|
|
||
"Таких морозов немыслимых сто лет в Москве не бывало..." |
«Дневник воспоминаний» // 15.05.2024
Неожиданные сближения,
или Эпизоды из памяти, вызванные чтением книги стихотворений
15.05.2024
В последние дни читал книгу Наума Басовского «Свободный стих» стихотворения и поэмы 1977-1997 гг. (Иерусалим, 1997). Начал 7 мая, в день рождения Наума, закончил вчера. Очень трудно читалось, даже порой с досадой: «Ну можно ли стихами писать так много!» Стихи в этой книге и так сложны своей метафоричностью, «входить в них» трудно в этих стихотворениях (да ещё, как правило, длинных, а такое я всегда тяжело воспринимаю) слишком личный авторский мир, почти всегда связанный с какими-то его воспоминаниями, и в каждом какая-то очень сложная картина, модель которой нужно выстраивать в своей голове уже и читателю, человеку с уже другим личным опытом. Это и так уже очень непростое чтение, а тут их ещё так много. Получается, больше не удовольствие (читательское), а работа (читательская же).
Конечно, я не раз обращался к этой книге и раньше (в ней много моих пометок), но прежде я никогда не заставлял себя читать поэтические книги подряд, постранично. То есть что-то позволял себе пропускать. Теперь же, в последние два-три года, читаю в таких книгах уже всё, буквально от корки до корки. И что удивительно почти всегда, заново, но уже более пытливо, проходя те книги, которые ранее были прочитаны мной лишь «наискосок», убеждаюсь, что всё самое лучшее я успел каким-то образом, каким-то чутьём открыть для себя именно тогда ещё, когда читал не постранично, а как-то наугад, выборочно, интуитивно останавливаясь на тех местах, которые потом и оказывались самыми близкими мне. Так оказалось и с этой книгой, присланной мне автором больше двадцати лет назад с его дарственной надписью от 8 декабря 2001 года.
Хотя некоторые мои пометки в ней меня удивили. Причём сразу с двух сторон.
С одной стороны, теперь мне не возле всякой пометки было понятно, чтó же именно когда-то заставило меня пометить те или иные строки, что же такого важного для меня в ту пору было в тех строках. То есть сейчас та мысль, которая в них выражена, видится мне, скажем так, «спокойней», что ли. То ли я теперь стал опытней, и то, что когда-то казалось мне более выделяющимся, теперь кажется уже почти будничным, то ли что. Либо же и не опытней, а просто «спокойней», как бы «равнодушней», что ли. Возможно и потому, что какие-то вопросы, прежде казавшиеся мне именно вопросами, теперь уже как-то по-своему разрешены. В общем, не знаю, но одна моя приписка меня при теперешнем чтении совсем уж удивила. Озадаченно вижу свою давнюю карандашную пометку: «Вот ведь какое, до какой степени, совпадение! 28.12.01». Потом гляжу на две выделенные строфы и особенно подчёркнутую в них строчку (точнее, полстроки) и... не понимаю, о каком совпадении идёт речь. А дело, вероятно, в том, что когда-то некая мысль оказалась для меня новой, к которой я сам было только что пришёл, и вдруг увидел её же у другого человека, вот и поразился тогда совпадению. Теперь же та мысль (не буду её здесь приводить) не то что кажется мне не совсем верной или недостаточно убедительной, а просто, как сказал уже, она становится будничной, становится частью уже простого ежедневного опыта без какой-либо необходимости специально акцентироваться на ней, вот и всё.
С другой стороны (это возвращаясь к вопросу о моих пометках) я, опять же с удивлением, увидел, что многие стихотворения Басовского, которые я давно знаю и которые мне особенно нравятся, в самой книге не помечены никак, ни даже какой-нибудь галочки, ничего. Но, возможно, это лишь потому, что и нужды не было, раз я эти стихотворения и так хорошо знаю, и так хорошо помню.
