Далин Максим Андреевич : другие произведения.

Лестница из терновника - 1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Планета Нги-Унг-Лян - эволюционный курьез. Высшие организмы, обитающие на ней, не знают земного деления на два пола, совмещая признаки обоих в одном теле. Мир - настоящий биологический рай... работу земных ученых осложняет одно: венец нги-унг-лянской эволюции, при всех фундаментальных физиологических отличиях слишком похож на земного человека...


  
  
  
   ...В бою со Смертью одержав победу,
   Князь Жизни ей позволил жизнь дарить -
   Любовью породили род людской,
   И в каждом сердце - Зло с Добром на равных...
   Господин Он-О из Семьи Фу, Кши-На,
   Нги-Унг-Лян, 1278 г.
  
   ...Свежий ветер избранных пьянил,
   С ног сбивал, из мертвых воскрешал...
   Если ты на свете не любил -
   Значит, и не жил, и не дышал!..
   В. Высоцкий, Россия, Земля, ХХ век
  
  
  
   Книга первая
  
   Знакомство
  
  
   ...Нам прививки сделаны от слёз и грёз дешёвых,
   От дурных болезней и от бешеных зверей,
   Нам плевать из космоса на взрывы всех Сверхновых -
   На Земле бывало веселей!
   В. Высоцкий, Россия, Земля, ХХ век
  
  
  
  
   ***
  
   Запись N24-01; Нги-Унг-Лян, Кши-На, горное плато Хен-Ер
   Сегодня я, наконец, на месте. Радостно.
   Вообще-то, "на месте" - громко сказано: от гор Хен-Ер до ближайшего города километров четыреста, никак не меньше; абориген может попасть сюда только случайно - поэтому этнографу тут, в сущности, делать нечего. В горах работают биологи; это место - биологический рай, месяц работы опровергает сотню лет классических теорий. Лаборатория тщательно замаскирована; даже вблизи она напоминает горный кряж - чтобы гарантировать секретность миссии: аборигенам совершенно не нужно о ней знать. Ксенологи и эволюционисты с Земли пускаются на любые ухищрения, чтобы попасть на плато Хен-Ер хотя бы в командировку.
   Этнографы на Нги-Унг-Лян так не рвутся. В этом мире уже произошло катастрофически много несчастий с земными учеными. Смерть - не худший случай, ей Богу...
   А вообще, я замечал, даже биологам аборигены не нравятся. Срабатывает охранная система "ключ-замок" - местные гуманоиды слишком похожи на людей, но при этом не люди, наше подсознание выдает неслышный сигнал тревоги: "Чужой! Оборотень!" В других гуманоидных мирах система иногда сбоит, не распознает, чужак воспринимается, как землянин другой расы - люди пускаются во все тяжкие. Гражданское население Земли вытаращивает глаза: "Ах, Аэлита! Неужели возможно - с инопланетянкой?!" - ужас, помноженный на болезненное любопытство. Что возьмешь с гражданских... Этнограф знает: вживешься в образ, просуществуешь в их мире, в шкуре шамана-барона-аптекаря-министра-менестреля лет десять - и они для тебя уже не инопланетяне. Люди для тебя инопланетяне.
   Но на Нги-Унг-Лян такого не случалось и, надо думать, не случится. Совсем чужие. Хотя у меня нет статистики для точного вывода... мой предшественник, продержавшийся дольше всех, не проработал тут и полугода. Сняли с программы - нервное расстройство. Его от аборигенов тошнит, физически. От любого телесного контакта, хоть от толчка локтем в толпе, замыкает - фобия. А, казалось бы, прожженный парень, немолод, работал на Шиенне...
   Смешно, как подумаешь. Шиенна считается непростым местом: гуманоидная - да ладно, человеческая! - культура, уровень развития основных государств мира соответствует примерно Х-ХI веку земной Европы. Как говорил один из моих приятелей-историков, милейший Женька Проскудинов, "царство мрака и срака". Местные жители ещё не знают понятий "канализация", "гигиена" и "микробиология" - ох! По колено в грязи, дерьме и прочих средневековых радостях. К вони города надо привыкать неделями. И ничего, нормально. Привыкаешь в конце концов. И к тараканам ростом с ладошку младенца, и к крысиному помету в твоем утреннем напитке, и к цвету нижней юбки твоей случайной подружки - каковой цвет гражданским лучше не описывать. И к обыденным смертям. Работать интересно; на частности порядочный этнограф не должен обращать внимания.
   Брезгливость - свидетельство профнепригодности. Зато фатализм - очень и очень полезное качество.
   Нги-Унг-Лян - "старше" Шиенны. Можно прикинуть век семнадцатый-восемнадцатый, причем культура - не сравнить с шиеннской. Аккуратники. Уже изобрели примитивный микроскоп, понимают, что такое зараза, но и раньше отличались мастерским избеганием эпидемий. Надо думать. Их обычный уровень смертности - в мирное время, в нормальной обстановке - так высок, что приличная земная эпидемия чумы, вероятно, погубила бы цивилизацию. Они очень наблюдательны, среди них есть отменные интуитивные лекари, они любят чистоту и прирождённые эстеты; их города - конфетки, сравнительно. В здешних, расположенных в предгорьях Хен-Ер, в стране под названием Кши-На, есть что-то общее с раскрашенными японскими гравюрами по ощущению; Анатолий Петрович, начальник биологической партии, в разговоре со мной называет аборигенов "эти твои самураи".
   Со странным выражением лица. Боюсь, что это - гадливость.
   Я рассматриваю фотографии "своих самураев", своих нги-унг-лянских ровесников, сделанные со спутника, - никто, кроме этнографов, в прямые контакты не вступает. То же самое впечатление, что и на Земле: никакие они, конечно, не самураи. Но не кажутся мне отвратительными, как многим другим парням с Земли. Хотя... я ещё с ними не жил.
   Мой камуфляж несовершенен. Я смотрю на себя в зеркало - и на изображения местной молодежи. Прикидываю возраст своего "персонажа" - он старше меня лет на восемь. За тридцатилетнего местного жителя я никак не схожу, и моя, довольно-таки привлекательная для земных барышень, физиономия кажется мне грубой харей по сравнению с фотками аборигенов.
   Здешние мужчины гораздо женственнее наших. На земной лад - очень женственны, одно это у многих землян вызывает омерзение. Из-за мягкого очерка лица, больших глаз, чистой линии подбородка, у всех, вне зависимости от местной расы, как у земных женщин; правда, у отчаянных местных мачо с возрастом лицо грубеет, но ненамного. Из-за того, что на их телах фактически нет растительности, а на лицах её нет в принципе. Гнусно было, когда весь мой волосяной покров выжигали лазером, зато теперь я гладкий, как младенец - первого работавшего здесь этнографа убили от ужаса перед его щетиной: приняли за злого духа. Ещё из-за того, что их подросткам и юношам нравятся косы, ожерелья, браслеты, из-за того, что местная аристократия следит за руками, как может, и показывает холеные пальцы, как земные манерные дамочки. Из-за подчёркнуто небрежных поз, кошачьей лени и расслабленности движений в покое - и пружинной собранности в минуту опасности, опять-таки, кошачьей. Из-за балетной какой-то пластики, чужого строения скелета и мускулатуры, чужого строения суставов... Человеческие мужчины движутся гораздо более угловато, резче - особенно демонстрируя силу. Боюсь, что в толпе буду выглядеть, как танк на городской улице...
   Внешность аборигенов обманывает дилетантов. Мы все мыслим стереотипами; наши стереотипы, прихваченные с Земли, могут определить юного местного аристократика как "жеманного хлыща", он кажется слабым и зависимым - если не приглядываться. Землян несет, они могут почувствовать себя королями в этой "стране слепых", стране хлюпиков - и это их последняя иллюзия в жизни.
   Мне никогда не подделать жаркий огонёк, горящий в глазах любого аборигена, эту искорку в их душах, которая при виде крови разгорается в полыхающий костер. В меня вцементирован ограничитель внутривидовой агрессии, я не могу убить человека, не перешагнув через высоченный внутренний барьер - у здешних, похоже, этот ограничитель отсутствует в принципе. Как факт. Любил-убил. Господь наш Иисус до этого мира не добрался - а буде добрался бы, вероятно, был бы тут крайне непопулярен. Другие представления о гуманизме.
   Перед самым отлетом случайно слышал, как мама говорила по телефону приятельнице: "Коля исследует цивилизацию гермафродитов", - с легким презрением к самому факту существования гермафродитов, ничтожных созданий. Ей простительно, она химик. На самом деле, Коля - я - прилетел сюда, чтобы исследовать цивилизацию боевых гермафродитов. Отнюдь не бабочек. Гермафродитов - прирождённых убийц. Гермафродитов с Нги-Унг-Лян, мира, опровергающего теорию эволюционистов о невозможности существования биологической системы такого типа, не вырождающейся через несколько поколений.
   Старые теории допускали в качестве модели статичную культуру гермафродитов, размножающихся автономно, запуская природный механизм самооплодотворения в подходящем возрасте - её даже описывали в научных трудах и фантастических романах (правда, больше в романах, чем в трудах). Тогда у генетиков считалось модным доказывать, что эта модель не работает: при фактическом клонировании, без обновления генетического материала, в каждой цепочке поколений стремительно накапливается генетическая погрешность, возникают мутации и наследственные болезни, вскоре становясь несовместимыми с жизнью. Для того, чтобы эффективно бороться с вырождением, высшим животным необходимо постоянное обновление генофонда, а потому оптимальный способ размножения - двуполый, соединяющий генетический материал двух организмов.
   Гермафродиты с Нги-Унг-Лян нашли альтернативу. Оригиналы, надо отдать им должное...
  
   Биологи гостеприимны. На обед у них - местная дичь и местные же фрукты, здешняя флора и фауна съедобна и даже вкусна, если её готовить на земной манер; потом, в роли радушных хозяев, зоологи Крис и Сашка приглашают меня в виварий, чтобы я посмотрел на животных. Виварий - зрелище, поражающее воображение, хоть эти существа уже давно знакомы по фильмам-слайдам. Видовое разнообразие зоологи хорошо представили. Забавное создание, которое хочется назвать "попугаем", важно надувшись, сидит во главе стайки "условных самок", уже перелинявших, менее ярких, без хохолков. В отдельных клетках на изрядном расстоянии друг от друга - звери, очень напоминающие земных енотов; они игнорируют пищу, занятые одной жгучей проблемой - как добраться друг до друга. Они пыжатся, фыркают, ерошат шерсть роскошными полосатыми гривами, пушат мохнатые хвосты столбом, - как земные животные-самцы перед самкой, - но при этом демонстрируют выраженную агрессию, скалятся, щелкают зубами и показывают когти. На языке нги-унг-лянских гермафродитов это означает: "Я люблю тебя, а потому сделаю самкой или убью! Подчинись!"
   - Хочешь, стравим их? - смеётся Сашка. - Половозрелые особи в период активного поиска партнёра, хе! Молодые, шустрые... Если их выпустить - немедленно подерутся, а потом победитель у побеждённого причиндал откусит и съест. И будет у него самочка.
   - Пошляк, - смущённо улыбается Крис. - Ник, этот вид млекопитающих организует брачное сражение наиболее традиционным способом. В природе у каждого взрослого самца - гарем трансформированных самок, а молодые ищут себе...
   - Приключений на гениталию, - заканчивает грубый Сашка и хохочет, конфузя англичанина.
   - А вы знаете, ребята, - говорю я тоном мэтра-этнографа, - что представители здешних городских низов стравливают таких половозрелых и делают ставки на то, кто останется самцом? Популярная плебейская игра... азартная.
   - Сыграем, мужики? - тут же предлагает Сашка. - На интерес? Не, я серьёзно - мучаются же зверюшки, у них гон, а мы всё равно собирались наблюдать трансформ и беременность...
   Крис колеблется. Эти существа традиционно легко размножаются в неволе. Биологи хотели отловить несколько пар, сравнить трансформацию у нескольких "условных самок", подсадить уже рожавшую "условную самку" к "условному самцу" и пронаблюдать, как спаривание пройдет в этом случае... Но мне интересно - и Крис соглашается. Мы с Сашкой делаем ставки; я выбираю более тёмного, с забавной полоской над глазами в виде буквы W, Сашка - того, что посветлее, который всё время морщится, показывая клыки. Ребята очень умело вынимают шипящих и лязгающих зубами зверей из клеток за шиворот и запускают в просторный вольер.
   - Чтобы не стеснялись, - комментирует Сашка. - Это у них будет общая территория. А то чужак на территории владельца скованно себя чувствует, может просадить бой из чистой нерешительности.
   - Наверняка местные владельцы тотализатора умело этим пользуются, - замечаю я.
   Я жду, что звери сцепятся сразу, но они принимают друг против друга угрожающие и живописные позы, демонстрируя собственную боевую подготовку, - и осторожно, чуть касаясь, обнюхиваются, начав с носов и закончив анальной зоной, совсем как земные собаки. Они двигаются очень медленно, не сводя друг с друга глаз, - и вдруг с визгом кидаются в драку, сцепившись в вопящий клубок.
   Клубок то распадается, то сцепляется снова. Мой хватает Сашкиного за ухо, Сашкин пронзительно верещит и вцепляется моему в губу. Мой отдирает противника от себя обеими передними лапами, напрыгивает сверху, треплет за холку... Пышная чёрно-бело-серая шерсть - в крови...
   И тут Сашкин заваливается на спину, всем видом умоляя: "Не бей меня", - подставляя горло под укус, отдается на милость победителя. Остановка агрессии позой покорности - так делают млекопитающие и на Земле, а вот дальнейшие действия победившего - это уже местная экзотика.
   - Тьфу ты, пропасть, - усмехается Сашка. - Мой продул, бестолочь! Тоже - с-слабак...
   - Кофейку мне принеси, если проиграл, - торжественно и барственно говорю я. Крис смеётся.
   Между тем проигравший кричит, но не вырывается. Победитель тщательно вылизывает "новую самку"; он становится бережным и осторожным. Враг-самец превратился в объект заботы и любви.
   Поучительная картина. В этом мире в принципе отсутствует разделение на два пола с рождения - но почти все животные Нги-Унг-Лян утверждают свой пол и мужское доминирование в бою.
   И люди...
   Я пью кофе и снова разглядываю себя в зеркало, стараясь смотреть глазами аборигенов. Хочется быть совершенно уверенным, что нигде не напортачено - но, вроде бы, всё в порядке. Я выгляжу, как простолюдин. Грубая скотина, высоченный и слишком широкий. Хамская морда с крупными чертами, тяжёлая челюсть, маленькие глазки... Волосы коротко, неровно острижены. Деревенщина или наемник. Или - и то, и другое. Урод, но с лица не воду пить. На мне длинная посконная рубаха, такая же длинная куртка из якобы дешевой недубленой кожи, широкие штаны - мне не по чину подчёркивать гульфик, обойдусь и так - и тяжёлые сапоги, подкованные железками. У меня на бедре - тесак в ножнах. Эта штуковина напоминает мачете, местные мужики используют такие для рубки тростника, резки лоз - и брачных поединков. Мой тесак - копия местных, но из керамилона; теоретически может резать не только медные листы, но и железные лезвия. Меня год до позеленения обучали местным приемам боя, модифицированным земными инструкторами. В данный момент я весьма сносный фехтовальщик.
   Я не люблю фехтования, я не маньячил холодным оружием, я собираюсь уклоняться от боя, как только смогу. Фехтование любят люди другого типа - им противопоказана работа на Нги-Унг-Лян. В начале исследований был момент, когда среди этнографов выбирали увлеченных бойцов - потом эту практику прекратили навсегда: у фехтовальщиков-землян не выдерживает психика, они превращаются в одержимых убийством. Аборигены это чувствуют: одного из наших д'артаньянов зарезали во сне, второго пристрелили, третьего забрали домой, когда горожане начали от него с омерзением шарахаться.
   Здесь не нужен вояка. В любом мире хватает и своих убийц. Здесь нужен человек, способный удержаться на той тонкой грани, на которой аборигены балансируют с младенчества - между любовью и смертью. И жестокие женственные лица здешних бойцов не должны бесить, не должны раздражать, не должны провоцировать. Они должны перестать быть тебе инопланетянами.
   Вот тогда ты соберешь годный материал.
  
   ***
   Ра почувствовал, что становится взрослым, в день первого поединка Старшего Брата.
   До этого жизнь казалась простой, понятной и светлой. Любые неприятности забывались быстро, так же быстро, как высыхают на листве дождевые капли - небесные слезы. Разбитое колено заживало. Зимняя лихорадка унималась. Страстные ссоры с товарищами по играм после драк сходили на нет. Мать и Отец не бывали недовольны подолгу. Мир устроен хорошо, и всё в нем занятно - примерно так выглядела философская база Ра в те времена.
   Конечно, Ра знал, что небосвод Семьи Л-Та вовсе не безоблачен - но он сам не видел этих облаков в солнечном сиянии детства. Он, как любой из братьев, скорее, гордился, слыша в адрес Семьи Л-Та слова "опальный род" - надлежало насмешливо и надменно ответить: "Такая опала - это не пропасть, а вершина, потому что Государи всегда опасались моих предков!" Возможно, Семья Л-Та не располагала большим богатством, но Ра никогда не бывал по-настоящему и подолгу голодным - потому врезал бы любому, кто назвал бы его родичей бедными. Все остальные неприятности и хлопоты казались Ра непостижимыми, а потому несуществующими. Жизнь в его представлении была вечной, спокойной и огромной, как Лиловая гора - во всяком случае, до тех пор, пока не пришло Время Старшего Брата.
   Ра обычно общался с Третьим братом - они были почти погодки. Старший Брат и Второй Брат, само собой, всегда существовали на другом этаже бытия, выше и дальше - почти в мире взрослых. Ра страшно радовался, когда удавалось провести в этом горнем пространстве хоть некоторое время. Там было невероятно интересно: бешеные необрезанные жеребцы, фыркающие и дико косящие кровавым глазом, лихие драки на палках, ужасные истории, рассказанные ночами, у костра, венки из цветов и ожерелья из красных ягод, шуточки, понятные ровно настолько, чтобы можно было посмеяться вместе со всеми... Юноши из свиты Старшего и Второго общались с Ра снисходительно-нежно, будто имели в виду старую пословицу: "Старший - благословение Небес, Младший - их улыбка". И казалось, всё так и пойдет. Всегда.
   Пока Ра не оказался в крайне неловком положении, случайно подслушав чужой разговор - взрослый разговор, совершенно не предназначавшийся для его ушей.
   Ра сидел на полу в комнате Матери и чинил клеточку для сверчков. У него на коленях лежал пучок гибких сухих травинок, которыми нужно было связать тоненькие реечки - сложное и требующее внимания дело. Ра увлекся так, что почти не замечал ничего кругом. Как всегда в летнюю жару, рамы выставили - и солнечный воздух, пахнущий садом, заполнял комнату. В снопах солнечного света медленно плавали пылинки. Ра хотелось прохлады, и он спрятался от горячих лучей за расписной ширмой, на которой в голубых тростниках сражались дикие коты.
   Шаги и голоса словно разбудили его. Ра услышал шелест шёлковой накидки Матери и сильный влажный запах лилий. Мать сопровождал Старший Брат; судя по шуму, который он произвел, распахивая дверь и задев что-то ножнами меча, Старший нервничал или злился.
   "Вообще-то, похоже на него, - подумал Ра, - но не в обществе же Матушки!"
   Он поборол мгновенный порыв выбежать к Матери навстречу, чтобы обнять её; говорились такие странные слова, что Ра просто должен был дослушать всё до конца. Ведь если его заметят - отошлют, сказав: "Тебе ещё рано думать о многих вещах". Это несправедливо.
   - Мне не нравится! - говорил Старший Брат запальчиво, шагая по комнате взад-вперед. - Почему всегда было можно, а теперь нельзя? Запретите мне ходить босиком, чтобы не огрубели ступни, спать на земле, чтобы не подцепить лихорадку, запретите мне дышать воздухом с гор, чтобы я не вдохнул проклятие! Каким заморышем меня считают?
   - Весенний гром, ты говоришь не о том, - сказала Мать. По её голосу Ра понял, что она не сердится, но огорчена. - Ни я, ни Отец, не запрещаем тебе поединков на заточенном оружии в принципе. Мы всего лишь не хотим, чтобы это были поединки именно с Ди.
   Старший Брат остановился.
   - Но - почему? - спросил он как-то растерянно, сразу снизив тон.
   Голос Матери похолодел.
   - Вы оба выросли, - сказала она. - Кто тебе Юноша Ди, ураган?
   - Паж, - сдавленно ответил Старший. - Партнёр для тренировок.
   - Он - родом из деревни, - продолжала Мать. - У него нет ничего, кроме того, что мы ему дали. Ты ведь понимаешь, что в любом случае Официальный Союз с Ди исключен?
   Старший молчал.
   - Ты ведь не хочешь разбить его жизнь и сердце? - спросила Мать мягче. - Ты, наверное, не хочешь, чтобы мы с Отцом отослали его назад в деревню? Мне кажется, юный рыцарь, получивший образование вместе с тобой, не будет счастлив среди мужиков...
   - Он мне... друг... - сказал Старший так, будто ему причиняли боль, и он старался не закричать. - Просто друг.
   - В вашем возрасте среди ровесников не бывает "просто друзей", - сказала Мать. - Бывают враги, слуги, никто - и возлюбленные. Я нахожу, что мы напрасно не поговорили с гадальщиком ещё год назад - но это поправимо. Господин К-Тар из Семьи А нашёл Юношу из хорошего дома, который подходит тебе по пяти знакам. Я хотела показать тебе его письмо, а ты вскочил, как рассерженный кот, - Ра с удивлением услышал в её голосе улыбку.
   - Да я убью этого типа и всё! - усмехнулся Старший, но сразу вслед за словами зашуршала бумага.
   Ра ужасно захотелось взглянуть на настоящее письмо от Официального Партнёра, но тогда получилось бы, что он до этого вел себя нескромно и подслушивал украдкой. "Лучше пусть обо мне вообще не знают", - подумал Ра и остался сидеть за ширмой.
   Звуки рисовали совершенно отчетливую картину. Шёлковый шелест и чуть слышный скрип - Мать села и, вероятно, улыбается, наблюдая за Старшим. Шуршание бумаги, насмешливое фырканье - Старший читает письмо.
   - Юноша Яо из Семьи О-Ми! - сказал Старший то ли зло, то ли с каким-то жестоким смешком. Он произнес "Я-аао", как бродячие актеры декламируют трагедии. - "Писал в день, когда зацвели розовые акации!" Протягивает мне руку! Ха, Мать, его ладонь меньше моей!
   Они помолчали - вероятно, рассматривали традиционный отпечаток ладони на письме. Ра подумал, что Старший Брат, наверное, сразу приложил к отпечатку свою ладонь.
   - Нельзя судить по бумаге, - сказала Мать. - Юноша Яо рожден в тот же год, день и час, его Семья занимает достойное положение. Вот увидишь, знаки сойдутся, если вы коснетесь друг друга руками.
   - Ну и каков он? - спросил Старший. Теперь он, похоже, хотел скрыть небрежностью любопытство. - Он хорош собой? Он - хороший боец? Он нормально воспитан? Почерк у него... ничего.
   - Он аристократ, - сказала Мать, повеселев. - Красивый. Волосы цвета мёда. Фехтовальный стиль "Прыжок Рыси", как и у тебя. Вот что сказал гадальщик. Тебе надо ответить на письмо. Когда он приедет, ты сам всё увидишь.
   - Дашь мне бумагу? - спросил Старший. Он ещё волновался, но его злость прошла. Теперь он торопился написать ответ Юноше Яо из Семьи О-Ми - и забыл обо всём остальном.
   Мать вышла в дверь, ведущую к кабинету, и Старший почти выбежал за ней. Ра, собрав своё имущество - реечки, траву, каркас клеточки - выскользнул в противоположную дверь, в сад - и едва не столкнулся с Юношей Ди.
   Ди и вправду родился в деревне - но, глядя на него, об этом никто не догадался бы. Его обветренное, умное и нервное лицо казалось аристократически породистым, манеры - безупречными, а вкус - утонченным: Ди был совсем маленьким, когда его взяли в свиту юного Князя. Ра тихонько восхищался им издали: и его фехтовальным стилем, и тем, как легко он понимал зверей - соколов, лошадей и собак - и, в особенности, тем, что в его голосе не слышалось снисходительности, когда он обращался к младшим. Ди всегда был весел, но сейчас выглядел бледным и напряжённым; он грыз костяшку указательного пальца - и прокусил её до крови.
   "Ди тоже слышал этот разговор, - подумал Ра. - Ему плохо оттого, что Старший не приказал отослать письмо этого чужака назад и не стал возражать, когда Мама запретила поединки. Неужели из-за этого стоит так мучиться?"
   - Ди, - сказал Ра, - тебе не хочется, чтобы у Старшего Брата был Официальный Партнёр?
   Ди слизнул кровь и улыбнулся через силу.
   - Что ты, Дитя, - сказал он. - Меня это радует. Значит, скоро мы с тобой будем есть пионовые пирожные на свадьбе, да? О, у тебя ускакал сверчок? Ты идёшь ловить другого?
   Ра подумал, что Юноша Ди не хочет говорить откровенно. Сперва это его обидело, но потом, размышляя и вслушиваясь в пение сверчков в саду, Ра решил, что Ди просто нужно побыть одному и смириться с положением плебея, которому никак и никогда нельзя вступить в брак с господином.
   Впервые Ра задумался о странных и сильных чувствах, которые правят миром взрослых. С одной стороны, зачем Ди нервничать и огорчаться, ведь Мама вовсе не хочет отсылать его в деревню. Он может по-прежнему дружить со Старшим; им запретили только поединки на остром оружии... С другой стороны, почему Старший должен знакомиться, сражаться и вступать в брачный союз с каким-то там Яо, которого никогда в жизни не видел? Чем этот Яо лучше Ди, кроме того, что он - аристократ? Тем, что у него волосы цвета мёда, длинные, как у людей благородного происхождения, а у Ди - короткие и тёмные? Да ну и что, зато Ди - самый сильный из всех юношей свиты, он лучший наездник и лучший стрелок, и, уж конечно, умнее этого Яо!
   Летний зной раскалил сад до бледно-золотого цвета. Сверчки звенели громче, чем обычно, а розовая акация благоухала тяжёлым, сладким, хмельным ароматом, который висел над кустами в ярких гроздьях цветов неподвижно, как туман. Ра бросил недоделанную клеточку и ушёл к водоему. Из каменной чаши, оплетенной плющом, бил ключ, и холодная вода стекала в бассейн, где хотелось не просто выкупаться, а поселиться навсегда, превратившись в рыбку-златоперку. Третий Брат и дети из свиты Ра плескались в воде. Рядом, на камне, сидел горбатый Юноша К-Ви, старый дядька детей Семьи Л-Та, который, будучи калекой, никогда ни с кем не сражался и не был в браке. Он рассказывал сказку, и в его голосе слышалась страстная вера в каждое собственное слово.
   Ра, очнувшийся от знойного полусна после холодной воды, присел рядом с К-Ви, чтобы послушать.
   - ...Шёл Юноша Т-Кен дремучим лесом, - говорил К-Ви, почесывая колено на искривленной ноге, - и вдруг увидал между деревьями железный дом. Окна в том доме светились синим огнём, а вокруг стоял частокол из копий, и на тех копьях - головы мертвецов...
   - Там жила Девка Ш-Рки? Да? - шепотом спросил Крошка Ие, младший паж Ра. - Ведьма?
   - Она, - кивнул К-Ви, и его зрачки расширились, будто прямо перед ним оказался железный дом Тысячи Бед. - Как вышла она навстречу, как распахнула ворота, как увидал Т-Кен ведьму - так и понял, что и союз её был проклят Небесами, и метаморфоза её была проклята, и тело её было проклято. Груди у неё были, как железные шипы, между ног могла проехать телега, груженная бочками, а лица и вовсе не было - сухой череп без кожи, в глазницах огонь, в пасти жёлтые клыки. И сказала ведьма, что раньше и вправду владела Счастливым Мечом, но уже давно отдала его единственному сыну. Получить этот Меч можно только после поединка - но надлежит помнить, что сотня бойцов уже оставила головы на копьях. Её сын проигравших бой в живых не оставляет - так она сказала.
   Ра слушал - и не столько слышал, сколько, как и К-Ви, видел внутренним взором ужасный железный дом и юного ведьмака с волосами цвета меда, заплетенными в косу, в ожерелье из живых зрячих глаз, с нежным жестоким лицом, странным образом похожего на Юношу Яо. На поясе у ведьмака висит Счастливый Меч в золотых ножнах, а на руках - чёрный полосатый кот-баска, и он того кота чешет и гладит...
   Из грёзы его вышвырнул крик Второго Брата:
   - Мать! Старший рубится с Ди!
   В таком сообщении не было ничего принципиально ужасного, юноши из свиты затевали поединки постоянно, кто-нибудь то и дело рубился с кем-нибудь на остром оружии - царапины от клинков считались роскошным украшением, а боевая доблесть придавала веса в компании молодёжи. Но тон Второго, то, как Мать выбежала из розовых кустов, без накидки, с замершим, встревоженным лицом, то, как, кривясь от боли, вскочил на ноги Юноша К-Ви - всё это объяснило Ра, что поединок вышел не чета прежним, обычным.
   О детях забыли. Ра вслед за Матерью выскочил в квадратный мощёный дворик, где обычно устраивались лихие игры с оружием - увидел толпу дворни, жмущуюся к стенам, чтобы не мешать сражающимся, и Старшего с Ди, скрестивших клинки.
   Ра едва ли не каждый день смотрел, как эти двое устраивали возню или дрались на палках. Он уже привык к их весёлому азарту, подначкам, синякам и ссадинам, выставляемым напоказ, как трофеи, к их хохочущим и откалывающим шуточки друзьям вокруг - но сегодня было другое и выглядело по-другому.
   Лица Старшего и Ди показались Ра незнакомыми и почти страшными. Он никак не мог определить их выражения, почти одинакового у обоих: то ли это настоящая ярость, то ли злая радость, которой горы по пояс, то ли что-то среднее и гораздо более сложное. Солнце обливало мир нестерпимым зноем, и белые рубахи бойцов насквозь промокли от пота и прилипли к телу.
   Ра вдруг стало жутко. Он оглянулся на Мать, но она словно окаменела, прижав пальцы к губам. Ра вспомнил, как легко она кричала раньше: "Эй, весенний гром и осенний ливень! Хватит лупить друг друга, идите обедать!" - и понял, что сейчас Мать молчит, потому что любое слово, сказанное ею, может стоить жизни одному из бойцов.
   Их нельзя отвлекать. Их ведет Судьба. Нельзя, грешно становиться у Судьбы на пути - даже если кого-то ждёт смерть. Любовь и смерть всегда рядом, смерть всегда стоит за спиной у любви, смерть всегда подразумевается, жертва всегда подразумевается - Мать сделала безнадёжную попытку обмануть Судьбу, но это не в силах смертных. Эти слова всегда и все говорят: свадьбы после поединка может и не быть, родов после свадьбы может и не быть, счастья после родов может и не быть.
   В данном случае, свадьбы, родов и счастья точно не будет. У Старшего - письмо от Официального Партнёра, подумал Ра. От незнакомого красивого юноши, который носит на бедре меч своей матери с эмблемой Семьи... а на руках - чёрного кота...
   Меч Ди скользнул по мечу Старшего до гарды - и Старший остановил руку Ди в одном вздохе от своего горла. Они замерли в отчаянном напряжении, лицом к лицу, в позе "Встреча Буйволов" - и Старший выдохнул:
   - Я под тебя не лягу. Умереть легче.
   - Я - твой паж, - проговорил Ди сквозь зубы. - Только паж. Не посмею убить господина.
   Мгновенного усилия Ди, потребовавшегося на слова, хватило Старшему, чтобы освободиться и отпрянуть. В следующий миг меч Ди коснулся плеча Старшего; царапина казалась неглубокой, но кровь тут же залила рубаху Старшего до пояса.
   - Я заберу тебя в свой деревенский дом, - усмехнулся Ди, скидывая со лба мокрую чёлку. - И моя Матушка огорчится, что моя благорождённая жена - неумеха. Ты же думаешь, что пирожки растут в огороде?
   - Твоя мать огорчится, что её любимица - наложница Князя, а не законная жена мужика, - парировал Старший насмешку, как фехтовальный выпад. Это было бы почти как раньше, если бы не реакция Ди - он отшатнулся, будто его ударили хлыстом.
   - Я не буду наложницей, - огрызнулся Ди. - Я - не игрушка для тебя.
   - Моя жена уже решена, - рассмеялся Старший, и смех прозвучал зло. - У тебя выбора нет.
   Ди стиснул зубы, легко уклонился от удара и полоснул Старшего по правой руке чуть выше локтя - двигаясь небрежно, почти играючи. Взгляд Старшего стал отчаянным. Тяжёлые чёрные капли запятнали светлые каменные плиты. Ра оглянулся на Мать; она смотрела на сражающихся, ломая пальцы. Поединок близился к концу - и конец обещал быть ужасным. Ди оказался более сильным бойцом, Старший вряд ли мог долго держать оружие в раненой руке. Ра подумал, что ожидается как раз тот ужас и позор, который Мать предвидела, запрещая Старшему Брату драться с Ди острым оружием.
   Но в этот момент Старший прищурился, облизнул губы и ударил снизу, а Ди даже не попытался парировать удар или увернуться. Он даже отвёл в последний миг руку с мечом - и клинок Старшего, не встретив сопротивления, вошёл в тело Ди ниже рёбер, с поражающей лёгкостью, будто Ди был бесплотным духом.
   На миг оба замерли. Старший расширившимися глазами смотрел на кровь, текущую по лезвию. Кто-то в толпе вскрикнул, и Ра показалось, что Мать облегчённо вздохнула.
   Ди подставил левую ладонь под капающую кровь - и провел вдоль клинка окровавленными пальцами. Он улыбался - и живые краски выцветали на его лице.
   Старший то сжимал, то разжимал руку на рукояти меча, с выражением нестерпимой боли. У него, очевидно, не хватало решимости ни выдернуть меч, ни прикончить Ди - и Ра подумал, что Старший всем сердцем жалеет и о том, что согласился на поединок, и обо всём, что успел сказать другу перед его смертью.
   - Ты зачем? - прошептал Старший еле слышно. - Я бы женился, я бы - что угодно... Зачем ты?!
   - Врёшь, - Ди улыбался, и струйка крови вытекала из уголка его губ. - Не надо. Живи, Н-До. Всё хорошо.
   Он протянул Старшему меч, и это простое движение, похоже, окончательно обессилело его. Старший бросил меч, чтобы помочь Ди осторожно опуститься на камни. Лицо пажа уже было изжелта белым.
   - Я подхожу тебе по одному-единственному знаку, - выдохнул Ди с кровью, протягивая Старшему раскрытую ладонь. - Вот по этому.
   Старший потянулся навстречу, и их ладони, соприкоснувшись, совпали идеально, как любой предмет совпадает с собственным отражением в зеркале.
   - Не умирай! - взмолился Старший, будто Ди мог его послушаться.
   - Всё хорошо, Н-До, - простонал Ди. Он больше не мог улыбаться. - Всё правильно. Ты меня хотел - я изменяюсь для тебя. Я твой. Вытащи меч, очень больно.
   - Прости, - шепнул Старший. По его лицу текли слёзы, которых он, кажется, не замечал. Старший ухватился за рукоять меча с решимостью человека, собравшегося заколоться, и изо всех сил рванул его на себя. Из глубокой раны Ди хлынула кровь; он инстинктивно попытался зажать её руками, его лицо приобрело бесконечно удивленное выражение - и Ди мягко завалился на бок.
   - Ди, - окликнул Старший, занеся руку, будто хотел потрясти Ди за плечо, но побоялся причинить ему боль. - Погоди. Так нельзя. Я ещё не успел...
   Он ещё не успел ничего понять, подумал Ра и догадался, что тоже плачет.
  
   Потом Старшего Брата оттаскивали от трупа, а он рыдал и цеплялся, с ног до головы в своей и чужой крови. Потом Мать перевязывала раны Старшего, а он покорился, словно оцепенев, с равнодушным опустевшим лицом. Потом Отец вернулся из города, куда с утра уезжал по делам - и его встретили приготовления к похоронам, спокойная печальная Мать и родители Ди, не смеющие показать свою тяжёлую скорбь и не способные радоваться чести, которой Ди удостоился - почётной смерти на поединке с аристократом чистейшей крови.
   Ра не мог принимать участие в общей суете. Он сидел в кустах, в крохотной естественной беседке из зарослей розовой акации, уставший от слёз, полупьяный от сладкого запаха, и пытался уместить в голове жестокие понятия взрослого мира. Ра думал, что ему страшно не хочется взрослеть - не понимая, что эти мысли сами по себе означают начало взрослости.
   Ра впервые в жизни думал, что мир зол и несправедлив. Он ненавидел незнакомого Яо, похожего на юного ведьмака, испытывал к Старшему Брату странную смесь жалости и злости - и не мог вспоминать о Ди. Ди он любил.
   Ра вспоминал собачек и лошадок, когда-то в светлом детстве связанных Ди из сухой травы и подаренных ему, вспоминал, как ловили сверчков, как Ди учил его швырять нож в цель, как Ди, Старший Брат и сам Ра, радостно к ним прибившийся, отдирали кору со старого валежника, собирали толстых белых личинок и жарили их на углях, устраивая себе шикарное угощение далеко от дома... Вспоминать игрушки, сверчков и жареных короедов было легче, чем вспоминать лицо Ди, бледное и вымазанное кровью, и его прощальную улыбку пополам с болью.
   Я никогда не убью друга, думал Ра. Как бы ни сложился мой поединок, друга я не убью ни за что. С нынешнего времени я начну тренироваться целыми днями, научусь всем боевым техникам на свете - и к поединку буду готов победить так, чтобы мой друг остался жив и чувствовал как можно меньше боли. И я никогда не скажу своему другу, что не женюсь, если выиграю - это подло.
   Я буду убивать только врагов, думал Ра. И Старший Брат после этого тоже, вероятно, будет убивать только врагов. Мы же не такие гады, как юный ведьмак. Почему Т-Кен дал этому убийце измениться и сделал своей женой? Это ведь несправедливо...
   Тогда Ра и представить себе не мог, что полгода спустя Старший Брат убьёт на поединке Юношу Яо из Семьи О-Ми, намеренно и абсолютно хладнокровно. И что Юноша Яо окажется вовсе не похожим на ведьмака, что он будет худеньким и высоким, с маленькими ладонями - действительно не совпадающими с рукой Старшего Брата. И что он окажется довольно посредственным бойцом, будет печально играть на флейте - и Старший Брат запрезирает его всей душой. И что мать Яо проклянет духа Ди, а Мама печально скажет, что свиту для подрастающих детей надо подбирать более тщательно.
   А Старший Брат мало-помалу совсем сменит свиту на компанию городских головорезов, приобретя прочную репутацию человека без сердца.
  
  
   ***
  
   Запись N24-08; Нги-Унг-Лян, Кши-На, пригород Тхо-Н
   Сегодня начинаю работать всерьёз.
   Как я, вроде бы, уже говорил, в приступе доброжелательности ребята с биостанции хотели подкинуть меня ночью почти до города. Пришлось поблагодарить и отказаться: легенды о НЛО в этом мире совершенно не ко времени. В результате последние километров двадцать я прошёл пешком.
   Поздняя весна; по земным меркам - май; умеренный климат, вроде земных средних широт. Всё цветёт. Деревья стоят в цветах, как в облаках - белых, розовых, золотисто-жёлтых, из-за этого буйного цветения на многих растениях не видно листвы. Розовая акация пахнет ванилью или чем-то похожим; нги-унг-лянская айва пахнет мёдом и корицей, златоцветы пахнут мёдом и хмелем. Вокруг всего этого великолепия жужжат местные пчёлы, бело-жёлтые мохнатые шарики с крылышками. Очень жарко.
   Впервые увидел аборигенов и поговорил с ними в деревушке Ф-Дэ, почти в пригороде уездного городка. Насколько я знаю, неподалеку от деревни проходит проезжий тракт, чужаками их не удивишь - но мелюзга всё равно глазеет на меня, приоткрыв рты. Немного странно видеть стайки мальчишек разного возраста без признаков девчонок поблизости; такое чувство, что женщины падают с неба взрослыми. Мальчишки, как в любом обитаемом гуманоидами месте, носятся, вопят, дерутся на палках или на самодельных деревянных мечах - но я заметил, что кое-кто из местной однородной в отношении пола мелюзги, особенно совсем маленькие, нянчат тряпичных зверушек. Старшие присматривают за мелюзгой привычно и с готовностью - здесь это заметнее, чем на Земле.
   Взрослых я интересую меньше, чем детей - у взрослых свои взрослые заботы. Я останавливаюсь у плетня, за которым чистенький дворик, прошу молодую женщину, которая кормит цыплят, принести воды. Она окидывает меня взглядом, усмехается:
   - Не очень внятно говоришь.
   Да, красавица, язык у вас фонетически невозможный - чуть другой характер звука придает совсем другой оттенок смысла. Практика на Земле совсем не то, что практика с носителями языка. Через недельку на Нги-Унг-Лян акцент пропадет.
   - Я здесь чужой, - говорю виновато.
   Она уходит в дом. Здешние женщины бывают поражающе красивыми; эта, к примеру, - высокая, гибкая, с великолепными формами. Тяжело поверить, что это "условная самка", фактически - трансформированный мужчина. Одежда - длинное платье из тонкой ткани, что-то, напоминающее корсаж - округляющее и приподнимающее грудь; шарф вокруг бедер и накидка-пелеринка с набивными голубыми и жёлтыми цветами. Костюм подчёркивает её женственность, так же, как мужские костюмы подчёркивают мужество своих носителей. Тело тут скрывают очень тщательно, зато грудь у женщин и пенис у мужчин акцентируют одеждой, как могут: цветом, формой, кроем... Это значит "я - состоявшийся член общества, важный и ценный", к таким вещам относятся серьёзно.
   Когда красавица приносит чашку с водой, я спрашиваю о работе.
   - Тут нет таких, у кого лишние деньги, - говорит она. - Всяк справляется сам. Иди в город, на базар.
   Кажется, она мной слегка брезгает. Восхищённые взгляды на чужих подруг тут не в чести, тем более, если смотрит неуклюжее и косноязычное чудовище. Делаю смущённый вид: да, я безобразный чужак, сейчас уйду. Она забирает чашку. Мальчишки - лет трех и лет пяти - зовут её в глубь двора, и она уходит.
   Я воодушевлен. Первый контакт прошёл не так плохо. Меня приняли, я не вызываю чрезмерной неприязни, я не кажусь более чужим, чем иностранец. Я отправляюсь в город.
  
   Лес бел, золотисто-розов и фиолетов. Акация впечатляет больше всего: нежнейшие розовые мотыльки цветов в золотом пуху тычинок, благоухая, осыпают голые и чёрные колючие ветви - необыкновенно нервная и утончённая эстетика. Наверное, из-за этого контраста ощетиненных колючек и розовой нежности акация и считается в здешних местах символом всего прекрасного, а уж любви и боя - в особенности. Тот, кто будет обрабатывать мои видеозаписи, получит настоящее эстетическое удовольствие.
   Видеозапись ведётся всегда - и всегда, непрерывно, транслируется на спутник. Потом её обрабатывает компьютер - на предмет выявления фрагментов, выделенных этнографом; аналитики получают уже только то, что предназначено, по мнению исследователя, для всеобщего обозрения.
   Остальное, правда, хранится в базе данных Интеркосмического Этнографического Общества. Хорошо, что архив закрыт семью печатями и доступен только специалистам с супер-пупер-полномочиями - а то какой-нибудь маньяк вполне мог бы поднять видеозаписи и понаблюдать за бедолагой-этнографом в сортире, в постели, в проблемах и в неприятностях. Этнограф - существо публичное, во всяком случае - этнограф во время работы. Жизнь наша - как свеча в фонаре.
   Первые модификации следящей аппаратуры, используемые в свое время ещё КомКоном, представляли собой фальшивые драгоценности: объектив камеры встроен за "бриллиантом", микрофоны - где придется. Неудобно: камера в ухе вечно закрыта волосами-воротником-головным убором, орден дает чёткую картинку окружающих животов, а перстни не выдерживают никакой критики. Оптимален обруч на голове - "а во лбу звезда горит" - да, всё это представляет из себя, если мир соответствует и твоя роль соответствует, но "бриллиант" можно потерять, его могут украсть, его могут разбить - сплошное искушение для аборигенов. И ещё хорошо, когда такая диадема не противоречит местной моде. А сколько на белом свете миров, где таких украшений не существует, таких статусов не существует, просто условий для звезды во лбу не существует в принципе? Да и соответствующая роль... каждый раз, когда я читал отчеты восьмидесяти-столетней давности, невольно представлял себе этнографа-антропоида из чужого высокоразвитого мира, сошедшего на грешную Землю веке в восемнадцатом и явившегося с такой лучезарной блямбой в сибирскую деревню... Какое счастье, что всё совершенствуется!
   Мне бы с такой бижутерией пришлось очень кисло. Роль бы не оправдала, да и диадем местные ребята не носят вовсе. Мои сканеры встроены непосредственно в глаза, информация передается по зрительному нерву и далее - на имплантат, вживленный в затылочную кость. Крохотные микрофоны, существующие в коже под ушными раковинами, пишут звук. И всё это безобразие я непрерывно транслирую в астрал... то бишь, на спутник слежения. Как там шутили в стародавние времена? Левым глазом фотографирую, правым - проявляю микроплёнку, хе. "Нужное и ценное" выделяется особым движением зрачка, его долго и специально тренируют, доходит до автоматизма - чуть увидишь что-то интересное, тут же, автопилотно, сооружаешь этот зрительный кульбит, "вугол-нанос-напредмет". Что до всяческих неприятностей и проблем - так мы считаем, что компьютер, читающий материал, должен непременно засечь сигнал SOS, а это поможет спасателям немедленно вытащить этнографическую душу грешную из любой задницы, куда она провалится. Хорошо бы.
   Сигнал SOS - это частота пульса, сердечный ритм и сокращение-расширение зрачков в момент жестокого экстрима. Считается, что бравая спасательная команда выдернет меня с эшафота или из камеры пыток тёпленьким - страх смерти подаст сигнал без моего согласия и будет нам счастье. Задумывалось хорошо, но, как всегда, гладко было на бумаге - моих коллег скоропостижно убивают в бою, режут во сне и травят ядом, они умирают совершенно счастливыми, не успев ничего сказать напоследок далёкой Родине, зато парочку любителей лихого секса с инопланетянками вытаскивали из постелей с шумом, гиком и последующим скандалом. Следящая аппаратура реагирует на зашкаливающее сексуальное возбуждение, как на любое возбуждение, а Этнографическое Общество ходоков не одобряет.
   Нет в жизни совершенства... Но это лирическое отступление.
   Надо только отмечать режимы "съемка для публики" и "съемка, потому что съемка" - проще пареной репы. Разве что иногда находит страстное желание сбежать из состояния "Большой Брат следит за тобой" - но приходится мириться. В конце концов, забываешь об этой связи - да и пёс с ней. Инструкции, соображения безопасности, обычные благоглупости гражданских - а хуже того, прогрессоров.
   Прогрессоры - кровные враги этнографов.
   Между КомКоном и Этнографическим Обществом за любой мир идут форменные звёздные войны. КомКон может счесть мир перспективным для будущих отношений с Землёй и представить план ускорения НТП; Общество - и ваш покорный слуга - уверено, что в большинстве случаев такое вмешательство глубоко аморально. КомКон рвётся спасать, помогать, жечь корабли и рубить гордиевы узлы; Общество считает абсолютно любую чужую культуру ценностью, имеющей право на существование. КомКон иногда провоцирует глобальные конфликты в мирах, где работают его сотрудники; этнографы порой умирают, собирая чистое знание, но не убивают и не провоцируют убийства ради чисто гипотетического светлого будущего чужой цивилизации... Чёрт... увлекся.
   Неважно. КомКон к Нги-Унг-Лян лап не тянул. Они отступились - не знают, как тут работать, не знают - зачем. И здешнего светлого будущего не могут себе представить. Их представители навестили базу в горах Хен-Ер; парочка прогрессоров прогулялась в город - и возвратилась в праведном гневе. Нги-Унг-Лян их возмутила: согласно их рабочим теориям, такая гадость, как этот мир, вообще право на существования не имеет. Их шеф потом рассматривал фотографии, сделанные с наших видеозаписей, как отвратительный курьез, и вынес вердикт: "Мир, очевидно, является социально-биологической аномалией и представляет чисто научный интерес исключительно с этой точки зрения. Вряд ли эта квазицивилизация с выраженной тенденцией к самоуничтожению просуществует достаточно долго". Сказал - как припечатал.
   Очень хорошо. Развязал нам руки. Не придется бегать за прогрессорами, чтобы попытаться их отговорить от какого-нибудь дикого эксперимента. Никто не будет мешаться под руками. Но, между нами говоря, я понимаю, отчего они отстали так быстро.
   Будь Нги-Унг-Лян обитаема разумными рептилиями с подобными свойствами, или хоть осьминогами, которым двуполость ничего не изменит в смысле степени чуждости землянам - этим миром бы не с такой миной интересовались. И разума аборигенам стремились бы, скорее, прибавить, чем убавить. Дело в том, что разумные осьминоги-гермафордиты - это очень интересно, но нги-унг-лянцы - почти люди. Очень похожи. Феноменально - для настолько биологически чуждого вида. Сам факт этого сходства оскорбителен для многих из нас, а для амбициозных и знающих, как надо на самом деле, комконовцев он оскорбителен в особенности. Вот и всё.
  
   Тропинка вьётся по лесу, и я иду по ней один: май - не то время, когда жители деревень поминутно мотаются в город. Я иду и любуюсь видами. Ясный и яркий солнечный день, небо голубое, как на Земле. Цветов под деревьями больше, чем травы: жёлтые здорово напоминают одуванчики, а белые - этакий гибрид ландыша и крокуса. На златоцветнике с писком дерутся местные "воробьи" - маленькие и взъерошенные голубовато-серые птахи с розовыми нагрудничками. Весна...
   Тропинка резко сворачивает, огибая огромный, заросший цветущим кустарником, замшелый валун. И из-за поворота я вдруг слышу крик человека, рычание какой-то зверюги, а мимо меня галопом пролетает взнузданная и осёдланная лошадь.
   Ничего себе! Кто-то из аборигенов попал в беду неподалеку от тракта и от деревни! Я выхватываю из ножен тесак и бегу на помощь.
   Успеваю к развязке. Лежащий на земле парнишка сбрасывает с себя "дикого кота" - пятнистое существо ростом с азиатскую рысь. Кот распорот мечом парнишки от шеи до брюха, а его победитель - весь в крови от удара лапой. Мцыри с барсом.
   Я подхожу, герой смотрит на меня, отирая кровь со щеки. Одежонка бедненькая, но из-под потрепанной куртейки торчит широкий вышитый родовым орнаментом воротник рубахи, и штаны благородный молодой человек носит в обтяжку, с зашнурованным вышитым гульфиком. Меч тоже хорош - не то, что тесаки крестьян. Итак, Мцыри - нищий, но настоящий аристократ, я думаю. Ему лет шестнадцать-семнадцать, тот катастрофический возраст, который здесь называют Временем Любви - период созревания, когда выброс гормонов делает тело эротической игрушкой непонятного пола, а норов - совершенно нестерпимым. Я вспоминаю "енотов" в лаборатории.
   Надо обратиться к нему "Господин", но я - мужик-лапотник. Я ни чёрта не смыслю. Я говорю:
   - Ты серьёзно ранен, Мальчик?
   Он улыбается через силу.
   - Рана пустяковая. Серьёзно, что лошадь убежала. Этот гад её испугал, а я не удержался в седле... - пропускает "Мальчика" мимо ушей. Очень недоволен собой.
   - Я помогу её поймать, - обещаю я. - Лошадь найдётся, если ты цел.
   Смотрит на разодранную руку.
   - Поцарапал. Крови много, но царапина неглубокая, только рукав порвал, - поднимает глаза на меня. - А вот нога ужасно болит. Колено. Я ушибся.
   Колено - это да. Это, судя по положению ноги, вывих. Он пытается встать, я его останавливаю.
   - Не стоит. Ты вывихнул сустав. Я могу вправить - но это больно...
   Смотрит с любопытством, которое сильнее боли.
   - Ты - лекарь?! Никогда не подумал бы...
   - Я не лекарь, - говорю я и улыбаюсь. - Я горец. Моя бабка умела лечить - и я кое-чему от неё научился.
   Горец - это святое. Проще всего создавать так легенду на равнине. В горах живут интересные дикари по определению, тем более что Хен-Ер необитаемы. Это мы, лаборатория - гипотетическое племя интересных дикарей. Мне поверили - Мцыри кивает.
   - Я ничего не знаю про горцев. Ты очень издалека? У тебя такой акцент...
   Он желтовато бледен, и зрачки - как блюдца, но дворянская честь велит поддерживать светскую беседу, даже если подыхаешь от боли. Я чувствую невольное уважение.
   - Я потом тебе расскажу, - обещаю я, осматривая его. - А сейчас твою ногу нужно крутануть и дернуть. Будет больно, но недолго. Держись за что-нибудь.
   Мцыри лихо улыбается, хватается за корень, выступающий из тропы - и я вправляю его колено. Он на минуту отключается; я перевязываю его руку лоскутком чистого холста из своей сумки. Царапины смазываю стимулятором регенерации - должен же быть у настоящего горца бальзам, подаренный бабкой на дорогу?
   Действие стимулятора клинически проверено на здешних млекопитающих. Он действует медленнее, чем на землян, но безотказно.
   Я оттаскиваю Мцыри с тропы на траву - и он приходит в себя. Я спрашиваю:
   - Легче?
   Он кивает.
   - Горячо, но уже не так болит. Ты здорово это сделал, как ученый костоправ... Вправду поможешь мне поймать лошадь?
   - Конечно.
   - Как тебя зовут?
   Меня зовут Николай Дуров. Имя вполне горское, я считаю, одна беда - они его не произнесут. Так что я собираюсь назваться Ником. Ник. Чудесное сочетание звуков. Со здешними фонетическими вывертами на местном языке его можно произнести шестью разными способами. Что, соответственно, будет значить Ухват, Лист Молочая, Красный, Оса, Подожди и Ищу. Я выбираю последний вариант.
   Мцыри смеётся.
   - Это - твое имя? И что ты ищешь?
   Улыбаюсь в ответ. Улыбкой настоящего горца, мудрого от природы.
   - Как знать... истину, быть может.
   - Юноша Ник? - спрашивает Мцыри.
   Выясняет мой статус. Непременная добавка к имени означает состояние твоего пола на данный момент. Необходимая вещь в этом мире абсолютной нестабильности.
   - Мужчина Ник, - говорю я. Я уже был женат у себя в горах. Сражался, победил, женился, и у меня были дети. Потом я всё потерял по трагической случайности - и покинул свой опустевший дом. Такова моя легенда.
   Все этнографы рвутся посмотреть, как в этом обществе обстоят дела на верхних ступенях власти - только туда никому не добраться. На данный момент землянин не может адекватно сыграть здешнего аристократа, что бы наш брат о себе ни воображал. Я не собираюсь и пытаться. Я просто горец. Я думаю, что бродить по белу свету неудобно для глубокого исследования культуры, а потому намерен пожить на одном месте. Пообщаться с людьми и посмотреть на быт изнутри, а не снаружи. Это совершенно не обязательно делать во дворце.
   - У меня когда-то было всё, а теперь ничего нет, - говорю я. - С тех пор, как погибла моя семья, я - бродяга. Ушёл с гор в поисках новой жизни.
   - Ах, вот что ты ищешь... - Мцыри улыбается сочувственно. - Если хочешь, можешь жить у нас в поместье. Маме всегда нужна помощь по хозяйству... правда, она не может платить много.
   - Я вижу, Господин, - говорю я. - Это не важно, - до меня дошло, с кем я имею дело - я чуть кланяюсь. Мцыри победительно смеётся, чувствуя себя Гаруном аль Рашидом.
   Я впервые близко общаюсь с аборигеном, даже прикасался к нему - очевидно, у меня нет фобии, по крайней мере, на данный момент. Мцыри, в сущности, симпатичный парнишка. Он очень загорелый, у него тёмные глаза, смазливая мордашка злой девчонки, длинная русая челка и отлично тренированная мускулатура. Мне очень хотелось бы считать его обычным подростком, это здорово облегчило бы общение, но надо всё время держать в уме, что он - не человек. Его нормальные реакции могут отличаться от наших, отличия не должны вызывать раздражения и неприятия.
   - Если так ты зовешь меня на службу, то я считаю день счастливым, - говорю я. - Как к тебе обращаться, Господин?
   - Юноша Лью из Семьи А-Нор, - сообщает Мцыри с родовой гордостью и протягивает мне руку. - Помоги мне встать - и пойдем искать лошадь.
   Конечно, Юноша. Я был бестактен, какой же он Мальчик! Он воспринял это обращение, как мягкий упрек: "детский сад - штаны на лямках, кошка его оцарапала и лошадь сбросила!" - и принял без обид. Не спесив. А с именем всё понятно. Лью, так, как он произносит - Верный.
   В смысле - способный на преданность. У Мцыри выразительное имя, много говорящее о его семье. О его матери, скажем. Вдове.
   Не будь она вдовой, не говорил бы он за всех. Надлежало бы посоветоваться с отцом, но он лично принял решение. Старший сын вдовы, вот что я думаю.
   Я помогаю ему подняться, мы снимаем шкуру с убитого кота - нельзя же бросать на дороге охотничий трофей Мцыри! - и идем искать лошадь. Аборигены приняли мою легенду. Я - слуга Господина из Семьи А-Нор. Моя работа начинается просто прекрасно.
  
