Очередной удар плети обжег спину. Но еще сокрушительнее хлестанул он по гордости князя. Генемин сцепил зубы, чтобы не застонать от унижения. Потомок древнейшего рода королевства Асталия был привязан к сучковатой доске, лежавшей на грязных козлах, а мрачный тип с бугрящимися мускулами и хваткой опытного палача порол его, как самого никчемного смерда.
"Девятихвостка", сплетенная из тонких кожаных ремешков со свинцовыми утяжелителями на концах, по праву завоевала себе ужасную славу. Со свистом, переходящим в мерзкий хлюпающий звук, раз за разом она рассекала обнаженную кожу. Вспухали кровавые полосы, раскрывавшие ошметки иссеченной плоти. А душа князя превращалась в сплошную кровоточащую рану. Но уязвленное самолюбие из последних сил цеплялось за впитанную с молоком матери, закаленную суровым отцовским воспитанием надменную железную волю аристократа. Генемин не мог себе позволить сломаться перед ничтожными людьми, в чьих руках он оказался по прихоти злой судьбы и собственной неосторожности (а, вернее сказать, - собственного недомыслия).
Особенно тяжко оказалось сопротивляться даже не физической боли, а сверлящему давлению в голове. Князю случалось в свое время ощущать подобное при общении с Бюромом. Даже не будучи магом, он сразу распознал, что колдун пытался воздействовать на его разум и, хотя немного побаивался могущественного паралитика, сумел проявить твердость, решительно потребовал прекратить подобные действия по отношению к себе. Как ни странно, Бюром согласился, посмотрел на владетеля с некоторым уважением, а затем как-то обмолвился, что Генемин принадлежит к немногочисленным представителям человеческого рода, обладающим врожденным умением ставить ментальный блок.
Однако седобородого старичка со слащавым лицом сказочного повелителя морозов и острыми льдинками глаз мысленное сопротивление князя разозлило не на шутку. Теперь он тоже сидел в пыточной, со злорадством наблюдал над тем, как его подручный вышибает из непокорного пленника дух и дожидался, когда тот обессилит настолько, что ментальная защита разлетится вдребезги.
Заплечных дел мастер вроде бы притомился, замахи его замедлились, потом он и вовсе опустил плеть, что-то сказал своему господину на незнаком языке. Скрипнуло кресло на гнутых ножках, колдун заерзал, поуютнее устраивая уставший от долгого сидения зад. Даже в полумраке, который не могло разогнать чадящее пламя факелов, неожиданно ярко блеснули полированные ручки, выточенные искусным краснодеревщиком. Маг сделал несколько пасов, и речь его стала понятной пленнику:
- Тебе не надоело терпеть боль? Перестань сопротивляться, раскрой передо мною свой разум, и я залечу твои раны.
- Мне надоело терпеть твое присутствие рядом с собой, - прохрипел князь, и тут же вновь свистнула плеть.
- Не смей разевать свой вонючий рот без разрешения лира Магрибоска, - прогрохотал палач.
- Пулюк, помолчи и ты, - резко осадил подручного колдун. - И хватит размахивать плетью. Этот человек мне нужен живым, а не дохлым. А ты, заносчивая падаль, полежи да поразмышляй над моими словами. Я пока что не собираюсь тебя убивать, но, если продолжишь ерепениться, отправишься к праотцам, держать при себе бесполезное существо мне совсем ни к чему.
Магрибоск встал, с неожиданной легкостью не прошел, а скорее скользнул по воздуху к выходу. Ражий детина рванулся за ним, чтобы подобострастно распахнуть обитую железом дверь. Но хозяин уже просочился сквозь нее, не раскрывая. Хмурый Пулюк обернулся, бросил напоследок зверский взгляд на распластанное тело и пробурчал:
- Еще увидимся, поганец. От меня не уйдешь, и я с тобою развлекусь по полной, если не сделаешь то, что требует хозяин.
