Аннотация: Во второй главе показаны опасности, которые подстерегают двух девочек после смерти матери.
КСЮША, КСЕНИЯ, ОКСАНА
Глава 2
Несмотря на поздний час, бывшая Французская концессия, давно заселённая российскими подданными, продолжала веселиться и шуметь. Пьяные мужские и женские голоса, джазовая музыка и резкие сигналы автомобилей разносились вдоль всей 'маленькой России' или 'русской' улице Шанхая, - здесь находилась большая часть всех увеселительных заведений города - превращаясь ближе к церкви в неразборчивый гул. И только та часть города, где нашли пристанище недавно перебравшиеся из Харбина русские, была погружена в сон.
Бронислава Абрамовна сидела перед маленьким столиком с лоскутным шитьём в руках. Казалось, она целиком погружёна в работу и свои мысли, но, когда снаружи послышался шум работающего мотора, и совсем рядом затормозило авто, женщина довольно резво для своих лет вскочила с места и прильнула к оконному стеклу. Пытаясь разглядеть того, кто только что вышел из машины, Бронислава Абрамовна сняла очки и прищурила свои большие карие глаза. Неожиданно кто-то тихонько постучал по стеклу костяшками пальцев, заставив её отпрянуть назад и схватиться за сердце.
- Это я, тётя Броня, - прошелестел голос Наташи из темноты.
- Ох, детка! Иду, уже иду, - громким шёпотом ответила Бронислава Абрамовна и поспешила к входной двери.
Пропустив Наташу вперёд, осторожно закрыла дверь и медленно повернула ключ в скважине, опасаясь разбудить горластую Антонину. Последний человек в мире, кого она хотела сейчас увидеть, была именно Тоня. Поэтому женщина замерла, когда под ногами скрипнула старая половица, и простояла на месте какое-то время, боясь пошевелиться. Наташа выглянула из своей комнаты и устало улыбнулась, жестом приглашая Брониславу Абрамовну внутрь.
- Деточка, где же вы так долго ходили? Ведь так нельзя. Это же опасно для девушки гулять в такое время, - зашептала женщина, плотно прикрыв за собой дверь в общий коридор.
- Меня подвезли на авто. У нас есть свой водитель в конторе, - в голосе Наташи чувствовалась фальшь, но Бронислава Абрамовна сделала вид, что не заметила этого.
- И всё же, старайтесь, деточка, не задерживаться на работе допоздна. Ксюше нельзя оставаться одной подолгу, вы же знаете. Ей не хватает внимания и вашей заботы, - назидательно шептала Бронислава Абрамовна, косясь на ширму, за которой спала Ксюша.
- Она всё равно со мной не хочет разговаривать. Только обвиняет меня во всём - и в маминой смерти, и в том, что папа пьяный всё время, и в нашем неустроенном быте. Не думаю, что она скучает по мне или ценит мои усилия.
- Натали, постарайтесь поддержать Ксюшу, - соседка словно не слышала жалобы Наташи. - У неё ещё неокрепшая нервная система. В сущности, она - большой ребёнок.
- У меня тоже, - Наташа тяжело, по-бабьи, опустилась на аккуратно заправленную кровать. - Я тоже ребёнок и мне тоже нужны мама и папа, только где же их взять?
- Простите меня, милая. Я не хотела вас обидеть, - Бронислава Абрамовна в отчаянии подняла руки и тут же уронила их, с сожалением покачав головой. - Глупости я говорю. Не слушайте выжившую из ума старуху. Вы так устали, а я жужжу. Пожалуй, пойду к себе. Ах, да, Ксюша приготовила вам ужин - картошка варёная и яичница. Вы уж утром поблагодарите её за старания.
- И вы меня простите. Я, кажется, и вправду устала и наговорила вам тут несуразицы разной. Спасибо, что дождались меня. И за Ксюшу спасибо. Спокойной ночи.
Бронислава Абрамовна кивнула, приоткрыла дверь, чтобы проверить, нет ли кого в коридоре, и только потом ответила:
- Отдыхайте, Натали. Спокойной ночи.
