"В империи сновидений всяк - хозяин собственной провинции. И удаляясь от ее метрополии, рискуешь прозевать рубеж и очутиться во владениях другого". Гибкий и терпкий тенор, как айва, а сам сказавший - крепыш с темными глазами и голым черепом, с квадратной бородкой и серьгой в ухе. Звали его Мегасфен. Собеседник его, Зосима, скорее был худ, чем высок, сероглаз до юродивости, в жилетке, надетой на рубаху, весьма, впрочем, тонкого полотна. Рваной угловатостью и птицеподобием он, пожалуй, напоминал сухие ветки фигур Джакометти. Временами он перебирал по воздуху пальцами с удивительно длинными ногтями, словно ощупывая трость или играя на невидимой флейте. Вдали, на востоке пока не рассветшего неба таял, не растворяясь, узким штрихом шпиц Шахматной каланчи. Кроны громадных платанов, розовые от почек, безошибочно указывали на близость Купеческой Гавани. Мимо ограды прошелестел человек с ясными сигнатурами болезни и кончины на кирпичном лице, бормоча про себя, что в ландшафте апреля господствует бледная синева, как будто тщательно выбрил щеки обладатель густой щетины, а непотушенные ранние огни - точно россыпи разных там сапфиров и гранатов, предназначенные в уплату плясунье, но забытые наутро после оргии в пустых покоях. "Помню - продолжил Мегасфен - я видел во сне проспект, являвший собой дальнюю границу города, и не имевший, по впечатлению, ни истока, ни устья. На внешней его стороне высились странные громады. Изюминка в том, что ты можешь бесконечно двигаться вдоль проспекта, не пересекая пределы области, принадлежащей тебе. Итак, ты бесконечен и ограничен одновременно. Но ежели пойти поперек, в конце концов попадешь в чужие вотчины. Однажды я забрел так далеко, что встретил нагих красных людей в головных уборах из перьев среди стеблей маиса".
Зосима, с легкой улыбкой выслушав рассказ, ответил сильным, но странно бесцветным голосом, что блуждания, как он выразился, "по плато", давно его не увлекают. "Лишь вертикаль пьянит. Наслаждение от погружения в слоистость сновидений сродни азарту ныряльщика. Вот и сейчас я имею удовольствие лицезреть сон", насмешливо глядя на собеседника, проговорил он. Тучному помстилось, что ногти его визави еще более отросли и заострились, оторочились молочной каймой, и эта кайма как-то связана с растущими непонятно откуда звуками глубинного песнопения. Фокус в том, господа, что бог - дитя. Пока его глаз - око Гора - отверст, бытие составляет имущество одного божества. Случается, однако, что глаз затуманивается дремотой и каплей соскальзывает в толщу хаоса. Кое-кто верит, что смерть, называемая Осирисом или Сетом, проглатывает божественное око, и тем порождает вселенную. И вот я вижу - нежное шуршание и потрескивание природы сплетается с подземным хором, а поверх этого Зосима затянул что-то вроде гимна, причем его тембр мгновенно набряк и насытился зеленоватой патиной. Мегасфен рухнул на колени. А шпиль башни, обросший символами пожара, превратился в египетский крест-головастик. И уже кое-где занялся зеркальный огонь - я проснулся.