Аннотация: детективы, основанные на реальных следственных делах ФБР и Нью-Йоркской полиции
СПЕЦИАЛЬНЫЙ АГЕНТ ФБР
ЗАПИСКИ ФИЛА ДОНОВАНА
ПРЕДИСЛОВИЕ
Я сидел за срочной работой в просторной комнате переводчиков на 16-ом этаже огромного здания Нью-йоркского Департамента Полиции (NYPD), когда ко мне неслышно подошёл высокий хорошо сложённый человек в сером костюме. Я не сразу заметил его, погружённый в свои бумаги.
- Я думаю, что вы вряд ли мне поможете, но утопающий хватается за соломинку. - Пословицу эту он произнёс на чистом русском и, не обращая внимания на моё удивление, продолжал. - Мне нужен специалист по македонскому языку, причём даже не просто по македонскому, а знающий бристольский диалект. Чему вы улыбаетесь? - спросил он не очень любезно.
- Не знаю, есть ли бристольский диалект в Англии, а в Македонии такого точно нет. Там есть битольский диалект.
Человек в сером костюме вытащил из папки, которую держал в руках, какой-то документ, внимательно его прочёл, и мрачно сказал: Вы правы. Но это не меняет сути дела. А вы, что, разбираетесь в македонском?
- Это моя военная специальность, - ответил я коротко. - Я учился в школе военного перевода. Албанский, македонский, сербохорватский. А битольский диалект я использовал в своей диссертации..
- Да это просто замечательно! - Лицо человека в сером внезапно прояснилось. - Вы даже не знаете, как вы мне нужны.
- А что, собственно, произошло? Если не секрет, конечно.
- В общем-то, конечно, секрет. Но вы всё равно его узнаете. Так сказать, из первых рук. Дело в том, что мы арестовали одного мусульманского террориста. Он запутывает следы, притворяется македонцем. Кроме того, он заявляет, что не знает английского. Он требует, чтобы ему предоставили переводчика с македонского. Причём именно с битольского наречия. Другого он, якобы, не знает. Всё это он выражает на каком-то совершенно варварском английском. И если мы не предоставим ему переводчика, то возникнут проблемы в прокуратуре и на суде. Хороший адвокат будет тянуть следствие, затем на суде заявит, что все материалы следствия - туфта, что мы запугали подследственного и он подписал протоколы, ни слова в них не понимая. Может быть потерян год и даже больше. Вот поэтому нам и нужен именно дипломированный переводчик. Ведь албанец может оспаривать квалификацию переводчика и заявлять, что тот неправильно понял самые важные показания и неправильно перевёл ему пункты обвинения. Так у вас есть какие-то дипломы?
- Есть. Но сейчас я занят очень срочной работой. И высшее начальство меня всё время теребит.
- Какое начальство? Какая работа? Дело о покраже старых валенок на Брайтоне? - слова "старые валенки" он снова произнес по-русски и, не заметив, кажется, моей улыбки, исчез.
Минут через десять моё начальство предложило мне немедленно проследовать в кабинет мистера Фила Донована и поступить в его полное распоряжение. Вот, оказывается, с кем я говорил? С шефом одного из отделов Нью-йоркского управления ФБР. Это был талантливый и опытный детектив. Своего рода легенда нашего управления. Вскоре я уже сидел в его кабинете. Мы договорились о тактике моего поведения на допросе, и вслед за этим в кабинет был введён Крыстьо Видоески, Бывший рабочий битольского завода фруктовых соков, а ныне - работник одной из манхэттенских ландри. Так, во всяком случае, было сказано в его документах. Фил Донован в который раз начал выяснять анкетные данные Видоески. Тот ломался, что-то понимал, на что то отвечал недоуменным пожатием плеч. Когда его спрашивали, где он родился, он отвечал - в 1970 году. На вопрос о времени рождения отвечал, что родился в деревни Корча, битольского округа, и так далее. Я сидел и молчал. Я долго не говорил по-македонски. Тридцать лет. Сидел и безуспешно вспоминал занятия моего учителя, майора Красовского. Потом вдруг все они начали, как на магнитной плёнке, с шумами и шорохами прокручиваться в мозгу. И тогда я внезапно даже для самого себя зло сказал на том грубом полублатном языке, которому нас и учил Красовский:
- Слушай ты, малый, не ломайся. Лучше колись сразу. Лишь это тебя и спасёт. Против тебя целая телега улик. Это я тебе как земляку говорю. Таких как ты, через мои руки два десятка прошло. У Жёлтого в Нитре. Или забыл о Нитре?
Эффект был даже больше, чем тот, на который мы с Филом Донованом рассчитывали. Видоески уставился на меня как на приведение с того света. Конечно, ни у какого Жёлтого, ни в какой Нитре я не работал. В Союзе я вообще был невыездным (выехал лишь после развала Союза). Но то, о чём говорил, знал хорошо. Я регулярно читал македонские и албанские газеты, беседовал с македонцами и албанцами, приезжавшими в Москву. Крум Конески, по кличке "Желтый", был начальником особого отдела секретариата внутренних дел Македонии (когда ещё не развалилась Югославия) и отличался крайней жестокостью. Отдел этот в просторечии именовался Нитра (по-македонски - "внутренний"), поскольку находился во внутреннем дворе большого здания Секретариата. Отдел занимался вооружённым бандитизмом и диверсантами (в условиях Македонии это было одно и то же). По-видимому, наш подследственный Жёлтого и Нитру знавал. И испугался, что я его могу помнить. Конечно, говорил я с акцентом. Македонский язык очень напевный, а я говорил резко, но македонец, видимо, решил, что я серб (сербское произношение очень похоже на русское). Фил Донован умело воспользовался смущением македонца и повёл на него неожиданную атаку. Но македонец всё же был твёрдым орешком. Восемь часов почти без перерыва шёл допрос. А затем мы, очумевшие и вывернутые наизнанку, покачиваясь вышли на улицу.
- Знаете что, - неожиданно сказал Фил Донован, - зайдём ко мне. Выпьем хорошего кофе. Это как раз то, что нам сейчас необходимо. Я растерялся, но он уже вел меня по направлению к своему дому. Здесь мне представился случай познакомиться с его женой, обаятельной и милой женщиной. Когда мы пили кофе, действительно очень вкусный и ароматный, зазвонил телефон. Фил извинился и ушел в кабинет. Я остался наедине с его женой.
- Миссис Донован, - сказал я, на ходу соображая, как мне начать светскую беседу с совершенно незнакомой женщиной...
- В общем-то, можете называть меня Наташа, - вдруг перешла она на чистый русский язык.
Оказалось, что ее дед был врангелевским офицером. Бежал в Стамбул. Затем переселился в Нью-Йорк. В семье свято чтили русскую культуру. Натали говорит на чудесном русском языке начала века, постоянно читает русские журналы и книги, хотя по образованию она специалист в области американской литературы, преподаёт в NYU. У нас быстро нашлись общие интересы, и завязалась живая беседа.
- Между прочим, - сказал я ей, - почему бы вам не написать рассказы о делах, которые вёл ваш муж? Американский рынок просто наводнен скучной и пустой детективной дрянью, а рассказы вашего мужа...
- Нет, нет, только не это... - Она рассмеялось. - У меня просто нет времени.
- Давайте я вам буду помогать, возьму на себя всю техническую работу, буду записывать на плёнку и потом расшифровывать, - сказал я.
- Знаете, когда в моём муже вдруг просыпается детективный писатель (что, кстати сказать, бывает очень редко), и он начинает рассказывать о своих делах, то переходит на такой сленг, на язык такого дна, что и я перестаю его понимать. Нет, из этого ничего не получится.
Я молчал. Мне было искренне жаль, что столько интересных сюжетов пропадает без всякой пользы. Молчала и Натали. Через некоторое время она неожиданно сказала:
- А может быть, действительно, стоит записать несколько рассказов Фила? Они не столь затейливы, как иные детективные монстры, зато совершенно правдивы и, думаю, поучительны. Но вот с чего начать?
Краткие сведения о Филе Доноване
Родился в 1955 г. в Нью-Йорке. В 1976 г. окончил John Jey College. Затем поступил в New York City Police Academy. Работал в городской полиции Нью-Йорка детективом разных полицейских участков, начальником детективов 75-го полицейского участка (75th Precinet Detectiv Unit). Кончил Национальную Академию FBI. (FBI National Academy at Quantico, Virginia). Был специальным агентом FBI в нескольких штатах, заведовал антитеррористическим отделом Нью-йоркского управления FBI. После тяжелого ранения, полученного в ходе одной из операций, ушел на преподавательскую работу. Сейчас руководит отделом теории и практики антитеррористических операций Национальной Академии FBI.
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ. Все рассказы основаны на материалах реальных следственных документов. Все имена и фамилии в "Записках" являются вымышленными. Любое совпадение с именами и фамилиями реальных лиц может быть лишь чисто случайным. За такое совпадение автор ответственности не несет.
Рассказ первый
НА ОСТРИЕ ИГЛЫ
1. Пир Валтасара
"Валтасар царь сделал большое пиршество для тысячи вельмож своих и перед глазами тысячи пил вино" (Книга пророка Даниила, 5, 1).
В храме Мардука, главном храме Вавилона, кончали приносить вечернюю жертву. Внезапно три глашатая затрубили в серебряные рога. На крутых лестницах высокого храма появились жрецы, босые, в темных плащах и остроконечных шапках. Они увидели, как двенадцати рабов несли к храму большие носилки. У входа в храм рабы остановились. Занавеси носилок приподнялись. Поддерживаемый двумя рабами, человек с бледным, равнодушным лицом спустил ноги на землю. Жрецы узнали царя Валтасара. Валтасар молча, ни на кого не глядя, начал подниматься по крутой лестнице на крышу святилища. Там он долго стоял, хмуро глядя вниз. Внизу жил своей жизнью самый большой человеческий муравейник в мире со своими домами, лавками, мастерскими, складами, давильнями, хлебопекарнями, оливковыми рощами и финиковыми садами. За садами желтела пустыня, уходила в голубоватую даль, сливалась в дымке с синими горами.
В свете багрового заката застыл изумрудный Евфрат. Над водой скользили сигнальные огни кораблей. Солнце зашло, на город упала тьма, высыпали звёзды. Утихал далекий гул улиц, фиолетовые тени у колоннад храмов удлинялись, привратники замерли у порогов своих домов. Всюду в городе ощущалась тревога. Ею были напоены воздух, музыка, улыбки, ею дышала жаркая ночная тьма. Все ждали катастрофы. Все знали, что теперь жизнь надо мерить не годами, не месяцами, даже не днями, а минутами. Все в городе жили бегом, задыхаясь... Богачи торопились все расточить, женщины, не жалея, раздавали себя направо и налево. В домах знати не замолкала музыка, огни города не потухали всю ночь...
Вавилон был хорошо защищен - рвом, валом и стеной из тесаных камней, высотою в двадцать локтей и широкой как улица,. Сто ворот прорезали стену. За внешней стеной стояла вторая стена высотой в тридцать локтей. В ней устроены были конюшни для четырех тысяч лошадей и казармы для шести тысяч солдат.
Под стенами Вавилона развертывалась огромная армия великого Кира, царя Персии и Мидии. С крыши храма видны были огни персидского лагеря. У ворот Иштар стояла гвардия Кира в золотых чешуйчатых латах. Гвардейцы непрерывно проводили учения. Валтасар видел, как они бросали дротики в цель. Длинные пики тяжелой пехоты нависали сзади. Высокие военные машины покачивались на повозках, запряженных быками. Начальники, задыхаясь, бегали взад и вперед, отдавая приказания. К армии Кира подходили всё новые и новые отряды. Они шли по дорогам, по возделанным полям, сквозь пальмовые и масличные рощи. На остриях их копий дрожали звезды. Что можно было предпринять против этой огромной армии с одним легионом, в котором числилось не более шести тысяч человек? Царь Валтасар застонал и произнёс сквозь зубы: "Жалкий город! Некогда все страны работали на тебя, а ныне нет у тебя защитников!"
Так же хмуро, ни на кого не глядя, Валтасар спустился вниз и вошел в комнату храмового целителя. Целитель молча поклонился и бросил в курильницу какие-то порошки. Пряные запахи заструились по комнате, голые массажисты стали втирать в тело царя мазь, приготовленную из красного вина, мирра и росного ладана.
* * *
Во дворце должно было начаться большое пиршество, которое царь устраивал для своих вельмож, чтобы хоть на одну ночь они могли отдохнуть от того ужаса, который вошёл в каждого из них, когда персидский царь осадил Вавилон. У грандиозного пира была еще одна цель - показать всем, что, не смотря на осаду, Вавилон и его царь не сломлены.
Столы из черного дерева, двери с яростными львами тёмной бронзы, солдаты в тёмных доспехах у каждой двери, торжественные и непроницаемые, придавали пиршественному залу суровую пышность.
Перед окнами зала цвело поле роз. Гранатовые, фиговые и миндальные деревья, кипарисы и мирты застыли под темнеющим небом. Как всегда, на пиру Валтасара было множество красивых женщин. Их легкие одежды разносили по залу волны нежных ароматов. Полуобнажённые и изысканно надушенные, эти женщины острым сладострастием наполняли воздух залы. Солнце близилось к закату, от его кровавых лучей, от запахов магнолий и коричных деревьев, от сознания, что все они в ловушке, настроение гостей было подавленным. Разговоры велись тихо, время от времени слышались тяжкие вздохи.
Слуги зажгли светильники. Продолговатые отсветы дрожащего пламени легли на медные панцири часовых. Командовал охраной в этот вечер Авраам бен Иосеф, еврей, давно отказавшийся от веры своих отцов, от их языка и обычаев. Все знали, что он поклонялся вавилонским богам и думал только о службе.
В замедленно вошел Валтасар. Все гости вскочили, приветствуя царя. Он опустился на подушки и движением руки приказал всем сесть. Рядом с царём опустилась на подушки царица. Её ярко накрашенный рот подчёркивал бледность лица и белизну зубов. Ослепительный цвет ее кожи вызывал немой восторг. Волосы ее, осыпанные золотым порошком, спускались на спину длинными волнами. Её изящные розовые уши украшали сапфировые серьги. Но царь не смотрел на неё. Их брак уже давно превратился в нескончаемый семейный ад. Сегодня царь видел перед собой лишь Эсагилу. Она заполняла весь его мир.
2. Руки Ужаса
"Вкусив вина, Валтасар приказал принести золотые и серебряные сосуды, которые Навуходоносор, отец его, вынес из храма Иерусалимског " (Книга пророка Даниила, 5).
Пир начался. Низкие столы, накрытые пунцовыми скатертями, были уставлены самыми изысканными едой. Около золотых плетеных корзин с цветами стояли амфоры с кипрским вином, сосуды из красного дерева с египетскими напитками из лотоса и фиников, большие кувшины из серебра с иерусалимской пальмовой сиккерой. Кисти янтарного винограда, лимоны, гранаты и яблоки лежали горками на вазах слоновой кости.
Гостям подали дичь под зеленым соусом, потом - жаренных в песке павлинов, за которыми последовали барашки, сваренные в сладком вине и жареные цыплята, откормленные маслинами. Наконец, на огромных керамических блюдах, расписанных сценами охоты, подали кабанов, окружённых изысканными цветами, овощами и фруктами. Гости много пили и постепенно ими овладело какое-то лихорадочное веселье, которое становилось сумасшедшим, безумным, диким.
Быстро и яростно били барабаны, заливалась флейта, тимпаны оглушительно звенели. Откуда-то из тьмы выплыла полуобнажённая танцовщица. Извивался её стан; живот колыхался подобно морской волне, груди трепетали. Это был страстный порыв восхитительной плоти. Она бешено кружилась в каком-то исступлении. От ее рук, от ее ног, от ее одежды исходили невидимые искры. Под влиянием вин и пляски этой маленькой богини царь затрепетал от вожделения. Ему, циничному, осторожному, ироничному и сомневающемуся во всём, захотелось всем показать, что он всё ещё молод и силен. Хотелось показать, какой он уверенный, властный, безоглядный. Он ничего не боится, ему на всё наплевать, он не верит в судьбу и богов. Он оглянулся кругом и увидел в дверях залы застывшую фигуру Авраама бен Иосефа в блестящих латах.
- Это ты, еврей? - закричал царь начальнику ночной стражи. - Ты долго служишь мне, и я хочу наградить тебя. Ты был с моим отцом во многих походах. Ты - настоящий вавилонянин! Молодец! Докажи мне ещё раз свою преданность - принеси мне из святилища Мардука золотые и серебряные сосуды, которые Навуходоносор, отец мой, вынес из храма Иерусалимского. Никогда ещё не тревожили их, но ныне я хочу пить из них. И чтобы пили из них все гости мои. Поспеши, я не люблю ждать!
Гости зашумели, прославляя царя, но Авраам стоял неподвижно.
* * *
Авраам бен Иосеф родился в Вавилоне в религиозной еврейской семье. Отец возил его на богомолье на развалины Храма в Иерусалиме. Когда он увидел, что сделали Вавилоняне с их храмом, его начала душить жажда мщения. Он возненавидел Вавилон, город, в котором родился, и твердо решил умереть в Иерусалиме, который стал городом его мечты. Он начал собирать группу непокорных, таких же, как и он, жаждавших восстановить Храм. Но большинство иудеев принадлежало к богатым классам, которые давно уже потеряли свою веру и народность, переродившись в вавилонян. Кто-то из них донёс на Авраама и его приговорили к вечной каторге в каменоломнях. Слова "вечная каторга" звучали насмешкой. Самые сильные и молодые выдерживали там не более трёх лет. Но тут приспела жестокая война с мидянами и аравийцами. Комендант каменоломни обещал прощение всем, кто пойдёт в вавилонское войско. Авраам бен Иосеф не раздумывал ни мгновение. Он ушел на войну простым солдатом, при взятии Доры его наградили, а при взятии Кары возвели в звание младшего офицера, присвоили вывилонское имя Уссур-Меродах и дали под начало небольшой отряд. Его отряд! Солдаты почитали его за ум, отвагу и, в особенности, за невероятную силу. Он мечтал о целой армии, которая захватит Иерусалим, но начинать надо было с отряда. Первой его заботой было обучение людей. Он заставлял их бегать, прыгать, плавать, фехтовать. Он превратил свой отряд в грозную военную силу. Он не брал в свой отряд всех без разбора, кто хотел туда попасть. Он браковал людей слабых духом и хилых телом, ленивых и трусливых. Он охотно принимал к себе мамзеров, бывших каторжников, нищих, обещая им полное право гражданства в будущем еврейском государстве.... Когда кончилась война, Валтассар сделал его начальником ночной стражи своего дворца. И Авраам взяд с собой 50 наиболее отчаянных ребят из своего отряда.
* * *
- Ну что, еврей? Не можешь принести сосуды? Так-так... Значит, ты для виду приносишь жертвы великому Мардуку? Ты - лжец и обманщик! Ну, стой, стой, как статуя. Мой приказ выполнят другие. Но мы будем пить из сосудов твоего Бога! И ты будешь пить! И попробуй не пить! Я приготовлю тебе такую пытку, что ты сам проклянёшь своего Бога. Эй, Эду-Шаццар, возьми людей и доставь сюда сосуды из святилища дома Божия в Иерусалиме. Живо!
Уже через полчаса царь и вельможи его, и жена его и наложницы его пили вино из сосудов дома Божия в Иерусалиме, и прославляли вавилонских богов, богов золотых и серебряных, медных, железных, деревянных и каменных и смеялись над Богом Иудейским.
- Ну, еврей, - сказал царь, усмехаясь и поднося кубок Аврааму, - пей вино из кубка Бога твоего! Пей за всех богов Вавилона! Они были победоносными раньше, окажутся победоносными и теперь, несмотря на все усилия Кира и его тайных союзников! Ты молчишь? - закричал царь. - На колени! На колени, шакал, нечисть, прах! Он смеет мне не отвечать?! Содрать с него кожу живьем! Посмотрим, будет ли он по-прежнему молчать, или завизжит как свинья!
Гости услужливо захохотали изысканной царской шутке. Авраам бен Иосеф молчал. Его глаза светились, как пламя жертвенника. Твердая уверенность, что он сейчас погибнет, но погибнет не зря, светилась в них.
. Авраам бен Иосеф упал на колени. Обратившись на запад, он воздел руки и закричал:
- О, Яхве! Неужели ты дашь себя победить? Покажи свою силу! Пусть будут прокляты все, кто пьёт из священных сосудов Твоего Дома!
Нур-усур, командующий Священным легионом, мгновенно вскочил и, упираясь правой ногой в край стола, метнулсвой дротик в Авраама. Дротик просвистел в воздухе и пригвоздил левую руку Авраама к стене. Авраам с усилием высвободил руку и потянулся к мечу, но гости и стража так тесно сгрудились вокруг, что не было никакой возможности обнажить меч. Тогда Авраам, подняв обеими руками один из столов со всем, что на нем стояло, и кинул его в Нур-усура. Нур-усур упал, кровь фонтаном брызнула из разбитой головы. Задыхаясь, Авраам прислонился к стене, чтобы не упасть. И вдруг страшный вихрь налетел из пустыни в пиршественную залу. Он мгновенно потушил все факелы и светильники. Из черных туч стремительно излился небесный огонь, загрохотал гром, небо прочерчивали огненные стрелы. В разрывах тьмы, в сапфировом сиянии молнии на чёрной стене пиршественной залы появилась человеческая рука. Рука, медленно двигаясь по стене, писала загадочные знаки. Багровые знаки, пропитанные кровью...
Царь в ужасе смотрел на стену, и лицо его становилось белым как у мертвеца. Он задрожал всем телом и, почувствовав, как мысли его мешаются, закричал, чтобы привели ясновидцев из храма Мардука коллегию мужей тайного знания.
Их было шестеро, мудрейших в Вавилоне. Старейший среди них упал на ковёр перед царём и поцеловал его ноги. Потом сел на колени, молитвенно воздел руки ввысь и сказал: "О, Свет Луны, о, божественный сын Мардука, Ты освещаешь горы и реки своей красотой. Лучи Твоего величия проникают даже в подземелья, и нет места на свете, которое укрылось бы от Твоего ока и от Твоего уха! Что мы, ничтожные, можем сделать для тебя?"
Царь сказал мудрецам: Кто объяснит мне значение надписи на стене, тот будет облечен в багряницу, и золотая цепь будет на шее у него.
Мудрецы долго совещались между собой, но так и не смогли понять значения таинственных знаков. Они многозначительно кивали головами, закрывали лица руками, удивленно покачивали головами. "Разгадка этих письмен весьма затруднительна, - наконец сказал старейшина. - Мы просим тебя, о лик Великой Луны, дать время подумать. Несколько дней. Может быть - неделю!"
- Прочь! - закричал царь. - Прочь с глаз моих! Неделю! Мне надо знать это сегодня, сейчас!
3. Пророк
"И ты, Даниил, сокрой слова сии, и запечатай
книгу сию до конца времен" (Книга Даниила, 12,4).
