилью бомбардировщиков, штурмовиков выделялось звено "ястребков". Полк Пе-2 в боевых порядках проходит через аэродром истребителей, поднимаются в воздух звенья и по очереди пристраиваются к боевому порядку, занимая свои места Мне казалось, что при такой упрощенной организации мы сумеем вовремя нанести массированный удар. Начальник штаба армии генерал П. И. Брайко и офицеры штаба, поняв замысел и решение, быстро организовали постановку задач войскам и проверку исполнения.
Отдав все распоряжения и не поспав ни минуты, с трепетом душевным я опять сел в машину и - на передний край. Как получится первый удар? Собрали мы 600 самолетов.
Наступает- время удара - 5 часов утра. У меня сердце все сильнее колотится. Вижу - появляются первые бомбардировщики, рядом с ними маневрируют истребители прикрытия, [166] ниже идут штурмовики с истребителями, они тоже на месте, полнейший порядок, никто никому не мешает. Сотни самолетов в боевых порядках, как один, делают развороты, маневрируют. Незабываемая по красоте картина! Как ударят?
Летчики, получив еще на подходе к целям с бортов самолетов-доразведчиков их координаты, обрушили на изготовившиеся к наступлению вражеские войска и технику сотни тонн противотанковых, осколочных и фугасных бомб. Удар был мощным, неожиданным для противника В его расположении стали появляться дымки. Один, два, три, пять, десять, пятнадцать. Это горели "тигры" и "пантеры". Наши бойцы из окопов выскочили, несмотря на опасность, пилотки кидают вверх и кричат: "Ура!" Стоят на брустверах, любуются тем, что делают летчики. Всеобщий подъем охватил наших воинов на передовой, а девятки делают заход за заходом, ниже пикируют с круга штурмовики. Несмолкающий гул разрывов бомб. И странно - очень мало разрывов зенитных снарядов противника, нет падающих дымящихся самолетов, не видно "мессеров" и "фокке-вульфов". Их связали боем наши "ястребки" окаймления далеко от места нанесения удара Мы слышим по радио короткие команды. Один за другим уходят полки. Налет длился ровно час.
Зазвонил телефон. Послышался голос Рокоссовского: "Вот это правильно! Вот это молодцы!"
И все переменилось по сравнению со вчерашним днем. Мы почувствовали всеобщее удовлетворение "работой" авиации. Противник приготовился наступать, а туг на него такая армада навалилась. Значит, мы правильно оценили обстановку и нашли верный ход Но еще ценнее было то, что командиры на месте сразу поняли замысел и блестяще выполнили его.
По существу, в нашей воздушной армии это был первый случай, когда шестьсот самолетов действовали по небольшому участку фронта.
Доброе начало требовало продолжения. Через три часа нам предстояло обрушить на врага второй удар. Мы уже готовились к нему. Воздушные разведчики обнаружили новые важные цели.
В семь часов звонит Рокоссовский и спрашивает:
- Когда наметили произвести очередной налет?
- Через два часа. Немцы ведь пока не наступают. Никак не придут в себя. [167]
- Вот, - говорит, - и нужно их добивать. Что, у тебя больше ничего нет ?
- В готовности штурмовая дивизия. Держу ее для поддержки войск, если противник начнет наступать.
- Есть дивизия? - переспрашивает командующий и приказывает: - Повторяй налет.
Так и сделали. Гитлеровцы начали наступать только в десятом часу утра В это время на них снова навалились шестьсот самолетов. Теперь бомбардировке подверглись артиллерийские позиции и резервы противника.
Второй удар получился таким же мощным и эффективным, как и первый. Затем на задание вылетела бомбардировочная дивизия, предназначавшаяся для экстренных вызовов. А в заключение мы обрушили еще один удар по скоплениям войск и техники противника.
Командующий 2-й танковой армией генерал-лейтенант танковых войск А. Г. Родин, наблюдавший за третьим массированным ударом, сообщил, что нами сожжено 14 и подбито до 40 вражеских танков и что бойцы наземных частей восхищены боевой работой летчиков...
....Вечером Рокоссовский сказал мне:
- Теперь я смело доложу, что мы полностью господствуем в воздухе..."
На мой взгляд, эпизод, описанный маршалом авиации Руденко, даёт богатую пищу для понимания роли личности Сталина в руководстве боевыми действиями. Давайте вдумаемся.
Ведь что можно увидеть в рассказе маршала Руденко? Операция готовилась давно, во всяком случае, не один месяц. Готовилась тщательно. Были подтянуты мощные резервы, позволяющие обеспечить количественное и качественное преимущество советской авиации, материальные ресурсы, потребные для ведения интенсивных боёв. Для подготовки операции использовался весь богатый уже двухлетний опыт войны. Исходя из этого опыта, предполагался, и не без оснований, несомненный успех в боевой работе.
И на самом деле, расчёт сил и средств, сосредоточенных здесь к началу операции, показывает, что успех всё равно был бы достигнут. Просто несколько позже, нежели произошло это в ходе сражения.
Особо отмечу, что план воздушной операции был утверждён не только Руденко, но и вышестоящим командованием - Рокоссовским и Жуковым. То есть, и лучшие советские полководцы посчитали планируемые действия достаточными для успеха.
Никому и в голову тогда не пришло, что можно здесь применить что-то необычное, нестандартное, существенно ускоряющее путь к полному успеху.
Началась операция. И вот всего один вопрос Сталина резко изменил её ход. Одно только сомнение, высказанное им в отношении способности Руденко достигнуть успеха максимально быстро, заставило того мгновенно найти нестандартное и масштабное решение поставленной ему задачи. Особо отметим ещё раз, что решение это не прорабатывалось в течение долгой подготовки операции. И вот, весь прежний план - побоку. Начинается новая работа, рождённая экспромтом.
Отказ от хорошо продуманного плана, это, конечно, риск. Расчёт чаще всего сильнее экспромта. Однако, сказался опыт двух лет войны. Возросшая гибкость и точность работы штабов. Что и позволило в несколько часов проделать работу, заместившую кропотливый труд прежних месяцев. Проделать успешно.
Нельзя, конечно, представлять дело таким образом, что придумал генерал Руденко что-то вовсе уже небывалое и новаторское. Примерно о таком применении авиации ещё в двадцатые годы писал итальянский генерал Джулио Дуэ. Его идеи так и называли тогда - доктрина Дуэ. Останавливаться на ней не буду, она хорошо известна. Так же хорошо известна и её несостоятельность в применении к реалиям Второй мировой войны.
И сотни самолётов, дерущихся одновременно в воздухе в одном бою, видели советские войска ещё на Халхин-Голе. Об этом рассказывал впоследствии Константин Симонов, видевший это собственными глазами.
Известно также и то, что после Курской битвы такие приёмы использовались советской авиацией нечасто. Хотя имела она со временем возможности к этому ещё большие, особенно в 1944 или 1945 годах. Машин было уже много и позволить себе такое их использование советские ВВС вполне могли. Однако, не использовали. Почему?
Причина простая. В обычных боевых условиях этот приём неэффективен. Бомбить сотнями самолётов одновременно - где вы наберёте для них в полевых условиях столько достойных целей? Значит, бомбят они по площади, по целям в основном гадательным. То есть тратят за один раз сотни тонн своих бомб впустую.
Вот и в описании Руденко. За всём его упоением поднятой в воздух мощью своей армии. Загорелось четырнадцать или пятнадцать немецких танков... Да это же работа для одной всего эскадрильи (ну полка, от силы) штурмовиков Ил-2. А бомбили и штурмовали 600 самолётов. Конечно, и кроме танков они что-то там наворочали, просто по теории вероятности. Но всё равно согласимся. Такое использование больших масс авиации нерационально. Поэтому ещё, кстати, такое их использование заранее не планировалось. Даже не обсуждалось, судя по всему.
Однако. Решение, найденное генералом Руденко, было в данном случае и для данного конкретного времени не просто нестандартным, но и весьма удачным потому как раз, что увидел он за этими минусами и очевидные плюсы. Несомненные достоинства, значительно перевешивающие недостатки (известные, конечно же, ему) такого применения авиации.
В чём они состояли?
А вот представьте себе. Германское командование объявило накануне летнего наступления под Курском о решающем характере этого сражения в судьбе всей войны с Россией. О том, что удар это будет, как всегда для германского оружия, внезапным и неожиданным для большевиков. Удар сокрушающей силы. Наповал. Объявило всем, рядовым солдатам, офицерам и генералам. И вдруг.
