"Они ведь все хорошие, дяденька. Все! Все хорошие; несчастные, но хорошие; посмотри в эти глупые злые лица, дяденька: они ведь все дети, были детьми, детьми и остались. Как их можно не любить? Разве возможно такое? Ну, посмотри: посмотри им в глаза! Видишь искру? Это та искорка, которая никогда не потухнет. Видишь? Скажи: видишь?"
Вышла в издательстве "Снежный ком М", 2010.
Книжка поступила в продажу. Ищите в книжных магазинах вашего города или интернет-магазинах!
Например, тут:
http://www.labirint.ru/books/254817/
Или тут:
http://read.ru/id/595342/
На "Озоне":
http://www.ozon.ru/context/detail/id/5543722/
Данихнов В.Б.
(darkstrelok@aaanet.ru)
ДЕВОЧКА И МЕРТВЕЦЫ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ПЛАЧ НАД ЦИФРАМИ
Каждый год в России от рук родителей погибает около двухсот детей.
Собственно, вместо двухсот можно вписать любое число.
Это ничего-ничего.
Никто не плачет над цифрами.
Глава первая
Катенька связала для сокольничего Феди замечательные варежки. С ромбиками. Федя примерил варежки и обомлел:
- Хороши! А где ты вязать научилась?
- Ну-у... - Девочка неопределенно махнула рукой.
- Красавица ты наша, - умилился сокольничий.
В сени вошел злой с мороза Ионыч. Затопал сапожищами, сбивая снег, заухал, словно филин. Увидел варежки, бросил:
- А мне почему не связала?
- Не успела, дяденька... - прошептала Катенька.
- "Не уфпела - не уфпела", - передразнил Катеньку Ионыч и приказал Феде: - Выйди, полей.
- Холодно, Ионыч!
- Водки тяпни для сугрева и иди.
Ничего не поделать: Федя тяпнул водки, накинул на плечи медвежью шубу и вышел наружу. Снега намело порядочно. Федя топнул по снежной корке, оставил глубокий след. Вытащил ногу, а сапог застрял в снегу.
- Непорядочек, - горько усмехнулся сокольничий и в одном сапоге пошел к тарелке. Из снега выглядывал только самый верх непознанного летательного аппарата, этакий серебристый прыщик с тремя лампочками - красной, зеленой и желтой. Горела желтая. Сокольничий открыл дверь в кособокую кладовку, вытащил шланг. Покрутил в руках.
Закричал:
- Ионыч!
Ионыч распахнул заледенелое окно прямо у Фединого носа:
- Ну чего тебе?
- Вода горячая есть?
- Есть, все есть, котел с утра как заведенный работает.
Федя протянул ему шланг:
- Подключи, пожалуйста.
- "Подклюфи, пафалуста", - противным голосом передразнил Федю Ионыч, схватил шланг и исчез в доме. В окошке появилась любопытная Катенькина мордашка. Сокольничий подмигнул девочке. Катенька спросила:
- И с капустой, и с картошкой, а еще с яблочным повидлом испеки.
- Хорошо, дяденька!
- А ну пшла! - рявкнул Ионыч из глубины комнаты. Девочку как ветром сдуло. Ионыч сунул голову в окно и, слизывая с побледневших от холода губ снежинки, вручил Феде шланг.
- Давай быстро, пока я не околел на морозе.
- Ты крепкий, Ионыч, - почтительно сказал Федя. - Не околеешь.
На душе у Ионыча потеплело от такой похвалы.
Федя направил шланг на тарелку и открыл воду. Тонкая струйка теплой воды полилась на серебристый прыщик и рядом, растапливая снег. Федя поливал до тех пор, пока не загорелась зеленая лампочка.
Федя снял варежку и потрогал тарелку. Тарелка была теплая. Феде показалось, что внутри что-то или кто-то стучит.
- Теплая, Ионыч!
- Ладно, пошли водки тяпнем, - решил Ионыч и закрыл окно.