Генемин лежал, боясь шевельнуться. Малейшее движение, даже вздох и выдох отдавались безумной мучительной болью, сознание уплывало. Вероятно, стоило ускользнуть в блаженные недра небытия, чтобы дать себе передышку, но князь не желал поддаваться слабости. Он не отпускал свою мучительницу, потому что она как будто задерживала его в мире живых.
Мысли барахтались спутанным клубком, а он пытался привести их в порядок, понять, что же произошло, и попробовать найти выход из, казалось бы, безнадежной ситуации. Генемину с детства было свойственно упрямство. Когда же на него давили, им овладевало холодное бешенство. Иногда оно приводило к крайне необдуманным и неразумным поступкам. Но чаще помогало справиться с трудностями. Именно это бешенство, удесятерявшее силы и обострявшее мысли, позволило осиротевшему в раннем возрасте князю сохранить и жизнь, и хотя бы часть своих земель. Оно же сделало его героем великой освободительной войны асталийцев против объединенных орд кочевников на южной границе.
Правда, особой благодарности за воинские подвиги последний представитель склонного к мятежам рода от короля не дождался. Вероятно, это тоже подтолкнуло к стремлению любой ценой достичь трона. Странное желание для князя, не обремененного ни большим богатством, ни соратниками. Впрочем, как правило, эти составляющие возможной победы идут рука об руку. И вот тогда в жизни Генемина возник Бюром...
От воспоминаний об этом колдуне из горла вырвался хриплый стон. Немощный, прикованный к своей техномагической коляске, человек этот тем не менее вызывал у окружающих трепет. Но к невольному страху, который испытывал к Бюрому Генемин, примешивался жгучий интерес, потому что чародей был иным, не похожим ни на кого из тех, с кем князю приходилось сталкиваться прежде. А главное - еретик сделал предложение, от которого тщеславный владетель был не в силах отказаться. Ибо Бюром заявил, что он сможет вернуть княжескому роду былое величие и возвести Генемина на престол Асталии.
И действительно уже в скором времени, как и предсказывал техномаг, король Силантий занемог. У Генемина даже не возникло сомнений в том, что здесь сработали чары парализованного колдуна. Ибо то, что сумел сделать Бюром во владениях князя, тоже казалось невозможным и свидетельствовало о почти нереальном могуществе еретика.
Порою, когда владетель несколько остывал от опьяняющей эйфории, которую вызывали начертанные перед ним величественные перспективы, он не без ужаса наблюдал за странными изменениями в облике и поведении своей челяди. Однако, выслушивая логичные и ясные объяснения Бюрома, в конце концов соглашался с необходимостью его действий. Действительно покорные не рассуждающие слуги были гораздо удобнее и надежнее прежних. Теперь и речи не шло о мятеже или бунте. Но все же...но все же по позвоночнику князя иногда пробегал холодок, когда он ловил пустые, лишенные эмоций взгляды. И тогда, случалось, владетель утрачивал способность мыслить холодно и отстраненно. В душе возникало чувство вины, в голове начинали роиться обычно несвойственные думы о том, что когда-либо и ему придется ответить за запретное колдовство своего личного чародея.
Час расплаты настал быстрее, чем князь ожидал. Всемогущего Бюрома одолели и похитили молодые маги (один и вовсе - мальчишка), а сам владетель, прикоснувшись к еретическому артефакту, неожиданно очутился в чужом и враждебном мире.
Он помнил несвойственное ему ощущение растерянности, когда очутился на шумном торжище, заполненном людьми в странных одеждах и существами, будто явившимися из страшных снов. Вокруг галдела непонятная речь, на прилавках не было привычных товаров. Его окружила гомонящая толпа, а затем ухватили сильные цепкие руки. Генемин попытался вырваться, но сработал эффект неожиданности, и промедление стоило ему свободы. Мрачный верзила Пулюк уже скрутил его кисти веревками и сноровисто защелкнул цепи ножных кандаловю Затем засунул в мешок и, перекинув через плечо, поволок к своему хозяину.