Даниэл писал книгу, итог своей жизни, в которой он собрал все свои пророчества и описание всей своей жизни, исполненной служения Богу. Даниил учился астрологии в Борзиппе, он свершил паломничество к развалинам Иерусалимского Храма, посетил храмы набатейцев, пешком прошел вдоль берегов Нила, от водопадов до моря. Он изучал тайную науку египетских жрецов, долго стоял перед Сфинксом, отцом ужасов. Он спускался в пещеры Прозерпины, он видел лемносский лабиринт. И все это он хотел описать в своей книге. Как много осталось занести на бумагу и как мало отпущено ему времени. Он уже стар, и силы с каждым днем покидают его...
Молодой человек с крылышками на шапке прервал его размышления. - Твое имя Даниэль? - торопливо спросил он, едва переступив порог дома. - Ты тот, который предсказывает?
- Да, это я - Даниэль.
- А я - ангар, царский скороход. Первый Скороход царя, я прибыл на его быстроходной ладье. Ты немедленно должен предстать перед царём!
- Я для этого слишком стар и ничтожен.
- Ничтожен или нет, но такова воля царя.
Они пошли через дворы старого еврейского квартала к пристани. где стояла легкая посыльная галера На корме, под льняным навесом, Даниэль услыхал от скорохода о том, что во дворце царя произошло весьма загадочное событие. В чём оно состояло, мальчишка-гонец, конечно, не знал, но напустил на себя важный и таинственный вид. По поводу этого события призвали гадателей, магов и астрологов, но те не оказали царю никакой помощи, чем вызвали у него гнев. В конце концов, кто-то вспомнил о еврее Даниэле, который некогда удивительно умел разгадывать сны и предсказывать судьбы.
- Не думаю, все же, чтобы ты оказался умнее ясновидцев и толкователей снов из храма Мардука, - важно сказал мальчишка-посыльный.
.
* * *
Не без труда молодой человек с крылышками на шапке прокладывали себе путь во дворце. "Приказ! Приказ царя! Дорогу Прорицателю! - кричал гонец. - Велено привезти немедленно!
Они вошли в большой зал с небесно-голубым потолком, расписанным летящими птицами. Гонец передал Даниэля телохранителю, который подвёл пророка к царю. Царь оглядел Данижля. Горькие борозды вокруг его рта сложились в насмешливую улыбку. Его длинное, надменно-усталое лицо с полузакрытыми, утомленными глазами выражало смесь мучительной запутанности и холодного цинизма. Он медленно сказал: - Ты тоже из этих презренных ибирим? Подойди поближе! Подойди поближе, хабир! Правду ли говорят о тебе, что ты способен истолковать любой знак свыше? Впрочем, мы сейчас это узнаем. Толкование должно быть ясным. Абракадабры умеют говорить и мои болваны. - Он усмехнулся. - Вон там, на стене кто-то написал кровью четыре слова на неведомом языке. Можешь ли ты их прочесть и растолковать?
Даниэль посмотрел на загадочные знаки, закрыл глаза и как бы погрузился в сновидения.
- Ты спишь? - спросил, наконец, царь.
Даниэль медленно открыл глаза. Стучало в висках, в глазах плясали огненные круги. Он понимал, что обречен на близкую смерть. И его книгу, его любимое детище ему уже не закончить.
- Эти слова - "Мене, мене, ткел у-парсин" - написаны древней финикийской скорописью, - наконец, сказал он после долгого молчания. Буквально это означает следующее: "мина, мина, шекель и полмины". Это старые меры веса. Их символический смысл следующий: "Иисчислено, исчислено, взвешено и разделено"...
- Что же ты скажешь по поводу этих слов? - сказал царь.
- Эти слова? - переспросил Иосиф. - Мене. мене - исчислил Бог царство твое. Очень точно исчислил, и положил конец ему. Текел - ты взвешен и найден очень грешным; упарсин - разделено царство твое и отдано мидянам и персам.
- Значит, ты полагаешь, что Кир возьмёт Вавилон? И я погибну? Ты так полагаешь?
- Не я, мой господин, - ответил Даниэль. - Всё это говорю не я. Способен на это один наш Бог, и он делает это порой через меня.
- Я вижу, что ты не боишься говорить правду, - спокойно сказал царь, - и не пугаешься собственных шагов. Это хорошо, ибо у многих, когда они стоят перед царём, колени подгибаются, и они уже не отличают жизни от смерти.
- Чего мне бояться? - усмехнулся Даниэль. - Если мне суждено умереть, то только во имя Господа, Создателя неба и Земли!
- Ваш Бог - кто он таков? Вы все, ибирим, говорите так, словно вы нашли истинного и единственного Бога. У каждого народа свои боги, их много... Кто-то сильнее, кто-то слабее, не спорю... Но возможно ли, чтобы был истинный и единственный Бог?
- Да, царь, - с улыбкой отвечал Даниэль. - Именно наш Бог создал небеса и светила, и океан, и землю, приносящую плоды и творящую жизнь. И Еву, родившую первых людей. И народы земли, подчиняются его воле.
Царь сидел, наклонившись вперед, и сжимал подбородок концами пальцев. Разграбив много храмов, насмотревшись на богов множества народов, давно перестал он верить во что-либо, кроме рока и смерти. Засыпая вечером с безмятежностью хищного животного, он никогда и не думал молиться. Боялся громко говорить в темноте, по утрам никогда не забывал обуваться с правой ноги, слушал предсказания своих астрологов, иногда со страхом, иногда с усмешкой, но никогда не молился всерьёз. Он обращался за советом ко всем волхвам - к тем, которые наблюдают за движением звезд, к тем, которые читают по звездам, к тем, которые дуют на золу сожженных трупов и вызывают души умерших. Он глотал пепел, горный укроп и яд цветов гивары. Напившись или нанюхавшись ядовитых трав, он нещадно богохульствовал. Он не раз испытывал соблазн поклонения, но нигде не находил бога, достойного поклонения. И вот сейчас, слушая старого еврея, ощущая приближение страшной беды, он вдруг понял, или, скорее, почувствовал, что зря прожил свою жизнь и прошёл мимо чего-то важного и великого.
- Итак, ты предрекаешь гибель моего царства и мою гибель? Ну, что ж... Чтобы и ты разделил бы судьбу, тобою предсказанную, мудрый пророк, назначаю тебя моим соправителем. Эй, кто там! Возложите багряницу на этого пророка и наденьте на него мою царскую цепь. И пусть он спит в моих покоях. Если смерть придёт ко мне, то она придёт и к тебе... Пир окончен! Все могут расходиться!
Дворцовый зал быстро опустел, все вдруг почувствовали, как они устали за эту ночь.
- Ты придёшь ко мне, мой повелитель? - тихо спросила царица. - Я думаю, что я смогу помочь тебе своим советом...
- Мне не нужны ничьи советы! - холодно ответил ей царь. - Мне нужно побыть одному.
- Жалкий человек, - тихо по-змеиному прошипела царица. - жалкий человек... Империя рушится, а ты думаешь о жалкой танцовщице... Смотри... Твои придворные разбегаются, они уже тебя предали...
Валтасар с отвращением отвернулся от царицы и медленно вышел в коридор. Бел-сар, личный телохранитель царя, подошёл к нему.
- Какие будут приказания? - тихо спросил он.
- Приведи ко мне Эсагилу! - также тихо ответил царь. - И ещё... Где Авраам?
- В суматохе он успел скрыться, мой господин...
- Искать! Обыскать весь дворец, он не мог уйти из дворца...
- Слушаю, мой господин!
4.Убийство
" И ты, ...Валтасар, не смирил сердца твоего, но
вознесся против Господа небес." (Книга пророка Даниила, 12).
За пять лет службы Авраам хорошо изучил запутанные переходы и подземелья дворца. По секретной галерее, идущей между двумя стенами, он незамеченным проник в круглый зал напротив спальни царя. За одной из колон зала он затаился.
Она вышла из бассейна... Белый свет луны обволакивал ее серебристым туманом. Следы ее влажных ног сверкали на плитах пола. Пламя светильников оживляло румяна на ее щеках и белизну ее кожи. У нее были большие золотистые глаза и густые длинные ресницы. Одежды падали одна за другой к ее ногам. От всего ее существа исходило что-то невыразимое, более страшное, чем смерть. Царь глядел на неё и повторял: - Как ты прекрасна! Я люблю, я люблю тебя! Взяв девушку за обе руки, он мягко притянул ее к себе и положил на ложе, покрытое львиной шкурой. Мягким движением раздвинул ей ноги.
После бешеной вспышки страсти царь заснул. Высвободившись из его объятий, бесчувственная и холодная, она встала.
* * *
Он пересёк зал и остановился у бронзовой двери царской спальни. Отодвинул острием кинжала засов и толкнул дверь. Сразу же увидел в глубине комнаты низкое ложе. С него свешивались до полу женские одежды. На ступеньках овального бассейна стояли тонкие туфли из змеиной кожи.
Увидев Авраама, Эсагила вздрогнула всем телом. Ее тонкие брови поднялись, губы раскрылись. Она задрожала, прижавшись к стене. Мертвенно бледная, с широко раскрытыми глазами.
Царь проснулся. Авраам тихо сказал ему: - Готовься к смерти, царь. Ты осквернил священные сосуды и должен умереть!
Царь мгновенно понял всё. Холодный ужас, исключающий все другие мысли и чувства, охватил его. Он закрыл лицо руками и упал на колени. Прошла секунда, в которую целый мир мыслей, надежд и воспоминаний промелькнуло в его сознании. "Может быть ещё не убьёт, - подумал он, - надо предложить денег, много денег, только не скупиться..." Он чуть-чуть отвёл руки от лица и ему вдруг бросился в глаза его кинжал, лежавший у изголовья. Он резко повернулся на бок и в безумной надежде стремительно схватил серебреную рукоять, украшенную двумя рубинами В это мгновение глаза его поразил красный огонь, что-то толкнуло его в середину груди. Он вскочил и побежал. "Слава Богу, - подумал он, - этот негодяй не знает тайного хода!" Он хотел ногой распахнуть дверь спальни, но ноги его казались связанными и какие-то молнии всё время били в глаза. Он хотел крикнуть, но рот был так сух, что язык прилип к гортани. Он почувствовал что-то мокрое около груди. "Видно, кровь, - подумал он. - Поцарапался кинжалом". Потом на него что-то навалилось, кажется, его телохранитель Бел-Сар. "Видно, закрывают меня от заговорщиков своим телом. Единственно преданный мне человек. Буду жив - озолочу! Что - золото?! Отдам за него свою дочь!" Он задыхался под телом Бел-Сара и сделал усилие, чтобы высвободиться, но вытянулся и больше уже ничего не ощущал. Он был убит на месте, как только схватился за рукоять кинжала. Авраам бен Иосеф вонзил в сердце царю меч. Голова царя громко стукнулась о каменные плиты. Авраам несколько мгновений постояли неподвижно, прислушиваясь к шагам в коридоре. Присев на корточки у края бассейна, вымыл окровавленные руки и, не взглянув на обнаженную девушку, открыл дверь.
- Не оставляй меня здесь... Возьми меня с собой, умоляю! - сказала Эсагила по-арамейски. - Я ненавижу всё это! Я - иудейка, моё настоящее имя Рахиль. Но так уж получилось... Ради всего святого...
Она задохнулась. В выражении ее золотистых глаз, в изгибе загадочного рта, в обнаженных изящных руках было что-то, сводившее с ума. Аромат мирры и благовоний исходил от её прекрасного тела.
- Надень его сандалии! - грубо, по-солдатски сказал он. - Нам долго идти. В своих дурацких туфельках ты в кровь сотрёшь ноги.
* * *
Мимо них прошла гогочущая компания поздних гуляк - возбужденная, жарко дышащая проститутка, молодящиеся пожилые дамы, молодой солдат со шрамами на лице, цирковой атлет, пахнувший конюшней, и жрец, раздушенный женскими духами. У ночной таверны голая жрица Иштар плясала на бочке с вином. Два солдата ругались с красотками, стоявшими в дверях дешевого публичного дома. Пьяный валялся в канаве, хрипло дыша. Это было дыхание Вавилона, почувствовавшего запах смерти.
Городские стены черны, только на самом верху мелькали багровые огни - солдаты с факелами готовились к бою. У Северных ворот что-то закричали. Быстро, как огонь по смоляной нитке, крик побежал от башни к башне: "Персы!". Солдаты вскакивали, хватались за оружие... Через несколько минут оказалось, что тревога ложная.
В первой же попавшейся таверне Авраам спросил вина и жаренного мяса. За соседним столом галдело несколько бородатых евреев, в углу подвыпившие матросы громко передразнивали их. Занавеска на окне хлопала как парус. На мгновение Авраам ясно увидел ворота, которые он должен открыть. "Еще вина мне. - сказал он трактирщику. - И похолоднее". Трактирщик принес. Эсагила случайно коснулась его плеча своей трепещущей грудью. Ему показалось, что пол закачался у него под ногами, что за окном светлеет, что он опоздал. Лоб у него стал мокрый. Он торопливо расплатился и выскочил на улицу.
5. Триумф Кира
Авраам по улице Узур-шамаш вышел к кварталу торговцев благовониями, а оттуда - по улице Кожевников - к перекрестку Трёх пальм. В каждом квартале к нему молча подходили люди и следовали за ним. Весь отряд, пятьдесят человек, собрались в саду у ворот Иштар. Это были сильные люди, исполненные твёрдой решимостью. В лунном блеске сверкали их мечи. Все с любопытством поглядывали на Эсагилу.
- Она - своя! - ответил Авраам на немой вопрос его людей. - Ждите меня здесь. Я пошёл к воротам.
- Один? - с тревогой спросил его помощник по кличке Длинный. - Это...
- Ждите здесь! - резко оборвал его Авраам и скрылся во тьме.
* * *
Начальник стажи ворот Иштар пил скверное кислое вино прямо из горлышка кувшина и не сразу заметил подходившего к нему человека.
- Ты - куда? - грубо спросил он незнакомца. - Ты - кто?
- Разве ты меня не узнаешь. Я - начальник ночной дворцовой стражи Авраам бен Иосеф.
- Извини, не узнал. Такое время. Что тебе надо?
- Открыть персам ворота!
- Плохое ты выбрал время для шуток. Того и гляди, персы пойдут на штурм. Мы уж больше недели спим здесь, не раздеваясь.
- Не надоело?
- Что - не надоело?
- Не надоело спать на камне, пить кислое вино, жрать прогорклую солонину, стоя трахать грязных шлюх и постоянно ожидать смерти? - усмехнулся Авраам. - Или ты надеешься отдохнуть потом, когда ты, слепой или хромой, будешь ходить от двери к двери и рассказывать про свои подвиги детям и торговкам рыбой? Если бы ты только захотел, ты мог бы ходить в пурпуре и жить во дворце. Если бы ты только захотел... Ты бы возлежал, окруженный женщинами, на мягкой постели ! И твои солдаты бы имели, наконец, дом и жену, а не бич, вечный голод, вечный страх смерти, а по праздникам - колбасу из требухи и жалкую шлюху! Кир у ворот! Кир принимает всех в свою армию. Он хорошо платит за всё. Полновесным персидским золотом. Я видел его казну. Она несметна! Кто воспротивится тебе? Народ презирает слабого царя. И даже этот слабый царь уже убит!
- Этого не может быть! Я видел его...
- Больше не увидишь. Он - убит.... А наш великий пророк Даниэль, он пророчил сегодня во дворце по таинственным письменам, что близко избавленье, и что наш Бог - Ягве витает над войском персидского царя... Ты отважен, у тебя сотня ветеранов! Не опоздай! Через три дня Кир и без тебя овладеет городом. Вот тогда вы все будете кормом грифов! - он резко повернулся. - Понимаете ли вы меня, солдаты?
