Аннотация: Нюта, поздравляю с Новым годом!)) Обещанный подарок от деда Мороза)))
Монах
--
Этот брат обучен чтению и письму, - говорил Северус брат-секретарь тощему монаху в темной рясе бенедектинца с белыми отворотами по рукавам и вороту. - Он будет вам помощником, в котором вы так нуждались.
Витус с удивлением взглянул на Северуса: он что, уговаривает этого пронырливого хорька? Брат Селестин заведующий библиотекой кардинальской резиденции сразу не понравился ему. Какой-то пройдоха и вид вовсе не благочестивый. Похоже чувство неприязни и настороженности было обоюдным, потому что брат Селестин не спускал с Витуса ревнивого и подозрительного взгляда. Но вновь прибывший брат равнодушно оглядел полки набитые книгами и свитками и вновь уставился в пол. По всему выходил, его мало интересовали книги с темными потертыми переплетами, покрытые плесенью и грибком, с распухшими и покореженными от влаги страницами.
--
Думаю, брат Витус и дальше будет со всем усердием нести свое послушание, как он это делал в обители святого Улофа.
На что Витус молча поклонился в безмолвном уверении, что так оно и будет. Как только Северус покинул библиотеку, брат Селестин повернулся к Витусу, и вновь окинув его внимательным взглядом, поинтересовался:
- Так вы из обители святого Улофа, чья слава о печальной участи дошла и до нас?
Витус опять молча, поклонился.
--
Говорят также, что вам обещал свое покровительство кардинал Каррадо? - Продолжал допытываться любопытный Селестин.
Снова Витус ответил молчаливым кивком.
--
Теперь же вы оказались на попечении кардинала Лоренцо? - Скорее утверждал, чем спрашивал Селестин.
Витус стоял, молча опустив глаза и Селестин так и не дождавшись ответа, поджал губы.
--
Вам, брат, - сухо произнес он, - будет вменяться не только работа по разбору рукописей, но и подбор нужных документов для его преосвященства кардинала Лоренцо.
--
Скажите, отец мой, - вдруг почтительно обратился к нему до сих пор молчавший, словно в рот воды набрал, брат. - А как часто, нужны будут все эти бумаги?
--
Часто! - Припечатал Селестин, решив, что это напугает вновь прибывшего брата. - Ибо перед тобой кладезь мудрости, без которого не может обойтись ни один ученый прелат. Покойный монсеньор Каррадо даже сам спускался сюда, дабы просмотреть документ или прочесть книгу. Он был весьма дотошен, сей ученый муж, и не всегда препоручал поиск нужного материала своему секретарю.
И Витус с проснувшимся интересом, оглядел полки с книгами. Здешняя библиотека-архив являлась весьма своеобразным местом и, прежде всего потому, что располагалась в галерее, шедшей вокруг открытого дворика - патио. Было он небольшим, наверное, шагов тридцать, как в длину, так и в ширину. В середине его, на уровне пояса человека, возвышалась каменная тумба с отполированным деревянным столбиком посередине, тень от которого указывала время светового дня. От галереи с трех сторон к тумбе с солнечными часами, шли узкие тропинки-проходы между разросшихся невысоких кустов туи. Сама библиотека занимала всего одну сторону галереи - три стены с полками под завязку забитыми книгами и свитками. За деревянной решеткой, которой закрывалась половина одной из полок, хранились глиняные банки и бутылочки с плотно пригнанными деревянными пробками и крышками. Возле каменной колонны, разделявшей два стенных стеллажа, притулился громоздкий стол, заляпанный чернилами и красками. На краю его тяжелой столешницы лежали два объемных фолианта в потрепанных кожаных переплетах, а сверху их прижимал полированный человеческий череп. Рядом стояли пыльные песочные часы с просыпающейся вниз тонкой струйкой песка. На другой край стола была небрежно сдвинута холстина, и для того, чтобы она не сползала на пол, на ней стоял тяжелый подсвечник с горящей свечой, потому что в этом закутке, даже в солнечные дни, царил вечный сумрак. Еще одна свеча горела, пристроенная к пюпитру возле стола. Внизу пюпитра, на специальной полочке, были сложены перья и стило. Над ним возвышались аптекарские весы, чьи широкие плоские чаши уравновешивали гири самых разных размеров: от крохотных гирек, до крупной и массивной, похожей на тяжелую болванку. И насколько патио было освещено солнечным светом, настолько мрачно и темно было в глубине галереи. После того, как Витус внимательно осмотрелся, он вернулся к интересовавшему его вопросу:
--
Почему кардинал Каррадо не присылал за книгами своего секретаря? Здесь должно быть очень холодно в дождливые и зимние дни?
