Аннотация: Средневековье. Город Клербо. Именно здесь встретились и переплелись судьбы наемника, монаха и менестреля. Только, что могло объединить столь разных людей?
Наемник
- Уверен в нем? - спросил Роже Синуэ, вельможа герцога Клербо у своего слуги, переминающегося словно школяр перед поркой.
- Как в самом себе, хозяин, - поспешно заверил его тот.
- Вот это меня и беспокоит, - буркнул Роже, презрительно поджимая губы и разглядывая массивные перстни на своих толстых пальцах. - Выкладывай.
- Так он... - начал, было, слуга, стоящий перед столом за которым в кресле под балдахином восседал Синуэ.
- Прежде всего, от кого ты узнал об этом человеке? - оборвал его Синуэ, чем привел слугу в еще большее смятение.
- Так от Слима, хозяина "Заботливого Тома". Тот, о ком я вам доложил, остановился у него, а Слим, как известно, много чего знает о своих постояльцах. А пошел я к нему, господин, потому, что всем в этом городе известно, что ежели желаешь дельце какое провернуть, то на это у Слима можно любого подвизать. У него всяких проходимцев останавливается о-го-го... А почему именно у Слима, про то меня не спрашивайте, господин, про то никто вам не ответит, да и Том Слим пожалуй тоже. Болтают, что в его трактир приходят знатные господа, чтобы самолично потолковать с этими ребятами. У Слима и комнаты имеются для таких вот разговоров и он...
- Довольно... - перебил его Роже, слушавший с брезгливой миной на лице. - Я уже понял, что этот твой Слим еще и посредник. Надеюсь, ты не наболтал ему лишнего?
- Что вы, господин? Пречистой Девой Антонийской клянусь...
- Я предпочитаю обходиться без посредников, - веско напомнил Синуэ, еще больше перепугав слугу, расслышавшего в его голосе нешуточную угрозу.
- Да я бы даже не посмел...что вы мне строго настрого приказывали... как бы мог я вас ослушаться, - пролепетал слуга. - Я только спросил у него, где мне найти нужного человека, и он сказал, что может поручиться кое за кого.
- Поручиться? - презрительно хмыкнул Синуэ.- Довольно не осторожно с его стороны. И что он говорит о том, за кого поручается? - Взгляд маленьких глаз Роже, утопающих в пухлых щеках, был подозрителен.
- Он уверил меня, что это именно то, что мне нужно. Я же сказал ему, как вы мне велели, что это должен быть человек искусный в своем деле и главное не здешний, никому в этом городе не намозоливший глаза. Вот Слим и заявил, что есть один такой пришлый, и что он явно на мели.
- Кроме этого, ему о нем что-нибудь еще известно? - требовательно спросил Синуэ.
- Сразу же... сразу же об этом спросил, ваша милость. Спросил, что этот человек может. Слим и рассказал, что, мол, видел, как пришлый отделал приставшего к нему бугая Жеко, что с пристани. А он, этот Жеко, на улице Мешочников слывет наипервейшим силачом. Он в Правом порту разгружает корабли, переносит тюки с углем и зерном, кулаками кирпич в крошку разбивает, а как напьется, начинает задирать тех, кто ему вдруг не приглянется, все норовит свои кулачища об их морду почесать. Так вот, Слим говорит, что даже и не видел, как пришлый отделал Жеко.
- Что значит, не видел? - вскинул в удивлении редкие бровки Роже. - Разве они не подрались?
- Прошу простить меня, ваша милость, - угодливо закланялся слуга, опять перепугавшись, что не угодил хозяину своей бестолковостью. - Но Слим рассказывает, что, мол, пришлый, как бы отмахнулся от Жеко, который пьяным полез на него. Глядь, а Жеко уже в лежку лежит и не ворохнется. Так Слим рассказывает, господин, а он говорит, что видел это собственными глазами.
Выслушав это необычный рассказ, вельможа сцепил короткие пальцы на круглом животе и, прикрыв глазки, задумался.
Все это время его слуга хранил подобострастное молчание, не смея ни вздохом, ни движением своим потревожить размышления своего господина.
- Поди, и приведи его сюда, - наконец произнес Синуэ. - А если окажется, что его уже кто-то нанял, скажешь, что твой хозяин не поскупиться на хорошее вознаграждение.
- Мне прямо сейчас идти за ним, ваша милость? - робко осведомился слуга, виновато моргая и отчаянно труся, что сейчас его выбранят за нерасторопность, и в то же время, ожидая, что последуют еще какие-нибудь распоряжения.
- Ступай, - сонно велел вельможа.
Когда слуга исчез за дверью, аккуратно прикрыв ее за собой, чтобы ненароком не потревожить хозяина нечаянным стуком, Роже Синуэ с беспокойством пошевелился в своем кресле.
Не поторопился ли он, решив принять у себя пришлого? Не рискует ли он? А вдруг его дурак слуга приведет отъявленного разбойника, промышляющего на большой дороге, этакого вульгарного грабителя для которого жизнь его нанимателя не стоит капли воска, стекающего по медному канделябру? Но и самолично идти в дыру к какому-то Слиму он не собирался, слишком много чести для трактирщика. Однако волновался он зря.
Часы на городской ратуше не пробили и полуночи, а колокола церкви св. Августина еще не звонили к ночной службе, как в дверь покоев Синуэ тихо стукнули, заставив вельможу отвлечься от насущных дел, а именно от нечаянной дремоты, навалившейся на него. Дверь отворилась, и слуга впустил человека в длинном дорожном плаще. Пока Синуэ сонно моргая с любопытством, и не без опаски рассматривал позднего гостя, тот пройдя на середину комнаты, остановился, давая, как следует рассмотреть себя при свете трех свечей горящих в канделябре.
Незнакомец явно знавал лучшие времена и, судя по тому, как держался, происходил не из простого сословия. Но он ничем не выдавал того, что ему приходиться туго. Синуэ подумалось, что вот его слуга одет добротнее и лучше чужака, но в отличие от него, одежды слуги Синуэ выглядели неряшливо, были чем-то заляпаны и засалены у ворота и на манжетах, тогда как на темных одеждах гостя не было и следа дорожной грязи. Кожаные поношенные сапоги без каблуков вычищены. Обтягивающие выцветшие штаны, темный потертый кафтан с костяными пуговицами с которых облез лак, выглядели опрятно и ладно сидели на его статной фигуре.
Роже, любивший драгоценности, невольно заметил, что незнакомец не носил украшений, даже на его кожаном ремне не было бляхи. На перевязи висел короткий меч в простых ножнах. За ремень были заткнуты замшевые перчатки и нож, да висел потрепанный кошель, выглядевший настолько жалко, что ни один воришка в городе до сих пор, так и не позарился на него. Дорожный плащ завязывался растрепанной тесьмой, а не застегивался фибулой, и на груди поверх кафтана не было ни цепи, ни даже ладанки со святыми мощами мучеников, которые любили носить в их городе даже нищие.
Лицо вошедшего было чисто выбрито. Темные волосы, которым он дал отрасти до плеч, тщательно расчесаны. Крупные чуть резковатые черты лица были правильны и выдавали в нем сдержанную силу. Смотрел прямо и оценивающе. Взгляд холоден, губы безжалостно сжаты.
Потевший под его взглядом Синуэ, нашел, этот взгляд, дерзким и неучтивым. Чужак не заискивал, он ждал. Роже не жаловал таких вот, уверенных в себе простолюдинов, даже ему, внушавших невольное уважение. Впервые Роже Синуэ пришла в голову мысль, а каким увидел его этот человек и ему подобная мысль очень не понравилось.
- Поди, принеси мне вина, - мрачно велел он слуге, отослав его раздраженным жестом.
- Как тебя зовут? - спросил он после, поудобнее устраивая на подушках кресла свое упитанное тело.
- Поскольку вы нанимаете меня, господин, то и зовите меня Наемником.
Голос, так странно представившегося незнакомца, звучал тихо, но имел такой глубокий тембр, что казалось, заполнял все углы комнаты.
- Ты был воином, Наемник?
- Солдатом.
- Но теперь удача отвернулась от тебя, не так ли?
Наемник промолчал, давая понять, что это и так очевидно и ответа не требует.
- Сколько ты хотел пробыть в нашем городе?
- Если бы ваш слуга не подошел ко мне со столь щедрым предложением, этой ночью меня бы здесь уже не было.
- Я готов, не скупясь заплатить тебе, если ты разделаешься с тем, на кого я тебе укажу.
- Я слушаю.
Несколько замешкавшийся Синуэ пытался угадать, о чем Наемник хотел услышать: о том, сколько ему заплатят, или о том кого и когда нужно убить. Роже не нравилось, что Наемник подчинял его себе, его урожденного Синуэ чьи предки служили еще Людовику Святому и Вильгельму Завоевателю. Осознание этого привело его в дурное расположение духа, тем более что он понимал: именно Наемник нужен ему. И вот вместо того, чтобы велеть ему убираться, Роже Снуэ кинул на стол увесистый кошель, достав его из ящичка стола, решив, что следует начать с того, что волнует каждого - с денег.
- Это задаток. Здесь ровно пятьдесят серебряных. Еще столько же ты получишь после того как выполнишь то, что я велю, - сухо проговорил вельможа, ожидая увидеть вспыхнувший в бесстрастных глазах Наемника огонек алчности.
Наемник кинул мимолетный оценивающий взгляд на кошель и снова выжидательно посмотрел на своего нанимателя.
Круглое лицо Синуэ имело выражения постоянного недовольства, может быть от того, что его пухлые маленькие губы были вечно собраны в горстку. В длинное сюрко темного бордо, отороченное по пройме и горловине беличьим мехом которое должно свободно сидеть на любой фигуре, он видимо не без труда втиснул свое дородное тело. Вокруг головы был намотан тюрбан - шаперон, состоящий из двух длинных кусков зеленой и черной ткани. Черный конец украшенный зубцами лежал на рыхлом плече Роже. Из-под тюрбана выбивались бесцветные, остриженные до ушей, волосы.
На массивном резном столе из темного дерева в тяжелом медном канделябре догорали оплывшие свечи, дававшие достаточно света, чтобы разглядеть самого Роже Синуэ и угадать богатое убранство комнаты обшитой деревянными панелями.
В нише занавешенной толстым гобеленом, по-видимому, была устроена постель. Напротив ниши, у противоположной стены стоял покрытый резьбой и медными пластинами громоздкий сундук, на котором как башенка высился изящный ларец с островерхой готической крышкой.
Неслышно вошел слуга, неся серебряный кубок с вином. Поставив его на стол и задержав взгляд на тугом кошеле, лежащем возле свитка со сломанной печатью, он вышел и только после этого Синуэ проговорил:
- Необходимо убить придворного герцогини Клербо.
- Плюс еще сто серебряных, - заявил Наемник с такой невозмутимостью, что Роже едва сдержал свой гнев.
Его задело, что какой-то проходимец смеет заявлять ему свои условия. И он пообещал себе, что после того как дело будет сделано, отдаст Наемника палачам и когда тот окровавленный изуродованный пытками будет просить его, Синуэ, о милосердии, он может быть почувствует себя отмщенным за то, что тот уязвил его самолюбие. А пока Роже решил поставить на этом разговоре точку, такую же значительную как он сам, указав Наемнику его место.
- Я дам тебе еще пятьдесят серебряных к тем ста, которые ты получишь, как завершишь дело. А пока, я хочу, чтобы ты сидел тихо и не смел высовываться до тех пор, пока я не призову тебя.
Роже поднял руку и стукнув перстнями величественным жестом махнул на дверь, давая понять, что на этом визит Наемника закончен. Но Наемник как будто и не заметил его движения, забирая со стола кошель с деньгами. После чего учтиво поклонившись, вышел. Это, пусть маленькое, но очень болезненное унижение, явилось еще одним поводом, чтобы поквитаться с ним.
Пока Роже Синуэ утешался грезами о том, какую судьбу в его власти приуготовить Наемнику, тот выйдя из дверей особняка, в несколько шагов пересек улочку и встал в низкой арке дома напротив, спустившись для верности на три каменных ступеней вниз, и принялся ждать.
Прошло не менее четверти часа, как он занял свой пост. За это время по притихшей ночной улочке прошел, чеканя шаг и бряцая доспехами ночной дозор. Потом снова все стихло. В сонной тишине слышались поскрипывания жестяных флюгеров и вывесок, которыми играл разошедшейся ветер.
Дверь дома Синуэ тихо открылась, и оттуда крадучись выскользнул давешний слуга. Прикрывая фонарь полой плаща, он, держась стены, быстро дошел до конца улочки и, остановившись там, выглянул из-за угла, подняв его над головой. Наемник, накинув на голову капюшон, следовал за ним поодаль, прячась в тени домов и видел, как к нему воровато оглядываясь, вышел какой-то оборванец, которому слуга что-то торопливо и взволнованно зашептал. Оборванец кивнул, кинул слуге Синуэ монету и скрылся за углом, а довольный слуга, сжав монету в кулаке, метнулся в противоположную сторону к ближайшему кабаку.
Наемник взглядом проводил качающийся в руке слуги фонарь и пошел в другую сторону, положив ладонь на рукоять меча. Он предчувствовал, что события этого дня еще не закончились и был готов ко всему. Как ни странно, но он без приключений добрался до трактира "Заботливый Том" и сел за одним из четырех широких столов. После ночного прохладного ветра несшего запах тины с реки, воздух в трактире оказался душным, спертым с запахом пота, перебродившего пива и пригоревшего сала.
К Наемнику подошел Слим, решившийся покинуть свое место у бочки с вином, из которой он наполнял кувшины, и начал старательно протирать залитый похлебкой стол, усердно развозя жир по всей столешнице.
- Слушок до меня дошел, что желает тебя видеть сам Богохульник, - проговорил, наконец, Слим.
На что Наемник, подняв глаза, коротко бросил:
- Пива принеси.
На тощей физиономии Слима отразилась вся гамма чувств: от удивления, растерянности до испуга. По этому и по тому, как быстро и с опаской заозирался трактирщик, шаря по залу затравленным взором, Наемник понял, что Богохульник тот, с кем здесь, в Клербо, следует считаться.
- К пиву ничего не желаете заказать, добрый господин? - быстро затараторил Слим, оставив, наконец, столешницу в покое. - Сегодня суп из свиных кишок. Моя толстозадая расстаралась, видать положила глаз на одного из тех бесшабашных постояльцев, что постоем здесь с самого Петрова дня.
Наемник усмехнулся. Он уже знал, что тощий похожий на вороватого хорька Слим не в силах совладать со своей любвеобильной половиной. Никто в городе, хорошо знавший Тома трактирщика, не мог с уверенностью сказать, почему Слим терпел все это. Из-за того ли, что неуемная чувственность его Беаты приносила дополнительный прибыток не только в младенцах рождающихся каждый год; или из-за того, что она все же отменно готовила. Во всяком случае, Слим безропотно принимал появление на свет еще одного лишнего рта и, кажется, трепетно любил весь свой выводок, отчего крутился, как мог, чтобы прокормить их.
Потому отдавая должное кулинарному искусству Беаты, Наемник не стал с ходу отвергать предложенную Слимом похлебку из-за ее неблагозвучного названия. Лишь поинтересовался:
- И что такого покидала туда твоя Беата помимо свиных кишок и колдовского зелья, чтобы привораживать мужчин?
- Да ничего такого, господин, только обжарила на сале кишки, сварила их в воде, добавив туда обжаренные в масле сухари, влила яичные желтки и сок кислых ягод.
- Дай мне просто мясо, если оно у тебя есть.
- Как нет, - с готовностью ответил Слим. - Беата только сегодня нашпиговала салом кусок говядины и отварила его в вине для мягкости.
- Неси, - сделал окончательный выбор Наемник.
Слим обернулся быстро. В трактире никого не было, кроме двух пьянчужек не в силах самостоятельно подняться из-за стола. Когда он поставил перед Наемником деревянную кружку пива с высокой крепкой пеной и миску с порезанным холодным мясом, то увидел блеснувшую рядом с ней серебряную монету.
- Кто такой Богохульник?
Трактирщик ждал этого вопроса, а, потому, не дожидаясь приглашения, уселся на скамью напротив Наемника.
- Ты пришлый, где тебе знать, что он всем заправляет в Клербо. Он не имеет соперников, никто не берется идти против него. Тех, кто вздумал с ним тягаться, он попросту извел. Он весь город оплел своей паутиной. Он все знает о каждом из нас, - трагически шептал Слим.
- Стало быть, Богохульник подмял этот город под себя?
- Так и есть. Все работают на него и платят ему дань. Все трактиры, гостиницы, кабаки, пивнушки. Воры, нищие, попрошайки, дома разврата, все платят ему столько сколько он затребует. Только Паленому удалось малость подвинуть Богохульника, но и он со своими головорезами не рискует идти поперек него, он вообще не рискует связываться с ним. Все мы под ним, как под Господом Богом.
- Ладно. Скажи, а почему этого парня зовут Богохульником?
- Его мало кто видел, - зашептал Слим через стол, наклонившись к Наемнику. - А кто видел его, молчит, как удавленник на виселице. Ну, а уж кого он пригласит к себе, то о том, чтобы отказаться идти к нему не может быть и речи, иначе лежать невежде с располосованной глоткой в выгребной яме. Это так же точно, как то, что Пречистая понесла от Духа Святого.
Наемник слушал равнодушно. Его, кажется, больше занимала игра с серебряной монетой, которую он, то раскручивал на столе, так что, крутясь на месте, она теряла свои очертания, то вдруг прихлопывал ладонью. Слима, не сводящего с нее алчного взора, эта игра словно завораживала, побуждая рассказывать дальше.
- А были такие, кто все же отказывался от приглашения? - спросил Наемник, задумчиво смотря на крутящуюся монету.
- Как же! Был такой. О той истории до сих пор помнят. Тоже, пришлый, как и ты. Отказался. Да не просто отказался, а этак свысока высказал все, что думал о Богохульнике, а его мнения, кстати, ни кто не спрашивал. Так на следующее утро у Северных ворот нашли обрубок его тела, а у Южных руки и ноги, а уж после, три дня спустя, из навозной кучи выгребли его голову. Четвертовал его Богохульник за оскорбления, которыми тот его осыпал. Вот так.
- Ладно, - сказал Наемник, точным щелчком посылая Слиму монету через стол. - Я-то, зачем ему понадобился?
- Вы, добрый господин, получили заказ, - ловко поймав монету, которая тут же исчезла в его грязном кулаке, поклонился Слим. - И вам хорошо заплатили за него.
- Я должен делиться? - понял Наемник.
- Вы должны, ради вашего же блага, отдать ему столько, сколько он спросит, чтобы не то что выполнить работу без помех, а просто затем, чтобы остаться живым.
- Сколько ты ему платишь?
- Тридцать процентов от прибыли. А она у меня есть эта прибыль? Но Богохульника это не волнует.
- А богатые заведения?
- Тоже платят.
- Городская стража?
- Все под ним. Так что если ты ему без звука отдашь кошелек, еще и приплатив за свое прибывание в городе, то выйдешь от него живым и здоровым, сделаешь без помех свою работу и благополучно покинешь город с кое какими деньгами за пазухой. А заупрямишься считай это твоя последняя кружка пива, не будь я заботливым Томом, - трактирщик показал глазами на кружку в руках Наемника.
Какое-то время Наемник обдумывал услышанное, потом спросил:
- Ты мне так и не ответил, почему его зовут Богохульником?
Но Слим, пройдоха этакий, словно не слыша вопроса, что-то с пристальным интересом разглядывал над головой Наемника. Должно быть закопченный жестяной фонарь, какие здесь висели над каждым столом. Слим не признавал свечей и факелов, боясь пожара.
Тогда на стол легла еще одна монетка, которую трактирщик поспешно прикрыл ладонью. После того как Слим спрятал ее, он поставил локти на стол, от чего они разъехались по жирной столешнице, пригнул голову и зашептал:
- Слушай внимательно, потому что когда ты, даст бог, вернешься от Богохульника живым, ты поймешь, что мои слова оказались дороже той монеты что ты мне сейчас дал. Я Богохульника в глаза не видел, и звать к себе, он меня не звал. Не было мне, хвала Всевышнему, оказано такой чести, но только поговаривают, если начнет он божиться да елей лить, то непременно убить задумал. А ежели застращает, с угрозами налетит, запугает, то штаны может и перепачкаешь, но живым от него выйдешь и будешь с этих пор покорен ему и послушен как пес, что бежит к хозяину по первому зову.
- Замечательно, - хмыкнул Наемник, как будто речь шла не об его жизни, а о досадной оплошности, на которую ему деликатно намекнули.
Слим заметно расстроился, видя, что его рассказ нисколько не впечатлил щедрого постояльца. Он-то надеялся, как следует, припугнув его, разжиться еще одной серебряной монетой, но Наемнику стало уже не интересно.
- И как мне найти этого вашего Богохульника? - только и спросил он.
- Никак. Он сам пришлет за тобой, господин, - встал из-за стола Слим, поняв, что разговор окончен.
Наемник не выпил еще и половины своего пива, когда за стол перед ним плюхнулся какой-то маленький оборванец, наглый и шустрый как воробей.
- Ты что ли тот, кого нанял жирный Синуэ? - звонким голосом поинтересовался мальчишка.
Наемник, едва взглянув на него, принялся за свой ужин. В конце концов, поняв, что с ним не собираются разговаривать, мальчишка, сбавив обороты, жалостливо заканючил:
- Дяденька, дай медяк.
А получив его, уже нормальным, без придури голосом, попросил:
- Пойдемте со мной, господин.
Наемник кивнул и мальчишка, приняв это за безотлагательное согласие, сунув медяк за щеку, сорвался с места и выскочил из трактира, уверенный в том, что дядька следует за ним. Собственно до этой ночи никто не рисковал заставлять ждать Богохульника. Однако, Наемник поднялся из-за стола лишь после того, как закончил ужинать. Бросив три медных монеты на стол, он вышел из таверны "Заботливый Том".
Малец терпеливо ждал его на углу. На этот раз он дождался, когда странный дядька подойдет к нему и кивком не велит ему идти вперед и только тогда припустился бежать, время от времени останавливаясь, чтобы проверить следует ли незнакомец за ним. Запахнувшись в плащ, Наемник, не отставая, шел за своим провожатым.