За его спиной стояла сотня стражников. Лица их почернели в битвах. Разорванные кольчуги звенели о рукояти мечей. Они внимательно слушали Авраама. Они были просты, эти люди войны. Они плохо понимали вавилонское красноречие, но простой, уличный арамейский, на котором говорил Авраам, знали хорошо. Он говорил о понятных вещах - никто из них не доживёт до старости, никто из них не получит от Вавилона причитающихся им денег. Высокий немолодой пехотинец что-то прошептал своим товарищам. Из темноты появились три молодых солдата, и все сразу, напрягая силы, вынули из колец огромный засов, замыкавший ворота. Начальник стражи им не препятствовал. Стоя рядом с Авраамом, он молча наблюдал за своими солдатами.
Солнце взошло. Грохочущая колесница въехала в великолепные ворота Иштар. В колеснице стоял царь Кир. На нем сверкали бронзовые латы, красный плащ развивался на лёгком утреннем ветре как знамя победы. Точно два угля горели его глаза. Все население Вавилона выбежали навстречу царю. Люди беспрерывно стекались к воротам, толкались, стараясь увидеть великого Кира.
Все коллегии жрецов, одна за другой, выстраивались, чтобы приветствовать царя. Жрицы богини Иштар выступали гордо, с лирами в руках, они несли в корзинах маленькие хлебы, воспроизводившие женский половой орган; за ними следовали жрецы храма Энлиля в желтых одеждах; они кружились под звуки флейт, подражая пляске звезд. Верховный жрец Нергала был в лиловой одежде, верховный жрец бога войны Эрра - в одежде из багряницы, верховный жрец солнечного Шамаша - в золотом одеянии. Жрецы лунного Сина шли в белых льняных одеждах и в остроконечных тиарах. Последними к великому царю с глубокими поклонами подошли первосвященник иудеев Иегошуа и наси Зоровавель. Раздались бурные крики, зазвучали кимвалы, загремели тамбурины, хор левитов запел торжественные песни. Не поднимая головы, Иегошуа сказал: - Приветствую тебя, великий царь, да процветает твой дом! Вечная слава тебе! Под твоим взором расцветёт новая жизнь! Над царством человеческим владычествует Всевышний Бог. Пред величием и славой, которые Он дал тебе, все народы, племена и языки склонили свои головы!
Кир стоял, улыбаясь, глядя на евреев, которые в едином порыве склонился перед ним.
Шёл 538 год до новой эры. Этим годом закончилось для евреев семидесятилетнее пленение вавилонское. Специальным указом царь Кир позволил евреям, которых некогда увел в плен вавилонский царь Навуходоносор, возвратиться в Палестину, на землю предков, и восстановить разрушенный Храм в Иерусалиме. Караван переселенцев - 42 тысячи человек - под начальством наси Зоровавеля и первосвященника Иегошуа, двинулся на Родину. Несколько верблюдов, украшенных цветными лентами, везли драгоценный груз - 5400 сосудов Иерусалимского храма, некогда захваченных Навуходоносором и теперь возвращенных царём Киром. Прямые, как солнечные лучи, уходили назад, скрывались навсегда из вида улицы Вавилона. Белая прозрачная пыль поднималась над городом...
* * *
Царь Кир, узнав от начальника своей разведки, что именно Авраам бен Иосеф первым открыл ворота великого города персидским отрядам, призвал его к себе. Царь долго смотрел на сурового человека, склонившегося перед ним в поклоне.
- Как звать тебя, еврей? - коротко спросил он.
- Авраам бен Иосеф, великий царь!
Слишком длинно для моего уха. Как звали твоего деда?
- Бен Рош, великий царь!
- Впредь будешь зваться по деду.
- Слушаюсь, великий царь!
- Женат, есть дети?
- Нет, великий царь! Есть невеста, но...
- Даю тебе три дня сроку и сто золотых лидийских монет. Женись и возвращайся...
Царь Кир сделал Бен Роша своим телохранителем. И никогда не пожалел об этом. Бен Рош был рядом с царём во всех его походах...
6. Потомок
Ишмаэль Рош, молодой преподаватель истории Тегеранского университета, с трудом оторвался от воспоминании о своей первой лекции. В Большой аудитории главного здания Тегеранского университета не было слышно ни шороха, ни шепота, когда он говорил о походах царя Кира,. Как все настоящие историк, он не обратил внимания на историю, которая бушевала за окном. К власти пришел Хомейни и молодому блестящему ученому припомнили, что его монография о Кире стала настольной книгой шаха. Ему не простили и небольшой книги "Философия иранской истории". В ней он доказывал, что Персия, малоизвестная область Азии, под водительством великого Кира вышла на сцену мировой истории и начала играть в ней ведущую роль. В короткий срок вождь небольшого племени основал могучую империю - от Инда до Египта. Впервые в истории человечества Кир не вынуждал людей менять свою веру. Он избрал для себя титул - Царь Земли. Этим он подчёркивал, что он не царь какого-либо одного народа, а царь человечества. Он гасил пожары гражданских войн, освобождал людей от рабства. Но после принятия ислама, глубоко антинациональной религии, роль Персии как великой державы кончилась. Она стала мусорной свалкой Ближнего Востока.
* * *
Сперва арестовали отца, который работал в шахской разведке и несколько раз направлялся со специальными миссиями в Америку и Израиль. За ним пришли, когда Ишмаэль был в университете. Один из пришедших, "страж исламской революции", ударил отца. И тогда мать, тихая ласковая женщина, молча подошла к стражнику и плюнула ему в лицо. Мать убили тут же, но в суматохе отец успел вынуть свой пистолет и расстрелял в упор пятерых. Шестую пулю он оставил для себя. Сосед-лавочник, старый перс, знавший Ишмаэля с детства, нашел его в университете, рассказал обо всем и прибавил: "Уходи, эти звери убьют тебя. Вот тебе немного денег на первое время. Твой отец часто выручал меня. Не отказывайся, бери."
Как Ишмаэль проехал через всю страну до Мешхеда, как прошел с караваном до Кермана, а оттуда через пустыню до пакистанской границы, как попал в американское посольство в Пакистане, как просил убежища, что говорил, что ему отвечали - всё это он помнил как сквозь туман. Сознание начало приходить к нему лишь в Нью-Йорке. Без крыши над головой, без работы и без всякого представления об американской жизни он увидел себя под октябрьским дождем на ступенях Публичной библиотеки. Была пятница. Шесть часов вечера. У его ног весело шумела Пятая авенью, а он сидел на ступенях мокрый и отрешённый от жизни.
- Что-нибудь стряслось с тобой, приятель? - Ишмаэль поднял голову. Над ним стоял высокий пожилой человек. Он чуть-чуть улыбался. - Не сиди под дождем. Ты, видно, в Нью-Йорке недавно. Человек прикрыл Ахмада огромным зонтом. Ахмед тупо посмотрел на зонт, затем на его владельца.
- Я из Ирана, - сказал он первое, что пришло ему в голову.
- Где это такое? - спросил владелец зонта.
- Это на юге. - ответил Ахмад, - Там всегда солнце. Я, пожалуй, пойду.
- Давно пора, - улыбнулся незнакомец, - дорогу найдешь?
- Мне и искать ее нечего. Меня вчера хозяин выгнал из квартиры. Платить нечем.
- Где же ты ночевать будешь? Ты, вроде, не бродяга, а...
- Я не бродяга, я - никто! - вырвалось у Ахмада как всхлип.
- Ну, парень, с тобой и в самом деле, видно, не все в порядке. Идем!
- Куда? - растерянно спросил Ахмад.
- Увидишь, - коротко ответил незнакомец.
