Стихотворения, отобранные мной у разных авторов. Часть вторая. Начата 19 января 2005 года. Последнее добавление было сделано 19 октября 2007 г.
В октябре 2019 г. убраны стихотворения двух авторов. В феврале 2024 - ещё одного автора (есть у меня в книге, да и вкус-требовательность меняется).
В. Ц.
---------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Дмитрий Авалиани <<<

* * *

И в жизни сей хреновой
случается денёк,
когда как лист кленовый
шикарно одинок —
летишь себе в пространстве,
забыв про то да сё,
японец икебанский,
какой-нибудь Басё.
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Георгий Адамович <<<

* * *

За слово, что помнил когда-то
И после навеки забыл,
За всё, что в сгораньях заката
Искал ты и не находил.

И за безысходность мечтанья,
И холод растущий в груди,
И медленное умиранье
Без всяких надежд впереди,

За белое имя спасенья,
За тёмное имя любви
Прощаются все прегрешенья
И все преступленья твои.
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Павел Бастраков <<<

* * *

Мой анапест, мой дольник, мой лад
Различают три времени года:
Снегопад, Звездопад, Листопад...
Ну, а всё остальное — погода.
То есть — время, когда можно жить,
Пережёвывать разные байки,
На — чёрт знает! — заводе служить,
Ослаблять и затягивать гайки,
Обсуждать и футбол, и кино,
Рассуждать о причинах распада
Венценосной империи, но —
Листопада пора, Звездопада!
И я падаю с первой звездой
В свой анапест, в свой дактиль, в свой дольник...
Поспевая за речью родной
По слогам,
Как восторженный школьник.

* * *

Смысл — там, в дорогих и родных сердцах.
Жизни ком, может, и растолкуют Веды...
Если некуда с вестью послать гонца —
Значит, нет никакой победы.

Значит, станет прахом и твой пример
Круговой обороны по книжным полкам.
Прозвучит стихотворный ночной размер
Одинокой жалобой, воем волка.

* * *

В нечто из темных комнат, холодных лет,
Затхлых углов, обойденных весенним ветром,
Может попасть любовь, как войти рассвет,
Вспышкой хороших глаз, стихотворным метром.

Только не надо вот ставить на всем кресты,
Резать живую плоть, торговать судьбою...
Чтоб перестать поджигать за собой —
                                                                мосты
Нужно представить горящими пред собою.
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Юрий Беличенко <<<

* * *

По выходным, когда его просили,
хоть старым был и за день уставал,
колхозный кучер, Ващенко Василий,
военные иконы рисовал.

Ещё казались вдовы молодыми.
Ещё следили за дорогой мы.
Ещё витала в сумеречном дыме
печаль вещей, покинутых людьми.

А дед Василий — памятники строил.
Он выпивал, но дело разумел.
Он как художник — ничего не стоил,
но ключик от бессмертия — имел.

По имени погибшего солдата
он брал сюжет. И посреди листа
изображал Николу с автоматом
и рядом с ним с гранатою — Христа.

Мы шли к нему. Нам страшным это было.
Но вот стоишь — и глаз не отвести,
увидев меч в деснице Гавриила
и орден Славы на его груди...
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Евгений Боратынский <<<

К ...

Как много ты в немного дней
Прожить, прочувствовать успела!
В мятежном пламени страстей
Как страшно ты перегорела!
Раба томительной мечты!
В тоске душевной пустоты,
Чего ещё душою хочешь?
Как Магдалина, плачешь ты,
И, как русалка, ты хохочешь!
1824-1825

* * *

Мой дар убог, и голос мой негромок,
Но я живу, и на земли моё
Кому-нибудь любезно бытиё:
Его найдёт любезный мой потомок
В моих стихах; как знать? душа моя
Окажется с душой его в сношеньи,
И как нашёл я друга в поколеньи,
Читателя найду в потомстве я.
<1828>

* * *

Всегда и в пурпуре и в злате,
В красе негаснущих страстей,
Ты не вздыхаешь об утрате
Какой-то младости твоей.
И юных граций ты прелестней!
И твой закат пышней, чем день!
Ты сладострастней, ты телесней
Живых, блистательная тень!
<1840>
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Владимир Брусьянин <<<

* * *

Едва-едва проклюнулись листки —
березнячок насквозь просвечен ветром.
Под серо-кучевым, ветхозаветным
чета ворон нарезала круги —
и карканье рассыпалось по веткам.
Тихонько набегая, моросит.
Слегка приотворяясь, голубеет...
Торгаш продаст — купивший завладеет,
лишь бурый след в просёлочной грязи —
навеки мой... Пасхальная неделя:
Христос воскрес... (Всё то же небо, лес
и дождь в твоих глазах, когда, очнувшись,
поймёшь, что я — тебе, и, улыбнувшись,
протянешь мне: воистину воскрес...)
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Константин Васильев <<<

* * *

Глухая ночь ущерба:
ни неба, ни луны...
Лишь в чистом поле верба
стоит и видит сны,
сильна своим смиреньем...
И снится ей весна,
и на ветру осеннем
качается она.

* * *

Я вольный человек — мне непонятна
Овидия тяжёлая тоска,
и если я иду туда-обратно, —
походка от рождения легка.

И думать не о смерти — о ночлеге
я должен, ибо близится закат...
И скорбные слова моих элегий,
быть может, никогда не прозвучат.
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Ирина Василькова <<<

* * *

Виноград, вцепившись корнями в костистый склон,
каменеет под ветром строем живых колонн,
пытаясь выжить — южной, но всё же зимой.
Вот опять простор для метафор, любимый мой!
Ты будешь смотреть в стакан, но не видеть дна,
или в печь — в ней тот же Мальстрём, бездонная глубина,
алая пасть — в неё упасть — как попасть домой...
Истреби виноградник, и будешь счастлив, трезвенник мой!
Любовь моя старая — вся в железных узлах лоза,
но скрывает кровь — бурную, как слеза.
Этот ствол перекрученный не вырубишь топором,
только вырвешь с корнем, оставив в земле пролом,
насильно прервав подземных вен кровоток —
в этой яме уже не взойдёт ни один цветок.
Пусти её на дрова, расщепи, растопи камин
и согрейся — и может быть, не один,
только пепел узлами завьется в печной трубе —
это я, но уже не плачущая о тебе.

* * *

Вдоль дверей метро ночная лошадь процокала.
Кто на ней? — молодая спина и волосы воронова крыла.
Что ты мучишь меня, что ходишь вокруг да около —
обернись, покажи лицо — да и все дела,
чтобы, цель потеряв, не бежать за тобой по снежному
ледяному городу... а в земле вибрируют поезда,
набирает градус метель, и войска потешные
оттесняют меня, выталкивая — куда?
За жилыми кварталами голый ветер — там рощи Ясенева,
параллельный мир слюдяной лыжни под луной,
а она все цокает, пылит по снегам — и я за ней,
не оглядывается — затылком, что ли, следит за мной?
Обернись, вернись — я тебе ничего не сделаю,
но горохом катится дробный раскат копыт
по сухой белизне, искривленной водоразделами,
рикошетя в небо, и звук взмывает, и конь — летит!
Не бросай меня здесь, обманщица, дрянь, растратчица, —
багровеющий зрак луны обведен кольцом,
и уже на лету она все-таки оборачивается —
так и думала! — юной девой с моим лицом.

