В одной стране одному человеку был дан удивительный дар:
он мастерил из отъявленных дров сотни отменных гитар.
Он мог из любой мало-мальски обструганной ветки сделать свирель,
а звали его то ли Джон, то ли Хьюго, а может, еще хитрей.
Я благодарю тебя, Боже, за все твои чудеса,
Поскольку не мог же я этого Джона взять и выдумать сам.
В другой стране жила женщина, у ней был талант такой:
она шила кукол из тряпок, случившихся под рукой.
И все это пестрое множество, которое сшила она,
само искало себе хозяев и давало себе имена.
И мне наплевать на закон природы, толкуемый дураком,
Поскольку со многими этими куклами я с детства был лично знаком.
А также я слышал о некоем, кто из бисера плел роман,
и о ряде других уникальных лиц в ряде различных стран.
И я благодарю тебя, Боже, Ты всех мудрей и правей.
Ты каждому дал по способности, а некоторым - по две.
Тикки Шельен
Книга 1
Пролог
Жил на свете художник - да не простой, а особенный. Он рисовал не карандашом и не красками, а воображением и светом.
Когда он представлял себе дом, цветок или дерево, они возникали и получались совсем как настоящие - но только из разноцветных световых лучей.
Художнику было радостно творить все новые и новые предметы. С каждым днем они становились все прекраснее.
Однажды Художник создал яблоню.
Она была необыкновенно хороша: нежные цветы переливались и трепетали, источая особенный волшебный аромат. Художник полюбовался красавицей, затем представил себе, как цветы превращаются в яблоки, наливаясь силой и жизнью, и принялся за следующий замысел - человека.
Эта задача была самой сложной. Долго создавал Художник мужчину и женщину. А когда они были готовы, и художник поселил их в приготовленный для них сад, он заметил, что с яблоней что-то неладно. Плоды-то на яблоне выросли. Но она стала какой-то... плотной, и на плодах появились червоточины.
"Такого не может быть, - изумленно подумал Художник, - откуда могут взяться червоточины у лучей света?"
Он представил себе, что червоточины исчезают... Безуспешно. Они оставались на месте.
- Что с тобой? - спросил Художник у яблони.
- Я хочу быть настоящим деревом с настоящими плодами! - воскликнула она.- А не просто иллюзией...
- Но ведь ты и так настоящая... - попытался вразумить ее Художник.- И к тому же бессмертная. Свет не болеет и не умирает, ему нельзя нанести вреда или урона. Зачем тебе НАСТОЯЩИЕ болезни и смерть?
- Затем, что я была лишь плодом твоего воображения, а теперь стала свободной, - решительно заявила яблоня и отвернулась.
Вздохнул Художник и попросил людей не есть настоящих яблок, чтобы не стать такими же плотными и червивыми и не утратить своей светоносной природы. "Будем надеяться, что яблоня передумает, - объяснил он, - и тогда я снова превращу ее в свет. А пока - в саду много других деревьев".
Люди его не совсем поняли: они не знали, что такое плотность, болезнь, смерть и черви. И когда из яблока выполз маленький хорошенький червячок и рассказал женщине, что Художник просто морочит людям голову из жадности, чтобы самому съесть все яблоки, - она растерялась. А червячок предложил ей попробовать и убедиться, что Художник приберег для себя САМОЕ ВКУСНОЕ.
Увы, яблоко действительно было самым вкусным - ведь яблоня была любимым деревом Художника, и он придумал для ее плодов особенный вкус, который еще не успел испортиться.
Женщина пришла в такой восторг от яблока, что не могла остановиться. Она срывала и ела яблоки одно за другим, а когда появился мужчина - закричала: "Скорей иди сюда! Здесь такая вкуснятина!"
А когда они почувствовали неведомую раньше тяжесть - было уже поздно... Они оказались в плотном мире - том самом, который яблоня считала настоящим. И так как в этом мире не было других деревьев, им пришлось есть только яблоки, в которых с каждым днем червей становилось все больше, а воображения все меньше.