   ***
  
   С тех пор розовая акация цвела ещё один раз, отцвела, осыпалась, покрылась узкими сладкими стручками, а потом листва на ней тронулась осенней рыжиной.
   Н-До здорово изменился после того, как убил своего любимого пажа на поединке - и изменился не только внутренне: когда он шёл по городской улице, на него оборачивались прохожие. Н-До привлекал все взгляды - его лицо приобрело совершенство и законченность в выражении постоянной готовности к бою и насмешливой жестокости.
   Свои волосы - не цвета мёда, а цвета выгоревших колосьев ся-и, почти до пояса длиной - Н-До заплетал в косу вместе с побегами лунь-травы; в двадцать лет он догнал ростом Отца, которого за глаза и в глаза называли Корабельной Сосной. В его компании фехтовальный стиль "Прыжок Рыси" был не в чести; Н-До начал тренироваться с наставником в стиле "Укус Паука". Кажется, это изрядно не нравилось Отцу.
   - Я не хочу, чтобы моего первенца называли убийцей, - сказал он как-то, при очередной попытке "серьёзного разговора". - Ты должен подумать о репутации Семьи.
   - Я думаю, - отозвался Н-До, маскируя насмешку почтительностью. - У Семьи прекрасная репутация. Я хочу её поддержать. Дети нашего рода всегда обманывали ожидания и черни и светских лизоблюдов, это хорошо, правда?
   - Не способ, - возразил Отец.
   - Чернь говорит: "Старший - благословенная жена", - улыбнулся Н-До. - А я так не считаю и лучше умру, чем отдам меч. Лощёные аристократики лепечут, что жизнь - бесценный дар, а я знаю вещи, стоящие дороже. О них писал Учитель Ю в Наставлениях Чистосердечным. Отец, я прошу позволения идти своим путём.
   - Ты учишься убивать, - сказал Отец. - Не лучший путь.
   - Я учусь побеждать, - Н-До говорил слишком задушевно и проникновенно для настоящего почтения, так говорят с ребенком, а не с родителем. - Я не отдам Маминого меча и не хочу рядом слизняка, рохлю и труса, который после метаморфозы станет бесформенной клушей. Я хочу, чтобы мои дети были достойны памяти наших предков. Понимаешь ли?
   Отец не нашёл слов для убедительных возражений. Н-До утвердился в своих мыслях, а думал он о ладони Ди, о его духе, появлявшемся в снах, и о том, что других таких нет.
   Н-До должен был заниматься делами Семьи. Он вместе с Отцом объезжал родовые земли, а вместе с управляющим сводил счета, ему случалось подолгу пропадать в полях, если Отец желал точного отчёта - но в последнее время Н-До охотнее ездил в город, чем оставался в усадьбе. Смерть Ди странным образом встала между ним и Братьями; городские приятели, отчаянные парни его возраста из более или менее благородных Семей, казались ближе и понятнее. В их компании Н-До чувствовал себя спокойнее - в отличие от Отца, Матери и Братьев, которые теперь казались Н-До ещё детьми, кое-кто из этих парней мог себе представить, что такое "убить на поединке".
   Город сам по себе нравился Н-До - будил любопытство, смутные желания, странный азарт... Н-До с Юношей У и Юношей Хи с наслаждением бродил по улицам, отвечал на взгляды прикосновением к эфесу и сам глазел с бесцеремонностью самоуверенного бойца, разбираясь в хаосе собственных чувств.
   В деревне жизнь течет слишком спокойно, там всё слишком понятно. Молодые деревенские парни, разумеется, не проводят время в благородных тренировках, развлекаясь вульгарными драками; они не носят мечей, единственный поединок в жизни проводя на тех же тесаках, которыми рубят лозы и режут хлеб. Деревенские женщины не будят воображения - они слишком далеки и в них нет ничего интересного. Многие из деревенских молодух по бедности вместо благородной накидки и шёлковых юбок носят платок вокруг пояса вполне мужского костюма; это выглядит тем безобразнее, чем красивее женская фигура - ведь даже у деревенских случаются эффектные метаморфозы. Жаль смотреть на молодуху, которая тащит воду или рубит дрова, кусая губы, бледная от напряжения, потому что её свекровь считает, что Время Боли у бедняжки затянулось - но это самые сильные чувства. Город - другое дело.
   Конечно, уездный городок, неподалеку от которого расположились земли Л-Та, - не столица. Но и тут, по сравнению с деревней, всегда шумно и многолюдно. Около храма Благословенного Союза - лавки торговцев шёлком, бумагой и цветным стеклом; на главной улице с лотков торгуют жареной саранчой, карамелью и печёным сыром, который тянется на зубах длинными пряно-солеными нитями, - город пахнет сыром, маслом лилий, конским навозом и дымом уличных курильниц... Аристократки, возвращаясь из храма, где молились о легких родах и о семейном счастье, покупают палочки карамели и шелковистую бумагу с золотым обрезом для записывания стихов...
   Н-До смотрел на аристократок - и поражался, насколько, в сущности, часты их телесные изъяны, не скрываемые даже великолепной одеждой, но иногда проходила настоящая женщина, сияющая чистой красотой, силой и здоровьем, с выражением несмиренной родовой гордости. С ней хотелось перекинуться хотя бы парой слов, хотя прелесть чужой благородной женщины вызывала, скорее, восхищение, чем вожделение.
   В городе Н-До начал постепенно узнавать ту сторону жизни, которая дома не показывалась ему - как говорят, "увидел тень от облака". К примеру, приятели издалека показали ему никудышников, - как показывают любую тошнотворную дрянь, - чтобы пронаблюдать за реакцией. Никудышники чистили выгребную яму; за ними приглядывал плебей с таким выражением, будто ему давно опротивели и рабы, и должность. Н-До ощутил ожидаемое дружками омерзение - но к нему примешалась холодная жуть, будто довелось взглянуть в пустые глаза поднятого чародейством трупа. Жалеть это ходячее ничто он не мог, хотя, вероятно, надлежало бы - для этого нужно было вообразить себя на его месте, а на такой прорыв воображения мало у кого из молодых людей нашлись бы душевные силы. Люди, обрезанные, как скот, опускались в сознании на уровень человекообразного скота; Н-До лишь порадовался, что таких рабов не держат в поместье Отец с Матерью.
   В квартал, где находились весёлые дома, компания Н-До идти не смела, хотя парни постоянно подначивали друг друга на эту тему. Любопытно - но слишком... стыдно? Страшно? Тяжело себе представить женщину для всех, наготу, показанную за деньги? Или - ужасно думать о том, каким образом женщина могла попасть в такое место и что она думает о приходящих к ней мужчинах? Н-До, пожалуй, чувствовал всё понемножку - и любопытство ещё не одолело страх, брезгливость и жалость.
   Но той осенью Н-До никак не мог не думать о благородных юношах и сформированных женщинах. Оттого, дожидаясь своих дружков в трактире, набрался храбрости заговорить с солдаткой - благо она тоже ждала кого-то за чашкой жасминового настоя. Эта женщина выглядела явной простушкой, плотная, темноволосая, с обветренным жестоким лицом, с белым шрамом, рассекающим бровь; холщовая рубаха и куртка из грубой кожи, проклепанная сталью, должны были скрывать её тело - но совершенно ничему не мешали. В трактире было жарко, и солдатка расстегнула куртку; Н-До, устроившийся за столом напротив, видел совершенство её груди в распахнутом вырезе рубахи, а короткий платок с бахромой подчёркивал скульптурную точность бедер. Глаза Н-До всё время останавливались на её руках, узких ладонях с длинными пальцами, с обломанными ногтями и мозолями - в конце концов, женщина рассмеялась.
   - Каких знаков на моих грабках ищешь? С твоими не совпадут, не надейся!
   - Я не надеюсь, - сказал Н-До. - Просто интересно...
   - Как выглядит тело чужого трофея? - усмехнулась солдатка. - Узнай на своем теле или на своем трофее, Дитя.
   От циничной шуточки к щекам Н-До хлынула кровь, и солдатка развеселилась совсем.
   - Тебе ещё рано об этом думать. Благородные взрослеют поздно.
   - Я думал о том, что в армии, как говорят, присягая, клянутся не сражаться с товарищами по оружию, - сказал Н-До.
   - А мы не с государевой псарни, - сказала женщина. - Мы - дикие псы, дерёмся за того, кто плеснёт похлёбки. Не знаю, как у государевых вояк, а у нас не слышно, чтобы кто-то жаловался на подруг.
   Она повела плечом, на котором висели ножны тяжёлых метательных клинков. Боевой тесак так и не покинул её пояса - зрелище было цепляюще-невероятным, почти непристойным. Даже если женщина ещё не родила - нельзя же продолжать носить меч с собой, будто подразумевая возможный поединок с мужчиной!
   - Где же ты... менялась? - спросил Н-До, облизывая губы. Говорить и слушать об этом было нестерпимо стыдно и нестерпимо интересно.
   - Мы стояли в приграничной деревушке, - сказала солдатка спокойно. - Вдова из деревенских приютила меня на пару недель; мы догнали своих, как только я начала ходить.
   - Тебя могли убить в бою, - сказал Н-До.
   - Всех могут убить в бою, - солдатка улыбалась, и Н-До не видел в её глазах ни капли той скрытой горечи и боли, какая так часто светит из глаз плебейки. - Кого угодно могут убить когда угодно. Зато мы свободнее, чем мужики - и даже свободнее, чем благородные...
   Приятели Н-До болтали, что все солдатки, в сущности, - девки, и он надеялся, что это правда, но чем дальше заходил разговор, тем очевиднее была ложь той похабной болтовни. Женщина - не девка и не вдова, а напряженный интерес молодого аристократа ей смешон. Н-До понимал, что нужно придумать, как проститься и уйти, не дожидаясь своих дружков, но никак не мог насмотреться на неё, поэтому сидел, глазел и пил до тех пор, пока не подошёл её мужчина - кто знает, муж или любовник. Н-До взглянул в его лицо с дважды сломанным носом, в прищуренные смеющиеся глаза - и встал.
   - Чему ты учишь благородного Мальчика, сердце мое? - сказал солдат с благодушным смешком человека, абсолютно уверенного в любви к себе. - Мы - плохая компания для такого, как он.
   Женщина улыбнулась ему навстречу и обняла его за шею, позволив лапать себя любым непотребным манером, на глазах у всех желающих смотреть. Н-До выскочил на улицу в злобе, тоске и крайнем возбуждении, досадуя на себя, на весь мир - и больше всего на Мать и Отца.
   В тот момент ему казалось, что именно они лишили его всяких надежд на счастье. Скорбь смешалась с жестокостью в такую смесь, что ею можно было бы взорвать подкоп.
   Н-До думал, что, возможно, не убьёт своего партнёра... по крайней мере, не убьёт его сразу. В последнее время он постоянно думал о женщинах - в день разговора с солдаткой у него, вероятно, хватило бы храбрости, любопытства и дерзости пойти к девкам. Н-До отправился бы прямо туда, не подойди к трактиру шальная парочка - Юноша У и Юноша Хи, ближайшие приятели.
   Хи сходу принялся рассказывать о балагане на площади у храма, где за три гроша показывают морскую собаку, двухголовую змею и прочих мерзких тварей, а У добавил, что какой-то юный бродяжка там же танцует на барабане - и нельзя было сказать о непотребном квартале, чтобы это не выглядело глупо.
   Н-До пошёл с ними к храму.
  
   Морская собака оказалась совсем не похожей на собаку - скорее, на кошку, только без хвоста. На её круглой мокрой голове росли два пучка усов, как пышные плюмажи из белого конского волоса, а глаза напоминали круглые пуговицы; тварь плавала в кадке с водой, загребая лягушачьими лапами. Друзья посмеялись над ней, строя предположения о том, в воде ли спариваются такие твари или выходят на сушу, подивились странным монстрикам в клетках, похожим на храмовые картинки, изображающие мелких бесов, - и вышли из шатра как раз к началу танца.
   Танцор, очевидно, ровесник Третьего Брата Н-До, не старше, представлял собой куда более захватывающее зрелище, чем самые отвратительные звери. Начать с того, что он не носил меча. Его рубаха была завязана под грудью узлом, открывая полоску загорелой кожи на животе, а штаны не прикрывали лодыжек. Волосы, выгоревшие до почти серебряного цвета, он заплел в косу и закинул за спину. На миг Н-До встретился с ним взглядом: взгляд танцора, насмешливый, презрительный и обещающий одновременно, сразу обесценил разговор с солдаткой. Н-До залюбовался его нервным лицом с тонкими чертами, как любуются солнечными бликами на лезвии.
   Пожилой флейтист завел мелодию в сложном прерывистом ритме - и танцор вспрыгнул на барабан босыми ногами. Большой плоский барабан отозвался глухим гулом; танцор заставил его тяжело зарокотать, чуть улыбнулся толпе - и выхватил из ножен, спрятанных в рукавах, два узких клинка, ослепительно сверкнувших на солнце. Старинный танец - "Укротитель Молний".
   Флейта звенела и лилась дождевыми струями, барабан рокотал тяжело и угрожающе, как далекий гром, а танцор окружил себя сиянием ножей, вращая ими так, что едва можно было уследить за движениями его рук. Повинуясь мелодии, он то внезапно замирал вместе с ней в позах, похожих на позы атакующей змеи, то делал несколько стремительных выпадов, в смертоносности которых никто бы не усомнился. Безумное сочетание полудетской беззащитности и отточенной техники ловкого хищника создавало нервное напряжение, действительно, предгрозовое, которое овладело толпой зрителей целиком. Оно не спало сразу, как кончился танец.
   Флейтист убрал в футляр инструмент и протянул танцору, спрятавшему ножи, медную тарелку для подаяния. У тут же бросил на медь горсть мелочи - и был вознаграждён яркой улыбкой.
   - Эй! - окликнул танцора мужчина средних лет, одетый, как зажиточный горожанин. - Кому ты принадлежишь?
   Танцор остановился. На тарелку, которую он держал, продолжали бросать монетки.
   - Я свободный, - сказал танцор, чуть растягивая слова на южный манер. - Хочешь драться?
   Горожанин облизнул губы, вынимая вышитый кошелек.
   - Не вижу смысла. Ты без всяких драк мог бы поменять свои бесконечные дороги, холод, голод и базарные танцульки на счастливую жизнь в тепле и довольстве...
   Танцор рассмеялся.
   - В качестве твоей наложницы? Предполагается, что ты возьмешь меня без боя? Очень смешно - а когда я тебя убью, будет ещё смешнее!
   Ответ доставил зевакам большое удовольствие. В толпе кто-то свистнул. Молодые женщины, укутанные в шерстяные накидки, хихикая, захлопали в ладоши. Флейтист взглянул на танцора с отцовской нежностью. Н-До положил на тарелку пару серебряных монет.
   - Спасибо, богатый Господин, - сказал танцор, в чьем насмешливом тоне не слышалось ни нотки почтительности. - Это всё мне? Не ошибся?
   - Если бы ты убил паршивца, который покушался тебя купить, я заплатил бы золотой, - сказал Н-До, тоже смеясь. - Иногда мне жаль, что таких, как ты, мало среди аристократов.
   - Сразись со мной, - предложил танцор, непонятно, в шутку или всерьёз.
   - Не дури, Таэ, - сказал флейтист, подходя. Танцор протянул ему тарелку.
   - А что? У меня была бы жена-аристократка, а её богатая родня ненавидела бы нас, - сказал он весело.
   - Маленькая дрянь, - усмехнулся Н-До, скрывая грусть притворным гневом. У хлопнул его по плечу, показывая, что пора уходить. - Мне, пожалуй, пришлось бы убить тебя.
   - Жаль, что я так и не узнаю, хорош ли ты в бою, - сказал Таэ без тени обиды и махнул рукой.
   Толпа расходилась, и приятели тоже пошли прочь.
   - Представляешь, как бы выглядело это чудо после хорошей метаморфозы? - мечтательно спросил Хи вполголоса. - Не жена, конечно, но какая была бы наложница... Паршивец-то зорок...
   - Воображаешь, что победил бы его? - хмыкнул Н-До. - И вообще - стал бы драться с плебеем? С профессиональным танцором с ножами? Сумасшедший риск за сомнительную радость...
   - Не стал бы я с ним драться, - сказал Хи. - Знаешь, говорят, что можно заставить трофей отлично измениться и без поединка - нужно только вызвать у него злость, боль и страх перед тем, как обрезать. А это - не проблема.
   - Ведешь себя, как насильник - и, скорее всего, имеешь калеку, которая тебя ненавидит, - с отвращением сказал Н-До. Ему вдруг стало очень неуютно.
   У кивнул, изображая благородное негодование, но вышло как-то неубедительно.
   - Это всё равно, - возразил Хи. - Я получил бы то, что на стыке девушки и юноши, а потом... Да какая разница! Я не собираюсь жениться на таком трофее - и детей не стал бы дожидаться.
   - Подло, - сказал Н-До.
   - Ты, говорят, убил двоих? - улыбаясь, спросил Хи.
   Н-До развернулся и пошёл прочь.
   - Ты приедешь на Праздник Листопада? - крикнул У вдогонку.
   - Не знаю, - буркнул Н-До, не оборачиваясь.
  
   ***
  
   Запись N73-05; Нги-Унг-Лян, Кши-На, поместье А-Нор
   Маленький Лью собирается к своему сюзерену на Праздник Листопада. Я намерен его сопровождать.
   Хорошее было лето. Плодотворное. Я узнал по-настоящему много, но главное - я начинаю привыкать. Я чувствую себя очень славно: похоже, мои отношения с аборигенами налаживаются.
   Мать Лью, Госпожа А-Нор, ко мне благоволит. Ещё бы - я из кожи вон лезу, чтобы стать в её маленьком хозяйстве незаменимым. Я - демонстративный бессребреник. Я успел ей объяснить, что на свете один, как перст, что, в сущности, просто искал замену семье и людей, в общении с которыми можно забыть горе - всё отлично сошло. Я получаю за работу гроши, но ем чуть ли не вместе с господами - Лью благоволит ко мне не меньше.
   Да, он - старший. У него двое братишек, девяти и семи лет. С тех пор, как их отец умер от какой-то сердечной болезни, сюзерен не платит Семье - и они, непонятно как, существуют на скудный доход с земель. Клочок земли сдается крестьянам в аренду, арендная плата вносится, большей частью, не деньгами, а натурой - Госпожа А-Нор едва сводит концы с концами. Усадьба представляет собой небольшой дом, изрядно подбитый ветром, окруженный обширным и довольно сильно заросшим садом; крыша покрыта не черепицей, а тростником, внутри - чистенько прибранная нищета. Единственные предметы роскоши - книги, письменный прибор, оружие и несколько отличных картин на шёлке, оставшихся с лучших времён. Госпожа А-Нор бережет, как зеницу ока, выходную накидку - а собственное приданое постепенно перешивает в детские костюмчики. Она мне нравится, эта худая, жёсткая женщина с резкими движениями, которая смягчается только в обществе детей. Её моральные принципы неколебимы; в деревне говорят, что Госпожа А-Нор резко развернула к порогу какого-то состоятельного хлыща, пожелавшего на ней жениться. Сказала, что честная женщина принадлежит тому, кто сильнее, а не тому, кто богаче - а сила проверяется только поединком. Это в том смысле, что женщина не может сражаться: если ты проиграл, то это был последний поединок. Гордячка. Вероятно, очень любила мужа; за это говорит ещё и её фигура. По народным приметам, чем сильнее чувства, тем легче и точнее проходит метаморфоза - любящая буквально становится красавицей. Забавно, что у примет есть вполне научное обоснование: жаркая страсть - более сильный гормональный выброс.
   Кроме меня, Госпоже А-Нор служит пожилая семейная пара - садовник, он же лакей, и кухарка. Садовник - суровый мужик, ровесник моего персонажа-горца, то есть, ему лет сорок; он давно женат, уже вышел из возраста возможных гормональных перестроек, его лицо огрубело, а тело как бы отлилось в форму, утратив большинство женских чёрточек. Кухарка - смешливая толстая тетка, совсем земная. "Условные женщины" сильно полнеют в двух случаях: при неудачной метаморфозе и от страстной любви к еде - у кухарки второй диагноз. Дети этих почтенных людей изображают свиту Лью, когда и они, и Лью свободны от домашних забот. Забот хватает: сад, конюшня, птичник, где живет кое-какая живность; я ухаживаю за местной домашней скотиной, делаю массу домашней работы - и наблюдаю именно то, что хотел.
   Непринуждённую и непарадную сторону жизни.
   У Госпожи А-Нор нет средств содержать домашнего учителя, но детям нужно образование; она учит их сама - у моей Госпожи каллиграфический почерк, отличная память и изощренная фехтовальная техника. Младшие дети учились фехтованию у собственной матери, а их мать, будучи в статусе Юноши, когда-то считалась третьим мечом уезда. Отец Семьи, насколько я понимаю, и вовсе был фехтовальным монстром - до самой смерти он учил детей сюзерена; Лью начинал учиться именно у него, а с мамой только оттачивал мастерство. Теперь он рубится со мной - он совсем непростой противник, у него стальные тросы вместо нервов и правильное воображение убийцы. Будь у Лью боевой опыт, земному фехтовальщику в спарринге с ним приходилось бы несладко.
   Ещё Лью и его Второй и Третий Братья, Ет-А и Би, которых родственникам не положено называть по именам, ловят со мной рыбу, собирают саранчу и короедов - кошмарных тварей ростом с сардельку, считаемых местным деликатесом, ставят силки на птиц и учат меня распознавать съедобные грибы. Я - дядька при барчуках, в чистом виде.
   Я совершенно погружен в этот мир. Я вижу и слышу вокруг деревню. Я давно понял, отчего срывает с петель и прогрессоров, и этнографов - но дал себе слово не судить аборигенов земными мерками, и с моей психикой на данный момент всё в полном порядке.
   Мы с садовником "обрезаем" поросят, которыми Госпоже А-Нор за что-то заплатили. Поросята - очень удачное приобретение. На мой взгляд, зверушки больше напоминают помесь тапира с капибарой, но функционально - форменные свиньи. У них вкусное мясо, они быстро жиреют - и совершенно всеядны. А обрезают их, как большую часть домашних животных: чтобы самцы, созрев, не рвались в драку друг с другом. Получаются не самки, а... хочется назвать результат "боров" или "мерин", скорее, кастрированные самцы. Для получения полноценной самки, во-первых, крайне желателен полноценный поединок, чтобы стресс выбросил в кровь гормоны, необходимые для трансформации, а, во-вторых, после поединка должно произойти спаривание, которое "раскрывает", окончательно формирует вторую половую систему. В обход этих условий получается бесплодное существо, мясной или вьючный скот.
   Человека, с которым проделали такую вещь, называют "ничто". "Никудышник". Кошмарная участь преступников, военнопленных и рабов - тюрем в земном понимании нет в этом мире. Попавшегося злодея обрезают, как свинью: он обречен на вечный каторжный труд и общее гадливое презрение. Когда такие материи обсуждаются в присутствии землянина, его начинает мелко трясти, несмотря на любую подготовку, а местные даже ухитряются обсмеивать эту тему.
   Во всяком случае, она - не табу. Но тактичные аборигены заметили, что тема мне неприятна, и не особенно распространяются. Я оставляю сбор информации о местной пенитенциарной системе на потом. В конце концов, работа только начата.
   Я приобрел репутацию мужика, с трудом выходящего из глубокой депрессии. Это объясняет деревенским жителям мои длинные паузы в разговоре, моменты, когда мне приходится сражаться с раздражением, и этакое подчёркнутое, декларированное целомудрие. Из сочувствия первое время при мне старались не хвастаться женами и не болтать о семейных делах; это и хорошо, и плохо. С одной стороны, мне пришлось долго присматриваться к этой сфере жизни, с другой - у меня была фора, чтобы успеть адаптироваться.
   Лью рассказывает о моих лекарских талантах матери, она, вероятно, ещё кому-то. Через некоторое время я приобретаю репутацию костоправа, это вызывает уважение. Ко мне обращаются за помощью. Я вправляю вывихи, лечу растяжения и заговором плюс наложением рук останавливаю кровотечения. Заговариваю стихами Мандельштама - горский язык производит на поселян правильное впечатление. Я не лекарь, но до настоящих лекарей далеко, они живут в городе - и их услуги дороги; я всегда под рукой и знаю, как лечить те простые болячки, которые случаются у деревенских мужиков и баб во время сельскохозяйственных работ.
   К моей безобразной морде в деревне постепенно привыкают. Я вместе с аборигенами в поле и в лесу, учусь всему, чему могу - деревенские жители прощают мне безобразие, и молодёжь мало-помалу начинает обращать обычные шуточки-подначки и ко мне. Это - расположение, знак симпатии и доверия, даже влечения, но нужно заставлять себя не дёргаться, когда милейший Юноша Иу, деревенский обалдуй, с которым мы косим луг Госпожи А-Нор, кричит через покос:
   - Ник, сразись со мной! Ты похорошеешь после метаморфозы, вот увидишь - и моя Мать полюбит тебя! Она одобряет крупных женщин!
   Я делаю глубокий вдох и считаю про себя до пяти. А потом отвечаю:
   - Я не стану с тобой драться - не хочу искать жену в постели граблями, Иу! Ты слишком тощий, тебе никакая метаморфоза не поможет.
   Иу хохочет; его дружки, которые ворошат сено, тоже закатываются. Правильная реакция. Такие выпады - не всерьёз, ребята просто хотят дать понять, что твое лицо не вызывает физического отвращения. Это - своеобразная вежливость, деревенское грубоватое дружелюбие. Я предпочел бы такие знаки внимания со стороны "условных женщин", но по здешнему этикету это было бы предельно непристойно, женщины не заигрывают с чужими прилюдно ни при какой погоде. Нужно мириться с тем, что есть. Мне понадобилось три месяца, чтобы привыкнуть, не напрягаться, отбрехиваться автоматически и весело - мои покинувшие Нги-Унг-Лян коллеги так и не научились реагировать спокойно. Чёрт побери, грош цена нашим методикам подготовки кадров, если ученый в чужом мире истерикует, как жеманная девица!
   Хотя порой думаешь, что с осьминогами было бы проще. Например, потому, что вряд ли тебе пришлось бы самому изображать осьминога...
   Пока мне везёт и я не присутствую при поединке - крестьяне не сражаются летом, во время страды, оставляют свадьбы на осень, совсем как на Земле в старину. Я не смею смотреть на чужих молодых жен - слишком пристальный взгляд может спровоцировать убийство, и ни одна живая душа убийцу не осудит. У меня в высшей степени странное положение.
   Лью хочет со мной общаться. Он благодарен мне за многие вещи - и за вправленный вывих, и за то, что я помогаю его матери, и за бескорыстие - и искренне хорошо ко мне относится. Он - славный, мой Мцыри... Но в какие же тупики он ставит меня походя!
   Я понимаю, Лью растет без отца. Иногда ему хочется поговорить со старшим Мужчиной, из всех окружающих старших он выбрал меня. В сущности, я не имею морального права его отсылать... но всё время балансирую между правдой и легендой. Не могу же я врать человеку, который хочет докопаться до сути!
   Вечерами я выхожу из своей каморки, устроенной рядом с комнатой Лью, подышать свежим воздухом. Сижу в беседке, густо оплетённой лианами, похожими на клематисы; Лью подкрадывается, как котенок, устраивается рядом.
   - Хочешь пирога, Ник?
   По статусу мне не полагается делить трапезу с Господином, но Лью от щедрот приносит пирог с господского стола и мы его съедаем. Пирог - это вполне отлично. Его начинка - вареная рыба и местные травы, а пекут его из муки, похожей на кукурузную. По мне - гораздо вкуснее и привычнее, чем жареная саранча, которую Лью обожает и к которой мне пришлось долго привыкать.
   Я отряхиваю ладони. Лью шалит - берет меня за руку, прикладывает свою ладонь к моей. Считается, что ладони должны совпадать по размеру у близких друзей и у супругов. Наши - не совпадают: узкая длинная кисть Лью с тонкими пальцами - совсем другой формы, не говоря уж о размере. Он ещё ребенок, в сущности... хотя нежной его руку не назовешь. Мозоли, царапины, обломанные ногти - не то, что рука богатого и растленного аристократа.
   - Это суеверие, Господин, - говорю я. - Ты всё равно можешь мне доверять.
   Лью смеётся. Вдруг спрашивает:
   - Твоя жена была красивой, Ник?
   Вспоминаю Зою - и киваю.
   - Тяжёлый бой? - о чем это он? Ах, да...
   - Да, - отвечаю после паузы. - Она была сильной и гордой.
   - Ужасно резать того, кого любишь? - спрашивает, отвернувшись. - Даже ради будущего любви, а?
   Ах ты, чёрт побери, какой земной вопрос...
   - Знаешь, - говорю совершенно искренне, - ужасно... но, наверное, закономерно.
   - А если чувствуешь, что проигрываешь бой... как ты думаешь, легче убить или умереть? Или сдаться?
   Мцыри, Мцыри... Вообще-то, я в курсе его сердечных дел. Госпожа А-Нор нанимала Астролога, чтобы тот нашёл Лью достойного партнёра для боя и брака, но этот Ромео-Джульетта не принял письма. Он, видите ли, без памяти влюблён в сына своего сюзерена - с тех пор, как десяти лет от роду впервые его увидал. Детские страсти, мечты о недостижимом... Сюзерен - Смотритель Земель, важная особа, отмеченная королём. Он серьёзно богат, его статус так высок, что бедолага Лью терпим в свите только в память о заслугах отца. Я несколько раз мельком видел предмет обожания Лью - это высокий статный блондин, старше Мцыри года на три, с совершенно жлобским выражением смазливой физиономии. Он мне не нравится - и я еле сдерживаюсь, чтобы не начать выговаривать Лью, как земной девчонке, которая может попасть в беду. Это он постоянно слышит и без меня - от своей матери.
   Предостережения, как всегда, ни на что не влияют и ничему не помогают.
   Дети и подростки удивительно стимулируют контакт. На свете немного людей, совершенно равнодушных к детям; я к таким уж точно не отношусь. Не угодно ли: начинаешь беспокоиться за судьбу инопланетянина - делаешь первый шаг к тому, чтобы стать в этом мире своим.
   Я собираюсь на Праздник Листопада, чтобы попытаться присмотреть за подростком, беззащитным перед собственной гормональной бурей. А потом уже - чтобы сделать записи самого Праздника, которые нужны для моей работы. Процесс контакта сдвинулся с мертвой точки.
  
  
   ***
  
   Праздника Листопада в городе не получилось, хоть Н-До и помирился с Юношей Хи на следующий же день - Отец и Мать получили приглашение на Праздник в дом Смотрителя Земель, Уважаемого Господина Эу-Рэ.
   Младшенький страшно возмущался их решением непременно ехать, и Н-До был целиком и полностью на его стороне: когда это Семья Л-Та зналась с преуспевающими правительственными чиновниками, богатенькими выскочками? Эу-Рэ ещё в юности так отличился в ведении дел, а впоследствии - в управлении губернией, что ему был высочайше дарован персональный титул Всегда-Господина - о, каким тоном Младшенький это произносил! "Всегда-Господиии-ин - меч гвоздями приколочен!" Н-До непедагогично хохотал, Второй усмехался, Третий хихикал в рукав, а Мать строго говорила: "Солнечный луч, забудь эти грубые и неприличные деревенские шутки!"
   Шуточка, вправду, деревенская - но уморительная. Почётный титул с таким грязным и непристойным двойным дном, что невозможно делать серьёзное лицо - пусть мужики благоговеют! Никогда бы такого не принял аристократ крови - и никогда не принимали члены семьи Л-Та, как бы их ни улещали подхалимы Дома Государева. Н-До считал, что иметь какие-то отношения с такими особами унизительно и зазорно, Младший ему радостно поддакивал, но Мать и Отец были другого мнения. Приятельство с богатой и влиятельной Семьёй! Смотритель Эу-Рэ заискивает в дружбе, сказал Отец, - так давайте снизойдем до него. Они богаты, это выгодно.
   Младший, между тем, отказался ехать наотрез, хотя его и пытались соблазнять угощением, фейерверками и драками на палках. "Да вот ещё - в таком обществе и свинина с жареными улитками покажется противнее прошлогодней брюквы, а играть и драться я хочу с друзьями, а не со всякой завалью!" - Н-До очень любил его за эти слова и не позволил Отцу отвесить ему подзатыльник, но сам отбрыкаться не смог. Второй и Третий должны были сопровождать его, как свита, но Третий ухитрился очень удачно подцепить лихорадку, и только Второй ничего не придумал. На него свалили все обязанности, воззвали к чувству долга - и он вынужден был согласиться.
   - О, Старший, - буркнул Второй, когда родители отвернулись, - я чувствую себя козой на верёвке!
   - Держись, - усмехнулся Н-До. - Может, ещё удастся опрокинуть на кого-нибудь миску с горячим соусом или играючи морду набить... Попробуем сделать так, чтобы было весело.
   Он и понятия не имел, насколько будет весело на самом деле...
  
   Усадьба Эу-Рэ, надо отдать ей должное, действительно располагалась в живописном месте. Золотые ясени окружали её шелестящей толпой, как изысканные придворные дамы на столичном балу - и узкие язычки листвы, трепеща, срывались с гибких ветвей и летели по ветру, создавая чудное настроение праздника и осенней светлой печали. Старый дом из выбеленных временем плит известняка был по-настоящему хорош, его окружала высокая и изящная ограда, кованная в виде переплетенных ветвей и гербовых щитов - но к празднику челядь Эу-Рэ завесила чугунный узор ужасными и ярчайшими фонариками в виде цветов йор и добрыми пожеланиями, написанными на алом полотне кем-то криворуким.
   - Хок! - не сдержался Второй. - Необрезанного осла слышно, а безмозглого богача - видно!
   Н-До попытался сдержать смешок и совершенно неприлично фыркнул.
   - Тише, северные ветры! - сказала Мать огорченно. - Я вас прошу, сделайте, хотя бы, вид, что восхищены приемом.
   - Отец! - воззвал Второй с комической тоской. - Взгляни, как Мать учит нас лицемерить!
   Н-До рассмеялся, уже не скрываясь, но Отец даже не улыбнулся.
   - Вы уже достаточно взрослые, - сказал он, раздражаясь. - Юноши Времени Любви должны уметь сдерживать себя, соблюдать приличия и вести себя так, как выгодно Семье. Вы не дома. Будьте вежливы и пристойны.
   Слова Отца сразу сбили весь озорной настрой. Второй нахохлился и замолчал, а Н-До криво улыбнулся. Праздничек...
   За воротами, распахнутыми настежь, открылся широкий двор, усыпанный листвой. Слуги зажигали благовония в курильницах; сладковатый дым смешивался с ароматом осени. Сам Эу-Рэ встретил Отца церемонным поклоном, и, пока слуги уводили лошадей, Н-До невольно глазел на него, бессознательно пытаясь разглядеть некую незримую печать - клеймо на душе Всегда-Господина.
   Сейчас, разумеется, никто не вызвал бы Эу-Рэ на поединок, даже если бы это было разрешено - и печать вправду бросалась в глаза. Эу-Рэ обрюзг и разжирел, двигался медленно; его лицо хранило надменно-спесивое выражение, превратившееся во время разговора с Отцом в слащавое.
   "Интересно, - подумал Н-До, - он что, не сражается ВООБЩЕ? Даже на палках? Даже с собственной женой и наложницами не играет? Даже с детьми? Забавно... Вот что такое "золотой мешок"... И какой смысл и радость в подобной жизни?"
   - Большое счастье - видеть вас в моем доме, Господин Л-Та, - говорил Эу-Рэ, улыбаясь. - Рад приветствовать Госпожу Л-Та и ваших благородных детей...
   - Счастлив вам угодить, Смотритель Эу-Рэ, - отвечал Отец холодно-любезно, с еле заметной улыбкой.
   "Называет его Смотрителем, чтобы не выговаривать "Всегда-Господин", стыдится, - подумал Н-До. - Отцу стыдно, а этот Эу-Рэ, похоже, привык". К Семье Л-Та подошла Госпожа Эу-Рэ в сопровождении пары наложниц, и Н-До пришлось сделать над собой серьёзное усилие, чтобы не передернуться от отвращения.
   Госпожа Эу-Рэ растолстела так, что её подбородки свисали на грудь, грудь лежала на животе, а в живот, очевидно, поместился бы целый поросенок - и у неё было точно такое же надменно-спесивое выражение лица, как и у её мужа. Наложницы казались рядом с ней худыми, как щепки: первая - женщина постарше с усталым и равнодушным бледным лицом - и вторая, совсем юная, похожая на больного изнеженного мальчика. У молоденькой грудь едва приподнимала вышитую пионами накидку, а бедра не подчёркивал даже праздничный пояс. Пока женщины знакомились и здоровались с Матерью, Н-До вспомнил о танцоре с ножами: вот такое бы с ним сделали без поединка? Если бы тот тип настоял на своем, если бы танцора продали насильно, если бы он попал в беду? Больную рабыню сделали бы, подумал Н-До - и содрогнулся. Жаль, что этого Хи не видит - перестал бы трепаться о том, чего не понимает.
   Сложно сказать, о чем думал Второй, но по его хмурому лицу было ясно, что Семья Эу-Рэ ему совсем не нравится. Вероятно, Смотритель Эу-Рэ ухитрился заметить недовольство братьев, потому что радостно изрек:
   - Юношам скучно с взрослыми, Господин Л-Та. Может, наши дети познакомятся между собой до пира?
   Интересно, какие жабята рождаются у таких жаб, подумал Н-До - но статного юношу в длинном тёмно-синем кафтане, с мечом дома Эу-Рэ, никто не назвал бы жабёнком.
   - Привет, - сказал он, глядя на Н-До с любопытством. - Я - Лян из Семьи Эу-Рэ, - и добавил после многозначительной паузы, с тенью какого-то неуловимого недобра, протягивая руку ладонью вперед, - я родился в тот же год, день и час, что и ты.
   Новость вышибла у Н-До дыхание. Что?! Три совпавших знака? Да это - ложь, это - чушь, и как он вообще посмел?! Они что, ополоумели все?! Н-До оглянулся, раздувая ноздри: Мать чуть хмурилась, Отец прищурился и имел тот не терпящий возражений, вид, который делал, желая без ссор настоять на своем. Чета Эу-Рэ благостно улыбалась.
   - Пойдем разговаривать, - тихо, со сдерживаемой яростью в голосе, бросил Н-До. - Подальше отсюда.
   - Да пожалуйста, - Лян чуть пожал плечами с самодовольной ухмылкой и пошёл прочь.
   Н-До шёл за ним, обшаривая Ляна глазами. Походка и движения бойца - уже хорошо, подумал Н-До саркастически, только в кого бы? Волосы светлые, но тусклые. Черты лица правильные, оно могло бы быть очень приятным, если бы не это спесивое самодовольство - точно такое же, как у Смотрителя Эу-Рэ. Ни за что, подумал Н-До, вообще его близко не подпущу.
   Лян остановился в выездном дворике рядом с конюшней. Вокруг никто не мелькал: вся челядь Эу-Рэ, очевидно, встречала гостей и заканчивала приготовления к развлечениям и пиру. Лян зацепил пальцы за тканый золотом пояс и вызывающе взглянул на Н-До:
   - Не думал, что это будет неожиданностью для тебя.
   - Ты же мне не написал, - Н-До, в ледяном бешенстве, даже не пытался быть вежливым. - С чего бы мне знать? Если кто-то и говорил мне, я не принял к сведению - это звучало слишком глупой шуткой.
   - Я не люблю писать писем, - хмыкнул Лян. - И зачем обмениваться отпечатками ладони, если можно сравнить их при встрече? У тебя симпатичное лицо, аристократ, - и снова протянул руку интимным, приятельским, обещающим жестом.
   Н-До сжал кулаки.
   - Хочешь подраться? - рассмеялся Лян. - Я тоже нравлюсь тебе?
   "Ди, прости!" - подумал Н-До, облизал губы и сказал, растягивая слова:
   - Да, ты мне нравишься... Тебя ведь уже предупреждали, что мне нравится убивать? Я убил двоих, знаешь ли. Один из них был Официальным Партнёром, у нас совпадали все пять знаков. Жаль, что с тобой, в лучшем случае, будут четыре...
   - Это ещё почему? - Лян удивился, он выглядел обескураженным.
   - Ах, тебе тоже не всё сказали? - рассмеялся Н-До, которого понесло. - Не может быть пяти, даже если совпадут ладони. Пятый знак - происхождение, видишь ли.
   - Я аристократ, - Ляна задело, его глаза сузились в щели и щека дернулась.
   - Ага. Внук помещика, сын Всегда-Господина и рабыни, - бросил Н-До, демонстративно поправляя воротник, вытканный древним родовым узором. - А я - Князь, рождённый у Официальных Партнёров, после поединка. Ты можешь это сравнивать?
   - Бывают годы, когда вы едите кашу зимой и летом - за всех своих благорождённых предков, - огрызнулся Лян. Теперь он сжал кулаки. - Накидка твоей матери принадлежала её матери, верно?
   - Наши матери почти ровесницы, - усмехнулся Н-До, - а моя выглядит дочерью твоей.
   Лян в ярости схватился за эфес - и Н-До расхохотался.
   - Какой ты нетерпеливый, летний рассвет! Хочешь сразиться со мной по-настоящему прямо сейчас? И не боишься, что я тебя убью, Дитя? Мне нравится убивать, мой стиль - "Укус Паука", а твой?
   - Нищий сноб, - процедил Лян сквозь зубы, едва взяв себя в руки. - Да я бы сделал тебе честь, взяв тебя в дом! Станешь моей женой - будешь хоть иногда досыта есть и носить не обноски, а свой собственный костюм!
   - Когда ты переживешь метаморфозу - если ты её переживешь - тебе придется отвыкать от роскоши, - рассмеялся Н-До. У него резко исправилось настроение. - А вообще - это только слова. Не забывай, ты-то - не Всегда-Господин. Если меня принудят к поединку, я просто убью тебя - и всё. Я предупреждаю честно.
   Лян отвел глаза. В его позе, в напряженных плечах, в пальцах, стиснувших эфес так, что побелели костяшки, Н-До прочел злость и страх - злость, прячущую страх - и тут же почувствовал к Ляну презрение, граничащее с тошнотой.
   - Я вернусь к своим родителям, - сказал он, чувствуя досаду от необходимости стоять рядом с Ляном.
   - Нам надо вернуться вместе, - сказал Лян, не глядя на него. - Иначе взрослые будут недовольны.
   Н-До безразлично пожал плечами, и они вернулись с заднего двора в сад, где под кустами чан-чи, пурпурными, багряными и оранжевыми, как столбы осеннего пламени, уже накрывали на плотных двойных циновках из расщепленного тростника угощение для пира. Юноши шли рядом, но только очень ненаблюдательный человек мог решить, что они вместе, вдвоем или что-нибудь в этом роде.
   Враги.
  
   Взрослые пировали отдельно, дети и юноши - отдельно.
   Рядом с Н-До сидел Второй и с наслаждением уплетал тушеную свинину и жареных прудовых пиявок, которым дали насосаться гусиной крови, - в исправившемся расположении духа, почти весёлый. Н-До ничего ему не сказал: слова просто с языка не шли. Он бы дорого дал, чтобы на празднике присутствовали Хи, У или Т-Рой - хотелось болтать злые глупости и дурачиться, чтобы сбить отвратительный привкус последнего разговора.
   С помощью еды это как-то не получалось: свинина с предубеждения и непривычки казалась Н-До слишком жирной, пиявки - пересоленными и недоперченными, а в жасминовый настой, похоже, пожалели лепестков. В конце концов, Н-До взял палочку хрустящих вафель и, откусывая маленькие кусочки, принялся рассматривать свиту Ляна, устроившуюся напротив.
   Они ели и болтали. Дылда с грубым красным лицом и такими короткими волосами, что они торчали в стороны, был, вероятно, пажом или сыном управляющего: шёлковая рубаха и красивый кафтан с широкими завернутыми рукавами совершенно не меняли к лучшему его вульгарную наружность. Н-До скользнул взглядом по его обветренным рукам с квадратными ладонями и толстыми пальцами, послушал громкий голос и хохот в ответ на примитивные шуточки - и с неприязнью решил: "Зажравшийся плебей".
   Худенький верткий юноша, похожий личиком с мелкими чертами на лисичку, тихонький, вкрадчивый, с мягким мурлычущим голоском, кутающийся в широкий полупрозрачный шарф, накинутый на атласную, в золоте, распашонку, лебезящий напропалую: "Мой обожаемый Господин Лян..." - и бросивший на Н-До беглый взгляд, выглядел то ли противно, то ли страшновато. Противно, когда такой в чужой свите, подумал Н-До. Этот - кровный аристократ. Он, как минимум, неглуп. Как знать, может быть, он хитер, ловок и хорош в бою... но в качестве противника кажется лжецом. Кажется опасным.
   Третий - загорелый дочерна, как бывает с вынужденными проводить много времени в полях, с длинной челкой цвета лесного ореха, обаятельный чистым открытым лицом - пожирал Ляна глазами, как Князя Света. Улыбнулся Н-До быстро и небрежно - а Ляну добавил сиропа в жасминовый настой, заметив его взгляд в сторону сосуда с сиропом. Его одежда, слишком простая для праздника, показалась бы неприлично плебейской, если бы не странное изящество кроя кафтана, вышитого родовыми знаками, который он накинул поверх простой рубахи из домашнего холста. Безнадёжное дело, подумал Н-До. Нищий аристократ, влюблённый в богача, - дух Ди коснулся затылка и шеи холодными пальцами.
   Лян хвастался, чем только мог. Хвастался прудами в парке, где водятся пиявки, златоперки и рыбы-ножи, хвастался конюшнями, рассказывал о Празднике Листопада в Столице - и страшно наскучил Н-До. Каждую новую тираду он предварял шпилькой в адрес аристократической спеси; это, кажется, обижало загорелого юношу, которого называли Лью, зато приводило в восторг дылду Эн-О. По востренькому Ар-Нелю ничего нельзя было понять, он кивал и улыбался Ляну, но отвернувшись, улыбнулся и Лью, сделав брезгливую гримаску, - зато вставлял в Лянов монолог отменные иголки.
   - Господа, помните ли вы историю про сверчков с немытыми ногами? - говорил он, демонстративно перебирая пальцами веточку с пожелтевшими листьями, показывая изысканно узкую кисть с тонкими холеными пальцами. - Нет? Как можно? Очень глупая история...
   - О том, как нищий князь велел всей своей дворне ловить сверчков в саду и мыть им ноги, чтобы они не осквернили грязными следами его любовного письма? - фыркал Лян. - Кто когда видел других аристократов?
   Н-До сжал под столом кулаки. Пир затягивался, а раздражению было некуда деться. Слуга Ляна принес со стола взрослых кувшинчик с ежевичным вином, которое, вообще-то, по этикету не полагалось бы юношам - и Эн-О тут же выхлебал полную чашку, похваляясь тем, что ему пить вино не впервой. Лян протянул кувшин Н-До:
   - Выпей, Официальный Партнёр! Это так весело - смотреть на твою свирепую физиономию!
   Второй уронил в соус кусочек мяса. Ар-Нель хихикнул, Эн-О загоготал, как необрезанный осел, а Лью уставился на Ляна с видом человека, получившего пощечину.
   Н-До оттолкнул кувшин, расплескав вино по столу. Жест выглядел прямым вызовом, но в этот самый момент распорядитель ударил в гонг и прокричал, что начинается праздничное представление. Гости зашумели, поднимаясь с мест.
   - Моя жена - решена, - бросил Лян, уходя в глубину сада. Его свита ушла с ним.
   - Подначка, достойная деревенщины, - хмыкнул Второй, присвистнув, но, взглянул на Н-До и перестал улыбаться. - Чушь, это ведь не может быть правдой - то, что он несёт?
   - Это правда, - сказал Н-До. - Наши родители заключили с Всегда-Господином какой-то договор. Дело в деньгах, полагаю - но я не из тех, кто продает фамильную честь. Я намерен убить его - если этого поединка не удастся избежать.
   Второй поёжился и кивнул.
  
   Смотритель Эу-Рэ устроил праздник с размахом. Актеров пригласили в городе, показывали танцы на проволоке, танцы с ножами и мечами, жонглирование... На площадке, огороженной лентой, сражались на деревянных мечах, увитых шёлковыми розочками, два шута - в кафтанах с громадными воротниками и несусветным вырезом спереди, с гульфиками размером с небольшую дыню. Они были отменными комедиантами: один изображал бойца старой фехтовальной школы, вставал в живописные позы и делал картинные выпады, не достигавшие цели на две ладони; второй прикидывался уличным мальчишкой, отпускал похабные шуточки, уворачивался, ковырял в носу, пока его противник позировал на публику, шарахался в комическом ужасе и норовил удрать, когда положение становилось опасным. Н-До, увлекшись представлением, обхохотался до слез, особенно, когда в финале "опытный фехтовальщик" победил-таки бродяжку и с озадаченным видом вытряхнул у него из штанов вполне живую, но совершенно ошалевшую курицу.
   Второй, всхлипывая от смеха, ткнулся Н-До в плечо:
   - Матушка будет недовольна, - проговорил он сдавленно. - Она не любит таких вульгарных простонародных развлечений... но это и вправду жутко весело!
   - Дураки, - улыбаясь, сказал Н-До. - Ничего. Не будем делать вид, что добродетельны до полного невежества. И вообще, надо же хоть чем-то развлечься в этом гнусном месте!
   В толпе гостей, среди праздничного шума, глядя на танцы и комические сценки, дожидаясь огненной потехи, он не видел ни Ляна, ни его прихлебателей - и несколько расслабился.
   Второй держался поблизости до тех пор, пока какие-то юные незнакомцы, по виду показавшиеся Н-До вполне приличными, не утащили его драться на палках. Н-До не стал мешать Второму развлекаться. Он сам смотрел представление, пока его вдруг не осенила мысль, от которой весёлый день померк.
   Не считает ли Всегда-Господин, что вся эта роскошь - праздник в честь официальной помолвки его сыночка?
   Уже начинались прозрачные осенние сумерки, гости ожидали фейерверка - но Н-До разом потерял интерес и к танцорам, и к шутам. Видеть развесёлую толпу стало нестерпимо - и Н-До направился прочь из сада, решив посидеть где-нибудь в беседке на заднем дворе, в одиночестве. Хотелось всё обдумать и решить, как разом покончить с этим жерновом, невзначай повешенным на шею любящими родителями.
   Н-До выскользнул за увитую лентами и увешанную фонариками калитку, прошёл мимо пустынных служб и обогнул дом, оказавшись в маленьком внутреннем садике. Здесь росли розовая акация, ежевика и синие вишни; заросли кустарников, смыкавшиеся над песчаными дорожками, образовывали небольшой лабиринт, закрытый сверху и с боков колючими пестролистными стенами ветвей. Н-До подумал, что это - безупречное место для уединенных прогулок, и вошёл в один из таких тенистых коридоров. Тень внутри была гуще; очевидно, если бы листва не начала уже осыпаться, сейчас, в сумерки, тут было бы совсем темно. Звуки музыки и весёлые крики долетали сюда издалека, еле слышно...
   Н-До глубоко вдохнул похолодевший вечерний воздух и тихонько пошёл вперед. Праздник уже казался какой-то пестрой путаной грезой, и это было приятно.
   И вдруг Н-До померещилась какая-то возня и голоса за поворотом живой изгороди. Говорившие не снижали голос - и Н-До пораженно узнал Ляна, который раздраженно сказал:
   - Что ж теперь? Ломаться поздно!
   - Прошу тебя - не здесь, - ответили ему, и Н-До показалось, что он узнал голос Лью - здорово изменившийся, прерывающийся, как от крайнего волнения или сильной боли. - Сюда кто-нибудь придет...
   - Какая разница! - нажал Лян.
   Н-До, со смутным ощущением неправильности собственного поведения, задерживая дыхание, раздвинул ветки. От открывшейся сцены кровь бросилась ему в лицо.
   Лью полулежал на песке, опираясь на него локтями, в одной рубахе - кафтан и штаны валялись в стороне, и Н-До отчетливо увидел его голую ногу, вымазанную кровью. Лян, тоже без кафтана, стоял рядом на коленях; его меч в ножнах висел на поясе, а меч Лью он держал в руке, лезвием - Лью под подбородок.
   Загорелое лицо Лью казалось белым в полумраке, глаза выглядели огромными и тёмными. Лица Ляна Н-До не видел, но о его выражении догадался по тону.
   - Что скажет твоя Мать, узнав, что ты изменил меня на улице? - спросил Лью тяжело дыша и кусая губы.
   - Ничего она не скажет! - в голосе Ляна насмешка мешалась с угрозой. - Какое ей дело до моих рабынь!
   Последние слова прозвучали таким ударом под дых, что Н-До содрогнулся, а Лью дернулся, забыв о мече у горла - из-под лезвия показалась кровь. Лян чуть отвел руку назад:
   - Не пытайся зарезаться собственным мечом, милашка! Ты - мой трофей и собственность, если это ещё не понятно!
   - Я не могу быть твоей наложницей, - прошептал Лью. - Ты говорил... ты сказал, тебе претит решение родителей...
   Лян рассмеялся. Н-До, сжав зубы, медленно потянул меч из ножен.
   - Да, мне претит! - сказал Лян, смеясь. - Ну и что? Ты, побирушка, что ж, думал быть моей женой? Думаешь, я не замечал этих взглядов-вздохов? Как бы не так! Знаешь, будь ты покорнее, я бы подумал о тебе, как о Младшей Невестке при настоящей Жене, но ты же дрался всерьёз! Неужели надеялся изменить меня, а, дрянь?!
   Лью смотрел на него расширившимися глазами; теперь у него на лице был написан один только ужас.
   - Не пялься на меня так, - усмехнулся Лян. - Если ты перестанешь ломаться, это будет отличная метаморфоза... А если будешь продолжать - так станешь не девкой, а никудышником, милашка! Хочешь быть никудышником? Хлев чистить для нашего скота, а? Вот твоя спесивая мамочка обрадуется...
   Тень Ди подтолкнула Н-До в спину. Он вышел из кустов, с треском продравшись сквозь ветви, выдирая колючками нитки из вышивки на одежде - и скинул на песок праздничный кафтан. Лью сдавленно ахнул, пытаясь натянуть рубаху на голые ноги. Лян вскочил - и Н-До остановил в замахе меч Лью в его руке.
   - Ты что тут делаешь, Официальный Партнёр? - пораженно сказал Лян. - Иди веселиться, это мое дело!
   - Отдай мне его меч, - приказал Н-До тихо, едва переводя дух от презрения и ярости.
   - С какой стати? - Лян сделал шаг назад, улыбнулся и провел пальцем по окровавленному лезвию. Теперь Н-До видел, что он тоже ранен: на щегольской шёлковой рубахе расплывались кровавые пятна. - Я не отдаю трофеев!
   - Или отдашь, или я заберу его у твоего трупа, - прошипел Н-До. - Послушай, Лян, давай решим это мирно. Я не хочу с тобой сражаться, мне противно. Ты просто отдашь мне его меч и уйдешь. И забудешь то, что тут было.
   - С чего бы? - Лян взял себя в руки. Он принял отвращение Н-До за неуверенность в себе, перестал опасаться и смотрел теперь с обычной снисходительной улыбочкой. - Ты оскорбляешь меня, ввязываясь не в свое дело. Что за дурные претензии?
   - Ты подлец, - сказал Н-До. - Отдай меч, это моя последняя попытка.
   - Возьми его! - рассмеялся Лян, пародируя боевую стойку шута в спектакле. - Давай, бери! Я убью тебя, а эту дрянь, которую ты решил выгораживать, продам в бордель, клянусь! Вы оба - бобы из одного стручка, ах, нищие, но благородные! Плевал я на ваше благородство! Я ненавижу таких спесивых снобов! Где же ваши деньги и земли, если вы такие умные?
   Н-До взглянул на Лью. Лью, скорчившийся на земле от боли, холода и стыда, ответил взглядом, полным ужаса и безнадёжной мольбы - и в этот миг Лян сделал первый выпад.
   Н-До парировал так, что Лян чуть не упал, пытаясь сдержать удар. Ярость вскипела в крови Н-До - он почувствовал себя сильнее и быстрее, чем обычно; окружающий мир стал четок и ярок, а на теле Ляна словно нарисовали крестики-мишени в уязвимых местах.
   Лян был отличным бойцом. Возможно, он был самым серьёзным противником за всю жизнь Н-До - и дрался в стиле "Полет Ястреба", двигаясь свободно и легко, но даже отличному бойцу непросто провести два настоящих боя за такое короткое время. Н-До заметил, что из-за раны у ключицы, Лян избегает некоторых движений - и вынуждал его поворачиваться раненым боком, стискивая зубы от желания увидеть кровь врага на земле.
   Драться на песчаной аллейке между колючих кустов оказалось не так уж удобно. Пару раз Лян отшвырнул Н-До назад, спиной в переплетение веток. Н-До не остался в долгу; через несколько минут спины противников были располосованы колючками в кровь, а рубахи разодраны в клочья. Меч Ляна скользнул по щеке и виску Н-До, оставив ощущение не боли, а жара, Лян злорадно рассмеялся - и Н-До воткнул клинок ему в горло.
   Лян выронил меч и грохнулся на колени, зажимая рану ладонями. Н-До толкнул его ногой и всадил меч под его ребро.
   Над домом Смотрителя Эу-Рэ с грохотом распустились огненные цветы первого фейерверка.
   Н-До подобрал меч Лью и протянул его владельцу. Лью, обхватив себя руками, покачал головой:
   - У меня нет на него прав. Я изменяюсь, - сказал он дрожащими губами.
   Н-До присел на траву рядом с Лью. Дотронулся окровавленными пальцами до его щеки. Это - не слабость, думал он, это - доверие. Ты же дрался всерьёз, просто не захотел - как Ди...
   - Я тебя не знаю, - прошептал Лью. - А ты - меня. Что же мне делать? Я не могу понять, зачем тебе нужен...
   Н-До раскрыл ладонь. Лью вытер слезы, обтер руки о подол - и приложил свою.
   - Напоминаешь моего лучшего друга... погибшего... - голос Н-До тоже сорвался. - И ещё... Мы сходимся, по крайней мере, по одному знаку.
   - Твоя - чуть больше.
   - Я - здорово старше. А вообще - мы сходимся по двум знакам, Лью. По руке и по происхождению. Не бойся, - Н-До взял Лью за плечи и притянул к себе. Заглянул в глаза, чёрные от расширившихся зрачков. - Мы скажем вот что: мне пришлось убить его, чтобы иметь возможность жениться на тебе. Я влюбился с первого взгляда. Небеса свели нас.
   Лью качнул головой.
   - Н-До, кто в это поверит?
   - Все, - голос Н-До стал жестче. - Потому что усомнившихся я убью.
   - Ты - сумасшедший...
   - Ты изменишься для меня, - Н-До коснулся пальцем искусанных губ Лью, и тот их облизнул. - Будет прекрасная метаморфоза. Идеальная.
   Они оба понимали, что надо поцеловаться, но не слишком хорошо представляли себе поцелуй - и просто дотронувшись друг до друга губами, ничего особенно не ожидая. Они оба не знали, что это прикосновение прошьет их насквозь, как разряд молнии - и всё разом станет просто и понятно. Очевидно - что делать дальше.
   - Нас кто-нибудь увидит, - выдохнула Лью, уже не пытаясь убрать с бедер руки Н-До. - На улице. Рядом с мертвым. Это меня опозорит.
   - Никто и ничто не опозорит мою женщину, - прошептал Н-До. - Не бойся. Мне никто ничего не скажет. Я решил. Ты - моя Жена.
   Он сказал даже слишком смело, смелее, чем чувствовал себя, потому что Лью была - сплошная кровь и сплошной жар, и на миг показалось страшно - как клинком в открытую рану. Но в зареве фейерверка Н-До явственно видел её лицо, её взгляд, страдающий, но при этом отважный и прямой, как у Ди - и это напомнило: "Я изменяюсь для тебя", - успокоив и обнадежив. Ты доверяешь мне, подумал Н-До, погружаясь в её кровь и огонь, ощутив мгновенное сопротивление её плоти - и Лью тут же подалась ему навстречу, как парируют выпад, стиснув зубы и глядя в глаза. Ты не знаешь страха и не боишься боли, подумал Н-До - и не нашёл, как высказать это чем-то, кроме объятий, а Лью сжала пальцы на его рукавах - держась за него, удерживая его, всё признав.
   Ты возвращаешь мне часть того, что нельзя вернуть, подумал Н-До в нестерпимом блаженстве и нестерпимой нежности. А, почему, почему, почему ты, Госпожа Пламени, сражалась не со мной? - но любовь была похожа на бой, и его раненая партнёрша не собиралась сдаваться.
   Как в бою, Н-До слушал её дыхание, срывающееся на всхлипы, и видел глухую черноту зрачков, и думал о том, что боль сейчас убьёт её, думал, что её боль и его ужас убьют их обоих - но в какой-то момент всё вдруг изменилось.
   Лью ахнула и замерла с сосредоточенно-напряженным лицом, будто пытаясь прислушаться к самой себе - расслышать, как внутри расцветает огненный цветок. Кажется, я победил, успел подумать Н-До...
  
   Запись N73-06; Нги-Унг-Лян, Кши-На, поместье Эу-Рэ
   Поначалу всё идет хорошо и весело.
   Господа веселятся в саду, где накрыты столы и устроено нечто вроде маленькой, огороженной ленточками, эстрады для циркачей и танцоров. Сад роскошен; здешняя осень красно-желта с очевидным уклоном в разные оттенки пурпурного и фиолетового. Красные и голубые фонарики парят на ленточках над пестрым кустарником. Парадные костюмы местной знати так же ярки. Кафтаны мужчин напоминают пародию на фрак: длинные полы, иногда почти до икр, но спереди вырез, чтобы не лишать публику удовольствия любоваться штанами "в облипочку", с гульфиком, украшенным плетеными шнурами. Дамы в длинных платьях, широких поясах, обтягивающих бедра, и в нескольких пелеринках разного цвета - одна видна из-под другой, и сочетания оттенков самые утонченные. Чрезвычайно элегантная публика. Маленький Лью выглядит рядом с разряженными ровесниками серым мышонком, это его несколько огорчает - но он так рад видеть сына своего сюзерена, что забывает обо всём, когда его зовут с собой. Я отвожу наших лошадей к коновязи, привязываю им на шеи торбочки с "кукурузой" и тоже отправляюсь поглядеть на праздник.
   Слуги Эу-Рэ делят остатки барских кушаний; я воздерживаюсь. Повседневная пища в этом мире, на земной взгляд, гораздо сноснее праздничных деликатесов. Жареные пиявки и тушеные причиндалы свиней моей любимой едой стать не успели.
   Смотритель Эу-Рэ - Всегда-Господин. Забавная штука. Насколько я понимаю, это знак отличия важного чиновника, которого правитель хочет видеть на определенном посту подольше. Ему официально, высочайше запрещены поединки; его жизнь и статус Мужчины так принципиальны, что ради них приходится наступать на горло собственному инстинктивному поведению. Выглядит Всегда-Господин не лучшим образом - похоже, спокойная жизнь ему на пользу не пошла. Где такой чин берет себе жену - не знаю; у здешнего хозяина кроме жены обнаружился выводок довольно-таки посредственных наложниц. Но детей только двое - почти взрослый парень, тот самый Лян, обожаемый Лью, и пятилетний малыш. Мне это кажется странным: обычно здешние дамы рожают и рожают - многовато мальчиков погибает в поединках, это должно быть компенсировано. Пытаюсь расспрашивать, но, видимо, это не слишком прилично: местная челядь не особенно откровенничает о женщинах своего Господина.
   Зато мне сообщают, что сегодня у Господина гостят родители Официального Партнёра его старшего сына. Я вспоминаю, как Лью с горящими глазами описывал мне фехтовальную технику этого Ляна, и мне невольно делается грустно. Жизнь есть жизнь, всё закономерно, но Мцыри в ближайшее время будет очень худо.
   Хотя, быть может, это и к лучшему, думаю я. Поревет и перестанет забивать себе голову блажью.
   Я устраиваюсь на траве у ограды и смотрю на праздник. Мои земные коллеги должны хорошо это себе представить - развлечения достаточно необычны.
   Танцы с ножами и мечами, равно как и жонглирование холодным оружием разной степени опасности, очевидно, воспринимаются, как выраженно эротическое действо. Эти танцы не бывают парными; видимо, на подсознательном уровне они изображают готовность танцора к поединку, а его партнёром волен себя представить каждый желающий. Начни танцевать с кем-нибудь - в драку перейдет: два танцора показывают не танец, а эстетизированный поединок под музыку. Наверное, поэтому женщины и не танцуют... или они не танцуют в приличных местах. Ловлю себя на мысли, что мне интересно устройство и образ жизни какого-нибудь местного "весёлого квартала". Любопытно: как выглядит стриптиз по-нги-унг-лянски? Здесь ведь закрывают тканью всё, что только возможно...
   Дальше - больше. Ближе к вечеру воздух буквально пропитан эросом, комические сценки - и те имеют явственный подтекст, понятный даже мне. Через некоторое время молодежь - на взводе, их подогрела эта атмосфера жестокости и соблазна; земляне в таком состоянии тискаются по углам, жители Нги-Унг-Лян затевают драки. Глаза респектабельных господ загораются острым и жарким огоньком. Мелюзга дерется на палках, вернее, на тростнике, стеблях травы, изрядно напоминающей земной бамбук, - аж треск стоит, но эти потасовки никого, кроме самих малышей, не занимают. Зато на интересных юношей, которые рубятся не только на палках, но и на боевых мечах, жадно смотрят, тискают эфесы, облизывают губы, часто дышат - обмениваются репликами, довольно неловко делая вид, что действо интересует лишь чисто технически. Взрослых тоже взвели эти танцы-шманцы. Делаются хорошие мины - но хочется видеть кровь; понятно же, что ран серьёзнее случайной царапины не будет - но всё равно ждут. Бой - обещание и намек; так земляне упоенно наблюдают за танцорами танго.
   Сражаются до изнеможения. Потом пьют настойку на местных цветах, разбавленную кипяченой водой и напоминающую по вкусу холодный чай, слушают музыкантов, умываются, стирают кровь с царапин и слизывают её с пальцев. Молодежь взвинченно весела и демонстративно миролюбива - бойцы плетут венки из пожелтевших и полиловевших листьев, мурлычут друг с другом, упиваясь воспоминаниями и перипетиями боя; им явно хорошо. Старшие снова едят, будто хотят заесть слишком сильные чувства, пьют вино и прикидываются равнодушными. У многих - прицеливающиеся взгляды.
   Я давно потерял Лью из виду - он развлекается где-то со своей компанией. Я смотрю на приготовления к фейерверку и слушаю, как сказительница, уже не первой молодости, с ног до головы укутанная в тёмную ткань, вышитую золотыми трилистниками, поет, аккомпанируя себе на струнном инструменте с длинным грифом. У инструмента мягкий нежный тон, а голос певицы - глубокое сильное контральто.
   "...В ночном бою у излучины рек они сошлись на последнюю битву,
   Нэд-О, и с ним солдаты барона - и Эн-Кт с его отчаянной бандой -
   Сравнившие следы на прибрежном песке, как сравнивают отпечатки ладоней.
   А ветер нес удушливый запах воды, темноты и свежего мяса..." - я понятия не имею, о ком говорится в балладе, но, честное слово, сочетание прозрачных осенних сумерек и нервного страстного голоса сказительницы вызывает приступ настоящей жути.
   Начинается фейерверк. Он изобретателен и великолепен. Аборигенам нравится огонь - закономерно при таком стиле жизни; огненные цветы в синем прозрачном небе, шутихи и фонтаны огня - всё это представляет собой завораживающее зрелище. Жонглеры заменяют отточенные лезвия горящими факелами. Лица гостей делаются одухотворенными. Я любуюсь вместе со всеми, чувствуя несколько детскую радость.
   Игры с огнем подходят к концу, когда меня окликает незнакомый парнишка, по виду - постарше Лью, жесткий серьёзный блондин в кафтане цвета какао. На широком воротнике - в высшей степени причудливый орнамент.
   - Это ты - Мужчина Ник?
   Я встаю. Он зябко пожимается - явно нервничает. Очень интересно.
   - Тебе надо пойти со мной, - спокойный приказ. Ничего себе...
   - Я тебя не знаю...
   Сдерживается, чтобы не вспылить. К нему нельзя обращаться в единственном числе - и он не желает, чтобы я задавал вопросы. Говорит подчёркнуто спокойно:
   - Я - Юноша Юу из Семьи Л-Та.
   Круто. Официальный Партнёр Ляна тоже из Семьи Л-Та. Об этой Семье говорят, как об аристократах почти королевского рода - с какими-то неназываемыми проблемами, правда. Всё чудесатее и чудесатее.
   Я иду за Юу, больше ни о чем не спрашивая. Вокруг начинается нечто по-настоящему интересное. Психосоциальный материал высшей пробы. Интрига.
  
   Юу выходит через высокую калитку.
   Я иду за ним в закрытую часть сада, любопытное местечко - совершенно ампирный лабиринт из подстриженных кустов в версальском стиле. Мне очень интересно и слегка неспокойно.
   Фейерверк закончился, совсем темно. Автоматически включается "режим ночной съемки", инфракрасные датчики в моих глазах-камерах - я чувствую себя помесью киборга с вампиром. Мир окрашивается в радиоактивно-зеленоватое колышущееся свечение; Юу чувствует себя не так уверенно, как я - он не может видеть в темноте, как кошка, и вряд ли легко ориентируется в чужом саду. Он, щурясь, вглядывается в сумрак - и, в конце концов, негромко окликает:
   - Старший, я не вижу тебя!
   - Не кричи, Второй, - отзывается из-за стены ветвей негромкий и слишком ровный голос. - Я здесь.
   Я иду на голос, тихо поражаясь: что может делать здесь его старший брат, ради которого всё это пышное действо и затеяно? У него свидание с Ляном? А я зачем? Откуда они вообще меня знают? "Мужчина Ник"?!
   Выхожу из кустов на аллею - и прямо под ногами вижу труп Ляна. Он без кафтана, а рубаха залита кровью из перерезанного горла и глубокой раны ниже ребер. Его меч - в ножнах на поясе. Песок вокруг пропитан кровью, как губка. Я чувствую что-то вроде шока.
   Старший брат Юу, высокий, очень стройный парень с точёным жестоким лицом, лет двадцати, по крайней мере, встает с земли, глядя на меня в упор. Он тоже в одной рубахе, заляпанной кровью; кровь течет из пореза на виске, через щеку - до подбородка и на шею. У его ног какое-то существо, скрученное в узел, прячет лицо в рукав, а босые ноги - в окровавленные тряпки. Вот тебе и праздничек...
   - Лью сказала, что тебе можно доверять, - говорит братец Юу. - И ещё говорила, что ты почти как лекарь. Ты был женат... знаешь, как облегчить начало метаморфозы?
   Ч-черт! Никогда ещё Штирлиц не был так близок к провалу!
   Стоп! Лью?! Лью - сказала?!
   - Что ты сделал с моим Господином, убийца? - срывается у меня само собой. Я делаю шаг вперед.
   Видимо, это совершенно адекватная реплика. Он чуть смущается, сдает позиции, мотает головой - "нет":
   - Я - не убийца. Это был поединок... поединки... Послушай, сюда придут! Нам нужна помощь.
   Я и сам вижу, что нужна помощь. Я подошёл слишком близко к аборигенам, я уже - часть этого мира и этой системы. И я имею отношение к бедняге Мцыри, мне его жаль... Какого дьявола... они сделали из него девушку?! Он всё-таки впутался...
   Я присаживаюсь рядом на корточки - и Лью поднимает глаза. Его страдающая мордашка в одночасье осунулась, губы искусаны в кровь и опухли, под глазами синяки; он весь мокрый от слез и пота. Хватается за мои руки, как утопающий за соломинку.
   - Ник, я не думала... я не хотела... всё вышло случайно...
   Боги, боги мои... Подмосковье, девятнадцатый век! Лорд Грегори, открой... Что же теперь будет с ним... с ней? Бедная дурёшка, на Земле у таких вляпавшихся ещё был какой-никакой условный шанс всё скрыть и исправить, Нги-Унг-Лян шанса не дает.
   Массирую Лью виски и - на удачу - те точки под челюстью, которые помогают приглушить боль землянину. Он... она, черт, никак не привыкнуть - горячая, очень горячая, только кончики пальцев влажные и прохладные. Метаболизм уже раскачался, процесс набирает обороты - сердце бьется часто и сильно, пульс тоже частит и дыхание участилось. Вообще, сколько я могу судить, нормальная метаморфоза. Без обмороков, болевого шока и сердечных кризов - если данные биологов основаны на сносной статистике.
   Её кавалер присаживается рядом на корточки. На его лице - самые искренние забота и сострадание.
   - Что я скажу её матери? - изрекаю я тоном сурового стража. - Метаморфозу она переживет, конечно - а дальше?
   - Я на ней женюсь, - говорит он тихо. - Я - Мужчина Н-До из Семьи Л-Та, мое положение достаточно для брака с баронессой.
   Мужчина, ага.
   - Ты Официального Партнёра прикончил, - говорю я, и "тыканье" сходит с рук. Моя манера принята и здесь. - Что скажут твои родители и его родители, Н-До?
   Леденеет тоном:
   - Пусть говорят, что хотят.
   Лью смотрит на Н-До со странным выражением, делает движение рукой, будто хочет стереть кровь с его лица - но не смеет дотронуться. Н-До берет её руку, прижимает к груди незапамятным жестом, одинаковым, очевидно, у всех антропоидов - "послушай, как бьется сердце". Лью отвечает виноватой и благодарной улыбкой.
   Что-то во всём этом видится странное. Неувязка. Не верю в сражение Лью с этим парнем - она, положим, дурёшка, но... дралась она с Ляном. Вот что. Просто не стала бы с другим. И Н-До её смущает.
   Да он лжет обо всём, что произошло! Ах ты, черт подери...
   Я слышу легкие шаги. Оборачиваюсь.
   Худенький невысокий юноша с совершенно девичьей рожицей, в подчёркнуто роскошном костюме аристократа, с факелом - остановился шагах в шести и дико смотрит на труп. Я видел его раньше, но мельком - вроде бы, это Ар-Нель из Семьи Ча, он имеет какое-то отношение к хозяевам дома.
   Юу подходит к нему, сжимая кулаки.
   - Ча, что за нечисть принесла тебя сюда?!
   Ар-Нель улыбается напряженной улыбкой, с ужасом в глазах:
   - О, Уважаемый Второй Сын Л-Та, - и отступает назад, - вы ведь не думаете, Господин, что я шпионю за вашим братом? Я всего-навсего разыскивал несчастного Ляна, об этом просил Господин Смотритель... - и отступает ещё. - О, благорождённые Господа! Да если бы мне могло прийти в голову, что тут происходит, неужели я пришёл бы сюда?! Я оставлю вас сию же минуту...
   Юу обнажает меч, Ар-Нель отступает спиной вперед, натыкается на колючий куст, качает головой:
   - Господин Второй Л-Та, я не хочу, я не могу драться с вами... позвольте мне уйти...
   - Позволь, - бросает Н-До брату. - Всё равно все узнают.
   Юу с сердцем вкидывает меч в ножны, Ар-Нель мгновенно исчезает за поворотом аллейки. Н-До приподнимает Лью, и я подсовываю под неё мою свернутую куртку. Рубаха Лью в крови насквозь, я нервничаю, думая о том, сколько крови она потеряла, и прикидываю, насколько прилично осмотреть её как следует. Кажется, я - первый землянин, непосредственно наблюдающий самое начало метаморфозы у здешнего разумного существа; предельно ценная информация и для биологов, и для психологов.
   Лью не хочет, чтобы я её рассматривал. Мне кажется, что ей хуже не от метаморфозы, а от страха и стыда. Нерезко, но твердо отстраняет мою руку.
   - Как ты себя чувствуешь? - говорю я как можно мягче. - Очень больно?
   - Странно, - отвечает она шепотом. - Жарко. Тяжело - в животе и вот здесь. А больно... уже потом.
   "Вот здесь" - это в груди. Вернее, там, где начал формироваться бюст. Быстро, я бы сказал...
   Её руки дрожат. Н-До обнимает её за плечи.
   - Пожалуйста, не бойся, - говорит он, но мне кажется, что ему тоже страшно. - Послушай, Ник, - обращается он ко мне, - а её поместье - далеко?
   - Хочешь сбежать? - спрашиваю я. - А как? Верхом ей ехать нельзя - она кровью истечет.
   - Н-До, зачем? - шепчет Лью, заглядывая ему в лицо. - Ничего не изменим, нельзя бежать - мы не трусы, верно? - но её трясет от ужаса.
   Я слышу приближающиеся голоса. Юу шипит сквозь зубы:
   - Ча - покойник!
   - Всё равно узнали бы, - говорит Н-До, махнув рукой. - Ничего не поделаешь.
   Он укрывает пропитанную кровью одежонку Лью своим кафтаном - и тут на аллейке становится очень светло и многолюдно. Рваный факельный свет придает сцене драматический пафос. Смотритель, хозяин, подлетает к Н-До, багровый, задыхаясь и тряся подбородками, замахивается - Н-До с неподвижным лицом останавливает его лезвием меча, плашмя.
   Жена Смотрителя пронзительно кричит и падает на тело Ляна. Мать Н-До, восхитительная леди, осанистая, фигуристая и чопорная, содрогается от отвращения к подобной безобразной несдержанности: её ледяной лик, похоже, не дрогнул бы, даже если кого-нибудь из её отпрысков резали на куски. До мозга костей аристократка. Смотритель, сжав кулаки, орет на отца Н-До, высоченного блондина с медальным профилем:
   - Как я мог делить трапезу с отцом убийцы?!
   - Господин Смотритель, - голосом, превращающим в ничто, режет аристократ, - ваше поведение недостойно и оскорбительно. Вы жаждали поединка между нашими детьми - поединок состоялся. Остальное Небеса решили за нас.
   - Я не думала! Я не хотела! Будь проклят этот день! Боги, где вы?! - причитает мать Ляна, и мать Н-До брезгливо отодвигает подол шёлковой юбки от её ноги.
   Гости шепчутся. У них на глазах происходит потрясающе интересный скандал; гости пытаются скрыть любопытство за сочувственными или негодующими минами.
   - Это из-за неё! - возглашает Смотритель, указуя перстом на Лью, свернувшуюся в клубочек у ног Н-До. - Из-за этой нищей потаскухи! Сперва она бегала за моим сыном, теперь я её вижу рядом с вашим! Когда мой несчастный Лян покинул земную юдоль, она просто легла под вашего убийцу! У неё больше не было шансов как-то пристроиться!
   - Заткнись, ты, Всегда-Господин! - бросает Н-До. - Что ты знаешь о любви и о поединках? У тебя-то всегда были только рабыни...
   - Я убью тебя, мерзавец! - ревет Смотритель, а Н-До издевательски смеётся.
   - Тебе же нельзя сражаться! Твоя жизнь драгоценна, ты не имеешь права ею рисковать! А стоять и ждать, когда ты меня убьёшь - не стану, не надейся!
   - Когда это ты научился тявкать на старших, как паршивый щенок?
   - Я покидаю твой дом. Здесь я сделал всё, чего от меня хотели - а радушные хозяева оскорбляют меня и грозятся убить.
   - Ты убил Ляна!
   - На поединке.
   - Его меч - в ножнах.
   - Я его туда вложил. Вынь и посмотри - его меч в моей крови.
   Кто-то из гостей дёргается проверить - и всем тут же делается интересно. Смотритель пытается оттащить жену от тела сына, она вырывается и воет, колотит кулаками тех, кто сунулся близко. Меч вытаскивают из ножен, кровь размазана по лезвию; мать Ляна рвет меч из чьих-то рук, хватается за лезвие, режет ладонь, кровь течёт на землю, пятнает праздничные наряды...
   Н-До тихо говорит мне:
   - Ник, забери Лью, пока они отвлеклись. Я не хочу, чтобы они её оскорбляли - я тут сам разберусь, а вы уходите.
   - Н-До, это неправда, - шепчет Лью. - Всё, что он говорил - неправда.
   Н-До кивает.
   - Я знаю, знаю. Поговорим потом.
   Я помогаю Лью подняться. Одной рукой она пытается прикрыться охапкой тряпья, другой хватается за мое плечо. Я хочу взять её на руки, Лью отстраняется, позволяя только поддерживать себя. Я втаскиваю её в тёмную аллею. Юу с обнаженным мечом идет за нами, как телохранитель.
   Ноги Лью заплетаются, она едва не падает. Задыхаясь, говорит:
   - Больно и голова кружится. Прости.
   Я страшно досадую на технику безопасности: как мне пригодилась бы стандартнейшая аптечка, которой в чужих мирах пользуются все, кроме этнографов! Мне жаль Лью и нечем помочь по-настоящему. При мне только "бабкин бальзам" и пара капсул нейростимулятора, замаскированных под некие фантастические семена. Использовать "бальзам" нельзя - во-первых, Лью не даст, а во-вторых, тут уж нет никаких данных о результатах такого лечения: не надо нам осложнений. Но капсулу я разламываю у Лью перед лицом.
   Она отшатывается.
   - Что это? Странный запах...
   Держу её за затылок, чтобы не уворачивалась от паров препарата:
   - Семечки живи-травы с гор. Дыши, дыши.
   Юу с любопытством за нами наблюдает. Стимулятор действует - Лью лучше держится на ногах, мы с горем пополам добредаем до конюшен. Тут темно и пустынно, только горят масляные фонарики у входа в стойло: челядь побежала смотреть на труп младшего Господина. Все лошади гостей ещё у коновязи.
   Помогаю Лью сесть на траву. Замечаю, что сидеть ей больнее, чем стоять - и укладываю её на кафтаны. Она вздыхает, как всхлипывает; я глажу её волосы, мокрые от пота. Как бы не простудилась - мокрая насквозь, а вечер прохладен, приближается время заморозков. Укрываю её своей курткой.
   - Что делать дальше, Младший Господин? - спрашиваю я у Юу.
   - Ждать брата, - говорит он. Юу тоже волнуется. Он садится на корточки, рассматривает лицо Лью, освещённое слабым светом горящего масла. Простенькая обветренная мордашка Лью от боли и обрушившихся нравственных страданий приобретает чахоточную прелесть; её щеки горят, а глаза болезненно влажны. Юу рассматривает её восхищённо-задумчиво. - Как ты познакомилась с моим Старшим? - спрашивает он.
   Лью приподнимается на локте, поводит плечами. Улыбается - и вдруг рыдает, закрывая лицо рукавом. Мне нестерпимо жаль её.
   - Она красива, - говорит мне Юу извиняющимся тоном. - Просто странно...
   Я окончательно утверждаюсь в мысли, что Н-До лгал. Пока я записывал для Земли здешнее огненное шоу, Н-До спасал мою девчонку от чего-то гнусного - и это очень по-человечески.
   Возможно, более по-человечески, чем иногда в мирах людей...
  
  
   ***
  
   Н-До смотрел, как Госпожа Эу-Рэ воет над трупом, и думал о матери Лью.
   Лью сказала, что у неё нет отца. Её мать - одна. Что бы она сказала, когда узнала бы, что у Лью нет чести? Что может почувствовать аристократка, узнав, что её Старший - никудышник?
   Не было бы никакой метаморфозы. Юноша Лью отказался от метаморфозы, как Юноша Ди отказался от жизни. Надо будет спросить, почему. Решил казнить себя за миг слабости? За доверие недостойному? Ужасная казнь, легче покончить с собой - но одно другому и не мешает... Или дело только в том, что после таких слов невозможно позволить возлюбленному, ставшему врагом, изменять твое тело?
   Н-До было очень тяжело думать о чем-нибудь, кроме Лью, кроме тела Лью, души Лью и жуткой мешанины собственных ощущений и чувств. Связь, в одночасье возникшая между ними, была так сильна, что отсутствие Лью поблизости казалось дырой в душе. Смерть Ляна значила по сравнению с этой связью даже меньше, чем смерть Яо, взаимная неприязнь с которым возникла с первого же разговора. Как странно, думал Н-До, что Официальные Партнёры, которых выбирают мне тайные силы Земли и Небес, оказываются до такой степени отвратительными, а появившиеся на моем пути случайно, не подходящие никаким образом, неудачники, над которыми висит скандал или позор - забирают сердце, не спрашивая моего согласия...
   Отец тряхнул Н-До за плечо, выдернув из мира грез. Н-До очнулся, обнаружив, что Господин Эу-Рэ, стоя вплотную к нему, уже с минуту чего-то требует, шмыгая носом.
   - Ты слышишь?! - сипло взывал он. - Я должен узнать, как вышло, что этот поединок...
   - Неучтиво дышать людям в лицо, - сказал Н-До, отодвигая Эу-Рэ лезвием меча.
   - А тыкать в старших обнаженным оружием - учтиво? Тем клинком, который только что оборвал жизнь?!
   - Уверен ли ты, что хочешь узнать? - спросил Н-До устало. Ему страшно не хотелось врать снова, но правда прозвучала бы слишком жестоко не только для Смотрителя, но и для Лью. Гости пялились в рот, как стая стервятников, но Н-До не опустил глаз. - Всё было грязно. Я поссорился с Ляном на обеде, потому что он дурно отзывался об аристократах крови. На обеде же я познакомился с Лью. Потом мы болтали, было весело... мы понравились друг другу... Лян увидел нас вдвоем и сходу оскорбил меня, а Лью сказал, что считает его своей собственностью и сделает наложницей, когда я буду мертв... это уже после того, как Лью вызвал меня на поединок. Ты доволен?
   - Старший Щенок А-Нор бегал за Ляном, высунув язык! - процедил Эу-Рэ сквозь зубы. - С чего бы ему вызывать тебя?
   - Ты лучше меня знаешь, что произошло? - Н-До едва справлялся с отвращением. - Так удовлетворись и не смей отзываться в таком тоне о моем трофее. Я женюсь на ней.
   - Как бы не так! - воскликнул Смотритель.
   Н-До взглянул на Мать - и напоролся на её взгляд, как на нож, но она молчала.
   - Я не должен больше ничего объяснять, - сказал Н-До. - Это меня унижает. Но знай, если хочешь знать: я понял из разговора с Лью, что Лян - самовлюблённая дрянь, которой плевать и на дружбу, и на любовь. Такие люди легко предают - разве Лью можно было верить Ляну?
   - Молчи, ты не смеешь унижать мертвого! - рявкнул Эу-Рэ. - И эта дешёвка не смеет его порочить!
   - Довольно, - сказал, наконец, Отец. - Я слышал достаточно. Этот дом мы покидаем. Поединок состоялся, больше у нас нет никаких обязательств.
   - Ты, Сноб Л-Та, потерял всё, что мог бы иметь! - ненавидяще проговорил Эу-Рэ.
   - Зато честь при мне, - холодно сказал Отец. - Сын, Жена, настало время уйти. Я благодарен Господину Эу-Рэ за радушный прием. Если бы Господин Смотритель вел себя, как подобает Мужчине, мое удовольствие было бы полнее.
   - Как говорится, сердце аристократа - камень, покрытый изморозью, - выплюнул Эу-Рэ.
   Отец ничего не ответил. Отец, Мать и Н-До прошли между гостями, проводившими их взглядами, но не спешащими расходиться, и направились к коновязям.
   Возле конюшен, в стороне от дороги, Лью лежала на ворохе кафтанов. Чуть поодаль сидел её безобразный паж, а рядом, на траве, устроился Второй; похоже, он беседовал с Лью, и это вызвало у Н-До сложную смесь радости и ревности. Громадный мужик с нелепым именем, который прислуживал Лью, больше напоминал не человека, а горную обезьяну без шерсти; его лицо состояло из одних углов, длинный нос и широченный подбородок с ямкой выдавались вперед, а светлые глазки смотрели из узеньких щелок - но при этом, общаясь с Лью, он вел себя очень заботливо и бережно. Н-До он, скорее, нравился - забавно видеть трогательную нежность на такой грубой морде. Но Мать брезгливо поморщилась, а Отец, подойдя и глядя на Лью и мужика сверху вниз, сказал:
   - Ты... как тебя? Надеюсь, тебе не понадобится помощь? Отвези свою Госпожу домой. Пусть её мать напишет письмо. Если она нуждается в деньгах...
   - Отец, ты не спросил меня, - сказал Н-До, чувствуя, как горят щеки. - Женщине нечего делать в доме матери. Это - моя женщина. Её место в моем доме.
   Мать взглянула на него с улыбкой бесконечного удивления.
   - Солнечный огонь, прошу тебя, остынь, - сказала она ласково. - Я понимаю, ты впервые получил свой трофей целиком, теперь ты занят мыслями об этой женщине - но ты ведь её не знаешь. Ты возмутился мыслью о том, что твой Официальный Партнёр - сын Всегда-Господина, как же ты миришься с мыслью, что хочешь взять в дом незнакомку? Женщину сомнительной репутации? Из свиты этого Ляна? И - кажется, они дружили, об этом говорят все. Ты уверен, что они не договаривались о поединке?
   Лью сжалась в комок и закрыла руками лицо. Н-До сжал кулаки - и Второй поднялся с травы с таким выражением лица, будто слова Матери его оглушили.
   - Это - мой трофей и моя женщина. И я не подлец, - сказал Н-До тихо. - И не уверяй меня, будто жалеешь, что я не убил её.
   - Жалею, - сказала Мать, продолжая улыбаться. - Жалею, что ты убил Юношу Яо и Юношу Ляна, а в этом поединке у тебя случился приступ нежности.
   - Госпоже нравятся убийства? - спросил безобразный мужик. - Доставляют удовольствие?
   Мать потеряла дар речи, глядя на него, как на заговорившую лошадь.
   - Благородный Господин, - сказал мужик Н-До с теплом, какое обычно обращают к собственным детям, - ты же не позволишь своей высокорождённой родне погубить девчонку, которая только в том и виновата, что влюбилась? Правда?
   - Конечно, - сказал Н-До, глядя на Мать и Отца.
   - Глупости, - сказал Отец. - Раньше никому из молодежи не приходило в голову рубиться на остром оружии с первым встречным, да ещё настолько терять голову, чтобы так заканчивать поединок. И если какой-то авантюристке до такой степени хотелось измениться - надеюсь, она сможет насладиться метаморфозой в одиночестве. О чести тут говорить не приходится.
   - Это был честный бой, - сказал Н-До потускневшим голосом.
   - А это уже и неважно, - сказал безобразный мужик и осклабился. - Господин Старший Сын Л-Та, ты спрашивал, далеко ли Госпожа живет? На самом деле, тут рукой подать. Поехали. Госпожа А-Нор обрадуется, а Госпожу Лью никто не будет мучить. В поместье А-Нор нет любителей мучить тех, кому и так больно.
   - Отлично, - сказал Н-До, у которого с души свалилась глыба острого льда. - Поехали. Я возьму Лью в седло... как-нибудь устроимся, чтобы ей было полегче. А свадьбу справим в поместье А-Нор. Будет смешно.
   - Ещё бы, - ещё шире осклабился мужик. - Князя с княжной родственники из дома выгнали, а баронесса их приняла. Все животики надорвут.
   - Я с вами, Старший, - вдруг сказал Второй.
   Бледные щеки Матери вспыхнули так, что это стало заметно даже в темноте.
   - Ты шантажист, северный ветер.
   - Лью - мой истинный партнёр, - сказал Н-До. - Я больше не стану слушать ни тебя, ни знаки судеб - всё время выходит ложь. Ди умер, но Лью жива.
   - Никаких скандалов и позора, - сказал Отец с неприязнью. - Мы едем домой. Ты добился.
   - Но моя камеристка не станет сидеть с твоей девкой, - сказала Мать. - Я ей не позволю. Пусть твоя Подружка-Сходу ломается сама, как знает. Если метаморфоза убьёт её - я буду думать, что такова воля Небес.
   - Не беспокойся, Господин, - сказал мужик, которого игнорировали напоказ, но отлично слышали и принимали к сведению его слова. - Я буду сидеть с ней. И умереть ей не дам.
   - Ник - горец, - прошептала Лью, - он знает травы.
   - Дождусь ли я счастливого момента, когда мы покинем этот вертеп?! - воскликнула Мать в отчаянии.
   - Пошли лакея домой, - сказал Н-До, на чью душу сошло неземное спокойствие. - Мне понадобится повозка. И уезжайте - а я дождусь тут, вместе с Лью и её слугой. Если всё обернулось так, нет смысла рисковать её здоровьем.
   - Я не могу больше спорить, - вздохнула Мать. - Когда-нибудь ты пожалеешь.
   Отец промолчал; Н-До видел, что вся эта история в высшей степени неприятна ему. Старшие Л-Та удалились к коновязи, где их свита уже седлала лошадей.
   - Хочешь, я останусь? - спросил Второй.
   - Лучше проследи, чтобы поскорее прислали повозку, - сказал Н-До и присел на траву рядом с Лью и безобразным мужиком. Забавно было чувствовать поддержку, исходящую от плебея. - Слушай, горец, - спросил он весело, - а почему у тебя такое смешное имя? Это горское? Что ты ищешь?
   - Лучшую долю, - усмехнулся мужик.
   - Справедливость, - возразила Лью. Н-До взял её за руки; холодным вечером её пальцы были как раскаленные камни в очаге. Лью прижалась пылающей щекой к его ладони.
   - Поговори с ней, Господин, - сказал мужик, вытаскивая из ножен широкий тесак самого разбойного вида. - Я отойду в сторонку и посторожу. Никто не помешает.
   Н-До даже не усомнился в том, что это горское чудовище, если что-нибудь случится, станет сражаться на его стороне - он только улыбнулся в ответ:
   - Мне очень нравится твоя Госпожа, - и мужик отошёл, встав в сторонке, почти невидимый в тени.
   - Видит в темноте, как лесной кот, - сказала Лью. - Все удивляются. Он вообще странный.
   Начать непростой разговор с её необычного слуги показалось очень легко.
   - Этот Ник вообще не понимает, что такое субординация? - спросил Н-До. - Он так смел...
   - У него другие представления о благородстве, - Лью улыбнулась устало и успокоенно. - У них в горах считается, что честь души важнее чести рода. Он считает тебя более благородным человеком, чем твоего уважаемого Отца, хотя ты и младше. За поступки.
   - Это с первого взгляда кажется глупым, а потом - вызывает уважение, - кивнул Н-До. - Знаешь, я заметил, что с сильными движениями души всегда так: сперва они кажутся глупыми, а потом вызывают уважение.
   - Ты обо мне говоришь? - спросила Лью робко.
   - Я слышал конец твоего разговора с Ляном, - сказал Н-До. - Как ты предпочла сомнительному статусу смертельный позор...
   - Я не предпочитал... предпочитала, - сказала Лью. - Как трудно помнить, что надо называть себя иначе, называть с другим определяющим знаком... Так вот, я не предпочитала. На меня просто обрушилось Небо. Н-До, я всё понимаю. Если ты будешь сражаться с другими, если будут другие трофеи, если у тебя будут наложницы - я не стану тебя упрекать. Моя преданность тебе - долг чести. Спасти честь важнее, чем спасти жизнь; ты спас мою честь и честь моей Семьи - я радостно умру за тебя.
   - Меня порадует, если будешь жить для меня, - улыбнулся Н-До. - Ты клянешься, как на церемонии Союза, а до свадьбы ещё далеко... Видишь ли, я не могу думать о других поединках и о других трофеях. Я надеюсь, что мы с тобой сможем стать близкими, сможем быть счастливы... Ты веришь?
   Вместо ответа Лью положила голову ему на грудь.
  
   ***
  
   Запись N80-02; Нги-Унг-Лян, Кши-На, особняк Л-Та.
   Я получил нежданное-негаданное повышение по службе. Теперь я - нечто вроде камериста при Н-До и его супруге.
   А уважаемый Господин Н-До из Семьи Л-Та - он не просто так, а Князь королевских кровей. И отчаянный парень. И, как мне кажется, ухитрился совершенно без обмана врезаться в Лью по уши.
   В замок Л-Та мы прибываем ночью, но я оцениваю масштаб - настоящее жилище князей, не жук нагадил. Через сад повозка едет минуты четыре, никак не меньше, а сам замок, трехэтажное сооружение, освещённое масляными фонарями, выглядит в высшей степени внушительно.
   Тяжелоописуемо. Впечатление, пожалуй, готическое - видимо, из-за двух башен с острыми шпилями; но под шпилями - этакие лихие закрученные карнизы, как в пагоде. А вообще, эти острия, я подозреваю, символизируют мечи, которыми хозяева салютуют Небу, как сюзерену. Аборигены нежно любят всё, похожее на мечи. А карнизы напоминают типичные гарды здешних клинков. Парирование небесных ударов. Окна огромные - когда летом вынимаются рамы, помещения в нижних этажах превращаются в открытые террасы. Солнце тут привечают, как могут; такие громадные стекла, разумеется, ещё не научились делать - и на зиму вся эта прелесть закрывается этакими картинами на промасленном пергаменте. Тусклый зимний свет просачивается сквозь него вполне сносно, разве что - холодно.
   Поэтому жилые покои наверху. Внизу - присутственные места: гостиные, приемные, "бальные залы"... Всё это уже закрыто от глаз пергаментными витражами. На том, что обращён к "парадному подъезду", - любопытный и показательный сюжет: в лучезарные небеса, к самому солнцу, ведет лестница, сплетенная из ветвей цветущей розовой акации - нежные цветы не прикрывают длинных чёрных шипов. Изящный юноша висит на лестнице, как матрос на снастях: босые ноги на ступеньках, держится левой рукой, в правой - обнаженный меч. Кровь на ступнях, раненных шипами, и на ладони, проколотой насквозь, - прописана тщательно и со знанием дела, нижние ступеньки в крови, кровь стекает тягучими каплями на соцветия, с них, по чёрным ветвям - вниз; на земле идет кровавый дождь. Лица юноши не видно, но его выражение отлично угадывается.
   Прозрачная и очаровательная аллегория. В этом доме не питают иллюзий насчет придворной карьеры.
   Меня тронула эта картина. Напоминание молодежи - Семья Л-Та не слишком ладит с королем, до позлащённых небес, в случае чего, придется добираться по колючему и острому.
   Увидев у парадного входа такой красноречивый символ, я окончательно понял: Семья Л-Та мне совершенно неожиданно нравится.
  
   Н-До, решительно отвергнув все мои попытки помочь, тащит Лью на руках до лестницы в свои покои. Жалкое зрелище - они оба смертельно устали, оба ранены. Н-До еле держится на ногах, время от времени прислоняясь плечом к стене, но настроен решительно - обычай велит внести в свой дом свою женщину, у победителя - своя проверка на прочность. Лью снова стыдится собственной слабости, это у аборигенов здорово завинчено, шепчет: "Жаль, что я не могу сама..." - Н-До трется щекой о её волосы, дует ей в макушку, пытается скрыть тяжёлое дыхание. Он мокрый, как мышь: весь в поту в ледяную осеннюю ночь. Я иду за ним, чувствуя себя бесполезной сволочью. Нас почти никто не встречает; очевидно, челяди запрещено оказывать моим детям услуги. Только хромой перекошенный горбун ждет с фонарем, а с ним - бледный Юу, укутанный в широченный шарф или плед. Они освещают нам путь до жилища Н-До, потом горбатый старик - верный, как видно, слуга Семьи вообще и Н-До в частности - уходит, чтобы принести воды и чистые рубахи.
   Я зажигаю светильник. Комната Н-До отлично характеризует своего хозяина: на поставце, напоминающем бамбуковую этажерку, - книги и свитки шёлковой бумаги для заметок, рядом с поставцом - приспособление для письма, похожее на этюдник. На подставке - кубик туши в резной чернильнице из мыльного камня и десяток кистей. Плюс - тренировочное оружие и конская сбруя по стенам не развешаны, а в качестве украшения интерьера я замечаю только элегантное панно из беленькой вертикальной дощечки - на нём каллиграфическая надпись "Обязательно победить!", обвитая веточкой златоцветника.
   Образованный мальчик с хорошим вкусом.
   Образованный мальчик опускает Лью на свою постель, в грязи и кровище - на золотистое шёлковое покрывало, расписанное лилиями. Садится рядом. Лью мотает головой: "Я грязная..." - Н-До останавливает её прикосновением пальца к губам.
   Юу смотрит на брата вопросительно, но Н-До не в настроении и не в состоянии с ним говорить.
   - Твоя помощь не нужна, - режет он деланно-бесстрастно.
   Юу исчезает, зато появляется новое лицо - юный белокурый эльф, вылитый принц из старинного мультфильма, с такой же надменной осанкой, как у всего этого семейства, с хорошеньким наглым личиком. Эльфу - лет пятнадцать или меньше.
   Вероятно, необыкновенные события его разбудили - ребенок умирает от любопытства. Он смотрит на Лью горящими глазами - его глубоко цепляют и кровь, и раны, и вся эта порочная тайна. Цепляют и восхищают.
   - Сестрёнка, ты отважна, - говорит он Лью нежно. - А ты знаешь, что наш Старший - убийца?
   - Младший, пошёл вон! - приказывает Н-До, и эльфа сдувает ветром.
   Я слышу, как по лестнице ковыляет хромой, бегу ему навстречу и помогаю дотащить два больших кувшина теплой воды. В комнате Н-До есть маленький кувшинчик и таз для умывания.
   Хромой бормочет: "Позволь служить твоей подруге, Господин", - но Н-До отсылает его жестом полководца. Он доверяет мне - слуге матери Лью, а не своей матери.
   Впервые вижу Лью нагишом; как большинство аборигенов, она мучительно стыдится взглядов на собственное нагое тело, но сейчас деваться некуда - самой ей не справиться. Забавно: шёлковые тряпки превращают подростков в фарфоровых кукол, но без одежды - никакого фарфора, мускулатура юного бойца, шрамы от множества полушутливых потасовок, несколько свежих и довольно глубоких царапин. Рана на месте "ампутации" выглядит не так страшно, как я себе представлял, даже почти не кровоточит, зато тело уже начало меняться: её грудь заметно припухла, метаморфоза идет полным ходом. Лью пытается заслонить грудь локтем - древним женским жестом, какого за ней раньше, в роли юноши, никогда не водилось. Её пластика меняется вместе с телом, удивительно.
   Горбун приносит сосуд с притертой пробкой - настойка листьев местного "подорожника" на спирту, примитивное и повсеместное дезинфицирующее и ранозаживляющее средство. Я лью воду, а Н-До отмывает Лью от крови, и мне всё время кажется, что вода всё-таки холодновата. Наверное, я прав: у Лью начались боли в пояснице и животе. Подозреваю, пока не самые сильные, но уже вполне достаточные, чтобы совсем её измучить. Н-До помогает ей надеть чистую рубашку, я меняю покрывало и простыни, и мы снова укладываем Лью в постель - постель представляет собой широкий волосяной тюфяк на низенькой тахте, она достаточно удобна, но Лью никак не устроиться. Её знобит. Я помогаю Н-До наскоро отмыться, потом он укутывает Лью пледом, прижимает к себе - и у неё начинается жар. Лью не может спать. Ей всё время хочется пить, но пить надо как можно меньше; есть тоже лучше как можно меньше, но бедняжку тошнит, так что еда - не проблема. Н-До держит чашку, Лью смачивает губы, облизывает влагу... Честно говоря, я вообще не понимаю, как они переживают эту метаморфозу - с чисто физиологической точки зрения, об этом даже думать жутковато. Это, значит, сперва - травматическая ампутация половины наружных половых органов, потом - взлом внутренних, потом раскрывается матка и раздвигаются тазовые кости, набухают молочные железы... И всё это - без наркоза, в течение уймы времени, от двух недель до месяца.
   Никакие млекопитающие этого мира так не выламываются: дикая боль - обычная плата гуманоидов за прямохождение. Лошади, несколько напоминающие земных с поправкой на местный колорит, лихо бегают уже на второй день после спариванья. У коров, коз и оленей всё ещё проще - их скелет почти не изменяется. К тому же копытные-травоядные друг у друга ничего не откусывают: лишняя деталь проигравшего просто атрофируется и отваливается перед родами без особых проблем. Драматичные хищники переживают тяжелее, но и они страдают меньше и короче. Люди, как и на Земле, выглядят отщепенцами, пасынками природы - хоть и разумными пасынками. Большой мозг младенца требует широких родовых путей - и будущая мать платит за разум собственного ребенка такими муками, что хочется заплакать от жалости.
   Несколько облегчает положение выброс гормонов от близости и запаха партнёра. Когда Н-До сидит рядом, Лью держит его за руки, уткнувшись лицом в его ладони - и её, кажется, чуть-чуть отпускает. Кодекс чести велит молчать, принимать страдания как испытание на прочность - и Лью молчит, когда ей совершенно нестерпимо, и пытается болтать, когда может разжать зубы. Н-До проводит с ней столько времени, сколько может. Я тоже; я сижу с ней, когда Н-До засыпает - её лицо в полудрёме-полубреду приобретает болезненное очарование усталого ангела.
  
   Я ожидаю, что чета Л-Та попортит моей дурёшке крови, сколько сможет, - слишком уж они агрессивно приняли само известие о поединке Н-До, - но они обманывают мои ожидания. В первую ночь нашего с Лью пребывания в их замке они, похоже, тоже не спят. Утром в комнате, где Лью и Н-До ночевали, появляется ледяная Госпожа Л-Та, вылитая Снежная Королева в бледно-голубом шёлке - и я поражённо отмечаю, что она оттаяла. Она подходит к постели Лью с некоторой даже улыбкой. Н-До следит за ней настороженно.
   - Ты вела себя тихо, - говорит Госпожа Л-Та. - Ты чувствуешь себя хорошо?
   Лью пытается улыбнуться.
   - Конечно, Уважаемая Госпожа, - говорит она. - Я вчера была недостаточно учтива... так вышло... Простите меня. Честное слово, я не из тех, кто льёт слёзы дни напролёт.
   - Ну, - Госпожа Л-Та в ответ улыбается заметнее, - тот небывалый человек, кто не оплакивал поражения в поединке.
   - Мне надо радоваться, - говорит Лью. - Мне нечего оплакивать. Н-До... добр ко мне.
   - Любит тебя, - говорит Н-До и смотрит на мать.
   Госпожа Л-Та кивает.
   - Да, ты аристократка... Вот что, осенняя звезда, не смей называть меня Госпожой. Это дурное обращение к Матери. Возможно, я была дурной Матерью, когда вчера пожалела о твоей метаморфозе... Так вышло, - передразнивает она Лью и смеётся. - Этого больше не будет. Ты голодна?
   - Нет, - Лью опускает ресницы. - Меня...
   Госпожа Л-Та бросает на неё быстрый цепкий взгляд.
   - Мутит? Интересно. Я послала за твоей матерью, сентябрьская радуга. Она прибудет к обеду, мы побеседуем.
   Она выходит из комнаты, высоко неся голову.
   - Меня больше не зовут Сходу-Подружкой, - говорит Лью. В её улыбке и тоне появляется тень иронии.
   - Мать уважает мужество, - отвечает Н-До, облегчённо вздыхая.
   Мне кажется, дело не только в этом. Госпоже Л-Та хочется, чтобы всё выглядело пристойно. Мне с первого взгляда стало ясно, что Госпожа Л-Та главнее Господина на порядок - именно она принимает основные решения, будто кровь Л-Та, авантюристов, гордецов и смутьянов, течет именно в ней. Она всегда думает о том, как любое событие и поступок будут выглядеть со стороны. Очевидно, всю ночь просчитывала варианты и решила, что для доброго имени Семьи будет гораздо полезнее болтовня о внезапной роковой влюблённости двух юных аристократов, а не сплетни о ком-то, подлым образом лишённом добродетели. Конечно, степень влиятельности и богатства Семей А-Нор и Эу-Рэ не сравнить - но, похоже, для Снежной Королевы это и не главное.
   Там, в поместье Эу-Рэ, она побрезговала и Лью - бедолажкой с обтрепанным подолом, и самими Эу-Рэ, у которых не хватило похвальной выдержки и которые вели себя отнюдь не подобающим образом. А здесь, у себя дома, она поговорила с чистой, выдержанной и аристократичной Юной Госпожой А-Нор, проявляющей похвальную гордость - и Эу-Рэ на контрасте стали куда гаже, чем раньше.
  