* * *

В нашем роду все женщины были верны.
Взять тетку Шуру — жених не пришел с войны,

лет до семидесяти так и жила одна —
солдатскими письмами насмерть обожжена.

У тетки Юли совсем другой коленкор —
цыганистый муж-балагур, дальнобойщик-шофер,

рыбачил на Финском — там и ушел под лед,
а так говорит о нем, будто доныне ждет.

Бабку Прасковью бросил гуляка-дед
с тремя на руках — на лице евангельский свет

мертвым гипсом застыл — да и все дела.
Только молилась — а что ты еще могла?

Старые фото в рамочках на стене —
фамильные ценности теперь перешли ко мне.
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Татьяна Вольнова <<<

* * *

В молчаньи женском слов немало.
Веками длится монолог.
Склонилась женщина устало
К подушке. Белый потолок
Все ниже, ниже. Подоприте
Его руками и плечом.
Пусть глухо, но заговорите
О детях, хлебе, ни о чем...
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Пётр Вяземский <<<

* * *

Моя вечерняя звезда,
Моя последняя любовь!
На потемневшие года
Приветный луч пролей ты вновь!

Средь юных, невоздержных лет
Мы любим блеск и пыл огня;
Но полурадость, полусвет
Теперь отрадней для меня.
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Марина Гершенович <<<

КРЕЩЕНЬЕ

1
По вечерам в крещенские морозы
густеет кровь и застывают слезы.
Фабричный дым клубится еле-еле,
и свет чуть брезжит сквозь дверные щели.
Снаружи мир завернут в снежный кокон
и пар сочится сквозь мастику окон.
Ночные сны ложатся невесомо
на грубый сруб бревенчатого дома
и примечают лунными ночами
все то, что ввечеру не замечали.
2
Что в этом доме нынче пили, ели?
Гудел огонь в печи, а люди пели.
Хозяин был тверез в канун крещенья
и у хозяйки он просил прощенья.
Она его за плечи обнимала
и, опустив глаза, ему внимала.
Замерзшее стекло слегка дрожало,
ни комнаты, ни лиц не отражало,
но, даром что от инея слепое,
глядело в ночь свидетелем запоя.
3
Они пошли к реке, спустились ниже
по берегу, держась друг к другу ближе
(точь-в-точь пингвины на плавучей льдине),
и разожгли костер на середине.
Потом они в реке рубили прорубь.
Витал дымок, а им казалось — голубь.
Горел костер, в огне трещали сучья,
Жизнь не казалась волчьей или сучьей
вдали от шумных праздников веселых,
каких давно уж не бывает в селах.
4
Они отёрли пот с лица, разделись.
Шагнули разом. И куда-то делись.
Так, вдруг, они исчезли, двое эти,
как будто их и не было на свете.
Ни всплеска на прощание, ни смеха
вдогонку им не повторило эхо.
Дыра во льду да валенки чернели,
да угли от костра тихонько тлели...
Всходило солнце, поднималось выше
и освещало реку, лес и крыши,
5
и было ясно, холодно, и — ясно:
мужчина рядом с женщиной прекрасной:
и он нагой, и спутница нагая
бежали, никуда не убегая,
бежали рядом, как Адам и Ева,
туда, где русло забирает влево,
вплотную прижимаясь берегами
к полоске сосен с длинными ногами,
где их встречали ледяные кущи —
в своей красе страшны и всемогущи.
20 января 96 г.
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Николай Година <<<

1941

Соседка щедро нагребла
Углей, спросила: — Писем нету? —
А писем не было — могла
Не бередить болячку эту.

Стояла намертво Москва.
Зима стояла у порога.
Я дул в подтопку, голова
Кружилась от того немного.

Чурбак потрескивал сырой.
Сочились, набухая, рамы.
И долго ссорились с сестрой
Мы из-за места возле мамы.

* * *

Мама чуточку горбится
От того, что стара.
Мама ходит по горнице,
Блеск наводит с утра.
Водит мокрою тряпкою
По кровати резной.
Руки мамины дряблые,
Как картошка весной.
А в окно сивой мордою
Мягко тычет зима.
До чего ж мама гордая,
Всё сама да сама!
У меня руки белые
И не мятая кость.
Ничего я не делаю,
Не положено — гость.
Отираюсь бессовестно
Целый день у стола.
Мама смотрит так солнечно
На меня из угла.
Очень хочет не горбиться,
Мол, ничто не берёт...
Пахнет ладаном горница,
Хвойный след от ворот...
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Евгений Евтушенко <<<

* * *

Окно выходит в белые деревья.
Профессор долго смотрит на деревья.
Он очень долго смотрит на деревья
и очень долго мел крошит в руке.
Ведь это просто —
правила деленья!
А он забыл их —
правила деленья!
Забыл —
подумать! —
правила деленья.
Ошибка!
Да.
Ошибка на доске!
Мы все сидим сегодня по-другому,
и слушаем, и смотрим по-другому,
да и нельзя сейчас не по-другому,
и нам подсказка в этом не нужна.
Ушла жена профессора из дому.
Не знаем мы,
куда ушла из дому,
не знаем,
отчего ушла из дому,
а знаем только,
что ушла она.
В костюме и немодном, и неновом, —
как и всегда, немодном и неновом,
да, как всегда, немодном и неновом, —
спускается профессор в гардероб.
Он долго по карманам ищет номер.
«Ну что такое?
Где же этот номер?
А может быть,
не брал у вас я номер?
Куда он делся? —
Трет рукою лоб. —
Ах, вот он!..
Что ж,
как видно, я старею,
Не спорьте, тетя Маша,
я старею.
И что уж тут поделаешь —
старею...»
Мы слышим —
дверь внизу скрипит за ним.
Окно выходит в белые деревья,
в большие и красивые деревья,
но мы сейчас глядим не на деревья,
мы молча на профессора глядим.
Уходит он,
сутулый,
неумелый,
какой-то беззащитно неумелый,
я бы сказал —
устало неумелый,
под снегом,
мягко падающим в тишь.
Уже и сам он,
как деревья белый,
да,
как деревья,
совершенно белый,
еще немного —
и настолько белый,
что среди них
его не различишь.
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Владимир Ерёменко <<<

* * *

Сердце говорит и болит,
В небо распахнулось пальто.
Как в глубоком детстве, навзрыд,
Родину люблю ни за что.

Юность истощилась как мел.
Опыт не велик и не мал.
Песен не испел — не умел.
Гимнов не сложил — не желал.

Каково ей — мне ли не знать, —
Нас не порознь клали под гнет.
И отца ей отдал и мать.
И себя отдам как возьмет.

Ступишь в синеву — и забыт.
Сроду не копили обид...
Сердце говорит и болит.
Просто говорит и болит.

* * *

Берег матери. Родина имени.
Поле памяти в ласковом пламени...
Кто зачат от крылатого семени,
Не обманется нежностью времени.

