Цыплаков Владимир Анатольевич. Текстильная промышленность на грани

Текстильная промышленность на грани.

Возможно - ли на время забыть о предосторожностях, призванных в наших глазах сохранять сложившиеся устои своих обладателей, и представить себе человека? Человека, стоящего в сереньком костюме, скорее даже костюмчике - пенсионного, но с пощёчиной франтоватости, возраста? Прямо посередине своего кабинета, хранителем коего он и был назначен, как директор лечебного приюта для бездомных? Тогда легко встанешь на полозья новой истории о бедности и богатстве, пороках и добродетели, которая имеет несколько своеобразный конец. Надо сказать, что кабинет этот находился в городе, где каждый, кто подавал хоть раз милостыню рядом с церковью св. Петра, или у часовни Малькольма, или у площади скотоводов, или в ином другом месте, имел право считаться человеком с более-менее полным кошельком. Среди нескольких миллионов жителей ожирением банковского счёта страдало отнюдь не больше нескольких десятков. Одним из ярких снов финансового диетолога в этом городе и слыл персонаж будущего рассказа, чья визитная карточка возвышалась среди справок, журналов, отчетов, канцелярии и личных предметов на столике у директора.

Оставим промежутку между абзацами достаточное количество времени, около пяти минут, и продолжим повествование уже с середины разговора директора и хозяина визитки. Взбешённый визитер осадил ярость и перешёл на тон, который нисколько ни меньше вгоняет в краску, однако считается более степенным.

-Я устал от вас и вашего сброда! - прозвучало раздражённым продолжением разговора в пустом, если не считать двоих людей, кабинете...

-Но, мистер Слоун, вы должны понять, что нельзя...

- Мистер Мелз, многие из тех, кто становился наперекор идеям и, конкретно, моим, скажет вам более определённо, чего действительно делать нельзя... Вы, с вашей дотошной фабрикой отходов человечества никогда не поймёте, в чем состоит суть развития нации.

-Что же вы прикажете делать? Куда девать этих детей несчастной жизни? Как им получить свои минуты сытости и покоя?

-Оставьте в покое ваши философские изыски, тем более что мне они не по нутру! Если эти люди сами не в состоянии позаботиться о себе, то никто не ведает, для чего вообще нужен этот элемент природы. Если на этом месте появятся ещё несколько тысяч рабочих мест, то никто не упрекнёт меня в жестокости и немилосердии.

-Но среди этих людей, которые окажутся на улице - половина нетрудоспособны и нуждаются в срочном уходе, а некоторые и в медицинском, что уж и говорить о другой половине. Как вы не понимаете, ведь...- здесь речь неумолимого слуги справедливости прервана молчаливым потоком невыразимого возмущения и досады, - будь у него и несколько сот гектаров полей отличнейшего гороху, он и то не обратил бы на себя внимание подобной стены.

-Я предупредил вас в последний раз господин Архангел страждущих. У вас ровно месяц и ни мгновением больше. Попытайтесь больше не навязывать мне ваших ненужных иллюзий.

Так сказал Таурус Слоун и вышел, хлопнув дверью. И резкий всхлип какого-то листка, упавшего от взмаха двери, чётко подвел итог под разговором. Листок этот, обычный желтый бланк медицинской проверки, одна из многих серых формальностей, как ни что другое подвел этот итог, так как был чьим-то диагнозом о неизлечимой болезни. И если предположить, что каждый подобный разговор, так или иначе, влияет косвенно на жизни людей, то этот недвусмысленно заявлял о себе, как их вершитель.

Что важнее для человека в промежутке жизни результат или процесс? Каждый выберет для себя, однако тяжело ткать свой собственный режиссёрский сценарий. Ведь в конечном итоге, провал этой пьесы обойдется гораздо дороже.

Многое прошло с того дня, особенно, если учесть, что сыну мистера Слоуна, - мистеру Слоуну младшему, потомку хозяина монополии бумажных фабрик, тогда ещё годовалому малышу исполнилось целых 19 лет. Трудно представить себе момент, когда половина, если не вся часть жизни пролетает в один единственный миг, будь то миг разлуки, разочарования, праздной скуки или смертельной опасности. Для поднятия данного архива Господь выбрал этому юноше не самый радужный из вариантов. Он был в опасности, если, конечно, кто-то не считает сведённое судорогой лихорадки и ознобом измотанного организма положение за истинное чудо развлечения.

Он был неизлечимо болен, и этот закованный в латы, беспощадный рыцарь-пневмония в очередной раз собирался уйти непобеждённым, что налагало тень на суровые лица нёсших мальчика людей. Эпидемия в провинции началась задолго до того, как о ней имели представление, и знала о людях гораздо больше, чем они о ней. Профилактические работы занимали слишком много времени, да и не было возможности для выделения, и без того занятых врачевателей, из звена итак ослабленной обороны. Большинство людей добирались до мест оказания помощи отнюдь не на своих ногах, поскольку больные сильно слабеют, как один из симптомов данного заболевания. Некоторые из этих несущих паломников могли и не подозревать, что в скором времени им самим придётся оказаться подобным отягощением.

Дядя Эндрю. Так ласково называли его подопечные и подчиненные за необъятный, как они утверждали, по размерам сердечный орган. И так уж сложилось, что среди тех, кто в этом здании хоть малую толику понимал в этих самых органах, он был организатором. Более-менее сносное образование медика красноречиво об этом молчало. Превозмогая усталость, накопленную голодом и второй ночью без сна, насыщенной подобными зрелищами, и глядя в полуприкрытые глаза больных, охваченные блеском, но блеском не идеи и радости, а отчаянием, он принимал очередными порциями лежачих в полубреду, охваченных агонией, разномастных, неузнаваемых, но людей, как впрочем, он и должен был считать. Осмотры, обходы, процедуры всё это сопровождалось позвякиванием инструментов, хриплым кашлем, указаниями медсестёр, стуком носилок о края переполнявшихся коек и всей сопутствующей какофонией приютно-больничного аврала.