В монастырях наступал час ночного бдения, а это значило, что до рассвета оставалось не так уж и далеко. Наемник нисколько не сомневался, что маленький паршивец нарочно плутает, водя его кругами, но не сказал, ни слова. В эти часы улицы были темны и небезопасны, но мальчик шагал уверенно, без опаски. Он подобно бездомной кошке знал в Клербо каждую подворотню, каждый тупик, легко разбираясь в многочисленных, едва приметных переходах с одной улочки на другую. Их ни разу не остановили, хотя Наемнику не раз приходилось хвататься за меч. Но видимо, имя Богохульника служило твердым залогом того, что их никто не посмеет тронуть и они не будут остановлены ночной стражей.
Они изрядно проплутали по узким ущельям скользких от помоев улочек, когда от одной из подворотен раздался призывный свист. Мальчишка остановился, махнув в ту сторону.
- Вам туда, - и маленький проныра тотчас скрылся в темноте.
- Эй, - окликнули Наемника.
Пойдя на голос, он вышел, судя по одной единственной двери в глухой стене, к задам каменного двухэтажного дома. Возле нее маячила темная фигура, знаками показывая, чтобы Наемник не беспокоился и следовал за нею, но когда Наемник подошел ближе, вдруг низким хриплым голосом, обдавая смрадным дыханием гнилого рта и лука, потребовала отдать меч и нож. Наемник не шевельнулся, тогда его бесцеремонно разоружили. Только после этого, новый провожатый, - здоровяк, выше Наемника на голову, ловко управляющийся с оружием не принадлежащем ему, - открыл перед ним дверь. Наемник поднялся по узкой лестнице, стиснутой с двух сторон массивными побеленными стенами к двери в которую она упиралась. Здоровяк, светя фонарем на неровные каменные ступени, шел позади. Распахнув скрипнувшую дверь, они вошли в длинную комнату, со стенами выложенными из крупных речных валунов. Как и на лестнице, потолок здесь уходил ввысь, теряясь в темноте, которую не мог разогнать свет единственной свечи, горевшей в подсвечнике. Комнату делил на две половины преграждавший ее узкий стол. В ней не было окон, зато имелась еще одна дверь, очевидно ведущая во внутренние покои дома. В этой комнате, бывшей в свое время чуланом, или черным ходом для слуг, по прикидкам Наемника, было двадцать шагов в длину и десять в ширину. Кроме стола и придвинутого к стене сундука в ней ничего больше не было, если не считать распятия висевшего над сундуком, да проржавевшего крюка качавшегося на веревке, перекинутой через балку где-то под потолком. Другой конец веревки был прочно привязан к вбитому в стену чугунному кольцу. Еще Наемник заметил в углу у двери, сваленные в беспорядке мешки, с лежащим на них топориком.
За столом сидел старик из тех, кому как никогда подходило слово "мерзкий". Его запавший рот, сальные длинные волосы с нездоровой желтоватой сединой, бледная кожа, словно не видевшая солнца, выцветшие глаза, и елейная дрожащая улыбочка, производили неприятное и гнетущее впечатление.
По своей привычке, Наемник шагнул на середину комнаты и выжидательно посмотрел на старика, не проронив ни слова приветствия. Вошедший вслед за ним здоровяк, поставил фонарь на пол, прикрыл за собой дверь, и встал возле нее.
- Так ты и есть тот, кого в благословенном Клербо зовут Наемником? - спросил старик, разглядывая гостя.
Едва заметный поклон Наемника подтвердил, что так оно и есть.
- Я слышал, ты получил работу, за которую тебе щедро заплатили вперед. Я человек очень скромный, ибо сказано в писании: "будьте помыслами чисты, как дети", - растянул в улыбке узкие синюшные губы старик. Так, наверное, ядовитая гадина желает казаться безобидной букашкой, чтобы расположить к себе свою жертву. - Ты должен уважить меня, как честный человек. Ведь я хозяин в чьем доме ты намерен какое-то время гостить и кормиться. И ты ведь хочешь после того, как сделаешь свою работу уйти из Клербо без всяких сложностей? Я тебя уверяю, Наемник, что каждый твой шаг будет известен мне и без моего ведома тебе не уйти, не попрощавшись. - И он уставился на гостя тем своим немигающим взглядом, который если не пугал собеседника до полусмерти, то приводил в замешательство. - И зачем тогда тебе твои деньги? - Ласково продолжал Богохульник, поглаживая бледными узловатыми пальцами траченный молью черный бархат упленда. - Ибо сказано: "как вышел он нагим из утробы матери своей, таким и отходит, каким пришел, и ничего не возьмет от труда своего, что мог бы понесть в руке своей".
Когда в полутемной комнате отзвучали эти слова, Наемник спросил:
- Сколько хочешь, чтобы я дал тебе для того, чтобы спокойно сделать свою работу и уйти?
- Смотря сколько тебе заплатили, друг мой, - вкрадчиво проговорил старик.