Всё терял себя вновь да растрачивал.
Всё калил свою кровь да затачивал.
Всё искал красоту недоступную.
А нашёл простоту неподкупную.
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Ольга Ермолаева <<<

* * *

Радость моя, Буреинский хребет!
В детстве игрушкой был дедов рубанок...
А драгоценность девических лет —
Дальневосточные звёзды рыбалок.

На Никитé, за висячим мостом,
Деда червей накопает, бывало,
И в палестины свои под дождём
Тронемся по промазученным шпалам...

Электростанция вдаль отойдёт.
Будет тупик, полонённый ромашкой.
Станет нам реже встречаться народ
В робах мазутных, во влажных рубашках.

Мост Никити́нский скорей перейти! —
Вечный мой ужас: вдруг поезд наскочит! —
Встречь с папироской — обходчик пути,
Дале — дрезина ремонтных рабочих.

Гром к нам грядёт. Видишь, связанный лес
Прёт товарняк, разогретый движеньем.
Солнечный луч, бьющий наперерез,
Заворожил нас своим мельтешеньем.

Вот и Биры уж совсем не видать.
Сплошь по болотине — ирис чернильный.
Стал, напевая, всё шибче шагать
Деда мой родный, весёлый, двужильный.

С кочки на кочку сигай, не робей!
Сильно как па'рит на мари брусничной...
Вот по плечам всё теплей и нежней —
Дождичек лиственный и земляничный.

У озерка на кустах разыму
Плащ из аптечной ребячьей клеёнки —
Мне от дождя хорониться, ему —
Нетерпеливо разматывать донки.

О, миллиард светлых капель летит,
С маху прохладную землю целуя...
Что же так листик листку говорит,
Словно горюя, о словно горюя?..

Деда, кровинка и крепость моя,
Выдь, покажись из резучей осоки.
Что ж по спине-то твоей в два ручья
Льют, как крыла, дождевые потоки?

Деда, «На сопках Маньчжурии» вальс —
Этот портрет твой, сводящий мне горло...
Ты на гольцах Буреинских сейчас?
В тучах? В холодных водах Халхин-Гола?..

* * *

Боже Орфеев, Господь Эвридик
сбил нас чудесной скобой:
бунинской прозы родной материк
век — между мной и тобой.

...Женское, в майском загаре, лицо,
в тон ему пинии ствол,
держит воды дождевой озерцо
в садике мраморный стол;

и, слава Богу, пока без заплат,
правда, потёрт на локтях
старый его полосатый халат, —
все-то завязки в махрах...

Ястреб! Люблю папирос его дым,
злое его торжество.
Влажным песком и мистралем ночным
вечно целую его.

Слёзно молить его, вдруг бы и внял
атому, искре в крови:
пусть перепишет трагичный финал
к Митиной бедной любви.

О, распушилась как! — после мытья, —
взблескивает седина...
Для экзекуций мальцом, для битья,
чтоб посылать после на...,

пусть заберёт меня царственный он,
ах, лишь подаст беглый знак...
Как же Великий Иван раздражён
сбродом советских писак:

сборище их, привилегии их,
трусость их, дрожь курдюков,
и персонажи вульгарные их
с кличками Птибурдуков!..

...Этой весной, словно жизни в обрез,
строить и строить взялась.
Старый прелестный Можайский уезд
вот уж изъездила всласть.

Брус, арматура, обрезки трубы —
стройматерьяльные сны...
Бабы страшны, мужики иль грубы
иль романтично пьяны.

В складе-шалмане чеченском, — вот там
челядь пред нами стлалась...
Вах, у меня к арматурным прутам
маниакальная страсть!..

...Всюду подсказки, пометы, значки
прозы его колдовской.
Так на шоссе обжигало зрачки
светлою сталью морской.

...Мой невозможный, ты всюду со мной.
Так зафиксировал взор
в сумерках, в зелени нежной лесной
яркий весёлый костёр. 
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Ольга Журавлёва <<<

* * *

Мускусом и сандалом пахнут мужские ласки.
Ландышем и фиалкой пахнут ладони женщин.
Только сойдутся вместе — в воздухе пахнет счастьем.

Мукою и страданьем веет от одиноких...
Мысленно и буквально тянет людей к друг другу
Позднее пробужденье пахнет дождём осенним.

На перекрёстке встреча запах имеет стойкий —
Верности и терпенья...
Запах уединенья —
Яблоком пахнет зрелым,
вишнями...
и травою...
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Леонид Завальнюк <<<

ПИСЬМО В БЮРО ЗНАКОМСТВ,
или БАЛЛАДА О КАМНЕ

— Я люблю нахальных, грубостью красивых.
И чтоб всюду кряжи —
в пальцах и в крови.
Я люблю, чтоб страсти
пахли керосином.
А ещё — чтоб в жизни
хоть капелька любви.
Ах, душа пропала — ливни да метели...
Горе разум сушит.
Но могу понять:
если тебя кинули —
не тебя хотели.
Бежит. А я умная — устала догонять.
...Есть на свете остров, —
дыра посредине.
Ты туда залезешь —
и совсем другой.
Я б взяла там жёлтые старушечьи седины.
Нет и в них спасенья,
да, может, есть покой.
Те, кто телу снятся, не придя, уходят.
А присох листочек,
хоть на руки возьми.
Быть людьми, конечно!..
Это мне подходит.
Не было бы тела, все были бы людьми.
Есть на свете воля...
Нет! Нет на свете воли!
Ох, как выну сердце да зажму в горсти:
«Господи осенний,
бог мой — чисто поле,
сними с души камень.
Нету сил нести!»

БАЛЛАДА О ЛЕВКОЯХ,
или ПОДРАЖАНИЕ ВОЛЬНОМУ ПЕРЕВОДУ С ИСПАНСКОГО

Жил скромный поэт Дон Бумаго в избушке своей кривой. А рядом жила сеньорита и часто в порядке быта, идя туда иль обратно, кивала ему головой. (Звучи же, звучи, фламенко!) Красивой своей головой.
И вот от этих киваний у поэта в старом диване завёлся какой-то зуд. И он, что бывает нередко, стал иметь на соседку... Тут просится слово «виды», а мы бы сказали «зуб».
На том зубе росли левкои рядами по десять штук. Ах, жить без любви легко ли? Но она говорила: «Ты — друг!» А друг это значит рядом и всё-таки очень вдали...
Он левкои опрыскивал ядом, а они всё росли и росли. И сгорали в душе урожаи, не нужные никому. И вдруг соседка рожает. Представьте себе, рожает и ребёнка приносит к нему.
И ребёнок похож... на поэта.
— Это чей?
Засмеялась:
— Твой!
И тут миф у него зародился. (Звучи же, звучи, фламенко!) Странный миф у него зародился о брачности внеполовой.
О слава вам, слава, левкои — цветы безответной любви. Заржали высокие кони в его невысокой крови. И он испещрил тьму тетрадей ожогами вещих огней. И тридцать их было о ПРАВДЕ. А триста о том, что НАД НЕЙ. И все они вместе, как выстрел.
— Вот... весь я! — Он миф ей вручил.
Но она прочла его быстро. Непозволительно быстро. Быстрее чем он сочинил.
И вот от спешки прочтенья, — спешащему мифы вредны, — у неё зародились сомненья тяжёлые, как валуны. И она закричала:
— Под блузкой у меня твоё молоко. Наш мальчик вырастет узкий и не пойдёт далеко. Как ты, он погрязнет в левкоях. Он будет жалкий чудак.
И тут небо сказало:
— Ни в коем
                      разе
                          это не так!
Он будет чудак, но выше всего, что было и есть.
И воскликнул поэт: «Ты слышишь?!» — И схватил он соседку: «Ты слышишь?!» — И стал... Не найду эвфемизма... И стал отдавать ей честь.
А она недовольна, но рада. Безмерно, безудержно рада. И так до скончания дней...
Да, так... Только это неправда. Как это ни грустно, не правда (звучи же, звучи, фламенко!), а только то, что НАД НЕЙ.
А если по быту, — бедняга левкоями стал торговать. И вскоре вместо дивана на Рижском роскошном рынке купил караван-кровать. Ослицы, слоны, одалиски... Попробуй к ним подойти. Купюры, виясь, как сосиски, росли из разъятой груди.
Что дальше по быту? Разное. Как все, я за правду горой. Она и бытовая прекрасна (звучи же, звучи, фламенко!). Да-да, высока и прекрасна. Но это не мой герой.
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Инна Кабыш <<<

* * *

Я при своем была рассудке,
тем коридором проходя,
с бельем и книжкою на сутки
я шла убить свое дитя.

И не было назад дороги.
Когда за мной закрылась дверь,
Я в небеса уперла ноги —
и вдруг пошла...
Я шла теперь
стерильно чистым коридором,
и кто куда, как в детсаду,
за дверью дети пели хором.
И знала я, зачем иду.

Я шла — не чтоб меня пустили
казенной двери на порог,
я шла — не чтоб меня простили,
а чтобы взяли узелок.

Шла, веря своему везенью,
отдать гостинец: мармелад,
баранки, сушки, воду, землю...
Но всё вернули мне назад.

...Когда займется отовсюду
и всяк предстанет налегке,
у ада детского я буду
с тем узелком стоять в руке...
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Римма Казакова <<<

* * *

Мать меня зовет под утро: «Мама!»
Я не мама, я ей только дочь.
Я ничем ей не могу помочь.
Это время счет ведет упрямо.
Это жизнь уходит в небеса,
Ставится единственная точка...
А когда она на полчаса
Вдруг в себя придет — прошепчет: «Дочка...»

Вечность обнимает нас в покое,
Что-то обещает мне и ей
И качает твердою рукою
Колыбельку матери моей...
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Игорь Караулов <<<

* * *

Мы не будем включать электрический свет,
Нам достаточно свечки рублевой
И летучего света фонарных комет
В снеговой полутьме бирюзовой.

Возле гибкой монстеры и юкки твоей,
Коронующей вид снегопада,
Мне достаточно шороха юбки твоей
Для иллюзии райского сада.

И когда ты встаешь, ощутив неуют,
Посмотреть, что там капает в ванной,
Для меня будто райские птицы поют,
Разлетаясь с обивки диванной.
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Светлана Кекова <<<

* * *

Если жизнь становится смертным ложем,
торжествует вновь пустоты утроба.
Мы лежим во тьме и понять не можем —
кто отвалит камень от двери гроба?
В помутневшем воздухе стёрты грани
между нашим раем и нашим адом.
На больничной койке, на поле брани
жизнь и смерть, как видно, гуляют рядом.
Не песок, не камни в земном пейзаже,
не приказ царей, не людская злоба —
только наши страхи стоят на страже.
Кто отвалит камень от двери гроба?
И хотя своё торжество когда-то
Ирод-царь отпраздновал в Кесарии,
но уже готовили ароматы
Саломия, Марфа и две Марии.
Не поддавшись страху, тоске, испугу,
шли под сводом неба, смотрели в оба
и шептали тихо во тьме друг другу:
«Кто отвалит камень от двери гроба?»

* * *

Нам с тобою к лицу слабый отсвет любви и страданья.
День подходит к концу, наступает пора увяданья.

Это в келью души открывается тайная дверца...
Здравствуй, тихий закат моего непокорного сердца!

Я не знаю, о чем в небе птицы кричат, улетая,
как листва, на деревьях сквозит красота золотая,

нам ее не понять, мы еще не простились с весною,
и кого мы пленять будем инеем, льдом, белизною?

Нам пора хоронить то, что умерло в юности, в детстве,
кто нас будет винить в незаслуженном, горьком наследстве?

И сережки ольхи тихим светом горят на рассвете.
За былые грехи наши бедные молятся дети.

Вновь сияет луна там, на дне опрокинутой чаши.
От тяжелого сна отдыхают родители наши,

и тоскуют о нас, и лицо закрывают руками,
талым снегом, листвой, испареньями рек, облаками...
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Пётр Краснопёров <<<

* * *

И маленькие поцелуи зеркала, и тепло
В комнате новогодней запомнятся слаще всего.
И гром отдалённых стульев, что ж, он гремел всегда,
Но маленькие поцелуи нежности и стыда...
И маленькие шептанья, словно полёт на звезду,
Захватывает дыханье воздух, в котором «Жду»...
И маленькие между делом рассыпанные стихи,
И поцелуи несмелые в зеркале так легки.
Это уже святое, это уже навсегда,
Пахнет помадой смуглой губ живая вода...

* * *

Поэзия меня с несчастьем обручила,
Поэзия от губ улыбку отняла,
Незримое ярмо меня закабалило,
Мой дом и красота и радость обошла;
Так люди не живут, как я живу на свете,
В раздвоенном уме, в раздвоенной судьбе;
Поэты на земле как проклятые дети,
Не милые Творцу, ни ближним, ни себе.
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Светлана Куралех <<<

* * *

Твой взгляд отмечает
                                кого помоложе —
стареем, должно быть,
                            стареем, быть может...
На час, когда юные девушки спят,
Я встречу с тобою назначить посмею
И длинное платье надену до пят,
А длинные платья носить я умею.

* * *

Печально ветки за окном качнутся,
и тут же вздрогнут тени на стене...
К оставленной тобою тишине
ещё боюсь словами прикоснуться.
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Максим Лаврентьев <<<

ЧИНАРИ

Даниил Иванович, Александр Иванович,
По ночной Надеждинской к Невскому идут.
Даниил Ивановича, Александр Ивановича,
На углу Липавские с Олейниковым ждут.

Якова Семеновича встретив у Пассажа,
Двинулись друзья мои сквозь падающий снег,
Трубочки покуривая, мимо Эрмитажа,
По Дворцовой набережной — в двадцать первый век.
2004
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Елена Лапшина <<<

* * *
                                                                                    С.

Я не помню — зачем-то просили плясать Саломею.
Вот и я доплясалась, и — непоправимо стара.
Я, наверно, останусь одна, потому что любить не умею,
только сытое сердце умею тревожить вожжою пера.

Я, порой, прихожу на веселье к чужому застолью.
Я умею — собакой, забавой, рабою — ложиться к ногам.
Я такое люблю, что любому покажется болью,
я такого желаю, чего не желают врагам.

И со мною не сладить — я сладкая, жаркая, злая.
Я тебя заморю, заморочу, оплачу, но выпью до дна.
Я живу ожиданьем, уже ничего не желая.
Я тебя пощажу, потому и останусь одна.

