Аннотация: Антиутопия. Действие происходит в мире, где звери могут притворяться людьми, а люди довольно часто оказываются подделкой под самих себя. Избранные главы из романа вошли в сборник "Русская фэнтези 2011" издательства АСТ))
...Стояли звери около двери,
В них стреляли, они умирали...
Стишок маленького мальчика, записанный
Стругацкими.
Пёс.
Запах был вокруг, и Рамон очнулся от запаха.
Раньше, чем он открыл глаза, все это рухнуло на ноздри. Дикая боль, большая беда, кромешный ужас, а не запах. Старыми неопрятными ранами отовсюду несло, запекшейся кровью, выделениями усталых больных тел, теряющих силу, прокисшей пищей, мочой - причем мочой бойцов разного возраста и ранга, неузнаваемой и недоброй химией, ржавым железом, пробитой электропроводкой - и отчего-то особенно сильно кошкой.
Кошка-то при чем, мутно подумал Рамон, с трудом выкарабкиваясь из какой-то тяжелой душной ваты. Кошка тут совершенно ни к чему. Это даже оскорбительно как-то, почти смешно - плен и вдруг кошка.
Глупо.
Захотелось убедиться в собственном обонянии, захотелось облизнуть нос, и Рамон облизнул. Шершавый сухой язык царапнул мочку носа, тоже шершавую, сухую и горячую. Совсем мне плохо, подумал Рамон. Пить хочется. Как пить хочется.
И открыл глаза.
Глаза резанул белый искусственный свет. Над головой горела убойной мощи лампа без всякого подобия колпака или абажура. Голова, которая и так тяжело ныла, разболелась сильнее. Рамону хотелось лежать, но он сел и встряхнулся.
Тело гудело, как палками битое. А вокруг была клетка. Стальная ржавая решетка, цементный пол. Голый цемент и ржавое железо. Пять шагов вдоль, три - поперек. Вольер. Дверца, сваренная из кусков стальной арматуры, заперта на магнитный замок с пятью штифтами - такое Рамон уже видел.
Пустая клетка. В ней - только помятое ведро, пропахшее хлоркой, но даже через хлорку пронюхиваются следы многих, кто сидел в этой клетке до Рамона. Хотя, похоже, не все мочились в это ведро, многие нервно метили углы - просто от безысходности, надо полагать. По запаху очевидно.
Справа, за решеткой - глухая стена. И сзади - стена. Впереди - дико освещенный коридор. А слева, решетка к решетке, еще один вольер. И в том, в соседнем - миска с водой. Полная миска воды, литра два. Рамон опять облизнул свой несчастный нос.
Младшей Ипостаси до воды ни за что не добраться. Никак. Разве попробовать Старшей?
Рамон старательно сосредоточился и мысленно рванулся в другую форму, рассудочно, как никогда. Младшая Ипостась не желала отступать, вокруг был кошмар, сплошной кошмар, сплошная опасность - инстинкт подсказывал, что сейчас нужна физическая сила, мускулы и нервы, а не хрупкое тело и универсальные голосовые связки. Если бы не жажда, от которой хотелось лечь и скулить, перекинуться бы не вышло вообще. Из-за жажды получилось с третьей попытки.
И Рамон сразу дернулся к решетке, чтобы протянуть сквозь нее руку - но тут глаза Старшей Ипостаси заметили то, что Младшая проигнорировала. Рядом с миской спала кошка.
Бред - кошка. Кот, конечно. Северная рысь. Крупный, тяжелый пятнистый зверь свернулся на брошенном на цемент куске войлока пушистым клубком, дремал так вальяжно и спокойно, будто его шкуру и не покрывали рубцы разной величины и давности. Рамон заметил на шее кота, выше ключицы, сгусток запекшейся крови, а на его плече отчетливо виднелась тщательно зализанная рана.
Кот показался Рамону меньше и легче него самого, но сложно предвиделось, как бы обернулись дела, если дошло бы до драки. От кота припахивало доминантом, чужими смертями. С ним стоило считаться хотя бы из вежливости. Не каждый бы принял это во внимание, подумал Рамон, но я-то и есть не каждый. Я приму. Я буду корректен, очень корректен. Я был при исполнении - и в сущности, я до сих пор при исполнении. Я буду вести себя, как подобает.
Рамон вздохнул и облизал губы - язык Старшей Ипостаси до носа не доставал. Хотел гавкнуть, спохватился, негромко окликнул:
- Эй, кот!
Ухо с кисточкой дернулось, но и только.
- Эй! Кот! Ты слышишь! - гаркнул Рамон в полный голос.
Из клубка высунулась лапа, потянулась и растопырилась, обнажив длинные желтоватые лезвия когтей, тут же ушедшие обратно в мех, как в ножны. Потом раскрылись глаза, две янтарных пуговицы - и страшная клыкастая розовая пасть в длинном вкусном зевке. Все показал, подумал Рамон. Все оружие продемонстрировал. Мило как...
Что с кошки возьмешь.
- Послушай, кот, - сказал Рамон с нервным вздохом. - Я очень пить хочу. Очень. Дай мне попить.
Кот выпрямился и принялся тянуться. Сперва он потянул спину, потом - передние лапы, потом - по одной - задние, и уже потом, когда потянулся как следует, перекинулся, не торопясь, плавным, текучим движением. И гибкое тело Старшей Ипостаси кота уселось на пол с совершенно не изменившейся ленивой хищной грацией.
Кот, выразительно не замечая Рамона или делая вид, что не замечает, рассеянно облизнул ладонь и расправил пальцами пышные бакенбарды.
Рамон бессознательно скульнул от жажды и ожидания. Кот вскинул на него золотистые глаза с фальшивым удивлением.
- Кот... - голос Рамона снова чуть не сорвался в скулеж и был удержан в приличных рамках только усилием воли. - Я так пить хочу. Я мог бы сам взять - когда ты спал.
