Аннотация: Рассказ учавствовал в 9 Грелке. В первом туре. Вот теперь вешаю его на страницу).
Дневник
"Кто хочет жить вечно?" - голосило радио в подземном переходе. "Кто хочет никогда не стареть?" - вопрошал веселый голос диктора. - "Кому надоели морщины, ежедневная усталость? А может, вы больны? Зачем страдать дальше? Вам просто необходимо придти в наш офис!" - верещал дядечка, и голос его срывался на визг, но люди, бегущие по переходу, кажется, не обращали на это внимания. А зачем? Реклама - не новинка. Всем давно известно, что за определенную плату компания "Нью-лайн" предоставит возможность получить бессрочный билет в вечность. Не будет ни болезней, ни старости.
Радио изо всех сил старалось, завлекало, кричало, чуть ли ни хватало прохожих за ворот, но люди шли дальше, не оборачиваясь и не замедляя шаг.
"Восемнадцатоеиюня. Олегу сегодня исполняется пять лет.Господи, сделай так, чтобы в этом году все было нормально. Не дай ему заболеть, Господи, я прошу тебя", - карябала гелевая ручка бумагу.
Кап, кап... Так много слез. И все по пустяку. Ну подумаешь - ребенок. Ну и что, что в глубине его маленького тельца сидит генетическая болезнь. То ли диабет, то ли лейкемия. Я, честно говоря, так и не поняла; хозяйка старается не говорить всей правды, даже мне - маленькой клетчатой тетради - ее дневнику. Даже от меня она что-то старается скрыть. Наверное, боится, что эти строки когда-нибудь прочтет ее муж, или еще кто-то. Но разве дневник не создан для того, чтобы делиться с ним самым сокровенным? Она ведь прячет меня всегда очень надежно. Эх!
"Двадцатое июня. Господи, с Олежкой пока все в порядке, спасибо тебе. Я никогда не забуду того, что ты для нас делаешь. Сегодня, мы с моим крохой ходили в зоопарк. Ему там оченьпонравилось. Катались на пони, смотрели зверей, в общем - радовались жизни. Спасибо тебе еще раз, Господи, Я обязательно поставлю тебе свечку в церкви. Обязательно! В воскресение!"
Два года назад люди не могли представить, что вечная жизнь возможна. Еще пару лет назад городские кладбища напоминали многомиллионные мегаполисы; еще совсем недавно от неизлечимых болезней умирали тысячи и тысячи людей. Дети, подростки, юноши, девушки, старики - никого не щадила смерть. Такое чувство, что прошла тысяча лет с тех пор. Никто толком не знает, откуда взялась компания "Нью-лайн", подарившая бессмертие всем желающим, причем за умеренную плату. Многие не сразу заметили, что у такой незаурядной компании вскоре появились конкуренты, и вот уже продажа бессмертия - многоуровневый бизнес, с кучей солидных скидок и льгот.
Ему было тринадцать, позади осталась школа с нудными уроками и тесными партами, а впереди ждало целое лето каникул. Три месяца веселья и ни-о-чем-не-думания. Делай, что хочешь, читай, что желаешь, гуляй допоздна - все равно ругать некому, мама в командировке, папа давно уже с ними не живет, бабушка умерла. Нет, конечно, то, что бабушка умерла, грустно, но ведь все когда-нибудь умирают. Жизнь одна, и надо успеть ею насладится. Так думал юный философ, шагая в мокрых плавках по морскому пляжу.
Олег умел плавать с самого рождения. Когда ему исполнилось три месяца, рассказывала мама, папа понес его в бассейн для малышей. Мама не пошла, она боялась воды, и была против этой идеи. Папа настоял. И хорошо сделал. К трем годам маленький Олег уже плавал брассом и кролем, а потом, лет в пять, его записали в городскую спортивную команду, и на первом соревновании он взял золото. Олег вспомнил, как отец обнимал его и украдкой смахивал слезы. Он вспомнил сдержанную улыбку матери, и - хотя, лучше бы забыть - ужас в ее глазах, когда от долгих тренировок у него шла носом кровь.
Сегодня мальчик заплыл так далеко, как еще ни разу не позволял себе заплывать. Оказывается, смельчаки не врали про грот за дальним утесом. Завтра он обязательно сплавает туда снова. Сегодня уже нельзя. Скоро полдень, надо успеть зайти в продуктовый и вернуться домой к часу - мама должна позвонить. "Она следит за каждым моим шагом", - думал с досадой Олег. Но тут же поправлялся: "Хотя какой еще мальчик в моем возрасте так вольно живет, а мамины звонки, ладно, что ж - переживем как-нибудь".
"Сегодня наш мальчик впервые участвует в общегородских соревнованиях. Муж сказал - он справится. Олежек тренирован лучше всех в команде, но... Я боюсь, а что если болезнь проявится? Что если она не просто так пряталась все эти годы? Господи, помоги моему сыну, я знаю, ты сможешь! Пожалуйста!
Все, больше писать пока не могу, надо готовить Олежкины вещи, надо готовиться самой, нельзя, чтобы они поняли, как я боюсь воды!"
А потом хозяйка пропала дней на пять. Ну, то есть не пропала, просто не писала ничего дней пять. Я скучала и покрывалась пылью. Стала задыхаться. Ведь, согласитесь, это довольно неприятно - валяться в скомканном виде в темном ящике письменного стола, когда сверху и снизудавят бумаги и книги.
Сергей Петрович Авсянкин слыл выдающимся врачом, несмотря на молодой возраст. Все пациенты, попадающие в третье отделение городской больницы, с благоговением произносили его имя. Когда Авсянкин приходил с обходом, люди смотрели на него, как на бога. Одна старушка даже читала молитву во славу, едва за Сергеем Петровичем закрывалась дверь. Врач-нейрохирург Авсянкин творил настоящие чудеса. Возвращал людям надежду. Многие пациенты, перенесшие операцию по удалению злокачественной опухоли мозга, больше никогда не вспоминали о недуге. Он был волшебником. Магом, чародеем, называйте, как хотите; он был гением.
Но давным-давно, наверное, в прошлой жизни, он был просто Серега - рубаха-парень, студент Медицинского Университета. Тогда же он впервые встретил Вику - сестру соседа по комнате в общежитии. Вика училась на биофаке и жила в другом конце города, но на выходных всегда навещала брата. Два месяца они просто здоровались при встрече, потом Сережа пригласил ее на вечеринку, а еще через месяц предложил встречаться. Ему казалось, ответь Вика отказом, весь мир рухнет в одночасье, но она согласилась. Два месяца они встречались, потом наступила сессионная пора, а за ней - летние каникулы. Вика пригласила Сережу погостить у них в поселке. Там он и сделал ей предложение. Вика согласилась, правда, не сразу. Сперва были слезы, надуманные препятствия, но после долгого разговора с матерью Вика дала согласие.
В конце августа они поженились.
"Господи, я каюсь, Господи. Да, я знаю, что не имела права. Я помню, Господи. Но он был таким... хорошим, милым, Господи, я полюбила его. Да, понимаю, что не должна была рожать сына, но что я могла сделать? Прости меня, если можешь. Прости и защити. Г-о-с-п-о-д-и! Защити моего Олежку".
И опять слезы. Сколько можно?
Вчера хозяйка вернулась. Хмурая, подавленная, в записях одно страдание и мольба к какому-то Господу. Интересно, кто это? Ее начальник? Странная. Не в меня надо свои просьбы записывать; лучше бы пошла и, как на духу, все выложила бы этому Господу. Хлопнула бы дверью, истерику закатила; с другими начальниками такое прокатывает, а Господи чем отличается?
Мальчик хмурился. Встречаясь взглядом с отражением в зеркале, показывал язык, и кивал, прижимая к уху старенькую телефонную трубку.
- Да, мама, я понимаю. Нет, с чего ты взяла, что все дни напролет пропадаю на пляже. Кто сказал? Мама, и ты поверила Клавдии Михайловне! Она же давно из ума выжила. Хорошо, я обещаю, больше не пойду к морю. Никогда. На этой неделе. Когда ты приедешь? Через две недели? Да, я тоже скучаю, - потом Олег надолго замолчал. На том конце провода ему что-то объясняли. Он кивал зеркалу и угукал.
