Аннотация: Для радости и в порядке флуда на философские и психологические темы)))
...Ой, не ходи, Иван Иваныч, по врачам -
Будешь спать, Иван Иваныч, по ночам...
Тимур Шаов
Если вдруг кому-нибудь интересен этот психотреп. Музыкой вот навеяло...
Кто читал флуд в теме "Корона, Огонь и Медные Крылья" - вы наблюдали действующую модель психоаналитического сеанса. Имеются: человек с проблемой, которая кажется ему значимой, и психоаналитик, умеющий путем создания новых ассоциативных цепей "растворять" проблему. Пациент выговаривается. Психоаналитик с авторитетным видом комментирует высказывания и делает выводы. Сама постановка проблемы в ходе обсуждения меняется - иногда довольно принципиально - и то, что в начале диалога волновало, кажется все менее и менее значимым. Правда, в ходе обсуждения возникают другие проблемы - но с ними поступают так же.
Психоаналитический сеанс может длиться бесконечно - часто и длится. Поэтому современный психоанализ - финансово выгодная клиническая практика и очень неважная терапия. Практически он работает абсолютно не так, как представляли мэтры - да, собственно, это и естественно. Начало двадцатого века - зарождение психологии как более-менее серьезной науки; в руках психологов не было ни одного действенного инструмента, они полагались на интуицию: "Голова - предмет темный, исследованию не подлежит" (с). Адепты психоанализа нынче кажутся, скорее, философами, чем учеными. Сейчас забавно читать, к примеру, "Психоанализ для непосвященных" Берна: Берн очень хороший писатель, в его трансактном анализе есть рациональное зерно, но фрейдистская дележка мозга на "сознательный" и "подсознательный" отдел и некоторые другие физиологические утверждения по нынешним временам выглядят довольно нелепо.
Фрейд был безусловным гением. Он сделал такую же смелую попытку классифицировать некоторые проявления человеческой психики, как Гален - когда описывал физиологию человека, не вскрывая трупов. Оба стоят уважения и преклонения, оба - уже история, прошлое. При всем уважении к Галену, я не взялся бы отстаивать его убеждение, что нижняя челюсть человека состоит из двух частей. При всем уважении к Фрейду, процитирую Фрита: "Фрейд был фантазер".
Юнг был еще большим фантазером, ИМХО, хотя читать его книги - сплошное удовольствие. Очень хороший писатель и любопытный философ. К слову, помните "Дэптфордскую трилогию" Дэвиса? Юнгианская поэма, исключительно написанная, и достаточно глубокая книга - опираясь на Юнга, легко делать масштабные шоу. Кое-какие мысли Юнга по-настоящему красивы, в них очень приятно верить, но они, к сожалению, не подтверждены научно. Честный Дэвис, впрочем, честен до конца: его герой выговаривается, проходит все круги психоанализа, влюбляется в терапевта, вспоминает детство, пьет значительно меньше - но его проблема никуда, в сущности, не девается. Он, верный пациент цюрихского доктора, не закрывает для себя тему смерти своего отца и его посмертного влияния, не делается счастливее, не обзаводится семьей и остается при вечных сомнениях, несколько облегчив лишь чувство вины. Единственное, что он может сделать - снова приехать в Цюрих, как только представится возможность.
На облегчение чувства вины, по самому большому счету, психоанализ работает хорошо, не хуже, чем, скажем, церковная исповедь. От исповеди его отличает одно важное обстоятельство: в процессе психоанализа человек, выговариваясь, меняет привычную картину собственного прошлого и формирует новое "я", как это происходит с адептами некоторых сект. Новая картина так же тенденциозна, как прежняя, в ней лишь меняются акценты, она не становится объективной. Фрейд лишил детство невинности, как любили говорить его противники, но не только: пациент психоанализа начинает воспринимать детство, как довольно-таки ужасное время, теряя опору, порой - ожесточаясь. Можно сказать, что Фрейд заодно лишил невинности и родителей - они, зачастую, воспринимаются пациентом, как враги, а это далеко не всегда соответствует действительности.