Примерно через час они подошли к какой-то лавчонке на углу Первой Авеню и Хаустон. Хозяин вынул ключи, отпер замок и старая заржавленная штора с грохотом поползла вверх. Они вошли внутрь лавки, какой-то страшной в своей запущенности.
Это был Локсмит - починка и изготовление замков, ключей, решёток. В задней комнате лавки они сели за стол. На столе появился хлеб, сыр, кофе. Кажется, никогда Ишмаэля не ел так жадно. Когда был утолен первый голод, незнакомец сказал:
- Я вижу, дела твои плохи, парень. Но помогать просто так не в моих правилах. Я могу тебе дать работу. Тяжёлую. Получать будешь 200 в неделю. Если не будешь болеть. Я больных не люблю. Пока можешь спать здесь, потом найдем что-нибудь.
Ишмаэля привел запущенную лавку, в которую клиенты и заходить не решались, в образцовый порядок - мыл, драил, красил целыми днями. Он немного рисовал и сумел сделать отличную вывеску в старинном голландском стиле. Это привлекло новых клиентов. Однажды, приводя в порядок подвал под лавкой, Ишмаэль обнаружил тайник и в нем странный, очень странный предмет. Это была небольшая картонная коробка с какой-то картотекой. Скорее всего, это была картотека клиентов - святая святых каждой фирмы. поэтому её и упрятали в тайник. Да, конечно, так оно и было. Ишмаэлю захотелось посмотреть, кто же это - клиенты их Лаксмита. Около сотни карточек просмотрел Ишмаэль. Имя, фамилия, адрес, указание на то, какие и сколько в квартире или в собственном доме замков. Ишмаэль обратил внимание на одну странную особенность - в каждой карточке указывалось, сколько человек живёт в доме или в квартире и как они спят. Настойчиво повторялась помета: "Храпит" или "Не храпит", "Спит крепко" или "Спит чутко", "Бессонница"... Указывалось обычное время отхода ко сну и обязательное упоминание алкогольных вкусов клиента. Ишмаэль долго размышлял и вдруг понял, что это - картотека его хозяина и что хозяин его - взломщик. На этом он заснул, как убитый. Проснулся он от яркого света. В комнате стоял хозяин. Он увидел, что Ишмаэль проснулся, и коротко спросил:
- Все понял? - Глазами указал на картотеку.
- Все, - коротко ответил Ишмаэль.
- Теперь у тебя один выход - работать со мной. Поработаешь года два, поднакопишь денег и иди себе в Коламбию, учись. А если нет... У меня есть хорошие ребята. которые мигом улаживают проблемы такого рода. Рассказать, как это они делают?
Ишмаэль по 8 часов, в жару и в холод, в дождь и в снег, разносил рекламные карточки своего Локсмита. Карточку надо было бросить в каждый почтовый ящик их района. Время от времени он ходил по адресам, указанным в картотеке. Незаметно вставлял в замок кончик намагниченной иглы и ломал его. Замок выходил из строя навсегда. Поправить его было невозможно. Конечно, вызывали хозяина Локсмита, реклама которого опускалась в почтовый ящик за неделю до этого. Хозяин Локсмита приезжал на вызов, был очень общителен, услужлив, вставлял новый замок, вынутый из совершенно нетронутой коробки. Одновременно, - на всякий случай, - проверял и чистил (бесплатно!) все другие замки и запоры. После этого, обычно через 7-8 месяцев, даже через год, квартира обчищалась.
* * *
Однажды хозяин протянул Ишмаэлю карточку из своей картотеки. Ишмаэль медленно прочёл:
- Герберт Вильямс, 44 W 24, собственный дом, профессор, преподает криминологию. Немного пьет. В 9 часов вечера обычно идет в бар "Голубая Роза" выпить пару рюмок виски. Коллекция старинных монет. Две картины Давида Вебера. Ложится спать обычно в 12. Спит крепко. Храпит.
Он медленно шел по 22-й улице. Он любил Челси, особенно аббатство, которое напоминало старую добрую Англию в его детских книжках. Сейчас, в морозную февральскую ночь, оно были особенно хорошо. Стоял крепкий мороз и белые заиндевевшие деревья, серебряно звенели под ветром с Гудзона.
Вот и этот дом. Старый особняк конца века. Ранний французский модерн, очень редкий в Нью-Йорке. Он оглянулся вокруг, тенью скользнул к двери. Его длинные красивые пальцы работали легко, как бы сами собой. Дверь тихо открылась минуты через две. Из бейсмента он проник в библиотеку. Там был уж совсем ерундовый замок. Два больших окна библиотеки выходили в сад. Луна, чуть прикрытая легкими облачками, чертила серебристую вязь на паркетном полу. В библиотеке было светло, почти как днем. И две картины, которые висели на стене, были хорошо видны. Он снял первую картину - "Женщина, прошедшая концлагерь". Это было что-то поразительное! В мерцающем свете луны скорбь молодой женщины, казалось, наполняла всю библиотеку. Заглядевшись на портрет, он несколько минут простоял в немом оцепенении. Внезапно он вздрогнул, опомнился, быстро вынул бритву, но не успел ее вырезать. В комнате загорелся яркий свет. У открытых дверей стоял хозяин с пистолетом в руках.
- Вы грабитель? - вежливо поинтересовался хозяин.
Ишмаэль пожал плечами:
- Вообще-то я не грабитель... Я... ученый.
Звучало это довольно глупо.
- Вот как, - насмешливо сказал хозяин, - и в каких же вы науках преуспеваете?
- В истории древнего Ирана. Ахемениды, знаете ли... Царь Кир... - И это прозвучало еще глупее.
- Но у меня в библиотеке нет книг по истории. Вы неудачно выбрали библиотеку, да и время ее посещения не совсем обычное, - издевательски заметил хозяин.
И вдруг Ишмаэль начал сбивчиво рассказывать историю своей жизни. Не хозяину, а той женщине на портрете, которая столько видела, что никогда уже не сможет улыбнуться. Хозяин внимательно, не перебивая, выслушал рассказ Ишмаэля.
- Ваш рассказ кажется мне правдивым, но как юрист, как американский юрист, я не могу отпустить вас. Я написал книгу о принципах поведения человека, ставшего объектом преступления, - голос хозяина звучал отчетливо и холодно, как будто бы говорил автомат, - там есть специальная глава о поведении хозяина ограбляемой квартиры. Эта книга, кстати, стала бестселлером и принесла мне немалый доход. Да, вот так... И сейчас я эти прин-ци-пы применю к реальной ситуации. В первый раз в жизни. Пожалуй, я не смогу выдать кол-ле-гу (голос снова стал издевательским) полиции. Но и оставить безнаказанным... Нет, это не в моих пра-ви-лах... Раздевайтесь...
- Что? - не понял Ишмаэль.
- Я сказал: раздевайтесь. Вам нужно выбрать. Или я звоню в полицию (хозяин подошел к письменному столу и положил руку на телефон), или вы подчиняетесь моим приказаниям. В последнем случае я даю Вам шанс. Это будет жестокий урок, но... быть может, после это вы бросите свое ремесло.
Голос хозяина, его манера издевательски разделять и отчеканивать слова, весь он. вульгарный и самодовольный, внушал Ишмаэлю отвращение, но он знал, что с приходом полиции жизнь его кончится.
- Не надо звонить в полицию, - выдавил из себя Ишмаэль.
- Отлично, - сказал профессор. - Раздевайтесь.
- Что вы имеете в виду?
- Я, кажется, выражаюсь очень ясно. Снимите с себя всю одежду, абсолютно всю. Туфли, носки рубашку, куртку и так далее. Кроме брюк.
Ишмаэль подчинился.
- Сверните все и положите одежду в свою сумку. Превосходно. Бросьте свою сумку под стол. Хорошо. Теперь Вы выйдете в бейсмент, а я запру за вами дверь. Не замком, а металлическим стержнем. Если Вы попытаетесь снова влезть в мою квартиру, я буду стрелять без предупреждения. Если убью Вас, то по закону не буду подвергаться ни-ка-ким преследованиям. Дверь из бейсмента на улицу открыта, - хозяин усмехнулся. - Вы об этом позаботились. Дальше делайте то, что считаете нужным. Вперед!