Часть 1
Глава 1
После того как яблоня окончательно переместилась в плотный мир, Художник сотворил новых людей. Так как червей в саду больше не было, люди оставались бессмертными и светоносными. Художник радовался, глядя на них, но порой на душе у него скребли кошки, когда он вспоминал о самых первых мужчине и женщине, безвозвратно канувших в тяжелый и недружелюбный плотный мир. В такие моменты он почему-то чувствовал себя одиноко.
Постепенно одиночество стало тоской. Он устал чувствовать себя только творцом.
И тогда Художник решил отдохнуть и побродить по другим садам и лесам, созданным другими художниками, а потому новым и полным неведомых тайн.
Он доверился дороге. И дорога привела его в город по имени Илланари.
Странный это был город. Казалось, его никто не строил - он просто вырос на берегу океана, утопая среди садов и сам напоминая диковинный сад. Улицы были похожи на тропинки, а древние дома прятались среди нежно-зеленого плюща, винограда и роз.
Время казалось медлительным и тягучим. Любое резкое движение растворялось и вязло в нем, словно в золотом меду.
Художник задумчиво и неспешно бродил по заросшим травой улочкам, и ему чудилось, что когда-то он уже был здесь.
Тропинка вывела его к океану. Берег был усыпан раковинами: видимо, их выбросил шторм.
По песку бродила девушка. Она собирала раковины и бросала их назад в океан.
Художник спросил:
- Ты думаешь, что сможешь спасти всех? Тебе не собрать и тысячной доли.
- Знаю, - ответила она. - Но ЭТУ я точно спасу.
И раковина полетела домой.
Художник улыбнулся. Его тоска куда-то спряталась. Он представил себе, как раковины возвращаются в глубокие воды - и они взмыли ввысь, опускаясь в голубую бездну.
Девушка посмотрела на него изумленно и внимательно.
- Ты волшебник? - спросила она.
- Скорее ты волшебница, - рассмеялся Художник. - Без тебя мне бы и в голову не пришло вернуть устриц на место. Как тебя зовут?
- Фагоур, - ответила она.
И снова Художнику показалось, что он когда-то ее знал.
- Где я мог тебя видеть? - спросил он.
- Не знаю, - ответила она. - Но мне тоже кажется, что я тебя когда-то видела. Может быть, это было в другой жизни?
- Ты веришь в прошлые жизни?
- Конечно, - убежденно ответила Фагоур.- Я уверена, что мы странствуем в разных обличьях по разным мирам.
- Я не помню никаких других жизней, - пожал плечами художник. - А твое нынешнее обличье мне очень нравится, - улыбнулся он. - Может быть, покажешь мне твой город?
Фагоур улыбнулась в ответ, и они пошли бродить вместе.
Рядом с ней Илланари показался художнику еще больше знакомым. 'Да что со мной? - подумал он. - Я же знаю, что никогда здесь не был. Может быть, я просто вообразил этот город? Или увидел во сне?'
Смутная тревога промелькнула и скрылась. 'Вот у меня воображение разыгралось...'
- Странный город,- произнес он вслух,- кажется, что здесь ничего не меняли уже тысячу лет.
- Так и есть,- подтвердила она. - А зачем что-то менять? Деревья растут сами, если им не мешать.
- Неужели здесь ничего не строят?
- Для чего? Домов и так хватает всем, а многие стоят пустыми.
- И никто не хочет построить себе новый дом?
- Такого никому и в голову не приходит. Зачем нарушать равновесие? Это может привести к беде.
- Создание нового может привести к беде? - Художник был поражен.
- Конечно. У мира есть свои законы, неведомые нам. И если их нарушить...
- Кто тебе такое сказал? Я все время творю что-нибудь новое, и никакой беды со мной не стряслось.
- Ты все время творишь новое? - произнесла Фагоур то ли с любопытством, то ли с испугом. - Это волшебство? Как с раковинами?
- Я умею делать кое-что поинтереснее, чем забрасывать устриц в воду. Хочешь, я тебе покажу?
Фагоур колебалась.
- Не бойся,- успокоил ее Художник. - Я же говорю, что делаю это постоянно.
И на пальце девушки появилось изящное серебряное кольцо с темно-синим камнем.
- Какое красивое, - воскликнула Фагоур. - Мне кажется, я уже носила такое кольцо... Только камень был другим...
На груди у нее появилось ожерелье.
- И это у тебя тоже когда-то было? - чуть обиженно спросил художник.
- Нет, - улыбнулась она, - такого ожерелья у меня никогда не было. Наверное, ты и вправду волшебник, а волшебники могут нарушать равновесие, не навлекая никакой беды. Хотела бы я увидеть твой мир...
- Так давай отправимся туда! - радостно предложил он.
* * *
Она не умела творить светом. Она умела только любить. Любовь прогнала страх прочь, и Фагоур перестала бояться беды - лишь старалась найти для нового подходящее место, чтобы и ему было уютно, и старому спокойно. Тогда они смогут привыкнуть друг к другу.
Однажды Фагоур увидела в саду яму и спросила, что за дерево росло здесь прежде. Художник рассказал ей о своенравной яблоне и заблудившихся в плотном мире людях.
Фагоур задумалась. Долго стояла она, глядя туда, где больше не было яблони. Художнику показалось, что теперь уже она пытается что-то вспомнить, но никак не может.
Наконец она вздохнула, отвернулась от ямы и спросила:
- А люди смогут вернуться назад?
- Конечно, смогут. Как только перестанут считать плотный мир настоящим и вспомнят, что они созданы из света.
- А ты можешь спуститься к ним и напомнить?
Художник покачал головой.
- Для этого мне нужно самому забыть про свет и стать плотным. А что будет с нашим садом? И с другими людьми? Они просто исчезнут...
- Значит, это должен сделать кто-то другой.
- Обитатели сада тоже не могут поплотнеть, - объяснил он. - Не заставлять же их есть червивые яблоки!
Фагоур долго молчала. А затем произнесла:
- Тогда мне нужно пойти к ним.
- Ты никуда не пойдешь! - закричал художник. - Ты сама не понимаешь, о чем говоришь! Тяжелое неповоротливое тело, болезни, старость и смерть... Даже думать об этом забудь!
- Мне кажется, я понимаю, - медленно произнесла она, и Художник вспомнил о раковинах. - Мне тоже страшно, любимый. Но ведь я уйду не навеки. И всегда буду помнить о тебе и о свете. А если у меня ничего не получится - вернусь назад. Но я должна попытаться.
Глава 2
А на сердце твоем
Раны рваныя
Да от черных стрел зарастай....
А ты спи, засыпай...
(Рада Анчевская)
В маленькой южной стране по имени Лотарн жили два друга - Жоакин и Жозеф. Они любили музыку и дорогу.
Жоакин был менестрелем. Он пел о любви и о войне, о прекрасных дамах и доблестных воинах. В замках и на городских площадях - повсюду он был желанным гостем.
Жозеф не умел петь. Он вообще был молчаливым. Но он создавал музыкальные инструменты и чуть ли не на всех играл. Его голосом была музыка.
Они вместе странствовали - верхом и пешком, по лесным тропам и городским улицам, по горам и по равнинам. Все были им рады, повсюду их ждал радушный прием, а многие владельцы замков предлагали им остаться навсегда.
Но друзей манила дорога, новые люди и новые песни.
Девушки им улыбались. Жоакин охотно отвечал им - и дело не всегда ограничивалось улыбкой. А Жозеф был с ними приветлив и дружелюбен, но не больше.
Когда-то в юности у него была жена. Они были знакомы с детства и знали, что всегда будут вместе.
