Стивен Кинг во всякого рода окололитературных тусовочках считается писателем бульварным. Типа Донцовой, только автор ужастиков. Наша нынешняя почитывающая публика готова признать писательский талант за кем угодно: восторгаются Коэльо, Вербером, Бахом, приходят в экстаз, Бог знает, от чего, вплоть до Майер, но Кинг - это жжоско бульварщина. В якобы литературной дискуссии на Фензине некая дамочка, защищая кого-то типа Петровой, высказалась в том смысле, что на вкус и цвет товарищей нет, вот аффторша ЖЮФ, к примеру, пишет для женщин, а Кинг - для подростков, которым охота адреналин погонять, и никто ему это в нос не тычет. Еще одна милая особа, рассуждавшая о Вербере, когда я заикнулся в ее обществе о Кинге, заявила, что "Кинг - это простовато, глупо читать Кинга, если кончил школу".
Хорошо, если эта публика не читала Кинга, а только видела одну из исключительно отвратных экранизаций - экранизируют его на редкость худо. Плохо, если читала - и сделала вывод.
Я офигеваю, господа. У меня случаются приступы неконтролируемой ярости. Мне надо высказаться, иначе я кого-нибудь убью.
Я даже не стану сравнивать уровень образования Кинга и тех, кого милые читатели ставят ему в пример. И не буду касаться биографии Кинга. И промолчу о текстах в подлиннике - ведь Коэльо наши уважаемые литературооцениватели и высказыватели суждений тоже не по-португальски читают. Скажу исключительно о русских переводах, об общедоступных текстах и о том, что, на мой непросвещенный взгляд, есть бульварная литература.
Кинг - гений. Я видел совершенно ужасные переводы, корявые, как руки их авторов, обкромсанные так, что от насыщенного, психологически глубокого, очень яркого текста остались лишь кровавые ошметки (наиболее кровавые сцены) - и все равно на общем фоне фантастического и мистического чтива эти вещи светили, как солнце в полночь. А дело, по-видимому, в том, что, как Кинга не испогань, главную составляющую из его текстов не убрать. Упомянутой главной составляющей, помимо редкостной художественной выразительности, я считаю необыкновенно серьезное отношение к персонажам.
На фоне легиона картонных героев с пластмассовыми мечами герои Кинга потрясающе достоверны, абсолютно человечны. Пару небольших американских городков он ими населил - и это адекватное население городов: преуспевающий банкир и сильно пьющий уборщик мусора, нервная швея и склочная до стервозности кассирша супермаркета, врач и студенты, школьники из очень разных семей, пожилая экономка... Наверное, список можно продолжать так же долго, как список героев Чехова - и так же, как у Чехова, эти герои - не типажи с этикетками, а живые люди, со своими страхами, надеждами и страстями.
Кинговская манера писать в чем-то напоминает, как ни странно, русскую классическую школу. Впрочем, он, называя себя учеником Фолкнера, и сам имел в виду именно классические традиции (разве что американские) "подробного письма", внимания к деталям и частностям, создающим ощущение неоспоримой достоверности. Среди наших писателей в такой манере работали Щедрин и Лесков. Взгляд писателя создает "глубокое погружение" в созданный им мир и придает взгляду читающего (если он способен заметить хоть что-то) сверхъестественную остроту. Мы видим, как по нагому телу девушки, задумавшейся у окна, за которым идет дождь, стекают тени дождевых капель. Как у ноги коммивояжера, чудом спасшегося от обезумевших грузовиков, "как утомленный пес", прикорнул чемоданчик с образцами, его верный товарищ. Мы прочтем на стене баптистской церквушки в городе, вымершем от эпидемии гриппа, граффити: "Дорогой Иисус, скоро встретимся. Твоя подружка Америка..." Мы можем учуять, что на лестнице пахнет, "будто летом на заводе, где готовят яблочный сидр", и буквально собственными нервами ощутить артритные приступы бедолаги-Поли из "Нужных Вещей". Свет, звук, запах, вкус, ощущение сквознячка, тянущего со страниц - редкое свойство очень талантливой прозы, нечто сродни тому мистическому состоянию близости другого мира, которое сам Кинг в "Черном доме" назвал "соскальзыванием".