Наташа, не вставая с места, сдёрнула с железной спинки кровати полотенце, оставаясь на месте и не в силах заставить себя идти в ванную комнату. Вздохнула, стянула с рук кружевные красные перчатки и, держа их в одной руке, другой сняла шляпку и положила её на подушку вместе с перчатками, затем нагнулась и расстегнула крохотные пуговки на туфлях с высоким каблуком. Высвободила ноющие ступни из узких бело-красных туфель и встала. Первым делом сняла кожаный красный пояс и бросила его на кровать, медленно расстегнула белые пуговицы на голубом шёлковом платье и скинула его себе под ноги. На половик вместе с голубым атласным поясом упали и нейлоновые чулки, украшенные модным швом сзади. Оставшись в простом белом бюстгальтере и трусиках, Наташа накинула на себя старенькое мамино кимоно и подошла к висящему на стене небольшому зеркалу. Старательно наложенный на лицо макияж за вечер успел расплыться, сделав её похожей на печального Пьеро. Толстый слой белой пудры тут и там рассекали подтёки от пота, а кораллового цвета помада почти стёрлась с губ, сбившись неряшливыми комочками в опущенных уголках красивого рта. Даже чёрная подводка для глаз не выдержала жары танцпола и потеряла первоначальный контур, размазавшись вокруг глаз кругами и сделав её похожей на Веру Холодную. Наташа вздохнула ещё раз, отвернулась от зеркала и сгребла в охапку одежду с пола. По привычке поднесла её к лицу и понюхала, непроизвольно сморщившись от резкой смеси запаха табака, пота и остатков духов. Брезгливо бросила грязное бельё в стоявший в углу таз и босиком вышла в коридор, оставив дверь в комнату, где горел свет, открытой.
Ксюша не стала будить Наташу, которая, укутавшись в одеяло с головой, спала как мёртвая. Можно даже громко включить радио, - всё равно старшая сестра не пошевельнётся. Но этим утром радио Ксюша включать не стала, чтобы не отвлекаться от книги, которую обещала вернуть в литературный кружок сегодня вечером. Можно было бы дочитать её и в школе, только Ксюше не хотелось показывать одноклассникам потрёпанный томик со стихами Марины Цветаевой - засмеют. Разве они понимают поэзию? Тем более стихи о любви и жизни. Будут скалиться и хихикать, как идиоты. В прошлый раз она по неосторожности взяла с собой роман Мопассана 'Милый друг', чтобы убить время на переменах между уроками, так мальчишки не просто ржали как лошади, они утащили у неё книгу и не вернули, пока не вмешался учитель истории Владимир Владимирович, увидев рыдающую Ксюшу в классной комнате. На следующий день директор школы, зайдя в класс во время урока литературы, пропесочил за 'такого рода литературу в таком возрасте' как учеников, так и ничего не понимающего преподавателя. Даже в 'Кондуит' записали, что ученица восьмого класса Ксения Пославская читает мещанские любовные романы, не соответствующие её возрасту и мировоззрению современного общества. Даже записку отправили родителям. Бронислава Адамовна ту записку тоже прочитала и никак не могла взять в толк, за что ругают девочку, ведь книгу дала Ксюше она и не видит ничего предосудительного в чтении французских любовных романов. 'О каком возрасте говорят ваши менторы, деточка? Что они имеют в виду? Когда же девушкам читать любовные романы, как не в этом возрасте, интересно мне знать. Мы с подругами читали Мопассана, будучи в гимназии. И нам было всего по тринадцать лет, в то время, как вам уже пятнадцать. Конечно, мы старались, чтобы классная дама не знала об этом, но, узнай она, то не стала бы устраивать публичную экзекуцию и жаловаться самому директору на юных и любопытных барышень за чтение пикантных романов. Как можно публично унижать за чтение? Боже мой, деточка, вам не повезло родиться в это варварское время в чужой стране среди этого человеческого осадка. Но вам нужно продолжать читать книги. В них ваше будущее. Читайте и не обращайте внимания на этих дремучих моралистов'. Ксюша осторожно отложила сухую веточку лаванды, кем-то оставленную в книге, и погрузилась в чтение. Марина Цветаева читалась на удивление легко. Некоторые стихи хотелось заучить наизусть, чтобы повторять их когда-нибудь потом, глядя на закат. Возможно, прочитать их кому-нибудь особенному, кто поймёт и её настроение, и высокую поэзию. Ксюша на минуту задумалась, представив человека, которому ей захочется читать стихи. Невольно засмеялась своим мыслям и аккуратно закрыла книгу, не забыв вложить между страниц вместо закладки лаванду. Посмотрев на часы, тряхнула головой, словно отгоняя нелепые мечты, и засобиралась в школу. Томик Цветаевой убрала в шкаф с одеждой, на всякий случай прикрыв книгу своим свитером. И, хотя дома никто и не стал бы высмеивать её за чтение, девочке почему-то не