--
Он всегда приходил сам, - отвечал Селестин, хоть и со скорбной миной, но слова его были полны назидательности. - И в зимние холодные вечера и в летний зной, сидел он здесь и читал, несмотря на погоду. Даже в дождь, хотя не раз жаловался, что от сырости у него ноют суставы.
--
Так, что вы говорите, надлежит мне здесь делать?
--
Протереть и проветрить каждый фолиант, - отбросив ханжески поучительный тон, не без мстительности распорядился брат-библиотекарь.
Витус подумал, что не может же быть, чтобы все складывалось так удачно, и решился уточнить:
--
Не понимаю. Разве не в воле его преосвященства было бы забрать нужную книгу в свои покои и читать ее в более удобной обстановке?
--
Так действительно было в те дни, когда кардинал чувствовал себя неважно, тогда-то он и присылал брата Марка. Но это было скорее исключением, чем правилом.
--
И его преосвященство возвращал книги обратно?
--
Всегда, - так сурово отрезал брат Селестин, показывая недовольство самим вопросом, что посмел зародиться у вновь прибывшего монаха, как будто тот усомнился в Святой Троице.
И как ни хотелось Витусу выспросить какие книги брал Каррадо, он воздержался.Unue*, не стоило будить подозрение, итак предубежденного против него, отца Селестина. Due*, он сам сможет это выяснить, просмотрев каждую книжицу, а попустит Бог, и обшарит покои кардинала.
Всю вечернюю службу он думал о том, что связывало настоятеля Гермогена и Каррадо? Почему Гермоген так слепо доверился кардиналу? И откуда настоятель захудалой обители на краю света, мог знать монсеньора находящегося на самой верхушке священнической иерархии? Ко всему прочему, он голову сломал, что делать ему с опасным свитком, который доверил ему отец Гермоген. Едва появившись в резиденции, он почувствовал пристальное, но осторожное внимание к себе. Еще бы! Свиток таил неведомую, опасную силу, а вместе с ней, судя по всему, и невероятные возможности для его обладателя. Конечно, неплохо бы было прежде узнать, как этой силой распорядиться. Вполне возможно, сила эта пригодиться ему самому, ведь не случайно свиток оказался у него в руках. И он сделает все, чтобы узнать о нем как можно больше. Быть может, желание узнать то же самое заставляло Каррадо рыться в книгах и ворохах старинных бумаг кардинальской библиотеки? Может он искал тоже, что намеревается найти Витус - некое заклинание, которое подчинит грозную силу.
Литургия подошла к Святому возношению и Витус попытался сосредоточиться на таинстве Евхаристии.
Получается, что в то время как Гермоген хранил таинственный свиток в обители святого Улофа, Каррадо проводил свои поиски и изыскания здесь, в Клербо?
Осеняя себя крестным знамением, монахи со смиренно опущенными головами подходили к алтарю к причащению. Золотой свет свечей играл на нежном мраморном кротком лике Мадонны, склонившей голову под тяжестью высокого венца.
Но с другой стороны настоятель, пусть он удостоится христианского погребения, рассказал Витусу, перед тем как тот бежал из монастырь, что свиток хранился в его стенах уже давно, и он ясно помнил эти слова.
Выходя по базилике за вереницей монахов, Витус понял, что окончательно запутался. Но помимо заботы о свитке и связанной с ним тайны, его жгла память о ненавистном незнакомце, чей образ врезался в само его сознание и захоти даже он забыть о нем, вряд ли у него это получилос бы. Он понимал, что ему не под силу найти этого человека, что жизнь, как бы ни молил он о чуде, не сведет его с ним, а значит, никогда ему не избавиться от кошмара, - растерзанное тело Иветты, - что преследовал его каждую ночь. В такие ночи его душа испытывала приступы дикой боли, которую ничто не помогало облегчить, разве что неистовая молитва, единственно, что было доступно ему. В подобные часы ночного бдения братия кардинальской резиденции с уважением и даже робостью посматривали на цистерианца распластавшегося на каменном полу в молитвенном исступлении.