   Госпожа А-Нор прибывает к обеду. Она очень тщательно одета, церемониально причёсана и бледна, как полотно. Ей очевидно, что возможный союз Лью и парня из Семьи Л-Та - просто неописуемый мезальянс - и она очень логично решает, что недобор средств и влияния надо компенсировать избытком аристократизма.
   Я успеваю сказать ей несколько слов.
   - С девочкой всё хорошо, - говорю как можно убедительнее, пока устраиваю её лошадь. - Их старший сын с ней всю ночь просидел, а хозяйка утром мило побеседовала. Лью - чудесная, они её полюбят. Не терзайте себя, Госпожа.
   - Ты ведь останешься с ней? - говорит Госпожа А-Нор, сплетя руки, чтобы избежать искушения нервно и неаристократично теребить бахрому накидки. - Надо, чтобы рядом с ней была хоть одна верная душа.
   В ответ я отвешиваю глубокий поклон. Госпожа А-Нор касается моего плеча кончиками пальцев - немыслимо нежная ласка и сверхъестественная барская милость.
   Я её слегка утешил.
   Провожаю Госпожу А-Нор в гостиную. Там происходит длинный и тяжёлый разговор. Господин Л-Та изображает ледяную статую, Госпожа Л-Та говорит, рассматривая Госпожу А-Нор с видом ювелира, выискивающего изъяны в алмазе.
   Очень непростая ситуация: А-Нор - чужие подданные, отношения с Эу-Рэ у их Семьи рушатся, защиты, похоже, больше нет. Нищая аристократка, вдова, вот-вот по миру пойдет, двое детишек непризывного возраста, в послужном списке если не скандал, то авантюра сумасшедшего старшего сына - ныне дочери...
   Госпожа А-Нор держится изо всех сил. Её лицо - такая же светская маска, как у Госпожи Л-Та, она почти так же искусно делает вид, что её занимает только доброе имя своей и княжеской Семьи. Демонстративно ничего не требует и не просит, говорит только о том, что Старший Сын Л-Та, по-видимому, достойный человек, если её дочь доверилась ему сразу и настолько. Что Госпоже А-Нор хотелось бы убедиться в этом, чтобы в разговорах с другими людьми иметь возможность нелицемерно проявлять уважение к княжескому дому.
   Идеальная линия защиты. Даже Господина Л-Та пробивает.
   Лёд ломается. Господа Л-Та решают считать Госпожу А-Нор своей родственницей со всеми вытекающими из этого последствиями. У неё принимают присягу. Малышей Госпожа Л-Та милостиво соглашается учить при своем дворе. С Госпожой А-Нор обмениваются ритуальными подарками.
   Госпожа А-Нор сделала всё возможное, чтобы сохранить лицо и тут. Она привезла не бочонок ягодного вина или ещё что-нибудь такое же из области натурального хозяйства, то есть, махрового мещанства, чего, разумеется, подсознательно ждали, а настоящее сокровище - старинную картину на шёлке, изображающую хищную птицу, парящую над горами. Картине лет двести, она помнит расцвет Семьи А-Нор и принадлежит кисти Господина Э-Кн из Семьи Хе-Я, знаменитого художника. Жест оценивают по достоинству.
   Господин Л-Та восхищается, и разговор переходит на искусство и древние традиции. Госпоже А-Нор торжественно преподносят не менее древнюю книгу сказаний, в бронзовом переплете с аметистами. Я оставляю их на обсуждении тонких оттенков смысла в изображении Господином Э-Кн гор в тумане как символа Вершины. Иду присмотреть, как во дворе слуги Семьи Л-Та снаряжают повозку, которую грузят всякой всячиной - копчёной свининой, свернутым шёлком, вином и "кукурузной" мукой. Это уже не следование ритуалу, а вполне бескорыстная помощь. Здешние хозяева так ценят аристократизм духа и выдержку, что готовы ради них плюнуть на деньги. Редкие дела.
   Госпожа А-Нор навещает Лью, и Лью прилагает страшно много сил, чтобы не расплакаться при матери. Ей нельзя - на неё смотрят Господа Л-Та, она должна быть идеально аристократична, это залог будущего семейного счастья. Даже Н-До не поможет, хотя он болеет душой за Лью и её репутацию.
   И Лью оправдывает ожидания. Она заставляет себя говорить, хотя ей, по-моему, хочется стиснуть зубы и молчать - и просит мать забрать у Н-До её меч. Просит прощения у Семьи Л-Та, выражает надежду на то, что почтенная Госпожа Л-Та одарит оружием её первенца, надеется, что меч Госпожи А-Нор передадут второму брату и он останется в Семье А-Нор. Улыбается, говорит, что любовь Н-До делает её счастливой, что Семья Л-Та известна, как пример всяческих добродетелей, что стать матерью детей из Семьи Л-Та - честь для неё. Отдает матери вместе с мечом откромсанный кусок себя, завернутый в отодранный от кафтана окровавленный рукав - чтобы его закопали в саду родного дома, на удачу потомков в бою и любви... Её выдержка вознаграждается - старшие благословляют её и уходят из комнаты раньше, чем Лью теряет сознание от дикой боли и усталости.
   Я даю ей подышать ещё одним "семечком живи-травы", массирую её стопы, а Н-До - виски.
   - Ник, скажи, это закончится скоро? - спрашивает Н-До, сам чуть не плача. - Я хочу сказать, эта её... пытка?
   - Не очень, - сознаюсь я. - Но ей немного легче от твоих прикосновений. Чем больше будешь рядом, тем легче ей будет.
   Н-До кивает, гладит её руки. На его лице - выстраданное понимание. Земляне чувствуют нечто подобное, поприсутствовав при родах.
   Как бы там ни было, на сопереживание аборигены вполне способны.
  
  
   ***
  
   Из всей свиты Ра лучше всего раздобывал интересные новости Крошка Ие.
   Он умел сидеть или подойти так тихо, что взрослые его попросту не замечали, а поэтому ухитрялся весьма редко слышать обращённые к нему слова, вроде: "Этот разговор - не для твоих ушей, Дитя". За это ценное качество Ра не удалял Крошку Ие от себя, хотя сейчас ощущал его совсем малышом.
   Время Любви разверзает пропасть между Мальчиком и Юношей, а Крошка Ие казался совсем маленьким Мальчиком. Тем удивительнее выглядела его способность открыто говорить о совершенно непроизносимых вещах.
   В день Праздника Листопада, когда Ра проводил старших родственников и играл в саду с собачонкой, Крошка Ие его окликнул:
   - Хорошо, что ты не поехал, Младший Господин.
   - Хок! - отозвался Ра. - Ты хочешь покататься на моей лошади? Я скажу конюху...
   Крошка Ие подошёл ближе.
   - Знаешь, о чем Господин К-Тар беседовал со Старшими Господами?
   - Отец думает, продавать ли зерно сейчас или подождать холодов, - сказал Ра безмятежно. - Позвал гадальщика спросить, что силы Земли и Неба говорят о ценах на урожай ближе к зиме.
   Крошка Ие мотнул головой и, округлив глаза, прижал к щеке указательный палец - "ужас":
   - Нет, благорождённый, они договаривались о помолвке твоего Старшего Брата. Знаешь, с кем? С сыном Всегда-Господина!
   Ра отшвырнул щепку - пёстрая деревенская шавка радостно полетела за ней.
   - Врёшь!
   Крошка Ие поцеловал рукоять своего меча для тренировок.
   - Клянусь честной сталью.
   Собачонка юлила у ног и тыкала щепкой в руку. Ра с досадой отпихнул её коленом.
   - Мне не сказали... это никуда не годится!
   - Старшему тоже не сказали, - Крошка Ие взял щепку и снова её бросил. - Старшие Господа решили, что, возможно, они сумеют подружиться, если увидятся.
   - Ты веришь в справедливость Небес? - спросил Ра. - Скажи, может ли быть, чтобы Старший убил Ди, а сына этого... у которого клинок к ножнам приржавел - признает Официальным Партнёром?
   Крошка Ие пожал плечами.
   - Говорят, он красивый и отлично фехтует. И подходит твоему Старшему Брату по пяти знакам, говорят.
   Ра щелкнул его по носу:
   - По четырем. Не сравнивай моего Отца и Всегда-Господина, гнусно!
   Крошка Ие покладисто улыбнулся.
   - Я этого не говорил, а ты не слышал. Пойдем в конюшню?
   - Мне не хочется, - буркнул Ра, чей день был отравлен смертельным ядом. - Развлекайся со свитой, я не в настроении. Я отправляюсь читать Наставления Чистосердечным.
   - Сегодня же праздник! - начал Крошка Ие, но Ра, не дослушав, ушёл из сада в свои покои.
   Он взял книгу, накинул на плечи широкий шерстяной шарф и поднялся на башню. Бесконечная винтовая лестница вела на круглую площадку, с которой открывался потрясающий вид на сжатые поля, деревню, далекий золотой и лиловый лес в солнечной дымке и ленточку дороги, ведущую к ещё более далекому городу. Ра уселся между балками, поддерживающими шпиль, положил толстый, переплетённый в кожу том на колени и стал смотреть вдаль.
   Но на этот раз долгое созерцание горизонта Ра не успокоило, хоть он и сидел, пока не продрог. Потом весь день всё валилось из рук: Ра не пошёл обедать, читать не получалось - глаза бездумно скользили по строчкам, развлекаться не хотелось... Тянуло вытряхнуть мешок с новостями к ногам Третьего и послушать, что он скажет, но жаль было огорчать и расстраивать того, кого мучает озноб и болит грудь. Хотелось поговорить со Старшим, хотя в последнее время он вел себя до обидного снисходительно.
   Дико было думать, что Отец и Мать могли согласиться с гадальщиком, поехать праздновать в богатое и ничтожное семейство, позвать Старшего - и не сказать ему о своих планах... Ра снова злился на подлый взрослый мир, смутно осознавая, что окончательно теряет ускользающую детскую веру в справедливость, всеблагость и всемогущество родителей.
   Ра расправлял ладонью потертые страницы Наставлений. На фоне душевной смуты и тяжёлых мыслей их строки, знакомые с детства, звучали необычно весомо: "Честь дороже жизни". "Семейная честь дороже личной". "Чистосердечный верит в справедливость Небес, поддерживая её на земле словом и сталью". "Благорождённый живет во имя отваги, искренности, понимания и милосердия". "Брызги грязи пятнают белизну навсегда".
   Я намерен следовать Наставлениям в любой тьме, думал Ра, чуть не плача от незнакомой боли в душе. Брызги грязи пятнают белизну навсегда. Я намерен следовать слову Учителя Ю, даже если слова Отца и Мамы будут ему противоречить. Я - Младший, но я - Господин Л-Та, Господин Головная-Боль-Государей, Боец-за-Честь. Кажется, я становлюсь взрослым не только телом.
   Или это тоже детская блажь? Интересно, когда-нибудь наступит такой ужасный момент, когда на Наставления Учителя Ю нельзя будет опереться, как теперь на слова родителей? А вдруг единственная опора - это только своя собственная вера в Честь и Любовь?
   Насколько это надёжно?
   До вечера непривычные мысли утомили Ра, он почти дремал, но не позволял себе пойти спать, не дождавшись известий. Чтобы не пропустить возвращения Н-До, он перебрался с башни в каморку привратника. Мужчина Эл-Т, добродушный краснолицый плебей, принял Ра радушно и даже послал за горячим отваром цветов чок. В маленькой каморке у парковых ворот горел масляный фонарик за розовыми стеклышками, тут было неожиданно уютно - и Ра почти развеселился. Он сидел на низеньком табурете возле крохотного чугунного камелька, слушал, как привратник рассказывает о ловле рыбы на сушеных кузнечиков, и чувствовал, как вся муть во взбаламученной душе постепенно укладывается на дно.
   Впрочем, стук копыт, лязг сбруи и голоса мгновенно обо всем напомнили. Ра выскочил из каморки навстречу вернувшимся - и остановился.
   Старшего с ними не было.
   - Ясный полдень, немедленно отправляйся домой! - сказала Мать, спрыгивая с коня. - Что ты тут делаешь?!
   Её усталое лицо с опасной складкой у губ выглядело совсем не празднично, и Отец обжег Ра неодобрительным взглядом сверху вниз.
   - Я огорчил вас ожиданием?! - возмутился Ра. - Тем, что хотел скорей вас увидеть?!
   - Устраивай лошадей! - приказала Мать конюшему, а Ра кивнула. - Вот что, я устала сегодня. Не затевай ссор, просто сделай, как я прошу.
   Отец и Мать ушли по саду пешком. Ра ещё расслышал, как Отец говорил Матери вполголоса:
   - Мне кажется, ты слишком строга, И-Вэ. Не помнишь ли, как один взбалмошный юноша, не признающий правил, рассказывал своему Официальному Партнёру, как паж учил его поцелуям?
   - Я лгала, - сказала Мать с нервным смешком. - И ещё - я не дралась с пажами, поставив на карту тело, статус и доброе имя Семьи.
   Ра придержал за узду лошадь Второго:
   - О, ты слышал? - сказал он вполголоса. - Когда взрослые забываются, мы можем узнать, что их юность не была безоблачной.
   Второй тоже спешился. Он глядел хмуро - и не ответил на улыбку Ра.
   - Прогуляемся. Слушай, Ли, - сказал он конюшему, - Ты не забыл распорядиться, чтобы в имение Эу-Рэ прислали повозку? Сейчас же!
   - Да что случилось, во имя Небес?! - взмолился Ра. - Вы напугали меня! Я хочу видеть Старшего! Он ведь жив?!
   - О чем ты думаешь, Дитя? - Второй взъерошил Ра волосы. - Все живы. Старший женится.
   - На отродье Всегда-Господина?! - прошептал Ра с отвращением и досадой. - Земля, разверзнись!
   Второй невесело усмехнулся.
   - Отродье мертво. А кто невеста, я не понял. Только - аристократка. Вроде бы...
   Кто бы смог спать после этого!
  
   Пока Госпожа Лью переживала Время Боли, Ра простил Старшего Брата.
   Ра понял его лучше всех, лучше Второго и лучше родителей. Ра тоже казалось, что в этой загорелой плотной юной женщине с короткими волосами цвета ореха и открытым благородным лицом есть явственное сходство с погибшим Ди. С тех пор, как он увидел истинный трофей Старшего, в крови, грязи, поту - и с глазами, светящимися, как роса под луной, Ра был слегка одержим трагической любовью.
   Он служил бы Госпоже Лью, как паж, если бы Старший не охранял её от всего мира. Нехорошо, стыдно, грешно смотреть на метаморфозу чужой возлюбленной - но Ра улучал момент, приносил воды, приносил молока, приносил зажжённую свечу, перехватив по дороге Юношу К-Ви - и жадно смотрел на её осунувшееся и восхитительное лицо, на припухшие губы и грудь, приподнимающую плед.
   Ра был влюблён той самой чистой любовью, какой влюбляются подростки, ещё не думающие ни о чём, кроме безумного счастья как следует посмотреть и, в виде апофеоза, услышать два благодарных слова. Так влюбляются не в человека, а в самоё любовь, воплощённую в метаморфозе, - в сотворение совершенной красоты из драмы, риска и страсти. Его раздражал его собственный слишком юный возраст - Время Любви уже пришло, а что-то интересное ещё не думает начинаться.
   Госпожа Лью была - воплощение тайны. Даже её паж, страшный мужик родом откуда-то с диких гор, с необыкновенно добрыми и спокойными глазками на безобразном лице, - и тот был изрядно таинственной личностью. За своей Госпожой он ухаживал, как нянька; Ра хотелось думать, что дикарь её и воспитывал - это казалось страшно романтичным, и Ра был жестоко разочарован, узнав, что тот жил в имении А-Нор лишь с весны.
   Впрочем, не это главное. Сама Госпожа Лью, её сильная и внезапная драматическая любовь к Старшему, её поединок в день знакомства, её безрассудная отвага и благородное доверие, её красота, отеческая нежность, которую питал к ней слуга-горец, обожание Старшего Брата - все это звучало, как строфы баллады.
   Сама свадьба, сыгранная спустя месяц, когда листопад уже обнажил ветви деревьев, показалась Ра значительно менее захватывающим действом, чем чистая истина поединка. Госпожа Лью в длинном шёлковом белом платье без корсажа, в красном платке, подчёркивающем дивные очертания бедер, смущённо улыбающаяся и болезненно прекрасная, очевидно, была тем зрелищем, на которое всем приятно посмотреть - гостей прибыло в избытке. Конечно, когда Госпожа Лью первый раз наполнила Чашу Любви, ближайший родственник толкнул её под локоть - чтобы вода выплеснулась ей на грудь и абсолютное совершенство женщины стало очевидно всем, сквозь мокрый шёлк, как сквозь матовое стекло. Разумеется, Старший вспыхнул до корней волос, торопливо помогая своей Даме укрыться церемониальной белой накидкой с алыми цветами - но его глаза горели. Храмовая церемония не могла не впечатлить, но, слушая, как толпа родственников, друзей Семьи и вассалов шепотком обсуждает метаморфозу невесты, благородство союза и всё то, что обсуждается на любой свадьбе, Ра ощутил что-то вроде ревности.
   Младшие Братья на свадьбе Старшего - неприкаяннейшие существа.
   Каждый пожилой родственник, увидев Ра в праздничном костюме, явно считал своим долгом назвать его "Улыбкой Небес", сравнить с собой в молодости и посулить знакомство с блестящим столичным аристократом, намекнув на прекрасное будущее. Каждая дама чувствовала необходимость воскликнуть: "А, так ты уже Юноша!", - и сообщить, что видит в этих глазах отвагу победителя. За праздничное утро всё это так надоело Ра, что даже целование клинка и свадебные клятвы уже не показались ему по-настоящему романтичными.
   Оставить всю эту компанию - тетушек, дядюшек, неожиданных дедушек по какой-то хитрой родственной линии, вдовствующих бабушек, важных господ из уездного города, ещё более важных господ, свалившихся, как снег с безоблачного неба, из Столицы, льстивых вассалов, отвратительных двоюродных и троюродных братцев, которые, все, как один, предлагали "помахать палками" и пялились, словно на двухголового теленка, - так вот, бросить, наконец, весь этот светский сброд и удрать было исключительным удовольствием.
   Свита, как назло, угощалась пионовыми пирожными с медом. Ра не стал звать своих сопровождающих, в досаде направившись к беседке для уединенных мыслей, в сад, уже по-зимнему обнажённо-прозрачный - и здорово удивился, обнаружив там другого Юношу, элегантно одетого аристократа, сидящего в одиночестве с карманным томиком "Увядшей ветви в прозрачном сосуде".
   - О! - Ра остановился, ухватившись за ветку плюща, свисавшую с крыши беседки. - Тебе не нравится свадьба или тебе не нравится толпа?
   Юноша поднял взгляд от книги на его лицо - и Ра узнал читателя: Ар-Нель из Семьи Ча. Субтильное, востренькое и лукавое существо, о котором Старшие были отнюдь не лучшего мнения - Второй как-то сказал, что у Ар-Неля глаза прирождённого предателя.
   - Привет, Младший Л-Та, - сказал Ар-Нель с задумчивой улыбкой. - Отчего же вы не с братьями, благорождённый Господин? Вам не нравится свадьба или вам не нравится толпа?
   - Я не люблю толпу, - сказал Ра. Ему вдруг стало неуютно.
   - Напрасно, юный Господин, - сказал Ар-Нель. - В толпе может оказаться кто-нибудь, кто держит в платке за поясом семена вашего прекрасного будущего. Новости, видите ли. Сплетни. А может быть, даже планы - как знать.
   - Отчего же вы не слушаете всё это? - насмешливо спросил Ра, невольно подражая его исключительно светскому тону.
   Ар-Нель вдруг улыбнулся широко и неожиданно искренне, без претензий на церемонность:
   - О, Младший Л-Та, там, среди гостей, оказался один юный зануда, который, увидев меня, хватается за эфес или за мои рукава! Небо - свидетель, если я встречусь с ним сегодня ещё раз, то не смогу быть достаточно любезным. Мне хочется не драться, а выплеснуть ему в физиономию чашку вина, чтобы охладить его пыл.
   А он не такой уж и гадкий, подумал Ра, улыбнувшись в ответ. Просто - чуточку не нашего круга. Из баронов Всегда-Господина - и теперь без места, с тех пор, как Старший убил этого Ляна...
   - Вас огорчила смерть сюзерена? - спросил Ра. - Вы считаете Старшего врагом?
   - Ах, нет! - воскликнул Ар-Нель поспешно. - Мои дела оказались плохи при дворе Эу-Рэ. Мои родители желали бы присутствовать при поединке между мною и старшим сыном Господина Смотрителя, но ни мне, ни ему, ни даже его отцу это не казалось лестным. Я обрадовался, узнав о договоре Эу-Рэ с вашей почтенной семьёй. Вас это не оскорбляет?
   - Нет... - Ра несколько растерялся от смеси салонного тона и весёлой искренности. Ар-Нель вдруг стал ему интересен - и Ра присел на скамейку рядом с ним. - Я удивлен. Вы говорите о вещах, которые обычно таят...
   - Какие секреты между Младшими Детьми высокородных домов! - воскликнул Ар-Нель, смеясь. - Мой Старший Брат наследует Имя Семьи. Мой Второй Брат привел в дом двух женщин - и его называют за глаза Озабоченным Господином Ча. Моя Третья Сестра замужем за Господином Градоначальником. Чего же ждать мне? Лишь удачного поединка!
   - Как у моего Старшего? - спросил Ра.
   - Вы ещё Дитя, - сказал Ар-Нель, каким-то чудесным образом ухитрившись избежать малейшей нотки снисходительности, просто констатируя прискорбный факт. - Вы полагаете, что победа в поединке с милой и нищей, которая на три года с лишним младше - это победа. Меня же обстоятельства научили думать, что такая победа легко оказывается поражением.
   Ра присвистнул.
   - Хок! Это ново!
   Ар-Нель потянулся и поплотнее укутался в плащ, подбитый пушистым беличьим мехом. "Ему бы подошёл чёрный кот на руках, - невольно подумал Ра. - В нем есть что-то от сказочного ведьмака. Какая-то весёлая угроза... скрытая улыбками". Ра стало чуть жутковато, но уйти не захотелось. Он потихоньку начал понимать Юношу Т-Кена.
   - Знаете ли, блистательный Младший Господин Л-Та, - продолжал Ар-Нель, мечтательно улыбаясь, - иногда мне приходилось думать, что, возможно, самая лучезарная победа в моем случае - это поражение в поединке с отважным и сильным вельможей. С таким отважным и таким сильным, чтобы я мог драться на последнем пределе. Чтобы он сломал меня - чтобы после боя меня не мучили ни совесть, ни оскорбленная гордость...
   Ра изрядно ошарашило услышанное. Слова Ар-Неля звучали чудовищно цинично и странно романтично одновременно; Ра даже представить себе не мог, чтобы кто-то из Юношей был способен мыслить настолько здраво и настолько... словечко "грязный" Ра удержал, но другое - "прагматичный" - с мысли всё же сорвалось.
   - Отчего же вы не сразились с Ляном? - спросил Ра. - Он ведь был сильным... и вполне вельможей...
   Ар-Нель пренебрежительно мотнул головой - качнулись длинные пряди волос у висков, украшенные бусинами из сердолика и бирюзы.
   - Не вельможа, - сказал он, и его губы невольно дрогнули в почти презрительной усмешке. - Так... дешевое железо в дорогих ножнах. Мог выглядеть очень сильным только в глазах младших - а со мной он сходится по году. Он тоже родился в год вишни - только я весной, а он - зимой, я ночью, а он - днем. Ровесника не обманешь показной отвагой - оттого Учитель Ю и писал, что честному человеку сражаться надлежит лишь с ровесником.
   Показная отвага Ляна несколько уменьшила в глазах Ра подвиг Старшего.
   - Дурно о мертвецах не говорят, - сказал Ра почти в сердцах. - Лян оскорбится в своей Обители Цветов и Молний...
   - Если попадет туда, - возразил Ар-Нель. - Следуя безупречной братской искренности, которую у меня вызывает ваше место в Семье и ваш возраст - я продолжу. Лян понравился мне, когда нас представили. Я попытался быть милым с ним, чтобы вызвать симпатию и интерес - но напоролся на острие открытой ладонью. Лян сразу высмеял меня. Он сказал, что у меня руки младенца, что я выгляжу, как заморыш - и что мне будет тяжело родить ребенка рода Эу-Рэ, в котором отродясь не было мышей среди лесных котов. Он дразнил меня до тех пор, пока я не понял, что сейчас расплачусь или ударю его - и мне пришлось вызвать его на спарринг. На палках.
   - Он тебя отлупил? - усмехнулся Ра, сбившись со светского тона от насмешек Ар-Неля над самим собой. - И ты решил...
   Ар-Нель протянул палец к его губам - "молчи".
   - Вы ошиблись, восхитительный Младший Л-Та, - сказал он, смеясь. - Лян остановил бой именно в тот момент, когда понял, что я его отлуплю. Он умело сохранил лицо - отступил на шаг, сказав, что ему скучно валять со мной дурака - и я увидел тревогу в его глазах. Страх перед поражением и желание отступить. Страх перед унижением.
   - Я думал, он был силен, - сказал Ра с оттенком разочарования.
   - Да, если был уверен в себе, - пренебрежительно бросил Ар-Нель. - Он сражался в стиле "Полет Ястреба", это прямолинейная техника, столь любимая юными аристократами, которых Земля и Небеса наделили физической силой. Меня тоже учили ей. Но, видите ли, мой милый Младший Л-Та, я ни на что не мог бы рассчитывать, если бы рассчитывал лишь на силу собственных мускулов...
   - Как понимать эти парадоксы? - спросил Ра, чувствуя на губах растерянную ухмылку.
   Ар-Нель улыбнулся загадочно и жестоко.
   - Моя Маменька, жалея Младшего, который болел с рождения и выжил лишь благодаря особой воле Небес, обучила его тайком от Батюшки нескольким элегантным приёмам, которые достались ей самой от деда, - сказал он. - А её дед - мой Прадед - был весьма знаменит в своё время. Гвардеец Государя, из личной свиты Государя - при дворе его даже в глаза звали Нежным Убийцей... Видите ли, Младший Л-Та, телохранители Государя легко пользуются древними техниками стиля "Поцелуй Во Тьме".
   - А! - воскликнул Ра, пораженный до глубины души. - Это же не стиль поединков! Это стиль убийств! Он подлее, чем "Укус Паука"! Рассчитан лишь на смертельные удары! Считается, что ему нельзя обучать Юношей!
   Ар-Нель перевернул чеканный браслет на своем запястье бирюзовой бляшкой вверх.
   - Прислушайтесь ко мне, милый Младший Л-Та, - сказал он вкрадчиво. - У меня развито чутьё - и мое чутьё говорит, что такому очаровательному Юноше, как вы, вскоре могут очень понадобиться сильные друзья, знающие жизнь. Моя Маменька заклинала меня использовать приемы "Поцелуя" лишь против врагов и из самозащиты, но я точно знал, что это - отравленный стилет у меня в рукаве, и я воткну его в кого захочу. Возможно - в самонадеянного мерзавца, который сочтет меня слабаком и легкой добычей... И Ляну я кое-что показал. Как говорится, отодвинул ширму на три пальца.
   Ра глядел на него во все глаза, качая головой.
   - Благие Небеса, Господин Ча, вы так легко об этом говорите! Мне! Я заслуживаю вашего доверия? Но - за что?!
   Улыбка Ар-Неля стала чуть печальной.
   - Скажу, что восхищён вашим безумным братцем - назовёте меня лжецом, правда? В действительности, дорогой Младший Л-Та, мы с вами сходимся по одному знаку. И это не происхождение, это тот знак, который гадальщики называют "Потайной Шестёркой". Это - место в Семье. Вы - Четвёртый и Последний Сын, и я тоже. Мое расположение к вам - следствие духовного родства сочетающихся силами Земли и Неба.
   - Вы смеётесь надо мной?!
   Ар-Нель покачал головой.
   - Отнюдь. Я собираюсь предложить вам спарринг после праздников. Не на остром, конечно, оружии - но на палках. Я намерен кое-что показать вам... ради духовного родства...
   - Я не понимаю...
   - И не надо... - Ар-Нель на миг задумался - и вдруг резко перевел разговор на другую тему. - Послушайте, милый Младший Л-Та, говорят, будто вы родились в тот же час, день и год, что и Сын Государя... Правда ли это?
   Ра усмехнулся.
   - Моя Мать никогда не скрывала этого.
   Ар-Нель кивнул.
   - О да... ваша Мать говорила об этом с неким столичным вельможей, для знакомства с которым моё происхождение слишком низко... Но знаете ли вы, Дитя, что ваша "Потайная Шестёрка" тоже сходится с Принцем?
   - Нет! - Ра даже привстал. - Послушайте, Господин Ча, это смешно, все знают, что Принц - Единственный Сын и Наследник!
   - О да, - повторил Ар-Нель, снижая голос. - Единственный. Но - это оттого, что трое его старших братьев умерли в младенчестве. Сын Государя - Четвёртый и Последний Сын, как мы с вами, мой драгоценный новый друг Младший Л-Та. Никто и никогда не станет обсуждать это с вами - а что до меня, то меня толкает на эти слова духовное родство.
   Ра всё мотал головой.
   - Я не понимаю... у меня не складывается... я не могу как-то во всём этом...
   - Вам и не надо, - сказал Ар-Нель. - Ваша Семья знаменита тем, что ваш прадед имел прямые права не престол и больше сторонников, чем сам Государь. Господин Л-Та, Господин-Головная-Боль-Двора, был блестящ, был неукротим, был подло убит... и с тех пор прошло уже лет шестьдесят или семьдесят... При Дворе вашу уважаемую Семью ненавидят - но не забывают...
   Ар-Нель дружески протянул раскрытую руку, не предлагая сравнить ладони - и Ра смущённо коснулся его тонких, холодных, сильных пальцев.
   - Пожалуйста, пожалуйста, Господин Ча, не надо об этом. У меня в животе холодеет, а моё солнце, как говорится, еле видно за тучами! Я не готов говорить об этом. Может, мой Старший готов, но я - нет. Мое образование не закончено, и вокруг слишком много... Господин Ча, лучше приезжайте драться или пить жасминовый настой, если хотите... я буду рад вас видеть...
   - Хорошо, - сказал Ар-Нель покладисто. - Всему своя пора... Однако не вас ли разыскивают, мой новый друг? Кажется, на Мальчике - ваши цвета...
   К беседке подбежал запыхавшийся верный Крошка Ие с корзинкой.
   - Господин, - сказал он огорчённо, - я принес для вас пирожных и хочу позвать смотреть на жонглёров! Ваша свита грустит без вас.
   - Ну да, - хмыкнул Ра, запуская в корзинку руку и понимая по искоркам в глазах Ар-Неля, что ведет себя до смешного ребячливо. - Вам было всё равно, когда угощали сладким... Я приду. Господин Ча, вы со мной?
   Ар-Нель покачал головой и раскрыл книгу.
  
  
   ***
  
   Запись N87-01; Нги-Унг-Лян, Кши-На, особняк Л-Та.
   Итак, значит, меч. Не люблю я это дело, но раз далекая родина требует...
   Длина, насколько я заметил - от шестидесяти до семидесяти сантиметров; короткий, в общем. И узкий, пальца в три. И легкий - редко весит больше килограмма. Очень здорово сбалансирован - каждый, какой я держал в руках. Обычно - одно лезвие, но бывают варианты. Обычно - прямое, но опять же бывают варианты: у клинка любимого меча Н-До - элегантный еле заметный изгиб. Такие были в моде при дворе в стародавние времена - этому мечу уже лет сто пятьдесят.
   В основном приспособлен резать и рубить; впрочем, острие часто тщательно затачивается. Тем не менее, высший пилотаж фехтовальщика - обезоружить; это - цель большинства салонных фехтовальных стилей. Убить - быстрее и проще, но нам надо, чтобы противник остался жив и не был тяжело травмирован. Потому ритуальный поединок и длится гораздо дольше, чем смертельный бой - соперники берегут друг друга, даже если настроены очень агрессивно.
   Но вернемся к мечам. При таком всеобщем помешательстве на холодном оружии этой темы в любом случае нельзя избежать. Меч всё время оказывается перед глазами или на уме. Вокруг него крутится речь, фольклор, религия и бытовые детали. Я даже не знаю, с чем на Земле сравнить эту штуковину. С очагом, быть может, но очень, очень условно. Без дома жить можно - без меча нельзя.
   Так вот.
   Крестовина небольшая, кончики креста могут быть прямыми, лихо загнутыми вверх или опущенными вниз, к острию, как рога - видимо, тоже используется для попыток обезоружить. У мечей высшей знати часто - сложная гарда, защищающая кисть. Рукоять, как правило, кончается птичьей или звериной головкой; головка нужна, чтобы рука в бою не соскользнула. Держать такую рукоять очень удобно, она просто врастает в ладонь. На рукояти меча Лью - головка орла; у Н-До - дикого кота. Меч Ра украшен головкой странного создания, похожего на дракона. Этих маленьких тварек называют Разумом Стали, их призывают в свидетели, ими клянутся и обещают, если только клятва не требует прикоснуться губами к лезвию - это уже нерушимый обет. Чеканные головки, кованные тонко и точно, самоцветы, травление, эмаль, гравировки и позолота - должны бы превращать оружие в ювелирное украшение, но ровно ничего не убавляют в функциональности: меч - не церемониальная побрякушка; при всём своем глубоком смысле он, в первую очередь, оружие.
   Форма - эргономичная и прекрасная; технология изготовления оружия оттачивалась тысячелетиями, каждый меч воспринимается сакральным, принципиально значимым - при таком подходе халтуры быть не может по определению. Оружейных дел мастер - наследственная, воспеваемая, чрезвычайно престижная и прекрасная специальность. Что-то рядом с философом, художником и поэтом.
   Сталь на лезвия идет самая качественная, даже на крестьянские тесаки; подозреваю, что страсть улучшать сталь для мечей изрядно двигала прогресс. Ухаживать за ними на удивление легко; конструкция такова, что в случае крайней нужды можно и о камень наточить - хотя, конечно, ни один аристократ до такого не опустится: "тупой клинок" - это самое грязное оскорбление из всех мыслимых, хуже только "никудышник" - применительно к "нормальному" мужчине. За обожаемым оружием ухаживают больше, чем самая озабоченная внешностью земная модница - за своим личиком.
   Меч стоит дорого; небогатая семья может год себе во всём отказывать, но купит меч, ценой сопоставимый с породистой лошадью. Такие покупки делаются, когда подрастает очередной младший ребенок: малышня может на палках тренироваться, на "тростнике" - но у юноши должно быть настоящее оружие. Меч - слишком серьёзная вещь: неудачный клинок может лишить своего обладателя жизни, чести и ещё массы всякой всячины.
   Оружейных дел мастер к аристократам не ходит - они сами его посещают. В таких блистательных семействах, как Семья Л-Та, у каждого не по одному мечу, а по несколько: тот, главный, который с Разумом Стали, легкий меч для тренировок, похожий на фехтовальную рапиру, "тростник" - стальная имитация настоящего стебля тростника с деревянной рукоятью... И всё это добро - как одухотворенный семизвонный бубен у шамана, с множеством всяческих примочек, с защитными знаками, травленными на лезвиях, с клеймами в виде семейных гербов, с клеймами оружейника, Господина Огня и Металла - создает упомянутый Господин, доверенное лицо Семьи.
   Я хотел сказать, что Семья Л-Та благоволит к Господину Ур-М, столичной штучке, - провинциальные оружейники из Тхо-Н для неё низковаты, - но, похоже, скорее Господин Ур-М благоволит Семье. Ему пишут почтительное письмо после окончательного решения о свадьбе Лью с Н-До; он отвечает благосклонно и к свадьбе присылает подмастерье с выполненным заказом - изящнейшим стилетом в нарукавных ножнах, прелестной вещицей, надлежащей юной аристократке, подарком Семьи окончательно принятой невестке.
   Стилет заменит Лью её навсегда утраченный меч; считается, что он нужен для защиты женской чести, но я думаю, что бедные "условные женщины" просто жестоко тоскуют по оружию, а маленький клинок - нож, стилет - это компромисс, уступка, смягчающая депрессию. Я вижу, как Лью радуется подарку - просто расцветает; Н-До целует её локоть, пристегивая ножны.
   Лью - положительно моя счастливая карта. Дружба с этим милым существом - в любом его виде - принесла мне столько пользы, что большего этнографу и желать грех. Конечно, за этот месяц я не видел ничего, кроме её спальни, но в её спальне произошло достаточно. Мало того, что малышка продемонстрировала коллегам с Земли метаморфозу в деталях - как камердинер Лью, я наблюдаю свадьбу.
  
   Свадьба на Нги-Унг-Лян, в Кши-На, во всяком случае - особая история. Чуждость тут заметна в особенности.
   Сходство с аналогичными земными ритуалами заключается только в том, что обряд закрепляет "право собственности" жениха на невесту. И всё.
   Ведь даже невестой-то новобрачную по меркам большинства земных культур назвать нельзя. С земной точки зрения - она уже жена. То, что земляне зовут "первой брачной ночью", уже давно позади. В нашем конкретном случае Лью даже беременна - что торжественно объявляется в храме под восторженные одобрительные крики гостей. Исключительно добродетельный у моих ребят союз.
   Символические таинства обряда - очевидны. Храм Союза или Святого Союза посвящён местным божествам - Князю Света и Княгине Тьмы, Дню и Ночи, которые породили человеческий род и весь мир. Их фигуры украшают храмовый зал, прозрачно-светлый из-за своеобразной архитектуры: купол со шпилем-стилетом поддерживает ажурная конструкция из невесомых колонн и высоченных окон. Монументальное высокое здание отменно рассчитано в инженерном плане - оно кажется совершенно эфирным. В солнечном свете, льющемся сверху - то ли помост, то ли алтарь из розового мрамора, шагов в пятнадцать длиной, заканчивается с двух сторон широкими круглыми площадками: на одной площадке стоит лучезарный беломраморный День с золотым клинком-лучом в руке, в развевающихся одеждах, на другой - чёрная агатовая Ночь, укутанная в ритуальную накидку и собственные кудри, держащая тонкими руками священную чашу, Озеро Звёзд. Фигуры чуть выше человеческого роста, выглядят одухотворенно и прекрасно - смотрят друг на друга, как влюблённые, с очень здешней всепонимающей нежностью. К каждой фигуре ведут мраморные ступени, по ступеням супруги и поднимаются на возвышение - новые День и Ночь, Господин и Госпожа, он - с фамильным клинком, она - со священной Чашей Любви, чтобы зачерпнуть из небесного озера и дать суженому напиться.
   На середине этого алтаря - врезанный в мрамор золотой диск, Точка Равновесия или Точка Гармонии, на котором молодые должны встретиться; там их ждет принимающий клятвы жрец с накидкой, символизирующей добродетель жены и матери. У скульптур на площадках - ближайшие родственники: около Дня - невестины, около Ночи - жениховы. И какой-нибудь крендель из родни жениха, пока невеста набирает воды в свою Чашу, делает всё возможное, чтобы она облилась этой водой сама.
   Во-первых, хорошая примета. Вода символизирует небесную любовь, этакий звездопад счастья: выльется на невесту - девочка будет счастлива в браке. А во-вторых, на невесте белое платьице из тонкого шёлка, под которым, по традиции, нет ничего, кроме тела - мокрый шёлк обрисовывает фигуру самым честным образом. Сразу видно - всей собравшейся толпе родни, друзей и любопытствующих - удалась метаморфоза или нет.
   Так что молодые кидаются друг другу навстречу почти бегом - девчонка смущается, а мальчик ревнует. И толпа, натурально, приходит в восторг, радостно вопит, что им на роду написано, что Небеса их свели, что им минуты поодиночке не прожить - обычная свадебная пошлятина. Несколько секунд условной наготы невесты - и жених укрывает её накидкой, делает глоток воды из Чаши и протягивает девочке меч, чтобы она поцеловала клинок.
   Не только клятва верности и символ зависимости - ещё и символ прощения, ведь оружие - то самое. Красиво, надо отдать им должное...
  
   В храме холодно - начинается декабрь - и мокрая Лью зябнет. Они с Н-До потом сидят в карете в обнимку, укутанные его плащом, поверх её накидки, а дома он её сразу уводит переодеваться в сухое и теплое. Они выходят к гостям только на некоторое время - на фейерверк взглянуть, а до и после болтают и пьют "жасминовый чаек" у себя в покоях. Кажется, Лью всё ещё не очень хорошо себя чувствует.
   Братья приносят им традиционные сладости, чёрно-белые пирожные, - но на пиру наша красивая пара не присутствует. Что тоже трактуется в их пользу: наглядеться друг на друга наедине не могут. Никто из родственников и знакомых их не дёргает.
   Насколько я успел понять, Семья Л-Та далеко не так богата, как Семья Эу-Рэ, но для свадьбы старшего сына они поставили грош ребром. Хмурый сад с облетевшей листвой и убитыми утренним морозцем цветниками украшен фонариками, алые ленты образуют этакие торжественные арки над аллейкой, ведущей к замку, - на них укреплены гирлянды красно-белых бумажных цветов, я и укреплял. В "бальном зале" зажжены все светильники и устроен правильный пир с дорогой свининой и ещё более дорогой местной дрянью, вроде жареных пиявок и червяков. Вечером устраивают фейерверк, не столь шикарный, как в доме Эу-Рэ, но всё равно впечатляющий.
   Знаю от слуг, что на этот праздник пошли все тайные заначки Госпожи Л-Та. Семья Л-Та дает понять всему свету, что князья богаты, аристократичны, любят старшего сына, приняли его избранницу и не считают медяков. Судя по реакции гостей, им поверили.
   Среди приглашенных - толпа столичной знати. Это меня несколько удивляет, я знаю, что Семья Л-Та - опальный род, а нелюбимых Государем придворная аристократия обычно не навещает. Но в данном случае, похоже, дела Л-Та идут на лад: им передают приветы, дарят подарки и желают счастья "прекрасным детям". Господин Л-Та взирает на всю эту суету горделиво, как лев; он кажется полностью удовлетворённым происходящим. Госпожа Л-Та принимает поздравления, чуть улыбаясь легкой надменной улыбкой.
   Госпожа А-Нор счастлива, но пытается скрыть неприличную бурную радость под прохладной светскостью. На ней шикарное платье - подарок Господ Л-Та, её малыши тоже одеты, как подобает, и пытаются вести себя безупречно. Младший сын Л-Та по имени Ра, тот самый очень хорошенький мальчик с мордашкой нахального эльфа, угощает братишек Лью пирожными и печеньем; они смотрят на него, как на бога.
   На свадьбе я впервые вижу матушку Господина Л-Та, вдову, доживающую дни в горном монастыре - высокую, сухую, очень прямую старуху, укутанную в белое, с двумя седыми косами, своеобразно красивую, несмотря на преклонный возраст. Она до сих пор кажется сильной, и взгляд у неё жёсткий - такой Святой Сестре лучше пальца в рот не класть.
   Брат и две сестры Госпожи Л-Та - убийственная компания: от них веет арктическим холодом абсолютного аристократизма. Только на миг их лица вспыхивают искренней радостью встречи - и тут же почтенные особы удерживают явственное желание хвататься за руки, обниматься-целоваться, проявлять плебейский восторг. Подбородки вздёргиваются, улыбки делаются отстранёнными, новости излагаются светски-прохладно. Железной выдержки люди!
   Уже потом, в сумерки, во время огненного шоу, исключительно благодаря встроенному "прибору ночного видения", я застаю в беседке младшую сестру Госпожи Л-Та горько рыдающей у неё в объятиях: "Ах, И-Вэ, как я несчастна! Он позволил мне этот визит лишь оттого, что проводит время с Ми-Э! О, дорогая, в их Семье Официальный Партнёр - дань приличиям, а любовь - это пряные приключения после свадьбы! Каждый раз, каждый раз я думаю - что ждет меня, если мой сумасшедший муж проиграет поединок?! Что будет со мной и с этими бедными девицами, на которых у меня недостает сил сердиться?!" Госпожа Л-Та гладит сестру по плечам, сама чуть не плача: "Са-О, на всё воля Небес... дети подрастут и вернут тебе радость. Не падай духом, вспоминай счастливые моменты, закрой сердце от отчаяния... Я тебя люблю, Т-Нар и О-Цу тебя любят..."
   Вулкан страстей под коркой льда светских приличий и условностей. Бесчувственными их не назовешь, однако...
   Гости обсуждают невесту: громко хвалят, шепотом - говорят изящные гадости. "Нищая девочка". "Младше Л-Та на три года... какова честь поединка с партнёром, который на три года младше?" "Увидел - и решил взять. Кто бы помешал ему? Он - сумасшедший боец, кровь его только вдохновляет..."
   Да, Н-До, как выяснилось, - парадоксальная личность. В поместье Эу-Рэ, а потом в собственной спальне, когда он Лью на руках туда втащил, казался мне романтичным добрым парнем, слегка сдвинутым на почве семейной чести. Сейчас я не знаю, как к нему относиться. Такие психические контрасты и вызывают у землян внутренний диссонанс и раздражение.
   За этот месяц я узнал, что Н-До - действительно, убийца. Впервые убил в возрасте Лью, собственного пажа, который, так же, как Лью, ухитрился влюбиться в сюзерена. "Ди был чистый мальчик, - говорил мне горбатый К-Ви с искренней печалью. - Его взяли из деревни, когда им с Господином Н-До было по шести лет - Госпоже понравилось, как Ди двигается, она решила, что он будет хорошим спарринг-партнёром для её Старшего... Ди ради своего Господина в огонь был готов... Большое, большое вышло несчастье - его мать до сих пор утешиться не может... думала, Ди сделает карьеру, вступит в брак с кем-нибудь из баронов - он был посвящён в рыцари, хорошее образование получил..." Рассказ К-Ви меня уже достаточно сильно впечатлил - но потом мне рассказали ещё, что полгода спустя Н-До убил и своего первого Официального Партнёра, с которым не сошёлся характерами. Вот когда я впервые подумал, что чего-то не понимаю.
   Итак, Господин мой Н-До - жесток. В обыденной жизни рассудочен и хладнокровен. Приказывая своим людям, не повышает голоса, но вполне способен заставить повиноваться ледяным тоном и взглядом. Не то, чтобы я долго знал Ляна из Семьи Эу-Рэ, но мне показалось, что тот несчастный парень по сравнению с Н-До - просто светский разгильдяй. Немудрено, что рядом с Н-До Лью чувствует себя очень неуютно.
   С тех пор, как Госпожа Л-Та официально её благословила, к Лью приходит акушерка. Мою бедняжку учат тянуть мышцы, двигаться - чтобы помочь метаморфозе и будущим родам; Лью делает эту гимнастику, белая от боли, со слезами на глазах, но безропотно. Н-До всё время находится где-то поблизости; его взгляд трудно описать - какой-то, я бы сказал, хищный огонёк в глазах. Как у кота, который наложил лапу на добычу, чуть выпустив когти - и рычит, чтобы никто не посмел приблизиться. На потерянного, перепуганного и страдающего мальчика, которого я увидел в парковом лабиринте, уже совершенно не похоже.
   Когда у Лью расходились тазовые кости - боль была ужасная, я думаю, и длилась целый вечер и ночь, слегка отпустив только к рассвету - Н-До всю ночь просидел с ней, протянув ей руку. Лью сначала терлась щекой, как раньше, целовала - а потом укусила. Впилась зубами в его ладонь, чтобы не заорать - а Н-До даже не шевельнулся, чтобы отнять руку. Смотрел на неё мечтательно - только взгляд повлажнел. Теперь у него на левой ладони, пониже мизинца - шрам от зубов Лью, всё очень чётко отпечаталось; ранка оказалась посерьёзнее, чем можно себе представить, заживала долго - но результат Н-До определённо считает подарком судьбы. В отсутствии Лью сцепляет пальцы и поглаживает этот шрам - и в его лице появляется что-то маниакальное.
   А Лью... не знаю, боится его, стесняется, или просто метаморфоза на неё так действует. Большей частью - кротко подчиняется, кротко улыбается. Слушает. И что-то с ней не так. Она стала не очень на себя похожа.
   После многих исследований местных животных мы уже знаем, что развитие женской половой системы провоцируется активнейшим выбросом в кровь женских гормонов, которые начинают вырабатываться исключительно при соблюдении правильных условий - поединок, травматическая ампутация, спаривание. Очевидно, этот гормональный фонтан не может не сказываться на психике аборигенов: Лью, похоже, превращается в женщину не только телом, но и душой. Это как-то... грустно, что ли... Бедняжка утратила непосредственность и живость, как-то погасла.
   Я пытаюсь с ней поговорить. Н-До почти не оставляет её, но я выбираю момент для пары слов наедине.
   За время метаморфозы она очень изменилась внешне. На сорванца больше не похожа; вылитая "девица чёрная и прекрасная" из Песни Песней, даже лицо смягчилось - а тело приобрело совершенно скульптурные очертания. Как-то это слегка смущает.
   Меня Лью тоже стесняется. Не знаю, как это понять: то ли ей стыдно, что я видел её в совершенно непарадном виде начала метаморфозы, то ли она догадывается, что я знаю их с Н-До секрет... Как бы то ни было, откровенничать со мной она больше не торопится, хоть и очевидно симпатизирует по-прежнему. Н-До вышел - и Лью тут же просит принести ей "чаю".
   - Госпожа совсем перестала говорить со мной иначе, чем по делу, - говорю я грустно. - Жаль. Меня это огорчает.
   Лью тоже огорчается - смущается, улыбается, краснеет:
   - Да... ты так много сделал для меня... слушай, Ник, раньше, чем болтать с людьми, надлежит разобраться в себе. Я ещё не разобралась. Это... неприятно.
   - Но с Господином Н-До тебе приятно разговаривать? - спрашиваю я с доброжелательным любопытством старого слуги. - Я прав, Госпожа?
   - Знаешь... странно говорить об этом с тобой, - Лью мнется. Я чувствую некоторые угрызения совести от этого допроса. - Н-До... как тебе сказать... я его очень люблю и отчаянно ненавижу... А вообще, это неважно.
   - Почему? - говорю я. Мне слегка дико это слышать.
   Лью вдруг улыбается, как дома, в поместье А-Нор:
   - Потому что я меняюсь, и в голове у меня ветер и сухие лепестки. И ещё потому, что лучше Н-До я никого не знаю. И потому, что мне повезло... ну и вообще! Слушай, мне тяжело рассуждать. Ты дашь мне напиться?
   И взгляд у неё девически лукавый, но я вдруг чувствую за ним знакомое упрямство Мцыри. Это окончательно запутывает меня.
   Я стараюсь за ними наблюдать. Это - первая пара нги-унг-лянцев в пределах нашей досягаемости до такой степени, чтобы можно было отследить все частности развития отношений. Меня порадовало бы, если бы они не замечали меня, как аристократы не замечают слугу, - но примерно с середины метаморфозы они почти не говорят при мне. Обнимаются иногда, но не говорят. Прекращают любой разговор, когда кто угодно входит в комнату. У меня недобор психологической информации.
   Я борюсь со стереотипами. Старшие Господа Л-Та иногда восхищают меня, а иногда выглядят в моих глазах законченными лицемерами. Лью кажется мне сломанной жертвой; Н-До порой вызывает настоящее отвращение - и не хватает данных, чтобы изменить отношение на лояльное. Я понимаю, что сужу о них по земным меркам - но других нет. В общем и целом, моя работа в замке Л-Та плодотворнее, чем в поместье А-Нор, - я вижу личную жизнь аборигенов изнутри, в поместье А-Нор о таком и мечтать было нельзя, - но всё равно почти ничего не понимаю.
   Любые сельскохозяйственные работы рассматривать морально легче, чем здешние малопостижимые страсти. Я должен радоваться ценнейшей для биологов и ксенопсихологов информации - но мне тяжело. Моему земному "я" вопреки роли хочется вступаться за бедную девчонку, которую обижают эти светские сволочи. Меня раздражают нравы высшей знати - катастрофическое гипертрофированное лицемерие - и мне пока не удается сблизиться с кем-нибудь из семейства или дворни по-настоящему. Меня держат на расстоянии, с которого ничего не рассмотреть. Разве что Ра иногда задает странные вопросы.
   Я что-то упускаю. Пока я наблюдал аборигенов со стороны, они казались мне почти людьми. Изнутри... я не знаю, что думать. Аборигены, которых я начал было воспринимать с земной точки зрения, лихо поставили меня на место.
   Остается только продолжать наблюдения. Я беру себя в руки, считаю до десяти, как только мне мерещится тень раздражения - и стараюсь анализировать мельчайшие частности.
   Биология - биологией. Но пока я не пойму аборигенов, как своих, нечего и думать о серьёзной работе. Как можно пытаться вникать в политику или искусство, если тебя ставят в тупик мальчик и девочка?
   Наберемся терпения.
  
  
   ***
  
   Ра вовсе не собирался ни за кем шпионить. Ему просто не спалось.
   После разговора с Ар-Нелем ему было неспокойно и нервно. Ар-Нель непринуждённо, почти шутя, сложил листок из Книги Судьбы пополам - и Ра уже не мог не думать о том, какие имена совпали и соприкоснулись.
   "Потайная шестёрка"...
   Разговаривать об этом с Родителями казалось бессмысленным. Если бы Мать или Отец хотели, чтобы Ра всё, как следует, понял, они сами завели бы разговор на эту тему. Их молчание означало их шутки или раздражение в ответ на любой вопрос. Братья - не осведомлены и о собственной судьбе. Лишь Старший порвал свою страницу из Небесной Книги и переписал священный текст заново, ему Ра мог доверять, но Старшего сейчас интересовала только собственная жизнь.
   Ра написал письмо Ар-Нелю, пригласив его на прогулку и шуточный поединок. Ар-Нель ответил весело и любезно, пообещав приехать, как только выдастся свободный день, - и Ра ждал, боясь вопросов Второго и Третьего Брата и надеясь как-нибудь вывернуться. Впервые ему хотелось общаться с человеком, которого, в общем, не одобряла Семья.
   Ну да. Семья - во всяком случае, Родители - одобряла сына Эу-Рэ. И теперь за спиной Ра могли вестись любые переговоры; от этого ему становилось почти жутко.
   Босой ногой - на ступеньку из колючей ветви?! Не высший, а высочайший круг?! Ну как, скажите на милость, можно вообще представить себе Наследного Принца в качестве спарринг-партнёра... А если это бред и надуманные Ар-Нелем глупости, то что все эти великосветские господа внезапно делали на свадьбе Старшего Брата? Мы же в опале, мы всегда были в опале... Господин Л-Та, Господин Неприятности Короны...
   И Ра ждал Ар-Неля страстно, как посланника собственного будущего - не в силах заснуть от нетерпения. Когда Ар-Нель, наконец, прислал записку, что заедет завтра, Ра вообще не смог заставить себя лечь в постель.
   В спальне казалось несносно жарко от натопленной жаровни рядом с ложем. Ра накинул плащ и вышел в сад, наслаждаясь холодной свежестью осенней ночи.
   Осень пришла к повороту. В свете масляных фонарей кружились медленные и мелкие снежинки; изморозь лежала на траве, сделав её стеклянно ломкой, сахарный налет инея похрустывал под ногами - и воздух благоухал тонко и сладко, подобно цветку златоцветника в любовном письме. Обнажённые чёрные ветви деревьев, тронутые морозом, вырисовывались на буром небесном полотне чётко и изящно, словно начертанные тушью. Сад был совершенно пуст, только в далекой будочке привратника горел розовый огонёк; все, кроме сторожей, спали. Одиночество показалось Ра блаженным.
   Наслаждаясь свежим холодом и тёмным покоем спящего сада, Ра обошёл дом - и вдруг услыхал приглушённые голоса. В той самой беседке, где Ра разговаривал с Ар-Нелем, кто-то был - там даже зажгли фонарик. Ра показалось, что он слышал голос Госпожи Лью. Это мгновенно изменило его намерения - снова нестерпимо захотелось коснуться хоть краешка той тайны, которая её окружала.
   Ра тихо, как тень, стараясь не хрустнуть и не шевельнуть ветви, прокрался к беседке в тени кустов. Акация давно облетела, но густое переплетение веток ночью казалось надёжным прикрытием. Жёлтый фонарик под сводом беседки освещал для Ра фигуры Старшего и Госпожи Лью, но для разговаривающих, очевидно, ночной сад тонул во мраке.
   Впрочем, увлечённые разговором, они и не глядели по сторонам. Ра удивился их тону и позам - спорщиков, почти соперников, а не влюблённых. Старший держался за эфес; Госпожа Лью почти отвернулась от него, говорила через плечо и в сторону.
   - Я не понимаю, - говорила она, - чем не угодила тебе. Ты - мой сюзерен, я делаю всё, что велит присяга...
   - Ты меня презираешь, - сказал Старший с таким странным выражением, что Ра стало холодно. - Презираешь, не принимаешь всерьёз, я тебе смешон... Нет, не отрицай очевидных вещей! Я люблю тебя - я вижу.
   - Как я могу презирать своего сюзерена? - сказала Лью. - Разве я посмею?
   Ра тут же вспомнил Ди, и Старший тоже, очевидно, тут же вспомнил Ди; в его тоне послышалось отчаяние с некоторой примесью злости:
   - О, Лью, ты хоть знаешь, каково безответно любить собственную жену?!
   Ра показалось, что Лью улыбнулась.
   - Прости, Н-До, откуда мне знать...
   Старший схватил её за плечи, повернул к себе, заглянул в лицо:
   - Не можешь мне простить?! Не можешь смириться с тем, что не скрестила со мной клинка?! Сравниваешь с мёртвым, будь он проклят?!
   Ра чуть не сел прямо на заиндевевшую траву.
   - А, нет! - рассмеялась Лью, и её голос показался Ра совершенно бессердечным. - Как дурно думаешь обо мне! Госпожа Эу-Рэ всегда говорила, что надлежит благоговеть перед благодетелем...
   Старший встряхнул её, как зарвавшегося пажа:
   - Не смей!
   - Прости, Господин, - сказала Лью с насмешливой кротостью. - Я должна молчать и повиноваться, как добрая жена. Мне лишь на миг показалось, что тебе этого, как будто, не хочется...
   Старший отпустил её, остановился, опустив руки.
   - Лью, - сказал он с мукой, - я не знаю, что делать. Прошлого не изменишь. Я ненавижу мертвеца за то, что ты любила его... но не мне с ним тягаться. Я сильнее - но что такое поединок с ним, когда не было поединка с тобой... я не могу тебе ничего доказать.
   - Ты можешь, - возразила Лью, пожав плечами. - Можешь, но не хочешь. И, прости меня, подарок Небес, ты вообще слишком много от меня хочешь. Я всего лишь двойной какой-то трофей. Знаешь ту деревенскую скороговорку: "Татем у татя перекрадены утята"? - и рассмеялась.
   - Ты такая скрытная! - воскликнул Старший с досадой. - Ты ничего не говоришь и злишься, когда я ничего не понимаю!
   - Я знаю тебя наполовину, - сказала Лью. - Я знаю твое тело, но не знаю твоего клинка. Ты ведь понимаешь, чего это стоит?
   - Хок, - пораженно проговорил Старший. - Ты - сумасшедшая.
   - Ты тоже, - сказала Лью весело.
   - Хочешь поединка со мной? - спросил Старший, кажется, чуточку расслабившись, даже улыбаясь. - Ты, правда, хочешь? На тростнике?
   Лью погладила его по щеке.
   - Кто же сражается всерьёз на тростнике? Нет, Господин. На остром оружии.
   - Ты совсем сумасшедшая. Ты ещё больна.
   - Я достаточно здорова, чтобы ты мог брать меня, но больна для поединка? Ты лицемер.
   Старший выпрямился, щурясь, взглянул на Лью - и Ра понял, что он принял решение.
   - Всё, пойдём, - сказал Старший, взяв Лью за руку.
   - В спальню? - спросила она насмешливо.
   - В оружейный зал. Меч взять. Для тебя. Острый. И я убью тебя.
   - Вместе со своим ребенком? Сильно...
   - Это уже неважно. Я убиваю своих партнёров. Чем больше люблю, тем более жестоко убиваю. Но ты - моя жена и, конечно, можешь передумать. И всё будет, как раньше...
   Лью, смеясь, влепила Старшему правильную затрещину:
   - Я никогда не боялась клинка в чужих руках! Ты убьёшь меня - и я умру счастливой, доказав себе, наконец, что принадлежала победителю!
   Старший ткнул её кулаком в плечо, будто она не была женщиной:
   - Я посмотрю, чего стоит твоя отвага... и как быстро ты опускаешь оружие. Не надейся, что я пощажу тебя из-за метаморфозы! Мне плевать. Я устал. Я больше не могу лежать у твоих ног и скулить, когда тебе хочется смеяться надо мной.
   Лью сняла с крючка фонарик; супруги вышли из беседки и быстро, почти бегом, направились к дому. Ра, уже не в силах уйти, в ужасе, в ажитации, в полном душевном раздрае, шёл за ними, держась в тени - понимая, что им безразлично всё вокруг, как всегда перед поединком.
   В ту ночь Ра понял, почему Ар-Нель из Семьи Ча назвал Старшего сумасшедшим - и был готов подписаться под этим определением. Ар-Нель обладал фантастическим чутьём, а безумие Старшего показалось Ра почётным, как золотая кайма вокруг фамильного герба.
   "Я тоже так хочу! - подумал Ра, когда Старший и Лью отперли оружейный зал и скрылись в нем. - Я хочу, чтобы было невероятно! Я хочу коснуться ладони Госпожи Ночи, Госпожи Любви-и-Смерти - и будь, что будет! Наверное, надо всех разбудить, сказать, что эти двое решили совершить преступление, как минимум, против нравственности - но, прости мне Небеса, я не могу. Даже если они убьют друг друга".
   Они вышли через три минуты. Лью держала меч в руках - не тренировочный клинок, а Разум Стали, принадлежавший кому-то из почивших предков, Ра видел это даже в сумерках. Узнать Лицо Лезвия нельзя было, но уж простую вещицу от благословенного меча любой отличит и в кромешной тьме.
   Старший поставил фонарь на каменные перила террасы.
   Лью обнажила меч, отшвырнула ножны в сторону и сбросила с плеч накидку из меха лесных котов. В полумраке она казалась воплощением самой Ночи, а Старший нимало не напоминал День, скорее, представившись Ра каким-то сказочным демоном-бойцом.
   Он стоял, поглаживая клинок пальцами, будто не воспринимал Лью всерьёз, и говорил:
   - Я, конечно, не собираюсь делать скидки на твою метаморфозу и на твоего младенца, которого ещё почти нет. Мне всё равно, ранена ты или здорова. Ты отлично знаешь, что правила везде таковы - слабый умрет.
   - Вероятно, мне придется заколоться, если я случайно прирежу тебя, - смеясь, сказала Лью - и атаковала с поразившей Ра стремительностью.
   Старший переменил позу быстрее, чем меняется очертание дыма в ветреный день, остановив её клинок. Лью отступила и сделала несколько танцующих шагов - "Полет Ласточки" - прикидывая уязвимые места в обороне Старшего. Она двигалась чётко и упруго, как отличный боец - а лица супругов сделались именно такими, каких Ра совсем не ожидал, несмотря на все жестокие слова: азарт, злая весёлость, та самая, которую ему уже приходилось видеть.
   Лью казалась прирождённой убийцей, непредсказуемая и стремительная - но её положение успело измениться, и сказывалось отсутствие тренировок. Старший, когда она запнулась на выпаде, усмехнулся:
   - Ты путаешься в юбке!
   Почти в тот же миг её клинок разрезал его кафтан, на волос не дойдя до тела - у самой шеи:
   - Ты загляделся, Н-До, Господин-Страшная-Смерть!
   - На твою грудь! - рассмеялся Старший. - Клянусь Небесами, в бою выглядит восхитительно. Тебе не мешает?
   - Мне непривычно, - Лью снова атаковала, очень красивым "Прыжком Кота". - Но пусть это тебя не обманывает!
   - Ты задыхаешься. Тебе больно?
   - Я терпелива. Дыхание выровняется, - пообещала Лью, но отступила, пытаясь выиграть время.
   - Ты хороша в бою не по возрасту, - заметил Старший, остановившись и улыбаясь. - Я вижу, тебя отлично учили. Ты хороша, только слишком молода для меня... и была молода для мертвого, будь он проклят...
   Слишком медленный бой, подумал Ра, ей всё же тяжело, они уже закончили. Ра ждал, когда Лью ответит просьбой прекратить игру - но она начала прекрасную продуманную атаку, заставив Старшего сделать три шага назад. В какой-то момент Старший выглядел нерешительно, даже растерянно. Лью уже победительно улыбнулась, сделав в высшей степени опасный выпад - но Старший выбил меч у неё из руки именно в тот миг, когда казался наиболее уязвимым, почти раскрытым.
   Клинок отлетел шага на три и упал со звоном; Лью невольно отследила его падение, а Старший сбил её с ног и приставил клинок ей к горлу.
   "Укус Паука", да, подумал Ра. Вот как это выглядит. Подло, в сущности - но эффективно.
   - Силы ада, - пробормотала Лью с навернувшимися слезами. - Опять...
   - Хороша, хороша, - сказал Старший, улыбаясь. - Невезучая только. И ещё наивная. Молодо-зелено.
   - Ну давай, убей же меня! - огрызнулась Лью, но Старший сгреб её в охапку, поднял с земли, прижимая к себе сильно и грубо, и сообщил, усмехнувшись:
   - Я передумал.
   Потом Старший целовал её, она дралась, перестала драться, обвила руками его шею, плакала, стирала слезы щекой Старшего и спрятала лицо у него на груди. И Ра видел именно то, что нельзя видеть вообще никому - не сумев найти в себе силы вовремя уйти.
   Он снова думал о трагической любви. А что ещё ждать от жизни, когда у тебя в родне пара сумасшедших, чья жизнь годится в темы для баллады?
   Ра жалел только, что это нельзя рассказать. Его собственные волнения и душевные смуты показались мелкими и далёкими перед теми, кто строил судьбу, выдирая целые страницы из Небесной Книги.
  
   Ра возвращался в свои покои в смятении чувств - и его вернуло на землю внезапное появление на пороге Третьего.
   Третий Брат стоял, прижимаясь к дверному косяку. В темноте его лицо показалось Ра белым, как бумага.
   - Ты не спишь? - удивился Ра.
   - Змеи, - сказал Третий хрипло. - Я хочу остаться с тобой. В маленькой спальне, где я спал - змеи, светящиеся змеи...
   Ра передернуло. Он схватил Третьего за руки - и его обдало влажным жаром. Третий вцепился в рукава Ра, пошатнулся и чуть не упал.
   - А, проклятие, - прошептал Ра в ужасе. - Слушай, драгоценный, я думал, твоя лихорадка прошла ещё до свадьбы Старшего...
   - Да, - Третий кивнул и снова кивнул, блестя глазами; Ра теперь ощущал, как дрожат его пальцы. - Я в порядке. Но всюду эти змеи...
   И единственное, что Ра догадался сделать - это усадить Третьего на свою постель, почти силой. А больше ничего сделать было нельзя: зимняя лихорадка - такая простая вещь, потрепав несколько дней, она постепенно проходит сама собой... если не возвращается.
   А если возвращается - то, может статься, уходя, заберёт с собой. Об этом Ра слышал много раз, но до сих пор не видел - и даже в страшном сне не мог увидеть, что такое случится с Третьим. А что сделаешь? Горячий отвар чок с акациевым сиропом? Натереть ступни козьей шерстью? Обернуть зеркала красной материей? Зажечь курительные свечи, отгоняющие демонов? Разбудить Мать? Послать пажа в город за врачом с патентом Государя? Поехать самому, немедленно?
   Врач приедет к полудню, может быть, застанет Третьего в живых, послушает его дыхание и велит заварить чок с сиропом акации...
   - Останься здесь, - сказал Ра Третьему и вышел, чтобы разбудить слуг. И это было очень некстати, из-за безумных игр Старшего и Госпожи Лью - но на счастье Ра дикарь, паж Госпожи Лью, проснулся сам собой.
   - Согрей воды, - сказал ему Ра, чувствуя намек на облегчение оттого, что кто-то из старших - пусть дикий горец - находится поблизости. - Скорее. Мне надо.
   И рассказал, зачем надо, пока вода в котле не зашумела, как ветер в кронах деревьев...
  
  
   ***
  
   Запись N87-03; Нги-Унг-Лян, Кши-На, особняк Л-Та.
   Вот чего мне не хватало.
   Умирающего мальчишки из Семьи, где я служу. Едва ли не сразу после свадьбы. Везуха.
   Вот же не спалось мне этой ночью! Во-первых, какое-то странное напряжение чувствовалось между Н-До и Лью, чертовщина какая-то. Злые искорки в глазах, улыбки непонятные и тоже недобрые...
   Мне кажется, что эта сладкая парочка всё-таки не срастается. Что Н-До со своим норовом уже жалеет, что взял чужую девчонку, а Лью тихонько бесится от осознания этого. Мне хочется за ними присматривать, тем более, что вечером они не то, что отсылают меня, а прямо-таки гонят от себя.
   И Лью смеётся и краснеет, и в глазах те же чёртики. Я боюсь за неё: всё-таки она - мой ближайший знакомец в этом мире. Из опаски шпионю.
   Я наблюдаю, правда, издалека, всю эту компанию ночью в саду: Ра, озабоченного подростка, который вечно смотрит на Лью голодными глазами, а сейчас шпионит вместе со мной, саму Лью и Н-До. Мои юные голубки воркуют на повышенных тонах в беседке за домом, а потом рубятся на боевых мечах.
   Выглядит ужасно. Слишком уж напоминает спровоцированную попытку убийства - но Н-До, вроде бы, остывает в последний момент, когда Лью уже обезоружена. А может, его просто возбуждают драки, как и полагается здешнему парню, заклиненному на убийствах: то, что происходит дальше, изрядно похоже на изнасилование - и я мучительно не знаю, ввязаться ли, оставить ли всё, как есть...
   В конце концов, решаю, что следует соблюдать букву устава Этнографического Общества: не участвуй в жизни аборигенов, устраняйся и наблюдай, пока это возможно. Всё, что я делаю - это убеждаюсь, что жизни Лью непосредственная опасность, вроде бы, не грозит. После - отправляюсь спать с тяжёлым сердцем.
   Задремать не успеваю: Ра выскакивает в коридор, ведущий в людскую. В людской у меня угол, который я делю с горбуном и двумя молодыми конюхами; слуги спят, я выхожу узнать, что случилось.
   И узнаю. Ма-И, Третий Брат, вот-вот кончится от осложнения зимней лихорадки.
   Дьявольщина.
   Зимняя лихорадка - инфекционное заболевание. Возбудитель - вирус, несколько родственный вирусу земного гриппа. Болезнь протекает довольно легко - если не даст осложнение на дыхательные пути. В последнем случае смерть - совершенно обыкновенное дело: в поражённых лёгких начинается тяжёлый воспалительный процесс, горлом идет кровь с гноем, дышать всё труднее - и приветик.
   Ра идет со мной на кухню, приносит сироп, приносит лепестки для заварки - роняет крышечку от сосуда с сиропом, руки у него трясутся, а на глазах слёзы. Надо думать...
   Мне хочется отослать его. Он тоже элементарно может заразиться.
   - Господин Ра, - говорю я, - тебе надо поспать. Ты ничем не поможешь.
   - Я пойду к Третьему, - говорит Ра. - Он один.
   И исчезает быстрее, чем я успеваю возразить.
   Я завариваю "простудный" чай, приторно пахнущий - то ли на анис похоже, то ли на корень солодки. Капли датского короля... Думаю.
   Вольно мне было корчить Эскулапа в деревне А-Нор! Я достаточно знаю физиологию аборигенов, чтобы вправлять вывихи, останавливать кровь и заговаривать зубы. Но тут вышел другой случай.
   Смертельная болезнь. Местные не знают способов лечения; тот, кто подцепил эту дрянь, предоставлен сам себе. Медицина в Кши-На среднепродвинутая, для такого уровня развития цивилизации - весьма неплохая, но, приблизительно понимая, что такое бактерия, и отменно обращаясь с ранами, здесь ещё понятия не имеют, что такое вирус.
   Хуже того: я тоже не знаю, что делать.
   Наши биологи не занимаются местной патанатомией. Аборигены сильно отличаются от нас, настолько сильно, что, в сущности, здешнюю медицину землянам пришлось бы создавать с нуля - если бы это только пришло кому-нибудь в голову. Врачебная практика этнографам запрещена: в мире до сих пор действует естественный отбор, нарушать порядок вещей таким образом - почему-то грешнее, чем ввязываться в сложные отношения между разбойником, к примеру, и его жертвой.
   Да и то, ведь вступиться за ограбленного - естественный поступок, о котором все, кроме благодарного уцелевшего, забудут через неделю, а вот исцелить смертельно больного - это чудо. Немедленно прослышат, будут болтать; целитель - не костоправ, целитель - полубог, и вот ты благополучно херишь миссию, возясь с больными туземцами. К тому же, я вовсе не медик. Я знаю, как пользоваться аптечкой, мне предоставили информацию о симптомах самых распространённых местных болячек (странно бы смотрелся на Земле соглядатай, не знающий, что такое насморк!), но и не более того.
   Допустим, я понял: у парня осложнение зимней лихорадки. От этого умирают - аборигены, естественно. Земляне защищены биоблокадой, но и так, скорее всего, не передалась бы местная зараза - другая у нас биохимия. Что я должен делать? Погоревать вместе с родными мальчишки и записать похоронный обряд - приличных похорон в банке данных ещё нет.
   Тем более, этого Ма-И я почти не знаю. Он замкнутый и неразговорчивый, шумных сборищ не любит, внимания к себе особенно не привлекает. То читает, то рисует. Со старшими братьями только отрабатывает фехтовальную технику. Фехтовальщик - не фонтан, совсем. На старших, да и на младшего, не похож особенно: они - сплошной драйв и натиск, а он - тихоня и, кажется, мямля...
   Всё равно не жилец, думаю я и несу ему горячий отвар с сиропом, а заодно прихватываю и свою торбу - на всякий случай. Но не собираюсь ничего применять. Во-первых, нельзя. Во-вторых, если парень и выкарабкается сейчас - убьют потом, на поединке. Тихоньких тут не слишком любят, ими почти брезгают.
   Пока я готовил отвар, Ра зажёг фонарик в своей комнате. Настоящих дверей тут нет, дверные проемы задвигаются выдвижной панелькой, как в купе; местные жители ценят уединение, не теснятся, как часто бывает в такую эпоху. Панелька отодвинута - Ра ждет, когда я приду.
   Ма-И дремлет на тахте Ра. Он очень бледен, губы синие; светлые волосы прилипли к лицу. Свернулся клубочком, дышит с таким хрипом, что от двери слышно. Грудь ходит ходуном, как у задыхающегося. Всё вместе выглядит очень впечатляюще, даже для неспециалиста.
   Ра сидит рядом на коленях, гладит Ма-И по щеке, по плечам, кусает губы. Поворачивается ко мне:
   - Будить ли Мать? Будить ли Отца? Госпожа Лью говорила - ты понимаешь в болезнях...
   Ну да. Это ты спрашиваешь, доживет ли твой братишка до утра. Хороший вопрос. А я знаю?
   - Господин, - говорю я, - так сразу не ответишь. Мне надо помолиться... горским богам. Тебе лучше уйти, а то боги меня не услышат. Не вздумай звать Господина Н-До - он спит с Госпожой Лью, если она заразится зимней лихорадкой, это может убить и её вместе с ребенком.
   Ра обхватывает себя за плечи. Мнется.
   - Иди, иди! - говорю я грубо. - Вытолкать тебя, что ли?
   Дикарское хамство, как всегда, срабатывает лучше, чем изысканная светскость. Ра кивает, выходит. Я присаживаюсь на край тахты, спиной к двери.
   Что ж мне с тобой делать, Ма-И, думаю я. По уму, тебе нужны антибиотики, кислород, капельница с чем-нибудь, поддерживающим сердце, и наблюдение специалиста. И этого всего ты, конечно, ни при какой погоде не получишь. За сеанс экстренной связи с базой мне комконовцы голову оторвут, да тебе этот сеанс ничего и не даст: у биологов будет одно на языке - не смогу ли я доставить им твой труп для вскрытия?
   Они вас не любят, биологи. Ваших животных, ваши растения - другое дело. Но вас самих считают ошибкой природы - в этом они заодно с КомКоном. Агрессивными мутантами считают, недочеловеками, примитивной культурой. Материалом для препаратов.
   Не будем звать биологов.
   Ма-И дёргается и кашляет. Кашляет, кашляет и кашляет, до рвотных позывов. Но крови на губах, вроде бы, пока не видно. Я разламываю очередную капсулу нейростимулятора - что ещё я могу сделать? - и держу голову Ма-И, так, чтобы он хоть сколько-нибудь вдохнул.
   Он судорожно втягивает воздух, всхлипывает. Он горячий, дыхание как из печки - и горячими пальцами вцепляется в мою руку. Смотрит, мутно:
   - Ник, это ты? У меня вот тут что-то... развяжи вот... - и свободной рукой пытается ослабить воображаемую удавку на горле.
   И я пропадаю. Фундаментально нарушаю устав. В конце концов, ему всего лет семнадцать, а бросать на произвол судьбы ребенка, даже инопланетного ребенка, нелюдя и эволюционное извращение - мне нестерпимо.
   Ладно, выговор мне получать ещё не скоро!
   - Сейчас полегчает, не бойся, - говорю я. Треплю его по голове, достаю из своей чародейской торбочки шприц с дозой биоблокады. Дьявол, этого делать нельзя, нельзя, нельзя! Клинически не опробовано, он - чужак, его наша биохимия может просто убить на месте... но нет у меня больше ничего. Горские боги дадут - биоблокада убьёт только вирус, относительно не тронув иммунную систему. - Будет чуточку неприятно, а потом легче, - обещаю я и втыкаю шприц в еле заметно выступающую на запястье вену.
   Да уж, неприятно ему не чуточку! Кашель сгибает его пополам, он задыхается, цепляется за меня - а мне остается только совать к его носу всё ту же сломанную капсулу и уговаривать:
   - Ну давай, Ма-И, дыши, дыши! Не валяй дурака.
   Чувствую себя ужасно. Вот сейчас он умрёт, а меня обвинят в грязном колдовстве и причинении порчи - а вот нечего молиться у постели юного Князя кому попало! Дурак я, дурак! Дорога в ад вымощена благими намерениями...
   В комнату заглядывает Ра, отшатывается.
   - Ник, что ты делаешь?!
   - Пытаюсь заговорить демона лихорадки, - огрызаюсь я, и остатки пустого шприца тают у меня в руках. - Упрямый... зар-раза...
   Ра подходит, садится рядом, заглядывает мне в лицо, смотрит на брата. Ма-И больше не кашляет, его мышцы расслабились - боюсь, что это агония.
   Осторожно кладу его на тахту. Он дышит, но его глаза закрыты, лицо кажется отрешённо спокойным. Вроде хрипы не так слышны, хотя пёс его знает...
   - Третий спит, да? - спрашивает Ра шепотом. - Ему лучше?
   - Если боги захотят, - говорю я. - Не смотри ты на меня так! Я просто человек! Знаю кое-какие травы и заговоры - и всё!
   - Ник, - говорит Ра проникновенно, - ты хороший. Я всё понимаю. Никто не узнает, что ты колдовал, чтобы помочь Ма-И - а я тебе этого никогда не забуду.
   С родными вы - просто воплощённое сострадание, думаю я, но когда дело доходит до драки - вообще забываете, что это такое. Планку срывает вместе с гвоздями.
   - Я ещё не знаю, поможет ли моё колдовство, - говорю я мрачно. - Надо подождать, поглядеть день-другой...
   - Но Ма-И лучше, - говорит Ра. - Я же вижу!
   Он везунчик, этот Ма-И! Дыхание у него потихоньку выравнивается и температура понемногу падает. Похоже, он, действительно, уснул - после такой дозы стимулятора обычно срубает очень чисто, особенно если не чувствуешь сильной боли. Если биоблокада не сожрёт вместе с вируснёй его родные антитела - можно сказать, Ма-И уцелел.
   - Подожди радоваться, - говорю я. - До утра он доживёт, а дальше...
   Ра хватает меня за рукав. Забылся, конечно. Переволновался.
   - А, оставь! Не говори так... или ты боишься сглазить его? - и затыкается.
   Очень хорошо.
   - А ты всё болтаешь и болтаешь, - ворчу я самым горским и дикарским образом. - Лучше бы тоже поспал. Я посижу с твоим братом.
   Ра приносит тюфяк из комнаты Ма-И и устраивается рядом с жаровней. Засыпает быстро - его отпустил ужас. Я поправляю фитиль в фонарике.
   Видимо, в этом мире у меня такой принцип работы: чтобы вызвать доверие к себе, надо прийти на помощь в экстремальном случае. Может, если Ма-И выживет, мое положение в доме Л-Та изменится к лучшему, как знать...
  
   Ра просыпается ни свет, ни заря - рывком. Вскидывается.
   - Ник, Третий жив?
   В окно, затянутое пергаментом, еле просачивается серенький утренний отсвет.
   - Жив твой брат, жив. Спит. Ещё долго будет спать - ты его не буди. Он должен победить демонов во сне, понимаешь? - говорю я с компетентным видом.
   Ра кивает, тихо встает, на цыпочках выходит из комнаты, прихватив свой меч и шерстяной плед.
   Ма-И вправду спит. Он мне очень нравится: лицо уже не выглядит восковым, он дышит ровно, только чуть похрипывая, и жар потихоньку сходит - ещё температурит, но уже не сгорает заживо. Везуч, везуч! Похоже, ухитрился справиться с биоблокадой, когда она съела вирус.
   Ну что можно сказать? Честно заработал себе ещё несколько лет - а там уж как выйдет. Молодец.
   Ра возвращается вместе с Юу и Н-До. Вся эта компания тут же сооружает передо мной живую картину "Братская любовь" - как они смотрят на Ма-И, как осторожно дотрагиваются до его лба и щёк, чтобы прикинуть, спал ли жар! Воплощение заботы...
   - Ник, - говорит Н-До, - ты можешь получить всё, что захочешь. От Матери с Отцом, от меня - только скажи, что тебе надо. Ты... а, Ник, ты нам всем Небесами послан! - и улыбается.
   - Вы Ма-И только особенно не тискайте, - говорю. - Не разбудите. Он ещё не совсем здоров... Юу, руки убери! Пусть он спит себе. Ничего мне не надо, на самом-то деле. Этот парень - теперь родственник моей Госпожи, и всё тут. Теперь уходите, дайте брату отдохнуть.
   Они проникаются до глубины души.
   Проходит совсем немного времени. Ма-И ещё спит, а замок Л-Та уже поголовно в курсе, что я вытащил с того света Третьего Сына Князя горскими молитвами или как-то там ещё. Мне приносят "жасминовый чаек" и вафли в комнату Ра; лакей кланяется в пояс. Госпожа Л-Та приходит и смотрит с трагическим видом - ей страшно задним числом.
   - Ник, - говорит она, пытаясь казаться строгой, - я прошу тебя впредь сообщать мне, если кто-то из моих детей оказывается в опасности. Мой Младший сверх меры щадит меня - ему следовало бы меня разбудить... Меня леденит мысль о том, что Третий мог оставить мир, когда я спала...
   - Да ладно, - говорю я, - чего там... Всё же, слава Небесам, обошлось, Госпожа - вот и хорошо. Но вообще, я учту ваши слова, конечно.
   И Снежная Королева Л-Та прикасается к моему плечу кончиками пальцев, выражая тот максимум нежных чувств, который только доступен аристократке королевской крови по отношению к дикарю и плебею. Королевская благодарность... Потом целует Ма-И в лоб и удаляется.
   И моя репутация в доме меняется в корне.
   К тому времени, как Ма-И приходит в себя и просит глоточек воды, у меня есть отдельная комната, как у управляющего замком. Меня переодевают важным господином. Князь Л-Та порывается дать мне денег, но я беру у него только золотой "на лепестки" и прошу меня простить - ничего мне больше не надо. Ну дикарь я, что с меня взять!
   Произвожу впечатление. Старые слуги на меня больше не косятся; мне кланяются, меня называют Господин Ник, это звучит немного смешно, но внушительно. Лью, узнав о произошедшем, как в старые добрые времена хватает меня за руку - не светски, искренне.
   - Ник, я страшно рада! - и видно по лицу, что, действительно, страшно рада. И поворачивается к Н-До. - Помнишь, я рассказывала, как Ник мне ногу вылечил? Он - как учёный лекарь, он, знаешь, ещё... когда в поле одна крестьянская молодуха поранилась, ей руку зашил! Ниткой! И кровь перестала...
   Она говорит с Н-До весело и оживлённо, как будто никакой метаморфозы не было, а Н-До - её старый приятель. Болтает, как в деревне... И Н-До радостно улыбается без всякой дурной изнанки.
   - Любовь моя, нехорошо говорить "молодуха", как мужики. Надо - "молодая женщина".
   - Зануда! - хихикает Лью, поражая меня. - Господин-Растяни-Лягушку!
   - Деревенская девчонка!
   - Светский сноб! Взял жену из конюшни, теперь стыдится! Стыдишься? Признавайся!
   - Госпожа-Оса! Кусаешь - а сладкого не даёшь!
   - Научи меня светским манерам, пока я ещё не стара! Научишь? Начнем с жасминового настоя с печеньем - как его едят при дворе? Так?
   - Начнем с поцелуев. Только не здесь, - и Н-До тащит Лью из комнаты, а она отбивается, сильно - но в шутку. И со мной случается временный ступор.
   Что-то вчера между ними случилось. Что-то принципиальное, чего я не понимаю. Они сыграли в поединок? Решили что-то для себя? С них обоих после этой драки со злыми подначками свалилась какая-то тяжесть, ярмо, которое не давало Лью быть собой, а Н-До лишало уверенности в себе... похоже, я ошибался в этих ребятах.
   Ма-И смотрит на брата с женой и застенчиво улыбается; его бледные щёки порозовели.
   - Ник, - говорит он тихо, ещё сипловато, - ты очень хороший лекарь. Наверное, тебя бы приняли в Академию Государя, не будь ты горцем...
   Я усмехаюсь. Это - запомним, на Академию любопытно было бы взглянуть, но - оставим на потом.
   - Куда мне, Господин. Я - человек простой... у нас в горах все травки знают.
   - Никто не умирает от зимней лихорадки, да?
   Не буду врать.
   - По-всякому. Счастливый ты, Господин. Травки тоже, знаешь, не на всех действуют.
   Ма-И прикладывает свою узкую ладонь с длинными пальцами к моей - как Лью.
   - Я - твой должник. Умирать - страшно, тем более - от удушья...
   Его непосредственная благодарность меня трогает. Я, пожалуй, сделал всё правильно. Я всё меньше чувствую их чуждость - вот опять мне кажется, что они понятны. Всё, что сторонним взглядом кажется гадким, - закономерно.
   Если мне придется опять решать, не нарушить ли устав ради кого-нибудь из аборигенов - я, кажется, его снова нарушу.
  
  
   ***
  
   С Ар-Нелем у Ра вышло не очень хорошо.
   Ра очередной раз зашёл к Третьему, проверить, не померещилось ли чудо его спасения и не изменилось ли чего, как раз когда Ар-Нель остановил коня у парадного въезда и крикнул привратника. И Крошка Ие прибежал взапыхах оповещать своего обожаемого господина, когда скандал уже был в самом разгаре:
   - Младший Господин, там, у ворот, твой Второй Брат и Господин Ча... сейчас драться начнут!
   - А, бездна! - воскликнул Ра в сердцах и кинулся к воротам опрометью, едва накинув плащ на рубашку.
   Успел вовремя. Второй стоял в позе "Падающий Град" с обнажённым клинком, но Ар-Нель ещё не извлек меч из ножен, хотя и держался за эфес. Необрезанный жеребец Ар-Неля фыркал и нервно рыл копытом замерзшую грязь.
   - Уверяю вас, бесценный Господин Л-Та, - говорил Ар-Нель в этот миг с подчёркнутым и довольно-таки оскорбительным терпением, - я прибыл сюда по приглашению. И до сих пор не размахиваю оружием перед вашим носом исключительно потому, что не желаю вызвать у вас никаких грязных мыслей.
   - Даже не думай, что я жажду сразиться с тобой за тебя, Ча! - фыркнул Второй. - Мне просто хочется тебя проучить, я желаю, чтобы ты убирался - и только!
   Ар-Нель пренебрежительно улыбнулся.
   - Ах, великолепный Господин, я завидую вашему воображению! Вы можете представить себе аристократа испуганным вашими словами и вашей эффектной стойкой? Видите ли, только обязательства перед вашим родственником...
   У Второго дернулась щёка.
   - Второй, стой! - крикнул Ра, распахивая створку ворот. - Это я пригласил Господина Ча!
   - Ты?! - Второй вкинул меч в ножны и смерил Ра укоризненным и надменным взглядом. - Младший, зачем тебе этот расфуфыренный франтик на тонких ножках?!
   - Не смей выбирать мне друзей! - заявил Ра обиженно. - Я тебе друзей не выбирал.
   - Забыл, что я старше? - усмехнулся Второй.
   - Каменная горгулья на беседке старше тебя, - огрызнулся Ра, - но её голова - из рыхлого песчаника!
   Второй пожал плечами.
   - Когда-нибудь вы будете стыдиться этой ссоры, Господин Юу, - сказал Ар-Нель, но Второй удалился, не удостоив его ответом.
   Ра поклонился, и Ар-Нель ответил на поклон с дружелюбием, несколько притушившим стыд, от которого у Ра горело лицо.
   - Мне жаль, что Второй так... - начал Ра, но Ар-Нель махнул рукой и взял своего жеребца за повод.
   - Вы позволите мне войти, мой дорогой? Господин Юу намекнул, что в вашей Семье не всё благополучно, и я огорчён сердцем, что не могу подарить Господину Ма-И красный фонарик с Добрым Словом. Я понимаю, что мне приличнее было бы уехать - но я хотел непременно побеседовать с вами, мой милый Младший Л-Та.
   Ра позвал конюхов. Ар-Нель бросил им повод коня и направился за Ра в сад.
   - Вам не холодно, друг мой? - спросил он между прочим.
   У Ра снова вспыхнули щеки - он невольно сравнил собственный растрёпанный вид с небрежным шиком Ар-Неля.
   - Нет, пустяки... Вы можете привезти голубой фонарик, Господин Ча. Моему Третьему Брату лучше - за него молился горец Госпожи Лью, и жар спал. Совсем.
   - Зимняя лихорадка, отступающая от молитвы - это отменная тема для благочестивой беседы, - усмехнулся Ар-Нель
   - Это правда! - сказал Ра горячо.
   - Но я же не спорю. Отмечаю, что Небеса явили чудо - всего лишь.
   Ра собирался пригласить Ар-Неля в дом, но тот уверенно свернул к той самой беседке, где они познакомились в день свадьбы Старшего.
   - Если вы не мёрзнете, дорогой Младший Л-Та, лучше нам побеседовать без стен вокруг. В стенах бывают щели, а из щелей торчат уши.
   - Кто услышит, кроме моих родственников? - удивился Ра.
   - Но я желал бы сообщить некоторые вещи лично вам, а не вашей родне.
   Ра хотел возразить, что у него нет секретов - но поразмыслил и не стал спорить. Я уже достаточно взрослый, подумал он. Вовсе не обязательно сообщать Отцу и Матери о любом пустяке, а Братья так дружно ополчились на Ар-Неля, что истолкуют превратно даже самое благочестивое из сказанных им слов.
   Они остановились в беседке. Тусклое солнце поздней осени озаряло обнажившийся сад, и сквозь ставшие прозрачными заросли акации можно было видеть легко, как сквозь опущенные ресницы.
   - Очень хорошо, - сказал Ар-Нель, оглядевшись. - Мы одни.
   Ра запахнулся в плащ и кивнул.
   - Позавчера я гостил у Господина Смотрителя, - сказал Ар-Нель негромко. - Вместе с Отцом, который привез Госпоже Эу-Рэ медовое печенье и бумажные цветы для души бедного Ляна. Многие друзья Господина Смотрителя привезли медовое печенье, дабы душа Ляна не чувствовала себя одиноко и горько в Обители Цветов и Молний.
   - А мне что за дело до этого? - хмыкнул Ра. - Ляна убил Н-До, убил на поединке - душа Ляна не должна бы таить обиду.
   - Что такое обида мёртвых по сравнению с обидой живых?
   - Вы хотите сказать, что Всегда-Господин изыскивает способ отомстить моему Старшему?
   - Нет, - Ар-Нель мотнул головой так, что качнулись длинные серьги. - Он хочет отомстить всем Л-Та. А главное - вам, дорогой друг.
   - Мне?!
   - Среди друзей Эу-Рэ - Господин Великий Экзекутор, Уважаемый Господин Канцлер и Господин Третий Советник Государя. Они пили с Всегда-Господином сливовое вино и обсуждали самые последние новости: незадолго до свадьбы вашего Старшего Брата Господин Гадальщик Государя утвердил вашу кандидатуру на роль Официального Партнёра Наследного Принца.
   Ра ещё туже запахнулся и сел. У него звенело в ушах.
   - Не может быть, - пробормотал он потерянно. - Но мне не присылали письма...
   Ар-Нель рассмеялся.
   - Мой милый Младший Л-Та, вы мните себя такой важной птицей, что Принц, по вашему разумению, должен писать вам первым? Нет, вскоре вы напишете ему письмо, к которому приложите след вашей ладони. И года через три вы, как бы ни решили Небеса, станете коронованной особой. И у вас будут серьёзные враги при дворе. Завистники и жаждущие мести.
   Ра почувствовал, что его знобит.
   - Господин Ча, - прошептал он, стараясь не лязгать зубами, - откуда вы знаете?
   - Ваш отец - гордец, - сказал Ар-Нель, - а мой - интриган. Пёстрый пёс, который вытаскивает удачу за хвост из любой норы. Боюсь, древность вашего рода и ваша кровь, почти та же, что и у Детей Дома Государева, не так значимы для устройства судьбы, как связи и умение слышать чужие речи, обращённые к чужим ушам.
   - Но ведь Эу-Рэ... - Ра запнулся. - Я хочу сказать - Эу-Рэ ведь не такая уж и важная фигура? По сравнению со мной, если уж Господин Принц считает...
   Ар-Нель вздохнул.
   - Наследный Принц не считает. Он вообще вас не знает. И толпа благородных юношей готова целый год спать на навозной куче и обедать там же, если это даст им хотя бы тень шанса занять ваше место. Среди этих юношей - немало тех, кто родился в тот же месяц, день и час, что и Принц; по крайней мере, так утверждают их матери. Ладони же и прочие суеверия вроде Потайной Шестёрки - это деревенские игры, и весь свет это подтвердит.
   - Тогда - почему же Гадальщик выбрал меня? - спросил Ра, дрожа от холода и возбуждения. - Господин Ча, простите - я ничего не понимаю...
   - Вы ещё слишком молоды, - сказал Ар-Нель. - И ваши почтенные родители не желают посвящать вас в грязные игры двора. Ваш отец не слышит никаких намёков; он хочет, чтобы его просили Ближайшие Родственники Государя, чтобы вернулась давняя слава вашего рода... не исключено, что в самом скором времени он дождется этого. Легенды вашей Семьи не так опасны, как драка между кланами близких родственников Государя - а они могут передраться насмерть, выбирая, чей сын достойнее.
   - Я могу стать Государем... - прошептал Ра, которого вдруг озарила безумная и сияющая мысль. - Если Небо поможет мне выиграть поединок... Вы ведь об этом, милый Господин Ча?
   Ар-Нель улыбнулся, как старший брат.
   - Ваши шансы очень невелики, мой друг. В этом тоже заключается расчет Главного Гадальщика и самого Государя с его советниками. Вы - Князь, ваша кровь чиста, род древен, но вы - деревенский юноша. Не вам тягаться с тем, кого учили лучшие фехтовальщики страны - а может, и мира, как знать...
   - Это неважно! - выдохнул Ра, которому вдруг стало жарко на пронизывающем ветру. - Господин Ча, вы... вы ведь об этом хотели со мной поговорить?!
   - Я хотел вам сказать, что Господин Эу-Рэ поклялся тенями предков лить холодную воду на ваш огонь - сколько сможет. Он говорил о вас с Великим Экзекутором, называя вас "братцем убийцы" и "загорелым деревенским щенком". Он готов на всё, и, если хотите, я буду следить для вас за всеми его действиями. Это раз. Два... меня учили фехтовальным приемам, которые могут вам пригодиться. И моя рука - к вашим услугам.
   - Вы ведете себя как давний и верный товарищ, - сказал Ра, пытаясь улыбнуться. - Это так удивительно... Чем я могу отблагодарить вас, дорогой Господин Ча?
   Ар-Нель печально усмехнулся.
   - Милое Дитя... простите мне эту фамильярность... Я веду себя как записной интриган и подлец. Когда в такой провинции, как наша, появляется будущий Официальный Партнёр Наследного Принца, все жители делятся на две группы: те, кто пакостит из зависти, и те, кто подличает из дурных надежд. Я - из вторых; надеюсь стать близким другом того, кто войдет в Семью Государя, причем - успеть предложить дружбу быстрее прочих. Но - будь вы менее милы мне, карьеру делать было бы тяжелее.
   Ра вспомнил неожиданный ажиотаж на свадьбе Старшего и сморщил нос.
   - Вы не похожи на подлеца, - сказал он искренне.
   - Значит, я - подлец, не похожий на подлеца, - рассмеялся Ар-Нель. - Но вы совсем замерзли, даже при том, что вас греет честолюбие. Позвольте предложить вам услугу - я могу согреть вас лучше. Прикажите принести "тростник" - мы сыграем в спарринг.
   - Почему не клинки? - спросил Ра несколько уязвлённо.
   - Я обычно не дерусь на мечах с заведомо более слабым противником, - сказал Ар-Нель. - Не обижайтесь на эту бесцеремонность, Младший Л-Та - считайте меня занудой-наставником. Я слишком намного старше вас - нас разделяет больше лет, чем вашего безумного брата и его маленькую подругу.
   - Я сам принесу "тростник", - сказал Ра. - Принесу - и мы посмотрим, так ли уж я слаб!
   - Если бы самоуверенность брала города, я был бы вашей рабыней, - улыбнулся Ар-Нель, и Ра снова не нашёл сил по-настоящему обидеться.
  
   Второй Брат не удержался - пришёл-таки смотреть на поединок.
   Ра подумал, что его можно понять: кто удержится? Это любопытство особого порядка. Ра был даже горд тем, что Второй смотрит - ровно до тех пор, пока Ар-Нель не выбил его оружие первый раз.
   Ра растерялся. Ар-Нель оказался совершенно непредсказуемым и стремительным бойцом. Его небрежные движения и рассеянная светская улыбка обманули бы и более опытного противника, чем Ра - Второй присвистнул, перешептываясь со своими пажами, когда Ар-Нель обозначил смертельный удар.
   - Оэ! - крикнул Ра. - Это - спарринг или репетиция убийства?
   - Вы не двигаетесь, Дитя, - ласково сказал Ар-Нель и ударил Ра по пальцам так, что тот снова выпустил "тростник" из руки. - Вот так будущие очаровательные женщины лишаются правой кисти и всех прав, друг мой. Поднимите... Вам надо научиться защищать себя - даже если придется убить.
   Ра сжал на эфесе онемевшие пальцы, смахнул чёлку и атаковал. Ар-Нель отстранился неуловимым движением, даже не попытавшись парировать его выпад. Ра врезал наотмашь - "тростник" вырвался из руки, как живой, а Ар-Нель ткнул ниже рёбер, так что Ра сел на землю, с минуту тщетно пытаясь глотнуть воздуха.
   - Салонные выкрутасы хороши для деревенских развлечений, мой милый Младший Л-Та, - сказал Ар-Нель с тенью сочувствия. - Вы не находите, что нам с вами следует встречаться почаще? Боец становится сильнее, сражаясь всерьёз.
   - Господин Ча, - сказал Ра, проглотив злые слёзы, - вы не могли бы показать помедленнее?
   Ар-Нель подал ему руку.
   - Следите. Из "Падающего Града" - в "Иву Под Ветром" - в "Аиста Над Полем" - в "Прыжок Кота". Повторите. Быстрее. Ещё быстрее... Вы засыпаете на ходу, Маленький Л-Та - вам всё ещё больно?
   Тупой конец "тростника" врезался Ра под ключицу.
   - А, проклятье! - вскрикнул Ра. - Вы этого не показывали!
   - Учитесь реагировать на любое движение противника, Дитя, - сказал Ар-Нель дружелюбно. - И будьте быстрее. Вам надо стать очень быстрым, чтобы на что-то рассчитывать, мой дорогой друг.
   Четверть часа поединка далась Ра тяжелее, чем несколько часов урока с прежним наставником. Ар-Нель казался неуловимым и неуязвимым. Ра остановил бой, чувствуя, как болит всё, от лодыжек до шеи - и не зная, плакать или смеяться от гремучей смеси злости, восхищения и досады.
   - У меня никогда не было такого спарринг-партнёра, - сказал он, качая головой. - Вы меня так удивили, Господин Ча... это и есть ваше "отодвигание ширмы на три пальца"?
   - На два, - возразил Ар-Нель, смеясь. - Вы ещё слишком юны. Но клянусь вам, дорогой Л-Та, я буду драться с вами столько, сколько понадобится. У вас ещё немало времени, я надеюсь.
   Ра кивнул. Злость ушла, а благодарность осталась.
   - Ча, - окликнул Второй, - может, сразитесь со мной?
   Ар-Нель окинул его надменным взглядом.
   - Очевидно, вам не стоит унижаться до спаррингов с тонконогими расфуфыренными франтиками, Уважаемый Господин. Наблюдая за поединком, вы и так получили больше, чем я желал бы вам дать.
   Второй смущённо усмехнулся.
   - Я... совсем вас не знал, Ча.
   - Когда-нибудь, сделав опрометчивый вывод о том, кого не знаете, вы попадете в беду, Господин, - сказал Ар-Нель холодно. - Если только вам не будет угодно отнестись к нашим с вами отношениям как к полезному опыту... Мой дорогой Младший Л-Та, - продолжал он, отвернувшись от Второго, - если я попрошу глоток отвара чок, это не прозвучит бестактно?
   - О нет! - воскликнул Ра, радуясь, что может увести Ар-Неля в свои покои. - Пойдемте.
   Второй проводил их взглядом, обхватив правой рукой локоть левой, - но ничего не сказал.
   Горец Ник, оказывается, тоже подошедший наблюдать за боем - Ра не заметил, когда, потому что во время поединка не видел ничего, кроме "тростника" Ар-Неля - отошёл с аллеи и отвесил неуклюжий поклон с еле заметной ухмылкой на ужасной харе. Ар-Нель бросил на слугу быстрый взгляд.
   - Камердинер А-Нор в чести в вашем доме, дорогой друг...
   - Ну да, - Ра слегка удивился. - Он - хороший человек, несмотря на грубый вид.
   - Вам нравятся карьеристы, - задумчиво сказал Ар-Нель. - Этот дикарь - карьерист, и гораздо более успешный, чем я... Не возражайте, мой милый, это очевидно. От горской деревни до замка князей - отличная карьера, я бы сказал...
   - Странно, что вы об этом говорите, господин Ча, - сказал Ра. - Мне казалось, вы не замечаете слуг...
   Ар-Нель оглянулся, убедившись, что Ник ушёл, и сказал, чуть снизив голос:
   - Дитя, я замечаю всё. Мой Отец так учил меня - если хочешь поймать хитрую удачу, надо успеть заметить её мелькнувший хвост... у вашего Ника есть подружка?
   - Нет... он - вдовец, его жена и дети пропали в горах. Он до сих пор скорбит, хотя прошло уже года три... Так мне говорила Госпожа Лью.
   Ар-Нель задумчиво крутанул браслет на запястье.
   - Он - очень необычный человек, этот горец... Он - взрослый, у него три года не было любовной связи... и он смотрит на поединок совершенно пустыми глазами... как никудышник.
   - Нет! - возразил Ра. - Что вы, Господин Ча, он - Мужчина, просто...
   - Просто ничего не чувствует, - кивнул Ар-Нель. - При том, что был женат... А, не слушайте меня, мой дорогой друг, я болтаю пустяки, не имеющие значения. Пойдемте пить чок.
   Ра улыбнулся и потер плечо.
   - Обсудим удар "Далекий Гром"! Я думал, вы проткнете меня насквозь "тростником", - сказал он, смеясь.
   - А вы хотели взять боевые мечи, - заметил Ар-Нель, улыбаясь в ответ.
  
  
   ***
  
   Запись N89-01; Нги-Унг-Лян, Кши-На, особняк Л-Та.
   Чудесны наши новости!
   Я окончательно уверовал в собственное везение. Ни на что похожее я даже рассчитывать не мог - для землян впервые забрезжила смутная возможность взглянуть на столичное высшее общество! Я - счастливчик - радостно наблюдаю столичных послов, которые привезли Семье Л-Та уведомление: маленький Ра избран Официальным Партнёром Наследного Принца. Вот такие дела.
   В доме - ажиотаж. Всё вверх дном, в столицу послан гонец за шёлковой бумагой высшего качества для официального письма, Ра пишет начерно и портит лист за листом - от волнения и радости руки дрожат, каллиграфия не удается. Братья дают советы, родители дают советы, важные господа из столицы дают указания, которые по тону советами не назовешь. У Снежной Королевы - матери впервые за всё время, какое я её знаю, пятнами краснеет вечно бледное лицо, и она обмахивается веером, хотя день стоит очень холодный, идёт снег и в комнатах горят жаровни. Отец Л-Та, не в силах справиться с волнением, ходит по залу взад-вперед, беседуя с Господином-Важной Шишкой - Личным Его Королевского Величества Астрологом.
   Подслушиваю, где только могу и как могу. Разговариваю со слугами - но им не до меня: костюмы-благовония-оружие-тушь и кисти-упряжь требуют немедленного приведения в полный блеск. Лью не прочь обсудить такое важное событие - но не смыслит ровно ничего, ей просто радостно. Н-До страшно горд и рассказывает Ра о каких-то каллиграфических тонкостях, Юу рассказывает о столичных красотах - насколько я понял, с чужих слов, а Ма-И берется за один день научить Ра рисовать летящего феникса в облаках из цветов.
   И я, хоть тресни, не понимаю, почему вдруг королевский взгляд пал на опальный род, уже лет сто как сосланный в деревню. "Здрасьте" среди ночи...
   Это - не Земля. Если Ра победит Принца в ритуальном поединке - он сам станет Принцем. Наследным. С ума сойти. Ещё бы их всех не колбасило!
   Правда, Его Высочество в настоящий момент пока маловаты; поединок, если ничего не случится, состоится, когда Принцу и Ра исполнится лет по семнадцать-восемнадцать. Но проблемы престолонаследия решают заранее.
   Здешний подход к вопросу меня поражает.
   Предположим, Ра, по местным меркам, очень хорош собой - об этом я часто слышу, и на него все любуются. Астролог отмечает - Официальный Партнёр не разочарует Принца в смысле внешности. Ну да, он у нас форменная глянцевая картинка: тоненькая белокурая лапочка, чьи боевые качества удачно скрывают шелка, цветные шнуры и толстая коса до пояса, лицо чистое, с тем самым, страшно ценимым здесь, вкрадчиво-нахальным выражением. Глазки синенькие, ха... Ладно, допустим, это сыграло какую-то роль, хотя для короны обычно считается принципиально незначимым.
   Ра осматривает приехавший с Астрологом Лейб-Медик и, видимо, удовлетворяется результатом. Логично. Престолонаследие, дети, то, сё... как везде, в сущности.
   Но ведь - образование у нашего Официального Без Пяти Минут Принца деревенское! Важные столичные гости словно сговорились этого не замечать! Фехтование, каллиграфия, картиночки, Наставления Учителя Ю, которые тут вместо "Юности честного зерцала"... Хорошие манеры - видимо, тоже на уровне деревенской знати, хотя разница между семьями Л-Та и А-Нор чувствуется, конечно. Но - этого что ж, достаточно, чтобы претендовать на трон? Писать-читать умеет - и ладно... в довольно-таки цивилизованной Кши-На?
   Я всё понимаю, но пацан же ничего, кроме деревни, не видел! Какой из него король... Или им нужна потенциальная марионетка на престоле? Это объяснило бы непроведение поединков между принцами разных держав и демонстративно наплевательское отношение к приданому - берут одного из вассалов короны, тело как таковое, а лукавые царедворцы организуют шоу, крутя потом принцем, как им захочется...
   Да и так, вроде, тоже не срастается. Король, небось, немало вкладывает в наследника - и что будет, если у потенциального продолжателя твоего дела рука в поединке дрогнет?
   И какое во всём этом видится не характерное для Земли демонстративное благородство! У деревенского мальчишки и королевского сына - равные права! На трон! Ядрён батон...
   Вся процедура направлена на подтверждение и подчёркивание этого равенства возможностей. Астролог уточняет даты рождения - ни один ни на час не старше. Ладони сравнивают, телосложение - чтобы создать ощущение равенства оружия. В высшей степени возвышенно и чисто - диву дашься.
   И очень интересно, если эти церемонии - ширма для чего-то. Ра, естественно, не понимает, родителям, конечно, наплевать - на всё пойдут ради статуса, как иначе-то... Печально, что и я не понимаю. Ах, как было бы вкусно разложить для Земли местную интригу... но пока не хватает данных, не хватает, хоть мне и больше везёт, чем моим предшественникам.
   А Ра, улучив минутку, окликает меня.
   - Ник, отвези для меня записку в поместье Ча? Никому не говори, пожалуйста...
   - Конечно, отвезу. Не беспокойся, Господин.
   Этот Ча учит Ра экстремальному фехтованию. Тот самый, к слову, типчик с девчоночьей мордочкой, который застал Н-До с Лью на Празднике Листопада и за три минуты растрепал всем гостям об этом приключении. Скользкий типчик, не слишком-то мне нравится, и его дружба с Ра странно выглядит: Ар-Нель из Семьи Ча старше Ра лет на пять, если не на все шесть - и весь такой гадко-манерный, аристократик-ломака. "Мой милый, мой дорогой" - сюси-пуси, слащаво-жеманным тоном, а в драке на мечах использует очевидно грязные приёмы и, кажется, носит стилет в рукаве... Я бы такому пятак не доверил; братья Ра его тоже не любят, хотя, кажется, восхищаются, как опасным бойцом.
   Мне хочется предостеречь Ра, но некогда.
   Я беру лошадь и отправляюсь в поместье Ча. Конюху говорю, что выполняю поручение Младшего Господина, но не уточняю. Он и не требует - до меня по-прежнему никому нет дела, конюх тоже по горло во всеобщей суете: решил, что на всякий случай медные бляхи на упряжи должны гореть огнём уже сейчас. Тем лучше.
  