Но судьба решила иначе. Молодые прожили в любви и согласии полтора года. А потом она умерла, подарив жизнь их дочери. Через час девочка умерла тоже.
Похоронив жену и ребенка, Жозеф навсегда покинул родные места. В пути он встретил Жоакина, и с тех пор они стали неразлучны.
Жоакин никогда не был женат. Ни одной девушке не удалось увлечь его дольше, чем на неделю-другую. 'Мои жены - песни,- говаривал менестрель. - С ними мы всегда поладим'.
Так проходили годы. Когда друзьям было уже под сорок, Жоакину надоели и любовные канцоны, и героические баллады. Все время одно и то же... А новые песни не приходили, как он их ни звал.
Вместо них появились усталость и скука. Друзья продолжали странствовать и петь старые песни, но все чаще Жоакин чувствовал себя колесом, которое вращается все медленнее и скоро остановится совсем.
Жозеф тревожно поглядывал на друга. Раньше именно Жоакин всегда выбирал путь. А теперь в ответ на вопросы Жозефа: 'Куда мы пойдем?' он равнодушно отвечал: 'Мне все равно, идем, куда хочешь'.
- Нас пригласили дон Рауль и донна Элоиза, - однажды сообщил Жозеф. - Они хотят устроить праздник в честь дня рождения сына.
- У них родился сын? - рассеянно спросил Жоакин.
- Да, пять лет назад. Ты еще сочинил ему колыбельную. Жоакин, что с тобой?
- Ничего, просто подумал, что у них родился еще один сын. Ладно, пойдем поздравлять Альвара.
- Поздравлять еще рано, до дня рождения целый месяц. Но они хотят подготовить все заранее.
И друзья отправились в страну по имени Аргона к дону Раулю и донне Элоизе - хозяевам не слишком богатым, но на редкость радушным и гостеприимным.
Осень выдалась холодной, и всю дорогу музыкантов преследовал мелкий унылый дождик, к которому вскоре прибавился холодный резкий ветер.
- Ну и погодка,- проворчал Жозеф, запахивая плащ, - поскорей бы добраться до теплого камина.
Из-за поворота показался всадник. Поперек седла у него лежала туша косули.
- Дон Рауль!- радостно воскликнул Жозеф.
Дон Рауль приветственно махнул рукой.
-Я нынче славно поохотился!- гордо сообщил он.- Вы поспеете как раз к ужину!
И он поскакал вперед. У Жозефа сразу прибавилось сил. Он представил себе, как косуля жарится на вертеле, дон Рауль время от времени поливает ее вином, а они с Жоакином возлежат на медвежьей шкуре возле жаркого веселого пламени. Картина была настолько заманчивой, что Жозеф забыл и про холод, и про усталость.
До замка оставалось не больше ста метров. Еще каких-нибудь пять минут...
... Внезапно Жозеф услышал вскрик и шум падающего тела. Он вздрогнул и очнулся.
Жоакин лежал на земле. Возле его ноги извивалась змея.
'Вот и конец пути',- прошептал Жоакин.
Жозеф не стал его слушать. Он действовал быстро и хладнокровно: перетянул другу ногу жгутом - чуть повыше от места укуса, высосал яд из раны, и побежал в замок.
- Немедленно пошлите за Анной! - приказала донна Элоиза. - О Великий Отец, какое несчастье!
- Странно,- недоуменно пробормотал Дон Рауль.- В это время года здесь сроду не было змей.
Жоакина перенесли в замок. Он был без памяти, а его нога почернела.
Анна появилась быстро - за ней послали верхового. На первый взгляд она казалась ничем не примечательной женщиной средних лет. Выгнав всех из комнаты прочь, она достала травы, мази и настойки, а затем развела огонь.
Жозеф сидел возле двери и ждал.
Через два часа Анна вышла. Жозеф молча взглянул на нее. Женщина сказала:
- Пойдем, поможешь мне.