хотелось, чтобы Наташа или папа знали о ней слишком много и захотели вдруг говорить о поэзии. Наташа, конечно, ничего в этом не смыслит и будет морщить лоб и пытаться выглядеть умнее, чем есть, а затем обидится и станет дуться на неё за то, что Ксюша слишком задаётся и манерничает. Или попросит книгу, чтобы списать одно или два стихотворения в свой альбом, украшенный картинками с пухлыми розовыми амурчиками и томными девами с воловьими глазами. Нет уж, пусть пишет в свой глупый альбом что угодно, срифмованное на 'кровь-любовь', но только не стихи Цветаевой. Они не для таких людей, как Наташа. Даже мама бы не поняла эту поэзию. Или поняла бы? Ксюша ни разу не видела маму с книгой в руках - всё время с шитьём, вязанием или за швейной машинкой. Правда, отец в просветах между запоями читал газеты и книги, но никогда стихи. Единственный человек в этой квартире, кто понимает толк в поэзии, это тётя Броня, но и она такая старая, что вряд ли сможет представить, что переживает Ксюша, читая цветаевские строки: 'Мне нравится, что вы больны не мной. Мне нравится, что я больна не вами. Что никогда тяжёлый шар земной не уплывёт под нашими ногами'. Как же хорошо, что харбинская 'Чураевка' перекочевала сюда. Иначе бы Ксюше совсем было одиноко среди этих скучных и унылых людей вокруг. Ну и что, что она не участвует в диспутах и не читает свои стихи во время встреч в клубе? Да и кто бы стал её слушать, когда в зале такой удивительный человек, как Алексей Ачаир?! Кому интересны её детские мысли? Хотя, это в Харбине она была ребёнком, сейчас всё изменилось, и вон как выросла уже - ничего не лезет из старой одежды и даже Наташины платья слишком малы и коротки для неё. Но всё равно никто в клубе не обращает на неё внимания, как будто она пустое место. Ах, если бы японцы не захватывали Маньчжурию, то всё бы сейчас было по другому. В Харбине она была другая - весёлая и смелая. Она уверена, в один прекрасный день Ачаир бы заметил её и спросил, о чём она думает и как относится к поэзии. Он бы неожиданно повернулся к ней во время очередного вечернего диспута и серьёзно спросил: 'Ксения, вы всегда здесь и знаете больше других о поэзии. Что вы думаете о современной поэзии, в общем, и моих стихах, в частности?'. Она бы, глядя прямо ему в глаза, без тени смущения ответила: 'Алексей, вы же понимаете, что в современном мире поэзия вышла на новый уровень. Мы больше не можем писать по-старому, только о романтической любви и чувствах, как это делали русские поэты в прошлом веке. Нужно находить новые формы и наполнять поэзию особым смыслом, чтобы она не была частью примитивной культуры кисейных барышень, любящих вести альбомчики и вписывать туда всякие романтические бредни. Поэзия должна помогать развитию новой личности, нового человека будущего. Она должна стать во главе общественных реформаций и воспитывать людей'. Алексей привстанет со своего места, удивлённый такими смелыми мыслями Ксюши, и захлопает ей, а другие члены кружка подхватят аплодисменты и встанут в знак уважения. Но на сегодняшней встрече 'Шанхайской Чураевки' она будет, как всегда, молчать и пытаться быть незаметной, чтобы никто не обратился к ней и не начал разговора. Она ещё не готова к этому. Да и как можно допустить, чтобы Алексей заметил это страшное тело и это некрасивое лицо? Если уж Ксюша сама не может смотреть на себя в зеркало, то остальные и подавно считают её Квазимодой. Когда на уроке Владимир Владимирович рассказывал о царе Петре Первом и показывал картину, где Пётр Первый идёт навстречу ветру, - высокий, рослый, с длинными ногами и руками и развевающимися волосами - классный шут Семён Поликарпов выкрикнул: 'Точь в точь наша Ксюшка! Посмотрите только на него и на неё. Ксюха, вы случаéм не родственники?'. Весь класс прыснул со смеху и даже учитель улыбнулся уголками губ, при этом деланно нахмурившись. Ксюша сильно тогда разозлилась и насупилась, готовая провалиться сквозь землю, лишь бы не слышать издёвки. Семён, увидев написанную на её лице злость, продолжал балагурить: 'Смотрите, как она надулась. Ни дать ни взять, Пётр Первый в юбке!'. Владимир Владимирович постучал по столу указкой и строго отчитал весельчака, однако кличка прилипла к Ксюше, и с того дня мальчишки называли её только так в глаза и за глаза. Ксюшины с ними драки и ссоры не помогали избавиться от нового имени, а лишь давали повод для новых издёвок и насмешек. После смерти матери Ксюша перестала обращать внимание на мальчишек и их доставания, целиком погрузившись в мир книг. Чёрт с ними. Пусть, как хотят, так и называют в школе. Главное, чтобы никто из этих дураков не проник в их литературный кружок и не опозорил её при всех. Такого она не выдержит.