Если бы они только догадывались, что каждый миг подобного приступа, каждое слово молитвы, произнесенное искусанными губами сквозь стиснутые зубы, укрепляло их благочестивого брата отнюдь не в богобоязненном смирении, а в мщении. Это было той точкой, что будет поставлена в конце его мучений, а кровь убийцы сможет супокоить боль, омыть и залечить душевные раны Витуса. Но иногда подобное исступление приносило с собой прозрение - не была ли его жажда мести плодом душевного расстройства? "Нет! - скрипел зубами Витус, и не думая поддаваться подобной слабости. - Это справедливое возмездие!"
Только, что он мог, простой монах? Разве располагал он деньгами, или хотя бы связями, чтобы найти убийцу своей возлюбленной и безвинных братьев, принявших страшный венец мучений, так и не поняв за что он достался им? И разве располагал он властью, чтобы бросить на его поиски ищеек? О, нет! И все же, он кое-что имел, чтобы осуществить задуманное. От этой мысли на его губах появлялась жестокая усмешка. Он имел кое-что посильнее, чем золото, власть и связи. Он имел то, что это исчадье ада, жаждал получить больше всего на свете, то ради чего пролил кровь и сгубил столько жизней. В руках монаха оказалась та приманка, которую так страстно жаждал заполучить этот, дьявольский выродок. Стоило лишь заподозрить, что цистерцианцу хоть что-то известно о свитке, как это исчадье ада, сеющий смерть повсюду, сам явится по его душу. Витус в этом не сомневался. Но прежде он должен был узнать, что за знанием располагал гибельный свиток и понять, как именно желал распорядиться им ублюдок в черном.
И Витус с жаром взялся за дело, удивляя своим усердием и рвением отца Селестина. Итак, протирая каждую книгу, Витус настойчиво размышлял над двумя вещами: как попасть в покои Каррадо, и как обзавестись союзником за стенами резиденции папского представительства в Клербо. Попутно он заглядывал в каждую книгу в поисках пометок сделанных рукой Каррадо, пока не увлекался чтением. Только читать следовало осторожно, так как отец Селестин строго следил за тем, как бы вновь прибывший брат не сунул нос ни в одну из книг. И только показное равнодушие молодого монаха смогло несколько усыпить подозрения библиотекаря. Начав с такими предосторожностями изучать библиотеку кардиналов, Витусу наконец стали понятны опасения Селестина. С другой стороны, чем больше он штудировал книги, тем больше недоумевал от того, что кардинальская библиотека могла хранить в себе подобные вещи.
Витус знал, в каком напряжении держит святых отцов все, что касается дьявола. До него доходили слухи, что в лоне церкви воспитывались настоящие воины Христовы, дабы пресекать со стороны слуг Сатаны малейшее поползновение на чистоту веры и сражаться с его происками. Только не на поле брани шли эти сражения. Труднее всего было отразить дьявольские нападки на умы и воображение людей, поэтому все намеки, всякое вольное толкование веры подлежало безоговорочному истреблению. Толковать Христово учение можно было лишь, так как предписывали отцы церкви, только так, а не иначе. Ведь именно, за тесной защитой ограды схоластики, могли они взрастить и укрепить духовность людей. Требовалось учить верить, верить безоговорочно и никак иначе. Люди шли к вере через узкие врата догм, тогда как враг рода человеческого предлагал именно то, что человек жаждал больше всего здесь и сейчас.
Поэтому Витус изумился подобному подбору книг. Все они касались дьявола и его проделках, философии Сатаны, включая даже евангелие от него, которое судя по виду книги, хорошо изучалось. Интересно. И подобную литературу старательно, даже фанатично штудировал кардинал Каррадо? Хотя понятно, что для того, чтобы сразиться с противником, его следовало как следует изучить, узнать. Но погружаться в тяжелые миазмы сатанинских измышлений и философии ада мог человек твердой веры, дабы не принялся, в конце концов, соглашаться с ней разумом и принимать ее сердцем. Тем не менее, Витус преспокойно перелопачивал здешнюю библиотеку в поисках пометок кардинала Каррадо. Узнать их было нетрудно, похоже, что только он и читал сии опусы, нужно только было быть предельно внимательным, чтобы ненароком не пропустить их, потому что пропущенное могло оказаться крайне важным. Философия же Сатаны была душной и ограничивалась жесткими рамками эгоизма. Читая все это Витус вступал с ней в невольный спор, выворачиваясь и не поддаваясь дьявольской схоластике. Иногда душа его восставала против тех или иных умозаключений гордого разума и он захлапывал книгу, не желая читать дальше. Ему были ясно видны, все умственные выверты, оправдывающие леность, гордыню, эгоизм и жестокость. Ему было чуждо это пригибание к земле и огранниченность только видением своеих хотений и своей утробы. От этих мыслей, этих взглядов на человеческое бытие веяло страшной гордыней и одиночеством. Один против всех: не верить, топтать, не чувствовать, ибо чувства - это слабость, только желания и потакание им. Если и есть в мире истина, то это только свое собственное "Я". Сподобился он потихоньку прочесть книгу Михаэля, некое подобие евангелия от Сатаны. Читал ее недобро усмехаясь. Витус кривился от отвращения. Да уж, видел он образчики дьявольского совершенства под стенами монастыря святого Улофа, ему хватило. Витус усмехался про себя, как все это было знакомо. Не было такого греха через который бы он не прошел.