Ну да речь здесь, впрочем, не столько о книге (ведь и сама эта запись не из раздела о прочитанном), сколько о моих воспоминаниях. К ним и хочу перейти. Вообще, как и сказал уже, сами стихотворения этой книги во многом строятся из авторских воспоминаний же, но чаще мне это не облегчало чтение, а наоборот, затрудняло слишком разный у нас был опыт, слишком разные воспоминания, поспевать за всем этим моему воображению было трудновато. И вдруг в последнем разделе книги «Городские прогулки», который ранее мной был вероятно пропущен (во всяком случае, ни одной пометки на тех страницах нет, и ни одно из тех стихотворений не вспомнилось, не показалось уже знакомым), неожиданно обнаружились некоторые точки соприкосновения авторского и моего лично опыта. Которые и повернули меня уже к моим собственным воспоминаниям.
Оказалось, что какое-то время мы с Наумом Басовским жили буквально под одним небом. Он жил тогда (а стихотворения этого раздела расписаны по годам, как вехи его биографии) в Москве. И так получилось по жизни, что войсковая часть, в которой я в это же время два с лишним года проходил армейскую службу, тоже находилась именно в Москве, причём не где-то на окраине, а прямо внутри столицы (точное место называть не буду, поискал сейчас по карте сам запутался, всё уже оказалось перестроено и изменено, даже улицу Беговая не нашёл, переименовали её, что ли). Так что в те годы с 20 мая 1977 по 22 июня 1978 года я тоже был как бы «москвичом». Хотя относительно, конечно. Потому что большая часть времени прошла «за забором». Но тем не менее были и увольнительные, хоть и редкие, а одно время я даже работал по увольнительным, то есть с утра покидал расположение части, добиралась обычным общественным транспортом до объекта, а вечером так же свободно возвращался в роту, притом что времени и для того чтобы просто погулять по московским улицам очень даже хватало, и, несмотря на обилие военных патрулей в ту пору, во многих районах Москвы мне удавалось просто побродить, так что были даже и любимые места. Вот мне и подумалось теперь, при чтении книги Наума Басовского: а ведь наши с ним пути могли в ту пору и перекрещиваться. Кто знает, может, нам доводилось когда-нибудь ехать в одном вагоне метро или в одном троллейбусе, может, мы и стояли где-то рядом, может, даже и видели друг друга, а то и вовсе успели обменяться взглядами, хотя тогда совсем и не знали друг друга. (Ведь, например, довелось же мне когда-то позднее приглядеться к некоему идущему по улице интересному пожилому мужичку с трубочкой в зубах и вдруг узнать в нём поэта Юрия Левитанского).
В общем, воспоминания мои опять всколыхнулись. А тут вдруг в стихотворении Басовского читаю:
На толстой уличной наледи снежное покрывало;
таких морозов немыслимых сто лет в Москве не бывало.
Стихия, её величество, в явлениях крайних и грубых:
в квартирах нет электричества, вода замерзает в трубах,
в каких-то там новостройках стены грозят обвалиться,
и жителей переселяют армия и милиция.
Казалось, против столицы восстала сама природа,
тут как раз подоспела встреча Нового года.
/.../
И тут я мгновенно вспоминаю: это же о том соракаградусном морозе, который был в Москве в новогоднюю ночь моего второго года службы, ночь накануне нового 1979 года.
Вообще, у нас в роте ни один Новый год не отличался от других дней (ночей) никак. Вообще никак. Как был каждый день отбой в 10 вечера, так и в новогоднюю ночь обычный отбой в 10 часов, и всё. Равно как и наутро 1 января обычный же подъём в 6 утра. Ну разве что потом 1 января день выходной. Но это и всё, что мы имели тогда от всеобщего для многих праздника. Никаких специальных «праздничных» мероприятий мы даже и не ждали. (Для сравнения, сын мой, служивший в армии уже не в советской, а российской на сорок лет позже меня, говорил, что у них даже специальные праздничные столы были с какими-то особыми дополнительными яствами. У нас такого, конечно, не было). Так я встречал Новый год в первый год моей службы. Но во второй год повезло больше: я был назначен в наряд по базе, которая находилась хоть и невдалеке, всего метрах в трёхстах от самой части, но всё-таки отдельно. А это хорошо уже тем, что не надо было торчать в роте, где не знаешь, где и уединиться (особенно когда у всех-всех выходной). А во-вторых, на автомобильной базе у нас было кое-что припрятано (в помещении роты прятать что-либо совершенно негде). Кое-что, чем можно-таки отметить Новый год. Да и сам состав наряда оказался для меня на редкость удачным: я, пара солдат из «молодых» и офицер не из непосредственно нашей части, а, насколько помню, с самой базы, во всяком случае в «обычной будничной жизни» он нами не командовал. Такие, немножко «чужие» офицеры обычно бывают спокойными, непридирчивыми, каким как раз оказался и этот.
