В конце концов, выслеживающий Витуса, Селестин и кардинал Лоренцо, похоже, потеряли терпение и были растеряны. Витус решил так от того, что за день до прибытия герцогини, имел довольно странный разговор с братом библиотекарем.
--
Ты сильно изменился, после того, как совершил проступок, самовольно отлучившись в город, - сказал отец Селестин Витусу, переписывающему торжественное песнопение, зайдя дождливым вечером в библиотеку. - Что в тот день произошло такого, что заставило тебя столь измениться? Ты стал смиренным и тихим, что не может не радовать, но, что очень не похоже на тебя, сын мой.
--
Меня напугали, когда я возвращался обратно, - тихо ответил Витус, склонившись над пергаментом и не смея поднять глаз на Селестина. - Боюсь, бог отвернулся от меня за грехи мои, а самовольная моя отлучка, явилась последней каплей в чаше моих прегрешений, переполнив ее.
--
Ну, ну, сын мой, - покровительственно и успокаивающе похлопал его жесткой сухой ладонью по плечу отец Селестин. - Мы все будем молить прощения для тебя, тем более что ты осознал свой грех непокорности. Но, что же могло тебя так напугать, что ты вновь вернулся на путь смирения, - спросил Селестин так так участливо, что еще немного и он погладил бы молодого неразумного брата по голове. - Можешь сказать мне все и тем облегчить свою душу.
--
Да, отец, - через силу выдавил из себя монашек.
Губы его задрожали, а стило в руке заходило ходуном, и отец Селестин, борясь с поднявшейся вдруг не то жалостью, не то вожделением, подумал, как еще молод брат Витус и, к тому же, необычайно привлекателен.
--
Когда... когда я в тот день поддался соблазну и остался в месте порока дольше, чем следовало, мне пришлось возвращаться поздно в дьявольской темноте той ночи.
--
Ты, признайся, был в тот вечер у блудницы? - Прерывисто дыша, с ревнивым нетерпением перебил его Селестин.
--
Ох, нет! Отец мой... нет! - ужаснулся Витус, быстро крестясь, как будто ему показали раскаленный в горниле огня прут, который собирались приложить к его телу. - Я не был у женщины, - проникновенно проговорил он, прижав ладонь к груди, - но дьявол и без того, чуть не уловил мою душу в ловушку. Когда я свернул на одну из незнакомых мне улочек, то столкнулся с грабителем. Он... - монашек с трудом сглотнул.- Он потребовал от меня денег, а у меня их не было. Те же медяки, что имел, я отдал трактирщику за кружку пива и потому протянул ему самое ценное, что у меня есть - распятие. Отец, - в волнении сжал ладони Витус, с выражением бесконечного ужаса глядя на Селестина. Лицо его было испугано и вместе с тем вдохновенно, как у кроткой мученицы, всходящей на костер. - Вы бы видели, каким багровым пламенем полыхнули глаза разбойника! Как выдвинулись вперед его челюсти и на моих глазах стали вырастать клыки, острые звериные...
--
О, Господи, смилуйся над нами, не отвергай нас многогрешных, - прошептал Селестин, истово закрестившись и, молитвенно сложив ладони.
--
И это чудище рыкнуло, обдав меня смрадным дыханием: "Не крест Господень нужен мне, а душа твоя!", а дальше... дальше я ничего не помню. Очнулся, лежа на мостовой и сколько так пролежал, достоверно сказать не могу. Как хотите, отец мой, но из резиденции я в Клербо, это скопище порока, эту Содом и Гоморру, вместе взятые, больше, ни ногой. Разве только с благословения его преосвященства.
--
Бедный мальчик, - дрожащим от переполнявших его в этот момент чувств, прошептал Селестин, трепетно погладив пальцы монашка.
Витус улыбнулся, надеясь, что улыбка вышла глуповатой и жалкой, но внутренне напрягшись. Поглаживание Селестина больше напоминало запретную ласку, чем жест дружеского участия. Когда Селестин ушел, Витус расслабившись, мстительно улыбнулся. Теперь он знал о греховной слабости брата библиотекаря, его "маленькую тайну". Весь день Витус исподволь следил за ним, но тот больше ничем не выдал себя. Может быть, это объяснялось тем, что чем ближе подступал день торжественного въезда герцогини в Клербо, тем заметно нервничала братия, даже, несмотря на их стойкость к мирской суете.
В означенный день, с утра, почти на рассвете монахи потянулись из резиденции к храму у городской ратуши. Именно на ратушной площади должен был встретить герцог Клербо свою супругу. Монахи, не спеша, но споро приготовились к ведению торжественной службы, так, же должны они были присоединиться к кафедральному хору. За огромным органом собора теперь сидели два человека. Придел и сводчатые арки боковых нефов украсили живыми цветами. Порталы увешали коврами, каменную купель задрапировали бархатом, спускающимся до плиток пола. Алтарь был ярко освещен сотнями свечей из белого ароматного воска в дополнении солнечному свету, что падал из узких окон позади него. Службу должен был отправлять сам кардинал и для этого из резиденции были принесены все необходимые атрибуты, разумеется, намного богаче и роскошнее тех, что имел ратушный собор. Для него на резном пюпитре была раскрыта большая тяжелая Библия в золотом переплете украшенного драгоценными камнями. Вот ее-то и поручили нести за его преосвященством в торжественной процессии Витусу. Так что для жителей южной части города день торжественного въезда герцогини, открылось намного раньше, праздничной процессией, вышедшей из ворот кардинальской резиденции. О, им было, на что посмотреть и они всерьез судачили о том, превзойдет ли по своей роскоши процессия кардинала Лоренцо, въезд герцогини Клербо. Правда и то, что эта услада для невзыскательных глаз простолюдинов, длилась не долго, так как от резиденции до ратушной площади было не далеко и те, кто успел подняться рано и увидеть это шествие, после, с упоением истинных везунчиков, рассказывали о нем, умиравшим от зависти соседям и знакомым, разумеется, значительно приукрасив свой рассказ.
Впереди шествия шел кардинал. Пурпур его облачения ярко контрастировал с широким, вышитым золотом кушаком, что длинными кистями спадал до самой земли и посоху, знаком кардинальской власти, из слоновой кости с витым набалдашником из золота с распятием, венчающим его. По обе стороны от кардинала и позади него, шли клирики с высокими восковыми свечами в руках, в черных рясах с накинутыми поверху кружевными белоснежными роккетта. Дальше тянулась остальная братия, облаченная в рясы своих орденов: темные - францисканцы, белые - цистерианцы; в коричневых рясах шли доминиканцы. Они шествовали с опущенными на лица капюшонами, в знак глубокого смирения и отрешенности от мира, спрятав руки в широкие рукава из которых свисали длинные кипарисовые четки. Процессия слаженно пела хвалебный гимн "Славься". Витус шел впереди монахов и позади клириков со свечами, неся тяжелую от драгоценностей Библию, и гадал, удастся ли ему сегодня улучить момент и попасть в "Рога Люцифера". Быть такого не могло, чтобы не подвернулся подходящий случай. Сегодня или уже никогда. Главное не зевать и все время быть начеку. Занятый подобными, далекими от благочестия мыслями, Витус не забывал петь "Славься". Его старательное пение вплеталось в общий мощный и слаженный хор. Шествие подошло к собору святого Иоанна возведенного в вытянутом готическом стиле. У его широких ступеней кардинала встречал городской магистрат во главе с почтенным бургомистром, мужем достойным и видным, а в самом соборе местный клир и настоятельница монастыря св. Агнессы. Монашеская процессия медленно втянулась под своды собора, после того как кардинал размашисто благословил отцов города, что по очереди с благоговением припадали к его кардинальскому перстню.
Потянулись долгие часы томительного нервозного ожидания. После утренней службы, монахи увидели, что городская площадь, пустынная утром, теперь запружена народом. Ожидалось, что вместе с ними отстоит эту службу и герцог, а после встретит здесь же на ратушной площади, кортеж герцогини. Но дело двигалось к полудню, а герцог так и не соизволил зайти в собор, ожидая прибытия супруги у ратуши. Бургомистр, довольно полный мужчина лет пятидесяти, обливался потом в своем камлоте коричневого бархата, подбитым лисьим мехом, в высокой шапке из черной шерсти. На его груди лежала массивная цепь с медальоном на котором был выбит герб герцога Клербо, который так же принял и город. Бургомистр не решался докучать герцогу своими вопросами о том, когда ожидать герцогиню и просьбой присоединиться к ним в соборе, слишком хрупок был мир между городом и сеньором, не собиравшегося признавать его вольности. Хватало и того, что под угрозой минутной герцогской вспыльчивости находились уже те привилегии, что город имел.
Члены городского совета, а были это главы богатых мануфактур, тоже маялись, облаченные в лучшие свои одежды, которые, правда, не отличались особой роскошью. Правило города гласило, что низшее сословие не имело право носить одежды богаче, чем высшее сословие.
В очередной раз, от городских ворот прибежал гонец с одной и той же вестью: мол, герцогиня уже подъезжает или уже проехала городские ворота. Но проходило полчаса, ратушные часы отбили уже целый час, а герцогиня все так и не появилась. Чтобы хоть как-то сгладить утомительное ожидание бургомистр пригласил его преосвященство в ратушу на обед, на что кардинал охотно согласился. Но едва оба почтенных мужа вышли из собора, как на них налетел взмыленный вестник с очередным сообщением, что герцогиня уже миновала ворота и движется по Свиному переулку. Пришлось утомленным от долгого ожидания, голодным и разомлевших от жары кардиналу и бургомистру, возвратиться обратно в ратушу и почти сразу на площадь въехал пышный возок в сопровождении знатных всадников.
Герцог, подскакав к возку, спешился и помог выйти своей даме. Взяв ее руку в свою, он с супругой чинно прошествовал через площадь от фонтана до ступеней собора, на которых их ждали кардинал и бургомистр и городской магистрат. Все это время на площадь с примыкающей к ней улицы, продолжала подтягиваться свита герцогини. Герцогская чета рука об руку поднялись по широким ступеням собора.
Герцогу Клербо - крепышу в черном бархатном камзоле и ботфортах, с жестким лицом воина, было, Витус это видел, смертельно скучно. Он был заметно старше своей супруги. Сама герцогиня, в платье с гербом рода Клербо, держалась с высокомерным достоинством. Холодная надменная красота молодой женщины равняла ее возрастом с супругом, чье лицо заядлого рубаки, любителя охоты и хорошей выпивки, было обветренно и темным от загара. Нижней челюсть заметно выдавалась вперед и, видимо, являлась фамильной чертой герцогов Клербо. Во внешности же герцогини в глаза Витусу бросилась, прежде всего, ее замечательная белая кожа, чью белизну еще больше оттеняли волосы цвета воронового крыла. Зачесанные назад они делали более открытыми ее идеальные черты, но серые глаза смотрели холодно и отчужденно. В них не было заметно ни интереса, ни приветливости, ни даже теплоты от встречи с мужем, только вежливое внимание.
Едва они поднялись к дверям собора и, преклонив колени, поцеловали перстень на протянутой к ним руке кардинала, как к бургомистру, сдерживая торопливый шаг и бесцеремонно расталкивая первых людей города, извиняясь торопливой скороговоркой, пробрался солдат городской стражи и что-то взволновано зашептал ему. Герцог с любопытством покосился на них. Герцогиня недовольно поджала губы, так как была нарушена церемония представления.
--
Простите, ваша светлость, - обратился к герцогу бургомистр. Усталый взмокший от жары под своими душными одеждами, он сохранял достоинство. - Простите, ваша милость, - поклонился он герцогине. - Право, это не не стоит вашего внимания, так как не произошло ничего серьезного.
--
Дорогая, - повернулся герцог к супруге, недоуменно мерявшей взглядом толстяка в пропитанном потом бархате и мехах, с лицом красным полнокровным. - Позвольте представить вам бургомистра Клербо. При его мудрой политике город ныне процветает, а посему советую вам приготовиться к тому, что сей господин день и ночь будет докучать вам всякими просьбами о привилегиях и послаблениях.
--
Это будет напрасный труд с вашей стороны, потому что я не вмешиваюсь в дела мужа, - сухо произнесла она, даже не стараясь быть любезной.
Ее губы брезгливо изогнулись, когда бургомистр приблизил свое широкое разгоряченное лицо к ее холеной руке. Торопливо приложившись к тонким пальчикам герцогини, бургомистр отошел, давая возможность городским старишинам пердставится ей, и подошел к кардиналу. Выслушав его, Лоренцо посуровел и подняв глаза внимательным взглядом обвел вокруг, ища кого-то, пока его взгляд не уперся в Витуса, почему-то стоящего не с монахами у клироса, а возле колонны у входа, с интересом наблюдавшего за представлением герцогине городских старшин. Что ж, мальчика можно извинить, много ли он видел на своем диком безлюдном Севере. Уж конечно не подобные пышные торжества и столь величественную знатную чету. Если бы Витусу были сейчас ведомы мысли кардинала Лоренцо, то он, уж конечно, извинил его за подобную снисходительность и за то, что тот принял его напряжение за жажду неведомого ему доселе зрелища, а его готовность выскользнуть из дверей собора, за желание поближе рассмотреть знатных особ. Кардинал жестом подозвал к себе одного из братьев и велел привести к нему Витуса.
Тот недовольно скривился, но ослушаться не посмел и подошел к кардиналу с виновато опущенным взором, не показывая глубокого разочарования, но его сжатые губы были так сжаты, что побелели.
--
Иди за этим стражником, ибо кое-кто нуждается в последнем исповедании, - указал кардинал на стражника, стоящего за спиной бургомистра.
--
Но я не рукоположен исповедовать, ваше преосвященство, - тихо удивился Витус.
--
Времени нет, потому я наделяю тебя подобными полномочиями силой своей власти и милостью божьей. Ступай.
Витус поклонился и беспрекословно последовал за стражником едва нагнав его. На крыльце толпились, теснясь, богатые семейства города, переругиваясь между собой, по поводу того, кто по праву может занять место в храме сразу за герцогской четой. Они были так увлечены этим выяснением, что не обращали внимания на бесцеремонно пробиравшихся между ними стражника и монаха.
--
Эй, послушай, - протиснулся к стражнику вплотную Витус, стараясь не отстать от него в разряженной толпе. - Что случилось?
--
Нашего капитана прирезали, вот что случилось, - угрюмо бросил стражник на ходу и добавил, обернувшись через плечо: - Отходит. Нам бы поспеть.
Тем не менее, он замедлил шаг, стараясь держаться рядом с монашком, несмотря на то, что его со всех сторон их толкали и пихали.
--
Кто же мог совершить подобное святотатство? - удивился Витус, по привычке перекрестившись. - Пырнуть капитана городской стражи среди бела дня!
--
Говорят, это дело пришлого, что поселился у Слима. Но это не так, святой брат, и это так же верно, как то, что сейчас я говорю с вами. Капитана пырнули уже после того, как тот отошел от него прочь. Я сам тому был свидетель и все видел так же ясно, как вас сейчас, в чем готов поклясться на святом писании. Когда Наемник отошел, капитан был жив-здоров и велел нам схватить его.
--
За что?
--
За то, наверное, что тот надерзил ему. Наш капитан этого не любит. Но знаешь, что я тебе скажу, брат, а ты рассуди о том, как знаешь... Едва, мы бросились выполнять приказ, как нас живо оттеснили от этого парня солдаты какого-то знатного рыцаря, это было видно по вышитым гербам на их туниках, - рассказывал стражник, расталкивая уже заметно поредевшую толпу на выходе с площади.
Потом они перешли улочку, хвала господу, благополучно, потому что труднее всего было пробираться через свиту герцогини, похоже надолго застрявшей на ней. Вельможи свысока смотрели на горожан, если вообще давали себе труд замечать их, так что спутнику Витуса пришлось несколько раз кричать: "Именем герцога и герцогини Клербо!" Витуса с уважением взглянул на него -- парень оказался толковым и решительным. Продвигаться вперед стало легче, отсюда весь народ подался на ратушную площадь, а потому стражник и монах прибавили шаг.
--
А что было потом? - спросил монах, когда они свернули в какой-то закаулок между домами, где на земле валялись затоптанные цветы, обрывки лент и скорлупа орехов.
--
Потом-то? - переспросил стражник. - Потом, я смекаю, этот пришлый скрылся в какой-то подвортне, потому что сразу как-то исчез. Только что мелькал впереди и, вдруг, нету его. Не иначе в Ледяной тупик свернул, больше-то некуда. Готов поспорить на это на пинту пива, а ежели ты спросишь меня, почему я его проглядел...
--
Вот именно, - буркнул брат.
--
...то я отвечу, что отвлек меня слепой оборванец, что приблизился к нашему капитану и что-то шепнув ему на ухо, ткнул ножом в живот. Вот он! - вдруг воскликнул стражник. - Не отошел еще! - и побежал к толпившимся над чем-то лежащим на земле, стражам.
Витус подошел следом, не отставая, перед ними тотчас расступились, давая приблизиться к носилкам, которые поставили поближе к стене. На них лежал тучный мужчина с чьего лица уже сошли все живые краски, сменившись восковой бледностью. Встав на колени, монах склонился над ним, положив на лоб распятие и сказав положенные слова. Смерть стерла с лица капитана городской стражи следы порока и Витус решил, что опоздал с исповедью. Но умирающий вдруг открыл глаза и прикладывая последние, оставшиеся у него силы, прохрипел:
--
Отпусти... грехи... святой отец...
В его боку зияла глубокая рана, пропитав темной кровью бархатный камзол. Видимо, капитан городской стражи уже плохо различал окружающее, смотря куда-то мимо склонившегося над ним монаха. Витуса поразила воля умирающего, способного оттянуть миг своей смерти, только что бы спасти душу, сбросив с нее ненавистный груз грехов. Это оказалось настолько важным, что перед его волей пасовала даже смерть. Смотря блуждающим взглядом перед собой, капитан хрипя зашептал и Витус вынужден был наклониться к самым его губам. Он едва разбирал слова. На то, чтобы высказать нечто, в чем, будь капитан жив и здоров, не признался бы даже под страшной пыткой, уходили теперь все его силы. Но и того, что успел сказать умирающий и что сумел расслышать монах, хватило, чтобы понять насколько это тяжелое и неблагодарное дело, не то, чтобы хранить чужой грех, а даже знать о нем. Не потому ли образ креста, тяжелого и неподъеменого как символ людских грехов, взвалили на безвинного Христа, чтобы потом на нем распять, утвердился повсеместно. И сейчас Витус мог представить каково это, принять на себя груз чужого греха, знание о преступлениях, о которых вынужден будет молчать, и чью тайну придется нести ему до тех пор, пока Господь, милосердием своим не освободит его от этого, подарив забвение. И когда капитан городской стражи отдал богу душу, молодой монах, приходя в себя, еще какое-то время сидел сгорбившись над покойным. Он осенил усопшего крестом, заставляя при отпущении ему грехов, молчать свое сердце, а после поднялся с колен, позваляя стражникам унести тело своего капитана.
К нему подошел его проводник, молодой стражник.
--
Сожалею, брат, но это не все. Теперь вы нужны в другом месте. В Ледяном тупике лежат еще двое убитых. Над ними тоже надлежит прочесть отходную, хоть это и бездомные бродяги, да все же крещеные.
Витус кивнул и последовал за ним. Ушли они недалеко от того места где был убит капитан городской стражи, и свернули под низкую арку темного промозглого двора, похожего на гулкий каменный колодец, окруженного высокими глухими стенами в которых не было ни одного оконца, только одно большое и широкое у самой земли. По-видимому, это был люк в подвал, куда опускались бочки и корзины с товаром. Оно было плотно закрыто, похожими на крепкие ворота, ставнями.
--
Сюда выходят зады домов торговцев рыбой, в этих же домах находятся их лавки и ледяные погреба в которых они хранят, привезенную рыбу. Погреба до краев заполнены льдом, потому то в этом тупике всегда так холодно, даже в самые жаркие летние деньки.
Посреди сумрачного двора, на влажной земле лежало два тела. Старжник отправившийся за монахом и его новым знакомым, подошел к одному из тел, одноногому калеке, и, взявшись за здоровую ногу, приподнял, видимо собраясь выволоч труп из холодного сырого тупичка на солнечный свет, когда обрубок ноги калеки внезапно выпрямился и нога, целая и невридимая, безвольно упала на землю стукнув по ней босой пяткой. Закатив глаза, стражник свалился рядом с покойником в обмороке, а провожатый Витуса, шарахнулся в сторону, помянув всех нечистых ада. Сам Витус, не ожидавший такого, прижался спиной к ледяной стене, истово перекрестившись. Потом оба, и стражник и Витус, пришли в себя и, когда рискнули подойти поближе, то поняли в чем тут дело: одноногий калека имел здоровые ноги, умело подгибая одну из них, и искусно скрывая под свободно болтающимися лохмотьями. Витус и его новый знакомец, подняли прочухавшегося от холода второго стражника и отправили его из мрачного двора в тепло солнечной улицы. Проку от него сейчас было мало, он мелко трясся и шарахался от собственной тени, бормоча, что здесь не обошлось без нечистого. Потому-то, он охотно убрался из Ледяного тупика, оставив монаха и своего сослуживца, разбираться со всей этой чертовщиной.
--
Как мне называть тебя? - спросил Витус своего провожатого, когда они остались одни.
--
Зовут меня Томасом Рисби, я сын Жана Башмачника, что с улицы Скорняжников. Там наша мастерская. Коли случится нужда в починке прохудившейся обувки, иди к нему, не прогадаешь. Так что можешь звать меня Томом Башмачником. А тебя как величают, брат?
--
Витус. По-видимому, Том, стезя родителя пришлась тебе не по душе?
--
Очевидно, как и тебе, брат Витус, - не остался в долгу Том Башмачник. - Судя, по-всему, и твоя стезя повела в сторону от родительского дела.
--
Причем в совершенно противоположную, - невесело усмехнулся Витус.
"Да уж, - подумал Витус, оглядев высокую сухощавую фигуру Тома, - в мастерской отца, где нужно день деньской сгорбившись сидеть над чужими вонючими башмаками, ему явно было тесно". Этот парень с простоватым, но честным лицом, был далеко не так прост. Витус догадывался, что Том был из тех людей, которые любили знать и постигать. Им мало довольствоваться лишь своим мирком, замыкая свою жизнь на сиюминутных потребностях. Это не для таких, как Том, что был из породы исследователей. Такие люди, как правило чего-то добивались. И он, либо станет почтенным отцом семейства и справедливым главой гильдии, либо сгинет на очередной войне. Еще Том был из породы тех основательных ребят, которые могут легко вспылить, зато охотно признают свою неправоту, если это действительно так. Его коричневые штаны, домотканная рубаха, поверх которой был надет колет с вытесненным на нем гербом Клербо, говорили о его принадлежности к городским стражам порядка. Усы и маленькая бородка, по-видимому, отпущены для большей солидности. В жаркое время лета, стражники носили войлочные черные шапки, которая сейчас была на нем Томе, прикрывая волосы, остриженные в кружок. В остальное время стражники носили стальной шлем и нагрудники, поверх которого набрасывали плащ.
Том поднял с земли нож, валявшийся недалеко от тела мнимого калеки и, хмыкнув, внимательно осмотрел его.