На скуластом лице кота мелькнула тень надменной улыбки.
- Вежливый бобик, надо же... жажда мучает, да? - мурлыкнул он и скользнул взглядом по миске с водой. - Что, обколотый, да, бобик?
Нос Рамона сморщился сам собой, а верхняя губа вздернулась над клыками. Но он все-таки желал быть корректным, а потому вдохнул внутрь свое раздражение и сказал всего лишь хмуро:
- Меня подстрелили капсулой, наверное, со снотворным. Или с чем-то вроде, - и показал кожу на боку: синяк с красной меткой в середине. - Внутри все сухо, совсем сухо, даже больно... Тебе что, воды жалко?
Кот в продолжении этой речи внимательно разглядывал темное пятнышко на бетоне с непроницаемым выражением, начесывая бакенбарды влажными пальцами. Потом мягко улегся на пол и снова потянулся.
- Вот что, - изрек наконец. - Морду от решетки, бобик.
Рамон зарычал.
- Не заводись, - кот даже не счел нужным фыркнуть. - Просто - морду от решетки. Я поставлю миску.
Рамон сглотнул до боли в горле и сел на корточки, прижимаясь спиной к прутьям клетки с противоположной стороны и не сводя с воды глаз. Кот усмехнулся, неуловимо, еле заметно, как всегда усмехаются кошки, и развалившись по полу животом, подтолкнул миску к решетке с Рамоновой стороны.
Рамон дернулся к воде едва ли не быстрее, чем кот успел убраться подальше. Потащил, было, миску к себе - но она не проходила между прутьями. Пришлось черпать воду горстями и хлебать из пригоршни. Кот, поджавшись в комок, обнимая колени, следил за каждым движением Рамона.
Как это прекрасно - вода! Как мы это не ценим, когда кругом полно воды! Когда можно съесть миску овсянки с мясом, напиться вволю и валяться на пузе, играть костью, точить зубы, ни о чем не думая! И как худо, когда собственный язык превращается в наждак, а все внутри огнем горит...
Рамон с наслаждением облизал мокрую ладонь и посмотрел на кота нежно.
- Ты - славный зверь, - сказал прочувствованно. - От тебя хорошо пахнет, я уже привык.
Глаза кота сузились в щелочки.
- Забавный бобик, - пробормотал он. - Ну, пахнет от тебя тоже, положим, неплохо. Но это не помешает мне тебя убить, если что. Имей в виду.
Рамон не столько оскорбился, сколько удивился.
- Не знаю, убьешь или нет, - сказал он дружелюбно, не в силах отвлечься от вкуса воды, припахивающей котом, долго стоявшей в алюминиевой миске, тепловатой, но прекрасной, - только не понимаю - зачем тебе пытаться?
Кот задумчиво рассматривал собственную руку - длинный свежий шрам с тыльной стороны. Потом проговорил не спеша:
- Да ты что, еще не понял, где находишься, бобик?
Рамон снова принюхался. Теперь, когда жажда ушла, голова прояснилась, кроме запахов пришли звуки - такие же скверные, как и запахи. Вдалеке, будто за стеной, кто-то скулил, как больной щенок - скулеж моментами переходил в подвывание, а потом снова в скулеж. С другой стороны лаяли, вернее, взлаивали истерическим фальцетом, а потом кто-то расхохотался пронзительно и безумно, и смех оборвался визгом.
Сумасшедший дом какой-то, подумал Рамон, а вслух сказал:
- Приют для бродяг? Да?
Кот искоса взглянул на него. В громадных раскосых глазах впервые мелькнула капелька тепла.
- Бедный бобик, - протянул он с каким-то даже сожалением. - Ты домашний, да?
- Я служебный, - сказал Рамон. - Я из Службы Безопасности.
Кот вздохнул.
- Хоть об этом-то молчи, дурачок, - сказал он совсем тихо.
Его тон не особенно Рамону нравился. Не представлялось возможным хорошенько понюхать кота, а надо бы как следует нос ему обнюхать, виски, руки на сгибах локтей - а еще дельно бы весь низ нормально обнюхать. Из-за недостатка обонятельных данных Рамон чувствовал себя несколько скованно в суждениях. Кошачий запах, пропитывающий клетку, казался слишком абстрактным, в нем было слишком много усталости, злости и застарелой боли - а важные подробности как-то сгладились, нивелировались. Но если судить по этому общему запаху, кот родился не раньше Рамона. А может, и позже. А младший не должен так...
Распоряжаться? Командовать? А если он пытается предупредить? Откуда коту знать Кодекс Стаи? Они же анархисты, коты. И эгоисты. И нет у них ни совести, ни моральных устоев.
Рамон снова вспомнил, что собирался быть корректным. Хотел спросить, что кот имеет в виду - но тут где-то далеко хлопнула тяжелая дверь. Те, сумасшедшие, подняли такой гам, что в общем лае, вое и стонах Рамон не мог ничего разобрать.
Кот на миг насторожился, сжав кисти рук между коленями - но тут же развалился на своем войлоке в истомной расслабленной позе. Рамон не понял, что это значит: то ли ложная тревога, то ли не тревога для кота, то ли он демонстрирует нечто, непонятное для Рамона, не мыслящего жизни без Кодекса Стайной Чести, но очевидное для других - во всяком случае, поведение кота заставило сосредоточиться и напрячься.
- Что это? - спросил Рамон вполголоса.
- Ничего у них не бери, ничего не ешь, ничего не пей, - еле слышно шепнул кот, щурясь. - Молчи, молчи, молчи.
Рамон замолчал и сел в угол, окруженный глухими стенами. Он слышал голоса своих сородичей, но уж не голоса чужой Стаи - в них не было никакой общности, это само в уши лезло. Он никак не мог уловить смысла - только в одном из голосов слышалась такая безнадежная тоскливая боль, что у Рамона сердце заныло.