* * *

Такая мне любовь разрешена...
Да только мне одной-то — почему же? —
Люблю тебя как добрая жена
прекрасного стареющего мужа.

Пребудет мир несуетен, нелжив.
Я вижу нас прохладным поздним летом:
задремлешь в кресле, книгу отложив,
а я тебе укрою ноги пледом.
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Инна Лиснянская <<<

КУКЛОВОД

И те, кто в пути,
И те, кто сидят по домам,
Простите меня, простите меня, простите! —
Ведь, как ни крути,
Мне легче живется, чем вам, —
В руках у меня от кукол молящихся нити.

Я тот кукловод,
Кто, дергая нитки строк,
Свою заглушает боль, печаль избывает...
За целый народ
Страдает только пророк,
Но где он, которого камнями побивают?

Простите меня
За остывшие угли молитв, —
Что взять с кукловода? И все-таки знайте,
Что не было дня,
Когда бы куклы мои
За вас не молились...
29 апреля 2001

В НОВОМ ИЕРУСАЛИМЕ

И еще любви своей осознать не успев,
И еще кольца обручального не надев,
Повторяла тебе стихи твои нараспев,

На распев ребристого времени, на мотив
Синеструнного моря и златострунных нив,
На мелодию ветра и серебристых ив,

На железную музыку транспортных средств и на
Колокольную музыку, что мне была слышна
Лишь в стихах, прорицающих лучшие времена, —

Я с печальной надеждой внимала твоим словам,
Что еще доживем, что еще доведется нам
Лицезреть, как взойдет на Руси многолюдный храм

Из глубин сознания, из Валаамских купин,
Из церквей обезглавленных, из тюремных годин,
Где законов — тьма, а человек один.

Нет, не в полной мере твои прорицанья сбылись,
Ибо скорость паденья стремительней скорости ввысь,
Да и дело всякое медленнее, чем мысль.

Всё же добрые помыслы — это тоже дела,
И об этом как раз извещают колокола,
До которых ты дожил и я с тобой дожила.

Наши дни с тобою — то пиршества, то посты.
Я молюсь на тебя, а Богу молишься ты,
Потому-то меж нами тремя нет пустоты, —

Есть шмелиный бас на дикорастущих цветах,
Соловьиный тенор на вековых верхах,
Под которыми чувства учусь умещать в стихах.

Ничего из любви и в старости не ушло —
Ты, как прежде, нежности шепчешь мне на ушко.
И как Парка вдевает нитку судьбы в ушко,

Так в кольцо обручальное я продеваю строку
И восторг прикрепляю к рифменному узелку:
Не встречала прекрасней тебя никого на своем веку!
3 мая 2001

ВЕРБНЫЙ ДЕНЬ
                                    О, Русь моя! Жена моя!
                                                                    Блок

Создал Бог небеса из белых своих одежд,
Создал землю из снега, снег во прах превратив.
А Лилит создана внутри адамовых вежд, —
Этот огненный сон для мужчин, конечно, красив,
Этот сон, как измена супруге, бывает свеж.

Повезло мне, — Господь обошел тебя сном о Лилит,
Вот и верен ты мне, как отчизне своей патриот,
И сетчатка твоя о Лилит никогда не грустит,
Лишь меня неизменно ты видишь все сны напролет,
Как желанный до дрожи, хотя не запретный плод.

А проснешься — страдаешь, что так изменилась я,
Хоть твердишь, что былой не утратила красоты.
Посреди раскроя империи и рванья
Ты сберег для меня прозорливой вербы кусты,
Потому что — жена я твоя, Россия твоя.

Желтоперая верба цыплячий разинула рот,
Неужели способен благовестить птенец?
Но поет, что Христос воскреснет и к нам придет,
И поможет снять с головы заржавелый венец,
И в одно соберется рассеявшийся народ.

Снег сгорел, превратившись в питающий почву прах,
И над нами одежды Господние подсинены, —
Этот миф я узнала из книг и от певчих птах...
Ах, спасибо тебе, что веришь в красу жены,
Что Лилит не ночует в твоих сокровенных снах!
13 апреля 2002
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Осип Мандельштам <<<

* * *

В белом раю лежит богатырь:
Пахарь войны, пожилой мужик.
В серых глазах мировая ширь:
Великорусский державный лик.

Только святые умеют так
В благоуханном гробу лежать:
Выпростав руки, блаженства в знак,
Славу свою и покой вкушать.

Разве Россия не белый рай
И не весёлые наши сны?
Радуйся, ратник, не умирай:
Внуки и правнуки спасены!

* * *

Твоим узким плечам под бичами краснеть,
Под бичами краснеть, на морозе гореть.

Твоим детским рукам утюги поднимать,
Утюги поднимать да верёвки вязать.

Твоим нежным ногам по стеклу босиком,
По стеклу босиком, да кровавым песком.

Ну, а мне за тебя чёрной свечкой гореть,
Чёрной свечкой гореть да молиться не сметь.
[1934]
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Игорь Меламед <<<

* * *

Иоанн отвечает: мы ждём, —
но глаза его сонной тоскою
наливаются. А под Москвою
снег течёт вперемешку с дождём.

И нельзя добудиться Петра —
словно камнем прижаты ресницы.
А во тьме подмосковной больницы
я и сам в забытьи до утра.

И в краю кривоногих олив
Ты стоишь у меня в изголовье,
смертный пот, перемешанный с кровью,
на иссохшую землю пролив.

Пётр уснул, и уснул Иоанн.
Дождь течёт вперемешку со снегом.
За Тобой не пойдут они следом —
застилает глаза им дурман.

И течёт гефсиманская ночь.
Ты один. И не в силах я тоже
ни спасти Тебя, Господи Боже,
ни бессонной любовью помочь.

* * *

Глядишь с икон, со снежных смотришь туч,
даруя жизнь, над смертью торжествуя.
Но вновь и вновь — «Оставь меня, не мучь!» —
Тебе в ночном отчаянье шепчу я.

Прости за то, что я на эту роль
не подхожу, что не готов терпеть я, —
Ты Сам страдал, и что такое боль
не позабыл за два тысячелетья.

Прости за то, что в сердце пустота,
за то, что я, как малодушный воин,
хочу бежать от своего креста,
Твоей пречистой жертвы недостоин.

* * *

По душной комнате влача
полубезжизненное тело,
моли небесного Врача,
чтобы страданье ослабело.

Уйти б туда, где боли нет.
Но небеса черны над нами.
Закрыв глаза, ты видишь свет.
Закрыв глаза, я вижу пламя.
2007
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Булат Окуджава <<<

Ах, пане, панове (из Агнешки Осецкой)

Гаснут, гаснут костры, спит картошка в золе.
Будет долгая ночь на холодной земле.
И холодное утро займется,
и сюда уж никто не вернется...

Без листвы и тепла как природа жалка.
Поредела толпа у пивного ларька.
Продавщица глядит сиротливо,
и недопито черное пиво...

Ах, пане, панове,
да тепла нет ни на грош.
Что было, то сплыло,
того уж не вернешь.

Как теряют деревья остатки одежд,
словно нет у деревьев на лето надежд.
Только я пока очень любима,
и любовь не прошла еще мимо...