Федя, кутаясь в шубу, подошел к двери. Сунул ногу в застрявший в снегу сапог, вытащил. В небе что-то протяжно загудело. Сокольничий поднял голову, прикрыв ладонью глаза от падающего снега. По серому небу медленно ползли два темных пятнышка.
- На юг летят, - пробормотал Федя.
- Федя! - глухо закричал Ионыч из-за двери. - Где ты там? Поторопись что ли!
Сокольничий поспешно вошел в дом. Разделся, стал накрывать на стол. Ионыч одобрительно кивнул, снял со стены гитару и попытался взять аккорд. Струна порвалась. Ионыч выругался и метнул гитару в угол. С жалобным мявом из-под треснувшей от удара гитары выползла покалеченная кошка Мурка.
- Когда ж ты уже сдохнешь, вредное животное! - в сердцах бросил Ионыч.
Мурка спряталась за комод и стала заунывно мяукать.
Рассерженный Ионыч подошел к Катеньке. Девочка возилась у плиты.
- Отхлестать бы тебя хворостиной, - сказал Ионыч, - да хворостину жалко!
- Жалко... - грустно кивнула Катенька.
- Как там стол, Федька? - крикнул Ионыч. - Накрыл уже?
Федя как раз закончил устанавливать пузырь самогона. Пузырь стал точно посреди стола - симметрично двум граненым стаканам. Ионыч подошел к столу, подвинул колченогий табурет, сел.
- А огурцы где? Катькаааа!
- Несу, дяденьки! - девочка тащила к столу здоровенную десятилитровую банку с солеными огурцами.
- Малютка наша! Уронит же! - Федя всплеснул руками и кинулся Катеньке на помощь, но Ионыч схватил его за рукав, остановил.
- Не порть мне девчонку. Пусть сама.
- Эх... - вздохнул Федя.
- А вот и огурчики, дяденьки. - Катенька с трудом водрузила банку на столешницу.
- А крышку открыть? - Ионыч приподнял левую бровь.
Катенька сбегала за открывалкой и, сосредоточенно пыхтя, раскупорила банку.
- Крышку рядом положь, - приказал Ионыч, доставая вилку: - Ну-с, приступим, помолясь. Ты, Катька, ступай. Тебе, безбожнице, никакая молитва не поможет.
Катенька, потупившись, побрела на кухню. Федя шепнул ей на ухо: "Про себя помолись. Ионыч не узнает". Обрадованная Катенька кивнула и убежала.
- Балуешь девку, - заметил Ионыч, грызя огурец.
- Маленькая она совсем, - жалостливый Федя едва не прослезился.
- Ничего себе маленькая. За последний год как вымахала!
Сокольничий пожал плечами. Налил водки себе и Ионычу до краев, щелкнул пальцем по стеклу - стекло обрадовано зазвенело.
- Я, может, тоже маленький в душе! - заявил Ионыч, хватая стакан: - Но что-то меня никто не жалеет!
- Я тебя, Ионыч, жалею, - сказал сокольничий. - Я-то знаю, что судьба тебя не баловала! Тяжело тебе, Ионыч, в жизни-то пришлось...
Ионыч выпил полстакана, утер бороду рукавом, тут же и занюхал.
- Знаешь о моей жизни суровой, а девку балуешь. Не по-людски это, Федя.
- Да понимаю я! - Сокольничий отмахнулся и опустошил стакан на четверть. - Сердце у меня доброе, всех пожалеть готов. Даже этих, что летают, хотя их-то чего жалеть...
- Что такое? - Ионыч нахмурился. - Опять летают?
- Да вот, только что двоих видал. Порхают, блин, как бабочки. На север упорхнули. В Лермонтовку, это уж наверняка.
- Сволочи, - возмутился Ионыч, от возмущения тыкая огурцом мимо рта. - Значит завтра-послезавтра опять сюда припрутся.
- Наверняка. - Федя вздохнул.
- Не отдадим мы им нашу Катьку! - Ионыч ударил кулаком по столу. - Или ты против? - Он выпучил глазищи на сокольничего. Федя поморщился:
- Ну что ты, Ионыч, в самом-то деле. Неужели думаешь, я тебя предам, друга моего единственного? После всего того, что ты пережил?
- Пережил я многое, - согласился Ионыч, успокаиваясь. - Нервный от того стал, озлобленный. - Он допил водку и крикнул: - Катька!
- Да, дяденька! - послышался далекий Катин голос.
- Что ты делаешь, негодница?
- Тесто для пирожочков замешиваю, дяденька!
- Завтра к нам гости придут, вопросы будут задавать. Знаешь, что отвечать?
- Да, дяденька!
- И что же?
- Скажу, что живется мне с вами очень хорошо, что вы, дяди, добрые и меня любите, работать без нужды не заставляете, не сквернословите и не бьете меня!
- Главное, с честностью в голосе говори! - рявкнул Ионыч. - А то до полусмерти исколочу!
- Хорошо, дяденька! - звонко отозвалась девочка.
- Послушная, - умилился Федя, наливая еще водки.
- Еще бы. - Ионыч ухмыльнулся и выпил полный стакан.
Глава вторая
Тонколицый мужчина в длинной черной шубе и шапке-ушанке приехал на белоснежном вездеходе с черной четырехлучевой звездой на выпуклом боку. Вездеход замер у обочины. Тонколицый, путаясь в шубе, вылез из кабины, что-то сказал водителю и побрел к дому. Сокольничий Федя стоял у двери и меланхолично отливал на снег. Тонколицый подошел и отрывисто приказал:
- А ну прекратить безобразие!
- Пардоньте, - извинился вежливый Федя. - Нахожусь прямо посреди процесса. Прекратить не получится при всем желании.
Тонколицый недовольно поморщился, топнул ножкой в изящном бархатном сапожке.
Был он низенький и щуплый, но во взгляде ощущался металл; какой-то текучий, опасный металл, вроде ртути.
- Как ваша мама? - спросил Федя, чтоб хоть как-то завязать разговор.
- Чего это ты моей мамой интересуешься? - тонколицый с подозрением глянул на него.
Федя написал на снегу букву "Д" и признался:
- Из уважительности спрашиваю. С вашей мамой не знаком.
- Мама в порядке, спасибо, - сказал тонколицый и снова затопал ножкой. Водитель вездехода выпрыгнул из кабины, закурил. Водитель был молодой, прыщавый, с редкими усиками щеточкой, серая вязаная шапка лихо сдвинута набок.
В окошке появилась любопытная Катина мордашка. Сокольничий шутливо погрозил ей пальцем, и мордашка исчезла.
- Вы себе ничего не отморозите? - спросил тонколицый с раздражением.
- Мы, потомки сибиряков, люди морозоустойчивые. - Сокольничий добродушно усмехнулся, дописал букву "Я" и неторопливо, степенно застегнул ширинку: - Вот, пожалуй, и все. Пройдемте в сени... м-м...
- Владилен Антуанович, - представился тонколицый и шмыгнул носом.
- Давайте водочки тяпнем, Владилен Антуанович, - задушевно предложил Федя, впуская тонколицего в дом. - Вид у вас неважнецкий.
- Это несущественно! - бросил тонколицый, цепко оглядывая комнату. - Где хозяин дома?
- Туточки мы! - С доброй улыбкой на румяном лице в комнату вошел Ионыч. Он вел за руку Катеньку. На Катеньке было новенькое платье в цветочек и добротная теплая шаль. Девочка недоверчиво глядела на тонколицего и жалась к волосатой руке Ионыча.
- У нас, сибиряков, все дела решаются за столом, почтенный Владилен Антуанович, - сказал Федя.
С тонколицего почти насильно стащили шапку и шубу и усадили за стол. Владилен Антуанович с сомнением посмотрел на стакан, заполненный мутной жидкостью. На дне стакана, словно водоросли, колыхались хлебные крошки.
- Что это? - визгливо поинтересовался тонколицый.
- Это, мил человек, божественная амброзия, о который вы так много слышали, - заявил Ионыч, подмигивая.
- Я на службе, мне нельзя, - неуверенно сказал Владилен Антуанович.