Его пальцы, перебравшись к вылезшему заячьему меху ворота, задрожали.
- Ты ведь не откажешь старику и дашь мне разделить с тобой твою удачу?
Наемник молчал. Неподвижный взгляд Богохульника не беспокоил его, в свою очередь он не отводил глаз с лица старика, смотря ему прямо в переносицу, от чего казалось, что он внимательно слушает, думая о чем-то своем. На его плечо вдруг легла тяжелая ладонь, а ведь Наемник даже не услышал как здоровяк, стоявший у двери, приблизился к нему. Одним движением он сдернул с ремня Наемника кошель с серебром и бросил его на стол Богохульника. С глухим звяканьем, тот шлепнулся перед стариком.
- И это всего лишь задаток? - не поверил он, глядя на кошель.
Его глаза загорелись таким живым огнем, что он казалось, даже помолодел. Наемник почувствовал, как здоровяк отступил от него, вернувшись на свое место у двери.
- Почему-то я уверен, друг мой, что ты человек не жадный, - дрожащим голосом произнес Богохульник, потирая в нетерпении ладони.
Не торопясь, почти благоговейно, он развязал кошель, взял оттуда несколько серебряных монет, положил их на стол и подвинул к Наемнику.
- Думаю, так будет справедливо. Ведь ты, друг мой, получишь еще столько же, не так ли? Аллилуйя! И не стоит благодарить меня за щедрость, - кивнул Богохульник в сторону монет, вновь затягивая кошель. - Ты, я вижу, умный человек и понимаешь, что мне, как и всем созданиям Господним, необходимо как-то кормиться. Ну вот и хорошо, - опять растянул он губы в подобии улыбки, когда Наемник, пожав плечами, подошел к столу за той долей которую ему выделили из его же денег.
Конечно, тертому жизнью Богохульнику показалось странным, что чужеземец не торгуясь, как-то уж очень просто отказывается от своих денег. Было в этом, что-то неправильное и даже опасное, потому что человек ради лишнего серебряного был готов жизнь свою положить. Но для подобного поведения у Богохульника нашлось объяснение. Он считал вправе льстить себе тем, что в подобной покладистости виновата его слава жестокого, безжалостного человека, которую он всячески поддерживал делами. Это ли не достойный итог его жизненного поприща?
Наемник подошел к столу, но вместо того, чтобы взять монеты, неожиданно резко протянул руку к лицу старика, сразу отдернув ее назад. Богохульник вздрогнул, обмяк и, не издав ни звука, тряпичной куклой повалился в кресло. В левом глазу его зияла дыра.
Все произошло настолько быстро, что здоровяк, стороживший у двери, не сразу сообразил что к чему. Из-за спины Наемника он не мог видеть, что происходит между ним и Богохульником, и все же, когда его хозяин безмолвно шлепнулся в кресло, почувствовав что-то неладное, с ревом бросился на спину Наемника, но сразу же отвалился от него как набухшая пиявка от человеческой плоти, когда противник, развернувшись, встретил его ударом под подбородок.
Когда все было кончено, клинок в широком кожаном браслете, плотно обхватывающий крепкое запястье Наемника, с тихим шорохом втянулся в ножны, оставив под подбородком здоровяка смертельную рану. Оттолкнув его безжизненное тело, Наемник повернулся к столу и, развязав кошель, сложил туда серебряные монеты, выделенные ему скупой рукой Богохульника. Туго затянув кошель и повесив его обратно на пояс, Наемник склонился над здоровяком и обыскал его. Но своего оружия при нем не нашел. Скверно!
Возвращаться обратно по узкой лестнице, через единственную дверь, выводящую в глухой проулок, он не хотел. Там он будет словно крыса, загнанная в угол, из которого не вырваться. И Наемник покинул тайную комнату с двумя бездыханными телами, выйдя в дверь, что располагалась за спиной Богохульника и вела, по предположению Наемника, во внутренние покои дома.
Так оно и оказалось. Через нее Наемник попал в гостиную с камином и обеденным столом, застеленным длинной скатертью. В этот ночной час гостиная была пуста и темна, и Наемник беспрепятственно достиг парадной лестницы, сбежав по ней вниз. Бесшумно сдвинув засов, он тенью выскользнул на крыльцо, плотно прикрыв за собой дверь, спустился по ступеням, и обернулся. Все окна двухэтажного особняка под черепичной крышей были закрыты глухими ставнями.
Из-за угла вывернул человек и решительно направился к Наемнику, в руках он держал его оружие: нож и меч. Наемник двинулся навстречу, не обращая внимания на двоих, появившихся из соседнего переулка. Не слишком ли хорошо охранялся для простого торговца, дом Богохульника? Но раздумывать об этом было некогда, сейчас Наемнику было важно заполучить обратно свой нож и меч.
