Когда она взяла в ладонь синюю, будто чуть побитую морозом бутыль и улыбнулась, я вспомнил халдейские оракулы. От божества невозможно ничего оторвать. Я не вменяю силу чувства себе в достоинство, однако не пытайтесь расслоить слипание тел, славных наготой, иначе я истеку кровью, как если бы из меня выкроили фунт мяса. В бокалах кольцами змеится Луксорский спектр, более лиловый, легкий и древний, нежели сухая нарезка Ньютона. Мы выпили, и она размазывает по горбушке масло, возбуждающее аппетит к рыхлому золоту Тициана, затем паркетом выкладывает на нее снежный сыр. Кармическая плитка, много позже счастливо звякнуло в уме, тогда в поле зрения оранжево вползла вывеска "Керамическая плитка" - я ехал в такси и стыл от восторга осязания солнечными нервами шершавой сладости облаков. Дождливыми субботами их зыбкие туши складчатой холодной акварелью стекают на пасмурный воздух, а в четверг они еще ампирны и горнопородны, пусть плоть их кое-где вогнута и зияет пышными, сочащимися мякотью свищами и арочными дырами. "Ведь облака не равны звездам", объяснила однажды она, говорящая с духами, "они - лимфатические узлы Земли, всеобщей матери, луна же держит мир под замком, сторожа его маниакальные порывы расплыться в пустоте". Я изучал облака по отдельности, точно статуэтки в музее на бархате, но внезапно машина помчалась по гребню холма, и раскрылся весь амфитеатр дня. Я понял, что скопление туч составило кривой смерчеобразный треугольник, упирающийся одной ногой на горизонт и расширяющийся на полнеба. Сегодня будут румяные жареные пельмени и текила, если только я не сожгу себя, плеснув бензином на пустую голову, забывшую, где и зачем она блуждала, потеряв ключ. Моя единственная надежда на тебя - ты, храня молчание, рассмеешься глубиной зрачков, достанешь из коробки исчезнувшую связку, и мы будем глядеть на луну.