Что же с бедолагой делают, подумал Рамон, и мышцы на хребте напряглись, будто поднимали шерсть. И кто эти "они"? Неужели же...
В ноздри хлынул запах человека.
Этого Рамону особенно обнюхивать было ни к чему. Немолод, нечист, полупьян - и спиртное пьет так часто, что весь пропитался дрянными запахами перегара и разваливающегося тела. В несвежей одежде, от которой стиральным порошком не пахнет почти совсем, а дезодорантом абсолютно не пахнет. Для человека это совсем нехорошо. С душой тоже нехорошо - гниет душа в грязи. Шаги сопровождает металлический лязг - тележка? Рамон все это тщательно изучил раньше, чем человек ввалился в видимый отрезок коридора, таща свою тележку за собой.
Рассматривать уже не хотелось. Все ясно.
Между тем человек подкатил тележку, на которой обнаружились бачки, пахнущие, вроде бы дешевыми собачьими консервами, к клетке кота. Кот лежал вверх спиной, поджав ноги и руки под живот, не сменив Ипостась, не шевелясь, даже, кажется, не дыша - совсем на человека не реагируя.
Человек пнул решетку котовой клетки сапогом. Кот по-прежнему не шелохнулся.
- Ты! - гаркнул человек и снова пнул. - Ты, нечистая сила! Оборотень, мать твою... кысь-кысь! Подох, что ли...
Рамон нервно зевнул и случайно щелкнул зубами. Человек повернулся к нему:
- Что, тварь, ищейка, твою мать? Не сладко?
Глумливый тон Рамона оскорбил до глубины души. Он зарычал сквозь зубы - и человек дребезжаще захихикал:
- Что, бесово отродье, не любишь? Вот, этот-то сдох - и ты сдохнешь, если еще пасть разевать будешь... на хозяев...
У Рамона от ярости скулы свело. Кто тут Хозяин?! Вот этот, что ли?! Младшая Ипостась в глубине души кинулась на решетку, захлебываясь лаем и злобой - но Старшая, управляющая сейчас плотским естеством Рамона, осталась сидеть на месте, вздрагивая верхней губой, сжимая кулаки и молча.
Человек между тем откатил в сторону тележку, вытащил палку, лежавшую между бачками, нагнулся и ткнул кота.
Рамон и помыслить не мог, что чья-то Старшая Ипостась способна на такую чудовищную скорость реакции. Он почти не уследил, как тело кота развернулось стремительной пружиной, взлетело в воздух - и человек заорал, а невидимые псы завыли и залаяли пуще прежнего.
Рамон оторопел. Он только смотрел, как человек, подвывая и вопя, зажимает щеку и шею, бросив палку и забыв про все на свете, а кот удобно устроился на войлоке и не спеша вылизывает куски рваной кровавой плоти из-под отчищенных длинных когтей, которые почти не изменила трансформация.
Шок. Просто шок.
Человек скверно ругался и плакал, а струйки крови текли между грязных узловатых пальцев.
- Гадина! - вопил он, грохоча сапогом по решетке и одновременно пытаясь вытереть разорванную щеку рукавом. - Оборотень поганый! Я ж тебя кормлю, адово ты отродье! А ты, твою мать...
- А я, - безмятежно промурлыкал кот, покосившись на окаменевшего Рамона, - я голоден, я не могу больше эту баланду жрать, у меня желудок болит, меня рвет. И я хочу на волю. И я вас всех ненавижу. Всех.
- Ну погоди, - скрежетнул человек. Его рукав вымок насквозь и пальцы слиплись от крови. - Я тебе еще припомню, тварь.
И побрел туда, откуда пришел, волоча за собой тележку. Псы будто взбесились, учуяв кровь - от их безумного концерта Рамона замутило. Ему хотелось скулить и метаться; он позавидовал котовой безмятежности и спросил сипло:
- Ты... что, просто так его подрал?
Кот облизнул губы и внимательно оглядел когти, странно смотревшиеся на тонких пальцах Старшей Ипостаси. Потом сказал, кратко, негромко и совершенно убийственно:
- Люди - отрава.
Рамон подошел поближе к решетке, пытаясь уложить в голове страшное слово. Ну, не все люди хороши, положим. Конечно, всем поголовно людям и рядом не встать с его Хозяином и даже вообще с любым Хозяином. Но все-таки с некоторыми людьми приятно находиться рядом. Вот Огюстер, человеческий вожак, когда встречался с Рамоном, по службе или случайно, всегда улыбался, протягивал руку понюхать, говорил: "Здорово, Рамон, славная, славная зверюга!" Или капитан Тео, непосредственный начальник, хоть с маленькой буквы, но все же хозяин, говорил, бывало: "А, Рамон, дружище! Хочешь печеньица? Хочешь, знаю..." - на что Рамон отворачивал нос и отвечал сурово и печально: "Для чутья вредно", - но печенье брал... шоколадное Тео приносил, не что-нибудь... Люди из Службы Безопасности Рамона любили, он точно знал, что любили... и он им доверял и служил, отвечая любовью на любовь... а тут "отрава"...
И ведь он сказал именно "люди", а не "мертвяки".
"Отрава". Тут уж не важно, кто сказал: кот, пес... хоть козел. Самое сильное словцо для всех двоесущных. Не как у людей "дерьмо", к примеру, потому что дерьмо - предмет простой, безопасный и подчас необходимый. Запах отбить, к примеру. И прекрасный носитель обонятельной информации, к тому же, достоверный и подробный. А отрава - это изощренная подлость, это ложь, предательство, бессовестность вместе. Это ведь значит - ты доверяешь еде, а она тебя убивает.
Таким словом всуе не бросаются.
- Почему - "отрава"? - спросил Рамон.
Кот помолчал, думая о чем-то, очевидно, тоскливом и неприятном. Потом медленно проговорил:
- С крысой можно играть, да? Перед тем, как задушишь?
