Аннотация: Давно пора начать писать об авторах с СамИздата, которые работают блестяще. Начнём.
Всего и дел - профильтровать Табачный дым через мундштук, Или усталость - сквозь кровать, Иль через лекаря - недуг, Сквозь лес - зелёную тоску, Всю эту грязь - через уют, И мир - сквозь книжную строку, И жизнь - через любовь мою.
М. Ровная
ИМХО, ИМХО. Косноязычная серенада. О совершенном писать очень тяжело.
Но.
Проза совершенно не ко времени.
Начать с того, что ко времени - так называемая динамика. То самое собрание Фактов, Сведений и Данных, которое бесило Кошку, Смотревшую на Короля - превращающее любую книгу в железнодорожный справочник. Знаете, это когда авторы, захлёбываясь от спешки, перечисляют события, притормаживая только для того, чтобы в двух словах проинструктировать читателя, как относиться к персонажам. Этот - умён, не обращайте внимания на чушь, которую он несёт уже второй том. Этот - благороден и добр; ну - убил десяток-другой подвернувшихся, походя - подумаешь! Эта - прекрасна. Какими словами описывается правильная прекрасность, все знают: получается большеглазая грудастая кукла анимешного типа. И большего никто не требует. Лишь бы - быстрее, быстрее... Целая жизнь укладывается в две-три шаблонных фразы. Человек, потерявший себя, не успевает сообразить, что произошло, как автор заставляет его уже хохмить над всем, попавшим на глаза в картонном мире повествования. Быстрее, быстрее!
И веселее.
И второе - дилетантство. Профессионализм вызывает раздражение: "Ты чо, самый умный, что ли?!" Разум вызывает неприкрытую злость. Опилки в головах, опилки... многабукв читателей только огорчают. Цитаты не видны, сложные грамматические конструкции сбивают с толку. Проще надо быть, проще! Самые высокие тиражи - у простых, у совсем простых, у примитивных. Чиста поржать. Спасибо, поржал.
Мир темнеет.
Иногда очень хочется света. Сложной, медленной, красочной прозы, профессиональной, чистой, тщательной прозы. Любви к живому, подробной любви, в тонких нюансах и частностях. Понимающей любви, не в духе: "Ах, я бэз-зумно обожаю природу!" - нет, любви наблюдателя, учёного, поэта. Всевидящей любви. Знаете, как я искал!
Нашёл.
"Через сотню метров Эсфирь застряла. У неё под ногами трепетал миниатюрный мир утончённой, хрупкой, ранящей душу прелести. Было бы зверством наступить на это беззащитное чудо. Сокрушить сапогом кружевную скань карликовой берёзы. Или куртинку незабудочника, всю в трогательных синих цветочках. Или пушистые лиловые шарики лука. Прозрачные розовые колокольчики линнеи. Золотистый полярный мак, нежный, как крыло новорождённой бабочки. Лунную чашечку восьмилепестной дриады. Рассыпанный на сфагновой подушке жемчуг кассиопеи. Алые искры камнеломки среди камней. Сияющие белые звёзды багульника..." - описание прекрасно, не в нём дело. В глазах описывающей. Во взгляде описывающей. Во всепонимающем взгляде Эсфирь. На что она такое не может наступить? На какое невероятное диво? Да на ту самую северную растительность, которую топчут, не задумываясь - не розы, чай. Мох, всего только. Багульник. Пройти и не заметить. Не тропическая роскошь - меленькая, скудненькая северная ерунда.
Не стоящая внимания любителей динамики. Восхитительная, скудненькая северная ерунда - открывающаяся только очень и очень особым глазам.
Эсфирь - она такая. Она - видит, это, мне кажется, её главное качество. Дальше - уже следствие из способности видеть то, что не замечают другие. Безжалостная способность - равным образом видеть прекрасное и безобразное, дух и его отсутствие, смысл и бессмыслицу. Всё знать, всё понимать - Импровизатор Одоевского, жалкая душонка, свихнулся от такой ноши, Эсфирь она превратила в отточенное звёздное лезвие - инструмент для врачевания и оружие одновременно. Люди тяжело прощают совершенство, а правду часто не прощают вовсе.
Чтобы воспринять всепонимание Эсфирь не оружием, а целительной силой, надо быть отчасти Сергеем-Сирингом. Слепым, видящим суть не глазами, душой... Ох, какой же я косноязычный! И как же дьявольски сложно пытаться описать ощущения от чистого света! Всё равно, что словами, не красками, описывать солнечное сияние в стекле... описывать, как волшебно и прекрасно, к примеру, выглядит обыкновенная, разве что - чисто вымытая, стеклянная банка, в которой стоит ветка свежайшей коровинской сирени. Видеть, видеть...
А всего-то навсего - слепой впервые в метро. Все ездят, ерунда. Никто, вроде бы, и не заметил, насколько ему плохо... Всё то же самое: чтобы увидеть, нужно особое строение зрения и души. Как у Эсфирь.
"Раз они все так стойко терпят, значит, и он вполне может вытерпеть. И ничего страшного...
"Je vais mourir, - убеждённо подумал Сергей. - Dans un instant".
- Нет, - повеял на него покоем прохладный и чистый, как утренний бриз с моря, голос.
Гроб открылся. Пульс в Сергее струной, ожившей от звука другой струны, забился в лад с безмолвным звёздным аккордом. Сергей бессознательно шагнул к звезде, к голосу, к еле уловимому запаху брызнувших почек, скошенной травы и мокрых от дождя хризантем. Лёгкая рука легла ему на плечо, мгновенно сдёрнув глухую давящую толщу земли над головой. Он освобождённо вздохнул, расправляя лёгкие. Ладонь тотчас соскользнула к его локтю. Сергей поддержал женщину. Конечно, с её стороны это чистейший камуфляж, она схватилась за Сергея вовсе не оттого, что не устояла на ногах. Она шла к нему на помощь, ясней ясного: чтобы выдать такой импульс, как только что она, дед по четверти часа копил и фокусировал поток силы".
Прийти на помощь без зова, отдать так, чтобы берущий не почувствовал себя в неоплатном долгу, согреть просто так, потому что нельзя не согреть - таковы герои Марии Ровной. Эсфирь, скажем.
А бывает ещё любовь к живым существам, которые - простые-простые и беззащитные-беззащитные, поэтому их никто не принимает всерьёз.
"Только щенку всё было нипочём. Он с ходу облаял Солнце, загнал его, беднягу, за облако и, путаясь в длинных лапах, помчался выяснять, кто прячется за горизонтом. Фалине пришлось убегать от него. Простодушный собачий ребёнок, попавшись на хитрость, догнал и ловко поймал хозяйку - и был вероломно схвачен, скручен шлейкой и пристёгнут к поводку. Ах, так?.. Возмущённо мотая ушами, Лелино чадо повернуло домой. Фалина напомнила, что надлежит делать на прогулке. Чадо дисциплинированно присело, манерно отставив заднюю лапу. Обнаружило у себя хвост и минуты три тщетно ловило его в левовращении. Ещё присело, поразмыслило и попыталось поймать хвост в правовращении.
Неудачи не обескуражили барышню. Она отважно бросилась на громыхающий мимо грузовик. И наверняка загрызла бы, оборвав шлейку, если бы из-за парковой скамьи не вынырнул ужасный рогатый трёхколёсный велосипед, осёдланный кошмарным, горланящим и трезвонящим малышом в канареечном комбинезоне и красной кепке", - взгляд Фалины, любовь и всепонимание. И никакой сентиментальности, никаких дурных сюсюканий, никакого высокомерия, поднимающего спесивого якобы владыку природы над прочими тварями земными - потому что тот самый солнечный скальпель отсекает всё, кроме сути.
Но я, кажется, пытаюсь пересказывать стихи прозой.
"Анна подняла упавший с его колен лист бумаги.
"Ависма вана конмио эн сой".
"Вселенная" в женском роде вместо мужского. Да он делает с языком, что вздумается! Как перевести здесь "рой": изорванная, сломанная, мёртвая?.. Вместо "ты" - "тэ" стоит "эли" - тоже "ты", но так обращаются только к Богу...
Вселенная едет в моём седле.
Нас только двое на мёртвой земле.
Грязные твари кишат вокруг,
Шипя нам вслед: "Поверь мне, я друг".
Боль позади и тьма впереди.
А чудо спит на моей груди,
мне в шею душистым теплом дыша.
В конвульсиях бьётся моя душа.
Но так дорога к Тебе длинна,
что гаснет судорог этих волна
и умирает у самых границ
мира Твоих безмятежных ресниц.
И я умру и воскресну, любя,
чтоб охранить и сберечь Тебя".
Анна и Ванор - из той же потрясающей человеческой породы.Собственно, для меня и "Диалоги о ксенофилии", и "Семейные сцены" - несут один и тот же светлейший посыл. Понимание достижимо. Ксенофилия - условна, потому что для понимающих нет чужих. Семья абсолютна - потому что для понимающих все разумные существа - родня. Взаимопонимание рождает любовь точнее и вернее, чем любые цацки, которыми в поисках любви увешивают себя наши современники.
А с другой стороны, понимание - безжалостное оружие. Взгляд, проницающий покровы, видящий под златокованными доспехами привычного вранья себе и другим крохотного слизняка, перепуганного миром до полусмерти - может и убить. Способные видеть суть - страшны.
Судя по реакции многих читателей - тяжёлое чтение. Одинокому тяжело читать про любовь? По большому счёту, хочется не любви, а привычной смеси порнухи со статусными играми - союз духа как-то не воспринимается. Выстраивающему вокруг себя надёжную стену - тяжело читать о взгляде, под которым рушится любая стена? Или это привычное "многабукв"?
Или - вот это ужасает: "Историю движут неуправляемые. Возмутители спокойствия, нонконформисты и бродяги с шилом в заднице. Любой социум, разрастаясь, сбрасывает этот сброд, чтобы сохранить стабильность. В Запорожскую Сечь, Сибирь, Америку, Австралию, в крестовый поход - так было везде и всегда, в конце концов "семинолы" во Флориде и "хабиры" - евреи в Передней Азии означает одно и то же: "беглецы". А там, где миграционные потоки этих сбросов пересекаются, в точках смешения генов, взаимодействия и синтеза культур возникают центры цивилизации"? Неуправляемые - непонимаемые - всепонимающие - юродивые - святые.
Моя любимая человеческая порода. Описанная самыми совершенными словами, какие я только слышал или читал. И рекомендовать - не могу.