Но маячит уже карнавала конец,
лист осенний летит, как разлуки гонец.
И в природе все как-то тревожно,
и мой милый глядит осторожно...

— До свиданья, мой милый, — скажу я ему, —
вот и лету конец, все одно к одному.
Я тебя слишком сильно любила,
потому про разлуку забыла. —

Горьких слов от него услыхать не боюсь —
он воспитан на самый изысканный вкус.
Он щеки моей нежно коснется,
но, конечно, уже не вернется...
(1974 г.)
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Михаил Окунь <<<

* * *

С похмелья черного
Он страстно жаждет пива,
Но не получит больше ни шиша.
Дома  сомкнулись, ползает лениво
Река, и зябко ёжится душа.

И он плутает в городище мглистом
В последний раз нащупав путь домой,
И Ангел Смерти с реактивным свистом
Пикирует из бездны мировой.
1994
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Андрей Попов <<<

* * *

Утро вошло,
Я глаза разжимаю от сна,
Освобождаюсь
От тёмных вечерних страстей
И не грущу,
Ибо утро — и дышит весна.
Только не стало
Великой Отчизны моей.

Что мне слова,
Что не выпита чаша до дна,
Споры идей
Беспокойного мира вещей?!
Дышит весна,
Я глаза разжимаю от сна.
Не о чём спорить.
Не стало Отчизны моей.

Не о чём спорить
И всуе терзать имена —
Опровергать,
Кто герой, кто больной, кто злодей.
Тает великое прошлое.
Это весна.
Утро. Мудрею.
Не стало Отчизны моей.
2003
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Александр Рапопорт <<<

ГРЕЧЕСКАЯ ЦЕРКОВЬ
                                          Теперь так мало греков в Ленинграде,
                                          что мы сломали Греческую церковь.
                                                                                    Иосиф Бродский

После войны, в конце сороковых
мы выслали всех греков из Одессы,
а Греческую церковь сохранили.
Мешают люди, а она, напротив,
была примером сдержанности линий.

Их выселили с наших берегов
в наш Казахстан из пограничной зоны
для вящей безопасности границы,
на всякий случай, проще говоря.

В столп соляной никто не превратился,
взглянув назад. Метаморфоза эта
произошла уже на новом месте.

Скарлато Калофати Хионаки Кафеджи Аврамопуло Фианго
Чапони Андруцаки Григорьяно Мавромихали Роксомати Псанти
Капитанаки Змирли Вальсамаки Афрано Каподистрия Варвати
Граматикати Папазули Лефи Барбано Милониди Качиони
Камбуроглу Констанди Паратино Скордили Аргериди Рафтопуло
Зафири Марагопуло Панголо Стратиоглу Инглези Персияни
Ливани Сербо Сирияни Булгар Мораити Прусаки Алжерино
Румелиоти Буга Войскобуло Сидери Ориздатис Миколаи
Теохариди Стои Цицильяно Алцести Каламара Стаматаки
Метакса Антанопуло Кондури Верготи Анагнати Провизьяно
Сурмели Трано Джуси Караяни Имбери Сили Биязи Мускати
Полити Критико Янжули Минчиаки Мирони Лука Димо Яни Праси
Ханджогло Костанжогло Россолимо Родостияно Хаджи Дигопуло
Апостолиди Христо Ангелаки

Внутри прохладно. Несколько старух
стирают пыль, оплывший воск счищают,
горит лампада перед Приснодевой,
святые здесь напоминают паству,
которой след давно уже остыл.

Когда звонят колокола соседей
с Преображенской, Пушкинской, Соборной,
им Греческая церковь отвечает,
как равная, неспешно и спокойно...
Здесь всё, как прежде. Но уже — без греков.
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Николай Ребер <<<

* * *

Я сверяю время по электричке,
проходящей под окнами. В час заката
мне приносят солнце на длинной спичке,
я прикуриваю. Моя палата
расположена просто — вверху есть нечто,
отражающее впадину океана,
впереди же, по-моему, запад. Вечность
далека по-прежнему. И желанна.
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Николай Рубцов <<<

ЛИСТЬЯ ОСЕННИЕ

Листья осенние
Где-то во мгле мирозданья
Видели, бедные,
Сон золотой увяданья,
Видели, сонные,
Как, натянувши поводья,
Всадник мрачнел,
Объезжая родные угодья,
Как, встрепенувшись,
Веселью он вновь предавался, —
Выстрел беспечный
В дремотных лесах раздавался!..
Ночью, как встарь,
Не слыхать говорливой гармошки,
Словно как в космосе,
Глухо в раскрытом окошке,
Глухо настолько,
Что слышно бывает, как глухо...
Это и нужно
В моем состоянии духа!
К печке остывшей
Подброшу поленьев беремя,
Сладко в избе
Коротать одиночества время,
В пору полночную
В местности этой невзрачной
Сладко мне спится
На сене под крышей чердачной,
Сладко, вдыхая
Ромашковый запах ночлега,
Зябнуть порою
В предчувствии близкого снега...
Вдруг, пробудясь,
По лесам зароптали берёзы,
Словно сквозь дрёму
Расслышали чьи-то угрозы,
Словно почуяли
Гибель живые созданья...
Вот он и кончился,
Сон золотой увяданья.
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Ольга Родионова <<<

зеркало О

женщина утром сама себе не равна
утром зима, даже когда весна
переступая по кафелю в темноте
не зажигает — силы уже не те

медленно в столбик в ванной течёт вода
зеркало цвета льда

утром зелёных глаз не сияет ах
утром не раной рот — узелком в снегах
утром до первой мальборо голос — мел
волосы — серый мех

раз-два-вдох-выдох, господи, почему
зеркало в полный рост в прихожей покажет тьму
тьма твою мать, и это способно жить?
всё, что тогда стояло, давно лежит.

ляжки ещё ничего, а вот с грудью беда —
нежным торчком не встанет уже никогда
только осанка — прикройся, — господи, это я,
дура твоя.

голое освещенье, тени тёмная лесть —
ладно, сколько мне лет, а я ещё здесь и здесь —
девочки нервно курят, сразу вторая, стоп
в нашем возрасте это гроб

в нашем возрасте, оля, оля, вовремя спать.
в детстве во сколько? — вот и во столько, мать
твою мать
это вот что у меня с лицом, с телом, с глазами, ртом?
ладно, это потом.

и надеваешь чулки, надеваешь чулки, надеваешь чулки
кольца нейдут с руки, хоть посуду мыть не с руки,
свет и тени, глаза и рот — нежность ещё жива —
вот и вот.
просто иногда по утрам кружится голова,
но это, в общем, не в счет.

просто, оля, такая жаль, что в зеркалах, ага,
не отражается, кто отражал время-врага,
тело рожало, млекопитало, млечным своим путём
тело летело, тело давало, а потом...

ты надеваешь бельё кожуру лепестки листву
ты говоришь себе: я не умру, я ещё ах живу,
ходишь вечером вся в цвету
носишь цветок во рту
и глаза твои, падающие в темноту...