- Ладно, мам, я все понял. Целую, пока. - Мальчик повесил трубку.
Постояв еще пару минут у старенького трельяжа, покривив самому себе рожи, Олег присвистнул и, напевая под нос, отправился на кухню - распаковывать продукты. "Все-таки хорошо иметь водонепроницаемые часы", - подумал мальчик, - "всегда знаешь, когда пора возвращаться домой". Правда, теперь, чтобы попасть на пляж, придется хитрить. Это конечно досадно, но маму тревожить по пустякам не хотелось. "Вот старая карга, и кто ее просил докладываться? Ладно, переживу", - усмехнулся Олег, закидывая пачку пельменей в холодильник. Потом, сварганив себе несколько бутербродов с колбасой и шпротинами, он поплелся в зал, где по телевизору показывали фильм "Капитан Немо". Олегу нравилась эта картина; в детстве он с замиранием сердца следил за злоключениями главного героя. Ему было жаль капитана, жаль его семьи.
Позже, когда Олег немного подрос, отец принес ему книгу "Двадцать тысяч лье под водой". Книга оказалась стократ интереснее фильма. Что не удивительно, ведь, как говаривал его папа - в фильм нельзя полностью уместить задумку автора. Помнится, Олегу тогда показалось, что отец не просто так отдал его на занятия плаванием и не зря дал почитать эту книгу.
Папа. Как жаль, что его нет рядом. Теперь мечта о подводном плавании забывалась, отступала на задний план. Олегу казалось, что, бросив его и мать, папа предал и его мечту тоже.
Вот только, когда мальчик нашел грот, ему ужасно хотелось похвастаться успехом перед отцом. Мама бы не оценила. Она боится воды.
Поэтому сегодня любимое кино раздражало мальчика. Частые рекламные заставки не прибавляли фильму интриги, и Олег, доев бутерброды, выключил телик. Хотелось чем-то заняться.
"Почитать?"
"Нет", - ответил внутренний голос.
"Тогда - что? Что-нибудь полезное сделать? Может, прибраться? Не, вчера приходила тетя Даша - домработница; она убрала в квартире. Постирать? Смешно, для этого есть машинка-автомат. Остается навести порядок в письменном столе", - Олежка поколебался, однако вспомнил, что там может найтись альбом с марками - подарок бабушки на прошлый день рождения, и решил рискнуть.
Их первенец появился на свет спустя три года совместной жизни. Он так торопился родиться, что повредил себе ключицу. Поэтому Вику с сыном выписали только на двадцатый день после родов. Врач-педиатр при выписке настоятельно советовал стать на учет у хирурга в районной поликлинике, но Сергей, который тогда уже ходил на пары по нейрохирургии, отговорил жену.
Вика всегда очень боялась за Олежека. "Конечно, - убеждал себя Сергей, - она мать". Но иногда страх ее становился невыносим. Так было, когда он отправился с сыном в бассейн; так было, когда Олег стал в пять лет золотым призером, а потом - профессиональным пловцом. А уж что творилось, когда у сына шла кровь из носа. Жена впадала в истерику. Сергей не понимал. Но, списывая все на материнскую заботу, забывал, а вернее, старался забыть выражение глаз Виктории.
"Сегодня я чуть не попалась. Сергей вошел в комнату, когда я дописывала в дневник последние слова. Господи, я так испугалась. Он, наверное,что-то заметил. Олежек до сих пор в больнице, врачи говорят, что ничего страшного, обычное переутомление. Господи, я боюсь. Мама успокаивает меня, но она не знает всего. Мой отец болел этой заразой. Матери говорили, что у него мигрень, но на самом-то деле... Господи, ну за что это мне? Я не виновата. Да я помню, что сказал когда-то папа. Но не от меня это зависело! Господи, пощади, пронеси, избавь!"
Слезы хозяйки скоро превратят мои страницы в бумажную кашу. Вчера она написала, чем болен ее сын. Я, конечно, обычная тетрадь и многого не понимаю, но то, что эта болезнь передалась ему от деда, я усвоила. Еще бы, ведь болезни посвящено целых две страницы!Зараза как-то связана с головными болями и кровью из носа. А еще она передается только от матери и только сыну. Вот. Хозяйка писала что-то про строение ДНК. Про свою теорию. Но, простите уж, всего я понять не смогла. Кстати, сегодня меня спрятали в стиральной машине среди грязного белья. Душно и пованивает, конечно, зато по сравнению с ящиком - просторно.
Операция длилась второй час. Сергей Петрович, склонившись, стоял над пациентом.
- Скальпель. - Говорил он, и протягивал медсестре ладонь. - Зажим!
- Что с давлением? - это уже анестезиологу.
Тот что-то отвечал, и по тону, Авсянкин чувствовал, что все в порядке. Что все, что мог, он сделал. Осталось только зашить и ...
Пот катился по лбу молодого профессора. Кто-то, наверное, медсестра, обтирала его лоб и брови ватным тампоном. В марлевой повязке дышать стало невыносимо. Но вот, наконец, все было кончено. Сергей Петрович, кинув короткий взгляд на анестезиолога, мол, теперь твоя очередь, отошел к двери операционной. Ниночка, медсестра, помогла избавиться ему от перчаток и ненавистной марли, развязала завязки на стерильном халате, и только тогда он вышел.
Сигарета нашлась в оставленной пачке - на столе перед операционной. С трудом уняв дрожь в уставших пальцах, Сергей Петрович сделал первую затяжку. Сегодняшняя операция далась ему действительно тяжело. Опухоль что-то ему напоминала. Услужливая память тут же предоставила несколько картинок. Нет, не то. Но ведь он не сумасшедший. В тот раз ничего сделать не удалось... Слишком поздно пациент согласился на операцию. А он, тогда еще делающий первые шаги в нейрохирургии врач, запаниковал. Перед глазами опять промелькнуло несколько картинок. Теперь память не играла с Сергеем в прятки. Она заботливо подсунула фотографической точности лицо его пациента, человека, которого спасти не удалось. Это был отец Вики.
Память подсовывала то, что уже давно было похоронено. Она указывала на его ошибку, на то, что было дальше. Помнится, он ушел в запой, ему стыдно, нет, ему просто невыносимо было встречаться с тещей. Смотреть в глаза Вике. Он не поехал на похороны. Напиваясь до поросячьего визга, Сергей никак не мог избавиться от страха. Страха за их с Викой дальнейшую жизнь. От мысли, что мама Вики подаст на него жалобу, или того хуже, пойдет в суд, по телу бежали холодные мурашки, а из глаз лились пьяные слезы.
Вика вернулась домой через пару недель. Он не смог ее встретить. От безысходности, Сергей снова напился. Жена нашла и уничтожила все запасы спиртного в доме; выкинула бутылки на помойку. Потом позвонила в его клинику и объяснила, что Сергей Петрович болен. Но этого конечно, Сергей помнить не мог.
"Сегодня 5 февраля. Вот уже 9 дней, как нет папы. Так случилось, что виновником его смерти стал муж. Нет не так, свидетелем его смерти стал муж. Да, Господи, так будет правильней. Мама сперва очень злилась на Сережу, и мне пришлось ей все объяснить. Прости меня, папочка, но теперь она знает, чем ты болел всю жизнь. И она, наконец, смогла простить тебе то, что ты не разрешал ей рожать мальчиков. Слышишь? Она простила тебе! Господи, теперь нет смысла скрывать, я обязана все рассказать Сергею. Иначе он погибнет. Прости меня Господи! Теперь я знаю, вернее мне кажется, что знаю, как помочь Олежеку, если начнется обострение. Ну все, спаси и сохрани меня, Господи".
Фух, наконец-то меня извлекли из стиральной машины. Знаете, там оказалось не так комфортно, как я думала. Запахи, вонь нестиранного белья! Я чуть с ума не сошла! Пока там валялась, мне пришло в голову, что если соединить воедино ароматы нестиранных носков и футболок, примешать к ним немного пыли, то конкурент французскому парфюму будет найден.
Но сегодня меня не стали особо прятать. Наверное, у хозяйки помутился рассудок, она оставила меня на столе, правда среди других бумаг и тетрадей, но все же!
Олег очень здорово придумал. На пляж можно ходить незамеченным. Теперь каждое утро, он заглядывает к Клавдии Михайловне, выгуливает ее болонку и иногда бегает для нее в булочную. За это пожилая дама поит его чаем с пряниками, а после усаживается к телевизору - смотреть мыльные сериалы. Вот тогда-то Олег осторожно выскальзывает из ее дома и бежит на пляж.
Сегодня, правда, море было не очень спокойным. Солнце еще не выглянуло из-за туч. Дождь, монотонный, промозглый дождик, который лил всю ночь, редкими каплями срывался с неба. Отдыхающих на пляже были единицы. Море пенилось темными волнами, дул свежий ветер, а какая-то чокнутая особа стояла у самой кромки воды, и смотрела вдаль. Женщина хмурилась, отчего ее немолодое лицо напоминало гримасу на карнавальной маске. Правая рука ее вцепилась в лоб, стараясь отбросить развивающиеся волосы.
- Смотрите, смотрите, - кричала сумасшедшая, - там смерч! О горе, он скоро придет сюда. Люди! Люди! - Завывала она и указывала левой рукой на море.
Олежку эти слова не тронули. Он уже достаточно пожил у морского побережья, чтобы не верить россказням чокнутых туристок. "Конечно", - думал он, - "легкий ветерок, вот вода и пенится на горизонте, для смерча ветер слабый".
Однако мальчик все же решил перебраться на более высокое место на пляже. Понятное дело, что ни в какой грот он не поплывет, но зато полюбуется на беснующуюся морскую стихию.
Вчера мальчик нашел в письменном столе старенькую исписанную тетрадку. Она была исписана маминым почерком. Олегу стало очень любопытно, но потом, он, вспомнив, как мама учила его не читать чужих писем, равно как и других записей, спрятал тетрадку обратно в ящик. Прочитал только первую страницу. Сегодня, едва он устроился на холме поудобней, из куртки выпала вдвое свернутая тетрадь, точь-в-точь как вчерашняя. Мальчик немного поколебался, а затем раскрыл ее на второй странице. Запоздало сообразив, что это личные записи, Олег сморщился как от зубной боли, и переборов любопытство спрятал тетрадь обратно в карман ветровки.
Глупый мальчишка, он думает, что меня можно вот так просто свернув в трубочку, вернуть на место. Нет уж, дудки! Я столько лет ждала этого момента. Лежала, пылилась, выцветала на солнце. Ведь с 5 февраля хозяйка меня не открывала. Наверное, она пошла прямиком к Господу, а тот ей помог. И я стала никому не нужна. Но я не могу так! Меня распирает. Я хочу с кем-то поговорить. Выложить тайну. Остальные тетради на письменном столе такие зануды. Одна вечно рассказывает про монотонность функции, и хвастает, что она была свидетелем лекции по Святому Мат. Анализу. Вторая молчит. Наверное, совсем еще чистая, а с обычной писчей бумагой вообще не о чем поболтать. Она важно пыхтит и в ответ шелестит страницами. Все! Я устала! Я хочу, чтоб меня прочли! Помнится, меня когда-то учил сосед - альбомный лист, как парить в воздухе самолетиком... Нет, пацан, ты меня прочтешь! Или я не дневник твоей мамы!
- Сергей Петрович, вас к телефону. - Ниночка, неслышно подошла к профессору.
- Что? - переспросил Авсянкин, и, не дав Нине вымолвить слова, добавил: - Иду. Уже иду.
- Привет, Сереж, не узнал? - спросил до боли знакомый женский голос.
- Вика? - сердце подскочило у Сергея Петровича к горлу.
- Да я, - устало отозвалась трубка.
Сергей вдруг понял, что, что-то случилось. Серьезное.
-Что? - запнулся он, - Что с Олежкой?
- Сереж, приезжай, а... - жена плакала. - Мы в Лазаревской, в маминой квартире.
- Алло... я... - Сергей хотел успокоить Вику, сказать, что все будет хорошо, что он сейчас, вот прямо сейчас... Он приедет. Он прилетит, если все так серьезно. Только пусть не нервничает. Успокоится. Он сейчас...
Но жена уже повесила трубку. В голове у Сергея стучало: "Какая же ты свинья, ты их бросил, а ведь знал. ЗНАЛ!"
Забежав в ординаторскую, он оставил на столе заявление об отпуске за свой счет.
- Я уезжаю на неделю, передайте заведующему, пусть заменит меня, - бросил он медсестрам на посту. И пулей понесся вниз по ступеням к машине. Потом - к заправочной станции. А в 9 часов вечера, его Пежо мчалось на юг.
Шторм вскоре закончился. Волны, такие высокие и белые от пены, будто выдохлись. Из-за туч выглянуло яркое солнышко. На пляже стало людно. И тогда Олежек решил всего на полчасика сплавать в грот. Вода теплая, он проверил. Никто и не узнает.
Как красиво море после шторма! Нет, конечно, у линии прибоя полно веток, камушек, медуз, но там, за буйками... Олег плыл, то и дело ныряя на глубину. Иногда даже удавалось погладить краба или поймать в ладошку маленькую неонку.
Вот и утес. Теперь надо набрать побольше воздуха в грудь и нырнуть.
Грот встретил мальчика прохладой. Маленький уступ, на котором Олежек сидел раньше, был покрыт водой. Мальчик ухватился руками за его края и повис, качаясь на воде.
"Вот досада, - подумал Олег, - теперь, наверное, неделю вода будет уходить. А там и мама приедет. Блин".
Но делать было нечего, и, отцепившись от камня, Олег поплыл обратно.
На берегу, у мальчика закружилась голова. "Наверное, устал", - подумал он, натягивая спортивные шорты на мокрые плавки. Накинул на плечи ветровку и побежал домой. Дома у Олега пошла кровь из носа, и разболелась голова. Мальчик улегся на диван - так, чтобы кровь не вытекала из ноздрей - положил на переносицу мешочек со льдом и уснул.
- Я приехала вчера вечером, - рассказывала Вика - так получилось, что мне удалось вырваться на неделю раньше. А он...
Женщина не договорила, стараясь сдержать предательские слезы; она жалобно всхлипнула и отвернулась к окну.
- Это я во всем виноват, - пробормотал Сергей, обращаясь к кружке кофе. Они уже второй час сидели с Викой на кухне. Кофе остыл и покрылся пленкой, а разговор не вязался.
- Да, ты тоже виноват, - безжалостно подтвердила Вика.
- Прости, - пробормотал Сергей.
- Чего уж, я ведь знала, на что иду. -Вика обернулась, и глядя в упор на бывшего мужа, спросила:
- Сережа, что теперь? Что будет с Олежкой? Что же теперь... - Она разревелась.
Сергей протянул руку, погладил плачущую женщину по волосам, отодвинул свой табурет и встал. Присвистывая, как всегда делал, когда что-то не вязалось в жизни, Сережа прошел в зал, где на разобранном диване лежал их сын. Кровь из носа прекратила идти, мальчик спал. Мертвенная бледность на лице - сколько еще он протянет? Может, вызвать все-таки скорую? Нет, жена против. Что же делать, как помочь Олежеку?
Чувствуя, что сам сейчас разрыдается, Сергей вышел в прихожую, нащупал в полумраке на вешалке куртку, вынул пачку сигарет и зажигалку, но тут его рука уперлась во что-то твердое. Странно, в кармане больше ничего не должно было быть. Сергей выдернул руку, а вместе с ней с вешалки свалилась спортивная ветровка сына, из кармана которой торчала старенькая, потертая тетрадь. Сережа вытащил ее оттуда и, засунув под мышку, вышел на лестничную площадку покурить.
Я ликовала! Наконец-то! Кто-то прочтет меня! Ну и ладно, что хозяйка меня бросила, вот сейчас, сейчас я поведаю ее тайны. Я стану снова полезной. Смотри, смотри сюда. Нет, на этих страницах нытье, листай дальше. Я смеялась, я похрустывала давно высохшими страницами, подмигивала, помогала. Я раскрывалась!
Вот, вот с этот страницы начинай читать. Хозяйка, конечно, была глупая женщина, но вот ее теория, вот формулы. Читай, читай, ты поймешь, ты умный.
Я помогу, правда. Не зря я так долго лежала на столе. Не зря!
А теперь тут. Вот видишь, все довольно просто, пересадка. Не пойму, правда, чего. Ну конечно это трудно. Даже, я обыкновенная тетрадь понимаю, что одновременно оперировать и быть донором невозможно. Это типа как писать чернилами саму себя. О да, я тебя понимаю. Но я ведь даю тебе шанс, разве нет?
Все прочитал? Нет? Снова перелистывает. Осторожней!Сигаретный пепел добра мне не принесет. Вот так, молодец.
Эй, что ты делаешь, ну зачем же меня комкать. Куда ты меня тянешь, изверг? Не надо так кулак сжимать!
- Мама, - позвал мальчик, - мама...
- Тихо, тихо, сынок, тебе нельзя говорить - откликнулся родной голос. - Поспи еще.
- Мамочка, что со мной, где я?
- Все позади, Олежек, все уже хорошо, теперь поспи, тебе нельзя разговаривать. - Последние слова мама прошептала. Олежек уснул.
Вика отошла к окну; слезы катились по ее щекам "Папа, - обращалась она к небу - Ты видишь, папа, я была права. Я нашла способ. Но, папа, как мне теперь больно".
Олежек оказался крепким парнем. Уже через две недели сняли швы. Сделанный повторно рентген головного мозга показал, что донорская часть отлично приживалась. Олегу разрешили вставать, и Вика позволила себе немного расслабиться. Еще через пару недель мальчика выписали, и они отправились домой. Олегу запретили смотреть телевизор и читать книги, чтобы не переутомляться, поэтому для Вики вернулись далекие дни, когда Олежек был крохой. Она читала ему перед сном, пересказывала новости, и снова вела дневник.
"Как грустно, - писала она,-все оказалось серьезней, чем я думала когда-то. Помнишь, дневник, когда-то я писала в тебя свои соображения насчет исправления генетического ряда. Донорство. Сережа. Я не поняла этого тогда. Он понял. Я - наивная дурочка - полагала, что после такой пересадки донор остается жив. Сережа! Прости, если сможешь, прости".
И опять катились слезы,но я была востребована, я была нужна. Хозяйка выливала на меня свою боль, делилась страданием. И я жила, чтобы потом опять лежать всеми забытой в каком-нибудь уголке стола или ящика. Иногда я опять грелась на солнышке. Иногда попадала под дождь из лейки для цветов. Одним словом я прожила с хозяйкой долгую жизнь. Мои страницы помнят много рассказов из тех дней. Вот Олежка уже выпускник одиннадцатого класса. Вот он студент биофака, прямо как мать. Вот его свадьба. А вот и усталость. Усталость хозяйки. Она постарела. Я тоже. Она устала, а что говорить про меня?
Неделю назад она написала, что больше меня не откроет, что ей все надоело, что пора отдохнуть. Что ж, я не обижаюсь. Лежу и тихо жду своего часа.
Но что это? Кто это листает меня? Олежек! Интересно тебе?
Вполне.
Ты прочитал уже про детство? Про золотую медаль? А про то, почему ушел папа?
Да это грустно. Но бывает и так. Что? Тебе больно читать про папу? Почему?
Мама принесла его в жертву?
Ну, так тебе же принесла!
Хорошо, больше не читай. Оставь меня, эй ты, слышишь? Куда ты меня тянешь? Зачем хозяйка опять плачет? Что ей слез за всю жизнь мало было? Что ты делаешь, зачем капать на меня воском?
Ты опять читаешь?
"Кто хочет жить вечно? Приходите к нам, в компанию "Нью-Лайн"! Обретите здоровье и красоту на долгие годы вперед, но не забудьте, вам понадобится донор! Тот, кто готов ради вас на все! Спешите, мы ждем вас!"