Аннотация: Рассказ про старого учителя математики, которому всю жизнь не везло. Опубликован в "Русской фантастике - 2015"
Нина Цюрупа
Теория везения
Ноябрьское утро навевало уныние, как песни старухи Пугачевой. Черти бы взяли этого американского мецената, думал Никита Викторович Победилов, шаркая слякотными улицами. Черти бы его побрали со всеми этими грантами, поисками молодых дарований и благотворительностью. Таланты? В нашем-то городке?
Лучше бы асфальт положил. И фонари бы не помешали.
Переулок изгибался гиперболой, тьма стояла жидкая, разбавленная светом из окон хрущевок. Смердело, хлюпало, взрыкивали автомобили, из размокшего бурьяна вторили им собаки. Никита Викторович с опаской покосился в ту сторону - вдруг укусят. Были случаи, говорят, что и насмерть загрызали. Озверели совсем, что люди, что псы. А кто бы не озверел от нашей жизни?
Таланты...
Кожаный портфель дружески похлопывал по бедру. Старый, мама подарила, когда Никита Викторович выиграл городской тур математической олимпиады. Надо было ехать в Москву, в МГУ, прямая дорога к поступлению. Мама вручила портфель, пахнущий остро и празднично, и заплакала: как же ты без меня-то в большом городе? Как же я тут одна. Кому-то везет, хватает удачи покорить столицу, но от Победилова фортуна отвернулась через год после рождения, когда отец скончался. Математический факультет местного пединститута ничем не хуже. Уважаемая профессия - учитель. И к маме поближе. Где родился - там и пригодился.
Он задумался и свернул не туда - к школе. А надо было налево, к трамвайным путям, на остановку, благотворитель американский проводил олимпиаду в городском клубе. И Никиту Викторовича обязали присутствовать, судить. Вы же - заслуженный учитель, кандидат наук, высшая категория... Ну да, ну да.
Медленно серело. Начался дождь, Никита Викторович пристроил на колене портфель, вынул зонт - мама проследила, чтобы не забыл. Холодной водяной пылью, как смертным потом, заморосило лицо. Ежась и вздрагивая, Победилов семенил к остановке. Там горели фонари, сулили тепло и безопасность - врали.
Но шаг сам собой ускорился, зря, конечно - тут же одышка, тахикардия. Физкультурник как-то заметил: следить надо за здоровьем, одно тело дается на жизнь, давай, Никита Викторович, я тебе упражнения покажу. И начал скакать... Мол, хочешь так же? Да и хотел бы - не смог бы, генетика, отец до сорока не дожил, сердце слабое, нельзя мне. Кому-то везет с телосложением, кому-то - не очень. Физкультурник хмыкнул: да мне в шестнадцать врачи запретили спортом заниматься, а я не послушался. Вот, мы же с тобой, Победилов, ровесники, за пятьдесят, а я бегаю каждое утро.
Трамвай, дребезжа и тренькая, подкатил к остановке, в него тут же набились, а Победилов не успел, и двери не придержали, не подождали.
Он остался один. В одной руке - зонт, непослушный, будто в пубертате, в другой - портфель с бумагами и очками, с завернутыми в салфетку и пакет бутербродами: вареная колбаса, соленый огурчик. И термос с чаем, сладким, уютным. Налетел ветер, методистом вцепился, под пальто залез, до глубины души пробрал.
И выскочил из предрассветного глянцевого мрака автомобиль. Белый "мерс" прокатил мимо, колесами - в лужу, грязь - на ботинки Победилова. Он крутанулся, едва не упустив зонт, выгнувшийся параболой, чертыхнулся. Это же Зайцева машина, однокашника. К родителям ездил, теперь вот домой, в Москву, спешит. Повезло Зайцеву, чудесным образом повезло. Он в институте еще компьютерами увлекся, программированием. Давай, говорит, Победилов, и ты: направление перспективное, скоро только на ЭВМ все держаться и будет, брось ты свою педагогику к такой-то бабушке, посмотри на себя, ну какой из тебя Корчак? Будет, не будет держаться, а учителя всегда нужны и всегда при деле, маме опора нужна, самому - стабильность. И кто мог сказать со стопроцентной вероятностью, что Зайцеву повезет? Теперь у него своя фирма. Про Никиту Викторовича и не вспоминает, везунчик.
Чудо же? Чудо. Хоть бы одно, хоть бы маленькое, чудо Победилову.
Следующий трамвай был уже заполнен, Никита Викторович с трудом втиснулся на заднюю площадку, его зажало местной фауной - вонючей и тусклой. Глаза - пустые, как суждения институтки, слюнявые рты, рты, вымазанные кровавой помадой, локти и сумки. Все нормальные люди давно уехали из города, их место заняли селяне, восемь классов образования, ПТУ, зарплату нельзя давать по понедельникам - никто не выйдет во вторник, запьют.