Когда они вошли, Жозеф увидел, что нога Жоакина из черной стала красной.
Анна взяла небольшой барабанчик и начала отстукивать ритм, раскачиваться и напевать. Другой барабанчик она вручила Жозефу. Музыкант быстро попал в такт. Целительница раскачивалась все сильнее и пела все громче. Жозеф понял, что она вошла в транс.
Лицо Анны изменилось: в нем появилось что-то змеиное. Женщина-змея открыла рот, и оттуда показался язык-жало.
Она зашипела.
И тут же лицо снова стало человеческим. Женщина заговорила со змеей, затем снова изменилась в лице и ответила от имени змеи.
Потом она превратилась в птицу и запела: 'Я лечу вслед за потерянной душой...'
Жозеф тоже постепенно вступал в змеино-птичье царство. Вместе с Анной они спустились в Подземный Мир, разыскали душу, заблудившуюся в темной пещере, и вывели её на свет.
Жоакин открыл глаза.
- Что это было? - спросил он.
Жозеф с Анной молчали. На ответ у них не хватало сил.
- Ты была птицей, - прошептал возвращенный к жизни певец.
Вскоре Жоакин уже смог сидеть. Его нога обрела нормальный цвет. Когда певец встал и вышел в сад, то услышал, как к нему летит новая песня - ее мелодия была странной и непривычной, а слова дикими и косноязычными. Но в них играла сила, неведомая прежде.
Тогда Жоакин решил навестить Анну - один, без Жозефа.
- Поезжай верхом, - посоветовал дон Рауль. - Пешком туда добираться не меньше двух часов. Да ты и не найдешь - она живет в лесной глуши. А конь знает дорогу.
Дом Анны был необычным: он казался продолжением леса или волшебной пещерой. Повсюду висели связки трав, тут и там стояли баночки с мазями и благовониями. А сама хозяйка разогревала на огне какую-то смесь.
Она сделала ему знак - подожди, мол, дай закончить. Жоакин сел и стал машинально перебирать струны лютни.
- Можно? - спохватившись, спросил он.
- Так даже лучше, - ответила Анна, и Жоакин стал наигрывать новую мелодию, пришедшую из дальнего мира, а потом запел, глядя в огонь, и чувствуя, как из пламени вылетают новые слова и складываются в яркий узор.
Песня и зелье появились на свет одновременно. Огонь погас, а Жоакин отложил лютню и достал серебряный перстень с черным камнем.
- Этот перстень передается в нашем роду от матери к дочери уже триста лет,- пояснил он. - Я принес его тебе.
Анна удивленно посмотрела на него:
- А почему ты не подарил его своей жене?
- У меня нет жены,- ответил он. - И никогда не было.
- Почему?
Певец пожал плечами и спросил в свою очередь:
- А почему у тебя нет мужа?
- Никто не хочет связываться с ведьмой, - ответила Анна. - А если кто и хотел, то требовал, чтобы я оставила свое ремесло и стала нормальной женой.
Жоакин представил себе, что от него требуют бросить музыку.
- Я тебя хорошо понимаю, - сказал он. - Женщины с моими песнями тоже не уживаются. Хоть и любят их слушать.
- Хорошую песню ты играл, - улыбнулась Анна.
- Я нашел ее... там, куда ты пришла за мной. Я думал, что все мои песни умерли. А оказалось, что нужно просто спуститься глубже. Но без тебя я бы не нашел дороги назад.
- Змея так и сказала мне: что ты все равно умрешь, если не найдешь новой песни.
- Это правда, - медленно произнес Жоакин и почувствовал, как приближается еще одна мелодия. - Можно мне остаться у тебя на несколько дней?
Через неделю он понял, что не хочет расставаться с Анной. Такое случилось с ним первый раз: женщина не мешала ему, а помогала его песням рождаться на свет.