Но как-то прошел он через них, свершая их не задумываясь, потому что все так делали. Надо же, а он даже и не знал, что грешит. Вообщем, большинство умозаключений ему были хорошо знакомы, потому что все и вся вокруг оправдывали подобным образом свои поступки. В конце концов, ему стало скучно, ничего нового, да и цинизм уже надоел.
Стоя ночные службы в полудремотном состоянии, Витус мог складывать то, что подчерпнул из прочитанного, следуя за пометками Каррадо, рассматривая сии знания лишь как ключик к разгадке свитка, как путеводную нить в лабиринте запутанной тайны и никак иначе.
Из всего этого, Витус, создав цепочку умозаключений, пришел к выводу, что Каррадо уверовал в то, что дьявол обретается здесь и сейчас, давая знать о том своим адептам через некие артефакты и тайные зашифрованные записи. Витус особо отметил один такой текст, попавшийся ему в старом, рассыпавшемся на глазах фолианте. Судя по абракадабре, несусветной чуши и кажущейся полной бессмыслице в нем, понял, что это и есть одна из тайных записей, над которой, быть может, билось не одно поколение монахов. Витусу удалось по памяти перенести этот текст на выскобленный лоскут телячьей кожи. Он почти голову сломал, зачем-то разгадывая его у себя в келье, стоя службу или сидя над миской пустой каши в трапезной. Понятно, что эта запись предназначалась не всем, а посвященным и начал он с того, что выделил в тексте одинаковые слова, потом словосочетания, полагая, что это понятия. Вчитавшись в них слова, он без всякого перевода почувствовал приказной тон, некую властность, идущую от них. Они словно заставляли, указывали, требовали, что надлежало делать и это притом, что Витус не понимал их смысла, а что было бы, если бы он знал, что они означают. Стоило ли продолжать? Интересно, Каррадо удалось расшифровать этот текст? Ведь судя по его заметкам на нем, он и его заинтересовал. Неужели старику оказалось это под силу?
Тогда Витус стал сличать выделенные им слова с пометками Каррадо в других книгах пока, в конце концов, не наткнулся на перевод одного из них. И слово это означало свиток. Не бог весть что, но если имелся в виду свиток, за которым охотилась та Черная сволочь, то дело принимало ингй оборот. В другой раз ему повезло еще больше, и он наткнулся на прямое цитирование из древнего латинского манускрипта. Этот кусок ветхого текста был так же отмечен рукой Каррадо, но лишь едва, чуть заметно. В нем анонимный автор говорил, что некий свиток поможет поборникам падшего ангела установить безграничную власть на земле и сбросить всезапрещающее иго Господа, которое якобы, итак бессильно и лишь держится на горстке слабоумных подвижников и разжиревших священниках, и они не в силах буду остановить сторонников Падшего. Аноним уверенно предсказывал, что почуяв, откуда пойдут всяческие выгоды и дармовые хлеба, эти служители христовы не раздумывая переметнуться на противную сторону и запою другую осанну. Важно было лишь отыскать тот свиток, который был утерян сторонниками Падшего и показать тварям божьим те чудеса, на которые поскупился Сын Божий, но Сатана не собирался отворачивать людишек от очевидного и хотел дать им, то чего они так жаждали - чуда. Аноним утверждал, что предстоит борьба тех, кто отстаивает сухую схоластику, никак не применимую к жизни сей, ради призрачной небесной награды, с теми, кто жаждал насладиться земным существованием, ибо разве человек не рожден для этого. Витус сразу же взял на заметку, что свиток так и не достался противникам Господа. "Итак, - приписал здесь же Каррадо, - поборники Иисуса должны быть все время начеку и раз ступив на путь борьбы не унывать и всеми возможными способами стараться изничтожить опасный артефакт, как бы враг не прельщал избранное воинство и чтобы ни сулил, должно помнить, что он Великий Лжец". Но, похоже, Каррадо, как и Витуса больше интересовали все, же детали, способы борьбы с врагом. Правда, иногда Витус подозревал, что Каррадо они были известны. Старик, что-то нашел, и припрятал это у себя. Не могли же его удовлетворить все эти пустые проповеди. Следовало подумать, как беспрепятственно, не вызывая подозрения и вопросов, обыскать покои Каррадо.