Вопрос слегка сбил Рамона с толку:
- Зачем? Хочешь съесть - задушил и ешь.
- А не с крысой? - кот его будто не слышал. - Со мной можно играть, перед тем, как убить? С тобой?
- Нас будут убивать? - тихо спросил Рамон. - Люди же собак и кошек не едят...
- Не едят, - Рамону опять померещилась неуловимая кошачья усмешка. - Поиграют, убьют и бросят. Люди, бобик - отрава, а ты жизни не знаешь.
- Меня коллеги будут искать, - сказал Рамон не столько коту, сколько самому себе. - И Хозяин. А когда найдет - и тебя выпустит отсюда. Мой Хозяин кошек тоже любит. У нас в доме живет одна кошка...
Кот разлегся на грязной подстилке, как на шикарном ковре, оперся подбородком на скрещенные руки. Его усмешка стала чуть заметнее - и много саркастичнее.
- Никакой Хозяин тут не найдет, - сказал он. - Ты не знаешь, а я знаю. Я знаю, чье это место. Любое настоящее живое существо даже близко подойти по доброй воле побрезгует. Я видел, что тут такое. Чуешь мертвечинку, а, бобик? И вообще... только собака будет так верить в сказки о Хозяевах, которые все могут и всегда помогают. Смешно.
Жестоко сказал. Тяжелая тоска будто только и ждала момента навалиться на Рамона всей своей душной тушей. У него даже горло дернулось - ах, как поодаль скулил какой-то замученный пес! И Рамон бы стал. Скулить, подвывать, оплакивать этот кошмар несвободы и жестокости. Очень хотелось.
Только передумал - вовремя вспомнилась важная и хорошая вещь.
Рамон уже хотел сказать коту, даже ухмыльнулся и открыл рот, но дверь стукнула снова, и запах, самый отвратительный из всего, что Рамону доводилось обонять, самый знакомый из угрожающих запахов, вполз в ноздри, вызвав мгновенный спазм гортани.
И сразу стало очень тихо. Лай, гам, скулеж - все умолкло. Запах и это ощущение вползающей внутрь хищной тянущей мерзости надавили на всех одновременно, втиснули звуки обратно в глотку, заставили сжаться в комок, дрожать от отвращения и ждать, когда минет эта тошная волна.
Рамон очень и очень хорошо их всех понимал. Никто из двоесущных не выносит мертвяков; многие не выносят до обморока. Сам Рамон со своим переутонченным чутьем на движущуюся падаль щенком тоже не выносил их почти до бесчувствия, но он был служебный пес, отлично натасканный на ликвидацию и обученный ментальным приемам, позволяющим закрыть сознание от вторжений. Он тщательно, как учили, выстроил защиту внутри своей головы. Запах мертвяка добирался через бедные ноздри до самого мозга, но гнусной силе его было не попасть в душу Рамона - пес чуял между ходячим трупом и собой невидимую стену и только старался не сбивать дыхания.
Конечно, ноздри до самой гортани, как всегда в таких случаях, огнем горели, но разум был ясен, а сердце наполняла та отвага и рассчитанная ненависть, к которой Рамон уже привык во время операций по зачистке.
Вот коту было плохо.
Кот забился в угол и сжался в комочек, шипя, обхватив голову руками. Когда Рамон это увидел, внутри него загорелась настоящая ярость. Он даже перекидываться не стал: встал в полный рост, скрестил руки на груди, изобразил, как смог, человеческое брезгливое презрение, чтобы мертвяк лучше понял. Стал ждать - и ждал не больше минуты.
Подошедший мертвяк был подтянутый и холеный. На отличный костюм он небрежно накинул синий рабочий халат - как плащ. На доведение трупной своей морды до светского лоска, вероятно, целое состояние потратил, так люди говорят, когда имеют в виду, что очень много денег заплачено. Несколько людей из обслуживающего персонала, чей запах за вонью мертвого Рамон почти не заметил, смотрели на тварь почтительно и подобострастно, как люди смотрят на начальство.
Люди - как всегда, подумал Рамон. Им и в голову не приходит, что их босс уже давно без души. Они не чуют. Люди ничего не чуют. Им вся эта парфюмерия, химия, жвачки, одеколончики нюх отбивают начисто. И что глаза у трупа пустые и мутные - люди тоже не видят. А после работы у них голова болит или подташнивает, или раздражает все вокруг - но они думают, что это от пива или от дурной погоды. Так что мертвяк может ими питаться совершенно безнаказанно. Люди вообще не замечают, когда их убивают медленно.
Для них он - специалист по дрессировке двоесущных, не иначе. Они думают, мы его слушаемся. Они же, как говорит Тео, "простые люди". А для многих "простых людей" мы - оборотни, монстры, зеленая кровь, хотя кровь у нас такая же красная, как у них самих, а говорится это так, для красного словца. Как про аристократов говорят "голубая кровь" - неправда, но красиво. Так вот, мы - оборотни, Хозяева - ведьмаки, чуть ли не лесные демоны в них вселились, посредники - фанатики и дураки, зато мертвяки - отличные ребята, свои в доску и всегда при деньгах. Смешно, но факт наличия денег в чужом кармане, даже если этими деньгами не собираются делиться, вызывает у многих людей уважение.
А Служба Безопасности, СБ - это хуже жандармерии, сволочи, которые мешают умным мужикам дела делать, измываются над невинными почем зря, в чужую жизнь лезут и со всякой нечистью возятся. Жандармы, те, по их мнению, все-таки арестовывают за дело, а ликвидаторы из Безопасности - просто так. Для развлечения. К тому же часто убивают без суда - вообще кошмар. А я - эта самая нечисть у ликвидаторов на побегушках. Простые люди верят в нечисть.
Но их босс вовсе не нечисть. Он деньги платит. И ничего плохого как будто не делает. Они даже экспертам не поверят - какой же он мертвяк, если у него сердце бьется и руки теплые и все такое! Для людей же гнилая душа не пахнет... Многие люди даже думают, что "мертвяк" - это просто ругательство. Что на самом деле нельзя дышать и ходить без души. Не могут в это поверить, потому что не чувствуют...
Все это промелькнуло в голове Рамона за какой-то миг - и он встретился взглядом с мертвяком. Тянущая боль волной прошла вдоль позвоночника, и сердце заныло.
- Ишь ты, - мертвяк растянул губы в стороны, изображая человеческую улыбку. - Это, значит, тот самый пес, да, Ник?
Ник, мужик громадный, с красной небритой мордой и брюхом, какое из всех тварей земных бывает только у людей и только от пива, загоготал и радостно сообщил:
- Точно, господин Битер. Шлялся вокруг комплекса, все вынюхивал, ребята его подстрелили и сюда привезли. Породистый, стерва. Не боится, смотрите-ка...
Мертвяк окинул Рамона оценивающим взглядом.
- Ах ты, какая славная собачка... Скажи ребятам, Ник - даю им по полкуска премии и ставлю по бутылке. Он, действительно, породистый... породистая ищейка эсбэшная... Сегодня вечером выставим против него Рыжую, смешно будет. Ты его... покорми, не забудь, - распорядился он, не торопясь. Люди вокруг него расплылись в улыбочках.
Я тебя порву, подумал Рамон. Как тряпку, в клочья порву, видит Небо. И ты больше никогда не встанешь - знаешь, что не встанешь, сам боишься. Потому и ненавидишь нас, что боишься. Потому и мучаешь. Понимаешь, что никакой кол, нож, разрывная пуля ликвидатора или могильный заступ так чисто, как наши клыки, тебя не уложит.
Он чуть не высказал все это вслух - но вспомнил слова кота: "Молчи, молчи, молчи", - и промолчал, только показал клыки и стиснул кулаки, врезав когти в ладони.
- Хорошие зубки, - констатировал мертвяк под одобрительные смешки. - Как сахарок. Если сегодня выживет, я придумаю, кому его показать... Ник, открой-ка мне кота.
Рамон в настоящем ужасе услышал, как щелкнуло магнитное реле, и увидел, как кот прижимается в угол спиной и беззвучно шипит навстречу мертвяку - безнадежная отчаянная отвага. А мертвяк преспокойно входит в вольер и протягивает руку к самому лицу кота, будто хочет погладить, приговаривая тем слащавым и холодным тоном, который обычно сопровождает у тварей кормежку живыми:
- Кисонька... это кто ж коготки-то выпускает на людей, а? Кто ж это у нас царапается? У кого давно неприятностей не было, а, киска?
Кот вжался в решетку изо всех сил - Рамон подумал, что у него на спине должны остаться синяки от решетки, и эта мысль сама собой выдернула Младшую Ипостась. Он кинулся на прутья клетки, уже не сдерживая себя, и от души вылаял ту злобу, которая перетекала через край.
Когда он гавкнул первый раз, мертвяк шарахнулся так, что не удержался на ногах. Кот, видимо, почуяв поддержку и собрав все силы, перекинулся и ринулся вперед. Будь ему хоть чуточку легче - когти прошлись бы по шее мертвяка, но ему было слишком плохо. Не успел буквально на пару секунд.
Ник и еще один служитель с глазами мясника выволокли мертвяка из вольера чуть ли не за шиворот, а какой-то мелкий бесцветный третий захлопнул дверь клетки. Двое заколотили палками по решетке Рамона с воплями: "А ну фу! Заткнись, ублюдок!" Теперь, по крайней мере, никто из них не смеялся - Рамон гулко гавкнул еще пару раз и отошел в глубину клетки.
- Если бы эта паршивая кошка не приносила деньги, я бы из нее подушку набил, - процедил мертвяк, отряхиваясь. - Теперь к нему без электрошокера подходить нельзя. Надо было такого пса пока в отдельный бокс поместить, чтобы рысь с толку не сбивал. Но ничего, сегодня вечером эту шавку научат кошкам задницы вылизывать...
Его свита снова оживилась. Мертвяк пошел прочь, люди - следом. Некоторые оборачивались, чтобы потрясти кулаком. Рамон даже не зарычал в ответ от безмерного презрения.
Мертвяк не может оскорбить живого.
Тем временем кот подошел к решетке и сунул свой маленький плоский нос и пышные усы в клетку Рамона. Намек вышел исключительной прозрачности - Рамон понял и подбежал, виляя хвостом. Они впервые основательно, не спеша, обнюхались - уже как товарищи.
Кот оказался не очень здоров, полуголоден и чрезвычайно утомлен, но от него все-таки пахло чистым зверем, чистым, теплым зверем - и Рамон, втягивая этот чудесный запах, ощутил волну нежности, поднимающуюся со дна души. От избытка чувств и понимания он даже лизнул кота в глаз. Тот сморщился, отстранился и вернулся в Старшую Ипостась.
Рамон последовал его примеру - они оба просунули руки сквозь решетку и переплели пальцы, прижались друг к другу, насколько вышло, и легонько стукнулись лбами. Им обоим очень хотелось согреться.
- Мы выберемся отсюда, - сказал Рамон, ткнув кота носом в щеку.
- Да перестань ты тыкаться, - сказал кот устало. - Лучше погладь меня за ухом, осторожно... бобик...
Рамон высвободил руку и погладил пышную бакенбарду цвета соломы. Кот подался вперед и тихонько заурчал. Все-таки он младше, подумал Рамон. Я - главный. А кот - младше, легче, меньше ростом, и вот какие тонкие косточки... как у детеныша... Но отважный боец, сильный, молодчина, может уже считать себя в моей Стае...
В нашей Стае.
В нашей с Локкером Стае.
В Стае Локкера.
