"... Чечня оказалась почти полностью деидеологизирована - главной проблемой людей стало выживание и минимальное сохранение собственного достоинства. Можно ли еще в Чечне вообще говорить о каких-либо убеждениях? Где еще стоит искать осмысленность? Я пыталась ее почувствовать в чеченских школах, в местах мусульманских святынь и в немногих сохранивших свою генетическую память горных селах."

"Я очень сомневаюсь, что женщина со славянской внешностью может вот так поехать в горную Чечню. С комиссией по правам человека - безусловно. Кто комиссию тронет? Ведь комиссия выясняет, как страдает народ, и чем беззащитней этот народ комиссии покажется, тем больше денег этому народу дадут.."

"От сочетания кавказского гостеприимства с исламским чувствуешь себя порой крайне неловко: ..."

"Вообще в Чечне в голове все время работает незримый вольтметр, оценивающий напряженность ситуации. ... И наоборот: чувствуется, что у людей, с которыми ты разговариваешь, в голове работает тот же приборчик."

"Например, в одной школе, которая находится на горе, завуч сказал, что село было важной стратегической точкой и военные этим пользовались. "Как пользовались?" - автоматически переспросила я. Он посмотрел на меня каким-то странным взглядом, воцарилось тяжелое молчание, которое кто-то прекратил следующим вопросом. ..."

"Всю войну он провел здесь, и, хотя его самого судьба пощадила, увиденное и услышанное травмировало его почти как личный опыт. "Будем притворяться, как будто ничего не было," - с печальной улыбкой говорит Хасан."

"По вечерам они заставляли нас пить чай. Вернее, мы как будто случайно оказывались возле дома нашего проводника. Я заметила, что чеченцы живут в подавляющем большинстве случаев на удивление одинаково. Везде до блеска вылизанные полы, вычищенные ковры, аккуратные ряды ботинок у крыльца. "К чаю" полагается много всякой еды, в том числе курица с картошкой - блюдо, приготовленное всегда одним и тем же способом. Когда два раза подряд видишь эту курицу, эти ковры и традиционную кавказскую люльку, накрытую точно таким же покрывалом, - но все это в чуть-чуть иной планировке - возникает ощущение, что пространство искривляется."

"Правозащитники каждый раз отчаянно протестовали, не хотели ездить по Чечне поздно вечером; ... "

За четыре дня мы посмотрели 22 школы в четырех горных районах. ...

"Почти все школы в итоге слились у меня в голове в одно холодное помещение с сине-белыми стенами, украшенными многочисленными портретами Кадырова и его же афоризмами. Кто это все вешает? "А попробуй не повесь!" - отвечают директора. Но все равно непонятно, почему даже восстановленные после войны здания имеют такой непрошибаемо-советский вид: что стоило, казалось бы, покрасить стены в другой цвет."

"Почти везде жалуются на нехватку кадров: "Было бы жилье, учителя сюда бы поехали - говорят в РОНО."

"Вон Кадыров, говорят, привез в свой Центорой русских учителей, сделал им зарплату 15 тысяч, охрану приставил, они работают."

"Еще почему-то все говорят про ремонт спортзала: казалось бы, зачем бегать в душном помещении, когда вокруг такие прекрасные просторы, но нет - подросткам некуда девать энергию, говорят учителя, нужен спортинвентарь."

"В соседних же селах электричество появилось всего пару лет назад.

"Например, в селе Ушкалой школа с трудом умещается в маленький домик учителя, а в соседнем селе, всего в паре километров отсюда, есть огромное здание, оснащенное дюжиной компьютеров - но учиться некому: почти все жители с детьми уехали на равнину."

"Директор школы, пожилая усталая женщина с потухшим взглядом, рассказывает, как ученица школы погибла от осколка, как они занимались в армейских палатках, как ее, директора, водили на расстрел, а дети увязались за ней - «Они плакали, цеплялись за юбку, а я говорю: не бойтесь, сейчас дядя салют покажет». Только по доброй воле какого-то командующего всех отпустили."

"В 2002 году, после того как в одну ночь убили старика-директора и школьного сторожа, Гансолчу покинули сразу шестнадцать семей."

"За это время были разрушены и те дома, которые хозяева оставляли целыми. Одни считают, что военные обстреливали пустое село, чтобы никто не вернулся, другие - что они просто растащили дома на стройматериалы."

"... поехали в администрацию и попросили, чтобы нам выделили батальон охранять село."

"... в горах жить страшно, особенно молодым мужчинам. Почти в каждом селе можно услышать, как люди в масках ночью забрали того или иного жителя и увезли в неизвестном направлении. Кого-то убивают, кого-то долго допрашивают и отпускают полуживого, кто-то пропадает совсем. Почти все проходят через унижения. Логика этих арестов произвольная - доносы, признания под пытками - любая информация, так или иначе попавшая в кадыровскую базу данных. Мотивом может быть и личная месть."

"Ситуация осложняется еще тем, что огромная часть кадыровцев - это легализовавшиеся боевики."

"Это логика 37 года, - говорит Лена Буртина из гуманитарной программы, - может быть, и есть какие-то рациональные объяснения каждого ареста, но главное - поддерживать атмосферу страха."

"Сейчас можно многое: судиться с федеральными войсками, жаловаться на администрацию - но сказать хотя бы слово против Кадырова опасно для жизни."

"Все школьники в Чечне научены противоминным правилам - в каждой школе висят плакаты с собачками и ежиками, которые остерегаются незнакомых предметов. Но далеко в лес все-таки стараются не уходить, даже дрова заготавливают рядом с домом. За черемшой ходят группами - если кто-то подорвется, другие вынесут."

"Иностранного языка нет. "Раньше был учитель арабского, но его арестовали. Потом отпустили, но он уже сюда не вернулся".

"Фактически почти все занятия в первых трех классах - это уроки русского языка, дети его ведь совсем не знают."

"Да и чему там учиться в первых трех классах - там же, насколько я помню, одна ерунда."

"Но вместе с элементарным словарным запасом дети усваивают чужие для них аксиомы, стиль мышления и систему абстрактного знания: "Человек - разумное существо", ..."

"В горных районах вообще очень много разных военных - РОВД, ГРУ, подразделение охраны Кадырова, бальоны "Восток" и "Юг". "

"Во время войны было спокойнее - здесь стояла военная часть, мы помогали друг другу, нас не бомбили. А когда федералы ушли, начались вот эти аресты."

"И однажды ночью гунийцы, как они рассказывают, встретили Хаттаба. "Он, точно он был. Бородатый, вот этого не хватало - говорит замглавы, показывая на фалангу своего пальца. - Их всего было человек двадцать, там были иностранцы, на нашем не говорили. Мы их заперли в школе. Потом я поехал в Ведено, доложил федералам. А они говорят: не было приказа такого человека задержать, отпустите. Пришлось отпустить."