- Ну что вы такое говорите! - воскликнул Ионыч и незаметно толкнул Катеньку в бок. Девочка двинулась к тонколицему с тарелкой свежеиспеченных пирожков в дрожащих руках.
- Угощайтесь, дяденька! - сказала Катенька и мило покраснела.
- Лапочка наша! - Сокольничий едва не прослезился.
- С чем пирожки? - смягчившись, спросил Владилен Антуанович.
- С картошечкой и капусткой, - сказала девочка. - И с яблочным повидлом тоже есть, вот эти, румяненькие...
Тонколицый взял пирожок и надкусил. Задумчиво щурясь, пожевал. Вид у него был как у математика, в уме решающего сложную задачу.
- Пирожок удался на славу, спасибо, девочка, - сказал тонколицый и повернулся к Ионычу: - Так вот, я по делу...
- Да какая же это "водочка"? - удивился тонколицый. - Самогон паршивый.
- Зря вы так. - Ионыч обиженно засопел. - Интеллигентный вроде человек, а такое говорите... Мы для вас старались, Катенька пирожки пекла, я выпивку доставал немыслимыми путями...
- Очень немыслимыми! - эхом отозвался сокольничий.
- Хорошо-хорошо! - Владилен Антуанович взял стакан и отхлебнул. Скривился, просипел сквозь зубы:
- А теперь давайте поговорим о деле.
- Точно девку нашу забрать хочет, - шепнул Ионыч Феде и громко спросил: - А как же огурчик?
- Огурчик?
- Катенька, девочка моя, принеси дяде огурчики, - вежливо попросил Ионыч, незаметно щипая девочку за шею. Катенька помчалась на кухню. В комнате стало очень тихо. Владилен Антуанович нервно топал миниатюрной ножкой по деревянному полу. Тикали настенные часы. Наконец, в комнате появилась Катенька. Пыхтя от усердия, она тащила десятилитровую банку. Федя кинулся девочке на помощь, но Ионыч удержал его за рукав и сам забрал банку у Катеньки.
- Спасибо, родная, - сказал Ионыч. - Тяжело было?
- Что вы, дяденька, совсем нет. - Катенька сделала реверанс.
- Не обманывай взрослых, лапонька! - сказал Ионыч и погладил Катеньку по голове. - Если тяжело, всегда зови на помощь.
- Хорошо, дяденька, - прошептала девочка.
- Я как бы... - начал тонколицый.
Ионыч насадил огурчик на вилку и сунул пупырчатый овощ в раскрытый рот Владилена Антуановича. Удивленный Владилен Антуанович смачно захрумкал.
Ионыч, Федя и Катенька напряженно смотрели на сосредоточенно жующего тонколицего. Владилен Антуанович тщательно прожевал огурец, достал из кармана надушенный шелковый платочек, промокнул губы.
- Ну как? - с придыханием спросил Ионыч.
- Недурственно. - Тонколицый нахмурился: - Однако ж, пора перейти к делу.
- А еще огурчика? - Ионыч метнулся к банке.
- Избавьте! - воскликнул Владилен Антуанович, соскакивая со стула. Ионыч замер с вилкой в руке. - Довольно!
Тонколицый засунул платок в карман поглубже и нервно облизал губы:
- Стало известно, что возле вашего дома, уважаемые, две недели назад потерпел крушение непознанный летающий объект, в простонародье - летучая тарелка. Так ли это? Если так, проведите меня к нему. Я хочу немедленно осмотреть вышеуказанную летучую тарелку.
Федя удивленно крякнул и с надеждой посмотрел на Ионыча. Лицо Ионыча скрывала тень.
Сокольничий радостно спросил:
- Так вы не за девочкой нашей?
- За кем? - Тонколицый удивленно посмотрел на сокольничего.
Федя прикусил язык. Катенька встала на цыпочки и шепнула сокольничему на ухо:
- Дяденька, радость-то какая! Не за мной Владилен Антуанович!
Сокольничий легонько сжал девочкину руку: теперь, мол, все отлично будет.
- Так что? - Тонколицый, не отрываясь, смотрел на Федю. - Могу я взглянуть на объект?