"Добрый дедок" Магрибоск совершенно не походил на Бюрома, но князь уловил их внутреннее сходство и хорошо представлял, что ожидает его здесь. Ему явно суждено было разделить судьбу своей прежней челяди. Сердце болезненно сжалось. Тоска и отчаянье захлестнули Генемина.
Теплая, смывающая остроту боли волна почти невесомо прошла по спине.
- Тихо, тихо, потерпи, князюшка! - от звучания родного языка перехватило дыхание. Голос показался слегка знакомым, однако вспомнить, кому он принадлежит, Генемин так и не смог.
Измученное тело окутала пелена осторожных прикосновений. Пленник даже не мог понять существовали они в реальности или только в его воображении, он уплывал в тишину и покой, глаза сомкнула полудрема, когда еще хлестче, чем плеть, прозвучал гулкий бас:
- Что ты здесь делаешь, девка? - Генемин понимал слова, но отдавал себе отчет, что это результат прежнего магического воздействия, позволившего уразуметь чуждую речь. Орал Пулюк. А затем раздался вкрадчивый и обманчиво мягкий голосишко Магрибоска:
- Потише, мой верный слуга. Пусть девочка продолжает то, что начала. Этот пленник мне нужен целым и здоровым.- Магрибоск едва сдержался, чтобы не облизнуться, тело пленника подходило ему идеально: молодое, здоровое, сильное с хорошим, хотя и нераскрытым, магическим потенциалом. К тому же, этот лир, судя по одержде и замашкам, в своем мире обладал высоким статусом. Это тоже открывало большие возможности. - Так что, если девчонка жаждет подлечить наглеца, используя свой целительский дар, тем лучше. Мне не придется тратить свою магию или платить лекарям. Ну, а за то, что она действует без спроса, накажем ее позже. Не так ли, дорогая? Я также рад, что ты показала свои способности, которые до сих пор старалась от нас скрыть.
Князь стиснул кулаки, хотелось выть от бессилия, от невозможности защитить ту несчастную ослушницу, которая осмелилась ему помочь. Он осторожно повернул голову. Чадящий факел уже погас, но неподалеку завис сгусток волшебного светляка, освещающий большеглазое худенькое личико.
- Михайлик? - Генемин вдруг вспомнил имя мальчонки, крутившегося возле Вострыша.
- Насколько я понимаю, скорее - Михайлина, - елейным тоном поправил его Магрибоск. И самодовольно добавил, - у меня хорошее врожденное чутье на выверты и формы чужих языков и наречий.
Колдун удалился величественной походкой в сопровождении сумрачного разочарованного Пулюка. Уже подходя к своим покоям, "добрый дедок" остановился и, хмыкнув, подмигнул угрюмому слуге:
- Не переживай, еще отыграешься. Доставлю тебе удовольствие, сможешь полюбоваться муками этого наглого молодчика, когда я начну вытеснять его душу из тела. Поверь, незабываемое зрелище! И девчонкой дам попользоваться, но не сразу.
- Лир, - с надеждой протянул оживившийся палач, - у этой малышки такие эмоции!.. Можно забрать их для специй.
- И какие же именно? - полюбопытствовал Магрибоск.
- Влюбленность. Это, конечно, довольно распространенное чувство. Но такой чистоты встречается нечасто. И еще довольно редкое в наше время - нежность. Поверьте, блюдо с такой приправой придется вам по вкусу, мой лир!
- И тебе тоже, - насмешливо протянул колдун и тут же нахмурился, - но такими приправами злоупотреблять опасно. Разве что вечерком, перед сном. А то станется разнежничаться и рассиропиться перед той же девчонкой. И ведь может захотеться даже дать ей волю. Подумай над этим.
- Буду осторожен, - слуга преданно заглянул хозяину в глаза, - так вы позволите?.. И вовсе не обязательно использовать такие приправы для себя. На рынке они стоят очень дорого. За эти штучки можно получить вдесятеро больше Чувства Превосходства, Ощущения Безграничной Свободы или Необходимости Безропотного Подчинения.
- Ну что ж, - дедок ненадолго задумался. - Можешь отнять у нее немного излишков высоких чувств, но именно излишков, не более.