   Лошадка - обрезанная смирняшка. Наверное, правильнее было бы назвать её "мерином". Рысь у неё, впрочем, довольно бойкая.
   В Кши-На начинается зима. День стоит серый, то и дело порошит снег. Холодно; я жалею о "драненькой куртейке" из синтеплена, в ней куда теплее, чем в кафтане, подбитом ватой, и плаще, которыми меня пожаловали князья Л-Та за верную службу.
   Выясняю у встречных-поперечных, как проехать к поместью Ча. Не столько сложно найти, сколько далеко - трачу на дорогу часа три. Давненько не выезжал за пределы замка Л-Та: чувствую себя вырвавшимся на свободу. У меня отличное расположение духа.
   Поместье Ча кажется весьма зажиточным. Я вижу в полях клади здешнего "хлеба" или "кукурузы", укрытые рогожей, да и деревенька, попавшаяся по пути, не маленькая, ухоженная такая. Барский дом стоит на высоком холме поодаль, по-моему, его вполне можно назвать замком. Острая башня, украшающая главный флигель, втыкается в снеговую тучу штыком. Холм окружает обширный сад, состоящий из подстриженных плодовых деревьев и неизменной акации.
   Ворота в ажурной чугунной ограде гостеприимно распахнуты; вообще, дом Ча выглядит очень раскрыто - заходите, гости дорогие. Встреченный в парке толстый лакей в меховой безрукавке весело машет мне рукой, не справляясь о цели визита - не часто сюда заезжают недоброжелатели.
   Пергаментный "витраж", прикрывающий главную залу, изображает фениксов, резвящихся в позлащённых небесах. В лестницу из сплошных шипов здесь не верят.
   Мальчик лет десяти, похожий на котёнка, уводит мою лошадь. Пажи хихикают из-за пергаментных картин - не иначе, как над моей рожей. Привратник нестар и шустр, он обещает немедленно сообщить господам, меня же провожает в приемную, убранную в чисто классическом стиле: стены, оклеенные шёлковой бумагой, украшают каллиграфические надписи "Весёлое сердце приведет в эдем", "Кто смотрит, тот и видит" и "Небеса помогают отважным".
   Каллиграфия в Кши-На - совсем особый вид искусства. Грамотны все, почти поголовно; даже деревенский домик, этакую глиняную мазанку, обычно украшает каллиграфическая надпись на дощечке, что-нибудь в духе "Любящие руки землю превращают в золото". Подростки-плебеи развлекаются, рисуя имена или прозвища в сложном каллиграфическом стиле пальцем на спине у водящего - чтобы он угадывал. У аристократов - похожая игра, только рисуют кончиком мокрой кисти по ладони, заставив завязать глаза, что придаёт игре чуть-чуть эротический оттенок. В Кши-На - культ написанного слова, страсть к афоризмам и цитатам и нежная любовь к процессу визуализации собственных мыслей, всё равно, посредством картинки или каллиграфического текста.
   И море вариантов написания одного и того же знака - тут уж деревенщину с джентльменом не спутаешь! Даже книжные шрифты сильно отличаются - и их, говорят, отливают из серебра.
   Фонетическое письмо. Способы начертания знаков - от очень упрощённых, легко вышиваемых или вырезаемых на деревяшке ножом, до изощрённых шедевров стиля, создающих настроение одним своим видом...
   Однако я задумался.
   Ар-Нель появляется минут через пять, не больше. Он и дома увешан побрякушками, как ёлка - ожерелье, браслеты, длинные серьги... Смотрит на меня с понимающей улыбкой:
   - Привёз письмо от моего юного друга, Ник? Приехали послы из Столицы, не так ли? Дай мне письмо.
   Я протягиваю письмо. Он читает, поглядывая на меня. Я разглядываю мелкий орнамент на кайме его шарфа и считаю про себя до десяти и обратно - Ар-Нель меня раздражает.
   Он дочитывает письмо, небрежно складывает его и суёт в широкий рукав.
   - Скажи маленькому Л-Та, что я непременно буду у него завтра, Ник. Скажи, что я рад... Впрочем... Пойдем со мной.
   Решил написать ответ. Я киваю, поднимаюсь за Ар-Нелем в его кабинет.
   Мне кажется, что у этого типа воображение дятла, но в кабинете неожиданно уютно. Мне вдруг очень нравится акварелька, наклеенная на доску - уморительная грустная птичка, долгоносая, на тоненьких ножках, похожая на взъерошенного куличка, стоящая в пене прибоя и печально взирающая на далёкий горизонт. В уголке каллиграфическая надпись, врисованная в контур сердца: "Счастье, где же ты?" Не важно, рисовал Ар-Нель эту картинку или купил; она выдает такую милую самоиронию, что моё раздражение несколько проходит.
   Ар-Нель выдёргивает из пачки листок бумаги с красным обрезом и принимается тереть тушь.
   - Сядь, - говорит он мне с насмешливым дружелюбием. - Хочешь чаю?
   Я на миг теряюсь. Чёрт знает, что полагается по этикету... Впрочем, плевал я, горец, на этикет! У меня отличная легенда.
   - Да. Спасибо, Господин.
   - Налей, - кивком показывает на "чайник" на поставце. - Возьми печенья.
   Трёт тушь и наблюдает. Интересненько...
   Я беру сухое печенье. Откусываю. Осыпаюсь крошками, отряхиваюсь. Фиг ли нам, горцам. Ар-Нель наблюдает с полуулыбкой.
   - Ник, - говорит он вдруг, - расскажи мне о своей деревне?
   Этот шкет меня поражает. С чего бы такое внимание к моей скромной особе?
   - Что рассказать? - спрашиваю я. - Ничего интересного, деревня как деревня.
   - Отчего? - возражает Ар-Нель. - Ведь твоя деревня не в Кши-На? Там где-то, в горах Хен-Ер? Никто из моих знакомых там не бывал. Так далеко и люди, я полагаю, живут иначе?
   Любопытному на днях прищемили нос в дверях. Я - неразговорчивый дикарь. И мне не положено посвящать кого попало в собственную частную жизнь.
   - Люди как люди.
   - В чём твоя вера, Ник?
   Оп-па!
   Об этом ещё не спрашивал никто. Вероятно, по умолчанию считали, что я верю в какой-нибудь вздор. Или - что в День и Ночь, как местные жители. Деревенский люд теософия не занимает, а господам не приходило в голову интересоваться такими вещами у слуги. Точный расчёт был, оправдался - но ведь не разработана религия в легенде, ни пса мы ещё не знаем о здешнем религиозном мышлении, и уж тем более - до такой степени, чтобы создать некую религиозную систему наподобие местных!
   Да что ему далась моя вера? Больше всех надо...
   Штирлиц посмотрел в небо.
   - Зачем тебе, Господин?
   - Любопытно.
   Ах ты, ёлки-палки! Ладно, попробуем. Чтобы не завраться, будем держаться того, что знаем.
   - В сына Творца.
   - А кто его мать?
   - Земная женщина.
   - С ней сражался сам Творец?!
   Тьфу ты, дьявол! Год спокойно общался с аборигенами всех сословий! Принесло на мою голову! Чуть не выбил из роли, поганец... Ладно, я сглупил, тут надо тупить. Бубнить ерунду. Да мы тут... в нашей... исконной, посконной...
   - Господин, я не умею говорить на такие темы.
   - Это тайна?
   - Ага. Сакральная тайна.
   - Ты вылечил молитвой воспалившееся лёгкое. Я думаю, ты обращался к сильному божеству. Мне жаль, что ты не хочешь мне рассказать, Ник...
   Змеёныш... слишком много понимает для аристократика.
   - Да не то, что не хочу - я не умею, Господин. Я - человек неучёный...
   - У тебя удивительно правильная речь для деревенского мужика. Ты быстро учишься, хоть и немолод.
   - Просто память хорошая.
   - Ты - Мужчина, Ник?
   Час от часу не легче. Может, ему накостылять, всё-таки, чтобы не лез не в своё дело? Или... слишком как-то профессионально вытаскивает на левые темы. Тупим, тупим! Смотрим, как баран на новые ворота:
   - Мужчина, Господин.
   Улыбается. Жеманно крутит рукой в воздухе:
   - Пустяки. Это я так спросил, - обмакивает в тушь кисточку. - У меня красивый почерк, Ник?
   Пожимаю плечами.
   - Не смыслю в каллиграфии, Господин, - да что ж ты пристал ко мне?
   - Мне показалось, что тебе понравился рисунок, - снова улыбается. - Меня учил Господин А-Тох. Я хороший ученик, как ты думаешь?
   Усмехаюсь. Барские забавы.
   - Хороший. Симпатичная птичка.
   - Ты устал от этого разговора - или мне кажется?
   С чего бы мужику уставать от дурного трёпа?
   - Тебе кажется, Господин. Просто - много дел сегодня. Весь дом на ушах стоит. Младший-то Господин, знаете?
   Поднимает с конторки исписанный листок, помахивает им, просушивая тушь. На самом деле, почерк хорош. Лучше, чем у моих князей - креативная каллиграфия, с претензией. У этого типчика, похоже, манеры настоящие.
   Подает мне свернутое письмо, запечатанное восковой звёздочкой.
   - Иди, Ник. Мы когда-нибудь поболтаем ещё - когда ты будешь меньше занят мыслями о своих сюзеренах. Правда?
   Снова усмехаюсь. Обещающе.
   - Конечно.
   Ага. Щас. Забираю письмо, кланяюсь, разворачиваюсь, чтобы уйти.
   - Ник! - окликает Ар-Нель. - Расскажи мне когда-нибудь про сына Творца.
   Киваю - "да, да!" - и поспешно ретируюсь. Тянул меня чёрт за язык! Но - каков жук этот Ча... Наблюдателен и умён не по годам, надо отдать ему должное. Пожалуй, сейчас, несмотря на этот рискованный разговор, Ар-Нель бесит меня меньше, чем раньше.
   Уезжая из поместья, я уже не злюсь. Тоже мне, Арамис! Манерная цаца с хорошими мозгами - ведь, пожалуй, расколол бы меня, если бы мог хотя бы представить...
   Но даже очень разумный парень из местных не вообразит истины - поэтому не догадается, каков тут по-настоящему правильный вопрос. При всём - интересно было бы поговорить с Арамисом; вдруг какая-нибудь его подружка-белошвейка в курсе здешних придворных интриг.
   Разве что - милый-дорогой Ча явно мне не доверяет.
  
  
   ***
   Письмо от Принца Ра получил, когда год пришёл к повороту.
   Зимний день, сумрачный, тёмный, весь в глубоких тенях, осветился всеми огнями солнца и звёзд, превратился в радугу, в фейерверк, в сплошной летний жар. Письмо обожгло пальцы.
   "Я улыбаюсь, глядя на твой почерк, Ра из Семьи Смутьянов. Мне жаль, что нельзя увидеть тебя до поединка. Я рад, что ты мой Официальный Партнёр. Я целовал клинок, который будет держать твоя рука - след твоей ладони совпал с моим, как отражение в зеркале. Я жду встречи".
   Конечно, он улыбается, думал Ра, прижимая письмо к щеке, а меч Дома Государей - к груди. Элегантнейшая каллиграфия, почерк, естественный, как дыхание. Я смешон со своими попытками писать аристократично... но мне простили неопытность. Может, мы будем друзьями? Может, мы будем счастливы?
   Сторожевой Пёс Государей ухмылялся с эфеса меча, глядя рубиновыми глазами. Ра тоже поцеловал клинок: "Я держу в руках оружие, совершеннее которого нет. И это - дар любви".
   - Да, ты счастливчик, - сказал Старший, улыбаясь. - Это большое везение - сходу влюбиться в Официального Партнёра, получив первое же письмо. Мне не было дано такой радости.
   - Просто Младшенький - вообще натура влюбчивая, - съязвил Второй. - И ему ударило в голову официальное разрешение обращаться к Принцу на "ты".
   - Не слушай их, - сказал Третий. - Тебя ведёт судьба, следуй за ней, а всё остальное - пыль.
   Отец и Мать ничего не говорили - они только улыбались.
   Ра чувствовал себя неописуемо счастливым; у него выросли крылья, он смотрел на далёкую землю с горней высоты. Его радость была бы абсолютной, если бы не Ар-Нель, которому Ра никак не мог не рассказать о произошедшем. Впрочем, Ар-Нель, похоже, знал обо всём не хуже, чем сам Ра - а может, и лучше. Письмо Принца лишь усилило его природный скепсис.
   - Мой дорогой, - сказал Ар-Нель на следующий день, смахивая перчаткой снег с опушенных ветвей, - восторженность - это очень приятное состояние, но помните: Принц вас не знает, а вы не знаете его. В сущности, у вас не может быть уверенности, что это письмо не написано под диктовку наставника. Имейте в виду, Дитя - если вы не приглянетесь Принцу при личной встрече, то у вас немало шансов быть убитым. Вам надо работать над каллиграфией и фехтовальным стилем - и сделайте милость, мой юный друг, умерьте пыл. Экзальтация - скверный советчик.
   - Вы безжалостны, Господин Ча, - выдохнул Ра с досадой, отворачиваясь, чтобы Ар-Нель не заметил его повлажневших глаз.
   - Я не могу солгать, что сожалею о сказанном, милый Л-Та, - сказал Ар-Нель с грустной улыбкой. - Я стараюсь не говорить того, о чём пожалею... пожалуйста, не забывайте, что я предан вам, мой юный друг. Считайте, что я причиняю боль, как учитель фехтования - чтобы вы научились парировать смертельные удары. Вы лучше меня, видит Небо... я полагаю даже, что вы лучше Принца - но вам надо выжить, по возможности сохранив сердце не разбитым.
   - Вы вообще не верите в любовь? - спросил Ра, глядя в снежную муть.
   - Увы - верю. Это чувство причиняет много бед. Оно едва не погубило репутацию и жизнь вашей названной сестры, а любимый паж вашего старшего брата умер из-за него. Пожалуйста, Маленький Л-Та, сохраняйте холодный разум, пока сможете.
   - Вы плохо думаете о Принце?
   - Принц ещё слишком юн. Он ещё долго будет слушать наставников - и всегда будет слушать Государя. Даже нам с вами, мой милый, тяжело ослушаться отца - для Принца это вообще невозможно, вы ведь понимаете это?
   Ра кивнул. В рассуждениях Ар-Неля легко находился жестокий резон. Думать в этой плоскости смертельно не хотелось, но Ра был вынужден признаться сам себе, что на любую вещь необходимо взглянуть, по крайней мере, с двух сторон - если желаешь увидеть её целиком.
   - Не унывайте, - улыбнулся Ар-Нель. - Когда после пары спаррингов со мной вы сможете безупречно написать любовное письмо в стиле "Ранняя Изморозь" и украсить его цветочной гирляндой, не жалуясь, что у вас дрожат руки - я смогу быть относительно спокойным за вас.
   Ладно, решил Ра. Конечно, у Ар-Неля есть привычка выплескивать чашку воды в лицо того, кто кажется ему пьяным - но в чём-то он прав. Например, в том, что лишние уроки фехтования не помешают.
   - О да, - сказал он вслух. - Приезжайте ко мне чаще, господин Ча. И - может, сегодня вы позволите мне попробовать вас отлупить? Просто чтобы справиться с грустью?
   - Ах, я никогда и никому не мешаю пробовать! - ответил Ар-Нель, смеясь. - Я с наслаждением вываляю вас в снегу, дорогой друг, - если это вас действительно утешит.
   И Ра побежал в оружейный зал за "тростником", отбросив в сторону все мрачные мысли.
  
   Не то, чтобы после месяца поединков руки Ра перестали дрожать настолько, чтобы, закончив бой, он мог тут же нарисовать цветочную гирлянду самой тонкой кистью - но к Последней Луне Года спарринги с Ар-Нелем стали полегче. Более того - Ра впервые в жизни удалось провести бой со Вторым Братом без особенного урона.
   - Оэ... - протянул Второй озадаченно, когда Ра набил ему изрядный синяк на плече. - Младшенький, ты кусаешься, или мне показалось?
   Госпожа Лью хихикнула в муфту, а Старший одобрительно сказал:
   - Младший, Семье не придется краснеть за твой поединок в Столице.
   - Знаешь, Второй, - сказал Ра как можно небрежнее, - я ведь могу повторить, если у тебя есть сомнения в истинности происходящего.
   - Да ты обнаглел! - рассмеялся Второй и атаковал в стиле "Бегущий Бык".
   Его удар сбил бы Ра с ног, как бывало уже много раз - но тело среагировало быстрее, чем Ра успел обдумать оборону. Он только отметил последовательность собственных движений: "Текущая Вода" - "Полет Журавля" - "Косой Дождь" - и...
   Второй был вынужден шарахнуться в сторону, едва не поскользнувшись на утоптанном снегу.
   - Поединки с Ча пошли тебе на пользу, - сказал он снисходительно, выравнивая дыхание. - Но имей в виду: это грязная техника.
   - Цель боя - победа, - фыркнул Ра. - Признай это!
   - Маленький плут, - бросил Второй, но не стал продолжать, признавая за Ра ничью в спарринге. - Наши гости в Ночь Последней Луны будут поражены твоим фехтованием в стиле "Котёнок Ловит Моль".
   - Ты ведь изобразишь для наших гостей Моль, не так ли? - тут же спросил Ра детским голоском и наивным тоном, рассмешив всех, наблюдавших за боем, и Второму ничего не оставалось, как тоже рассмеяться.
   До самой Ночи Последней Луны Ра чувствовал себя так, будто мир принадлежит ему. Он казался себе взрослым, сильным и независимым, Небеса как специально осыпали его радостями и надеждами - Ра думал, что детство кончилось, а взрослая жизнь великолепна.
   В действительности Последняя Луна этого года оказалась последней луной его детства.
  
   В Ночь Последней Луны стоял прозрачный мороз, и сама луна сияла с бездонных чёрных небес так ярко, что по снегу протянулись длинные голубые тени. Сонный зимний покой разлился по миру; чтобы стряхнуть его, понадобилась громкая музыка.
   Семья Л-Та провожала прошедший год с помпой - он принес очень большую удачу. Красные фонарики и плошки горели вокруг замка, и их длинные цепочки выглядели с башни сияющими ожерельями. Мелюзга, под предводительством маленького братца Госпожи Лью и Крошки Ие, сбежала в тёмные уголки парка и играла там в разбойников - с фонариками и "тростником", заглушая воинственными воплями пение храмового причта, благодарящего День и Ночь за ушедший год и просящего счастья и радости в новом. Ряженая молодежь играла в шарады и "связь времен" - и Ра, одетый Вассалом Ону, хихикал над Ар-Нелем в ожидаемом костюме Ведьмака, но три шарады не отгадал...
   Ночь уже перевалила за середину, когда тёмные всадники подлетели к воротам замка Л-Та во весь опор. Они спешились и вошли по аллее, освещённой фонариками с пожеланиями всех благ, а привратник бежал впереди них - появление укутанных в чёрное фигур в озарённом зале, где пили горячий отвар чок и подогретое вино с пряностями, заставило разом умолкнуть и музыку, и голоса.
   - Господин Л-Та, - хрипло обратился к Отцу чёрный человек с седой косой, - вчера утром Кши-На лишилась Государя. В связи с последними событиями и тем доверием, которым покойный Государь одарил вас в последний год своей жизни, Совет не мог не сообщить вам - одному из первых. Выраженная в завещании воля Государя подтверждена. Ваш младший сын - Официальный Партнёр нового Государя, который взойдет на престол предков в следующее полнолуние.
   На лицо Отца набежала тень. Мать укуталась в платок. В зале, кажется, боялись дышать.
   - Гасите огни, - скорбно приказал чёрный гонец. - Следующая луна объявлена Луной Слёз.
   Ра стоял посреди зала, чувствуя на себе все взгляды, и оживление стекало с него, как вода. Шлем Вассала Ону с крашеными перьями и панцирь из тонкой жести в сусальном золоте вдруг показались ему тряпками площадного шута, а веселье праздничной ночи вызвало приступ нестерпимого стыда.
   Ра растерянно огляделся. Старший и Госпожа Лью, одетые фениксами, встревоженно шептались, спрятав лица в пышные воротники из цветных перьев. Второй разглядывал чёрных гонцов со странной, почти удовлетворенной миной, Третий гасил свечи в ближайшем канделябре. Пажи смотрели на Ра и чёрных с детским страхом. Взрослые, шушукаясь, отводили глаза.
   Рука Ар-Неля невесомо коснулась плеча.
   - Маленький Ра, - сказал он, впервые назвав Ра освящённым именем, - мне жаль. Моя душа полна скорби, дорогой друг. Кажется, мы с вами ничего не успели. Теперь приготовьтесь: может случиться всё, что угодно.
   Ра не выдержал. Он кивнул, бросил быстрый взгляд на Мать - и, не дождавшись позволения или одобрения, выбежал из зала. Поднялся по лестнице к себе, прихватив по дороге свечу. Задвинул дверь, снял глупый шлем, бросил на постель. Торопясь, выдернул из пачки шёлковой бумаги с золотым обрезом листок, брызнул водой на подсохшую тушь.
   "Я знаю, что тебе не до тех ничтожных слов, которыми я попытаюсь тебя утешить. Я понимаю - у меня нет сил тебе помочь. Просто знай - я плачу вместе с тобой".
   Ра дунул на свеженаписанные слова, свернул письмо в самом простом стиле - как солдату или страннику - и бегом вернулся в потемневший зал, откуда, переговариваясь вполголоса, расходились гости.
   Чёрные ушли.
   Ра выскочил из дома - лицо обжёг ледяной ветер - и догнал гонцов уже у ворот, исключительно потому, что они шли подобающе медленно. Задыхаясь от холода и бега, поспешно поклонился. Сунул письмо в руку гонца с седой косой.
   - Уважаемый Господин... передайте... - запнулся.
   - Новому Государю, - закончил гонец с печальной тенью улыбки. - Конечно, Уважаемый Младший Л-Та. Это опрометчиво - как всё искреннее. Я надеюсь, что Новый Государь сумеет оценить ваш порыв по достоинству.
   Разве дело в этом, подумал Ра. Будто я пытаюсь заработать на такой ужасной вещи, как смерть его Отца, какие-то преимущества себе... Государь столь высок, что невозможно чувствовать к нему жалость? Нельзя думать, как ему должно быть одиноко и холодно, потому что Отец в Обители Цветов и Молний - это вовсе не то же самое, что Отец рядом...
   Может, я не смею сравнивать Государя с собой, даже если у нас совпадают все мыслимые и немыслимые знаки судьбы, вплоть до "потайной шестёрки"?
   Но ведь он тоже - живой человек, думал Ра, дрожа от холода, но не ускоряя шаги. Посмеет ли кто-нибудь из Государевой свиты сказать ему: "Плачу вместе с тобой"?
   А вдруг на Вершине Горы так же холодно и пусто, как на вершине настоящей горы? Вдруг там нет ничего, кроме льда и далёкого чистого небесного света?
   Может, я поступил глупо, подумал Ра, подходя к дому. Но - пусть он знает, что я не побоюсь подойти близко, даже если это почти преступление.
  
   У парадного подъезда фыркали лошади - осёдланные и запряжённые в носилки. Гости уезжали.
   Ра, остановившись в тени, прислушался к их негромким разговорам - говорили о том, что его очень занимало.
   - ...Небеса гневаются - страшное горе...
   - ...теперь Но-Хен неминуемо потеряет всё, что имел, зато Л-Та приобретут больше, чем могли мечтать...
   - ...на престол уже через луну? Мальчик, неутверждённый в статусе Мужчины?
   - ...без регента - уже не ребёнок, Время пришло - якобы взрослый. Теперь поторопятся с поединком, чтобы утвердить...
   - ...да его уже формально объявили Государем...
   - ...вас удивляет? Поединок Принца - всегда простая формальность...
   - ...просто - так откровенно...
   - ...что вы, Уважаемый Господин Мя-Гн, Совет мудр: мальчик-Принц - последний в роду, не дай Небо, с ним что-нибудь...
   - ...тихо, тихо, бесценный друг. Мы ещё не... тихо...
   - ...силы Земли и Неба, пошлите Принцу долгих лет - упаси нас от смуты и грызни в Совете...
   - ...Госпожа И-Вэ выслушала, как член Государева Дома - уже не пытается скрыть, что...
   - ...тише, тише. Я никого не принимаю с завтрашнего утра и до следующего полнолуния - и вам не советую... разве что - приватно...
   Ра прижимался к ледяной стене, мелко дрожа от холода, и тщетно пытался осмыслить услышанное. Из всех слов, выхваченных из фраз, самыми яркими ему показались слова "простая формальность". Ра впервые слушал разговоры взрослых, совсем не предназначенные для его ушей - и взрослые в этих разговорах предстали гораздо более жестокими, чем Ар-Нель. К тому же им не было дела до Ра.
   Вернее, Ра потихоньку превращался в их и собственных глазах в отменную сплетню. В разменную монету в сделке между Государевым Домом и Родителями.
   Вот интересно, подумал Ра в тоске, Принц чувствует себя так же? Его Отец покинул земную юдоль, а взрослые, все эти Важные Господа, теперь подсказывают любое решение, ведя будущего Государя туда, куда им надо? Его это бесит или он привык?
   Он думает - мои письма продиктованы моим Отцом, сделал вывод Ра и поплелся в дом. Он думает - я фарфоровая собачка, кивающая, если её толкнуть. Может, он прав?
   В зале Ра тут же окружили родственники. Второй обнял, хлопнул по спине:
   - Не убивайся так, Младшенький! Это большое горе - но всё преходяще...
   - Как же ты мог выскочить на улицу без плаща, солнечный луч?! - сказала Мать с тревожной укоризной. - Ты не должен рисковать своим здоровьем по пустякам - оно уже принадлежит не только тебе.
   - Выпей чок, - Третий сунул в руку тёплую чашку.
   Ра всхлипнул и выпил залпом.
   - Ты счастливый, - нежно сказал Старший, укрывая его плащом. - Не надо терзать себя - всё будет хорошо, Младший.
   Это ты счастливый, подумал Ра впервые в жизни. Старший, милый, умный - ты не понимаешь. Ты прямой, как лезвие стилета, и такой же блестящий - поэтому ты не понимаешь. И ещё - похоже, тебе повезло не совпасть с Принцем символами судьбы. То, что неизбежно - не так уж радостно...
   Ра взглянул на Госпожу Лью. Она чуть улыбнулась и погладила Ра по щеке - он почувствовал, как холодны и влажны её пальцы.
   А вот вы что-то понимаете, дорогая Названная Сестра, подумал Ра. Или - предчувствуете. Потому что вы знаете, каково попасть в беду. Но вы тоже счастливая...
   Что же будет со мной?
   - Ты написал письмо, Младший? - спросил Отец. - Как ты мог отдать его, не посоветовавшись с Матерью и со мной? Что ты написал?
   Ра закрыл лицо руками.
   - Ничего. Ничего особенного. Позволь мне уйти. Мне нехорошо, голова болит, я устал... Можно, я посплю?
   - Иди-иди, весенний день, - тут же сказала Мама, всё ещё встревоженно. - Поспи, я велю принести жаровню в твою спальню.
   - Ча уехал? - спросил Ра Второго, и тот махнул рукой в ответ:
   - Уехал, уехал. Дома только свои - иди, Дитя.
   И Ра ушёл, страстно жалея, что Ар-Нель его не дождался.
  
  
   ***
  
   Запись N91-04; Нги-Унг-Лян, Кши-На, особняк Л-Та.
   Король умер. Вот это номер.
   У меня теперь целый ворох чудесного фольклора о теле короля, лежащем в гробу из чёрного мрамора, в чёрном мраморном покое внутри Тайного Убежища на границе с Обителью Цветов и Молний. Душа короля теперь посещает в мире людей своих родственников и подданных, дабы убедиться, что всё и дальше пойдет правильно - все ждут знамений, все вздрагивают и оборачиваются на стук двери, на любой неожиданный звук... По всему дому стоят ветви акации с искусственными цветами из розового шёлка - как приветствие и предостережение разом. Если гаснет свеча, кланяются: "Простите, Государь!" Каменным фигуркам потешных собачек-чудовищ, охраняющих все входы в замок, завязали морды чёрными ленточками - чтобы не вздумали облаять дух короля, который незримо странствует по дому и саду ночами.
   На одиннадцатый день в саду, в большой бронзовой чаше жгут благовония и роскошные букеты бумажных цветов - в подарок покойному королю, чтобы его новый дом в Обители Цветов и Молний могли достойно украсить. Цветы делали все пажи под личным руководством Снежной Королевы Л-Та. Она осунулась и устала за эти дни, её лицо стало ещё холоднее и строже.
   А Ра плачет у себя в комнате или уходит на башню с письмом принца - нового короля, то бишь - и мечом, который ему прислали для поединка. Почти не разговаривает со своей роднёй - зато готов не отпускать от себя Ар-Неля. С ним рубится в оружейном зале, несмотря на траур - и шушукается на башне или в беседке, в местах, где никто заведомо не подслушает.
   Мне жаль, что нельзя поставить там "жучок".
   Короля жалеют, пожалуй - и все в каком-то замешательстве. Я случайно слышу, как Юу шёпотом говорит Н-До, что у Ра появился неслабый шанс стать королём, настоящим королём - восстановив тем самым попранную историческую справедливость. Н-До скептически улыбается, но не возражает. Пажи стараются угодить Ра изо всех сил - но ему, кажется, не хочется ни с кем общаться.
   Вот кто искренне жалеет Короля и Принца! Письмо Принца, по-моему, составлено очень здорово: "Я улыбаюсь, когда читаю", - а ты додумаешь, улыбаюсь я тому, как ты мил, тому, как ты глуп, или меня просто ситуация смешит. Ра обладает воображением и темпераментом, он уже Бог знает чего навоображал - и рвётся дружить с принцем заочно.
   А мне жаль его. Он может попасть жесточе, чем Лью. Придворные нравы безжалостны.
   Но с Ра мне лучше не разговаривать вовсе. Это ведёт прямиком к вмешательству в политику исследуемого мира. Достаточно, достаточно с меня наблюдений! Было бы, конечно, здорово взглянуть на королевский двор поближе, но тут уж очень скользкая дорожка выходит.
   После сожжения цветов в замок Л-Та начинают наведываться гости. Соседи, кажется, лебезят и заискивают - Снежная Королева их не принимает, в доме траур. Зато важные особы из столицы, которым нельзя отказать, задерживаются на два-три дня, пьют с Господином Л-Та у него в кабинете и обсуждают виды на будущее.
   Я стараюсь подслушивать - не без успеха. Господина Л-Та приглашают в королевский Совет, после свадьбы Ра с Принцем ему отойдут земли, давным-давно конфискованные у его предка - и важные особы хотят сделать его союзником заранее. Поливают друг друга грязью за глаза, обещают дружеские услуги, всё в этом роде... Господин Л-Та больше не выглядит загнанным жизнью, в его манерах появилась насмешливая небрежность.
   Впрочем, Госпожа Л-Та всё равно главнее, ха!
   Месяц траура на исходе, когда в замок Л-Та приезжает Личный Его Величества Астролог, страшно важная при дворе особа. По-моему, довольно-таки противный тип - вкрадчиво-слащавая толстенькая мордочка, да и небольшим тельцем слишком пухлый, чтобы быть хорошим бойцом. Не женат?
   Зато роскошный кафтан вышит символами Земли и Неба - цветами и звёздами, а плащ оторочен роскошным мехом какого-то пушного зверя; от золотишка на шее, пальцах, запястьях и в ушах - чуть к земле не клонится.
   Ему рады. Госпожа Л-Та лично встречает его у парадного подъезда, укутавшись в шаль.
   Астролог интересуется, главным образом, Ра. Разговаривает с ним - как-то... не знаю, как определить. Может, как с малышом? Сюсюкает: "Как дела, Господин-Восходящая-Звезда? Ваши успехи в каллиграфии производят впечатление..." - что звучит абсолютно неуместно и неискренне. Ра вежливо улыбается, но явно хочет осторожно улизнуть, как кот, которого поймали и тискают. Его мирит с Астрологом лишь то, что тот привёз подарок от Принца - акварель, наклеенную на дощечку. Два... я ещё не придумал, как называть этих зверей - скажем, ирбиса на горной круче смотрят друг на друга кошачьими глазами, готовясь сцепиться. Удачный рисунок. Каллиграфическая подпись: "Любовь и доблесть - дорога ввысь".
   Разумеется, Ра счастлив. Носится по замку, показывает пажам, братьям - и мчится в свой кабинет писать письмо Ар-Нелю: хвастаться милостью Принца. Иногда мне кажется, что он понимает что-то - но всякое понимание улетучивается, когда его романтическому воображению подкидывают новую игрушку. Я тоже восхищаюсь подарком Принца и сообщаю Ра, что радуюсь за него - что ещё остаётся?
   Астролог рассматривает надписи на дощечках, сделанные Ра, и беседует с Господами Л-Та о его детстве. Остается обедать, остается ужинать, остается ночевать.
   И приходит в кабинет Господина Л-Та за полночь.
   Вот когда я получаю ценную информацию! Жесть! Я слушаю - и думаю, что мне теперь делать.
   Первая же услышанная мной реплика Снежной Королевы звучит очень впечатляюще:
   - ...если бы я знала, что с моим Младшим Сыном собираются поступить, как с упряжным жеребёнком, то отослала бы послов с первым же письмом. Сейчас я борюсь с желанием выставить вас вон, Уважаемый Господин.
   - Госпожа Л-Та, - отвечает Астролог стальным голосом, - это - воля почившего Государя.
   - Он - не раб, - режет Снежная Королева. - Этого не будет.
   - Уважаемая Госпожа, - в голосе Астролога появляется жалость, - не заставляйте меня обвинять вас в государственной измене.
   - Никто не собирается опротестовывать завещание Государя, - тут же говорит Господин Л-Та. - Просто - резать без поединка, подростка, аристократа... Уважаемый Господин, вы же видите - он влюблён в Нового Государя...
   - Тем легче простит, - говорит Астролог примирительно. - Вы-то меня понимаете, Господин Л-Та? Жизнь Нового Государя драгоценна. Династия Дома Государей - под угрозой. Совет трясется от страха, если Принц оцарапает колено - а ваша Уважаемая Супруга пытается настаивать на поединке!
   - Смотритель Эу-Рэ по-прежнему имеет голос в Большом Совете? - спрашивает Снежная Королева глухо.
   - Эу-Рэ сделал то, что на его месте сделал бы каждый, - Астролог отхлёбывает, наверное, "чаю" - и стучит чашкой по столу. - Брат Официального Партнера Нового Государя убил его сына. Естественно, как каждый верноподданный, он опасается за жизнь своего юного сюзерена. Совет с ним согласился - и довольно об этом.
   - Вы его искалечите, - говорит Госпожа Л-Та сплошной болью. - Он ещё ребенок.
   - Он отлично тренирован, - возражает Астролог. - И Время Любви для него уже настало. Очень здоровый Юноша из деревни. Это был один из резонов покойного Государя; вы знаете, покойная Государыня принадлежала к Семье Хэнн-Э, в высшей степени аристократична... И болезненна... Метаморфоза... гм... чтобы спасти хоть одного из Принцев, Господину Придворному Врачу пришлось... Государь выбирал - и выбрал жизнь сына... После той ужасной трагедии он, конечно, не пожелал для наследника Юношу из слишком... близкого круга...
   - Возвращение Семье Л-Та законного статуса непременно должно быть оплачено такой жертвой? - спрашивает Господин Л-Та.
   - Да что за жертва! - отмахивается Астролог. - Да половина знатных Юношей через это проходят! Хотите, чтобы всё было как в древних летописях - принцы сражаются, а на крепостной стене, за бойницами - лучники, готовые пристрелить того, кто слишком далеко зашёл...
   - Как жеребёнка... - повторяет Госпожа Л-Та. - Чистенького... того, кто верит, кого вы заставили полюбить... Ещё не испорченного всей этой дрянью...
   У неё такой голос, что мне становится тяжело дышать.
   - И-Вэ, - тихо говорит Господин Л-Та, - это же приведёт его на Вершину Горы... Наши внуки получат то, что всегда причиталось детям нашего рода. Родная, это всего лишь шипы на ступенях...
   - Что ты можешь знать об этом, Дхо-Р? - тихо и яростно спрашивает Снежная Королева, в которой не осталось ни капли светского холода. - Что ты можешь знать об этой боли, о том, какова метаморфоза на вкус, о том, каково преданному? Что в наших детях - твое? Твой клинок в моём сердце?
   - Ты несправедлива, - говорит Господин Л-Та еле слышно.
   - Я честна. Ты - единственный мужчина в последнем поколении Л-Та, Дхо-Р, и это - благодаря моей любви и моему доверию. Ты знаешь - наш собственный поединок мог бы кончиться совсем иначе, если бы не моё решение. Я сделала всё, что можно сделать ради любимого. Наши дети уже вернули надежду твоей Семье, о которой так рыдали твои родители. Сохранили Имя. И за это ты отдаешь моего Младшего без сомнений и жалости?
   - У нас будет Младшая Дочь. Государыня.
   - Преданная собственным Отцом. Обманутая возлюбленным. Несчастная.
   - Мать Государей, И-Вэ.
   У меня мороз ползёт по спине, когда я слышу, как всхлипывает Снежная Королева.
   - Уважаемая Госпожа Л-Та, - вкрадчиво говорит Астролог, - не надо так драматизировать. Вы ведь не думаете, что Князя Ра и вправду обрежут, как жеребёнка, правда? Он же рубится с мальчиками из свиты на тренировочном оружии? Так будет рубиться и во дворце, а мы - выберем удачный момент, когда он будет... готов... разогрет... метаморфоза должна быть хороша, мы постараемся, чтобы она была хороша. Государыня Ра будет красавица... ну что ж вы...
   Госпожа Л-Та сдавленно рыдает. Господин Л-Та что-то шепчет ей. В конце концов, она устало говорит:
   - Я понимаю всё. Вы убьёте его, если я откажусь, а нас очередной раз обвините в подстрекании к смуте. Это будет стоить моей Семье дороже... А, как я ненавижу все эти дворцовые дрязги, видит Небо! Как я не хотела! Как не хотела, чтобы мои дети глотали чужую грязь в Государевом Доме! Как видно, цветы, которые я жгла, оказались недостаточно хороши - или их было слишком мало...
   - Очень хорошо, - удовлетворенно говорит Астролог. - Значит, вы согласны? Чудесно, дорогая Госпожа Л-Та, замечательно. Теперь вы знаете обо всех планах Совета, как истинные члены Совета. Больше не будет никаких недомолвок - и народу объявят о поединке. Ни малейшего пятнышка на репутации вашей Семьи - кристальной. И на репутации Будущего Государя тоже не должно быть пятен. Никогда. Позаботьтесь.
   - Как взгляну в глаза Младшего? - говорит Госпожа Л-Та безнадёжно.
   - Весело, - подсказывает Астролог. - Вы должны знать о намерениях Совета - но Юноше это совершенно ни к чему. Поддержите в нём доброе расположение духа - и всё пройдет, как по маслу. Я сообщу при дворе - и за ним пришлют, как полагается. Не позднее полнолуния он отбудет в столицу, а вы будете его сопровождать - с подобающими почестями.
   - Да, - роняет Госпожа Л-Та. - Я ухожу. Я сделаю по вашему слову. Будьте вы прокляты.
   - Не стоит так, И-Вэ, - виновато говорит Господин Л-Та.
   - Лучше бы мне было умереть во время метаморфозы, - говорит Снежная Королева и выходит из кабинета. Я едва успеваю отступить в тень.
   Они проходят мимо меня, правильно не заметив - в коридоре очень темно, свеча в маленьком подсвечнике, которую несёт Господин Л-Та, только делает мрак непрогляднее.
   Расходятся. Господа Л-Та - в свою спальню, Астролог - в покои для почётных гостей. А я...
   Я дурак.
   Я стою в темноте, в галерее замка Л-Та, и жалею инопланетного мальчишку, который, по самому большому счету, и не мальчишка вовсе. Пешка-то должна выйти в ферзи, а я жалею.
   А надо радоваться. Я всё переживал, что земная история выглядит грязнее, чем на Нги-Унг-Лян - нет, уже не выглядит, здесь тоже хватает дерьма. Удовлетворитесь, Уважаемый Господин Этнограф!
   Ну и почему ты не воспринимаешь их как историко-этнографический материал? Они же - не люди, недолюди! Что он тебе, этот принц-принцесса? Сват, брат? На Земле так вот мало продавали? Девчонок, мальчишек - за деньги, за титул, за статус - да какая разница!
   И вообще, этот шкет - как здешний полосатый кот-баска: откусят от него кусок - залижется, принесёт котят и будет дальше мышей ловить. Не подохнет.
   Только погаснет.
   А и пускай. Королевой, милочка, становятся не для того, чтобы быть счастливой.
  
   Заглядываю в его спальню. Ра дрыхнет в обнимку с дарёным мечом - красивая и функциональная вещица, к слову. Удивительная работа. Сталь напоминает земной булат, заточка совершенно фантастическая, сложная гарда отлично приспособлена парировать и обезоруживать, а собачья головка, Разум Стали, и ножны - произведение искусства, иначе не скажешь.
   И Ра спит, прижав эфес к лицу. Как младенец с плюшевым мишкой. А акварелька с барсами и письмо лежат на поставце рядом с постелью. Хочется ему верить во всё хорошее, хочется...
   Я снова чувствую нестерпимую жалость. И растерянность - ну что мне делать? Может, дать ему счастливо прожить последние деньки?
   Ведь скоро для него неизбежно начнётся кошмар кромешный - зачем форсировать, опережать события? И потом - ведь получится, что я предаю Господ Л-Та...
   А промолчу - выйдет, что я с ними заодно.
   Зажигаю свечу. Трясу Ра за плечо.
   Он открывает глаза, мотает головой - непонимающе смотрит на меня:
   - Ник, ты что? Слушай, ещё совсем темно... я ещё посплю... - и зевает.
   Поднимаю его лицо, чтобы заставить посмотреть на меня.
   - Ра, твои родители только что сошлись с астрологом на том, что поединка не будет. Ты, как у вас говорится - решённая Государыня, и чтобы сделать тебя женщиной, они и без Государя обойдутся. Они его берегут - после болтовни Эу-Рэ боятся, что ты можешь его убить.
   Сон слетает с него мгновенно. И краска с лица - он такой бледный, что чуть ли не светится в темноте. На щеке отпечатался рельеф эфеса - как ожог.
   - Ник, как...
   - Астролог довёл твою мать до слёз. Она боится, что тебя убьют, если твои родители будут настаивать на честном поединке.
   Он хватается за щёки. Глазищи огромные, в них - ужас перед рушащимся миром. Ничего не уточняет - понял, что это правда. Видимо, сам кое-что заметил.
   - Ник, они меня предали... - тянет меч из ножен. - И ОН меня предал. Не лягу под Всегда-Господина ни за что. Лучше зарежусь сам - пропади оно пропадом...
   Хватаю его за руку.
   - Погоди, Ра, не пори горячку. Зарезаться ты всегда успеешь, не торопись. Давай думать, что делать.
   Садится на постели, скручивается в узел. Кусает костяшки пальцев. Мордашка осунулась в минуту - из неё просто жизнь ушла, а ведь ещё ничего не произошло.
   Дьявольщина, да эти премудрые придворные убили бы его - и всё! Наверное, и на Нги-Унг-Лян, и на Земле, и везде - есть такие, которые выживают, а вот этот конкретный - не выжил бы. Есть такие девчонки, и есть такие парни, и есть, оказывается, такие андрогины местные - которые во вранье жить не могут. Физически.
   Отходы эволюции. Мрут первыми, конечно. И о них говорят, что они, мол, не приспособлены к нормальной жизни. А нормальная жизнь состоит из вранья на девяносто девять процентов. Я сам, венец творения и с эволюционной точки зрения не им, примитивным, чета - уже забыл, когда говорил правду. Легенда, легенда... И вот, перед тем, как сказать правду - истерзался, прикидывая, полезно это для дела или нет. Мы, цивилизованные люди, стараемся говорить только то, что полезно...
   А он, вывих эволюции - то, что чувствует.
   Дурачок.
   Медленно поднимает глаза - на меня.
   - Ник, седлай мне жеребца. Гнедого, необрезанного.
   - Сбежать хочешь? Так ведь родителей подставишь - и искать будут.
   Качает головой.
   - Я - к Ча. Поеду к Ча, может, он мне подскажет что-нибудь... я с нашими не могу обсуждать. И боюсь за них. У Старшего и Госпожи Лью... сам знаешь... и Мама... Я сейчас напишу записку, а ты - седлай.
   - Ра, - говорю, - я с тобой. Логично же - провожаю Господина, которому среди ночи приспичило. Почему, кстати?
   Вздыхает.
   - Кошмар приснился... Ник, а почему ты со мной? Не для них объяснение - для меня?
   - Потому что ты - в беде, - говорю. - Пиши записку, одевайся. Я седлаю лошадей.
   Берет листок из стопки. Кладёт меч на колени, окунает кисть в тушечницу. Снова смотрит на меня.
   - Ник, не предавай меня. Пожалуйста.
   От жалости бывает больно, чёрт...
   Улыбаюсь.
   - Конечно, я тебя не предам, Господин. Сейчас приедем к твоему Арамису...
   - К кому?
   - К Господину Ча. Всё решится. Одевайся скорей.
   Кивает и пишет. И я ухожу. Чуть-чуть отлегло от сердца.
  
  
   ***
  
   Ночь стояла ледяная и прозрачная. Тоненький серпик тающей луны не рассеивал мрака, а звёзды горели далеко и бесполезно - острые стекляшки Небес, драгоценные украшения Тьмы, вышивка на накидке Смерти...
   Ра кутался в плащ, подбитый мехом - но холод всё равно пробирал до костей. Ра чувствовал себя одиноким и усталым - страшно усталым и совершенно одиноким. И хотелось видеть только Ар-Неля, но между ними лежала чёрная пустота, скованная холодом, без огоньков - и Ра не был уверен, что найдет дорогу.
   Разумнее было бы подождать до утра - но утром его могли бы и не отпустить. От мысли о том, что, возможно, пришлось бы ждать решения собственной судьбы взаперти, - как ждут казни пойманные мерзавцы, - Ра чувствовал тоскливый ужас.
   Письмо Принца - в рукаве. Меч Государева Дома - на поясе. И как это, в сущности, глупо, как низко - всё!
   Ник придержал стремя необрезанного гнедого. Сам оседлал смирную каурую лошадку из упряжных... Всё-таки горец безумен, устало подумал Ра. Если узнают, что он рассказал мне о вещах, которые мне знать не полагалось - разрежут на части заживо, а куски закопают в разных местах.
   Да, он предан. До смерти. Удивительно.
   - Ник, - сказал Ра, когда тронули с места лошадей, - ты - хороший человек. Только мы, наверное, не доедем. Смотри, какая темень...
   Ник хмыкнул.
   - Я вижу дорогу. Да и знаю - сколько раз ты меня туда с письмами отправлял, Ра... Не беспокойся, будем на месте задолго до рассвета.
   - Видишь в темноте?
   - Я много чего могу, - Ра померещился смешок. - Мы, горцы, знаешь...
   Ра вдруг ударила жуткая и ослепительно яркая мысль. От её вспышки он резко осадил коня:
   - Ник, ты меня обманываешь! И всех! Ты не горец, ты - демон!
   Ник осекся на миг - и рассмеялся, но смех показался Ра деланным.
   - Да что ты! С чего ты взял?
   - Ясно! - заторопился Ра. - А, Ник, не думай, я - надгробный камень, я - немая статуя, от меня никто не узнает... но это понятно всем, кто на тебя повнимательнее посмотрит...
   - Рожа? - Ник усмехнулся в темноте. - Дай мне повод твоего коня, Ра, так будет быстрее...
   - Да нет! - Ра протянул повод и с некоторой оторопью наткнулся на громадную, как лопата, ладонь Ника в перчатке. - Мало ли, какие лица бывают у людей! Нет. Просто... ты видишь в темноте...
   - Ну и что?
   - Лечишь от смерти колдовством.
   - Ах, вот как... так ведь горские травы...
   - Твои горские травы уже третий год не кончаются?
   - Запас был.
   Ра вздохнул.
   - Зачем ты сейчас отрицаешь очевидное, Ник? Я же тебе не враг, наоборот! Я вижу - ты всегда в нужном месте, в нужное время, люди так не могут. Если ничего не случается - ты стоишь в стороне и только смотришь, но случись что - ты делаешь чудо. Ты ведь из Обители Теней - не из Обители Цветов и Молний, да?
   - Ребёнок ты ещё, Ра...
   - Ты со всеми говоришь чуть-чуть свысока, - Ра прорвало, он вспомнил всё - и перечислял любую странную мелочь, бессознательно радуясь возможности не думать о грядущем ужасе. - Ты никого не боишься, совсем, для тебя нет чинов, нет титулов - но и не любишь никого. Ты говорил о своей жене - но ведь у демонов, наверное, не бывает жён, не бывает детей... ты смотришь на человеческое тело, как на пустую чашку... И потом - руки у тебя другие, не как у людей, и лицо другое... Тело ведь тоже другое, да? Ты не то, что человеческие Мужчины, но и не никудышник - просто как камень или как ветер...
   Ник молчал. Вокруг было так темно, что Ра видел его лишь смутным движущимся куском мрака - и не мог угадать выражение его лица. Ра вдруг стало очень страшно - рядом лишь молчаливый демон, разыскивающий путь в кромешной тьме зимней ночи, тихий, как труп, только звякает упряжь лошади и глухо стучат копыта, - и он взмолился:
   - Ник, не молчи, пожалуйста! Клянусь Небесами, я никогда и никому не расскажу! Не сердись, пожалуйста, я не хотел оскорбить тебя, просто сказалось...
   - Не бойся, Ра, - сказал Ник медленно. - Ты, Малыш... считай, что ты прав. Дети во всех мирах - наблюдательнее взрослых. Вы с Ар-Нелем... ну да неважно. Я никогда не причиню тебе зла, Ра. Я на твоей стороне.
   - И Госпожу Лью - пожалел? И моего Третьего? Ты любишь детей? Или...
   Ник тихонько фыркнул - рассмеялся или согласился:
   - Мы кое-что можем, Ра. Ну и пользуемся, если очень понадобится. Я, может, и не могу любить, как человеческие Мужчины, но как демон, я тебя люблю, Ребёнок, - не падай духом, прорвёмся.
   Огромный камень свалился с души Ра - облегчение было физически ощутимо, даже дышать стало легче.
   Я выживу, подумал Ра, вдохнув острый ванильный запах зимы. У меня сильные покровители... пусть даже не небесные. Может, всё ещё обойдётся...
   - Спасибо, Ник, - сказал он прочувствованно. - Если смертный человек может принести хоть какую-то пользу таким, как ты - я сделаю всё. Я тебе обязан - уже очень серьёзно.
   - Я понял, Ра, понял, - ответил Ник снисходительно-добродушно, окончательно подтвердив свою нечеловеческую природу. - Я буду иметь в виду. Поторопимся? Прохладно...
   Ра кивнул, точно зная, что его жест разглядят, и толкнул коня коленями.
  
   Та дорога оказалась страшнее, чем всё, что Ра пережил за свои ещё короткие года. Впоследствии Ра был уверен, что Ник срезал путь через Обитель Теней, куда нет пути живым.
   Деревенька без огней - чёрные дыры в чёрном шёлке небес - была не настоящей деревенькой, а её отражением в Озере Звёзд, тенью среди теней вечности. Лес - снег и мрак, частокол мёртвых стволов - закрыл последние капли света небесного, облако нашло на луну, поднялся ветер, швырнул острую снежную пыль под ноги лошадям и в лица всадникам. Ра, держа повод, как слепой держит руку поводыря, вдруг увидел среди снежных вихрей зелёные звериные огни.
   - Ник! - окликнул сорвавшимся голосом. - Это - волки или бесы, что ж нам делать?
   Ник чмокнул лошадям, вдруг оказавшись совсем рядом.
   - Ни то, ни другое, так, пустяк. Одичавшие псы. Дитя, не нервничай, они сами нас боятся - они же всего-навсего псы, а мы - воины с мечами.
   Неважно, подумал Ра. Небеса помогут, а если не помогут Небеса, преисподняя поможет. Всё равно.
   И псы не кинулись. Только тёмная бездна, наполненная ветром, снегом и тучами, никак не превращалась во что-то более живое и знакомое. Время остановилось. Ра вспоминал вид из своего окна, нагие деревья сада в серебристой канители инея, подсвеченные розовым фонариком - и думал, что ночь доселе тоже не поворачивалась к нему своей истинной стороной. Как может быть - ты считаешь, что мир добр к тебе, уютен, честен, светел, а в какой-то проклятый миг выясняется, что всё это - только вид из окна твоей комнаты, а дальше - чёрная враждебность и мёртвый лёд.
   Всё. Вырос. Ни Мама, ни Отец, ни Старший - не помогут. Вырос - пропал.
   - Ра, - негромко сказал Ник, тронув окоченевшее плечо. - Видишь огонёк? Это сторожка привратника. Мы уже около поместья Ча.
   - Не может быть, - прошептал Ра. - Я думал, замёрзну до смерти.
   - Сейчас отогреешься. Если твой дружок тебя примет.
   Если Ар-Нель примет, вдруг подумал Ра, и жаркая волна окатила его с головы до ног. Я же - Без Пяти Минут Государственный Преступник... Или всё-таки - Официальный Партнёр Нового Государя?
   В сторожке горела свеча, еле мерцавшая сквозь замерзший пергамент. Замок Ча возвышался впереди глыбой мрака; только пара крохотных масляных фонариков тускло светила у парадного входа.
   Залаяли собаки. Сонный привратник, укутанный в шерстяной шарф, высунул за дверь взлохмаченную голову:
   - Кого несёт среди ночи?
   - Младший Князь Л-Та, - хрипло сказал Ра - и голос сорвался.
   - Ух! Да как же вы, Уважаемый Господин...
   - Слышь, Почтенный, - вступил Ник обычным, непререкаемым тоном, - Князь продрог до костей. Впусти - и дай знать Господину Ар-Нелю; больше никого не буди, тут дело государственное.
   Ник подал руку, и Ра спрыгнул на снег. Привратник кивнул, накинул шарф на голову и кинулся к замку бегом. Ник открыл дверь в сторожку, и Ра вошёл в тепло, присел на корточки у жаровни. Отлично сказано, думал он, чувствуя, как постепенно сходит напряжение. Про государственное дело. Ник, вероятно, видит людей насквозь, как все демоны...
   Только бы Ар-Нель не отказался от собственных обещаний дружбы и помощи... Одно дело - быть другом Официального Партнёра Принца, а другое... Ра даже затруднялся определить собственный статус на данный момент. Беглец?
   Ра ожидал, что привратник вернётся и предложит войти в замок, но вместе со слугой прибежал сам Ар-Нель. Странно было видеть всегда изысканно изящного Младшего Ча в плаще, накинутом поверх рубахи, без серёг и с прядями волос, выбившимися из косы - похоже, ситуация его перепугала.
   Ра вскочил ему навстречу. Ар-Нель остановился на пороге сторожки, запнувшись взглядом за Ника.
   - Господин Ча, не беспокойтесь, - пролепетал Ра, - Ник всё знает, он-то и спас меня от...
   - Так, - Ар-Нель предостерегающе коснулся губ кончиками пальцев. - Милый мой Ра, пойдемте в дом, приготовим отвар чок. Это поможет вам согреться, а мне - проснуться, и потом мы обсудим любую мировую проблему.
   И улыбнулся. У Ра отлегло от сердца.
   - И-Тх, - сказал Ар-Нель, обращаясь к привратнику, - очевидно, не стоит будить конюхов. Отведи лошадей моего гостя; его слуга понадобится нам наверху.
   Ник, ухмыляясь, отделился от стены, которую по странному своему обыкновению подпирал, и изобразил прямую готовность следовать за Ра. Ар-Нель чуть пожал плечами, но не возразил.
  