Наташа проснулась от стука в дверь. Не хотелось открывать глаза и вставать, но настойчивый стук не прекращался. Накинув на ночную рубашку кимоно и затянув пояс, она открыла дверь и увидела перед собой тётю Броню с незнакомой женщиной рядом.
- Натали, деточка, не могли бы мы поговорить? Если хотите, мы подождём вас у меня в комнате, - тётя Броня заметно нервничала, кутаясь в чёрную вязаную шаль.
Растерянно кивнув, Наташа, вернулась назад, чтобы переодеться и умыться. Пока она приводила себя в порядок, терялась в догадках, кто эта незваная гостья. Ничего не приходило в голову, кроме мысли, что дама пришла забрать Ксюшу в приют. Ох, и отца нет дома. Как ушёл пару дней назад, так до сих пор его и не видели. Привыкшие к его внезапным исчезновениям и возвращениям, дочки беспечно не искали блудного папашу, уверенные, что в какой-то момент он устанет от пьянок и придёт домой отходить и приводить себя в порядок. Так было всегда. Только мама при жизни время от времени отправлялась на его поиски. Но наказала дочкам ни в коем случае не пытаться искать его во время запоев, когда он исчезал в узких переулках китайской части города. Раньше Наташа стыдилась отца и молилась, чтобы он ушёл и не возвращался, однако сейчас, насмотревшись на таких, как папа, на 'русской' улице, перестала чувствовать стыд за запойного горемыку, поняв, что он не один такой. Их, бывших царских офицеров, солдат и казаков, бродит много вокруг в поисках случайного заработка. Слишком много. Опустившиеся и спившиеся, они ничем не отличаются от бродяг, и только их пьяные разговоры проливают свет на их прошлую жизнь.
- Меня зовут Клара Ивановна и я представляю городской совет еврейской общины. К нам обратилась Бронислава Абрамовна с просьбой оказать вам помощь.
Наташа бросила удивлённый взгляд на тётю Броню и торопливо ответила:
- Мы ни в чём не нуждаемся. У нас всё хорошо. Я и отец работаем, Ксюша учится в школе, так что вы зря беспокоились.
Пока говорила, несколько раз укоризненно покачало головой, глядя на женщин, устроившихся на диванчике. Глаза непроизвольно наполнились слезами.
- Погодите, деточка, - Бронислава Адамовна встала, положила руку на плечо Наташи и легонько сжала его, как бы давая понять, что разговор на этом не закончится. - Никто не хочет вас унизить или обидеть. Понимаете, Антонина и я очень волнуемся за вас. Да, у вас есть папа, который заботится о вас, - запнулась тётя Броня. - Однако этого недостаточно. Можно сказать, этого совсем недостаточно. Я ни в коем случае не преследовала цели бередить вашу незажившую душевную рану и напоминать о безвременно ушедшей от нас Танечке, но вы не можете выжить одни, без матери. Вы понимаете, о чём я? Две девушки не могут оставаться одни, без поддержки со стороны семьи или друзей.
- Бронислава Адамовна права, - Клара Ивановна строго посмотрела на девушку. - Сколько вам лет, Наталья?
- Скоро семнадцать. А что?
- Увы, вы несовершеннолетняя и не можете нести ответственность за вашу сестру в одиночку. Всё, что мы хотим, это чтобы вы приходили к нам почаще и влились в жизнь общины. И вы, и Ксения - вы наши девочки. Мы хотим, чтобы вы не сбились с пути и стали порядочными женщинами, а в будущем и матерями. Конечно же, поможем с одеждой и продуктами.
- Матерями? Мы? - Наташа перестала плакать и уставилась на странную гостью.
- А что вас удивляет в моих словах? Разве наше предназначение не в материнстве? - Клара Ивановна, кажется, села на своего любимого конька и заговорила быстро, заметно картавя слова. - Приличная девушка, порядочная жена и заботливая мать - это наш путь. Другие могут делать, что им вздумается, но наши девушки должны помнить о своей важной миссии.
- Наши девушки? А мы тут при чём с Ксюшей? Вы кто? - Наташа ошеломлённо смотрела на Клару Ивановну, не веря свои ушам, и не заметив, что грубо перебила собеседницу.