Обрадованный Пулюк оглянулся, увидел притулившегося в углу коридора Лупи и приказал:
- Эй, лупоглазый, приведи-ка мне девчонку из пыточной. Да поскорее! Давай, проворнее шевели ластами. Времени нет, мне еще вон обед готовить. И не забудь запереть за собой дверь покрепче, чтобы пленник не сбежал. Ему там, кажется, полегчало.
В пыточной по-прежнему было душно, чад угасших факелов заполнял непроветриваемое помещение, смешивался с приторно-сладковатым запахом крови и тлена, который насквозь пропитал и пористый песчаник стен, и земляной пол, и даже резное господское кресло, что гораздо уместнее смотрелось бы в дамском будуаре. Глядя на него, Генемин размышлял о пристрастии Магрибоска к роскоши и к созерцанию пыток. Но ненависть к мучителю сейчас не заливала холодной яростью, потому что смешалась в его душе со светлым чувством благодарности своей исцелительнице.
Легкие пальчики лишь изредка касались его кожи. Они порхали над нею, сплетая ощущение летней прохлады. В приглушенном свете Генемин не мог как следует рассмотреть девушку, но в сведенных бровях и прикушенной губе уловил напряжение.
- Вот уж, никак не ожидал, что ты - девчонка, - сказал и отчего-то смутился грубоватости своих слов. - Спасибо! Но, вероятно, достаточно. Ты и так сделала для меня очень много. Этот гад ведь накажет тебя за то, что считает самовольством. И я, к сожалению, никак не смогу защитить.
- Колдун разрешил мне подлечить вас, - Михайлина ответила тихо, но твердо. - А мне очень жаль, что не хватает умения полностью вернуть вам душевные силы. Пулюк не только избил вас, но каким-то образом опустошил внутренне.
Грамотная, ясная речь девочки тоже никак не вязалась с обликом деревенского парнишки. Книзь удивленно спросил:
- Так кто же ты на самом деле? Какого рода?
Ответа он не дождался. Со скрипом и лязгом распахнулась обитая железом дверь. Появившееся в дверном проеме уродливое существо, впрочем, обладало определенной грацией и, невзирая на громоздкое телосложение, передвигалось легко и быстро. Голос его тоже звучал неожиданно приветливо:
- Лира, мне надо отвести вас к Пулюку. Не бойтесь, сейчас он не сделает вам ничего плохого.
- Верится с трудом, - едко протянул Генемин.
Лупоглазое существо стушевалось:
- Насколько я понял, лира останется в живых и, насколько возможно, невредимой, - смешной уродец явно испытывал неловкость под проницательным взглядом князя. Запинаясь и нервно постукивая по полу ластом, он нерешительно продолжил. - Не думайте, что мне хочется сопровождать молодую девушку к этому ужасному человеку. Очень бы хотел вам помочь, но...
- Так помоги, - жестко сказал князь. - Не прошу тебя помочь сбежать отсюда мне. Я взрослый мужчина и могу стерпеть многое. А вот девочку хотелось бы спасти...
- Нет! - как-то слишком горячо воскликнула Михайлина. - Без вас я никуда не уйду!
Несуразное существо втянуло голову плечи, голос его прозвучал жалобно:
- Ничем не смогу помочь ни одному из вас. Я всего лишь пет, всего лишь домашнее животное и не смею пойти против своего хозяина. У меня слишком сильная привязка к лиру Магрибоску.
Милая девушка, прошу вас не задерживайтесь, я должен отвести вас на кухню к Пулюку.
- Значит, привязанный ты... - князь попытался приподняться. Веревки, которыми он был привязан, держали крепко. Однако при резком движении доска подпрыгнула на козлах. Михайлина вздрогнула и невольно чуть сжала плечо мужчины:
- Прошу вас, успокойтесь. Я верю этому... пету, со мной ничего не случится. А потом... потом время покажет. Постараюсь вернуться к вам, раны еще не залечены полностью.
- Хорошо, - Генемин стиснул зубы, - надеюсь, что ты вернешься.
Михайлина шла вслед за робким чудовищем и пыталась успокоиться, унять сердцебиение. Как ни странно, она даже не задумывалась о том, что могло понадобиться от нее мерзкому повару-палачу. Гораздо больше тревожили ее собственные чувства.
Отец Михайлины, талантливый маг, преподававший в элитной академии, с детских лет разговаривал с нею, как со взрослым человеком и старался объяснить, что ожидает ее в жизни. Настоящий ученый, он все раскладывал по полочкам, препарируя словом не только социальные отношения, но также физиологию и психологию живого и потустороннего, реального и магического. Он был излишне смел и независим в суждениях. За то и поплатился. Перейти дорогу могущественному Ду Леонгарду осмеливались даже немногие аристократы, пользовавшиеся расположением василевса. А вступать с ним в спор человеку хоть и непростого происхождения, но из рода, считавшегося захиревшим и давно отдалившегося от императорского двора, казалось, и вовсе немыслимым. Тем не менее, мэтр Старский позволил себе это.
Когда по инициативе Первого министра в Державном Астанийском университете значительно урезали ассигнования на магическое отделение и ввели ограничения на преподавание ряда дисциплин, а некромантию и общее положение о техномагии запретили полностью, он написал докладную на имя короля и выступил в печати с резким осуждением данных шагов. Попытка мэтра разъяснить, что магам королевства необходимо иметь представление о том, что может стать угрозой для государства, успеха не имела.
Более того, Старского, объявив изменником, казнили без суда и следствия. Его жена тоже сложила голову на плахе, а сын и дочь бежали. Перейдя границу Заполошных Лесов, девятнадцатилетний юноша и десятилетняя девочка столкнулись с фарами. Тогда брат, обладавший значительной Силой, сумел отбросить сестренку за пределы опасной территории. И больше девочка его не видела. Ей хотелось верить в то, что Нано сумел спастись, но надежда эта таяла с каждым годом. Потому, что, если бы брат был жив, то непременно разыскал бы ее. Это Михайлина знала совершенно точно. И поэтому крайне редко разворачивала серую тряпицу, хранившуюся в потайном карманчике. Было очень больно смотреть на потертый студенческий значок - единственную вещицу, оставшуюся у нее от брата.
Голод и холод, унизительные подачки и подаяния, побои и злые тычки - вот то, что запомнилось Михайлине о первой неделе ее скитаний. А затем на нее напал насильник-садист. Спасло неожиданное вмешательство чумазого мужичонки, оказавшегося княжеским золотарем. Ей до сих пор снились кошмары, в которых над ней, лежащей в овраге нависает сально скалящаяся рожа, и зажатый в руке мучителя нож рисует на ее животе кровавый узор, шрам от которого многие годы спустя напоминал ей и наяву о реальности происходившего .
Простой человек, незадолго до этого похоронивший дочку такого же возраста, несмотря на более хлипкое сложение, сумел справиться с негодяем. Тот остался валяться с проломленным черепом на месте несостоявшегося насилия. А Нелла стала отзываться на имя покойной дочери золоторя и его жены, милой Зои, изможденной тяготами жизни, но не растратившей сочувствия и доброты. Тем страшнее оказались перемены, случившиеся с приемными родителями пять лет спустя, когда в замке князя появился Бюром.
Можно считать чудом, что девочка задремала на пастбище, и тощая коровенка умудрилась добрести до дальнего леска. Пока Михайлина искала ее, в хлипкую стоящую на отшибе халупу золотаря наведались подручные колдуна. Трудно сказать, отчего не стали они разыскивать дочку несчастных: то ли и вовсе не знали, что вообще живет она на свете, то ли поленились тратить на это время и силы. Только, увидев лица спасших ее людей, заглянув в их пустые глаза, ощутила она такой леденящий ужас, какого не испытывала, даже столкнувшись с фарами и вознесла молитву богам за то, что уберегли ее от такой участи.
Приемный отец по-прежнему выполнял свою работу. Кажется, теперь его и вовсе не трогали ее неприятные стороны. Он словно бы не чувствовал вони фекалий, не ощущал даже малейшей брезгливости от соприкосновения с ними. И девочка в первые дни после его "перерождения" с ужасом увидела, как он, не скинув грязного балахона, садится за стол, протягивает руки, заляпанные зловонной жижей, к засохшему хлебу. Зою объяли равнодушие и отстраненность от реальности. Она уже не замечала, что посуда не мыта, пол не метен, одежда не стирана. Супруги теперь не жили, а существовали, механически выполняя лишь самые необходимые действия и, подчиняясь лишь господским приказам.
Михайлине-Нелле пришлось взять на себя заботу о бедных людях. Сначала она лишь вела хозяйство, но, затем отец несколько раз вернулся домой со следами побоев. Девочка поняла, что его наказывают за медлительность, появившуюся в результате обезличивания. Тогда она и стала помогать золотарю. Мужская одежда ограждала ее от посягательств кого бы то ни было (хотя, признаться, обитатели замка с опустевшими взглядами перестали обращать внимание на лиц противоположного пола). Подтвердилась и догадка, что и прежде мало кого интересовала семейная жизнь самого никчемного из подданных князя. Никто не ведал, был ли у него сын или дочь, или же теперь просто ему помогал такой же никчемный оборвыш-сирота.
Тогда девушка возненавидела Генемина, здорового, уверенного, красивого мужчину, без раздумий отдавшего подвластных ему людей в руки страшного колдуна и позволившего тому выпить из них душу.
Все изменилось через полтора года, когда Вострыш сделал "парнишку" своим подручным. Может быть, по контрасту с лишенными мыслей и чувств лицами большинства окружающих жгучий интерес к новому и необычному, горевший в глазах и нового ее начальника, и самого князя, с болезненной остротой напомнил ей облики отца и брата. Они были неутомимыми исследователями. Отец - прославленный ученый, Нано - лучший студент не своего курса, надежда и гордость университета.
Девушка пыталась напомнить себе, что, если Вострыш заслуживает прощения, как человек подневольный, то Генемина оправдать невозможно, он подлинный злодей. Вспоминались напутствия отца. Еще совсем малышке твердил он о том, что в известный период молодая девушка может обольстится пустым, никчемным, а, возможно, и коварным мужчиной, в и подлинным негодяем. Утверждал, что это приведет ее к жизненному краху. Михайлина-Нелла понимала, насколько отец был прав. Однако ничего не помогало. Исподтишка любовалась она темными глазами под крыльями бровей, хищным профилем и четким рисунком твордых губ.
Когда же в застенках Магрибоска увидела Генемина в цепях и разодранной одежде, девичье сердце дрогнуло окончательно. Он был еще ближе и роднее здесь, в чуждом непонятном мире, куда ее перенесла техномагическая "перчатка" Бюрома. После того, как ее схватили на кишащем иноземцами торжище, после того, как тут же продали колдуну с обманчиво добрым лицом и заледеневшим взглядом, она впервые ощутила, что прежняя жизнь не приснилась, и где-то вдалеке существует ее родной мир.
Впрочем, после двух часов, проведенных в углу кухни, которой заправлял отвратительный Пулюк, чувства девушки притупились. В тот момент, когда повар-палач уселся напротив нее и велел смотреть ему прямо в глаза, ей показалось, что внутри что-то жестко царапнуло, но затем ее охватило безразличие. И, с трудом держась за ласту Лупи, медленно шаркая, спускалась она в подвал, где помещалась и пыточная, и ее камера-каморка. Лишь на краешке сознания брезжила мысль о том, что сейчас она, вероятно, очень напоминает несчастных, замороченных и испитых колдовством Бюрома.
Лупи выглядел обеспокоенным. Он все переспрашивал, как Михайлина себя чувствует. Укладывая ее в постель, хлопотал, как заботливая мамушка. И напоследок пообещал поговорить с хозяином, потому что уверен, что Пулюк перешагнул дозволенную грань, отнял у нее слишком много эмоций и, возможно, даже нанес ей вред.
Обессиленная девушка провалилась в тягучую дрему, из которой ее вывел все тот же лупоглазый пет. Осторожно поддерживая, усадил ее на кровати, подкатил небольшую тележку с дымящейся чашкой и заставил выпить горьковатый обжигающе горячий отвар. В голове прояснилось, и тут же захлестнула волна отчаянья: как она могла забыть о князе, как могла оставить его без помощи.
Круглые, как блюдца, глаза Лупи налились беспокойством:
- Погоди девочка, не спеши, давай поговорим. Я, наверное, неправильный пет... мне положено преданно служить, во всем быть послушным...- он увидел непонимание на лице Неллы и торопливо пояснил. - Не могу больше смотреть на все непотребства, творимые хозяином и Пулюком. Хочу вам помочь. Повар не удержался, отведал твоих эмоций и вроде как опьянел от этого. Сейчас он в отключке, спит беспробудным сном. Магрибоска же дома нет. Я забрал у Пулюка ключи и два ножа, стащил пару артефактов у него и у хозяина. Держи вот этот, им ты сможешь расплачиваться на рынках.
- Ты... украл?...- при всей ненависти к магу-мерзавцу Нелла испытывала шок от необходимости воспользоваться краденным "кошельком".
- Тут твои эмоции, которые, между прочим, отнял, а значит, украл у тебя Пулюк, - обиженно пробурчал Лупи. - Ты хочешь или нет помочь избитому пленнику?
Эти слова отрезвили девушку, она поспешно двинулась вслед за шустро передвигающимся на своих ластах петом.
Князь все так же лежал на козлах и даже в полумраке почти совсем угасшего "светляка" было видно, что плечи его поникли, но при звуке шагов он вскинул голову, и в его голосе смешались волнение с радостью:
- Боялся, что ты не придешь, что эти гады нанесут тебе увечья!
Нелла порадовалась тому, что не видно предательского румянца, залившего ее щеки. Кашлянула, прочищая охрипшее горло, нарочито ровным тоном произнесла:
- Сейчас мы освободим вас, Лупи поможет нам бежать, - она склонилась над Генемином, разрезая веревки.
Эти слова подействовали на мужчину необыкновенно действенно. Последние путы лопнули от резкого движения мускулистых рук. Он попытался сразу же встать, но покачнулся.
- Куда так торопишся! Свалишься и побега не будет, - закричал на него Лупи, затем протянул ласту, на которой лежала золотая вещица, похожая на времямер-луковицу. - Вот, артефакт перехода. Он раскрывает порталы. Не знаю, на какой именно рынок, но туда Магрибоск наведывается нечасто, потому что для обычных передвижений использует другую штуковину. С ней он исчез и сегодня. В то же время, раз он путешествует и с этой, то артефакт-накопитель, которым можно расплачиваться, будет действовать и там. Так что берите, возьмитесь за руки, мысленно потянитесь к серединке этой "луковки" и скажите: "Эт-зер-кен! Перенос! Вэл-юл-свел!".
Сильные пальцы сжали запястье Неллы, а она схватила ласту пета:
- Ты тоже с нами!
Лупи дернулся и обреченно вздохнул:
- Я не смогу. Привязан к хозяину.
- Но он убьет тебя, - воскликнула девушка.
- Ты права, лучше с вами, а вдруг...- голосок пета дрогнул, он больше не вырывался, шагнул в раскрывшийся портал, но внезапно возникший вихрь, стеной взметнулся между ним и Неллой. Ласта выскользнула из тонких пальчиков. А в следующий миг мужчина и девушка растерянно озирались среди шумного блошиного рынка, совершенно не похожего на тот, который им довелось увидеть, когда впервые попали на Маградию. Лупи с ними рядом не было.
- Его не пустила "привязка" к хозяину, - высокий широкоплечий мужчина осторожно стер слезинки со щеки девушки. - Мне рассказывал об этом один...
- Бюром, - жестко отчеканила Нелла. Между нею и князем вновь возникла стена и пролегла пропасть.