в переходе от вечера до постели день постыл.
господи, мы себя не простили, а ты нас опять простил.
господи, что мы за дети, нас так легко задеть...
дай же ещё немного на свете —
здесь и здесь.
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Геннадий Рябов <<<

* * *

Я сфинкс из древних Фив.

Я, в сущности, собака.
Хозяин мой давно (часы... года... века...)
привел меня сюда,
а сам исчез во мраке.

У лап моих течет державная река.
Тут миллионы тел отбрасывали тени.
Здесь мириады ног оставили следы.
А сколько тщетных глаз
сдержать слезу хотели,
и сколько сладких уст
сливались у воды.
О, сколько было слов...
Про верность, про измену,
про ненависть, любовь
и дружбу, и вражду...

А он меня просил дождаться непременно —
сказал: сиди и жди.

И я сижу и жду.

* * *

Всякий раз, уходя,
в чемодан собирая пожитки,
ты частицу меня
невзначай забирала с собой.
Я же сох и худел,
и теперь истончился до нитки.
Привяжи ко мне шарик
и брось в небосвод голубой.

Пусть он хочет лететь,
пусть он крутится, вертится, вьется —
я его не пущу.
Потому что, пока в облака
не удрал,
не упал, —
моя барышня тихо смеется,
и ко мне прикасается
барышни этой рука.

* * *

Он был смелым и ласковым —
рыжий пушистый дурак.
К незнакомым ногам прислонялся с охотою: «М-ррр!».
Не боялся людей.
Не боялся соседских собак...
Не для смелых и ласковых этот отверженный мир.

Я не мог объяснить — я не ведаю их языка —
что в округе ночами опасно бродить одному.
Лисы вырыли норы на самой опушке леска.
Кур в поселке воруют. И кошек уносят во тьму.

Как прожить, не переча судьбе, я бы мог рассказать.
Как не лезть на рожон —
и дожить до седой бороды.
Все равно он ушел бы, не веря в возможность беды:
я ведь видел и раньше пытливые эти глаза.

Может, он заблудился и вышел к другому жилью?
Может, счастлив свободой —
все дальше и дальше идет?

Две недели в слезах.
По тебе ли, пропащий мой кот?
Или жизнь потерявшуюся
я оплакиваю?
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Марианна Смирнова <<<

* * *

Подай мне, Господи, отважное смиренье!
Остался только жёлтой свечки свет
От солнца детских безмятежных лет
В родительских ладонях Провиденья.

Блик на лице и на странице круг.
По дому ходят шорохи и скрипы,
Снег за окошком полирует липы,
И давит сердце каменный испуг.

Не понимаю речи тихих книг,
Шепчу слова и путаю молитвы,
Любовью ранюсь хуже острой бритвы,

Но всё-таки и я — Твой ученик.
Смиренной храбростью мне встретить помоги
Последних лет тяжёлые шаги.
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Валентин Соколов (Валентин З/К) <<<

ДЕВОЧКА

У большого красного вагона
Маленький блуждающий цветок:
Девочка — трехлетняя персона —
Важно ходит возле наших ног.

Дождь идет, усталый и холодный.
В дождь и грязь сильней грустит душа.
Человек большой и несвободный
С грустью видит рядом малыша.

Посинели и продрогли губки,
И в глазах померк веселый свет,
А в ручонках, беленьких и хрупких,
Крепко сжаты хвостики конфет.

Все сильней дождя косая строчка.
Грусть светлей в душевной глубине.
И, простившись, уезжает дочка
На широкой папиной спине.

А большие красные конфеты —
Нашей дружбы маленький залог —
Девочка несет, как эстафеты,
Через вахту в вольный городок.
11-я шахта. 1952
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Надежда Сосновская <<<

* * *

Спят младенцы, спят пророки,
Над Вифаниею тьма...
Звезды в небе пишут строки
Покаянного псалма.

Мир подлунный, мир бездонный,
Мир, к спасенью вознесенный,
Сладкой дремою обвит.
Даже Лазарь воскрешенный
Сном живым спокойно спит...

Разошлись из дома гости,
И в печи огонь угас,
Только Лазаревы сестры
Не уснули в поздний час...

«Ты прости меня, сестрица, —
Тихо Марфа говорит, —
Что мне было колготиться
И за что тебя корить?

Угодить гостям хотела,
Вот и вышла суета,
Только б лучше я сидела,
Как и ты, у ног Христа».

«И на мне вины немало, —
Говорит Мария ей.
— Я тебе не помогала,
Не уважила гостей.

Как ругать себя, не знаю,
Как мне горько оттого,
Жалко как, что ты, родная,
Не послушала Его...»

И простившие друг друга
Сестры молча обнялись,
Тихо Богу помолились,
С легким сердцем улеглись...

Спите, сестры, отдохните,
Дом ваш Господом храним.
На рассвете ваш Спаситель
Въедет в Иерусалим.
2000
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Ольга Сульчинская <<<

* * *

А надо чтобы не кричать
Покрепче губы закусить
И надо боль свою качать
И на руках ее носить
И ото всех ее беречь
И по минутам день тянуть
А ночью можно будет лечь
И даже может быть уснуть

* * *

Благодарю Тебя, Господи, за то, что Ты создал
Мир, в котором есть зоопарки, вокзалы,
Воздух, деревья, пустые вороньи гнёзда и звёзды
И — возвращаясь вниз — рестораны, концертные залы.

Официанты склонились, всё поймут с полуслова,
Музыканты в белых манишках, смычки наготове.
Стоит только дать знак — всё вокруг ринется
Лечить меня от одной несчастной любви.

И я стою среди этого как именинница —
И мне стыдно смотреть на подарки Твои.

* * *

Наше дело — писать и описывать, даже
Если это не нужно совсем никому.
Мы — забытая Богом небесная стража,
Мы обучены только любви и письму...
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Светлана Сырнева <<<

ПРОПИСИ

Помню: осень стоит неминучая,
Восемь лет мне, и за руку — мама:
«Наша Родина — самая лучшая
И богатая самая».

В пеших далях — деревья корявые.
Дождь то в щёку, то в спину,
И в мои сапожонки дырявые
Заливается глина.

Образ детства навеки —
Как мы входим в село на болоте.
Вон и церковь с разрушенным верхом
Вся в грачином помёте.

Лавка низкая керосинная
На минуту укроет от ветра.
«Наша Родина самая сильная,
Наша Родина самая светлая».

Нас возьмёт грузовик попутный
По дороге ползущий юзом,
И опустится небо мутное
К нам в дощатый гремучий кузов.

И споёт во все хилые рёбра
Октябрятский мой класс бритолобый:
«Наша Родина самая вольная,
Наша Родина самая добрая».

Из чего я росла-прозревала,
Что сквозь сон розовело?
Скажут: обворовала
Безрассудная вера.

Ты горька, как осина,
Но превыше и лести и срама —
Моя Родина, самая сильная
И богатая самая.
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Елена Тверская <<<

ПОСАДИТЬ СОСНУ
                                                        Сыну

Станем весной сажать — я посажу сосну.
В этом земном раю, где так жирна земля,
Дети и тополя вдвое растут в весну,
И вырастают дети раньше, чем тополя.

