В жизни у Прапорщика было одно кредо: "Все что можно выпить - должно быть выпито". Но Господи! Почему наш Лейтенентик как-то вспомнил книгу, в которой прочитал, что гуталином можно напиться?
Все началось с того, что Прапорщик захотел пропить наши сапоги. Новые, блестящие, только что присланные со складов дивизии. Я представляю, как капали слюни у Прапора, когда он наблюдал за разгрузкой машины с сапогами. Но вот несчастье - через две недели должен был состояться смотр батальона, на который обещалось прибыть наше начальство в облике самого командира дивизии. Так что, сапоги отпадали. Больше пропить в роте ничего было нельзя. Разве что наши шинели. Они хоть и старые, но вполне еще ничего. Но - вот беда - на улице стояла зима, и Прапор здраво рассудил, что все на том же треклятом смотре солдаты в гимнастерках и ушанках смотреться не будут. Что же делать?
Прапорщик сидел в каптерке, тупо глядя в стену, и допивал последнюю бутылку. Взвод притих, так как знал, что ничего хорошего протрезвевший Прапор (равно как и пьяный Прапорщик) из себя не представляет. Прапор думал, что само по себе было редкостью неимоверной. Он послал бы нас на огороды или на поля, но опять же была эта прекрасная, морозная, студеная зима (правда, прапорщик о ней отзывался в более мрачных тонах, так, что я не решусь пересказать вам все его перлы красноречия). Прапор был готов подрядить нас на уборку снега, но в ближайшем Плюшкодрищенске почему-то уже были свои дворники, которые горой встали против привлечения дармовой рабочей (рабской) солдатской силы. Наконец, прапорщик отправил бы нас все в тот же ближайший город побираться, но Лейтенантик пресек однажды эту порочную практику раз и навсегда: он наткнулся на солдата своего взвода, который возле дома девушки Лейтенентика попрошайничал, приговаривая: "подайте люди добрые - а то Прапор убьет". В общем, все пути дополнительного финансирования были исчерпаны, и прапорщик даже подумывал вернуться к жене. Хотя знал заранее, что она его не пустит.
И тут мимо каптерки на нашу беду проходил Лейтенантик (Студент, как мы его прозвали). Он увлеченно рассказывал собеседнику о книге, в которой человек охранял Зону. И о том, как однажды тот напился при помощи гуталина. Лейтенантик ушел, продолжая увлеченно описывать книгу. А Прапор вылетел из каптерки и заорал:
- Стройся. Вещи из тумбочек!
Так мы лишились всего гуталина, который лежал в тумбочках. Прапорщик послал троих солдат на склад, чтобы те принесли остальной гуталин, который был выдан нашему взводу на два месяца вперед. Затем он заперся у себя...И началось...Сначала из каптерки доносилось сопение, потом раздался мат. Через час сплошных матюков Прапор вышел и снова начал орать (просто говорить он не умел):
- Кто, мать вашу, в школе учил химию, вашу налево, только хорошо, ядреный корень!
Из ряда вышли двое.
- Ко мне в каптерку.
Дверь снова захлопнулось, а мы сидели и, затаив дыхание, ждали, чем закончится этот эксперимент.
Дверь:
Открылась - первый солдат выбежал - вернулся с примусом - Закрылась.
Открылось - второй солдат - вернулся с чаном с кухни - Закрылась
Открылась - первый выбежал - вернулся с двумя ведрами воды - Закрылась.
Через полчаса мы почувствовали неприятный и резкий запах. Недоуменно переглянувшись, вышли на улицу и стали наблюдать через окно.
Дверь:
Открылась - первый солдат попытался выбежать - рука Прапора затащила его обратно в каптерку - Закрылась.
Открылась - второй солдат, развернувшись отмахивался ногами - неудачно - его тоже затащили - Закрылась.
Открылась - солдаты и прапорщик выползли - Закрылась.
Мы откачали их очень быстро, правда, к Прапору приближаться было страшно - все лицо у него было в черных разводах от гуталина. Наверное он его пил, подумали мы тогда. И не ошиблись. В Каптерке творилось что-то ужасное - дым все прибывал - уже ничего не было видно: всю казарму заполнила резкая вонь. Кому первому пришла в голову мысль, что нам в этой же казарме спать - уже и не разобрать, однако внутрь ринулась почти половина солдат. Вторая половина взвода бросилась за лейтенантом. В каптерке стоял примус, на котором кипел чан с надписью "Второе". Из него валил черный дым. Схватившись за ручки, двое солдат вынесли чан, остальные открывали окна и выносили матрацы.
Честно говоря, нам это не помогло. Ночевали мы в тот день в казармах второго взвода. Прапорщику повезло больше - услышав, что с ним случилось какое-то несчастье, прибежала жена и, приговаривая: "Хороший мой", "Кто же тебя так", и что-то вроде "Любимый мой", - увела его домой. Мы смотрели ошарашенными глазами на это чудо природы под названием "русская женщина", пока один Дед не сплюнул на землю и не произнес:
- Да, этому уроду хорошо - а вот что будет с нами во втором взводе?
Как в воду глядел. Во втором взводе нас пытались побить за то, что занимаем чужое пространство по своей глупости. Сначала мы хотели отдать им двух наших "химиков", но потом, глядя на их грустные и еще офонаревшие от кипящего гуталина лица, сжалились. В результате я недосчитался половинки переднего зуба, мой кореш сломал палец, а уж о синяках и говорить не стоит - они были у всех наших. Но ничего, второму взводу тоже досталось!
На следующий день нас построил комбат, капитан Юра (так его назвали изобретательные родители, потому что тот появился на свет 12 апреля 1961 года) и устроил разнос всем. Первому взводу, то есть нам, второму взводу, то есть им. Нашим "химикам". Но хуже всего пришлось Прапору и Лейтенентику. Комбат вызвал их к себе и дрючил полтора часа. Взмокшие, они вышли от комбата и, прислонившись к стенке, начали смолить одну за другой папиросы. Случайно проходивший мимо солдат услышал, как Прапор спросил у Лейтенантика:
- Извините, товарищ лейтенант, Но все же, как можно напиться гуталином?
- Продать, идиот. Просто продать, - сказал наш Студент, устало махнул рукой и пошел прочь от Прапорщика.
Тот долго смотрел ему вслед, а затем начал биться головой о стенку.
Правда, наука пошла ему на пользу - больше гуталиновых экспериментов он не ставил, а вот мы - никогда больше не видели гуталин и начищали ботинки своей слюной.
Еще одним побочным эффектом этой истории было то, что нам полтора месяца не выдавали второе в столовой. Повар мотивировал это так:
- Сожгли чан со вторым - вот и ходите теперь голодными.
Утешало разве только то, что Прапору тоже не давали второго. А дома питаться он больше не мог. Жена его снова выгнала через три дня после произошедшего.