Помню, сначала, ещё часов восемь или девять вечера, нам (то есть ему, офицеру, а я, видимо, с ним) пришлось куда съездить. И в этом мне повезло. Потому что очень интересно было хоть в полглаза глянуть на «гражданскую жизнь», какой она бывает за несколько часов до Нового года. Съездили недалеко, куда-то в нашем же райончике, но всё-таки «событие». Хотя бы потому, что вокруг были уже не военные части, а обычные жилые дома со светящимися окнами, а мне до сих пор бывает страсть как нескучно смотреть на жизнь с движущегося транспорта с автобуса или хоть просто с машины. А вот что удивило в домах-то большинство окон освещены, а вот на улице практически никого. Кажется, ни одного человека не увидели. Неудивительно. Мороз в тот вечер и в ту ночь был действительно необычайно сильным для Москвы минус сорок градусов. Так что какие уж там люди на улицах все поспешили поскорей попрятаться в тепло. Но мне всё равно интересно было смотреть хотя бы на освещённые окна, за которыми были не военные, а просто люди, которые там просто жили.
А сама ночь на базе прошла уже совсем просто. Собственно, мы не стояли на каком-нибудь карауле просто «дежурили», и всё. Сейчас точно не помню, но думается, что там и на входе были специальные дежурные, а нам нужно было просто доглядывать за самой территорией базы. А так мы больше сидели в диспетчерской, где, кстати, был и телевизор с новогодними программами. Офицер, насколько помню, оттуда и не выходил, другие два молодых солдата тоже. Лишь я, потому как «дед», которому можно больше чем другим (пресловутая «дедовщина» всё-таки), иногда лениво поднимался со стула, говорил: «Схожу, пройдусь, проверю, что да как». Офицер не возражал, и я с удовольствием выходил. Правда, не только затем чтобы «побродить» (хотя и для этого тоже раз такой мороз, то небо ведь, значит, ясное было, и как же хорошо бывает смотреть на звёздное небо; фонарей там было не много, так что, думается, звёзды были хорошо видны), но ещё и для того чтоб сходить к нашей мастерской, где была припрятана бутылочка не то с водкой, не то с вином, не помню. Ну а потом возвращался. Офицер, мне кажется, замечал, что после каждой вылазки я делаюсь чуточку веселее, но смотрел на это совершенно спокойно. Может, потому, что прикладывался-то я там не сильно, а как раз ровно настолько, чтоб немножко поднялось настроение. Так что всё было мирно, и мы все четверо продолжали спокойно смотреть телевизор.