На второй день наступления все эти немецкие солдаты, от рядового в окопе до генерала у штабной карты, увидели неожиданно ужасающую картину. Многие сотни русских самолётов совершенно БЕСПРЕПЯТСТВЕННО обрушивают фантастическую мощь своего оружия на беззащитные немецкие боевые порядки. Я не говорю даже о тех, кто вжимался в землю на дне траншеи, чувствуя не дрожь её даже, но сейсмическое колебание. Тектонический сдвиг. Но и те, кто видел это со стороны, а видно эту армаду в небе должно было быть издалека, они тоже, конечно же, сразу и всё поняли. Русские готовы. Внезапности нет и не будет. Русские сильнее. А значит, победить их здесь и сейчас нельзя. Нельзя же, к примеру, прекратить извержение вулкана. Это не в человеческих силах.
Потом эта армада ушла. А через несколько часов пришла новая. Такая же. Потом ещё. Спокойно и по рабочему разгрузили свои бомбовые люки над немецкими войсками новые сотни самолётов... По-прежнему безнаказанно и деловито.
Повторю вопрос. Какие были у немцев потери? Допускаю, что не очень большие, как это можно было бы ожидать от удара, схожего со страшным природным бедствием. Однако, никогда никакой рядовой солдат или офицер, даже и высокого ранга, не будет об этом точно знать. Но видеть эту картину и не дрогнуть невозможно.
Так что решение Руденко нашёл гениальное. В той обстановке, когда битва ещё только разгоралась, и нужно было именно такое действо. Которое не просто поразило боевой дух наступающих немецких войск. Оно его раздавило.
Конечно, немцы ещё атаковали. Они ещё где-то даже продвинулись. Это были сильные солдаты. Умелые, дисциплинированные, упорные. И сил у них ещё было много.
Но вот веру в успех этот воздушный Армагеддон, безусловно, подорвал. Особенно, когда столкнулись они с мощной, подготовленной наземной обороной, насыщенной огневыми средствами. Здесь им не пройти - это они поняли сразу и окончательно.
О воздействии этих воздушных ударов на наши войска говорить тем более не приходится. Они ведь тоже всё это видели. И слышали. Как же нужна солдату такая уверенность. И Руденко эту уверенность ему дал. А это и называется несколько официально и возвышенно, но от того не менее верно - боевой дух. Главное оружие любой армии.
И в какой-то решающий момент нашим войскам хватило одной каплей больше злости и упорства, чтобы устоять. А немцам не хватило этой капли на какую-то последнюю, может быть, решающую атаку. В которую они так и не смогли подняться.
Подводя итог, хочу напомнить. Центральный фронт Рокоссовского остановил немецкое наступление намного раньше, чем остановил его Воронежский фронт Ватутина.
Это при том, что через несколько дней после начала операции 'Цитадель' Гитлер приказал передать группе армий 'Центр' для наращивания её удара почти треть авиации группы армий 'Юг'. Уже к исходу 11 июля, всего через неделю после начала своего наступления на северном фасе Курской дуги, немцы были вынуждены закапываться в землю, переходя к обороне против Центрального фронта генерала Рокоссовского. В то время, как на Воронежском фронте ожесточённые оборонительные бои, когда сгорали под Прохоровкой целые танковые корпуса, шли до самого 18 июля.
Причина не в одних самолётах, конечно. Но и в комплексе причин есть у них своё весомое место.
Масштабный успех замысла генерала Руденко зримо показывает, что, в данном случае, удалось ему запредельное усилие. Мысли и воли. Иными словами, здесь он явно прыгнул, что называется, выше головы.
Кроме того, это означало, что запредельное усилие удалось целым штабным коллективам. Армейскому, корпусным, дивизионным. Эти люди тоже смогли подняться над своими обычными способностями.
История эта весьма интересна сама по себе. Однако и приводит нас к важному в данном случае выводу, что бывали обстоятельства, когда подталкивало людей к запредельности их усилий само по себе воздействие имени и личности Сталина. Подталкивало на то, чтобы превзойти самих себя.
Уже за одно это можно считать исторически оправданным решение Сталина взять на себя Верховное командование армией.
***
В истории этой есть ещё один любопытный момент.
Принято сегодня считать, что любая деятельность государственных служащих в сталинское время была основана исключительно на страхе и принуждении. Давно установлено мнение, что наиболее жесточайшие формы эти "стимулы" принимали в непосредственной деятельности Сталина, и были характерны для его взаимодействия с людьми, выполнявшими его поручения.
Давайте посмотрим, как это подтверждается историей, рассказанной маршалом Руденко. А никак. Руденко знал, что ничего фатального ему в данном случае не грозит. История с генералом Павловым больше уже на таком уровне ни разу не повторялась. Хватило одного такого примера. Даже тяжелейшее поражение Крымского фронта обошлось его командованию только лишь понижением в должности и звании. Упомянутая неприятность с генералом Малиновским и вовсе произошла для него без понижения в звании.
Киевская трагедия, окружение под Вязьмой, Харьковская операция - ни одно из этих жесточайших поражений не повлекли за собой никаких судебных эксцессов для высшего командования. Так что не было для Руденко никаких оснований опасаться в данном случае за жизнь или свободу. Понижение в должности ему здесь тоже не грозило. Всё-таки здесь речь шла не о поражении или даже неудаче операции. В данном случае речь шла о том, можно ли запланированный успех ускорить. Так что, для страха у генерала Руденко оснований не было.
Здесь, пожалуй, ситуация похожа на ту, что описал когда-то авиаконструктор А. Яковлев. В своих воспоминаниях "Цель жизни" он обрисовал её таким образом.
"...Требовательность в работе - характерная черта его стиля.
Дается задание ответственному работнику. Тот говорит:
- Товарищ Сталин, срок мал и дело трудное!
- А мы здесь только о трудных делах и говорим. Потому-то вас и пригласили сюда, что дело трудное. Скажите лучше, какая вам нужна помощь, а сделать придется все, что надо, и к сроку. [492]
Если кто-нибудь старался обосновать отказ от задания пространными объяснениями, он прерывал:
- Не объясняйтесь. Да или нет? Нет? Так. Что же делать! Поручим другому..."
Не оправдать доверия самого Сталина - вот это, пожалуй, было почище всех и всяческих страхов. Такого человека подвести было просто немыслимо. Особенно в той ситуации, когда он явно показывает, что тебе доверяет и на тебя надеется.
Кроме того. Обратим внимание на остроумие и масштабность найденного решения. А ведь страх почти никогда не может быть продуктивным стимулом настоящего творчества. Страх может заставить усердно выполнять предписанное. Выполнять быстрее, точнее, напряжённее. Но от и до. Обязательно в заданных рамках. Никакого отступления от указаний или инструкций.
Здесь же мы видим другое. Дерзость. Полёт. Творчество. Нестандартность мысли. Всё то, что страх как раз убивает.
Но если это не страх, то что?
Получается, что вдохновение. Вполне естественное состояние, которое вызывает у порядочного человека доверие человека, чьим мнением о себе ты безусловно дорожишь. Именно оно может быть самым благоприятным стимулом для творчества. И пусть стимул этот, особенно в случае, если речь идёт о мнении о тебе великого человека, безусловно замешан на тщеславии, основа у него самая что ни на есть здоровая. Уважение. Безграничное уважение. Вплоть до почитания, что выражается у разных людей с разной силой, в зависимости от их психотипа.
Один из самых сильных современных ненавистников Сталина, Эдвард Радзинский, в своей книге "Сталин" рассказал такую потрясающую историю.
"...Кем он был для нас?
Один из видных хозяйственников тех лет, Ю.Борисов, рассказывал уже в 60-х годах: "Вызывает меня товарищ Сталин. До этого мне не приходилось беседовать с ним. Ехал как в тумане. Ответ на его вопрос выпалил, глядя ему в глаза, стараясь не мигать. Мы все знали его фразу: "Глаза бегают - значит, на душе не чисто". Выслушав ответ, он сказал: "Спасибо, товарищ". Когда я ощутил его рукопожатие, меня словно молния пронзила. Спрятал я руку за обшлаг пиджака, спустился в машину, домчался домой и, не отвечая на вопросы встревоженной жены, подошел к кроватке, где спал мой маленький сын. Вытащил руку и простер над его головой, чтобы коснулось и его сталинское тепло"*..."
Да, безусловно, не все люди Сталина любили. Множество людей Сталина ненавидело.
И тем не менее. Когда описывают ту эпоху одной только краской, то картина получается, безусловно, неверной. После смерти Сталина многие десятки лет тысячи печатных страниц убеждали людей в том, что движущей силой той эпохи был один только страх, и ничего кроме страха.
Сегодня можно признать. Глобальная операция по промывке мозгов была проведена успешно. Что, конечно, особого удивления не вызывает. При таком массированном давлении титанической мощи государственной машины. Подкреплённой одновременно всемерным усилием и мощью тех сил, которые государство это ненавидели. Усилием, сложившимся именно в этой точке. В имени Сталина. Именно в этом узле сплелись незаурядная мощь как просоветского, так и ярого антисоветского талантов.
Почему бы это именно здесь они так скрупулёзно совпали в своих усилиях? Как думаете?
И так ли уж неожиданным и внезапным было разрушение того государства, у истоков которого стоял Сталин?
Потому-то и были так страшны для них всего несколько книжек, где люди не испугались сказать правду. Грабин, Голованов, даже несколько строк из Захарова, всё это заставило запретить эти совсем небольшие на фоне океана лжи публикации.
А правда эта, в том числе, заключается в том, что Сталина не только боялись, но им и восторгались. Не только ненавидели, но и искренне любили. И не было это никаким проявлением рабской психологии, как уверяют нас сегодня. Уж кто-кто, а молодые люди из маленького шахтёрского городка Краснодон были кем угодно, но уж совершенно точно никак не рабами. Более того, отдали свои молодые жизни за то, чтобы остаться свободными. Кто из нынешних российских глашатаев свободы, рассуждающих о чьём-то рабстве и своей собственной необыкновенно великой духовной свободе, отдаст за неё сегодня свою жизнь? Ну, или даже просто своё благополучие?
А ему просто верили.
В него верили.
И пусть для людей, не знавших его лично, особых оснований для этого не было, тем не менее, это было именно так. А потому Сталин, взяв на себя руководство войной во всех её ипостасях, поступил не просто верно. Он поступил мудро.
Вера в него, это ведь тоже было ресурсом. Ресурсом вполне материальным. И не использовать его для здравомыслящего политика было, по меньшей мере, расточительным.
И он этот ресурс использовал вполне осознанно и продуманно, как и любой другой инструмент, имеющийся в его распоряжении. Не блаженствовал в ореоле всеобщего почитания, а вполне по-деловому использовал эти человеческие эмоции для достижения успеха во вполне конкретных делах.
Обратим внимание на некоторые детали в рассказе маршала Руденко.
Сталин, разговаривая с Рокоссовским, знает, что сомнение его будет обязательно передано Руденко. То есть, задаёт свой вопрос так, чтобы Руденко его узнал. Случайно?
Далее. Операция, повторю, готовилась достаточно долго. Признавалось всеми, и им самим в том числе, что будет она иметь решающий характер для судьбы всей этой страшной войны. И первейшей заботой Верховного было расставить на ключевые посты её участников наилучшие, по его мнению, кадры. Не спеша, взвешивая ту или иную кандидатуру, собирая разнообразные мнения и отзывы о ней. Иными словами, к началу операции на самых ответственных постах оказались люди, отобранные Сталиным лично. Поэтому, что касается вопроса, может ли Руденко добиться господства в воздухе, то возникнуть он должен был не в самый первый день начавшегося сражения, когда действительно ничего ещё и не могло быть ясно. Возникнуть этот вопрос должен был в период подготовки операции, когда расставлялись по своим должностям те люди, которые и должны были участвовать в этом сражении. Иными словами, задолго до начала операции. Ведь именно этот вопрос и был самым главным критерием при назначении на этом фронте любого командующего воздушной армией. В ходе операции менять одного из ключевых командующих, это, конечно, крайне нежелательно, потому что обычно отрицательно сказывается на её успехе.
Исходя из этого, можно понять, что такая уверенность в Руденко перед началом операции у Сталина была. А вот сомнениям в этой уверенности просто не было времени возникнуть, поскольку, повторю, шёл всего лишь первый день Курской битвы.
Всё это вполне надёжно наводит на мысль, что сам по себе вопрос Сталина в отношении способностей Руденко носил в тот момент исключительно воспитательный характер. Подстрекающий. Провоцирующий, я бы сказал, если говорить совсем уже откровенно. Подталкивающий на то, чтобы генерал этот смог воевать выше своих обычных способностей.
И обратите внимание на поведение Рокоссовского. Я имею в виду паузу перед его ответом Сталину.
Ведь он знал Руденко лучше, поскольку работал с ним каждодневно и непосредственно. Если бы у него, в свою очередь, были сомнения в его состоятельности, то принимал бы по их итогам решение тоже раньше, до начала операции. Несомненно, мнение командующего таким ответственным в этой операции фронтом обязательно было бы учтено. И, если бы тот пожелал, ему тут же был бы назначен другой авиационный начальник. Всё-таки речь идёт о середине 1943 года, обойма авторитетных и опытных генералов в советских ВВС была уже достаточно полной. Было из кого выбирать. Но этого не произошло, а значит, Рокоссовский считал, что Руденко находится на своём месте.
Но вот пауза в ответе... Это он как бы взвесил. Показал Руденко значимость своего ответа. И все его последствия для самого Рокоссовского. "Я за тебя, генерал, поручился. Сам знаешь, перед кем. Не подведи",- вот что означала на самом деле эта пауза. Порядочный человек в такой ситуации умрёт, но не подведёт.
Такие вот тонкие инструменты воздействия на душу практиковал Верховный для того, чтобы его генералы могли совершить невозможное. А вы говорите - страх...
И это, заметим, всего один, небольшой и частный эпизод огромной и невообразимо разнообразной работы, которая называлась просто. Верховное командование вооружёнными силами Советского Союза в условиях тяжелейшей войны.
***
Впрочем, может быть, упомянутый Радзинским Ю. Борисов был завзятым сталинистом, и потому так отреагировал на рукопожатие вождя? Может быть, речь идёт просто об излишне впечатлительной натуре? Излишне восторженной? Как думаете? Впрочем... Излишне восторженный "видный хозяйственник"... Как-то не очень соответствует это допущение известному нам человеческому типу. Что, в общем-то, логично, если не забывать о том, что подняться до известных высот, не балаболя с трибун, а делая ДЕЛО, можно было только, проявляя качества, далёкие от излишних иллюзий или излишней восторженности.
И ведь не напоказ было сделано. Не для свидетелей. Поэтому в одном можно быть уверенным точно. Поступок этот был совершенно искренним.
Тогда зададимся вопросом. Кем он считал Сталина?
Вот нам говорят о том, что видимое и публичное почитание Сталина, принятое тогда повсеместно в Советском Союзе, было проявлением чего угодно, но совершенно точно не было искренним. На этом примере видно, однако, что принуждение и лицемерие в проявлении этих чувств имели место не всегда. И пример Рокоссовского, отказавшегося безнаказанно поливать Сталина грязью много позже смерти последнего, говорит о том же самом. И пример Соколовского, предпочетшего мгновенное крушение карьеры похвальному топтанию на памяти мёртвого тирана и изверга, он ведь тоже говорит о многом. И Голованов, который, как и многие, попал под удар при Сталине и по указанию Сталина. И Молотов, прекрасно знавший, что только смерть Сталина спасла его самого от скорой гибели. И жена его, Полина Семёновна Жемчужина, бывшая наркомом и членом ЦК, проведшая в ссылке четыре года по указанию Сталина, и не терпевшая при себе разговоров с осуждением Сталина.
Так в чём же здесь дело?
Естественно, люди, перечисленные выше, это особая категория. Особая не в силу своего высокого положения, как это ни странно. И не в силу их собственной внутренней несвободы, как объясняют это обычно клеймители Сталина с привычным для себя простеньким выводом о вещах, слишком крупных для их понимания.
Особая это категория потому, что люди эти имели твёрдые убеждения. Принципы, через которые не переступали сами и не позволяли переступить в своём присутствии. Невзирая на последствия. Невзирая на собственные, часто трагические, обстоятельства. Люди крупного характера, короче.
Их позиция - это показатель, безусловно. Но не исчерпывающий вопрос полностью.
Попробуем охватить шире.
Да, конечно. Огромное было количество людей, лицемерно восхвалявших Сталина при его жизни на каждом углу. Надо заметить, впрочем, что была это категория, хотя и многочисленная, но достаточно специфическая. В основном это были люди, делавшие себе карьеру. Они-то, собственно, и создавали основную часть шумового эффекта обожествления Сталина. Но интересны, в данном случае, не они. Интересно, как относились к Сталину так называемые простые люди. Иначе говоря, люди труда. Те самые, что и стали вскоре в основном людьми войны. Основная масса населения страны. Собственно, именно они-то и определяли своим отношением то, как относилась к Сталину страна.