Кира уехала. Тогда был не то, чтобы бум, мода - уезжать. Кто в Германию по программе, кто - в Израиль, кто - в Америку. Давай уедем, шептала Кира, распишемся и уедем, еврейская жена - не роскошь, а средство передвижения, ты же талант, умница, будешь заниматься наукой, а я рожу тебе детей. У нас будет много сыновей. Никиту передергивало - он уже проходил в школе практику, и о крикливых, тупых, хитрых чадушках имел самое нелестное мнение. Давай уедем, сейчас всех выпускают, в Иерусалим, представляешь, живая история, тепло круглый год, и мерзости этой нет, мы же - молодые, все впереди. А как же мама? Устроимся - вывезем маму, мне нужна будет ее помощь, нянчить внуков. Мы купим дом, свой дом, настоящий. У тебя будет кабинет... Ты с ума сошел, сказала мама, куда мне, старухе, в Израиль? Там же кругом евреи. Нет, Кирочка твоя - солнышко, я ее люблю, потому что она тебя любит, но кругом чужое, языка я не знаю и уже не выучу, а вы езжайте, вы молодые, вам самое время. А я тут как-нибудь, в родную землю лягу, ты только могилку навещай раз в год, на Родительскую - мою и папы. Ты с ума сошел, плакала Кира, ну чего ты добьешься в нашем болоте, здесь нет будущего, я задыхаюсь здесь, я не смогу. Я подала документы, сообщила Кира. Пришел вызов. Никита хотел проводить - не разрешила.
Обстоятельства так сложились. Чудо обошло Победилова стороной, реальность не пустила.
Ну и ладно, сказала мама, и забудь, у тебя тех Кир будет... И где, мама, "те Киры"? У нее, говорят, шестеро детей. И публикации в научных журналах. Кира - биолог. Повезло - и с профессией, и с новой страной.
На третьей остановке Никита Викторович сошел.
Клуб - полуколонны, крыльцо, облезлая имперская роскошь, в вестибюле - топот, галдеж, насупленные педагоги ловят питомцев. Лестница на второй этаж истерта, перила скрипят, подниматься тяжело. Никита Викторович волочил мокрый зонт, мокрый портфель и сам волочился, кряхтя. Вот аудитория, где будет проходить городской отборочный тур. В президиуме - коллеги и представитель американского мецената, белозубо-рекламный, наша зубная паста удалит любой налет из любого места. Говорят, подающий надежды математик. Никита Викторович поздоровался, снял пальто, пристроил на вешалку. До начала оставалось полчаса, американец, сияя, объяснял на слишком правильном русском: дети тянут билет, задания раздали за несколько дней, чтобы подготовиться. Все - нестандартное, на смекалку. Дополнительные вопросы не возбраняются.
Он занимается теорией вероятности, вспомнил Никита Викторович. Такое близкое направление. Побеседовать бы в перерыве... А впрочем, смысл?
Через полчаса пошли дети, похожие больше, чем яйца в одной коробке. Победилов за десятилетия практики насмотрелся на школьников и знал наизусть все увертки, жалкие попытки обойти педагога, несуществующие знания продать за настоящие, подсмотреть, списать, увести разговор в сторону.
В начале девяностых бывший директор, молодой кандидат наук, как Победилов, собрал коллектив и предложил: давайте откроем гимназию. Отберем лучших из лучших, экзамены при поступлении, умеренная плата, но самых талантливых можно и без денег. Языки, информатика, естественные науки. Страна меняется, мир меняется, а мы сидим в трясине устаревших методик. Рискнем, коллеги? Рушился Союз, зарплаты не хватало даже на еду, маме нужны были лекарства. А если не получится? А если новая власть не удержится, что будет с частной гимназией? Останемся без работы, потом никуда не возьмут. Да ты что, Победилов, удивился директор, кто не рискует - тот не пьет шампанского, и боржоми-то не всегда пьет, довольствуется водой из-под крана. Риск - надежда на чудо. Никите Викторовичу никогда не везло, и он остался в государственной школе.
Вот они - ученики той гимназии. Их сразу видно. Самоуверенные, носы задирают, в форменных джемперах. Они гордятся своей школой, боготворят директора и отмечают день лицеиста.
Объявили перерыв, Никита Викторович вышел в коридор размять ноги. Юра из одиннадцатого "А", прыщавый юнец с пробивающимися усиками, дылда сутулая, заметил, поздоровался, доложил с гордостью:
- А я только один билет выучил, другие даже не смотрел.