В романах Кинга не бывает мало персонажей, как в окружающем мире есть чрезвычайно мало мест, где люди не связаны друг с другом множеством деловых, родственных, криминальных и прочих уз. Упоминание об одном человеке тут же тянет за собой целую цепочку воспоминаний о его чадах и домочадцах, соседях, сослуживцах, знакомых, однокашниках... Много читавший Кинга знаком с населением Кастл-Рока, к примеру, или Дерри, как с собственными соседями. Встречаясь в новой книге со старыми знакомыми, мы вспомним и их "привычки и непривычки", и их болячки, и их фобии, и особенности их характеров, выписанные так непринужденно и достоверно, будто речь идет о реальнейших людях из некоего абсолютно реального, существующего во времени и пространстве места. Среди них случаются чудаковатые особы, вроде дамы, страстно любящей выискивать самые короткие пути между населенными пунктами и срезающей уголок по другому измерению, избитые жизнью, как тот самый уборщик Дэйви, которому случилась встреча с Библиотечной Полицией - и совершенно обыкновенные, как тощий помощник шерифа Норман. Неожиданный кошмар - всего лишь преходящая часть жизни, наполненной ужасными событиями у любого, в сущности, человека; кошмар проходит - и все возвращается на круги... до следующего раза.
Собственно, тем Кинг и отличается от большинства авторов, пишущих хоррор: его кошмар имеет бытовую, очень приземленную природу. Кинг будто все время держит в голове мысль, что никто не способен напугать человека сильнее, чем он сам себя перепугает. Монстры мирно дремлют до поры, до времени в сознании мирных граждан, вроде милейшего Джекки-боя, нежного мужа и отца, у которого слабость-то одна-единственная - слегка выпить, если есть повод. В навязчивую идею, доводящую до сумасшествия, превращаются порой совершенно безобидные вещи, вроде катышков пыли, буквально загнавших в могилу состарившуюся миллионершу, набора игрушечных солдатиков или обычного живого человеческого пальца, у которого тоже есть одна-единственная странность - он каким-то образом торчит из раковины "совместного санузла" в дешевенькой квартирке. Сюжеты вырастают из обыденных мелочей - и развиваются в трагедию или фантасмагорию. Даже довольно-таки обычный сюжет о мире, вымершем от эпидемии, Кинг, верный себе, начинает с трагического абсурда - человечество умирает почти поголовно не от чумы, бешенства или чего-нибудь настолько же экзотического, а от банальнейшего мутировавшего вируса гриппа. Впрочем, зрелище мира, подцепившего фатальный насморк, вызывает такое болезненно сильное сочувствие и ужас, представляясь таким до жути правдоподобным, что придется признать редкостную эффективность такого метода.
Кинг отличается от большинства и еще одним, в высшей степени необыкновенным свойством: он, очевидно, верит в добро и любит людей. Он никогда не оставляет у читателя ощущения темной беспросветности - и он автор на редкость светлых любовных историй, так органично вплетенных в хоррор-романы, что без них сюжет, безусловно, много потерял бы. Алан Пангборн, изгоняющий дьявола при помощи своего карманного, дежурного чуда - букетика самораскрывающихся бумажных цветов - несмотря на забавность символа, достоверный и поэтический образ, а Джонни Смит из "Мертвой Зоны", как мне кажется, самый убедительный Белый Воин из всех, встреченных мне в фантастической и мистической литературе - во всяком случае, Фродо много уступает ему в плане жестокой достоверности личности. "Кэрри" же настолько ярко и полно раскрывает тему жестокости подростков и резьбы человеческой души, срываемой под нестерпимым давлением, что ее надо проходить на уроках литературы в старших классах, как вещь, не менее, а может, и более сильную, чем Голдинговский "Повелитель Мух".
Кинга занимают такие проблемы, которые безразличны большинству современных писателей. Совесть и память, чувство ответственности за поступки и желания, воля и рок, природа творчества и ответственность творца - такие темы тоже наводят на мысли, скорее, о русской классике, нежели о постмодерне или хорроре. Кинг пишет Борцов со Злом, совершенно не той дурной породы, которая ломится с мечами по асфальту; его слишком интересуют вопросы этики и возможность выжить для живых человеческих душ; может, поэтому Кинга так скверно экранизируют.
За исключением лишь двух фильмов - "Побег из Шоушенка" и "Зеленая Миля" - экранизации произведений Кинга удручающе примитивны. Даже Стэнли Кубрик, ИМХО, угробил "Сияющего", поменяв и сместив акценты, превратив драму в элегантный и захватывающий, но, в сущности, обычный "ужастик". Что касается прочих экранизаций, то их авторы, похоже, старались "сделать так, чтобы любой дурак понял", а оттого упрощали и оглупляли прозу Кинга, как могли. Один из самых изящных, и по исполнению, и по мысли, его рассказов - "1408", написанный в совершенно Лавкрафтовском, изысканно-загадочном, мистическом ключе, к примеру, превратили в дешевый балаган с резиновыми масками и компьютерной спецухой, не говоря уж о несчастных жертвах масскульта - "Тумане" и "Худеющем" - где финалы, изменены настолько, что основной посыл поменял знак на противоположный. Зачем нам сдалось пробуждение совести у прежде бессовестного и безжалостного подонка?! Гораздо, гораздо лучше изобразить его окончательную деградацию, правда? Ведь не каждый же может, глядя смерти в лицо, подняться над собой, попытаться простить - и отказаться выкарабкиваться ценой чужих жизней. Вероятно, смотреть на это унизительно для определенной части зрителей - вот подонок как раз по ним, наблюдение за подонком все-таки приподнимает их в собственных глазах - "Я-то еще не настолько опустился, я - молодец!"
Кинг слишком хорош для большинства современных читателей, так же, как Салтыков-Щедрин для них слишком хорош. Стоит только почитать отзывы в больших электронных библиотеках: "Слишком занудно", "Слишком заумно", "Слишком запутанно"... "Долорес Клейборн"? Кого могут интересовать бредни старой бабки о днях ее сомнительной молодости! "Игра Джералда"? Двое суток, рассказ о которых растянут в роман, фигня какая-то! А ведь можно пересчитать по пальцам писателей-мужчин, тщательно и достоверно прописывающих женскую психологию - в русских фэнтези и хорроре таких вообще нет, и это уже не говоря о мощнейшем психическом напряжении. Да, конечно, современные высказыватели суждений считают, что маньяк с бензопилой страшнее собственного подсознания - ну-ну. Как бы им в один прекрасный день не убедиться в обратном!
А самое удивительное свойство Кинга в том, что он не продажен. Да, он популярен. Когда кто-то из наших писачков приобретает один процент Кинговской популярности, то немедленно теряет все имеющие место быть крохи профессионализма и начинает гнать ширпотреб километрами - а мэтр, добившийся всесветной, сумасшедшей известности, экранизированный-переэкранизированный, с запредельными тиражами, не только не теряет класс к каждой следующей книге, а напротив, оттачивает мастерство и совершенствуется. Последний вышедший на русском языке роман Кинга ("Дьюма-Ки") - великолепен.
Вот пример "юноше, обдумывающему житье", если он думает о писательском будущем. Мастер равно короткой и объемной прозы, сценариев и публицистики, лихо работающий в десятке разных жанров, не сериалящий (простим мэтру "Темную Башню", у всех бывают слабости, но ведь этот сериал - исключение, правда?), не повторяющий сам себя, психологичный и внимательный к мелочам. Панегерик? А почему бы и нет! В пику восторженным отзывам читательниц всяких разных дамочек о том, что вообще не является литературой.
И ведь что самое гнусное! Стоит какому-нибудь щелкоперу накропать роман ужасов и пристроить его в издательство, как ушлый издатель тут же прилепит плашку "ах, новый Кинг"! Заразы! Ну Маккьюит у них - "новый Кинг", ладно еще, он более-менее, все-таки, но ведь - еще какие-то убогие духом, имя которым легион! Это как лепить на эпигонов Брауна этикетку "новый Эко". Да оставьте, наконец, мэтров в покое! Не нужен миру второй Кинг, блин! Есть первый, единственный - а эпигонов, плагиаторов и прочий отстой просим не беспокоиться. Фтопку, граждане.
Если есть желание обрести имя и известность - не цепляйтесь за чужое, создавайте свое.