- Приятель, - беспечно развел он руки в стороны, идя к тому, у кого было его оружие.
Всем своим видом он показывал, что безобиден, беззащитен и совершенно не понимает, что происходит, тем самым снимая всякую настороженность и опаску у своего противника. И тот позволил Наемнику приблизиться к себе чуть ли не вплотную.
- Хозяин просил его не беспокоить... - сказал первое, что пришло на ум Наемник и с силой ударил своего несостоявшегося собеседника кулаком в челюсть.
Как подкошенный тот рухнул на мостовую. Само собой, Наемник, не мешкая забрал у него то, что принадлежало ему.
Когда в его руках оказались нож и меч, он стремительно повернулся навстречу тем, что появились из подворотни. Разойдясь, они начали обходить Наемника, не подпуская к стенам домов, прижавшись к которым он смог бы защитить свою спину, надолго сдерживая их атаку.
Численное превосходство вселяло уверенность в этих двоих, - Наемник ждал, - и когда они приблизились еще на несколько шагов, перехватив нож, метнул его в одного, и, развернувшись, с ходу напал на другого. От его стремительной атаки, оставшийся в живых, заметно растерялся, потрясенный мгновенной гибелью своего товарища, свалившегося с ножом в горле, а потому пропустил момент нападения. Так что когда он замахнулся мечом, клинок Наемника глубоко вошел в его бок.
Наемник уходил, оставляя на темной улочке, перед особняком Богохульника, труп, тяжелораненого, которому вряд ли повезет выкарабкаться и оглушенного ударом парня, даже не успевшего толком разглядеть Наемника.
Хотя мальчишка посыльный, это дитя улиц, и водил его по лабиринтам запутанных, произвольно возникших улочек, Наемник все же умудрился отыскать таверну Слима.
Еще в первый день своего пребывания здесь, он понял, что все улицы в Клербо выводят на главную ратушную площадь, что раскинулась возле замка герцога, к которому жались дома зажиточных горожан. Оттуда он без труда отыскал ту улочку, что привела его к "Заботливому Тому".
От словоохотливого Слима Наемник знал, что город Клербо родился под опекой замка герцогов Клербо, взращенный и выпестованный многими поколениями этого знатного рода. Герцоги Клербо всячески поощряли торговлю возле стен своего родового гнезда, и не мешали появлению возле них торговых поселений, сперва временных, потом постоянных. Река только способствовала бойкой торговле, а когда герцог снизил пошлину на право раскладывать товар возле замковых стен, это побудило торговцев осесть здесь поселением, которое разрослось в город, принявший название замка и рода герцогов. Клербо рос под защитой крепкой руки и меча герцогов, что способствовало его процветанию. Он так ни разу не был разорен, хотя осады выдерживал не раз. Конечно, некоторые представители герцогского рода были неуемны в своей алчности, но едва ли она была разрушительнее военного набега жестоких мародеров, к тому, же с герцогом всегда можно было договориться.
В конце концов, Клербо разросся настолько, что его стены заботливо охватили замок герцога, заключив в свои границы. Город сохранил хаос произвольно возникших улочек, которые стихийно появлялись до тех пор, пока магистрат не принял правило строительства и размещение домов в городских стенах. Герцог утвердил его и Клербо начал расти ввысь. Он креп и организовывался настолько, что уже подумывал о самостоятельности от герцогского рода, о которой тот, естественно, и слышать не желали. Сила пока была на стороне герцога, который продолжал ставить своих людей в городской совет, отчитывающийся перед ним по каждому поводу.
Со временем появился еще один претендент на столь лакомый кусок как Клербо. Процветающий, богатеющий город заметило духовенство, а это не мародеры и обнищавшие сеньоры, которых можно отогнать мечом, а потому герцогский замок ревниво следил за поползновениями святых отцов, решительно и даже агрессивно ограничивая их попытки навязать городу еще и духовную власть, больше чем того требовалось. Но римский папа все же запустил мизинчик в чужие закрома. Так в Клербо появилась кардинальская резиденция, ведшая переговоры и неустанный диалог от имени Его святейшества, а на самом деле, попросту приучавшая несговорчивого герцога к своему присутствию в его владениях.
Когда Наемник появился в "Заботливом Томе", Слим еще не спал, протирая и развешивая кружки на столбе возле стойки. На кухне гремела противнями Беата. Проходя мимо трактирщика, Наемник бросил на стойку две серебряные монеты, из-за чего глаза Слима округлиться еще больше.