Рамон приподнял голову кота за подбородок. Кот томно приоткрыл сощуренные глаза, продолжая урчать.
- Мы с тобой - Стая, да? - спросил Рамон. - Стая, да, боец?
Кот нахмурился и высвободился классическим строптивым движением, мягко шлепнув Рамона по носу.
- Ну какая мы Стая, бобик? - усмехнулся он. - Какая Стая из пса с котом? Брось глупости болтать.
Но Рамон чуял, что сказано это от кошачьего упрямства и из принципа.
- Ладно, ладно, - сказал примирительно. Они оба уже осознали, что факт Стаи - это уже решенное дело. Кот даже потихоньку начинал ощущаться ментально. Но тут Рамон вспомнил слова мертвяка, которые поразили его и заставили задуматься - спросил:
- Кот... тот, дохлый, сказал - "выстави его против Рыжей". Кто это - Рыжая? Как это - "выстави"?
Кот вздохнул.
- Да я ведь об этом уже битый час толкую, бобик. Собачьи бои - вот у них тут что. Собачьи бои - и тотализатор. И тебе драться уже нынче. Тебе принесут еду и воду - но в них будет наркотик, стимулятор, чтобы ты взбесился и боли не чувствовал. И не думал. Не ешь и не пей, если хочешь, чтобы Старшая Ипостась уцелела - а то она умрет раньше тебя. Я дам тебе своей еды... Твое счастье, что эта дрянь по первому разу хорошо работает только через желудок, а то они б тебя давно накололи...
Рамон содрогнулся.
- А ты? Откуда у тебя еда без отравы? И зачем им ты - ты же не пес...
Кот привалился головой к плечу Рамона мирным доверительным движением, которого его еще никогда не удостаивали кошки.
- Я, чтоб ты знал, и без наркоты порву любого пса... Ну, почти любого. Они это знают, держат меня для эффектных драк, выставляют против самых бешеных идиотов... вот и все. Хотя... есть и еще кое-что, но тебе, бобик, это знать ни к чему.
- Я - Рамон.
- А... я - Мэллу... но какая разница? Мы с тобой все равно умрем здесь. Только хочется умереть хорошо, разумно умереть, чтобы Старшая Ипостась свободной ушла на новые круги - а не как придушенная мышь...
Рамон дружески понюхал кота в ухо, отчего тот только поморщился.
- Все не так плохо, - сказал пес. - Я, значит, хорошо унюхал, прав был, тут вправду мертвяки, поэтому Хозяин, может быть, и не сможет сюда зайти. Допустим. Вряд ли, но допустим. Только в Службе Безопасности тоже станут меня разыскивать... правда. И еще есть Локкер. Он мой старый друг, и у нас надежный союз, он меня где угодно услышит. Он - вернее людей. Я тоже давно хотел сказать.
Мэллу приподнял брови.
- Он - пес, этот Локкер?
Рамон ухмыльнулся.
- Нет. Но это неважно. Тебе было бы смешно, наверное, если б ты узнал, что он за зверь - но он совершенно надежный товарищ. И я на него полагаюсь. На него всегда можно было положиться.
Мэллу зевнул.
- Спокойно... - мурлыкнул он. - Хорошо, когда спокойно. Я согрелся. Я поспать хочу. И ты поспи, бо... Рамон. Спать - лучшее, что тут можно делать. Только смени Ипостась, а то Старшая тебя простудит, если будешь лежать на бетоне в этом теле.
Рамон кивнул. Мэллу отошел от решетки, перекинулся, увернулся в пушистый клубок и задремал почти сразу же. Рамон невольно позавидовал кошкам, способным спать где угодно, сколько угодно и так уютно. Некоторое время он наблюдал, как Мэллу тихонько дышит, чуть подергивая ухом на резкие звуки. Потом перекинулся, долго устраивался, кружился, топтался на жестком холодном полу - наконец, улегся, положил голову на лапы и задумался.
И сквозь звуки и запахи неволи, угрозы и смерти мало-помалу просочился солнечный день из далекого-далекого прошлого...
Ветеринар, чужой Хозяин Бруно, открыл заднюю дверцу, и Рамон с Баськой выскочили на землю. Настроение у них было отличное - кто ж не любит ездить в машине! Можно сидеть, прижав к стеклу носы, смотреть, как все мелькает - дома, деревья, коровы, другие машины, которые попадаются по дороге - нюхать воздух, который попадает в салон через окно и пахнет лесом, маслом, бензином, плоской желтой штучкой, которая болтается на зеркальце заднего вида, железом, искусственной кожей, дезодорантом ветеринара...
Бруно - хороший дядька, как все, кто в Лиге работает. Уколы, правда, делать неприятно, даже Младшей Ипостаси - и то неприятно, хотя все знают - надо терпеть, а то чуму подцепишь. Так Бруно ведь тоже знает - собаки не любят уколов. Старается справиться побыстрее, а чтобы было легче, дает Баське кусочки сыра, а Рамону - шоколадное печенье. Рамон это печенье просто обожает. Когда жуешь печенье, про уколы как-то даже забываешь... А потом их выпускали играть во дворик клиники - а там заборчики для прыганья, лесенки, трубы, в которых можно ползать. Вообще весело.
А в город и обратно ездили на машине. Жалко, конечно, что у их Хозяина Хольвина оказались какие-то жутко важные дела в лесу, и он не смог поехать с ними, но даже несмотря на это было весело. Щенки, к примеру, видели, как какой-то пижон вез большую южную кошку, и очень душевно их обгавкали. А что кошка сделает - она же в другую сторону уехала! Уморища!
Встретили ветеринара Хозяин Хольвин, папа Джейсор и мама. Баська, натурально, сразу принялась вокруг мамы скакать - соскучилась - а Рамон только прижался к своему Хозяину на минутку, дал маме себя понюхать, и сразу побежал от машины. Надо же узнать, какие тут новости пришли без них с сестрой.