Он так задумался, примостившись на верхней ступеньке стремянки над раскрытым фолиантом, что проворонил появление брата Бенедикта. Этого брата францисканца отличало неуемное любопытство и, зная за собой сей грех, он избавлялся от него в кабинете монсеньора Лоренцо, старательно исповедуясь в нем. Кардинал отпускал очередное прегрешение Бенедикта, а брата, провинившегося в нарушении монастырского устава, тянули к строгому ответу: три дня в карцере на воде и хлебе. Если проступок был слишком серьезен, например, самовольный уход из резиденции, то к этому добавлялось еще десять плетей. Понятно, что к Бенедикту никто не питал не то, что христовой любви, а даже простых братских чувств. А Бенедикту в своей страсти следить и наушничать, не было дела до той пустоты, что образовалась вокруг него. Никто не хотел иметь с ним дела. Однако сей брат приписывал это отчуждение зависти остальных монахов, к тому, что именно он вхож в доверии к кардиналу.
Витус понятия не имел, умел ли Бенедикт читать, но о том, что пользоваться книгами кардинальской библиотеки строго запрещено, знал отлично. Минуту другую, Бенетикт смотрел на Витуса, взиравшего на него с высоты своей стремянки, как собака взявшая след зайца. Витус и не подумал захлопнуть книгу и делать вид, что всего лишь протирал ее тряпицей, что висела у него за поясом. Все равно Бенедикт доложит так, как сочтает нужным. Францисканец торжествующе смотрел на новичка, пока до него не дошло, что тот может быть и не знаком с правилами не читать книги без спросу, иначе не вел бы себя, как ни в чем не бывало. Но тут же с облегчением отбросил эту мысль, рассудив, что быть такого не может, чтобы отец Селестин не сказал ему об этом. "Тогда, что же? - Растерялся Бенедикт. - Почему новичок, зная о своем проступке, ведет себя, как будто ничего такого не случилось?" А его вопрос:
--
Тебе что-то нужно, брат? - привел Бенедикта в замешательство.
Не найдясь, что ответить, он лишь мотнул головой и пошел по галерее к выходу. Витус мрачно смотрел ему вслед, понимая, что видимо придется принять на себя немилосердных десять плетей и то, что Бенедикт ответит ему за них сполна, ибо грех фискальства должно искоренять с такой же суровостью, как гордыня или блуд. Но последующее за визитом францисканца к кардиналу, взыскание озадачило Витуса, заставив его насторожиться. Его, как ни странно, не потащили в карцер или под плеть, вместо этого он имел разговор с отцом Селестином.
--
Скажи-ка мне, сын мой, уразумел ли ты, хоть что нибудь из того, что прочел в этих книгах?
Минуту другую, Витус внимательно разглядывал носки своих башмаков, усиленно морща лоб, потом нерешительно взглянув на библиотекаря, произнес запинаясь:
--
Там какая-то все философская премудрость, от которой только голова болит. И, вообще, что это за книжки, в которых нет картинок? Вот у нас в обители, брат Савва всегда рисовал картинки к песнопениям. Всякие райские сады был горазд изобразить, а в них золотые яблоки и небо лазоревое над ними и ангелов с лебедиными крыльями, дующих в трубы, и дух святой в виде белоснежного голубя и сразу видно, про что в книжице писано, и прочесть хочется. А у вас тут, что за книжки? То закорючки непонятные вместо буковиц, то аспиды какие-то вместо ангелов. Не интересно.
--
Да, - заметно успокоился, ухмыльнувшись, отец Селестин. - Да умеешь ли ты читать?
--
А то, как же! Я по слогам складывать, горазд, - со смиреной гордостью ответил Витус.
--
Понимаю, - с чувством превосходства, окинул его ироничным взглядом Селестин. - То-то, я смотрю, Каррадо приветил такого как ты, без всяких способностей, по просьбе закадычного дружка своего.
--
Про что это вы говорите, отец мой? - вскинулся Витус, продолжая тем не менее изображать простака. - Что наш настоятель когда-то водился с его преосвященством, кардиналом Каррадой, упокой Господь его душу?
--
До своего пострига, да будет тебе известно, оба носили рыцарские латы, - проговорил Селестин, наслаждаясь тем, что сумел поразить простодушного монаха.
--
Они сражались? - Переспросил донельзя удивленный Витус.
Он просто представить не мог, что Гермоген, смиренный старик, которого чуть ли, не ветром шатало, мог размахивать когда-то мечом.
--
Оба учувствовали в крестовом походе и сражались в одних битвах, там-то и сдружились. Но неужели твой настоятель и опекун, умалчивал об этом? - Видя, какими глазами, смотрит на него монашек, ехидно поинтересовался Селестин. - Тебе, своему любимчику, которому решил помочь подняться.
--
Он помог мне не потому, что я был его любимчиком, а потому что оказался самым молодым из братьев, - сухо проговорил Витус, давая понять, что больше не даст задевать эту тему. - Но почему они, вдруг, оставили славу побед и постриглись в монахи? - пробормотал он, понимая, что перед ним ответ на один из его многочисленных вопросов.
--
А это не твоего ума дело! - Рявкнул Селестин, рассерженный отповедью монашка. - Ступай себе и принимайся за работу, и картинок в книгах не ищи. Их там нет!
Раздражению отца Селестина не было предела, он резко развернулся и, гневно стуча деревянными подошвами башмаков, вышел из полутемной галереи. День стоял пасмурный, и даже свет свечей и факелов не разгонял темноту в закутке библиотеки. Витус угрюмо посмотрел ему вслед, уж на этот раз плетей ему, точно, не миновать. Но к его крайнему удивлению, дело опять ограничилось выговором. Что касается брата Бенедикта, то он, может быть, и донес на Витуса кардиналу, но тот препоручил разобраться с этим делом отцу Селестину, которого здесь побаивались. Как бы то ни было, но вопрос о чтении книг братом Витусом больше не поднимался.
Через три дня после этого случая, в трапезную, после повечерия, явился брат Бенедикт с синяком под глазом и распухшей губой. Братья взволновано зашептались, так что стоящий в этот вечер за пюпитром кардинал, читающий воззвание апостола Павла к коринфянам, вынужден был поднять руку, призывая всех к порядку.
--
Что приключилось с тобой, сын мой? - строго спросил несчастного Бенедикта, кардинал.
--
Не знаю, - пролепетал побитый монашек. - Темно было, меня что-то толкнуло под локоть и... - потупившись, Бенедикт шмыгнул носом. - Видать нечистый...
--
Вот незадача, - пробормотал во всеобщем, отнюдь не сочувствующем, молчании трапезной, Витус. - Он уже начал доносить на ступеньки, на которых сам же навернулся. Смотри, брат, так ведь можно оступившись и руки переломать.
Братия обомлела, а Бенедикт, втянув голову в плечи, шмыгнул носом. Своими словами Витус выдавал себя с головой, но он и не собирался скрываться, показывая всем и каждому, а главное тому, же Бенедикту, что его фискальство больше не сойдет ему с рук.
--
Ступай на свое место, сын мой, - мягко велел всхлипывающему Бенедикту, кардинал и строго объявил: - Вы, брат Витус, после трапезы явитесь ко мне.
Бенедикт, идя к своему месту за столом, бросил на Витуса взгляд полный злорадства, на что тот демонстративно цыкнул зубом, заставив Бенедикта шарахнуться, как брехливую собаченку кинутый в нее хозяйский сапог. Кто-то из братьев не удержавшись фыркнул, и заработал гневный окрик отца Селестина. На шум из кухни выглянул, вытирая фартуком руки брат Самсон. Все понимали, не только Витус, что его за столь неприкрытую угрозу тут же отправят в карцер, но все опять ограничилось выговором, на этот раз кардинальским.
--
Почему ты решил, что смеешь наказывать своего брата во Христе? - строго вопросил Витуса кардинал Лоренцо, когда тот предстал перед ним, после того как покинул трапезную в сопровождении кардинальских служек. Уже выходя из нее, он заметил, с какой торжествующей мстительностью провожал его Бенедикт.
--
Потому, отец мой, что брат Бенедикт тоже взял на себя труд бороться с грехами остальной братии. Необходимо было дать понять ему, что братия не нуждается в столь бескорыстной жертве. Мы серьезно обеспокоены и тем тоже, что он отягчает свою душу грехом наушничества, - смиренно поклонился Витус, украдкой наблюдая за тем, как пытается скрыть свое замешательство кардинал.
Ведь не мог же он, в самом деле, в оправдании Бенедикта, заявить, что самолично отпускает ему грех, каждый раз, когда тот приходит к нему с очередным доносом. Не мог он открыто признать, что попустительствует Бенедикту, поощряя его. Минуту другую. Лоренцо рассматривал, стоящего перед ним цистерцианца, будто увидел впервые, лишь потрескивали в тишине кабинета свечи.
--
Я наслышан о твоем строптивом характере и непокорности, но Христос многое терпел и не войны требует он от чад своих, а смирения и покорности. Прими же и ты венец терпения, будь снисходителен к проступкам других и строже смотри на свои собственные.
Он молчал до тех пор, пока Витус, поклонившись, не произнес:
--
Да, ваше преосвященство.
--
Три дня читать к заутрене по сотне "Дево радуйся" - вынес свой вердикт кардинал. - После явишься ко мне. Думаю, это вразумит тебя, и поможет уразуметь раз и навсегда, что не стоит брать на себя более того, что положено тебе.
Итак, кардинал отнесся к нему более чем снисходительно. Такому попустительству должно быть какое-то объяснение, Витус же любил ясность во всем. Но в этом случае он так и не смог понять, что двигало кардиналом. Собственные предположения его, конечно, не устраивали. Поэтому, он решил не морочить себе голову пустыми и бесполезными догадками, а сосредоточиться на другом деле, полагая, что со временем разберется в том, что двигало поступками кардинала Лоренцо.
Дело было в том, что на днях в город должна была прибыть супруга здешнего сеньора, и городской магистрат лез из кожи вон, чтобы устроить ей достойную встречу, не ударив в грязь лицом. Встреча намечалась быть торжественной и пышной. Достойные, уважаемые мужи, первые люди города просили его преосвященство самолично отслужить праздничную литургию по этому поводу, а посему кардинал намеревался, отбыть в собор Клербо, чтобы оглядевшись там, сказать свое суждение по поводу его убранства, а заодно послушать хор мальчиков. По этому поводу особо судачили. Об отбытии кардинала, с которым отправлялась добрая половина монахов резиденции, Витус узнал от Северуса. Вся резиденция волновалась, а потому отец Северус, как и все, не оставшийся равнодушным к сему событию, с лицемерным сочувствием сообщил Витусу, что так как он отбывает наказание, то остается в резиденции.
Витус быстро опустил глаза, скрывая их радостный блеск. Все складывалось к его удаче, а тут еще стало известно, что брата Бенедикта отправили в лазарет с выбитым зубом и сломанной рукой. Не далее, как этим утром по его наушничеству, наказали молодого монаха. Кое-кто из братьев понял все как надо и принялся усердно спасать Бенедикта, отваживая его от тяжкого греха доносительства.
В назначенный день резиденция опустела, и Витусу удалось осуществить задуманное. Когда во внутреннем дворике, куда выходили двери келий, затихли шаги последнего монаха, спешащего к воротам, Витус вышел из своей кельи и пройдя по усыпанной гравием дорожке, мимо грядок с салатом и репы, которые выращивал как умел, а точнее вообще не обращал на них внимания. Монашеские кельи, надо сказать, представляли собой низкую, длинную одноэтажную постройку в форме квадрата с единственной выходом-аркой из внутреннего дворика. Перед каждой такой дверью был разбит огородик, который каждый монах обязан был возделывать с любовью и прилежанием. Кроме этого, над каждой дверью был сооружен решетчатый навес, по которому вились виноградная лоза и теперь прямо над головой Витуса, свисала тяжелая кисть изумрудного винограда, с налившимися солнечным соком, прозрачными ягодами. Иногда, Витусу стоило лишь открыть дверь и протянуть руку, чтобы полакомиться им. Посреди дворика, на пересечении дорожек, что вели от каждой кельи, стояла изваянная из белого мрамора Дева Мария. У ее подножья всегда лежали свежие цветы, и каждый вечер зажигалась свеча в каменном светильнике. Проходя мимо, Витус привычно перекрестился, потупя глаза, потому что монастырский устав запрещал монахам глазеть на женские прелести, хоть бы даже и каменные.
Выйдя из-под арки, он миновал храм Святейшего Сердца Иисуса, от которого по обе стороны располагались тоже одноэтажные каменные здания служебных помещений. По правую сторону храма, здание было выстроено, как и кельи - квадратом, и первый этаж занимала галерея, где и находилась библиотека кардиналов. По левую сторону от храма высилось здание, отличавшееся ранним романским стилем с арочными окнами, округлой крышей с вычурными башенками и широким крыльцом. Может потому оно выглядело не столь сурово и аскетично, как более поздние готические постройки резиденции. Это собственно и была резиденция кардиналов, и именно к ней направлялся быстрым шагом брат Витус, пересекая опустевший двор, больше походивший на небольшую площадь с каменным распятием посередине. Торопливо взбежав на крыльцо, Витус с трудом удержался от того, чтобы не оглядеться с суетливой опаской. Он кинул быстрый взгляд на запертые ворота резиденции, напротив храма и взбежал по ступеням крыльца. Так как Витус был здесь уже не раз и отлично знал где находятся покои кардиналов, то сразу же поднялся по широченной мраморной лестнице, ведущей на второй этаж.
Покои Каррадо находились в левом крыле, но Лоренцо не решился поселиться там же, считая их проклятыми из-за совершенного в них святотатства, а потому небезопасными. Поэтому он занял все правое крыло. Витус остановился возле двери в покои Каррадо, тонким железным штырьком отомкнул замок и приоткрыв дверь, проскользнул внутрь. Покои Каррадо состояли из приемной, кабинета, спальни и столовой гулких и заброшенных сейчас комнат. Везде царил полумрак и лежал слой пыли.
Витус начал с кабинета. Он обыскивал его не спеша, тщательно, разглядывая и изучая каждую бумагу, что оставались в ящиках бюро. Но чем дальше искал, тем яснее понимал -- до него здесь уже хорошенько пошарили и все же довел обыск до конца. Ему пришлось смириться с неудачей. Он стоял посреди темного кабинета, пытаясь свыкнуться с тем, что так ничего и не отыскал. Что же искали у Каррадо? Искали то, о чем кардинал так и не сказал, но хранил или... должен был хранить. Для Витуса все вдруг встало на свои места.
Кто-то решил, что свиток, который Витусу доверил Гермоген, у Каррадо. Разочарованный монах побрел в спальню. Это была маленькая комната с широкой постелью, в ноги которой стояла тяжелая резная скамья с брошенными на нее подушками. Валялись они и на деревянном кресле возле холодного камина. Кроме камина, что отапливал спальню к кровати была придвинута жаровня полная угля. Поверхность круглого столика рядом с креслом, полностью занимал серебрянный поднос. С него так никто и не убрал глиняный кувшин с узким длинным горлышком и кубок на высокой ножке. Видимо, здесь все оставалось так же, как в ночь похищения кардинала, и даже к измятой и развороченной постели так никто и не прикоснулся.
Вымотанный не столько дотошным обыском, сколько неудачей, Витус плюхнулся на скамью в ногах постели, уверенный, что не стоит даже и начинать здесь что-то искать. Поморщился, прислушиваясь к своим ощущениям, привстал и, сердито смахнув подушки на пол, вытащил из-под себя небольшую, но толстую книжицу. Это была Библия, настолько старая, что кожа переплета истерлась до дыр, так что через них виднелась ее деревянная основа. Потемневшая несколько погнутая застежка открывалась не сразу, и растрепанные, прежде прошитые листы, тут же вываливалились. Витус наклонился и подобрал несколько улетевших на пол страниц и наугад запихал обратно в книжицу, но вдруг замер. Вместе с листами из Библии выпало письмо, сложенное вдвое, хотя по остаткам раскрошившейся печати, нетрудно было угадать, что когда-то оно было свернуто в свиток. Уже после, Каррадо сложив и сунув его в Библию, разглядил и распрямил жесткий пергамент. По истертым сгибам и обтрепанным углам листа было видно, что письмо перечитывалось не раз.
Развернув его и пробежав глазами по убористым строчкам, Витус поднял глаза к распятию, висевшему на стене напротив кровати, горячо благодара Господа за помощь. Письмо было написано на лытни, которую Витус неплохо подучил в обители св. Улофа. Он сложил его и спрятав в рукав рясы, вышел из спальни.