   В спальне Ар-Неля горел розовый фонарик; при его свете Ник добавил угля на жаровню. Ар-Нель подал ему маленький медный сосуд для отвара чок. Сели у жаровни втроём - будто Ник имел на это право. Некоторое время Ар-Нель молчал, слушая, как потрескивает пламя, и Ра не смел высказаться. Наконец Ар-Нель снял крышечку с сосуда, бросил в закипающую воду лепестки и медленно сказал:
   - Милый Ра, вы в моём доме глубокой ночью, небрежно одетый, в сопровождении самого странного из ваших слуг... и я в состоянии объяснить это одним-единственным образом. Вы сбежали.
   Ра кивнул.
   - Через тринадцать дней - полнолуние, кончается Луна Плача, Новый Государь взойдёт на престол... пошли ему Небо всех благ... До восшествия на трон он должен подтвердить статус Мужчины - значит, вам сообщили о поединке... или нет?
   - Поединка не будет, - еле выговорил Ра. - Я - так... его Государыня решена...
   - Оэ... Вот как... Ну что ж, мы с вами уже вышли из того возраста, когда малыши спрашивают, откуда берутся тётеньки... Не будем наивными. Вам сказал Ник?
   - Да.
   - Давайте чашку... выпейте, мой юный друг... Ник, хочешь?
   Ник и Ар-Нель переглянулись - и Ник взял чашку с поставца.
   - Вот что я называю "отодвиганием на три пальца", - сказал Ар-Нель.
   - Нет, - возразил Ник и сделал глоток. - Я убрал её совсем. Ширму. Ладно, это всё пустяки. Господин Ча, Ра думает, что ты можешь посоветовать что-нибудь дельное, пока прекрасная знать из Столицы не распорядилась его жизнью по-своему. Хорошо бы, коли так.
   - Не мужик и не горец, раз считаешь возможным играть в такие игры, - констатировал Ар-Нель с еле заметной усмешкой.
   - А ты хочешь заглянуть за все ширмы мира?
   Ар-Нель улыбнулся заметнее.
   - Мой дорогой Ра, объясните этому удивительному компаньону, что я не могу иметь дело Небо знает с кем, если мне грозит обвинение в государственной измене...
   Ра взглянул на Ника. Ник кивнул.
   - Господин Ча... он - демон.
   Ар-Нель отвел с лица длинную светлую прядь.
   - Милый Ра, демонов не бывает, это - легенды или простонародные суеверия... Хотя, в данном конкретном случае я поступился бы убеждениями...
   - Ча, - сказал Ник, - прекращай ломаться.
   В глазах Ар-Неля вспыхнул огонёк, более яркий, чем пламя свечи.
   - У нас мало времени, Ник, - сказал он насмешливо. - Будь его больше, я непременно выяснил бы, что ты подразумеваешь под демоном. Но в настоящий момент судьба Ра важнее, чем ублажение моего любопытства. И я, пожалуй, знаю, что делать - это может даже получиться, если в нашей компании вправду присутствует демон.
   - Что? - выдохнул Ра.
   - До утра вы поспите, мой дорогой друг. А утром мы отправимся в Столицу. Если у вас, милый Ра, еще остался хоть какой-то шанс, так он заключается в личной беседе Официальных Партнёров. Я не представляю, как это сделать - может, представит демон? - но вам надо поговорить с Принцем. Минуя всех шептунов из Совета, Гвардию Государева Дома, Гадальщика - вам надо превратиться в тень, чтобы попасть во Дворец и вручить вашу судьбу вашему сюзерену...
   - Да! - воскликнул Ра. - Хок, я ему выскажусь!..
   - Вы его не знаете...
   - Это не важно, - жарко возразил Ра. - Я найду слова!
   - Мы поговорим в пути, - сказал Ар-Нель со вздохом, снижая тон. - А перед дорогой вам надо поспать, Маленький Ра. Вряд ли дома вас хватятся до рассвета - а на рассвете мы покинем моё поместье. Если силы Земли и Неба на нашей стороне, мы окажемся в Столице раньше, чем нас начнут там ждать.
   - Вы поедете со мной? - радостно спросил Ра.
   Ар-Нель кивнул.
   - Если ваше поведение объявят преступным, то я уже преступил закон. А если вам, паче чаяния, повезёт - то вы замолвите за меня слово. Ложитесь спать. Я распоряжусь обо всём необходимом в дорогу. Ложитесь сюда - и не вздумайте спорить. Сегодня я отвечаю за вас.
   Ра благодарно взглянул на Ар-Неля, сбросил плащ и, не раздеваясь дальше, лёг поверх покрывала на его постель, от которой пахло златоцветником и хмелем. Нервное напряжение сходило; у Ра появилось ощущение отчасти восстанавливающейся правильности происходящего. Он заснул гораздо быстрее, чем ожидал - и ему снился никогда не виданный Город в сиянии праздничных фонариков и Дворец целиком из золотого лунного свечения посреди заиндевелого древнего парка... выжидающее зло отошло в тень до поры.
  
  
   ***
  
   Запись N91-05; Нги-Унг-Лян, Кши-На, особняк Ча, дорога в столицу.
   Ра засыпает мгновенно - реакция на стресс и на тепло после сильного холода. Милый-дорогой Господин Ча переплетает косу и рассматривает меня.
   Я делаю морду кирпичом. Пью остывшие "капли датского короля", не торопясь. Пусть заговорит первый, ему явно хочется.
   - Тебе обязательно надо попасть ко двору? - спрашивает Ар-Нель еле слышно. - Я прав?
   Я пожимаю плечами.
   - Ты понимаешь, что из нас троих в случае неудачи тебя убьют первым?
   - Не пойму, к чему ты клонишь, - говорю я и ухмыляюсь. - С моим Господином намылились обойтись подло - что ж мне, молчать и в носу ковырять?
   - А ведь ты служил Лью из Семьи А-Нор, а не Ра из Семьи Л-Та... тебе надо попасть ко двору, - говорит Ар-Нель уже утвердительно. - Ты отлично делаешь карьеру.
   - Ты тоже, - говорю я. - Только не слишком ли рискуешь, Арамис?
   Смотрит на меня вопросительно, не донеся серьгу до уха.
   - Мне преисподняя поможет, - говорю. - А тебе?
   - Я не верю в демонов, - сообщает Ар-Нель. - Ты шпион, Ник? Чей? Я не могу представить себе твой народ. У тебя нечеловеческие возможности и манеры... Ты... ты ведь очень издалека? Чей ты соглядатай и что тебе надо при дворе?
   Он больше не ломается. Я смотрю на его лисью мордашку, оцениваю цепкий взгляд и лихую полуулыбку - и осознаю, насколько мне не хочется врать. Вот совершенно. Да, мы втроём нарушаем закон - каждый из нас нарушает свой закон. Какого дьявола мне врать сообщнику?
   - Ничего плохого, - говорю я. - Да, я издалека. Я хочу написать книгу о вашем народе - для моего. Я учёный, Ар-Нель, я просто наблюдаю...
   - Ты лечишь кровохарканье молитвами и видишь в кромешной тьме... Учёный... Алхимик? Или лекарь?
   - Да, вроде, - что ещё скажешь?
   - Дворец охраняют профессионалы. Я имею об этом некоторое представление - у нас есть шанс, только если ты больше, чем человек. Ты не кажешься мне феноменальным бойцом.
   - Я не феноменальный. Кое-что могу, но это - не боевые искусства.
   - Колдовство? - Ар-Нель улыбается.
   - Считай, что так. Ты мне лучше скажи - у тебя самого в этом деле какой интерес? Меня, допустим, убьют первым - но тебя-то вторым!
   Ар-Нель поправляет воротник.
   - Я не могу отказать доверившемуся, Ник. Ты бы смог?
   - Ты считаешь, что Принц выслушает Ра, если мы сумеем до него добраться? - спрашиваю я в ответ. Я не знаю, как ответить иначе. Меряемся благородством с местным авантюристом...
   - Не знаю, - говорит Ар-Нель безмятежно. - В любом случае мы, как говорится, посмотрим на толпу сверху вниз - с балкона Дворца или с эшафота. Вероятно, я просто не создан для спокойной жизни. Господин К-Тар из Семьи А, Гадальщик нашей провинции, третий год не может найти мне Официального Партнёра - вероятно, моя судьба непредсказуема.
   Ар-Нель смеётся, сдёргивает плащ с плоской крышки сундука.
   - Ты напрасно одеваешься, - говорю я. - Ты тоже мог бы ещё поспать.
   - Не хочу, - отвечает он. - Рассветёт через пару часов. Я прикажу приготовить лошадей, а пока светает, ты расскажешь мне о своём народе. Когда-нибудь потом я тоже напишу книгу.
   Его глаза блестят, он - абсолютное воплощение любопытства.
   - У меня нет настроения говорить сейчас, - пытаюсь отмазаться я. - Потом, когда эта история как-нибудь закончится. Я непременно всё тебе расскажу - но ведь для долгих рассказов нужен хороший настрой...
   Ар-Нель улыбается.
   - Ладно. Только про сына бога. Остальное - потом.
   Хочешь сказку? Хочешь разрядить обстановку? Ну уж нет, не сейчас.
   - Тебе неймётся поговорить, Арамис? Ладно, расскажи мне о Дворце. Ты его видел? Как он охраняется? Давай проведём время с пользой.
   Ар-Нель ставит свечу на конторку и раскладывает рядом лист бумаги.
   - Я тебе нарисую. Но почему ты меня зовёшь так? Что это значит?
   - Интриган, - говорю я и улыбаюсь ему.
   Я больше землянин, чем когда бы то ни было - и веду себя как нги-унг-лянский заговорщик. Мне очень уютно. Я впутался на диво. У меня потрясающая возможность добыть эксклюзивную информацию об этом мире. Риск неважен. Ар-Нель, получеловеческое существо с тонким девичьим лицом и движениями наёмного убийцы, вызывает у меня братскую нежность.
   Он рисует, припоминая и комментируя, время от времени покусывая кончик кисти. С такими, как он, я ещё не общался близко - он разумен, самодостаточен, бесстрашен и точно знает, чего хочет. Я не могу вести себя с ним покровительственно.
   В ранней юности, читая "Трёх мушкетеров", я думал, что тихонький пижон Арамис, с ног до головы набитый дворцовыми тайнами, - самый интересный из этой компании. И, возможно, самый надёжный.
   Я снова очарован смесью ушлости, амбиций и бескорыстия. С удивлением отмечаю, что Ар-Нель выпадает из общей обоймы аборигенов, с которыми я заводил разного рода отношения. С ним можно дружить на равных.
   Как с землянином. По крайней мере, мне хочется в это верить.
   Ну да. Профессиональная игра этнографа: "Обмани себя сам".
  
   Ра спит часа два. За это время я прикидываю обстановку.
   Ар-Нель бывал во Дворце. Его родня в незапамятные времена имела отношение к дворцовой гвардии - потому он не питает никаких иллюзий: заявившихся нежданными - убьют.
   Правда, милый-дорогой Ча - по-настоящему хороший боец. Не салонный фехтовальщик, вроде всех моих знакомых аристократов, а хладнокровная машина смерти. Я пару раз видел, как он учит Ра; даже мне, дилетанту, ясно - у него совершенно другой подход. Даже если принять во внимание, что с Ра он просто играл, слегка поддаваясь, вероятно...
   - Как я припоминаю, вот здесь и здесь - караул, - показывает Ар-Нель. - Стену проверяют - но я не уверен, что мы сможем подняться по обледенелой стене в мороз, даже если никто не будет смотреть в нашу сторону... Если только - через парк. Парк огорожен чугунной решеткой, по ней, я полагаю, перебраться можно... если тебе удастся обмануть стражу.
   Я усмехаюсь.
   - Поглядим по обстановке, Господин Ча. Можно и по обледенелой стене. Можно и через решетку. Можно и стражу обмануть, и глаза ей отвести, и усыпить. Я приблизительно понял.
   Быстро взглядывает:
   - Отвести глаза? Ах, великолепно! Если нам удастся никого не убить, это весьма повысит шансы.
   Я киваю. Прикидываю, чем богат. Откровенно говоря, почти ничем.
   Снаряжение этнографа скудно до безобразия. При мне - остатки изрядно потрёпанной аптечки и я сам. Мои земные навыки и знания, полученные в этом мире. И всё.
   Я страшно самонадеян. Поэтому не строю планов, рассчитывая на интуицию и экспромт. Всё равно меня не готовили, как комконовца, в заговорщики.
   Мы будим Ра, когда за пергаментом окон едва начинает сереть. Ра просыпается рывком, резко садится - и облегчённо вздыхает, встретившись с Ар-Нелем взглядами.
   Заспанный камергер Семьи Ча приносит завтрак: полоски мяса в вафельных трубочках и варенье из местной айвы.
   - Ти-У, - говорит Ар-Нель, - я уезжаю в Л-Та, надолго. Мой друг, Младший Л-Та, нуждается в моём обществе. Так и скажешь Отцу и Матери.
   Ти-У кланяется, трёт глаза, уходит. Мне кажется, он бормочет что-то о "визитах в неподобающий час", но на его месте кто угодно ворчал бы, разбуженный ни свет, ни заря по барской прихоти.
   Мы едим наскоро - и я вместе со своими аристократами. Ар-Нель увешался побрякушками, укутался в пушистый мех и выглядит безобидно, как зайчик - я начинаю понимать его тактику. Милый-дорогой Ча вечно держит джокер в рукаве, предпочитая, чтобы потенциальные противники не принимали его всерьёз. Молодец...
   Ра, глядя на него, переплетает косу. Его рожица осунулась, выражение - решительное. Маленький Ра повзрослел в одночасье - внимательно слушает наши соображения, кивает, на всё готовый, а между бровей собрал острую складочку. Тяжело осознавать, что Деда Мороза не существует...
   Мы выезжаем со двора разве что не затемно. Рассвет еле брезжит. Мир сер, белёс; очень холодно. Я тихо радуюсь, что надел синтепленовую куртейку под шикарный дарёный плащ. Подо мной - обрезанная каурка, по статусу, но мои сообщники - на жеребцах.
   По мне, жеребцы - гораздо менее удобный транспорт. С лошадьми в этом мире всё забавно: кобыл обычно в доме не держат, кобыл держит заводчик. Они тяжело существуют в конюшне и не ходят под седлом, их дело - размножение, и никто не мучает скотину зря. Кобылы ходят в табуне; там же оставляют лучших жеребят, которым предстоит вступать в настоящие бои, когда они вырастут. Продаются жеребята-двухлетки, чуть-чуть не доросшие до зрелости и драк; обрезанные стоят дешевле, полноценные - дороже. Крестьяне обычно используют для извоза и полевых работ только меринов - те спокойны, послушны и нетребовательны, да и дешевизна - важная вещь по мужицким доходам. Форс аристократа заключается в установлении контакта с полноценным жеребцом - более умным, горячим, нервным, требующим от человека опыта, твёрдой руки, терпения и искусства всадника. На жеребцах - любая здешняя кавалерия; в бой рвутся не только люди, но и кони, а тренированный боевой конь, не знающий страха в горячке сражения, подогретого инстинктом - отличный помощник, на которого можно положиться.
   Со скотиной пониже рангом, чем кони, здешние фермеры управляются проще. Я ещё со времен поместья А-Нор помню: держат быка "на племя", а молодых бычков, предназначенных "в коровы", обрезают и дразнят племенного, провоцируя его спариваться. Скотники говорили, что выносливость животных такая операция довольно сильно понижает - но ведь на быках и свиньях не пахать, а плодятся они нормально. Долгие века бесконечной селекции постепенно выработали у сельскохозяйственной скотины терпимость к такой искусственной жизни.
   Но лошади - это святое. С ними вступают в значительно более доверительную связь, чем на Земле; даже удила, скорее, средство управления, а не принуждения - как земной недоуздок. Истинный аристократ и настоящий наездник должен удержаться на своей лошади без седла и узды - управляя ею голосом и прикосновениями колена. Многим удаётся.
   Ра, скажем, не по возрасту хорошо ладит с лошадьми. У него тореадорская посадка, а с жеребцом - те тёплые отношения, какие на Земле бывают у людей с собаками. Его гнедой встречает хозяина радостно, тыкается в плечо крупной усатой мордой с влажными глазами и торчащими, как у кабарги, клыками-бивнями. Такие бивни, просто-таки естественные стилеты, легко вспарывают кожаные куртки - это если цели не достигнет удар острого копыта, по рассказам конюхов, вбивающий пряжку ремня в позвоночник. С чужими лошадьми нужно быть очень осторожным. Идеальное боевое и верховое животное одновременно - на Земле таких нет. Воюющий мир...
   Рыжий глянцевый жеребец Ар-Неля, плотный, тонконогий и очень красивый, с гривой, заплетенной в сложную прическу, косится на меня и злобно визжит. Ар-Нель угощает его кусочками вафли и половинками сушёных слив, но меня рыжая бестия всё равно не одобряет.
   Сразу за воротами жеребцы срываются с места - их подгоняет жажда соперничества. Их хозяева чуточку бравируют навыками лихих наездников, поощряя своих зверюг меряться силами. Мой каурый вздыхает, припускаясь за ними; он, кажется, презирает эту тщету. Мне этот бедолага гораздо милее, чем свирепые необрезанные звери аристократов - я хорошо знаю, чего от него ждать, я ему доверяю, он - мне. Я украдкой кормлю его акациевым сахаром, он не несёт, не кидается в драки - и слава Богу.
   Лихим аллюром мы направляемся в столицу Кши-На, город Тай-Е, который, впрочем, местные жители предпочитают называть просто Столицей, словно Тай-Е - это её "священное", "благословлённое" имя, которое не называют вслух, обращаясь к родственникам. Столица - общая родина, или, во всяком случае, общая любовь. Отвлечённое, обобщённое название - явный признак нежного отношения жителей государства.
   Зимняя дорога вызывает у меня приступ ностальгической грусти.
   К полудню распогодилось. Стоит легкий морозец, градуса два-три ниже нуля по Цельсию, а вокруг - обычная сонная красота зимы, будто мы не в сорока восьми парсеках от Земли, а где-нибудь на Карельском перешейке. Под снегом и инеем деревья кажутся совершенно нашими, впечатление дополняют нги-унг-лянские кедры. Зимой они - вылитые европейские сосны, если не вглядываться пристально: такие они сизо-седые на морозе, с рыжевато-бурыми стволами, с ветвями, похожими на бронзовые канделябры... и пахнут похоже, то ли кипарисом, то ли примороженной елью. До весны ещё далеко, можно не вспоминать, что весной на молодых побегах кедров распустятся неуместные и неожиданные розово-лиловые пушистые соцветия, вроде жёлтых шариков, цветущих на земных вербах - а уж из них появятся сизо-седые крупные шишки... э-хе-хе.
   Хоть похоже на Россию... логическое продолжение той самой любимой профессиональной игры. Не будем себя обманывать, даже при виде деревень, на диво уютных зимой, чудесно пахнущих дымом, хлевом и печеным хлебом, почти как дома... А по пути нам попадаются крестьянские лошадки, везущие из лесу хворост на волокушах с полозьями - чем не дровни?
   Мужики кланяются моим аристократам с почтением и любопытством - долго смотрят вслед. Ну да: куда это направились юные титулованные красавчики в ту пору, когда им положено сидеть у камина и играть в шарады? Юноши, не носящие статусных знаков "настоящих мужчин", вызывают пристальное и доброжелательное внимание окружающих, как девушки на Земле - оно и понятно. Нги-унг-лянский аристократик-девственник, как и земная барышня - для мужиков недосягаемая радость, небожитель, к которому плебеям не положено испытывать интерес такого рода, но за посмотр денег не берут, так?
   День голубой и хрустящий, вышла приятная прогулка. Мы останавливаемся перекусить и покормить лошадей в трактире на въезде... в районный центр, хотел я сказать. Ну да, в тот самый город, Смотрителем которого служит Господин Эу-Рэ. Я тут впервые, Ра - тоже. Нам обоим хочется побродить и посмотреть, но Ар-Нель очень резонно полагает, что в положении беглецов не годится мозолить горожанам глаза. Пока лошади жуют "кукурузу", мы пьём горячую сладковатую "микстуру", которая здешней зимой плотно заменяет чай, ибо считается противопростудной, едим жареную свинину - и отправляемся дальше.
   Проезжаем город, не задерживаясь. Я только и успеваю, что бегло взглянуть на знаменитый храм Благословенного Союза, построенный, по слухам, вокруг священного источника, смывающего с женщин бесплодие. Город - это пуды ускользающего от меня материала: улица оружейников, улица красильщиков шёлка, украшенная фонариками из образцов товара, рынок, расположенный на крытом сферической крышей пространстве, улица стеклодувов, мастерские каллиграфов и живописцев; центральный проспект - фасады роскошных особняков украшены лепниной в виде родовых орнаментов владельцев, над парадными подъездами - красные и голубые фонарики с Добрым Словом, обычно "Удача для Достойных" или "Любовь и Честь"... Ох, как мне хотелось бы всё тут рассмотреть...
   Нам некогда. Я оставляю исследования до лучших времён - вдруг они и вправду наступят.
  
   Останавливаемся на ночлег километрах в пятидесяти от столицы, на деревенском постоялом дворе. Рано темнеет; мои аристократы не хотят ехать настоящей ночью, да и лошадям нужен отдых.
   В комнатушке - местном номере "люкс" - полутемно, накурено ванильной ароматической свечкой, но всё равно попахивает клопами. Хорошо еще, что, по местному обычаю, "удобства" - в пристройке, поодаль, и ими не несет внутри жилых помещений. А вот местные клопы - это плохо, они здорово кусаются, не делая для землян исключений. Хозяин, впрочем, божится, что в господских апартаментах паразитов нет; и он, и его сыновья, помогающие гостям устроиться, смотрят на аристократов с плохо скрытым восхищением. Надо быть здешними светскими снобами, чтобы неподдельно не видеть и не слышать всех этих плебейских восторгов - из-за неплотно закрытой двери я слышу жаркий шёпот: "Каков Господин, а? Эх, в жизни не станет драться с мужиком, а уж я бы ему показал..." - "Да, показал бы... чего он не видал-то? У него на эфесе - Сторожевой Пёс, чем бы ты его удивил - колом из забора?" - и печальный вздох. Плебеям можно только посочувствовать - но Ра и Ар-Нелю до них никакого дела нет.
   Они пьют свой чок и разговаривают вполголоса. У них другие проблемы, посерьёзнее.
   - Только бы его увидеть, - шепчет Ра не менее жарко, чем здешние деревенские ребята, прижимая к груди меч Государева Дома. - Только бы увидеть, а там я догадаюсь, что делать.
   - Ради Земли и Неба не забывайте моих слов, милый Ра, - говорит Ар-Нель. - Я не знаком с Принцем, разумеется, но мне его видеть приходилось. Он показался мне опасным бойцом - и у него, конечно, здравый холодный рассудок рожденного на Вершине Горы.
   - Господин Ча, Ар-Нель, дорогой, - шепчет Ра, кусая и облизывая губы, - да пусть меня лучше убьёт Официальный Партнёр, чем я буду кому-то рабыней! И не возражайте. Без поединка берут только рабыню - как бы она потом ни называлась. Клянусь, если со мной это сделают, я прирежу его во сне и заколюсь. Жить обесчещенной тварью - не буду.
   Ар-Нель вздыхает.
   - Друг мой, я всё понимаю, я на вашей стороне, и мы с Ником сделаем всё, что сможем... но, пожалуйста, ни на миг не упускайте из виду: обстоятельства могут повернуться любой стороной. Ни в коем случае не отчаивайтесь...
   - Я не собираюсь, - Ра лихо смахивает чёлку. - Я просто уже решил: либо я - Официальный Партнёр, либо - отправляюсь в Обитель Цветов и Молний. И меня никто не убедит, что это неразумно.
   - Жизнь - ценная вещь, - улыбается Ар-Нель.
   - Да, - в глазах Ра - злой огонёк. - Если это - настоящая жизнь.
   - Ник, - спрашивает Ар-Нель, - ты уверен, что нас никто не слышит?
   Я киваю. Маленький Ра несёт политически опасный вздор. Если бы кто-нибудь узнал, что тут говорится - нам бы не избежать больших неприятностей. Всем троим. Царедворцы здорово просчитались, выбрав главной кандидатурой в Официальные Партнёры будущему королю этого юного смутьяна. Достойный отпрыск собственного рода, однако.
   И я присматриваю за тем, чтобы никто случайно не услыхал, как этот анархист тут митингует. Ах ты, ёлки-палки, как же такому объяснить, что общественное выше личного? Нет, он намерен драться не за корону, что бы ни болтали его братья - он абсолютно серьёзно собирается драться за честь...
   Нам с Ар-Нелем с трудом удаётся уговорить его съесть кусочек пирога с рыбой. Ра не хочется есть, он не может заснуть - ему хочется прокручивать и прокручивать в уме те слова, которые он предназначил для своего Государя. В конце концов, нам удаётся отвлечь его разговором о приёмах боя; после Ра всё же засыпает прямо в одежде, поверх одеяла.
   Ар-Нель сидит на корточках около жаровни, глядя на тлеющие угли.
   - Нервничаешь? - спрашиваю я, присев рядом.
   Ар-Нель поднимает на меня глаза. На его лице - почти отчаяние, но он улыбается.
   - Вероятно, я сделал самую большую ошибку в жизни, Ник, - говорит он медленно. - Вероятно, самым разумным поступком для меня будет немедленное бегство - пока меня не закопали живьём. От бегства меня удерживают только три обстоятельства: промёрзшая земля, которую нелегко копать, честь Семьи Ча и сочувствие этому сумасшедшему ребёнку, у которого нет никого, кроме нас... Я почувствовал бы себя последним мерзавцем, навязав свою дружбу Юноше, которому предстояла блестящая карьера, и обманув его сейчас, когда он одинок и может быть обесчещен.
   Я глажу его по плечу - и он подчёркнуто смотрит на мою руку.
   - Прости, - поправляюсь я. - Я хотел сказать - мне нравится то, что ты делаешь.
   - Я оценил, - усмехается Ар-Нель. - Но словами я понимаю лучше.
   Я киваю. Остаток ночи мы караулим по очереди, кажется, ожидая, что в эту занесенную снегом лачужку, слишком громко названную постоялым двором, вот-вот нагрянет королевская стража - но никто не приходит.
   Мы уезжаем затемно; мои аристократы молчат. Я тоже молчу.
   Мне здорово неспокойно.
  
  
   ***
  
   Столица должна была поразить Ра, но он сам удивился собственному скептическому спокойствию.
   Да, думал он, да, я - деревенский Юноша в очень большом городе. И что? Да, здесь за один день можно увидеть больше людей, чем дома за всю жизнь, да - они изысканы и роскошны, эти столичные жители. И что? Это всего лишь дело привычки к месту, где ты родился.
   Вероятно, жители столицы неловко чувствовали бы себя в деревне.
   Ар-Нель велел прикрыть полой плаща эфес меча с головой Сторожевого Пса Государя, и Ра послушался. Это нехитрое действие сразу превратило Официального Партнёра Почти Государя в провинциального Мальчика, ищущего в Столице приключений - и смотрели на Ра немногие и недолго.
   Из-за смазливой физиономии, подумал Ра с отвращением. Не из-за того, что я беглец.
   Существовать в опрокинутом мире без ориентиров было непосильно тяжело. Ра страшно устал от собственных мыслей; куда бы он ни пытался их повернуть, они снова и снова соскальзывали на один и тот же круг: как же ты мог согласиться? Я понимаю, что взрослые предадут ради собственной выгоды любого из нас - но ты, ты как мог? Ты - трус? Ты жесток? Тебе нравится мысль обо мне, Смутьяне Л-Та, разделанном, как куропатка в кухне - поданном тебе на подносе? О Л-Та - рабыне? Ты наслаждаешься тем, что ты - Без Пяти Минут Государь, и никто не может тебе перечить?
   Эти мысли лежали на душе таким тяжёлым грузом, что всё вокруг заволакивало красным туманом. Ра чувствовал себя рассеянным и разбитым. В столичном трактире подавали жареные пироги с ежевикой и засахаренными лепестками акации, но запах, до сих пор ассоциировавшийся с праздником, вызывал тошноту. Ра то клонило в сон, то выбрасывало в явь, от которой резало в груди.
   Стоило закрыть глаза, как Ра видел Дворец, выжженный на внутренней стороне век. Не иллюзорный - настоящий. Не Вершина Горы, а Железный Дом.
   Собственно, Ар-Нель сказал, что тот помпезный фасад, выходящий на Площадь Встреч и украшенный бронзовыми вензелями Дома Государева - это всего-навсего флигель, предназначенный для официальных приёмов, а сам Дворец - это три сияющих золотом шпиля-клинка, втыкающихся в небеса далеко за парковыми деревьями. Но если это так - тем более; кованое железо прикинулось Государевым Золотом, но частокола с черепами, насаженными на острия, отсюда, с Площади, вероятно, просто не видно.
   Вечером сняли комнатушку в маленькой гостинице рядом с Площадью Встреч. По деревенским меркам, она стоила очень дорого, но Ар-Нель, улыбнувшись, кивнул хозяину и заплатил без возражений. Комнатушка оказалась крохотной, но чистенькой; Ра улыбнулся каллиграфической надписи на стене: "Ты у Подножия Горы - лови ветер!", - но тут же замутило снова.
   Ник сказал, что ему нужно пройтись и на всё поглядеть - и ушёл. Ра понял, что Ник собирается "пройтись", ни много ни мало, по дворцовому парку и "поглядеть" на караулы - от ужаса даже живот разболелся, но говорить об этом с Ар-Нелем было нельзя: тот снова напомнил о щелях в стенах, из которых торчат уши. Ра свернулся клубком на постели, пытаясь унять боль в душе. Ар-Нель предложил поиграть в поединок, но Ра был совершенно не в состоянии заставить себя подняться. Шарады тоже не пошли на ум. Письмо в рукаве казалось лоскутом собственной кожи; меч Ра обнимал, как последнюю, уже ускользающую надежду.
   Ар-Нель сел рядом, как садился Старший Брат, когда Ра болел. Начал болтать о средневековых стихах, о символах в канонической живописи и о том, как режут на айвовых досках заготовки под будущие гравюры. Ра слушал вполуха, потом, кажется, задремал.
   Ему снились ужасные путаные сны - то какие-то мрачные подземелья, в которых капала вода и ржавые цепи свисали со стен, то Железный Дом, освещенный синими блуждающими огнями, то тёмно-бурые люди с выпученными лягушачьими глазами на плоских, безносых и безротых шарах голов, преследующие Ра с факелами и сетью, как дикого зверя...
   Он то и дело всплывал на поверхность сна - но лишь затем, чтобы убедиться, что Ар-Нель рядом и читает модную книжку, "Поместье в лесу", при свете единственной свечи, и выпить глоток воды. Потом колодец снов вдруг разверзся безвыходной тёмной бездной - и Ра провалился в темноту, кажется, даже обрадовавшись бодрствующей частью измученной души, что сны растворились во мраке и пропали. Неизвестно, сколько времени прошло в этом забытьи без видений - но из него вытащила рука Ника.
   Ник всегда был страшно бесцеремонен.
   Ра открыл глаза - и увидел, что Ник улыбается. За пергаментом окон стояла беспросветная тьма.
   - Ну что, Ребёнок? - сказал Ник весело. - Пойдёшь смотреть на суженого-ряженого?
   - Во что его рядили? - пробормотал Ра спросонья.
   - В небесные шелка, - сказал Ар-Нель и еле слышно добавил. - Ник может отвести нас в дом вашего Официального Партнёра, друг мой, но идти надо сейчас же.
   Ра вскочил. В комнате было холодно, его тут же начало слегка знобить, но голова вдруг прояснилась до кристальной прозрачности мыслей. Ра плеснул в лицо воды из умывальника, вода оказалась просто ледяной, озноб усилился, зато прошло тошное ощущение беспомощности и бессилия.
   Можно было действовать - и Ра настроился на действия, к чему бы они ни привели.
   - Значит, так, - сказал Ник. - Что бы ни случилось - ни звука. Если будет очень темно - я вас за руки проведу, не вздумайте шарахаться. Но самое главное - не чихать, не кашлять и молчать.
   Ра кивнул, чувствуя себя вором. Ар-Нель улыбнулся лёгкой безмятежной улыбкой - и его вид придал Ра сил. Ник удовлетворённо осклабился - и все трое вышли из комнаты.
  
   Лошадей оставили. Проскользнули мимо сладко спящего портье, обнимающего пачку листков со счетами, как обнимают подушку. Ник бесшумно отпер дверь и снова запер её, когда заговорщики оказались на улице.
   В Столице ночью оказалось гораздо светлее, чем в деревне, но так же безлюдно - глухой час. Над входом в гостиницу тусклые плошки освещали вывеску; Площадь Встреч окружало целое ожерелье фонарей, в которых довольно ярко горело масло. Фасад Дворца, выходящий в город, прямо-таки сиял от фонариков у парадного въезда, и гвардейцы Государя в полушубках, отороченных полосами меха, замерли в нишах справа и слева от дверей с непреклонными лицами демонов, вырубленных из камня. Больше нигде не виднелось ни души.
   Ник кивком головы указал направление - в густую тень домов, окружающих Площадь Встреч. Ра и Ар-Нель пошли за ним. С Площади Ник свернул на улицу, плавно огибавшую дворцовый парк; парк был заснежен и тёмен, как лес.
   Ра догадался: парк слишком велик, чтобы выставлять посты повсюду. Догадка оказалась верной - вдалеке, где-то впереди, смутно горел одинокий розовый огонёк.
   - Это будка часового, - сказал Ник тихо. - Тут они стоят больше для проформы; видимо, в парк по ночам толпа не ломится. Здесь можно перелезть через ограду. Я уже перелезал - и туда, и обратно.
   Ар-Нель ухватился за ажурную решётку и вскарабкался по ней легко и бесшумно, как кошка, вмиг перемахнув в парк. Ра последовал за ним; Ник оказался рядом каким-то чудом, словно не перелезал через забор, а прошёл его насквозь, как призрак.
   В парке оказалось гораздо темнее, чем на улице. Ноги Ра увязли в снегу по колено; некоторое время пришлось с трудом пробираться по сугробам - но вслед за Ником Ра и Ар-Нель вскоре выбрались на расчищенную аллею.
   В коридоре, образованном двумя рядами высоких кустов хин-г, почти смыкавших свои колючие кроны над дорожкой, стояла непроглядная темень, которую резала пополам узкая полоска неба: бледные облака едва подсвечивала ущербная луна. Ра догадался, что Ник привёл их в модный лабиринт, по которому здорово бродить летом и играть в прятки - здесь никому не придёт в голову разыскивать по ночам злоумышленников. Ар-Нель чуть слышно фыркнул в потёмках:
   - Ник, дай мне руку, я не вижу даже собственных пальцев... Силы небесные, тут темно, как в желудке демона!
   Ра видел собственные пальцы, едва-едва, но видел - и ощутил мимолетное, но восхитительно приятное чувство превосходства. Его усталая апатия рассеялась совсем.
   Сколько времени ушло на лабиринт, Ра не понял: по его разумению время остановилось на глухом часе. Он страшно долго пробирался во тьме, следуя больше за дыханием и еле слышным хрустом снега под ногами Ника и Ар-Неля, чем за их тенями, - и очнулся, лишь увидев сквозь переплетение веток розовые и голубые фонарики, горящие над окнами и парадным входом жилого флигеля Дворца.
   Там же должны быть гвардейцы, чуть не закричал Ра. У спальни Государя, в гостиной - повсюду! У него должна быть целая армия личной охраны! Он повернулся к Нику, тщетно пытаясь разглядеть в темноте его лицо - а Ник сказал:
   - Не беспокойся, Ребёнок. Если всё рассчитано верно - они спят.
   - Караулы проверяют перед рассветом, - шепнул Ар-Нель.
   - У нас ещё достаточно времени, чтобы попасть во Дворец, - сказал Ник. - Внутри мы спрячемся до тех пор, пока Принц... в смысле, Государь - не проснётся.
   - Разве так можно? - спросил Ра потрясённо.
   - А как можно? - ответил Ник вопросом же.
   Не знаю, подумал Ра. Уже ничего не знаю. Мы вламываемся, как воры. Это выглядит так низко... он решит...
   Да какая разница, что он решит! Он решил, что чужие, какие-то его рабы, должны обрезать меня, как свинью, подумал Ра с неожиданным ожесточением. С чего бы мне думать о правилах благопристойности?
   Он тряхнул головой, вытряхивая из себя остатки сомнений, и направился за Ником вперёд, сжимая эфес меча Государева Дома, как талисман.
  
   Ник сделал чудовищную вещь, действительно, воровскую: он обрезал пергамент на одном из дворцовых окон по линии рамы - снизу и сбоку. За пергаментным окном было темно; Ник, а за ним - Ар-Нель и Ра тихонько пробрались в дворцовый зал через разрез.
   В зале стояла сундучная темень. Ра не видел, только слышал, как Ник чем-то еле слышно прошуршал около окна - может, пергамент сросся под его пальцами? Теперь уже и Ра не видел собственных рук - он вынужден был идти за Ником, держась за его плащ, как слепой. Просто удивительно, как ему удавалось ни на что не натыкаться - вероятно, благодаря ловкости поводыря.
   Ар-Неля Ра и не видел, и не слышал: кажется, Господин Ча перестал даже дышать. Некоторое время они пробирались в полной темноте; им становилось чуть светлее, лишь когда сквозь пергамент окон пробивался нежный свет уличных фонариков. В один ужасный момент, свернув за угол, Ра увидел комнату, довольно ярко освещённую двумя свечами в матовых колпаках: люди, стража! Но, опомнившись, Ра сообразил, что гвардейцы и вправду спят на посту: один - полулёжа на изящной козетке, явно стоящей в комнате не для солдат, а второй - сидя на полу, опираясь спиной на стену. Над его головой, как в насмешку, красовалась картина, изображающая Сторожевого Пса у Государева Трона, с надписью "Видеть насквозь".
   У Ра даже мелькнула мысль об убийстве - но воин, спящий сидя, чуть-чуть похрапывал, и его суровое лицо со шрамом на переносице во сне стало моложе.
   По комнате плавал тонкий запах, похожий на запах хмеля. Ра принюхался и зевнул.
   Ник схватил его за локоть и вытащил из комнаты в коридор, Ар-Нель ахнул и выскочил сам. Алхимия, подумал Ра. Вот что - не колдовство, а какой-то алхимический состав, вызывающий сонливость... Горские травы, вспомнил он и улыбнулся.
   Страх рассеялся. По великолепной лестнице, украшенной сосновыми ветвями в драгоценных вазах свинцового стекла, дробивших острыми гранями тусклый свет розовых фонариков, поднимались тихо и быстро, как настоящие воры. На площадке лестницы, сидя, прислонившись плечом к постаменту для вазы, тихо спал дежурный гвардеец. Еще пара караульных спала у приоткрытых дверей в какой-то неосвещенный покой. Дворец превратился в сонное царство; важный Господин в шелках, расписанных ирисами, безмятежно спал на резной скамье, по-детски сунув ладонь под голову - его лицо с приоткрытым ртом освещал фонарик.
   Заговорщики остановились в просторной высокой комнате с обтянутыми шёлком стенами, за ширмой, расписанной ветвями кедра и акации.
   - Дальше - нельзя, - шепнул Ник еле слышно. - Дальше дежурят бодрствующие лакеи, ещё дальше - спальня твоего будущего друга сердечного. Сюда он, я думаю, придет одеваться - и тут уже нельзя использовать никакой алхимии.
   Ра присел на корточки за ширмой. Было очень тепло; он сбросил плащ и оперся плечами на стену, как гвардеец внизу. На душу почему-то сошёл неземной покой; кажется, Ра даже задремал на несколько секунд.
   А проснулся, когда проснулся Дворец, - и увидел утреннюю белизну за пергаментом окна.
  
   Дворец наполнился запахами и звуками. Зажгли ароматические свечи, потянуло цветами акации и мёдом. В комнате оказалось как-то слишком много народу сразу - и именно потому, что их было слишком много и они вполголоса переговаривались между собой, никому не пришло в голову заметить чужих. Потом Ра думал, что можно было и выйти, смешавшись с толпой придворных - но это потом.
   Тогда, за ширмой, дикая смесь досады, страха, злости и обманутых надежд выбила у него дыхание. Ра вцепился в эфес, прижимаясь спиной к стене - Ар-Нель и Ник замерли справа и слева от него, как свита - и ждал, точно зная, что уж собственного Официального Партнёра услышит.
   В конце концов, ведь все только и говорили, что о Юном Государе. О его настроении, о его здоровье, о том, что Луна Плача кончается, о каких-то людях, которых он хотел или не хотел видеть, о послах, ожидающих аудиенции, как только будет снят траур...
   Говорят о нём, будто о Всегда-Господине, думал Ра. Будто его статус уже подтверждён - до поединка. Эти мысли поднимали в душе ледяную ярость; Ар-Нель шептал в самое ухо: "Ра, дорогой, будьте благоразумны, умоляю", - но уж благоразумия-то на тот момент было совершенно неоткуда взять.
   - Государь! - объявил кто-то, перекрывая поставленным голосом болтовню аристократов - и Ра, оттолкнув Ар-Неля, пнул ширму ногой.
   Даже Ник не успел среагировать. Ширма упала с грохотом. Придворные отшатнулись, кто-то вскрикнул. Гвардейцам потребовались секунды три, никак не меньше, чтобы схватить Ра за руки - такой прорвы времени ему хватило рассмотреть своего Официального Партнёра хорошо.
   Государь остановился в дверях, глядя на Ра, как удивлённый кот. В чёрном и алом - цветах Луны Плача Государева Дома - тощий, бледный, с ассиметричным жёстким лицом, бесцветными глазами и бесцветной косой. Если бы не это удивлённое выражение, смягчившее резкие черты, показался бы совершенно отталкивающим, пришло Ра в голову.
   Но реакция у Государя оказалась лучше, чем у гвардейцев. Во всяком случае, взгляд - острее, а разум - манёвреннее.
   - У тебя - мой меч, - как-то задумчиво проговорил Государь, глядя на руку Ра, которую не посмели заломить за спину именно из-за Сторожевого Пса на эфесе. И почти без паузы приказал: - Отпустите моего Официального Партнёра. Немедленно.
   Государь был ростом с Ра, но его тон, светский лёд его голоса - всё это было старше Ра лет на сто. Гвардейцы отпустили Ра и замерли. Аристократы вокруг смотрели на Ра, как на призрак, явившийся средь бела дня, а он сам на миг потерял дар речи от странного чувства, которое принял за злобу.
   Государь чуть улыбнулся:
   - Что ты здесь делаешь, Л-Та-Вечная-Проблема? Откуда ты взялся?
   Эта реплика развязала Ра язык.
   - Пришёл поговорить, - сказал Ра надменно, еле унимая сердцебиение. - Спросить тебя - ты трус или кто?
   В глазах придворных он тут же превратился из призрака в демона-людоеда. Придворным стало очень неуютно в приёмной.
   - Обдумывай свои слова, Л-Та, - спокойно сказал Государь. - Они звучат опрометчиво, - и добавил, обращаясь к собственной свите: - Выйдите вон.
   Никто не шевельнулся. Представительный Господин в синем кафтане Церемониймейстера и чёрно-красном шарфе облизнул губы и издал какой-то странный, но явно вопросительный звук.
   - Я приказал всем удалиться, - медленно и нарочито внятно сказал Государь. - Оставшихся мне придётся считать врагами Государева Дома - и поступить с ними как с врагами.
   Свита кинулась к выходам. За спиной Ра остались только Ар-Нель и Ник - Ра затылком чувствовал их присутствие. Государь взглянул на них с любопытством.
   - Разве вас что-то исключает из числа прочих? - спросил он. - Л-Та, твои люди глухи?
   - Боятся за меня - и всё, - огрызнулся Ра. - Не уверены, что ты не затеваешь какую-нибудь подлость, - и повернувшись к своим друзьям, переводя взгляд с бледного лица Ар-Неля на бесстрастную физиономию Ника, попросил, - уходите, пожалуйста.
   Они быстро переглянулись - и вышли. Ар-Нель отвесил глубокий церемониальный поклон, Ник - нет, но от него никто и не ждал бы.
   - Это - Младший Ча? - усмехнувшись, спросил Государь, указав на Ар-Неля небрежным кивком. - Л-Та, как ты заставил его прийти сюда, ведь он же боится до смерти? Как вообще вы сюда попали?
   - Это что, важно? - спросил Ра с болью и досадой. - Тебе это важно, ты, предатель?
   Государь прищурился, от чего лицо сделалось совершенно отстранённым.
   - Я вижу, тебе не терпится изложить ту блажь, которой полна твоя голова? Изволь. И упомяни о тех, кто писал твои письма.
   Я сейчас его ударю, подумал Ра - и сказал:
   - Письма писал я. Я, знаешь ли, не собираю Совет, когда речь идёт о любви.
   Глаза Государя расширились.
   - Что?
   - Любовь! - выкрикнул Ра, ткнув Государю чуть ли не под нос эфес меча со Сторожевым Псом. - Вот это - эту шикарную безделушку, ритуальный подарочек для рабыни - я, дурак, счёл честным вызовом, понимаешь? Настоящим! А ты - струсил, да? Или тебе просто хочется получить даром? Неужели до тебя не доходит, как это низко, низко, низко?!
   Государь наблюдал за ним, обхватив себя руками, со странной, пожалуй, даже грустной миной.
   - Ну, что ты молчишь? - спросил Ра в отчаянии. - Проглотил язык? Думаешь, не стоит ли позвать стражу, закопать меня живьём, разрезать на части? Давай, зови - мне всё равно!
   - Вот как... - медленно проговорил Государь. - Надеешься претендовать на Венец Государев? Это правда, всё то, что говорят о членах твоей Семьи?
   - Плевал я на Венец! - Ра чуть не плакал от жуткого ощущения каменной стены, разделявшей его жизнь и жизнь Государя непреодолимо. Нельзя, нельзя ничего объяснить - потому что тебя просто не поймут! - Думаешь, я рвусь на твоё место?! Думаешь, мечтал день и ночь о том, чтобы победить тебя на поединке из-за всех этих цацек?! Да вы же сами меня выбрали - а мне выбора не оставили! Я и не думал карабкаться на Вершину Горы, будь она проклята! Твой Отец согласился с твоим Гадальщиком, ты подтвердил, а меня поставили перед фактом! Знаешь, я всё это ненавижу - и лучше честный бой с пажом, чем та мерзость, которую ты мне предназначил!
   - Оэ... - протянул Государь. - Это ново. Ты... очень интересный, Л-Та. Ты что, пришёл отказаться от Венца? От такого статуса? Ты - дурачок...
   - Забери, - Ра протянул ему меч в ножнах. - Не знаю, зачем ты вообще его прислал. Он мне не нужен. У меня есть свой меч для честного поединка - а то, что ты хотел получить, можно и без меча. Красть легче у безоружного, правда?
   Государь еле заметно улыбнулся, не прикасаясь к оружию.
   - Я смешон, да? - спросил Ра безнадёжно. - Глуп? Обращаюсь к пустому месту?
   - Ты мил, Л-Та, - сказал Государь печально. - У тебя очень приятное лицо... и - да, ты безумен, Господин-Скандал. Кажется, я начинаю понимать, что имел в виду Отец... Я ведь не умею сражаться так, как учили тебя.
   - Поэтому уклоняешься от боя?
   - Да. Не хочу тебя убить. Я умею только убивать.
   - Ну, так убей меня! - крикнул Ра, одной рукой частью расстёгивая кафтан, частью обрывая крючки на нём. - Ты убьёшь меня - и я умру вернейшим из твоих вассалов, как честный боец! Я ни одним словом тебя не упрекну - я видел, как вассал умирает в поединке с сюзереном! Но не позорь меня ради Земли и Неба!
   - Зачем ты мне, мёртвый? - Государь протянул раскрытую ладонь, но Ра её не коснулся:
   - А зачем я тебе - рабыня? Зачем тебе дети от рабыни? Рабы - в Доме Государевом?
   В глазах Государя вспыхнул холодный огонь.
   - Ладно, - сказал он, снова разом постарев на сотню лет. - Умрёшь.
   Он выхватил меч из ножен и нанёс удар быстрее, чем Ра успел это осмыслить - но тело среагировало точнее разума. Ра уже после осознал, что уклонился тем самым плавным движением, "Речная Излучина", которое никак не получалось на тренировках - это спасло его от ранения в живот.
   Ра отскочил в сторону, отшвырнул к стене ножны меча и скинул кафтан. Государь усмехнулся и тоже сбросил широкий черный кафтан с алыми обшлагами - под ним оказалась черная рубаха.
   - Ещё сопротивляешься, деревенский Мальчик? - сказал Государь с жестокой ласковостью. - Ну, давай играть. Долго продержишься?
   - Сколько получится! - Ра улыбнулся одними губами, ощутив на собственном лице ту самую улыбку, какую видел у Старшего Брата, Названной Сестры и Ди, больше всего - Ди. - Ты многовато говоришь для хорошего бойца.
   - Даю тебе собраться с духом, - рассмеялся Государь и атаковал стремительно и внезапно.
   Если бы не уроки Ар-Неля, Ра был бы убит на месте. "Поцелуй Во Тьме" - безжалостная техника тех, кто должен убить немедленно, потому что нападающий тоже жаждет убить, а не забрать себе. Любовь? О любви здесь речь не идёт - врага надо уничтожить как можно скорее, уничтожить наверняка, чтобы раненый не ударил победителя в спину! Голос Ар-Неля звучал у Ра в голове: "Будьте бесчестны и непринципиальны... пользуйтесь любым преимуществом, если оно появилось", - и Ра толкал под ноги Государя резной табурет, старался оказаться с другой стороны стола, разбил драгоценную вазу, полную сухих лепестков и благовоний. Чуть-чуть увеличивал шансы - но понимал, что не больше, чем "чуть-чуть": Государь казался неотвратимым, как змея, преследующая добычу, он оценивал любую мелочь и реагировал на любое движение, обходя препятствия и не спотыкаясь.
   В какой-то момент Ра осознал, что обе двери, ведущие в зал, распахнуты. Свита Государя наблюдала бой, не смея вмешаться, как не смела Мать Ра, когда Старший сражался с Ди - но Ра понял: если, паче чаяния, ему случится победить, он получит метательный нож или пулю под лопатку раньше, чем причинит Государю настоящий вред. Ну и пусть, подумал он отчаянно - только толпа придворных, среди которых не было его друзей, всё же отвлекала его. Ра успел отстраниться, уходя от атаки, но меч Государя прошёл от ключицы наискосок, обдав волной жара, словно зажжённый факел.
   Ра увидел собственную кровь на полу, чуть не поскользнулся на ней - и удивился тому, что почти не чувствует боли.
   - Я оставлю тебе жизнь, если сдашься, - улыбнулся Государь. - Ну?
   - Нет! - крикнул Ра и атаковал. Его колотило от незнакомого чувства - злой радости, ярости и восхищения вместе. Без страха - хотя он понимал, что смерть глядит у Государя из-за плеча: Ра уже жалел, что не коснулся его протянутой руки, когда ещё была такая возможность.
   Государь работал клинком с непринуждённой лёгкостью, ни разу не перейдя к обороне, атакуя, атакуя и атакуя - Ра уже понял, что его Партнёр сильнее физически. Ра парировал и отступал, парировал и отступал - на шаг после каждого блока, отмечая порезы на периферии рассудка, как потери - пока вдруг не понял, что упёрся спиной в стену.
   Места для манёвра не стало вовсе. Ра только и успел, что остановить меч Государя у самого своего горла - но Государь давил всё сильнее, прижимая скрещенные клинки к его шее. Ра ощутил жар текущей крови; страха всё-таки не было, хотелось только отчаянно сопротивляться, даже понимая, что сейчас умрёшь от собственного меча.
   - Л-Та, - сказал Государь, - не заставляй меня тебя убивать.
   Ра порывисто вдохнул и рванулся. Лезвие скользнуло вдоль ключицы и плеча, сорвав вместе с шелком рубахи лоскут кожи - Ра вывернулся и отскочил в сторону, чувствуя жгучую боль и нестерпимо острый восторг:
   - Разиня, разиня! Лови короедов - они ползают медленно! - видит Небо, это было замечательно, и даже умирать будет сладко, подумал Ра, хотя чувствовал себя более живым, чем всегда. - Ты окаменел?
   Государь смотрел на него смеющимися глазами:
   - Л-Та, ты истечёшь кровью - хватит.
   Ра отвесил какой-то фиглярский, шутовской полупоклон:
   - Ты обещал меня убить, Господин-Неотвратимая-Смерть! Врал, ты врал! - выкрикнул он зло и весело. - Хочешь, чтобы я отдал тебе меч сейчас? Хок, не дождёшься!
   Улыбка Государя стала нежнее. Он сделал примитивный выпад, слишком высоко, и, когда Ра остановил его меч - врезал ему кулаком под рёбра.
   Ра попытался вдохнуть, но воздух не проталкивался в лёгкие, а боль на этот раз оказалась так сильна, что заставила сложиться пополам. Ра выронил меч - и Государь сбил его с ног.
   - Ты - породистый смутьян, - сказал в самое ухо, прижимая к полу, держа лезвие меча под подбородком. - Ты - сумасброд, Л-Та. Твоё благословлённое имя - Ра? Меня Отец называл Вэ-Н.
   Благословлённое имя Государя. Партнёру. Родному. Ра заставил себя улыбнуться, еле выравнивая дыхание:
   - Это подло. То, что ты сделал.
   - Это спасло твою жизнь.
   - А может, она мне и не нужна!
   - Она нужна мне, - Государь, не убирая меча, погладил Ра по щеке. - Ты не смеешь больше сопротивляться. Ты - трофей.
   Ра уперся ладонью в его плечо - и вдруг почувствовал, что чёрный шёлк рубахи Государя промок от крови. Ра толкнул сильнее; по лицу Вэ-На прошла тень, тут же сменившись то ли болезненной, то ли мечтательной улыбкой.
   Ра поднёс к глазам окровавленные пальцы:
   - Я ранил тебя?
   - Ты не так прост, как я думал, - и всё-таки соприкоснулись ладонями. Не совсем "зеркальное отражение" - рука Вэ-На чуть больше, подумал Ра, но отпускать пальцы Государя не хотелось.
   - Крови не видно на чёрном...
   - Это тактический ход... Кстати, что это шуршало у тебя в рукаве, Ра? Заговор на удачу?
   - Твоё письмо.
   Государь задрал рукав на запястье Ра, вынул и развернул измятый окровавленный листок.
   - Я заберу его назад. Я хочу, чтобы его увидели наши дети, - сказал он тихо, пряча письмо в собственный рукав.
   Ты стоишь того, чтобы быть твоим вассалом, подумал Ра. Я простил тебя. Теперь хорошо бы скорее... закончить скорее, подумал он, чувствуя, как его снова начинает мелко трясти.
   - Вэ-Н, ты не... ты знаешь, как?.. Не искалечишь меня?
   - Я знаю, - сказал Государь и встал, помогая Ра подняться. - Меня отлично учили. Мне жаль, Партнёр, правда, жаль - я не могу пообещать, что ты не будешь страдать.
   - Я не боюсь, - сказал Ра. - Я почти хочу.
   Толпа придворной челяди торчала в дверях, пожирая действо глазами. Вэ-Н бросил на свиту короткий взгляд:
   - Мне нужен только лекарь. И всё.
   Ра ткнулся лбом в его плечо.
   - Не надо сейчас, - шепнул он. - Потом. Когда всё будет кончено. Не хочу, чтобы кто-нибудь сейчас дотрагивался до меня, - "кроме тебя", добавил он мысленно, но вслух не произнёс.
  
  
   ***
  
   Запись N91-06; Нги-Унг-Лян, Кши-На, Тай-Е, Государев Дворец.
   Как весело чувствовать себя диверсантом - ни в сказке сказать, ни пером описать!
   Единственное, что годится для моих целей - это газовые капсулы со снотворным. Я использую их почти все, без респиратора - нет его у меня - зато до отказа накачавшись стимулирующей бодрствование химией. От избытка стимулятора в крови я не то, что бодр, а взведён, взвинчен, двигаюсь быстрее и тише, координирован, как кошка - вообще чувствую себя какой-то хищной тварью.
   Довольно приятное ощущение. Жаль, похмелье потом будет гадкое, поэтому стараюсь пользоваться этой наркотой пореже.
   Рассчитываю время действия снотворного так, чтобы нам успеть проскочить до смены караулов. Удаётся на удивление легко: ну так честные бойцы с Нги-Унг-Лян и не ждут такой подставы от ночных визитёров! Эти орлы быстро и крепко засыпают, не сообразив, что произошло; я уложил их не хуже, чем нянечка в яслях - своих подопечных. После диверсии по Дворцу хожу, как по Эрмитажу в Ночь Музеев - интересно и красиво.
   На самом деле, жилой флигель - это не весь Дворец, это всего лишь личные апартаменты членов Государева Дома, королевской семьи. Очевидно, самое уютное и приятное место во всём громадном дворцовом комплексе, состоящем из парка и десятка зданий. Внутри тепло. Стены гостиных обтянуты шёлком; кое-где на них вышиты стеклярусом целые картины, в других местах - роспись, похожая на батик. Большей частью написаны цветы и пасторальные пейзажи с широко раскрытым горизонтом, восходами, закатами и цветущими садами в дымке. Любимые украшения интерьеров - вазы с удивительными композициями из сухих растений - зима всё-таки! - и неизбежное оружие. Я разглядываю доспехи с золотыми насечками на сияющем металле, более лёгкие, чем у рыцарей земной Европы, скорее, напоминающие древнеяпонские, и оружие антикварного вида - скорее, побрякушки в сиянии драгоценностей, чем нечто по-настоящему функциональное, а может, ритуальные вещицы. Живопись Кши-На истинно светла и прекрасна: в этом мире и в этом месте не знают масляных красок, зато у них есть аналоги темперы и акварели. Работы воздушны и прозрачны, выглядят очень живыми; жаль, они, вероятно, недолго существуют.
   В домашней часовне на круглом алтаре, напоминающем половину колонны с замысловатой капителью, - фигурки Дня и Ночи из белого и чёрного стекла, нежные, будто изваянные из воды. Вокруг них горят голубые фонарики с Добрым Словом: "Небеса хранят Дом Государев", "Добрая жизнь, честная смерть", "Тысяча лет впереди". Кроме голубых, горят и красные фонарики с чёрными надписями - прощальные и поминальные слова умершему Королю. Его гравированный портрет, подсвеченный лиловым, задрапирован чёрным бархатом и алыми бантами; лицо на портрете принадлежит суровому мужчине лет сорока пяти - пятидесяти с усталыми глазами и сеткой морщин. Придворные художники не льстят августейшим моделям - тут ценится сохранение в портрете души, а не зализывание оригинала до дыр.
   Меня одолевает искушение взглянуть на Принца, но не рискую. Ещё не хватало его разбудить - весь план пойдет насмарку. После экскурсии я возвращаюсь на постоялый двор забрать своих аристократов. Маршрут рассчитан. Время - часа три - половина четвертого. Тот час, когда разлепить глаза тяжелее всего.
   По дороге до апартаментов Принца мои ребята устали, не столько физически, сколько морально. Я вижу, как они напряжены; Ра, похоже, на пределе, а Ар-Нелю - страшно, но он держит себя в руках.
   Мы устраиваемся за ширмой в гостиной, наверное, - или это приемная, не знаю. В это помещение ведут две двери - в одну вошли мы, за второй - караульные гвардейцы или дежурные слуги, не знаю: я слышал там людей. Зачем тут нужна такая широченная ширма - не представляю: она как специально сюда поставлена, разве что была придвинута к стене и наполовину сложена. Я ее тихонько раздвигаю, чтобы нам было удобнее.
   Ра садится на пол и ухитряется тут же отключиться. Ар-Нель присаживается рядом на корточки; он ждёт и о чём-то размышляет; я сажусь рядом, поджимаю ноги. Неудобно, слишком тесно и жаль, что нельзя поговорить. Я вообще не создан для засад.
   Кажется, я ухитряюсь некстати задремать. Меня будят тихие шаги в анфиладе комнат: лакей с розовым фонариком бросает на жаровни щепотки благовоний - ясно по запаху и розовому отсвету на ширме. Я поднимаю голову и встречаюсь с настороженным взглядом Ар-Неля. Киваю ему: "Всё в порядке". Он обнажает меч, думает, бесшумно задвигает его обратно в ножны. Прислушивается.
   Дворец просыпается. Слуги передвигаются мягко, как кошки - зато спустя небольшое время в приёмной начинает собираться служилый люд, пришедший пожелать Принцу доброго утра, и эти не умеют вести себя по-настоящему тихо. Нам здорово помогает эта орава; если мы и создаём какой-то шум, то болтовня придворных сплетников совершенно его заглушает.
   Более того - за ширму заглядывает какой-то любопытный крендель, слегка удивляется, но вопросов не задаёт. Видимо, дело в мече, лежащем у Ра на коленях - золотая собачья головка, украшение оружия Государева Дома, даёт любопытному понять, что мы - птицы не простые и, видимо, имеем право тут сидеть. Ар-Нель подносит палец к губам интернациональным жестом, призывающим к молчанию - и светский фантик молчит; он, очевидно, тут не из важных птиц.
   Я слушаю светские сплетни, которые понимаю хуже, чем Ар-Нель. Милый-дорогой Господин Ча насторожен и внимателен, он запоминает и принимает к сведению; время от времени даже чуть улыбается. Я ему слегка завидую: здешние имена мне еще не знакомы, намеки непонятны - придворная интрига для меня пока - филькина грамота.
   Ра просыпается тихо, трёт глаза, смахивает чёлку со лба. Смотрит на безупречного Ар-Неля - и Ар-Нель бесшумно поправляет на нём воротник, поправляет волосы. Ра хмур и почти зол; к моменту, когда Принц являет толпе челяди свой пресветлый лик, мой сюзерен - в полной боевой.
   Ар-Нель ещё пытается давать последние инструкции - но им не внимают. Ра прёт напролом, отшвыривает ширму в сторону, задвигает кому-то подсунувшемуся эфесом по мордам и с места в карьер осведомляется, какого-растакого дьявола Принц ведёт себя, как свинья: "Ты - трус?!"
   Манеры у Ра вполне деревенские на мой дилетантский взгляд, но амбиции самые настоящие. Княжеские.
   Принц не злится - он выпадает в осадок.
   Принц - жёсткий шкет, которого никак не назовешь хорошеньким; я думаю, в детстве он был болезненным ребёнком, а свита его августейшего батюшки сделала всё возможное, борясь с этой болезненностью - парень похож не на аристократика из местных, а на очень юного спецназовца. Реакции у него быстрые и безошибочные, обстановку он сечёт сходу. Будь это покушение - сам бы убил нападающего, не дожидаясь действий охраны, но в данном случае моментально разобрался в ситуации.
   И - он очарован нашим Ра, вот что. Потрясён.
   Его свита на высоте - Ра останавливают декоративные мальчики, а на нас с Ар-Нелем наводят стволы мушкетов из-под плащей спокойные ребята в штатском; Ра на эту тихую охрану вообще не обращает внимания, зато Ар-Нель впечатлён и замирает, скрестив руки на груди, дабы никого не провоцировать.
   Ра обвиняет Принца во всех смертных грехах - трусости, глупости, подлости, жестокости - а Принц, не по годам железной выдержки человек, видимо, решает, что челядинцам не годится слушать семейные разборки Дома Государева. Высылает вон и свиту, и охрану. Мы с Ар-Нелем пытаемся притормозить, но Его Высочество выставляет и нас тоном, не терпящим возражений.
   Я догадываюсь, что нас ждёт, когда покинем приёмную - но настоящей опасности не чувствую: Принц ни секунды не злился по-настоящему. Единственный шанс серьёзно влететь для нас - это смерть Ра на поединке... но сейчас я почти уверен - Принц изо всех сил постарается его не убивать. Наш Ра нужен Принцу живым.
   Мы выходим из зала и тут же попадаем в лапы королевской охраны. Свита расшугалась по углам, зато стража начала работать всерьёз. Всё чётко и грубо: гвардия Государева Дома использует огнестрельное оружие по последнему слову военной техники, хотя вряд ли начнет палить в присутствии августейшей особы без принципиальной нужды. Те, кто стоит ближе, обнажили клинки. Ясно.
   Вооружены все, но некоторые имеют преимущества.
   Командир местных спецов, тихий убийца с седой косой и в неяркой одежде, приказывает вполголоса:
   - Отдайте оружие и следуйте за мной.
   Я улыбаюсь и отдаю тесак, хотя мне страшно не хочется. Ар-Нель, бледный и с синяками под глазами, медленно качает головой:
   - Господин Офицер, вы не можете приказывать аристократу из Семьи Ча расстаться с мечом. Я клянусь тенями предков, что мой клинок не покинет ножен без особого позволения Государя.
   - Не припомню, чтобы вы добивались аудиенции, Господин Ча, - усмехается седой. - Сегодня вышла странная ночь, а день наступил просто невероятный...
   - Господин Офицер, - продолжает Ар-Нель, еле справляясь с волнением, - я выполнял просьбу Официального Партнёра Государя. Вы считаете, что я мог отказаться?
   Седой медлит. Я понимаю, о чём он думает: как знать, что будет через десять минут? Ра может стать Государыней, может быть убит, может быть обвинён в государственной измене... совершенно взаимоисключающие пункты!
   А в приёмной выясняют отношения; я не разбираю слов, но слышу голос Ра - Принц на него не кричит, Принца почти не слышно. Я замечаю, что все прислушиваются - но ни гвардейцам, ни нам с Ар-Нелем не очевидно, чем там может кончиться.
   Седой хмурится, прищуривает глаза, думает... наконец, делает вывод:
   - Пройдите в гостиную.
   Высокий мальчик с глазами дракона возвращает мне тесак, который я с некоторым облегчением забираю и цепляю к ремню. Нас провожают в уютный зал, расписанный по бледному шёлку лиловыми ирисами - не убирая пистолетов. Отсюда ничего не слышно; мне становится тревожно. Мы с Ар-Нелем входим, садимся на фигурно плетёную из каких-то упругих стеблей циновку - а напротив нас, у дверей, шагах в пяти-шести, останавливается парочка гвардейцев и делает вид, что рассматривает кремни и вообще - проверяет оружие. Что сделаешь?
   Ну, вообще-то, мы ни бежать, ни драться и не собирались. Не сговариваясь, делаем безмятежные мины.
   - Господин Офицер, - говорит Ар-Нель, пытаясь держаться светского тона, - не будет ли излишне неучивым попросить чашку чок?
   Седой шепчет пару слов бело-чёрно-красному лакею. Тот исчезает.
   - Боишься, Ар-Нель? - спрашиваю я тихонько.
   Он поднимает на меня глаза.
   - Боюсь за Ра - и боюсь собственной беззащитности. Тюрьма страшнее смерти. Видишь ли, Ник, пока со мной меч Семьи Ча, я совершенно спокоен - но если его не будет...
   - Хочешь остаться мужчиной? - спрашиваю я.
   Ар-Нель досадливо морщится.
   - Хочу остаться человеком. Вероятно, тебе это будет непросто понять... статус тела менее важен, право, чем статус души. Дело не в том, что с тобой произойдёт, Ник. Дело в том, как это случится. К примеру, шансы Ра победить равны нулю, ты и сам видишь; но ведь нам было необходимо прийти сюда, верно?
   Я мотаю головой, оглядываюсь на наших конвоиров, спрашиваю шёпотом:
   - То есть, ты считаешь, что Ра не справедливость восстанавливать пришёл?
   - Он ещё очень юн, - говорит Ар-Нель в полный голос, пожимая плечами, - но он вовсе не дурачок. Я думаю, он вполне понимает, что его выбор - между смертью и метаморфозой.
   У меня окончательно заходит ум за разум.
   - Погоди, Ар-Нель, - говорю я. - Тогда какой во всём этом смысл вообще? Если Ра всё равно морально готов измениться и стать женой Принца...
   Ар-Нель смотрит на меня со снисходительной жалостью.
   - Может, ты и демон, Ник, - говорит он, усмехаясь, - но душой - плебей. Надеюсь, ты понимаешь, что смерть - это тоже выбор?
   - Он мог и дома зарезаться, - возражаю я. - Это хорошо, по-твоему?
   - Это был бы поступок отчаяния, - говорит Ар-Нель. У него есть особенный тон, вроде того, каким разговаривают с маленькими и отроду бестолковыми детьми - подчёркнутого горестного терпения; этот тон за две минуты выводит из себя почти любого нги-унг-лянца. Даже меня раздражает. - Быть убитым на поединке - особая смерть. Не просто смерть. Проявление любви, а не желания самоуничтожиться...
   - Он притащился сюда, чтобы Принц мог его убить?!
   - Сделай ударение не на "убить", а на "мог"... Мне страшно любопытно, откуда ты взялся, Ник. Иногда мне кажется, что ты свалился с неба...
   Знал бы ты, насколько прав... и насколько я порой чувствую себя свалившимся с вашей маленькой зеленоватой луны - Ока Ночи...
   Я уже собираюсь ответить, как вдруг до нашего уединённого приюта доносятся громкие восторженные вопли. В гостиную влетает взъерошенный лакей, сдирая с себя чёрно-красный шарф:
   - Государь победил в поединке! Слава Государыне!
   Суровые лица гвардейцев расцветают, они улыбаются нам.
   - Слава Государыне! - радостно вопит мальчик с глазами дракона.
   Второй гвардеец отвешивает нам поклон и сует мушкет в кобуру. Седой убийца в сопровождении толпы челядинцев вламывается в место нашего заточения:
   - Уважаемый Господин Ча! - возглашает он со смущенной неумелой улыбкой. - Государыня изволила вас отметить. Она желала вас видеть, вас - и Господина Ника.
   Ар-Нель встаёт и идёт сквозь толпу с непринуждённым видом, я следую за ним. Аристократы склоняют головы; на полу под ногами - чёрно-красные шарфы и ленты, их топчут, как мне кажется, слегка демонстративно.
   В такой радостный день траур должен быть срочно закончен.
   В королевской опочивальне - толпа. Два лакея поспешно застилают громадное ложе ярко-красным шёлком, а Принц держит Ра на руках - и Ра в таком же красном шёлке, в широком одеянии, вроде халата. Принц опускает Ра на ложе; у Ра - лицо бледное, губы искусаны, румянец пятнами и глаза светятся, но ни малейшей тени страха, стыда или хоть печали.
   Я пытаюсь определять статус челядинцев по одежде и поведению. По моим выкладкам, рядом с Принцем и Ра - лейб-медик, церемониймейстер, синие смотрители - смотритель Дворца, наверное, смотритель Столицы и ещё какой-то смотритель с фениксами на подоле... чуть дальше - кто-то из старших родственников с собачьей головкой на эфесе и в трауре, на который уже накинули весёленький вышитый плащ, бледная немолодая женщина в королевском орнаменте, грузный и жёсткий, наверное, маршал, с лицом в рубцах, в кирасе под широченным камзолом... Вид у всей этой шикарной публики, как у детей на новогоднем утреннике, когда появляется Дед Мороз: "Слава Государыне!" - искренняя радость. Аристократы преклоняют колена перед ложем, пожирая Ра глазами.
   Принц... то есть, уже Государь с окончательно подтверждённым статусом, представляет их: "Мой Дядя по Матери... Уважаемый Господин Канцлер... Господин Хе-Тн из Семьи Ло... Моя Тётя, Вдова Нэр..." Ра кивает, пытаясь улыбаться; видит нас и смотрит на своего Государя вопросительно.
   - Назови, - говорит Государь. - Назови своих людей.
   - Господин Ар-Нель из Семьи Ча, - говорит Ра. По голосу слышно, что чувствует себя наша Государыня, всё-таки, не блестяще. - Мой друг и наставник.
   - Мой друг, - говорит Государь. - Мы побеседуем позже.
   Ар-Нель вспыхивает и отвешивает глубокий поклон. Государь касается его плеча ритуальным жестом одобрения и благоволения вассалу. Смотрит на меня.
   - Ник, - говорит Ра, смущаясь. - Просто Ник. Он... лекарь... слуга нашей Семьи.
   - Ник... - повторяет Государь задумчиво - прикидывает, как поступить со мной. В конце концов, принимает решение. - Слуга Государыни, отмеченный особыми заслугами, - говорит он то ли мне, то ли окружающим аристократам. - Ник, у тебя нет Имени Семьи?
   Пожимаю плечами, киваю.
   - С нынешнего дня твои дети имеют право носить имя Э-Тк, - говорит Государь.
   Я подбираю с пола челюсть. Мне пожаловали дворянство и подарили земли - просто и мило.
   Я принят на службу в свиту Государыни Ра - и я отныне титулованная особа. Идеальная легенда - это вовсе не легенда: настоящее жалованное дворянство.
   Вот тебе и авантюра... я даже сам ещё не осознал до конца, как это вышло.
   КомКон и Этнографическое Общество дружно хотели посмотреть на здешнюю придворную жизнь - пусть смотрят. Показываю!
   Я совершенно уверен: в ближайшее время Земля выйдет со мной на связь. Вот вам информация - эксклюзивная, уникальная информация! Оэ, я стану другом короля!
   И у меня будет возможность официально смотреть на всё, что я пожелаю увидеть... Ах, кабы мне какую-нибудь здешнюю учёную степень... Ну да это не важно.
   Всё это время я работал не только как этнограф, но и как здешний простолюдин. Я убирал сено, чистил конюшни, ловил рыбу, следил за детьми, перестилал постели, драил полы, заваривал чай и сидел с больными. Я умею колоть дрова и наловчился косить траву здешним хитрым орудием, похожим на серп, а не на косу. Я лущил кукурузу и кастрировал поросят. Я даже освоил сложную науку сушить расписной шёлк, чтобы не испортить рисунок. Это может показаться низким и мелким - моим предшественникам и казалось - но я получил максимум информации и завёл связи. Я был неприхотлив до предела и готов выполнить любое поручение. И вот, кажется, моё терпение, наконец, окупается.
   Теперь, я надеюсь, мне покажут Нги-Унг-Лян. Мои здешние друзья мне сами её покажут. Хок, что захочу, то и покажут! "Вот ваш Лондон, леди. Узнаёте?"
  
  
   ***
  
   От фонариков и жаровни в опочивальне было тепло, почти жарко. Ра лежала на алом шёлке Государева Ложа, на спине, нагая, закинув руки за голову, с закрытыми глазами, и ощущала взгляд Вэ-На, сидевшего рядом, всей кожей, как ощущают прикосновение летнего ветра.
   Правила благопристойности велели прикрыться; Вэ-Н хотел смотреть - Ра решила, что ей надлежит повиноваться Вэ-Ну, тем более, что, пожалуй, хотелось ему повиноваться.
   Это было очень не похоже на все её прежние чувства - новое парадоксальное ощущение предельной беззащитности и предельной защищённости одновременно, зависимость и желание упиваться этой зависимостью. Тело Ра наполнилось болью; тело напоминало город во время землетрясения, когда все стены и перекрытия ломаются, трескаются и рушатся, думала Ра - и тут же поправлялась: тело напоминало пашню, прорастающую будущими колосьями. Кто сказал, что земля не чувствует боли, когда её протыкают ростки?
   Всё, в сущности, начинается с боли, думала Ра, стараясь дышать ровно. Рождаться. Расцветать. Приносить плоды. Всё это больно. Что должен чувствовать раскрывающийся бутон?
   Я - цветок. Это, видимо, знак судьбы.
   - Не хочешь на меня смотреть? - спросил Вэ-Н.
   Ра открыла глаза.
   - Не хочу смотреть на себя.
   Ложь. Хотела. И было странно всё время думать о том, в каком роде назвать себя, чтобы не ошибиться - но почему-то не стыдно, даже не досадно. Постепенно проявлялось какое-то новое понимание.
   - Мне кажется, я вижу, как ты меняешься, - сказал Вэ-Н, и Ра услышала в его тоне тихое восхищение. - Твоё тело светится в темноте.
   - Порезы и шрамы - никакого свечения. Я вся полосатая. Бедная Ра. Я тяжёлая, как дождевая туча.
   - Ты лёгкая. Я тебя держал. Тебе кажется, что ты тяжёлая, а мне жаль, что тебе больно...
   Ра разглядывала Вэ-На сквозь полуопущенные ресницы. Вэ-Н казался ей красивее сейчас, без одежды, в таких же, как и она, свежих порезах, заклеенных полосками пропитанной бальзамом ткани. Сейчас он выглядел не тощим, а скрученным из стальной проволоки; смотреть на его встревоженное лицо было очень приятно - именно потому, что Ра понимала причину тревоги.
   - Говорили, что все кричат, - сказал Вэ-Н, смущаясь. - Кричат, когда их... Прости. Ты сильная и отчаянная, Ра. Ты настолько сильная и отчаянная, что я всё ещё удивляюсь.
   - Кто говорил?
   Вэ-Н сделал пренебрежительный жест рукой. Кто бы ни говорил ему - о своих рабынях, о непотребных девицах, о подлых приёмах, об обманах и предательстве - даже если это были родственники или друзья, это больше не имело значения и не должно было оскорбить чистоту Ра. Вэ-Ну не надо было проговаривать вслух эти очевидные истины.
   К тому же сам он тоже был чист, это Ра легко поняла. Понять помогала мудрость всего устройства мира: партнёрам не обязательно долгое знакомство, они узнают друг друга с поражающей быстротой, сперва - скрестив клинки на поединке, потом - соприкоснувшись в постели. Ра знала, что Вэ-Н сильнее неё и лучше держит себя в руках. Ещё она знала, что Вэ-На учили быть подлецом, и он знает множество грязных приёмов, для боя на мечах и для того боя, который зовётся жизнью, но подлецом не стал. Она знала также, новым чутьём догадалась, что до неё он не касался женщины.
   - Можно дотронуться до тебя? - спросил Вэ-Н тихо. - Осторожно?
   Ра кивнула. Вэ-Н принялся гладить её по плечу и шее, не смея дотронуться до груди. Ра взяла его руку и прижала к себе, давая ощутить, как её тело приобретает совершенные женские формы - там, где она сама чувствовала жаркую тяжесть. Вэ-Н нагнулся, поцеловал её руку, поцеловал в ключицу; Ра слышала его громкое сбивающееся дыхание - и слышала его мысли, как слышат слова: он хотел сгрести её в охапку, прижать к себе, вылизывать, как кот кошку, с головы до ног, вдыхать её меняющийся запах - но боялся причинить ей боль.
   Ра тёрлась щекой о его руку и впервые думала о поражении в поединке, как о некоей другой победе, дающей ей власть приказывать победителю. Соперничество, азарт, упрямство и жестокость, злость, желание сломать - вытекли из неё вместе с кровью, их унесли в храм вместе с частью её тела. Остались непривычная самодостаточность и внутренний покой, а с ними - неведомая прежде неколебимая вера в себя.
   Вэ-Н - Государь Кши-На и её Государь - выполнит её просьбу или приказ, сам будет служить ей, как вассал, потому что теперь она, Ра - драгоценный сосуд для новой жизни, будущая Мать Государей. Задохнувшись от силы этой мысли, Ра прошептала:
   - Счастье наступит, Вэ-Н!
   Вэ-Н поднял голову и взглянул ей в лицо с неописуемым выражением надежды и благодарности:
   - Я тоже так думаю. Я верю в предсказания... знаешь, завтра я сожгу много цветов силам Земли и Неба в подарок за тебя. Ра, Господин Гадальщик был прав - все эти франтики... их матери лгали, они все родились под действием других Стихий, лишь ты мне по-настоящему подходишь.
   - Я - не подарок, - усмехнулась Ра.
   - О да! Но ты - моя.
   - Вэ-Н... а ты хотел меня убить. Я хорошо помню, как ты решил, что убьёшь меня, и как почему-то передумал. Этого я не понимаю...
   Вэ-Н спрятал лицо в ладонях Ра. Сказал, не поднимая глаз:
   - Ты швырнула мне в лицо, что не хочешь быть рабыней и не представляешь детей рабыни в Доме Государевом... а я - сын рабыни, Ра. Я - внук рабыни. На миг я взбесился, потому что ты сказала правду. Презираешь меня?
   - Нет. Между нами - поединок. Ничего, похожего на рабство, больше не будет. И вообще - мне кажется, ты не должен называть рабыней свою Мать.
   - Я её не знал, - медленно проговорил Вэ-Н. - Она умерла оттого, что я родился. А если бы осталась жива, умер бы я - как все мои братья. Я же не глух и не слеп: она умерла оттого, что с ней обошлись, как с рабыней, мой Отец взял то, что ему дали... я не могу говорить об этом.
   - Всегда-Господин... даже Государь не может безнаказанно изменить порядок вещей... но это уже в прошлом, ведь правда? Ты всё поправил...
   - Ра, я ничего не знал... не понимал... если бы ты не объявилась во Дворце против этикета и всех мыслимых правил и не начала бы дразнить меня - вероятно, я так ничего и не понял бы никогда. Сейчас я думаю, что меня воспитывали, как сына рабыни - Всегда-Господин ведь всегда сын рабыни, каков бы ни был его статус... мне стыдно смотреть на тебя... я же просто послушался, я делал то, что от меня требовали, когда ты писала свои безумные письма - и думал, что и ты пишешь под диктовку! Ра, прости!
   Я победила, подумала Ра. Я проиграла поединок и выиграла Вэ-На и жизнь. Друга и счастье. Благословение Небес.
   Она притянула Вэ-На к себе, подняла его лицо, ловя взгляд, прижалась, усилив боль во всём теле и незнакомую прежде тёплую истому, вызывающую желание прижиматься крепче - и сказала:
   - Сейчас это уже не имеет значения. Поединок всегда всё объясняет. В этом его смысл, я думаю... и я люблю тебя.
   - Ты наивная девочка, Ра... Ра, хочешь видеть свою Мать? Или Отца? Я послал за ними.
   - Хочу. Мать больше... моя Мать... И Братьев я хочу видеть... Вэ-Н, мне тяжело много говорить, но нужно страшно много рассказать. Потом, потом, когда станет легче - ты выслушаешь меня?
   - Конечно, - Вэ-Н взял с низкого столика чашку из белого матового стекла, нежного, как скорлупа. - Выпей ещё, пожалуйста! Лекарь сказал - всю ночь, понемногу.
   Ра поднесла чашку к губам, вдохнула резкий запах - и отдала её Вэ-Ну.
   - Не хочется. От этого напитка всё кругом как в тумане. Не люблю быть пьяной.
   - Тебе не больно?
   - Мне больно. Неважно. Лучше держи меня. Я чувствую, что это правильно... Знаешь, говорят, трофеи начинают чувствовать такие вещи, о которых не знают мужчины - это как чувствительность открытой раны...
   - Не трогай меня так! Мы больше не можем - я тебя покалечу...
   - Нет. Я чувствую, что нет. Мне не только больно, понимаешь? Рабыня боится боли; я - нет.
   И Ра снова удивилась тому, какие невероятные ощущения, не объяснимые ничем, могут прорастать из почти нестерпимой боли - потому что Вэ-Н, Государь, тоже ей принадлежал.
   В каком-то смысле, подумала Ра, я его тоже создаю.
  
  
   ***
  
   Запись N93-02; Нги-Унг-Лян, Кши-На, Тай-Е, Государев Дворец.
   Юу дрыхнет, свернувшись клубком на циновке в и укрывшись плащом - по-походному, будто и не во Дворце. Мы с Ар-Нелем сидим на корточках у жаровни и беседуем.
   К слову, Кши-На не знает стульев; я привык сидеть на полу или на корточках, как земной заключённый в древние времена, но аборигенам такая поза кажется абсолютно естественной. Своеобразный местный уют: за окнами, закрытыми пергаментом, глухая темень, а в гостиной светится жёлтый фонарик, мерцают угли на жаровне - лица делаются одухотворёнными и говорить очень приятно.
   Юу, я думаю, устал от впечатлений. Он у нас теперь Брат Государыни; его подначивают и задирают, с ним кокетничают столичные жители, он дрался полушутя-полувсерьёз четырежды только за сегодняшний день - плюс беседовал с королём. Государь, чьего имени от большого уважения и любви не называют подданные, разумный парень и интересный - поговорил с Юу, сделав его своим фанатом, поговорил с Ар-Нелем, сделав его своим, по-моему, довольно ценным союзником, поговорил с родителями Юу и Ра, пригласив Господина и Госпожу Л-Та в Совет - они, конечно, тоже этого не забудут. Вдобавок, он поговорил со мной.
   Ра, похоже, серьёзно отнеслась к собственному, данному ещё в виде мальчика, обещанию сделать для меня всё мыслимое за спасение брата. Рассказала мужу. А он поинтересовался.
   Когда разговариваешь с Государем, всё время чувствуется, что вложили в него немало. И задёргали изрядно. Повзрослел быстро, не по годам. Усталая, всепонимающая рожица: такие лица, по моим наблюдениям, часто бывают у детей с проблемами в семье, а не у холёных аристократов.
   Интересное сочетание: знает, что кто угодно кинется со всех ног куда он скажет - и при этом тщательно обдумывает каждое слово. Вовсе не рвётся приказывать генералу становиться морской чайкой - не упивается властью. Взрослые не баловали и жизнь не баловала - к тому ж только что умер отец.
   Не знаю, любимый ли. Но не могло не ранить, как бы там ни было.
   Ближе к вечеру знаменательного дня Утверждения Государева Статуса, мы - друзья Государыни - собираемся в королевской опочивальне, как персонажи романа Дюма. Государь говорит мне с места в карьер:
   - Ра считает тебя очень необычным человеком. Расскажи о себе.
   Насколько я демон, что ли?
   Не хочется что-то наворачивать, тем более что рядом стоит Ар-Нель и весело наблюдает за всем происходящим. И Ра наблюдает; оперлась локтем на подушку, уже очень хороша - этакий болезненный ангел, все женственные чёрточки сделались явственнее. Еле заметно улыбается; я вдруг осознаю, что с первой встречи думал: "А девкой был бы краше". И Юу сидит на её постели и тоже внимает. Зато нет чужих, все мне свои, мои детки, как это ни забавно звучит. И я говорю совершенно честно, выбивая себя и их из легенды:
   - Я и необычный. Я очень издалека. Живу в твоей стране, чтобы потом написать книгу о ней. Меня интересует жизнь твоих подданных, Государь - всё, что только можно, самые простые вещи, любые мелочи и частности, а больше всего - люди.
   Юу смотрит на меня, приоткрыв рот. Ар-Нель хихикает в расшитый рукав. Ра кивает.
   - Ты настолько учёный, что можешь написать книгу? - спрашивает Юу. - А я думал, Ма-И шутит...
   - Я нисколько не удивлён, - говорит Ар-Нель. - Спрятать ум не менее сложно, чем скрыть глупость. А вы, дорогой Господин Второй Л-Та, не слишком наблюдательны, мягко говоря...
   - Я хочу прочесть эту книгу, - говорит Государь. - Мне интересно.
   Я кланяюсь, довольно неуклюже по меркам придворных - но имидж горца мне менять не хочется, да и ни к чему. Допрыгались: у меня правительственный грант на книгу - правительства Кши-На. Теперь бы ещё умудриться написать что-нибудь такое, что воспринималось бы записками местного жителя о других местных жителях!
   Ра не общалась со мной так плотно, как Лью, поэтому она меня поминутно не зовёт, тем более, что вокруг неё толпа: лекари Государя, его Астролог, в смысле - Гадальщик, его камергер, да ещё заходят мать - Снежная Королева, братец Юу и сердечный друг Ар-Нель. Ра развлекают, утешают, дают пить обезболивающее - довольно слабый транквилизатор, вроде зверобоя или валерьянки, с мизерным наркотическим эффектом, но это лучше, чем ничего: боль метаморфозы снова кажется мне непомерно сильной.
   Лью и не снилось такого внимания. Ра не оставляют одну ни на минуту - если она сама не отсылает от себя обожающих подданных. Её искупали в восхищении и преданности; Ра стоит намекнуть, как люди Государя готовы в лепёшку разбиться... Правда, Н-До почти не покидал Лью, а Государь вынужденно отлучается, порой надолго, так что - как знать, кому повезло... Впрочем, можно представить себе, каково изменяться простолюдинкам - на этом фоне любая наша аристократка выглядит счастливицей.
   Меня отчасти предоставили самому себе. Я получил свою порцию восторгов и почестей: Снежная Королева держала меня за руки - это уже не барская ласка, а благодарность равному; со мной разговаривал управляющий дарёного клочка земли - пара выморочных деревень, но статус-то, статус! После всех подарков, благодарностей и церемоний, после рассматривания моей диковинной физиономии - состоялся обед у Государя, на котором я присутствовал. Весь обед у меня маячил в памяти андерсеновский "Волшебный холм", но и начинённые репейником шкурки ужей, и салаты с мочёными мышиными мордами и цикутой, в конце концов, слава Господу, закончились тоже. Хорошо, хоть ржавых гвоздей не подавали.
   И вот вечером, в апартаментах для почётных гостей, мы с Ар-Нелем беседуем о жизни, а Юу спит рядом. Мне кажется, что Юу хотел бы общаться с Ар-Нелем, - милый-дорогой Господин Ча чувствует себя среди столичной знати, как рыба в воде, а Юу всё-таки ощущает себя провинциалом, - но наш разговор о разном лихого вояку утомил и убаюкал.
  
   Ар-Нель рассказывает миф о сотворении мира. Его лицо в полусвете углей и фонарика кажется просветлённым, но в голосе слышатся явственные скептические нотки - не слишком-то он истово верует. Космогонические представления у нги-унг-лянцев вполне адекватны образу жизни и психофизиологии: Зло в образе Князя Ночи, желающее распада и хаоса, побежденное Добром, вследствие метаморфозы изменяет собственную агрессивную природу, а Княгиня Ночь рождает Жизнь и Смерть, как уравновешивающие друг друга стихии. Любовь алхимически переплавляет Зло в Добро, как свинец в золото.
   - Разумеется, милейший Ник, это всё - скорее, философские представления древних, поэтические наития наших предков, пытавшихся привести в систему видимую картину мира, - говорит Ар-Нель с обычной, надменной и насмешливой миной. - Видишь, мой друг, я, в меру сил, постарался посвятить тебя в основы мировоззрения моего народа. Теперь послушал бы сам - о богах твоих соотечественников. Я долго и терпеливо ждал.
   - Боюсь, что тебе это будет слишком дико, Ар-Нель, - говорю я. - Мы сильно различаемся...
   - Нелепо, Ник! - фыркает Ар-Нель. - Оставь опасения, человек всегда поймёт человека, на этом мир стоит!
   - Ладно, - как трудно ворочать языком! - Я попробую. Начнём с того, что Творец ни с кем, конечно, не сражался. Земная Мать Божьего Сына... она стала Матерью чудом.
   У Ар-Неля расширяются глаза.
   - Оэ... просыпаешься утром беременной женщиной?! Без поединка, просто так?! Ты прав, это - да... удивительно.
   Я еле сдерживаю смешок над собственной незадачливостью. Плоховат из меня проповедник, и тема не так знакома, как должно, и в легенду вписывается тяжело... впору позавидовать Ар-Нелю, но он-то рассказывает так, как сам понимает с раннего детства! Попробовал бы он изложить свой концепт неподготовленному земному слушателю!
   Пытаюсь пояснить.
   - Нет, конечно. Творец прислал к будущей Матери духа-вестника. Да и будущая Мать... она - человек не случайный. Осиянный благодатью.
   Ар-Нель улыбается и кивает. Это воодушевляет меня; я с грехом пополам, старательно переводя земные понятия, начинаю пересказывать Евангелия. Очень непросто.
   - И вот её муж...
   - Хок! Какой муж?! Она же - Трофей Творца!
   - Творец велел благочестивому старцу охранять свою возлюбленную.
   - И назвал его мужем ей? Мне кажется странным, что мужем, а не названным отцом, скажем.
   Сказка сказывается в час по чайной ложке. Я пытаюсь рассказать про Ирода. Ар-Нель морщится. Перескакиваю через события. Ар-Нель не впечатляется медитацией в пустыне и искушениями, не понимает, зачем гнать торговцев из храма, и останавливает меня на блуднице.
   - Прошу меня простить, Ник, - говорит он задумчиво. - Я непременно дослушаю потом. Сейчас - ответь... Слова Госпожи Ра создали у меня впечатление, что ты пришёл откуда-то со стороны Хен-Ер, с севера... твой вид вполне соответствует моим представлениям о горцах-северянах, если таковые существуют... Но эта легенда... она кажется мне южной. Скажи, Ник, ты из Лянчина?
   Ага. Это уже очень ново.
   - Нет.
   - Я не слишком сведущ в древней истории наших южных соседей, - говорит Ар-Нель, - но мне представляется, что все эти ужасы и мерзости вполне могли там происходить. И убийства младенцев, и казни для женщин... Надеюсь, тебя не обидело сравнение с лянчинскими Братьями?
   Я вступаю на очень и очень скользкую почву. Чем дальше от нашей базы в горах Хен-Ер, тем меньше информации; дальше Кши-На наши резиденты-неудачники не были, а без резидентуры от спутниковой съемки нет проку...
   Ладно. Продолжаем быть откровенными.
   - Не могло меня обидеть, Ар-Нель. Я о них ничего не знаю. Не помню даже, чтобы кто-нибудь из твоих сограждан о них упоминал...
   Но тут вспоминаю пару непрояснённых идиом - более-менее понятная, "жесток, как лянчинский пёс", и "лянчинская игрушка", определение, за которое определённый порывался набить определителю морду.
   Лянчин - каков бы он ни был - для жителя Кши-На явно символ негатива.
   - Ты вполне можешь не знать, - говорит Ар-Нель. - До нашей тихой провинции никогда не докатывалась война. Но здесь, в Столице - ты ещё услышишь и увидишь. С Юга приходит немало бед; впрочем, вряд ли я могу рассказать тебе о Братстве Варваров достаточно компетентно.
   - Расскажи мне обо всех соседях Кши-На, - говорю я. - Мы, жители Хен-Ер, маловато знаем, потому что почти не спускались с гор.
   Улыбаюсь, и милый-дорогой Ча улыбается в ответ.
   - Но Ник, я же не так учён, как ты! Мне не написать книгу даже о нашей провинции, я бы сказал, к тому же эта ширма для меня слишком плотна...
   - Ча, прекрати ломаться, - говорю я, и он смеётся.
   - На Юге, в Лянчине, живут вояки-варвары, - говорит он, - если тебя так уж интересует моё мнение, а я невежественен и предвзят. Братья - злобны и глуповаты, их обычаи, если мне о них не лгали, отвратительны, и они смотрят на моих сограждан, как на возможную добычу. Мне рассказывали о жестоких стычках на границах Кши-На; жители Лянчина - единственная серьёзная угроза моей родине, как я это понимаю.
   - Почему ты решил, что я их родич?
   Ар-Нель пожимает плечами.
   - Они фанатично верят в Отца, но не верят в Мать. Их жестокому богу могло прийти в голову выбрать из смертных Юношу, чистого душой, и сперва чудом превратить его в женщину и чудом заставить зачать пророка, потом отдать в жёны чужому мужчине, а потом послать знамение безумному правителю, дабы тот приказал перебить всех маленьких детей. Эта легенда похожа на многие ужасные сказки, которые я слышал раньше.
   - Хорошая характеристика, я заинтересовался. А другие иностранцы?
   - Другие... Наши соседи с северо-запада, из лесной страны Мо - отважные бойцы, красивые люди. Они иногда приезжают сюда продавать бесценную шерсть своих снежных коз... Юго-запад и дальше на юг - земли Братства, безумных фанатиков, которые считают постыдным для юношей показывать старшим лица, ненавидят слабость в любом виде и добывают золото в песке своих рек. На юго-востоке, сколько я помню, живут Кри-Йа-На, считающие всю земную жизнь комедией для своих жестоких и скучающих богов... больше я ничего не знаю.
   - Я думал, ты лучше образован.
   - Для простой и счастливой жизни я обременён знаниями сверх меры, - улыбается Ар-Нель. - Чем меньше человек знает, тем легче ни на что не обращает внимания.
   - Многие познания умножают скорбь...
   - О да, ты сказал хорошо.
   - Это один из наших мудрецов.
   - Он действительно мудрец... Но я тоже хочу спать, Ник. Ещё я хочу умыться. Я оставлю тебя; мне не нравится спать в одежде и не снимая украшений, чтобы утром выглядеть встрёпанной птицей.
   - Ты... - как бы перевести слово "выпендрёжник"? - Любишь заставлять на себя смотреть, да, Ча?
   - Мне не хочется остаться Юношей навсегда. Но тебя это не касается, Ник. Я думаю, твой взгляд может оттаять, лишь упав на соотечественника, так?
   Ну да, да. Я киваю и развожу руками. Ар-Нель самодовольно улыбается, зевает и уходит из комнаты.
   Вот тут-то я и принимаю сигнал экстренного вызова.
  
   Обычно девайс, имплантированный в мой несчастный череп, работает только на передачу. И то сказать, голоса в голове мало кого обрадуют! Но иногда, в принципиальных случаях, когда нужно сообщить что-то срочное и принципиальное, он ловит сигнал, преобразуя его довольно забавным образом.
   Позывной - пара-другая тактов очень старой песни "Опустела без тебя Земля", шутка юмора создателей системы оповещения - никак не может померещиться, при штатном состоянии психики, во всяком случае. И уже в следующий момент на моё зрительное поле накладывается мерцающая карта местности с отмеченным маршрутом.
   Меня ждут в дворцовом саду. На широкой площадке для праздников и шуточных поединков. Тьфу ты, пропасть!
   Я накидываю свою всепогодную куртейку, которую, за убогостью внешнего вида, дворцовые лакеи уже несколько раз порывались забрать и выкинуть, прикрываю её дарёным плащом с горностаевой опушкой, прихватываю торбу - может, догадаются пополнить мне запасы медикаментов? - и тихо выхожу во двор.
   Гвардейцы под розовым фонариком, ухмыляясь, салютуют руками в зашнурованных перчатках. Я им киваю. У нас мир с гвардией - они не считают меня на всё готовым ведьмаком, я их не подначиваю. Седой убийца, Господин Ки-А из Семьи Ву, капитан королевских мушкетёров, долго меня расспрашивал об использованном против его людей снотворном. Я убеждал его, что не знаю точного состава зелья, что оно досталось мне от бабки-знахарки, и что я употребил всё, что оставалось - по личному приказу Государыни. Ки-А выслушал скептически, осмотрел содержимое торбы, выслушал объяснения... может, и поверил, но, похоже, взял меня на заметку. Государь может мне доверять, а вот лично он, Сторожевой Пёс Трона, верить первому встречному проходимцу, устроившему конфуз с его подчинёнными, вовсе не собирается.
   Ки-А вообще, я подозреваю, немало просек из-за профессиональной деформации личности. Он ни разу не Тревиль, хоть я про себя и называю его так; его люди занимаются не пьянством, драками и хождением по бабам, а, всё-таки, более серьёзными вещами. В столице находятся посольства других стран; среди этих других стран, как нынче выяснилось, сомнительный Лянчин - гвардии нужно быть начеку.
   Глазами Ки-А я, кажется, смахиваю на шпиона. Ну что ж, придётся пообщаться с мсье де Тревилем поплотнее.
   Внимательно слежу, не привязался ли "хвост". Вроде бы, никому не запрещено гулять по парку ночами - с одной стороны, но с другой - кого понесёт зимой, в холод и темень? Не заинтересовались бы люди Ки-А... но, вроде бы, всё благополучно.
   А на площадке для фехтования и танцев стоит авиетка КомКона.
   Чтоб вас, господа прогрессоры!
  
   Авиетка прикрыта голограммой, изображающей громадный снежный сугроб. Мысль свежая, благо ночью никто особенно проверять не станет... но мне всё равно не нравятся их полёты над Кши-На. Вряд ли комконовцы оговаривали их с этнографами.
   Я подхожу, и меня впускают в салон авиетки, как в автомобиль.
   Ну да. Мой связной Вадик, взъерошенный, с выражением лица "Господи, видишь ли эти цепи?!" - и парочка комконовских чинов в штатском; у одного квадратная, морщинистая, небритая, как наждак, физиономия, второй - ушастый мальчик с цепким взглядом. Слухач и Рашпиль. Я больше полугода не видел землян - с отвычки их хари меня шокируют. Неужели глазами нги-унг-лянцев я тоже так выгляжу?!
   - Здравствуйте, Николай, - говорит Слухач с радостной улыбкой, перебив Вадика на вдохе и протягивая руку. Рашпиль улыбается, как улыбалась бы степная каменная баба, будь у неё такая возможность.
   Здравствуйте, здравствуйте, дорогие товарищи.
   - Что нужно КомКону? - говорю я. Подаю руку Вадику.
   - Они считают, что информация малоценная, - говорит Вадик хмуро. - Их психологи и ещё кто-то-там сдублировали записи и теперь требуют продолжения банкета.
   - Я не работаю на КомКон.
   - А этнографов, как всегда, никто и не спрашивает. Потеряв десяток своих людей, комконовцы думали, что землянин на Нги-Угн-Лян не может работать в принципе, а теперь ты это убеждение опроверг - и они немедленно заинтересовались...
   - Вадим Петрович, - предостерегающе говорит Рашпиль.
   - Я тридцать лет Вадим Петрович...
   - Ладно, - говорю я. - Так что, чёрт подери, нужно КомКону?
   - Вы проделали огромную работу, Николай Бенедиктович, - говори Слухач с заученным уважением. - Очень заметные достижения. Но вы, как кажется нашим психологам, моментами... как бы это сказать...
   - Отстраняетесь, - подсказал Рашпиль.
   - Да! Вы отстраняетесь. Вы всё равно несколько раз нарушили Устав Этнографического Общества в пунктах о невмешательстве, отчего бы вам не пойти дальше? Складывается впечатление, что вы боитесь откровенных разговоров с аборигенами.
   - Слушайте, как вас там? Ваши люди боялись до них дотрагиваться!
   - Антон. Так вот, допустим, наша резидентура оказалась не на высоте, но вы-то не боитесь. Я понимаю, что вашим аналитикам страшно интересны записи обрядов и хозяйственной жизни этого мира, но ведь уникален-то он не тем, что здесь тоже женятся и пьянствуют!
   - Антон, это всё, что вы извлекли из записей?
   - Нет, для биологов поэтапные записи метаморфозы представляют несомненный интерес, но для психологов недостаточно данных. А больше всего вопросов именно у психологов.
   - Ну, знаете ли, тестировать инопланетчиков по методике КомКона я не умею. А лезть с разговорами по душам к чужой женщине, когда ей худо - поищите другого идиота.
   Вадик фыркает. У Антона краснеют уши.
   - Николай Бенедиктович, - укоризненно говорит Рашпиль, - вы тут погуляете, позаписываете праздники и сказки, поглядите на достопримечательности и улетите, а КомКону с аборигенами работать...
   - Да храни Господи Нги-Унг-Лян от вашей работы!
   - И почему же вы так враждебны?
   - Да потому, что ваши коллеги считают этот мир ошибкой, требующей исправления!
   - По-вашему, это не так?
   - Порой я думаю, что Земля - это ошибка.
   - Сильно сказано...
   - Вадик, - говорю я, - гони к Хен-Ер. Я возвращаюсь домой. Долбись оно в доску. Я не буду принимать участие в этом спектакле, а аборигены комконовцам - не бесплатный цирк и не виварий.
   Вадик начинает щёлкать тумблерами на приборной панели.
   - Стойте, стойте! - рявкает Рашпиль. - Вы же только начали! На взлёте! Наконец, в нужном месте! Есть даже возможность хоть что-нибудь узнать о Лянчине - а мы в этой поганой дыре семерых потеряли! Даже и не думайте, я запрещаю.
   - Не думаю, что у вас есть полномочия, - говорю я тем тоном, что характерен для Ар-Неля. - Устав Этнографического Общества гласит, что любая миссия может быть прервана по желанию резидента.
   - Послушайте, Николай, - просит Антон, - в Лянчине убили шестерых, седьмой покончил с собой. Здесь тоже не сахарный сироп - а вы, как бы то ни было, общаетесь с этими уродами...
   - Всё, Вадик, заводи! Не хочу это больше слушать.
   - Хорошо, - говорит Рашпиль весомо. - Заводите, Вадим. Мы улетаем. А с аборигенами, как видно, придётся работать в лаборатории.
   - Не думаю, что вы найдёте среди местных жителей добровольцев с вашими методами.
   И тут Рашпиль улыбается, как солнышко. Лучезарно. И меня начинает знобить.
   - Так ведь мы, дорогой Николай Бенедиктович, их спрашивать-то не станем! Во-первых, они не люди, несмотря на внешнее сходство. Во-вторых, если у них и есть культура, то примитивная, совсем примитивная. А в-третьих, в любом мире такого типа можно найти достаточно биологического материала, который никому особенно не нужен. Это, конечно, очень неполиткорректно, но мы ведь не развлекаемся, мы знания ищем... а твари они уникальные, как ни крути...
   Авиетка не отрывается от снега ни на миллиметр. Я бешусь и думаю. Стервятники ждут.
   - Ладно, - говорю я в конце концов. - Что вам нужно? Конкретно, чётко, по пунктам.
   - Наш резидент среди здешних аристократов - это раз.
   - Исключено. Ваш человек не справится с ролью. И нечего на меня так смотреть - я тоже не справлюсь с ролью местного аристократа. Я "выбился из грязи в князи", я "любимчик Государыни", я - совершенно случайное лицо. Выскочка, куртизан. Это позволяет мне дурить, нарушать этикет, задавать дебильные вопросы и периодически садиться в галошу. Но я не знаю, как вписать второго в мою легенду... если только женщину... но ведь и женщина, скорее всего, не справится - они очень другие, наши женщины...
   - Ладно. Это будет обдумано, а о результатах сообщим дополнительно. Дальше - больше материала для психологов. Рычаги управления: секс, страх, ненависть - механизмы воздействия...
   - Я посмотрю, как вы будете воздействовать на эти рычаги... Никогда не пытались управлять негуманоидным транспортным средством?
   - От вас нужна только информация.
   - Не обещаю. Как получится.
   - И последнее. Лянчин. Хоть что-нибудь.
   - Этим буду заниматься. Мне самому интересно. Но - это гарантирует безопасность аборигенов от ваших вивисекций?
   - Николай Бенедиктович, ну что вы! Любых животных удобнее и эффективнее изучать в естественной среде обитания...
   - "Животные" почти поголовно грамотны в то время, когда земляне утирали нос рукавом и лаптем щи хлебали. Хватит уже, противно.
   - Ну и хорошо, - неожиданно покладисто соглашается Рашпиль. - О любых новых решениях вам дадут знать. Можете идти.
   - Ах, спасибо! Неужели могу?!
   Антон-Слухач улыбается.
   - Беда с этими этнографами!
   Я прощаюсь с Вадиком и выпрыгиваю из авиетки с таким чувством, будто сбежал из тюрьмы. Голограмма колеблется и меняется на туманные облака зимнего ночного неба. Авиетка взлетает. Я смотрю ей вслед и стыжусь своего происхождения.
   Миссионеры чёртовы...
   Бреду к Дворцу. Ужасаюсь воображаемым картинкам вивария, вроде того, что на станции Хен-Ер, но вместо баск в вольерах - аборигены. Ар-Нель, распятый на операционном столе, с электродами, вживлёнными в мозг... а если даже и не милый-дорогой Ча, то - какая разница? Всё равно.
   Аборигены не хуже землян. Может, КомКону показалось, что они лучше землян? Компромат вам?
   Оэ, как бы мне хотелось, чтобы представители какой-нибудь Сверхрасы хорошенько поизучали Рашпиля! В лаборатории! Абсолютно уверенные, что он - примитивное существо без зачатков интеллекта! И прислали бы мне записи эксперимента - я бы смотрел их перед сном и радовался!
   Я прохожу мимо гвардейцев, делая вид, что дивно прогулялся. Возвращаюсь в комнату. Фонарик горит, но жаровня погасла. Юу поднимает голову, лохматый спросонья, смотрит на меня, щурясь.
   - Ник... я тут задремал...
   - Ну и спи, - говорю я, присаживаясь рядом. - Ещё очень рано...


Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"