Но он еще слышал, как ветеринар маме говорил:
- Хорошие у тебя дети, Ида. Прививки отлично перенесли, здоровенькие и сообразительные. Особенно - кобелек.
Да, я хороший, с удовольствием подумал Рамон. И у меня чутье. Я, когда в прятки играли, ему восемь раз ботинок нашел, и даже три раза - ключи. А Баська ключи совсем не нашла. От них ведь железом пахнет даже больше, чем руками, а в прятки в клинике вообще сложно играть. Там повсюду всякими лекарствами несет, будто специально, чтобы с толку сбить.
Но меня не собьешь, подумал Рамон и ухмыльнулся. У меня отличное чутье. Даже старый Трезор хвалил, не то, что ветеринар. Вот сейчас, к примеру - пахнет чужим зверем.
Откуда у нас тут чужой зверь? С ума сойти, как интересно.
Рамон принюхался. Нос Старшей Ипостаси не хотел расширяться, как полагается, но уж такой удивительный и сильный запах Рамон разнюхал на все сто. Зверь был еще тут. В саду был.
Рамон перемахнул через калитку прежде, чем мама успела на него гавкнуть. Сам знаю, что собакам в сад нельзя. Но я же в Старшей Ипостаси, все-таки. И потом - я еще щенок. Я ничего не понимаю. Я маленький. Хозяева вот, к примеру, не сердятся. Улыбаются. Значит, можно.
Так, в случае чего, и скажу. И потом - надо же на зверя посмотреть. В жизни такого не нюхал.
Чужак, оказывается, тоже был в Старшей Ипостаси: для разговора удобно, а что он за зверь - непонятно. И он оказался не старше Рамона. И он сидел на траве в тени и жевал веточку.
Тогда Рамон принялся его разглядывать. Сущая невидаль.
А чужак не испугался - тоже стал разглядывать Рамона, будто Рамон невесть какое диво. Чужак был худенький и бледный, с длинной шеей, с длинными ногами, с вытянутым личиком, которое портили выдающиеся скулы, крупный горбатый нос и тяжелый подбородок, а украшали девчоночьи темные глаза в длинных загнутых ресницах. И его русые волосы лежали на плечах гривкой - как ему только мама позволяет? Так его блохи съедят... И потом, шкура у чужака была странная - куртка в бахроме, штаны в бахроме. А на ногах - высокие сапоги, с каблуками. Почти у всех зверей, которых Рамон видел, в Старшей Ипостаси на ногах получаются мягкие такие мокасины - у собак гладкие, у кошек мохнатые. Разве что у коз сапоги, но чтоб такие...
Рамон подошел, чтобы его обнюхать. Чужак возражать не стал, но сам не нюхался особенно и вообще был жутко церемонный, был какой-то медленный для настоящего щенка, что ли... А пахло от него совсем не щенком. Каким-то чудным существом - и что, кошкой?! Ой, правда - кошкой! Ну-ка, ну-ка - так и есть: и шея, и за ушами кошкой пахнет. Кошка ему уши вылизывала! Обалдеть!
- Ты что, кошкин сын, что ли? - удивился Рамон. - Вот уж не похож на котенка!
Чужак пожал плечами.
- Я и не котенок, - сказал он. - Просто тетя Манефа со мной дружит. Она меня кормила.
Ишь, как он про кошку, подумал Рамон. Кошка его кормила. Нет, до щенка ему далеко.
- От тебя еще молоком пахнет, - сказал Рамон высокомерно. - Ты чего, молоко пьешь? Ты маленький?
- Пью, - голос у чужака был спокойный, но не такой кроткий, как выражение лица. - Меня Хольвин угостил. А ты бы не стал?
- Стал бы, - сознался Рамон. - Вкусно. А почему у тебя затылок молоком пахнет? Ты что, голову, что ли, туда макал?
- Нет, - сказал чужак. - Не макал. Я не знаю, почему. Что у тебя за манера так обнюхиваться? Что ты так узнаёшь?
- Все, - Рамон опять почувствовал себя круче и старше. - Я, например, знаю, почему ты такой тощий. Ты мяса давно не ел. От тебя совсем мясом не пахнет. И кровью... почти не пахнет. Только чуть-чуть... и странно как-то. Тебя чего, ранили?
- Это не меня, - сказал чужак грустно.
- Лучше бы Хозяин тебе мяса дал, - сказал Рамон.
- Я мяса не ем, - сказал чужак.
Рамон поразился так, что еще раз хорошенько чужака обнюхал. Просто для проверки - ведь наверняка врет. Не может настоящий зверь жить без мяса. Ноги протянешь.
Не козел же он, в конце концов! Вот уж чем от него точно не пахло - знаем мы, как пахнут козлята...
А чужак отстранялся и косился, будто ему не нравилось, что его нюхают. И мясом от него вообще не пахло.
- Что же ты ешь? - спросил Рамон, склонив голову на бок. - Одно молоко, что ли? Как сосунок? Или - одну траву, что ли?
- Нет. Вот еще. Я ем веточки.
- В смысле - грызешь?
- Ну, в смысле - сначала грызу, а потом съедаю. Ты мясо тоже сначала грызешь?
- Кости... но веточки... Ты что, хочешь сказать, что ты палки глотаешь?!
- Веточки, а не палки, - теперь у чужака сделался снисходительный вид. Рамон понял, почему: потому что Рамон никак не возьмет в толк то, что этот тип считает простой вещью. - Самые вкусные - ивовые. Молоденькие. Еще вот ольха... или, знаешь, свежие сосновые иголки, еще светленькие... а еще - вот это дерево. Яблоня.
Самое дикое, подумал Рамон, что не похоже на вранье. Так можно говорить только о еде. Но ведь невозможно...
- Как можно сосну грызть?! - пробормотал он потрясенно. - Она же колется! В нос! И горькая!
Чужак пожал плечами.