Ну вот так примерно у меня прошла вторая новогодняя ночь в армии. Но тут что ещё интересно. В Москве климат всё-таки заметно теплее, чем у нас в Коми. Например, в первый год службы я очень удивлялся: почему так долго нет снега? У нас он обычно начинает выпадать где-то в середине октября (как раз на Покров), ноябрь считается уже полностью зимним месяцем со снегом и, порой уже сильными, морозами, а в Москве в 1977-м году, помнится, первый снег выпал только первого декабря. То есть ровно с началом календарной зимы. Очень я тогда удивлялся. Так что ночь на первое января 1979-го действительно была для Москвы необычайно морозной. И ведь минус сорок действительно не шутка, но я как-то не помню, чтоб в ту ночь сильно уж успевал замёрзнуть, притом что ни, допустим, валенок, ни тулупов у нас совсем не было предусмотрено (в них обычно просто не было нужды), а ходили в обычных шинелях или зимних бушлатах и сапогах. Но не успевал замёрзнуть, может, потому, что сильно долго стоять на улице и не приходилось. А тот мороз, кстати, был рекордным не только для Москвы. У нас в Сыктывкаре, мне написали потом, в ту ночь было минус сорок три. Что тоже для нас необычно, потому что ниже сорока температура у нас при мне никогда не опускалась. Правда, случалось иногда, что такие морозные дни стояли подолгу в каком-то году, причём не в январе, а в феврале, у нас эти минус сорок стояли подряд недели две, если не три. Хотя в последние годы зимы стали у нас не такие холодные, мы даже стали отвыкать от сильных морозов (кроме этой последней зимы, которая уже была больше похожа на прежние; да что говорить про зимы, если мы вчера, на Радоницу, ходили на кладбище, а там мостки все покрыты таким слоем голого льда, что едва пройдёшь так скользко, а вокруг снег, снег; и это называется середина мая).
Только вот одно показалось странно при чтении. В стихотворении Басовского этот мороз той новогодней ночи подан чуть ли не как катаклизм:
...в квартирах нет электричества, вода замерзает в трубах,
в каких-то там новостройках стены грозят обвалиться,
и жителей переселяют армия и милиция...
(Целиком это стихотворение можно увидеть здесь: https://n-basovsky.narod.ru/02/sv_stih/7_progulki.html. Называется оно «1979. Москва»).
Но в здании, где располагалась наша воинская часть, всё было нормально. Никакие трубы не замерзали, электричество не отключалось, и не помню чтобы мы в своих помещениях особо мёрзли. И уж тем более мы (то есть армия совместно с милицией) никого, никаких жителей, срочно не переселяли. В нашем районе как-то спокойно всё было. А вообще интересно получилось, что стихотворение из книги, основанной на воспоминаниях автора, вдруг вызвало и мои собственные воспоминания, причём ровно о той же ситуации тех же дней в том же городе.
Но потом получилось, что и ещё одно стихотворение из этого же раздела книги опять вызвало мои воспоминания, уже несколько другие, но... тоже связанные со временем службы в армии. Это стихотворение Наума Басовского «1985. Пярну, Эстония» (его можно увидеть на той же указанной мной странице авторского сайта). И опять же если у Басовского оно звучит нотками какого-то беспокойства (правда, не со стороны главных героев, а со стороны их неожиданного собеседника-эстонца), то мои воспоминания в общем-то, спокойны. Просто связаны они тоже с эстонцами.
Состав нашей войсковой части был многонационален (что было обычным делом для Советского Союза). Попробую перечислить, кого вспомню. Больше всего было русских, в основном со Среднего Урала или с соседних с нами Пермской и Кировской областей, но также и с Эстонии, где, как и в Коми, тоже проживало немало русских. Был один азербайджанец (его потом скоро демобилизовали, потому что он был уже семейный, и через несколько месяцев у него родился второй ребёнок), несколько узбеков, один таджик, несколько немцев, несколько казахов, один венгр, два коми, один удмурт, довольно много татар, ещё больше украинцев, позднее несколько белорусов.
А ещё были эстонцы. Почему я их выделяю как-то особо? Потому что в отличие от других они держались как-то чуточку обособлено. Друзья у них могли быть разные по национальности, они хорошо общались со всеми другими, но вот между ними самими всегда чувствовалась какая-то особая общность. Иногда были ситуации, которые в ту пору меня немного смешили. Я не помню, чтоб белорусы, например, или татары, или украинцы вдруг начинали меж собой говорить на своих языках, все в основном общались на русском. И только у эстонцев случалось, что вдруг заговорят меж собой на эстонском. И если они не совсем наедине, то обычно скоро звучит окрик-команда кого-нибудь из сержантов: дескать, по-русски разговаривать! И почти всегда с добавлением: вы в советской армии. Это вот добавление меня обычно и смешило. Если бы они служили в «русской армии», то понятно, следовало бы говорить на русском. Ну а коль уж доводится служить в советской армии, то, видимо, и разговаривать следует на... советском?