- Натали, детка, послушай, Клара Ивановна в совете отвечает за женские вопросы. Она помогает женщинам в непростых ситуациях и всё такое, - неопределённо помахала в воздухе рукой Бронислава Адамовна.
- Что это за совет такой? Вы меня запутали, - девушка откровенно не понимала, чего от неё хотят.
- Совет еврейской общины Шанхая. Я же представилась уже, - Клара Ивановна нахмурилась и бросила нетерпеливый взгляд на Брониславу Адамовну. - Или я непонятно выражаю свои мысли, или вы не хотите меня слушать? Мы ходим по кругу.
- Успокойтесь, пожалуйста, Клара Ивановна! - всплеснула руками Бронислава Адамовна. - Это моя ошибка, что я не поговорила с Натали заранее. Деточка, вы помните вашу бабушку по маме, да? Она была еврейка. Дети у нас наследуют национальность по женской линии, поэтому получается, что вы с Ксюшей еврейки. Понимаете? Так вот, наша община хотела бы помочь вам. Никто не разлучит вас с сестрой, вам не следует переживать об этом. Вопрос в моральной и материальной поддержке.
- Разве бабушка была еврейкой? - Наташа выглядела ещё больше растерянной. - Мне никто об этом не говорил. Я думала...
- Вы носите фамилию матери - Пославская. Я узнавала. Киевские Пославские однозначно из наших, - нетерпеливо перебила Клара Ивановна.
- Да, это так. Я знала вашу бабушку в молодости. Мы все тогда жили в Одессе, но затем её выдали замуж и она уехала к мужу в Киев. Ваш дедушка был юристом и у него была своя адвокатская контора. Потом всё пошло наперекосяк - черносотенцы убили его во время очередного погрома - и ваша бабушка с детьми вернулась в Одессу в дом родителей. Там ваша мама и выросла.
- Я знаю эту историю, только я не предполагала, что они все евреи. Папа же русский.
- К сожалению, - скривила густо накрашенные губы Клара Ивановна.
- Что? - Наташа напряглась.
- Деточка, ваши родители поженились, как бы это сказать, неофициально. Они не прошли ни их, ни наши обряды, поэтому вы и носите Танечкину фамилию.
- Я не задумывалась об этом. Но что же мы сейчас должны делать? Ходить в синагогу? Мы же крещёные с Ксюшей и всегда относились к православной церкви. Разве можно всё поменять?
- Пока не нужно ничего менять. Выйдете замуж за своих и всё решится само собой. Рабе вам объяснит при встрече нюансы, - Клара Ивановна надела тонкие перчатки, показывая, что на сегодня разговор окончен. - Ждём вас с сестрой в эту среду в синагоге. Как придёте, спросите меня.
- Я не знаю... - нерешительно протянула Наташа. - Нужно посоветоваться с Ксюшей. Как она решит, так и будет. Я в этом не разбираюсь.
Ни этим, ни следующим вечером поговорить сёстрам не получалось - Наташа уходила на службу до того, как Ксюша возвращалась из школы, а приходила уже когда сестра спала. Разговор был отложен до понедельника. В этот день у Наташи был выходной, - танцпол, где она начала работать после смерти матери, закрывался по понедельникам. Проснувшись за полдень, она с удовольствием потянулась и потёрла заспанные глаза. Как хорошо, что не нужно накладывать макияж и ехать на 'русскую' улицу. Можно ещё немного поваляться в постели, не спеша попить чаю с бутербродами и только потом приниматься за домашние дела. Можно вообще ничего не делать. Тут Наташа вспомнила про кучу грязного белья, скопившегося за неделю в углу комнаты, и нехотя встала.
Ксюша вернулась к вечеру и сразу же набросилась на приготовленную сестрой еду. Жареная с мясом картошка, хлеб и покрошенный в квашеную капусту зелёный лук распространяли аппетитные запахи по комнате, перед которыми было невозможно устоять. Наташа деловито сновала между кухней, ванной и комнатой, занятая домашними делами. Ксюша не обращала внимания на сестру, поглощённая новой книгой и вкусной едой. На прошлом заседании 'Шанхайской Чураевки' ей дали почитать сборник стихов советских поэтов, предупредив, что на книгу уже выстроилась очередь и вернуть будет нужно на следующем заседании - в среду. Сборник был небольшой, но текст был напечатан мелким шрифтом. Некоторые стихи нравились Ксюше, а другие она и не понимала вовсе, вернее, не то чтобы не понимала, а не чувствовала в них душу поэта, если так можно выразиться. Если бы её попросили выступить и проанализировать стихи из сборника, она бы, пожалуй, так и сказала - есть в книге очень душевные и совсем бездушные стихи. Только кто же её спросит, а даже, если спросят, она, наверное, стушуется и убежит с заседания, не в силах произнести ни слова перед Ачаиром. Если бы она была постарше и покрасивее, хотя бы как Наташа, а Ачаир помоложе! Тогда бы... Помечтать ей не дала вошедшая в комнату сестра. Сняв мамин передник и повесив его на гвоздь, вбитый в дверь, Наташа пристроилась за столом, подперев голову ладонью. Совсем как мама. Сейчас начнёт её поучать, чего доброго, уму разуму.