- Я же не спрашиваю, как можно мясо есть, - сказал он безумную вещь. - Мертвое. Вонючее. В крови. Которое раньше было живое.
У него на секундочку сделался такой неприязненный вид, что Рамон зарычал.
- Не кусайся, - сказал чужак. Миролюбиво.
- Почему? - сказал Рамон. - Ты драться не любишь?
- Не люблю. Я умею, ты не думай, меня папа учил. Просто не люблю. Мне папа говорил, драться можно только в двух случаях: когда нападают и из-за девочки. Но девочки я тут не вижу, а если ты нападешь... это будет нехорошо. Папа говорил: если нападают, надо убить. Или попытаться убить. А то тебя убьют.
Рамон задумчиво почесал бок и выкусил блоху. Чужак был серьезный парень. Но странный.
- Чего драться из-за девочки? - спросил Рамон с любопытством.
Рамон усмехнулся. Сильные нравятся... тоже, новость. С сильными бороться интересно. А просто смотреть какой девочкам интерес?
- А играть? - спросил он.
Чужак улыбнулся. У него были крупные передние зубы и совсем не было клыков.
- Хочешь играть? Давай. В пятнашки. Или - бодаться. Кто сильнее.
- Как это - бодаться?
- Это лучше - когда перекинемся, - сказал чужак.
Рамону стало интересно. Это уже была совсем новая игра, в новую игру всегда забавно поиграть. Он перекинулся кубарем, чужак - осторожно и не спеша. И стал таким зверем, что Рамон помимо воли заскакал вокруг, заливаясь лаем.
А чужак смотрел на него сверху вниз девчоночьими темными глазами в длинных ресницах, стоя на тонких длинных ногах, нагнув горбоносую голову с крохотными рожками, встряхивая коротенькой светлой гривкой. Рамон был городской щенок - он еще никогда в жизни не видел лосят...
Задремавшего Рамона разбудил запах сырого мяса.
Он еще глаза не успел открыть, как струя этого запаха выбила слюну из-под языка и сжала желудок голодным спазмом. Сколько ж я уже не ел, подумал Рамон. Вторые сутки голоден - только воду хлебал. Мясо!
Он открыл глаза, встряхнулся и сел. Мэллу, в Старшей Ипостаси, обхватив руками колени, сидел напротив и презрительно смотрел на него из-за решетки. Человек в пропотевшем ватнике, чья душа еще жила, но уже начала загнивать, ухмыляясь, стоял около клетки. Он держал в одной руке электрошокер, а в другой - большую миску, наполненную кусками сырого мяса, политого сырым яйцом.
Рамон бессознательно вильнул хвостом.
- Вот и умница, - ухмыльнулся человек еще шире, показывая желтые испорченные зубы. - На, лопай.
Он открыл маленькую дверцу у самого пола клетки, не сводя с Рамона глаз и напряженно ухмыляясь, и втолкнул миску внутрь. Миска проехалась по полу до самого носа Рамона - и он остановил ее лапой. Человек плеснул в другую миску воды из ведра, втолкнул и ее тоже, расплескивая воду, скривился в странной гримасе и ушел.
Рамон облизался - и тут же услышал ледяной голос Мэллу:
- Бобик, забыл, что тебе говорили?
От голоса растерялся и обернулся, капая на бетон с языка.
Верхняя губа кота дрогнула, не столько злобно, сколько пренебрежительно.
- Понюхай это мясо, дурак. Хорошенько понюхай, если у тебя есть какие-нибудь ноздри.
Рамон понюхал. Мясо восхитительно пахло, так пахло, что у Рамона голова закружилась - но тончайшее обоняние ищейки уловило еле заметный оттенок незнакомого химического запаха, который сознанию хотелось игнорировать изо всех сил.
Рамон заскулил, топчась на месте, и беспомощно взглянул на кота.
- Отрава, - сказал Мэллу. - Стимулятор, бобик. Чуешь?
Младшей Ипостаси было невыносимо плохо. Младшая Ипостась хотела забыть обо всем и впиться зубами в кусок мяса, она не могла думать о будущем, когда ее мучил голод. Рамону пришлось радикально с ней бороться - он перекинулся и отошел от миски.
- Ничего, - мурлыкнул Мэллу одобрительно. - Еще ничего. Еще есть какие-то мозги... а то вы же все безмозглые, псы. Вам лишь бы брюхо набить.
- Я же на службе, - хмуро сказал Рамон. - Я легко могу не есть... Просто я очень голодный сейчас, а это - мясо...
- Конечно, - сказал Мэллу. - В этой клетке до тебя жил один барбос... Я ему говорю - не жри, дурак, издохнешь, а он мне - заткнись, мол, кошка. Урод. Ну и все. Два боя выжил, только выл и на решетку кидался. А потом сдох, от заражения крови, наверное. Он не вылизывался, забывал. Спятил. Вонял напоследок, как падаль...
Рамон встал на четвереньки, опустил нос и понюхал бетонный пол.
- Я не чувствую.
- Давно, - сказал Мэллу безмятежно. - Потом его унесли жечь, а тут все вымыли хлоркой.
Рамон кивнул. Потом облизнулся и спросил:
- Что ж мне делать? Я же с голоду помру. У меня даже болит в животе... ты говорил, что мне надо будет драться - какой же я боец, голодный? Меня сытый с ног собьет.
Кот поднял миску, стоящую в углу своей клетки. Рамон потянулся носом. В миске лежали коричневые катышки дешевого корма для животных.
- На, погрызи, - усмехнулся Мэллу, поднося миску к решетке. - Я все равно столько съесть не могу... этой дряни. Обветривается.
Рамон, отгоняя от мыслей запах мяса, взял катышек двумя пальцами. Жесткий. Пахнет костной мукой, аптечными витаминами, жиром...
- Давай-давай, - фыркнул кот. - Привыкай. Только запить не забудь - а то заворот кишок будет.