Я посажу ее перед окном, одну,
Чтоб, как заметил сын, трогая землю зябко,
Внук бы его ворчал: «Тут посадить сосну,
В три этажа — могла только моя прабабка!»
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Михаил Тимошечкин <<<

БЫЛИ ЭТО ВСЕ ЖИВЫЕ ЛЮДИ...

              Памяти Степана Григорьевича Брюнина,
              Андрея Ивановича Ныркова, Ивана Афанасьевича Рыжова
              и других односельчан, павших в битве под Москвой

Были это все живые люди.
Отойти не пожелав назад,
В новеньких шинелях у орудий
Мужики побитые лежат.

Взяли их с уборочной в солдаты,
Впрок и дня не вышло отдохнуть.
Неуклюжи чуть и мешковаты,
Будто перед кем-то виноваты,
Шли они от сельсовета в путь.

Жуткие осенние недели.
Враг у подмосковных деревень.
У орудий серые шинели
Начинали новый трудодень.

Бить по танкам не простое дело.
Всё кругом в неистовой пальбе.
Соль на гимнастёрках прикипела,
Будто на току, на молотьбе.

На руках тяжёлые снаряды
И на лицах копоть, как смола.
Никакой награды им не надо.
Лишь бы только Родина жила.

Тяжела их ратная работа,
Но работать им не в первый раз:
И родились в поле у омётов,
И встречают тут последний час.

Мать-земля, родная с колыбели,
Мягкую постель им приготовь.
Новые — с иголочки — шинели
Тёплая пропитывает кровь.

Потонула даль в дыму и гуде.
Враг отброшен. Враг бежит назад.
В новеньких шинелях у орудий
Пахари убитые лежат.
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Фёдор Тютчев <<<

* * *

Как океан объемлет шар земной,
Земная жизнь кругом объята снами;
Настанет ночь — и звучными волнами
      Стихия бьёт о берег свой.

То глас её: он нудит нас и просит...
Уж в пристани волшебный ожил чёлн;
Прилив растёт и быстро нас уносит
      В неизмеримость тёмных волн.

Небесный свод, горящий славой звездной,
Таинственно глядит из глубины, —
И мы плывём, пылающею бездной
      Со всех сторон окружены.

* * *

Люблю глаза твои, мой друг,
С игрой их пламенно-чудесной,
Когда их приподымешь вдруг
И, словно молнией небесной,
Окинешь бегло целый круг...

Но есть сильней очарованья:
Глаза, потупленные ниц
В минуты страстного лобзанья,
И сквозь опущенных ресниц
Угрюмый, тусклый огнь желанья.
1836
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Александр Фролов <<<

* * *

— Здрасте-здрасте, это я.
— Ну и что, что это ты?
Мы тебя не приглашали, ты уместен здесь едва ли...
— Как же?.. Мы же вместе... Вы же...
                                            Дальше — приступ немоты.

— Здрасте.
— Здрасте.
— Это я.
— Да, мы видим: это ты.
Ну и что тебе тут надо? Ты явился без доклада.
— Вы же сами вызывали...
                                    Дальше — приступ глухоты.

— Здравствуй, здравствуй, это я. Вот принёс тебе цветы.
— Видишь ли, какое дело... Я давно сказать хотела...
Познакомься, это Паша...
                                      Дальше — приступ слепоты.

— Здрасте... Где я? Что со мной?.. Эти ржавые бинты;
Этот запах страха, боли?
— Ты ещё не понял, что ли? —
Восьмиместная палата... Дальше — приступ.
И кранты.

— Здравствуй, Боже, это я. Вот пришёл...
— А-а, это ты?
Ну и что тебе тут надо? Мы тебя совсем не ждали.
Ты явился без доклада и уместен здесь едва ли.
— Что ж со мною дальше?..
— Дальше? Вот образчик простоты! —
Дальше только долгий приступ слепо-глухо-немоты.
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Н. Хвостов <<<

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ НОЧЬ

Как тиха эта ночь... как прозрачна она!
Вдохновенно глядят небеса,
И в объятьях глубокого зимнего сна
Ожиданием дышат леса...
В эту тихую ночь беззакатной звездой
В мрачной бездне утраченных лет
Загорелся впервые над грешной землей
Христианства божественный свет.
В эту ночь улыбнулся Младенец-Христос
С бесконечною лаской любви
Людям — братьям Своим, утомленным от слез,
Утонувшим в грехе и в крови...
В эту ночь легкокрылых небесных гостей
Будто слышится пенье вдали...
И лучистые звезды сияют светлей
Над снегами холодной земли...
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------
>>> Борис Херсонский <<<

* * *

«Моё несчастное я идет по пляжу. Моё
несчастное я одето в такое тряпьё,
даже рванье, какого я никогда
не надела бы. Под правой стопой — вода,
под левой — влажный песок. Рубеж
двух первостихий пролегает меж
стоп моих, чтоб не сказать — между ног моих.
И тут на меня внезапно находит стих,
вернее, страх, как будто сейчас должны
напасть на меня и вторгнуться со спины».

Сновидения женщины не так уж трудно понять,
как и намеренья женщины. Постарайся унять
хотя бы в своей груди непроизвольную дрожь.
Правду она не примет. Придется придумать ложь.

* * *

Утро. Прохладно и солнечно. Как рукою вмиг
хмель сняло. Павел выходит из храма,
трижды крестится на врата и идет напрямик
по улице, думая, нет, сегодня ни грамма.

Но солнышко пригревает. На душе веселей.
Прицепилась какая-то песенка. Жажда одолевает.
Павел сбегает в подвальчик и просит: «Клава, налей!»
Клаву зовут Натаха. Но она — наливает.

* * *

На границе молчания и отчаяния
нет часовых.
На границе растления и истления
нет живых.

Стоят почившие вдалеке,
отражаясь в реке.

Вода прозрачна. У самого дна
огромная рыба видна.

Отражения облаков грядой
тихо плывут под водой.

Говорят, что есть немало планет,
где совсем ничего нет.
Ни безумия нет, ни ума.
Куда ни глянь — только вечный свет
и не менее вечная тьма.
-----------------------------------------------------------


-----------------------------------------------------------

Список авторов:

Дмитрий Авалиани
Георгий Адамович
Павел Бастраков
Юрий Беличенко
Евгений Боратынский
Владимир Брусьянин
Константин Васильев
Ирина Василькова
Татьяна Вольнова
Пётр Вяземский
Марина Гершенович
Николай Година
Евгений Евтушенко
Владимир Ерёменко
Ольга Ермолаева
Ольга Журавлёва
Леонид Завальнюк
Инна Кабыш
Римма Казакова
Игорь Караулов
Светлана Кекова
Пётр Краснопёров
Светлана Куралех
Максим Лаврентьев
Елена Лапшина
Инна Лиснянская
Осип Мандельштам
Игорь Меламед
Булат Окуджава
Михаил Окунь
Андрей Попов
Александр Рапопорт
Николай Ребер
Николай Рубцов
Ольга Родионова
Геннадий Рябов
Марианна Смирнова
Валентин Соколов (Валентин З/К)
Надежда Сосновская
Ольга Сульчинская
Светлана Сырнева
Елена Тверская
Михаил Тимошечкин
Фёдор Тютчев
Александр Фролов
Н. Хвостов
Борис Херсонский