Психоанализ, облегчая вину пациента, перекладывает ее на его родителей и воспитание. В этом смысле церковная исповедь безопаснее.
Клинический психоанализ Фрейда, подозреваю, был по-настоящему хорош только в исполнении Фрейда. Недюжинная личность, харизма, талант гипнотизера, безусловная убедительность... Иногда истерикам хватает одной убедительности, чтобы почувствовать себя спокойнее. Но даже сам мэтр лечил только сексуальные психоневрозы.
Изучая истории болезни пациентов Фрейда, можно легко представить себе, каково должно быть положение в обществе, чтобы в нем возникли и такие травмы, и такой метод. В трижды пуританской Вене конца девятнадцатого - начала двадцатого века, мирной, холодной, приличной, самые тяжелые и ужасные тайны скрывались за кружевными занавесочками. Скрываемая ото всех - и от себя - гомосексуальность, признание в которой - смертельный позор. Роковая страсть к родственнице. Упорно не признаваемая обществом сексуальность женщины: "Она думает о постели! Какой стыд!" Этим бедолагам, как правило, не надо было ничего осознавать - они отчасти осознавали и без анализа. Им надо было выговориться - и Фрейд дал им возможность выговориться и произнести запретные слова вслух.
Фрейд начинал очень успешным гипнотизером. Подозреваю, что и впоследствии он слегка воздействовал на своих истериков, успокаивая их и внушая, что все их проблемы - разновидность нормы. Даже если это влияние не осознавалось им самим, оно не могло не ощущаться другими: общение с гипнотизером - вполне особенная вещь. С другой стороны, возможно, большинству пациентов хватало возможности выговорить свой носимый в душе кошмар.
В спокойных и пуританских обществах, не сотрясаемых социальными катаклизмами - да хоть в США - психоанализ приняли, в других местах, в частности - в России с ее проблемами совершенно не сексуального склада - резко отвергли. Не критиковал Фрейда только ленивый - в наших палестинах психоанализ не работал более чем полностью. Методики Бехтерева и Чижа казались действеннее, система Павлова - научнее. Да и то сказать, Павлов тоже упростил модель человеческой психики до таблицы умножения, но взял за основу не секс, а голод, инстинкт самосохранения - и в нашей стране, живущей из войны в войну, это оказалось серьезнее и вернее. По крайней мере, такого жестокого отпора методика Павлова не встретила; людей, скорее, отталкивало внешнее отсутствие духовности, "замена души рефлексами", чем явные несоответствия реальных и декларируемых ощущений.
Потом окажется, что Павлов тоже не прав, по крайней мере, прав не на сто процентов. Но такова судьба психологии, да и любой другой науки. Прорыв Фрейда заключался в анализе высказываний пациента, открытии женской и детской сексуальности, прорыв Павлова - в открытии условных связей между психическими явлениями, и то, и другое потом будет использовано, но не так, и не в том, как хотели создатели методик.
На критику психоанализа мы можем неожиданно нарваться в художественной литературе. Мне ни разу не попадалось признания в том, что психоанализ помог, но преизрядно часто очередной писатель печально сознавался, что курс психоанализа не привел ни к чему - зачем бы искренним людям, выворачивающим душу на бумагу, скрывать свою радость исцеления? Уже к середине двадцатого века психоаналитик превращается в комедийный персонаж, в озабоченного зануду, выискивающего во всем сексуальный подтекст. Впрочем, кроме ехидного смешка Набокова, вспоминается тщательное опровержение Зощенко - дилетанта, конечно, но он многое понимал и чувствовал - и прямой плевок Кизи, который очевидно счел психоанализ орудием режима. Его Миссис Гнусен - символ удушающей несвободы, насаждения конформизма и духовного рабства, жестокий манипулятор - неспроста даровитый психоаналитик. Ее пациенты годами "раскрывают душу", обученные выдумывать психические травмы, и это "лечение" подкрепляется электрошоком и лоботомией. Может показаться, что Кизи передернул, сгустил краски - ан нет, он работал в психиатрической клинике, немало видел своими глазами, все понимал. Недаром "терапия" Макмерфи так эффективна - умный мужик интуитивно использует безотказный метод, значительно более честный, чем психоанализ. Дилетантски хихикнув над "юнгой Фредом"...
По-настоящему тяжелые травмы психоанализом даже не приглушить. Жертвы катастроф, войны, стихийных бедствий часто на вербальный контакт вообще не выходят. Во время тяжелых социальных катаклизмов истерия и неврозы на сексуальной почве сходят на нет - и психоанализу нужна замена.
И на сцене появляются те виды терапии, за которые в процессе флуда открывшему их пообещали Нобелевскую премию - известные со времен царя Гороха, вдобавок клинически используемые даже в непрогрессивной России аж с восьмидесятых: арттерапия и психодрама.
Арттерапия, "вырисовывание невроза", вообще очень древняя штука, древнее всех вербальных методик. Дети часто пользуются ею интуитивно - очень успешно, кстати. Она фактически универсальна; я наблюдал, как она работает на маленьких детях, которым сложно выражать чувства словами, и на людях с нарушениями речи. Идеально. Навязчивые страхи, истерия, даже неуверенность в себе - "вырисовываются" в лучшем виде. Мне попадались современные методички, позволяющие совмещать арт с вербализацией - это отличная штука для самолечения, если невроз не зашел далеко. "Вырисовывание" под хорошим руководством не только помогает отрефлексировать эмоцию, но и снимает фантомные и невралгические боли, вегетососудистые приступы, панические атаки...
Психодрама еще старше. Она выросла из карнавалов и мистерий, которыми наши предки снимали навязчивые страхи. Это очень эффективный способ лечения последствий тяжелых психических травм, в том числе полученных во время катастрофы и на войне. Психодраму, кстати, использует Макмерфи - так легко и непринужденно, что диву дашься. В более серьезных источниках я читал, к примеру, о применении психодрамы при лечении пострадавших во время землетрясения в Ленинакане - очень впечатляет. Там применяли кукол.
Я сам наблюдал использование не кукол, а карнавальной атрибутики. Таким образом лечатся неврозы у детей - особенно фобии. Страх перед темнотой, к примеру, у многих детей снимается буквально за пару сеансов, навсегда.
Но продолжим о психоанализе. Человеческие эмоции совершенно иррациональны. Их происхождение тесно связано с инстинктивной деятельностью - и часто даже осознание их причины не приводит к устранению невроза. Более того, в силу особенностей человеческого ratio, мы склонны придумывать мотив для собственных эмоциональных состояний, оправдывать их - и совершенно неважно, насколько этот мотив окажется истинным. На этот счет хорошо бы почитать Аронсона. Именно из-за этого естественного человеческого свойства психоанализ зачастую работает не против невроза, а за него, заставляя пациента, как несчастных в клинике Миссис Гнусен, выдумывать факт для подтверждения чувства. Этот процесс идет мимо сознания - чем "сознание души" отличается от "сознания мозга", можно прочесть у Фрита, это не фрейдистские "я" и "оно" - и мимо сознания возникают причудливые фантазии, меняющие эмоциональный вектор, подчас, на противоположный.
Не буду касаться общих мест насчет невероятного количества пациентов психоаналитических клиник, вспоминавших об изнасилованиях и сексуальных домогательствах, которых не было. Об этом много писали. Просто покажу, как работают разные клинические практики - очень упрощенно и обобщенно.
Предположим, я потенциальный пациент с тяжелой серпентофобией. Змей боюсь. Мне снятся кошмары, где фигурируют змеи, а вид реальной змеи вызывает у меня невралгию и ступор. Даже по телевизору видеть змей нервно и неприятно.
Друзья говорят, что в змеях нет ничего страшного. Мне тяжело верится. Тем более что меня приглашают работать... ну, предположим, менеджером в зоопарк - и надо будет каждый день ходить на работу мимо громадного террариума, где сидит питон.
Допустим, мне всерьез нужна эта работа. И я прихожу к психоаналитику.
Дальше вы же можете предвидеть, правда? Я рассказываю о проблеме и о снах. Мне диагностируют эдипов комплекс. Змея ассоциируется с половым членом, с насилием, в конечном счете - с отцом. Страх инициирован детской травмой. Меня допрашивают и крутят ассоциативные цепи. Я роюсь в собственном детстве, пытаясь обнаружить травмирующие эпизоды. Я офигеваю от количества упомянутых эпизодов, мой отец начинает казаться чудовищем, я сам себе кажусь маньяком, сны становятся очень причудливыми, меня тошнит от змей, от себя и от анализа, но пока я говорю с терапевтом, мне легче. И я говорю.
После года лечения мне, в сущности, наплевать на змей, хотя они иногда снятся. Зато я наркоман психоанализа. Я хожу к психоаналитику раз в неделю - ну или в месяц - записываю сны и наблюдаю за собой. Я понял, что в мире есть вещи похуже змей - и мне все время хочется проговорить, проговорить, проговорить...
Но все может быть иначе. Я попал не к психоаналитику, а к терапевту-этологу.
Он слушает о проблеме и о снах. Отмечает, что инстинктивный сильный страх перед змеями встречается у людей, генетически происходящих из лесной местности, в которой змеи представляют собой серьезную угрозу. Бывает. Тут нужна привычка к опасности, создание психологического буфера.
Дальше - создаем буфер. Я занимаюсь артом: сижу в серпентарии и рисую змей. Терапевт говорит, что они - за стеклом и безопасны, а серпентолог рассказывает мне о змеях - он их фанат. Я слушаю, смотрю и рисую, невольно проникаясь их своеобразной хищной красотой. Я рисую несколько дней подряд. Терапевт предлагает мне создавать орнаменты из змей - "нарисуй красиво, сделай так, чтобы тебе нравилось" - я рисую, рисую... Терапевт говорит: "Напугай зрителя своими змеями... Очаруй... Рассмеши..." - и змеи потихоньку становятся объектом искусства. Я смотрю на них почти без страха и уж точно без отвращения.
Но все еще сильно опасаюсь. И тогда вступает психодрама - моделирование потенциально травмирующей ситуации. Мне дают играть с ужами.
Дотронуться до ужа морально тяжело. Но я уже кое-что знаю о змеях, осознаю, что ужи безопасны, и вдобавок вижу в них героев моих рисунков. Терапевт говорит: "Знаешь, они вовсе не скользкие и не холодные", - и я дотрагиваюсь до ужа, чтобы уличить врача во лжи. Уж теплый и сухой, он восхитителен на ощупь - змея неожиданно оказывается милой тварью. Я удивлен. Играю с ужом, как с четками - он не возражает, ручной, ему даже нравится.
"Хочешь потрогать питона?" - спрашивает терапевт. Мне интересно, каков питон тактильно, и я киваю. Удав еще приятнее, чем уж - он похож на теплый полированный сердолик, гладкий и каменно-твердый. Все. Мне уже хочется прикоснуться к кобре - испытать себя и почувствовать каково это: гладить живую смерть.
Я устраиваюсь на работу в зоопарк и, проходя мимо террариума, наблюдаю за питоном с доброжелательным любопытством. С фобией, кошмарами, невралгией и хождениями по врачам покончено за пару месяцев. Сколько потребовалось той вербализации?
Я знаю, о чем говорю - делал подобное и с собой, и с другими.
Не стоит путать психоанализ с психотерапией. Это разные вещи.
Насчет музыки.
Забавно, насколько музыканты совпадают в суждениях с любыми другими представителями творческой интеллигенции: раньше вода была мокрее, лес зеленее, небо синее, а люди - талантливее. А нынче... Нет, все очень интересно - с точки зрения музыканта. Но - глянем с точки зрения психолога.
Музыка - штука очень древняя, а специализированные исполнители - в историческом плане вещь очень недавняя. Насколько я понимаю, люди вообще довольно поздно осознали, что он нужен - исполнитель. До того - пели все. Большая часть населения Земли до сих пор поет вся. Для профессионального музыканта музыка - это Бетховен и Бах; для психолога музыка - обрядовые деревенские песни, частушки, бренчание на гитаре, те припевки, которые распевают малыши, учась говорить: "Га-га-га, га-га-га, половина утюга!" (с). Именно это - способ обмена эмоциональной информацией, включение в эмоциональную общность. Это - способ эмоциональной разгрузки, навык переживания определенного момента жизни и еще много всего. И знаете, чем вся эта самодеятельная музыка отличается от того, что играют или слушают на концертах? Эти песни, это гитарное бренчание на трех аккордах - не могут исполняться не прочувствованно. Если вам приходилось слышать, как поют в деревне за столом или в лесу у костра - это, вне зависимости от качества исполнения, очень, очень эмоциональная музыка. Из глубины души - "песня душевная".
К тому же пласту относятся студенческие песни, песни, которые пели во время тяжелой работы, военные песни. В таком фольклоре важны, опять же, не слова, а тот настрой, который она создает в сплоченной группе. Ну не поднимают боевой дух отдельно от мелодии, хорового пения и обстановки такие слова, как пресловутый "соловей, соловей, пташечка!" - а будучи спета в определенных обстоятельствах, песенка отлично выполняет задачу. А как ветераны поют песни той войны, с которой они вернулись - будь то "Землянка", или "Черный Тюльпан", или "Вы будете смотреть кино, как нас тут будут убивать" - вы слышали? Ни один, самый придирчивый, ценитель не назвал бы это пение со слезами на глазах бесчувственным или картонным. Тексты этих песен гораздо менее важны певцам, чем тот эмоциональный посыл, который они несут, подкрепленные ассоциациями (Ну "выходила, песню заводила" - не гениально, ей-Богу). Бернес - "не голос, а душа", Высоцкий - именно потому так и приняты, что поймали главное: нерв, необыкновенную искренность самодеятельного исполнителя.
Это как деревенские мистерии - вроде "Тит, иди молотить!" - "Моченьки нет..." - они никогда не бывают сыграны формально, хотя их участники, скорее всего, и не слышали о системе Станиславского. Какой картон?! Живут в момент представлений, живут! В стародавние времена убеждали своей игрой не только капризных духов-покровителей, но и односельчан. Этнографы часто отмечают, что жители деревни способны отменно определить, у кого из них какое "амплуа" в мистериях, кто страшен ряженым, кто смешон, кому играть упомянутого Тита, а кому - Смерть. У огромного большинства людей вообще сильнее развито чувство прекрасного и чутье на искренность, чем принято считать. К вопросу об искусстве за деньги или искусстве, являющемся естественным способом самовыражения.
Все вышеописанное может быть примером интуитивной психодрамы. Пение военных песен определенно имеет какое-то значение в лечении эмоциональных военных травм, пение за столом или у костра сближает больше, чем беседа. Я осознаю, как обидно это прозвучит для профессионалов от музыки, но концерт в консерватории, к сожалению, менее значим, чем посиделки с гитарой. Чтобы испытать катарсис от классической музыки, нужно соблюсти слишком много условий: требуется подготовленный слушатель, достойные исполнители, правильный подбор программы, определенная музыкальная культура в обществе... Но даже в глухой глубинке, в крохотной деревушке, "абсолютно глухие к прекрасному" люди проникновенно поют на празднике "Что стоишь, качаясь, тонкая рябина?" - и через катарсис и очищение души начинают лучше друг друга понимать.