Под дулом пистолета Ишмаэль вышел из библиотеки в бейсмент. Он никогда прежде не ощущал такого холода. Холодом было пронизано все: стены, бетонный поп и окна. А за окнами Челси и аббатство, застывшее в ледяном безмолвии, белые особняки, хрустально звенящие от ветра деревья и осколок луны в самом углу окна. Хотелось лишь, чтобы все побыстрее кончилось. Чтобы кончилась его проклятая американская жизнь.
Теряя сознание, Ишмаэль вдруг увидел, как по глянцево-белому льду тротуара скользит желтый луч фонарика. Появилось что-то теплое в этом белом ледяном ужасе. И звук мерных шагов... Полиция... И хотя его мозг уже засыпал, решение пришло сразу...
* * *
Ишмаэль не скоро снова ощутил своё тело, вываливаясь из чёрного мешка небытия. Медленно, как бы опасаясь чего-то, пошевелил руками, потом открыл глаза. Увидел, что лежит на диване, покрытый одеялом. В двух шагах от него за круглым столом сидел профессор и еще какой-то человек:
- Наш герой пришел в себя, - услышал он скрипучий голос профессора. - Позвольте мне при нем рассказать все то, о чем я Вам уже сообщил. Итак, примерно с час назад я услышал в библиотеке какой-то шум. Я встал с постели, на всякий случай прихватил с собой пистолет, который всегда лежит у меня в ночном столике, и спустился вниз, на первый этаж. Я увидел в библиотеке этого юного учёного, который готовился вырезать из рам две картины. Не знаю, с чего посыла он действовал, вряд ли сам он даже представляет их ценность. Один коллекционер предлагал мне за них... не буду называть суммы. На суде это сделают эксперты. Я мог бы просто застрелить этого парня, но мне стало его жаль и я его просто вытолкал из дома. Кстати, странная манера работать - почти голым. Спросите его, Бога ради, куда он подевал свою одежду. Ведь не шел же он по улице в таком виде. Итак, я его вытолкал и снова поднялся наверх. Я думал, что он ушел, но он, оказывается, притаился в бейсменте.
- Но Вы должны были понимать, что оставляете этого парня в опасном положении, - очень осторожно заметил собеседник профессора. Теперь Ишмаэль разглядел его - это был полицейский. - Еще минут 15, и он бы замерз. Закон...
- Молодой человек, - снисходительно прервал полицейского профессор, - не говорите мне о законе. Тридцать лет я преподаю криминологию. Лицу, которое попало в угрожающее для жизни положение в результате своей преступной деятельности, другое лицо вправе не оказывать помощи.
- Вы подтверждаете рассказ профессора? - спросил полицейский у Ишмаэль.
- Этот человек, - твердо сказал Ишмаэль после долгой паузы, - лжет. Весь его рассказ - ложь от начала до конца.
- Вот как? - в удивлении профессор даже привстал со стула.
- Да, ложь, - ещё раз повторил Ишмаэль, - Дело в том, что сегодня вечером я зашел в бар " Голубая роза". Это недалеко от моего дома. Было очень холодно. Чтобы согреться, я выпил там рюмку такилы, а когда выходил, то столкнулся в дверях с этим человеком. Я спросил, нет ли у него сигарет. Мы разговорились. Он сказал, что живет один и пригласил меня к себе.
- Кто может подтвердить, что Вы были в баре в это время? - быстро спросил полицейский.
- Не знаю, - сказал Ишмаэль, - может быть бармен. Мы с ним говорили минут пять.
Ишмаэль был уверен, что бармен его запомнил. Он долго рассказывал бармену об иранских девушках и, кажется, порядком ему надоел. А был Ишмаэль в баре потому, что весь вечер следил за профессором, "довел" его до дому и "расстался" с ним в 10:30, затем до часу ночи катался в сабвее, а потом подошел снова к особняку профессора и начал свой недолгий разговор с замками наружной двери.
- Вы действительно были в баре у Юнион-сквера? - обратился полицейский к профессору.
- Молодой человек, кажется, оказался большим негодяем, чем можно было ожидать. Очевидно, он следил за мной. Да, я действительно был в баре "Голубая роза" и действительно ушел оттуда примерно в 10:15.
- Тогда продолжайте, - сказал полицейский Ишмаэлю.
- Продолжать почти нечего, - ответил Ишмаэль. - Мы приехали с профессором вот сюда, к нему домой. Он был очень гостеприимен, напоил меня горячим кофе с печеньем, показал свою великолепную библиотеку, а потом... потом этот старый козел, - Ишмаэль с наслаждением повторил услышанные им недавно ругательства, глядя прямо в лицо профессору, - предложил мне провести ночь в его постели. Меня чуть не стошнило. Я сказал ему, что ненавижу все это, и хотел уйти. Но он достал из ящика своего стола пистолет, заставил раздеться и вытолкал меня в бейсмент. Он пригрозил мне, что если я вздумаю пожаловаться, он обвинит меня в ограблении. И мне, вшивому персу, так он точно выразился, никто не поверит. А у него, профессора криминологии, бывшие студенты работают в каждом суде, в каждой прокуратуре, в каждом полицейском участке.
- Какой негодяй, - удивленно воскликнул профессор, - я его, кажется, недооценил.
- Вы и сейчас меня еще недооцениваете, - со злой иронией сказал Ишмаэль. - Вы полностью оцените меня тогда, когда я подам на Вас в суд: сексуальные домогательства, сопряженные с жестокостью и насилием.
- Какой негодяй! - снова удивился профессор, затем он обратился к полицейскому. - Вы обязаны найти и осмотреть его одежду. Там...
Молодому полицейскому профессор явно не нравился. Не нравился его покровительственный тон, манера разделять слова на слоги, шутовство и сухие злые губы.
- Не беспокойтесь, профессор, - сказал он, - я все сделаю как надо.
Ни в сумке, ни в карманах Ишмаэля ничего особенного не нашлось. После тщательного осмотра полицейский снова обратился к профессору:
- Сейчас я вызову машину и заберу вашего "гостя" в полицейский участок. Там с ним будут разбираться опытные люди, а к вам завтра придет детектив.
В эту ночь в 10-ом полицейском участке дежурил Фил Донован. Он уже три года работал в отделе расследования грабежей "десятки" и уже считался там чуть не ветераном. Ишмаэль ему-то и достался. Фил Донован еще раз осмотрел все содержимое карманов Ишмаэля, которое молодой полицейский положил в специальный полиэтиленовый мешок. Долго и бережно перебирал всякую карманную дрянь, словно центы и никлсы были отлиты из золота. Потом отодвинул в сторону какую-то штуковину.
- Долго я гоняюсь за этим! - наконец произнес он.
Ишмаэль посмотрел на его руку и понял, что обречен.
- За чем Вы гоняетесь? - почему-то спросил он.
- Да вот за этой сломанной иглой.
- За ней гоняться? - попытался шутить Ишмаэль, но белые его губы едва шевелились. - В любом магазине можно купить.
- Это ты не прав, парень, - сказал Фил Донован миролюбиво, - такую иглу нигде не купишь.
Он достал небольшую картонную коробочку, высыпал из нее десяток тоненьких скреп для стейплера и поднес к ним толстую иглу с обломанным концом. Скрепы словно ожили и побежали к игле, которую детектив водил по столу.
- Игла намагничена, - сказал Фил Донован, как бы с сожалением отрываясь от увлекательного занятия. - Такими иглами выводят из строя самые совершенные замки. Кто-то давно уже практикует это на территории нашего участка, но у меня все времени не было этим серьезно заняться. Теперь, кажется, придется. Ладно, давай, рассказывай.