Но тогда языковые вопросы меня сильно не волновали, и я к таким ситуациям относился в общем-то спокойно, хотя уже тогда сочувствие к эстонцам во мне было. Потому что вообще непонятно, почему вдруг человек не может поговорить с товарищем на родном языке не в моменты каких-то официальных служебных действий, а просто в личное время? Так что придирки сержантов мне не очень нравились, а главное не казались справедливыми.
А уж о том, что венгерский, удмуртский и эстонский языки были родственны нашему коми языку, я тогда вообще не думал, а может, даже и не знал. Я ведь сам тогда (к великому моему огорчению) на «своём» коми языке всего несколько бытовых фраз и знал. Теперь же у меня сочувствия к эстонцам ещё больше. Просто в последние десятилетия я с огорчением увидел, как относятся к эстонскому языку живущие в Эстонии русские (что очень напоминает и отношение живущих у нас русских к коми языку). В этом их отношении нет не только уважения к чужому языку, но даже и самой мысли, что вообще-то любой язык достоин уважения, а уж тем более язык земли, на которой ты живёшь. Я вообще человек аполитичный, но это мне в моих соотечественниках очень не нравится.
Ну и, раз было упомянуто не слишком интересное мне слово «политика», ещё об одном воспоминании, пришедшем ко мне после стихов Наума Басовского, после его стихотворения «1968. Москва» (оно в том же разделе). И тут два момента: во-первых, оно, это моё воспоминание, связано уже именно с политикой; а во-вторых, оно моё тогдашнее восприятие тех событий, наверное, очень бы не понравилось автору книги. Здесь наши с Наумом оценки тех событий сильно разошлись. Речь в стихотворении о тех событиях, которые потом стали называть «Пражской весной». Которая якобы была задушена советскими танками. Сочувствие автора, конечно, на стороне «восставшей Праги». Позднее, с началом Перестройки, такое осуждающее советские танки отношение стало почти обычным. Но... как-то не для меня.
И вот я вдруг вспомнил, как однажды в детстве слышу по радио о тех событиях в Праге, которые ещё только начинались. Передача, понятно, советского радио, а значит, и с советской подачей взгляда на те события. Но вот что странно (а я это очень хорошо помню) мне тогда было всего девять лет (как сейчас моей внучке), но я, услышав об этом, о тех пражских событиях, вдруг как-то совершенно по-взрослому успел подумать, что теперь нас Советский Союз многие будут не любить и относиться к нам плохо. Это была первая мысль. Но вместе с ней тут же прозвучала и вторая о том, что мы всё равно должны были так сделать. Так я думал девятилетним мальчишкой. Так я думаю и сейчас. Но до сих пор удивляюсь: как это я мальчишкой-то мог задумываться об этом у меня ведь тогда, что называется, был совсем другой круг интересов?
А!.. Ну тут же и ещё одно маленькое воспоминание. Я ведь, можно сказать, вообще вырос под радио. То есть слушал его постоянно и очень любил слушать в те времена столько интересных передач было, сколько спектаклей, оперетт, сколько всякого полезного и интересного! Так, помнится, будучи школьником средних и старших классов, я, ложась спать, ставил подле себя радио, включая его на минимальную громкость. Под него же и засыпал, а утром слышал сквозь пробуждение. И вот однажды именно таким утром, когда я ещё по-настоящему и не проснулся, слышу в новостях о начале строительства какой-то железной дороги в Сибири. И помню, как во мне, ещё полусонном, сразу прошла мысль: а ведь об этой стройке теперь будут много-много говорить гораздо больше, чем о многих других вещах. Так потом и оказалось. Это было сообщение о начале строительства Байкало-Амурской магистрали...
Вот на такие разного уровня воспоминания подтолкнуло меня чтение стихов моего давнего друга поэта Наума Басовского.
15 мая 2024
|
Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души"
М.Николаев "Вторжение на Землю"