Ионыч тяжело, словно противотанковое орудие, развернулся и исчез в соседней комнате. Только занавески колыхнулись.
- А куда он..? - спросил Владилен Антуанович у Феди. Сокольничий пожал плечами. Ионыч чем-то тарахтел и шуршал - словно что-то искал. Владилен Антуанович заложил руки за спину, качнулся на пятках.
Притопнул ножкой:
- Объект в соседней комнате? Он маленький?
- Небольшой, - уклончиво ответил Федя.
- А что он? Как вообще?
- Тепло любит, - признался Федя. - Если зеленая лампочка горит, значит хорошо: нужная температура достигнута. Мы его горячей водичкой поливаем.
- Горячей водичкой? А внутри объекта что? - Владилен Антуанович сделал страшное лицо и прошептал: - Или кто?
- Я почем знаю.
- Что, даже не пытались заглянуть?
- Не пытались. Как упала тарелочка, так и лежит под окном.
- Снаружи или внутри?
- Снаружи.
- Если снаружи, тогда что этот ваш Ионыч ищет в...
Ионыч приставил ствол к затылку тонколицего и нажал на спусковой крючок. Полголовы Владилена Антуановича в мгновение ока словно безумный великан отъел. Занавески щедро взбрызнуло темной кровью. Катенька замерла, побелевшими глазами разглядывая шатающийся, притопывающий сапожком труп тонколицего. Девочке показалось, что губы Владилена Антуановича шевелятся, силясь что-то произнести, но только безуспешно царапают воздух. Это длилось ничтожную долю секунды. Тонколицый стал заваливаться прямо на Катеньку. Лишившийся дара речи сокольничий схватил девочку под мышки и оттащил подальше к окну.
Ионыч вышел наружу. Водитель вездехода успел достать пистолет и направил оружие на Ионыча, пытаясь справиться с дрожащей рукой. Ионыч тщательно прицелился, прищурив левый глаз. Водитель выстрелил и промазал. Ионыч выстрелил и попал - не зря целился. Водитель выронил пистолет, схватился за бок. Пошатнулся, сделал шаг вперед и два назад, поскользнулся и упал. Проломил тонкую корку снега и стал проваливаться в холодную белую кашу.
Ионыч подошел к водителю, на ходу перезаряжая ружьишко.
Водитель поднял покрасневшие глаза на Ионыча, спросил, старательно глядя мимо ствола:
- Чем стрелял?
- Жаканом, - сказал Ионыч.
- Больно, - пожаловался водитель. - И обидно как-то. Девке своей сказал, что сегодня пораньше вернусь, в кабак свожу. Годовщина у нас... год как встречаемся.
- Цены у вас, говорят, подскочили, - помолчав, сказал Ионыч.
- Да не так что бы сильно, - сказал водитель. Он погружался в снег все глубже и глубже. - Бухло, например, вообще не подорожало.
- Это хорошо, - сказал Ионыч. - Ты из Лермонтовки?
- Угу.
- А шеф твой? Владилен Антуанович?
- Они вчерась в Лермонтовку прилетели из Толстой-сити... Важная персона!
Помолчали.
- А че... че ваще случилось? - спросил водитель. - Чего с Владиленом Антуановичем не поделили-то?
Ионыч промолчал.
- С Машкой обидно вышло, - пробормотал водитель. - Нехорошо получилось... я ее пару раз динамил из-за работы, а в годовщину решил сам для себя: хватит девку мучить... хорошая она девка...
- Прости, браток.
- Добей уж, - попросил водитель и отвернулся. - Больно...
Ионыч подумал и не выстрелил.
Был он человек в сущности неплохой, но садист.
Глава третья
- Че это с ней? - спросил Ионыч, глядя на побледневшую Катеньку. Девочка прижималась к стене и всхлипывала.
- Испугалась голуба наша. - Сокольничий вздохнул. Он возил шваброй туда-сюда по полу, собирая кровь и разлившийся рассол. Перевернутая банка с подсохшими огурцами лежала на краю стола.