На день рождения маленького Альвара они приехали вместе, и Жоакин спел свои новые песни. Они уже не были косматыми и дикими: обретя новую благородную форму, они по-прежнему дышали неведомой силой. Жоакин сложил для дона Рауля песнь охоты, для донны Элоизы песнь любви, а для именинника - песнь радости. И зачарованным слушателям казалось, что они слышат шум океана, раскаты грома и голоса древних богов.
- Так ты прежде не пел никогда, - заметил Жозеф.
- Мне помогли змея и птица, - ответил Жоакин.
Замок они покидали втроем. Анна оставила донне Элоизе драгоценные масла и притирания, которых должно было хватить на несколько лет, и обещала приехать, когда они закончатся. Взамен Анна получила шелковые платья и золото, а Жоакин и Жозеф - благородных коней.
- Приезжайте в любое время, - сказали им хозяева на прощание, а Альвар добавил:
- В следующий раз я подарю вам саблю!
Они приехали на родину Жоакина, починили изрядно обветшавший дом и построили Жозефу маленький домик по соседству.
Лотарн исстари славился своими мастерами. Вскоре у Жоакина с Анной появились друзья: художники, ткачи, ювелиры, садовники и другие умельцы.
Лишь одно печалило супругов: они нашли друг друга слишком поздно для того, чтобы иметь детей.
* * *
Фагоур с Художником смотрели сверху на Плотный Мир .
- Я хочу появиться там, - сказала она.
- У Плотного Мира свои законы, - ответил Художник. - Чтобы попасть туда, нужно сначала родиться.
- Вот я их хочу родиться у этих людей.
- Вообще-то они староваты, - размышлял Художник. - Но мне они тоже по душе. Если ты родишься у них, я буду за тебя спокоен.
Глава 3
Свою девочку счастливые родители назвали Мариной.
Плотный мир оказался не таким уж и страшным. Входить, правда, было тяжело: сначала она плавала по бескрайнему океану - совсем как на далекой родине - зато потом... Словно черные стены надвинулись на нее со всех сторон, и начали сжимать - и некуда было деться. 'Так вот она какая, смерть...' - обреченно успела подумать уже-не-Фагоур-еще-не-Марина... но тут появился крохотный лучик света, и она поползла, задыхаясь, продираясь сквозь грязное, кровавое, склизкое, зловонное - вперед, вперед, на свет!
Ужаса первого вдоха, впрочем, ей испытать не довелось - мать знала, что рожать нужно в воду - да не простую, а морскую. Потому и назвали дочку Мариной, что она родилась в море, где чувствовала себя как дома.
Впрочем, девочка везде чувствовала себя уютно. То ли потому, что в ней жила память о свете, то ли потому что росла под песни отца, голосом и музыкой творящего миры, как мать - касаниями волшебных исцеляющих рук, помогающих плоти забыть о плотности и стать текучей, пульсирующей радостью... Да и Он часто смотрел с высоты, наполняя их души светом. Может быть, поэтому с того самого дня, как Анна поняла, что случилось чудо и она забеременела, в их дом приходили удача за удачей. Сначала заезжий купец внезапно занемог. Анна исцелила его, а он подарил ей одного из верблюдов, груженных золотом, и рассказал про ее дар всем, кого встретил по пути. С тех пор к ней приезжали богатые и знатные пациенты из дальних стран, и каждый оставлял богатые дары. Неужели ее когда-то называли ведьмой? Быть того не может, люди добрые - это вам приснилось. Ну, у вас и сны...
К Жоакину тоже пришла слава. Ученик спел его песни при дворе - и царица заплакала, попросила спеть еще, а потом сказала, что хочет услышать автора. Она была покровительницей искусств - видно, и здесь не обошлось без Него, без Художника.
А может, все было наоборот - царица опасно заболела, а заезжий купец услышал песню, за которую не жаль отдать все золото мира. Сейчас уже не вспомнить точно. Да и так ли важно, какими тропами приходит удача?
Самое чудесное как раз не в золоте и не в почестях. Рано или поздно приходят они к тем, кто может быть счастлив и без них, но мастерство свое оттачивает день за днем, предоставляя Художнику помогать ему во сне. Нет, настоящее чудо было иным: разбогатев, супруги не изменились и не бросили старых друзей. Только построили дом побольше, чтобы места хватило для всех. Ведь теперь они больше не странствовали, и те, кто хотел послушать песни, сами приезжали к Жоакину.
Лишь для дона Рауля и донны Элоизы друзья делали исключение: каждый год они приезжали поздравить Альвара с днем рождения и привезти новые мази, масла и притирания.
Дорога была недолгой - замок располагался совсем близко от границы Лотарна. Между ними было всего три дня пути. А если вскачь - так и за пару дней можно добраться.
После рождения Марины Жоакин и Жозеф продолжали посещать замок вдвоем, без Анны. Жозеф к тому времени поселился в домеЖоакина. Он стал вторым отцом для маленькой Марины. Может быть, она напоминала ему жену? Или дочь, которая умерла, едва успев родиться?
И конечно, конечно, он смастерил для девочки арфу - золотистую, легкую, с певучими серебряными струнами. Когда Марина взяла ее в руки, струны сами запели. И вслушавшись, она различила звуки: 'Ил...ла....нари...'
Юный служитель посмотрел на него простодушным взлядом.
- Я не сказал ни одного кощунственного слова, святой отец, - в его голосе слышалось искреннее удивление. - Я всего лишь спросил: если Великий Отец создал все в этом мире - кто создал его самого?
- А еще ты спрашивал, может ли Отец создать существо более могущественное, чем он сам, позволяет ли его всемогущество создать камень, который он не сможет поднять, - и прочий вздор.
Саварен хотел ответить, но сдержался и потупил взор.
- Если я еще раз узнаю, что ты продолжаешь богохульствовать, - изгоню тебя из храма, - пообещал жрец. - Ты пришел учиться служению, а не смущать умы. А теперь иди. Ночь проведешь перед алтарем в покаянной молитве.
Саварен поклонился и вышел прочь.
Похоже, впрямь пора уходить. Ему до смерти надоел Великий Отец, который даже шуток не может понять. Видимо, он трус, скрывающийся за спинами своих служителей, и к тому же самволюбленный болван, требующий беспрестанных восхвалений.
Когда-то Саварен пришел в храм в поисках знания и могущества. Теперь он знает все, чему смогли его научить жрецы. А могуществом они и сами не обладают - кроме той власти, которой их наделил король. Прикажи его величество упразднить храмы и разогнать жрецов - и все они будут способны лишь просить милостыню на дорогах.
Нет, это не то, чего он искал. Ему нужно подлинное знание, дающее власть над материей. Если Великий Отец владеет этим знанием - он явно скрывает его от служителей.
А может быть, никакого Отца нет, и его придумали жрецы, чтобы держать простаков в невежестве и страхе.
Саварен вспомнил рассказ путника, год назад попросившего приюта в храме. Странник был родом из Айриэнса - маленькой страны к северу от Аргоны. Ее жители поклонялись Великой Матери. Путешественник рассказывал о бесконечном милосердии богини, красоте ее храмов, окруженных яблоневыми садами, и об юных жрицах в белоснежных одеяниях. Последние особенно заинтересовали Саварена - к женщинам он всегда питал слабость.
Бессонная ночь в огромной холодном храме стала последней каплей. Вместо молитв Саварен представлял себе юных дев в коротких белых туниках, едва скрывающих их соблазнительные тела.
Наутро он пришел к жрецу и сообщил, что покидает храм, не преминув на прощание спросить, может ли Великий Отец создать квадратный круг с восемнадцатью углами.
До Айриэнса Саварен добрался легко. Он давно тренировал свое тело на выносливость, заставляя его обходиться сутками без пищи, воды и сна. Ему было интересно узнать пределы своих возможностей, а то и расширить их.