- Ты не воображай себя взрослой, - на всякий случай предупредила Ксюша. - Ты всего на полтора года старше меня.
- Вот ещё, - фыркнула Наташа. - Тебе тётя Броня рассказала о визите из совета еврейской общины?
- Чего?
- Тётка приходила из этих, ну, ты знаешь, которые не православные.
- Евреи? Зачем?
- Сказала, что мы с тобой еврейки и нам нужно с ними вместе быть.
- Как это? Переехать к ним?
- Да нет же.
Наташа рассказала о визите и предложении Клары Ивановны. Ксюша недовольно тряхнула головой и отказалась идти в синагогу, где располагался этот их совет.
- И вообще, я теперь атеистка, Наташа. Я так решила, - уверенно сказала она на предложении сестры хотя бы попробовать поговорить с раввином.
- Ты что?! - Наташа выпрямилась на стуле. - Ты серьёзно? Разве так можно? Ксюша, я боюсь за тебя.
- Деточка, я беспокоюсь за тебя, - передразнила она сестру. - И не начинай строить из себя взрослую! Боится она за меня, видите ли. А работать танцовщицей в танцполе ты не боишься? Если бы мама была жива, она бы с ума сошла только от мысли, что ты бросила школу и пляшешь за деньги.
- Разве я ради себя там? На что нам жить, если я не буду работать?
- Папа...
Наташа с обидой в голосе перебила сестру:
- Папа не даёт мне ни копейки. Наоборот, появляется и ест, пьёт наше да клянчит на похмелье. Спустись с небес, в конце концов. Думаешь, мне нравится там? Думаешь, мне нравится, что меня лапает пьяная матросня?
- Я думала...
- Думала она. Индюк тоже думал да в суп попал, - с досадой выкрикнула Наташа и стремительно вышла из комнаты.
Ксюша сидела ошарашенная от открытия - Наташа содержала их обеих. Как взрослая. Как мама раньше. Это не папа даёт деньги на расходы, а сестра зарабатывает, танцуя в танцполе. А Ксюша осуждала её и даже подумывала поругать Наташу за ветренность и легкомыслие. Не успели маму похоронить, а она, мол, уже на танцульки бегает каждый вечер. Надо бы найти сестру и извиниться, только вот что ей сказать? Не благодарить же за заботу и самоотверженность. Глупо звучит, как будто Наташа героиня какая. Расхотелось читать. Но аппетит не пропал - доела и картошку, и капусту, аккуратно хлебом собрав жирный соус с тарелки. Съела бы ещё да не было больше ничего на столе, а идти на кухню и спрашивать не хотелось. Особенно теперь, когда поняла, кто её кормилица. 'Арина Родионовна нашлась, - злилась Ксюша. - Станет меня попрекать, пожалуй, куском хлеба. Интересно, а как это попрекать куском хлеба? Слышать слышала такое выражение, а никогда не использовала его, тем более в отношении себя. Надо бы спросить тётю Броню, как попрекают куском хлеба, какими словами выражают этот попрёк. А то скажет Наташа что-то такое, а я не пойму'.
Бронислава Адамовна, как всегда, сидела у себя в комнате за работой. Взглянув на гостью поверх очков, сразу же отложила шитьё и выпрямилась, сложив руки на коленях. Девочка мялась у порога и ничего не говорила, ожидая дежурные вопросы тёти Брони, после которых можно было бы перейти к волнующей её теме. Выждав немного, Бронислава Адамовна спросила:
- Поговорили с Наташей? Что вы думаете по этому поводу?
- О чём? Про её работу?
- Работу? Нет, я про наш совет. О какой работе вы говорили? Надеюсь, вы не решили бросить школу, деточка?
- Не знаю пока что, - протянула Ксюша неуверенно. - Я говорю о Наташиной работе. Оказывается, она работает там, а не просто ходит развлекаться. Вы, наверное, не знаете, но в танцполе за столами с номерами сидят девушки, и мужчины покупают понравившийся номерок, то есть девушку, ну, вы понимаете, билетик такой с номерком, и ведёт танцевать ту, у которой номер такой же. Кажется, я запуталась. Сейчас объясню, - разгорячилась Ксюша.
- Деточка, я знаю, о чём вы говорите, - как можно спокойнее ответила Бронислава Адамовна. - Я знаю, что Натали устроилась платной дэнс партнёршей.
- И вы не осуждаете её?! - удивилась Ксюша. - Это же стыдно там работать. Представляете, вы танцуете не по своей воле, а за оплату, как, как... - запнулась взволнованная девочка.
- Даже не вздумайте так думать о Натали. Она пытается содержать вас и не делает ничего неприличного. Конечно, это не та карьера, о которой мечтают родители для своих дочерей, однако Натали всего семнадцать и на серьёзную работу надеяться она не может. Уверена, ей пришлось прибавить себе пару лет, чтобы управляющий принял её на службу, иначе его самого могут обвинить в нарушении закона.
- Так вы не сердитесь на неё?
- За что? Да я и права такого не имею. Не то чтобы сердиться, я не имею морального права говорить о том, как Натали зарабатывает на жизнь. Если бы я только могла освободить её от этого, я бы сделала это безотлагательно. Но увы. Вы знаете, у меня ничего нет, кроме вот этого бесконечного шитья, выручка от чего даёт мизер на выживание. Пока глаза видят и пальцы двигаются - живу, а потом в богадельню, - горько улыбнулась Бронислава Адамовна.
- Не хочу слышать такие вещи. Давайте прекратим этот разговор, тётя Броня, - Ксюша чуть не плакала от жалости к соседке.
- Вы правы. Что же это я раскисла? Так о чём вы хотели поговорить, если не о совете?
- А, да. Совет, - Ксюша тряхнула головой, как это часто делала, когда нужно было переключиться с одной темы на другую. - Говоря по правде, я ничего не поняла из Наташиного рассказа, кроме того, что мы вроде как не русские больше, а еврейки. И нам следует ходить теперь не в церковь, а синагогу. Но я ни туда, ну сюда ходить не стану. Я теперь атеистка. Возможно, даже примкну к советским и стану комсомолкой.
Бронислава Адамовна сняла очки и осторожно положила их на столик. Сложив ладони перед лицом, задумалась, глядя на Ксюшу, которая беззаботно плюхнулась на жёсткий диванчик, закинув ногу на ногу. От недавнего расстроенного ребёнка не осталось и следа. Перед ней сидел дерзкий и самоуверенный подросток.
- Ну, что же, деточка... Если вы считаете, что вам с ними по пути, то дерзайте. Но не забывайте, - ваш отец офицер. Кроме того, вспомните, почему ваши родители покинули Россию. Боюсь, это может стать камнем преткновения в ваших отношениях с этими, - Бронислава Адамовна непроизвольно оттянула воротник блузки и коснулась своей шеи, словно снимала с неё петлю. - Они до сих пор всё помнят и наказывают даже детей тех, кто боролся с ними.
- Вот ещё! Дети не в ответе за своих родителей. Мы их не выбираем, поэтому и не должны нести ответственность за их поступки.
- Вы так полагаете? Я всегда считала, что дети в ответе за отцов. Но я не молода, могу ошибаться, конечно. Ксюша, детка, прежде, чем принимать серьёзные решения, поговорите с отцом. Полагаю, он сможет вас отговорить от этой затеи.
- Зачем? Я достаточно взрослый человек, чтобы самой решать, что делать. Тётя Броня, вы почти всю жизнь прожили при царе и здесь, в этой китайской резервации, поэтому уже ничего в современном мире не понимаете. Мир ушёл вперёд, а вы и папа живёте прошлым. Всё твердите про Россию. Какая Россия? Есть Советский Союз. И настоящее там в сто крат лучше, чем в ваше время. Они построили социализм - огромная свободная страна, где люди всех национальностей равны и живут счастливо - вот что они сделали за эти годы, пока мы тут существуем как изгои. Скоро они приступят к строительству коммунизма. Вы знаете, что такое настоящий коммунизм?