- Это еще что? - взревел Ионыч. - Кто банку перевернул?
- Красавица наша. - Федя снова вздохнул.
- Так пусть сама и убирает! - Ионыч выхватил швабру у Феди и сунул Катеньке в руки. Девочка попыталась схватить швабру дрожащими ручонками и уронила.
- Ах, ты негодница! - сказал Ионыч и отвесил Катеньке подзатыльник. - Зря харчи наши проедаешь, дрянь такая!
Сокольничий вздохнул.
Настенные часы с кукушкой показали двенадцать часов. Пластмассовая кукушка со скрипом полезла наружу и застряла.
- Что делать-то будем, Ионыч? - спросил Федя, осторожно переступая тело тонколицего. - Как-то ты так... неожиданно.
- Тарелка - вещь чудесная, - заявил Ионыч. - Кому попало ее показывать не след.
- Тут ты прав, конечно, но все равно... неожиданно.
Ионыч уселся на табурет, взял со стола помятый огурчик, кинул в рот.
Он неотрывно глядел на Катеньку. Девочка наклонялась, хватала швабру, распрямлялась, роняла швабру, снова наклонялась, брала швабру и так далее. Ионыч и Федя некоторое время заворожено наблюдали за круговоротом Катенькиных действий.
- Что неожиданно, это ты прав, - сказал, наконец, Ионыч. - Сам от себя таких действий не ожидал. Если вдруг схватят, можно попробовать наврать, что мой поступок был продиктован приказом из тарелки, телепатической силой зеленых человечков. Как думаешь, прокатит?
- Вышки-то не дадут по любому, - со вздохом отвечал Федя, - а вот на опыты тебя, Ионыч, заберут обязательно. В какую-нибудь секретную лабораторию, чтоб выяснить, как тарелка изменила твой организм.
- Может, и правда из тарелки приказ пришел? - Ионыч задумался.
- Ты главное самого себя убеди, - посоветовал сокольничий. - Тогда врать легче будет.
-Нас еще не взяли, - резюмировал Ионыч. - И мы можем сдернуть подальше отсюда. Эти приехали из Лермонтовки, а мы поедем в другую сторону, в Пушкино.
- Далеко, боюсь, не уедем, - сказал сокольничий, забирая из слабых Катенькиных рук швабру. Повернулся к Ионычу, чтоб что-то сказать, но не успел: Ионыч вломил ему промеж глаз. Федя отлетел к стене, роняя швабру.
- Не мужское это дело - со шваброй по дому порхать! - заорал Ионыч. - Девчонку балуешь!
- Дяденьки, не ссорьтесь, - дрожащим голоском попросила Катенька. Сделала пару неловких шажков к Ионычу, схватилась за черенок швабры.
- Я помою полы, дядя Ионыч.
- Сможешь? - брезгливо поморщившись, спросил Ионыч. - Ты ж еле на ногах стоишь.
- Попытаюсь, дяденька. Ей богу, попытаюсь.
- Ну, с богом.
Катенька взяла швабру, подошла к ведру, опустила тряпку в воду. Искалеченный Владилен Антуанович лежал совсем рядом. Катенька избегала смотреть на него. Наступала как можно дальше от тела. Ей казалось, что если она коснется тонколицего, случится что-то страшное.
Она несколько раз провела тряпкой вокруг трупа, собрала грязь, сунула швабру в ведро.
Макая швабру в воду, Катенька вспомнила, как когда-то отвлекалась от всяческих невзгод: напевала песенку. Раз за разом пела одну и ту же песню, и ей становилось лучше. В самые ужасные моменты жизни эта песенка помогала, вселяла радость в сердце, возвращала жизнь ловким пальчикам; песенка заставляла маленькую Катенькину душу светиться.
Девочка тихонько запела:
- Ай, березка, березка моя...
- Заткнись! - закричал Ионыч и толкнул Катеньку в спину. Девочка упала прямо на труп и тут же отползла назад, зажимая ладонью рот. - Без песен тошно! - Ионыч повернулся к наворачивающему огурчик Феде и небрежно заметил: