Аннотация: Снова для МОСКа и снова для Тиа - если развитие темы покажется ей интересным))
...Я хочу, чтобы вы не забыли меня -
Если это, конечно, в природе возможно...
Ю. Визбор
...Жди меня - и я вернусь. Не желай добра
Тем, кто знает наизусть, что забыть пора...
К. Симонов
Интересное время нынче.
Даже не скажу - время, когда души обмелели, как африканские реки в засушливый период, а слова уже почти ничего не значат. Это и без меня понятно; новояз Оруэлла потихоньку вытесняет собой речь совершенно без вмешательства внешних сил. Разве что - подбор слов в этом новом словаре отличается от рекомендованного для Ангсоца; зато все потайные смыслы вымыты из речи начисто. Как там? А-лексикон - "бить", "бежать", "дом", "лес" - и слово "резать" отменно заменяется глагольным существительным "нож". Б-лексикон - "флуд", "холливар", "оффтоп" - и слово "бред" дивно заменяет все остальные слова. И В-лексикон специально для писателей - "детектив", "фантастика", "фэнтези", "жанровое деление", "публицистика", а кроме того, "картон", "Мери-Сью", "попаданец" - и у каждого из упомянутых слов есть один-единственный смысл, засевший в уме словоупотребляющего гвоздем.
Проще надо быть. И еще, и еще, и еще проще. И писатель - друг-храбрец - уже прост, как дубль. Писатель перестал оперировать многомерными понятиями и личным опытом; он использует схемы. По-настоящему "форматны" - еще одно отменное слово современного литературного новояза - те самые схемы, которые укладываются в этот единственный смысл аккуратно и легко. Схема сюжета. Схема героя. Схема мира. И мне, как нормальному представителю братии, пишущей на новоязе, хочется добавить, что схемы наносятся на картон - но стародум во мне пытается сопротивляться. Черт с ними, с языковыми клише. Скажем проще - литературу вытесняет форматная схема.
Причем, не только из издательств и книжных прилавков, но и из голов. С читателей спрос невелик - они всего-навсего употребляют то, что им дают, формируя дикие представления - но когда писатели начинают общаться в духе штатных сотрудников Министерства Правды, становится жутко и тошно.
Уинстон Смит начал дневник в противозаконно купленной записной книжке молодой девушки. Эта бумага называется "верже" - она кремового цвета и на диво нежная. Жаль царапать ее автоматическим карандашом - и он взял перо. Благословенный образ писателя, которому не хватает ни слов, ни сил бороться с системой - у него есть только чутье, боль, ненависть и попытки любить.
На самом деле, вполне достаточный набор для работы. Только Уинстона и теперь не издадут. Его бессвязный искренний бред неформатен. Видите, дорогие друзья, как лихо я пишу на новоязе?!
Но все это - присказка, не сказка.
А чем, собственно, могут различаться герои героического фэнтези, кроме внешности, а?
Какой интересный вопрос, однако... кто-то мне сказал, что Майкл Муркок никаких других различий не придумал. И вот кстати, о пристрастности и личных вкусах: великолепный Гейман обожает Муркока. Написал совершенно дивный рассказ, посвященный Муркоку - оду, поэму. Эх, где Муркок, а где Гейман... Вот так великий Бредбери обожал Эдгара Берроуза - "Марсианские хроники" выросли из "Принцессы Марса", и Берроуз мог бы подарить Бредбери собственный портрет с подписью "Победителю-ученику от побежденного учителя". Не по хорошему мил, а помилу хорош - я вспомнил все это, чтобы подчеркнуть: у любой, абсолютно любой изданной книги есть некий шанс стать если не признанным шедевром, то почвой, на которой расцветет гений. По сути, каждый имеет право на любовь.
Гений видит в схеме нечто, не замечаемое простым смертным. Он, я думаю, вообще не книгу читает, а собственные представления о ней. Книга - как некий внутренний толчок, ступенька на лестнице в небо, щель в другое пространство. Иногда несколько слов, неожиданно удачно скомпонованных графоманом, стоят десяти томов шедевров - потому что именно эти несколько случайных слов повернули некий тайный ключ в душе и выпустили запертую музу.
К слову о Лавкрафте и Говарде. Лавкрафт мог видеть, видит Бог. Лавкрафт столько всего видел, что любой литературный стимул мог послужить ему очередным проводником по его безумным мирам. Все это очень, очень понятно. Только ты, друг-храбрец, стоящий на хорошем пьедестале из цитат - не Лавкрафт. И не Бредбери. Похоже, совсем.
Итак, чем же могут различаться герои героического фэнтези, кроме внешности? А чем Толкиен отличается от Муркока, знаете?
Простой и правильный ответ: перед Толкиеном этот вопрос не стоял.
Почему я упорно и наперекор любым возражениям считаю Толкиена столпом, на котором держится жанр? Да потому что именно он доказал всем недоброжелателям и неверующим, что фэнтези может быть высокой литературой. Настоящей, не развлекательной литературой, с подобающей высокой литературе достоверностью и психологичностью, с потайными смыслами, постепенно раскрывающимися, как карты в пасьянсе, и, главное, с героями, с настоящими героями.
Как бы этот тезис не оспаривали, литературу делает герой. Автор текста может даже не упоминаться, его имя вообще может быть стерто временем - а герой существует. Именно он бессмертен, именно он дает автору пропуск в литературную Вечность. Гильгамеш и Гайавата, хитроумный Одиссей, Ахилл. Король Артур и Айвенго. Д`Артаньян, Шерлок Холмс, Капитан Немо, Джон Сильвер... да даже и Конан-Варвар! Остап Бендер, Маргарита, Штирлиц, дон Румата, Волкодав... А не продолжишь ли ты список своим героем, друг-храбрец?
Который должен бы чем-то отличаться от прочих, кроме внешности. Или - не должен? Ха...
Ах, это героическое фэнтези! А героическое фэнтези - это рубленое мясо. Альфа-самец не думает - он действует, пишет друг-храбрец. А чувствует, если что вдруг чувствует, разве что ярость. Мочи их!
Толкиен писал не героическое фэнтези. Масштабные баталии и общий фон тут совершенно не важны. Важно, что всякие там хоббиты не являются альфа-самцами, поэтому могут рефлектировать в свое удовольствие. И что это за герой вообще, при мече ростом с зубочистку! Сунем в тот же мешок Арагорна с чувством ответственности, Боромира с муками совести и комплексом наследника, и Леголаса с Гимли, чтоб не носились со своим боевым братством, как дурень с писаной торбой! Короче говоря, скучная книжка, и нет там на горизонте ни одного настоящего убийцы, факт наличия какового и делает фэнтези боевым!
Всякие там Нортон, Ле Гуин и прочие вообще в счет не идут. Тетки - они и есть тетки. Разве всякие Нортон и Семеновы могут написать стоящее героическое фэнтези?! Похоже, Волкодав тоже не годится в альфа-самцы, не говоря уж о полковниках-попаданцах, перегружающих себе мозги размышлениями о судьбах мира.
А "ТББ" Стругацких - это не героическое фэнтези, а научная фантастика (тм). И никаких тут! Жанровое деление, потому что. А жанр Стругацких определили еще в советские времена. А Желязны - это вообще какое-то мутное нечто, которое не вдруг впихнешь в формат. И Корвин, вроде бы, почти то, что надо... но и на него, зануду, находит временами.
И мы приходим к выводу, что идеальное героическое фэнтези, по мнению его писателей и его читателей - это то форматное в высшем смысле слова чтиво, которым нынче полна коробочка. А читается все это, дабы посублимировать убийства - потому что безликий и бездушный герой представляет собой идеальную маску для читателя, которому хочется жареного. У читателя - нудная сидячая работа, обычная жизнь без приключений. А он же не карась, он же человек, ему же скучно...
Повеселим же этого заскучавшего кишками, развешанными по березам!
Хорош наш читатель, если ему от этого весело настолько, что он готов отказаться от всего остального: и от человечности, и от литературного шика, и от здравого смысла...
Вот думаю я о друзьях-храбрецах, пластающих мясо тоннами, и забавные мысли приходят в голову...
Они, друзья-писатели, стало быть, считают, что в ситуации жестокого экстрима альфа-самец не чувствует и не думает... что резать и стрелять надо хладнокровно, а лучше - весело... что нравственный выбор - это к Достоевскому... А что ж я делаю в этой компании маньяков?!
Интересно, откуда у людей такие представления? Многие ли из пишущих все это радостное мочилово, знают по себе, что такое - настоящая война? Ты, друг-храбрец, кого-нибудь убивал? Сам?
Если да - и продолжаешь думать так, как думаешь... ну что я могу сказать... Требуется клиническая реабилитация; налицо деформация психики на опасном уровне.
Если нет...
Толкиен воевал. Живые реалии настоящей войны светят из текста; война - это не развлечение, вроде ролевых игрищ, это кровь и грязь, бесконечные марши, ноющие ноги, ноющие раны, холод-голод, совсем некрасивые и совсем невеселые мысли. Толкиен знал, что даже легкое оружие имеет вес, что хлеб так же важен, как боеприпасы, а товарищ, на которого можно положиться, порой важнее, чем то и другое вместе взятое. Сквозь забавные мордашки хоббитов просвечивают живые человеческие лица.
Сравните "ВК" с реалистической прозой любого писателя-фронтовика. Можно легко разглядеть схожий опыт у разных людей. Ремарк, прошедший Первую Мировую - и Толкиен, прошедший Первую Мировую: тяжелые бои, уносящие жизни, боль за погибших, притупленная обреченной необходимостью жить и сражаться дальше, неожиданная радость передышки и хорошей еды, неожиданная радость от встречи с женщиной, надежда выжить...
Описывал ли Ремарк альфа-самцов? Его потрясающие парни, которые становятся близкими друзьями каждому, кто прочтет - они как, годятся для того, чтобы вдохновить не воевавшего на создание "правильных героев"? Попавшие злой волей фанфикотворца в Иномирье Пашка Боймер или Алик Кропп - станут настоящими фэнтезийными "попаданцами", пластающими мясо с радостной улыбкой или холодной яростью? У них - потрясающий боевой опыт. Они убивали, убивали и убивали. И друзей теряли. И выживали в таких чудовищных условиях, что любые магические игрушки могут показаться на этом фоне мирной забавой. Так как?
Я не могу читать девяносто процентов "героического фэнтези", написанного современными русскими авторами. Просто не могу. Понимаю, что книга никуда не годится, с первых страниц. И именно потому, что, во-первых, герои этих опусов отличаются друг от друга только внешне, а во-вторых, автору, описывающему некие военные действия - все равно, в Зоне ли, в Иномирье ли, верить нельзя. Он, простыми словами, врет.
Толкиен не врет. И Ремарк не врет. И Стругацкие в романах, где краешком описывается война, вроде "Парня из Преисподней", тоже не врут. Есть еще немало авторов - не знаю, воевали они или нет, но они понимают, что такое - человек на войне. Не воевавший Высоцкий писал песни такой степени достоверности стилизации, что ему поверили ветераны - так что для настоящего таланта воссоздание любых реалий не вопрос.
И к слову. Ремарк в одном романе создал образы солдат целой роты - и они отличаются друг от друга, как живые люди. Как Вселенные. Их лица, походку, жесты, речь, их манеру держаться, их характеры невозможно перепутать. Мы узнаем героя по двум брошенным словам в темноте, по шагам, по силуэту, освещенному костром. Так узнают близких друзей.
А теперь скажи, друг-храбрец, чего стоит книжка, в которой автор был озабочен мыслью о внешности, как единственном отличительном признаке? А заодно - писатели, которые считают, что ярость есть единственное нормальное чувство на войне?