- И зачем вы мне это говорите, Юрий?
- А вот увидите, Никита Викторович, его и вытащу. Мне всегда везет. Вытащу, отвечу - и поеду учиться в Америку.
- Ну-ну, молодой человек. Знаете популярный математический анекдот? Он не лишен смысла, хотя четкого основания... Впрочем, вы все равно не поймете, примите за аллегорию. По теории вероятности, даже крупа, рассыпанная на пол, может сложиться в копию Моны Лизы. Только этого почему-то не происходит. Чудеса, знаете ли, только в книгах бывают.
- А вот увидите! - дерзко улыбнулся пацан.
Эта побасенка про Мону Лизу в свое время поразила Никиту Викторовича. Он занялся теорией вероятности, сферой зыбкой, почти магической. Поверил алгебру гармонией, трудился годами. Никому не говорил - а смысл? Это была маленькая блажь, попытка объяснить, почему другим все дается, а ему - нет. Почему при равных исходных один прозябает в убогом кабинете и в пальцы его въелась меловая пыль, а другой разъезжает на белом "мерсе". Маломощный компьютер справлялся с трудом, Победилов не высыпался, но душой отдыхал за письменным столом, когда мама уже спала, и тихо было дома, и научные труды пахли старой бумагой... И сквозь туманные формулы, интуитивные расчеты проступила система. Неудачи Победилова, сложившиеся против него обстоятельства, должны были накопиться и явить чудо. Настоящее, полновесное, пример небывалого везения. Он ходил, как пьяный, пошатываясь. "Теория везения" - назывался труд. Неделю пребывал Никита Викторович в эйфории, даже не открывал синюю папку, не перечитывал. Отправить бы в журнал... Обдало холодом. Не может такого быть, чтобы поняли, не осмеяли. А вдруг закралась ошибка? Наверняка она притаилась в самом начале, в первой же главе, и редактор будет смеяться, и выставит Никиту Викторовича, учителя из провинциального городка, в таком свете, что хоть вешайся.
Прошло много лет.
Синяя папка лежала в нижнем ящике стола. Победилов так и не открыл ее.
В аудиторию ворвался Юра. Он ничего не боялся, подмигнул Никите Викторовичу. Ну-ну. Сейчас жизнь тебя обломает, юноша, если ты не слишком туп, если не предпочтешь раз за разом прыгать на грабли с разбегу, надеясь на несуществующую удачу.
- Тяните билет.
Юра взял карточку, не раздумывая ни секунды.
- Пятый.
- Будете готовиться?
- Нет, я сразу отвечу.
И снова подмигнул Никите Викторовичу.
***
Мама позвонила, когда он шел домой: кончился рис, Никитушка, ты уж зайди в магазин. И молока литр, три и две десятых процента, но бери не в пакете, в бутылке, такой, с полосатым котом. И десяток яиц первого сорта, белых.
В магазине была очередь. И перед Никитой Викторовичем, естественно, оказалась бабулька со списком. Он маялся за согбенной спиной, оглядывал полки с товаром. Повезло мальчишке. Небывало повезло. Билет - единственный! - он знал на отлично. Этот лентяй и наглец поедет в Америку. Представитель спонсора чуть ли не расцеловал Юрку, а парень лыбился, кривлялся, подмигивал. И даже дополнительные вопросы, самые каверзные, которые только мог измыслить Победилов, не смутили его.
Хороший у вас ученик, сказал американец, можете гордиться собой. Высшая честь для педагога - когда ученик превосходит его.
Покупки не уместились в портфель, Никита Викторович сложил их в пакет, зонт не ухватить, но до дома недалеко. Пятиэтажка, в подъезде на ступеньках сидит крыса, здоровенный пасюк, щерится, уходит медленно - его территория. Путь на третий этаж долгий и трудный, у соседей кричат, каждое слово слышно: ты мою молодость загубил, ты мне всю жизнь испортила!
В маминой комнате бормотал телевизор. Бедненько, зато чистенько, говорила мама, Никита, ну что ты, зачем ремонт. Пыль, шум. И правда, зачем? Линолеум еще когда дом сдавали, положили. Прихожая тех же времен. Никита Викторович убрал ботинки в галошницу, тихо, чтобы не потревожить маму, прошел на кухню. Молоко и яйца - в холодильник, а рис нужно пересыпать в жестяную коробку с соответствующей надписью.
Неловко вскрыл пакет, он скользнул из рук.
Победилов попытался перехватить его, но рис уже сыпался. Не везет. Как всегда - не везет. Черти бы побрали...
С невнятно-бежевого пола смотрела на него рисовая Джоконда.