Бронислава Адамовна бессильно уронила руки на колени, затем внимательно посмотрела на них, словно они чужие, и ничего не ответила. Ксюша ждала, не решаясь пересказать содержание брошюрки, которую ей скрытно всунула в руки на заседании 'Шанхайской Чураевки' новая участница клуба. Наконец, соседка глубоко втянула в себя воздух и шумно выдохнула:
- Ксения, коль вы теперь взрослый человек, то должны понять меня правильно. Прошу вас больше никогда при мне не говорить о них. Я не хочу даже осквернять свой язык этим словом. Никогда, слышите меня, никогда не произносите при мне эти слова. Я заживо умираю на чужбине в одиночестве и нищете, делая вот эти дешёвые клоунские покрывала на продажу, благодаря им. Они забрали всё: убили мою семью, отобрали нашу фабрику, заселились в наш дом, выбросив меня, случайно выжившую в том кошмаре, на улицу как безродную собаку. Поэтому я вас убедительно прошу - не говорить о них при мне. Я их не просто ненавижу, я их ненавижу всей душой и проклинаю, - губы Брониславы Адамовны затряслись и она замолчала, не в силах продолжать.
Ксюша потупилась. Она знала, как российские подданные оказались здесь и почему они все жили в Китае без паспортов и гражданства, надеясь на чудо, которое поможет им перебраться в Европу или Австралию, на худой конец, но тётя Броня никогда не говорила ни о России, ни об эмиграции, обходя эти темы стороной. Поэтому Ксюше казалось, что она жила здесь всегда и её не коснулись те страшные истории, которыми делились папа с его собутыльниками. Немного успокоившись, соседка попросила оставить её одну, и Ксюша с облегчением вылетела из комнаты, боясь даже посмотреть в лицо расстроенной тёте Броне. Видеть её такой было странно. Обычно сдержанная, деликатная и приветливая соседка, сегодня показала свою другую сторону - доселе неизвестную ей. 'А про кусок хлеба и не спросила, дурная голова, - подумала Ксюша. - В другой раз. Ну её, страшно смотреть в её сверкающие глазищи. Жуткая бабка стала'. Выйдя на улицу, Ксюша постояла в нерешительности, прикидывая, куда бы пойти, чтобы до ночи не встречаться ни с расстроенной Наташей, ни с сердитой тётей Броней. Опять со всеми рассорилась, хотя и не желала того вовсе. Получалось это в последнее время как-то само собой. Кусая ноготь на большом пальце, девочка прислонилась к стене дома и размышляла. Ящики сколачивать к рыбакам - уже поздно, 'Шанхайская Чураевка' сегодня не собирается, а библиотека в такое время переполнена - в читальном зале после рабочего дня обычно нет ни одного свободного места. Подруг у Ксюши в Шанхае ещё не было. Харбинские подружки и друзья разъехались с родителями кто куда, некоторые, говорят, даже в Мексику уплыли. А её родители почему-то привезли их в Шанхай. Нет бы, как другие, похлопотали и через благотворительные фонды эмигрировали всей семьёй, например, в Венесуэлу. Одно название чего стоит! Венесуэла! Не название, а песня.
- Что, деваха, томишься одна? - Михаил хохотнул. - Ухажёра высматриваешь или так, на моцион вышла?
- Глупости и пошлости говорите. Не приставайте ко мне со своими дурацкими шуточками, - беззлобно огрызнулась Ксюша, равнодушно глядя на невысокого, хорошо сложенного соседа дядю Мишу с высоты своего почти двухметрового роста.
- Эка какая важная барышня. Вымахала под потолок уже, а всё собачишься, как дитя малое. Ты, деваха, не шляйся одна по улицам. Не посмотрят, что высокая да большая, а затащут в переулок и того-энтого. Небось, понимаешь и сама. И к рыбакам не шастай. Они как нажрутся, так и не помнят, кого и где значит. Держись подальше от пирса.
- Да вы в своём уме? - разозлилась Ксюша на откровения соседа. - Вы что себе тут позволяете? Дурак!
- Ага, дурак в штанах, Ксюха. А я тебя предупреждаю по соседски, как старший значит. Папаша ваш не просыхает и не держит вас в узде, вот Натаха и пошла по рукам. Теперь ты на очереди. Тебя на танцульки не позовут и не заплатят - не тот формат, а попортят так, ради куража с удовольствием. И шо тогда? Скажешь, дядька Миша не предупреждал?
- Да идите вы!
Ксюша сорвалась с места и побежала из переулка в сторону городского центра, подальше от гадкого соседа. Выскочив на многолюдный тротуар, пошла шагом, стесняясь прохожих, которые, как ей казалось, с осуждением смотрели на неё, переростка в нелепой серой шерстяной юбке, топорщащейся сзади, серой вязаной кофте с огромными накладными карманами и некрасивых старых ботинках огромного размера. Тряхнув головой и задрав подбородок, Ксюша напустила на себя независимый вид и, широко размахивая руками, направилась в библиотеку, хотя и знала, что не задержится там надолго. Больше идти было просто некуда.