Спустя два часа в кабинет уже выжатого и насквозь сутулого лекаря вошёл представительный, солидный индивид, - наилучший натурщик монументу бога войны. Таурус Слоун, тяжелыми шагами промышленника поздоровался с хозяином этого последнего из местных оплотов надежды, и устало опустился в кресло. Лицо его, закалённое в экономических прериях и трущобах производительности, некогда живое и властное, сейчас сослужило бы службу разве что только театру кукол, ибо, похоже, было на высушенную маску актера - трагика. Что и говорить, два десятка лет - много даже для страны, не то, что для одной, пускай и представительной фактуры. Но в глазах ещё остался тот властный карий напор неумолимости, хоть теперь он и наполовину прятался под валунами опухших век под навесом густоты бровей.

И вот теперь он с угрюмой пытливостью ожидал, своеобразного приговора своей усталой судьбе, за последние дни преодолевавшей немало хребтов и равнин тяжёлой жизни.

Он ещё не видел сына, но был с ним каждую секунду. И хлесткий ветер, волнующий дождь, ждущий приказа своего генерала - утробного рокота грома, поведал бы о его настроении, как самое правдивое зеркало.

Доктор начал разговор:

-Странная штука - человеческий организм,- половина из моих больных была обречена, будучи в менее тяжком положении, чем ваш мальчик. Что это?- Непобедимая вера в жизнь?- Сила духа? - Организма? Ни я и ни кто не даст вам ответа. Пока что, единственное, что в моих силах - это отдать вам в руки уверенность, что он должен справиться. Он пока плох, но такое чувство, что у него, черт возьми, больше шансов выжить, чем у здорового меня!!

-Вы в этом уверены? - молча и трепетно спросили теперь уже несколько ожившие глаза каменного лица Тауруса.

-Не хочется говорить лишнего, нужно ещё много сделать, но на этой дистанции он фаворит-это точно,- вслед ответили глаза, бесценность взгляда которых, не вызывала даже тени сомнения, - Возможно, вы на днях сможете его увидеть.

-Спасибо,- проплыло по воздуху в тридцатифутовой комнатке. Спасибо, которое не в состоянии потопить была бы и эскадра фрегатов в полном вооружении...

Повисла давящая пауза, которая, в отличие от своих сестёр, в этот раз была оскорбительно не замечена.

-Судьба многогранна, как многогранно и её отношение к нам. Однажды...- Начал доктор,- очень давно, я лежал в соседнем округе с подобным диагнозом, как и несколько моих товарищей по несчастью. Я был тогда так же молод, как этот крепыш, но в связи с чем-то, не так полон сил, как мне бы хотелось. Нас должны были переправить в районную больницу, и мы ждали только санитаров, хотя то, что на самом деле ждало нас, выяснилось гораздо позже. В то время медицина не очень-то гордилась своими успехами в подобного рода делах, но ведь каждый человек в тяжёлую минуту, хочет верить в то, что этот транспорт идет по его маршруту?!

Произошла какая-то ошибка, и я оказался не в этом отряде. Кто-то в суматохе уронил мой приписной лист. Они лежали в кабинете директора, и мой был найден гораздо позже тех событий. Как вы понимаете, я не получил даже крохи того лечения, на которое был вправе рассчитывать. Если б я тогда мог внятно объясниться с кем-нибудь, кроме бреда в адрес льняной подушки, да и той соломенной. Но самое удивительное - через три недели во мне не осталось ни следа от тяжёлой болезни. Вот посмотрите, - это та счастливая бумаженция! Между прочим, я, в некотором роде должен быть и вам благодарен, ведь она была сделана на вашей фабрике, ведь других в округе просто нет.

Ответ на этот ироничный эпос был неподходящим и непредполагаемым. Мистер Таурус Слоун, почти не слушал, погруженный в переправу самой долгой реки в его жизни - реки перелома, для преодоления которой не посоветуешь ни одну транспортную контору в мире.

Ком в горле заставил взбунтоваться против видимого внешнего покоя, и он быстро встал и направился к выходу. На полдороги, обернувшись, он произнёс едва ли не навсегда стертые временем из его памяти слова:

- Простите меня, ради всего святого, простите...

Оставив молчащего хирурга душ и тел в недоумении, он вышел вяло, но всё ещё хлёстко закрыв за собой дверь. Стоя за дверью кабинета, рассматривая этот своеобразный сувенир от доктора, он с трудом подавил в себе начавший бушевать приступ удушливого нездорового кашля, раздражённо стёр с этого мнимого спасительного документа сорвавшуюся с губ капельку крови и молча зашагал к выходу.

Оставить комментарий © Copyright Цыплаков Владимир Анатольевич (v.tsiplakov@mail.ru) Размещен: 25/07/2014, изменен: 25/07/2014. 11k. Статистика. Новелла: Проза Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Много лет назад богатый промышленник закрыл лечебный приют для бедных, предполагая основать бумажную фабрику. Сейчас он ждет приговора от доктора, который лечит его смертельно больного сына. Оба этих факта связаны.

Цыплаков Владимир Анатольевич : другие произведения.

Текстильная промышленность на грани