Аннотация: Из зеркала на неё смотрели знакомые глаза.
Из зеркала на неё смотрели знакомые глаза. Чуть припухшие. Как обычно по утрам. И лицо всё то же. Совсем не изменилось. Взъерошенные волосы...
Узнаю тебя, красотка,
Взгляд обманчивый и кроткий,
Узнаю твои ресницы,
Словно пёрышки у птицы,
Губки алые и щёчки,
И веснушек милых точки...
Эту песенку, наверное, придумала мама. Мама пела её, когда поправляла причёску или подкрашивалась у зеркала. Теперь эта песенка получила постоянную прописку в голове и всякий раз, стоило подойти к зеркалу, начинала прокручиваться сначала мысленно, а потом обязательно вслух себе под нос.
И сейчас, Зоя не заметила, как напевает: слово вслух, слово - про себя. Веснушек у неё не было. Давно хотелось изменить последнюю строку.
...Со вчерашнего дня прошла целая вечность. Как странно, что ничего не поменялось в лице и фигуре. Если "вчера" было так давно, значит, сегодня она должна стать старше. И вообще... Должны же появиться какие-нибудь признаки? Нет! Не надо ждать этих изменений. Зачем ей нужны какие-то там признаки?
Зоя умела собираться очень быстро. Не прошло и получаса, как она уже поправляла юбку, завязывала на щиколотках серебристые шнурки босоножек.
Они с Никитой покупали эти босоножки прошлой весной. Так долго выбирали. Зоя тогда ещё решила примерить белые туфельки на высоком каблуке. Они были чудесными. О таких свадебных туфлях она мечтала. Никита сразу всё понял и, улыбнувшись, сказал:
- В следующем году будет другая мода.
Следующий год наступил. И уже лето. Но о свадебных туфлях никто не вспомнил.
Зоя выпрямилась и окинула себя взглядом в зеркале. "Узнаю, тебя, красотка..."
Вчерашний день поделил её жизнь на две половинки. А сегодняшняя ночь была такой долгой. Как утомительное ожидание при пересечении границы, когда идут бесконечные оформления документов, проверки багажа... Она проснулась, а, может, и вовсе не засыпала, около пяти часов утра. Решение приняла ещё с вечера, но почему-то думалось, что утром она окажется в своей прошлой жизни: до "вчера". Чуда не произошло. Он молчит с 13.00 вчерашнего дня. Ни единого звонка, ни SMS-ки.
Странно было ощущать себя в комнате, когда знаешь, что теперь ты без него. Прежде, даже если Никита уезжал на свои конференции и симпозиумы, она всё равно была с ним, хоть и не телесно. Он сумел внушить Зое незыблемость их связи. "Врунишка ты, Китёнок. Грош цена нашей связи, когда ещё даже не определившаяся ручонка зародыша сумела её разорвать".
Лично она ничего не имела против этого зародыша. Даже, наверное, была бы счастлива, если бы Никита тоже обрадовался ему. Но он не обрадовался. Он замкнулся в себе и как когда-то в детстве, если не решалась задача, ушёл в другую комнату и долго не выходил оттуда. Только в детстве Зоя терпеливо ждала, пока в дверном проёме появится самодовольное лицо Китёнка, решившего задачу неким необычным способом. Вчера Зоя не стала ждать: встала и ушла, не хлопнув дверью. Она понимала, что ребёнок не входил в планы одарённого молодого математика. А изменить его планы могли лишь глобальные катастрофы. Падение астероида, например, в районе университета. В этом случае, если бы он остался жив, то перекочевал бы со своими тетрадками полностью домой. Только и всего...
Идея избавиться от ребёнка была довольно логичной. Математик бы одобрил. Но он ничего не знал об этой идее. Зоя решила сделать сюрприз.
Она сидела в коридоре в ожидании своей очереди. Перед нею ещё одна дама с ярким лаком на ногтях. Дама совсем не шевелилась, застыв в одной красивой позе, и смотрела беспристрастно на листок санбюллетеня о путях распространения ВИЧ-инфекции. Зоя подумала, что они с Никитой абсолютно застрахованы от этой страшной болезни. Они ведь никогда ни с кем, только друг с другом. Хотя, кто его знает?.. Мысли оборвались.
Во рту какая-то мерзость. Вязкая и отвратительная на вкус. И в голове шумит. "Да что это я? Боюсь, что ли? Чистят под наркозом. Я ничего не почувствую. Я..." Мысль о том, что чувствовать во время чистки может не только она, застучала в висок. Тошнота так близко, что скоро вырвет прямо на коленки дамы с ярким лаком на ногтях.
Из двери в конце коридора выехала каталка, на ней - обмякшее женское тело, и покатилась в другой коридор, сопровождаемая двумя оживлённо щебечущими сестричками. Зоя больше всего боялась, что каталка поедет мимо неё, но обошлось, и голоса сестричек, стук колёс постепенно утихли. Вместе с этой тишиной в голове образовался вакуум, только - "Узнаю, тебя, красотка..." Из оцепенения вывел приятный голос, пригласивший даму с ярким лаком войти. Дама дежурно улыбнулась и скрылась за белоснежной дверью.
...Зою всё же стошнило. Она не сразу поняла, что стошнило уже на улице. Ей не хотелось оставлять там за белоснежной дверью ничего, что принадлежало им с Никитой, и что под оживлённое щебетанье сестричек могла вынуть из неё доктор с приятным голосом. Пусть она теперь без своего Китёнка. Пусть! Она родит себе малыша и назовёт его тоже Никитой.
* * *
Она чистила картошку на кухне и напевала свою песенку, а в коридоре перед зеркалом вертелась маленькая толстушка и картаво, шепеляво лопотала:
- Ушнаю тебя, клафотка,
Шгляд обманшивый и клоткий,
Ушнаю твои лефницы,
Шловно пёлушки у птицы,
Губки алые и щёшки,
У моей любимой дошки...
Тогда, три года назад, Никита долго, наверное, ещё сидел в своей комнате. Решал задачу, которую задала ему Зоя. А потом вышел. Она не видела его, поэтому так и не узнала, было ли лицо самодовольным, как обычно. Но он появился на пороге её квартиры вечером того дня, который мог стать последним в жизни "любимой дошки", с коробкой, перевязанной атласной лентой. В коробке лежали белые свадебные туфли на высоком каблуке, а на лице Никиты - незнакомое Зое выражение покровительственного мужского участия.
С того самого дня Китёнок перестал быть влюблённым только в математику. Сейчас у него три возлюбленные, но ВИЧ-инфекция никому из них по-прежнему не грозит...