--
Воровской нож, - уверенно заявил он. - Самодельный и на нем кровь.
Витус подошел к нему, взглянуть на находку, грубо заточенную железяку, насаженную на, отполированную частым употреблением, деревянную рукоятку. Она, как и лезвие была перепачкана кровью. Рана на теле одноногого калеки оказалась чистой и аккуратной, в отличие от убитого капитана, чья рана была разворочена ножом, словно его в ней жестоко провернули. Монах и стражник переглянулись. Судя по увиденному здесь, "калека" так и не сумел воспользоваться ножом, которым убил капитана, его самого убили прежде, чем он пустил в ход свою заточенную железку. Витус подошел ко второму телу, после того как прочел "Pater noster" над калекой, смотревшего неподвижным взглядом в крохотный клочек неба, что виднелся, между сомкнувшимися над ним, серыми крышами домов. Этот человек долгое время представлявшийся слепым и одноногим, вызывая тем жалость у городских доверчивых кумушек, считавших, что Господь жестоко обездолил беднягу и сердобольно вздыхавших ему в след, теперь смотрел открытым, только уже мертвым, взглядом в небо, которое, быть может, никогда толком и не видел из-за того, что лицемерно представлялся тем, чем не был на самом деле.
Витус склонился над вторым телом, с интересом разглядывая хоть и красивое, но жестокое лицо со странно оскаленными зубами. Этот человек умирал ненавидя. Удар нанесенный ему в грудь был столь же точен и аккуратен, что и у "калеки". То есть нож вошел в тело и его сразу же выдернули обратно. Рука, что направляла его, била наверняка. Тот, кто положил этих двоих, не собирался ранить, а убивал сразу.
--
Жестокой видать была драка, верно? - Подошел к Витусу Том Башмачник. - Заметил, брат, как побиты их лица, а у этого красавчика, похоже, вообще сломана челюсть. А пришлый, по всему видать, не промах, раз расправился с ландскнехтами Паленого.
--
Считаешь, это он? - интерес Витуса к этому таинственному Наемнику возрос еще больше.
--
Он самый, больше некому, чтоб сатана обломал об него свои зубы.
--
Но если он наемник, то, похоже, тоже из ландскнехтов?
--
Выходит, что так и Паленый не с тем связался. Волей не волей, этот пришлый отомстил за нашего капитана. Но, как бы то ни было, все же придется наведаться в "Рог Люцифера" и потолковать с Паленым.
--
Зачем тебе это? - удивился монах.
--
Пусть не воображает себе, что город теперь в полной его власти, раз нет капитана.
--
Но ты сильно рискуешь, - предупредил его Витус, даже не сомеваясь в своем праве отговаривать этого малого от подобного поступка. - Не лучше ли предоставить все решать, вновь назначенному капитану.
Том Башмачник строго посмотрел на монаха.
--
Ты слышал о нем что-то, верно?
--
Ну, - Витус помолчал, припомная разговор оружейника и горшечника в "Вифлеемской звезде". - Слышал, что этот человек ни перед чем не остановится.
Почему он считает, что его слова остановят столь горячего молодца?
--
Вот именно, - с мрачной решимостью, кивнул Том. - Этот убийца решил устроить в Клербо резню, а со смертью капитана руки его развязаны. Представь, что он, чувствуя свою безнаказанность, может здесь учинить. Это будет кровавый хаос...
Все равно монах взирал на него с сомнением.
--
И ты пойдешь туда один? - недоверчиво спросил он, хотя только что собирался сделать то же самое, но в этих "Рогах Люцифера", оказывается, прочно обосновался кровожадный Паленый, а это все меняло... или нет?
Когда Том Башмачник кивнул, монах потер подбородок.
--
Это просто безумие, - тихо проговорил он, решаясь.
--
А то я не знаю! - буркнул Том Башмачник, направившись к арке выхода из Ледяного тупика. - Читай свои молитвы, брат, остальное тебя не касается. Сейчас подойдет кто-нибудь из наших и унесут тела сразу, как только ты прочитаешь над ними свои молитвы.
--
Подожди, - остановил его Витус и, покачав головой, сказал: - Я пойду с тобой.
Он с удивлением отметил, что для Тома его поступок не стал новостью. Неужели он настолько предсказуем? Том Стражник, стоя у стены, подождал пока монах прочитает над убитым "Отче наш", после чего они двинулись по кривым улочкам к таверне "Рог Люцифера". Том уверенно вел его, ни разу не остановившись, чтобы посмотреть туда ли они свернули, он хорошо знал город.
--
Ты родился в Клербо, - скорее утверждая, чем спрашивая, проговорил Витус.
--
Да, брат, и мне не нравится, что какой-то пройдоха, проходимец без роду- племени, намеревается установливать в нем свои порядки.
--
Ты решительный малый, Том Башмачник, но что ты сможешь сделать один, против этого головореза? Думаешь, он тебя сразу, вот так, и послушается? Эй, да ты никак задумал глупость? Хочешь убить его? Не для того ли ты прихватил меня с собой, чтобы я прочел упокойную молитву над твоей глупой башкой?
--
Послушай, брат, - придержал шаг стражник. - Я иду туда, чтобы сдержать самого сатану, и ты молись, чтобы у меня это вышло.
От этих слов по коже Витуса пробежали зябкие мурашки.
--
Один раз он уже устроил в городе резню, да такую, что мы, стражники, еще долго будем помнить ее. Известно нам и то, что наш капитан делал все, чего бы не захотел этот дъявол, исполнял его команды ровно комнатная собачонка, и много чего другого. Вот некоторые из нас и решили, что если капитан начнет потворствовать этому богомерзкому слуге ада в сегодняшней резне, мы будем всячески противодействовать ей, а не покрывать, делая вид, что ничего не замечаем, ровно каменные истуканы. Это же стыд и срам, когда воры и отщепенцы оказываются храбрее и честнее нас, городской стражи, а уж после решили вообще оставить эту службу. Тех, кто решил, что больше никто не заставит нас против воли служить Паленому, немного. Ежели кто хочет, пусть идет к нему в услужении, а как по мне, то я лучше вернусь к отцу и начну тачать башмаки.
--
Ага, - кивнул монашек, - а тем временем, Паленый преспокойно превратит Клербо в кровавый ад.
Том даже остановился, от подобного предположения, но потом побрел дальше уйдя в свои мысли. Через какое-то время они вышли на пустырь, заросший буйной полынью и крапивой, посреди которого высилась хибара.
--
Вот они "Рога Люцифера"! - сплюнул в сердцах Том Башмачник.
--
Что за богомерзкое местечко, - поморщился Витус, оглядываясь.
--
Гноище нашего города, - подтвердил Том. - Сорняк, который следует выдрать с корнем, оно словно гниющий в доме труп, который все никак не могут предать погребению.
--
Отчего же до сих пор городские власти не уберут ее?
--
Потому что, бургомистр не отдает такого приказа, а какпитан и городская стража все время обходят это место стороной.
--
Понятно, - проговорил Витус не без интереса разглядывая хибару с побелеными, облупившимися стенами из песчанника, под соломенной крышей. Над дубовой дверью висела вывеска на чьих потрескавшихся, потемневших досках было намалевано название заведения. Кроме этого, серую побелку стен таверны понизу украшали желтые подтеки, а грязная жижа перед распахнутыми дверями, по-видимому, никогда не просыхавшая, издавала стойкое зловоние.
Тому Башмачнику, уроженцу Клербо, никакой запах был нипочем и он, прошагав прямо по зловонной жиже, направился к открытой двери и скрылся в ней. Витус не считал себя неженкой, но все же прикрыл нос и рот рукавом рясы, спасаясь от вони. Аккуратно обойдя жижу, он вошел за Томом и остановился, увидя, как тот горячо пожимает руку какому-то парню с буйной рыжей шевелюрой и такой же рыжей бородой, одетого в тунику из небеленой шерсти и короткие штаны и в растоптанные, заляпанные грязью башмаки на босу ногу. Пока Витус удивленно смотрел на них, Рыжий с опаской уставился на него.
--
Том? - вопросительно кивнул он в сторону монаха.
Пока Том объяснял Рыжему что к чему, Витус настороженно оглядел большое помещение "Рога Люцифера" с разбросанной по земляному полу прелой соломой, открытым очегом посередине и тянущимися вдоль стен неструганными столами. С толстой потолочной балки спускалось на цепи тележное колесо, обод которого был утыкан оплывшими сальными свечами. На одной из лавок сидел, безвольно прислонившись к стене и странно свесив голову на бок, человек в бархотном костюме. Только приглядевшись внимательнее, можно было заметить багровый ножевой порез обхватывающий его горло. Рядом, сложив на груди руки, стоял мужчина, хмуро глядевший на убитого, словно решая, как быть с ним. Проследив за взглядом монаха, Рыжий тревожно окликнул его.
--
Господин!
Но тот не шевельнулся. Было ему, по прикидке Витуса, лет тридцать. Он был одет в темные одежды, а что-то в крупных привлекательных чертах, яснее ясного говорило, что он не принадлежал воровскому миру. Он был спокойным и в то же время собранным. В плотно сбитом теле чувствовалсь сила. Когда рыжий парень окликнул его еще раз, он поднял голову и посмотрел на Тома Стражника взглядом уверенного в себе человека. Ни замешательства, ни растерянности, правда мелькнуло удивление и невысказанный вопрос: что здесь делает городская стража? Плотно сжатые губы выдавали готовность действовать тот час. Темные внимательные глаза, гладкий лоб, нос, твердый подбородок, все было соразмерно и располагало к себе.
--
Поверь моему слову, - уверял тем временем Рыжий Тома Башмачника. - Мы не трогали его. Он уже сидел с перехваченным горлом, когда мы заявились сюда. Господом клянусь, так все и было! - в искренность Рыжего просто не возможно было не поверить.
--
Тогда кто, по-твоему, это сделал? - тон Тома Башмачника из приветливого стал суровым и не предвещал ничего хорошего.
Какая бы там дружба ни связывала его с Рыжим, он ясно давал понять, что сейчас исполняет свои прямые обязанности.
--
Ты хоть знешь, этого несчастного, которого угораздило принять смерть в подобном месте?
--
Так это... - Рыжий оглянулся на покойника, - это же, Паленый, дружище...
--
В самом деле? - смешался Том, подходя к Паленому поближе.
Витус воздел глаза к потолку: "Боже, помоги! Он шел к Паленому, не зная его в лицо!"
--
Может ты и правду говоришь, - пробормотал Том. - А может и юлишь, как всегда. Почем мне знать? А потому, не вздумай сбегать и скрываться, я тебя все равно привлеку к ответу.
--
Да за что же, на этот раз! - возмутился Рыжий. - Посмотри на кровь, что на полу и на его камзоле, сам увидишь что она потемнела по краям и подсохла. Говорю тебе, его убили до нас. Мы весь день с самого утра торчали на площади... будто не знаешь...
--
Откуда мне знать, так это было или нет! - не уступал Том Башмачник. - Я вижу то, что вижу. А вижу я прирезанного Паленого, тебя и этого вот господина, что стоит возле него.
--
То, что ты здесь увидел, еще ничего не доказывает, - вдруг проговорил тот спокойным и сильным голосом. - Нас многие видели на площади.
--
Святая правда! - неприминул поддержать его слова Рыжий. - Тебе многие о том скажут.
--
Это так, - кивнул, соглашаясь Том. - Я сам видел вас, еще до того, как убили нашего капитана. И хотя ты, Рыжий, мне никогда не лгал, но постоянно недоговаривал, все время скрывая от меня свои делишки, ответь мне на этот раз честно, как на духу, кто этот господин и почему, во имя Пречистой Девы, я должен верить его словам? Только не говори мне, что видишь его впервые. Почему ты веришь ему? Тебе известно, что он убил двоих в Ледяном тупике? Ты хоть знаешь его имя? Эй, как вас зовут, почтенный?
Рыжий Пит открыл было рот, чтобы ответить, как тот, к кому обращался Том, подняв брови, насмешливо поинтересовался:
--
Имеешь ли ты право спрашивать меня об этом? Разве ты не простой стражник, и разве я обязан отвечать тебе?
Том молча проглотил оскорбление, и хотя у него и впрямь не было подобного права, сдаваться он не собирался.
--
Я представитель власти! - отчеканил он, выпрямившись и кладя ладонь на рукоять меча.
--
Правда? - окидывая его оценивающим взглядом, господин в черном, движением плеча откинул плащ, давая увидеть руку сжимающую меч. Неторопливые скупые движения этого человека выдавали в нем воина. "Наемник! - понял Витус. - Кажется, Том влип".
Видя какой оборот принимает дело, Рыжий Пит отступил к Наемнику, а Витус, наоборот, шагнул к Тому Башмачнику, решив, что пора вмешаться и выручать стражника.
--
Именем герцога Клербо, назовите свое имя! - твердо потребовал Том.
--
Господа, мы похороним тех двоих из Ледяного тупика и если вы позволите, я бы прочитал и над этим убиенным молитву. Каким бы грешником он ни был, а напутственного слова божьего достоин, как и все мы.
Наконец-то, монаха заметили. Рыжий и Наемник воззрились на него, как будто увидели впервые.
--
Что-то не очень ты похож на представителя власти, - дерзко заявил Пит. - Дела в Клербо настолько плохи, братец Том, что в стражники уже берут чернецов? А как тебя звать, монах-стражник? Сам-то ты назовешь нам свое имя?
--
Лучше попридержи свой язык, Рыжий, а не паясничай как обезьяна шута... - гневно начал было Том Башмачник, но Витус миролюбиво произнес:
--
Зови меня брат Витус, Пит.
Рыжий вопросительно повернулся к Наемнику, который смотрел на монаха с явным одобрением. Он тоже не жаждал ни ссоры ни стычки, а потому кивнул Рыжему.
--
Витек значит, - рассеяно проговорил он тихо, больше самому себе, убирая руку с меча. - А ты не из пугливых... - начал он и осекся.
Монашек, отшатнувшись как-то странно смотрел на него. Потом поморщившись от подобной фамильярности, нерешительно почесал бровь и уточнил: