Даркина Алена : другие произведения.

2. Дары Всевышнего

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Когда против тебя ополчаются столь могущественные силы, что поможет выстоять? Эйманы, Лейн, Ногала. Ткется полотно. Будет ли в нем твой узор?


   Дары Всевышнего
   Роман

Можешь ли ты измерить ненависть?

Оглянись -- и ты увидишь, что она повсюду:

в каждой травинке и в каждом сердце.

Поэтому, едва человек начинает двигаться, он бьет своего брата,

а самые прекрасные сады быстро зарастают сорной травой.

Но ненависть не враг, она -- оружие.

Одни используют ее, чтобы убивать,

другие -- чтобы лечить.

Ненависть, как инструмент врача,

рассекает живые ткани, чтобы удалить смертоносный наконечник.

Хочешь знать тайну?

На берегу Вечности, есть озеро Ненависти.

Никто из людей не может выжить здесь,
а потому не стоит приходить туда,
чтобы взять хоть каплю этого смертоносного яда.

Но ты можешь принести к берегам свою долю.

И тогда, где бы ты ни был, твоя ненависть будет целительной.

   Песня Чувств (отрывок), Книга Вселенной.
   Пролог
   Места определены давно и редко меняются.
   Дом Воробья занимает верхний ряд амфитеатра. Самому большому Дому -- самый большой ряд. Глава Дома -- Баал-Ханан Воробей, почти лысый старик с густыми черными бровями, сидит в центре. Пухлые пальцы, унизанные перстнями, переплетены на животе, обтянутом белым атласом. Баал-Ханану в прошлом году исполнилось семьдесят, и он давно не следит за модой. Носит длинные балахоны разных расцветок, перетянутые по располневшей талии ремнем, расшитым золотом и украшенным рубинами. Рубин его любимый камень, хотя старик богат так, что мог бы усыпаться бриллиантами с головы до ног. Маленькие глазки смотрят остро из-за круглых очков. Сегодня жарко, поэтому плащ он не надел. Справа и слева от него -- сыновья по старшинству. Эти в основном в бархатных вестинах, как и положено зажиточным купцам. Еще дальше по кругу -- внуки, правнуки, племянники, двоюродные братья -- всех родственников не перечислишь. Баал-Ханан -- глава Дома по праву старшинства и мудрости, так же и в других домах эйманов. За спинами каждого присутствующего -- эймы: серые, желтые, синие, белые, пестрые птицы. Сидят неподвижно и смотрят туда же, куда человек, -- на круглую арену внизу.
   Скамью чуть ниже занимает дом Гепарда -- не самый большой Дом, но один из сильнейших. Дикие кошки за спинами эйманов -- от камышового кота до тигра -- сидят смирно, не вылизываются, не шипят и не бьют себя хвостом по ребрам, видя такое количество людей и птиц. В Ритуальном круге все ведут себя смирно.
   Еще ниже дом Чайки. Еще сто лет назад было два Дома -- дом Чайки и дом Альбатроса, теперь они слились в один. И это еще не самое худшее. Дома Коня и Дракона исчезли совсем, а дом Медведя вот-вот исчезнет: у семерых взрослых мужчин трое детей и в ближайшие десять лет ни один из них не будет брать имя, а значит, не женится, чтобы продолжить род. Заффу Медведь, сорокапятилетний мужчина, с братьями, сыновьями и племянниками сидит внизу, у арены, вместе с изгоем Каракаром.
   Двадцать лет назад дом Орла отрекся от Авиела Каракара, решив наказать строптивца. Эйман без Дома не выживет. У Каракара два сына, один из них никак не женится, а второй недавно исчез в Энгарне. Внуков нет, так что еще немного -- и семья вымрет. Удаган Лев, сидящий по левую руку от Каракара, не в счет. Он в этой семье случайно и, когда Авиел умрет, вернется в дом Гепарда. Но, как бы там ни было, и он не женат. Для двадцатидевятилетнего эймана это редкость. Авиел Каракар не носит вестину. На нем облегающая кожаная куртка, плотно зашнурованная от шеи до талии. Темные с проседью волосы зачесаны назад -- сыновья в этом подражают ему. Агатовые глаза Авиела никогда не смеются, от носа к губам пролегли складки. Слишком много навалилось на эймана. Красноклювый эйм-каракара за его плечом, будто опустивший кончик клюва и брюшко в белую краску, тоже выглядит удрученным. Перья на смоляной голове топорщатся, пестрые крылья сложены плотно, словно эйм зябнет.
   Над амфитеатром стоит тягостная тишина, более полутора тысяч эйманов напряженно всматриваются в арену. Все ждут Охотника, хотя правильнее было бы назвать его Хозяином. Он велит собраться, и они приходят. Он приказывает, и они повинуются. Не могут иначе. Пустые места внизу напоминают о тех, кто пытался воспротивиться его власти.
   Присутствующие гадают, что послужило причиной общего сбора. До осеннего Обряда, когда восемнадцать парней попытаются взять имя, еще два месяца. Но Охотник созвал их раньше. Для чего?
   Эйм-лев Удагана внезапно нарушил тишину, шумно зевнув. Легко прыгнув на арену, поточил когти о песок. Мощный зверь с роскошной гривой был потрясающе красив. Удаган вполне мог бы стать позже главой Дома, как и его отец по крови когда-то. Мог бы, но не станет. За упрямство и дерзость будет наказан. Вот за это непочтение к Охотнику будет наказан. И немедленно.
   Он появляется из ритуальных ворот, противоположных тем, в которые вошли эйманы. Из-под распахнутого темно-зеленого кафтана, достигающего лодыжек, слепит глаза кипенно-белая рубашка с широким кружевным воротником. Темные брюки заправлены в высокие, облегающие ногу сапоги. На рубашке поблескивает толстая цепь цвета воронова крыла из неведомого металла, к которой прикреплен небольшой, размером со сливу ажурный медальон: сердцевина -- черный шар со множеством правильных граней, переливающийся черной радугой, а вокруг, точно спутанные нити, вьется металлическое кружево. Охотник похож на богатого аристократа, по странной прихоти удлинившего верхнюю одежду до неприличия, но никак не на Охотника. Высокий стройный, лет сорока, с узким лицом, короткими русыми волосами и мутными, темно-зелеными глазами, он улыбается доброжелательно и чуть высокомерно -- так смотрит отец семейства на расшалившегося трехлетнего малыша. Эта улыбка так не сочетается с болью, которую он причиняет. Он чуть шевельнул пальцами, и лев, жалобно мяукнув, точно домашний кот, которому наступили на хвост, прыгнул обратно за спину Удагана.
   Эйман дернулся и с хрипом сполз по скамье. Каракар подхватил его, помог подняться. Удаган побледнел и, кажется, последним усилием воли не терял сознание. Тело выгнулось дугой, будто его скрутило судорогой. Авиел беспомощно оглянулся, но Охотник уже не обращал на них внимания. Удаган со стоном обмяк.
   Барс, шкура которого, так же как кафтан Охотника, отливает зеленым, выпрыгивает из-за его спины и делает круг по арене, по-хозяйски осматривая замерших эйманов, а потом ложится у ног мужчины. Охотник может подчинить любой эйм: взять себе тигра -- самого крупного эйма -- или льва -- самого величественного, но он по-прежнему повсюду ходит с черной кошкой. Случаи, когда он брал кого-то другого, можно пересчитать по пальцам.
   Охотник стоит в центре арены и, как обычно, каждый, где бы он ни сидел, видит его лицо и барса, лежащего у его ног, -- магия ритуального круга. Охотник видит всех, и его видят все.
   -- Мы собрались раньше, потому что я принял важное решение, и вы должны знать о нем, -- камень на медальоне сверкнул так, что эйманы прикрыли глаза или отвернулись. -- Вскоре Кашшафа начнет войну с Энгарном. И мы поможем Кашшафе победить.
   16 юльйо, замок Зулькад, Кашшафа
   Дорога еще раз свернула, и лошадь чуть ли не ткнулась мордой в ворота. Замок графа Зулькада упрятали в такую глушь, что, если бы не дорога, причудливо петляющая между деревьями, Рекем бы точно заблудился. К тому же пришлось задержаться в городе: он не имел возможности сменить лошадь, так что, пока он добрался до Шаалаввина, бедняжка совсем выбилась из сил. Лишь к обеду он продолжил путь, и, когда нашел нужное место, серые сумерки сменились синей ночью. Он спрыгнул с коня и решительно постучал молотком в металлический круг, прикрепленный к косяку. Ворота вздрогнули. Ударь он сильнее и вполне мог бы выломать дверь. Какое же тут все ветхое! Совсем не подходит для принцессы Кашшафы. Впрочем, для всех очевидно, что это наказание девушке за строптивость.
   За воротами было тихо, и Рекем постучал еще раз. Конечно, он сильно запоздал, добрые люди в такое время не ходят, но неужели его оставят ночевать за воротами? Он снова протянул руку к молотку, когда изнутри раздался недовольный голос:
   -- Не ломайте дверь! Кого шереш на ночь глядя принес?
   -- Рекем Ароди маркиз Бернт! -- крикнул Рекем. -- Откройте, я к ее высочеству Миреле Цуришаддай принцессе Кириаф-Санне.
   За воротами послышались возня и бурчание:
   -- Ишь ты. Принцессу ему. Маркиза Бернта шереш притащил. За каким шерешем он его притащил? -- слуга рассуждал негромко, будто не хотел, чтобы высокородный гость слышал его слова, но так, чтобы тот понимал, насколько неуместно его появление. Наконец открылось маленькое окошко, и Рекем увидел пытливые черные глаза.
   Маркиз снял шляпу, чтобы привратник мог лучше разглядеть его. Он знал, что в нынешнем состоянии прозводит не лучшее впечатление. Что сейчас видит это привратник с лукавым взглядом? Длинные темные волосы, серые, чуть на выкате глаза, благородный тонкий нос. Одет он довольно просто. Шерстяной дублет без разрезов, чуть видневшийся из-под дорожного плаща, украшали лишь мелкие серебряные пуговицы. Небольшой отложной воротник из простой ткани тоже говорил не в его пользу -- богатые носили широкие, кружевные. Но, когда предстоит долгий путь верхом, никто не наряжается как на бал. Гораздо больше о его благосостоянии свидетельствовало то, что приехал один, без слуг.
   -- Вас ожидают, господин? -- поинтересовались из-за двери.
   -- Насколько мне известно, ее высочеству позволено принимать гостей, -- Рекему очень хотелось поставить слугу на место, но приходилось быть вежливым. Сейчас судьба маркиза в руках этого простолюдина: его не приглашали, и о своем приезде он не предупреждал.
   За воротами воцарилась тишина, затем Ароди с облегчением услышал, как сдвинулся засов.
   -- Не обессудьте, господин, -- слуга с огромной кудрявой бородой, обрамлявшей лицо как темная туча, держал в руке масляный фонарь. В его свете смутно белела простая холщовая рубаха. -- Время позднее. Вы постойте, я узнаю насчет вас.
   -- Хорошо, -- кивнул Рекем, и, когда слуга, покряхтывая, скрылся в замке, потрепал лошадку по холке. -- Потерпи, милая. Надеюсь, ты скоро поешь.
   Бородач вновь появился довольно быстро. Неизвестно, какие распоряжения ему дали, но особого рвения он не проявлял.
   -- Приказано дать вам комнату, господин, -- сообщил он, беря под уздцы лошадь. -- Если принцесса соизволит, примет вас завтра. Только вы не особенно тут кричите, что она принцесса. Хозяйка ругается. Да хозяйка и не виновата. Порядок такой. И еще графиня Зулькад желает знать, по какому делу вы к принцессе.
   -- Так же, как и все, -- пожал плечами Рекем. -- Ищу защиты.
   -- Понятно. Ну, тогда принцесса примет, она кроткая, как голубка. Щас я вас значицца в комнату провожу. Вы там вещи оставьте, коли есть, и к графине Зулькад. И не называйте ее высочество принцессой при ней, -- повторил он наставления. -- Хозяйка у нас добрая, но порядок такой. Вон видите щелочку, -- он указал на полоску света из приоткрытой двери, -- вон туда значит и сразу направо. Там у нас комната для гостей. Не бог весть, но если задержитесь, так потом принцесса о вас позаботится. А я лошадку вашу пока пристрою. Я ведь конюх здешний, Щутела. Ну и привратник заодно. А как, значит, лошадку оботру, так и за вами приду. К графине пойдем.
   Рекем отправился в указанном направлении. Комната оказалась чистой, но очень скромной. Стены недавно побелили, потолочные балки нависали так низко, что, казалось, он вот-вот стукнется о них головой, хотя высоким ростом не отличался. Освещалась комнатушка и днем и ночью чадящей свечой -- окон, даже самых простых, затянутых бумагой, здесь не предусмотрели. Не сделали и камина, так что зимой тут наверняка холодно. Из мебели -- стол, стул да узкая кровать. Едва ли кто-то предложил бы ему такую комнату раньше. Но теперь, когда арестовали мать...
   Он отогнал невеселые мысли, снял плащ и повесил на гвоздь. Умылся в небольшом медном тазу, стоявшем на столе. Пригладил волосы. Если графиня Зулькад хочет видеть его сегодня, больше он никак себя в порядок не приведет. Посидел в задумчивости на стуле. "Что сказать ей? "Хозяйка добрая"... -- с иронией вспомнил он слова конюха. -- Добрые люди не берутся быть надсмотрщиками. Скорее всего, доброта оттого, что вторую жену короля Манчелу казнили, а первая до сих пор жива. Теперь никто не знает, что будет с принцессой. Вдруг ее вернут ко двору и она обретет прежнюю власть? Что тогда станет с графиней? Вот она и добрая. По крайней мере нескольких человек по просьбе принцессы король помиловал. Это о чем-то говорит".
   Негромкий стук прервал его размышления, он вскочил.
   -- Господин... -- конюх приоткрыл дверь. -- Графиня ждет вас.
   Маркиз Бернт еще раз пригладил волосы и вышел в коридор. Щутела с тем же фонарем в руке показывал дорогу. Вскоре конюх толкнул какую-то дверь, стало светлее от свечей, горевших в подсвечниках на стенах, -- господскую часть освещали лучше. Коридор расширился. Под потолком Рекем разглядел лепнину. Конюх остановился у темной двери, явно не менявшейся много лет, постучал и тут же приоткрыл.
   -- Госпожа, маркиз Бернт, -- объявил он.
   -- Пусть войдет, -- более величественно эту фразу не произнесла бы даже королева.
   Рекем шагнул внутрь. Его ожидала "хозяйка" -- графиня Зулькад. Женщине едва исполнилось сорок, а морщинки уже легли возле глаз и рта -- слишком много забот лежало на ее плечах. Из-за высокой прически она казалась худой и длинной, точно кипарис, росший в Лейне. Строгое темно-синее платье закрывало и горло, и руки, несмотря на летнюю жару, -- с тех пор как на королевской охоте погиб ее муж, она всегда одевалась так. Кабинет был очень маленький -- в его замке такие комнаты оставляли слугам. Все, что тут умещалось, -- это секретер слева у стены с медной фигуркой лошади наверху, небольшой столик напротив входа за спиной графини да пара мягких стульев. Пожалуй, лишь они покупались недавно и были достойны служить мебелью для знатной семьи. От остального веяло древностью. Обои выцвели, и рисунок на них почти не проглядывался. Из-за того что в большой железной люстре, висевшей под потолком, зажгли не все свечи, дальняя часть узкой комнаты терялась в полумраке.
   -- Добрый вечер, ваше сиятельство, -- Рекем склонил голову. -- Извините, что так поздно. Задержался в дороге.
   -- Добро пожаловать, маркиз Бернт, -- женщина поджала губы, показывая, как ей не нравится это вторжение. Так ведь Рекем не к ней прибыл. -- Как мне передали, вы хотели видеть леди Шедеур?
   Тоненькая фигурка в шелковом коричневом платье шагнула из темноты так стремительно, что Ароди отпрянул.
   -- Я дочь короля, леди Цуришаддай принцесса Кириаф-Санна, -- заявила светловолосая девушка. -- И требую, чтобы меня называли полным титулом.
   -- Леди Шедеур, -- сузила глаза графиня, -- я думала, хотя бы при маркизе вы будете...
   Закончить она не успела. Рекем склонился на одно колено, чтобы приветствовать королевскую особу, как полагается.
   -- Ваше высочество...
   После пятнадцати лет брака Манчелу неожиданнно "вспомнил", что принцесса Езета не была невинной девушкой, когда выходила замуж, и объявил во всеуслышание, что их союз недействителен. Король выгнал жену из дворца и потребовал признать дочь незаконнорожденной. Но все понимали, что это наглая ложь, задуманная лишь для того, чтобы жениться снова, но не возвращать приданое первой жене. И, на какие бы ухитрения ни шел Манчелу, никто никогда не сможет изменить того, что Мирела -- его законная дочь, единственная принцесса крови в стране.
   Совсем недавно уже за обращение к ее высочеству полным титулом человек мог попасть на плаху. Сейчас формально ничего не изменилось, кроме того, что после казни ведьмы Сайхат, второй жены короля, принцесса вновь начала переписку с отцом. Но дерзость Рекема сбила с толку графиню, и она, передернув плечами, заявила.
   -- Я оставлю вас для беседы на четверть часа. Его величество король Манчелу дал мне четкие указания относительно содержания леди Шедеур...
   -- Я принцесса Кириаф-Санна!
   -- ...И, если вы будете нарушать королевский указ, мне придется доложить об этом его величеству, -- графиня быстро покинула комнату, не дожидаясь очередного возражения.
   Граф слушал это, не поднимаясь с колен.
   -- Встаньте, маркиз Бернт, -- как только дверь за женщиной закрылась, тон принцессы изменился, в голосе послышалась усталость. Ароди не стал спорить, поднялся и наконец рассмотрел ее. Тонкие, очень нежные черты лица. Волосы собраны у висков, но свободно падают на спину золотой волной. Голубые, как у отца, глаза при неярком освещении приобрели глубокий, синий цвет. -- У нас такое каждый день, -- чуть виновато объяснила девушка. -- Мой духовник учит меня, что, если я промолчу хотя бы один раз и не потребую, чтобы меня называли принцессой, ничто уже не сможет изменить мою участь. Для всех я стану незаконнорожденной дочерью. А ведь это несправедливо, -- она опустилась на стул, а маркизу указала на другой. -- Садитесь.
   -- Ваше высочество, -- запротестовал он, -- по этикету...
   -- Боже мой, о чем вы? -- горько воскликнула она. -- Какой этикет? Меня унижают уже семь лет, и теперь я должна заставить стоять единственного человека, оказавшего мне почтение? Садитесь немедленно!
   Рекем едва заметно улыбнулся и исполнил приказ. На первый взгляд девушка была такой хрупкой, что, казалось, стоит крикнуть, и она упадет в обморок. Но теперь стало понятно, что благодаря волевому характеру она сопротивлялась королю и ведьме Сайхат столько времени. Несколько лет ей, как и ее матери, не позволяли покидать стены замка, не давали деньги даже на необходимое, лишали верных слуг, не позволяли писать письма и видеться с друзьями. Сайхат с ведома короля с каждым годом ужесточала условия их содержания. Всех, кто проявлял милосердие к изгнанницам или называл женщин титулами, которых они лишились, -- жестоко наказывали. Лишь после казни ведьмы король стал обращаться с пленницами мягче, и многие надеялись, что скоро он вернет их ко двору.
   Мирела рассеянно окинула взглядом маркиза. Рекем смутился: знал бы, что увидит принцессу, обязательно бы побрился. Одна прядь длинных темных волос упала на лоб, и он машинально откинул ее.
   -- Что у вас случилось, маркиз? Вы выглядите не очень хорошо. Надеюсь, с вашей матушкой все в порядке. Я помню ее. Она играла со мной в детстве.
   Леди Ароди маркиза Бернт и вправду какое-то время была фрейлиной королевы Езеты и няней юной принцессы, но как Мирела могла это помнить?
   -- Леди Ароди... -- он прочистил горло и продолжил. -- Моя мать в тюрьме. Я хотел просить вас...
   -- Что?! -- Мирела вскочила, и Рекем тоже поднялся. -- Маркиза Бернт в тюрьме? Как это могло случиться? Это же бред какой-то! Ей уже шестьдесят лет...
   -- Шестьдесят три, -- уточнил маркиз.
   -- Я в жизни не знала более доброй и безобидной женщины, -- принцесса сделала несколько шагов к узкому, похожему на бойницу, окну, но тут же вернулась. -- В чем ее обвиняют?
   -- У нас нашли... -- Рекему нелегко было говорить об этом, но принцесса должна знать всё. -- Наш дом обыскали солдаты короля... Видимо, кто-то донес... И нашли небольшой кусок холста с изображением герба... И в этом гербе... Там листья яйтана, а под ними -- огнерогий иттай... Так что ее обвинили в государственной измене и подготовке заговора.
   В комнату неслышно вошла горничная. Сервировала стол для чая, наполнила чашки ароматным настоем и села в дальний угол на маленькую скамеечку.
   -- Да это же бред какой-то! -- возмущенно повторила Мирела. -- Герб... Она сама его рисовала? Художника, я думаю, не нашли?
   -- Я не знаю. Возможно, нашли. Возможно, он и донес.
   -- Послушайте, маркиз, вы что, действительно верите, что ваша мать могла заказать такой герб?
   Да, он верил. Лет с семи, как только родилась принцесса, мама шутила о том, что его невестой станет принцесса крови. И когда нашли эту улику... Но ведь это не повод арестовывать ее! Никакого заговора не было, только наивные материнские мечты. Он и не видел принцессу до сих пор ни разу.
   -- Да что с вами, Ароди? -- удивленно всматривалась в него Мирела. -- Маркиза Бернт умная женщина, иначе бы не дружила с моей матерью. Неужели бы она хранила такое у себя? Неужели бы заказала такую вещь у художника? Нет, тут все подстроено. Конечно, подстроено. И я сегодня же напишу его величеству. Скорее всего, кому-то потребовались ваши земли. Ведь ваш родовой замок недалеко от столицы?
   -- Да, ваше высочество, -- он поразился, как быстро она все расставила по местам.
   -- Я прошу вашего разрешения... Могу я от вашего имени предложить королю выкуп? Леди Ароди отпустят, но ваш замок...
   -- Все что угодно, ваше высочество! -- горячо воскликнул он. -- Мне дорог родовой замок, но жизнь матери с ним не соизмерима. У нас есть другие владения. Я стану графом Цаир, виконтом Пелон, кем угодно! Пусть только отпустят ее. Но я должен предупредить вас... Король Манчелу и сам предлагал ей свободу. Если она признает, что брак короля с вашей матерью был незаконным, а значит, вы незаконнорожденная, то ее отпустят. Если же она откажется, то через месяц ее казнят.
   Услышав это, Мирела будто окаменела. Она понимала, что от женщины требуют предательства, а маркиза на это не способна.
   -- Королевский указ уже зачитали? -- спросила она тихо.
   -- Да. Я присутствовал при этом.
   -- Это плохо. Его величество не любит отказываться от своих слов. Но я все же напишу ему. Если все дело в деньгах, он может согласиться на такие условия. Он же понимает, что леди Ароди не предаст мою мать и меня. Он должен согласиться.
   -- Ваше высочество... -- Рекем проглотил ком в горле, чтобы голос не звучал хрипло. -- Вы наша единственная надежда...
   -- Эль-Элион наша единственная надежда, -- строго возразила Мирела.
   -- Бог редко вмешивается в то, что происходит на земле... -- горько заметил Бернт. -- Мой отец... старший брат... теперь мать. Разве Бог... -- осмелев, он посмотрел ей в глаза и запнулся на полуслове, будто наткнулся на клинок.
   -- Не смейте так говорить, -- голос Мирелы заледенел. -- К сожалению, четверть часа, отпущенные нам, истекли. Я напишу письмо сейчас же, -- она сцепила пальцы перед собой. -- Мой слуга доставит письмо в Беероф в течение недели. И... я попрошу вас задержаться, пока не придет ответ.
   -- Да, ваше высочество, -- он поклонился. Подождал, пока она выйдет из комнаты в сопровождении горничной. И только после этого усмехнулся.
   Не слишком она верит в помощь Эль-Элиона, если просит его остаться. Да, его слова звучали как богохульство, но Бог не вмешался и не вернул королеву Езету ко двору. И принцесса Кириаф-Санна, эта светлая девушка, проводит лучшие дни в старом, заброшенном замке. И ему надо ждать здесь, потому что если на этот раз король не захочет исполнить просьбу дочери, то следующим арестуют его.
   16-17 юльйо, дом Каракара
   Ранели чуть опоздала к ужину, приводя себя в порядок. Женщины в семьях эйманов старались не выставлять красоту напоказ. Поэтому, прежде чем спуститься в столовую, девушка туго заплела косу. По правилам оборотней она должна носить распущенные волосы до замужества. Но она потеряла право находиться в стае, так к чему беспокоиться о порядках, царящих у оборотней? Она бросила последний взгляд в зеркало: темные волосы, карие глаза, пухлые губы -- ей любая прическа к лицу.
   Огромный дом Каракара, сложенный из больших камней и окруженный внушительной стеной, больше походил на замок, хотя в нем было лишь три маленьких крыла. В самом большом на первом этаже располагалась пиршественная зала. Ее называли столовой и собирались там всей семьей на завтрак, обед и ужин. Над столовой -- спальни Авиела и Шелы, то есть, женатых обитателей этого сумрачного места.
   В левом крыле на первом этаже сделали что-то вроде гостиной: здесь стояло два шкафа с книгами, большой диван у камина и несколько стульев. Насколько она заметила, тут чаще собирались мужчины, чтобы скоротать вечер: обсудить дела за картами или чаккув. Читать, по правде говоря, было нечего. Ранели просмотрела книги, они были двух родов: одни ужасно глупые -- рыцарские и любовные романы (в стае такие в руки брать запрещали), другие ужасно умные -- книги по истории, географии, навигации. Ей бы хотелось что-то среднее, но в этом доме спросом пользовалась только такая литература. На втором этаже находились спальни гостей. Ее поселили именно там.
   Спальни одиноких сыновей Каракара находились тоже на втором этаже, но в правом крыле, над спальнями слуг. Ранели ни разу туда не поднималась: порядки у эйманов были не менее строгие, чем в стае. Когда Алет привез ее сюда, она еще не совсем оправилась от болезни. Но Сокол сразу объяснил: до свадьбы они будут спать в разных комнатах. А свадьбы у эйманов играют два раза в год: перед весенним и осенним обрядом. Им придется ждать наступления сабтамбира. Ближе к полнолунию эйманы, которым исполнилось семнадцать лет, будут получать имя. Обычно один или двое погибают на Обряде, поэтому молодоженов Охотник благословляет раньше, чтобы не получилось, что свадьбу играют во время траура. Ранели подождала бы, сколько потребуется. Только вот свадьба не состоится и тогда. Охотник отказался их венчать. Теперь надо было либо покинуть Алета, как и предлагал Халвард, либо...
   Про себя Ранели называла хама, имевшего мистическую власть над эйманами, довольно грубыми словами, которые вряд ли произнесла бы вслух. Может быть, она и покинет замок Каракара, но не раньше, чем Алет попросит ее об этом. А до этого она будет бороться.
   Девушка вприпрыжку спустилась по лестнице и почти вбежала в столовую, которая выглядела ничуть не лучше других комнат в доме. Стены потемнели от времени. Огромная железная люстра со множеством свечей, не могла оживить ни стареющий дом, ни мрачные лица присутствующих. И почему-то Ранели казалось, что дело тут не в том, что семья Каракара почти разорена. На всем как будто лежала печать проклятия. Она уже догадалась, что виновник всему -- Халвард, этот ужасно противный тип.
   Во главе стола сидел Каракар. Девушка не помнила, чтобы он хоть раз улыбнулся. Справа от него Тана -- его жена. Она хорошо сохранилась для сорока с небольшим лет. В светлых волосах незаметна седина, почти нет морщинок, но она кажется безжизненной, так же как и ее муж. Следом Катрис -- невестка главы дома. По левую сторону стола -- Удаган и Алет, по старшинству.
   Никто не ел, ждали ее. Ранели извинилась и опустилась на стул рядом с Соколом, сидевшим, к счастью, очень далеко от отца. Авиела Ранели побаивалась.
   -- Приятного аппетита, -- произнесла Тана.
   Слуги -- супруги лет пятидесяти -- стали накладывать всем в тарелки тушеную картошку с мясом. Алет, как обычно, позаботился о невесте. Ранели залюбовалась его сильными руками, перевела взгляд на лицо. Очень похож на мать -- и волосами, и янтарно-желтыми глазами. Говорят, если сын похож на мать, будет счастливым. Пока эта примета не сбывалась. Алет посмотрел на Ранели. В доме много чего печального произошло, но больше всего обитатели обеспокоены тем, что пропал младший брат Алета -- Шела Ястреб.
   Ранели перевела взгляд на жену Шелы -- потрясающе красивую рыжую девушку, сидевшую напротив. Она вяло возила вилкой по тарелке. Катрис была очаровательной, несмотря на то что щеки запали, а карие глаза будто угасли. Она была замужем всего два года. А три месяца назад Шела уехал с товаром в Энгарн. Сначала все шло хорошо, семья надеялась, что удастся не только вернуть деньги, взятые в долг у какого-то энгарнца, но и получить хорошую прибыль. Но внезапно Шела исчез. Уже несколько дней они не получали от него известий. И, что еще страшнее для эйманов, -- не могли найти и эйма-ястреба. Ранели представить не могла, как бы пережила, если бы подобное произошло с Алетом.
   Удаган -- огромный парень, по сравнению с остальными членами семьи, -- ел, не отрывая взгляда от тарелки. Волосы у него тоже были светлые, но не такие, как у Таны, а почти белые. Он не походил на родителей ни внешностью, ни эймом. Однако это была еще одна тема, на которую семья говорить не любила. Так что, и прожив здесь полмесяца, Ранели не вникла в тонкости отношений внутри семьи.
   С Удаганом Ранели сошлась ближе -- он радушно принял ее. Его добрый нрав и смешливость помогли девушке перенести самые трудные дни. Но он явно здесь ненадолго. Последние пять лет он почти не жил с отцом, постоянно путешествуя по Герелу или другим материкам. Сейчас он приехал, потому что Шела пропал. Пройдет Обряд -- его и след простынет. И правильно: что делать в этом мрачном замке?
   Ранели вздохнула, торопливо прожевала последнюю ложку картошки и поднялась.
   -- Большое спасибо!
   Она поторопилась уйти в свою комнату. Поначалу она порывалась помочь Тане и Катрис в приготовлении пищи (слуги не справлялись со всеми обязанностями, дом был слишком большой, поэтому жены тоже подключались). Однако ее вежливо, но твердо отстранили. Пока она не член семьи, а гость, и приступит к хозяйственным делам не раньше, чем Охотник обвенчает ее с Алетом.
   Убегая в спальню на второй этаж, Ранели заметила, как Удаган прячет улыбку, и расправила плечи: хорошо, что хоть кого-то забавляет происходящее.
   Девушка сердито толкнула дверь в спальню, представив, что дает по морде Халварду и тот летит в грязь прямо в франтовском кафтане. И пачкает белоснежные кружева. А чудовищный черный медальон на его груди вообще улетает в неизвестном направлении.
   Спальню ей выделили небольшую. Возможно, для гостей большие и не сделали. Слева камин, в котором тлели угли, поддерживая в комнате тепло. Рядом небольшой столик и грубо сколоченный стул. На полу -- ковер, уже истрепавшийся за двадцать лет. Когда его купили, Каракар еще принадлежал дому Орла и дела у него шли гораздо лучше. Алет виновато пояснил ей, что дом давно бы пора подновить, но каждый раз что-то мешает.
   Ближе к окну поставили узкую кровать с бледно-розовым атласным покрывалом и несколькими подушками разного размера в тон. Справа приютился крошечный секретер с письменными принадлежностями. Над ним, на побеленной стене, выделялся портрет рыжей девушки. Несмотря на то что девчушка была рыженькой, как Катрис, никто бы их не спутал. Катрис даже в горе казалась прекрасной. С портрета же смотрела курносая девчонка с острым подбородком и лукавой смешинкой в глазах. Щеки усыпали веснушки. Такую никто бы не назвал красавицей, но она излучала задор и вдохновляла на подвиги. Сейчас Ранели подмигнула хозяйке спальни:
   -- У меня все получится, я знаю.
   Настроение испортилось, когда взгляд упал на пяльцы с натянутой на них синей тканью. Вышивка! Девушка едва удержалась, чтобы не фыркнуть. Ялмари бы сейчас со смеху умер. Как бешеная собака, она сделала круг по Энгарну, для того чтобы сесть за вышивку в доме Каракара. Но было невыносимо скучно! В стае она нашла бы себе дело по душе, а тут с каждым днем занятий оставалось всё меньше. Если первые три дня она еще не пришла в себя от произошедшего и больше спала, потом знакомилась с домом, будущими родственниками, то теперь уже готова была выть от тоски. Да еще Алет вдруг стал избегать ее, почти не разговаривает, не подходит близко. Неужели так боится отца?
   Ранели подхватила пяльцы и уселась на кровать, скрестив ноги -- пока она одна, можно не заботиться о манерах. Но она не сделала и пары стежков, когда раздался стук. Она сразу различила запах того, кто ее посетил. Стремительно шагнула к двери, дернула ручку, повисла на шее.
   -- Алет!
   Он быстро отстранился, шагнул назад.
   -- Ранели...
   -- Что опять не так? За нами кто-то следит? -- возмутилась девушка.
   -- Нет, просто... -- Алет смутился. -- Надо потерпеть еще немного.
   -- Сколько? -- Ранели уперла руки в бока. -- Халвард не хочет, чтобы я стала твоей женой, ты не можешь ему противиться. Что дальше?
   -- Надеюсь, к Обряду что-то изменится. Не думай, что я ничего не предпринимаю, -- он потер лоб. -- Прости, я не хотел, чтобы все так получилось...
   -- Я тоже! Тебе, наверно, стоило сначала поговорить с Халвардом о женитьбе, а только потом делать мне предложение.
   -- У нас так не делается.
   -- А как у вас делается? Привозите одну девушку за другой, пока Халвард не одобрит выбор?
   -- Нет, не так... -- Алет не выдержал и рассмеялся. -- Ранели, я переживал, не грустишь ли ты, но вижу, все в порядке. Другие разговоры давай отложим. Скоро поднимется Катрис, спросишь у нее о том, что тебя беспокоит.
   -- То есть Катрис можно со мной разговаривать, а тебе нет?
   -- Мне тоже можно, но...
   -- Но ты не хочешь!
   -- Хочу, но...
   -- Но все-таки не можешь. Я поняла. Видеть тебя не хочу! И никого. Пусть Катрис не приходит. Не надо меня развлекать, у меня вышивка есть! -- девушка захлопнула дверь.
   Ничего... Таких невест, как она, эйманы точно еще не привозили. "Посмотрим, кто победит!" -- мстительно подумала девушка и вернулась на кровать. Со вздохом посмотрела за окно. До ночи оставалось еще не меньше трех часов.
   ...Ранели сама себе удивлялась: откуда в ней столько терпения? Она не спустилась в гостиную, чтобы провести вечер с новой семьей. После того как сначала Тана, а затем Катрис пожелали ей спокойной ночи, она разобрала постель и еще долго лежала, не шевелясь, ожидая, когда обитатели замка крепко уснут. Когда ей показалось, что прошло достаточно времени, встала, сунула босые ноги в тапочки, накинула висевший на гвозде плащ прямо на нижнюю рубашку и выскользнула из спальни. Свеча ей не требовалась -- она прекрасно видела в темноте, а запахи помогали найти дорогу. Вот если бы кто-то с ней столкнулся, напугался бы -- глаза в темноте у нее светились желтым.
   Она спустилась вниз по лестнице, там нашла другую, ведущую к мужским спальням. Вскоре она стояла в коридоре с несколькими дверями. Занято было лишь две комнаты: в одной спал Алет, в другой -- Удаган. Перепутать оборотню невозможно.
   Двери внутри дома не запирались. Ранели вошла в спальню и залюбовалась: Алет спал, раскинув руки на широкой кровати. Как же давно она не видела его без одежды. Пусть он прикрыт покрывалом, она это немедленно исправит. Девушка решительно направилась к нему, но мужчина проснулся.
   -- Кто здесь? -- ладонь шарит в поисках меча, но тут же замирает: заметил блеск ее глаз. -- Ранели? Что ты тут делаешь?
   -- Я сейчас тебе объясню! -- она сбрасывает плащ на пол и запрыгивает на кровать. Их разделяет меньше двух локтей, но девушка не торопится преодолеть их. -- Я пришла проверить, тот ли ты эйман, который собирался на мне жениться. Сокол любил меня. Мы болтали с ним часами. Он прикасался ко мне. А парень из дома Каракара почему-то меня избегает. Боится остаться со мной наедине и за весь день произносит лишь: "Доброе утро, Ранели", "Приятного аппетита, Ранели" и "Спокойной ночи, Ранели". А, если я приближаюсь, он отпрыгивает и спасается бегством. Что случилось? -- он дышал тяжело, с надрывом. Девушка видела, как вздымается его грудь. -- Если я тебе больше не нравлюсь, скажи об этом честно.
   -- Нравишься! -- она давно не слышала у него такого хриплого голоса.
   -- Меня порядком раздражает то, что происходит, -- Ранели игнорирует это восклицание. -- Я играю по вашим правилам. Я дурацкую птицу почти вышила! Я готова делать всё, что нужно, но я должна знать, что ты меня любишь, иначе всё теряет смысл. Если ты не проведешь эту ночь со мной, я уйду. Сегодня. Сейчас. Мне необходимо...
   Она не успевает договорить, потому что Алет сжимает ее в объятиях. И страх уходит, уступая место страсти. Он ее любит, ничего не изменилось. Это ее прежний Сокол.
   ...Ночь рассыпается на осколки кратких мгновений, когда она осознает происходящее...
   -- ...У меня в глазах темнеет, когда ты рядом -- так я тебя хочу. Поэтому старался держаться подальше. Иди ко мне.
   -- Сам иди...
   ...Победный крик Ранели сливается с низким рыком Алета. Он обессилено падает на кровать, воздуха катастрофически не хватает...
   -- Господи, мы весь дом перебудим!
   -- А мне плевать! -- глаза девушки сверкают то ли от гнева, то ли от торжества.
   ...Буря утихает, превращаясь в ласковую волну, качающую обоих с непередаваемой нежностью. Она упивается каждым его прикосновением и щедро дарит свои. За все дни пока они были в разлуке...
   -- Как же я счастлив... любимая... я сейчас умру.
   -- Только попробуй...
   Он уснул, когда за окном посерело. Не уснул, а будто на самом деле умер, даже дыхание почти исчезло. Ранели целовала бы его еще, если бы веки не закрывались сами собой. Поэтому она прижалась щекой к татуировке возле сердца. Что там с эймом: спит или летит куда-нибудь? Неважно. Главное, он здесь, под ее щекой, и в любой момент она может к нему прикоснуться губами.
   ...Как же ей хотелось стереть наглую улыбку с лица Халварда. Эти вальяжные движения, эти масленые глазки, словно ощупывающие ее фигуру, -- точно отбирает телку и быка на племя. С каким бы удовольствием, она расцарапала ему морду. Но Алет твердо держит ее за локоть. Они стоят у дома Охотника. Алет собран и сдержан. На его плече -- темно-коричневый сокол, только грудка рябая. Размером хищник чуть меньше, чем эйм-каракар отца. Когда он вертит головой, открывается белый ошейник. Ранели не смотрит в его черные глаза. Посмотришь -- умрешь.
   -- Это моя невеста. Мы хотим обвенчаться перед осенним обрядом, -- голос Алета напряжен, он опасается подвоха. Оказывается, не зря.
   Мутно-зеленые глаза Охотника сверлят Ранели. Внезапно девушка осознает, что он вовсе не худой, как казалось издалека. Это рост -- такой же, как у Удагана, -- обманул ее. Но у Льва такой размах в плечах, что не во всякую дверь пройдет, а Охотник строен.
   -- Я не проведу обряд над вами, -- выносит вердикт Халвард. Губы насмешливо кривятся. Он смотрит на эйма-алета, и смерть обходит его стороной. Птица съеживается, словно хочет исчезнуть, но не может. Пока Халвард не отпустит.
   -- Но Охотник... -- Алет встревожен -- этого он не ожидал услышать.
   -- Она не будет твоей женой, -- категорично заявляет Охотник. -- Уходи.
   И тут оказывается, что небрежно брошенное "уходи" относится только к Алету. Халвард хочет остаться с ней наедине. На мгновение она забывает, что его магия не имеет над ней власти, что она легко справится с ним, если обратится. Забывает, и сердце останавливается от ужаса. Неужели Сокол бросит ее на съедение этому...?
   Алет с глухим стоном запрокидывает голову и тут же сгибается пополам, на траву падают капли крови. Девушка хватает его за руку. Кровь течет из носа.
   -- Я... не... уйду... -- она скорее догадывается, чем слышит эти слова сквозь болезненные хрипы. И тут же ее озаряет: Охотник убивает его за то, что он не желает повиноваться. Страх Ранели сменяется болью и гневом.
   -- Алет, иди, пожалуйста! -- вскрикивает она. -- Иди, всё будет хорошо.
   -- Уходи! -- повторяет Халвард. Голос становятся жестче.
   -- Да прекрати же ты! -- Ранели едва сдерживает себя: из-под верхней губы показываются клыки.
   К ним подбегает Удаган. Злобно глянув на Охотника, подхватывает обессилевшего брата и почти уносит его. Ранели выпрямляется и, прищурившись, смотрит на Халварда. Она не эйман, с ней так легко не справиться.
   По некоторым оговоркам дома Ранели поняла, что Халвард -- первый Охотник из эйманов. Раньше, когда подходил его срок покинуть Гошту, Охотник на несколько дней отлучался с земли эйманов, а потом возвращался с молодым преемником. Около месяца старший обучал младшего, а потом передавал ему амулет и уходил уже навсегда. Но с Халвардом всё было по-другому. Он принял власть в тот год, когда семья Авиела стала изганниками, неожиданно как для себя, так и для всех остальных эйманов. Может, поэтому он такой мерзавец?
   Охотник обходит вокруг нее и заявляет:
   -- Нет, ты не годишься, -- у Халварда нет серебряного оружия, и все же он ни капли не боится ее гнева. Может, потому что держит в руке жизнь того, кого она любит. -- Ты можешь стать матерью Охотника, но матерью эймана -- никогда, -- объясняет он веско. -- Ты же познакомилась с их женщинами. Они могут быть ослепительно красивы, но в то же время они будто добровольно заковали себя в кандалы. В них нет огня. Это кроткие, верные жены, месяцами и годами ожидающие возвращения мужей. Ты не способна на такое.
   -- Откуда ты можешь знать? -- не выдерживает Ранели.
   -- Я -- Охотник. Я знаю все, что касается эйманов. В тебе огонь, который эйману не нужен. Он захочет сделать тебя такой же, как другие жены... И обломает о тебя зубы, -- он точно вбивает с каждым словом гвоздь в сознание. Внезапно Халвард скалится -- забавная мысль посещает его. -- А знаешь что? Я вас обвенчаю. Но весной. Так и передай Соколу. Ты станешь его женой не раньше весны.
   Слова очень походили на издевательство. Куда ей деваться в эти полгода? Переждать в Энгарне или прожить в замке Каракара на правах гостьи?
   Она возвращается к дому, где жила в эти дни. Алет бросается навстречу и едва не падает -- он еще слаб.
   -- Всё в порядке, -- успокаивает она Сокола и задумчиво трет лоб. -- А почему непременно нужно его согласие? -- тут же спрашивает о том, что ее беспокоит. -- Почему нам нельзя сыграть свадьбу без него?
   -- Если он не благословит, у тебя не будет детей, -- выдавливает из себя Алет.
   -- И еще, если Охотник прикажет Алу бросить тебя, он бросит, -- уныло добавляет Удаган Лев, стоящий рядом. -- Или умрет. Мы не можем противиться ему, ты же видишь. Если Халвард проведет венчание, вас с Алом уже ничто не разлучит.
   Так он называл Сокола -- Ал. Алет звал брата -- Ле. Интересно, как они именовали младшего Шелу: Ше или Ла?..
   Алет открыл рот, но так ничего и не произнес, хотя и пытался.
   -- Что? -- нахмурился Удаган.
   -- Запрет! -- с трудом выдавил Сокол. -- Шереш!
   -- Ладно, идем домой. Тебе полежать надо...
   Ранели вздрогнула и чуть приоткрыла веки. Щека по-прежнему прижималась к горячей груди Алета. Ей приснилось то, что происходило позавчера. А сейчас она провела ночь с Соколом назло Халварду. Состояние у нее было странное: будто она то ли плыла, то ли летела куда-то. Не сразу Ранели поняла, что Алет нес ее на руках.
   В полусне она обхватила его шею. Вскоре Сокол положил девушку на кровать в ее комнате, но, когда хотел уйти, она так и не расцепила пальцы. У оборотня, даже у девушки, сила немаленькая.
   -- Ранели, Катрис... рядом... -- прошептал он умоляюще.
   -- Мы тихонечко, -- заверила она.
   И Алет задержался у нее в спальне.
   17 юльйо, Жанхот
   Ялмари вернулся в Жанхот днем. Недалеко от столицы в деревне его ждал маркиз Нево с некоторыми другими аристократами, чтобы устроить принцу торжественный въезд в столицу. Он выторговал себе только право въехать в закрытой карете, чтобы не переодеваться в наряды, благодаря Герарду Сороту вошедшие в моду этим летом: колет с короткими рукавами, рубашка с большими кружевными манжетами, огромный отложной воротник; свободные штаны, подвязанные под коленом шелковой лентой с бантом; на большой шляпе, слегка приподнятой с одного бока, огромные перья. Ему гораздо привычнее была кожаная куртка до середины бедра и старомодная широкополая шляпа, закрывающая, если надо, пол-лица.
   ...Очень рано он узнал, что у него, в отличие от остальных людей, два имени. Одно -- Ллойд Люп. Его дал король Энгарна -- все полагали, что он отец принца. Второе -- Ялмари Онер -- дал настоящий отец. Возможно, если бы король не погиб, у кого-то из подданных и возникли бы подозрения, потому что внешностью принц походил на предполагаемого отца разве что цветом волос: они тоже были темные. А вот глаза у короля были голубые, кожа светлая, а принц черноглазый с чуть смуглой кожей, легко принимавшей загар. Но теперь сравнивать было не с кем. Лицо последнего правителя можно было вспомнить лишь по парадному портрету, который, по понятным причинам, видели немногие. Ллойд Люп погиб, когда принцу шел пятый год. Только четверо в огромной стране знали о том, как это произошло: королева, ее телохранитель Мардан Полад, принц и принцесса.
   Едва Ялмари научился ходить, Полад взялся за его обучение: ни словом, ни движением, ни взглядом он не должен раскрыть тайны королевы. Иначе пострадают все.
   Позже принцу предоставили выбор: оставаться рядом с близкими или покинуть Энгарн. Нелегкий выбор....
   Но теперь выбора не было: он не может покинуть сестру и мать. Накануне войны он нужен здесь, нужны его навыки, вбитые Поладом до мозга костей. За три недели, что он играл роль особого посланника королевы, он сумел найти союзников, но предстояло сделать еще немало.
   И как же не вовремя случилось его знакомство с маленькой леди Илкер Лаксме. Он и сам не мог точно объяснить, почему при знакомстве с ней представился лесником и своим вторым именем -- Ялмари Орнер (пришлось добавить одну букву, чтобы фамилия его настоящего отца не была такой узнаваемой). Он с самого начала знал, что ничего хорошего из этого знакомства не выйдет. И в поездке принял твердое решение: больше с ней не встречаться.
   Сейчас на сердце и в теле была лишь смертельная усталость. Почти месяц он только и делал, что скакал, договаривался, сражался, снова скакал. Поспать бы дня три, чтобы ни одна живая душа не беспокоила...
   Когда Ялмари ступил на мраморный пол холла во дворце, запахи сотен людей окружили его. Он плыл в них, как в реке, а обоняние невольно выделяло только один. Принять решение о расставании оказалось проще, чем исполнить. Принц почувствовал Илкер на втором этаже. Пришлось сделать усилие, чтобы не свернуть туда, а подняться выше, к матери.
   Короткая аудиенция у королевы -- поцелуй щеки, холодные вежливые фразы, и его отпустили немного отдохнуть.
   Нет, конечно, он знал, что мать его любит. Знал, что она переживала о нем все эти дни. Это было заметно даже через белила, которыми попытались загримировать следы бессонницы на ее лице. Но все же семейные тайны накладывали определенные ограничения. Однажды Ялмари подумал, что королева настолько боялась выдать себя чем-то, что в какой-то момент запретила себе любое проявление чувств. Поэтому материнскую любовь он скорее понимал умом, чем ощущал. Кажется, маленькая фрейлина только этим и смогла пробить брешь в его защите: ее искренность обескураживала и заставляла сердце тосковать о несбыточном -- об отношениях, где нет места фальши.
   Принца милостиво отпустили отдыхать до ужина, поэтому он отправился в свои комнаты во дворце. Когда слуги вышли, упал на кровать, сняв только сапоги и куртку, и закрыл глаза. Моментально в голове возник образ девушки: русые кудряшки, не желающие лежать в прическе, карие глаза, чуть курносый нос, тонкая талия, затянутая в шелк. Сидит рядом с принцессой, смеется, посматривая на дверь. Наверняка ведь сестренка сказала ей, что он вернулся. Ялмари не стал прогонять это видение. Встречаться нельзя, но представить-то можно...
   ...Очнулся, когда на город опустились сумерки. Полежал немного, прислушиваясь. Вскоре раздался бой башенных часов. "Девять вечера. Еще немного, и я бы опоздал", -- он быстро сбросил рубашку на пол, амулет -- черный матовый камень -- и круглый медальон, висевшие на витой цепочке снимать не стал. Затем переоделся: в гардеробе всегда ждала его любимая одежда -- черные рубашки и длинные штаны. Ялмари не любил надевать чистую одежду на немытое тело, но искупаться и побриться не успевал. Машинально провел ладонью по щеке: чтобы лицо было чистым, приходилось бриться два раза в день.
   Когда он вошел в столовую, где по вечерам встречалась их семья, королева и принцесса уже ужинали. Хрустальная люстра, висевшая низко над центром стола, освещала небольшое пространство, и уже за спинками стульев начиналась тьма.
   Увидев сына, королева Эолин величественно улыбнулась. Светлые волосы, белая кожа, холодная улыбка -- королева по-прежнему хранила самообладание и не только не упрекнула сына за опоздание, но даже не поднялась из-за стола. Слуги к вечерней трапезе не допускались, поэтому на ней было так называемое домашнее платье: оно надевалось без корсета и многочисленных подъюбников, запахивалось впереди и поддерживалось лишь легким пояском.
   Восемнадцатилетняя принцесса, напротив, нарядилась. Она спала на другом этаже, и горничные помогали ей раздеться перед сном. Девушка подскочила к Ялмари и повисла на шее.
   -- Братик, как же я рада, что ты вернулся! Я к тебе уже заглядывала, но ты спал, ничего не слышал. Я тебя не стала будить.
   Лин носила маску взбалмошной принцессы, поэтому могла позволить себе искреннее проявление радости.
   Принц приобнял ее и чмокнул в щеку.
   -- Я тоже рад тебе, сестренка. Спасибо, что не разбудила.
   Принцесса Эолин казалась молодой копией матери. Некоторые утверждали, что, когда королеве было восемнадцать, она отличалась такой же непосредственностью и искренностью, но смерть короля Ллойда в одну ночь изменила ее, превратив из юной девушки в зрелую женщину.
   -- Как ты себя чувствуешь? -- поинтересовалась королева таким тоном, будто задала вопрос исключительно из вежливости.
   -- Прекрасно, -- поддержал Ялмари великосветскую беседу. Отодвинув стул, сел рядом. Положил в тарелку овощи и мясо.
   -- Давай я за тобой поухаживаю, -- сияя, предложила сестра. -- Специально для тебя мы заказали повару паштет.
   Она передала маленькую тарелочку.
   -- Спасибо, -- тепло поблагодарил он. -- Полад задерживается?
   За столом повисла тишина. Женщины переглянулись.
   -- Он не ужинает с нами... -- бесстрастно сообщила королева.
   -- То есть как? -- Ялмари перестал жевать.
   -- Не хочет, -- она спокойно нарезала рыбу. Только вот взгляд она прятала, и это выдавало, что она опять лицедействует, а настоящие чувства спрятаны глубоко внутри.
   Принцесса не выдержала:
   -- Они поссорились, -- пояснила она недоумевающему брату.
   -- Поссорились? -- он вновь перевел взгляд на мать.
   -- Я пыталась помириться, -- королеве не нравилась эта тема, и она поспешила завершить ее. -- Давай не будем об этом.
   -- Хорошо, -- Ялмари поднялся.
   -- Ты куда? -- холодность королевы все же поколебалась, она с беспокойством следила за сыном.
   -- Хочу найти Полада и узнать, что происходит.
   -- Но я почти не видела тебя...
   -- Мы вернемся вместе, -- пообещал принц.
   ***
   Спальня телохранителя королевы этажом ниже встретила тишиной, но Ялмари заметил движение на балконе и прошел туда. Полад покачивался в кресле-качалке, глядя в пустоту перед собой. Увидев принца, показал на соседний стул. Ялмари опустился рядом.
   -- Что случилось? -- поинтересовался телохранитель, мельком взглянув на него.
   -- Пришел ужинать и с удивлением обнаружил, что тебя нет.
   -- Я не об этом, -- прервал его Полад. -- У тебя что-то случилось. Что?
   -- Как ты все чувствуешь? -- принц облокотился на колени и сжал виски.
   -- Мы слишком связаны, -- усмехнулся "волк".
   Ялмари всегда хотел походить на него: ни одного лишнего слова. Никогда, даже наедине. Даже когда кажется, что никто не может услышать. Полный контроль и самообладание. Но выглядит все намного естественней, чем у королевы.
   -- Так что у тебя случилось? Видел леди Лаксме? -- Полад, как всегда, в два счета добрался до самой сути.
   Ялмари медленно поднял на него взгляд.
   -- Нет, -- ответил безразлично. -- Ты и сам знаешь.
   -- Собираешься встретиться?
   -- Нет, -- на этот раз горькая усмешка тронула губы.
   -- Почему?
   Опять долго-долго смотрят в глаза друг другу.
   -- У меня может быть помолвка? -- наконец спрашивает Ялмари вместо ответа.
   -- Ты хочешь, чтобы я тебе разрешил или запретил? -- телохранитель скрестил руки на груди. -- Этого не будет. Ты уже большой мальчик и сам можешь принять решение. Ты доказал, что...
   -- Слово "нет" гораздо короче, -- прервал его Ялмари. Он запрокинул голову и теперь уставился в звездное небо. -- Оставим леди Лаксме. Ты очень удачно отвлек меня от цели моего прихода. Что у тебя с королевой?
   Полад не спеша поднялся, навис над принцем, всмотрелся в его лицо.
   -- Я считаю, что не вправе тебе указывать, раз ты уже совершеннолетний. Но если хочешь мой совет -- скажи леди Лаксме, кто ты. Всё сразу встанет на свои места.
   -- Какое изящное решение! -- Ялмари иронично покивал. -- Так и сделаем. А что скажешь насчет королевы?
   -- Произошло то, что должно было произойти, -- холодно пожал плечами Мардан Полад, снова опускаясь в кресло. Один Ялмари мог почувствовать, какая боль скрывается за внешним спокойствием. -- Она жалеет о том, что связалась со мной. Жалеет о том, что погиб Ллойд Люп.
   -- Не может быть, -- не поверил принц. -- С чего ты взял?
   -- Она почти открыто мне об этом сказала.
   -- Нет, Мардан, ты что-то неправильно понял.
   -- Слушай, когда я впервые увидел герцога Люпа, я сразу понял, что он подходит ей больше, чем я. До нее эта истина дошла не сразу. Но в любом случае в ту ночь он не оставил мне выбора.
   -- Ладно, я не буду расспрашивать о подробностях. Просто сделай мне одолжение: поужинай с нами.
   -- Не лукавь, -- подмигнул телохранитель. -- Вряд ли ты сможешь нас помирить.
   -- Что ж, тогда хоть поедим, -- посмеялся принц.
   -- Только сегодня и только ради тебя, -- Мардан поднялся.
   На стенах галереи еще горели свечи. Стражу Полад отпускал, оставляя "волков" лишь на нижних этажах. Слуги тоже сюда не заглядывали после одиннадцати -- чем занимаются королевские особы по ночам, им было знать необязательно, и так слишком много болтали.
   -- Я горжусь тобой, -- нашел нужным сообщить Мардан, поднимаясь в обеденный зал. -- Ты сделал больше, чем я предполагал. Прочитав сообщение о твоем столкновении с эймом-соколом, -- продолжил телохранитель, -- я узнал, что смог об эйманах. Этот народ живет за северо-восточными лесами Энгарна. Леса считаются непроходимыми и нежилыми, а возможно, там действует и какая-то магия. В общем, никого из людей они в гости не пускают. А вот сами они часто среди нас вращаются. Большинство из них -- купцы и, надо сказать, небедные. Они никогда не афишируют свою особенность, так что люди об этом народе забыли. Как ты понимаешь, немногие внимательно читают книгу Вселенной. Но в королевской библиотеке я нашел даже отрывки из книги Эйманов. Знаешь, как отличить эймана от человека? Кроме того, что у него есть эйм-животное, разумеется...
   -- Как? -- заинтересовался Ялмари.
   -- У них на груди, возле сердца, татуировка. Его вторая сущность, его эйм. То есть, например, если бы ты раздел эймана Алета, который чуть не убил тебя, то увидел бы у него татуировку сокола.
   -- Татуировки делают и люди, -- засомневался Ялмари.
   -- Таких не делают, -- не согласился Полад. -- Эта татуировка живет отдельной жизнью. Она будет изображать летящего сокола, спящего сокола, сокола с жертвой, -- в общем, постоянно будет меняться, в зависимости от того, чем занимается эйм в данный момент.
   -- Интересно. Но, готов поспорить, эйманы нечасто раздеваются, -- заметил Ялмари.
   -- Ты абсолютно прав, мой мальчик. А еще у эйманов необычные фамилии. Я почти убежден, что Удаган Лев -- эйман. Ты должен его помнить: такой обаятельный светловолосый гигант, который поставил на уши весь Жанхот лет пять назад. Наши аристократки прыгали к нему в постель чуть ли не после первой встречи. Даже то, что муж может их убить, не останавливало.
   Ялмари обдумал услышанное.
   -- Ты хочешь сказать, что Шела Ястреб...
   Полад остановился у двери в обеденную залу.
   -- Я в этом почти уверен. Только этим можно объяснить то, что вожак отправил тебя в Хадашу. Ты спас эймана -- они могут отблагодарить.
   -- Когда я уезжал, он был очень плох. Доктор даже не был уверен, что у него рассудок сохранится. Хорошо, что Декокт обещал позаботиться о нем.
   -- "Пути Творца не исследимы", -- многозначительно промолвил Мардан Полад, взявшись за ручку двери. -- Еще помнишь, чему тебя учили в школе при храме?
   -- Это незабываемо, -- едко заметил Ялмари.
   -- Что ж, идем. И не говори о делах при наших женщинах. Им об этом знать ни к чему.
   Ялмари полагал, что Полад напрасно ограждает от всего мать и сестру. Первая посчитает, что не так уж нуждается в нем, а второй когда-нибудь предстоит занять трон, и она должна готовиться к этому заранее. Не всегда же ее будут опекать. Но он не привык спорить с телохранителем.
   17 юльйо, замок Зулькад, Кашшафа
   Ночь пролетела незаметно. Рекем проснулся оттого, что в комнату кто-то вошел. Он быстро сел на кровати, ладонь легла на рукоять меча. Но тревога оказалась напрасной: Щутела застыл на пороге со стопкой одежды.
   -- Разбудил я вас, господин. Извиняйте. Я к такой работе не приспособлен, а хозяйка не велела других слуг пускать к вам. Сердится на принцессу, значит. Вот наша голубка и попросила меня. Тут одежда вам. Вроде должна по размеру подойти. Она как узнала, что вы без слуг да без вещей, так и обеспокоилась сразу. И еще велела, чтобы вам комнату на господской половине дали, потому как вы маркиз. А хозяйке и не понравилось, вроде как она распоряжается. Так комнату вам все ж таки дали. Я так думаю, хозяйка не сердится, а только вид кажет. Что вдруг, чтобы король наш не осерчал. Так я вам одежду оставлю, а после того провожу в новую комнату вашу. И без слуги вам значицца придется. Дадите прачке одежу, она постирает. А что вдруг -- так меня зовите.
   -- Хорошо, -- Рекем отбросил волосы. -- Оставь одежду здесь и принеси воды умыться.
   -- Эт я зараз, -- конюх будто обрадовался. Он прошел в комнату, положил стопку на стул. -- А то уж принцесса дожидается.
   -- Она послала за мной? -- Ароди вскочил, передумав умываться, но Щутела успокоил.
   -- Она-то не посылала, а видно, что ждет.
   -- Как видно? -- уточнил Рекем.
   -- Да видно и все, -- Щутела махнул и вышел, забрав медный таз. Вскоре принес чистой воды и тут же опять ушел.
   Рекем успел наскоро ополоснуться в тазу, когда конюх снова заглянул:
   -- А кушать, стало быть, с принцессой. Она только и ждет, чтобы вы значицца пришли.
   Рекем выругался в сердцах. Почему бы этому дураку сразу все не объяснить? Он тут прихорашивается, а принцесса сидит голодная.
   В коридоре ждал тот же конюх. Заверив, что отнесет вещи в другую комнату, он вновь повел маркиза на аудиенцию.
   Мирела ожидала в гостиной. Напротив большого камина из белого камня стоял простой деревянный стол. Когда вошел Рекем, принцесса встала:
   -- Доброе утро, маркиз Бернт, -- он тут же склонился на колено, а девушка возмутилась. -- Нет, это невозможно. Если вы собираетесь падать на колени каждый раз, я не буду приглашать вас к себе. Немедленно поднимайтесь и садитесь завтракать.
   Рекем не поверил в эту угрозу. У принцессы так мало гостей, что вряд ли она откажет себе в удовольствии пообщаться с ним из-за того, что он приветствует ее согласно этикету. Она все равно будет приглашать Рекема, а он будет падать на колени. Не только как перед принцессой, но как перед хрупкой девушкой, которая смогла сказать "нет" королю, которому даже самые смелые говорили "да".
   Он сел за стол, на который горничная уже постелила скатерть и теперь расставляла различную снедь. Луч солнца, неизвестно как пробравшийся сквозь узкую щель окна, отразился от золотой чайной ложки и брызнул в глаза маркизу, разом отбросив его на год назад.
   ...Солнечный луч, отразившись от позолоченного бока графина с вином, резанул глаза. Рекем отодвинулся чуть в сторону. Он, почти не дыша, слушал брата, но тот вдруг умолк, хмуро кусая губы.
   -- И ты не склонился перед ней на колени? -- подтолкнул его Рекем. Он всегда был очень сдержан в проявлении чувств, но сейчас не мог не восхищаться братом.
   -- Нет, -- коротко ответил Яхин. Затем поднялся, подхватил с кресла плащ. Золотая застежка, изображающая голову иттая, с алым янтарем вместо огненных рогов, мягко щелкнула в тишине кабинета. Будто арбалет спустили. -- Достаточно того, что Элдад пресмыкается перед ней. Маркиз Бернт не признает ее королевой.
   Рекем помрачнел, тоже поднялся. Застежка на его плаще проще. Не он наследует титул маркиза. Он всего лишь граф Цаир. Хотя ему все равно повезло больше, чем большинству дворянских сыновей. Цаир -- это не какая-то деревенька в десять домов, а большое поместье. Но по обычаям их семьи второй сын становится военным. Поэтому он одевался скромнее. Хотя и старший брат не любит показной роскоши. Вот эта родовая брошь -- единственное исключение.
   Яхин молча шел по коридору. Рекем следовал за ним. Все, что не было произнесено вслух, кипело внутри. Младший брат был совсем другим. Он любил роскошь, любил королевские милости. Он прилепился во дворце, как репей к шкуре пса, и готов был танцевать и ползать на брюхе, чтобы заслужить "кость", брошенную царственной рукой. И там, где Яхин проявил твердость, Элдад прогнулся. Маркиз Бернт не пожелал склонить колени перед Сайхат, как того требовал этикет, а Элдад, говорят, даже стихи ей писал. Дурные стихи, безусловно. А еще, говорят, что молодая "королева", обещала в благодарность сделать Элдада маркизом Бернтом. Только ничего у нее не выйдет. Может, ведьма и желает передать титул младшему брату, но законов страны ей не изменить, маркизом останется Яхин.
   До того как братья вышли во двор, Рекем заговорил:
   -- Мне следовало возглавить дворцовую стражу. Хотя бы временно, для вида. Я бы вправил мозги этому...
   Брат резко останавливается и разворачивается к нему. В каждом движении, во взгляде, столько власти, что сердце невольно вздрагивает. Впервые Рекем чувствует, что стоит не перед Яхином, с которым играл в прятки в огромном замке, а перед своим сюзереном.
   -- Оставь его в покое, -- он произносит эти слова спокойно, но так, что даже мысли не возникает ослушаться. -- Если в нем есть хоть капля разума, он скоро поймет, что к чему. А если не поймет... считай, что у нас нет младшего брата. Мы не воюем с королем. Даже если его величество сто раз поступит неправильно, мы не будем воевать с ним. Мы просто не оказываем почести ведьме и шлюхе. Это понятно?
   -- Да, мой господин.
   В этом ответе нет подобострастия, только обещание полной поддержки и повиновения, и брат улыбается светло, кладя руку на плечо:
   -- Идем, нас уже заждались.
   Во дворе шумно. Смеются женщины в дорогих охотничьих костюмах, лают псы. Лесник держит рог на полпути к губам, ожидая сигнала от маркиза.
   -- Мы уже думали, вы не придете. Хотели начинать без вас, -- мама чуть хмурит брови. Она уже немолода, но еще сильна и здорова, седые волосы ничуть не портят ее величественной красоты. Хотел бы Рекем, чтобы у него была такая жена. Она будет меняться с каждым годом, но оставаться чрезвычайно привлекательной. Сейчас за невинной фразой он видит тревогу. Она спрятана в глубине карих глаз. Хочется точно так же положить ей руку на плечо и сказать: "Все будет хорошо. Это понятно?" Но сейчас подобное неуместно. Братья легко вскакивают на лошадей, которых подвели слуги, лесник наконец трубит в рог.
   ...Все происходит так неожиданно, что Рекем не успевает ничего сообразить. Вот они с братом несутся по лесу впереди всех. Собаки лают все громче, значит еще немного -- и они загонят оленя. А в следующее мгновение лошадь испуганно всхрапывает и поднимается на дыбы.
   Он чуть не вылетел из седла. Еле успокоил ее. И только потом понял причину ее строптивости. Прямо на дороге лежит лошадь Яхина, жалобно ржет -- нога явно сломана. А сам Яхин неподвижно валяется поодаль. Еще до того как он подбегает к брату, вокруг снова оказывается очень много людей, слуг. Они переворачивают брата на спину, один щупает артерию, прижимается ухом к груди. Наконец выносит вердикт.
   -- Маркиз Бернт мертв. Шею свернул.
   Кто-то из женщин вскрикивает, кто-то падает в обморок, кто-то начинает громко рыдать. Мужчины предлагают перенести тело в замок, за спиной перешептываются о превратностях судьбы, и только он ревет, как раненый медведь.
   -- Это ложь! Он не может умереть. Лошадь не может сломать ногу на ровном месте!
   Он рвется к Яхину, чтобы доказать, что они бестолковые врачи. Всех почему-то пугает его поведение, его пытаются удержать...
   Рекем немного пришел в себя только к вечеру. Вдруг очнулся возле камина в гостиной с бокалом вина в руках и осознал, что его накачивают лейнским уже несколько часов. Вот только не берет нисколько. Хлебает его, как воду, а в голове по-прежнему звенящая пустота, ощущение, что он видит дурной, вязкий сон.
   -- Маркиз Бернт, леди Ароди хочет видеть вас.
   Слуга почтительно замирает у входа, а он вскакивает радостно оглядываясь. Сон! Конечно, сон. Он выпил лишнего, вот и снится всякое. Где Яхин? Он оглядывается, выискивая брата среди людей, всё еще толпящихся в гостиной. Они смотрят так странно: с испугом, сожалением, некоторые со злорадством. Почему они так смотрят?
   -- Маркиз Бернт, что мне передать леди Ароди?
   Рекем встречается взглядом со слугой и наконец понимает, что тот обращается к нему. Ну точно. Теперь он не граф Цаир, а маркиз Бернт. А безголовый Элдад сегодня стал графом Цаиром.
   -- Этого не может быть, -- твердо повторяет он вслух. -- Лошадь не может сломать ногу на ровном месте.
   -- Не надо об этом так... громко, -- выдыхает графиня Чанер. -- Говорят, ведьмы могут слышать издалека.
   И гости торопливо расходятся. Что если ведьма и видеть может издалека? Тогда Сайхат не понравится, что они поддерживали семью Ароди. Никому не хочется погибнуть, совершая верховую прогулку...
   -- Я совершу молитву.
   Голос принцессы звучал виновато, хотя извиняться следовало ему. Он даже открыл рот, чтобы сделать это, но слова застряли в горле. Солнечный свет освещал Мирелу со спины, создавая вокруг нее золотое сияние, как обычно рисовали на картинах у святых.
   Рекем склонил голову, но не услышал из молитвы ни слова. Напрасно он приехал сюда. Как эта девушка поможет ему? Она сама нуждается в защите...
   -- Кушайте, маркиз, -- предложила принцесса. -- Письмо отцу я уже отправила. Уверена, все будет хорошо, -- она мягко улыбалась.
   Характером она походила на мать: и простотой в общении с подданными, и стойкостью, когда дело касалось ее принципов. Завтракая, девушка задавала вопросы, намеренно избегая болезненных тем. Рекем сам не заметил, как разговорился. Он рассказывал об общих знакомых, о происшествиях в детстве. Она весело смеялась, затем тоже рассказывала что-то. Завтрак давно закончился, горничная убрала со стола. Правила этикета требовали закончить аудиенцию, но он никак не мог уйти.
   -- Мы встретились в печальное время, -- Мирела будто прочла его мысли. -- Но ваш приезд -- утешение для меня. До сих пор единственное, что я делала, -- это читала Священные книги и молилась в часовне.
   -- О здешней часовне ходят легенды, -- сообщил Рекем. -- Я слышал некоторые еще в юности.
   -- Наверно, вы имеете в виду священника, которого пригласили, чтобы молиться об одной из предыдущих графинь Зулькад, потому что она никак не могла зачать наследника? -- подхватила принцесса. -- Да, здесь любят эту легенду. Священник молился почти целыми сутками, но выходил из часовни, пылая здоровьем, бодрый, с румянцем на щеках. А некоторые даже говорили, будто от него пахло костром и жареным мясом. Но главное -- наследник все же родился. Вам об этом рассказали?
   -- Да, -- рассмеялся Ароди.
   -- Это было почти первое, что я услышала, когда вступила в этот замок...
   -- Госпожа! -- в комнату, запыхавшись, вбежала горничная. -- Госпожа, там какой-то граф от короля приехал, мне кажется, это Даут...
   -- Даут? -- принцесса дрогнула.
   Граф Даут когда-то познакомил короля с Сайхат -- она приходилась ему племянницей. Когда ведьму казнили, он тоже впал в немилость, но это проявлялось лишь в том, что он меньше времени проводил в обществе короля. И теперь, когда Манчелу желал наказать кого-то из подданных, он посылал Даута. Без причины граф не приезжал.
   -- Маркиз Бернт, -- Мирела встала. Рекем тоже поспешно вскочил, ожидая указаний. -- Идите в свою комнату и там ожидайте... Будьте готовы... Если что...
   Принцесса хочет, чтобы он сбежал, если Даут прибыл из-за него.
   -- Я буду готов, -- он на мгновение преклонил колено и вышел.
   В комнате он взял меч. Если его пришли арестовывать, он не сбежит и не сдастся. Все равно умирать, так лучше в бою. А если помощь потребуется принцессе, он вступится за нее.
   ***
   Мирела попросила горничную открыть дверь в гостиную и передвинула стул так, чтобы он стоял точно напротив входа. В коридоре послышался шум, тяжелые шаги, шелест платья. Видимо, Даут шел по коридору, а следом спешила графиня Зулькад.
   -- Леди Шедеур только что завтракала. Может быть... -- послышался ее холодный голос.
   Они появились в дверях. В последний раз Мирела видела графа около девяти лет назад, но он будто совсем не изменился: напыщенное, самодовольное лицо сильно сужается к подбородку, щеки выбриты до синевы, слишком большой, мясистый нос возвышается горой среди впалых щек. Ему исполнилось уже пятьдесят пять -- он был немного моложе короля, но выглядел значительно лучше Манчелу, потому что, в отличие от короля, нисколько не поправился.
   -- Вина с дороги? -- казалось, хозяйка замка заискивала перед графом.
   -- Позже, -- отрезал он, пристально глядя на принцессу, гордо вскинувшую подбородок.
   Мирела не знала, что делать. Даут с порога унизил ее, не только не поклонившись, но и не поздоровавшись. Встать ли ей и произнести протест, как учил ее духовник, или же сидеть, демонстрируя такое же пренебрежение?
   -- Леди Шедеур, -- граф соизволил обратиться к ней, и Мирела вскочила.
   -- Я принцесса Кириаф-Санна и требую, чтобы ко мне обращались согласно моему титулу. Я не позволю, чтобы...
   -- Что ж вы так с порога? -- с высоты своего роста Даут удовлетворенно оглядел строптивицу. -- Вы ведь не знаете, с какой вестью я приехал к вам, а уже возмущаетесь.
   -- Я требую...
   -- Подождите требовать, -- чуть насмешливо перебил мужчина. -- Я к вам, даже не отдохнув, чтобы по приказу короля передать его письмо, -- граф достал из-за пазухи сложенный и запечатанный сургучом листок и протянул принцессе.
   Она приняла молча. Сломав печать, отвернулась к окну.
   "Моя дорогая дочь, Мирела, -- отец не назвал ее "леди Шедеур", как приказал, отметила девушка, а значит, хочет примириться. -- Я рад был услышать, что вы хорошо себя чувствуете. Я скучаю по вам, и, надеюсь, мы скоро сможем увидеться. Я направляю к вам графа Даута. Вы можете доверять ему, как себе. Он приготовит вас к нашей встрече в Беерофе. Как только вы будете готовы, мы встретимся в столице, где вы публично признаете брак с вашей матерью незаконным. Я устрою ваш брак, мы больше не будем разлучаться. С нетерпением жду вас. Король Манчелу".
   В комнате стояла мертвая тишина. Муха с мерным жужжанием летала вокруг Даута, ища, куда приземлиться.
   -- Леди Мирела, -- заговорил наконец граф, -- его величество король Манчелу желает вновь приблизить вас к себе. Условия очень просты. Перестаньте перечить его величеству, -- предложил он. -- Признайте, что брак с вашей матерью был незаконным, признайте, что благополучие страны зависит от того, как быстро мы избавимся от тварей, которые не являются людьми, и вы вновь станете любимой дочерью. Эль-Элион воздаст вам за вашу кротость.
   -- Вы вдруг вспомнили о Боге, граф? Может, вы хотите стать моим духовником? Извините, но это место занято. Отца Иавина нет здесь, потому что он отправился в соседний замок, там нужна его помощь. Но однажды он сказал мне, граф, -- Мирела шагнула вперед, -- что люди, лгущие ради выгоды, предадут и короля. Я не изменю ни королю, ни убеждениям. И от того, что я и моя мать находимся в тюрьме, мы не перестали быть первыми леди королевства. Обсуждать вторую часть этого требования в таком случае бессмысленно.
   -- Леди Шедеур, вы отказываетесь исполнить волю отца? -- вскинул голову Даут.
   -- Я принцесса Кириаф-Санна, и буду повиноваться отцу во всем, что не противоречит воле Эль-Элиона.
   -- Я доложу об этом королю, а до его особых распоряжений, вы лишаетесь всех привилегий, -- скривил губы граф.
   Он обернулся. Графиня Зулькад с фальшиво-подобострастной улыбкой сообщила:
   -- Стол накрыт в большой зале. Или вы сначала искупаетесь?
   -- Графиня, -- словно не слыша ее лепета, обратился Даут, -- отныне король освобождает вас от обязанности присматривать за леди Шедеур. Она переходит под мою опеку, а вы должны позаботиться, чтобы мне и моим людям понравилось у вас в гостях, -- он вновь повернулся к принцессе. -- Сейчас вы, леди Шедеур, пройдете в спальню и не выйдете оттуда до особого распоряжения короля. А чтобы вы исполнили это повеление, двое моих людей будут караулить возле дверей.
   -- Вы не имеете права назвать меня, не упоминая моего титула, -- Мирела начала произносить протест, который выучила наизусть. -- Вы не имеете права...
   Даут повернулся спиной, отдавая приказ:
   -- Имна, Кеназ, проводите леди Шедеур в спальню. Если она будет сопротивляться, примените силу, -- с этими словами он вышел.
   Мирела вспыхнула, но спорить больше не имело смысла. Если она не хочет, чтобы ее унизили перед обитателями замка, ей придется подчиниться.
   ***
   Принцесса безучастно сидела возле письменного стола, не слыша, о чем воркует суетящаяся вокруг нее Векира. Все вернулось. Она надеялась, что жизнь налаживается, что отец любит ее и, освободившись от ведьмы, захочет вновь увидеть. Он ведь даже по ее просьбе помиловал нескольких дворян. Но все вернулось. Неожиданно ей стало душно, и она рванула ворот платья.
   -- Госпожа, госпожа, дать вам вина? -- переполошилась горничная.
   -- Нет, -- Мирела стиснула зубы, чтобы не расплакаться. -- Оставь меня, все будет хорошо.
   "Я выдержу, я смогу, -- твердила она себе. -- Разве не написано в Священной книге Людей, что Эль-Элион посылает лишь столько, сколько мы можем вынести?"
   -- Вот, выпейте, госпожа, -- обратилась к ней горничная.
   Принцесса словно очнулась. Она взяла бокал и, даже не пригубив, отставила его в сторону.
   -- Векира, надо предупредить маркиза Бернта. Теперь ясно, что я не смогу помочь леди Ароди. Ему надо как можно скорее покинуть замок.
   -- Да что вы, -- всплеснула руками девушка. -- Маркиз Бернт разве уехал бы? Видели бы вы, как он вступился за вас. И Даута не побоялся. Прямо как древний рыцарь против дракона, наскакивает на него -- Даут-то его выше. Говорит: "Какое вы имеете право? Король не мог приказать так обращаться со своей дочерью!"
   -- Он сошел с ума!
   -- Да он, верно, влюбился в вас, -- авторитетно заявила девушка. -- Вон вы у нас какая хорошенькая. А и вам веселее будет. Вовремя он сюда прибыл.
   -- Векира, как ты смеешь?! -- возмутилась Мирела. -- Принеси мне вина и перестань болтать глупости.
   -- Вино вон рядом с вами стоит, -- понимающе усмехнулась горничная. -- Я уж не знаю, о чем там король распорядился, но Даут разрешил лорду Ароди с вами видеться, если вы, конечно, захотите. А покидать замок ему запретили. Сейчас я вам печеньев с кухни принесу.
   Горничная вышла, и принцесса потрогала вспыхнувшие щеки. Они так пылали, что, кажется, приложи к ним бумагу -- загорится. Девушка заглянула себе в душу: что ее так смутило? То, как смело Рекем вступился за нее, или бестактное замечание Векиры? Стыдно признаться, но ей было приятно слышать и то и другое. Но играть с чувствами других очень неприлично, поэтому, если придется видеться с маркизом, надо вести себя как можно сдержанней, чтобы он ни в коем случае не мечтал о несбыточном.
   17 юльйо, Жанхот, королевский дворец
   Семейный ужин, первый за этот месяц, где присутствовали все, состоялся. Как обычно, беседовали ни о чем, боясь затронуть опасные темы. Уже за полночь принц и принцесса покинули столовую, оставив королеву наедине с телохранителем.
   -- Как тебе это удалось? -- спросила Эолин, пока они шли по галерее. -- У меня не получилось!
   -- Он согласился ради моего приезда. Сказал, что только на один раз.
   -- Жаль. Но посмотрим. Я надеюсь, что помирятся, -- оптимистично заявила Эолин. -- Ты куда сейчас?
   -- Хотел уехать в Ецион-Гавер, но Полад просил быть поблизости. Так что опять в домик лесника.
   -- Хотел уехать? -- не поверила принцесса. -- А как же Илкер? Она тут сохнет день ото дня.
   -- Кстати, о леди Лаксме. Мне нужна твоя помощь...
   Они обсудили идею Ялмари на лестнице. Здесь принцесса должна была свернуть в галерею, ведущую к ее спальне, а принц, спуститься вниз, чтобы покинуть дворец. Как он и предполагал, Эолин восприняла его идею как очередное захватывающее приключение.
   -- Спасибо, сестренка.
   -- До завтра, Ллойд.
   Ялмари чуть нахмурился, но промолчал. Слышать это имя из родных уст было неприятно, от других он терпел его потому, что они не знали правды.
   Он доехал до домика довольно быстро.
   Устроив лошадь в конюшне, взбежал на крыльцо. Распахнул дверь, шагнул внутрь и... задохнулся. Илкер была здесь. Он словно во сне брел по комнатам, повторяя ее путь: подошла к камину, дотронулась до спинки стула, постояла у окна. Поднялась в спальню, посидела на кровати. Аккуратно разгладила всё, восстанавливая идеальный порядок. Снова направилась к выходу. У самого порога он уперся кулаком в косяк и прижался лбом. "Ну давай, делай, как решил. Не видеться. Не разговаривать. Закончить всё разом, как будто ничего не было. Ты сможешь. Ты зашел слишком далеко, но ты знал, что сможешь остановиться. Должен остановиться". В глазах было темно от боли, а казалось, что темно было в душе. "Подумаешь, сердце из груди вынули. Ничего страшного. И без сердца люди живут. Давай!" -- еще раз с каким-то ожесточением приказал он себе.
   Стремительно вернулся в гостиную, выставил рамы одну за другой и постоял так, вдыхая запахи ночного летнего леса. Потом взбежал по лестнице в спальню и проделал то же самое там. Не раздеваясь, упал на кровать, уставился в потолок. Было такое чувство, будто из него утекла вся сила, все эмоции, желания. Не хотелось даже шевелиться. Он не ощущал ничего, кроме пустоты. Надо бы завтра приказать служанкам из дворца вымыть здесь всё с мылом и щетками...
   17 юльйо, дом Каракара
   Удагану не спалось. В последнее время происходило столько событий, что, казалось, еще немного и наступит обещанный в книге Вселенной конец зла: придут духи Эль-Элиона и выметут Гошту от всякой швали огненной метлой. Только, когда метут, пыль по всему дому стоит, а уж если метла огненная -- всем достанется. Поэтому он должен быть ближе к семье. Да и у братьев, как назло, все кувырком: Яст исчез, Алет вот-вот объявит войну Охотнику, и добром это не закончится.
   В памяти всплыл весельчак Шела -- темные волосы, озорной блеск агатовых глаз -- он больше всех походил на отца. Братья между собой звали его Ястом. И в любви ему повезло, как отцу, хотя поначалу Авиел подозревал, что Катрис всего лишь хочет выманить деньги -- положение у семьи изгнанников тогда было не такое отчаянное. Но любовь молодых благополучно прошла все испытания, они даже не поссорились ни разу. Только вот счастье их было недолгим. Молодая жена даже не успела забеременеть. Если Яст погиб, Ал единственный, кто сможет продолжить род. Сам Удаган не в счет: что бы он ни делал, его сын не родится эйманом из дома Орла, и Каракар будет считаться проклятым. Нет потомков -- значит, проклятый. Весь разговор. С проклятым никто не будет иметь дела. Вся надежда, что Яст найдется и у Ала всё наладится.
   Он расслышал скрип половиц и привстал на постели. Еле слышно открылась дверь в коридоре. Удаган рассмеялся: завтра отец отдаст ему золотой -- проспорил Каракар. Но всё же надо еще подождать, а то вдруг Ал выставит строптивую невесту обратно...
   Вскоре сомнений в том, что Лев выиграл спор, не осталось. Он положил подушку на голову, чтобы не думать о том, что происходит в спальне у брата, но это плохо помогало. Да и воображение разыгралось. Стоило, наверно, побывать в Цартане, до того как приехать домой. Эйманы обычно посещали там салон мадам Жалма -- единственное, за что можно поблагодарить Охотника. Халвард платил мадам за девочек, умеющих хранить тайны. Можно было отдохнуть там, не опасаясь, что кокотка неожиданно начнет тыкать пальцем в изменившуюся татуировку или, еще того хуже, вопить на весь дом. Обычно Удагану подобные заведения не требовались. Если он тратил деньги на женщин, то потому, что хотел их одарить, а не потому, что оплачивал их услуги в постели. Но за последние четыре года так многое изменилось...
   Выждав еще немного и всласть поворочавшись в постели, Удаган понял, что надо перебираться в другое крыло. Он оделся, свернул покрывало и подушку, чтобы не будить ночью мать, и, выбрав момент, покинул спальню.
   В центральном крыле его встретила звенящая тишина. Удаган порадовался этому обстоятельству. Но стоило пройти на цыпочках мимо комнаты родителей, как дверь отворилась.
   -- В чем дело, Ле? -- неслышно спросил Каракар в спину.
   Удаган остановился.
   -- Ты проспорил мне золотой, -- выдохнул он.
   Авиел хмыкнул и тут же осекся.
   -- Займи последнюю спальню, -- распорядился он и исчез.
   Парень замер: не попал ли он из кипятка на сковородку? Не хватало еще мешать тут родителям.
   -- Может, мне вообще уйти к Трис? -- пробормотал он себе под нос и продолжил путь по темному коридору. Спальня была холодной -- никто не предполагал, что Удагану придет в голову переместиться сюда посреди ночи. Но было уже всё равно: скоро утро. Он, не раздеваясь, упал на кровать. Итак, девочка-оборотень пытается вершить свою судьбу. Посмотрим, что из этого выйдет. Когда-то точно так же поступила Тана, и последствия этого Каракар до сих пор расхлебывает. Хотя, если бы отцу предложили вернуться в прошлое и всё исправить, вряд ли бы он расстался с женой, скорее, вел бы себя по-другому. Что сделает Ранели: спасет семью Каракара или окончательно ее погубит -- сейчас не скажет никто. По крайней мере Ал немного ожил, а то они уже не знали, что делать с парнем. День и ночь лежал у себя в комнате, а эйм-алет летал возле девушки, следя за каждым ее шагом...
   Впрочем, Алу еще повезло, у Льва нет и такой возможности. Эйм-лев сильнее сокола, но следить за кем-то птице удобнее. Может, поэтому дом Воробья -- самый сильный Дом у эйманов.
   Он вдруг, как наяву, увидел девушку -- тоненькая фигурка, будто гибкое деревце, ласковая улыбка, строгий взгляд... Единственная, кого он любил и кого желал привести в дом. Или остаться с ней, если она захочет. Но только она не любила эймана. И он не мог ее видеть даже так, как Алет, -- издалека. Хотя, может, это и к лучшему.
   Удаган отогнал грустные мысли, но перед глазами тут же встал Халвард. Нынче, о чем ни вспомнишь, все невесело.
   Узнав, что Алет с невестой пошли к нему домой, Удаган с отцом тоже попытали счастья. Охотник вальяжно расположился на скамье под деревом, закинул ногу на ногу, явно ожидая их прихода. Он всегда знал, что происходит с эйманами. Никто бы не назвал его красавцем, но была в Халварде власть, которая привлекала женщин. Если бы он не был Охотником, был бы сердцеедом не хуже Удагана. Но Охотники -- одиночки: ни жены, ни любовницы. Власть -- единственное, что им дано в большом количестве. Он прекрасно знал, зачем подошли к нему Каракар и Лев, но с усталой усмешкой разглядывал их, ожидая вопроса. Барс тем временем подошел ко льву, обнюхал его. Кошки дружелюбно потерлись друг о друга и... начали играть. Эйманы могут ссориться и даже убивать друг друга, но эймы всегда дружелюбны. Если бы на месте барса был свистун или мамба, они бы мирно лежали рядом, не пытаясь причинить вред друг другу.
   -- Эймы сохранили то, что эйманы потеряли, -- Охотник все ухмылялся. А Удагана неприятно задело, что они с Халвардом думали об одном. Охотник прищурился. -- Что, Ганни? Понадобилась моя помощь?
   -- Не смей называть меня так, -- набычился Лев.
   Халвард быстро поднялся. Тот редкий случай, когда противник смотрит глаза в глаза.
   -- А что ты сделаешь, Ганни? Я буду демонстрировать тебе свою силу и жестоко наказывать за любые попытки неповиновения. Чтобы другим неповадно было. Ты почему-то никак не смиришься с тем, что я сильнее тебя, -- он тут же доброжелательно рассмеялся и кончиком сапога пошевелил траву, повернувшись к просителям спиной. -- Почему ты младше меня, Ганни? Из тебя вышел бы замечательный Охотник. Загляденье просто. И из Алета тоже, -- он повернулся быстро, чтобы взглянуть на Авиела. Отец на короткое мгновение потерял самообладание: словно судорога боли прошла по лицу. -- Ну, да ладно. Кто старое помянет...
   -- Охотник, скажи... Шела... -- Каракар взял себя в руки и заговорил о том, зачем они, собственно, пришли.
   -- А вот из Шелы Охотника бы не получилось, -- хохотнул Халвард и снова уселся на скамью, на этот раз не развалился, а будто сильно устал и ноги его уже не держали.
   Тем не менее Удагану мучительно захотелось ударить его так, чтобы у него зубы вылетели. Но Запрет -- что б его! Есть действия, на которые Охотник изначально накладывает Запрет, тогда и пальцем не сможешь пошевелить, чтобы воплотить свои мечты. Например, эйманам нельзя селиться вдали от Домов дольше, чем на полгода. Как бы далеко они ни уехали, ко времени осеннего и весеннего Обрядов, они должны быть в Ритуальном круге. Чтобы поздравить тех, кого Охотник благословил создать семью, тех, у кого родились мальчики, тех, чьи сыновья взяли имя. И разделить скорбь с теми, чьи сыновья в Ритуальном круге погибли.
   Охотника нельзя бить -- это тоже Запрет. А вот оскорбить его иначе -- можно. Иногда Удагану казалось, что Халвард специально не накладывал Запрета на такой поступок. Ему нравилось наказывать болью тех, кто зарывался. Лев привык к боли. И он не позволит обижать отца. Он повернулся к Халварду и открыл рот, но Охотник его опередил. Потерев грудь возле сердца, там, где у эйманов татуировки, он сообщил, на короткое мгновение став серьезным.
   -- Шела жив, я чувствую его ястреба. Но Шелу не чувствую. Не знаю, почему так. Но, если бы с Шелой что-то случилось, эйм тоже бы погиб. Утешайтесь этим.
   -- А где ястреб? -- зачем-то спросил Авиел.
   -- Тебе ястреб нужен? -- Халвард вновь стал насмешливо-фамильярным. -- Могу привести его сюда хоть сейчас. Я могу управлять эймом твоего сына и могу управлять твоим сыном. Когда чувствую его. На данный момент связь между ними разорвана, поэтому эйм ничем не поможет ни мне, ни тебе. Эль-Элион видит: я не меньше твоего хочу, чтобы Шела вернулся. Мне не нравится, когда эйманы обходят Запрет. Это чревато большими неприятностями. Некоторых после такого из Домов изгоняют.
   -- Да прекратишь ли ты, ублюдок? -- разозлился Удаган. -- Сколько можно издеваться над отцом?!
   -- Ганни, -- взгляд Охотника меняется, он будто пьет жизнь Льва: втягивает в себя, словно вино через соломинку. -- Не смей дерзить мне, Ганни. Если здесь и есть ублюдок, то это не я.
   Удаган не отвечает. Внезапно на ум приходит, что, вероятно, именно так умирают люди, которые смотрят в глаза эйму.
   -- Да, именно так, -- беззвучно подтверждает Охотник то ли свои слова, то ли мысли Льва. -- Забери сына, Авиел, пока я не убил его. Где там твой средний сын? Что ему нужно?
   -- Алет хочет представить невесту, -- говорит отец.
   -- Невесту! -- Халвард тут же ожил. -- Ну конечно. Алет и его долгожданная невеста. Жду с нетерпением!
   Охотник отказался провести обряд над Алетом и Ранели. А потом еще о чем-то беседовал с девушкой наедине. О чем? Хотел бы он знать, да только Халвард наложил Запрет на вопросы, а сама Ранели не расскажет. Посчитает, что это ни к чему.
   Небо за окном посерело. Надо хоть немного отдохнуть. Удаган повернулся на бок и представил то, что всегда вызывало в нем сон: высокие книжные полки, бесконечные ряды книжных полок, лес из книжных полок. На каждой множество книг: маленькие, толстые, в свитках, усыпанные драгоценностями и вообще без обложек. Вот он пересчитает книги хотя бы на одной полке и тогда...
   18 юльйо, Жанхот
   Вчера Илкер целый день не находила себе места. Сидя над книгой Вселенной, она пыталась сосредоточиться на священном тексте, но ничего не получалось. Девушка знала, что Ялмари вернулся: об этом ей радостно сообщила принцесса. Уезжая, он сказал, что после возвращения решит, стоит ли им встречаться дальше. Помня об этом, Илкер волновалась так, что дыхание перехватывало. Она заставляла себя глубоко дышать и уговаривала: "Чего же ты ждешь? Успокойся! Ничего не будет. Не будет!" Но уговоров надолго не хватало. Вот уже горничная по секрету сообщила, что Ялмари во дворце, беседует с королевой. Значит, после этой беседы...
   Но проходил час за часом, а он не появлялся.
   Когда день закончился, стало очевидно, что надо прекратить себя обманывать. Ялмари не пришел, потому что больше не хочет ее видеть. Кто знает, кого он встретил в этом путешествии.
   Стало немного грустно, но в то же время легко. Можно не волноваться, ничего не ждать. Как чудесно всё устроил Эль-Элион. Всё разрешилось само собой. Она даже спала хорошо: без сновидений, очень глубоко. Так что, когда Пайлун разбудила ее, показалось, будто прошло одно мгновение, но чувствовала она себя очень бодрой.
   -- Госпожа, -- прошептала горничная, едва Илкер открыла глаза. -- Приходили от ее высочества, сказали, что через час она ждет всех в зале Славы.
   Илкер тут же отбросила покрывало и вскочила: час -- это не так много.
   ...Она подошла в условное место вроде бы вовремя, но всё равно слишком поздно: в галерее уже собрались все фрейлины. Илкер никак не могла привыкнуть, что ее высочество не должна ждать ни одного мгновения. Хорошо хоть она раньше принцессы успела.
   Эолин, пришедшая к залу Славы примерно через четверть часа, была неестественно возбуждена, глаза лихорадочно блестели, хотя платье выбрала такое, в каком обычно ходила королева: траурное, кипенно-белое, без воланов, кружев и цветов. Лишь при близком рассмотрении можно было заметить вышивку серебром. Правда, тонкие линии подснежников делали платье еще более траурным: подснежники -- живые или искусственные -- считались уместными только на похоронах.
   -- Сегодня, дамы, -- провозгласила принцесса, первой врываясь в предупредительно распахнутые слугами двери зала, мы проверим, как вы знаете историю!
   Илкер еле заметно улыбнулась. Это могло быть интересно!
   Эолин решила устроить всё так: она переходила от одного портрета к другому, выкрикивала имя какой-нибудь фрейлины и требовала, чтобы та рассказала о государе всё, что знает. Высмеивала тех, кто говорил глупости или ничего не мог сказать, неискренно восхищалась теми, кто кое-что знал. Илкер, которой досталось рассказать об одном из первых королей Энгарна, правивших в дремучей древности, примерно тысячу лет назад, отлично выдержала экзамен и заслужила похвалу.
   -- Учитесь, дамы! Вот, что значит хорошее образование. Напомните, где вы учились, леди Лаксме?
   Было очевидно: принцесса ничего не забыла. Всего лишь очередной спектакль для фрейлин.
   Илкер ей подыграла.
   -- Меня учил отец, ваше высочество. Он очень любил историю.
   -- Я надеюсь, дамы, вашим детям достанутся такие же прекрасные отцы, каким был граф Меара! -- пафосно произнесла Эолин.
   Около часа понадобилось, чтобы кратко вспомнить всех, и наконец была рассказана история гибели дедушки и бабушки Эолин во время захватнической войны с Кашшафой.
   В зале Славы осталось всего два портрета: королева Эолин с мужем и королева Эолин с детьми. Однако принцесса никого не стала о них расспрашивать.
   -- Дальше всё понятно! -- провозгласила она и направилась к следующим дверям. -- Идемте в Музыкальный салон.
   Фрейлины шелестящей толпой направились за ней. А Илкер немного задержалась у этих портретов. Надо же ей хотя бы здесь взглянуть на сумасшедшего принца, раз вживую ни разу не удалось с ним столкнуться...
   Он стоял за спиной у матери, двенадцатилетний подросток с напряженным, настороженным взглядом. Сердце Илкер ухнуло куда-то в желудок. Дыхание остановилось.
   Эолин заметила ее отсутствие и тут же вернулась.
   -- Что случилось? -- заинтересовалась она. Проследила за остановившимся взглядом Илкер. -- Сильно возмужал, правда? -- рассмеялась принцесса. Затем снова всмотрелась в фрейлину. -- Только не говори, что ты не знала. Все знают, что принц называет себя другим именем, правда, дамы? -- гул согласных возгласов разнесся по залу. -- Его потому и называют сумасшедшим. Неужели ты не знала?
   -- Нет, -- Илкер могла бы гордиться собой. Она ответила спокойно и даже как-то холодно, будто это внезапное открытие нисколько ее не взволновало. -- Мне никто не сказал...
   -- Ну, теперь ты знаешь! Идемте в Музыкальный салон.
   Девушка послушно присела в реверансе и последовала за принцессой, а в голове проносились все "случайные" встречи с Ялмари. Хотя теперь надо обращаться к нему "ваше высочество". Да уж. Она строила столько предположений о его тайнах, а всё оказалось так банально, что теперь даже удивительно, как она не догадалась раньше.
   -- Леди Лаксме! -- в голосе принцессы слышалось раздражение. Илкер подняла на нее глаза. -- Вы меня не слушаете? -- ядовито поинтересовалась Эолин.
   -- Нет, -- так же холодно ответила девушка, но тут же спохватилась. -- Извините, ваше высочество. Новость оказалась для меня несколько шокирующей. Я исправлюсь.
   И снова похвалила себя: вот как ответила, и голос не дрогнул, и глаз не отвела. Будто и в самом деле давно это знала. Будто не ушла только что земля из-под ног.
   Принцесса недовольно поджала губы.
   -- Я надеюсь, ты всё же найдешь в себе силы исполнять обязанности фрейлины.
   Илкер еле заметно кивнула:
   -- Я буду стараться.
   Всё это время она, не отрываясь смотрела в глаза ее высочеству. И та не выдержала, опустила взгляд, спрятавшись за пушистыми темными ресницами. Впервые Илкер обратила внимание, что она не подкрашивает их, они от природы темные и густые -- очень необычно для блондинки. Она не сводила глаз с Эолин. Та бросила на фрейлину быстрый взгляд и отвернулась. Потом произнесла капризно:
   -- Знаешь, если уж ты так шокирована, можешь пока пойти к себе. Присоединишься ко мне попозже, когда придешь в себя.
   -- Благодарю, ваше высочество, -- Илкер присела в реверансе, развернулась и спокойно вышла. Она очень надеялась, что спокойно. Что это не было похоже на побег. Что она прошла это испытание и сохранила самообладание до конца.
   Лишь у себя в комнате она упала в кресло и замерла. Горничные о чем-то перешептывались, глядя на нее, но не было сил реагировать на это. Всё стало как-то безразлично. К ней робко подошла Пайлун:
   -- Вам что-нибудь принести? Может быть, чаю?
   Илкер подняла на нее взгляд, но смотрела будто сквозь нее.
   -- Благодарю, ничего не нужно. Я хочу побыть одна.
   Опять этот ровный спокойный тон. Ух, как здорово получается!
   Горничные притихли и скрылись в своих комнатах. Теперь можно спокойно обдумать всё, что произошло.
   В зале Славы принцесса разыграла спектакль. Королевская семья по какой-то причине перестала скрывать истинный статус "лесника". Это было бестактно и несколько унизительно, но лучше так, чем еще долгое время выглядеть дурочкой в глазах всех.
   А что было до этого? С момента их первой встречи?
   ...Он вышел на дорогу, снял шляпу, посмотрел на нее с ожиданием.
   -- Недавно служишь во дворце? -- недоумение на лице сменяется легкой улыбкой.
   Принц явно удивлен, что она его не узнала, поэтому и спросил, сколько она во дворце. Ей тогда показалось, что очень невпопад.
   -- Ты так разговариваешь с принцессой, будто и не слуга вовсе.
   Смущается.
   -- Меня иногда заносит. Выросли вместе.
   Лукавит. Не хочет, чтобы она узнала правду. Замыслил сделать ее любовницей, как все и предполагали?
   -- С чего ты вдруг заинтересовалась принцем? -- сухо, отстраненно.
   Ей тогда показалось, что он ревнует. А на самом деле... Переживал, что ее интересует только выгодное замужество? Очень вероятно.
   Горячий поцелуй тыльной стороны ладони.
   -- На правах аристократа.
   Но это всего лишь поцелуй руки. Никто бы не увидел ничего предосудительного. Никакого поползновения с его стороны, хотя она и почувствовала, что это не просто поцелуй. И он почувствовал, что нарушил какие-то границы, потому что после этого исчез на неделю.
   -- Когда заходишь в душную комнату, -- говорит медленно, будто по тонкому льду идет, -- хочется сразу открыть окно. Вот ты для меня такое окно. В мир, где каждый говорит то, что думает, и делает то, что нравится, не запрещая никому быть иным.
   Он, без сомнения, хочет всё прекратить. Вот только она всё истолковала неправильно и предложила остаться друзьями.
   -- Не спрашивай!.. Однажды ты всё узнаешь, -- старательно отводит взгляд. -- Но не сейчас, пожалуйста. Я хочу сохранить этот день в памяти таким...
   Явно понимает, что долго так продолжаться не может и ему придется рассказать всё. Или кто-то другой проговорится. В тот день в библиотеке он определенно позволил себе лишнее: полуобъятие за талию, прикосновение к плечам, когда пододвигал стул... Но, кроме нее, никто ничего не заметил. Всего лишь поездка в библиотеку. Ничего предосудительного. С ней горничная. Она подтвердит, что Илкер только разговаривала с мастером Ознием и смотрела книги. И его слова "хочу запомнить", теперь выглядят так, будто он в очередной раз принял решение расстаться с ней, понимая, что жениться не может, а обманывать не хочет.
   И, наконец, то, что произошло в читальном зале. Илкер невольно вспыхнула. Тут совершенно точно всё вышло из-под контроля. Причем абсолютно случайно. Принц не планировал признаваться в любви. Вообще ничего не планировал. Когда понял, что натворил, тут же взял себя в руки. Без всяких экивоков объяснил, что жениться на ней не может. В очередной раз хотел расстаться. И это она -- она! -- вновь предложила остаться друзьями.
   -- Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь.
   Ничего она не понимала! Она придумала свою историю о незаконнорожденном ребенке какого-то аристократа и жила в соответствии с ней. В этой истории он был ниже ее по статусу, ведь ни одна аристократка не согласится выйти замуж за незаконнорожденного, будь его отцом хоть сам король. Это в Кашшафе не обращают внимания на узы брака. В Энгарне всё очень серьезно. Выйти замуж за незаконнорожденного, значит, самой стать незаконнорожденной.
   И она всегда думала, что Полад не разрешает "леснику" встречаться с ней. А что если наоборот? Что если Полада как раз устраивало, что она станет любовницей принца. Тогда слухов о его сумасшествии стало бы поменьше, ведь он поступил бы в соответствии с ожиданиями людей. Потому и пригласили ее на обед с королевой. А вот самому принцу эта идея не нравилась. Возможно такое? Возможно. И выглядит более убедительно, чем предположение, что это принц велел сделать ее фрейлиной, чтобы удобнее было соблазнять простушку. Впрочем, она и сейчас может выдумывать себе историю, чтобы не признаваться, что она наивная простушка, которая не умеет разбираться в людях и верит опытному соблазнителю. В любом случае, если принцесса сама не сообщит, почему решила сделать ее фрейлиной, то догадки останутся догадками.
   Вдруг вспомнилось, как смотрели на нее фрейлины, с какими улыбками перешептывались при ее появлении. Она-то, наивная думала, что им не нравится горничная, ставшая равной им...
   Хорошо. Что дальше? Нужно ли ей покинуть дворец, чтобы прекратить все пересуды?
   А куда идти? К тете, которая мечтает ее замуж пристроить? После такого бесславного возвращения выйти замуж будет сложнее. Это здесь все знают, что ничего не было. А среди ремесленников быстро пронесется, что принц позабавился с ней и бросил. Замуж никто не возьмет -- это хорошо. Но и пересуды терпеть опекунам приятного мало. Тень от нее и на брата ляжет.
   Остаться фрейлиной? Не послужит ли это знаком, что она приняла правила игры и согласна стать любовницей? Но она ведь может прямо сказать о том, что ее неправильно поняли. Или не может?
   Как всё сложно!
   Поразмышляв еще немного, Илкер приняла решение.
   Бежать сломя голову точно не нужно. Это, скорее, даст еще один повод для пересудов. Она останется фрейлиной принцессы и попытается уйти как-то спокойно, незаметно, без скандала, когда история с принцем забудется. Говорят, скоро война. Многие разъедутся по домам... Тогда и ее отъезд будет выглядеть естественно. Если уж не получится, если она увидит, что ошиблась в своих выводах и ей действительно что-то угрожает, тогда сразу уйдет. Может быть, дядя что-то придумает, чтобы она могла исчезнуть из столицы и никому не причинять неудобства. Но пока надо попытаться всё устроить без лишнего шума.
   ...За обедом Илкер присоединилась к фрейлинам и больше от принцессы не отлучалась. Правда, старалась быть подальше от нее. Эолин, к счастью, тоже делала вид, что не замечает "своей любимой фрейлины".
   ***
   Солнце уже поднялось высоко, когда королева наконец смогла разомкнуть веки. Но тут же снова прикрыла их. Еще немного понежилась в постели, ожидая, когда пробьют городские часы, чтобы определить, сколько же она проспала. Она не отдыхала так целую неделю. На нее свалилось все сразу: увлечение сына леди Лаксме, его отъезд в опасное путешествие, ссора с... телохранителем.
   Эолин провела рукой по широкой постели. Полад ушел, когда небо за окном даже не посерело. Хорошо, что сын убедил его поужинать с ними. Она надеялась, что у Ялмари получится уговорить его.
   Дальше она применила самое сильное оружие в битве с Марданом Поладом: слезы.
   Когда дверь за детьми закрылась, за столом повисла неловкая пауза. Наконец Полад поинтересовался:
   -- Я еще нужен, ваше величество? Может, вас проводить?
   Эолин задрожала, а следом в тарелку упало две слезы. Нет, конечно, она неспециально, но эта холодная вежливость, официальные титулы на семейном ужине, так сильно ранили ее. Он как будто нарочно делал всё, чтобы причинить ей боль. Королева вообще редко плакала, тем более при Поладе, поэтому ее слезы ударили прямо в цель.
   -- Ой-ой-ой... -- встревожился он, -- что это у нас такое?
   Подошел к Эолин, легко поднял ее на ноги. Она тут же обняла его за шею и заплакала еще сильнее:
   -- Мардан, прости меня, пожалуйста! Не надо со мной так. Мне так больно, так страшно, так одиноко...
   -- Эолин, ты из меня веревки вьешь, -- он осторожно собирал губами ее слезы. -- Не надо плакать, пожалуйста. Мужчина чувствует себя таким никчемным, когда его женщина плачет.
   Но Эолин, видимо, лила слезы за все годы, когда изображала холодную, бесстрастную королеву.
   -- Дан, ты ведь не уйдешь? Не бросишь меня?
   Вместо ответа Полад легко поднял ее на руки и вышел в галерею, чтобы отнести свою драгоценную ношу в спальню.
   Так и помирились, хотя Эолин не чувствовала себя спокойно. Полад всё еще думал, что она жалеет о своем выборе в ту ночь, когда погиб король Ллойд. А она никак не могла объяснить, что в ее жизни только один мужчина, с которым она хотела быть рядом, -- это ее телохранитель. Но страх, что за исполнение этого желания однажды придется заплатить очень высокую цену, с каждым годом становился всё больше.
   В ту ночь о цене она не думала...
   Мужская и женская королевские спальни во дворце, построенном врагом, находились в разных крылах. Слишком часто браки между правителями были договорными, поэтому заранее позаботились, чтобы муж и жена не создавали друг другу беспокойства. Это очень понравилось Эолин.
   Был и тайный ход, чтобы супруги при желании могли посещать друг друга. Но его быстренько заложили. Брак Эолин тоже был договорной. Еще до свадьбы она откровенно поговорила с герцогом, объяснила, что не переносит мужских прикосновений из-за печальных обстоятельств, которые произошли, пока она добиралась до Энгарна. Честно рассказала о своей беременности. Молодой человек отнесся к этому с большим пониманием и не предъявлял права на супружеское ложе, тем более будущая жена сразу заверила, что никоим образом не будет вмешиваться и в его личную жизнь, надеясь, что будущий король сумеет устроить всё так, чтобы страна не обсуждала его любовные похождения. Словом, по мнению королевы, каждый получил то, что хотел: она свободу, он -- свободу и трон.
   После этого Полад удалил всех слуг с верхнего этажа, где находились комнаты королевы. Закончилась практика, когда горничные или фрейлины ночевали в соседней комнате или даже в спальне ее величества на узкой кровати в нише. Теперь вечером они помогали Эолин разоблачиться, а потом спускались в свои комнаты на этаж ниже. Если вдруг королеве понадобится их помощь, она всего лишь дернет за веревочку, там услышат колокольчик и поднимутся. Но ее величество звала их так исключительно утром.
   А ночью она ждала своего любовника. Он не всегда мог прийти. В стране после изгнания захватчиков дел было невпроворот. Полад создавал принципиально новую армию, подбирал солдат, которые будут преданы только ему, обучал их. Кроме этого, по всей стране развернулось строительство сигнальных башен, началась укладка дорог. Иногда дела требовали его внимания и ночью. Тем более что днем он должен находиться поблизости от королевы -- телохранитель все-таки.
   Поэтому часто она лежала в спальне, гадая, удастся ему вырваться и прийти к ней или нет. Постепенно засыпала.
   В тот день она проснулась, потому что почувствовала, как кровать прогнулась под тяжестью мужского тела. В полудреме потянулась к нему, а Полад, бережно обнимая ее, горячо прошептал:
   -- Спи, спи, моя королева.
   -- Ну уж нет, -- сонно пробормотала Эолин. -- Разбуди меня!
   Услышала его тихий смех, а потом объятия стали настойчивей. Руки снимали ночную рубашку, а губы ласкали ушко. Королева еще в полусне гладила любовника по плечам, спине...
   -- Ты сказала королю, что беременна? -- дохнули ей в самое ухо.
   -- Обязательно сейчас? -- капризно поморщилась Эолин.
   Снова тихий смех.
   -- Обязательно. Этот вопрос меня страшно отвлекает. Сказала?
   -- Да. Проглотил как ни в чем не бывало. Не понимаю, почему ты в этом сомневался, -- чуть возмущенно добавила она -- В конце концов его любовница тоже родила ему сына. Его вполне устраивает, что он стал главным лицом в государстве. На меня он не претендует.
   Полад на мгновение перестал ее целовать и всмотрелся в лицо. Потом словно отмахнулся от своих мыслей:
   -- Ладно.
   И губы скользнули по шее, а потом все ниже... Эолин окончательно проснулась и выгнулась ему навстречу.
   ...Они были слишком увлечены, поэтому, когда в спальню ворвался король, телохранитель успел лишь перекатиться по огромной кровати и потянуться за оружием, но в шею ему уперлось острие меча.
   -- Так вот чьим ублюдкам я должен давать свое имя? -- Ллойда переполняла холодная ярость. -- Перед свадьбой ты уверила меня, что после изнасилования не переносишь мужских прикосновений. Оказывается, эта непереносимость только на меня распространяется? Кто придет после телохранителя? Конюх?
   Эолин успела лишь прикрыть себя простынью и теперь с ужасом смотрела на мужа, сжимая руки на груди, будто он собирался раздеть ее.
   -- Не смей ее оскорблять! -- зло процедил Полад.
   -- Помешай мне! -- с ядовитым сарказмом предложил король.
   Напрасно.
   Телохранитель резко пнул его ногой в живот. Ллойд полетел к стене комнаты, упал на спину, а когда попытался встать, лезвие меча уперлось в горло уже ему, а пятка стукнула по запястью так, что он, вскрикнув, выпустил меч. Его тут же отбросили подальше.
   -- Поговорим как мужчины? -- теперь, когда преимущество было на его стороне, Полад казался абсолютно спокойным. -- Дай мне одеться. Встретимся в зале Славы через четверть часа. Идет?
   Король, растерявший всю свою самоуверенность, лишь слабо кивнул. Телохранитель отступил, давая возможность уйти. Прикрыл за ним дверь.
   Затем подобрал королевский меч и, сев на кровать, стал одеваться.
   -- Мардан... -- Эолин смогла выдавить только имя, и то голос был осипшим от ужаса.
   -- Этого следовало ожидать, -- спокойно сообщил он, не оборачиваясь. -- Одно дело покрыть грехи молодости, а тебя, как выяснилось, еще и изнасиловали, -- голос наполнился горькой иронией, -- совсем другое -- всю жизнь воспитывать ублюдков. Я предполагал, что это может произойти.
   -- Мардан... -- глаза Эолин наполнились слезами.
   -- Всё будет хорошо, -- заверил он, так и не взглянув на королеву. -- Он пришел один, значит, не хочет скандала. Значит, можно договориться.
   Полад поднялся, закрепил ремень с ножнами на поясе. Вложил свой меч, королевский взял в левую руку.
   -- Жди здесь, никуда не ходи.
   Королева подобралась к краю кровати, надеясь, что хотя бы сейчас он посмотрит на нее, но не дождалась. Дверь негромко хлопнула.
   Она обхватила руками колени, уткнулась в них носом и тихо заскулила, пытаясь сдержать рвущиеся наружу рыдания. Договорятся? О чем они могут договориться? О том, что Полад навсегда покинет страну? Что ей придется стать женой Ллойда не формально, а по-настоящему? Что будет с ее детьми? С Ялмари? С еще нерожденным малышом?
   Сознание рисовало картины, одну ужаснее другой. Поэтому показалось, что прошла целая вечность, прежде чем дверь снова распахнулась и на пороге показался Полад.
   Королева вскрикнула от радости и бросилась к нему, но он лишь машинально приобнял ее и устало опустился на кровать.
   Она всматривалась в любовника, боясь задать вопрос. А он сидел, глядя куда-то в пустоту перед собой. Потом произнес с кривой усмешкой:
   -- Что ж... Я убил твоего мужа, -- к стыду Эолин, она облегченно выдохнула. Он наконец посмотрел ей в глаза. Посмотрел так, будто узнавал ее заново и пытался понять, что за женщина рядом с ним. -- Вижу, ты рада.
   Королева лишь судорожно сглотнула, боясь, что скажет или сделает что-нибудь не то. Умоляюще смотрела на него. Глаза снова наполнились слезами.
   -- Да, -- спокойно подтвердил Полад. -- Сейчас лучше плакать. Вырывая волосы на голове и царапая лицо, выть над его трупом. Чтобы тебя ни в чем не заподозрили. Но, я думаю, нам нужно решить прямо сейчас, что дальше. Что дальше, Эолин?
   -- А что дальше? -- прерывающимся голосом вымолвила наконец она.
   -- Я больше не хочу быть любовником, -- пояснил он. -- Я хочу быть мужем.
   -- Что ты предлагаешь? -- еле слышно прошептала она.
   -- То есть ты не против? -- он удивленно вскинул брови.
   -- Нет, -- покачала она головой. -- Я сделаю, как ты скажешь. Всё, что угодно. Только чтобы ты был рядом.
   Он снова изучающе всмотрелся в нее. Потом как-то расслабился.
   -- Если бы ты сказала что-то иное, я бы уехал, как только убедился, что ты вне подзрений.
   Эолин обхватила его руками изо всех сил.
   -- Зачем ты так? Почему ты не веришь, что я люблю тебя? Я сделаю всё, что ты скажешь. Всё... -- она все-таки зарыдала.
   -- Тише, тише, милая, -- он успокаивающе поглаживал ее по спине. -- Тогда ждем утра. Там будешь рыдать и падать в обморок. Я сейчас уйду. Надо кое-что приготовить, чтобы утром можно было найти преступника.
   -- Мардан... -- она с каким-то отчаянием вцепилась в телохранителя.
   -- Да, моя королева, тебе страшно. Я знаю, -- он гладил ее по голове, как маленькую девочку. -- Но отступать некуда. Надо пережить эту ночь. Ты сможешь. Ты у меня умница.
   Полад легко поцеловал ее лоб, глаза, осушая слезы, а потом решительно поднялся и вышел, на этот раз через потайной ход...
   Никто, кроме детей, не знал, что после похорон короля Ллойда, она и Полад обвенчались в маленькой церквушке. Священник даже не знал настоящих имен тех, кого венчает. Смешно. Если бы она захотела расторгнуть брак, Мардан не смог бы найти ни одного свидетеля, подтверждающего, что он заключен. Но он считает это таким важным...
   Часы за окном пробили полдень. Королева со вздохом села на кровати -- надо подниматься и вновь играть скорбящую вдову.
   18 юльйо, замок Зулькад
   Мирела посмотрела на изголовье кровати. Там висел золотой элий -- символ церкви Хранителей Гошты -- единственное, что сохранилось от прошлой жизни. Меч с широким лезвием лежал на круге. Гарда меча напоминала голубя с распахнутыми крыльями: хвост лежал на лезвии, а голова устремлялась в небо. Всё в элие имело значение. Круг был знаком того, что все начинается и заканчивается в Боге, что у Эль-Элиона нет ни начала, ни конца. Меч, выступающий за края круга, означал силу Эль-Элиона, которая вмешивается в этот мир, чтобы вершить справедливость. Необычная гарда свидетельствовала, что лишь зло наказывает этот меч и никогда не погубит невиновного. Поэтому нельзя убивать кого-то лишь за то, что он оборотень или иное существо. Пусть даже ведьма. Убивают не за то, кто ты есть, а за то, что ты несешь зло в этот мир. И, если даже тебе удалось спрятаться, скрыть свое преступление, Всевышний видит всё и воздаст тебе по делам твоим. Но самое главное, обязательно наступит день, когда сила Эль-Элиона изменит этот мир так, что зло исчезнет: меч принесет одним избавление, другим -- смерть.
   -- Яви силу Свою... -- начала Мирела заученную с детства молитву, но тут в комнату снова ворвалась горничная.
   -- Радость-то какая! -- воскликнула она. -- Отец Узиил приехал от вашей матушки.
   Мирела вскочила. Вот оно: не зря же написано, что Эль-Элион слышит молитвы раньше, чем человек их произносит.
   -- Где он, Векира? -- бросилась она к девушке.
   -- Идет, уже идет! И граф Даут разрешил поговорить и даже этих противных мордоворотов от вашей двери убрал. Даут-то он не такой страшный. Ему король, наверно, и не разрешал ничего такого с вами делать, вот он и испугался, что у вас столько защитников.
   Мирела сильно сомневалась в этих словах. Даут никогда не действовал по собственному произволу. Он снова задумал какую-то подлость, но она устала бояться и ожидать худшего. Сейчас она очень хотела встретиться с духовником матери.
   Вошел старик с длинной серебряной бородой. Волосы, такие же длинные и серебряные, рассыпались по плечам. Красное облачение слегка пропылилось: он давно в путешествии и зашел, даже не отдохнув. Девушка склонилась на колени:
   -- Отец Узиил!
   Старик коснулся ее лба узловатыми пальцами.
   -- Да благословит тебя Эль-Элион, дочь моя. Встань, милая. Я приехал к тебе с печальными известиями.
   Мирела тут же вскочила с колен, тревожно вглядываясь в Узиила.
   Священник оглянулся и тяжело опустился на стул, на котором только что сидела принцесса -- больше было некуда. Девушка села у его ног на маленькой деревянной скамеечке. Она взяла священника за руку и с мольбой посмотрела на него.
   -- Дочь моя... -- промолвил священник после долгой паузы. -- У меня нет письма от твоей матери. Я приехал к тебе в большой спешке. Надеюсь на милость Эль-Элиона, что Он защитит тебя и поможет... Ты должна просить короля... Милостиво просить его о том, чтобы он позволил тебе свидание с матерью.
   Мирела опустила голову, пряча слезы.
   -- Вряд ли он ответит мне. Не далее как сегодня он вновь потребовал, чтобы я признала, что являюсь незаконнорожденной. Я отказалась, и Даут заключил меня под стражу, сказав, что я не желаю покориться воле отца и в самом малом!
   -- Я не знал этого, -- огорчился старик. -- Но мы должны попробовать. Может быть, твое письмо придет раньше, чем донесение графа. Я постараюсь доставить его. А может, король в любом случае проявит милость, ведь это... особые обстоятельства... Дело в том... королева Езета тяжело заболела и, скорее всего, скоро умрет.
   Прикрыв веки, Мирела слушала короткий рассказ, не замечая бегущих слез. Она представляла мать в темном платье (с тех пор как муж отказался от нее, она носила траур), с прямой спиной и доброжелательной улыбкой. Светлые волосы Езеты слегка тронула седина, голубые глаза даже в испытаниях лучились внутренним светом и добротой. Давным-давно она могла бы найти поддержку, чтобы уничтожить супруга. У нее есть немало сторонников... Но она твердо отказывала всем: "Я буду повиноваться супругу во всем, что не противоречит моей совести..." Эти слова Мирела выучила наизусть, как и протест.
   Отец Узиил рассказывал неспешно, а девушка живо представляла себе все, что произошло в соседнем замке. 6 юльйо Езета посетила храм святого Идлафа. Чувствовала себя хорошо, улыбалась и раздавала по дороге медные монеты крестьянам. После обеда читала книгу, но вдруг побледнела и чуть не упала со стула. Священник едва успел подхватить ее. Она с трудом добралась до постели, чувствуя слабость и острые рези в животе. С тех пор она ни разу не вставала и письмо дочери не написала, хотя часто вспоминала о Миреле. Езета быстро слабела, а со вчерашнего дня впала в беспамятство.
   -- Мне кажется, она проживет не больше недели, -- закончил Узиил невеселый рассказ.
   -- Ее отравили! -- вспыхнула девушка.
   -- Тише, дочь моя, -- предостерег ее священник. -- Здесь даже у стен есть уши, -- он тоже понизил голос. -- Я думаю, ты права, Мирела. Ей подсыпали какой-то яд, но не смертельный. Тут не обошлось без колдовства. В бреду она говорит с Сайхат. Ведьме отрубили голову, но, кто знает, на что она способна? Напиши письмо отцу. Я отвезу его королю Манчелу. Может быть, он будет так милостив, что разрешит попрощаться с матерью...
   -- Напишу сейчас же, -- вскинулась девушка.
   -- Я подожду внизу, -- священник поднялся со стула. -- Не стоит долго разговаривать, а то Даут найдет повод обвинить нас в заговоре, -- он тут же вышел.
   Никогда еще Мирела не писала столь красноречиво. Слезы капали на бумагу, оставляя следы. Перо стремительно скользило по листу, оставляя изящные росчерки. Она молилась над каждым словом: "Эль-Элион, пусть он разрешит! Пусть он разрешит мне увидеть маму. Пожалуйста!"
   Отец Узиил зашел снова уже в дорожном плаще.
   -- Завтра к вечеру я буду в Беерофе и, как только получу ответ, вернусь сюда. Молись, дочь моя, чтобы я принес хорошие известия.
   Принцесса подошла к окну. В ее спальне оно больше походило на щель, она с трудом разглядела, как старик легко вскочил в седло, поднял руку для благословения в сторону ее окна, будто знал, что она наблюдает, и пришпорил коня.
   Дверь за ее спиной открылась. Слуги уже принесли обед, но аппетит исчез. Она беспокойно ходила по крохотной спальне. Четыре шага туда, четыре обратно. В памяти всплывали слова священника. "Она очень ослабела, а со вчерашнего дня впала в беспамятство... Мне кажется, она проживет не больше недели..." Но если все так плохо, то, когда священник вернется, будет уже поздно ехать к матери! Надо ехать сейчас, немедля.
   Когда к ней вернулась горничная, она уже собирала вещи в небольшую дорожную сумку.
   -- Вы куда-то собираетесь, ваше высочество? -- испуганно спросила Векира.
   -- Мне надо попрощаться с матерью, -- Мирела не сомневалась, что слуги уже знают, зачем приезжал Узиил. Она постояла в задумчивости: все ли она взяла, что понадобится на первое время?
   -- Вы не можете ехать, ваше высочество, -- тихо, но горячо заговорила девушка. -- Если Даут сообщит о вашем побеге королю, он казнит вас!
   Мирела рассеянно ответила, задумчиво потирая лоб.
   -- Даже если казнит -- я все равно поеду!
   -- А как же мы? Как же мы, ваше высочество? -- запричитала горничная, услышав, что госпожа готова нарушить приказ, даже если платой за это будет ее жизнь. -- Вы умрете, а с нами что будет? Разве вы не знаете, что вы наша единственная защита!
   -- Эль-Элион наша защита, -- произнесла принцесса уверенно. -- Не смей. Никогда не смей говорить иначе. Я еду.
   Векира испуганно отступила. Мирела внимательно посмотрела на служанку.
   -- Мне нужно одно из твоих платьев, чтобы никто не узнал меня. Принеси немедленно, -- девушка беспрекословно исполнила просьбу. -- Помоги! -- потребовала принцесса, поворачиваясь к ней спиной, чтобы та расшнуровала корсет. Переодевшись, Мирела подхватила вещи, накинула плащ и, приказав напоследок: -- Не выходи из комнаты! -- решительно покинула спальню.
   -- Я-то не выйду, -- поджала губы Векира, зная, что ее уже не слышат. От страха ее охватил озноб. -- Да ведь сюда кто-нибудь зайдет.
   Мирела шла узкой темной галереей. Этот замок Зулькад -- настоящая тюрьма. Дворцы, в которых Мирела провела детство, другие: светлые, с большими окнами, в которые проникает солнечный свет, со стенами, расписанными великими художниками, украшенными золотом, хрусталем и мрамором... А здесь мало того, что окна -- не окна, а скорее бойницы, так еще и графиня будто специально зажигает мало факелов, поэтому в галереях мрачно и днем, кажется, что в темноте прячется враг.
   Мирела вздрогнула, проходя мимо ниши, в которой стояли доспехи одного из владельцев замка. Казалось, рыцарь пошевелился, желая помешать ее побегу. Принцесса зажмурилась и оставшееся расстояние до лестницы преодолела почти бегом. Во дворе поискала слуг, но все словно спрятались. Девушка помчалась в конюшню, подошла к белой лошадке, подаренной когда-то отцом. Теперь она уже состарилась, но до замка матери донесет -- не так уж и далеко. Мирела погладила лошадь по морде.
   -- Милая моя Снежка, ты ведь поможешь мне, правда? -- провела ладонью по крупу и тут же сообразила, что не сможет оседлать лошадь, если не появится конюх. -- Щутела! -- позвала она негромко. -- Щутела! Сейчас же иди сюда, -- никто не отозвался. -- Щутела, я пожалуюсь графине, что ты где-то прячешься, когда надо работать!
   Эта угроза подействовала, появился бородатый конюх в старом камзоле.
   -- Векира? -- неуверенно спросил он.
   -- Это я, Щутела, -- принцесса чуть приподняла капюшон, чтобы он узнал ее. -- Оседлай лошадь, -- потребовала девушка, добавив металла в голос. Конюх не сдвинулся с места. Переступил с ноги на ногу. -- Ну? Чего ты ждешь? -- возмутилась она.
   -- Вы извиняйте, ваше высочество, но вы же знаете, что не велено. На вас блажь напала, а попадет потом мне.
   -- Щутела, об этом никто не узнает, -- прошептала Мирела.
   -- Да как же... Не узнает. Что ж Даут подумает, что вы сами лошадь оседлали? Да вы и седло-то не поднимете...
   -- Щутела, мне нужна помощь.
   -- Да и мне нужна помощь, ваше высочество. Меня-то кто от виселицы спасет, когда узнают, что вы сбежали? Вам и по замку-то ходить запрещено, а вы вона куда собрались...
   -- Ах вот как... -- оторопела Мирела. -- Ты теперь Дауту помогаешь королеву убить? -- Щутела обиженно засопел от столь несправедливого обвинения. -- Я сама оседлаю лошадь, -- она прошла к седлу, но не смогла оторвать его от земли -- согнулась от тяжести.
   Щутела дернулся было помочь ей, но тут же замер и, вздохнув, вышел из конюшни. Глотая слезы, принцесса волоком потащила седло к Снежке. Но ее остановили.
   -- Постойте, ваше высочество, -- она обернулась. Рекем неслышно подошел ближе. -- Сейчас не время.
   -- И вы тоже? -- не поверила девушка. -- От вас я такого не ожидала! Тоже боитесь?
   -- Пожалуйста, тише, -- попросил маркиз. -- Выслушайте меня.
   -- Я не желаю ничего слышать. Я должна попрощаться с мамой.
   -- У вас все получится, -- заверил ее Рекем, забирая седло и возвращая его на место. Он вернулся к принцессе, оторопевшей от такой наглости. -- Вы увидитесь с королевой. И я вам помогу. Но надо чуть-чуть подождать, -- уговаривал он Мирелу негромко. -- Я слышал Даут скоро едет в гости к Керлину. Когда он покинет замок, мы сбежим.
   -- Я не собираюсь сбегать! Я всего лишь хочу...
   -- Да-да, я понимаю, -- терпеливо объяснял Рекем. -- Но ведь Даут велел вам не выходить из спальни, значит, это побег. Ваше высочество, я помогу вам. Оседлаю свою лошадь -- она кроткая, но быстрая. К тому же горничная на моей лошади не будет привлекать столько внимания, сколько лошадь принцессы. Пусть Векира прямо сейчас скажет, что вы посылаете ее в город за... за лентами, например. Что вы написали письмо королю, чтобы он дал вам возможность увидеться с ним, и надо приготовиться к встрече с его величеством. Векира умеет ездить верхом? -- уточнил маркиз.
   -- Да, я брала иногда ее с собой на прогулку, но за покупками никогда не посылала...
   -- Но ведь это особый случай. Может, и не поверят, но сразу в любом случае не хватятся. Итак, возвращайтесь в спальню и сделайте так, как я вам говорю. Пообедайте. День пути -- это очень долго с непривычки. Когда Даут уедет, приходите сюда, я все приготовлю и поеду с вами.
   -- Вы рискуете...
   -- Не больше, чем вы. А путешествовать одной очень опасно. Вам обязательно нужен сопровождающий, а там -- будь что будет.
   -- Спасибо, маркиз, -- искренно поблагодарила Мирела, чуть сжав его руку, и поспешила обратно в замок.
   Она вошла в спальню, и Векира вскинулась:
   -- Ваше высочество, как же я рада, что все обошлось! Что вы не уехали...
   -- Молчи! -- прервала ее Мирела. -- Я уеду очень скоро, а пока надо кое-что сделать.
   Она в точности пересказала горничной указания Рекема. Векира побледнела, услышав хитрый план, и принцессе пришлось снова сделать ей внушение, чтобы она вела себя как обычно, а то заподозрят неладное, увидев, что горничная так пугается из-за поездки в город за лентами.
   Мирела съела все, что принесла Векира из кухни, -- прежний обед остыл. Даут всё не уезжал, и, чтобы успокоиться, принцесса взялась за вышивку: она уже давно вышивала монограмму отца: на алом поясе золотые буквы Ц и М, поддерживаемые рогами оленя и осененные ветвями яйтана. Олень -- символ династии Цуришаддая, к которой принадлежал ее отец. Она насчитывала около пятисот лет. Дерево яйтан -- символ династии Шедеуров, к которой принадлежала мать Мирелы, королева Езета. Род Шедеур намного старше, даже в Священной книге Людей упоминается о нем. Манчелу очень гордился тем, что заключил такой выгодный брак. Ему тогда исполнилось двадцать три, а Езете -- двадцать девять. А через двадцать лет, он заявил, что супружество было ужасной ошибкой. Он выкинул первую жену в отдаленный замок, как выбрасывают на улицу собаку, потерявшую нюх. Манчелу твердил, что брак с Езетой незаконен, что никто не имеет права принуждать его жить с женщиной, которую он никогда не любил, которую всего лишь навязали ему родители...
   Во дворе послышался шум. Мирела подошла к окну, чтобы проверить, действительно ли Даут уезжает. Колени дрожали. Принцесса удивилась -- она испытывала не страх, а тревогу, но тело неожиданно ослабело. Даут вскочил на коня. Раздался отрывистый приказ, гомон слуг, и вскоре всё стихло.
   -- Пойди... проверь... -- приказала Мирела, язык стал тяжелым, непослушным. "Что со мной происходит?" -- вновь изумилась она.
   -- Что с вами, ваше высочество? -- встревожилась Векира. -- Вам как будто плохо?
   -- Наверно... пере... волновалась... Сяду... А ты... проверь...
   -- Сейчас, сейчас. Все узнаю, -- горничная усадила ее на стул. -- Может, воды вам?
   -- Нет. Иди...
   -- Иду... -- девушка выбежала, а Мирела решила, что надо уже надеть плащ и взять вещи, чтобы, как только Векира вернется, покинуть комнату.
   Принцесса поднялась и сделала шаг, но тут же ноги подкосились, и она со стоном упала на пол. Живот свело такой острой болью, что слезы навернулись. В сознании звучали слова отца Узиила: "Внезапная слабость... Острые рези в животе... Упала со стула..." Мирела обреченно закрыла глаза, даже не пытаясь встать. Ее отравили так же, как мать.
   ***
   Рекем ожидал принцессу на конюшне. Как только Даут со слугами выехал, он оседлал лошадей. Но Мирела медлила. Что если она передумала? По правде говоря, он бы обрадовался, если бы это произошло. Он прекрасно понимал, чем может закончиться такое путешествие, но и бросить девушку одну не мог. Вдруг послышался шум, чей-то плач. Он бросился в замок. Там, начиная от кухни, поднялась суета. Он нашел Щутелу и потребовал отчета.
   -- Ее высочеству плохо, -- сообщил конюх, пряча взгляд. -- Как бы не отравили тоже. И ведь совпало как: Даут приехал, и слегла наша голубка.
   Рекем направился к спальне принцессы. Оттуда как раз выскочила горничная.
   -- Что? -- спросил он, поймав ее за руку.
   -- Ой плохо! -- запричитала девушка сквозь слезы. -- И так неожиданно. Сидела, собиралась ехать, тут вижу -- шатается. А меня послала посмотреть, уехал Даут или нет. Я возвращаюсь, а она на полу лежит и не шевелится совсем. Уж я испугалась...
   -- Врач! -- крикнул Рекем. -- Врач есть?
   -- Да где же есть... Мы врача из города приглашали.
   -- Где? -- потребовал маркиз. Каким-то чудом, девушка поняла, чего он хотел.
   -- В Шаалаввине на центральной площади крайний дом слева, -- залепетала она. -- Доктор Юмагужа.
   -- Я еду, -- он помчался обратно в конюшню.
   Остальная часть дня прошла как во сне. Рекем отключил эмоции и мысли. Мама учила: "Нельзя чего-то хотеть очень сильно. Спугнешь этим желание. Надо сделать вид, что тебе все равно, сбудется твоя мечта или нет". Поэтому он старался не думать о том, что торопится, потому что очень боится: Мирела умрет. Она ведь такая хрупкая, яд на нее может подействовать еще быстрее, чем на королеву.
   Он вернулся чуть раньше, чем прибыл доктор на своей карете. Даут тоже возвратился от Керлина. Они обменялись взглядами -- Даут смотрел чуть насмешливо, Рекем спокойно и серьезно. Ароди прислонился к стене в коридоре напротив спальни принцессы, ожидая вердикта врача.
   Когда через час невысокий, начинающий полнеть, доктор вышел из комнаты, Рекем убедился, что наставления матери не помогли. Он все равно спугнул желание. Либо силы, ополчившиеся против принцессы, были слишком сильны, и такими простыми уловками их было не пронять. Юмагужа, рассеянно поглаживая длинную острую бородку, сбивчиво пояснил:
   -- Если это яд, то я не знаю какой. Пустил кровь, но, кажется, это не очень ей помогло. Вы, маркиз, не могли бы съездить в Шаалаввин? -- увидев утвердительный кивок, подал записку. -- Возьмите у аптекаря это лекарство. Оно поможет. Я пока поживу здесь.
   Рекем вырвал записку у доктора и опять поскакал в город. Вернулся быстрее, чем ожидал Юмагужа, -- чуть не загнал лошадь до смерти -- и вновь занял пост у дверей. Пока доктор пытался хоть чуть-чуть улучшить состояние Мирелы, обсудил произошедшее с горничной. У девушки покраснели глаза, она плакала, не переставая. И сейчас, когда заговорила с ним, вновь начала плакать.
   -- Я ведь, знаете, чего боюсь? Священник приезжал, так он говорил, что не простое это отравление, что колдовство это. Если колдовство, то доктор ничего не сделает.
   -- А где духовник ее высочества?
   -- Он недавно уехал. В соседнем замке у графа Аззана мать умирает, он поехал туда. Может, завтра вернется, а может, и еще задержится. Да вот если бы духовник мог помочь, то тогда бы отец Узиил королеве Езете тоже помог, а он вон к королю поехал за разрешением увидеть мать перед смертью. Ой, боюсь я. Что же с нами-то будет?
   -- Я все-таки съезжу за духовником. Где, говоришь, замок Аззана?
   Рекему было проще ехать куда-то, чем смотреть, как умирает эта светлая девушка. На закате, еще раз взглянув на Даута и с его молчаливого согласия, он выехал из замка на лошади принцессы.
   18 юльйо, эйманы
   Алет проснулся, потому что в спальню кто-то постучал. Он вернулся к себе, когда Ранели уснула, но сказалась бессонная ночь, и он проспал завтрак. На ходу натягивая брюки, распахнул дверь. Как он и ожидал, на пороге стоял брат. Удаган весело подмигнул, увидев растрепанного Алета.
   -- Я, конечно, понимаю, что вам не до нас, потому что разгорелся медовый месяц, но отец хочет с вами поговорить.
   -- Что, уже весь дом знает? -- он натянул рубашку.
   -- А то! Я золотой заработал, -- Удаган повертел монетку, наблюдая, как брат приглаживает светлые волосы.
   -- За что это? -- настороженно поинтересовался Алет, выходя в коридор.
   -- А я поспорил, что твоя горячая невеста больше двух недель без тебя не выдержит, а отец надеялся, что вы месяц протянете.
   -- Да, очень приятно, -- Сокол шумно втянул воздух. Льву удалось его смутить. -- На нас принимали ставки.
   Когда Алет хотел свернуть в столовую, Удаган придержал брата.
   -- За невестой сходи сначала, отец хочет с вами обоими поговорить, -- Алет сообразил, что девушка тоже проспала, но, прежде чем он поднялся по соседней лестнице, Ле задал еще один вопрос. -- Ранели так и не сказала, о чем с ней говорил Охотник?
   -- Нет, -- горько покачал головой Сокол. -- Я не могу спрашивать -- Запрет! А она молчит, может, считает, что не нужно мне знать.
   -- Ладно, давай быстрее.
   Удаган пошел в столовую, Алет взлетел по ступенькам -- второй раз за это утро. Он толкнул дверь спальни и чуть не задохнулся от нежности. Девушка спала, свернувшись в комочек, он осторожно убрал волосы с ее лица и поцеловал в щеку. Она сонно заворчала, веки не желали подниматься, и Ранели невнятно пробормотала:
   -- Чт слчилс?
   -- Отец хочет видеть нас, -- прошептал он с улыбкой.
   -- Ну, Алт, -- она сделала еще одну попытку открыть глаза, но ничего не вышло, и девушка ткнулась ему в плечо. -- Ты ж видш, я н мгу. Ты там скжи, чт я зблела. Ил ещ чт-нбуд скжи.
   Губы едва коснулись его шеи -- кажется, это было извинение. Он согласился в душе, что предстать перед родителями Ранели сейчас не сможет. Поцеловал девушку еще раз и спустился в столовую один, оставив ее досыпать.
   В глазах Каракара, сидевшего во главе стола, плясали огни Зары.
   -- Доброе утро, -- поприветствовал он сына. -- Твоя невеста задерживается или нам придется завтракать без нее?
   -- Без нее... -- Алет беспомощно посмотрел в сторону. -- Она... она...
   -- Садись, -- выручил отец. -- Я только собирался сообщить Ранели, что мы принимаем ее в семью и спать вы будете теперь в нашем крыле. Не знаю, что делать со свадьбой. Устроить праздник в пику Охотнику мы не можем. Может, вы обвенчаетесь в Истинной церкви в Цартане?
   -- Отец, она не энгарнка, а оборотень, -- возразил Сокол, занимая место за столом. -- Они получают благословение в своих храмах, но, как ты понимаешь, туда нас тоже не пустят.
   -- Какая-то безвыходная ситуация, -- вздохнул Авиел. -- Что еще тут можно предпринять? В общем, передай, что для нас она твоя жена.
   -- А ты почему не передашь?
   -- Я тоже скажу об этом, правда, не знаю когда. Утром я не имел счастья ее встретить, а на обед мы с Удаганом приглашены к Беркуту.
   -- К кому? -- оторопел Алет. По бесстрастным лицам остальных сообразил, что новость это лишь для него.
   -- Он хочет обсудить какое-то деловое предложение, -- пояснил отец.
   -- И ты пойдешь? -- не поверил Алет.
   -- Пойду. Это мой последний шанс. Ты же знаешь -- кредит, который заняли для Шелы, пропал. Его надо выплачивать, а занят он не у эйманов... -- Каракар тяжело вздохнул. -- Если честно, не очень мне нравится всё это. Позавчера с нами никто не хотел знаться, а сегодня дом Орла вдруг воспылал любовью к изгоям. Но давайте не будем о делах, тем более что, пока мы не посетим Беркута, ничего не узнаем. Приятного аппетита, -- Авиелу первому служанка положила рассыпчатую гречневую кашу в тарелку, а Тана полила ее соусом.
   ***
   Замок Беркута находился недалеко от Каракара. Авиел и Удаган поехали на лошадях ради приличия: прибыть в гости пешком -- значит, показать, что дела у тебя настолько плохи, что ты готов на любые условия, лишь бы тебя приняли в Дом. Когда-то так Альбатрос пришел к Чайке. Позже и Авиел посетил так двоих старейшин Домов, одним из них был его родной брат, Беркут, который был старше всего на год. Ему отказали. А теперь решили помириться.
   Ворота были гостеприимно распахнуты, но двор пустовал, что настораживало. У Ифреама Беркута было четверо сыновей и одиннадцать внуков в возрасте от одного года до шестнадцати лет. Куда они все подевались одновременно? Или их специально отправили из дома?
   Удаган окинул взглядом замок Беркута: такая же, как у них в доме, высокая ограда, сложенная из огромных камней; те же темно-серые неприветливые стены. Но занавески, видневшиеся в окнах, богаче, и больше окон завешено: в доме Беркута были заняты почти все комнаты, в отличие от пустующего замка Каракара, и слуг там было намного больше.
   Авиел пристально всматривался в окна: увидеть бы хоть кого-нибудь, это бы успокоило.
   Они спешились. Удаган повел лошадей в конюшню, ему навстречу уже шел слуга. Каракар терпеливо ожидал. Как только сын вернулся, он первым поднялся на крыльцо, но не успел протянуть руку к молотку, как дверь распахнулась. На пороге появился хозяин. Ифреам Беркут, черноволосый и черноглазый, с узким лицом, испещренным морщинами, не принарядился по случаю примирения. Как и Авиел, он предпочитал носить кожаную куртку, хотя в Шумафе на другом материке король пожаловал Ифреаму дворянское звание. Беркут шагнул в сторону, пропуская гостей, радушно пожал руку:
   -- Добро пожаловать!
   Авиел ответил на рукопожатие, но Беркут внезапно притянул его к себе и обнял:
   -- Здравствуй, брат! Как же я соскучился.
   Каракар отстранился. Беркут сделал вид, что не заметил его холодности, протянул ладонь Удагану.
   -- Здравствуй, Ле!
   Прежде чем хозяин дома повторил фокус с объятиями, Удаган придержал его:
   -- Дядя... На всякий случай. Мы тут недалеко живем. Если будешь скучать -- загляни.
   Беркут оскалился.
   -- Дерзишь... -- Удагану почудилось, что он, как Охотник, назовет его "Ганни", но тот вовремя остановился. -- Ладно-ладно. Проходите, -- Ифреам пошел в столовую -- она находилась в том же крыле, что и у Каракара. Потом остановился и посмотрел на Авиела. -- Он ладно, мальчишка. Но ты-то понимаешь, что я не мог поступить иначе? У меня дети были.
   -- У меня тоже, -- спокойно возразил Каракар. За двадцать лет в душе всё перегорело, и он не испытывал обиды на брата, только недоверие. -- Не будем ворошить прошлое. И не обращай внимания на Ле. Ты же знаешь, он и с Охотником не церемонится.
   Внутри дом Беркута сильно отличался от их замка. Рассматривая богато убранный интерьер, Удаган представил, как выглядело их жилище, когда Каракара еще не изгнали из дома Орла: пышные ковры, атласные занавеси, дорогие обои.
   Беркут отодвинул портьеры и шагнул в столовую. Авиел и Удаган зашли следом и остолбенели, будто на них неожиданно наложили заклятие.
   -- Присаживайтесь, где вам удобно, -- предложил Ифреам и упал на ближайший стул.
   Но гости остались стоять.
   -- Что же вы? Не рады видеть нас? -- во главе длинного стола сидел высокий седовласый мужчина. В отличие от Беркута, он надел дорогой камзол, так что легко мог сойти за энгарнского герцога.
   Авиел перевел взгляд с него на полного мужчину с красным лицом и почти исчезнувшими от жира глазами. Под огромным мясистым носом блуждала доброжелательная улыбка. Он по-домашнему надел поверх холщовой рубахи вязаный светло-зеленый жилет. Рядом поглаживал одну ладонь другой старик в очках, опять в атласном балахоне, но на этот раз светло-коричневом, а не белом. И никого из слуг.
   -- Отчего же... очень рад... -- наконец пробормотал Каракар. -- Но брат не предупредил, что соберутся главы трех Домов. Я полагал, у нас состоится семейная беседа. А сейчас подумываю, что мне не место в столь достойной компании.
   -- Ну-ну, Авиел Каракар, -- усмехнулся щеголеватый. -- Не стоит набивать себе цену, особенно когда тебе протягивают руку помощи.
   -- Омри Орел, пусть Удаган вернется домой... -- начал Авиел, но Лев перебил.
   -- Я остаюсь, -- он сел на стул недалеко от Беркута, приняв вид послушного ребенка: уставился на взрослых во все глаза и даже руки на коленях сложил, показывая, что ничем мешать не будет.
   Каракар собрался занять место рядом с сыном, но толстяк указал на кресло справа от себя.
   -- Садись здесь. У тебя достойный сын, и он знает, когда надо говорить, а когда молчать. Он будет свидетелем нашей беседы и, если захочет, выскажет свое мнение, но встретиться мы хотели прежде всего с тобой.
   Каракар сел на указанное место -- рядом с Тахашем Кротом, напротив Баал-Ханана Воробья. Создавалось впечатление, что руководить беседой будет Омри. Или ему уступили это право, потому что Каракар когда-то принадлежал этому Дому?
   Воцарилась тишина. Потом Авиел не выдержал.
   -- Итак?
   -- Ты попал в стесненные обстоятельства, и твоя семья находится на грани вымирания, -- Воробей всегда произносил фразы негромко и вкрадчиво.
   -- Первая часть верна, вторая нет, -- нахмурился Каракар.
   -- Возможно, -- одобрительно кивнул Баал-Ханан, -- но надолго ли? Тебе уже 55, ты понимаешь лучше твоих молодых сыновей, что без Дома не станешь успешным купцом, да и вообще не выживешь. Быть купцом -- значит, рисковать. А когда рискуешь, порой и теряешь деньги, товары. Дом тебя в этом случае поддержит. Одиночка разорится. С этим тоже будешь спорить? -- Авиел промолчал. -- Твои дети больше не будут изгоями. Они снова будут принадлежать дому Орла. Кроме того, мы оплатим твой заем энгарнцу. И дадим еще одну ссуду -- беспроцентную и не ограниченную по времени возвращения в качестве подарка ко дню свадьбы Алета. Если Эль-Элион благословит, и Шела вернется, то в честь его возращения, а также в качестве подарка твоему первому внуку мы...
   -- Давайте ближе к делу, -- зло процедил Каракар. -- Чего вы хотите от меня?
   Крот успокаивающе похлопал его по плечу.
   -- Не надо так волноваться.
   -- Что вам от меня нужно? -- Авиел по очереди взглянул на присутствующих. Лишь глаза Ифреама он не мог видеть, тот по-прежнему сидел, опустив голову.
   -- Убей Охотника, -- ответил за всех Омри.
   Авиелу показалось, что он ослышался. Он безмолвно смотрел на Орла. Не выдержал Удаган.
   -- Шереш! -- он вскочил, чуть не уронив стул. -- Вы охренели тут все, что ли?
   -- Сядь, Ле, -- отец произнес это таким тоном, что Удаган опустился обратно и замолк, хотя в душе всё кипело. Он готовил себя к тому, что, если отец согласится на это предложение, согласится пожертвовать собой ради счастья сыновей, он возьмет его в охапку -- благо он сильнее -- и унесет отсюда, чтобы никогда не переступать порог ни одного замка эймана.
   -- Я правильно услышал? -- почти шепотом поинтересовался Авиел. -- Вы готовы простить меня и вернуть в дом Орла за то же, за что двадцать лет назад изгнали?
   -- Да, Каракар, всё правильно, -- Омри вперил в него взгляд. -- Обстоятельства изменились. Грядет война с Энгарном. Нам нужен новый Охотник.
   -- Двадцать лет назад, -- Авиел будто не слышал его, -- глава моего Дома -- Юламан Гриф -- сидя напротив меня, объяснял, что Охотник -- зло, но неизбежное зло. Что, пытаясь спастись от него, мы попадаем под еще худшее проклятие. Мне говорили, что я нанес ущерб всем эйманам. Что Халвард Барс -- это вообще самое страшное, что могло постигнуть эйманов. Ведь из-за того что я убил Фарея, Охотником стал один из нас, да еще и семнадцатилетний мальчишка, который должен был лишь взять имя в Ритуальном круге. И теперь вы предлагаете мне вновь убить Охотника?
   -- Именно потому, что Халвард -- самое страшное зло, -- доброжелательно вступил Тахаш Крот, -- нам и кажется, что новый Охотник будет хотя бы таким же, но никак не хуже. Однако ему потребуется время, чтобы взять полную власть. Там уж посмотрим, что выйдет. Авиел, тебе нечего терять...
   -- К сожалению, есть что. У меня живы сыновья. Двое женились. Пока они живы, мне есть, что терять. А если вдруг с ними что-то случится, -- он почему-то пристально смотрит на Баал-Ханана, -- я буду мстить тем, кто причинит им вред, потому что теперь я знаю, что Охотник причиняет боль, но он никогда не убьет эймана. Никогда!
   -- Значит, ты отказываешься? -- взгляд Омри стал жестче, и Удаган напрягся.
   -- Нет, не отказываюсь, -- Авиел откинулся на спинку кресла. -- Вернее, я не откажусь, если вы предоставите мне гарантии.
   -- Какие гарантии тебе нужны? -- оживился Воробей. -- Деньги мы готовы отдать сейчас, остальное...
   -- Что за гарантия -- деньги! -- воскликнул Каракар. -- Ты, Баал-Ханан, спишь на сундуках с золотом, а в твоем доме двести взрослых эйманов и ни один не бедствует. -- То, что ты мне предложил, -- это жалкие крохи с господского стола. Нет, я хочу, чтобы от моих сыновей не отвернулись вновь. Чтобы, если что-то пойдет не так, вы тоже узнали, что такое проклятие, изгнание, гнев Охотника. Я пойду на это при одном условии: добровольцы из ваших Домов помогут мне. По одному из каждого Дома. Я так понял, восстали три Дома?
   -- На самом деле эйманы разделились примерно пополам, -- поправил Омри. -- Нам поручили вести переговоры.
   -- Кто еще желает смерти Охотника?
   -- Дом Чайки, Крыса, Полоза, Пса...
   -- Отлично, -- прервал Авиел. -- Это мое условие: по одному добровольцу от каждого Дома будут помогать мне.
   -- Я согласен, -- первым подал голос Баал-Ханан.
   -- Доброволец в каждом Доме найдется, -- согласился Тахаш.
   -- Обязательно найдется, -- Омри разглядывал Беркута, тот вскинулся, но опять сник под взглядом главы Дома.
   -- Тогда я тоже согласен, -- удовлетворенно стукнул ладонью по столу Авиел. -- Когда надо будет что-то обсудить, предлагаю встречаться здесь, -- теперь он сообразил, что туда, где живут шестнадцать эйманов, даже если они не взяли имя, трудно подослать шпиона: эймы издалека заметят приближение посторонних. -- Мои визиты к брату не будут выглядеть подозрительно. В следующий раз я хотел бы увидеть всех заговорщиков, тогда решу, кто именно мне нужен в первую очередь. После нам необязательно встречаться всем сразу, -- Каракар поднялся. -- Главы Домов могут не подставляться. Вы будете узнавать обо всем от своих добровольцев, но вам лучше быть предельно осторожными и без необходимости не появляться здесь. Я не хочу, чтобы в случае неудачи погиб чей-нибудь Дом. И напоследок... -- насмешливые глаза еще раз скользнули по собравшимся. -- Буду с вами откровенен... Халвард надоел мне, едва стал Охотником. Надоел так, что, если бы я мог, давно бы его убил. Хуже, чем мне было, вряд ли могло быть. И если я до сих пор этого не сделал, то лишь потому, что ничего у меня не получилось. Я надеялся, что если справился с Фареем, то и с ним смогу, но не тут-то было. Я не могу убить его один. Но, если объединимся, у нас получится. Есть у меня кое-какие идейки.
   ***
   ...На обратном пути они позволили лошадям идти с той скоростью, с какой им нравится. Это была еще одна возможность поговорить наедине.
   -- Зачем ты сказал, что не можешь убить его? -- спросил Удаган.
   -- Пусть думают хорошенько, а то сделают меня опять исповедальной урной. Я не Эль-Элион и не всемогущ. Если они решатся, то пойдут до конца. И ответственность поделим на всех. Если побоятся рискнуть -- так тому и быть. Хуже уже точно не будет.
   -- А ты правда пытался убить Халварда?
   -- Правда.
   -- Когда? -- уточнил Удаган и тут же догадался. -- Шереш! Лет десять назад, это были вовсе не разбойники, да? Я еще тогда заметил, что не похоже, что тебя мечом ранили.
   -- Халвард намного сильнее. А может, причина в том, что Фарей снял амулет перед нашей дуэлью.
   -- Мне всегда казалось, что Халвард тебя задевает из-за того, что ты убил Фарея.
   -- Так оно и есть. Считаешь, его оскорбило то, что я пытался его убить? Ни капли. Я подойти к нему близко не смог. Он меня, как комара, размазал.
   -- С Фареем было не так?
   -- Абсолютно не так.
   ...Когда эйман берет имя, ему предстоит жестокая битва с неведомым монстром. Никто и никогда не знает, кто будет сражаться с тобой, но всегда это твари, которых не встретишь на Гоште. Если убьешь чудовище -- станешь полноправным эйманом. Но бывает и так, что молодой эйман погибает в Ритуальном круге.
   Авиел знал, что сейчас имя берет Халвард, но ждать дольше смысла не было. Либо ему удастся задуманное, либо нет. Как повезет.
   Он тоже вошел в Ритуальный круг, но через врата Охотника. Несколько лет он искал, как подобраться к Охотнику ближе, чтобы Запрет хоть немного был ослаблен. Вдруг вспомнилось, как он сам брал имя в семнадцать лет. Как удивился, что не видит эйманов, сидящих на скамьях амфитеатра, а потом обрадовался этому: зрители бы страшно отвлекали.
   Сейчас всё повторилось: он никого не увидел.
   Фарей -- высокий широкоплечий старик с длинными седыми волосами -- стоит напротив Авиела, у врат эйманов. Халвард -- чуть в стороне, мальчишка опускает меч. Грудь его еще тяжело вздымается, а руки чуть подрагивают. Он только что сражался, но враг исчез, потому что Каракар нарушил ритуал. Парень удивленно смотрит на вошедшего, не понимая, что происходит. Еще бы: почти никто из эйманов не знает, что происходит. Но скоро узнают. Эйм-барс резвится, прыгая по пустым скамьям. На одной из них белокурый семилетний мальчик -- скорбный и безучастный -- рассматривает что-то у себя под ногами, сжавшись в комок. Авиел задыхается при виде его, но тут же отводит взгляд. Он видит ребенка лишь потому, что мальчика привел Охотник. Видят друг друга лишь те, кто сейчас связан с Фареем больше, чем остальные.
   Охотник наблюдает, каким взглядом Авиел смотрит на мальчика, слышит сбившееся дыхание эймана и чуть поднимает подбородок.
   -- Узнал? Я ждал, что это произойдет.
   Авиел выхватывает меч и идет вперед.
   -- Постой! -- Фарей вытягивает руку ладонью вперед, и Каракар будто натыкается на невидимую стену.
   -- Подержи, малыш, -- Охотник снимает черный медальон и бросает его Халварду.
   Тот подхватывает на лету, на лице сменяется множество эмоций: удивление, страх, восторг, благоговение, отторжение. Затем парнишка успокаивается, делает вид, что его не волнуют изменения в Обряде. Он держит медальон за цепочку двумя пальцами, чуть поодаль от себя, точно боится испачкаться.
   -- Теперь начнем, -- Фарей тоже достает меч.
   Каракар, так и не произнеся ни слова, идет вперед, неотрывно следя за движениями противника. Это должно быть закончено. Сегодня.
   -- Не говори ничего Алету, -- предупредил Каракар сына.
   -- Ты не скроешь от него. Он не дурак.
   -- Я хотя бы попытаюсь, -- Авиел чуть пришпорил лошадь, завидев дом.
   19 юльйо, замок Зулькад, Кашшафа
   Добравшись до замка Аззан уже ночью, Рекем попросил духовника Мирелы срочно ехать к принцессе, хотя тот еще не закончил дела у графа. Старушка-мать Аззана плохо себя чувствовала, но еще жила. Принцессе присутствие духовника было более необходимо.
   Они отправились на следующее утро. Маркиз сопровождал старика на обратном пути в замок, используя это время, чтобы спросить о том, что его беспокоило.
   Отец Иавин был чуть моложе отца Узиила, но абсолютно не походил на духовника королевы. В отличие от него, Иавин заметно располнел и не смог бы забраться на лошадь, чтобы поехать верхом. Волосы его поседели, но были не белыми, а темно-серыми, коротко стрижеными и аккуратно уложенными, как и борода. Он бодро залез на место кучера в открытой повозке и, умело управляя парой лошадей, пустил их рысцой вперед. Рекем ехал рядом.
   Он задал вопрос, который его беспокоил больше всего:
   -- Отец Узиил сказал, что это не отравление, а какое-то колдовство, -- осторожно начал он.
   -- Да? -- недоверчиво покосился Иавин. -- И почему он сделал такие выводы?
   -- Необычные симптомы. Наш врач тоже не смог определить, каким ядом отравили принцессу. Кроме того, в бреду королева Езета, упоминала имя Сайхат.
   -- В этом как раз ничего необыкновенного нет. Ни для кого не секрет, что в травле королевы и принцессы участвовала больше эта ведьма, чем король. Она подсказала ему идею развода, она науськивала его строго обращаться с этими несчастными...
   -- Мне кажется, король не тот человек, которому можно указывать, что делать, -- скривился маркиз.
   -- Опасно мыслишь, сын мой, -- вновь покосился священник.
   На короткое время воцарилось молчание. Потом Рекем поинтересовался.
   -- Скажите все же, может ли мертвая ведьма как-то повредить живым?
   Отец Иавин ответил не сразу. Он хмурил брови и сосредоточенно правил лошадьми на узкой дороге. Они въехали в лес, окружающий замок Зулькад. При свете дня смешанный лес казался гостеприимным. У дороги деревья проредили. Казалось, здесь можно гулять, как в парке, но Рекем уже знал, как обманчиво это впечатление: стоит свернуть с дороги, и лошадь ноги переломает среди бурелома.
   -- Церковь Хранителей Гошты, -- отчеканил духовник после размышления, -- утверждает, что ведьма никоим образом не навредит ни при жизни, ни после смерти, если человек во всем повинуется Эль-Элиону. Странно было бы подозревать принцессу в нечестии. Не думаю, что зло коснется ее.
   -- Но она умирает, -- возразил Рекем, -- и врач не знает, как ей помочь. Может быть, надо позвать другого врача?
   -- Где у нас другие врачи? -- горько усмехнулся отец Иавин. -- У них одно средство на все случаи жизни: пустить кровь. Нашу принцессу это быстро убьет. Часто лекарки в деревне больше знают. Не хочешь к лекарке съездить? -- предложил он молодому маркизу.
   -- Не смейтесь надо мной, -- Рекем прищурился. -- Если я, кроме этого, ничего не могу сделать -- поеду к лекарке.
   -- Да-а-а... -- протянул духовник и покачал головой. -- Вижу, ты готов на все. Что ж, попробуй. Может, и правда узнаешь что-нибудь полезное...
   Маркиз Бернт сосредоточенно молчал, затем посмотрел на духовника.
   -- Вы знаете, где можно найти лекарку?
   Духовник опять размышлял, прежде чем ответить. Затем нерешительно предложил:
   -- Не должен я отправлять тебя к ней, не должен. Какой же я духовник после этого? Но кто знает... Вдруг и вправду сможешь помочь Миреле? Ладно, попытайся. Слуги болтали, что в деревеньке рядом с Шаалаввином есть лекарка. Местные ее прячут от посторонних, между прочим. Так что мне вот и не скажут, если я в красном одеянии своем приду. А ты скажи: лекарство нужно, родственница умирает. Может, и найдешь. С Богом.
   Маркиз развернул лошадь и, пришпорив ее, скрылся.
   Священник пробормотал себе под нос, глядя ему вслед:
   -- Может, Миреле не поможешь, но хоть себя чем-то займешь. Все не так больно тебе будет.
   ***
   ...Рекему пришлось объехать несколько деревушек, прежде чем он нашел доброхота, который подсказал, как найти лекарку Люне, заодно давая ей хорошие рекомендации: получалось, тут почти все деревни в округе, живут исключительно ее настоями и заговорами: она и людей, и скот лечила и, в случае чего, могла пропажу найти и вора обличить. В душе Рекема боролись сомнение и надежда.
   Всего три года назад, когда ему было двадцать три, он восхищался старшим братом и развлекался с младшим. Он не задумывался о политике, зная, что его участь -- военная карьера. И, пока не началась война, хотел получить удовольствие на многие годы вперед. Рекема никто бы не назвал развратным. Он любил женщин, но еще больше любил охоту. Посещая балы, устраивал розыгрыши для ровесников из знатных семей. Периодически сражался с ними в шутливых поединках, которые редко заканчивались пролитием даже капли крови.
   Его жизнь сильно изменилась после гибели Яхина. Неожиданно Рекем Ароди стал маркизом Бернтом. Но и после этого он старался не заглядывать далеко в будущее, а ставить близкие цели и решать их. Вот сейчас у него цель -- спасти мать. Принцесса Мирела покорила его необычайным сочетанием женственности и силы духа. Как-то само собой получилось, что он взял на себя ответственность и за нее тоже. Казалось, если она умрет, будет виноват он -- не доглядел. Вот и все его цели. Если бы он мог спасти этих женщин, отдав поместья королю, -- он бы сделал это. Но кто же его спросит? Манчелу предпочитает убивать тех, кто ему мешает.
   К полудню по едва заметной тропке он добрался до дома, стоящего в глубине леса. Уже на лесной тропе в душу закрались сомнения. Почему местные прячут ее? Что угрожет лекарке? А вот если это ведьма... Тогда опасно о ней рассказывать, сжечь могут, даже если она только добро творила. В последнее время много казней по стране прокатилось: оборотней, ведьм уничтожали. А началось все с королевы Сайхат, которая тоже оказалась ведьмой.
   А если он едет к ведьме... Разное говорили про эту расу. Одни священники считали, что, получая от ведьм помощь, рискуешь своей душой. Другие -- что ведьма ведьме рознь. Есть и те, что лишь добро творят. Сам он был склонен поверить первым, ведь именно ведьма расколола страну, устроила травлю на королеву Езету и Мирелу, убила его брата, а сейчас, возможно, пытается убить принцессу и ее мать. Но, с другой стороны, если во всем виновата ведьма, то и помочь может только ведьма. Ароди продолжил путь.
   О том, что он должен встретиться с необычной лекаркой, говорил в первую очередь дом. Обычно в лесу селились те, кого не принимала деревня, -- разбойники или отщепенцы, не соблюдавшие общинных обычаев. Дома их редко отличались богатством и уютом. Но лекарка явно не бедствовала. Высокое крыльцо вело в одну из самых больших изб, которые он когда-либо видел. Большинство сельских духовников довольствовались гораздо меньшим домом. Это пробудило беспокойство: он пересчитал деньги, которые взял с собой. Что если, увидев дворянина, Люне запросит больше?..
   На его стук никто не открыл. Он подергал дверь -- она оказалась заперта. Разочарованный он уселся на ступени крыльца. Куда она могла уйти? Сколько придется ждать? А что если он ждет напрасно?
   Голова, казалось, отяжелела от мыслей. Он прислонился к перилам, и глаза сами собой закрылись. Снилось ему что-то муторное, тяжелое. Он задыхался среди черных клубов дыма. Но не пытался спастись, стоял на месте, потому что понимал: не видя дороги, он погибнет наверняка. Надо чтобы муть немного развеялась... Он пытался разогнать дым руками, прижимал к лицу полу дублета, чтобы дым не выжигал так легкие. Но дорогу так и не увидел. Вместо дороги рассмотрел во тьме блеск чьих-то глаз. Кто-то с улыбкой наблюдал за его мучениями, и Рекем чувствовал: когда он умрет, эти глаза будут смеяться.
   Он вздрогнул и, закашлявшись, открыл глаза. Прямо перед ним, внизу ступеней, стояла молодая девушка в темно-коричневом сюрко поверх льняной рубашки. В таком положении -- когда он сидел на ступенях, а она стояла внизу -- их лица были почти точно напротив друг друга. И Рекему показалось, что именно ее взгляд он видел только что во сне. Черты лица незнакомки не были очень уж правильными. Глаза чуть раскосые, а веки чуть припухшие. Курносый нос придавал лицу детскость, а тоненькие губки якорьком создавали иллюзию наивности и беззащитности. Черные волосы девушка уложила так, что они волной лежали у щек, а сзади собирались в замысловатую прическу.
   Но вот глаза... Эти зеленые глаза предупреждали об опасности.
   -- Вы ко мне, господин? -- спросила она без тени страха.
   -- Если ты Люне, то к тебе, -- ответил он тихо, в душе сомневаясь: вот эта девчушка знаменитая лекарка и, вероятно, опасная ведьма? Это она может погубить его душу?
   -- Я -- Люне, -- заверили его. -- Вы пропустите меня?
   -- Конечно, -- он поднялся и посторонился, давая ей место. Теперь Рекем выше на целую голову. Девушка открыла дверь, будто она не была заперта, и шагнула за порог. Рекем пошел следом, бормоча по дороге. -- Я хотел бы поговорить с вами, сударыня, -- но все, что он задумал, теперь казалось какой-то глупостью.
   Люне даже не оглянулась на него, свернула в комнату слева -- в кухню, которая очень походила на кухню ведьмы: повсюду висели большие и маленькие пучки трав, корешки и ветви деревьев в полумраке казавшиеся чьими-то высохшими руками. Девушка чиркнула чем-то о камень, и через мгновение в очаге запылал огонь. Достала невысокую плетеную корзину -- в ней оказалась картошка. Села на табуретку и стала чистить ее. Тоненькая стружка сползла на стол. Люне будто и не замечала постороннего в доме.
   -- Сударыня... -- вновь обратился он. Девушка стрельнула в него зелеными глазами так, что сердце запнулось. И Рекема даже качнуло к ней. -- Ведьма... -- прошептал он.
   -- Что вы, господин? -- испуганно возразила девушка. Бросила картошку и нож, подошла ближе, всматриваясь ему в глаза снизу вверх. -- Посмотрите на меня, -- попросила она еле слышно. -- Разве я похожа на ведьму?
   Он сглотнул, потрогал элий на шее и мысленно произнес: "Эль-Элион, защити!" Сразу стало легче.
   -- Ведьма! -- твердо повторил он.
   И Люне, поджав губы, вернулась к столу, снова взялась за картошку.
   -- Так чего ж вы пришли к ведьме? Или вас маменька не учила, что к ведьме ходить нельзя? Или когда маменьку вашу в тюрьму посадили, да голову ей отрубить грозятся, так вы уже и не соблюдаете ее повелений? -- Рекем молчал потрясенный, девушка невозмутимо продолжала. -- Да только не матушка вас сюда привела. Заноза у вас в сердце, господин, и знаете вы, что нет от нее исхода. Жива останется принцесса -- так вашей никогда не будет. Умрет принцесса -- тоже кровоточить будет сердце. А все ж таки лучше вам, чтобы сейчас она умерла. Так и не спорьте с сильными.
   -- Что ты такое несешь? -- возмутился Рекем.
   -- Или я ошиблась в чем? -- и снова так взглянула, будто две стрелы вонзились в сердце, так что оно застучало с перебоями, грозя остановиться совсем. -- Так вы скажите громко, скажите, чтобы этот дом услышал, что не любите вы ее, не заложите душу свою, чтобы ее спасти. Тогда и заноза из сердца вынется. Дом ведь у меня тоже непростой...
   Такое Рекем сказать не мог, и девушка усмехнулась:
   -- Язык присох! Так и не спорьте с Люне. Люне все видит. Не я первая такая. Дай бог, не я последняя. У меня еще прабабка все видела, стоило только в глаза человеку посмотреть, а у тебя любовь из глаз плещется, защищает тебя от дурного, -- она тоже неожиданно перешла на ты. -- Да только зря ты ко мне пришел, господин. С сильными спорить нельзя. Ни тебе, ни мне. Умрет принцесса, и ты ей не поможешь.
   Услышав это второй раз, Рекем не на шутку разозлился. Подлетел к ней, сжал рукой щеки, заставив смотреть ему в глаза.
   -- Всё видишь, говоришь? -- прошипел он. -- Тогда скажи, что ты сейчас видишь, ведьма?
   Поначалу Люне смотрела всё также насмешливо, но вдруг дрогнула, попыталась отшатнуться, но Ароди крепко держал ее.
   -- Пусти, -- взмолилась она и тут же ударила его в грудь с невиданной для девушки силой, так что Рекем от неожиданности отлетел к стене, на него посыпались горшки и трава. А Люне будто выросла, почернела, заслонив собой маленькое кухонное окошко.
   И тут же наваждение рассеялось. Рекем встал, а девушка сникла, закрыла лицо руками. Затем вновь выпрямилась, заговорила быстро и серьезно.
   -- Хочешь спорить с сильными? Попробуй. Королеву Езету убила Сайхат. И Мирелу она убьет, если ты не вмешаешься. Сайхат не мертва вовсе, умертвием стала. И принцессу убьет. Молчи, слушай, запоминай. Один раз скажу, пока не слышит никто. Если ведьма наложит на себя заклятие умертвия, она будет жить и после смерти. И убить ее тогда невозможно. Даже если сжигаешь -- она обгорит сверху, но не как обычный человек, до костей. Все думают, что ведьма мертва, хоронят ее. А через девять месяцев, так же как человеческий ребенок, она выходит из могилы.
   Пальцы Рекема непроизвольно сжались в кулак.
   -- Сайхат Жааф казнили около девяти месяцев назад!
   -- Молчи, слушай, запоминай! -- прикрикнула Люне. -- Я не знаю, как убить Сайхат теперь. Это заклинание очень древнее, мало осталось тех, кто его помнит, в Гереле, пожалуй, и никого, только в Гучине. Сайхат сейчас и не жива, и не мертва. С одной стороны -- очень слабая. С другой -- врагам навредить может. Если пища долго стоит на открытом воздухе, она может капнуть туда своего яда, а затем, когда человек ослаблен, убить его во сне. Но у нее есть шанс обрести человеческую плоть, и тогда уже будет непобедима: когда нужно станет человеком, когда нужно -- умертвием. Это произойдет, если принцесса даст ей хоть каплю своей крови -- королевской крови. Даст добровольно. Королева Езета, видно, отказала ей, потому она и пришла к принцессе. У Сайхат-то в замке помощник есть. Кто-то оставляет еду для принцессы на столе, чтобы она капнула яд... Защита от умертвия... -- она потерла лоб. -- Не знаю я защиты. Только Эль-Элион защищает от ведьмы, да не всегда защищает... Хочешь спорить с сильными -- передай своей принцессе: пусть не дает кровь свою! Если даст -- точно умрет. И еду ей надо тайно другую приносить, тогда, возможно, выживет... Иди к ней, скажи, -- Рекем бросился из избы, но ноги будто приросли к полу, когда Люне приказала. -- Стой! -- он не мог шевельнуться, а она словно ножи метала ему в спину слова. -- Молчи, слушай, запоминай. Дальняя дорога предстоит тебе. За мать не переживай, ее судьба определена сильными. С ней всё будет хорошо. На чужбине будешь долго, не увидишь свою принцессу, пока не выйдет она замуж. Но мы еще встретимся, брат Рекем. И, когда ты пойдешь к костру, вспомни, что Люне не отказала тебе в просьбе, что Люне тоже восстала против сильных и помогла тебе. И, когда ты пойдешь к костру, вспомни Люне, брат Рекем, и остановись...
   Только когда тропа вывела его на широкую дорогу, ведущую к Шаалаввину, сознание Рекема немного прояснилось. Последние слова ведьмы походили на пророчество и заклятие одновременно. Но думать сейчас об этом он совершенно не хотел. Надо успеть спасти принцессу.
   ***
   ...Мирела заблудилась в лесу. Никогда прежде она не бывала здесь: деревья густо облеплены длинным зеленым мхом, высокая трава скрывает поваленные стволы и кору деревьев. Она брела куда-то, спотыкалась, падала. Ноги болели невыносимо, кажется, она подвернула их не однажды. Но девушка упорно вставала и шла дальше. Ей непременно надо выбраться отсюда -- иначе смерть. Но деревья будто не хотели выпускать жертву. Сучья цеплялись за платье, безжалостно раздирали его, хлестали по щекам, вырывали волосы.
   Стремительно темнело. В сердце не осталось страха, только усталость. Если она не покинет лес, то будет здесь, пока не взойдет солнце. Девушка обессилено прислонилась к стволу -- мох, противно-склизкий на ощупь, жадно облепил ее. Сморщившись от омерзения, девушка стряхнула зеленые нити... Не получилось. Моховые "волосы", словно живое существо, заползали в рукава, за шиворот, под подол. Она закричала, сбрасывая его с себя, и тут услышала чье-то тяжелое дыхание.
   Забыв про мох, она растерянно оглянулась на звук. Откуда-то издалека слышалось гудение мощных легких: вдох-выдох, вдох-выдох. И в такт дыханию -- звук прыжков: гигантсое чудовище, которое вот-вот настигнет ее.
   Сучья рвали кожу, но Мирела бежала. Знала, что не успеет, -- он слишком большой, этот зверь, -- но все равно мчалась из последних сил. Ноги заплетались, она падала на землю, с криком вскакивала и снова спешила, слыша, как ближе и ближе за спиной слышится хруст веток, сминаемых под лапами монстра.
   Когда раздался рык, от которого будто тисками сдавило виски, она упала на колени, закрыла руками уши и взмолилась: "Эль-Элион! Дай мне умереть быстро!"
   Рык тут же смолк. Мирела еще посидела на земле, боясь открыть глаза, но вдруг почувствовала, что вокруг заметно посветлело. Принцесса подняла голову. На лицо определенно падал какой-то свет. Девушка осторожно приоткрыла веки: туман рассеялся. С неба, прямо на нее лился слепящий свет и чей-то голос звал так нежно:
   -- Мирела! Мирела...
   -- Мама? -- девушка вскочила, прислушиваясь.
   -- Иди сюда. Иди ко мне, Мирела, -- позвали ее вновь.
   Теперь, казалось, свет переместился. Он манил откуда-то из глубины леса.
   -- Мирела! Иди сюда, милая...
   -- Я иду, мама! -- закричала она. -- Где ты?
   Лес изменился. Теперь деревья не ранили ее, они расступались, открывая дорогу. И вскоре она вышла к подножию горы. На камнях лежала женщина.
   -- Мама! -- она помчалась к ней. Казалось, Езета упала с высоты. Тело было сильно изувечено, повсюду сочилась кровь. Девушка зарыдала в голос, сознавая, что ничем не поможет ей. Езета смотрела на дочь с любовью и нежностью.
   -- Не плачь, милая, не надо, -- прошептала она еле слышно.
   -- Что же это, мама? -- плакала Мирела.
   -- Я умираю. Это не страшно. Мы скоро встретимся. Тебе осталось недолго страдать на этой земле.
   -- Мама? -- Езета готовила ее к смерти.
   -- Там лучше, -- заверила женщина. -- Не бойся, это не страшно, -- повторила она.
   -- Я позову на помощь, -- Мирела собралась идти на поиски, но мать взяла ее ладонь, останавливая.
   -- Не надо. Мне никто не поможет, кроме тебя. Но я не могу просить тебя об этом.
   -- Я сделаю все, что нужно, только скажи! -- девушка вытерла слезы.
   -- Твоя кровь целительна, -- вымолвила мать тихо, так что Миреле пришлось наклониться очень низко, чтобы услышать. -- Дай мне немного. Может быть, я успею...
   -- Что я должна сделать?
   -- Одну каплю... -- глаза ее закатились.
   Мирела оглядела себя, чтобы найти рану и дать матери кровь. К ее удивлению, теперь на теле не нашлось ни царапины. Тогда она окинула взглядом скалы вокруг себя, ища острый камень, чтобы надрезать кожу. Девушка боялась отойти от матери хотя бы на шаг. Тогда принцесса стала с силой тереть руку о землю, чтобы появилась рана. Она плакала от боли, но немного погодя ей удалось задуманное: показалась кровь. "Мама сказала, что нужна хотя бы капля", -- Мирела поднесла ладонь ко рту матери.
   Но в этот момент ослепительный свет вновь пролился с неба, и принцесса в испуге отскочила: перед ней лежала Сайхат, из раны на шее лилась кровь, ведьма злобно зашипела, потом поднялась на четвереньки и поползла к ней. Мирела отходила назад, но, что-то почувствовав, обернулась: позади разверзлась пропасть. Такая глубокая, что невозможно было разглядеть дно. Девушка замерла на краю, не зная, что делать. Но страх тут же ушел. Сияние, которое лилось с неба, согрело не только тело, но и душу. Она засмеялась. Сайхат изумленно посмотрел на принцессу, затем тоже встала.
   -- Я все равно сделаю то, что хочу. Ты никогда не будешь в безопасности. Править будет моя дочь. Моя!
   Девушка пожала плечами.
   -- Как угодно Эль-Элиону.
   От этих слов ведьма отшатнулась и упала на землю, будто ее ударили.
   Принцесса же взмахнула руками и прыгнула в пропасть. Летела, наслаждаясь свободным падением, будто ничто ей не угрожало, точно она птица и легко полетит в любое место, когда захочет этого. Вскоре она мягко опустилась на перину, понежилась в ней с закрытыми глазами. Помедлив, оглянулась...
   ...Перед ней была та же спальня, что стала тюрьмой на долгие годы. Принцесса вздохнула от разочарования, но тут же успокоилась. Солнечный луч, пробравшись сквозь узкое окно, освещал лицо, согревая и наполняя радостью, точно так же, как во сне. "Сколько же времени сейчас? -- размышляла она. -- Если солнце светит в окно, значит, уже вечер. А вчера я тоже просыпалась на закате".
   Над ней участливо склонилась Векира.
   -- Госпожа... как вы?
   -- Лучше, -- с трудом выговорила Мирела. -- Пить.
   Но, когда горничная поднесла к ее губам чашу, принцесса мотнула головой.
   -- Что с вами, госпожа? -- обиженно произнесла девушка.
   -- Откуда вода?
   -- Да вот принес слуга ихний. Даута то есть.
   -- Векира, -- язык еле шевелился во рту, но если она не скажет то, что хочет, то не выживет. -- Тебя выпускают?
   -- Мне можно выходить, -- с готовностью подтвердила горничная.
   -- Принеси воды с кухни. Незаметно.
   -- Я сейчас схожу, -- Векира быстро сообразила, в чем дело. -- У кухарки нашей сосуд есть небольшой, я его принесу, никто и не заметит.
   Она вышла из комнаты. Вернулась встревоженная, так что даже забыла дать пить, беспокойно ходила по комнате, то приближаясь, то отходя от кровати принцессы.
   -- Пить, -- вновь попросила Мирела.
   -- Да-да, сейчас, -- горничная достала небольшую глиняную бутылку, спрятанную под фартуком. -- Вот, госпожа, пейте.
   Принцесса сделала два глотка и больше не смогла. Откинулась на подушку.
   -- Что случилось? -- спросила она, немного отдохнув.
   -- Госпожа, -- Векира виновато смотрела в пол, -- Отец Узиил... В тюрьме он сидит, госпожа.
   -- Не может быть! -- прошептала, тяжело дыша, принцесса.
   -- А маркиз-то Бернт все по вашим делам ездит. И сейчас только вернулся, стоит в коридоре, караулит. Я-то погляжу, ему тоже бежать надо, пока не оказался вместе с матушкой своей... Если уж священников сажают, что дальше-то будет?
   Мирела закрыла глаза в тоске. Рекему Ароди грозит опасность, а он так нужен ей. Уже одни эти слова, что он переживает и хочет сделать что-то для нее, так утешают.
   -- Маркиз Бернт передал вам, госпожа, что вы выздоровеете, если этой ведьме Сайхат не поддадитесь. Она вроде жива. То, что ей голову отрубили, -- это ничего. Он вам вот записку передал.
   Мирела слушала, закрыв глаза. Потом взяла из рук горничной записку, пробежала ее глазами. Полежала немного. Спросила безжизненным тоном:
   -- Но есть еще что-то, Векира. Что-то еще случилось, -- голос Мирелы так ослаб, что горничная едва различила ее слова.
   Векира всхлипнула и тут же достала платочек, промокнула слезы.
   -- Всё-то вы знаете, госпожа, -- заплакала она. -- Обо всем-то догадываетесь вы... Матушка-то ваша... умерла вчера.
   -- Мама... -- прошептала Мирела. Горло сжала судорога, но заплакать не смогла -- не осталось ни слез, ни сил.
   21 юльйо, Жанхот
   Три дня прошло, с тех пор как он по совету Полада разрубил все узлы. И должен бы почувствовать облегчение от того, что хотя бы одной проблемой в его жизни стало меньше. Но вместо этого чувствовал сосущую пустоту внутри. Будто он висит над пропастью, и нет никакого исхода. Будет висеть так вечно. Не умрет, не улетит, не встанет на твердую землю. Только вот так, бессмысленно болтаться в этом мире.
   Ялмари понимал, что, если бы сейчас ему дали новое поручение, это всё изменило бы. Когда занят делом, видишь цель, мысли заняты, можно как-то дышать. Но Мардан еще собирал сведения, и оставалось только либо лежать на кровати в домике лесника, воображая, как Илкер ходила здесь (ничуть не помогла генеральная уборка с мылом), либо слоняться по дворцу, повсюду ощущая ее запах: где-то едва различимый, а где-то невероятно сильный.
   Как сейчас, например. Девушка явно поднималась по лестнице, сейчас она свернет в галерею, и они столкнутся нос к носу. Он постоял мгновение, размышляя: уйти или остаться. Презрительно скривил губы: "Давай, герой! Всю жизнь от нее бегать собираешься?" -- и медленно пошел навстречу.
   Он увидел, как Илкер будто споткнулась, заметив его. Тоже помедлила. Наверно, думает, как и он: сбежать или идти дальше? И, видно, решила, что рано или поздно эта встреча должна состояться. Почему не сейчас?
   Девушка продолжила путь. За десять шагов, точно в соответствии с этикетом, присела в реверансе и произнесла довольно уверенно:
   -- Добрый день, ваше высочество!
   -- Добрый день, леди Лаксме, -- у него вышло гораздо хуже. Так резанул по сердцу и этот реверанс, и это холодное "ваше высочество".
   -- Ее высочество ожидает фрейлин в Музыкальном салоне, -- продолжила она очень спокойно. -- Вы позволите мне пойти к ней?
   -- Ты считаешь меня мерзавцем? -- неожиданно даже для себя спросил он в ответ на эту тираду.
   -- Вовсе нет, -- Ялмари отметил, что ответ прозвучал быстро, Илкер даже не задумалась. Потому что всё обдумано гораздо раньше. Именно поэтому она может сейчас говорить так холодно и отстраненно, будто находится на другом краю вселенной. Так холодно и так подробно. Будто ничто уже не имеет значения. -- Припомнив все наши встречи, я пришла к выводу, что вы много раз пытались прекратить наше общение, и в том, что этого не произошло, больше моей вины.
   -- Спасибо, -- искренно поблагодарил он.
   -- Правда, вы могли бы выбрать более тактичный способ сообщить мне о вашем титуле. Вы же знаете, что ее высочество еще не вполне овладела искусством щадить чувства людей.
   -- Но с чего ты взяла... -- оторопел Ялмари. Илкер перебила, забыв про этикет.
   -- Сцена в зале Славы шита белыми нитками. Уверена, что диалоги придумала ее высочество. Но сама идея -- показать мне ваш портрет, -- несомненно, принадлежит вам. Это могло бы выглядеть абсолютной случайностью, если бы леди Эолин не играла так фальшиво.
   -- Прости меня, -- он тяжело вздохнул. -- Я забыл, что ты умнее всех фрейлин вместе взятых. И уж точно умнее Эолин. Мне нужно было самому сказать тебе об этом... Я просто боялся... что не смогу. Мысль остаться друзьями всё еще выглядит очень соблазнительно для меня.
   -- Это плохая идея, ваше высочество, -- она решительно подняла подбородок. -- Вы молодой мужчина. Наше общение показало, что при всех ваших добрых намерениях, вам очень трудно сохранять самообладание. И поскольку принцы не женятся на горничных, даже бывших...
   -- Только не надо намекать, будто для меня имеет значение статус! -- на этот раз довольно резко прервал он. -- Я не солгал, когда сказал, что не могу вообще ни на ком жениться. К сожалению.
   Девушка несколько мгновений изучающе всматривалась в него, затем удовлетворенно кивнула:
   -- Я верю вам. Но это ничего не меняет. Если вы не можете жениться, значит, рано или поздно попытаетесь сделать меня своей любовницей, -- и повысила голос, продолжая: -- А если не попытаетесь, то всё равно пойдут слухи. Моя семья пострадает. Я осталась во дворце только в надежде на вашу порядочность, на то, что мы больше не будем встречаться, потихоньку обо всем забудут, и я смогу вернуться домой без шумных пересудов.
   Илкер смотрела ему в глаза, не мигая. Он словно перед лицом Эль-Элиона предстал и должен был дать ответ. Она либо уедет прямо сейчас, если он будет настаивать на встречах, либо через месяц, когда всё успокоится. Пусть через месяц.
   -- Вам ничего не угрожает здесь, -- слова давались с трудом. -- Тем более я скоро уезжаю.
   -- Благодарю, мне нужно было это услышать, -- она вновь присела в реверансе. -- Могу я теперь пойти к ее высочеству?
   Теперь он смотрел, не мигая. Слова рвались из него. Да, она может пойти к принцессе. Она может вернуться в свою семью. Может уехать на край света. Это ничего не изменит. Он будет помнить каждое слово, каждый взгляд, каждое прикосновение. Это запечатано в нем алмазным резцом, глубже, чем наставления Полада. Этого не изменить, как бы он ни старался.
   Он плотнее сжал губы, чтобы ничего не вырвалось. И сделал шаг в сторону, давая дорогу. И, когда она проходила мимо, он не шевельнулся, не сделал ни единого движения в ее сторону. Лишь вдохнул ее аромат, всмотрелся до боли в тонкую шейку с завитком волос, щеку, что зарумянилась от его взгляда, опущенные ресницы... Ему будет сниться это. И то, как она уходит по галерее, не дрогнув, не обернувшись, не сбившись с шага. И скрывается в солнечных лучах, льющихся из окон. Дух Эль-Элиона, появившийся в его жизни на мгновение, но оставивший след в сердце, размером с ущелье. Не зарастет. Не исчезнет.
   21 юльйо, замок Зулькад
   Дни и ночи казались бесконечными. Отец Иавин заверил, что присутствие маркиза ничем принцессе не поможет, а если она очнется, то в любом случае первым пригласят духовника, чтобы Мирела успела исповедаться. Но Рекем караулил возле двери принцессы, будто боялся, что если отойдет, Даут или умертвие Сайхат что-то сделают с хрупкой девушкой.
   Однажды, незаметно для себя задремав, он чуть не упал, поэтому всё же отправился в спальню. Его комната теперь находилась на этом же ярусе, но чуть дальше по коридору. Она отличалась тем, что имелось узкое окно, на стенах сохранились выцветшие обои, а мебель сюда поставили более изящную, хотя тоже ветхую. Не раздеваясь, он упал на кровать и провалился в беспамятство.
   Очнулся от того, что в ухо ему прошептали:
   -- У Сайхат-то, наверно, помощник есть... -- и Ароди ощутил, как чья-то рука скользнула по волосам. Он резко сел на кровати.
   -- Кто здесь? -- спросил, сжимая меч.
   Стояла мертвая тишина. Огонь в камине погас, но Рекем знал, что угли внизу еще тлеют, он вскочил и, разворошив кочергой камин, зажег лучину и ею запалил масляную лампу на столе. Убедился, что в спальне на самом деле никого нет. Вытер пот со лба, умылся в тазу, который с вечера принес Щутела. Сел на кровать.
   "Сон? -- спросил себя и ответил. -- Конечно, сон, что же еще..." Эти слова произнесла ведьма Люне, когда рассказывала об умертвии.
   "Помощник... Кто-то знал, что пищу надо на открытом месте оставить, чтобы умертвие яд туда капнуло. Кто же это? Даут? Он бы не стал так подставляться?" -- засомневался Ароди.
   Даут мог бы сделать подобное по приказу короля, но сейчас смерть пленниц Манчелу не выгодна. Гибель двух женщин невыгодна вообще никому, кроме Сайхат. Ведьма могла кому-то пообещать такую же "вечную" жизнь в обмен на помощь. Хотя она могла и Дауту такое пообещать, они ведь родственники. Нет, граф слишком умен, чтобы действовать так прямолинейно. Если не Даут, то кто?
   Рекем перебрал в уме всех, кого знал в замке. Кроме графини Зулькад, никого подозрительного не нашел. Но это лишь потому, что он их очень плохо знает. Чтобы найти виновника, нужно быть незаметным. Нужно слышать всех, но чтобы тебя никто не слышал. Видеть всех, но чтобы тебя никто не видел. И как это возможно?
   Потайной ход!
   -- Рекем, иди сюда скорее! -- Элдад стоял на пороге кабинета отца и махал рукой, с заговорщицким видом. Мальчишка удивленно посмотрел на брата, потом неуверенно подошел. Что ему понадобилось у отца?
   -- Иди скорей, что покажу! -- горячо зашептал брат, едва Рекем приблизился.
   -- Отец тебя прибьет, если застанет здесь! -- попытался он остановить младшенького.
   -- Не прибьет! -- отмахнулся мальчишка. -- Смотри!
   Он подбежал к книжному шкафу, наклонился и нажал на чуть выступавшую внизу планку. Неожиданно стена возле шкафа вздрогнула и вместе с картиной поехала внутрь, открывая щель, в которую мог протиснуться взрослый человек. А уж мальчишки и подавно.
   -- Видал? -- глаза Элдада пылали азартом.
   -- Как ты это нашел? -- поразился Рекем. Они разговаривали всё тем же горячим шепотом.
   -- Случайно! Пнул по шкафу -- и вот тебе! Давай посмотрим, что там?
   Темная щель дышала прохладой и тайной.
   -- Сдурел? А если отец узнает? -- Рекему страшно хотелось посмотреть, но он слегка побаивался последствий. Отец не убьет. Но, если он велит выпороть розгами, тоже приятного мало.
   -- Отец же с утра уехал к королю. Я только поэтому сюда пробрался. Яхин на мечах тренируется. Никто ничего не узнает! Пойдем?
   Рекем колебался всего мгновение.
   -- Погоди, -- решительно сказал он.
   Увидел на камине подсвечник, быстро забрался на кресло, стоявшее неподалеку, и достал оттуда самую большую свечу.
   -- Как ее поджечь? -- задумчиво спросил у брата.
   -- Давай в камине пошурудим. Еще не должен остыть.
   Не прошло и четверти часа, как они протиснулись в узкий проем. Рекем со свечой впереди, а Элдад следом, пыхтя и дыша ему в спину.
   Сразу за дверью ступеньки вели куда-то вниз.
   -- Это потайной ход, да? -- зашептал Элдад на ухо. -- Мы сможем тайком выбираться из замка? Давай ночью сбежим?
   Идеи так и выплескивались из него. Одна бредовее другой. Что, скажите на милость, ночью делать за пределами замка? В лес к волкам на обед сходить?
   -- Давай сначала посмотрим, куда ход ведет, -- остудил его Рекем. -- Не пыхти и не болтай.
   Они осторожно спускались. Свеча выхватывала совсем немного пространства. Они шагали по каменным ступенькам, уже начавшим разрушаться: кое-где края уже осыпались, а в других местах шатались под ногами. Явно этот ход соорудили в незапамятные времена, когда существовала опасность неожиданного нападения.
   Чем дальше и дальше вниз они спускались, тем тревожнее становилось на сердце у Рекема. Так можно и в подвал к Шерешу спуститься. Ничего интересного здесь не предвидится. А потом еще ведь и обратно идти.
   Он остановился, чтобы сказать об этом брату, но не успел.
   -- Не бейте, не бейте меня! -- раздался чей-то жалобный голос. Братьев охватил такой ужас, что горло сжал спазм и они не смогли даже закричать.
   -- Ах, ты разбойник! -- раздался следом женский голос. -- Сколько раз говорила, чтобы не трогал сливки! Я тебе задам! А ну вылезай из-под стола, засранец!
   И ужас рассеялся, будто его и не было.
   -- Это же Дагни, кухарка наша! -- восторженно зашептал Элдад.
   -- Лупит маленького Заура! -- хихикая подтвердил Рекем.
   -- Значит, мы возле кухни!
   Рекем поднял свечу, разглядывая стену, и в тусклом свете они увидели небольшое отверстие в локте над их головой. Если бы они были повыше ростом, могли бы посмотреть, что там творится.
   -- А давай ее напугаем? -- предложил Элдад.
   -- Это как? -- удивился Рекем.
   -- А вот так! -- он вдруг завыл, изображая волчий вой. Звук разнесся по темным коридорам, отскакивая от стен. Казалось, весь замок разом завыл.
   За стеной взвизгнули, а потом послышался звон: что-то разбилось.
   Элдад расхохотался, и смех так же дробью полетел по мрачным лестницам. Рекем к нему присоединился: очень уж живо вообразил толстую Дагни, которая выбегает из кухни, роняя посуду.
   Неизвестно, что еще бы придумали мальчишки, если бы Рекем, забывшись от хохота не наклонил свечу слишком сильно. Горячий воск пролился на руку. Он взвыл уже по-настоящему. Свеча выпала из разжавшихся пальцев и, тут же погаснув, куда-то укатилась.
   Мальчишки оказались в кромешной тьме. Смех разом прекратился. Элдад схватил брата за руку, тяжело дыша.
   -- Спокойно! -- тот нащупал ладонь младшего. -- Мы просто вернемся обратно. Ничего страшного...
   Пожалуй, это были самые ужасные мгновения детства Рекема. Отец был в ярости из-за их выходки и устроил им выволочку. Но это была такая ерунда по сравнению с тем, что они всё же нашли выход...
   Когда владельцем поместья стал Яхий, они вместе обследовали все ходы. Оказалось, они как артерии шли через весь замок. Замок Зулькад похож на замок Бернт: строили примерно в одно и то же время. Потайной ход когда-то здесь точно был. Если его найти, можно много секретов раскрыть. И принцессу спасти.
   Но где искать? Гостиная и спальни, в которые он заглядывал, основательно перестраивались...
   Неожиданно на память пришла местная легенда о чудодейственной силе часовни. По рассказам, священник, выходя оттуда, пылал здоровьем, и от него пахло костром. А что если он вовсе не молился?
   Часовню в замке Зулькад расположили необычно: в самой дальней башне. Если бы часть замка захватили, люди бы еще долго смогли обороняться там.
   Рекем поднялся, повесил ножны с мечом на пояс. Масляную лампу спрятал под плащ и вышел в коридор.
   По северному крылу он добрался до центральной части замка. На первом этаже располагался большой зал, где много лет назад господин вершил суд, собирал управляющих его угодьями, чтобы потребовать отчета. Если приезжали гости, то сначала зал превращался в обеденную залу, затем столы убирали и здесь же танцевали, а уже за полночь, прямо на пол укладывали травяные матрасы, чтобы гости могли отдохнуть. Сейчас, конечно, этот зал использовался редко.
   Рекем свернул в галерею, которая вела к центральной, самой высокой башне. Найдя узкую витую лестницу, достал из-под плаща лампу и направился вверх. Теперь он мог не таиться: эта часть замка ночью пустовала. За ступенями не следили, они кое-где раскрошились, хотя и находились в обитаемой части. Оступившись пару раз, Рекем смотрел под ноги, не замечая бликов огня, плясавших на каменных стенах.
   Лестница вывела его на крошечную площадку с низкой полукруглой дверью. По старинке в часовню вел низкий проход, чтобы никто не вошел в присутствие Божие с гордо поднятой головой. Даже если захочет. Склонившись, он ступил в большую темную комнату. Свет лампы выхватывал небольшой круг, и казалось, что стены очень далеко, хотя часовня была скромных размеров. Он решил, что сначала осмотрит стены: может быть, какой-нибудь подсвечник на самом деле рычаг для потайной двери?
   В отличие от городских храмов, здесь не сделали ни одного витража, только всё те же узкие, крестообразные бойницы. Зато стены увешали святынями: изображениями древних героев, удостоившихся встречи с Эль-Элионом. Он читал о них в Священной книге Людей.
   Здесь было столько расписанных холстов, что, казалось, хозяева обезопасили себя и собрали под одной крышей всех, кто мог пригодиться на жизненном пути, расположив их образы в хронологическом порядке, то есть так, как они встречались в Священной книге. Это и к лучшему -- легче будет отыскать помощника. Покопавшись в памяти, Рекем помолился за мать подходящему святому -- Каслухиму. Когда-то молодого принца по ложному доносу отправили в тюрьму, где он провел долгих пятнадцать лет. Но в конце концов за его благочестие Эль-Элион вывел его на свободу и сделал королем Кашшафы, в правление которого ни одно бедствие не коснулось страны. Кто еще поможет матушке, как не тот, кто сам был невинно осужден? Рекем отыскал его полотно сразу за историей святого Странника, которому хватило мужества обличить короля Идлафа, несправедливо обращающегося с подданными.
   Ароди подошел к небольшому полотну с изображением святого Рецина возле открытой потайной двери. Этот король чудом смог спастись от врагов: Эль-Элион надоумил его подслушать гостивших во дворце вассалов, которым он очень доверял до тех пор. Оказалось, подчиненные строили планы о том, как погубить короля и посадить на трон его сына. Узнав о заговоре, король бежал по тайному ходу и сумел собрать вокруг себя армию верных людей. После счастливого избавления Рецин правил еще сорок три года, дожив до глубокой старости.
   Рекем посветил на стены: ни одного подсвечника рядом со святынями не предусмотрели. Или боялись, что огонь случайно испортит их, или считали, что в месте поклонения должен быть полумрак. Под ликами святых рычаг прятать не будут -- это было бы святотатством даже в час опасности. Остается алтарь.
   Маркиз прошел на возвышение, отделенное деревянной оградой с облупившейся кое-где голубой краской. Здесь по праздничным дням становился духовник, чтобы произнести проповедь прихожанам. Сначала Рекем тщательно исследовал стену за алтарем. Святыни тут не вешали, чтобы священник на проповеди не стоял к ним спиной. Кирпичную стену задрапировали небесно-голубым шелком. Пожалуй, часовня -- единственное место в замке, где не поскупились на убранство. Рекем осторожно приподнял шелк и прощупал, а потом простукал каждый камешек в стене. Всё напрасно: ничего похожего ни на рычаг, ни на тайный ход тут не было: пустота нигде не слышалась. Если ход где-то есть, то он в одной из плит пола.
   Чтобы лучше обследовать плиты, Рекем поставил лампу на пол и тщательно осмотрел щели. Подозрительные плиты простукивал. Наконец он вроде бы нашел то, что нужно: у алтаря в одном месте слышалась пустота, когда он постучал по полу. "Как же ее подцепить, чтобы открыть?"
   Сначала маркиз хотел воспользоваться мечом, но вскоре убедился, что ничего не выйдет: щели были слишком узкими. Он взъерошил волосы. "Тайный ход должен открываться быстро, иначе его смысл теряется. Надо искать рычаг". Рекем снова оглядел алтарь. Не так много мест, на которые можно нажать или которые можно повернуть. Если тайный ход расположили на алтаре, то, вероятно, и рычаг находится здесь же. Он ощупал резную ограду и заметил, что внизу ее поддерживают небольшие бруски в форме полудисков. Он попробовал нажать ногой на один из них. Ничего. Второй, третий... когда он добрался до того, который располагался рядом с кафедрой духовника, брусок под ногой утонул в полу, а плита опустилась вниз. Удача! "Спасибо, святой Рецин!" -- маркиз бросил благодарный взгляд в сторону его картины и, подхватив лампу, посветил в проем. Ступеньки уходили далеко вниз. Ход казался довольно просторным и чистым. Чуть ниже он заметил еще один рычаг на стене, видимо, он возвращал плиту на место.
   Спустившись по ступенькам, Рекем повернул медный подсвечник -- плита, как он и предполагал, закрыла вход. На всякий случай повернул опять -- плита отъехала. Он легко вернется. Теперь бы сориентироваться, куда идти.
   Закрыв за собой вход, он пошел вниз. Заметив ответвление, хотел сделать зарубку на стене, чтобы позже проверить, куда он ведет, но, когда поднес меч к камню, заметил, что кто-то уже отметил ход: на одном из кирпичей нацарапали палочку и букву К. "Что бы это могло значить? Кухня? Конюшня? -- размышлял Рекем. -- Сейчас и узнаем".
   Через четверть часа он убедился, что верно первое предположение. Узкий ход, привел в тупик с крохотным светящимся отверстием среди камней. Заглянув, он различил кухонную утварь и суетящихся слуг. Итак, замок уже просыпается. Осталось мало времени. Он взбежал обратно по ступеням. Пусть не успеет обследовать все ответвления, но хотя бы какие-то. В следующий раз, как только все уснут, он отправится исследовать ходы замка, чтобы составить примерную карту и точно знать, где лучше подслушивать днем.
   Возле следующего проема, который он обнаружил, кто-то начертил две палочки и букву Б. "Второй ход, большой зал", -- объяснил себе Рекем, и отправился проверять это предположение. Извилистая лестница вновь привела в тупик с небольшим отверстием в стене. Рекем поставил лампу и заглянул в дыру. Однако разглядеть ничего не смог. Если кто-то и обитал тут, он еще не проснулся и не зажег свет. Рекем уже собрался идти обратно, когда расслышал за стеной шорох и следом голос слуги.
   -- Вы пришли?
   -- Не надо так кричать, любезный, -- откликнулись злобным шепотом. -- Мы встречаемся ранним утром и без света не для того, чтобы разбудить весь замок воплями.
   -- Простите, господин, -- тут же повинился собеседник.
   -- Что случилось? -- потребовал второй голос. -- Замок уже просыпается. Зачем тебя прислали?
   -- Мне велено сказать, чтобы вы предъявили доказательства того, что король знает, чем вы занимаетесь.
   В темноте хмыкнули.
   -- Письмо устроит?
   -- Откуда мне знать? Давайте письмо, я передам.
   -- Вот, возьми, -- Рекем услышал шелест бумаги. -- Мирела умрет через неделю, самое большее -- десять дней. Осталось совсем немного.
   -- Да вот немного, а если... -- загундели в ответ, но жалобу резко прервали.
   -- Всё! Письмо докажет, что беспокоиться не о чем. И не тревожьте меня по пустякам.
   Рекем на всякий случай еще немного постоял, но за стеной ничего не происходило. Он помчался обратно в часовню. Ночь выдалась на редкость удачной. Он так и не узнал, кто же тайный враг принцессы, но было ясно, что у нее много противников и просто найти того, кто помогает умертвию, недостаточно. Нужно найти для принцессы более серьезную поддержку. Если в этой стране все отвернулись от нее, значит, надо поискать помощи в другой.
   Он повернул рычаг, но... выход не открылся. Рекем дернул еще раз -- плита даже не шелохнулась. В чем дело? Он подошел ближе и толкнул ее еще и еще. Промучившись какое-то время, понял, что усилия бесполезны. Прислонился лбом к холодной стене. Кажется, его везение на этом закончилось. И что теперь делать? Поискать другой выход? Он вновь пошел вниз по ступенькам. Теперь Рекем связал всё воедино: в этом ходе ответвления помечены, а на лестнице -- чисто, будто только что подмели. Кто-то постоянно пользуется ходом. Когда он уходил -- рычаг работал, а теперь закрыт намертво. Получается, что его присутствие обнаружили, и...
   За спиной послышался шорох. Порыв ветра погасил лампу. Рекем едва успел удивиться: как же такое возможно? Ведь огонь защищен стеклом... Но, почувствовав опасность, тут же выхватил меч и присел, расслышав характерный свист воздуха, уклоняясь от удара. Повернулся к противнику. В кромешной темноте он не знал, откуда ждать нападения. На всякий случай шагнул назад, но еще недостаточно хорошо знал эту лестницу, чтобы ходить по ней в темноте, -- оступился и чуть кубарем не полетел вниз. Еле успел восстановить равновесие, как ощутил, что противник вновь приблизился. Меч со свистом рассек воздух, и Рекем едва успел подставить свой, защищаясь удара, который перерубил бы ему шею. Но не отступил и на звук нанес удар, меч скрежетнул о камень, и тут же предплечье задели кончиком меча. Хорошо, что он успел уклониться, иначе бы рана была больше. Воцарилась тишина. Рекем старался не дышать: противник ориентировался на звуки, как и он. Новый порыв ветра обдал его. На этот раз он пах как-то странно. Рекем вдохнул приторно-сладкий воздух, и голова закружилась. Он еле успел подставить руку, чтобы смягчить падение на ступени...
   21 юльйо, королевский дворец в Фарале, столице Лейна
   Слуга, несший из обеденного зала посуду, испуганно метнулся в сторону при виде регента, стремительного идущего по коридору. На черном удлиненном колете Тештера зловеще посверкивала толстая золотая цепь с огромным круглым медальоном. Темно-фиолетовый рубин в центре сложного золотого плетения был так огромен, что при ходьбе почти не раскачивался: мертво застыл чуть выше большой пряжки на ремне регента. Черный плащ с меховой оторочкой развевался на ходу, изредка прикасаясь к черным же, начищенным до блеска сапогам. Глаза у Тештера тоже черные, будто стеклянные, кажется, он никого не видит. Обитатели дворца давно гадали, откуда он прибыл. В ближайших странах не встречались люди с кожей золотисто-коричневого цвета -- будто его из клена вытесали. Глаза слишком узкие для широкого лица, а нос возвышался мясистой горой. Вместо солидной бороды, которую носят зрелые мужчины в Лейне, у него широкая полоса черных волос внизу подбородка, отчего оно кажется еще более квадратным.
   Девира Тештера боялись почти все в Лейне. И вовсе не потому, что не понимали, откуда он появился на дороге покойного ныне короля, как умудрился стать его первым советником, а чуть позже первым министром, как добился, чтобы его назначили регентом при несовершеннолетнем короле. Его боялись не потому, что такого гиганта хорошо, если человек пять по всему Лейну сыщешь: плечи так широки, что не во всякую дверь войдет, а силища такая, что руками запросто подковы гнет. Страх вселяло другое. Вот уже семь лет жил Девир Тештер в Лейне, а хоть бы что-нибудь изменилось в его внешности: ни морщинки, ни седого волоса не появилось, по-прежнему он выглядел на тридцать пять. А года три назад напали на него дворяне -- хотели убить ненавистного министра. Человек десять их сидело в засаде, а домой, израненный, вернулся один. Он и в бреду рассказывал, как они Тештера на кусочки порезали. Но регент на утро появился во дворце как ни в чем не бывало, без единой царапинки. А дворянин этим же утром умер. С тех пор ходили упорные слухи, что Девир Тештер продал душу Шерешу. Хотя страдали от регента только аристократы Лейна, но и простые люди старались лишний раз его не злить. А уж если Тештер оделся во все черное -- жди бурю. Кажется, сегодня гроза обрушится на восемнадцатилетнего короля.
   Пинком ноги распахнув изящные двери, так что они чудом удержались на петлях, Девир Тештер вошел в спальню короля, где он обычно завтракал. Король Айдамиркан, еще не закончивший трапезу, вздрогнул от неожиданности и пролил на себя вино. Но тут же с достоинством поставил золотой кубок и движением ладони остановил слугу, который хотел промокнуть салфеткой золотистый колет его величества -- сам привел в порядок костюм. Спальню короля тоже отделали золотой парчой. Если сюда падал солнечный свет, все искрилось так, что буквально ослепляло: и стены, и огромная кровать с балдахином. Поэтому король требовал, чтобы окна задергивали шторами и зажигали несколько подсвечников.
   -- В чем дело, Тештер? -- выдержав должную паузу, спокойно поинтересовался он.
   Регент навис над стулом Айдамиркана, и от этого король казался золотистым соколом, на которого вот-вот нападет более сильный и опытный стервятник. Несмотря на то что молодой король значительно уступал в росте регенту, а его телосложение отличалось утонченностью, он никогда не выказывал и тени страха в общении с Тештером. Эти двое вполне могли послужить иллюстрацией к истории из книги Вселенной: дух Эль-Элиона, оказавшийся во власти темного демона. Внешность короля: голубые глаза, русые волосы и одухотворенное лицо -- составляла контраст с внешностью регента, к тому же отличавшегося необыкновенной грубостью манер.
   Услышав вопрос короля, регент помолчал, сверля злым взглядом подопечного. Он старался вести себя как потомственный дворянин, но это удавалось не больше, чем коню-тяжеловесу Тештера удавалось притвориться быстроногим ногальским скакуном. Однако он сумел взять себя в руки, чтобы не заорать, а вкрадчиво поинтересоваться:
   -- Вы у меня, ваше величество, спрашиваете, в чем дело?
   -- А у кого я должен спросить? -- Айдамиркан хотел встать, чтобы отойти дальше и не позволить давить на себя, но Тештер облокотился на стул и король не мог отодвинуть его от стола. Тогда он откинулся на спинку, сложил руки на груди, глядя прямо перед собой, чтобы хоть как-то подчеркнуть невозмутимость. -- Мне не у кого спросить, кроме вас. Когда так заходят, обычно случается что-то сверхважное.
   -- Вам, ваше величество, не нравится, когда я так захожу? -- вопрошал Девир Тештер, нависая над Айдамирканом.
   -- Я надеюсь, для этого есть веская причина... -- достойно ответил юноша, но Тештер бесцеремонно перебил его.
   -- Так вот, ваше величество, -- казалось, ему доставляет особое удовольствие обращаться к королю полным титулом, при этом поведением оказывая полное пренебрежение монарху, -- спешу вас уведомить, что мне тоже не нравится, когда мальчишки за моей спиной оспаривают мои приказы.
   -- Вы о чем, Тештер? -- паж заметил, что его величество побледнел. Не зря регент так взбешен, Айдамиркан действительно ослушался его, а возможно, даже попытался взять власть в свои руки. Старый король перед смертью явно был болен рассудком. Либо Тештер на него морок навел. Как мудрый правитель и любящий отец мог отдать трон этому чудовищу? За время регентства всё что угодно случится. Такой, как Тештер, и убьет, чтобы дольше у власти остаться...
   -- Сударь, -- заговорил Айдамиркан, не дождавшись продолжения от регента, -- хочу заметить, что король Лейна -- я. И если я считаю необходимым...
   -- Куда вы потратили мои деньги, ваше величество? -- бесцеремонно прервал его Тештер. -- Не слышу! Хотя, можете не говорить. Я знаю. Я знаю обо всем, что происходит в этой забытой Богом стране. Вам показалось, что вы и ваши ближайшие прихлебатели, ведете недостаточно аристократический образ жизни. Вас ущемляют, а тут рядом, только руку запусти...
   -- Я не трачу деньги напрасно, хотя вы и пытаетесь мне это приписать, -- возразил король. -- Вы очень часто напоминаете о том, что столица должна быть укреплена. Так вот, по моему мнению, она укреплена более чем достаточно!
   -- Что?! -- Тештер развел руками и нервно прошелся по спальне. Айдамиркан воспользовался этим, чтобы встать и занять более выгодную позицию для беседы. -- Так, по-вашему, столице ничего не угрожает? -- регент остановился напротив короля.
   -- А что? Я не прав?
   -- Как насчет герцога Пагиила?
   -- Герцог Пагиил -- мой подданный. Если бы не вы, мы бы уже давно примирились. У нас нет никакого повода для разногласий!
   -- Неужели? -- Тештер как будто успокоился. -- Когда я впервые встретился с твоим отцом, он мог себя чувствовать в безопасности, только если не выезжал из столицы, хотя и считался королем всего Лейна. Многие графы в своих владениях чувствовали себя свободней. Тот же Хавила, например. Что насчет графа Хавила?
   -- Которого вы подло убили? -- ноздри короля дрогнули. -- Вы поступили с ним бесчестно! Пригласили ко мне на аудиенцию, обещая неприкосновенность, тут же арестовали и публично отрубили голову. Вы об этом моем подданном ведете речь?
   -- Нет, мой дорогой, -- Тештер прекратил обращаться к королю как должно. -- Мертвый Хавила нам не опасен. Я о его сыне, который переметнулся на сторону вашего дражайшего подданного герцога Пагиила и жаждет вашей крови, как и другие родственники бунтовщика-отца. Как вы думаете, он не хочет напасть на Фаралу?
   -- Он не настолько глуп! -- отрезал король. -- И, если придет сюда, потребует вашей смерти, а не моей. Вся страна знает: я мало что могу изменить в Лейне и практически полностью нахожусь в вашей власти.
   -- Боже, какая наивность! -- расхохотался регент. -- На тебе, мальчик, надо зарабатывать: возить по странам и показывать за деньги. Люди со смеху дохнуть будут.
   -- Я бы попросил вас, Тештер! -- выдержка изменила королю, и он повысил голос, но тут же умерил пыл. -- Я бы попросил вас, обращаться ко мне с должным уважением.
   Девир Тештер упер одну руку в бок, а второй облокотился на стол, будто демонстрируя великолепные перстни, унизавшие огромные пальцы. Паж с сомнением посмотрел на изящный столик: выдержит ли такую тушу?
   -- Ни о чем не надо меня просить. Лучше вызови меня на дуэль, -- паж знал, что ни один человек, знающий регента, не вызовет его, это будет самоубийством, которое осуждает церковь Хранителей Гошты. -- Я буду относиться к тебе с уважением, когда ты его заслужишь. А пока повторяю для тех, кто вместо исторических хроник читал рыцарские романы. Молодой Хавила, если он явится сюда, не будет требовать моей смерти. Он перережет всех, кто помешает ему разграбить город. И тебя за компанию. Может, из мести, может, от природной тупости, а может, в благодарность герцогу Пагиилу. И дальше знаешь, что будет? Я покину Фаралу невредимым, а королем станет Пагиил. Тебя такой расклад устраивает? Этого хочешь? Так я могу ускорить события. Деньги, которые я правдами и неправдами добываю в казну, ты называешь своими? Ладно. Они твои. И вообще всё королевство твое! Бери и властвуй. А я уезжаю завтра же! -- он повернулся и направился к выходу.
   -- Никуда вы не уедете! -- крикнул ему в спину Айдамиркан.
   -- Есть еще вариант, -- обернулся регент. -- Я нанимаю отряд наемников, который ты разогнал, чтобы не платить им жалование, обратно, а ты к сегодняшнему вечеру должен изыскать средства, чтобы пополнить казну. Или сегодняшняя встреча будет последней. Я уйду вместе с войсками, которые нанял, и деньгами, которые положил в казну. А ты можешь сидеть на троне и ждать, когда тебя посетят твои горячо любимые подданные.
   С этими словами Тештер покинул обеденный зал, на этот раз аккуратно открыв двери.
   Он шел по галерее, кипя от гнева. Чтобы развеяться, поехал за город: вряд ли он успокоится, если не зарежет кого-нибудь.
   Девир Тештер нисколько не сомневался, что к вечеру всё будет так, как он приказал: и наемники вернутся, и деньги. Если бы всё зависело от короля, тот бы давно расстался с регентом. Но у него есть какой-то очень хитрый советник. И он, конечно, подскажет мальчику, что не надо доводить регента до бешенства. Что войска, а тем более деньги им очень нужны, а регент слов на ветер не бросает, и ничто не помешает ему исполнить угрозу. Наемники ведь служат тому, кто платит. Если бы он вычислил, кто манипулирует королем за его спиной, этот человек давно бы закончил жизнь на плахе. Внезапно его осенило: до сих пор он шпионил за друзьями короля и совсем забыл о фаворитке, что греет ему постель. "А что если это она науськивает любовника? Всё может быть... -- глядя на события, происходившие в Кашшафе, Тештер убедился, что женщина может стать большой силой. -- Если ей это позволить! -- со злостью добавил он. -- Надо будет повнимательней присмотреться к этой козочке..."
   Уже въехав под сень леса, он вспомнил, что не сообщил королю о том, что его кузина из Кашшафы взывает о помощи. Он собирался отказать этой далекой из-за расстояния родственнице, даже если Айдамиркан захочет ей помочь. Со своей бы страной разобраться, куда еще в чужие проблемы влезать. Но сейчас свежая идея посетила его. Судя по тому, что он слышал о кашшафской принцессе, характер у нее был из закаленной стали. Помнится, когда-то родители нынешнего короля договаривались с Манчелу о выгодной для обеих стран партии. Если бы принцесса Мирела вышла замуж за Айдамиркана -- это стало бы спасением для всех. Для нее -- потому что она бы спаслась от тирана-отца. Для Тештера -- потому что он бы избавил короля от дурного влияния фаворитки. А там, кто знает, может, королю и понравится женщина с огоньком. А благодарная королева поможет Тештеру управлять этим недоразумением, которого Эль-Элион посадил на трон, чтобы посмеяться. О том, как отнесется Айдамиркан к его затее, он не думал. Такое убожество недостойно того, чтобы спрашивать его мнения. Слишком много старый король кудахтал над мальчиком с хлипким здоровьем. Докудахтался.
   21 юльйо, Лейн
   Отчаяние в Таш-Темире то утихало, то вспыхивало с новой силой.
   Две недели в обличье вампира, самой отвратительной твари, которую когда-либо создавали демиурги. Нет, если судить только по внешности, то были чудовища и пострашнее, хотя бы даже те, что недавно привиделись ему в кошмарах, когда шло изменение.
   Но дело ведь не во внешности. В некоторых мирах вампиры вообще не меняются, остаются такими же обаятельными людьми. Разве что клыки чуть длиннее. Но сама суть: паразиты, не умеющие жить без крови. Что может быть отвратительней?
   И теперь он, посланник храма Света, посвятивший жизнь уничтожению монстров, стал одним из них. Если там кто-нибудь узнает, во что он превратился, его уничтожат на месте. С такими не цацкаются, и правильно делают. Он и сам поступил бы так же. Если уж рожденных чудовищами нужно убить, то того, кто знает так много о Свете и стал выродком, нужно убить тем более. Поначалу он сам хотел совершить казнь над собой. Остановило его лишь то, что других посланников Света на Гоште нет и в ближайшие три-четыре года не будет. За это время всё, что они сделали в этом мире, пойдет прахом. И смерть первого, и его собственная будут абсолютно напрасными, не принесут исцеления миру ни на геру. В таком случае надо жить. По крайней мере до тех пор, пока не прибудет следующий посланник. А до тех пор очищать Гошту придется ему, пусть и превратившись в чудовище.
   За год ему удалось освободить Кашшафу от оборотней и ведьм. Орден Избранных с радостью подхватил идею уничтожения тварей. Вообще в церкви Хранителей Гошты, главенствующей в Кашшафе и Лейне было три ордена: Духовники в алых одеждах, Маги в зеленых и Избранные в коричневых. Несмотря на то что последний орден был самым молодым, он быстро набирал силу. Его адепты скрывали лица, провозгласив, что являются посланниками Эль-Элиона, а потому внешность не имеет значения. Они считали, что должны изменить мир. Они вели очень скромный образ жизни, чем выгодно отличались от других служителей церкви. Этот орден как нельзя лучше подходил для служения Свету. Не все маги и духовники согласились со столько радикальными методами уничтожения выродков. Но возражали не слишком громко. По большому счету, кого волнует судьба монстров? Со своими делами бы разобраться. Оборотней сожгли на кострах, лишь немногие успели сбежать, найдя убежище в Энгарне. Ведьм тоже жгли, только найти их было сложнее, чем оборотней, -- умели глаза отвести.
   И вот теперь, когда Таш-Темир перешел к очищению соседней страны, Энгарна, всё пошло прахом. После обращения он не мог пользоваться магией даже так, как раньше, страдая от зуда. Теперь сила копилась очень медленно, иногда целую неделю. Как тут не впасть в отчаяние?
   Слова Нигмата, косвенно виновного в том, что с ним произошло, о том, что у живого всегда есть надежда, поначалу показались полным бредом. Но, после того как Таш-Темир понял, что живой всё же принесет делу Света больше пользы, чем мертвый, он вновь обдумал эту цитату из священной Книги людей. Он превратился в вампира, потому что в кровь попал яд. Но, если есть яд, превращающий в вампира, значит, должен быть и антидот, запускающий обратный процесс. Может быть, в совокупности с магией, но непременно должен быть. Значит, сдаваться рано. Надо действовать. Хорошо, что об изменениях, которые с ним произошли, знает только герцог, послушник Света, который не сможет предать, даже если захочет, -- на послушников налагалось особое заклятие. С горечью иномирец подумал, что теперь и такое простое заклинание ему будет доступно не очень часто, поскольку практически недоступна магия.
   Но постепенно у него всё же выкристаллизовался новый план.
   Да, следует признать, что он больше не опасен как маг: те крохи, что он мог накопить, были смешны даже по мерками самого слабого мага в этом мире. Но при нем остался чистый дар Эль-Элиона: умение убеждать и вдохновлять людей. Вести их за собой без всякой магии. Значит, этим даром и будет теперь пользоваться. И это, пожалуй, единственное, что придется скорректировать. Остальное остается неизменным: если королева Эолин всё отдала в руки телохранителя, а тот не хочет начинать геноцид против не-людей, значит, придется убрать и королеву, и Полада, начать новую королевскую династию. Для этого нужна война с Энгарном.
   Полад предвидит такой поворот и ищет союзников? Кашшафа их тоже найдет. Хорошо, что благодаря предшественнику почти везде остались послушники Света, даже среди тварей, которых впоследствии придется убить, они есть. В Энгарне их пока меньше всего, но ведь есть же. Значит, есть с кем работать. Он очистит Энгарн так же, как Кашшафу. Или вынудит Эрвина, демиурга Гошты проявить себя. Если удастся и то и другое -- пазл сложится идеально.
   На данный момент главная цель -- очистить Энгарн от нечисти. И попутно найти способ исцелиться. Стремиться к самому важному, заодно решая возникшую проблему.
   ...Короля Манчелу Таш-Темир пока оставил в покое. Герцог Нигмат собирал наемников, но не брезговал и новичками, опытные офицеры их дрессировали. В отношении войны с Энгарном его светлость был полностью солидарен с магом: нужно взять реванш. Кроме этого, набирался "особый" отряд из людей, которые имели зуб на монстров либо уже сражались с ними. Одна армия для победы над Энгарном, другая -- для поиска и уничтожения чудовищ.
   Пока герцог делает свою работу, он займется своей. Пожалуй, стоит посетить Лейн и попробовать заручиться поддержкой юго-восточного соседа. Конечно, эту страну всё еще раздирает на части: королевская власть слишком слаба, чтобы усмирить непокорных вассалов. Король довольно юн и, по донесениям, вряд ли когда-нибудь станет сильным правителем. Пока всем заправляет регент Девир Тештер, о котором тоже ходит много довольно неправдоподобных слухов. Если им верить, то он и не человек вовсе, а тоже один из выродков. Что ж, значит, надо с ним повидаться и выяснить это. Тогда станет ясно, на кого делать ставки: на него или всё же на короля.
   Добираясь до Лейна, маг убедился, что Нигмат не так уже преувеличивал, расписывая преимущества того, что Таш-Темир стал монстром. Во-первых, вампиры Гошты не боялись жары и солнечного света. Во-вторых, теперь он передвигался в любом направлении довольно быстро, не используя при этом магию. Выпив даже стакан крови, Таш-Темир мог пролететь огромное расстояние, лишь чуть запыхавшись, а скорость при этом была намного больше, чем у любой лошади, -- обычного средства передвижения на Гоште -- или даже корабля.
   ***
   В Фарале, столице Лейна, Таш-Темир дал себе полдня оглядеться и послушать людей. В тавернах любили посудачить о регенте -- порождении Шереша. Как еще назвать человека, на котором не сохранилось ни одного шрама после нескольких покушений. Регент был чужаком в этой стране и стать своим не пытался. Он не имел почтения к титулам и зачастую обращался с дворянами хуже, чем с простолюдинами. Частенько он приговаривал: "С титулом можно родиться, но уважение нужно заслужить". Таш-Темир мог подписаться как под этими словами, так и под многими действиями, которые совершал регент, чтобы восстановить страну, разрушенную междоусобицами.
   Плюс ко всем странностям внешность Тештера не изменилась за последние семь лет. Вроде бы всё говорило о том, что он вовсе не человек. Посланника Света это не особенно волновало. Он умело использовал и монстров, для того чтобы добиться своей цели. Поэтому гораздо важнее, захочет ли он сотрудничать. Для этого нужно выяснить, кто он. Считалось, что ему тридцать восемь, но, возможно, он намного старше. Кто долго сохраняет молодость? Вампиры после обращения не стареют. Остальное -- неуязвимость, исцеляющиеся раны, способность победить множество сильных бойцов -- тоже подходило вампиру. Но, с другой стороны, жители Гошты об этих тварях наслышаны и многие легко их отличают хотя бы по глазам, которые становятся красными, когда вампир голоден. Неужели окружающие его люди ни разу не заметили этого? Он же почти целый день на виду.
   К вечеру Таш-Темир узнал и еще одну подробность жизни Тештера: в Фарале у него была содержанка, которую он посещал раз или два в неделю. Неплохо было бы подобраться к регенту через женщину, но это бы сильно задержало мага в Лейне: надо завербовать его любовницу, дождаться, когда Тештер к ней придет...
   Фарала мало отличалась от городов Энгарна и Кашшафы. Те же узкие, извилистые улочки, становившиеся чуть шире к центру. Иногда они петляли так, что буквально каждую сотню шагов делали крутой поворот. Вонь сточных канав била в ноздри, и единственное, что возвышало столицу над другими городами, -- Тештер из государственной казны оплачивал масляные фонари на улице: едва смеркалось, фонарщик зажигал их на стенах домов. Таш-Темир встретил этого старика, носившего штаны крестьянина, кожаную обувь на деревянной подошве и потрепанную ливрею королевского лакея.
   Всё осмотрев, обдумав слухи, иномирец -- он считал, что не имеет права теперь называть себя магом -- остановился на постоялом дворе. Он путешествовал как послушник ордена Избранных: темно-коричневый плащ и закрытое капюшоном лицо не привлекали внимания в странах, где главенствовала церковь Хранителей Гошты. В храме Света существовал такой же обычай, как и в этом ордене: прятать лицо под очень глубоким капюшоном. Благодаря этому маг мог в любой момент исчезнуть, просто скинув плащ. Кто узнает в молодом мужчине невысокого роста, светловолосом и голубоглазом, пришельца из другого мира, находящегося здесь с особой миссией. В Энгарне путешествовать значительно сложнее. Особенно после того, как Полад приказал носить странствующим проповедникам особые знаки, форму и изображения которых знала лишь городская стража. Таш-Темир мог раздобыть знак, но это, как и многое другое, требовало определенных усилий. А у некоторых "волков" даже уже примерный портрет его был. Полад быстро связал появление проклятых волков, разрывающих в полнолуние людей, с посещением городов Странником. В Энгарне он постоянно встречал какие-то препятствия.
   Посланник Света выбрал подходящий трактир: опрятный, предназначавшийся для знатных персон, в отличие от заведений на окраине столицы. Здесь Избранный не привлек бы излишнего внимания. Главное, не заказывать, мясо, сладости и крепкие напитки. Избранные пили только сильно разбавленное вино, которое, больше обезораживало воду для питья, чем давало опьяняющий эффект.
   Заплатив, Таш-Темир прошел в небольшую чистую комнату, в окна которой вставили настоящее стекло. Когда слуги принесли еду, кувшин вина и воду для умывания, заперся, сбросил плащ и с наслаждением вытянулся на кровати... Вечером нужно было посетить одного из послушников, чтобы обсудить, как лучше связаться с регентом.
   На город уже упали сумерки, когда он покинул трактир. Свернув в первую же улочку, он скинул плащ, быстро свернул его и сунул в суму за плечами. Потрепаные кожаные штаны, стеганый дублет, короткий меч на поясе высокие сапоги и сума за плечами. Теперь случайный прохожий увидит обычного наемника, ищущего работу у какого-нибудь купца.
   К нужному дому он подошел с заднего хода. Условный стук -- и вот он сидит в уютной гостиной у камина. Офицеры королевской стражи неплохо зарабатывают, если могут позволить себе такой дом. Он, пусть и небольшой, но в чистой части города, очень крепкий. И вино неплохое.
   Хозяин встретил его в халате, но тут же извинился:
   -- Простите, господин. Я уже лег в постель. Подождите немного, я оденусь.
   -- Не стоит, -- доброжелательно улыбнулся Таш-Темир. -- Не думаю, что задержу вас надолго.
   После мгновенной паузы, офицер кивнул и сел в кресло напротив. Какое-то время они рассматривали друг друга. На взгляд иномирца разница в возрасте у них была лет пятнадцать. Видимо, это сильно сбивало с толку послушника: первый был его старше, поэтому повиноваться ему было легче.
   -- Я слышал, Бадиол...
   -- Мы ведь не будем называть имен? -- мягко остановил его вампир. -- Правила не изменились. Да, первый сложил голову в Бакане. Но дело Света продолжаю я. Наша миссия не окончена.
   -- Наша миссия не окончена, -- эхом повторил воин. -- Что мне нужно сделать для Света?
   Неуверенность сменилась решимостью. Казалось, он ожидал какого-то невероятного приказа. Например, уничтожить Тештера. И был готов умереть, но выполнить его.
   Это не очень понравилось Таш-Темиру. Казалось, офицер переигрывает.
   -- Давайте познакомимся немного, -- предложил он. -- Расскажите о себе. Почему вы стали служить Свету?
   -- Любой здравомыслящий человек понимает, что у нас нет иного пути, кроме служения Свету! -- пылко объявил хозяин.
   "Очень переигрывает!" -- посланник поджал губы.
   -- Тогда здравомыслящих не так много, -- улыбнулся он вкрадчиво. -- Можно сказать единицы.
   Офицер смутился. Неужели первый проглатывал такое? Верил этим фальшивым заверениям?
   -- Мне бы очень хотелось, чтобы вы были искренни со мной. Иначе вряд ли мы сможем вместе работать, -- только очень чуткое ухо уловило бы в этих словах угрозу.
   Но хозяин явно многое повидал на своем веку, поэтому всё понял правильно. Он чуть отстранился и напряженно заверил:
   -- Я верен Свету.
   -- Мне хотелось бы в этом убедиться, -- попросил Таш-Темир.
   Офицер молча спустил халат с правого плеча, открывая заодно и волосатую грудь. Восьмиконечная звезда, размером в полпальца, оказалась на месте. Заклинание послушания оставляло такой знак. Если внимательно не рассматривать его, можно спутать с родимым пятном. Но посланник Света не удовлетворился поверхностным осмотром. Смочив палец в вине, он поднялся и, подойдя к хозяину, потер звезду. Она откликнулась покалыванием -- узнала господина.
   -- Я рад, что мы на одной стороне, -- заверил он, снова опускаясь в кресло. -- Давайте начнем сначала. Почему вы стали служить Свету? Не стоит лукавить. Это не экзамен. Я сразу почувствую фальшь.
   Офицер снова натянул халат и, уставившись в огонь, процедил сквозь зубы:
   -- Мне были нужны деньги.
   -- В этом нет ничего предосудительного, -- ободрил его Таш-Темир. -- Деньги нужны всем. Даже тем, кто служит Свету. Хотите расскажу, почему Свету служу я? -- согласие иномирцу было не нужно, он продолжил: -- Мне было семь, когда мама вышла замуж второй раз. Я был слишком мал, чтобы понять, что с отчимом что-то не так. И он делал всё, чтобы никто ни о чем не догадался. На людях был элегантен, вежлив, даже обходителен. А дома бил меня смертным боем. То меня, то маму. Сбежать от него было невозможно. Развестись тоже. Мы просто учились не раздражать его. Когда мне было четырнадцать, у меня обнаружили магические способности и отправили на обучение в монастырь. Через полгода мне сообщили, что мою мать жестоко убили. Виновных не нашли. Отчим горько рыдал над трупом -- так рассказали соседи, когда я вернулся в родной город, став магом. Тогда я уже понимал гораздо больше и быстро разобрался, с какой тварью нам пришлось столкнуться... Он в то время мучил уже другую семью в другом городе. Он был первым монстром, которого я убил. После этого меня нашли служители Света. Я стал проходить уже другое обучение, -- Таш-Темир рассказывал обо всем очень спокойно, но скрытая боль слышалась в каждом слове. -- Понимаете, почему для меня служение Свету -- это не просто слова? Это дело всей моей жизни.
   Кажется, офицера проняло. Он смотрел, не мигая, как завороженный. Потом слабо кивнул.
   -- Что вы думаете о Тештере? -- поинтересовался посланник Света без перехода.
   -- Он точно не человек, -- уверенно заявил хозяин. -- Но я не знаю, кто он. Я с такими не сталкивался. Даже не слышал никогда.
   -- Не вампир?
   -- Не похож, -- покачал головой мужчина. -- Если только какой-то другой вид. Может быть, он тоже не отсюда?
   -- Сомневаюсь, -- Таш-Темир задумался. Потом достал из-за пазухи письмо. -- Это послание короля Кашшафы. Можно его передать господину Тештеру так, чтобы вы остались в тени? Это просьба об аудиенции. Мудрый ордена Избранных сообщит регенту устное послание от Манчелу.
   -- Подделка?
   -- Безусловно.
   -- А Мудрый Избранных?
   -- Я. На самом деле. Просто на всякий случай решил прийти к вам в другом обличье. Не хочется, чтобы регент случайно узнал, что Мудрый посетил вас прежде, чем его. Мы ценим послушников Света и не подставляем их без нужды.
   -- Я смогу передать письмо, -- заверил офицер.
   -- Отлично. Если я на этой неделе увижусь с регентом, щедро награжу вас. И не переживайте. Я не потребую от вас ничего, что будет сверх ваших сил.
   -- Благодарю, -- послушник, кажется, окончательно расслабился и даже улыбнулся ночному посетителю. -- Может, переночуете у меня?
   -- Пожалуй, -- кивнул маг. -- Особенно, если можно будет искупаться.
   -- Я распоряжусь, -- хозяин вышел.
   Вскоре Таш-Темира проводили в просторную спальню, где уже стояла бочка с водой, от которой шел парок. Какая прелесть!
   Он уже полностью разделся и собрался залезть в воду, когда дверь отворилась. На пороге застыла служанка, распахнув глаза.
   -- Что ты хотела? -- спокойно поинтересовался он, вставая за бочку, чтобы не смущать девчушку еще больше.
   -- Я помогу вам искупаться, господин, -- смущенно улыбнулась она.
   Таш-Темир тяжело вздохнул.
   -- Сколько тебе лет?
   -- Шестнадцать.
   -- Мне не нужна помощь. Благодарю.
   Она помялась на пороге.
   -- Прислать мальчика? -- спросила осторожно.
   -- Мне не нужна помощь, -- терпеливо повторил он.
   -- Хорошо, -- дверь закрылась.
   Он опустился в горячую воду. Храм Света не накладывал на своих служителей обет целибата. Но посланник никак не мог привыкнуть к тому, что в диких мирах девочку, если родители были небогаты, иногда продавали для утех, едва у нее начинались месячные. По их меркам шестнадцать -- это уже зрелая женщина. Иногда она уже детей нянчила. А он чувствовал себя растлителем малолетних. Если уж выдавалась пауза в его трудах, предпочитал, чтобы разница между ним и дамой была не более десяти лет.
   22 юльйо, замок Зулькад
   Несколько дней Мирела не приходила в себя. Когда же очнулась, рядом по-прежнему сидела Векира. Встретившись взглядом с принцессой, горничная радостно подскочила:
   -- Я знала, я знала, что вы будете жить. Никто не верил, а я знала. Потому что Бог добрый, Он не допустит такого ужаса, чтобы вы тоже умерли. Вы же молодая совсем. Вам еще замуж надо выйти. Родить наследника престола, потому Еглон молодой совсем, мало ли что с ним случится... Надо чтобы у вас тоже сын был. Дать вам воды, госпожа?
   Принцесса сначала улыбнулась благосклонно, а потом чуть сдвинула брови. Еглон был сыном фаовритки и, поскольку при наследовании не имело значение законнорожденный сын или нет, после смерти короля Манчелу, трон должен был принять он. И в мыслях она не допускала возможности встать у власти даже через сына. Эти разговоры походили на заговор и поощрять их ни в коем случае нельзя. Хотя, конечно, Векира сказала это, не думая, насколько опасно звучат эти слова.
   -- Никогда не говори так, -- с трудом произнесла Мирела. -- Никогда. Что у нас нового?
   Горничная смутилась, но быстро успокоилась и рассказала, что врач дважды пускал принцессе кровь, а когда увидел, что ничего не помогает, уехал домой, заявив Дауту, что не хочет, чтобы в смерти принцессы обвинили его.
   -- Как маркиз Бернт? -- спросила Мирела. Векира как-то сразу сникла. -- Что случилось? -- принцесса попробовала привстать.
   -- Лежите, лежите, госпожа! -- переполошилась горничная. -- Не знаю, что и сказать вам. Пропал маркиз в одно мгновение. Видели его возле вашей комнаты вечером. Не хотел уходить. А утром уже ни его самого, ни его вещей, ни даже лошади не было.
   -- Даут...? -- слабым голосом предположила Мирела.
   -- Точно нет, госпожа! -- решительно возразила девушка. -- Даут утром искал маркиза. С воинами искал. Когда не нашел, орал, ногами топал, требовал, чтобы заговорщика немедленно вернули. Но не догнали его. Просто как в воду канул. А Даут, оказывается, как приехал, доложил королю о том, что Рекем Ароди гостит у вас, и Дауту было велено следить за ним, чтобы поймать с поличным всех, кто готовит заговор против государя... И буквально накануне пришел указ арестовать его и отправить в столицу, чтобы он предстал перед судом вместе с матерью. А маркиз исчез, только его и видели.
   -- Значит, предупредил кто-то, -- сделала вывод принцесса. -- Предупредили, он и сбежал. Это хорошо.
   Хоть Мирела и сказала, что это хорошо, но испытывала смешанные чувства. Радовалась, что ему ничего не грозит. И печалилась, что осталась совсем одна, лишившись единственного защитника.
   -- А еще отец Иавин видеть вас хочет. Пригласить? Или вы еще плохо себя чувствуете?
   -- Пригласи, -- велела принцесса. -- Отец Иавин -- это же не Даут. Он помолится за меня.
   Горничная вышла и вскоре вернулась с духовником.
   -- Дочь моя, -- с отеческой любовью произнес священник, присаживаясь рядом с ее кроватью, -- я неустанно молюсь о твоем спасении, -- горько вздохнул священник. -- Мне кажется, тебе стоит приготовиться к встрече с Господом и своей матушкой, -- он протянул ей черную книжицу в истертом кожаном переплете. -- Возьми, король милостиво передал тебе ее молитвенник.
   Мирела все поняла без слов: личные вещи и драгоценности матери перешли в казну. Кроме молитвенника король не дал дочери ничего из ее наследства, он все еще наказывал ее за непокорность.
   -- Есть еще какие-то новости? -- безжизненно поинтересовалась девушка.
   -- Хороших нет, -- опечалился отец Иавин. -- На юге страны началось восстание против короля, но его быстро и очень жестоко подавили. Отец Узиил в тюрьме. Его будут судить вместе с еще двумя графами: Багвой и Юлдашем. Эти двое арестованы недавно. Они осмелились прилюдно сказать, что казни оборотней и ведьм, прокатившиеся по стране, противоречат тому, чему всегда учила церковь Хранителей Гоштцы. Что казнить можно лишь преступников, должно проводиться расследование. Нельзя убивать никого лишь за то, что он не человек. Кроме того, они высказали мнение, что в случае какой-нибудь неожиданности, престол до рождения нового наследника мужского пола, можешь занять ты, потому что ты -- принцесса крови, рожденная в законном браке. Сама понимаешь, подобные речи никак не могли остаться незамеченными. Хотя некоторые утверждают, что обвиняемые подобного не говорили, а наш король нанял лжесвидетелей, но оба графа сейчас тоже в Чаштерофе. Под пытками они признались, что готовили заговор. Государя хотели убить, а тебя сделать королевой. Во главе заговора якобы стояла маркиза Бернт.
   -- Нет! -- воскликнула принцесса.
   -- Да, -- печально подтвердил священник. -- Она якобы и предложила этот план, постоянно принимала у себя дома людей, не согласных с действиями короля...
   -- Послушайте, но это же глупо! Маркизу арестовали намного раньше. Почему тогда двое других так смело выступали, если главная заговорщица уже в тюрьме?
   -- Хотели закончить дело без нее, -- пожал плечами отец Иавин. -- Так гласит обвинение. Якобы эти дворяне не хотели, чтобы смерть леди Ароди была напрасной.
   -- Смерть? -- принцесса привстала. -- Ей шестьдесят три, король не посмеет ее казнить!
   -- Я не знаю, что будет дальше, но на сегодняшний день к заговорщикам хотят применить квалифицированную казнь.
   -- Боже, какой кошмар! -- принцесса упала на подушки.
   Квалифицированная казнь была настолько жестокой, что не всем хватало мужества присутствовать на ней. Человека сначала вешали, но до того как он умрет, вынимали из петли, чтобы дать выпить кислоты и выжечь внутренности, после чего виновного клали на дыбу, поочередно отрывали конечности, чтобы напоследок обезглавить... Мало кто мог выдержать подобное зрелище.
   -- Неужели никто не вступится за нее? Ведь должны же они понимать, что маркиза не имеет никакого отношения к заговору?
   Священник опустил голову. Всё было ясно без слов: никто не станет рисковать жизнью. Вступиться за леди Ароди -- значило попасть в круг подозреваемых. Хотя абсолютно все знали, что король уничтожает тех, кто может претендовать на трон. Рекема тоже по этой причине хотели арестовать. Леди Ароди происходила из рода предыдущей династии правителей -- династии Щацел. Долгие годы Манчелу последовательно уничтожал своих близких родственников. Теперь взялся и за дальних. А тут еще восстание на юге. Следующую судить будут принцессу. Скажут, что она подстрекала дворян свергнуть короля... Если ее не убьют в этом замке, сообщив народу, что она умерла от неизвестной болезни.
   -- Единственная хорошая новость, -- печально продолжил священник, -- король облегчил твое тюремное заключение. В связи с вашей болезнью его величество разрешил конные прогулки в лесу, но в сопровождении людей Даута. Можешь гулять или охотиться. Нет необходимости постоянно находиться в замке. Вот не знаю, сможешь ли ты, дочь моя, воспользоваться этой милостью...
   -- Отец Иавин, -- Мирела не вслушивалась в его слова, -- я хочу исповедоваться.
   Она рассказала священнику о том, что согрешила перед Богом, мечтая избавиться от мучений. Но теперь она раскаивается и готова принять испытания, которые ей будут ниспосланы свыше. После этого отец Иавин помолился о ней. Окончания молитвы она не услышала -- силы покинули ее, и девушка впала в беспамятство.
   22 юльйо, Жанхот
   ...Когда Илкер обняла его, сжав в объятиях, Ялмари несколько мгновений постоял, не решаясь поверить, что кошмар, в котором он жил последнюю неделю, закончился. Потом очень осторожно обнял девушку, едва касаясь, будто боясь поранить. Так же осторожно поцеловал ее волосы, добрался до щечки. Она отодвинулась от него, посмотрела в глаза. Он знал, чего она ждет. Поэтому взял ее лицо в ладони и зашептал горячо:
   -- Мы сейчас поедем к королеве, обговорим свадьбу. А пока... -- он быстро снял эльтайон с шеи, освободил одну цепочку от амулета, разломил "монетку". Она превратилась в половинку луны с причудливо изогнутым краем. Только эти две части могли составить целое, другой подходящей не было на всей Гоште.
   -- Я отдаю тебе, Илкер Лаксме, всего себя, -- прошептал он. -- Только ты научила меня жить, -- и надел эльтайон ей на шею.
   Она дотронулась до своей половинки, быстро ее рассмотрела, затем подняла глаза.
   -- Так делают у оборотней?
   Когда Ялмари кивнул, как будто сразу всё поняла. Взяла из его рук цепочку со второй половиной эльтайона и амулетом.
   -- Я отдаю тебе, Ялмари Онер, всю себя. Ты научил меня доверять.
   Когда она надела эльтайон ему на шею, ее пальцы остались на плечах Ялмари. Он задержал дыхание, прежде чем наконец прикоснуться к ее губам. Сердце билось как сумасшедшее...
   Ялмари вынырнул из сна в серый рассвет. Полежал, глядя в потолок. Потом провел рукой по шее, чтобы убедиться, что эльтайон на месте.
   Вот оно как будет теперь? Днем удушающая тоска, а ночью -- сон о другой жизни, которой никогда не будет? Но кто он такой, чтобы жаловаться? Сон был хороший. Ему даже казалось, что губы еще помнят поцелуй. Руки помнят ее тепло, тонкую талию. Пойти к родителям и обговорить свадьбу. Как просто. Даже удивительно, что может быть так просто. Так живет Илкер: без тайн, ничего без нужды не усложняя, живет, совершая ошибки и исправляя по мере возможности.
   Скорее бы Полад дал другое поручение. Тогда и дни будут не такими унылыми.
   Он поднялся, вышел в одних подштанниках из домика лесника к колодцу. Вылил на себя два ведра воды. Немного постоял, глядя в небо. Только теперь вспомнил, что забыл полотенце. Сейчас наделает луж дома. Ну да ладно.
   ...Одевшись, он решил не завтракать здесь, а отправиться во дворец. Там поест нормально, готовить было лень. А там, глядишь, и Полад что-нибудь хорошее скажет.
   Ялмари остановился в дверях. Кого он хочет обмануть? Он едет во дворец, чтобы увидеть ее хотя бы издалека, так чтобы она не заметила.
   А это значит что... Никуда он не поедет, пока Мардан не пришлет кого-нибудь за ним. А может быть, надо даже в свой замок уехать. У него название прямо из рыцарских романов: Ецион-Гавер -- Обитель печали. Там можно еще что-нибудь придумать, кроме как варить себе похлебку или охотиться. Только сначала надо встретиться с Поладом, предупредить, что он...
   Во дворец съездить, ага. Полада предупредить, ага. Ялмари усмехнулся.
   Нет, он будет очень медленно чистить картошку. Потом сидеть и смотреть, как она варится. Потом ждать, когда она остынет. Потом медленно есть. Потом медленно бродить по лесу в поисках дичи. А там и спать пора. Может, опять что-нибудь хорошее приснится.
   ***
   ...Для обряда смотрин тетушка выделила самую большую спальню с желтыми обоями в мелкий цветочек. Обычно в ней спала Юмаана с мужем, поэтому кровать стояла такая огромная, что Илкер казалось, будто она попала на небольшой остров. Когда часы пробили восемь утра, девушка уже не спала. Она вообще провела беспокойную ночь. Судорожно вцепившись в простыню, ждала, когда войдет служанка с завтраком. Она знала всё, что сейчас произойдет, но сердце буквально пустилось вскачь. Пожилая женщина вошла с последним ударом. Возможно, уже какое-то время караулила под дверью.
   -- Доброе утро, госпожа.
   -- Доброе утро, Фирца, -- еле слышно откликнулась девушка.
   Служанка принялась зажигать свечи, расставленные по комнате: на подоконнике, на камине, на комоде, даже на полу. Стало светло как днем, хотя Илкер предпочла бы полумрак. Служанка вышла и тут же вернулась с подносом -- завтрак. И опять же, если бы от Илкер что-то зависело, она бы ничего не ела, но Фирца стояла рядом, ожидая, когда можно будет унести остатки пищи. Она ни за что не уйдет, пока девушка не положит в рот хоть что-нибудь. Илкер, торопливо прожевала малюсенький бутерброд с тонкой пластинкой мяса, убедившись, что этого недостаточно, -- женщина по-прежнему строго взирала на нее -- съела еще пару тортинок и взяла кубок. Ей подали вино, приготовленное по особому рецепту. Напиток имел странный привкус. Еще вчера Илкер строго предупредили, что вино она должна выпить всё.
   С завтраком было покончено. Служанка отнесла поднос, двое слуг внесли в комнату огромную деревянную бадью с водой. Внутри ее выстелили белой тканью. От воды поднимался парок. Мужчины покинули спальню, но теперь вместе с Фирцей зашла Юмаана. Первая встала в сторонке на случай, если хозяйке понадобится помощь.
   Тетя подошла к постели.
   -- Вставай, моя деточка, -- ласково позвала она. По-настоящему к ней должна была обратиться мама.
   Илкер послушно встала, подошла к бадье, тетя сняла с нее рубашку. На мгновение Илкер охватил стыд. Уже много лет никто и никогда не присутствовал при ее купании, даже горничные. Она оставалась в нижней рубашке и снимала ее, лишь когда все выходили. После купания вытиралась большим льняным полотном, вновь надевала нижнюю рубашку и только после этого горничная входила, чтобы помочь просушить волосы. И вот теперь, как в далеком детстве, она совершенно обнаженная перед тетей, которая играет роль матери. Юмаана подает руку племяннице, чтобы помочь залезть в бочку. Но еще до того как она погрузилась в ароматную воду, стыд исчез. Она посмотрела на себя иначе. У нее небольшая, но красивая грудь, тонкая талия, стройные руки и ноги. Кто-то счел бы ее худышкой, но ведь и кости нигде не торчат. Всё очень красиво. Девушка даже залюбовалась собой. Наверняка это из-за вина, она настолько бесстыдна.
   А потом она подняла голову и увидела, что Ялмари здесь и так же любуется ею из дальнего угла. Глаз не сводит с изгибов ее тела. Ноздри чуть вздрагивают. Таков обряд. Он пока еще жених. Можно только смотреть, чтобы убедиться, что невеста без изъянов, что под плотной тканью и юбками не прячется ни болезненная худоба, ни горб, ни язвы, ни, спаси и сохрани, беременность.
   Илкер встречается с ним взглядом и забывает о тете. Просыпается какая-то дерзость. Она вскидывает руки, поворачивается, дерзко вглядывается в него: "Нравится?"
   Ялмари может не отвечать: всё читается в его потемневшем взгляде. Только кадык судорожно дернулся на шее. Илкер тихо смеется и опускается в воду.
   Подставляет под мочалку то шею, то руку, то вытягивает ножку. На жениха больше не смотрит, наоборот, прикрывает глаза. Сегодня помолвка. А через неделю -- свадьба. Ялмари не хотел ждать, и королева смирилась. Через неделю он будет не только смотреть. Через неделю она будет полностью ему принадлежать...
   Илкер проснулась от боя городских часов и закрыла вспыхнувшее лицо руками. Ах, какие стыдные сны ей снятся. Как это возможно, купаться при женихе? Стоять при нем обнаженной. Кружиться, позволяя разглядеть со всех сторон... Это после свадьбы она не имеет права отказать ни в чем мужу, разве только если он боль причиняет. А до свадьбы нельзя. Нет сейчас такого обряда и быть не может. Другие времена. Он существовал сотни лет назад, когда Энгарн был еще союзом крупных городов, а не сильным государством. Илкер читала об этой традиции, обычай поразил ее и показался абсолютно непристойным. Почему же теперь такой сон приснился? Сейчас жених часто вообще до свадьбы ни разу невесту не видит. Всё сваха устраивает. Она и невесту осматривает. Она и отвечать будет, если чего-то недоглядела. И защищать, если жених нечестный попадется, захочет опорочить жену и развестись сразу после свадьбы, забрав ее приданое...
   Как же много значит для нее принц, если такое снится. Днем она отгоняет любую мысль о нем. Полностью сосредоточена на обязанностях фрейлины. Вечером ложится в постель и занимает мысли молитвами. И только ночью прорывается всё, что она так старательно гасит, запечатывает, о чем запрещает себе мечтать. Сколько это еще будет продолжаться? Ведь пройдет когда-нибудь? Должно пройти!
   Она глубоко вздохнула и позвала Пайлун.
   Умываясь и одеваясь, она размышляла о том, что Ялмари -- Илкер иногда непроизвольно называла принца так про себя -- сдержал обещание. Они больше не сталкивались "случайно", девушка не слышала ни его голос, ни его смех. Казалось, он вообще исчез из дворца. Может быть, уехал, как и обещал. Он не давал ни малейшего повода, которым можно было бы оправдать такие сны. Так что, как ни печально это признавать, она мечтает о принце. Хорошо хоть, что мечтает как о муже, а не как о любовнике...
   Облачившись в одно из подаренных принцессой платьев, девушка отправилась в столовую. Она по-прежнему исполняла обязанности фрейлины. Находясь где-то в задних рядах, делала всё, чтобы не отделяться от толпы: следила за каждым движением принцессы, вместе со всеми рукоплескала, вместе со всеми восторженно вздыхала, вместе со всеми рассыпалась в комплиментах. И, лишь когда Эолин начинала высмеивать какую-нибудь бедняжку, а все остальные радостно подхватывали, Илкер умолкала, а потом долго страдала, считая, что все равно виновата. Пусть не злословила и не унижала, но и не возразила, а значит, ничуть не лучше других. Оставалась только надежда, что однажды она покинет дворец.
   Эолин как будто забыла о ее существовании. Не хвалила, не ругала, не высмеивала, не пыталась приблизить. Даже когда вот так, как сегодня, они все сидели перед лицом ее высочества, взгляд принцессы скользил мимо Илкер, будто та внезапно стала невидимкой. Это вполне устраивало девушку. Может, это Ллойд приказал так поступать. Спасибо ему за это.
   Они ели малюсенькие бутерброды, запивая их ароматным чаем из небольших чашек. Почти так же, как во сне, -- при воспоминании об этом щеки Илкер невольно зарумянились --. Фрейлины щебетали о чем-то между собой, иногда повышая голос, чтобы их услышала принцесса.
   -- Какой прелестный соус, ваше высочество! Попробуйте!
   -- Вы хорошо спали, ваше высочество? Как будто у вас нет аппетита...
   -- То ли дело леди Эсли, неправда ли? Ее аппетит ничто не испортит! -- дружный, но не дружелюбный смех за столом.
   Наконец принцесса встает из-за стола и будто случайно ее взгляд падает на Илкер.
   -- А как спали вы, леди Лаксме? Какие вам сны навеяла ночь?
   Девушка вспыхивает. На мгновение ей кажется, что ее высочество знает, что ей снилось. Но потом она осознает, что это невозможно и сбивчиво отвечает:
   -- Хорошие, ваше высочество.
   И румяные щеки и жалкий лепет вместо обычного уверенного ответа, конечно, замечены. Слышны ядовитые смешки и еле слышные предположения о том, как леди Лаксме провела ночь, если так засмущалась. Вот так вот. Сама дает повод для сплетен. И врагов не нужно. Илкер тяжело вздохнула и твердо посмотрела в глаза принцессе. Смешки смолкли.
   -- Я рада, леди Лаксме, -- чуть насмешливо говорит Эолин. -- Но, будь вы пророчицей, вам бы снились отличные сны. После завтрака мне обещали принести документы на Меару. Поместье возвращено вашей семье.
   Илкер побледнела.
   -- Не слышу благодарности, леди Лаксме, -- тон принцессы заледенел.
   -- Благодарю, ваше высочество, -- бормочет она сквозь сведенные от ужаса губы.
   Фрейлины понимающе переглядываются.
   Всё. Можно забыть о надежде восстановить свою репутацию. Никто никогда не поверит, будто бывшей горничной могут подарить поместье без веских на то причин. Без особых, оказанных ею услуг. Даже если все горничные поклянутся в церкви на священной книге, что не выпускали Илкер из глаз и ни один мужчина к ней не приближался, всё равно не поверят.
   Вскоре она уже сама рассматривает документы, приседает в реверансе снова и снова и заученно твердит:
   -- Благодарю, благодарю, благодарю.
   Крайне неискренне, зато много раз.
   А сама думает: "Ладно. Плохо, что репутация испорчена бесповоротно. Хорошо, что брат теперь не нищий, а будет владеть родовым поместьем, когда станет совершеннолетним. Плохо, если ему придется стыдится слухов, которые будут ходить о ее роли в этом. А еще хуже, если будет жить с клеймом брата содержанки. Но, может быть, дядя придумает что-нибудь, чтобы эта грязь не коснулась Ашбела? Может, мне стоит уехать куда-нибудь подальше?"
   23 юльйо, Фарала
   Таш-Темир вернулся в трактир после встречи с послушником ранним утром, снова в плаще и капюшоне. Еще один день он потратил на то, чтобы встретиться с другими послушниками Света. Все оказались живы и готовы включиться в работу. Среди них оказался один купец -- перспективный помощник. Жаль, что мотивы у него не сильно отличались от мотивов офицера королевской гвардии -- деньги. А вот среди послушников помельче -- пятеро из девяти, обитавших в Фарале, пылали искренней ненавистью к тварям. Двое, потому что их родственники пострадали от чудовищ. Один столкнулся сам и потерял левую руку. Еще двое, потому что искренно верили, что живут плохо исключительно потому, что чудовища забирают себе их работу, деньги, женщин. Еще двое: духовник не с самым маленьким рангом в церкви и конюх во дворце, были искренно уверены, что право на существование имеют только люди. Таш-Темиру они понравились. Есть с кем потом начать очищение Лейна.
   Следующее утро началось с того, что в дверь громко постучали. Таш-Темир уже давно был на ногах, поэтому только накинул плащ и надвинул капюшон, прежде чем открыть. На пороге стоял гвардеец, за его спиной еще два рядовых.
   -- Добрый день, Мудрый Избранный. Я лейтенант Бехер. Господин Тештер просит вас оказать ему честь отужинать с ним в его особняке. Если сегодня вечером вы чем-то заняты, то господин Тештер просит назвать любое удобное для вас место и время, когда вы сможете встретиться с ним.
   Послушник выполнил задание. Прошение регентом получено, и оно его заинтересовало.
   -- Сегодня вечером я свободен, -- после короткой паузы произнес он.
   -- Я зайду к вам в семь вечера, чтобы проводить в дом господина Тештера, -- он кивнул, прощаясь, и вместе с солдатами направился к лестнице.
   Итак, регент хочет с ним поговорить. Значит ли это, что удастся договориться с ним? Или пока рано обольщаться, Тештер всего лишь хочет узнать, что понадобилось от Лейна королю Кашшафы? Вот вечером и узнаем. Надо бы только предпринять какие-нибудь меры предосторожности.
   До семи вечера он раздобыл нож: меди в нем было достаточно, чтобы ранить вампира. Офицер считает, что он не вампир, но пусть будет хоть что-то. Идти безоружным на встречу с непонятным существом не хотелось.
   ...Городские часы еще отбивали семь ударов, когда в комнату постучали.
   -- Вы пунктуальны, -- заметил он Бехеру, открыв дверь. Тот опять был с двумя солдатами охраны.
   -- С господином Тештером иначе невозможно, -- сдержанно улыбнулся лейтенант. -- Прошу.
   Таш-Темир пошел вперед. Гвардейцы шли позади, соблюдая дистанцию в трость. На улице ждало еще три человека.
   -- К регенту в гости ездят только знатные люди, те, кто без охраны на улице не появляется, -- пояснил Бехер, заметив заминку Избранного.
   Таш-Темиру тоже приготовили лошадь, и, когда он на нее взобрался, процессия выехала на улицу. Путь был недолгим: особняк Тештера расположился недалеко от дворца. Посланник Света, видевший и другие миры, находящиеся на разном уровне развития, всегда невольно оценивал архитектуру с точки зрения искусства. Этот небольшой дворец отличался от роскошного жилища короля разве что более скромными размерами. За решетчатыми воротами открывалась целая площадь, на которой архитектор не сделал клумб, не поставил скульптур, чтобы ничто не отвлекало от красоты раскинувшегося дома. К главному двухэтажному зданию вело несколько низких ступеней, дальше шли три входа-арки, за которыми просматривались ступени холла. Над ними повторяющие силуэт входа огромные окна. Здание гармонично украсили богатой лепниной с изображением фантастических растений и животных, а над центральным окном выбили из мрамора герб Лейна, словно корона увенчавший дом. Слева и справа к нему примыкало два длинных одноэтажных крыла с большими полукруглыми окнами и скромной лепниной. Маг мельком скользнул по ним взглядом -- они тоже не отвлекали от главного. Архитектору, спроектировавшему это чудо, следовало обеспечить безбедное существование на всю оставшуюся жизнь. Но, судя по всему, большая семья здесь не уместится -- особняк подходил либо для уединения короля, либо для безродного холостяка Тештера.
   Охрана спешилась у ступеней, Таш-Темир последовал их примеру. Тут же рядом появились слуги, уводя лошадей. По ступенькам спускался пожилой дворецкий, худой и суетливый старик. Казалось, грозному регенту должен служить совсем другой человек: спокойный и важный.
   -- Добро пожаловать, Мудрый Избранный, -- мелко кланяясь, частил он. -- Как мне лучше обращаться к вам?
   -- Так, как обратился, сын мой, -- спокойно объяснил Таш-Темир. -- Вступая в орден мы теряем лицо и имя, потому что становимся голосом Всетворящего.
   -- Да, конечно, Мудрый, -- продолжил дворецкий, непрестанно кивая. -- Простите мое невежество. В Лейне пока не так много Избранных, поэтому я плохо знаком с традициями.
   -- Всё в порядке, сын мой. Не волнуйтесь, -- ласково заверил иномирец.
   -- Прошу за мной! -- старик расплылся в улыбке.
   Стража растворилась где-то в боковых ходах. Таш-Темир поднялся на второй этаж, дворецкий угодливо распахнул красивые, под стать царственной обстановке двери, тоже украшенные золотым лейнским гербом, и с поклоном пропустил гостя.
   Двери за спиной Таш-Темира закрылись, и он прошел вперед. Тештер в колете зеленого бархата сидел за накрытым столом напротив входа, сцепив пальцы на животе. Посланник Света выбрал стул напротив Тештера и счел за лучшее сесть, не дожидаясь приглашения, а то с регента станется: будет разговаривать со стоящим перед ним "священником", словно он обычный проситель. Он тоже сцепил пальцы в замок, положив их на стол. Пытаясь прочесть настроение регента по лицу, маг не заметил, чем именно его собирались угощать. Он вообще ничего не видел, кроме маленьких черных глаз. А регент хранил необыкновенную невозмутимость: ни радости, ни удивления, ни досады -- он не выражал ни одной эмоции. Потом чуть заметно усмехнулся.
   -- Чем заслужил внимание Избранного? -- проигнорировал он приветствие, и Таш-Темир понял: регент не из тех, кто совершает "дипломатические танцы". Он предпочитает сразу выяснять то, что ему нужно.
   -- Я всего лишь посланник его величества короля Манчелу, -- вкрадчиво начал Таш-Темир.
   Но его бесцеремонно перебили:
   -- Неужели? -- саркастически удивился Тештер. -- С каких это пор король действует не через моего дипломата и даже не через своего? Не через прямое письмо в конце концов, а подсылая мне какого-то церковника?
   -- С тех пор как перестал доверять приближенным, -- своим тоном Таш-Темир отчаянно пытался снизить градус напряжения. Как же ему не хватало прямого контакта глаз с этим человеком (?)! Почему-то казалось, что он и его смог бы убедить в правоте дела Света, если бы воспользовался даром убеждения во всей полноте.
   -- Ах, вот как! -- регент подался вперед, и Таш-Темир отпрянул. Показалось, что регент прекрасно видит его лицо даже под глубоким капюшоном. -- Никому не доверяет, кроме тебя? -- ехидно заметил Тештер. -- Я не буду спрашивать, что он хотел передать. Я угадаю, что мне якобы захотел сообщить король. Обычно это легко удается. Это ведь ты тот самый Мудрый Избранный, который недавно бесславно вернулся из Энгарна с герцогом Нигматом?Я правильно понимаю?
   Регент оказался чересчур осведомленным. Кажется, договориться не получится. Таш-Темир тяжело вздохнул и поднялся.
   -- Мы вернулись, потому что сделали то, что хотели сделать. Передам его величеству, что вы не были расположены выслушать мое послание. Разрешите откланяться.
   -- Уйдешь не раньше, чем я тебе позволю, -- оскалился Тештер и покрутил в руках столовый нож. -- Сядь и отвечай на вопросы.
   -- Мне не нравится разговор в таком тоне, -- посланник Света попытался вежливо поставить собеседника на место. -- Не вижу смысла оставаться. Вы попытаетесь удержать меня силой?
   Тештер не спеша поднялся -- теперь он казался сказочным великаном.
   -- Сомневаешься, что у меня получится? Мне тоже не нравится, когда меня пытаются использовать втемную.
   Таш-Темир понял, что его обычные маски тут не сработают. Попробовать притвориться покорным и испуганным?
   -- Извините, я не хотел задеть ваши чувства, -- тон стал заискивающим.
   -- Извинения приняты. Садись и отвечай на вопросы, -- Тештер подошел к огромному окну, постоял там, сложив руки за спиной.
   Таш-Темир снова опустился на стул, положил руки на стол ладонями вниз, как ученик в школе, и уставился на регента. Тот не видел под капюшоном жалобных глаз, но сама поза должна была подсказать, что Избранный -- само послушание.
   -- Ты уже слышал множество слухов обо мне. Как ты думаешь, я человек? -- задал он вопрос, которого посланник Света ожидал меньше всего.
   -- Возможно, нет, -- ответил он подобрострастно. -- Но разве это имеет значение? Наш орден никогда не враждовал с народами, отличными от людей. Всё, чего мы хотели, -- это защититься от тварей, резавших людей по ночам.
   -- Какой кошмар! -- театрально воскликнул регент, показывая, что не купился на эту ложь. -- Вот так прямо резали по ночам? А вы защищаться стали, поэтому запалили костры по всей стране?
   -- Не понимаю, чем заслужил такое недоверие? -- с беспокойством Таш-Темир понял, что здесь не работает ни одна его уловка. Как бы не пришлось исчезать отсюда используя заклинание перемещения. Хватит ли магии? Он не тратил ее довольно давно, но...
   -- Я потратил на тебя уже четверть часа, а всё еще не услышал ни слова правды, поэтому оставим. Не заговаривай мне зубы. Итак, ты считаешь, что я не человек? Неужели даже на мага не тяну? Какого-нибудь человека с особым даром Мудрого мага?
   -- Да, это вполне возможно, -- охотно согласился Таш-Темир. Он уже и не мечтал о чем-то договориться с регентом. Только бы завершить этот разговор, больше напоминающий допрос.
   -- Да? -- регент повернулся, огромная фигура закрывала почти весь проем окна. -- Ну и какие меры безопасности ты тогда принял? Как ты планировал справиться с магом, если что-то пойдет не так?
   -- Я не собирался ссориться и сражаться с вами! -- горячо возразил Таш-Темир. А в мыслях билось: "Хватит магии или нет? Ну, на что-нибудь да хватит. Хоть из дворца выбраться, а там уж будь, что будет. И ведь не настроишь заклинание хорошо, придется перемещаться на удачу, куда-нибудь".
   Регент повернулся к нему и улыбнулся так ласково, что мороз пошел по коже.
   -- Без оружия ко мне пришел? -- мгновенной паузы хватило ему, чтобы понять ответ. -- Покажи! -- потребовал он. Мудрый медлил, и Тештер повторил суровей. -- Дай мне, не то я обыщу.
   Регент в два шага пересек пространство между окном и столом и навис над гостем. Таш-Темир очень медленно, демонстрируя мирные намерения, достал нож, прикрепленный наручами к предплечью под широким плащом.
   -- Все-таки медь! -- усмехнулся Тештер. -- Значит, я больше похож на вампира, чем на мага, -- он провел кончиками пальцев по лезвию, потом обхватил рукоять и заговорил с неожиданной ненавистью: -- Хочешь проверить, можно ли меня ранить этим? Хочешь? Я сейчас тебе покажу, -- огромная лапища, усыпанная перстнями, легла на стол. -- Смотри!
   Взмах ножа, лезвие протыкает руку насквозь. Не кисть -- руку, в том месте, где должна быть кость. Кажется, он вообще перерубает ее пополам. Еще бы -- такая силища. Маг отшатывается, вытирая с лица капли брызнувшей крови.
   -- Это... больно, -- шепчет Тештер над посланником Света. -- Но недолго, -- он убирает нож и кровь сливается обратно в рану, рассеченные мышцы скрепляются, кожа стягивается, не оставляя даже тонкого шрама. -- Удивительно, правда? -- вопрошает регент. -- И, если бы ты принес серебро, сталь или заговоренный клинок, ничего бы не изменилось, -- быстрое движение -- настолько быстрое, что Таш-Темир не успевает ничего предпринять, чтобы защититься, а лезвие медного ножа уже прижимается к сонной артерии. Если рука регента случайно дернется -- маг мертв. -- Думаю, тебе нож повредит сильнее, чем мне, -- в голосе Тештера слышится злорадство. -- А теперь, Избранный, коротко: да или нет, -- возвещает над ним чудовище. -- Костры в Кашшафе ведь с твоей подачи заполыхали?
   -- С чего вы... -- лезвие неприятно пекло, но после этих слов кожу защипало: регент надавил сильнее и появился порез.
   -- Я хочу слышать только "да" или "нет"!
   Таш-Темир замолчал, погружаясь в себя, готовясь к заклинанию.
   -- О! теперь ты решил молчать? Но я уже знаю ответ. Думаешь, только люди имеют право на жизнь? Захотел оборотней, ведьм, вампиров, эйманов -- убить? Не переоценил ли ты свои силы? -- он определенно переоценил свои силы, встречаясь с регентом! Но теперь этого не исправить. А тот продолжал: -- И что дальше? Война с Энгарном, потому что там костры зажигать не захотели? -- продолжал допрос регент. Таш-Темира не пугала близость смерти, но ощущение, что кто-то так легко прочитал его намерения вновь вызывало озноб. -- Хотел от имени Манчелу заручиться поддержкой Лейна? Сделать меня союзником? -- всё было слишком очевидно, чтобы отвечать, но Тештер склонился ниже и прижал лезвие к горлу сильнее. -- Не слышу!
   Какой-то древний инстинкт подсказал Таш-Темиру, что в следующее мгновение регент перережет ему шею, и использовал всю накопленную силу, для того чтобы перебросить себя в другое место. Упал где-то посреди степи, закашлялся. Из пореза на шее сочилась кровь. Маг зажал его пальцами и перевернулся на спину, уставясь в небо. Он немножко отдохнет, успокоит зуд и отправится на охоту, чтобы восстановить силы. Потом попробует понять, куда его забросило. Думается, это всё еще Лейн. Телепортироваться далеко силы бы не хватило. И ведь всё могло окончиться гораздо плачевнее. Если бы он растратил магию раньше...
   Итак, договориться с чудовищем не получилось. Ничего. Главное, выбрался. Пока человек жив, жива надежда.
   ***
   ...В огромной столовой над пустым стулом замер регент Лейна, разглядывая нож.
   -- А вот так я делать не умею, -- разочарованно протянул он. -- Как же я не догадался, что ты маг, а не просто Избранный? Не почуял твоей силы... Состарился, наверно. Слишком долго разговаривал... Габбай! -- крикнул он так громко, что тоненько тренькнул хрусталь в люстре. В дверь тут же просунул голову дворецкий. -- Кто там есть? Зови всех к столу. Не одному же мне это все жрать. Гость меня спешно покинул.
   -- Слушаюсь, господин Тештер, -- дворецкий исчез, стараясь не думать о том, куда мог так внезапно исчезнуть священник ордена Избранных, отгоняя навязчивые мысли, что он иногда различает странную темную тень за спиной хозяина, будто огромные, сложенные крылья.
   Регент же обогнул стол, снова опустился в кресло, не притрагиваясь к еде в ожидании стражей. Появления этого Избранного он ждал. Тештер давно понял, что навести порядок в одной стране, не учитывая того, что происходит у соседей, -- невозможно. Тщательно собирал информацию обо всем. И догадывался, что Лейн точно заинтересует этого выскочку. Если церковь Хранителей Гошты сожгла оборотней в Кашшафе, значит, и в Лейне можно этот фокус провернуть. Но тот, видимо, решил сначала Энгарном заняться.
   Он сделал в уме заметочку: поговорить с послом Энгарна.
   24 юльйо, замок Беркута
   Брат Каракара, Ифреам, снова присутствовал на встрече, но за последнюю неделю он сильно сдал: лицо осунулось. Авиел его понимал -- он рисковал даже не сыновьями, а внуками. Эйманы, не принявшие имя, были самыми уязвимыми. К тому же один из сыновей Беркута жаждал участвовать в заговоре против Охотника, но отец запретил ему, приняв удар на себя. Он решил, что лучше погибнет сам, чем кто-то из молодых. Столовая сегодня наполнилась гостями: для непосвященных Беркут устраивал смотрины старшему внуку -- Делайе. Он должен взять имя на осеннем обряде. Если всё пройдет удачно, дом Орла пополнится эйманом Лунем. Сокол Делайи отличался небольшими размерами, но красивой расцветкой: голубовато-пепельные перья с несколькими черными вкраплениями на хвосте.
   Обычно перед Обрядом дед или отец приглашают друзей побеседовать с молодым эйманом, чтобы убедиться: он хорошо управляет эймом, у него есть шанс взять имя. Если приглашенные считали, что это не так, Обряд откладывали на полгода. Это можно было сделать только один раз, но случалось очень редко: молодежь стремилась повзрослеть. Взять имя -- это стать равным другим эйманам.
   В дом уже прибыли гости, но Делайю в столовую не пустили. Как и в прошлый раз Авиел не встретил ни племянников, ни их жен, ни слуг. Собрались добровольцы из девяти Домов эйманов. Сегодня присоединился дом Нетопыря, так что эйманы действительно разделились пополам.
   На этот раз во главе стола посадили Каракара. Беркут, как и прежде, сел чуть в стороне, ближе к выходу, опустив голову, и будто не слушал, о чем здесь говорилось.
   Авиелу добровольцы понравились. И те, с кем ближе познакомился только что, и те, кого знал очень хорошо. Юнцов, едва получивших имя, среди заговорщиков не было. Самому младшему -- Жавтаю Кулику исполнилось двадцать три. Не женаты двое, не считая Удагана: Кулик и Рато-до-мато из Дома Крыса. Авиел опасался, что Дома отдадут тех, кого "не жалко", то есть молодежь, не создавшую семьи, а у них нет должного опыта. Но это не самое страшное. В первую очередь плохо, что их ничто не привязывает к этому миру, а значит, они не так нацелены на успех и выживание, как другие. Опорой Каракара будут те, кто старше.
   Как-то получилось, что ближе к Авиелу сидел Елиад Корсак из дома Пса. Авиел его почти не знал, видел изредка, когда эйманы собирались вместе, и всегда парень, теперь уже мужчина тридцати лет, производил впечатление полного балбеса: остренький нос так и норовил все узнать, чтобы устроить каверзу как молодым, так и более взрослым эйманам, карие глаза из-под низко посаженых бровей смотрели задорно, а тонкие губы сияли улыбкой и на похоронах. Он коротко стригся, и темные густые волосы, даже на взгляд жесткие, напоминали небольшую шапку. Елиад был одним из немногих эйманов, похожих на собственных эймов. Глядя на него, представлялась небольшая, песочного цвета лисичка, залезающая в курятник богатого крестьянина.
   Положив руку на спинку стула соседа -- Цовева Юнко из дома Воробья, -- он рассказывал какой-то анекдот. И, как ни странно, Каракара это не раздражало, наоборот, нравилось, что он остается самим собой и пытается разрядить напряженную атмосферу. Авиелу стало интересно, о чем рассказывает Корсак, и он негромко попросил:
   -- А для всех?
   Корсак обаятельно улыбнулся:
   -- Сначала? -- и, не дожидаясь ответа, продолжил. -- Лучше новый. Идиллическая картина. Закат. Теплое ласковое море. От солнца бежит по воде золотая дорожка. Белый мягкий песок. На горизонте виднеются стройные пальмы и дворец местного богача. По пляжу идет загорелый эйман, с наслаждением вдыхая чистый морской воздух. Вдруг он видит большую раковину, поднимает ее и подносит к уху. Недоуменно отодвигает, смотрит на нее и обалдело спрашивает: "То есть как это "пошел на хрен"?"
   Рассмеялся лишь Авиел. Еще двое сдержанно усмехнулись. Цовев осклабился. Вот он как раз ни капли не походил на своего эйма. Кто бы мог подумать, что у этого высокого, темноволосого мужчины с серьезным взглядом, эйм -- красивый, но кажущийся очень маленьким и беззащитным воробей-юнко, тело которого наполовину нежно-серого, почти белого цвета, а голова и спинка -- черного.
   -- Ладно, судари, -- обратился Авиел к собравшимся. -- Давайте поговорим о деле, -- все притихли. Старше Каракара здесь только Беркут, но тот на роль лидера не годился. -- Думаю, многие из вас еще раз укрепились в своем решении после вчерашнего собрания, где Охотник объявил, что мы будем воевать с Энгарном. Некоторые из вас сами видели, что творится в Кашшафе. Там, где начинают сжигать оборотней, скоро примутся и за нас, поэтому дружба с Энгарном для нас выгоднее, чем война. Халвард должен умереть. Но я скажу сразу, -- доложил он. -- Я не знаю, как убить Охотника и можно ли вообще это сделать. Я не знаю, почему двадцать с лишним лет назад мне это удалось. И сегодня мы собрались именно для того, чтобы выслушать предложения и предположения. Вместе что-нибудь сообразим. И есть шанс, что у нас все получится. Я готов ответить на любые вопросы.
   -- Давай ты сначала расскажешь, что произошло в первый раз и как вышло, что вторая попытка не удалась, -- Дафан Еж был красив, как девушка: длинные до плеч смоляные волосы чуть вьются, черты лица мягкие, карие глаза смотрят почти ласково, пухлые, красиво очерченные губы казались подкрашенными -- настолько были яркими на фоне молочно-бледной кожи. Такой тип нравится и женщинам, и мужчинам, но Дафан не любил, когда на эту тему шутили.
   -- Я расскажу коротко, но если нужны какие-то подробности, не стесняйтесь, спрашивайте, -- еще раз попросил Авиел. -- Фарея я убил мечом. У нас был настоящий поединок. И, несмотря на то что я был моложе его на тридцать лет, убить его было нелегко. Он сильно ранил меня тогда, я думал, что умру. К Халварду я даже близко не подошел. Он призвал эймов: само собой барса, гепарда, гиену, шакала, множество птиц -- их я не запомнил всех. Они чуть на куски меня не порвали.
   -- Но не убили? Почему? -- продолжал допытываться Дафан.
   -- Мне показалось, что Халвард не позволил. Так же быстро всех отогнал, как и призвал. Я разговаривал с Шакалом и Гепардом, они не знали, что их эймов призывали. Все произошло очень быстро.
   -- И все же, почему он тебя не убил? -- Цовев облокотился на стол и пристально посмотрел на Каракара.
   -- Тут только мои предположения. Первое, что мне пришло в голову, когда я очнулся: наша смерть причиняет боль и ему. Вы заметили? Он следит за тем, чтобы в домах поддерживалось необходимое число эйманов. Сейчас он никого так не опекает, как дом Медведя.
   -- Спорно, -- нахмурился Толай из дома Зайца -- ему было слегка за сорок. -- С таким же упорством он добивает тебя. Я бы скорее допустил, что ему нравится мучить, а не убивать.
   -- Как я уже сказал, мои слова трудно подтвердить, не спросив у Охотника, -- кивнул Авиел.
   -- Чем отличалась первая и вторая встреча с Охотником? -- Як -- широкоплечий, с почти исчезнувшей шеей -- добирался до сути.
   -- По моему мнению, одним, -- Авиел помолчал, чтобы придать словам вес. -- Фарей перед дуэлью снял медальон и передал его Халварду.
   По столовой пронесся выдох, а Беркут оторвался от созерцания собственных сапог.
   -- Хочешь сказать, если мы снимем медальон, он будет уязвим? -- Корсак подался вперед. -- Но это же не так сложно! Слушайте, а если вообще вся сила в этом медальоне? Если его снять и не отдавать никому, то, возможно, другого Охотника не будет?
   -- И как мы будем жить, если не будет Охотника? -- саркастически поинтересовался Дафан. -- Кто будет венчать нас и проводить Обряд с нашими сыновьями? Не забывайте: Охотник неизбежное зло.
   -- Но, может быть, если не будет Охотника -- вернется Лесничий, -- возразил Корсак.
   -- Это было бы прекрасно. Но как проверишь? -- заметил Каракар. -- Однако мы можем если не избавиться от Охотника окончательно, то хотя бы заменить его. Халвард -- это первый Охотник из эйманов, до сих пор они приходили откуда-то извне, мы не знаем откуда. Убьем Халварда -- ненадолго останемся без Охотника. Но потом он наверняка появится всё равно. А если повезет, то появится не Охотник, а Лесничий... Но давайте прекратим мечтать и поговорим о деле. Мне кажется, все согласились с одним: для того чтобы победить Охотника, надо снять с него медальон. Но это вовсе не так просто, как ты думаешь, Корсак. Хотя пространство Обряда дает некоторые преимущества -- поэтому я убил Фарея именно там. Но преимущества эти небольшие. Что можно сделать, чтобы лишить его амулета?
   -- Можно... -- Елиад запнулся. -- Ха! Если он заподозрит неладное, то не даст подойти близко, так? Эймы порвут меня, как кошка воробья, прости, Юнко. Тогда надо, чтобы кто-то его отвлек. Например, ты, Авиел, атакуешь его. Он естественно думает, что ты сошел с ума и делаешь еще одну попытку. Бросит на тебя все силы, а в это время...
   -- А в это время никто и ничего не сделает, -- мрачно вступил Удаган. -- Запрет! Мы пальцем к нему не прикоснемся, если он этого не захочет.
   -- В пространстве обряда Запрет ослаблен, -- напомнил Каракар. -- Я ведь убил Фарея мечом, хоть и было нелегко.
   -- В любом случае надо найти способ обойти Запрет, -- спокойно подвел итог Корсак. -- Мы должны не попытаться убить его, а совершенно точно убить. Иначе вместо семьи Каракара изгоями станет множество семей.
   -- А Запрет можно обойти? -- снисходительно вмешался Дафан. -- Что-то ни разу о таком не слышал.
   Разговоры стихли, и вдруг Беркут вскочил и шагнул ближе к столу.
   -- Авиел, а помнишь Шишлу Чижа?
   -- Я помню, -- сообщил Цовев. -- Эйман из нашего Дома, погиб лет десять назад.
   -- Это мы решили, что погиб, -- заявил Ифреам. -- Все так решили, потому что он не пришел на Обряд, а, когда такое происходит, все знают, что эйман погиб. Потому что живой эйман не может обойти Запрет.
   -- Ближе к делу, Беркут, -- не выдержал Елиад.
   -- Я встретил его на Гучине три года назад.
   -- Быть не может! -- Дафан выкрикнул, а другие зашумели.
   -- Да чтоб мой эйм умер! -- поклялся Ифреам. -- Я его не издалека видел, я говорил с ним. Живее всех живых. Он попросил, чтобы я не рассказывал никому о встрече. Он там с другой женщиной живет.
   -- Дом его вдову обеспечивает, сыновей его на ноги поднимает, а он с другой женщиной живет? -- возмутился Юнко.
   -- Да, это паршиво, конечно, но главное -- он обошел Запрет! Ведь обошел, а?
   -- Если это так, у нас есть шанс, -- заключил Авиел. -- Я встречусь с Шишлой, узнаю, что и как...
   -- Авиел, -- Корсак небрежно откинулся на спинку стула и постучал пальцами по столу. -- Ты, наверно, будешь потрясающе смотреться, когда пойдешь в последний бой, чтобы отвлечь внимание Халварда на себя. И я, может, после песню об этом сочиню, как ты, такой бесстрашный, с прямой спиной, несгибаемыми коленями идешь вперед... Но вот ехать на Гучин -- это не твоя роль, честное слово. Ты из замка давно выезжал? Всюду сыновья ходили, а тут покинешь Тану, да не куда-нибудь в Цартан развлечься, а через океан! Для Охотника прямо маячки расставишь: внимание, я за каким-то хреном еду на Гучин. Другое дело -- я и Дафан. У нас там особняки. В каком городе, говоришь, Чиж живет?
   -- В Щеве.
   -- День пути от Хаббона, где у меня склады, -- вступил Дафан.
   -- Вот и я о том же, -- завершил Елиад. -- К Шишле поедем мы, а вы тут пока, может, еще что-нибудь найдете. А если не найдете, так Халварда отвлекайте. Вон у Льва здорово получается это дело.
   -- Все согласны? -- Каракар оглядел присутствующих. -- Пусть будет так. Но вы должны вернуться до Обряда. То есть времени у вас немного.
   -- Завтра надо отправиться, -- уверенно заявил Елиад. -- Вот сюрприз для моей будет. Ты сможешь? -- он наклонился, чтобы встретиться глазами с Дафаном.
   -- Смогу, -- заверил Еж.
   В тишине дома громко прозвучали шаги: кто-то сбежал по лестнице, а через мгновение в столовую ворвался Делайя.
   -- Сюда идет Охотник, -- парнишка чуть заикался.
   Ифреам растерялся, и руководить начал Авиел.
   -- Где служанки? Пусть быстро накроют на стол. Ифреам, садись во главу стола, Делайя, справа. Что застыли? Мы же устраиваем смотрины перед Обрядом! Забыли?
   Мужчины зашевелились. Служанкам помогали женщины из семьи Беркута, и даже внуки бегали, подавая на стол.
   -- Не сидите, накладывайте в тарелки, -- распоряжался Авиел. -- Мы должны уже давно трапезничать.
   Раздался стук молотка, Корсак встал и начал тост. Причем начал с середины, будто он уже давно произносил его. Когда в комнату вошел Охотник, все замерли с бокалами вина.
   -- Добрый день, -- Халвард окинул всех взглядом, от которого у присутствующих на мгновение похолодело сердце. -- Какая замечательно разношерстная компания. И что у нас тут происходит? Заговор?
   Он, не торопясь, прошелся вдоль столов. Корсак медленно сел. Бокалы опустились на стол. Никто не смел поднять на него глаза, уткнулись носом в тарелки.
   -- Значит, заговор... -- будто подтвердил свои мысли Халвард.
   Ифреам вдруг поднял голову и очень неубедительно соврал:
   -- Почему заговор? Вот наставления внуку даем. Обряд скоро...
   -- Ах вот оно что! -- Халвард остановился, с преувеличенным пониманием покивал. -- Обряд скоро. Наставления даете. А раньше на такие праздники в первую очередь звали Охотника, -- заявил он.
   Ифреам торопливо вскочил.
   -- Прости, Охотник. Вот, займи почетное место.
   -- Другое дело, -- Халвард неторопливо прошел к столу, тяжело опустился на стул, поковырял в поставленной перед ним тарелке, потом положил руку на плечо Делайи.
   -- Значит, в честь тебя праздник? И как? Много пожелали? -- мальчишка насупился. Он очень хотел сбросить ладонь Охотника, но терпел. -- Я еще не видел, чтобы наставления давали эйманы из разных Домов. Ты, видно, важная птица у нас. Надежда всех Домов, не иначе. Ты хоть поделись, что тебе Дом Крыса посоветовал. Ведь наверняка что-то очень умное, -- Халвард сделал паузу, будто ждал ответа, но парнишка по-прежнему не поднимал головы. Охотник потрепал его по плечу и снова взялся за вилку. -- Ну-ну, не дуйся. Не хочешь говорить -- не надо. Хотя без всех этих смотрин и советчиков могу заверить, что у тебя всё будет хорошо, -- он отправил в рот кусочек мяса и тщательно пережевал, прежде чем закончить. -- Ты возьмешь имя. И будешь хорошим эйманом, -- заверил он, а потом повернулся к Ифреаму, вперил в него взгляд, под которым Беркут будто окаменел. -- Если твой дед не наделает глупостей.
   -- Охотник, -- пролепетал он, -- зачем ты так? Мы ведь...
   Авиел подумал, что если Халвард продолжит сверлить его взглядом, брат упадет на колени и всё выложит. Но Охотник вновь заинтересовался содержимым тарелки. Ифреама отпустило. Он вдохнул, рванул на себе ворот, а потом слабым голосом поинтересовался:
   -- Я что-то сделал не так? Если я тебя чем-то оскорбил, так и скажи, я всё исправлю. Я помирился с братом, но, если тебе это не нравится, он нас покинет, -- торопливо бормотал Беркут.
   -- Раньше надо было узнавать, нравится мне это или не нравится, -- мрачно бросил Халвард.
   -- Извини, Охотник. Я совершил глупость, я постараюсь...
   -- Да ладно, -- небрежно махнул Хозяин. -- На Обряде сочтемся, -- и оскалился.
   -- Я лучше пойду, -- Авиел поднялся.
   -- Иди-иди, -- одобрил Халвард. -- И Ганни прихвати. Делайя тоже покинет нас, имя еще не взял, не стоит взрослые разговоры слушать. А с остальными я покалякаю.
   Каракару не нравилось происходящее, но изменить он ничего не мог. Когда он с сыном и внучатым племянником покинул столовую, за спиной стояла гробовая тишина.
   Конец юльйо, западное побережье Лейна -- Фарала
   Идеальный план по поиску тайного хода в замке Зулькад закончился полным провалом. Последнее, что он помнил, как потерял сознание, вдохнув сладковатый запах. А очнулся между каких-то тюков и бочек, над головой раздавались резкие команды. Пол под ним шатался, в стены что-то билось с мерным шелестом... Без сомнения, он лежал в трюме корабля.
   Тело затекло, он со стоном сел на полу. Голова сильно кружилась, его слегка подташнивало. Что это за корабль, шереш их всех раздери? Куда его везут? Впрочем, даже трудно сказать, что везут. Он не связан. Как будто не в плену и не под стражей находится. Даже меч вон аккуратно прямо в ножнах лежит рядом. Раненная в тайном ходу рука перевязана.
   Ароди поднялся. Постоял, пережидая новую волну тошноты, потом прицепил ножны к ремню и принялся искать выход. Вскоре он выбрался на палубу. Берег проплывал мимо. Посмотрев на солнце, он определил, что плывут они куда-то на юг. Надо бы уточнить.
   -- О! Очухался! -- хохотнул какой-то моряк. -- Здоров ты пить!
   "Меня приволокли сюда и сказали, что я пьян", -- понял маркиз.
   -- Куда плывем? -- поинтересовался он.
   -- В Лейн, конечно, -- матрос ушел.
   -- В Лейн, -- сам себе повторил Рекем. -- Здорово...
   Здорово было лишь то, что он остался жив. Всё остальное было абсолютно непонятно. У кого можно спросить?
   Долго искать не пришлось. Он и пары шагов не прошел по палубе, как столкнулся с лейнским купцом. Тот пристально осмотрел его, потом мотнул головой, приглашая следовать за собой.
   Как только они зашли в каюту, маленькую, но довольно уютную, он пригласил маркиза сесть к столу, налил в кружку вина из кувшина и начал без предисловий:
   -- Я знаю, что ты Рекем Ароди маркиз Бернт. В Кашшафе тебя разыскивают по обвинению в заговоре против короля. Обо мне ты вряд ли слышал. Я купец первой гильдии господин Шахан. Твои друзья принесли тебя ко мне, попросили переправить в Лейн. Предупредили, что, когда очнешься, у тебя могут возникнуть вопросы, поэтому я тебе всё и рассказываю. За дорогу оплачено. Вот тебе на первое время, -- он передал небольшой кошель. -- Что-нибудь еще хочешь спросить?
   -- Кто эти друзья, например, -- процедил Рекем.
   Он лишь пригубил вино, и его вновь затошнило.
   -- Дыши глубоко, -- посоветовал Шахан. -- Морская болезнь -- она такая. С непривычки сильно мутить будет. Зато на еде сэкономишь, -- он хохотнул. -- Странно, что ты не знаешь своих друзей. Но и я с ними не встречался. Ко мне обратились через посредников. А если помощь в Лейне будет нужна, обращайся. Что-нибудь придумаю.
   "Дальняя дорога перед тобою... Откуда ты все знала, ведьма? Хотя понятно откуда. Шереш нашептал".
   ...Следующая неделя пролетела стремительно. Денег ему дали немного. Помыкавшись в порту Лейна, он вернулся к Шахану и устроился к нему охранником. Караван шел теперь в Фаралу, а дороги в Лейне очень неспокойные. Пока добрались, трижды отбивались от любителей легкой наживы. Зато уже в Фарале Шахан щедро наградил наемников, а Ароди пригласил и дальше у него работать.
   Вот только маркиз, пока было время, обдумал всё, что с ним произошло, и решил, что Эль-Элион отправил его в Лейн с одной целью: здесь можно найти тех, кто поможет опальной принцессе. Брошенная мужем королева Езета приходилась двоюродной теткой нынешнему королю. И так получилось, что тот остался единственным родственником Мирелы. Хорошо бы получить у него аудиенцию. Но вряд ли королю позволят встретиться с жалким изгнанником. Он пока несовершеннолетний, поэтому ничего не решает. Значит, его единственная возможность -- обратиться к Девиру Тештеру. Если в нем есть хоть капля чести... Сомнительно, конечно. Но больше всё равно никаких вариантов нет. Лейн промолчал, когда Езету отправили в монастырь. Но тогда у ныне покойного короля была только одна головная боль: как удержать трон и сохранить жизнь себе и сыну. Теперь на западной половине страны бунты прекратились. Может быть, регент найдет какую-то выгоду в том, чтобы спасти принцессу?
   Маркиз Бернт подал секретарю письменное обращение, где изложил суть дела, постаравшись расписать, как отразится на репутации короля Айдамиркана и его регента помощь родственнице. Просил аудиенции у его величества. Ароди заверили, что бумага дошла до адресата, но сначала придется встретиться с регентом: тот лично заботился о безопасности короля.
   Теперь Рекем приходил к Тештеру каждый день и вместе с толпой просителей ожидал, когда его примут. Собственно, больше ходить было некуда. Он не хотел заводить здесь знакомства. Единственный близкий человек для него после матери -- это Мирела. Она должна жить. Матери из Лейна он помочь не мог, оставалось надеяться на пророчество ведьмы, что ей ничего не угрожает. Рекем же сделает всё, что в его силах для ее высочества.
   Не в каморке же сидеть, которую он снял, для того чтобы была крыша над головой. У него почти закончились деньги, он экономил на всем. Но больше всего мучила неопределенность: успеют они помочь принцессе или нет? Времени так мало! И он ничего не знает о том, что происходит на родине.
   Он часто видел Девира Тештера и с первой же встречи почувствовал к нему неприязнь. Какое бывшему купцу дело до девушки, которую хотят убить в далекой стране? Он переживает за свой карман. Не просто же так он каждый раз принимает купцов с их мелкими делами и каждый раз оставляет маркиза Бернта за порогом. Да и Лейну ли вмешиваться в интриги другой страны, когда в своей еще король не полноправный хозяин, королевские войска только пытаются усмирить герцога Пагиила.
   Но Рекем снова и снова приходил сюда, повторяя слова из книги Вселенной: "Непрерывность и постоянство делают невозможное".
   Четыре дня он приходил и справшивал секретаря о встрече с регентом. Снова и снова выслушивал ответ: надо подождать, его вопрос рассматривается, и Ароди сидел в коридоре, наблюдая, как после аудиенции заветную комнату покидают счастливые и несчастные субъекты. Счастливых было на порядок больше.
   Когда секретарь провозгласил его имя, он не отреагировал -- настолько не ожидал этого.
   -- Рекем Ароди маркиз Бернт! -- заорали над ухом в третий раз, и он вскочил, изумленно глядя на секретаря. -- Вас приглашает господин Девир Тештер.
   Почти бегом Рекем бросился в кабинет, опасаясь, что сейчас секретарь поймет, что ошибся, что ему всего лишь велели выставить назойливого просителя.
   Тештер, в пурпурном одеянии с толстенной золотой цепью и медальоном на животе, восседал за столом, как древний великан.
   -- Сядь, -- бросил он, не приветствуя.
   Ароди вскинул подбородок в ответ на оскорбление. Даже в Чаштерофе так не обращались со знатью. Но ему уже сообщили, что Тештер и короля не очень балует почтительностью, поэтому молча опустился на стул. Однако что-то было во взгляде маркиза, от чего регент оскалился -- зубы казались ослепительно белыми на смуглом лице.
   -- Я трачу на тебя драгоценное время. Не до церемоний. Я готов спасти принцессу Кашшафы ради своей репутации, -- он снова гадко ухмыльнулся. Ароди почувствовал озноб. Впервые он подумал, что сам ничего не может предложить, чтобы отблагодарить за спасение ее высочества. А чем будет расплачиваться принцесса? Тештер, заметив, какой эффект произвела его ухмылка, завершил: -- Я даже придумал, как это сделать. Но сперва расскажи, как ты себе это представлял?
   Рекем опять оскорбился, но всё же ясно и четко изложил соображения.
   -- Ерунда! -- вынес вердикт Тештер и почесал щеку. -- Если принцесса умудрится сбежать по тайному ходу -- пара часов и ее хватятся. Пошлют погоню -- мало не покажется. Все погибнут. Замок штурмом мы не возьмем. Они таки стрелять будут, а не реверансы нам делать. Вот что я придумал. Сегодня отправляю почтового голубя графу Юцалии, лейнскому послу в Беерофе. Если он убедит короля, разрешить принцессе верховые прогулки -- попробуем ее вытащить. Если нет -- на нет и суда нет. Придешь ко мне через два дня.
   Отпущенный срок Рекем провел словно в подземельях Шереша. Он мучился сомнениями. Стало очевидно, что его письмо король Айдамиркан не читал. Значит, принцессу решил спасти именно регент. Зачем? Как он хочет ее использовать? Не получится ли, что ее жизнь в чужой стране станет еще более ужасной?
   Он не мог сомкнуть глаз, воображая картины одна ужаснее другой. И тут же вспоминал, как Мирела умирала. Разве может быть что-то ужаснее этого? Главное, чтобы она жила. Остальное неважно. Пока человек жив, можно всё исправить.
   Или не всё?
   Когда через два дня Тештер сообщил, что план уже в действии, что он сегодня же отправляет людей в Кашшафу под видом купцов. Ароди был крайне измучен внутренней борьбой, но всё же признал, что план Тештера по спасению принцессы выглядит более разумно. Но и он внес коррективы.
   -- Лейнские купцы никогда не приходят в замок. Им надо ждать в Шаалаввине. А проводить к ним принцессу могу я. С незнакомыми она не поедет. Вы, видимо, не совсем понимаете, что значит для такой девушки, как ее высочество, довериться незнакомым мужчинам. Она никогда не рискнет своей честью и репутацией, даже ради спасения своей жизни. И принудить ее силой вы не сможете.
   -- Хочешь, чтобы я тебя взял? -- грозно спросил Тештер и поднялся. Рекем тоже встал. -- Нет, тебя не отправлю. Я тебя не знаю и своих людей подставлять не буду.
   -- Без меня не справитесь, -- отрезал Ароди. Тештер подошел ближе, навис над ним -- он был на целую голову выше. Но маркиз не отвел взгляд. -- Она не поедет с теми, кого не знает. Почему она вообще должна верить каким-то незнакомым людям? А если это ловушка? Многим выгодно обвинить ее в заговоре и убить.
   -- Ладно, -- быстро остыл Тештер. -- Сделаем, как ты скажешь, -- он проговорил их действия, включая внесенные изменения. -- Ты ждешь ее в охотничьем домике, провожаешь до каравана "купцов", оттуда везем ее в порт. Но знаешь что? -- внезапно он обхватил огромными ладонями лицо Рекема с обеих сторон, потянул на себя, будто собрался оторвать маркизу голову, и пристально посмотрел в глаза. Ароди казалось, он хотел увидеть его внутренности и убедиться, что там нет гнили. После долгой паузы Тештер продолжил внушительно. -- Если ты окажешься предателем... если хочешь перед королем выслужиться, чтобы мать свою спасти... -- "Откуда он знает?" -- мелькнуло у Рекема, -- так вот я тебя из-под земли достану. У меня и там связи, -- он хищно улыбнулся и отпустил маркиза.
   -- Я хочу спасти ее высочество больше, чем свою мать, -- процедил Ароди сквозь зубы. -- И попрошу впредь не обращаться со мной так. Когда мы освободим принцессу, я...
   -- Бегом за вещами, -- перебил Тештер и отвернулся к окну. -- На Купеческой улице найдешь караван, который сегодня отправляется в Лейн. Там спросишь графа Щиллема. Я ему сообщу о тебе. А то, что будет после спасения принцессы, обсудим, когда ее спасем.
   Выйдя от Тештера, маркиз Бернт порадовался, что не брился с тех пор, как покинул Кашшафу: теперь у него выросла бородка, а пока доберутся до замка Зулькад, на лице будут заросли не хуже, чем у купцов Лейна.
  
   25 юльйо, Жанхот
   ...Ялмари стоял у алтаря. Сегодня ему пришлось облачиться в наряд аристократа: колет, короткие брюки, высокие сапоги.
   В церкви с одной стороны стоят свидетели жениха -- королева и ее высочество, а также самые знатные аристократы Энгарна. С другой стороны -- немногочисленные родственники Илкер. Но девушка никого не замечает.
   Ялмари идет по длинной красной дорожке навстречу ей. Илкер боится пошевелиться. Он останавливается в пяти шагах, они не сводят глаз друг с друга, как будто даже не слышат бормотание священника, произносящего обычные слова о том, что сегодня заключается договор между принцем Ецион-Гавером Ллойдом Люпом и графиней Меара леди Лаксме. Дни до торжественного венчания даны, чтобы люди, которые знают о помолвке и считают, что брак не должен быть заключен, могли подать возражения священнику. И, если таковые поступят, будет проведено тщательное расследование, чтобы понять, насколько возражения обоснованы.
   Когда все положенные слова были сказаны, священник попросил жениха и невесту подойти ближе. Они протянули руки, и духовный отец соединил их.
   -- Да скрепит договор это прикосновение. Пусть отныне ни один мужчина не коснется графини Меары леди Илкер Лаксме, потому что она обещана принцу. Ни одна женщина не коснется принца Ецион-Гавер Ллойда Люпа, потому что он обещан графине. Пусть жених не касается невесты, а невеста не касается жениха, пока не свершится обряд венчания. Да будет так...
   Вот и не стыдные сны тоже снятся. Илкер не открывала глаза, ожидая, когда непрошенные слезы исчезнут. Хорошие сны, только просыпаться от них не хочется. И ведь дело вовсе не в том, что она мечтает стать принцессой. Нет, она бы и за лесника вышла замуж, и за незаконнорожденного. Главное, чтобы это был Ялмари. Вот только он не может жениться, по какой-то там, одному ему ведомой причине. А она плачет, пока никто не видит. Плачет и ожидает беды. Потому что ожидать чего-то хорошего как-то не приходится.
   Повсюду обсуждали, что принц настоящий герой: сумел заключить союзнический договор с оборотнями. Те обещали защищать западные границы Энгарна и найти способ спасти людей от проклятых, которые нападали на мирных жителей. Говорили, что настоятель монастыря в Сальмане благословил его на великий подвиг, поэтому очень скоро он отправится в опасное путешествие, чтобы перед началом войны с Кашшафой, которая неизбежна, найти и других союзников. Илкер слушала это, испытывая смешанные чувства восхищения и тоски. Она и раньше считала его прекрасным человеком, но теперь он был надеждой Энгарна, а она всё той же бывшей горничной, которая отказала ему даже в дружбе. Она без сомнения поступила правильно, и всё же... Иногда после таких снов не хотелось быть правильной. Хотелось, чтобы он улыбнулся ей, как раньше, коснулся руки... Но он больше не появлялся во дворце, хотя вроде бы еще находился то ли в Жанхоте, то ли недалеко от Жанхота, в своем замке.
   Три дня назад принцесса вручила ей документы на Меару, а Илкер так и не придумала, как сообщит эту новость тете. С опаской воображала, как на этот дар посмотрит дядя. Они ведь ничего не скажут. Разве что намекнут, что ей лучше жить отдельно, потому что такое поместье либо продавать немедленно, либо быстренько забыть о той, благодаря кому его вернули. А она ведь ничего, абсолютно ничего предосудительного не сделала. И теперь она никогда не сможет увидеть брата из-за этого? На глаза вновь навернулись слезы...
   Вечером принцесса сообщила, что сегодня фрейлины свободны до обеда. Но едва Илкер успела проглотить завтрак, как дверь распахнулась.
   -- Готова? -- надменно произнесла Эолин, взглянув на столик. -- Идем со мной!
   Она шла по галерее, Илкер следовала за ней, ничего не понимая, пытаясь угадать, куда они вообще направляются.
   Вскоре ее высочество решительно толкнула створки Большого кабинета. Девушка еще ни разу не была здесь, поэтому, войдя, зажмурилась. Кабинет был отделан цветной эмалью, солнце лившееся в огромные окна, расцвечивало кабинет всеми цветами радуги. Среди этого великолепия она не сразу разглядела фигуру Полада за столом. Он смотрел на фрейлину тоже чуть прищурившись, будто ему тяжело было угадать ее мысли, но он очень старался.
   Девушка тут же присела в реверансе:
   -- Добрый день, господин Полад.
   -- Я привела ее, Мардан, как ты и просил, -- бесцеремонно встряла принцесса.
   -- Добрый день, леди, -- сначала ответил на приветствие телохранитель королевы, обращаясь сразу к обеим девушкам. -- Садитесь, ваше высочество, -- он небрежно ткнул на стул в углу, а Илкер указал на другой, стоявший прямо перед его столом. -- И вы садитесь, леди Лаксме.
   Она церемонно опустилась на сиденье, не опираясь на спинку, но держась очень ровно. Чинно сложив руки на коленях и глядя прямо перед собой, чтобы не встретиться глазами с этим страшным человеком. Что он задумал?
   -- Мне сообщили, что вы не испытали большого восторга, получив документы на Меару. Можно поинтересоваться почему? -- он заговорил опасно-ласковым тоном.
   Илкер сразу представила большого кота, играющего с мышью. Он пока не делает больно. Но урчит от удовольствия, предвкушая, как перегрызет ей горло. Она глубоко вздохнула и заговорила твердо, будто не обмирала от страха внутри.
   -- Очевидно, господин Полад, что подарки такого рода не дарятся просто так. Меня, как и прежде, пугает, что от меня потребуют чего-то, что я не хочу делать. А если и не потребуют, то все остальные всё равно будут думать, что услуги особого рода оказаны, -- она чуть покраснела, произнося последнюю фразу.
   -- Мне кажется, вы сами себя запугиваете, леди Лаксме, -- едва заметно улыбнулся телохранитель. -- Для всех должно быть очевидно лишь одно: ваш отец был прекрасным человеком, верой и правдой служившим трону. То, что вашу семью оставили в беде, огромное упущение со стороны королевы. Признать ошибки и исправить их -- вот истинное величие монарха. Я позабочусь о том, чтобы никому даже в голову не пришло, будто вы сделали что-то недостойное леди. Думаю, и на слишком языкастых фрейлин управа найдется, -- он мельком глянул на Эолин рассеянно слушавшую их беседу. Та фыркнула. -- Однако у меня всё же будет к вам одна просьба. Но я не хотел бы, чтобы вы восприняли ее как плату за поместье. Скорее как возможность послужить королеве в дни, когда страна находится на пороге войны. Послужить так, как послужил бы ваш отец, будь он жив.
   Отец умер после долгой болезни два года назад. Мама ушла следом всего через полгода. Сердце всё еще сжималось от боли при воспоминании о них. А уж когда королева и ее телохранитель говорили о них вот так, вообще хотелось разрыдаться. Лучше бы уж не беспокоил память отца.
   Илкер сжала губы и немного помолчала, стараясь успокоиться, прежде чем ответила:
   -- Чего вы хотите?
   -- Извините, если проявил бестактность, -- голос Полада прозвучал очень искренно. Но от этого на глаза снова навернулись слезы. Илкер сглотнула и повторила раздельно, как можно холодней:
   -- Чего вы хотите?
   Полад сел, облокотился на стол, сцепив руки в замок, положил на них подбородок и долгим взглядом всмотрелся в девушку. Всё это показалось до боли знакомым. Ял... Нет, принц любил сидеть так.
   -- Во-первых, я бы хотел, чтобы вы вернули мне бумаги на Меару, потому что я лично вручу их вашему дяде как опекуну вашего брата. Мне хочется, чтобы для всех стало очевидно: мы возвращаем поместье не вам, а наследнику графа Меара. Возвращаем, восстанавливая справедливость, и вы к этому никакого отношения не имеете.
   -- Я верну их сразу после окончания нашей беседы, -- едва заметно повела плечом девушка. -- Но это ведь еще не всё?
   -- Нет, не всё. В Наеме, городе неподалеку от Меары, располагается монастырь. У меня есть основания предполагать, что там зреет заговор против короны. Но расследовать там что-либо довольно сложно. Я прошу вас посодействовать моим людям попасть туда.
   -- Не понимаю, чем я могу помочь в монастыре, -- удивилась Илкер.
   -- Поверьте, это не будет слишком сложно для вас. Всё уже продумано. Сейчас мне нужно лишь ваше согласие. Вам нужно время для размышления?
   -- Если я откажусь?..
   Полад усмехнулся и встал. Илкер показалось, что его тень нависла над ней.
   -- Как я уже упоминал, ваша услуга не является платой за поместье. Я всё равно вручу документы вашему дяде. А мои люди всё равно попадут в монастырь. Хотя это потребует больше времени и больших усилий. Единственное, что изменится, -- в списке моих знакомств вы попадете в графу людей, которые не слишком торопятся оказывать услуги королеве.
   -- Леди Езниг тоже попала в этот список? -- она и сама не знала, с чего вдруг решила дерзить этому человеку, по слухам, являющегося истинным правителем Энгарна.
   Брови Полада подпрыгнули.
   -- С чего вы вдруг вспомнили об этой фрейлине?
   -- Она была добра ко мне. И меня очень беспокоит ее судьба. Вы сказали, что она арестована по подозрению в заговоре. А где она сейчас?
   Полад сложил руки на груди.
   -- Безусловно, я не обязан отвечать на ваши вопросы, но я всё же отвечу. Ее вина доказана. Но, учитывая, что навредить она не успела, дали еще один шанс. Отправили домой под строгий надзор. И, кстати, сильно сомневаюсь, что она была бескорыстна, проявляя доброту к вам. Можете съездить к ней в гости, если хотите убедиться в том, что я не лгу. Но вряд ли она будет рада.
   -- Благодарю. Мне достаточно вашего слова.
   -- Еще о ком-то из заговорщиков хотите узнать?
   -- Пока нет, -- Илкер опустила глаза.
   -- Ваш ответ?
   -- Я согласна сделать всё, за что меня не будет осуждать совесть.
   -- Какая изящная формулировка! -- хохотнул телохранитель. -- Понимаю, почему... -- Илкер посмотрела прямо в его усмехающиеся глаза, с гневом ожидая продолжения, -- вам так непросто во дворце, -- завершил Полад. Илкер выдохнула. Ей показалось, он хотел упомянуть принца. -- В вас есть стержень, чувство собственного достоинства. Вы бы предпочли вытирать пыль и угождать вздорной девице леди Асгат, лишь бы ваша совесть оставалась чистой. Так?
   -- Абсолютно верно, -- подтвердила девушка спокойно.
   -- Что ж... Я надеюсь, мои люди не дадут вам повода стыдиться того, что вы помогаете короне. Подробности нашего договора обсудим позже. А пока передайте, пожалуйста, документы на Меару ее высочеству. С вашим дядей я встречусь без вашего присутствия.
   -- Хорошо, -- Илкер поднялась и посмотрела на принцессу.
   В ее глазах читалось изумление пополам с восхищением. Но она быстро натянула маску высокомерной аристократки и скомандовала:
   -- Идем! -- после чего направилась к выходу.
   Уже в галерее Илкер замерла, заметив знакомую фигуру. Всё та же длинная куртка простолюдина и чудовищная старомодная шляпа, а вовсе не нарядный колет, достойный принца, как в ее сне. Но от этого сердце только забилось сильнее.
   -- Добрый день, леди Лаксме, -- взгляд усталый, измученный.
   Она надеялась, что это не из-за нее!
   -- Добрый день, ваше высочество, -- она приседает в реверансе. Пожалуй, ниже, чем положено перед принцем. Но ноги вдруг ослабели. Куда делась ее дерзость? Какой-то жалкий лепет срывается с губ.
   Он какое-то время смотрит на нее, будто пытается придумать, о чем еще спросить, но тут в двери показывается Полад.
   -- Добрый день, ваше высочество. Я вас жду.
   И Ялмари, кивнув напоследок, скрывается в Большом кабинете. Теперь Эолин смотрит на нее с сочувствием.
   -- Пойдем за документами? -- говорит она так, будто они давние подруги.
   ***
   В Большом кабинете свет лился в шесть огромных окон, расцвечивая пеструю эмаль. Ялмари опустился в кресло и на мгновение прикрыл глаза рукой. Перед глазами всё еще стояла Илкер. Маленькая фигурка, дрожащий голос. Как будто она была ужасно рада увидеть его. Так рада, что не успела принять безразличный, холодный вид.
   -- У тебя голова тут не болит? -- поинтересовался он, чтобы Полад не догадался, почему он прикрыл глаза.
   -- Привык, -- Ялмари поднимает голову и замечает в глазах телохранителя такую теплоту, какую нечасто даже от матери видел. -- Она необыкновенная девушка. Я понимаю, почему она так дорога тебе. Надеюсь, и ты понимаешь, почему я не могу позволить тебе жениться на ней.
   Принц снова прикрыл глаза рукой.
   Телохранитель тяжело вздохнул.
   -- Тогда о деле, -- он скривился. -- Я тут провел небольшое расследование. Появление проклятых оборотней очень четко увязывается с предварительным посещением города или деревни странствующего проповедника. Причем описывают его в каждом случае одинаково. Я кое-что предпринял в этом направлении. В Биргере неплохой священник, ты его видел. Забавный старикан, но искренно верит во Всевышнего, и, видимо, Тот через него действует. С одного человека удалось снять проклятие... Монахи Сальмана тоже не обманули. Обнаружили трех проклятых, одного удалось спасти. Ищем других. Вампиры перестали беспокоить, благодаря твоей дипломатии.
   -- Кстати, не расскажешь, почему все только и делают, что обсуждают мои "подвиги"? -- перебил Ялмари.
   -- Моя новая политика, -- с удовольствием пояснил телохранитель. -- Понял, что недооценивал силу слухов. Думал, люди увидят дела и сделают правильные выводы. Но, оказалось, мало кто умеет делать выводы. Так что теперь в противовес дурным слухам я старательно распространяю положительные и правдивые вести о королевской семье. Ты рискуешь жизнью для Энгарна, и люди должны знать об этом, -- Полад увидел усмешку принца и завершил: -- Не согласен?
   -- Думаю, ничего ты не выиграешь этим. Люди верят в то, во что хотят верить. Рассказывай дальше.
   -- Казалось бы можно успокоиться: мы почти вернули контроль на западе Энгарна... -- Полад снова вздохнул: -- Но, боюсь, передышка временная. Я продолжаю искать способ добраться до эйманов... И всё еще пытаюсь удержать страну от бунта. Уже несколько месяцев омерзительные стишки распространяются по городу. Не подумай, что у меня больное самолюбие. Просто люди так легко попадают под влияние искусства, если можно об этих писульках так сказать. Сразу их на подвиги тянет: героически умереть в государственной тюрьме. Так что я приложил все силы, чтобы найти автора этих пасквилей. И тут открылись довольно интересные факты из жизни леди Лаксме, -- он выжидающе посмотрел на Ялмари: как тот отреагирует. Лицо принца не дрогнуло, но на этот раз ему даже не пришлось себя контролировать. Он доверял Илкер и точно знал: она не имеет никакого отношения к происходящему. Полад продолжил. -- Думаю, тебе надо знать, что у нее был пламенный поклонник. Он довольно долго добивался ее расположения.
   -- Что за поклонник? -- принц очень надеялся, что сохранил невозмутимость.
   -- Ты ведь слышал о Тагире Свальде?
   -- Поэт, чьи стихи заучивает наизусть вся столица от дворника до аристократа? Конечно. Очень популярная личность.
   -- Он снимал комнату напротив дома Авдона Шовека.
   -- И?
   -- И ухаживал за леди Лаксме. Она, правда, не отвечала ему взаимностью.
   -- Рад это слышать! -- хмыкнул Ялмари. -- Но ты ведь что-то еще хочешь мне сказать?
   -- Он арестован, -- доложил Полад. -- Я арестовал двух подозреваемых, но Свальд почти сразу признался, что стишки распространял он. Имя заказчика не называет, говорит, что это была его собственная идея. Борец за справедливость, чтоб ему шереш яйца оторвал! -- таких крепких выражений Полад еще ни разу не употреблял. Видимо, поэт доставил ему немало хлопот. -- Я его выпущу, -- сообщил он после паузы. -- Но лишь для того, чтобы он вскоре скончался от неизвестной и скоротечной болезни. Надеюсь, ты меня понимаешь. Когда на пороге война, я не могу оставить без внимания мятежника. Да еще такого талантливого. А второй подозреваемый, оказавшийся невиновным, -- маэстро Фирам -- получит пенсион и приглашение ко двору. Этот талант мы будем холить и лелеять.
   -- Мардан, -- Ялмари подождал, пока телохранитель успокоится, -- ты уверен, что другого пути нет? Вряд ли смерть талантливого поэта прославит королевскую семью. Не думаю, что скоротечная болезнь кого-то обманет.
   -- Я ничего не делаю по собственной прихоти, -- отрезал Полад. -- Если я определил, что Свальд должен умереть, значит, на это есть веские причины. И давай закончим этот неприятный разговор. Как назло, сыплется со всех сторон. Мало мне этих мерзких стишков, так еще маркиз Нево выбрал именно это время, чтобы вскружить голову Лин.
   -- Ты хочешь сказать...
   -- Именно то, что ты услышал. Герард от дружеских перепалок с принцессой перешел к романтическим ухаживаниям. И я умудрился упустить момент, когда Лин это понравилось. Теперь она мечтает о скорейшей свадьбе с Соротом.
   -- Тебе не нравится эта идея?
   Полад внимательно посмотрел на Ялмари.
   -- А тебе? Что ты думаешь о своем друге?
   Ялмари помолчал. Потом осторожно сообщил.
   -- Ты ведь понимаешь, что наша дружба лишь иллюзия. Я не слишком близко с ним общаюсь, а если общаюсь, то весьма поверхностно.
   -- Почему? -- ухмыльнулся телохранитель. Принц растерялся. Он никогда об этом не задумывался. А Полад поторопил: -- Давай, не стесняйся, скажи, что ты думаешь. Или лучше я скажу. Маркиз пустой, никчемный человек, с которым начинаешь зевать, если проведешь вместе больше четверти часа. Единственное его достоинство -- красивая мордашка. И им он активно пользуется, кружа головы женщинам.
   -- Может, ты всё же слишком суров к нему?
   -- Может быть, -- охотно согласился телохранитель. -- Я действительно не могу объективно оценивать человека, который меняет любовниц так часто, что не успевает запомнить их имена, поэтому называет всех "солнышко". А днем он еще успевает с принцессой заигрывать. В общем, еще одна головная боль, -- скрипнул зубами Полад. -- Кажется, его я тоже отравлю.
   -- А с Лин ты пробовал поговорить?
   -- О да! -- он уставился в окно. -- Угадай, кто оказался тираном и деспотом, только и думающим о том, как сделать принцессу несчастной. Теперь вот думаю, что предпринять, чтобы Лин мне снова поверила.
   Ялмари вздохнул:
   -- Может, стоит пригласить ко двору не только девушек из знатных семей, но и молодых аристократов? Чтобы у сестренки хотя бы был выбор?
   -- Сделал. Опоздал, как мне кажется. Но я не сдамся. Чтобы какой-то пустоголовый болван меня переиграл...
   -- А что если мы его недооцениваем и голова у него не так уж пуста? -- предположил принц. -- Поэтому и упустили из вида.
   Полад с неподдельным изумлением уставился на Ялмари.
   -- Какая неожиданная мысль. Попробую покопать в этом направлении.
   26 юльйо, Жанхот
   ...Когда они подъехали к домику лесника, Ялмари стал другим. Помогая сойти с лошади, проделал это так, что Илкер почти сползла по нему, отстраниться совсем не получалось, а потом еще долго не отпускал. Она была зажата между лошадью и его телом и боялась поднять на него взгляд, ощущая его жар. Но вот он легко коснулся губами ее щеки и отступил, подавая руку. Со сцепленными пальцами они вошли в дом.
   Ялмари замер, потом спросил:
   -- Ты уверена?
   -- Да, -- чуть робко ответила девушка.
   -- Сейчас?
   -- Да, -- подтвердила она.
   Он решительно повел ее наверх. В спальню.
   Здесь осторожно развязал тесемки шляпки, бросил ее на стул. Свою шляпу и куртку швырнул туда же.
   А в следующий миг она в объятиях Ялмари. Он целует ее, ласкает шею, спину, притягивает ближе к себе за талию и шепчет:
   -- Девочка моя... Ты же веришь мне? Я не обижу тебя. Каждый день мучителен. Каждый день я мог бы быть с тобой, а вместо этого должен соблюдать дурацкие, неизвестно кем придуманные правила... Спасибо, что доверяешь, милая... Я не обману тебя...
   Его шепот такой горячий, что Илкер тает. И всё кажется таким логичным, понятным, объяснимым. Она ведь действительно ему верит. Он не обманет. Не обидит.
   Она отдается его рукам, губам, дрожит от его слов, таких откровенных, страстных. И сама не замечает, как расстегиваются застежки на платье, как, не торопясь, он подталкивает ее к кровати. Как склоняется над ней, очень медленно, продолжая шептать что-то и целовать, освобождает ее от одежды.
   Илкер проснулась со сладким стоном и тут же повернулась на бок, свернувшись в калачик и обняв одеяло. Крепко закрыла глаза. Она уже начала привыкать к этим снам. И была уверена: всё так и будет, если они продолжат встречаться. Она слабая. Не выдержит. Надо уходить из дворца. Вчера Полад вручил документы на Меару дяде. Возможно, скоро она поедет туда вместе с семьей тети и братом. Может, и сны тогда прекратятся. Но хочет ли она, чтобы они прекратились? Девушка тяжело вздохнула и позвала Пайлун.
   Сегодня она отпросилась у Эолин, чтобы съездить домой. Полад распорядился о карете еще до того, как она задумалась, на чем направится в город. Причем был настолько тактичен, что сразу сообщил: эта карета теперь в ее распоряжении всегда, когда ей понадобится куда-то ехать. В том числе в Меару. Не сказал, что карету подарили довеском к поместью, а именно: всегда может воспользоваться. Илкер поблагодарила за эту заботу чуть более искренно, чем за Меару.
   Едва она устроилась в карете, как взгляд зацепился за четыре масляных лампы, подвешенных к потолку. Они не горели, но удивило то, что они вообще здесь были. Никогда Илкер еще не видела карет, где позаботились бы о том, чтобы внутри тоже было светло. Никогда не видела, и всё же показалось в этом что-то смутно знакомое. Она нахмурилась, пытаясь ухватить за хвост воспоминание, но быстро сдалась. Еще раз посмотрела на лампы. Наверно, Полад этой каретой пользуется. Работает даже во время поездок, поэтому предусмотрел все, чтобы можно было читать документы.
   Когда они подъехали к нужному дому в столице, молодой слуга распахнул дверцу, но забыл выдвинуть подножку. Девушка чуть не выпала на мостовую. Это ощущение -- будто она повисла над землей, не смея ступить вниз -- тоже показалось знакомым. Когда Илкер наконец спустилась, невольно обернулась, глядя как закрывается за ней дверца кареты. И замерла: она была абсолютно черная, без королевского герба, только вмятины на дверце там, где он когда-то висел. Интересно, что сохранились даже следы от гвоздиков, которыми крепили украшение, правда, только три. Видимо, в одно отверстие залилась краска и оно исчезло, но теперь казалось, что герб держался на трех гвоздях вместо четырех.
   Это ведь ее сон! Илкер охватил озноб, захотелось даже подойти ближе и потрогать дверцу руками, чтобы убедиться, что ей не мерещится. И незаженные масляные лампы ей там снились внутри. И она точно так же во сне думала, что впервые видит такую карету...
   -- Госпожа...? -- слуга смотрел на нее с недоумением, не понимая, почему она так смотрит на дверцу.
   Девушка взяла себя в руки и направилась к дому. Что это значит? Почему в болезни ей снилась карета, которую она никогда не видела раньше? Или все-таки видела, но забыла? Да нет же, она впервые едет в королевской карете домой. Что если ей снятся пророческие сны? Что если однажды она умрет?
   Хорошо бы спросить у кого-нибудь, что это может значить. У какого-нибудь священника... Илкер со вздохом признала, что не знает ни одного, с кем могла бы откровенно побеседовать.
   Она тряхнула головой и натянула широкую улыбку, чтобы поздороваться с тетей.
   В доме, кроме Юмааны, никого не было. Они обнялись, но Илкер сразу почувствовала ее настороженность. Открыто посмотрела ей в глаза, ожидая вопросов, но, вероятно, именно из-за этой смелости Юмаана смутилась и отступила. Она была младшей сестрой матери и всего на десять лет старше Илкер. Русые волосы всегда убраны в прическу, а губы по привычке поджаты, будто ей что-то не нравится.
   -- Авдон в лавке, -- сообщила она о дяде, -- Ашбела мы пристроили в церковную школу. К вечеру только придут. Ты подождешь?
   -- Брата точно подожду, -- сообщила Илкер. -- Мне кажется, мы сто лет не виделись. Вырос?
   -- Тебя не было всего два месяца. Ему десять лет, и он растет не так быстро, как хотелось бы. Пока еще всё тот же балбес, любящий к месту и не к месту вспоминать, что он вообще-то граф. Боюсь, теперь с ним будет еще сложнее.
   Они сели на диван в гостиной.
   Всё в доме тетя обставляла по своему вкусу. Здесь было уютно и неуловимо напоминало гостиную в Меаре: сдержанно и элегантно. После замужества Юмаана занималась исключительно тем, что раздавала указания служанкам и следила, чтобы дом не превратился в безвкусное собрание дорогих вещей, а сохранял легкий налет аристократичности. Илкер бы не удивилась, если бы узнала, что брат любит говорить о том, что он граф, лишь потому, что ему постоянно напоминает об этом тетя.
   -- Надо подобрать ему строгого гувернера, -- предложила Илкер. -- Гонор на пустом месте раздражает. Хотя теперь вроде как и не на пустом месте... Но всё равно, строгость ему не помешает.
   -- Ах, мудрая какая! -- скептически заметила тетя. -- Своих детей будешь в строгости воспитывать. А у Ашбела -- Авдон опекун. Разберется как-нибудь. Кстати, королева назначила его управлять делами поместья. Ты предложила?
   -- Ты думаешь, меня там о чем-то спрашивают? Я ничего не решала, мне лишь сообщили, что королева как мудрая правительница исправила несправедливость допущенную по отношению к моему отцу и вернула Меару его наследникам, -- Илкер решила, что о некоторых подробностях ей не стоит сообщать тете, слишком уж она любит посплетничать, как это часто бывает у женщин, которым не хватает интересных событий в жизни.
   Какое-то время они наблюдали, как служанка сервирует стол, а потом тетя всё же осторожно поинтересовалась:
   -- Как ты? Еще не пожалела, что не послушала меня?
   -- Пока нет, -- покачала головой девушка. -- Мне бывает тревожно, я не знаю, что будет. Но глупо переживать о том, что еще не случилось. Так что я по-прежнему не жалею, что не вышла замуж за человека, которого не могла даже уважать.
   Тетя всплеснула руками.
   -- И почему же ты не могла его уважать, цаца такая? -- наткувшись на спокойный взгляд Илкер, умерила тон и горько вздохнула. -- Посмотрим, что выйдет из твоей затеи.
   -- Нет, правда, тетя, -- девушка накрыла ее ладонь своей рукой, -- неужели тебя выдали замуж так, как ты хотела выдать меня?
   -- А как, по-твоему? -- тут же вскинулась та. -- Думаешь, мне на выбор привели десяток, а я выбрала самого... -- тетя споткнулась. Илкер показалось, что она хотела сказать "старого", ведь Авдон Шовек был старше жены на шестнадцать лет, но Юмаана произнесла другое -- самого богатого? Нет, милая. Мне сказали: достойный человек за тебя сватается. Обеспеченный, спокойный. Никогда не был женат, но и по бабам сильно не таскался. А мне что? Знала: буду сильно перебирать, сразу молва разнесется, что нос задираю. Потом никто не придет. И так до двадцати двух лет прождала. Осталась бы старой девой, -- тетя вздохнула.
   -- Жалеешь, что вышла замуж? -- предположила девушка.
   -- В том-то и дело, что нет! -- очень горячо возразила Юмаана. -- Авдон меня любит, он нежадный, ласковый. За то что детей нет, не упрекает.
   -- А почему детей нет? -- невинно поинтересовалась Илкер.
   В глазах Юмааны блеснули гневные искры.
   -- Бог не дает!
   Но Илкер слишком хорошо знала, что тетя лукавит. Только бы Авдон об этом не узнал. Неизвестно, как он отреагирует на то, что тетя уже семь лет пьет довольно дорогие настойки, благодаря которым не беременеет.
   -- Мои родители любили друг друга, -- тихо сообщила Илкер.
   -- И что толку?! -- снова вскинулась тетя.
   -- У каждого свой толк, свои мечты, свое счастье, -- успокоительно произнесла девушка. -- Ты выбрала свое счастье. А я хочу такого, как у моих родителей было. И никакого другого мне не надо. Лучше старой девой останусь.
   -- Ну-ну... -- проворчала тетя, поджимая губы, -- посмотрим, на твое счастье. Где ты будешь старость свою коротать?
   -- В Меаре с братом, -- рассмеялась Илкер. -- Не выгонит сестру, я думаю.
   Зазвонил дверной колокольчик.
   -- Кого там еще принесло? -- удивилась молодая женщина. -- Вроде бы рано еще.
   -- Госпожа Хамуталь просит принять, -- вскоре сообщила горничная.
   -- Проводи ее сюда. С чего она вдруг пришла? -- пробормотала тетя вполголоса.
   Госпожа Хамуталь была вдовой, жила в доме напротив и сдавала комнаты постояльцам. Худая как палка, она словно все силы и даже еду тратила исключительно на постояльцев. Седые волосы всегда прикрывал чепчик -- она не признавала новой моды ходить с непокрытой головой. Войдя в комнату, старушка едва кивнула Юмаане и тут же бросилась к Илкер.
   -- Деточка моя! А я как карету увидела, так и подумала, что моя красавица в гости приехала.
   -- Она моя красавица, -- сухо возразила Юмаана.
   -- Конечно! -- Хамуталь проигнорировала предложенный стул и втиснулась на диван рядом с Илкер.
   Чтобы разговаривать с ней девушке пришлось почти спиной повернуться к тете.
   -- Ты уж прости, что я к тебе так, -- с увлажненными глазами продолжила соседка. -- Но я же тебя еще крошкой помню!
   На самом деле Илкер было пятнадцать, когда стало очевидно, что из-за болезни отца денег не хватает не только на самую скромную квартиру, но и на еду. Тогда богатый дядюшка их приютил, и они переехали в этот дом. Но для госпожи Хамуталь и этот возраст вполне мог считаться крошечным. Девушка не стала спорить, только слегка улыбнулась, но потом заметила, что слезы у старушки вовсе не от неожиданной встречи.
   -- У вас что-то случилось, тетушка Хамуталь? -- осторожно поинтересовалась она.
   -- Да у меня-то хорошо всё, -- отмахнулась соседка, но непрошенные слезы все же выкатились из глаз. Она машинально их смахнула. -- Я как карету увидела, так сразу и подумала: "Красавица моя приехала". Ты ведь во дворце служишь?
   -- Да, тётушка Хамуталь.
   -- Илкер -- фрейлина принцессы! -- с гордостью провозгласила Юмаана.
   -- Фрейлина! -- ахнула соседка. -- Принцессы! Так ты каждый день ее высочество видишь?
   -- Да, тетушка Хамуталь, -- Илкер стала спокойней.
   -- И королеву? -- восхитилась старушка.
   -- Королеву всего дважды видела, -- призналась девушка.
   -- Но если бы захотела, смогла бы увидеть?
   Илкер снова настторожилась.
   -- Что у вас случилось, тетушка?
   -- Да у меня-то хорошо всё, -- повторила она. -- А вот сударь Свальд... -- на этот раз соседка залилась неудержимыми слезами.
   -- Арестовали его дня три назад, -- недовольно пояснила Юмаана. -- И поделом! Если вы думаете, что Илкер будет за него просить...
   -- Нет-нет, -- лепетала сквозь рыдания старушка. -- Я буду просить. Я! Мне бы только письмо королеве передать. Молодой ведь он! Глупый.
   Поскольку они были соседями, жизнь молодого поэта проходила на глазах Илкер. Он никогда не работал, занимал деньги и не отдавал, а если откуда-то сваливалось на него богатство -- серебряный или два, -- он пропивал их в кабаке в тот же день. Приходил пьяный и до полуночи ругался с хозяйкой, которая грозилась его выгнать, за то что он не платит за угол на чердаке. А он вопил на весь город, что она не разбирается в поэзии, что потомки ее не простят, что он ославит ее в стихах. Наконец бросал оставшиеся от попойки медяки и сваливался спать прямо на лестнице, предварительно вытошнив ужин в прихожей. Кто бы мог подумать, что бедная старушка будет так переживать, когда его арестуют? Вот уж верно сказано в книге Вселенной, что только когда приходит беда, ты узнаешь людей на самом деле.
   -- Тетушка, это не так просто, как вам кажется, -- сказала она кротко, гладя морщинистую ладонь. -- Я не могу подойти к королеве, лишь потому, что я этого захотела.
   -- Так ты дочке ее! Она-то может матери передать.
   -- Что вы такое говорите, госпожа Хамуталь! -- возмутилась Юмаана. -- Во что вы мою племянницу втягиваете? Хотите, чтобы и ее арестовали?
   Впервые Илкер была благодарна Юмаане за вмешательство.
   Она достала платок и стала вытирать слезы старушке, приговаривая:
   -- Не надо так плакать, пожалуйста. Я действительно не могу передать ваше письмо. Но я уверена: там обязательно во всем разберутся и отпустят его.
   -- Отпустит он, как же! Ему лишь бы людей всех поубивать. А Тагир же мальчишка. Только глупый мальчишка!
   -- Знаете что, госпожа Хамуталь! -- решительно поднялась Юмаана. -- Если вы желаете вести подобные разговоры, покиньте мой дом! Я не хочу, чтобы завтра "волки" пришли сюда. Я считаю, без причины никого не арестовывают. Арестовали -- значит, виноват! И не впутывайте мою племянницу в его темные делишки!
   -- Да-да, -- гнев молодой женщины остудил соседку. -- Я подумала... Простите меня. Это ведь и вправду очень опасно, -- она вскочила с дивана и заторопилась к выходу. -- Простите меня... -- повторяла она, не оборочиваясь. -- Простите!
   Юмаана вышла вместе с ней из гостиной, но вскоре вернулась, все так же пылая гневом.
   -- Это же надо предложить такое! Ты чего задумалась? -- без перехода стала она ругать Илкер. -- Даже мысли не допускай заступаться за этого пьяницу!
   -- Не переживай, Юмаана. Даже если бы захотела, не смогла бы. Это не те люди, которых можно просить о чем-то подобном.
   -- Вот и правильно! Только налаживаться что-то стало. Не хватает еще попасть под подозрение!
   -- Я и без этого запросто могу попасть под подозрение. Обязательно кто-то припомнит, что половину любовных стихов он посвящал мне.
   -- Кошмар! А имя твое есть в этих стихах?
   -- Нет, -- покачала она головой.
   -- Значит, отказывайся! "Знать не знаю, кому он там стихи посвящал!"
   -- Надеюсь, мне не придется оправдываться...
   Илкер прятала взгляд, потому что, пока тетя провожала соседку, ей так отчетливо вспомнились слова Полада на вчерашней беседе: "Еще о ком-то из заговорщиков хотите узнать?"
   26 юльйо, Энгарн
   Потерпев неудачу с Тештером, Таш-Темир лишь почувствовал азарт. Он даже посмеялся над собой: после того как случилось самое страшное, всё остальное воспринимается как легкие неприятности. После срочной телепортации из резиденции регента Лейна, он оказался на краю Бефкаремской пустоши и счел это знаком. Здесь тоже были послушники Света. Попасть к герцогу Пагиилу -- некоронованному королю восточной части Лейна -- оказалось гораздо проще, чем к Девиру Тештеру. И договориться с ним оказалось гораздо проще. Быстро поняв, что за человек перед ним, маг не стал тратить время на убеждения. Он знал таких людей: за деньги они готовы на всё. Сознание их устроено слишком примитивно, чтобы объяснять, какое важное дело он совершает. Но это нестрашно. Главное, наемники сделают то, что ему нужно. Таш-Темир заплатит Пагиилу за армию, а тот начнет доставлять неприятности Энгарну, нападая на юго-восточные селения. Сейчас это будут небольшие вылазки. Отряды отступят при первой же опасности. Их задача лишь не давать покоя "волкам" Полада и оттянуть часть сил Энгарна на восток. А вот позже, одновременно с армией Кашшафы, которая будет наступать с запада, Пагиил поведет свою армию с юга.
   Удовлетворенный результатом переговоров Таш-Темир поохотился в Энгарне и встретился с немногочисленными послушниками Света, живущими на востоке страны. Один из них был эйманом. Да, в храме Света действовало простое правило: на войне все средства хороши. Они использовали одних тварей для победы над другими, а потом уничтожали и помощников. Если бы эйманы во время войны были на стороне Света, они бы очень помогли. Но это произойдет только в том случае, если послушником Света станет сам Охотник. Однако это было бы слишком прекрасно. Можно ограничиться и заключением союзнического договора.
   По сведениям из дворца, Полад еще только ищет эйманов. А он уже обо всем договорится. Эта мысль очень забавляла.
   Перед встречей с Охотником Таш-Темир еще раз внимательно перечитал всё, что узнал об этом народе его предшественник. Подробно расспрашивать эймана не стоило -- это могло его убить, ведь он был связан не только заклятием послушания, но и магией его собственного народа. Этому бедолаге и так приходилось нелегко.
   Через послушника он отправил Халварду послание с предложением встречи, тоже от имени короля Кашшафы. Эйманы довольно тщеславны. Любят чувствовать себя на короткой ноге с королями, получать дворянские звания. В Кашшафе их пока не уничтожали. Но они должны были почувствовать, что в Энгарне тоже скоро начнется хаос. Эйманам выгодно встать на сторону сильного, а не враждовать.
   Охотник назначил встречу в салоне мадам Жалма. Для Таш-Темира это не представляло проблемы. Он не мог путешествовать по Энгарну в плаще Избранного. Здесь, где господствовала Истинная церковь, это будет привлекать внимание. Поразмышляв, он решил, что проще всего притвориться ремесленником. Большинство из них давно осели в городах, завели мастерские и лавки при них. Но оставались и те, от кого удача отвернулась. Кому приходилось ходить от селения к селению, предлагая свои услуги. До того как попал в монастырь, где его обучали магии, посланник Света научился изготавливать небольшие фигурки из дерева. Это сильно помогало выжить в школе, когда было очень голодно. Чаще всего он менял их на еду. Но теперь можно вспомнить прошлое и предложить игрушки за деньги. Он приобрел инструменты, кожаный фартук, рубаху и штаны из сукна. Выточил с десяток животных: зайца, лису, медведя, лошадь. Бросил их в суму и отправился на встречу с Охотником. Конечно, ремесленник в борделе тоже не слишком частый гость, но всё же более уместен, чем служитель церкви.
   Халвард оказался загадкой. Он вертел в руках письмо на гербовой бумаге и рассматривал "посланца короля". Да, пришлось предстать перед ним без плаща и капюшона. Если Охотник захочет узнать его внешность, он узнает ее, как ни скрывайся. Придет ночью крыска -- вот и конец тайне. Эйманам так легко шпионить! Поэтому лучше продемонстрировать доверие. Но при этом не раскрывать все карты. Во взгляде Халварда скепсис, даже насмешка. Смущает, что разговаривает с "ремесленником"?
   -- Я думаю, такого проницательного человека, как вы, не обманет одежда ремесленника, -- он тоже усмехнулся, небрежно откинувшись в кресле. Таш-Темир всё тщательно продумал. Его тон, поза должны показать: он не боится, он имеет очень большие полномочия. -- В Энгарне очень трудно путешествовать тайно. Приходится идти на хитрость. Я говорю с вами от имени короля Манчелу и церкви Хранителей Гошты. Но, как вы понимаете, пока для нас, как и для вашего народа очень важна секретность.
   На тонких губах Охотника блуждает высокомерная улыбка. Эйман сказал, что ему тридцать семь, но Халвард кажется моложе. Таш-Темир счел бы его ровесником, если бы иногда безумная усталость не прорывалась во взгляде. Короткие русые волосы лежат в беспорядке. Глаза мутно-зеленые, будто привядшая трава. По контрасту с белизной рубашки они выглядят темнее.
   -- Откуда король Кашшафы знает о нашем народе? Вот, что мне интересно, -- в каждом слове сквозит скепсис.
   Только бы не повторилось то, что случилось с Тештером. Как же трудно договариваться с тварями. Везде они чуют подвох. Неслучайно чуют, конечно. Но тем не менее.
   Изначально Таш-Темир планировал поступить так же, как и в других подобных случаях: шепнуть эйманам, что они особенные, а вот оборотни, ведьмы -- темные, они гораздо ниже эйманов. мало кто догадывается, что после уничтожения "темных", примутся и за "особенных". Разжечь ненависть к эйманам труда не составит. Желающих получить чужие богатства, дома, земли всегда было достаточно.
   Но сейчас нужно приложить все усилия, чтобы Охотнику эта мысль в голову не пришла. Хотя, если он такой умный, может, вообще не стоит говорить о деле Света? Достаточно того, что послушник-эйман об этом знает. А для Охотника можно и другую легенду придумать.
   Всё это вихрем пронеслось в голове Таш-Темира. А потом он ответил Халварду:
   -- Король знает не так много, как служитель церкви. Я читал о вас в древних книгах. В монастырях хранится много интересных свитков.
   -- Вы прочитали их и предложили королю сделать нас союзниками? Мы никогда не заключали никаких сделок с людьми, кроме торговых, -- тон Халварда заледенел.
   -- Времена меняются. Охотник заботится о своем народе. И накануне войны сделает всё, чтобы эйманы не только не пострадали, но и получили выгоду. Война неизбежна. Она начнется в ближайшие три месяца. Король Манчелу предлагает вам выгодную сделку.
   Улыбка слетела с лица Халварда. Он напрягся, сверля взглядом Таш-Темира. Тот ответил спокойным, уверенным взглядом. Несколько мгновений Охотник сосредоточенно размышлял. Потом снова расслабился.
   -- Чего король Манчелу хочет от эйманов? И что мы получим, если поможем?
   Взгляд опять пристальный, будто пытается поймать на лжи.
   -- Армия Кашшафы нуждается в тех, кто будет сообщать нам всё о планах и действиях врага. Эймам не страшны стрелы и огни Зары. Они могут быть в самых опасных местах и передавать сведения, которые противник обсуждает шепотом в спальне.
   -- Только шпионаж?
   -- И, конечно, поставки продовольствия, вооружения и всего необходимого во время боевых действий. Король Манчелу просит, чтобы эйманы помогали войскам Кашшафы, а не Энгарна. За такую помощь его величество обещает, что территория эйманов станет больше. Сейчас вы живете в лесах на северо-востоке Энгарна. Пройдет немного времени, и люди сюда доберутся, найдут вас. Может, сразу и не смогут вам навредить, но беспокоить будут. Вам подарят острова в Мерзлом океане. Оттуда удобно торговать, легче отделаться от незваных гостей.
   -- И в самом деле выгодная сделка! -- к Охотнику снова вернулась насмешливость. -- Не так много усилий нужно, чтобы нас настолько облагодетельствовали, -- со значением кивнул он. -- Но, если честно, гораздо проще эйманам запереться в замках и отсидеться там, пока не станет понятно, кто побеждает. Если вы хотите, чтобы эйманы были на стороне Кашшафы, скажите, что получу от этого лично я.
   Таш-Темир немного растерялся. Он и предположить не мог, чем подкупить Охотника. Власть? Она у него есть, и немаленькая. Магия? Он владеет ей в той степени, в какой ему необходимо. Деньги? Уж в деньгах он точно никогда не нуждался. Женщины? Охотник не так уж красив, но вряд ли у него есть проблемы с тем, чтобы найти кого-то для утех.
   -- Может быть, у вас есть какие-нибудь пожелания? -- вкрадчиво поинтересовался посланник Света.
   -- Конечно, есть, -- со смешком подтвердил Охотник. -- В Кашшафе немало могущественных магов. Они могли бы дать мне долгих лет жизни и крепкого здоровья...
   -- Безусловно! -- Таш-Темир не спешил радоваться, ожидая продолжения. И оказался прав.
   -- Они мне не нужны, -- оскалился Халвард. -- Эйманы поддержат Кашшафу в войне, если взамен мне дадут свободу, -- Охотник посерьезнел, и Таш-Темиру показалось, что на него смотрит не молодой мужчина, а столетний старец. -- Уж вы-то знаете, что здоровье и долгая жизнь ничего не значат без свободы. Дайте ее, а богатство и власть я возьму сам.
   -- Если я правильно понял... -- осторожно начал Таш-Темир.
   -- Вы всё поняли правильно, -- в голосе Охотника послышался металл. -- Можете это сделать?
   Маг всё обдумал несколько мгновений, а потом решительно взглянул на Халварда:
   -- Вполне.
   Если сведения, которые он получил об эйманах, были верны, то выполнить эту просьбу не так уж сложно. После разгрома Энгарна останется немало других стран, которые тоже нужно очистить. Эйманы будут незаменимы и там. Вполне можно сделать этот небольшой подарок Охотнику. И уничтожить этот народ последним.
   -- В таком случае мы договорились, -- Халвард снова расплылся в улыбке, превращаясь в обаятельного молодого повесу. -- Надеюсь, ничего подписывать не будем? Мы же друг другу доверяем?
   -- Сделка для эйманов нужнее, чем для Кашшафы, -- пожал плечами Таш-Темир. -- Нарушите слово -- обманете самих себя.
   Охотник снова посерьезнел, потом поинтересовался:
   -- Задержитесь здесь ненадолго? Обслуживание за мой счет.
   Таш-Темир поколебался немного: очень заманчивое предложение. Он и сам мог заплатить за себя. Здесь были женщины постарше, как раз на его вкус... Когда еще представится такая возможность? Но всё же иномирец со вздохом отказался. Он представился служителем церкви. Надо показать, что звание для него не пустой звук. Но в первую очередь его гнало вперед новое дело. Его ждала Ногала. На эту страну он возлагал большие надежды.
   27 юльйо, Хаббон
   -- Как на крыльях долетели! -- Корсак довольно потер ладони. -- Вот увидишь, у нас всё получится, -- он задорно подмигнул.
   Карета дребезжала по мостовой, эйманов в ней то и дело бросало из стороны в сторону. Дафан глянул в окно на охранников, которых он нанял в Хаббоне по особой рекомендации. В порту Еж отдал распоряжения: чтобы их путешествие хоть немного покрыло расходы на корабль, он приказал закупить овечьей шерсти. Если бы узнал о поездке чуть раньше, купил бы зерна в Энгарне. Хорошо хоть расходы поделили пополам с Корсаком. Он бы предпочел остаться дома с женой, а потому не разделял энтузиазма Елиада. Цокот копыт умолк, зато трясти стало сильнее: карета выехала за город.
   -- Не зарекайся. Радоваться будешь, когда вернемся, -- он опустил длинные пушистые ресницы.
   Гучин встретил их холодом поздней осени, но другого они и не ожидали. Длинные плащи на меху спасали положение. Собольи шапки не снимали даже в карете, тем более она продувалась порывами ветра. Еще на судне они решили, что сразу отправятся в Щев, по адресу, который подсказал Беркут. За окном проплывал унылый горный пейзаж. Обжитые места находились вдоль побережья, а также чуть восточнее. В Щеве -- небольшом городке в дне пути от Хаббона -- люди жили за счет торговли да обжига извести. Вокруг с одной стороны простирались горы с зелеными верхушками, покрытыми дубами и густым кустарником, с другой -- меловые пустыни, в которых легко увязнуть, если попадешь туда в дождь.
   -- А что ты такой кислый? -- поинтересовался Корсак. -- Скучаешь без Уренчи? Ничего, если успеем, я тебя в Хаббоне с такой дамой познакомлю, вмиг печали позабудешь.
   -- Отстань, -- вяло отмахнулся Еж.
   -- Слушай, мало того, что ты на девушку похож, так еще и ведешь себя, как...
   -- Корсак! -- оскалился Дафан.
   -- Ага, ага, какой горячий! Не знал бы, сколько людей ты за насмешки порубил, обязательно бы подумал...
   -- Заткнись, -- Дафан успокоился так же быстро, как вспыхнул.
   Елиада хлебом не корми дай позубоскалить. Ну и пусть его. Эйманов Еж не убивал. Только людей. Но как Корсак угадал, что он скучает по жене? Неужели так легко читаются его мысли?
   Уренчи, которую по обычаям эйманов, едва она вошла в его дом, переименовали в Рену, Дафан встретил в одном из приокеанских племен, где женщины были тонкокостные, светловолосые и забитые. Тогда он не объяснил бы, почему обратил внимание на девушку, но теперь понимал, что виной тому были ее влюбленные глаза, следившие за чужеземцем каждый миг. А ведь любовь к мужчинам не из их племени была под запретом. Может быть, эта история закончилась бы ничем, если бы отец Уренчи не собрался поучить дочь за неподобающее, по его мнению, поведение. А девушка возьми и крикни: "Можешь убивать, он все равно сделал меня женщиной". Она солгала, но после такой дерзости ожидала ее только смерть, потому что никто бы не взял в жены Уренчи, а дома она уже стала обузой. В общем, Дафан пожалел девушку. Пришлось ее украсть и забыть дорогу в селение, потому что ему бы никогда не простили этого поступка. Два года она жила содержанкой в Хаббоне, в доме, который он снял для нее. Пока Уренчи жила в достатке, пока никто не бил и не оскорблял ее, не заставлял тяжело работать, она превратилась в очаровательную женщину, которая уже не вздрагивала, когда любовник делал резкие движения, не стеснялась проявлять свои чувства. Дафан заметил, что, уезжая от нее, тоскует, а возвращаясь, -- радуется. Это было веским основанием для женитьбы.
   Три года как Рена переехала в родовой замок Дафана, где он жил с братом. Охотник обвенчал их. Но лишь в его последний приезд жена обрадовала известием о беременности. Она ожидала, что до осеннего Обряда муж будет с ней, а может, и после задержится. Ужасно огорчилась, когда он сообщил об отъезде. И, хотя он огрызался на Корсака, женщину здесь найти бы не мешало. Жену во время беременности лучше не беспокоить. Когда Охотник венчал эйманов, у молодоженов появлялась новая татуировка: будто венок из цветов надевали на верхнюю часть руки. У мужчины на правом плече, у женщины -- на левом. Это гарантировало, что избранница зачнет хотя бы одного эймана, но не предохраняло от выкидышей, которые реже, чем у людей, но бывали, потому и бездетные семьи эйманов встречались.
   Дафан сквозь прикрытые ресницы взглянул на заскучавшего Корсака. Зачем Лис женился, совершенно непонятно. Любовью к женщинам он напоминал Льва, живущего с Каракаром, но если Удаган до сих пор не создал семью, то Елиад привел жену в двадцать два года. Теперь у него росло двое сыновей: Койот и Фенек. Неужели он так торопился род продолжить? Наверно, именно так. Когда он женился, как раз его брат Майконг погиб, не оставив наследника.
   За окном появились просторные массивные дома с высокими каменными стенами и сараи с широкими полукруглыми козырьками над входом -- деревня рядом с Щевом. Чем-то эти строения напоминали замки эйманов, и не раз закрадывалась у Дафана мысль: не отсюда ли прибыли эйманы в плодородный Герел? Ходила у эйманов легенда, что когда-то -- так давно, что никто не помнит, сколько столетий назад, -- они жили в другом месте. И тогда не Охотник, а Лесничий управлял их жизнями. Это были лучшие годы. Никто не имел власти над ними. Дафан легко бы поверил, что в это золотое время они жили в Гучине. Так всегда бывает: добрый Лесничий, так земля плохая, климат холодный. В Гереле жить намного лучше, но там Охотник, ломающий их волю. Охотник как неизбежное зло, пытаться уклониться от которого, -- значит навлечь на себя еще большую беду.
   -- Как ты думаешь, Халвард что-то подозревает? -- Еж опять удивился, насколько созвучны мысли у эйманов. Он размышлял об Охотнике, и Елиад о том же. "Вот он от чего так посерьезнел... Вспоминал". В тот день Охотник здорово всех напугал. Сидел за столом, посмеивался, унижал и всячески показывал, что видит их насквозь. За что Дафан ненавидел Халварда, так это за его насмешки. Фарей был не такой. Когда он погиб, Ежу было всего одиннадцать, но он хорошо запомнил степенного старика, который разговаривал внушительно, показывая подлинное благородство. Так разговаривают короли в изгнании. Те, кто достоин называться королем. После такого человека -- сопливый юнец, который так и норовит ткнуть носом в дерьмо, чтобы продемонстрировать собственную власть и беспомощность эйманов, -- тут и спокойные озвереют.
   -- Конечно, -- безразлично ответил Дафан. -- Не подозревал бы -- не пришел.
   -- Поражаюсь я Каракару, -- рассмеялся Корсак. -- Ладно мы, молодежь зеленая, в эту свалку полезли, мы же не знаем, что такое изгнание, гнев Охотника. Но он-то! Мало, что ли, показалось? Еще хочет?
   -- Его-то как раз понять можно, -- Еж посмотрел в окно. -- А тебе зачем этот заговор понадобился?
   -- А у меня прибыльное дело в Энгарне, -- расплылся в улыбке Елиад. -- И много красивых женщин, которых настоящий мужчина должен защитить, а не бросить.
   -- Ну и защитил бы, -- предложил Дафан. -- Вывез бы их куда-нибудь в безопасное место.
   -- А их семьи? А семьи партнеров? Всех не вывезешь. Да ты же знаешь, у половины эйманов так. Эта война здорово по нам ударит.
   -- А ты думаешь, убьем Охотника -- войны в Энгарне не будет?
   -- Я хотя бы не буду считать себя мерзавцем, -- объяснил Елиад.
   -- Слабое утешение, -- Дафан опять глянул в окно. -- Не надо нам юнко в карету взять? Все-таки после теплого Герела -- Гучин.
   Они не взяли эймов в Гучин: ни корсака, ни ежа. В городе им делать нечего, так пусть гуляют возле дома. Но Цовев отправил с ними юнко. Птица плыла на корабле и исчезла, когда они различили пристань Хаббона. Теперь рядом летал воробей, и они не знали: то ли Цовев заботился об их безопасности, то ли следил.
   -- Что ему сделается? -- беспечно махнул Елиад. -- Воробьи, даже такие красивые, как юнко, -- вездесущие. И на морозе выживают.
   Карета остановилась. Низенькую городскую стену взял бы приступом один не самый сильный маг: камни Зарры до центральной площади прямо отсюда долетят. А туда же -- берут пошлину за въезд. Впрочем, это небольшой доход города. Корсак заранее отдал деньги главе охранников, чтобы он заплатил за въезд в город без заминки и разузнал, где найти нужный им дом. Снова зацокали копыта.
   Найти в Щеве человека довольно легко, если знаешь, где искать. Всего-то: церковь, рынок да десяток улиц. Эйманы в маленьких городках не торгуют. У Дафана дом в Хаббоне -- четверть часа езды, -- и то он никогда сюда не забредал. Другое дело -- столицы княжеств, но к ним по этой дороге не доедешь. Беркут на Шишлу случайно наткнулся, и если эйман поверил, что Ифреам сдержит слово и никому не расскажет об этой встрече, то он и сейчас здесь.
   Елиад вытянулся в струнку, будто лисица при виде дичи. Ноздри дрогнули. Дафан наблюдал за ним с интересом. Эйманы казались странными другим существам. Человек и животное -- две сущности, живущие по отдельности, но связанные невидимыми нитями. Каждый видит и ощущает то, что видит и чувствует эйм. И погибают они вместе. Убьют эймана или умрет он своей смертью от старости -- разорвет в клочья эйма, лишь кровавые брызги полетят. А вот эйма убить невозможно. По крайней мере, никто никогда не слышал о подобном. У оборотней иначе: у них в человеческом теле спрятан зверь. У эймана зверь отдельно, и человек часто ничем не напоминает эйма, как он ни капли не походил на ежа. Но в такие мгновения, как сейчас, Дафану казалось, что не только они смотрят в мир глазами животного, но и животное смотрит в этот мир их глазами, и иногда прорываются повадки зверя сквозь человеческую сущность.
   -- Эйм охотится или на охоту вышел ты? -- уточнил он, усмехнувшись.
   Корсак тоже осклабился:
   -- Я! Мы вместе пойдем к Чижу?
   -- Могу уступить эту честь тебе, а сам пока поищу приличный постоялый двор.
   -- Нет, не уезжай. Я войду в дом, а ты подожди. Если дело долгое, я дам знать, вернешься за мной к ужину.
   -- Хорошо, -- кивнул Еж.
   Карета дернулась и застыла, Елиад выскользнул наружу.
   Он буквально выпал на дверь: улица была такой узкой, что карета перегородила проход полностью. Долго тут задерживаться нельзя. Шишла жил на окраине, дома тут хоть и были из камня, но стояли так плотно, что еще чуть-чуть и карета бы застряла. Глава стражей вместе с частью охранников остались позади кареты, еще пять человек ожидали впереди. Поймав взгляд купца, десятник указал на дверь: им сюда. Елиад забарабанил: хрупкая преграда затряслась и чуть не слетела с петель. Он осмотрел низкое строение: окон не предусмотрели, если они и были с другой стороны дома, то, скорее всего, он бы всё равно ничего не разглядел: прозрачное стекло встречается только в самых богатых домах, а в основном везде мутная слюда или вовсе пергамент. Он снова постучал и на этот раз услышал недовольный старческий голос:
   -- Полегче, сударь! -- ему открыла старуха в неопрятном переднике.
   Елиад, в дорогой одежде и с каретой за спиной, произвел на нее впечатление.
   -- Что угодно, господин? -- угодливо прошамкала она.
   Язык на Гучине сильно отличался от любого диалекта герельского. Но вряд ли можно было найти другой народ, который бы знал столько языков, сколько эйманы. "Неужели Чиж живет с этой?" -- с отвращением скривился Корсак, улавливая запах давно немытого тела, а затем произнес на шумафском диалекте:
   -- Добрый день, хозяюшка, -- несмотря на неприязнь, он, как обычно, воспользовался своим обаянием, чтобы расположить женщину к себе. Но бабку это насторожило. Она чуть отступила внутрь, приготовившись захлопнуть дверь. -- Мне нужен Шишла Чиж, -- торопливо объяснил Елиад. -- Он дома?
   -- Шишла? -- удивилась старуха. -- А кто это Шишла? Я такого не знаю.
   -- Мне сказали, что он жил здесь, -- Корсак употребил лучшее средство для восстановления памяти и, открыв кошелек, сунул медную монетку в дряблые руки. Он уже понял, что Чиж уехал из этого города, -- это очень огорчило. Не поверил Беркуту. Да и он бы не поверил. А теперь искать его, что птицу в лесу.
   -- Эк вы вспомнили, сударь. Шишла! -- запричитала бабка. -- Да он почитай два года как умер. Пил страшно, сердце-то и не выдержало. И то правда, как же ему не пить, когда он проклятой? Птица какая-то норовит домой залететь. Сыновья одержимые. Вот он и пил. Да сердце-то и не выдержало, умер он. А как умер, вдовица его дом и продала. А я и купила. У меня-то дети выросли, чего мне бояться проклятия?
   Корсак остолбенел. Неприятности еще не закончились. Шишла не сбежал. Они потратили время и средства на поиски мертвеца. "Вернусь домой, все до копейки с Беркута стрясу!" -- рассердился он, и эта идея чуть улучшила настроение.
   Его толкнули дверцей кареты, и следом к старухе подошел Дафан. Вот он -- спокойный и красивый -- понравился старухе несказанно, она буквально растаяла.
   -- А вам зачем Шишла, господа? -- поинтересовалась она, глядя на Ежа. -- А то, может, вам его вдовица сгодится? Я могу подсказать...
   -- У Шишлы были сыновья? -- напряженно поинтересовался Дафан.
   "А ведь действительно! -- лишь теперь Елиад осознал, что сообщила бабка. -- Что-то не сходится тут. Не может у эймана быть сыновей, если Охотник не благословил брак".
   -- Были, как же не быть, -- настаивала женщина. -- Долго они ждали, почитай, лет пять как прожили, уж думали, что и не будет деток, да Дарихан разродилась. И мы сразу неладное почуяли, будто он не как младенец гулит, а по-птичьи щебечет. А уж когда ему четыре исполнилось, так и понятно стало, что одержимый он. Монахи его и забрали. А года через три, она еще одного младенчика родила, так и с ним то же было. А, по правде сказать, может, и Шишла-то одержимым был. Он, как напьется, такого бормотал, ужас просто. То про Охотника какого-то, словно ищут его, а он точно знает, как сделать, чтобы его не нашли, и уверял, что никто его не найдет. И записи какие-то делал, и говорил, будто этим записям цены нет, и что ему еще много денег за них дадут, потому что там написано, как от Охотника спрятаться.
   Корсак убедился, что старуха и сама не очень здорова, и неплохо было бы проверить монахам ее на предмет одержимости. Он уже залезал в карету, но последние слова выбили из колеи. Он замер.
   -- Что ты сказала? -- шагнул он обратно и опять напугал бабку.
   -- Елиад, подожди меня в карете, -- попросил Дафан.
   Корсак послушно ушел, сквозь прикрытую дверь он различил лишь невнятное бормотание -- бабка вдруг перешла на шепот.
   Когда Еж вновь занял соседнее сидение, он был растерян.
   -- Не знаю, можно ли старухе верить, но, раз уж прибыли, давай съездим к этой вдовице, -- предложил он. -- Хотя это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой: Шишла умер, но записал все, что нам нужно, и записи остались у жены... А она ведь тоже цену заломит. Представляешь, если мы записи купим, а окажется, что там какой-нибудь бред?
   -- Так надо их выкрасть, -- пожал плечами Корсак. -- Цену узнать, и, если не захочет уступать, нанять вора, чтобы выкрасть. Ну что? Перекусим или сразу по бабам? Я хотел сказать к Дарихан.
   Дафан хмыкнул.
   -- Давай к ней. Старуха сообщила, что она в деревне дом купила, там дешевле. Но, может, оставим вещи на постоялом дворе да проедемся верхом? Надоела уже эта тряска и быстрее будет.
   -- Идет. Тут недалеко мелькало что-то подходящее.
   -- А вот интересно, на самом ли деле это были сыновья Шишлы? -- промолвил Дафан.
   -- Жена нагуляла, а эйман и не заметил, как это произошло? Веришь, что такое возможно? А потом оба сына сошли с ума и говорили при этом по-птичьи. Не кажется ли тебе, что слишком все... правдиво выглядит.
   Еж задумчиво потер подбородок.
   -- Хочешь сказать, что наши сыновья тоже не сразу по-человечески говорят? -- Корсак промолчал. -- Ладно, все равно ничего мы не узнаем сейчас. Тем более Шишла умер.
   На постоялом дворе они задержались недолго. Двух из нанятых стражей оставили там присматривать за вещами. Елиад и Дафан взяли их лошадей и в компании других восьми отправились в деревню.
   -- Не мешает? -- Корсак посматривал на длинный узкий меч, который Дафан привез из Бакане. Эйманы никогда не покидали дом без оружия, а сражаться учились тогда же, когда начинали ходить. Но они любили короткие мечи и кинжалы. Дафан же сражался другим оружием и иначе, чем все воины в Гереле. Его считали лучшим фехтовальщиком среди эйманов. Иногда Елиаду казалось, что из Бакане он привез не только меч и искусство воина, но и холодно-презрительную манеру держаться с людьми. Вот и сейчас на вопрос спутника Дафан ничего не ответил, лишь смерил Корсака взглядом.
   Дом Дарихан был большим и просторным, а стоял на отшибе. Может, поэтому от любопытных взглядов двор скрывал высокий каменный забор. Но деревянные ворота были распахнуты. Въехав внутрь, Корсак окинул взглядом строения внутри. Старуха упомянула, что женщина пыталась открыть трактир, и Елиад одобрил такое решение: места здесь было достаточно. Справа от входа к дому прилепилась терраса, на которой хорошо было кормить посетителей летом. Слева стоял сарай -- там можно держать скотину, чтобы не покупать мясо втридорога. Тут наверняка есть место и за домом. Возможно, даже сад -- тогда и с напитками проблем нет. Странно, что у Дарихан ничего не получилось. Наверно, не имеет деловой хватки. Был бы жив Шишла... и если бы он не пил -- сюда бы и город, и окрестные деревни сбежались, чтобы весело провести время. Но женщину ведь проклятой считают. Может, и в этом причина неуспеха. В любом случае им было на руку, что в огромном доме она жила одна, служанку не держала.
   -- Надеюсь, она дома, -- на этот раз первым поднялся на крыльцо Дафан, а Елиад ожидал внизу. Раз уж местным красавицам так нравится Еж, ему и дорогу.
   -- Куда же ей деться? -- пробормотал Корсак, когда загремел засов.
   Дверь приоткрылась на цепочке.
   -- Что вам угодно?
   Голос притягивал: мягкий, тягучий.
   -- Извините за беспокойство, сударыня, -- вежливо начал Дафан. -- Мы хотели бы видеть Дарихан, жену Шишлы Чижа.
   -- Зачем? -- поинтересовались из-за двери, и Корсак по какому-то наитию быстро соскочил с лошади и взбежал по ступенькам, оттеснив Дафана.
   -- Мы его родственники, -- заявил он. -- Из Энгарна. Чиж должен был вам рассказывать.
   За дверью все стихло. Потом последовал другой вопрос:
   -- Вам нужны его записи?
   -- Да, -- заверил Корсак, а Еж посмотрел на него с упреком: нельзя показывать нужду в чем-то, тогда за это попросят вдвое. Но Корсак чувствовал, что, если юлить, их в дом вообще не пустят.
   -- И вы готовы заплатить? Я прошу дорого.
   -- Готовы, -- не обращая внимания на гримасу Дафана, ответил он.
   Денег он с собой не взял, но пока можно договориться. Может быть, взглянуть на эти записи, чтобы оценить и опять же нанять воров, если цена будет высока.
   -- Зайдите вдвоем, -- предупредила женщина. -- Охрана пусть будет снаружи, -- дверь закрылась, загремела цепочка.
   Дафан только глаза поднял к небу, поражаясь женской глупости. Если она боялась нападения, так двое мужчин легко с ней справятся и без стражи, тем более она не спросила об оружии. А если бы им взбрело в голову войти в дом без разрешения, они бы вошли туда, несмотря на то что здесь добротная дверь. Корсак весело рассмеялся, прекрасно его понимая, но надо было играть по правилам хозяйки, до поры изображать покорность.
   -- Идите за мной, -- женщина пошла в глубь дома, не закрыв дверь на замок. Дафан хмыкнул. И последовал за ней по темному коридору. Мимо просторной залы, которая вполне бы сгодилась для посетителей таверны, женщина повела их по лестнице наверх. В комнате на втором этаже было тепло и светло: в камине горел огонь.
   Наконец Елиад разглядел жену Шишлы. Ей вряд ли исполнилось сорок, и, если бы не темные круги под глазами и не изможденное лицо, она была бы красавицей. Темно-русые волосы она туго собрала на затылке, но надо лбом они все равно кучерявились. Корсак немедленно представил, как хороша она станет, если их распустить. Судя по всему, они длинные и густые...
   -- Снимите одежду, господа, -- потребовала женщина.
   Елиад опешил, потом рассмеялся. Дафан сохранил невозмутимость.
   -- Какая бойкая жена у Шишлы, -- съязвил Корсак, смягчая колкость улыбкой. -- Сразу к делу. Или это потому, что два года как вдова?
   -- Не смейте оскорблять меня! -- она вспыхнула от гнева, и Елиад снова ей залюбовался. -- Мой муж, -- голос дрогнул, -- оставил мне четкие указания по поводу того, кому можно отдавать записи, а кому нет. Мне надо увидеть ваши татуировки.
   Дафан и Елиад переглянулись, а затем сняли плащи, за ними последовали дублеты и нижние рубашки. Женщина шагнула ближе и взглянула сначала на татуировку ежа, обнюхивающего гриб, а после, сердито стрельнув глазами в Корсака, на прижавшегося к земле лиса, -- он явно сидел в засаде. После этого отвернулась к окну.
   -- Одевайтесь.
   Когда мужчины вновь надели всё, кроме плащей, она повернулась и указала на стулья.
   -- Присаживайтесь. Шишла предупреждал, что быстро вопросы вы не решаете. Тем более если дело касается трех тысяч золотых.
   -- Сколько? -- Дафан остановился на пути к стулу. -- Кажется, этот вопрос мы решим очень быстро. Елиад, если ты готов отдать эту сумму, можешь задержаться, я не дам ни золотого, -- он подхватил плащ.
   -- Еще один бойкий, -- поддел Корсак. -- Если дама просит, можно хотя бы сесть за стол и выслушать, что она нам скажет. За это же она деньги не берет, правда? Не торопись, успеешь еще до отъезда с кем-нибудь перепихнуться.
   -- Корсак!
   -- Иногда он пыхтит, как еж, -- поведал Елиад, садясь ближе к Дарихан. -- Но чаще рычит, аки барс, -- и опять повернулся к Дафану. -- Садись, садись, -- когда Еж сел рядом, он обратился к хозяйке. -- Может быть, вы знаете, почему Шишла считал, что его записи стоят так дорого?

***

   Гости, о которых так много говорил ее муж, нагрянули нежданно. В сердце Дарихан попеременно то вспыхивала, то гасла надежда. Она видела: ей не доверяют. Ее считают за дурочку. Ей не хотят платить. А один так вообще с ней разговаривает, как с девицей из борделя. Этот масленый ощупывающий взгляд бесил. Хотелось залепить ему пощечину и выгнать. Но чем дольше шла беседа, тем больше она осонавала: если парень, который ее раздражал, не поможет, то второй точно ничего покупать не будет. Вот только взгляд -- горячий, настойчивый -- смущал. Что за манера оказывать знаки внимания женщине, от которой ничего не нужно, кроме потрепанной книжицы? Ведь такой выйдет на улицу, свистнет да подмигнет -- к нему девчонки сбегутся и девственность отдадут. Потому что молодой да смешливый, потому что богат и живет на другом материке. А вдруг с собой возьмет? Дарихан старалась не встречаться с Корсаком взглядом. И всё еще ужасно хотелось стукнуть его чем-нибудь, чтобы прекратил ее смущать, но в то же время подобное внимание было приятно. Давно забытый жар разлился по телу.
   -- Может быть, вы знаете, почему Шишла считал, что его записи стоят так дорого?
   -- Знаю, -- она поджала губы и опустила глаза.
   -- Так поведайте нам сию тайну, -- хитрый лис заговорил шепотом, и казалось, будто он вовсе не о записях ведет речь.
   Дарихан разозлилась на себя: да он же соблазняет ее, чтобы сбить цену. Думает, что она вот сейчас растает и отдаст им все задаром. Как бы не так! Она с вызовом посмотрела на молодого мужчину.
   -- Я скажу одно. В этой книге есть рецепт напитка, который вам нужен. Такой рецепт стоит гораздо больше трех тысяч, но я не буду просить больше. Выпив настой, сделанный по этому рецепту, вы станете невидимыми для Охотника, но при этом сохраните способность управлять эймом.
   Брови Дафана подпрыгнули.
   -- Очень любопытно, очень, -- так же тихо ответил Елиад. На губах блуждала улыбка, и Дарихан не знала: хочет она разбить эти губы в кровь или поцеловать их. -- Может, вы и правы. Может, подобный рецепт стоит дороже. Но где гарантия, что он действует? Что если мы отдадим деньги за пустышку? Ведь вы на себе действие напитка не проверяли, а ваш... муж, как ни странно, умер, -- мерзавец поиграл бровями. Она знала, что для эйманов их брак недействителен, потому что его не благословил Охотник. Но зато по людским меркам, наоборот, лишь венчание в церкви Хранителей Гошты считается настоящим, так что напрасно он на нее смотрит как на шлюху.
   -- Шишла предупреждал, что вы скажете что-нибудь подобное, -- прищурилась она. -- Но мое последнее слово -- три тысячи золотых. А если вы не согласны, то я подожду других эйманов. Кто-нибудь заплатит и за рецепт, и за тайны, которые муж узнал об эйманах и Охотнике, -- рука второго красавчика сжалась в кулак, и она опять произнесла то, что Шишла заставил ее заучить наизусть. -- На всякий случай я спрятала записки, так что воры их не найдут. И вы до них не доберетесь, даже если свяжете меня и обыщете дом.
   По правде говоря, Шишла настаивал, чтобы она потребовала десять тысяч, но для Дарихан это было настолько немыслимой суммой, что язык не повернулся произнести такое. Но уж три тысячи она возьмет, как бы ни крутил хвостом этот лис.
   -- Свяжем, -- Корсак мечтательно прикрыл веки, -- чтобы обыскать дом, -- Дарихан смутилась. -- Затейник был этот Шишла, -- масленые глазки снова уперлись в нее. -- Прошу простить меня, сударыня, -- он воспользовался ее замешательством и поцеловал тыльную сторону ладони, да не как положено -- обозначив в воздухе поцелуй, а оставив влажный теплый след. И это почему-то было приятно. -- Нам придется удалиться, чтобы обсудить это предложение наедине. Но я уверен, что мы с моим другом обязательно придем к соглашению и посетим вас завтра утром. Возможно, и вы к утру несколько смягчитесь. Разрешите откланяться, -- он встал, взял плащ и, бросив на нее прощальный нежный взгляд, вышел.
   Дарихан сидела, приходя в себя. Если проводит гостей, глядишь еще и упадет с лестницы. "Прямо в объятия Корсаку", -- сердце сладко защемило.
   ***
   На обратном пути Елиад без устали раздавал улыбки и воздушные поцелуи деревенским и городским красоткам. Его хорошее настроение невольно передалось Дафану.
   -- Нет, если я сегодня буду ночевать в гостинице -- вся поездка пропадет зря, -- заявил Корсак.
   -- А то, что мы без нужных сведений вернемся, -- это не зря? -- ухмыльнулся Еж.
   -- Нет, это ерунда. Ну что такое Охотник, чтобы из-за него так волноваться? Не сегодня, так завтра ему все равно придет конец. О вечном Охотнике я пока не слышал.
   -- Так ты не будешь у нее покупать записи Шишлы?
   -- Цену скинет -- куплю, -- заверил Корсак. -- В любом случае я столько денег с собой не взял. Да хватит уже о делах. Смотри, сколько хорошеньких женщин. Они бы и тебе компанию составили, меня на всех не хватит.
   -- Не сомневаюсь, -- хмыкнул Дафан. -- Их слишком много... А как жена относится к тому, что делит тебя с другими женщинами? -- поинтересовался он с усмешкой.
   Корсак обернулся и, притворно сдвинув брови, посмотрел на товарища.
   -- Дафан, ты иногда бываешь до крайности наивен. Только идиоты докладывают жене о том, как проводят свободное время.
   -- Да ладно, Корсак. У тебя умная жена. Скажешь, не догадывается?
   -- Конечно, нет. Как женщины догадываются? Когда муж перестает делить с ней постель. Перестает с ней разговаривать и дарить подарки. Перестает ею восхищаться и клясться в любви. Я таких промахов не допускаю лет с семи.
   -- Всё ясно! -- окончательно развеселился Еж.
   Елиад представил, что было бы, если бы этот разговор услышала Ламис. Сколько бы тарелок об его голову она разбила! Да это он бы потерпел, а вот ее слезы... Все-таки хорошо, что жены эйманов не покидают своих домов. Ламис, она мягкая, но и с характером. За это и полюбил ее и ни разу не пожалел, что женился. Другие женщины -- это так, мимолетное, а Ламис -- навсегда, и он несказанно этому радовался.
   Когда на улице стемнело, Корсак надел простенький плащ стража.
   -- Я так надеялся, что ты пошутил, -- засмеялся Дафан. -- А ты бросаешь меня одного.
   -- А зачем тогда я ванну принимал? -- удивился Елиад. -- Не для тебя же. Нет, если хочешь, я найду себе замену, -- с готовностью предложил он.
   -- Сам справлюсь, -- отказался Дафан, вспоминая хорошенькую служанку. -- Ты, главное, спроси, принимала ли дама ванну, а то они тут не очень любят купаться.
   Последнюю фразу он произнес уже в закрывающуюся дверь. Лениво потянулся, а потом позвонил в колокольчик. Не коротать же ночь одному, в самом деле.
   27 юльйо, Ногала
   Территория Ногалы находилась почти сразу за Аваримскими горами. Около тысячи лет назад, когда к власти пришел двадцатипятилетний Магарай Велиад, Ногала была одним из десятка небольших княжеств, раскинувшихся до Великого океана. За три десятилетия Магарай подмял под себя всех и стал повелителем огромной империи, захватившей плодородные земли. Лишь одно княжество выжило, вцепившись в скалы у побережья -- Жен-Геди. Но Таш-Темир считал, что это произошло потому, что после рождения позднего ребенка, Магарай перестал воевать, а его сын и внук (точно ли в них текла кровь воинственного правителя Ногалы?) довольствовались тем, что получили в наследство. Если бы они захотели, смели бы Жен-Геди за несколько месяцев. Они бы и Энгарн смели, хотя пришлось бы повозиться.
   Армия Ногалы -- одна из самых сильных армий Гошты. Интересно, что все до сих пор так говорили о ней, хотя уже более двухсот лет Ногала ни с кем не воевала. Вообще страна была довольно закрытая. Сведения, которые собрал о ней первый, были скудными и противоречивыми. Но Таш-Темир понял: как и у многих других народов -- людей, оборотней, эйманов, ведьм -- у жителей Ногалы есть особая магия. А значит, это еще один шанс получить исцеление.
   Очень много первый написал о прекрасном Фаанаф-Силоме -- дворце ишви, правителя Ногалы, похожем на небольшой город внутри столицы. Хотя, кажется, не был там, как и большинство других жителей Ногалы, а тем более иноземцев.
   В общем, Таш-Темир был очень заинтригован. Прежде чем отправиться туда, он поохотился в Эгарне, а затем полетел в Римнон-Фарец через пустыню.
   Казалось, страна состоит из множества оазисов, разбросанных по пустыне. Песок неожиданно сменялся зеленеющими полями, огородами, садами, в центре радующей глаз зелени обязательно стоял маленький или большой город, а затем снова начинался песок. Уже это никак не поддавалось объяснению. Непостижимый феномен природы? Или опять магия?
   Сторожевые посты щивеатов -- воинов Ногалы -- Таш-Темир заметил лишь рядом с городами. Он решил не рисковать, поэтому старался лететь исключительно над песком, рассматривая обитателей страны лишь издали. Когда показался самый большой зеленый "остров", окружавший столицу, он спустился. Здесь он хотел найти послушника. Если повезет, тот еще жив и подскажет, как лучше добраться до ишви.
   Послушников в Ногале было еще меньше, чем в Энгарне. Но если там их раскрывали и казнили, то здесь первому вообще тяжело было кого-то завербовать. Один, самое большее -- двое крестьян рядом с парой городов и один послушник рядом с Римнон-Фарецом -- вот весь "улов". Вероятнее всего, роль сыграл тот факт, что в Ногале не селились ни оборотни, ни ведьмы, ни вампиры. Эйманы приезжали изредка, но им трудно было конкурировать с купцами-ногальцами. Так что убедить кого-то, что не-люди опасны, было очень сложно. С ними просто никто не сталкивался.
   Он нашел послушника бинея -- так называли крестьян в Ногале. Смуглый почти до черноты маленький человечек в холщовой рубахе и брюках продемонстрировал ему плечо со звездой: заклинание послушания по-прежнему было на нем. Но помочь встретиться с ишви, конечно, он не мог. Лишь рассказал, что вечером в день отдыха ишви посещал храм в той части Римнон-Фареца, которая принадлежала священникам. Сюда допускались и прочие сословия, но по жребию. В назначенное время щивеаты перегораживали улицы, ведущие к храму, и пропускали каждого десятого из тех, кто желал передать просьбу ишви. Из этих избранных далеко не каждый разговаривал с правителем лично, но те, кто не успевал произнести просьбу вслух, могли передать ишви послание. Биней, конечно, мог прийти туда с посланием "короля Манчелу", но никто не мог поручиться за то, что он станет десятым из желающих. Значит, нужно будет снова использовать магию. Иномирец тяжело вздохнул: тех крох, что он накопил должно было хватить.
   Он хотел купить ослика, чтобы доехать до города -- вокруг столицы полец было много, поэтому он рисковал и до полуночи туда не добраться. Однако возникла заминка: бинеи не имели права ничего продавать. Это была прерогатива купцов. За нарушение закона грозила суровая казнь. В конце концов он написал расписку, что не покупает ослика, а лишь берет его во временное пользование и обещает вернуть не позже, чем через неделю.
   ...Часы на главном храме столицы пробили четыре часа пополудни, когда Таш-Темир въехал в город. Выбеленные на солнце ворота распахнули настежь. Стоящие на страже щивеаты даже не посмотрели в сторону Мудрого Избранного, истекающего потом под коричневым плащом и капюшоном, закрывавшим лицо. Не посмотрели, хотя он выделялся среди местных жителей, как ворон в стае лебедей. Не посмотрели, хотя здесь он магию не использовал. По правде говоря, Таш-Темир надеялся, что его задержат, спросят, что он здесь делает, и тогда он представится посланником Кашшафы и сможет передать письмо без использования магии. Не вышло. Видимо, местные совсем не опасались пришельцев. Значит, нужно попасть в толпу просителей у храма.
   Римнон-Фарец магу очень понравился: улицы широкие, никаких сточных канав, лишь чистая вода, льющаяся из фонтанов на перекрестках. Вода больше чего-либо другого свидетельствовала о благосостоянии города. Через высокие заборы свешивали ветви фруктовые деревья, но под ними не валялось опавших фруктов, даже мостовая не испачкалась. На одной из улиц Таш-Темир разгадал секрет такой чистоты: такой же маленький и смуглый, как биней-крестьянин, человек тер камни щеткой, обильно поливая водой. Следом другой, похожий на первого будто близнец, вытирал мостовую, чтобы не образовалось луж и грязи. Женщин Таш-Темир не встретил -- они никогда не покидали родительского дома, а когда выходили замуж, их запирали в доме мужа. Была только одна категория женщин, которым позволялось ходить в откровенных одеждах, где им вздумается, но их часто не встретишь. Вот когда ишви направится в храм для молитвы, они наверняка будут сопровождать его.
   Римнон-Фарец имел кольцевую структуру: чем ближе к окраине, тем беднее были горожане. Внешнее кольцо -- жилища землепашцев, скотоводов и чистильщиков улиц. Они строили одноэтажные дома, слепленные друг с другом, как соты. Следом располагались строения величественней и просторней, где обитали ремесленники. Им уже полагался небольшой двор, где росла пара деревьев. Еще дальше начинались улицы купцов и вельмож, прислуживающих во дворце. Их дома были большими, облицованными мрамором, а во дворах располагались целые сады. Но скоро их красота меркла в сравнении с дворцами священников и ученых.
   Дома веками принадлежали одним и тем же семьям, и никогда за всю историю Ногалы не переселялись ногальцы в жилища получше или похуже. В книге святого Наарая, пользовавшейся в Ногале большей популярностью, чем книга Вселенной, было написано, что Эль-Элион, сотворив людей на Гоште, в Своей мудрости определил, кто из них способен стать воином, а кто будет искусным ремесленником. Он запечатлел каждого, чтобы навеки они и их потомки оставались в своем звании, и спорить с волей Всемогущего, значит совершить тяжкое богохульство, которое карается смертью в выгребной яме.
   Ногальцев нетрудно было убедить в истинности этих слов. Проходя по городу, Таш-Темир легко отличал, где заканчивался один квартал и начинался другой. И не только по домам. Жители разных улиц очень сильно отличались друг от друга внешне, и спутать высокого, темноволосого щивеата-воина с русоголовым купцом было невозможно. А если прибавить к этому, что каждая из каст в Ногале, хотя и имела разный достаток, но пользовалась равными правами: на жизнь, на труд, на справедливый суд -- то участь невысоких и смуглых землепашцев и дворников уже не казалась такой уж страшной. Маг мог засвидетельствовать, что многим крестьянам в Кашшафе и Энгарне жилось намного хуже.
   Сразу за дворцами священников и ученых с желтой кожей и раскосыми глазами снова возвышалась стена, высотой в два полета стрелы. За ней находился Фаанаф-Силом -- дворец ишви. Внутри его стен жили знатнейшие щивеаты, доказавшие преданность правителю. За их жилищами ступенями поднимались к небу дома, принадлежавшие ишви. Каждый из них был великолепнее другого и мог соперничать по красоте с обителями Эль-Элиона, обещанными верным. Только за это захватывающее дух великолепие стоило бы прославить династию Велиадов.
   Таш-Темир направился в сторону главного храма. Там уже начинала собираться толпа жаждущих. В руках все держали бумаги с прошениями -- немногие могли рассчитывать, что ишви выслушает их, а вот передать свою просьбу могли почти все. Чтобы помочь в составлении письменного прошения, шесть дней в неделю трудились младшие священники, за деньги записывая их для желающих. Еще ни разу не было жалоб, что о какой-то просьбе забыли. Но это не значило, что каждый получил желаемое. Вельможи ишви расследуют дело и поступят по справедливости: тех, кого надо помиловать, -- помилуют, а тех, кого надо наказать, -- накажут. Злостных же преступников отправят в выгребную яму: за пределами столицы есть канава, в которую сливается канализация со всего города. Сверху она закрыта, чтобы неприятные запахи не портили воздух жителям окраин. Лишь небольшой люк сделали для преступников. Человек там с неделю умирает. Впрочем, по части казни ногальцы были очень изобретательны. В выгребной яме погибали лишь в том случае, если истцу было лень или некогда выдумать что-нибудь поэффектней.
   Таш-Темир сотворил несложное заклинание, на которое хватило магии, и легко прошел мимо щивеатов. Воин не понял, почему коснулся жезлом человека в коричневом плаще, который был не десятым, а вторым по счету. Вскоре вместе с другими счастливчиками маг оказался на площади перед храмом. Большой портик красовался изящными, казавшимися хрупкими мраморными колоннами. На них выбили узоры причудливых растений. Дальше устремлялась в небо башня, такая же изящная, напоминающая ослепительно-белый ажурный кипарис, верхушка которого сверкала золотом. Колокол пробил пять часов пополудни, и появился десяток щивеатов в сверкающих золотых нагрудниках, с золотыми щитами. Лишь копья и мечи сделали из стали. На вороных конях, в черных рубашках, брюках и сапогах они смотрелись очень красиво. Среди них на белом жеребце выделялся ишви. Таш-Темир знал, что ему около шестидесяти, но выглядел мужчина лет на сорок. Темно-серая седина не старила его, еще не появилось морщин, а доброжелательная улыбка и веселый блеск темно-карих глаз вместе с бело-золотым длиннополым одеянием, еще сильней молодили. Он держался в седле уверенно и легко. Голову покрывала небольшая чалма. Горожане при виде его упали на колени лицом в камни. Таш-Темир не сделал этого, поэтому заметил и сопровождавших ишви женщин на огненно-рыжих конях. Полураздетые красавицы с роскошными бюстами и драгоценностями в густых темных волосах не были наложницами правителя, как кто-то мог бы подумать. Жен и наложниц он надежно прятал за крепкими стенами, так же как другие мужчины Ногалы. Сопровождали же правителя отхи -- каста женщин, владеющих магией, состоящая исключительно из красивых девственниц. Когда отхи становилась менее привлекательной, она выходила замуж по своему выбору -- нередко даже за ишви -- и самой красивой дочери передавала тайны магии. Отхи получали силу от взглядов мужчин, полных вожделения, поэтому они одевались так вызывающе.
   Таш-Темир не склонился перед ишви, чтобы обратить на себя внимание, и ему это удалось. Взгляд Овед-Едома задержался на нем. Только тогда маг встал на одно колено и склонил голову. Через мгновение твердая ладонь коснулась плеча.
   -- Встань, чужеземец. Ишви хочет говорить с тобой.
   Таш-Темир поднялся и проследовал к белому жеребцу Овед-Едома.
   -- Открой лицо, чужеземец, -- потребовал щивеат.
   -- Да простит меня великолепный ишви. Я прибыл из Кашшафы, и принадлежу к ордены Избранных церкви Хранителей Гошты. Я Мудрый Избранных, и законы моего ордена запрещают открывать лицо, ведь мы действуем от имени Всетворящего. Я пришел, чтобы передать весть от его величества короля Кашшафы Манчелу. Я пришел с миром, -- Таш-Темир протянул Овед-Едому послание. Но тот не принял его.
   -- Есита, -- окликнул он, и одна из отхи, подъехав ближе, взяла свиток. Быстро прочитав его, передала бумагу ишви.
   -- Ты посол Кашшафы и просишь аудиенции? -- голос ишви мягкий, бархатный. Наверняка он прекрасный певец.
   -- Да, великолепный.
   Таш-Темир смотрел в землю, но знал, что Овед-Едом сейчас переглядывается с отхи, желая знать их мнение.
   -- Мы ждем тебя в посольском дворце сегодня в восемь вечера. Цалаф, -- обратился он к щивеату, -- проводишь.
   -- Благодарю, великолепный.
   Но Овед-Едом уже отвернулся. У него осталось полчаса до молитвы, чтобы выслушать другие просьбы народа и собрать те, которые он выслушать не успеет. Царственные пальцы, усыпанные перстнями, указывали то на одну склоненную спину, то на другую, и щивеат провожал счастливчика к ишви.
   ...В Большом зале посольского дворца стояла прохлада. После того как Таш-Темир взобрался вслед за Цалафом по казавшейся бесконечной лестнице, он почувствовал блаженство, едва вошел сюда. Глаза отдыхали в полумраке после сияющего на солнце белого мрамора.
   Мебели почти не было. У дальней стены, напротив ажурной двери, стояла гигантская тахта, на которой среди подушек вальяжно расположился ишви в окружении пятнадцати отхи. Девственницы, владевшие магией, жили не только в столице, но лишь здесь их было так много. Братья Овед-Едома, правившие в крупных городах Ногалы, имели по три-четыре отхи, и это служило залогом того, что они не захватят власть. Девушки в полупрозрачных тканях, окружали ишви тройным кольцом и ближе к нему Есита -- губы правителя целуют волосы на ее затылке, рука по-хозяйски накрыла грудь. "Любимая отхи, -- сообразил Таш-Темир. -- Та, что и женой станет в свое время".
   В двух тростях от тахты постелили небольшой коврик. Чтобы уместиться на нем, магу надо либо встать на колени, либо сесть, скрестив ноги. Таш-Темир предпочел второе. Опустившись на пол, он терпеливо ожидал слова ишви. Но, прежде чем Овед-Едом произнес его, одна из отхи поднялась с тахты и обошла вокруг гостя. Ишви и девушки переглянулись. Он бы не удивился, если бы узнал, что они обмениваются мыслями.
   -- Мы готовы выслушать тебя, Избранный, -- благосклонно кивнул ишви. -- Чего хочет король Кашшафы?
   -- Великолепный ишви, хвала и благодарность твоей мудрости, за то, что согласился выслушать меня, -- Таш-Темир давно приготовил вычурную речь для правителя Ногалы. Здесь любят долгие беседы, изобилующие притчами, -- Как тучи на горизонте предвещают песчаную бурю, так мой приход несет печальную весть. Долгие годы мы жили в мире, но теперь настал конец миру. Зло овладело Энгарном. Королева Эолин сидит на троне, но правит страной давно не она. От вас не скрыто, что там происходит. Собирается могущественная армия. Зачем? Вы знаете зачем, великолепный ишви. Армии не создаются, для того чтобы их просто содержать. Энгарн готовится к нападению. Король Кашшафы, великий Манчелу, имеет неопровержимые доказательства этому. Если сейчас не остановить нечисть, жаждущую власти, потом может быть поздно. Король Кашшафы ищет сильных союзников в битве с врагом. Еще два-три месяца -- и кашшафская армия вступит в Энгарн. Король Манчелу, помня о славе воинов Ногалы, посчитал необходимым предупредить вас об опасности. В это тревожное время Ногала не может остаться в стороне. Если Кашшафе не удастся остановить нечисть, Энгарн не успокоится. Уничтожив одного соседа, он примется и за других. Король Манчелу предлагает стать союзниками. Армии великолепного ишви, непобедимым щивеатам, нужно снова доказать свое могущество. Воины слабеют без битвы. Что будет, если Энгарн придет в Ногалу, и не встретит здесь достойного противника? Если армия Ногалы начнет войну на востоке, мы, без сомнения, сможем победить зло. Тогда великолепный ишви сможет распространить свою благодеющую руку и на восточную часть Энгарна, чтобы принести живущим там благоденствие и процветание. Король Манчелу понимает, что такой вопрос не решается быстро. Он готов ожидать вашего ответа и предоставить неопровержимые доказательства вины Энгарна, если великолепный ишви еще не получил их через своих отхи. Скажите, сколько времени потребуется великолепному ишви, чтобы принять решение?
   Таш-Темир ожидал ответа ишви, но Овед-Едом молчал, глядя куда-то поверх головы мага. Казалось, он прислушивался к чему-то, и то, что он слышал, ему не нравилось.
   -- Огонь, страх, крик, боль, дым, смерть, смерть, смерть... Царство смерти. Это война, Избранный. Это то, что на поле боя. Есть и другой лик войны -- это плачущие матери, сестры и жены, сыновья, выросшие без отцов, дочери, оставшиеся без защиты. Я не видел этого, и мои отхи не видели, -- маг понял, почему ишви говорит "мы" -- он объединял себя с отхи. -- Но мы помним. Последняя война была 213 лет назад, но память сильна. Память отхи, покалечившихся на этой войне. Мы не будем воевать на стороне Кашшафы. Мы не будем воевать на стороне Энгарна. Мы не будем воевать, Избранный.
   Таш-Темир знал, что это последнее слово и теперь надо уйти.
   -- Да благословит Эль-Элион великолепного ишви, -- иномирец поклонился и, пятясь, покинул Большой зал.
   Только когда перед ним закрылись ажурные двери, он вдохнул полной грудью.
   -- Идем, Избранный, -- Цалаф негромко напомнил о себе.
   Таш-Темир последовал за ним, размышляя, что такой ответ тоже неплох. Нейтралитет во время войны много значит. Но как же сильны отхи! Хотелось бы исследовать этот симбиоз поближе. Маг не сомневался, что девушки показали что-то Овед-Едому. Показали то, что было памятью их прапрапрабабок, и убедило ишви отказаться от войны. Да и с ним что-то сделали: до сих пор будто пьяный, в голове шумит и не очень хорошо видит, куда идет. Темные коридоры казались такими же бесконечными, как лестницы до этого. Похоже, обратно его провожали внутри здания, чтобы не жарить на солнце.
   Он заподозрил неладное, когда осознал, что находится в окружении щивеатов. Встрепенулся, пьяное наваждение тут же прошло. Неужели они считают, что смогут справиться с посланником храма Света? Он чуть не рассмеялся. Он порвет их, обратившись в вампира! Но, прежде чем он сделал хоть что-то, Цалаф повернулся, и глаза его сверкнули алым светом, как у... вампира. Глаза других щивеатов тоже светились алым.
   -- Ты не справишься с нами, Избранный, -- он положил ладонь ему на плечо, но иномирец резко сбросил ее.
   "Посмотрим, -- злобно подумал Таш-Темир. -- В любом случае меня запомните..."
   -- Не нужно ссориться, Избранный, -- нежный девичий голос раздался из темноты, но тут же отхи засветилась, точно светлячок, озаряя светом коридор и щивеатов с отрастающими клыками. Маг узнал ее сразу -- Есита!
   Таш-Темир попытался исчезнуть отсюда так же, как из дворца Тештера, но не успел -- голова закружилась, руки бессильно обвисли вдоль тела, а затем стены перед глазами перевернулись.
   27 юльйо, Щев, Гучин
   Корсак добрался до нужного дома очень быстро, потому что пришпоривал коня то и дело. Он всегда одевался попроще, когда выходил из дома без охраны. А ехать к женщине с охраной, это как-то...
   Привязав лошадь к перилам крыльца и решив, что не потерпит большого убытка, даже если ее к утру сведут, он постучал. За дверью стояла такая тишина, что он подумал, там уже все уснули, но тут дверь приотворилась. На цепочке, как и в первый раз. И вопрос тот же:
   -- Что вам угодно?
   -- Принес деньги за записи Шишлы, -- вкрадчиво пояснил он.
   За дверью помедлили, а затем цепочку сняли. Он шагнул в темный коридор. Лампа, стоявшая на лестнице, осветила женскую фигуру, тоже кутающуюся в плащ.
   -- Подождите, я оденусь, -- и он предположил, что под плащом у нее нет ничего. В крайнем случае, нижняя рубашка.
   Прежде чем Дарихан ушла, он быстро шагнул к ней и обнял, распахивая плащ. Так и есть -- нижняя рубашка.
   -- Одеваться необязательно, -- он склонился к ней. Если он ошибся, если вдова Шишлы не хочет его видеть, сейчас самое время дать ему пощечину. Но женщина облизнула губы, и Корсак подхватил ее на руки и понес наверх, удивляясь, какая она легкая, будто пушинка. В той комнате, где они беседовали, стояла кровать. И уж совершенно точно там тепло, и можно снять эту дурацкую рубашку.
   ***
   -- Ты женат! -- слова прозвучали как обвинение.
   Днем Елиад через слугу прислал Дарихан несколько корзин с продуктами и хорошим вином. До его прихода она отнеслась к подарку настороженно, почти ничего не трогала. Теперь же, едва они немного освободились, Корсак принес пару корзин наверх. Женщина, выпив совсем немного, быстро захмелела и от этого еще больше похорошела. И -- да -- она тоже приняла ванну. Елиад не сомневался, что она мечтала о нем. Он лежал на не самой широкой кровати в своей жизни, а Дарихан, озаренная светом камина, обвиняющее смотрела на правое плечо с татуировкой в виде венка цветов. Он потрогал густые волосы и, выдержав паузу, ответил на восклицание.
   -- Э-э-э... Видишь ли, милая... мне тридцать один. Как бы... уже пора...
   Как он и предполагал, пьяные мысли Дарихан тут же унеслись в другую сторону.
   -- Сколько тебе?! -- и упала ему на грудь, так что волосы пощекотали все, что только возможно. -- А вот знаешь, -- авторитетно заявила она, -- будь ты старше. Даже моим ровесником. Ты бы меня не соблазнил.
   -- Ну, откуда ты можешь знать, милая? -- разулыбался Корсак.
   -- И нечего тут улыбаться. Смешливый какой! Я просто хотела узнать, как это. С молодым. Когда вот такой, сильный. Шишла меня на двадцать лет был старше. А больше я и ни с кем. Ты мой первый любовник, между прочим.
   -- Польщен, милая.
   -- Хватит лыбиться! Смешливый какой, -- она снова вскочила, потом вдруг посерьезнела. -- Ладно. Хватит. Начинай уже.
   -- Что начинать, милая? -- подмигнул Елиад. -- Мы вроде только закончили.
   -- Не заговаривай мне зубы, -- язык женщины слегка заплетался. -- Я, может, и пьяная, но я прекрасно всё помню и хорошо соображаю. И у тебя ничего не выйдет. Ничего! -- она помахала пальчиком перед ним, от чего Корсак еле сдержал смех. -- Ишь, смешливый, -- нахмурилась Дарихан. -- Я все понимаю. Зачем молодой, красивый и богатый мужчина пришел к страшной старой тетке? Зачем он ее накормил и напоил? Чтобы обделать свои делишки. Чтобы я тебе отдала записки Шишлы. А я не отдам! Это, знаешь, слишком. Три тысячи золотых и одна ночь с любовником. А ты ведь не останешься, ты не Шишла. Ну, давай, -- настаивала она. -- Ты сказал, принес деньги. Обманул?
   -- Ну почему же, милая... Принес, -- его смешила эта маленькая пьяная женщина, изо всех сил показывающая себя строгой и умной.
   -- Опять лыбится! Прекрати, -- возмутилась Дарихан, она замахнулась, чтобы ударить его по губам, но в последний момент передумала и жарко поцеловала. -- Ну, давай, сколько ты там принес? -- строго произнесла, оторвавшись. -- Пятьсот золотых, наверно? Давай.
   -- Э-э-э... Видишь ли, милая... я немножко не могу встать.
   Дарихан тут же отодвинулась, давая ему свободу. Корсак сполз с кровати, порылся в вещах, которые до этого аккуратно сложил на стуле, затем сделал приглашающий жест, чтобы женщина тоже села за стол. Она послушно переместилась и, вскинув подбородок, пристально посмотрела на него. Ее нисколько не смущало, что они, совершенно голые, обсуждают за столом дела. Елиад с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться.
   -- Дело в том, что я не вожу с собой таких больших денег, -- начал он. -- Да и никто не возит из эйманов, ты должна это знать. К тому же я не собирался ничего здесь покупать...
   -- Ладно, ладно, -- перебила Дарихан. -- Что и пятисот золотых нет? Вот наглец!
   -- Пятьсот есть, -- он положил на стол мешочек с деньгами. Женщина насмешливо скривила губы. -- Еще у меня есть несколько драгоценных камней, -- он с удовольствием наблюдал, как меняется выражение ее лица. -- Они стоят тысячу двести -- тысячу триста, но, учитывая, что для их продажи тебе придется ехать в Хаббон, а ювелиры там наверняка тебя облапошат, положим тысячу за все, -- он положил перед ней мешочек поменьше. -- И на полторы тысячи вексель, -- Елиад положил бумагу, которую написал тайком от Дафана. Ни к чему ему знать подробности сделки. -- Вексель, который оплатит любой эйман, да вообще любой купец оплатит. Вот хоть к тому же Ежу придешь через месяц, когда он вернется сюда. Ты же знаешь наши векселя. Их очень любят, потому что проценты хорошие, -- он уговаривал, так как женщина наполнилась враждебностью, опустила голову. -- Ну нет у меня сразу три тысячи. Хочешь, еще на пятьсот вексель напишу, чтобы ты уже совсем спокойна была?
   -- В чем подвох? -- Дарихан стремительно протрезвела.
   -- Ты о чем?
   -- Ты мне тут расклад даешь больше чем на три тысячи и еще приплатить готов. В чем подвох? Золото фальшивое? Вексель неправильно составлен? Меня арестуют за кражу, когда я пойду продавать камешки? В чем подвох?
   -- Да все нормально. Хочешь, завтра проверишь у кого-нибудь в Хаббоне. Я тебя отвезу. Потом отдашь записи.
   Дарихан выскочила из комнаты, через несколько мгновений вернулась, бросила перед ним тоненькую истрепанную книжицу -- не так уж далеко она была спрятана.
   -- Вот. Забирай. Забирай-забирай, -- она решительно сунул ему в руки записки. -- Держишь крепко? Золото тоже забирай. Всё забирай. Только не ври! Ты трахал старуху, хотя не собирался меня обмануть? Ты получил всё, что хотел, теперь скажи правду.
   Когда Елиад понял, что ее беспокоит, он все-таки не выдержал и коротко хохотнул. Положив на стол записки, подхватил ее на руки и отнес на кровать, невзирая на то, что она стучала по нему кулачками. Там быстро подавил ее сопротивление.
   -- Милая, -- ласково пояснил он. -- Я достаточно богат, чтобы спать лишь с теми женщинами, которые мне нравятся. Что ты на себя наговариваешь? Какая ты старуха? Всего-то года на два меня старше, -- он намеренно скинул четыре года. -- Ты на себя в зеркало давно смотрела? Смотри, какая ты красавица, -- Корсак ласкал ее, откровенно любуясь. -- Посмотри, какая ты, Ханна...
   Она вздрогнула, когда Елиад впервые назвал ее по имени. Вскоре появились более весомые, чем слова, доказательства того, что она желанна и красива в его глазах, и стало не до разговоров.
   Немного отдышавшись, она прижалась щекой к его груди и прошептала:
   -- Лид... -- и он тоже вздрогнул. -- Что? -- тут же приподнялась женщина. Корсак отмахнулся, но Дарихан уже догадалась. -- Жена тоже называет тебя Лидом, да?
   -- Да, -- подтвердил он.
   -- Бывают же совпадения, -- женщина снова улеглась. -- А ты назвал меня как Шишла -- Ханна... -- она помолчала. -- А какая она, твоя жена? Расскажи, -- Дарихан задумчиво поглаживала его грудь.
   -- Э-э-э... -- затянул, как обычно, Елиад. -- Видишь ли, милая... Я не люблю обсуждать с мужчинами свои отношения с женщинами. И не люблю обсуждать с женщинами свою жену. Только не обижайся.
   -- Ладно, -- легко согласилась она. -- А Шишле нравилось рассказывать о жене. Мне кажется, он очень любил ее и скучал. Но хотел помочь эйманам избавиться от Охотника, а там, где вы живете, это невозможно. Поэтому он и прятался здесь. И всю жизнь проводил эксперименты. Из девяти лет, что я с ним прожила, я видела его трезвым очень мало. Конечно, он меня не обижал, как другие пьяницы, но моя жизнь с мужем мало отличалась от теперешней, вдовьей. Разве что жила в городе и кушала чуть лучше.
   -- А зачем ты нас раздела? -- задал Корсак мучивший его вопрос, когда она заговорила о муже.
   -- Шишла очень просил не отдавать тетрадь Охотнику.
   -- И сказал, как его отличить? -- поразился Елиад. -- И как же?
   -- У него на груди нет рисунка. Вернее, другой рисунок. Там где у вас татуировка, у него темно-синий круг.
   -- Что? -- женщина не переставала удивлять Елиада. -- Откуда он узнал?
   -- Он же всю жизнь собирал сведения. Много чего узнал. Этим записям для вас цены нет. А вот скажи все-таки, -- она заглянула ему в глаза, -- зачем тебе это нужно?
   -- Что именно? -- уточнил он, расплываясь в улыбке.
   -- Вот ведь смешливый, -- сварливо посетовала Дарихан. -- Вот это: проводить ночь со мной. Ладно, я тебе понравилась, но ты бы и получше мог найти. Сколько у нас молодых да красивых. Кто бы отказал тебе? Так зачем тебе я понадобилась, можешь сказать?
   -- Могу, да ты ведь не поверишь, -- он улыбнулся шире.
   -- Ты скажи, а я подумаю, верить или нет.
   Елиад ласково провел рукой по волосам, потом погладил лицо, шею, грудь, изгиб талии, тихо и медленно рассказывая. И впервые за этот вечер был серьезным и чуть усталым.
   -- Жалко мне таких, как ты. Всех баб жалко, ты не представляешь. Жалко вдов молодых, одиноких, -- в голове у него мелькнуло, что вдов после войны еще больше станет, и он тяжело вздохнул. -- Жалко замужних, у которых мужья пьяницы или моты, -- продолжил он, -- которых мужья, отцы, братья колотят. Жалко тех, кто рожает каждый год и много лет выспаться не может. Жалко тех, кто не может родить, у кого дети погибли, -- глаза Дарихан блеснули. -- Жалко тех, кто слова доброго от мужа не слышит, а лишь окрики. Тех, кого за бесплатных рабынь считают. Кто не знает, как хорошо может быть женщине в постели. Если бы я мог, я бы всех к себе забрал. Поселил бы на острове каком-нибудь, чтобы ни в чем они нужды не знали. Чтобы ели вдосталь и растолстеть не боялись, чтобы платья меняли по пять раз на дню и украшениями играли, как камешками простыми... Если бы я мог, всех бы осчастливил. Не могу, -- он виновато пожал плечами.
   -- Может, тогда стоит хотя бы одну счастливой сделать? Свою жену, например.
   -- А она счастлива, -- заверил Корсак. -- Честно. Все, что я мог ей дать, -- дал. И дальше будет также, -- он помолчал, а затем произнес то, что она жаждала услышать. Они все этого ждали, когда провожали эймана Елиада. -- Если я буду в этих краях, можно еще к тебе зайду?
   Глаза ее вспыхнули, как звезды. "Как же легко вас обрадовать..."
   -- Можно, -- с готовностью согласилась она. -- Я буду ждать.
   -- Нет, ты не жди, -- возразил он. -- Ты только знай, что, если я буду рядом, -- мимо твоего дома не пройду. А если не пришел, значит, не мог, далеко был.
   -- Хорошо, -- лицо ее сияло блаженством.
   И он снова поцеловал ее. Сначала легко, а после более настойчиво.
   ...Когда Дарихан разомлела и уснула, Корсак осторожно отодвинулся. Убедившись, что женщина не проснулась, поднялся. Дрова в камине уже догорали, он подбросил туда еще, чтобы комната до утра не выстыла, а то еще проснется. После этого неслышно собрал вещи, взял масляную лампу и вышел в коридор.
   27 юльйо, замок Зулькад
   Почти неделю Мирела не вставала и не ела, только пила воду, которую тайком приносила Векира. Иногда ей становилось лучше, а потом она вновь видела тяжелые сны, от которых с трудом просыпалась. Векира сообщила, что Даут открыто заявлял, что Мирела не проживет и десяти дней. Он знал, о чем говорил. Может, напрасно они опасались, что ей будут давать отравленную еду. Походило на то, что яд дали один раз, но очень сильный. Радовало девушку одно: Сайхат реже появлялась в ее видениях и часто, пускалась в бегство, если принцесса оказывалась рядом.
   Сегодня Мирела проснулась, когда солнце взошло, и почувствовала прилив сил.
   -- Помоги мне одеться, -- велела она Векире.
   Девушка посмотрела с недоумением, а затем помчалась за платьем. Затягивая на госпоже корсет, она приговаривала:
   -- Радость-то какая! Жаль, отец Иавин не узнает. Его вызвали к королю, может, и не вернется больше. Он-то надеялся, что еще с вами увидится. Обещал: "Встречусь с другими духовниками, обсужу кое-что, да и вернусь". И еще он сказал: "Раз она, -- вы то есть, госпожа, -- до сих пор не умерла, то и не умрет, может быть". И ведь как с Богом разговаривал! Только он уехал -- вы и поднялись. Вот Даут будет локти кусать!
   Мирела вздрогнула, представив взбешенного графа, с которым обязательно придется столкнуться. Он тут же примчится, если узнает, что принцесса встала.
   Векира ушла за едой. Следом за горничной, принесшей из кухни поднос с завтраком, действительно вошел Даут. Напрасно она надеялась, что хоть немного придет в себя до его прихода. Граф окинул принцессу недовольным взглядом.
   -- С выздоровлением, леди Шедеур, -- и вышел до того, как она успела произнести протест.
   Мирела облегченно выдохнула. Девушка боялась, что если придется спорить, она не выдержит и снова потеряет сознание. Вспомнилось, что в последнем разговоре отец Иавин упоминал о возможности верховых прогулок. Это очень ободрило. Она воспользуется разрешением, когда немного окрепнет.
   Векира, едва дверь за графом закрылась, зашептала:
   -- Вы смотрите, не кушайте это. Я, как маркиз Бернт велел, это принесла, чтобы все думали, что вы кушаете. А вы кушайте другое, -- она подала сверток. -- Пища не такая изысканная, но без яда точно, -- принцесса медлила, и она добавила. -- Кушайте, кушайте. Как покушаете, я вам хорошую весть расскажу.
   -- Векира!
   -- Да-да, сначала покушайте, а то разволнуетесь, и вам плохо станет.
   -- Предлагаю компромисс, -- с улыбкой промолвила принцесса. -- Ты расскажешь мне новости за завтраком.
   Горничная смирилась. Мирела откусила пирог, и Векира заговорщицким шепотом произнесла:
   -- Сегодня продукты в замок привезли, как всегда. И с поставщиками нашими обычными приехал один новенький. Он Щутеле передал письмо для вас.
   Мирела тут же отложила пирог.
   -- Где оно?
   -- Ну ваше высочество! -- обиженно заныла Векира, но Мирела сурово сдвинула брови.
   Горничная полезла за корсет, и вскоре на свет появился свернутый лист. Внимательно осмотрев печать, принцесса с волнением произнесла:
   -- Это же из Лейна от короля Айдамиркана!
   Она быстро вскрыла конверт:
   "Моя дорогая кузина! С прискорбием я узнал о том положении, в котором Вы оказались. Считаю своим долгом оказать Вам всяческую поддержку. Вместе с этим письмом я посылаю надежных людей, одного из которых Вы знаете и совершенно справедливо доверяете ему. Он вместе с уважаемыми дворянами Лейна доставит Вас в Фаралу, чтобы я мог оказать Вам прием, достойный дочери королевы Езеты..."
   Далее следовал подробный план побега. Если бы ей удалось выйти из замка и добраться до заброшенного охотничьего домика, то там в течение двух недель будет ждать надежный человек, который отведет ее в место, где принцессе обеспечат охрану и по реке отправят в порт Давраф. Оттуда на корабле ее перевезут в Лейн, где с распростертыми объятиями двоюродную сестру встретит король Айдамиркан.
   Мирела прочла письмо и пересказала его Векире.
   -- Но вы ведь возьмете меня с собой? -- восторженно прошептала девушка, когда узнала новости. -- И мы ведь не будем всегда там жить? Когда будет безопасно, мы же вернемся в Кашшафу?
   Принцесса вздохнула. Она не знала ответов на эти вопросы. Прежде всего следовало увидеться с человеком, который ожидал в охотничьем домике.
   -- Векира, а ведь король позволил мне верховые прогулки. Как ты думаешь, удастся нам вместо этого заехать в охотничий домик?
   -- Да кто ж его знает...
   -- Пойди узнай через графиню Зулькад, отпустят ли нас гулять.
   -- Госпожа, но как же можно? Вы почитай первый день на ногах...
   -- Пойди узнай, можно ли мне получить глоток свежего воздуха, а я пока поем. Если станет плохо -- сразу вернемся. Но от таких новостей, у меня как будто прибавились силы.
   Горничная вышла, Мирела принялась за завтрак. Но явно переоценила себя -- после болезни много съесть не смогла и, отставив тарелку, стала ждать Векиру. Немного погодя спохватилась: попробовала походить по комнате -- не кружится ли голова? Может, и тут она слишком самонадеянна? Мирела встала, убедилась, что чувствует себя хорошо. Подошла к окну, выглянула во двор в узкую щель. Увидела нескольких слуг. Затем вернулась к столу.
   Векира вернулась огорченная.
   -- Не разрешил? -- тут же спросила принцесса, уговаривая себя, принять всё как есть. Значит, ее судьба навсегда остаться в этой тюрьме.
   -- Разрешил, но с вами поедут двое его слуг. Охранять вас будут.
   Мирела с облегчением выдохнула.
   -- Это ничего, Векира. Он мне не доверяет, но ведь впереди еще две недели. Если я буду ездить каждый день, он привыкнет, и не будет так следить. А если устроят охоту, то обязательно сможем оторваться от них. На охоте мужчины уже себя не помнят. Н всему свое время. Главное, начать. Немедленно прикажи Щутеле, чтобы готовил лошадей, а потом поможешь мне надеть костюм для верховой езды.
   Переоделась она быстро. Уже через четверть часа Мирела появилась во дворе. Из-под камзола, на котором не было ни единого украшения, виднелась пышная темно-коричневая юбка с черными кружевами по подолу. В этом наряде принцесса казалась бледнее обычного. Она погладила морду Снежки, забралась в седло и направила лошадь к воротам, не заботясь о том, готовы ли ее сопровождающие.
   Она почувствовала себя свободной, как только попала в лес. Целую вечность она не выезжала за пределы замка. Уже забыла, как поют птицы и шелестит ветер в ветвях. Не торопясь, она направила лошадь по тропинке, подставляя лицо солнцу. Неужели это возможно, и она покинет свою тюрьму? Будет свободно выходить, куда захочет?
   Хорошее настроение пропало, Мирела опустила голову. Такой свободы она никогда не получит. Следовало честно признать, что она меняет одну тюрьму на другую, только более уютную: в Лейне она будет полностью зависеть от двоюродного брата. И она никогда не вернется на родину. После побега ее воспримут здесь только как мятежницу...
   25 юльйо, Римнон-Фарец, Ногала
   В голове Таш-Темира всё вертелось: красивое лицо ишви, белая ажурная башня храма, грудь отхи, которую не могла прикрыть прозрачная ткань, пустыня с темным пятном замка вдали, золотые нагрудники щивеатов... Это и многое другое проносилось в прозрачно-сером дыму, то отчетливо проступая контурами, то теряя очертания. Он пробирался сквозь ароматный туман, ища выход среди легких, гладких на ощупь тканей таких ярких цветов, что рябило в глазах. Прошла, кажется, целая вечность, прежде чем мельтешение прекратилось, дым несколько поредел, а ткани спокойно повисли, не мешая идти. Он сделал еще шаг, но голова закружилась. Посланник Света судорожно вдохнул и... очутился на полу в комнате, освещавшейся лишь лучами солнца, пробиравшимися через небольшие отверстия в стене. Во всем теле чувствовалась дрожь, он не был уверен, что устоит на ногах, если поднимется. Но всё же попробовал сесть. В голове всё поплыло. Он тяжело дышал, боясь пошевелиться, чтобы снова не рухнуть на пол. Наконец стало чуть легче. Таш-Темир поморгал и огляделся. Под ним ковер. А больше и нет ничего. Его пленили? Для тюрьмы слишком уютно. Попробовать встать?
   Легкий шорох и перед ним предстала Есита. Красавица оделась более благопристойно, чем на аудиенции Овед-Едома, но жителей Кашшафы или Энгарна непременно шокировала бы: вместо прозрачной ткани расшитый жемчугом голубой атлас прикрывал грудь, оставляя открытым живот, а на ногах обычные в Ногале широкие брюки из голубой, почти не просвечивающейся ткани.
   -- Я хочу говорить с тобой, Избранный, -- промурлыкала большеглазая красавица с осиной талией, возвышаясь над ним. -- Или лучше называть тебя магом?Я вижу, что раньше ты был очень могуществен и следы магии еще сохранились в тебе.
   -- Избранный, -- процедил Таш-Темир сквозь сцепленные зубы -- его немного тошнило, он не понимал, что происходит, поэтому пока не старался расположить девушку к себе.
   -- Хорошо, Избранный. Мне нужно говорить с тобой. Извини, я не сразу поняла, сколько нужно ароматов, чтобы ты не сопротивлялся, но мог разговаривать.
   Так вот в чем дело! Его одурманили. Он решил, что пока не поймет в чем дело, будет молчать, чтобы не попасть впросак. Отхи действует по собственной инициативе или это коварство ишви? Вот самый главный вопрос. И Есита тут же ответила на него:
   -- Ишви не готов заключить союз с тобой. Но я готова. Вести о том, что происходит в других странах, долетают и до нас. А я собирала их с особой тщательностью. Я не думаю, что тебя отправил король. Я думаю, ты посланник Света. В Ногалу уже приходил такой, как ты.
   Таш-Темир не издал ни звука. Пока он молчит, есть шанс сказать, что она ошиблась, запуталась. Пусть выскажется до конца, тогда будет ясно, стоит ли связываться с ней.
   Между тем отхи начала волноваться.
   -- Почему ты молчишь? Я ошиблась? -- снова не услышав ответа, она продолжила: -- Я догадалась! Ты не доверяешь мне, потому что я тебя одурманила и хочешь узнать, зачем мне договор с посланником Света. Не буду лукавить. Я не понимаю, что вы делаете. Не понимаю, зачем вы это делаете. Но я знаю, что вы очень могущественны. Думаю, следом за тобой придет еще один. Вы сможете сделать то, что мне нужно, если я заключу союз с вами.
   Иномирец медленно вдохнул и выдохнул, тошнота почти успокоилась.
   -- Хочешь, говорить... со мной откровенно? -- слова давались не так легко. В горле першило. -- Тогда стань... послушником Света. Мы... заключаем союз только... с ними.
   Отхи чуть отшатнулась.
   -- Меня убьет твоя магия, -- в голосе легкий испуг. -- Нет ли другого способа?
   -- Нет! -- Таш-Темир блефовал. Вряд ли у него хватит силы, чтобы совершить обряд. Но отхи об этом знать не обязательно. -- Не бойся. Этот обряд еще никого не убил.
   -- Но вы не имели дела с отхи!
   -- Зато посвящали других... магических существ. Не бойся. Я знаю... что делаю.
   Он хотел увидеть, насколько тверда в своем решении Есита. Как далеко она готова зайти.
   Девушка колебалась недолго.
   -- Хорошо, -- сказала она тихо. -- Что мне нужно делать?
   -- Сядь рядом. Мне пока тяжело... стоять.
   Она опустилась на ковер. Таш-Темир протянул руку и коснулся ее плеча. Отхи охнула и уставилась на восьмиконечную звездочку, появившуюся на месте прикосновения.
   -- Что это? -- она запаниковала. -- Отхи заметят. Ишви отречется. Я умру!
   Слов Еситы он не понял, но не было сил выяснять что-либо.
   -- Ничего не заметят, -- небрежно отмахнулся он. Першение в горле еще не прошло, но голос окреп. -- Знак исчезнет через четверть часа, -- он не врал. Его магии не хватило, чтобы совершить полноценный обряд. Но по крайней мере в этом разговоре она будет очень искренна. -- Итак, ты стала послушником Света и будешь служить Свету, даже если не понимаешь, зачем мы это делаем. Чего ты хочешь от нас? Что я могу дать отхи, владеющей магией? Отхи, к которой благоволит ишви и наверняка сделает ее своей женой?
   Девушка постепенно успокаивалась. Она всё еще смотрела на звездочку, будто хотела поймать мгновение, когда она исчезнет.
   -- Что толку в магии, если она дана на краткий миг? -- заговорила она тихо. -- Что толку быть женой ишви, если никогда не станешь ишьей?
   -- Вот в чем дело! -- ласково улыбнулся Таш-Темир. -- Ты хочешь власти, Есита? Женщина, управляющая огромной страной...
   -- О нет! Я понимаю, что это слишком смело. Мне достаточно, если ты поможешь мне не терять магическую силу, скольким бы мужчинам я ни отдалась. Это ведь вам по силам, Избранный?
   Таш-Темир понятия не имел, сможет он или нет, ведь сначала следовало изучить природу магии отхи. Но сейчас можно и соврать.
   -- Смогу, -- уверенно заявил он. -- Храм Света -- могущественная сила, способная наделять ею своих подданных. Но чем ты можешь помочь мне? Ты можешь убедить ишви начать войну?
   -- Для этого у меня не хватит сил, -- покачала головой Есита. -- Надо чтобы и другие отхи хотели этого. Но я могу помочь тебе по-другому. Отхи знают, что происходит в Ногале и рядом с Ногалой. Цветные нити судеб сплетаются в прекрасную ткань, и отхи видят эту ткань и видят нити, которые составляют основу. Отхи могут направить уток иначе, чтобы создать другую ткань. Знаешь, что ткется вокруг Ногалы? Монахиня хочет стать княгиней и станет ею. Лев не хочет стать главой Дома, но станет им. Принц хочет жениться, но его невеста умрет. Они встретятся в Песчаном монастыре, пытаясь изменить судьбу, но удастся это лишь принцу. И это плохо для тебя.
   Таш-Темиру казалось, что он слушает пьяный бред: монахиня, лев, принц... Песчаный монастырь! Он наконец вспомнил, всё, что об этом написал первый.
   -- Постой-постой. Песчаный монастырь находится недалеко от Ногалы?
   -- Юго-восточнее Ногалы, в пустыне, -- подтвердила Есита.
   -- Это место, где можно найти ответ на любой вопрос. И туда придет принц, чтобы узнать, как спасти страну, так? И узнает!
   -- Узнает, -- согласилась отхи. -- Он ищущий. Он всегда находит то, что ищет.
   -- Итак, в Песчаном монастыре принц узнает что-то, что повредит моим планам. А ты можешь это изменить.
   -- Лев и монахиня -- основа. Принц -- уток. Я могу направить его иначе, и полотно изменится. Щивеаты помогут мне.
   -- Вампиры?
   -- Щивеаты не вампиры, -- снисходительно пояснила красавица. -- Щивеаты -- воины. Они обладают тем, чем обладает противник. В этом их сила. Они стали вампирами, потому что...
   -- Я понял, -- нахмурился Таш-Темир. -- Ты говоришь, щивеаты помогут тебе направить принца иначе. Но разве они не подчиняются ишви?
   -- Щивеаты подчиняются ишви. Если они не становятся обязаны отхи. Эти щивеаты обязаны мне. Я исцелила их, когда они были тяжело ранены.
   -- Ты окажешь неоценимую услугу Свету, -- произнес Таш-Темир. -- Ты направляешь уток в другую сторону, полотно ткется иначе. Мы очищаем Энгарн. Если мы очистим Энгарн -- ты получаешь силу магии, большую, чем у отхи.
   -- Да будет так, -- заключила соглашение отхи. Звездочка на ее плече побледнела. Девушка успокоилась. -- Цалаф придет сюда и проводит тебя.
   Он легко поднялась на ноги и скрылась. Почти сразу вошел щивеат, склонился над ним.
   -- Помочь подняться, Избранный?
   -- Благодарю.
   Как только он встал, пришлось повиснуть на воине: ноги еле держали, снова затошнило.
   -- Так бывает, когда засыпаешь от тоаха, -- пояснил щивеат. -- Отхи приказала проводить вас в один дом. Там вы примете вина и вам станет легче.
   Таш-Темир не ответил. Сейчас он хотел одного: упасть куда-нибудь, чтобы не тошнило так сильно и не подгибались колени. На всякий случай нужно узнать, что такое тоах и как от него защититься, чтобы не чувствовать себя после вареной лягушкой.
   27 юльйо, Щев, Гучин
   Покинув спальню, Корсак еще немного постоял в коридоре, прислушиваясь. Женщина безмятежно спала. Ноги заледенели, но он не хотел одеваться рядом с ней: еще разбудит ненароком. Толкнув соседнюю дверь и убедившись, что в комнате тоже есть стул и стол, быстро надел все вплоть до плаща, чтобы не замерзнуть до утра. Сделал в уме заметочку: прислать ей побольше дров. "Зима все-таки скоро. А вообще переехать бы ей в Герел. С тремя тысячами золотых она бы и там трактир открыла. И тепло, и я рядом, помогу, если что. Глядишь, и мужа хорошего найдет. Надо бы утром предложить ей... Хотя там ведь война скоро. Ладно, посмотрим..."
   Эту комнату Дарихан использовала в качестве кабинета. Здесь стояла чернильница, лежало несколько листов бумаги. Скорее всего, и записи мужа она прятала здесь. Елиад сел за стол и открыл книжечку загадочного эймана. Открыл с конца, чтобы убедиться, что ни Шишла, ни Дарихан не соврали: там есть рецепт нужного им напитка. Рецепт был последним, что записал Шишла. Корсак прочел его дважды. Две травы из семи, входящие в состав в самых больших пропорциях, использовались довольно часто. Цефанию не знали разве что в совсем захудалых деревнях Энгарна. Она в любом виде: в настойке, высушенная, если бросить в костер и вдохнуть дым, в виде чая -- оказывала сильное одурманивающее действие. Человек видел дворцы Эль-Элиона и часто не желал возвращаться обратно на Гошту после подобных откровений. Зааван имел противоположное действие: прояснял сознание, помогал мыслить быстро и четко, отбивал желание спать. Злоупотреблять им тоже было нельзя, но иногда эйманы нуждались в нем. Несмотря на то что доли порошков были прописаны до геры, рецепт показался Елиаду сомнительным. Он перелистал записи, чтобы найти объяснение: почему именно эти два порошка? Ведь с чего-то же Шишла решил, что они помогут...
   Страницы были заполнены корявым, но разборчивым почерком. Шишла писал для себя. О том, что тетрадь можно продать, он подумал гораздо позже. Чиж собирал обрывочные заметки об эйманах, записывал вопросы, которые его интересовали, факты, которые он находил. Иногда записи противоречили друг другу: Шишла считал, что нашел ответ, но еще через несколько страниц опровергал собственные изыскания. Корсак искал то, что касалось напитка, и примерно через четверть часа нашел.
   "Я смог пережить Обряд. Запрет на меня не подействовал, я на верном пути. Не знаю, как эти дни пережила Ханна -- я был беспробудно пьян, а когда приходил в себя, вливал в себя новую порцию граппы. Но главное -- я на верном пути. Если эйман не приходит в себя: Охотник не имеет над ним власти".
   "Ничего себе, "верный путь", -- присвистнул Корсак. -- Бедная Дарихан". Тут же вспомнил о Ястребе -- пропавшем сыне Каракара. Помнится, Охотник утверждал, что он жив, что Халвард чувствует его эйма, но не чувствует Шелу. "Может, с ним что-то подобное? Хотя парень никогда спиртным не увлекался. Да и столько дней быть пьяным... Нет, тут что-то иное".
   Он перелистнул несколько страниц. Нашел другую запись:
   "Перепробовал три одурманивающих средства. Действие примерно одинаковое: Охотник меня не видит, но и я не вижу эйма. А если учесть, что и себя почти не контролирую, то ни человеком, ни эйманом меня считать нельзя. Какое-то пьяное животное. Боюсь обидеть Ханну в этом состоянии, но она уверяет, что я веду себя смирно".
   Елиад начал понимать, в чем секрет рецепта Шишлы, но подтвердил предположения, лишь когда нашел следующую заметку:
   "Порошок заавана помог, в голове стоял туман, но кое-что я соображал и смог призвать эйма к себе. Следует найти правильную пропорцию, чтобы лучше управлять эймом. Возможно, скоро я найду способ, чтобы эйманы не зависели от Охотника и не подчинялись его запретам".
   -- Ты нашел, брат, -- кивнул Елиад. -- И, если уж тебя нельзя за это поблагодарить, надо хоть вдове твоей помочь, как мы помогаем всем вдовам.
   По оконной раме кто-то постучал. Елиад с удивлением повернулся туда: кто мог постучать в окно второго этажа? Тут же догадался, что это за странный гость. Аккуратно вытащил раму. На подоконнике сидел юнко, следя за ним черным глазом.
   -- Все следишь, Цовев? -- подмигнул Корсак. -- Ладно, поделюсь с тобой радостью. Мы же партнеры, -- он сделал приглашающий жест, и юнко влетел в комнату. Попрыгал по столу, рассматривая книжицу. -- Вряд ли ты что-то разглядишь, -- по собственному опыту он знал, что читать глазами эйма очень сложно, зрение животных предназначено для другого. -- Но скажу, что наш Шишла был настоящим ученым и последние девять лет проводил на себе эксперименты, чтобы найти препарат, принимая который, эйман стал бы невидим для Охотника, но по-прежнему управлял эймом. И такое средство он нашел. То, что нам нужно. Пока кто-нибудь будет отвлекать Охотника, эймы могут напасть на него, сорвать амулет. В общем, посмотришь, -- он взял чистый лист и, обмакнув перо в чернила, быстро набросал рецепт, после чего свернул его трубочкой и привязал к лапке птицы. -- Подробности расскажу при встрече, но это должно помочь.
   Юнко еще раз взглянул на Елиада и вылетел в окно.
   -- Вот и славно, -- рассмеялся эйман. -- Может, хоть дня два следить не будешь. А то казалось, будто я под надзором.
   Он снова сел за стол. Раму вставлять не спешил: все равно в комнате почти так же холодно, как за окном. Перелистал записи. Наткнулся на одну фразу и уже не смог оторваться.
   "Это не правда, что без благословения Охотника у эймана не может быть детей. После того как Ханна забеременела, я побывал в Гереле и встретился с несколькими любовницами эйманов, заходил к мадам Жалма. Они полностью подтвердили мои предположения: женщины беременеют от нас точно так же, как и от других мужчин. Если женщина, как девочки мадам Жалма, не избавляется вовремя от плода, то у нее рождается сын. Но ребенок редко доживает до пяти лет".
   -- Шереш! -- Корсака бросило в пот, когда он вспомнил, как смеялся над вдовой в Сальмане, сообщившей ему о беременности. Он помог ей переехать в другой город, где не знали, как давно умер ее муж, купил ей небольшую квартирку и еще оставил денег, после чего ни разу к ней не возвращался.
   Елиад провел ладонью по лицу. И ведь он еще поступил благородно. Были эйманы, которые бросали забеременевших любовниц без средств к существованию, полагая, что их обманывали. Что чувствовали эти женщины? "Придушил бы Охотника голыми руками. Почему не сказать, как есть? Зачем ему надо, чтобы эйманы не знали, о собственных детях, особенно если они умирают вскоре?"
   Теперь он должен был съездить в Биргер, узнать, что с сыном. Еще одна забота на его голову. Он склонился над записями.
   "У меня было подозрение, что Охотнику зачем-то нужны наши внебрачные дети. Поэтому и поддерживается легенда, что у эйманов дети рождаются только в благословленном браке. Я начал поиски, объехал множество городов и был разочарован и напуган. Некоторые из детей эйманов умирали, некоторых забирали монахи, считая их одержимыми. Одного я застал дома, с матерью, но в возрасте семи лет он был абсолютно невменяем и вел себя скорее как животное, нежели как человек. Монахи не забрали его потому, что мать была любовницей местного графа, и он защищал эту женщину. Сначала я предположил, что Охотник все-таки делает что-то, чтобы наши дети рождались здоровыми. Ведь среди семей эйманов ни разу не рождались дети с такими нарушениями. Но потом пришел к выводу, что беда тут в том, что дети росли без отцов. Рядом с теми мальчиками, которые родились в браке, отец находится рядом с рождения. Наши отцы помогали нам осознавать себя и контролировать эйма. Я точно так же поступал со своими сыновьями. Воспитание эйманов до четырнадцати лет носит сдерживающий фактор. Мы помогаем детям слиться с эймом, чтобы он стал продолжением тебя, как рука или нога, а не хозяином в твоей голове. Мы делаем все, чтобы в теле человека был человек, а не животное. Но, когда мы покидаем любовниц, думая, что они предали нас, женщина не знает, как обращаться с ребенком, и животное берет власть над ним. Я уверен, что с детьми Ханны все будет в порядке, потому что я буду рядом".
   -- Ты ошибся, -- Елиад покачал головой. -- А твои эксперименты ударили прежде всего по ней.
   Чуть дальше он нашел записи, касающиеся первого сына Шишлы.
   "Я ничего не могу сделать. Кажется, когда Охотник благословляет брак, все же действует какая-то магия. Мой сын меня не слышит, как я ни стараюсь. Он все больше напоминает животное. Но не кого-то из моего дома. Его эйм не птица, и я не понимаю, почему такое произошло. Он, конечно, иногда щебечет по-птичьи, но чаще лает или скулит, иногда мяукает, иногда мычит или издает рык, от которого вздрагивают даже соседи. Ханна напугана, я не знаю, чем ее утешить. Удивляюсь, что она любит его. Соседи нас боятся и ненавидят. Они наверняка нашлют на нас монахов".
   Корсак посидел немного с закрытыми глазами. Он ничего не мог с собой поделать -- представлял, что происходило или происходит с его сыном в Биргере. Ему должно быть около трех лет сейчас. Зачем Виена так сильно любила? Лучше бы она избавилась от ребенка до рождения, чем такая судьба.
   На следующей странице он убедился, что и Шишла думал так же.
   "Я отдал сына монахам. Ханна плакала и кидалась на пришедших, но я увел ее в другую комнату и не отпускал, пока монахи не ушли. Я знаю, что с ним не будут обращаться хорошо. Они будут изгонять из него бесов, пока он не умрет. Он проживет, может быть, месяц. Ему будет очень больно, я знаю. Но лучше так, чем жить в одном доме с агрессивным животным, которое может убить тебя во сне. С каждым днем ему хуже. Ханна не простит меня, но я делаю это для ее блага. Я не могу убить его. Так пусть это сделают другие".
   -- Интересно, оценила ли она твою заботу.
   Читать о том, как Ханна родила еще одного сына, Елиад не смог и перелистнул еще несколько страниц.
   "Я задался целью выяснить, откуда берется Охотник. То, как стал Охотником Халвард, -- это единственный случай за всю историю эйманов. Никто и никогда не слышал ни о чем подобном. Я перечитал сведения, которые собирал, когда еще жил с Жансурет (странно, что я не могу называть ее Жана, как раньше, как будто потерял на это право). Старики рассказывали мне, что незадолго до смерти предыдущий Охотник ездил в Энгарн и вернулся оттуда с Фареем. Молодой мужчина дичился нас, но Охотника слушался беспрекословно. Он какое-то время жил в его доме, несколько раз они заходили в Ритуальный круг. Однажды Фарей появился с амулетом на груди, и мы подчинились ему. Он сообщил, что прежний Охотник умер. Если бы была возможность еще расспросить тех, кто знал молодого Фарея, может быть, я смог бы найти, откуда он пришел к нам, и узнать, почему Охотник выбрал именно его. Амулет совершенно точно имеет большую силу, поскольку едва Халвард надел его -- получил силу Охотника. Но, по всему видно, что уходящий Охотник должен передать молодому что-то большее. Поэтому нам так тяжело пришлось с Барсом, он обучался сам, методом проб и ошибок. Но если эйманам нельзя вернуть Лесничего, то хотелось бы освободиться и от этого проклятия. Освободиться от Охотника".
   ...Необычный шум привлек внимание Корсака. За окном что-то происходило, если бы он раньше не вынул раму, вряд ли бы услышал это. Быстро спрятав лампу под стол, чтобы ее свет не заметили во дворе, он выглянул в окно. Увиденное Корсаку очень не понравилось. Окно выходило на левую сторону дома. Прямо под ним к стене дома прилепился сарай. Чуть правее росло дерево, под которым поставили грубо сколоченный стол и скамью: наверно, когда-то летом тут обедали слуги. Ближе к забору, под деревьями, он заметил тени нескольких человек.
   Елиад подхватил записи Шишлы и вернулся в спальню. Наклонившись, поцеловал Дарихан, чтобы она проснулась. Женщина ласково промурлыкала что-то и чуть приоткрыла веки, но, разглядев, что он одет и чем-то встревожен, тут же села на постели.
   -- Что случилось? -- в глазах отразилось беспокойство.
   -- У тебя в доме есть деньги, кроме тех, что принес я? -- спросил он негромко. -- Очень быстро: да или нет?
   -- Нет. Ну, если не считать нескольких серебряных...
   -- Значит, выследили меня, -- убедился Елиад. -- Слушай меня внимательно. Сиди в комнате, никуда не выходи. Поняла? Деньги пусть лежат на столе, записки держи при себе. Я надеюсь, что пришли за деньгами. Если услышишь, что в дом кто-то вошел, прячься. Деньги оставляй. Пусть забирают, главное, чтобы тебя не обидели. Поняла? Если что, я заплачу еще раз. Записи лучше спрячь. Я вернусь за ними завтра. Или отдашь Ежу. Поняла?
   -- Лид... -- голос женщины задрожал, на глаза навернулись слезы. -- Что происходит, Лид? Они тебя убьют?
   -- Ну что ты! -- рассмеялся он. -- Меня так просто не возьмешь. Всё будет хорошо, не волнуйся. Я уведу их подальше от дома. Главное запомни: из комнаты выйдешь, только если услышишь, что кто-то проник в дом. Если будет тихо, сиди здесь. Поняла?
   -- Лид, мне страшно...
   -- Не бойся, милая. Всё... хватит... -- он поцеловал ее. -- Еще увидимся.
   Корсак вернулся в соседнюю комнату. Лампу он погасил. Для того чтобы сбежать ему хватит света звезд и растущей луны. Чтобы увести грабителей до того, как они проникнут в дом, времени оставалось очень мало. Выглянув из окна, убедился, что разбойники по какой-то причине медлили. Корсак решил, что спустится вниз, привлечет внимание, а потом уйдет через главные ворота. Всего-то и надо: соскочить за сараем, чтобы его не загнали в угол. Осмотрев крышу строения, он побоялся прыгать на нее: еще проломится, далеко он тогда не убежит. Но, если повиснуть на подоконнике, ноги будут в половине локтя от крыши -- это уже не страшно. Он прошел по карнизу, стараясь не шуметь: привлекать внимание лучше на земле. Когда сарай оказался под ним, держась за подоконник, встал на колени на карниз, а затем и вовсе повис на кончиках пальцев. Прыгать в пустоту было нелегко, но он расцепил руки. Удача была на его стороне: крыша не хрустнула, но он замер, прижавшись к стене, чтобы убедиться: его мягкий прыжок не услышали разбойники. Быстро намотал плащ на руку, чтобы не мешал, добежал до края и спрыгнул на землю.
   Его перемещение все же заметили. Фигуры в темноте приблизились и стояли шагах в пяти от него. "Странные разбойники, -- недоумевал Корсак. -- Пришли за деньгами? Откуда могли знать, что я принесу деньги? Даже Еж не знал". Помедлив, он положил ладонь на рукоять меча.
   -- Судари, что за поздний визит? -- осведомился он негромко. Очень не хотелось пугать Дарихан. Сколько он знал женщин, они постоянно поступали вопреки тому, что им говорят. Еще выскочит из дома, а ему придется защищать ее. -- Что вам угодно?
   Разбойники приближались, заходя слева, чтобы отрезать ему путь. Корсак тоже шагнул влево, чтобы не попасть в ловушку.
   -- Стойте, -- раздался негромкий приказ. Один чуть вышел вперед. -- Не ввязывайтесь, сударь, -- обратился он к Елиаду. -- Со всеми не справитесь. Если записи Шишлы у вас, отдайте и уходите. Мы никого не тронем.
   -- Ух ты! Записи Шишлы... Вы чрезвычайно осведомлены...-- Елиад сделал еще шаг назад и влево. Он тянул время, а сам лихорадочно соображал: "Еж? Нет, он бы не успел. Даже если бы захотел, не успел бы найти нужных людей. И зачем ему делать это тайно? Тогда кто? Кто-то из эйманов предал?"
   -- Хватит болтать, -- оборвали его. -- Они у тебя?
   -- А у кого же? -- он ослепительно улыбнулся ("Жаль они в темноте не разглядят..."). -- Разве есть еще какой-то повод посетить этот дом?
   Он услышал шорох за спиной и быстро нырнул вправо -- дубина просвистела мимо, Елиад одним движением проткнул нападавшему живот и отступил к стене, заметив позади еще пятерых. "Десяток, чтобы ограбить женщину?" -- поразился он.
   Его все-таки оттеснили к дому и теперь медленно окружали. Елиад быстро оценил ситуацию: взять его в кольцо мешали дерево и стол. Этим и надо воспользоваться. За мгновение до того как двое бросились на него, он прыгнул на скамью, оттуда на стол, мимоходом перерезал горло обалдевшему мужику, считавшему, что уже победил наглого купца, другому сверху заехал сапогом по морде: не до рыцарства. Понадеялся, что удар был достаточно сильным, чтобы вырубить его хоть ненадолго, и спрыгнул с другой стороны стола. Дальше от входа, но дальше и от нападавших. Ему бы сейчас через забор -- одна трость не высота: подпрыгнет и дотянется до верха. Может, и перескочит, до того как в спину ударят. Но надо преодолеть пять тростей свободного пространства, а разбойники, к сожалению, тоже умеют бегать. "Что ж им в детстве ноги не переломали? Ведь сколько людей жило бы лучше!"
   Он рванулся к забору, но тут же по наитию притормозил и пригнулся: нож пролетел над головой. Но драгоценные мгновения потеряны, теперь надо встречаться с врагами лицом к лицу. Хорошо, что так же быстро бегают лишь двое. Один удар встретил мечом, другой -- рукой в плаще.
   "С правым надо кончать быстрее. Плащ добротный, да рука-то не железная". Быстрый оборот вокруг рукояти, и разбойник, охнув, выронил меч. Стремительный выпад -- горло пробито. Если и не добил, он уже не боец. Тут же парирует еще один удар слева: сначала плащом, а дальше еле успевает подставить меч, чтобы отвести удар от сердца. Но лезвие скользнуло по предплечью. Рана пустяковая, но о заборе можно забыть. Теперь только вокруг дома, к выходу. И надеяться, что они не разгадают его планы раньше, не перекроют путь. За спиной сенник с лежащей почти горизонтально лестницей.
   "Эх, лежала бы лестница повыше, залез бы на крышу, выкуривали бы вы меня долго! Но что есть, то есть". Чуть дальше заметил копну, приготовленную для беспокойно топчущегося скота в хлеву у забора.
   "Вперед", -- командует себе. Запрыгивает на лестницу, снова бьет ногой в грудь, но на этот раз не так удачно: ногу кольнуло. Замечает вилы, хватает левой рукой, всаживает в грудь одному бандиту, мечом делая выпад в сторону второго. Тот отскакивает, а больше ничего и не надо: Корсак прыгает на сено и, мягко перекатившись, оказывается в трости от нападающих. Быстро оценивает обстановку: телега, круглый каменный колодец... "Успею!" Не вовремя подводит нога. Чуть-чуть не хватает скорости, поэтому на телеге приходится опять схватиться. Хорошо, что с одним. "А драться-то вы не умеете!" -- злорадно подумал Корсак, распарывая живот очередному разбойнику.
   Теперь прыжок на колодец, а оттуда на террасу: благо она низенькая.
   Но тут отпущенное ему количество удачи закончилось. Раненая нога неловко подвернулась на деревянном полу, он задержался, и его настиг еще один прыткий. Елиад повернулся к нему, чтобы встретить удар, но они пронзили друг друга одновременно: Корсак мечом сердце противника, а разбойник Елиада над ключицей. Эйман выдернул меч, застывший в мертвых пальцах, и кровь хлынула фонтаном.
   Он понял, что уже никуда не уйдет отсюда. И было совсем не страшно: верно, дух смерти витал где-то рядом. Но немного жаль, что все напрасно и эйманы не прочтут записи Шишлы. Хорошо, если хоть Дарихан не обидят.
   Так быстро, как мог, он заполз в угол террасы. Глупо, конечно: перила тут резные, сделаны для красоты. Захотят убить -- заколют со спины. Но так было легче сидеть. Он следил за темными фигурами, приближающимися к нему.
   "А ведь тут не все. Неужели не поверили, и кто-то пошел в дом?" -- Корсак оскалился и опять пожалел, что они не увидят этого. Они бы испугались.
   -- Ну, что ж вы не торопитесь? -- он не выдержал и подогнал их, выставив перед собой меч.
   Но, вместо того чтобы добить раненого, разбойники как по команде обернулись к воротам, до которых Корсак не дошел каких-то десять шагов.
   -- Какого шереша? -- знакомый голос звенел от ярости.
   ***
   Дафан так и не пригласил на ночь служанку. Позвонил в колокольчик, заказал еще вина и отпустил, несмотря на то что сильно разочаровал девушку. Наверняка она теперь тоже будет распространять сплетни о том, что он предпочитает мужчин. Пусть ее. Даст бог он сюда не приедет и не придется никого убивать за подобные предположения. Помешало же утешить девушку природное чувство брезгливости и неясная тревога. По этой же причине он никак не мог уснуть, хотя пытался. Он, не раздеваясь, лег на постель, лежал в темноте, представляя, чем закончится их путешествие, и мечтая, чтобы это произошло поскорее. И чтобы расходов дополнительных не было, а хоть часть затрат окупилась за счет товаров.
   Прошло около трех часов. Еж поднялся, подошел к окну. Выставил раму и посмотрел вниз. На улице стояла мертвая тишина: слуги еще не проснулись, никто не приходил. А он ожидал, что по крайней мере Елиад вернется раньше утра. Дафан сел на кровать, любовно погладил идану, не раз спасавшую не только жизнь, но и честь. Мысли утекли в Бакане, где он обучался владению оружием. Там он был хорошим воином, но далеко не лучшим. Он перенял технику боя, но так и не смог слиться с культурой страны, а для иданы это очень важно. В ней поет дух ее родины, она помнит руки мастера, ковавшего ее. Если бы он смог стать невозмутимым воином-касеем, если бы смог подавить эмоции, тогда бы все было иначе. Но касеи с удовольствием обучали иноземцев искусству боя именно потому, что знали: им не удастся стать лучшими. Однако он все равно заплатил за обучение большие деньги, потому что плохонькому воину в Бакане почти нет равных здесь.
   Тревога не проходила. Он снова подошел к окну уже с иданой. Ладонь машинально ласкала оружие, будто женщину. И он решился. Надел дублет, плащ, вставил раму обратно, чтобы хозяин утром не выставил счет за лишние дрова, и вышел из комнаты. Дафан не разбудил конюха, сам оседлал сонную лошадь и, слегка понукая ее, поехал за город. Он не знал, зачем делает это, но раз все равно не спится, лучше узнать, что там происходит.
   ...Лошадь всхрапнула за две трости до дома Дарихан. Он быстро понял причину: на дороге лежал труп женщины с распущенными волосами и кинжалом в спине. Дафан спрыгнул с лошади и перевернул ее: теперь он узнал вдову Шишлы, днем не заметил, что у нее такие красивые волосы. Скорее всего, хотела позвать на помощь, но ей не позволили.
   И тут Еж услышал голос от дома:
   -- Ну, что ж вы не торопитесь?
   -- Какого шереша? -- он не заорал, но разбойники, окружавшие Елиада, чтобы добить, явно струхнули. И, прежде чем они что-то предприняли, Дафан черной молнией взлетел на террасу. Случайный свидетель не успел бы досчитать до четырех, а нападавшие валялись на полу и даже не хрипели. Еж бросился к другу.
   -- Ты вовремя, брат, -- тяжело дыша, просипел Корсак.
   -- Где ранен? -- прервал Еж и потребовал. -- Держись!
   -- Плечо, -- улыбка сверкнула в свете выглянувшей из-за туч луны. "Опять улыбается! Как же он может улыбаться?" -- Что-то пробили там, хлещет фонтаном.
   Дафан разрезал ему одежду. Разглядел рану и с силой зажал ее, потом снова потребовал:
   -- Держись!
   -- Брат... Ламис не говори... -- прошептал Елиад из последних сил.
   "Не говорить, что был у женщины", -- сообразил Еж.
   -- А ну не смей! -- процедил он. -- Ты сам ей расскажешь всё, что посчитаешь нужным. Сейчас я найду, чем тебя перевязать. Зажми рану.
   -- Стой! -- прохрипел Корсак. -- Где Дарихан?
   -- Ее убили, -- Дафан смотрел в сторону.
   -- Господи, ее-то за что? -- он будто угас на мгновение. -- Проверь, не забрали ли записки. Они за ними приходили. В ее комнате должны...
   -- Молчи! Сначала я тебя перевяжу. Давай руку. Вот так, -- он приложил ладонь Елиада к ране. -- Держи крепко, я найду какую-нибудь чистую тряпку. Держишь?
   -- Да, -- просиял Корсак.
   -- Я мигом, -- но едва он отвернулся, рука Елиада с мягким стуком упала на пол. -- Лид! -- крикнул Дафан. -- Держись, Лид, -- голос дрожал от боли. Корсак улыбался, глядя куда-то в пустоту. Кровь уже не лилась из раны. Еж быстро дотронулся до шеи, надеясь отыскать пульс, ничего не нащупал и рванул одежду ниже, обнажая грудь: татуировка на груди исчезла. Эйм умер вместе с эйманом. -- Что же ты наделал, Лид... -- судорожно вдохнул Дафан. -- Зачем ты пришел сюда? Что я скажу Ламис?
   Он сцепил зубы до боли в челюсти. Затем провел окровавленной ладонью по лицу друга, закрывая его глаза. Улыбку он стереть не мог. Корсак жил и умер смеясь и будет лежать в чужой земле с этой улыбкой.
   Наконец он взял себя в руки: подобрал идану и направился в дом. Поднялся по лестнице на второй этаж. В темном коридоре он ударил в темноту раньше, чем сообразил, что делает. Тело последнего бандита с грохотом упало на пол. Приоткрылась дверь комнаты, в которой их принимала Дарихан вчера днем. В прямоугольнике света, упавшем на пол, валялся разбойник, сжимая истрепанную книжицу.
   "Столько смертей из-за тебя! -- он подобрал ее и с трудом удержался, чтобы не швырнуть в камин. -- Надеюсь, ты этого стоишь".
   На столе разглядел мешочки с деньгамии драгоценными камнями и какую-то бумагу. Заставил себя подойти ближе.
   "Хотел честно выкупить..." -- догадался он. Потом взял кошельки, вексель сжег. "Деньги Ламис пригодятся. Дом Пса ее не бросит, но... Шереш! Что же я скажу Ламис?"
   Постояв еще немного, он взял кочергу и вывалил из камина угли, затем раскидал их по полу.
   "Так будет лучше, -- пламя жадно лизало доски пола. -- Пусть никто не живет в доме, где погиб эйман".
   30 юльйо, Шаалавин, порт Давраф
   Ничего у них не вышло. Маркиз Бернт прождал Мирелу в охотничьем домике почти неделю, пару раз даже видел ее. Но в тот день, когда они должны были встретиться, пришла не она, а... графиня Зулькад. Он пока не знал, как относиться к ней, стоит ли доверять. Но выяснилось, что в потайном ходе встретился он с... Щутелой. Неуклюжий конюх умело притворялся недотепой, а на самом деле был опытным воякой, с графом Зулькадом воевал. Однако, когда графиня узнала Рекема, то, применив нехитрые магические уловки, которым научил ее отец, усыпила Ароди. А узнав, что пришел приказ об его аресте, отправила маркиза в Лейн.
   Но пришла она не для того, чтобы объяснить то, что Рекему до сих пор было непонятно. Оказалось, что принцесса собралась сбежать в Лейн. Но ее самочувствие резко ухудшилось. О побеге не могло быть и речи.
   Новость сразила Рекема. Почему-то он был полностью уверен, что сможет спасти девушку.
   ...Он прибыл к условленному месту с небольшим опозданием, ведя другую лошадь за собой. В одном из трактиров его ждал граф Авидан Щиллем. Он и другие люди Тештера много дней рисковали жизнью ради принцессы. Но всё было напрасно. Когда Ароди подъехал, на телеги грузили последние тюки и бочки. Щиллем, тоже отрастивший бороду и переодевшийся купцом, тут же вышел навстречу.
   -- Что?
   -- Она не может ехать. По дороге ей стало плохо, она умирает в монастыре, -- Рекем изо всех сил старался говорить ровно и холодно.
   Авидан всматривался в него, пытаясь понять, лукавит Ароди или нет. Видимо, так и не понял, потому что угрюмо бросил:
   -- Посмотрим, что скажет Тештер. Тащились в такую даль. Ради чего?
   Рекем с тоской оглянулся. Возможно, ему тоже надо остаться здесь, чтобы быть рядом в ее последние минуты. Заметив его взгляд, Щиллем схватил его за рукав.
   -- Его величество велел доставить тебя обратно. Наверно, хочет посмотреть в твои наглые глазки. Так что садись на лошадь.
   -- Я бы попросил вас... -- скрипнул зубами Рекем. -- Кажется, я ничем не заслужил такой подозрительности. Какое вы имеете право обращаться со мной так?
   -- Ладно, ладно, -- примирительно хмыкнул Авидан и, чуть склонив голову, передразнил кашшафского крестьянина. -- Прощения просим, -- тут же посерьезнел. -- Мне почудилось, что ты хочешь сбежать. Садись на лошадь, выезжаем сейчас же. Даст Бог, к вечеру доберемся до наших кораблей и до заката отчалим.
   Рекем пересел на свежую лошадь и, слегка пришпорив ее, поехал вперед, ни на кого не глядя.
   Время тянулось медленно. Ароди показалось, что прошла целая вечность, прежде чем в воздухе запахло рыбой и водрослями. Он чувствовал себя никчемной ветошью. Такой, которую не употребят для мытья полов и даже в огонь не бросят, -- толка нет. Он нужен своей стране на плахе и в соседнем Лейне, кажется, тоже исключительно для этой цели. Но после неудачного побега принцессы стало всё равно, где умирать. Ничего из того, о чем он мечтал, не сбудется...
   Едва солнце ушло из зенита, впереди запестрел порт Даврафа. Авидан тут же подъехал к маркизу:
   -- Сразу садимся на корабль. Подождем в каюте, пока загрузятся, -- сообщил он.
   Это было предупреждение: следуй за мной.
   Вскоре они нашли галеон "Фарала", по имени столицы Лейна. Боевой корабль охранял "Черную розу" -- торговый галеон. Они вместе поднялись по трапу, причем Щиллем галантно пропустил Рекема вперед.
   В отличие от торгового корабля, на палубе "Фаралы" стояло только самое необходимое. Орудия и корабль обслуживали кроме магов четыре роты солдат и матросов, ночующих в подвесных койках. Некоторые сейчас находились на палубе, завершая приготовления к отплытию.
   Обойдя грот-мачту, Рекем поднялся по небольшой лестнице и вошел в каюту, в которой вместе с Авиданом они проделали путь сюда. Между узкими койками: одна -- у стены, а другая -- у небольшого окна, стоял стол с бутылкой вина, которую Авидан, вошедший следом, тут же принялся откупоривать.
   Рекем упал на кровать и отвернулся лицом к стене. Вино журча лилось за его спиной.
   -- Сущее дикарство пить лейнское вино из этих безобразных кружек, -- сетовал Щиллем. -- Выпей, -- предложил он, -- но Ароди лишь повел плечом. -- Ну и зря, -- продолжил граф. -- Лейнское вино -- это не ваша бурда. Очень бодрит, знаешь ли, -- он вдруг замер, прислушиваясь, а потом приоткрыл дверь. -- Шереш... -- выругался он, -- что там творится?
   И тут же в дверь постучали и дернули ее на себя. На пороге стоял офицер королевской гвардии Кашшафы. Маркиз тут же сел на кровати.
   -- Кто главный? -- спросил офицер, осмотрев обоих.
   -- Это в каком-таком смысле главный, господин офицер? -- залепетал Авидан, преображаясь и становясь угодливым, подобострастным купцом. Рекем только теперь понял, почему Тештер отправил за принцессой его. Он впервые видел, чтобы человек имел столько лиц: мог с одинаковым успехом изображать элегантного графа, разорившегося наглеца и простолюдина. Ароди постарался вести себя так же: вскочил с кровати, почтительно склонил голову, переминаясь с ноги на ногу. Щиллем обхаживал военного: -- Ежели вы, господин офицер, хотите видеть того, кто это громадиной управляет, то это капитан, он в капитанской каюте. Ихняя каюта по правому борту. А ежели вам хочется знать, кто заплатил, чтобы эта посудина охраняла мои товары, так это я и есть.
   Офицер подал лист с гербовой печатью.
   -- Вот разрешение на досмотр. У вас два судна?
   Авидан поднес бумажку к носу, будто собрался ее нюхать.
   -- А что такое, господин офицер? Али в чем провинились мы? Да мы же ведь завсегда...
   -- Приказ, -- коротко прервал излияния офицер. В проем Рекем увидел, как солдаты бегают по палубе -- много их взяли для досмотра. -- Ищем государственных преступников. Это кто? -- он кивнул на Ароди.
   -- Да брательник мой, -- торопливо объяснил Щиллем. -- Приболел он. Вчера вот перебрал в таверне, так весь день провалялся. Уж я его отпаивал-отпаивал вином-то лейнским. Не хотите ли испробовать, господин капитан?
   -- Позже, -- нахмурился он и, пройдя в комнату, сел за стол. -- Какой груз везете? Рассказывайте.
   -- Да как же какой груз? -- Авидан засуетился. -- Да вот же у нас бумажки есть. Зерно везем, дерево везем, шерсть везем, много шерсти везем, -- он выкладывал перед офицером листки, подтверждающие заключенную сделку. -- Металлы ценные везем для оружейников наших, стало быть, но в основном ткань, господин офицер, в основном ткань. Ибо такую ткань ни в одной стране Герела не делают. Уж вы-то знаете, господин офицер. Еще пиво немного везем, тоже нет у нас такого, но немного, совсем немного везем, на любителя ведь. Пиво везем. Государственных преступников -- не везем.
   -- Ну, это мы еще посмотрим, -- офицер подкрутил усы. -- А что этот молчит? Немой, что ли? -- показал он на Рекема.
   -- Говорю я, -- маркиз Бернт смотрел в пол, он очень надеялся, что у него получается говорить на лейнском диалекте и государственного преступника в нем не узнают, -- да брательник мой за старшого. Я первый раз. Я ничё тут не понимаю.
   -- Ясно.
   По палубе застучали кованые сапоги, и в комнату заглянул сержант.
   -- Господин офицер, -- доложил он, -- подозрительных не обнаружено, женщин на корабле нет.
   -- Проверяйте следующий корабль, -- офицер чуть расслабился, но еще расспрашивал. -- Когда прибыли?
   -- Так вот пять дней назад, стало быть.
   -- А сегодня уже обратно собираетесь?
   -- А чего нам? Нам святой Ваана помог, зря, что ли, мы ему часовенку сделали? Как приехали, так он нам прямо и послал, да все такое хорошее было, да не дорого. Уже и трюмы битком и еще кое-что на палубе поставили, да вы посмотрите.
   -- Посмотрим, -- доброжелательно снизошел офицер. -- А вино, говоришь, лейнское?
   -- Как есть лейнское, испробуйте, господин офицер. Ежели вы любитель, так и у нас еще осталось, мы и вашей жене и деткам пошлем.
   -- Хм, -- одобрительно крякнул офицер, пригубив кружку. -- Нам ведь подарки брать не положено, -- задумчиво сказал он, глядя, как Авидан суетливо вытаскивает ящик из-под кровати. -- Да вот и не откажусь. Хорошее вино. И... не деньги же это.
   -- И то правда, совсем не деньги, а так... дружеское угощение. Ежели что, так мы когда приедем в следующий раз, так вы еще заходите, мы угостим. Это же лейнское вино! Хорошего человека, почему не угостить?
   -- Хм, -- офицер опять потрогал усы. -- Ну, значит, сударь, без обид. Мы свое дело делаем. И нам строго приказано никого не обижать. Преступников мы ловим, а с Лейном нам ссоры ни к чему. Если кто-то преступникам помогает -- накажем. А если честные люди, как вы... То зачем нам ссориться? -- он выглянул из каюты, подал знак солдату. Негромко переговорив с ним, -- Рекем расслышал, что спрашивал о втором корабле и ему доложили, что там тоже никого не нашли, -- он приказал забрать ящик и попрощался. -- Значит, без обид, судари?
   -- Как же, господин офицер! Будем ждать, еще приходите.
   Щиллем стоял в дверях, пока не убедился, что солдаты покинули галеон.
   -- Шереш... -- выругался он, вновь становясь графом. -- Ушли ведь. Я был уверен, что по твоей наводке они здесь.
   -- Ну да, -- Рекем вновь упал на кровать, -- мне жить надоело, и я сообщил, что вернулся в Кашшафу.
   -- А по тебе так кажется, что жить и вправду надоело, так огорчился, что принцесса умирает. Здорово ты ему ответил. Я страшно боялся, что начнешь куртуазно изъясняться.
   -- Я же не идиот, -- притворно обиделся Ароди.
   -- Теперь и я вижу, что не идиот. Вернемся, доложу об этом королю, -- он взъерошил бороду. -- Нас вот выдал кто-то. С чего они проверяют всех? Явно ищут тебя и принцессу. Кто-то, кому принцесса доверяет, докладывает королю обо всем... Может, горничная? -- предположил Авидан. -- Чаще их подкупают.
   -- Горничная с ней была во время побега. Она знает, что Мирела умирает и никуда уехать не могла. Если только... -- Рекем подскочил, -- графиня Зулькад меня не обманула. Я ведь принцессу не видел, поверил ей на слово, а что если...
   -- Ты ложись, чего всполошился? Всё равно я не отпущу тебя. Здорова принцесса или умирает, мы ей уже ничем помочь не можем. Через час отплываем, нечего тут делать. Переговорим с Тештером, он решит.
   -- Как ты можешь служить ему? -- не выдержал Ароди. -- Ты же дворянин!
   -- Я не Тештеру служу, а королю, -- Щиллем уселся на кровать. -- Не Пагиилу же служить. Вокруг него такая шваль собралась -- рядом постоишь и то замараешься. У дворянина в Лейне выбор невелик: идти грабить вместе с герцогом или достойно жить, как жили мои предки, -- получать налоги с крестьян и охранять государя. Ты бы предпочел грабить? -- Рекем мотнул головой. -- Вот и я о том же, -- согласился Авидан. -- А Тештер -- он сегодня есть, а завтра -- благослови его Эль-Элион -- и нет. Не вечно же ему регентом. Шереш! -- он посмотрел на почти пустую бутылку вина. -- Весь запас на обратную дорогу забрал, скотина. Воду, что ли, пить теперь?
   -- Ты ему сам отдал, -- возразил маркиз Бернт, усмехнувшись. -- Придется перейти на кашшафское пиво.
   За стенами каюты раздались отрывистые приказы капитана, топот ног. Не прошло и четверти часа, как судно отчалило. Пусть не так, как они планировали, но можно считать, что их путешествие прошло благополучно: их не раскрыли, все живы.
   Авидан будто услышал его мысли.
   -- А ведь принцессу Эль-Элион хранит. Если бы поехала с тобой, сейчас бы ее поймали и казнили как опасную заговорщицу. А так, может, поживет еще... Чувствую, Тештер очень хочет ее замуж за короля Айдамиркана выдать. А если он что-то задумал... Найдет еще какой-нибудь способ помочь ей. Главное, чтобы в монастыре ее не ухайдокали.
   В глазах у Рекема снова потемнело. Как же он не сообразил? Это так естественно: принцесса выходит замуж за короля. Они даже из одной династии. Это лучший брак, какой возможен для обеих стран.
   1 ухгустуса, Беероф, столица Кашшафы
   Как иногда судьба путает карты!
   После посещения Ногалы Таш-Темир дал себе немного отдохнуть. Он договорился о поддержке эйманов, частично Лейна и невмешательстве Ногалы. У него отхи в союзницах. Не получилось наложить на нее заклинание послушания, но это мелочи. За короткое время он достиг очень многого. Герцог Нигмат готовит армию. Через него и завербованных послушников Света, в умы влиятельных людей Кашшафы постепенно сеялась мысль, что война с Энгарном неизбежна. Нужно только выбрать удачный момент. Королю дали время остыть и забыть их неудачу. Очевидно, что, если многие аристократы пожелают отправиться на войну, Манчелу не будет противиться. В конце концов, лучше пусть умирают там, чем строят заговоры у него под боком...
   Иномирец поохотился в предрассветных сумерках на территории Энгарна и теперь в полудреме размышлял, стоит ли предпринять еще что-то или можно пока не торопиться...
   -- Король умер! -- Нигмат ворвался в его комнату так неожиданно, что не будь он послушником Света, Таш-Темир попал бы в неловкое положение, показав свое лицо. В таком расслабленном состоянии находился, что даже топот ног в коридоре его не насторожил. Никуда не годится!
   Они молча смотрели друг на друга. Маг -- на вытаращившего глаза Нигмата, а Нигмат -- на сравнительно молодого посланника с такой невинной внешностью: обаятельный, голубоглазый. И не подумаешь, что он такую кашу заварил в Гереле. Первый вел себя гораздо тише. Хотя следует отдать ему должное, если бы не сведения, которые он собрал, и не послушники, которых он завербовал, вряд ли бы Таш-Темира ждал такой успех.
   Сейчас он сидел, осмысливая информацию. До него, конечно, доходили слухи, что с королем что-то неладно. Кошмары мучат, боли. Иногда горячка. Манчелу, бывало, запирался у себя в спальне на целый день. Потом выходил, вроде бы бодрый, но страшно злой. Искал заговорщиков, хватая всех подряд. Отказывался разговаривать и с врачами, и с магами церкви Хранителей Гошты.
   Таш-Темир еще думал, что, раз отказывается, значит, не всё так плохо. И тут вдруг...
   -- Садитесь, -- наконец велел он. -- Рассказывайте.
   Герцог упал на стул. Смерть короля сильно подействовала на него. Наступает безвременье, когда можно многое получить или всё потерять.
   -- Вчера аристократы, прислуживающие королю, вдруг обнаружили, что Манчелу ослеп, -- Нигмат постепенно успокаивался, говорил сухо, как будто отчитывался. -- Но, если кто-то говорил о враче или священнике, сразу начинал орать: "Смерти моей хотите? Не дождетесь!" Он же меня старше лишь на два года. Какая смерть?.. К ужину уже лежал, встать не мог, даже говорил с трудом. Тут уже позвали священника, но без толку. Утром он не дышал.
   -- Так. Понятно. Что это значит для наших планов?
   -- Его наследник, будущий король, -- мальчишка. Еще лет одиннадцать он будет спрашивать разрешение, даже для того чтобы чихнуть.
   -- Регент?
   -- Король не утвердил регента! Он так боялся смерти, что написал кучу завещаний, но ни одно не заверил подписью и печатью.
   -- Понятно. Кто в этой куче? Кто главный претендент на должность регента?
   -- Главный -- герцог Зеран.
   -- Он нам не подходит, -- наконец Таш-Темир понял, что беспокоило герцога. Зеран был из тех чистоплюев, кто хочет изменить мир, не испачкав рук, а, по сути, остается всего лишь наблюдателем ничего в жизни не предпринимая. -- Идеальная кандидатура вы, -- Нигмат даже расправил плечи, услышав такое. -- Но если мы хотим воевать с Энгарном, а не с другими претендентами на этот пост, то от этой идеи придется отказаться.
   Герцог разочарованно откинулся на спинку стула. Он явно был другого мнения на этот счет, поэтому маг добавил:
   -- Да ладно, ваша светлость! В Энгарне ваш кровный враг, убийца вашего сына. И пограбить там можно гораздо успешнее и безопаснее для репутации. Выслушайте меня. Давайте попробуем никого не обидеть. Что если у нас будет Совет регентов? Соберем кандидатов из всех завещаний. Там же наверняка где-то и ваша фамилия мелькала? -- Нигмат задумчиво кивнул. -- Все будут довольны, все успокоятся. А мы продвинем вас в лидеры этого Совета. И, если идею править страной вместе предложите именно вы, это сразу прибавит вам уважения в глазах всех лордов. Они будут чувствовать, что обязаны вам...
   Герцог несколько мгновений осмысливал услышанное, потом глаза его просветлели.
   -- А ведь здорово придумано! Как это лучше осуществить?
   -- Составьте список всех, кого король указал в завещаниях. Если с кем-то вы можете говорить откровенно, встретьтесь за дружеским обедом и поговорите, -- предложил он. -- С кем-то свяжитесь через своих друзей. Кому-то очень осторожно намекните. Ну, мне ли вас учить? Не первый год при дворе.
   Нигмат воспрял духом. Глаза его блестели. Он поднялся.
   -- Думаю, и с молодым королем неплохо подружиться. Все-таки еще долго будем рядом.
   -- Теперь я вас узнаю! -- ободрил герцога Таш-Темир.
   Когда дверь за Нигматем закрылась, посланник Света сел за стол. Ах, как всё не вовремя. Безусловно, и из этой ситуации можно извлечь пользу, но война с Энгарном однозначно откладывается. Пока лорды примут это очевидное, устраивающее всех решение, пока они присмотрятся друг к другу... Они с Нигматом постараются им внушить мысль: чем грызться друг с другом, лучше пограбить соседа, но всё же... Как будто на стороне Энгарна кто-то играет.
   А отчего, собственно, король умер так внезапно?
   Избранный потер лоб, вспоминая последние события в Кашшафе. Говорят, недавно умерла первая жена Манчелу, а потом тяжело заболела его дочь Мирела. Симптомы очень уж похожи: горячка, резь в животе, слабость. Эдак и молодой король умрет внезапно. Надо выяснить, что происходит.
   2 ухгустуса, замок Беркута
   -- Я не успел его спасти, -- выслушать Дафана пришли главы двух Домов: Орел и Воробей, а также Юнко и Авиел с Удаганом. Они опять собирались в доме Беркута, но ни Ифреам, ни его сыновья в столовую не спустились.
   Еж рассказывал о гибели Корсака, а видел Ламис. Она не пустила его в дом. Открыла дверь, посмотрела и захлопнула, чуть не ударив по носу. Он понятия не имел, что творится в ее доме сейчас, какие женщины из дома Пса ее утешают. Всё больше вдов у эйманов. Что дальше будет? А он так и не придумал слова для нее и мелочно радовался, что она догадалась обо всем, едва взглянув на Ежа.
   -- И последняя страница в записях Шишлы была вырвана? -- зачем-то опять спросил Авиел. -- И ты ее не видел? Почему не обыскал разбойника?
   -- Я обыскал, -- терпеливо пояснил Дафан. -- Хотя какой смысл ему было вырывать страницу, если он взял книгу целиком?..
   -- Тогда кто мог взять эту страницу? -- продолжал Авиел. -- Дафан, кто мог вырвать рецепт, если это не ты, не Корсак и не разбойники? Кто его взял?
   -- Мне бы тоже хотелось это знать, Каракар, -- огрызнулся Еж. -- Если ты меня в чем-то подозреваешь, скажи прямо!
   -- Я размышляю вслух, -- отмахнулся Авиел.
   -- И ты зря кипятишься, -- упрекнул Лев Дафана. -- Наши надежды рухнули, что тебя целовать за это должны? Последнюю страницу могла украсть и Дарихан, ты ведь ее не обыскивал. Надеялась, что без денег и книги сумеет сбежать, а потом продаст рецепт еще раз. Может, не за три тысячи, но продаст.
   -- Шереш! -- скрежетнул зубами Еж. -- Как я не подумал? Но, может, не всё так плохо? Я просматривал книгу, там почти всё, что нужно, есть. Он же всю жизнь этот рецепт искал.
   -- И что ты предлагаешь? -- Орел сидел, величественно откинувшись в кресле. -- Отрядить кого-нибудь на другой материк, чтобы он тоже эксперименты на себе ставил? Пока не найдет? Может, ты хочешь попробовать?
   -- Надо -- попробую, -- Дафан окончательно разозлился. -- Надо -- вернусь на Гучин, достану Дарихан из могилы и обыщу. Надо -- весь город переверну, каждый дом по камешку разберу, не вернусь, пока не найду этот рецепт. Что скажете -- то и сделаю. Не я убил Корсака и не понимаю, почему со мной так разговаривают!
   -- Успокойся, Еж, -- примирительно произнес Баал-Ханан. Он поглаживал большим пальцем кисть руки. -- Тебя ни в чем не подозревают. Но мы не ожидали, что эйманы будут гибнуть до войны и даже до попытки убить Охотника. Корсак -- большая потеря. И, если бы это был ты, -- это была бы не меньшая потеря. Хорошо хоть другие записи Шишлы сохранились, там и без того много ценного есть. А Корсак, по правде говоря, сам виноват. Если бы не был он таким скрытным, таким похотливым, ничего бы не случилось. Вас вдвоем отправили, чтобы друг друга прикрывали. Он действовал в одиночку -- и вот чем это закончилось. Это урок нам всем. Нельзя действовать по одному, нельзя скрывать ничего друг от друга, -- маленькие глазки оглядели присутствующих сквозь толстые стекла очков. -- Надо определиться: заговор в силе или, пока не поздно, прекратим все? Отложим до следующего Обряда. Подождем, когда кто-нибудь из добровольцев отыщет рецепт нужного нам напитка.
   -- Я бы предпочел ждать, -- как глава Дома первым заговорил Омри. -- Конечно, это глупость несусветная, извини, Воробей. До следующего Обряда война может начаться и закончиться, и весь наш заговор потеряет значение. Но лезть в пекло сейчас не резон. Бессмысленная гибель добровольцам обеспечена.
   -- Ты выходишь из игры? -- уточнил Баал-Ханан.
   -- Нет. Я высказал мнение. Но я выйду из игры в том случае, если из десяти Домов, решившихся на заговор, большинство оставит эту бесполезную затею. Я первым пошел на это, я последним уйду. Пусть мой голос никого не заботит. Что сообщили другие дома, Юнко?
   Прежде чем ответить мужчина посмотрел на главу Дома.
   -- Эйм облетел всех, -- объявил он медленно. -- Дом Пса уверен, что за гибелью Корсака стоит Охотник. Несмотря на твое мнение, Авиел, -- он быстро взглянул на Каракара. -- Может, Охотник и не убивает эйманов намеренно, но там был не он, а кто-то им подосланный. Вероятно, Елиад отказался отдать записи Шишлы, выхватил меч, им пришлось сражаться, и его убили. Но виновен все равно Халвард. И дом Пса готов идти до конца, чтобы отомстить ему. Дом Крота колеблется. Но, поскольку Дафан продолжает борьбу, они тоже на это пошли.
   -- Скажи, кто отказался, -- потребовал Удаган.
   -- Дом Быка и Крыса высказались примерно как Орел. Так что, по сути, никто не отказался.
   -- Что скажешь ты, Авиел?
   -- Я уже все сказал, -- заключил Каракар. -- Не получилось одно -- попробуем другое.
   -- Значит, все по-прежнему? Во время Обряда мы убьем Охотника? -- настаивал Лев.
   -- Попытаемся, -- подтвердил Юнко. -- Но на этот раз нам надо продумать всё до мелочей. Кто будет проходить Обряд, когда нападем на Охотника? -- стало вдруг так тихо, что они услышали, как на втором этаже скрипнула половица под чьей-то ногой. -- Я надеюсь, вы понимаете, -- нарушил молчание Цовев, -- что тот, кто будет проходить Обряд, может умереть, -- он сделал еще одну паузу, -- а может стать следующим Охотником. Этот вопрос нельзя отдавать на волю случая. Надо определиться заранее.
   -- Это правда, Цовев, -- произнес Орел. -- Странно, что мы не вспомнили об этом раньше.
   -- Было не до того, -- печально произнес Воробей. -- Какие будут предложения?
   -- Можно мне сказать? -- с необычайной вежливостью осведомился Удаган. Ему дали слово. -- Есть ли выгода дому Гепарда от того, что Халвард стал не Барсом, а Охотником? -- он пятерней отправил волосы назад.
   -- Безусловно, -- кивнул Цовев.
   -- Какая? -- засомневался Лев.
   -- Один из самых сильных Домов, -- заметил Юнко.
   -- Они сильны не поэтому! -- возразил Удаган. -- У них сильные эймы, их Дом больше, чем некоторые другие, но разве Охотник чем-то выделяет их? Кто-то замечал подобное?
   -- Нет, -- изрек Каракар.
   -- Говори короче. Что ты предлагаешь? -- поторопил Омри, поправляя камзол.
   -- Не имеет значения, из какого Дома будет следующий Охотник, Дом ничего не выгадает от этого. Поэтому надо руководствоваться одним: какой из Домов может пожертвовать одним молодым эйманом без ущерба для себя. Я хочу сказать без большого ущерба.
   Все оглянулись на Баал-Ханана.
   -- Молодым эйманом должен пожертвовать я? -- усмехнулся Воробей.
   -- У тебя самый большой Дом, -- заявил Орел. -- Три эймана берут имя на осеннем Обряде. У меня, например, один -- внук Беркута. А у некоторых и вообще никого.
   -- Я не могу такие вопросы решать, -- отказался старик. -- Кажется, твой младший брат берет имя осенью? -- посмотрел он на Юнко.
   Цовев прищурился:
   -- Ты хочешь, чтобы я решил вопрос, который не может решить глава Дома?
   -- Не будем ссориться, -- успокоил всех Каракар. -- Из десяти Домов нашлось по одному добровольцу, чтобы рискнуть жизнью и убить Охотника. Сколько человек из Домов, поддерживающих заговор, берут имя осенью?
   -- Одиннадцать, -- без запинки ответил Цовев. Кажется, этот вопрос волновал его, и он хорошо подготовился.
   -- Мне кажется, -- завершил Авиел, -- из одиннадцати человек можно найти добровольца.
   -- Можно, -- хмыкнул Удаган. -- Если кто-нибудь убедит его, как прекрасно отдать жизнь за других эйманов. По-другому никак.
   -- Подождем добровольцев, -- подвел итог Баал-Ханан. -- Тот, у кого в Доме он найдется, даст знать Авиелу. Тогда и обсудим, что делать дальше.
   С этим никто не мог поспорить.
   ***
   Отец задержался поговорить с Беркутом, а Удаган отправился домой, хотя идти туда не очень хотелось: у брата вовсю разгорелся медовый месяц. Ал с Ранели старались держать себя в рамках приличия, но, если они сидели и в разных концах комнаты, воздух между ними искрил. Ему приходилось нелегко, но он больше жалел Катрис: наблюдать чужое счастье, когда, возможно, навсегда потеряла свое, -- что может быть тяжелее? Но и оставаться у Беркута он не мог. Двоюродные братья относились к нему с холодным равнодушием -- так и не приняли в семью Льва и наверняка ждут, что он вот-вот всех предаст и вернется к Гепарду.
   Подъезжая к замку, Удаган заметил, что у них гости. Кто-то грелся на солнышке, сидя на скамье слева от ворот. Эйман прислонился спиной к стене, откинул голову, подставив лицо солнцу. Он казался таким счастливым, что Удаган не сразу узнал Халварда. Не было в нем обычной насмешливости, угрозы -- только покой и радость.
   -- Тебя-то я и ждал, Ганни, -- Охотник открыл глаза, и наваждение тут же развеялось: перед ним был враг, умело притворившийся беззащитным. -- Не хочешь присесть со мной? -- он похлопал ладонью по скамье.
   -- Нет, -- отказался Удаган.
   -- Стоять передо мной будешь? -- ухмыльнулся мужчина. -- Ну-ну...
   Лев спрыгнул с лошади, шагнул ближе, навис над Охотником, заслоняя собой солнце.
   -- Могу и постоять, -- буквально прошелестел он.
   Халвард нисколько не смутился.
   -- Тебе как будто нравится испытывать боль, Ганни. А? -- так же беззвучно произнес Охотник. -- Ведь знаешь, что ничего собой не представляешь, что стоит мне пальцем пошевелить, и ты в ногах будешь у меня валяться, а всё равно угрожаешь, корчишь из себя что-то. А быть попроще можешь? Сесть и поговорить. Без фанфаронства. Можешь?
   Удаган опустился на скамью, откинувшись на стену и уставившись в пространство перед собой. "Если только Охотник скажет: "Другое дело!" -- встану и уйду", -- настраивал он себя. Но Халвард промолчал. Они сидели рядом, будто старые добрые друзья, не видевшиеся много лет и потерявшие общие темы для разговора.
   -- Когда я вижу тебя, представляю, каким был бы я, -- Охотник опять закрыл глаза. Солнце било прямо в лицо на этой скамье, и Льву тоже хотелось прикрыть веки, но он не доверял Халварду. Особенно сейчас, когда он вдруг притворился другом. А Охотник словно подслушал его мысли. -- Ты не думай. Я не в друзья пришел набиваться. Любопытен ты мне, Ганни. И, полагаю, не мне одному. Меня вот всегда мучил вопрос. Знаешь ты, кто убил твоего отца? Твоего настоящего отца, Чахбора Льва. Знаешь? -- Удагану страшно хотелось выслушать Халварда, и поэтому он скрепился и не ответил. -- И как бы ты отнесся к эйману, который лишил тебя семьи? Да и Дома, по сути, лишил. И тебя чуть не убил. Потому что лишь отец знал, как воспитать тебя так, чтобы ты не погиб, когда брал имя. Твой отец знал, как обращаться с эймом-львом. Тот, чья сущность -- птица, пусть хищная птица, не поймет того, чья сущность -- лев. Тебе не приходило это в голову? А ведь ты чудом выжил, я это очень хорошо помню. Я был уверен, что ты умрешь, хоть и жаль тебя было. Ты, может, не поверишь, но мне всех эйманов жаль.
   -- Пожалел волк овцу! -- не выдержал Удаган.
   -- Если я Охотник, значит, непременно охотиться, что ли, должен?
   -- А что нет? -- отрезал Лев. -- Ты что-то хотел мне сказать?
   -- Да я уже сказал. Я знал Чахбора. Он любил твою мать.
   -- Да? -- деланно удивился Удаган.
   -- Представь себе. Иначе бы не женился, ты не находишь?
   -- Я себе любовь как-то иначе представляю. Но тебе не понять. Охотники ведь одиночки. Любить не способны никого, кроме себя.
   Халвард оторвался от стены, медленно всем телом повернулся к Удагану.
   -- Одиночки? -- он вперил в парня зеленые глаза, и Льву показалось, что в него вцепились когтями, удерживая взгляд. -- Что ты знаешь об Охотнике? Ты когда-нибудь пробовал любить женщину в присутствии двух тысяч эйманов, включая стариков и детей? Это вы меня не видите, а я вас всегда вижу. От этого свихнуться можно. И вы после этого удивляетесь, что Охотника хватает только на вас? Что никого другого они подпустить к себе не могут?
   Он резко отвернулся и снова откинулся на стену, сложив руки на груди, от благодушия не осталось и следа.
   -- Я должен посочувствовать? -- спросил Удаган, когда его немного отпустило.
   -- А как хочешь! -- к Халварду вернулась обычная насмешливость. -- Но я не делал этот выбор, за меня его сделали другие. Не спрашивая. И за тебя, между прочим, тоже. Поэтому мне и казалось, что мы чем-то похожи. Мне швырнули медальон. У тебя убили отца и забрали к себе в Дом. Потому что Каракар посчитал, что любит Еиль Лисичку больше, чем Чахбор. А кто ему дал право решать такое? И, кто знает, от чего умерла Еиль?
   -- Я знаю, -- спокойно объяснил Удаган. -- Она была маленькой и хрупкой, а я -- очень крупным. Я убил ее.
   -- Это Каракар так сказал? -- изумился Халвард. -- Он меня чем дальше, тем больше удивляет. Второго такого, наверно, не сыщешь, а?
   -- Нет, не сыщешь, -- подтвердил Лев. -- Слушай, а к чему эти откровения? Чего ты хотел добиться? Что я, узнав о том, что Каракар убил Чахбора, побегу душить отца, что ли? Или в возмущении вернусь в дом Гепарда и начну мстить братьям: Алету и Шеле? Ты этого ожидал?
   -- Так ты знал?
   -- У отца, -- он выделил это слово, -- нет от меня тайн. И я это очень ценю.
   -- Такое доверие не разрушишь, -- многозначительно промолвил Халвард.
   -- Нет, не разрушишь, -- подтвердил Удаган. -- Потому что я еще кое-кого поспрашивал, чтобы узнать, как всё было. Из дома Гепарда поспрашивал, не абы у кого. А потом пришел к отцу и поблагодарил за то, что он убил этого мерзавца. И, если бы я умер, когда брал имя, я умер бы с благодарностью, потому что лучше сдохнуть сыном Каракара, чем жить сыном Чахбора. Потому что Еиль была невестой моего отца, а Чахбор изнасиловал ее. А Охотник -- обвенчал! И если бы он этого не сделал, то я бы не убил свою мать. Потому что Чахбор был гигантом. Я пошел в него и убил маму. Ты это понимаешь? Ты об этом не хотел мне рассказать?
   -- Успокойся, Ганни, -- остудил его Охотник. -- Знал бы, что ты так разволнуешься, не пришел бы.
   -- И, если бы знал, что отец ничего от меня не скрывает, тоже бы не пришел, правда? Всё, что ты делаешь, -- это сеешь раздор. И прежний Охотник был такой же. Но ты в сто раз хуже.
   -- Если ты о венчании Лисички и Чахбора, то Охотники насильно никого не венчают. Она так захотела. А если об Алете... Так Фарей хотел вырастить себе смену. Ты никогда не задумывался о том, что у брата твоего имя неправильное? У всех одно имя человеческое, а другое -- от эйма. А у него имя -- Алет, что всего лишь порода сокола, а второе имя -- тоже Сокол. А дело в том, что он должен был стать Алетом Охотником. Если бы опять, в который раз, не вмешался Каракар. Каждый раз, когда он вмешивается, погибает несколько эйманов. Ты об этом не размышлял? -- и, прежде чем Удаган возразил, подвел итог. -- Ладно, Ганни, я всё понял. Рад, что у тебя такие теплые отношения с... убийцей. Нет, мы не похожи. Может, это и к лучшему. Бывай.
   Он широкими шагами ушел в лес, темно-зеленый кафтан разлетался на ходу, сминая высокую траву. Удаган сверлил спину Халварда, пока он не исчез за деревьями. Мучительно хотелось подняться на второй этаж, в комнату, где недавно жила Ранели, и посмотреть на портрет матери. Его вырастила Тана, и он никогда не замечал, чтобы она относилась к родным сыновьям лучше, чем к нему. Но иногда, как после этого разговора, он приходил в комнату, где умерла Лисичка, чтобы представить, каково бы ему было с ней. Да, Лисичка согласилась обвенчаться с Чахбором, и теперь, когда к ним в руки попали записи Шишлы, Удаган знал почему: она была беременна. Она решила, что Каракар не женится на ней. Она считала, Авиел не поверит, что ее изнасиловали или не захочет воспитывать чужого сына. А он поверил и захотел. И не позволил Чахбору издеваться над ней. И посмел бросить вызов гиганту...
   Потом он забрал Лисичку к себе в дом, несмотря на то что Охотник отказался венчать их... Пусть недолго, каких-то восемь месяцев, но мама была счастлива. И, может быть, счастливей, чем Тана за всю жизнь. Потому что любить так, как отец любил Лисичку, можно только один раз.
   Лев подумал об Але. "А ведь всё повторяется! Надо предупредить брата, что Ранели может забеременеть и родить больного ребенка". Он направился в дом.
   2 ухгустуса, Фарала, Лейн
   Для встречи с послом Энгарна Тештер надел колет бордового бархата. Пусть он и мог лишний раз подчеркнуть его кровожадность -- большого значения это не имело. Но сухощавый и от этого казавшийся почти таким же высоким, как регент Лейна, граф Жабаги был не из пугливых. Недавно Девир Тештер официально побывал на балу, посвященном дню рождения графа, -- ему исполнилось сорок восемь. Его встретила очаровательная графиня и две еще более очаровательные дочери. Вот они регента точно боялись, поэтому Жабаги постарался увести его подальше. И напрасно. С женщинами Тештер предпочитал не воевать, а заниматься более интересными вещами. И зачастую очень быстро развеивал их страх. Хотя, возможно, граф был наслышан и об этой стороне его жизни и именно поэтому оберегал свою семью.
   На этом балу, зная, что посол, как и регент, никогда не отдыхает, он бросил намек на недоразумения с Кашшафой. Заметил, как на лице Жабаги промелькнуло удивление и радость, -- значит, ему тоже поручили узнать мнение всемогущего Тештера по поводу грядущей войны. Поняв это, Девир тут же заговорил на отвлеченные темы: ему спешить некуда, он подождет, пока посол придет с официальным предложением, тогда можно что-то выгадать от союза с Энгарном.
   Ждать пришлось недолго, уже через день граф Жабаги попросил официальной аудиенции. Они встретились как старые друзья, но Тештер чувствовал, что посол ему не доверяет и лишь старательно разыгрывает дружелюбие. Он же, в свою очередь, отвык кому-то доверять, так же как и кого-то бояться, поэтому к графу относился, как и ко всем: он мог стать помехой его планам или помощником. И регент предпочел бы второе. Если бы он имел дар оборотней отличать ложь, он бы поднял страну намного быстрее. Люди часто поражались его проницательности, но на самом деле он не мог читать мысли и плохо разбирался в побуждениях и желаниях тех, кто служил ему. Он был всего лишь хорошо информирован. Но, как известно, факты можно трактовать по-разному. Поэтому угадывал он ровно столько же, сколько ошибался. Часто приходилось казнить тех, кого он считал своей опорой и самыми надежными людьми, потому что они предавали. Популярности это не прибавляло: говорили, что он расправляется с людьми, когда они становятся ему не нужны. В результате за все время, пока он правил Лейном, он почти ничего не добился. Такими темпами скоро придется уезжать на другой материк восвояси, да еще и с гадким чувством, что он ни на что не способен... Но до совершеннолетия Айдамиркана он в любом случае как-нибудь дотянет. А может, и дольше задержится: подкрасит волосы белым, отпустит длинную бороду, тогда не так будет бросаться в глаза то, что его внешность не меняется...
   После вежливых приветствий граф пригубил вовремя поднесенный слугой бокал вина и осторожно осведомился:
   -- Когда мы последний раз виделись... мне показалось, вы что-то знаете о планах Кашшафы.
   -- Несомненно, -- улыбнулся регент. Обычно от его улыбки у людей мурашки бежали по спине, и ему это нравилось. -- Но мне сначала хотелось бы услышать предложение ее величества королевы Эолин.
   Жабаги отставил бокал и приосанился.
   -- Господин Тештер, ее величество королева Эолин имеет неопровержимые доказательства того, что Кашшафа в ближайшее время нападет на Энгарн. Мы хотели бы заручиться поддержкой Лейна.
   -- Граф, мы не на балу, посвященном вашим именинам, -- спокойно ответил Тештер. -- Выражайтесь яснее.
   Жабаги с готовностью продолжил:
   -- От имени Энгарна и ее величества королевы Эолин я прошу, чтобы в случае, если Кашшафская армия пересечет границу Энгарна, Лейн стал нашим союзником и его войска вступили в Кашшафу. И я готов выслушать условия, на которых Лейн согласен стать союзником Энгарна.
   -- Условия, -- Девир Тештер погладил подбородок. -- Конечно, купцам Лейна нужны льготы на территории Энгарна. Но это не самое главное. Вы прекрасно знаете, в каком положении находится Лейн. Восточную часть нашей страны королевские войска не контролируют. Мы поможем Энгарну в обмен на соответствующую помощь в войне с восставшим герцогством.
   -- Мы согласны с этим условием, -- сразу откликнулся граф, -- и готовы подписать соответствующие договоры немедленно. Для этого необходимо согласовать встречу его величества короля Айдамиркана и его представителя до совершеннолетия, то есть вас, господин Тештер, с ее величеством королевой Эолин.
   -- Разве вам не надо согласовать эти условия с... э-э-э ее величеством королевой Эолин? -- засомневался регент.
   -- Ее величество предполагала, что вы предложите что-то подобное, -- пояснил граф. -- И она согласна подписать такой договор.
   Регент понимающе кивнул.
   -- Видимо, я недооценил господина Полада, -- прямо заявил Тештер. Граф Жабаги чуть поджал губы. -- На будущее учту. Хорошо. Поскольку по главному пункту согласие достигнуто, остальное будем считать незначительными мелочами. Король Айдамиркан и я согласны посетить ее величество для подписания договора в любой удобный для нее день. Я предлагаю 23 ухгустуса. Передайте это ее величеству. Если ее не устроит эта дата, пусть назначит другую. Мы будем готовы.
   -- Благодарю, господин Тештер, -- посол встал. -- Не буду отвлекать вас от важных дел. Очень рад, что мы нашли полное взаимопонимание.
   -- Я тоже очень рад, -- заверил регент, вставая, чтобы проводить посла.
   Когда дверь за ним закрылась, он попросил секретаря пока никого к нему не пускать и развалился в кресле, размышляя.
   Он принял решение поддержать Энгарн вовсе не потому, что считал войну Полада справедливой. Он давно уже руководствовался в решениях только тем, насколько это приближает его к цели. В данном случае Полад поможет ему навести порядок в стране и посоветует человека, который способен создать такую же непобедимую армию, как его "волки". Тештеру почему-то никак это не удавалось: ему служили либо из страха, либо за деньги. Либо в ожидании, когда к власти придет король Айдамиркан...
   Маг, которого он, к сожалению, не убил, явно был мерзким пронырой, но успел знатно наворотить дел. Хотел бы он знать, откуда появился этот сморчок. За долгие века, которые он вынужден был коротать на Гоште, Тештер убедился, что на этой планете всё находилось под контролем. Он не был уверен, что Эль-Элион имеет хоть какое-то представление о существовании их мира, но вот демиург... Он делал вид, что отсутствует, на самом же деле внимательно следил за происходящим здесь. Что-то подсказывало Девиру Тештеру, что Кашшафу в очередной раз отбросят за Проклятые горы.
   "А что если нет? -- регент поскреб щеку. -- Кто знает, какие силы стоят за этим прыщом с красными глазами... Надо придумать что-то, чтобы Кашшафа в любом случае проиграла, -- он прошелся по комнате. -- Что поможет справиться с армией Кашшафы?"
   Он постоял у окна, а потом позвонил в колокольчик. Заглянувшему секретарю он коротко приказал:
   -- Графа Щиллема ко мне.
   2 ухгустуса, Беероф, столица Кашшафы
   Таш-Темир решил, что сможет разобраться, в чем причина внезапной смерти Манчелу, если останется наедине с умершим монархом. Это оказалось не так сложно. Теперь, когда король был мертв, никто особенно не оберегал его. Днем его обмыли и переодели, а затем положили в красивый гроб, обитый пурпурной парчой. Священники сменялись, стараясь наверстать то, что не успели при жизни монарха: отмолить его прегрешения. Но ночью Манчелу по традиции оставили наедине со Всевышним. Тут-то Избранный и пришел в поминальный зал.
   Немного постояв возле короля, так долго наводившего ужас как на придворных, так и на ближайших родственников, Таш-Темир шагнул ближе и прикоснулся к его холодной руке. Кто бы мог подумать, что он исчезнет в одно мгновение? Казался полным сил. Ему ведь всего пятьдесят шесть было...
   ...Перенос осуществился молниеносно. Посланник Света в том же темно-коричневом плаще ордена Избранных очутился посреди пустыни. Прямо перед ним на песке в парадной королевской одежде лежал Манчелу. Возле него сидела женщина в дорогом платье темно-красного бархата. Казалось, она глубоко скорбела о смерти короля. Темные волосы упали на грудь монарха.
   -- Что происходит? -- поинтересовался маг.
   Женщина в бархатном платье поднялась, бросила на него равнодушный взгляд и, отвернувшись, побрела куда-то.
   -- Эй! -- крикнул Таш-Темир. -- Кто ты такая?
   На мага взглянули черные глаза: настроение в них менялось так стремительно, что маг не успевал отследить его: восторг, ярость, смех, боль, надежда, злость, торжество...
   -- Кто ты такая? -- повторил он.
   -- Королева! -- она величественно вскинула голову.
   Правильные черты лица хранили безмятежность, даже на расстоянии она казалась значительно выше его. На обнаженной шее чернело странное ожерелье: будто на тонкой цепочке из серебра висят капли крови. Но стоило приглядеться, как цепочка превратилась в разрез, из которого хлынула кровь.
   -- Сайхат! -- догадался Таш-Темир. -- В таком случае, вопрос: "Зачем ты убила его?" отпадает, -- усмехнулся он. -- Месть?
   Ведьма мелодично рассмеялась:
   -- Возможно! Он думал, что можно позабавиться со мной, а потом казнить, когда я надоем. Церковь начала охоту за ведьмами с меня, -- она всмотрелась в его коричневый плащ. -- Такие, как ты начали. Они скоро убедятся, что с ведьмами нельзя так обращаться.
   -- Тебя убили, но ты все еще можешь что-то сделать в мире живых? -- заинтересовался Таш-Темир.
   -- Могу. Лучше не мешай мне, -- она начала таять в воздухе.
   "Уходит!" -- испугался он.
   -- Стой! -- возглас получился отчаянным. -- Почему бы нам не договориться? Вместе мы в любом случае сильнее, -- Сайхат замерла, вглядываясь в Таш-Темира. -- Ты поможешь мне, а я -- тебе.
   -- Ты готов убить Мирелу и Еглона и возвести на престол мою дочь?
   -- Почему нет? -- торопливо заверил иномирец. -- Мне всё равно, кто правит! Посмотри, что со мной сделали...
   -- Попался на зуб вампиру? -- презрительно поинтересовалась Сайхат.
   Таш-Темир облизал пересохшие в пустыне губы.
   -- Нелепая случайность, которая разрушила мою жизнь.
   -- Меня это не касается, -- она снова отвернулась. -- Я справлюсь без тебя.
   -- Постой! -- снова воскликнул маг. -- Не верю, что ничем не могу тебе помочь. Почему ты убила Манчелу сейчас, а не раньше? -- уточнил он.
   -- Он не хотел казнить эту Шедеур. Хотел вернуть ее во дворец, -- по красивому лицу прошла судорога ненависти, но лишь на мгновение. -- Сначала Мирелу хотели судить вместе с маркизой Бернт. А потом он передумал!
   -- Выходит, ты не можешь сама справиться с принцессой? -- он знал, что Мирела еще жива, в то время как ее мать и отец сгорели за пару дней. -- Ты не можешь убить принцессу! -- заявил маг уверенно.
   Сайхат долго не могла взять эмоции под контроль, она буквально пылала яростью и еле выдавила из себя:
   -- Не могу... Отец Иавин помогал мне, но помощники Мирелы оказались сильнее. И не смей называть ее принцессой!
   -- Отец Иавин? Тебе помогал духовник Мирелы?! -- от изумления Таш-Темир не сразу собрался с мыслями. Эта ведьма, пожалуй, вербовала помощников получше, чем он. -- Послушай, он не справился, а я справлюсь. Я помогу тебе, -- заверил посланник Света. -- А ты поможешь мне.
   Он уже не смог бы сказать с уверенностью, от чего пересохло во рту: от жары или от надежды, возрождающейся в душе.
   -- Что тебе нужно? -- Сайхат чуть сдвинула брови к переносице.
   -- Я сделаю всё, чтобы Мирелу казнили, а ты поможешь мне вернуть человеческий облик.
   5 ухгустуса, замок Зулькад
   За неделю в жизни принцессы произошло столько событий!
   Мирела не сбежала в Лейн. Она потеряла сознание по дороге, ее отвезли в монастырь, а там она, как ни странно, начала поправляться. Хотя что здесь странного? Ей сразу сказали, что умертвие боится Всевышнего. Однако ей не дали долго оставаться там. Как только Даут узнал, где она находится, потребовал вернуть ее в замок, где графиня вновь стала изображать строгую тюремщицу.
   А уже 1 ухгустуса все вдруг переменились к ней, стали разговаривать ласково и называть принцессой. А потом король внезапно умер! Она испытывала противоречивые чувства. Мама научила ее любить этого человека, что бы он ни делал. И всё же она не могла не понимать, что большинство несчастий в ее жизни связано именно с ним. А самое главено, никто не знал, что будет дальше. Принцессу ведь могли и ко двору вернуть. Королем хоть и стал ее сводный брат, но у них всегда были очень теплые отношения.
   Но уже через два дня стало ясно, что теперь страной будет править Совет регентов, а этот Совет по какой-то причине обвинил ее в смерти отца. Конечно, это было так удобно! Казни оборотней и ведьм всколыхнули страну. Многие передавали из уст в уста, что принцесса не поддерживает травлю существ, отличающихся от людей, даже несмотря на то, что она потеряла всё из-за ведьмы Сайхат, заставившей короля выгнать мать Мирелы. То там, то здесь вспыхивали восстания, и, хотя принцесса не имела к ним никакого отношения, именно она была их духовным лидером. Возможно, потому, что она единственная еще не была арестована, хотя не соглашалась с тем, что творил орден Избранных.
   Мирела проснулась до восхода солнца. Большую часть вчерашнего дня она провела в молитве в часовне. Ей требовалась помощь больше, чем когда-либо. Сегодня прибывали дворяне, входящие в регентский совет. Она нуждалась в особенной подготовке. Разбудив Векиру, она привела себя в порядок, а потом приказала девушке отдыхать. Сама же склонилась над Священной книгой Людей. Она читала отрывки, укрепляющие дух, молилась, снова читала.
   Буквально вчера она снова побеседовала с духовником, отцом Иавином. Он очень просто и предельно ясно рассказал обо всем, что ее ожидает, и предсказал два возможных пути для нее: согласиться с требованиями Совета и угасать здесь в течение долгих десятилетий либо заявить о своей вере и стать мученицей. Как-то получилось, что к концу беседы у принцессы не осталось ни капли сомнений. Теперь, особенно теперь, после смерти отца, только она может дать пример стойкости. Она должна была требовать открытого суда. Пусть ее казнят, если им так хочется, но она не покривит душой ни на мгновение...
   Время шло медленно, Мирела перебирала в памяти всё, что пережила за пятнадцать лет. Иногда люди и за шестьдесят не переживают столько. Она всю жизнь ждала чуда: еще немного и все наладится... И каждый раз ее ожидания не оправдывались.
   Ближе к обеду она услышала, как отворились ворота. Забегали слуги, послышались отрывистые приказы.
   -- Они обедают, -- сообщила Векира. -- Очень довольные, кроме одного графа. Его укачало вроде. Как пообедают, сразу к вам. Мол, сначала дело надо. Зря я обед не принесла. Вам надо набраться сил, прежде чем с ними встретиться.
   -- Силы дает не пища, -- отказалась Мирела. -- Я сейчас не могу есть.
   Принцесса снова и снова готовила слова, которые должна сказать этим людям.
   Ей показалось, что она ждала не менее двух часов, чтобы ее пригласили в гостиную. В мыслях она раз десять одержала победу на суде и столько же раз потерпела поражение и окончила жизнь на плахе. Она встала и уверенно последовала за слугой. Никто бы, глядя на нее, не сказал, что она колебалась или боялась чего-то. Может быть, она выглядела бледнее обычного, но сила чувствовалась в каждом жесте.
   Когда принцесса вошла в гостиную, аристократы умолкли и встали, приветствуя ее. Они расположились полукругом. Мирела обвела всех взглядом. Она много лет не видела их. Сейчас они смотрели на принцессу по-разному: с восхищением, уважением, страхом, презрением, ненавистью... Тем не менее она чувствовала себя не пленницей и даже не принцессой -- королевой. Мирела смело посмотрела в глаза каждому. Последнему -- герцогу Нигмату. Он чуть скривил губы: смелость принцессы явно приводила его в бешенство. Он надеялся увидеть "кроткую овечку".
   -- Леди Мирела, вы знаете, зачем мы прибыли? -- первым задал он вопрос.
   -- Знаю, -- спокойно откликнулась девушка, -- но готова услышать вас.
   -- Я не буду говорить долго. Внезапная смерть короля вызвала много вопросов. Очевидно, что он был отравлен. Главной обвиняемой в заговоре стала маркиза Бернт. Король Еглон исполнен решимости вернуть вас ко двору, но с одним условием: вы покажете, что не принимали участия в заговоре, признав, что являетесь незаконнорожденной дочерью короля. Кроме того, вы публично заявите, что полностью поддерживаете политику вашего отца относительно тех, кто не является человеком. Если вы откажетесь, вы проживете в этом замке всю свою жизнь. Итак, какое решение вы примете?
   -- Отречься от своего звания для меня всё равно, что отречься от Эль-Элиона, потому что это значит осознанно солгать. Я не отрекусь, -- отрезала принцесса. -- Но и оставаться в этой тюрьме я не намерена. Если я виновна -- предъявите мне обвинение. Я требую открытого суда. Пусть мне вынесут приговор перед народом. Если я виновна в заговоре, то готова понести наказание. Если невиновна, я имею право жить в родовом замке и принимать у себя друзей. Вот мое решение.
   Лорды удивленно зашептались. Ее требование стало неожиданностью. Но не для Нигмата. Он будто обрадовался, услышав ее слова. Знал, что она скажет что-то подобное? Но откуда?
   -- Требуете суда? -- равнодушно поинтересовался он. -- Если суд состоится, вам предъявят серьезные обвинения. Главной подозреваемой в заговоре станет уже не маркиза Бернт, а вы. Вы действительно хотите, предстать перед людьми как неблагодарная дочь, которая сначала противилась желаниям отца, а потом убила его?
   -- Ваши обвинения смешны. Ни один человек не поверит, что я могла убить отца. Я всегда относилась к нему с почтением и уважением.
   -- Если бы вы относились к нему с почтением, давно бы уже признали, то, о чем он неоднократно просил вас, а не оскорбляли его величество своим упрямством. Вы противились отцу, а сейчас противитесь брату, подстрекая к такому отношению и других подданных.
   -- Согласиться с тем, что брак королевы Езеты и короля Манчелу был незаконным, значило бы оскорбить мою мать, а себя унизить. Я никогда с этим не соглашусь. Немало достойных людей считали этот поступок короля несправедливым. Но сейчас важно другое. Я тщательно ознакомилась с завещанием отца: там нет ни слова относительно законности моего рождения! Относительно же второй части ваших требований скажу то же, что и раньше: меч Эль-Элиона справедлив. Он никогда не казнил лишь за то, кем ты являешься. Вы пользуетесь тем, что его величество, мой брат, еще молод. И настраиваете его против меня.
   -- Опекунский совет создан как раз для того, чтобы никто не мог единолично влиять на короля, -- криво усмехнулся Нигмат. -- Когда мы приехали к вам с предложением отречься от звания принцессы, это было не мое решение, но решение всех достойных людей Кашшафы, -- он указал на присутствующих лордов. Думаю, ваше поведение сейчас убедило даже сомневающихся, что именно вы поддерживаете заговорщиков, а значит, заслуживаете самого сурового наказания.
   -- Не угрожайте мне, герцог, -- Мирела успокоилась и улыбнулась. -- Мне так часто угрожали, что я устала бояться.
   -- Значит, вы по-прежнему требуете суда?
   -- Да, я не изменю своего решения.
   -- Ваше высочество, позвольте мне объяснить вам... -- графу Фирхану было сорок пять. Этот несуразный человек с короткими ногами и длинным, будто растянутым телом все же считался потомственным аристократом, хотя у многих, глядя на него, закрадывалось сомнение: так ли уж свято хранили верность мужьям женщины в его роду? Впрочем, тут мог сказаться и образ жизни -- всего пять лет назад единственное, чем он славился, -- это количеством денег оставленных в трактире. Багровое лицо с длинной широкой бородой и сейчас свидетельствовало о пристрастии к вину. А то, что он постоянно сутулился, делало графа еще более отталкивающим. И всё же сейчас Мирела была ему благодарна -- он единственный не побоялся обратиться к ней полным титулом. И даже поклонился, игнорируя неприязненные взгляды других дворян. -- Ваше высочество, я понимаю, что есть некоторые вопросы, где нельзя идти против совести, -- продолжил граф. Мирела знала, что сам он всегда был равнодушен к религии. -- Но осознаете ли вы, что сейчас вам угрожает смерть? Вы к ней ближе, чем когда-либо. Если дело дойдет до суда, ничто не спасет вас. Кто возьмется вас защищать?
   -- Я возьму пример со своей матери -- буду защищать себя сама.
   -- Хорошо, -- Гуний Фирхан заметно смутился. -- Но зачем же так рисковать? Король Еглон желает возвратить вас ко двору, вернуть вам замки. Чего же еще вам желать? Кому вы принесете пользу, если умрете?
   -- Герцог Нигмат, -- принцесса чуть качнула рукой в его сторону, -- только что указал на условия, с которыми я не могу согласиться. Вы напрасно теряете время. Я требую суда.
   -- Ваше высочество... -- попытался еще как-то убедить ее Фирхан, но его прервали.
   -- Воля ваша, леди Мирела, -- с фальшиым смирением герцог Нигмат прервал спор и провозгласил. -- Именем короля и опекунского совета, я объявляю решение по делу принцессы Мирелы, обвиняемой в заговоре против его величества, короля Манчелу. Просьбу ее высочества удовлетворить. Закрытый суд состоится 12 ухгустуса в Беерофе, для чего ее высочеству следует явиться в столицу не позднее 9 ухгустуса. Обвинителем по делу леди Шедеур выступит граф Огад. От защитника принцесса отказалась. Решение об ее участи примет регентский совет. Указ изменению не подлежит. Королю Еглону доложат о том, что обвиняемая отвергла всякие попытки вразумить и спасти ее. Горничная принцессы Векира Пелеф арестована и будет препровождена в Чаштероф, -- прозвучало заключительным аккордом. -- Вы можете идти, леди Шедеур, -- в голосе герцога звучал сарказм.
   Известие об аресте горничной словно оглушило, другие слова звучали будто издалека. Мирела еще попыталась что-то спросить, возразить, но ее взяли под руки и вывели из гостиной.
   9 ухгустуса, дом Каракара
   Удаган так и не рассказал брату о том, что узнал из записей Шишлы. Отец просил ничего Алу не рассказывать о заговоре, и он не мог придумать, как сообщить ему эту новость, не вызывая ненужных расспросов и подозрений. Потом пришла мысль: брат знаком с Нэл не первый год, и до сих пор она не забеременела. Конечно же, оборотни знали какие-то напитки, предотвращающие нежелательное зачатие, -- они в этом были мастера. В таком случае волноваться было не о чем.
   После возвращения Дафана у эйманов все стихло. Воробей решил записи Шишлы пока не показывать -- возникнут вопросы относительно того, как и зачем их отыскали, что поставит весь замысел под удар. Жизнь вроде бы потекла обычным чередом, но по себе Лев знал, что за внешней беззаботностью многие скрывали чудовищное напряжение.
   Халвард после памятного разговора исчез. То есть совсем пропал, не показывался никому из эйманов, и Удаган с тревогой размышлял: Охотник видит эйманов одновременно. А что если он знает больше, чем делает вид? Как именно он их видит? Жаль, что об этом в записях Шишлы не сказано ни слова, хотя и понятно: в голову Охотника эйману не залезть, как бы он ни пытался.
   Утром к ним в дом прилетел эйм-лунь. Серебристо-серый ястреб с черными перьями в хвосте безошибочно выбрал Авиела. Тот снял у него с лапки записку и сообщил, что Беркут приглашает его в гости. Одного. Удагану очень это не понравилось, но спорить с отцом он не стал. Вместо этого предложил Алу, Нэл и Трис сыграть в карты двое надвое.
   Трис отнекивалась, но он стал строже:
   -- Знаешь, Яст еще жив. Так сказал Охотник, а врать ему ни к чему. А если он жив, то почему ты соблюдаешь по нему траур? Не хорони его.
   Девушка послушно села за стол. Тана тоже пришла посмотреть на эту забаву: когда за дело брался Лев, дом наполнялся шумом и весельем. Она заняла кресло, взяла вязание, чтобы быть рядом с детьми, но не мешать им.
   Удаган предложил поиграть в шельмеца. Нэл плохо играла в карты, а об этой игре не слышала, но Ал быстро ее уговорил: она оборотень, стало быть, непременно должна распознать обман. Играть договорились на задания: проигравшая пара выполняет желание победителей. Вскоре дом наполнился гомоном и хохотом. Даже Катрис поддалась общему настроению и робко рассмеялась, когда возмущенная проигрышем Ранели избила деверя картами. Не так-то просто оказалось разгадать обман Льва, слишком искренно он врал. Удаган поражался себе: ему еще никогда не приходилось быть таким виртуозным притворщиком. Он не только обманул оборотня в шельмеца, но и присутствующие не заметили, с каким напряжением он ожидал отца.
   Авиел вернулся, когда они еще не успокоились. Посмеялся вместе со всеми, но Удаган заметил: взгляд остался серьезным. Отец ушел в кабинет. Тана позвала Трис и Нэл готовить обед. Оставалось как-то избавиться от Ала, чтобы узнать новости. Тут будто Эль-Элион помогал ему -- брат шумно зевнул:
   -- Я, наверно, вздремну до обеда.
   -- Ну да, ну да, -- подмигнул Лев. -- Ночью спать некогда, я понимаю.
   -- Да что ты понимаешь! -- Ал нисколько не обиделся на шутку. -- Жениться не собирается, а туда же: понимает он.
   Сокол прилег тут же на диване, положив руки за голову.
   -- Пойду тогда отцу помогу, -- небрежно заметил Удаган и, убедившись, что брат на его замечание никак не отреагировал, поднялся по лестнице.
   Каракар сидел в кабинете за столом, бессильно опустив голову. Словно целая гора лежала на его плечах и он не знал, как ее скинуть. Он, кажется, ждал сына. Указал на стул и безучастно уставился в окно.
   -- Хорошо, что пришел, -- сообщил он и помолчал. -- Нашли того, кто должен брать имя, и он согласен, чтобы мы в это время убили Охотника.
   -- Да? -- Удаган постарался сохранить безразличие -- И кто же? Надеюсь, не Лунь?
   Он не очень любил дядю, за то что в трудный для Каракара период тот отказался помочь. Но сейчас отчаянно захотелось, чтобы они рисковали жизнью какого-то неизвестного мальчишки, а не двоюродного племянника. Почему-то это казалось предательством.
   -- Нет, -- успокоил Авиел. -- Не Лунь. Он из дома Чайки. Щуа Крохаль. Знаешь такого?
   -- Нет, -- Лев испытал подленькое облегчение.
   Единственное, чем он себя оправдывал, -- он тоже будет рисковать жизнью, а не наблюдать за происходящим из амфитеатра.
   -- Я видел сегодня. Белобрысый мальчишка, -- с горечью заметил он. -- С горящими глазами. Здорово его Цовев обработал.
   -- Думаешь, он?
   -- Знаю. Воробей же намекнул на его младшего брата. Тот постарался брата защитить. Да разве ты бы не так сделал?
   Удаган вздохнул. Уточнил после паузы.
   -- Других новостей нет? Точно на этот Обряд назначили?
   -- Теперь точно, -- в голосе отца послышалась бесконечная усталость.
   -- Кажется, ты не рад этому?
   -- Честно? -- агатовые глаза пронзительно взглянули на Льва. -- Я боюсь. Мне снятся кошмары. Почти каждую ночь снятся. Я теряю вас всех: Шелу, Алета, тебя... Остаюсь на пепелище с тремя вдовами. Я уже не уверен, что поступаю правильно.
   Удаган натянуто рассмеялся.
   -- Ну, ты хватил... С тремя вдовами. И кто же будет моей вдовой?
   Снова пристальный взгляд, и снова отец отворачивается к окну, точно смотрит на что-то невидимое Льву.
   -- Мне снится красивая девушка с длинными светлыми волосами -- еще светлее, чем у тебя, -- и черными глазами, -- Удаган чуть отшатнулся. -- На ней платье песочного цвета... Вспомнил кого-то похожего?
   -- Она очень уж далеко, чтобы стать моей вдовой, так что вряд ли сон пророческий.
   -- Но она снится мне, хотя я никогда ее не встречал, а она что-то значит для тебя, в отличие от множества других женщин, -- Каракар побарабанил пальцами по столу и невпопад заметил. -- Ты очень изменился после Песчаного монастыря, и я не знаю, хорошо это или плохо.
   Удаган поспешил перевести разговор на другую тему:
   -- На место Корсака придет кто-то другой?
   -- Нет. Только один доброволец из каждого дома, что бы ни случилось.
   -- У нас и из дома Чайки -- двое, -- возразил он.
   Дверь распахнулась так неожиданно, что Лев вздрогнул. Отец сохранил самообладание и тепло улыбнулся вошедшему Алету. Но тот лишь сжал губы.
   -- И что должны сделать двое из нашей семьи и двое из дома Чайки? -- поинтересовался он.
   ***
   Алет наблюдал, как отец размышляет над его вопросом, подбирает слова.
   -- Мы... обсуждаем совместную поездку.
   Сокол сел на свободный стул, облокотился на колени и в упор уставился на Каракара.
   -- Совместную поездку в Ритуальный круг? Чтобы убить Охотника? -- спросил он прямо. Каракар не ответил. Алет вскочил, дошел до двери, тут же вернулся обратно, уперся в стол. -- Шереш вас обоих раздери! Выстрелил в небо -- сбил звезду, -- поразился он собственной проницательности. -- Опять то же! Опять! Сколько же можно?
   Алет давно заметил, что у отца и брата появились какие-то секреты. Стараясь не выдать подозрений, он тайком наблюдал за ними и вскоре убедился: происходит что-то очень неприятное и опасное. Но он до последнего надеялся, что ошибся, что страхи его выдуманные. Теперь всё подтвердилось. Он снова прошелся по комнате и снова остановился перед отцом, стараясь говорить как можно тише: не хватало еще, чтобы Нэл услышала их ссору. Слух у нее острее, чем у других женщин в доме.
   -- Зачем ты это делаешь, отец? Ради чего?
   -- Ради вас, -- Авиел отвел взгляд.
   -- Ради нас?! -- возмутился Алет. -- Ты рискуешь собой и Ле ради нас? И кого ты тогда включаешь в это "нас"? Судя по всему -- меня и Нэл, так?
   -- Ал, успокойся, -- хмуро осадил его Лев. -- Сядь и поговорим.
   -- С тобой я после поговорю. Наедине. Брат называется. А сейчас с отцом хочу. Почему ты не сказал о том, что хочешь сделать? Для чего эти секреты? Потому что мной нельзя рисковать, а им можно? -- он небрежно указал на Удагана. -- Потому что...
   -- Сядь и заткнись! -- рявкнул отец, и Сокол мгновенно повиновался. -- И не смей меня упрекать в том, что один из сыновей дороже мне, чем другой. А то ты очень на Халварда становишься похожим. До безобразия похожим, -- Алет закрыл глаза и посидел так немного, сцепив зубы. Для него не было оскорбления страшнее, чем сравнение с Охотником. -- Я не собирался рисковать никем из вас, -- Каракар взял себя в руки. -- Была бы моя воля, Удаган бы тоже ничего не знал. Ни слова. Так получилось.
   Алет сжал виски. Пробормотал мучительно:
   -- Во что вы ввязались? Во что вы оба ввязались? -- быстро поднял голову. -- Корсак тоже из-за этого погиб? -- Лев кивнул. -- И что теперь? Не успокоитесь, пока все не умрем?
   -- Теперь отступать некуда, -- сурово закончил Авиел. В дверь тихонько постучали. -- Входи, -- громко откликнулся Каракар. Заглянула Ранели, тревожно оглядела мужчин, задержав взгляд на Алете. -- Обед готов, -- сообщила она.
   "Все-таки услышала, как отец злился", -- понял Сокол.
   -- Мы спускаемся, -- пообещал Каракар.
   Девушка тут же исчезла. Каракар встал, за ним сыновья.
   -- Отец, -- попросил Алет напоследок. -- Мы должны быть вместе. Раз ввязались -- я с вами.
   -- Поживем -- увидим, -- неопределенно ответил Авиел.
   ***
   ...Ранели, спускаясь по лестнице, вся обратилась вслух. Ее опасения были не напрасны: в доме что-то происходит, мужчины рискуют жизнью. Она боялась, что Алет теперь замкнется, ничего не расскажет, потребует, чтобы она не вмешивалась. Вмешиваться она и не собиралась: последние события убедили ее, что после этого бывает только хуже. Но она имеет право знать, так же как и другие женщины. "Что за порядки у этих эйманов?"
   С момента ее появления в доме Алета произошло только одно хорошее событие -- то, что их признали мужем и женой и позволили, не таясь, занять одну спальню. Теперь бы дождаться весны и обещанного венчания без потерь. Хорошо, что она не может забеременеть без благословения Охотника: не надо то и дело готовить нужный настой. Хотя, если бы ей не сообщили это, она все равно бросила бы его пить: мало ли что этот мерзкий Халвард отказывается их обвенчать. Она жена Алета и имеет право родить ему сына.
   9 ухгустуса, Жанхот
   ...Ялмари стоял возле священника у алтаря, спиной ко входу. Но всё равно слышал ее легкие шаги, шелест платья. Даже не оборачиваясь он точно знал, что это Илкер. Он чувствовал ее, как волк чувствует свою подругу, даже если не видит. Сегодня он в колете царского пурпурного цвета. В прорези рукавов видна коралловая рубашка, в тон свадебному платью невесты.
   Невесту разворачивают. Теперь они стоят спиной к спине. Потом священник берет его правую руку, Ялмари касается холодных от волнения пальцев Илкер. Только после этого они поворачиваются друг к другу. Пока ни он, ни кто-либо другой не может разглядеть ее шикарное платье и прическу, она с головы до ног укрыта полупрозрачной тканью. Не укрыты лишь кисти рук. Девушка сложила ладони перед собой, как для молитвы, а он накрывает их в своими руками. Другой служитель церкви, помладше рангом, снимает с Илкер покрывало. Наконец они встречаются глазами. В нем девушка читает столько любви, нежности, страсти, что невольно заливается румянцем.
   Третий священник подходит со стороны принца с большим золотым подносом. Ялмари расцепляет ладони, берет венчальные браслеты и склоняется к ее ногам. Даже в полумраке бриллианты и сапфиры блеснули, демонстрируя всем щедрость даров. Девушка вздрагивает от его прикосновения к лодыжкам. Он поднимается. Теперь очередь ручных венчальных браслетов. На них бриллианты и рубины. Наконец, на шею он опускает венчальное ожерелье из одних бриллиантов, самых крупных. И снова прячет ее пальцы в своих ладонях.
   Где-то под куполом открывают окно, и теперь они стоят облитые солнцем, ослепительно счастливые. Верховный священник произносит слова, которые должен произнести, а они повторяют венчальную формулу за ним, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
   Когда Ялмари по обычаю прикасается губами сначала к запястьям возле браслетов, потом к шее над ожерельем, потом к губам и, наконец, ко лбу, в храме проносится ликующий возглас. Обряд завершен...
   С Поладом они теперь встречались каждый день. Иногда Ялмари казалось, что тот пытается его растормошить, чтобы не лежал в домике лесника или своем замке целыми днями. Только вот ничто не мешало ему и, слушая телохранителя, вспоминать свои сны. Такие яркие, что тяжело было просыпаться. Будто где-то у Эль-Элиона был другой мир, в котором ничего не разделяло их с Илкер, она могла стать его женой. Или это утешение Всевышнего, чтобы не было так тошно?
   -- Эй! Ты меня слушаешь? -- телохранитель стоял над ним.
   Ялмари перевел взгляд на Полада.
   -- Нет, -- невозмутимо ответил он. -- Я не знаю, зачем ты меня приглашаешь. Ты еще ничего не решил, ничего не нашел. Всё жду, что ты скажешь мне что-то конкретное, но никак не дождусь.
   Телохранитель смерил его долгим взглядом. Потом поинтересовался:
   -- И о чем думаешь, если не секрет?
   -- Секрет.
   -- Опять о маленькой фрейлине леди Лаксме?
   -- Значит, не секрет, -- усмехнулся Ялмари.
   -- Знаешь, когда закончится война...
   -- Когда закончится война, меня не будет в живых, -- перебил Ялмари. Лицо Полада не дрогнуло. -- Вижу, для тебя и это не новость?
   -- Нет, -- покачал головой телохранитель. -- Удивлен, что ты тоже об этом знаешь. Откуда?
   -- Вожак видел мою смерть и пытался мне об этом рассказать. Но я не захотел слушать. Откуда знаешь ты?
   -- Когда тебя благословил настоятель, -- медленно начал Полад, -- я сразу насторожился. Я слышал о том, что черный монастырь не благословляет всех подряд. А уж у тебя вообще благословение было особенное. Помнишь его?
   "Благословение Эль-Элиона да хранит тебя на твоем пути и да поможет перенести то, что нельзя перенести. Да останется душа твоя светлой, а голова мудрой. Да хранит сердце мужество следовать путем Всевышнего, как бы мрачен он ни казался. Да одержишь ты победу над врагами своими и над самим собой, чтобы увидеть спасение Господне..."
   Ялмари запомнил всё слово в слово. И теперь кое-что становилось более понятно. Телохранитель понимающе покивал.
   -- Вижу, и до тебя начало доходить, что все дары этого благословения, о невыносимом страдании: перенести то, что нельзя перенести, но остаться светлым, чтобы идти путем Всевышнего. Потребуется мужество, путь будет мрачным. Но, если справишься, -- увидишь спасение Господне. А если вспомнить и те путаные слова, которые настоятель произнес раньше... Короче, что долго рассусоливать. Так благословляют того, кто спасет всех, пожертвовав самым дорогим.
   Принц сложил руки на груди, ожидая продолжения.
   -- Но не всё так просто. Самое дорогое -- это, может быть, твоя жизнь. Тебе не особенно хочется жить. Всё видится в мрачном свете. Это идеальное состояние, чтобы пожертвовать собой ради счастья других... Только вот мне так не кажется. Я не готов тебя лишиться. Сто раз пожалел, что отправил тебя в монастырь. Теперь выясняется, что вожак косвенно подтвердил мою догадку... -- было заметно, что тема эта для Полада очень болезненная, выстраданная. Даже сейчас он говорил с трудом. -- И всё же я стал искать: бывало ли такое, чтобы предсказания не сбывались? Можно ли что-то изменить?.. В общем, после твоего донесения, я написал несколько писем. И получил ответ... Самое дорогое -- не всегда твоя собственная жизнь...
   -- Иногда это жизнь того, кого любишь... -- озаренный догадкой Ялмари поднялся. -- Благословение Тордоя вполне можно прочесть и в таком ключе.
   -- Верно! -- Полад наоборот присел на стол.
   -- Я не готов отдать самое дорогое даже для спасения всей Гошты, -- твердо заявил принц. -- Даже если она никогда не будет моей. Лучше умру я.
   -- Или я, -- спокойно возразил Полад.
   Повисла долгая пауза.
   -- А кто же позаботится о матери и сестре? -- поднял брови Ялмари.
   -- Ты, -- пожал плечами телохранитель.
   -- Лучше сдохнуть, -- невесело пошутил принц, обозначая улыбку краешком губы.
   -- Ха-ха-ха, -- в том же тоне изобразил смех Полад. -- Лучшая шутка этого года!
   Он вновь занял место за столом и начал перекладывать бумаги.
   -- Это всё, что ты хотел мне сказать? -- поинтересовался Ялмари.
   -- Конечно, нет. Но больше пока ничего сообщить не могу.
   -- Когда я поеду к эйманам?
   -- Отправишься, как только я пойму, как с ними связаться. Как назло, рядом ни одного купца с животной фамилией, -- ответил Полад, не поднимая головы. -- Зато выясняется, что опальный поэт Тагир Свальд в большой дружбе с ними, может их найти.
   -- Почему тогда не использовать его?
   -- Если бы его можно было использовать без риска, -- с легким раздражением заметил телохранитель, -- я бы сразу это сделал. Он в принципе непредсказуем, да еще ненавидит всю королевскую семью. Не могу придумать, как заставить его сотрудничать.
   -- Думаю, Илкер могла бы его убедить, -- заметил Ялмари. -- Ты говорил, что Свальд был влюблен в нее.
   Полад опять долгим взглядом всмотрелся в принца.
   -- Иногда ты меня пугаешь. Но, пожалуй, это единственное разумное решение. А ты не боишься, что она возненавидит тебя за такое предложение?
   -- Нет, -- Ялмари пожал плечами. -- Ее невозможно заставить. Она либо сочтет это разумным и поможет, либо подумает, что это бесчестно и не станет ничего делать.
   Телохранитель поднял голову.
   -- Я иногда завидую тебе. С такими женщинами очень легко.
   -- Да, -- согласился принц. -- Жаль только, что она никогда не будет моей женщиной.
   9 ухгустуса, Беероф
   Мирела въехала в Беероф ближе к полудню. Прошло четыре дня, а столько всего изменилось в ее жизни. Отцу Иавину герцог Нигмат тоже приказал ехать в Беероф с лордами, принцесса не успела и словом перемолвиться с ним. Она осталась совсем без поддержки. К тому же Даут не разрешал ей побыть одной даже в часовне. Он запретил отсылать от себя новую горничную Закию, присланную вместо арестованной Векиры. Принцесса не могла с ним бороться, ее положение стремительно ухудшалось.
   Переодевшись в дорожное платье, Мирела приказала горничной снять элий со стены и понесла его сама. Закия может что-то сделать со святыней, с нее станется.
   Прижимая элий к груди, она в последний раз прошла коридорами замка, не оглядываясь, не смотря в глаза слугам, почтительно кланяющимся ей, не прощаясь. Мирела полностью погрузилась в свои мысли, готовя себя к тому, что ей предстояло совершить.
   Но во дворе она не смогла сразу скользнуть в карету. Ее ожидали. Она рассеянно окинула взглядом двух дворян -- мужчину лет пятидесяти и молодого парнишку. Хотела миновать их, но задержалась, когда они опустились на колено.
   -- Ваше высочество... -- произнес старший. -- Позвольте сопровождать вас в Беероф. Граф Тевах к вашим услугам.
   -- Встаньте, граф, -- принцесса произнесла это так властно, что ее тут же послушались. Теперь она разглядела, что на плече у обоих тоже сверкал вышитый золотом элий. -- Зачем вам сопровождать меня? Это ваш сын?
   -- Да, это мой наследник Чанер. Он послан нам Эль-Элионом. Поздний ребенок. Графиня Тевах присоединится чуть позже... Мы все хотим сопровождать вас в Беероф. Мы не дадим вас казнить.
   -- Вы добрые люди, -- Мирелу так тронула эта поддержка, что на глаза навернулись слезы. Она едва сдерживалась, чтобы не расплакаться. Но надо было сохранять твердость. Надо. -- Я благодарю за ваше доброе побуждение, -- как можно уверенней произнесла девушка, -- но не могу принять вашу помощь. Я могу рисковать своей жизнью, но не вашей.
   -- Вы не можете, ваше высочество. А мы можем. Мы можем отдать нашу жизнь во славу Божию. Мы едем с вами, и будь что будет. Если вас казнят, нам всё равно долго не жить. Так лучше вместе. А там, кто знает, может, и побоятся всех убивать.
   Миреле пришлось выдержать паузу, чтобы чувства утихли, и она смогла ответить спокойно.
   -- Я благодарю вас, граф. Вы не представляете, как много значит для меня ваше участие. Вы проводите меня ровно столько, сколько посчитаете нужным. Если вы покинете меня у Беерофа, вы поступите разумно, -- она жестом прервала собиравшегося возразить графа. -- Вы должны думать о жене и сыне. Едем, -- она направилась к карете, граф и его сын вскочили на коней.
   Это оказалось только началом. Новость о том, что ее будут судить в Беерофе, распространялась быстрее пожара. С каждым замком, с каждым городом, которые она проезжала, к ней присоединялись дворяне. Люди, которых вдохновила смелость принцессы, которые были готовы защищать ее и умереть с ней.
   Когда она приблизилась к Беерофу, пятьдесят человек в бархатных костюмах цветов династии Шедеур -- зеленый и серебряный -- ехали перед ней. Около восьмидесяти -- не только мужчины, но и дамы -- позади. Мирела тщательно продумала каждую деталь. Долгое путешествие она проделала в карете, но для въезда в столицу приготовили открытый экипаж. Боковые стороны покрыли серебряной краской и прикрепили герб, который семь лет назад люди могли видеть по всей стране: буквы Ц и Ш, поддерживаемые рогами оленя и осененные ветвями яйтана. Для того чтобы герб заметили издалека, буквы сделали алыми. Мирела восседала на зеленых бархатных сиденьях, с прямой спиной. Она будто не замечала восторженных приветствий толпы -- кроме эскорта из дворян множество простых людей присоединялось к этой процессии. Они с азартом приветствовали любимую принцессу, дочь любимой королевы. Они поддерживали ее во всем, поэтому каждый протягивал элий.
   Мирела надела платье для посещения церкви: на груди на черном бархате ослепительно сиял вышитый серебряной нитью элий. Никаких других украшений Мирела надевать не стала. У сопровождавших ее дворян такие же знаки на плащах или рукавах. Они ехали в столицу, чтобы умереть за свою принцессу. Девушка спланировала такой въезд, когда узнала, как много людей поддержало ее. Таким образом она подчеркнула: им не нужна власть, они не бунтовщики. Они всего лишь хотят повиноваться Эль-Элиону.
   Сейчас девушке казалось странным, что так много лет она считала, будто все отвернулись от нее, предали. Она не знала, чем закончится суд, но была уверена, что если ее казнят -- это будет триумфом. Ее смерть не будет напрасной.
   И еще она очень надеялась на заступничество брата.
   Мирела старалась не выдать волнения, но, приближаясь к дворцу, всматривалась во встречающих. Король Еглон так и не появился. Новый гофмейстер подошел к карете и ровным голосом сообщил, что его величество будет присутствовать завтра на суде, а пока ее высочество принцесса Мирела переночует в доме герцога Зерана. Оруженосец герцога покажет дорогу. Он показал на стоящего рядом дворянина в голубом с золотом колете -- родовые цвета Зерана. Тот вскочил на коня и поехал вперед. Мирела всмотрелась в гофмейстера. Очень молод и кого-то напоминает...
   -- Вы... -- начала она.
   -- Элдад Ароди маркиз Бернт к вашим услугам, -- с готовностью склонил голову гофмейстер.
   "Ну конечно! -- принцесса с болью всматривалась в знакомые черты. -- Непутевый братец Рекема".
   -- Маркиз Бернт, -- отчеканила она, -- вынужден скрываться в Лейне. Он достойный человек. А вы заняли его место. Надеюсь, ненадолго, -- она сделал знак кучеру, и карета тронулась, поэтому девушка не узнала, какое впечатление на Элдада произвели ее слова.
   12 ухгустуса, Жанхот
   ...Дверь приоткрылась. На коралловой рубашке Ялмари следы от капель воды. Волосы тоже мокрые, но аккуратно расчесаны. Он босиком. Осторожно садится на кровать. Глаза Ялмари пылают желтым, но это почему-то нисколько не пугает.
   -- Как ты? Не сильно устала? -- говорит тихо, а рука скользит сначала по одной ступне девушки, а потом по другой. Раздаются щелчки: он освобождает ее от браслетов. Илкер только качает головой в ответ на его вопрос, не сводя с него глаз. -- Ты, наверно, не удивишься, -- продолжает он мягко, снимая браслеты с запястий, -- если узнаешь, что венчальные браслеты пришли к нам из той седой древности, когда невест крали в соседних кланах, -- его рука легко касается шеи девушки, снимая ожерелье.
   Потом его ладонь снова ласкает ступню, постепенно поднимаясь выше, сдвигая ночную рубашку.
   -- Волнуешься? -- горячий шепот всё так же заставляет сердце Илкер биться чаще. Она кивнула несколько раз. -- Я тоже волнуюсь, -- улыбнулся он ослепительно, как обычно. -- Если что-то не так, скажи. Хорошо?
   Рука замерла на ее колене. Илкер осторожно подвигается к нему, обнимает за шею, заглядывая в желтые волчьи глаза.
   -- Я так долго тебя ждала.
   Он задыхается. Целует ушко, потом скользит губами по шее.
   -- Я думал, ты никогда не будешь моей.
   -- А я твоя, -- шепечет она, дрожа от его ласки.
   -- Моя, -- подтверждает он...
   Этот сон не выходил у Илкер из головы. Он был стыдный и не стыдный одновременно, потому что в нем она была не его любовницей, а его женой. Не случайно же он снимал венчальные браслеты. Этот сон ей нравилось вспоминать, хоть и заливал щеки румянец каждый раз. И почему-то даже не было тоскливо, что этого никогда не случится. Как будто бы это уже случилось. Как будто она уже его жена, хотя никто об этом не знает.
   Только бы не столкнуться с принцем сейчас!
   После того похода к Поладу принцесса снова перестала ее замечать, но это уже было несколько иначе. Она как будто следила за ней издалека и пыталась угадать настроение. Илкер часто становилось неловко от того, что Эолин словно бы всё произносит и делает с оглядкой на нее: одобрит "любимая фрейлина" или нет?
   Сегодня они снова должны были ехать на пикник, но, еще до того как Илкер облачилась в костюм для верховой езды, в дверь постучались, а затем почти сразу в комнату стремительно вошла принцесса.
   -- Хорошо, что ты еще не оделась, -- заявила она с порога. -- Нужно какое-нибудь платье попроще. Сейчас я выберу, -- так же стремительно она отправилась в гардероб и через несколько мгновений вышла оттуда.
   Пайлун несла следом за ней платье жемчужно-серого цвета. На нем совсем не было выреза, наоборот, небольшой воротник-стойка закрывал даже шею. Рукава длинные и узкие, никаких кружев и оборок. Вся прелесть была именно в гладкой ткани, так плотно облегающей фигуру. Что опять задумала принцесса? Вопрос замер на губах Илкер, но она почему-то не волновалась. Даже если снова предстоит ужин с королевой, она знает, как себя вести и что говорить.
   -- Вот это подойдет. Одевайся и пойдем.
   Когда через четверть часа они вышли из комнаты, Эолин какое-то время неслась по галерее впереди нее, потом резко остановилась и развернулась, заговорила шепотом.
   -- Тебя снова приглашает на беседу Полад. Но без меня. Не боишься?
   Илкер задумалась на мгновение, потом медленно покачала головой.
   -- Он почему-то не хочет рассказывать, о чем будет с тобой говорить. Пойдем, я провожу тебя. Мы поедем на пикник без тебя. Это чтобы никто не знал, где ты была, с кем разговаривала. Хорошо?
   -- Хорошо, ваше высочество, -- она сделала реверанс.
   Эолин почему-то поджала губы, совсем как тетя Юмаана.
   Большой кабинет всё так же сиял в свете солнечных лучей. Полад всё так же сидел за письменным столом. Увидев Илкер, поднялся и молча указал на всё тот же стул. А девушка опустилась на него всё так же: с ровной спиной, вскинув подбородок и глядя прямо в глаза всемогущему телохранителю.
   Почему-то в памяти всплыли слова отца: "Если вдруг встретишься с волком в лесу, не беги. Смотри ему в глаза, будь мужественна. Волк не тронет того, кто готов сражаться".
   Готова ли она сражаться? Не особенно. Но Поладу знать об этом необязательно.
   -- Добрый день, леди Лаксме, -- он снова задумчиво смотрел на нее поверх сцепленных пальцев.
   -- Добрый день, господин Полад, -- руки Илкер сложены вместе на коленях. Главное, чтобы не задрожали.
   -- Мне понадобилась ваша помощь чуть раньше, чем я предполагал. Спасибо, что согласились выслушать меня, -- Илкер даже не шевельнулась. -- Почти полмесяца назад, когда вы посещали свою семью в Жанхоте, к вам пришла соседка, госпожа Хамуталь. И сообщила, что ваш поклонник Тагир Свальд арестован, -- телохранитель выдержал паузу, будто ожидал возражений. Но не дождался.
   Илкер должна возмутиться, сказать, что Свальд не ее поклонник? Как-то глупо. Очевидно, что Полад ничего просто так не говорит. Значит, надо посидеть и подождать, что будет дальше.
   -- О чем вас просила госпожа Хамуталь? -- почему-то девушке казалось, что телохранитель сбит с толку. Он, видимо, уже продумал диалог, а Илкер в очередной раз спутала карты. Ну, она случайно. Никак не привыкнет к дворцовым интригам.
   -- Просила, чтобы я походатайствовала перед королевой об этом молодом человеке, -- спокойно пояснила она.
   -- И что вы ответили?
   -- Тетя выгнала ее из дома, запретив подходить ко мне с такими предложениями. А я заверила тетю, что соседка очень сильно ошибается, если считает, что я могу каким-то образом повлиять на судьбу поэта.
   Полад усмехнулся, и эта усмешка тоже показалась Илкер очень знакомой. Ялмари точно так же усмехался.
   -- Что вы думаете о его аресте?
   -- То же, что и моя тетя: если бы не было веских причин, вряд ли бы его арестовали.
   -- Так приятно, что вы мне доверяете, -- в голосе слышен сарказм.
   -- Я вам вовсе не доверяю, -- спокойно возразила Илкер. -- Я знаю, что вы заботитесь о безопасности королевы и ее детей. И ради этого пойдете на всё. Если я вам помешаю -- исчезну так же, как Свальд. Какое уж тут доверие!
   -- Вы стали так дерзки в последнее время, -- прищурился телохранитель.
   -- У меня в последнее время ощущение, будто мне нечего терять.
   -- После того как получили Меару? -- удивился Полад.
   -- Меару получил мой брат. Или мой дядя до его совершеннолетия. А я по-прежнему играю какую-то странную роль, и я устала бояться.
   -- Хорошо, -- он побарабанил пальцами по столу, -- давайте я тоже буду откровенным. Мне нужно, чтобы вы поговорили со Свальдом. Убедите его помочь нам.
   -- Он должен послушать меня, потому что был в меня влюблен?
   -- Вот именно, -- подтвердил Полад.
   -- А что получит он?
   -- Свободу покинуть страну живым. Или остаться в стране, но вести себя прилично. Если прекратит будоражить народ своими стишками, никаких мер к нему предъявлять не будут.
   -- Почему он должен поверить, что вы сдержите слово?
   -- Потому что у него нет другого выбора? -- приподнял брови телохранитель. Опять ужасно напоминает принца.
   -- У меня есть время подумать?
   -- Не больше четверти часа. Прежде чем вы покинете кабинет, я должен услышать ваше решение.
   Илкер кивнула и задумалась.
   -- Я правильно понимаю, что, если он откажется, его казнят?
   -- Скажем так: он умрет. Вовсе не обязательно это будет казнь.
   Девушка снова погрузилась в себя, потом решительно вскинула голову.
   -- Я думаю, он заслуживает шанса.
   -- Отлично. В таком случае сейчас вы поедете с его высочеством в Юдалу.
   -- С кем? -- вот теперь она испугалась.
   -- Да, к сожалению, вы не сможете взять с собой даже горничную. Никто не должен ничего знать об этом разговоре и посещении вами Юдалы.
   Илкер несколько мгновений боролась с собой. Потом всё же включился рассудок. Если бы ее хотели похитить или посадить в тюрьму, то вряд ли бы потребовалась такая сложная комбинация. Ее бы похитили и всё. Ночью, пока все спят. Зачем спрашивать разрешение? Достаточно дать ей снотворное, а потом можно везти, куда хочешь. Получается, у нее тоже, как и у бедного Тагира, небольшой выбор: поверить или не поверить.
   -- Хорошо, -- как только решение было принято, голос окреп.
   -- Отлично. Идите за мной.
   ...По тайному ходу, освещенному редкими факелами, они прошли в небольшую, почти пустую комнату, находящуюся на нижнем этаже, где обычно жили слуги. Здесь стояла кровать, небольшой столик с тазиком и кувшином для умывания, сундук для вещей. Маленькое окошко, закрытое слюдой, пропускало лишь тусклый свет, но Полад сразу распахнул дверь. За ней Илкер увидела карету. Как только они вышли, дверца распахнулась, наружу выпрыгнул принц в своей обычной куртке, выдвинул подножку и посмотрел на нее в ожидании.
   Илкер оперлась на его руку, когда поднималась. Сердце билось, грозя выскочить из груди.
   Она устроилась на сиденье как можно дальше. Принц задвинул ступеньки, запрыгнул в карету, закрыл дверцу и дернул за веревку. Карета тронулась. Только теперь Илкер поняла, что они в той же карете, что Полад предоставил в ее распоряжение: масляные лампы горели, так что внутри так же светло, как и снаружи.
   -- Добрый день, леди Лаксме, -- только теперь поздоровался Ялмари.
   -- Добрый день, ваше высочество, -- она отогнула краешек занавески и уставилась в окно, будто там было нечто захватывающее.
   Он явно понял намек и замолчал. Однако смотрел исключительно на ее профиль, так что Илкер чувствовала себя ужасно неловко. Поэтому решила всё же нарушить молчание.
   -- Что мне надо сказать ему?
   Принц сразу сообразил, что она спрашивает о Свальде.
   -- Что хотите, -- пожал плечами Ялмари. Нет, надо привыкать называть его настоящим именем -- Ллойд. Не имеет значения, что во сне он исключительно как Ялмари является. -- Главное, чтобы он согласился помочь.
   -- А какого рода помощь нужна?
   Принц немного помолчал.
   -- Полагаю, о моих приключениях вы уже наслышаны?
   -- Полагаю, -- в тон ему ответила Илкер, -- о них знают все, у кого есть уши.
   Ллойд добродушно усмехнулся.
   -- Тогда вы знаете, что настоятель монастыря в Сальмане заверил, что война с Кашшафой неизбежна и нужно найти как можно больше союзников. Среди них он упомянул эйманов.
   -- Эйманов? -- удивилась Илкер и невольно посмотрела на принца.
   Наткнулась на такой нежный взгляд, что сразу покраснела и снова уставилась в окно на проплывающие мимо дома.
   -- Да, -- подтвердил Ллойд, будто не замечая ее смущения, -- я тоже впервые узнал, что такой народ существует. Хотя успел даже познакомиться... в каком-то смысле. Их не так легко найти. У Полада есть предположение, что Свальд знает, как это сделать. Убедите его проводить меня к эйманам.
   -- А что если Полад ошибается? Если Тагир ничего не знает?
   -- Вы были близки с поэтом?
   -- Что вы имеете в виду? -- возмутилась девушка.
   -- Вы называете его по имени.
   -- Мы были соседями около трех лет. Он был в меня влюблен, я считала его другом. Мы были достаточно близки, чтобы называть друг друга по имени.
   -- Понимаю, -- принц немного помолчал. -- Думаю, если Свальд не может нам помочь, ему лучше притвориться, что может. Полад ведь сказал, что будет, если он откажется?
   Илкер спросила удивленно:
   -- Почему вы так со мной говорите?
   -- Как?
   -- Как будто тоже хотите помочь Тагиру.
   -- Он талантливый поэт и должен жить. Неужели так странно, что я это понимаю?
   -- Разве вы не должны быть заодно с Поладом.
   -- Я с ним заодно. Но это не значит, что во всем согласен. Это лишь значит, что я не буду ничего делать втайне от него или вопреки ему.
   -- Вы сами пойдете со Свальдом?
   -- Да, но ему не нужно знать, что я принц. Имени Ялмари Орнер будет вполне достаточно.
   -- Хорошо.
   Какое-то время они ехали молча, а потом Илкер услышала:
   -- Мой доверчивый ангел, ты всё еще веришь в добро...
   В этом мире грешат, и боятся за это ответить,
   Дождь отплакал свое, и луна растворяет в реке серебро,
   У бездомной любви нет могилы на этой планете.
   Она снова с изумлением посмотрела на Ллойда.
   -- Это ведь о тебе, правда? -- поинтересовался принц.
   -- Тагир говорил, что обо мне, -- прошептала она, не обратив внимания, что Ялмари, как раньше, обращается к ней на ты.
   Принц смотрел на нее так, что у нее пересохло горло, и она невольно облизала губы. Карету тряхнуло, и Ллойда качнуло к ней.
   -- Илкер...
   -- Нет! -- вскрикнула девушка.
   Карета остановилась, но они так и сидели, не шевелясь, глядя друг на друга.
   -- Илкер...
   -- Пожалуйста, молчите! -- взмолилась она.
   Принц помедлил, потом распахнул дверцу и выпрыгнул из кареты.
   Когда она спускалась по ступенькам, опираясь на его руку, то чувствовала, как горят щеки, и с ужасом думала, что теперь Ллойд тоже это видит. А как сохранить самообладание, если во сне она уже столько раз принадлежала ему? Если он всё еще смотрит на ее губы так, будто борется с собой...
   Ллойд удерживает ее ладонь, когда она уже стоит на земле. И она снова шепчет умоляюще:
   -- Ничего ведь не изменилось, правда? И не может измениться. Пожалуйста, молчите!
   И он отступает.
   ***
   Тюрьма Жанхота с красивым именем Юдала находилась в черте города. Когда-то здесь был монастырь, но во время Кашшафской оккупации монахов выгнали, поселив там рабочих, строивших дворец. Когда к власти пришла Эолин, "законные владельцы" вернулись, но ненадолго. Вскоре Полад настоял, чтобы монахам построили более просторное и светлое помещение чуть дальше от столицы, а Юдалу назвали "тюрьмой Полада" -- там около месяца содержались те, кого арестовывала тайная полиция. Дальше их либо отпускали, либо казнили, либо они переводились в другую, более отдаленную тюрьму.
   Илкер почти не смотрела по сторонам, пока шла темными коридорами Юдалы вслед за охранником тюрьмы. Она слишком сильно ощущала позади присутствие принца, и, чтобы отвлечься, проговаривала про себя, что скажет Тагиру.
   Наконец их привели в небольшую комнату без окна, здесь стоял лишь стол да несколько стульев. Охранник ушел, и они снова остались наедине. И снова Илкер боялась поднять глаза, чтобы не встретиться взглядом с Ллойдом. Он нарушил молчание.
   -- Вы правы, -- очень тихо проговорил он. -- Ничего не изменилось и не может измениться. Но я рад, что могу хотя бы смотреть на вас. Не обижайтесь на меня за это, пожалуйста.
   Девушка кивнула, не поднимая глаз. Дверь распахнулась, и она вздохнула с облегчением. В комнату вошел молодой офицер.
   -- Ваше высочество принц Ллойд, леди Лаксме. Как вы и просили, я передал заключенному, что о встрече просит леди Лаксме. Он согласился поговорить с ней. Следуйте за мной, -- он указал на дверь.
   Илкер медленно пошла за офицером. Принц вновь последовал за ней.
   -- Принести сюда стул, ваше высочество? -- поинтересовался офицер.
   -- Не надо.
   Илкер видела, как он прислонился к стене.
   ...Девушка вошла в комнату, где организовали встречу с опальным поэтом, и оцепенела на мгновенье. Он сидел за столом, осунувшийся, лохматый, в грубой холщовой рубахе. Сердце наполнилось жалостью. Тагир сейчас выглядел на все сорок, хотя она знала, что он всего лет на пять ее старше, и она не могла понять: то ли это последствия бурной жизни, то ли тюрьма так сказалась на нем.
   Когда она вошла, Свальд подскочил, но рука охранника, стоящего возле стула, опустилась на его плечо.
   Тагир тут же зло дернулся, всё грозило перейти в драку, поэтому девушка бросилась к стулу:
   -- Ничего, Тагир, садись. Я тоже уже села.
   Свальд тяжело облокотился на стол. Он еле сдерживал себя от гнева. Илкер еще раз осмотрела его: на узком подбородке щетина, большие серые глаза -- беда для девушек -- стали как будто мудрее. Взгляд постепенно менялся: злость исчезала.
   -- Здравствуй, Илкер, -- в словах звучала горечь. -- Не надо было встречаться с тобой. Всё равно ведь эти поговорить не дадут.
   -- Здравствуй, Тагир, -- девушка пыталась говорить как можно спокойнее. Вспомнилась воркующая манера Полада. -- Может быть, дадут, -- предположила она и обратилась к "волкам" -- сначала к тому, что стоял рядом с заключенным, затем к тем, что ожидали у двери. -- Вы не могли бы оставить нас ненадолго?
   -- Простите, леди Лаксме, -- парень говорил холодно, он был на службе и не собирался забывать это. -- Нам запрещено покидать комнату.
   -- Тогда, может быть, вы отойдете подальше? -- попросила она. -- К двери. Вы ведь сразу увидите, если что-то пойдет не так.
   "Волки" переглянулись, будто посовещались безмолвно. Потом охранник поэта выполнил ее просьбу.
   -- Илкер, зачем ты пришла? -- Свальд склонился ближе. -- Я, конечно, хотел тебя увидеть, перед тем как... -- он бережно взял ее руку, но Илкер тут же убрала ладонь под стол.
   -- Пожалуйста, Тагир, мы с тобой всего лишь соседи. Друзья. Не стоит переходить границы.
   У Тагира было такой вид, словно ему принесли королевский обед, он уже мечтал поесть досыта, а еда оказалась сделана из папье-маше. Лицо болезненно дернулось:
   -- Я надеялся, перед казнью ты позволишь хотя бы прикоснуться к твоей ладони, -- скорбно произнес он.
   -- Почему обязательно казни? Я пришла, чтобы помочь тебе...
   -- Пришла уговорить меня писать торжественные оды Поладу? -- он скривился. -- Прости, любимая... Это-то хоть можно? Можно я буду так называть тебя? Всё равно ведь скоро... -- и, не дождавшись возражения, заторопился. -- Прости, любимая, но на это я не пойду даже ради тебя. Они уже пытались меня подкупить, но...
   -- Тагир, -- перебила Илкер. -- Нельзя писать то, что не можешь писать. И никто тебя не заставит делать это, я знаю. Иначе это был бы уже не ты... Но я не хочу, чтобы ты погиб, -- она начинала горячиться, досадуя, что тетушка Хамуталь была сто раз права: он очень молод и очень глуп, этот талантливый поэт Энгарна. -- Я прошу... Ради меня, сделай то, о чем тебя просят. Они обещали отпустить тебя, если сделаешь. Помоги им. Они заплатят и отпустят...
   -- И ты веришь в это? -- насмешливо поинтересовался он. -- Веришь их словам?
   -- А какой выбор, Тагир? -- заговорила она так же, как Полад. -- Даже если они лгут, ты получишь небольшую отсрочку. Скоро война, Тагир. Энгарну нужны союзники. Помоги им найти их. В любом случае ты выйдешь на свободу, чтобы проводить... Ялмари Орнера, -- она слегка запнулась на этом имени, но продолжила. -- Он договорится о помощи. И всё. Больше ничего от тебя не надо. Пожалуйста.
   -- Ты пришла только потому, что они просили убедить меня? -- набычился Свальд.
   -- Я пришла, -- Илкер повысила голос, -- потому что не хочу, чтобы тебя казнили!
   -- Они не угрожали тебе? -- снова прищурился Тагир.
   -- Нет, не угрожали. Мне кажется, они действитально готовы отпустить тебя, -- она заговорила тише. -- Пожалуйста, Тагир, помоги...
   Он долго размышлял. После поднял на нее потрясающие серые глаза.
   -- Я уже свыкся с мыслью, что умру, -- промолвил он. -- И так трудно что-то менять... Но я сделаю это ради тебя. Ради тебя я сделал бы и большее. Илкер... Если вдруг мне удастся бежать... поедешь со мной? Мы будем изгоями, но будем вместе... Илкер...
   -- Тагир, -- тяжело вздохнула девушка, -- я не могу. Ты же знаешь, как для меня это серьезно. Мне лучше вовсе не выйти замуж, чем... -- взгляд поэта угас. "Расстроится и предпочтет умереть", -- огорчилась она. -- Тагир, помоги спасти Энгарн, -- попросила она снова, -- а потом мы поговорим с тобой, ладно? -- она чувствовала себя отвратительной лгуньей за надежду, которую давала ему, но ведь Полад должен как-то проследить, чтобы Тагир выполнил условия сделки и покинул страну. Может, Тагир встретит другую девушку в этом путешествии, может, он останется жить у эйманов...
   От ее последних слов Тагир воспрял.
   -- Да, -- с горячностью подтвердил он. -- Да, я сделаю это ради тебя, а потом будь что будет. Будем надеяться на лучшее. Давай зови этого Орнера. С кем там я ехать должен? Я все сделаю, как ты просишь.
   Девушка покраснела и хотела встать, но Свальд задержал ее:
   -- Пожалуйста, еще немного. Нам ведь не дадут еще встретиться. Я хочу запомнить тебя...
   Илкер опустилась на стул. На мгновенье взглянув на него, изумилась: Ялмари смотрел точно так же. Значит, это просто мужское желание, а не любовь? Как определить, что ты для мужчины не мимолетная забава, а что-то настоящее? Свальд когда-то клялся, что любит, -- и она не поверила, держала его на расстоянии. Ялмари она поверила безоговорочно, только вот они не могут быть вместе. Почему так?
   -- Мне пора, -- она встала. -- Я надеюсь, у тебя всё будет хорошо, -- и поспешно вышла.
   В коридоре постояла, тяжело дыша. Принц, увидев ее состояние, шагнул вперед:
   -- Что случилось? -- встревожился Ллойд. -- Он обидел вас?
   -- Нет, что вы. Он согласился помочь. Только отчего-то очень мерзко на душе.
   -- Вы спасли ему жизнь, -- тон принца стал спокойнее.
   -- Надеюсь... -- она подняла глаза. -- Сама не знаю, почему я так верю вам. Идите, он ждет...
   Принц скрылся за дверью, а она снова задумалась: почему так верит? Неужели только из-за снов?
   -- Леди Лаксме, -- рядом снова появился молодой офицер. -- Пойдемте, я провожу вас во дворец.
   12 ухгустуса, дом Каракара
   Алет рассказал ей всё. И даже больше, чем Ранели ожидала. Может, он и пожалел потом о своей откровенности, но, казалось, устал молчать, тем более ни с кем переживаниями он поделиться не мог. Итак, среди эйманов созрел заговор: они не хотели войны с Энгарном, а наглость Охотника окончательно вывела их из себя. Алета пугало вовсе не то, что после смерти Халварда эйманам станет еще хуже, чем после первого убийства. Он боялся, что отец идет на этот риск опять из-за него, и на этот раз всё окончится не так благополучно, как раньше.
   О том, как получилось, что Каракар убил Охотника, девушка слушала, затаив дыхание. Она иногда гладила мужа по плечу и легко целовала его, показывая, что чувствует его раны. А он рассказывал с такой болью, какой она не слышала от него ни разу в жизни и предположить не могла, что он носит в себе такое...
   Его мать, Танаис, впервые встретила молодого вдовца Авиела Каракара, когда ей едва исполнилось шестнадцать лет. И влюбилась так, как влюбляются только в шестнадцать: отдавая ему все силы души, все эмоции, всю страсть.
   Авиел тогда жил в Цартане. Единственное, что держало его в этом мире, -- это сын Удаган. Он не всегда мог ухаживать за новорожденным: надо было уезжать по делам. Оставить дома с пожилыми слугами тоже не мог, нужна была кормилица. Издавна повелось, что люди, которые были слугами эйманов, всегда жили на земле эйманов. Привозить новых слуг запрещалось. Обычно при необходимости слуг нанимали у тех эйманов, где их образовался избыток (они ведь тоже женились, рождали детей, которые в свое время становились слугами). Но, после того как он убил Чахбора Льва, с ним никто не общался. Поэтому Авиелу пришлось купить дом Цартане, нанять слуг, кормилицу и няню для малыша. Каждую свободную минутку он старался проводить с сыном. Молоденькую соседку -- младшую дочь старейшины, влюбленную до безумия девочку, -- не видел в упор и, если сталкивался на улице, не узнавал. А она с каждым днем полыхала все сильнее. Она ведь знала о его горе: жена умерла в родах. И с мечтательностью, свойственной молодости, внушила себе, что лишь она вернет его к жизни. Для этого надо было совершить отчаянный шаг, чтобы он обратил на нее внимание...
   Алет не сообщил подробности, как Танаис добилась своего -- попала в постель к Авиелу: опоила его или притворилась девочкой из салона мадам Жалма. Возможно, Сокол не знал и не хотел знать этих подробностей. Важно, что Танаис, хоть и через грандиозный скандал, всколыхнувший весь город, но вышла замуж за эймана, уехала в его замок и получила короткое имя -- Тана. Но счастья это никому, кроме маленького Удагана, не принесло. У малыша появилась мать, но два одиноких человека так и остались одинокими. Каракар не простил жене обмана и не проявил снисходительности к ее возрасту. Ранели, видевшая теперь теплые отношения между супругами, не могла представить, чем же Авиел допек молоденькую жену, что она в один из дней сбежала из дома. Да так сбежала, что он шесть лет не мог ее найти, хотя несколько эймов разыскивали беглянку: Каракару помогали брат и отец. Нэл легко могла представить его ужас: ведь, если человек исчез без следа, значит, его нет в живых. Наверняка он считал, что довел бедняжку до самоубийства...
   Но все эти годы Тана была рядом: Охотник, пристально наблюдавший за тем, что происходило в семье Каракара, приютил девушку у себя, а потом долго скрывал ее. И Алет родился в его доме.
   -- Он обижал тебя? -- Ранели снова поцеловала его плечо.
   -- Я почти не помню, что там было. Пять лет прожил с Фареем, но почти ничего не помню. Может быть, не хочу помнить. Но, судя по тому, что я слышал об Охотниках, вряд ли он бил меня. Скорее всего, не обращал внимания: не до того ему. Маму хорошо помню. Она играла со мной, но никогда не улыбалась. А иногда вдруг замирала. Мне становилось страшно, казалось, она никогда не будет двигаться. Я тогда не знал, что такое смерть, и всё равно становилось страшно, я начинал ее тормошить... А затем она исчезла.
   -- То есть как исчезла? -- вскинулась Ранели.
   -- Я после узнал, что отец ее нашел и забрал. А меня Охотник не отпустил. Это я тоже помню. Деревянный стол, я сижу перед открытым окном. Солнце светит прямо в лицо, и я опускаю голову, а в глазах цветные пятна. А дальше мягкий стук -- передо мной появляется миска с каким-то варевом. Запах вкусный, мясной... А он говорит: "Теперь будем вдвоем с тобой". Одна фраза, но еда сразу кажется мне омерзительной. Хочется швырнуть миску в него, упасть на пол, заорать, стучать по полу ногами, чтобы он вернул маму. Или меня отпустил к ней. Но вместо этого беру ложку и начинаю есть. Меня тошнит, я давлюсь и всё равно глотаю. Через силу глотаю, через слезы. Я не могу ему противиться...
   -- Каракар убил Охотника, чтобы забрать тебя? -- спросила Нэл.
   -- Да. Он забрал меня, но всё полетело кувырком. Дом Грифа и еще некоторые хотели убить его. В назидание другим. Не знаю, почему не убили. Он стал изгоем, и мы даже через двадцать лет не оправились. Наоборот, постоянно что-то происходит. И теперь мне кажется, он согласился убить Халварда опять из-за меня. Какие бы причины он ни пытался назвать...
   -- Зачем ты себя мучишь? -- Ранели обняла его крепко. -- Ты ведь ни в чем не виноват. Ты не выбирал, где родиться. И что бы ни происходило, в этом нет твоей вины. Каждый решает за себя и отвечает за свои поступки.
   -- И что ты предлагаешь?
   Она почувствовала, как он напрягся: думает, она будет уговаривать не вмешиваться в этот заговор. "Боже мой, мы поженились, но совсем друг друга не знаем. Абсолютно".
   -- Я предлагаю делать то, что ты считаешь правильным. Помочь отцу и брату или удержать их от рокового шага. Но не казни себя за то, в чем ты не виноват! Авиел несет кару за свои грехи, и ты тут совершенно ни при чем.
   -- Халвард недавно разговаривал с Ле, -- произнес Сокол. -- Он сказал: "Мы похожи тем, что нас лишили выбора. Кто-то другой выбрал за нас, а нам пришлось расхлебывать".
   -- Хоть он и негодяй, но он прав, -- грустно усмехнулась Ранели. -- Надо прошлое оставить в прошлом. Всё равно там ничего не изменишь.
   Алет тоже вздохнул.
   -- Надо убить Халварда хотя бы за то, что он отказывается обручить нас.
   -- А что будет потом, Ал? -- забеспокоилась она. -- Ты сказал, были мысли избавиться от Охотника навсегда. Кто же будет венчать вас, чтобы рождались дети? Кто будет проводить Обряд?
   -- Это так, мечты, -- отмахнулся он. -- Мечты о том, что, если не будет Охотника, вернется Лесничий, которого он изгнал. А вместе с ним вернется золотой век эйманов. Если что-то пойдет не так, то получим еще одного Охотника, -- он помолчал. -- Я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещала, -- попросил он.
   -- Я знаю, что именно, -- Ранели беззаботно рассмеялась. -- Хочешь, чтобы я не лезла не в свое дело и, как нормальная жена эймана, наблюдала, как мужчины решают проблемы. Так?
   -- Только не обижайся, -- встревожился он.
   -- Нет, я не обижаюсь. И я готова дать подобное обещание. Я очень хорошо знала оборотней, и тем не менее ничего хорошего сделать у меня так и не получилось. Куда уж мне вмешиваться в ваши дела, когда я почти не знаю ни вас, ни ваших порядков.
   -- Спасибо, -- искренно поблагодарил он.
   -- Не за что, -- отозвалась она. -- Ты береги себя, ладно? Куда я без тебя?
   Алет перевернул ее на спину и всмотрелся в большие карие глаза, прежде чем поцеловать.
   -- Ты никуда от меня не денешься, -- заявил он.
   ***
   Утром их разбудили громкие крики в холле. Ранели села на кровати. Алет спешно одевался.
   -- Что случилось? -- сонно поинтересовалась она.
   -- Хочу выяснить, -- брови сдвинулись к переносице. -- Ты посиди пока здесь, ладно?
   -- А можно я спущусь, но, если будет опасно, сразу поднимусь обратно? -- попросила девушка.
   Сокол с явной неохотой кивнул и выскочил в коридор.
   Ранели быстро натянула платье, провела расческой по волосам и сбежала вниз. Уже на лестнице она различила визгливый женский голос. Страсти внизу разыгрались не на шутку.
   -- Своего сына подставляй, понял? Своего! Хочешь -- Охотнику отдай, хочешь -- на кусочки его порежь и сожри, а моего не трогай!
   Ранели, стараясь, чтобы ее не заметили, осторожно выглянула в холл. Женщин там, кроме ранней гостьи, не было, а вот мужчины стояли все.
   Удаган смотрел в пол, Алет злился. Авиел старался успокоить взбешенную женщину:
   -- Сафер, я прошу тебя, давай поговорим без крика...
   -- О чем?! -- Ранели разглядела ее: еще не старая, нет и сорока, и была бы симпатичной, если бы не визжала так. -- Что ты можешь сказать мне, подлец? Что ты бы и своим сыном так же пожертвовал, если бы ему было семнадцать? Отвечай! -- она кричала так, что Нэл вздрагивала. У стоящих же рядом наверняка заложило уши. Они что, не видят, что это истерика? Ей надо или оплеуху отвесить, или водой окатить, другое не поможет.
   -- Я никогда не хотел жертвовать ни твоим сыном, ни своим, -- Каракар тоже начал терять терпение. -- Я вообще не понимаю...
   -- Заткнись! -- Ранели удивилась, как быстро Удаган схватил женщину, не дав ей вцепиться в отца. Обхватил сзади, сжал огромными ручищами, как тисками, так что она и шевельнуться не могла и от беспомощности завыла.
   Ранели не выдержала, сбегала за водой, не зная, выплеснет ее в лицо или предложит попить. Когда она вернулась, Удаган еще держал бешеную, но Сафер уже не вырывалась, и слезы закончились, поэтому девушка подала ей кружку, уговаривая:
   -- Пожалуйста, выпейте. Ле, отпусти ее.
   Женщина, казалось, совсем успокоилась, поэтому Удаган ослабил хватку. Но, почувствовав свободу, Сафер с необыкновенной силой оттолкнула и кружку, и девушку так, что Ранели упала на свекра.
   -- А ты, шлюха Сокола, вообще не лезь, куда тебя не просят, пока я тебе глаза не выцарапала!
   Прежде чем Лев снова схватил ее, она рванулась к двери, но на пороге обернулась и выкрикнула:
   -- Всё Охотнику расскажу! -- после чего выскочила наружу, с силой саданув дверью.
   -- Сумасшедшая, -- Алет обнял Ранели, успокаивающе погладил по спине. -- Не обращай на нее внимания, ладно?
   -- Что на нее нашло? -- поинтересовалась девушка, отстраняясь. Оскорбление неприятно задело, но этого следовало ожидать. То, что ее признала женой семья Каракара, не говорит о том, что признают другие эйманы и их жены.
   Мужчины переглянулись над ее головой.
   -- Ты ей все рассказал? -- поинтересовался Авиел. Ответа Ранели не услышала, видимо, его и не требовалось. -- У нас так не делают, -- заметил он.
   -- Да-да, по вашим правилам я должна быть на кухне вместе с Таной и Трис, -- заторопилась девушка. -- Я не буду вмешиваться, обещаю. Если хотите, не отвечайте.
   Каракар на нее не взглянул, глядел на сына.
   -- У нас невестка не указывает свекру, что он должен делать, а чего не должен, -- Ранели опять допустила ошибку: вот уж воистину язык -- главный предатель. -- Я думаю, Алет расскажет тебе всё, что захочет рассказать, а сейчас пойдемте в столовую. Пожалуйста, посмотри, готов ли завтрак.
   Авиел хотел переговорить с сыновьями наедине, поэтому, исчезнув из поля зрения, она чуть замедлила шаг, чтобы услышать его слова.
   -- Я отправил эйма к Воробью, а ты последи за ней.
   -- Да, отец, -- значит, приказано было Алету.
   -- Ты уверен, что не сглупил? -- это уже наверняка о ней.
   -- Она обещала не лезть.
   "Нет, я обещала не вмешиваться!" -- возмутилась Ранели.
   -- Ну-ну, -- скептически хмыкнул Каракар. -- Судя по тому, что было до сих пор...
   -- Все изменилось, -- негромко настаивал Алет -- наверно, предполагал, что она будет слушать.
   Раздалось хихиканье Удагана.
   -- Ну да, всё изменилось: сокол стал курицей-наседкой, волчица -- домашней собачкой, а тише ты говоришь вовсе не потому, что она нас подслушивает.
   Девушка едва удержалась, чтобы не фыркнуть, и на этот раз без промедления ушла на кухню.
   12 ухгустуса, Беероф
   Когда Мирела следовала в карете во дворец, где в зале Совета ее должны были судить, на улице собралась целая толпа. Кроме придворных, сопровождавших ее до места, присоединилось множество горожан. В полной тишине, нарушаемой всхрапыванием лошадей, топотом ног да скипом рессор они следовали по улице, будто говоря: мы ничего не забыли. Принцесса -- серьезная и сосредоточенная -- следила взглядом за этим волнующимся океаном. Они помнили ее отца, помнили, сколько крови он пролил и как поступил с доброй королевой Езетой. И они знали: самое худшее, что они могут сделать сейчас, -- это начать беспорядки. Тогда обвинения против Мирелы -- будто она поднимает мятеж, чтобы занять престол, -- будут иметь под собой веские основания.
   В воротах дворца их встретил вновь Элдад Ароди.
   -- Вчера Яхсу, дочь этой шлюхи Сайхат привезли, -- горячо зашептал кто-то позади, -- так тут целое представление устроили, чуть ли не как королеве ей кланялись. А тут подлеца встречать послали. Мерзавцы.
   Мирела не обернулась на голос. Она понимала возмущение дворянина, но ей нужно смирение. Не подавая руки Ароди, она подождала, пока один из графов, сопровождавших ее, поможет ей выйти, а затем последовала за гофмейстером, оставив защитников за воротами. Она удалялась, их голоса постепенно стихали, а когда за нею захлопнули двери дворца и вовсе умолкли: всё поглотили гулкие шаги дворцовой стражи. Н принцесса чувствовала себя так же уверено. Казалось, за спиной не королевская стража, а духи Эль-Элиона, посланные ей на защиту. "Тем, кого любит Бог, ничто не повредит, -- пришли на ум слова, прочитанные утром в книге Вселенной, -- Эль-Элион хранит их у себя на груди... -- она уверенно повторила. -- Ничто не повредит!"
   В зале Совета в креслах расположились дворяне, ни одного из которых покойный Манчелу так и не сделал регентом, однако они сами себя провозгласили опекунами короля. Люди, начавшие службу новому королю со лжи. Ее судьи. У окна оградили место для короля. Напротив -- еще одно огороженное место. Для нее. У стены, между этими двумя полюсами, -- место обвинителя. Мирела не взглянула на него, так же как на опекунский совет, -- прошествовала к своему месту. На какое-то время всё стихло в ожидании, когда король Еглон появится в зале. Он не задержался. Стукнули копья стражи, герольд провозгласил:
   -- Его величество король Еглон Второй.
   Все поднялись, и Мирела была первая. С кротким достоинством, она наблюдала, как прошествовал к своему трону брат в сопровождении стражи. На сестру он даже не взглянул. И, хотя он находился напротив подсудимой, смотрел он как бы сквозь принцессу. Но девушку это не смутило: она приготовила себя к самому худшему.
   Суд начался. Вчера она еще раз отказалась от защитника. Граф Огад зачитывал обвинения громко и выразительно. Что только ни вменялось ей: дерзость, потакание врагам государства, укрытие преступников, побуждение к мятежу сначала против короля Манчелу, а потом против короля Еглона... Принцесса отвечала спокойно и твердо и обращалась исключительно к королю.
   -- Вряд ли в Кашшафе найдется более смиренная подданная его величества, -- говорила она брату. -- Я прошу проявить уважение к моей покойной матери. Я не из тех, кто отрекается от близких, чтобы спасти свою жизнь. Моя вера в Эль-Элиона неизменна, и точно так же неизменна моя любовь и почитание короля.
   -- Вы бунтуете сейчас так же, как бунтовали и против отца, достойного короля Манчелу, -- обвинитель потерял терпение. -- Если бы не ваше упрямство, на юге не начались бы восстания. Это вы своими поступками подтолкнули их к неповиновению.
   -- Вы недостойны упоминать имя моего отца, -- Мирела тоже начала горячиться. -- Он больше заботился о благе страны, чем все вы вместе взятые, и никогда не приписывал мне поступков, которых я не совершала.
   Несмотря на то что уже почти два часа она стояла на ногах, принцесса не чувствовала усталости, она разрумянилась, глаза ее блестели -- никогда еще она не была так хороша, как сейчас.
   -- Моя леди, -- возмутился один из судей. -- Кажется, вы хотите оболгать нас перед его величеством?
   -- Я никого не хотела обвинять, -- постаралась успокоиться Мирела. -- Я хотела сказать правду, какой ее вижу.
   -- Вы утверждаете, что никогда не желали зла королю, что вы смиренная подданная его величества. А что вы скажете на это?
   Самые серьезные обвинения палачи -- иначе Мирела не могла их назвать -- оставили напоследок. В зал ввели Векиру. Девушка была тщательно одета и причесана, но выглядела бледной и безжизненной. Она еле слышно произносила обвинения, не глядя на госпожу. Она подтвердила, что принцесса не раз встречалась с бунтовщиками, в частности с маркизом Бернтом, обещала ему и всем, кто поддерживает убийство короля, всяческую поддержку, рассылала письма с призывами к восстанию... Векира говорила так тихо, что несколько раз ее просили повторить сказанное громче. Когда она умолкла, в зале воцарилась тишина.
   Граф Огад поблагодарил горничную за честность и смелость, и ее вывели из зала.
   -- Что вы скажете в свое оправдание? -- задали вопрос принцессе. -- Вы имели общение с бунтовщиком и заговорщиком Рекемом Ароди?
   -- Я имела общение с человеком, который ходатайствовал перед королем Манчелу о помиловании своей матери. Тех слов, что передает эта девушка, я ни разу от него не слышала.
   -- Итак, вы не отрицаете, что беседовали с ним. Вы передавали через него письмо королю Лейна?
   -- Нет, никогда. Маркиз Бернт исчез, когда я была тяжело больна.
   -- Довольно оправданий. Теперь ваша вина ни у кого не вызывает сомнений. Если раньше еще могло показаться, что вы всего лишь по неразумию вдохновили мятежников на страшное преступление -- убийство короля, -- то теперь не остается сомнений, что вы делали это осознанно и стояли во главе заговора, -- обвинитель повернулся к судьям и провозгласил. -- Судите же по всей строгости закона. Не смотрите на благочестивую внешность -- под ней скрывается не только неповиновение королю, поставленному на царство Эль-Элионом, но и очерствевшее сердце, готовое убить собственного отца, чтобы добиться власти. Со временем она пожелает точно так же убить и своего брата.
   -- Чтобы выдвигать такие обвинения, -- воскликнула Мирела, -- надо предъявить письмо, которое я якобы написала в Лейн. Я никогда не желала смерти королю!
   -- Вряд ли мы сможем добыть такую улику, хотя она была бы очень к месту сейчас. Но мы имеем свидетеля, который читал это письмо, и не будет лгать. Ваша горничная осознала всю преступность ваших замыслов и искупила свою вину чистосердечным признанием.
   -- Эта девушка никогда не читала моих писем. Она горничная!
   Огад отвернулся, не удостоив принцессу ответом. Мирела была сломлена, она не ожидала, что Векира будет свидетельствовать против нее.
   -- Вам надлежит вынести приговор... -- начал заготовленную речь обвинитель, обращаясь к судьям -- Совету регентов.
   -- Простите великодушно... -- прервали его. Мирела безнадежным взглядом посмотрела в сторону говорившего, но не узнала его. Мужчине было около пятидесяти. Умные карие глаза хитро прищурились. Длинный тонкий нос, впалые щеки, аккуратно постриженные усы, переходящие в короткую бороду. Выглядит болезненно худым. Кто это? Еще один лорд, назначенный в Совет регентов? Однако в зале послышался возмущенный ропот -- видимо, Мирела ошиблась.
   -- Граф Юцалия, вам позволили присутствовать, но не вмешиваться, -- нахмурился председатель суда.
   -- Даже если это напрямую касается обвиняемой и всей Кашшафы? -- граф чуть приподнял бровь. -- Я услышал, что речь идет о каких-то письмах ее высочества. Ни одного из них его величество король Айдамиркан не получал. Зато у меня есть несколько писем маркиза Бернта, которого обвиняют в заговоре.
   Новое волнение в зале, а потом письма пошли из рук в руки. Мирела боялась вдохнуть, она знала: если судьи захотят, они найдут к чему придраться. Кто знает, о чем писал Рекем, мечтая спасти ее?
   Граф Юцалия продолжил.
   -- Мне кажется, имеет смысл зачитать письма вслух.
   -- Если будет нужно -- зачитаем! -- грубо прервал его обвинитель.
   Молодой король, до сих пор безучастно наблюдавший за всем, что происходит в зале суда, подал знак, и письма поднесли ему.
   Огад наконец овладел собой.
   -- Эти письма не доказывают невиновность леди Шедеур. Возможно, были и другие!
   Мирела не успела произнести протест. О ней словно забыли.
   -- В таком случае с кем ее высочество отправляла письма? -- парировал Юцалия. -- Рекема Ароди возле нее не было, -- и, не давая сказать что-то в ответ, граф поставил жирную точку. -- Эти письма полностью подтверждают слова ее высочества о том, что она никогда не писала королю Лейна. Так же, как представитель его величества короля Айдамиркана в Кашшафе, я уполномочен передать его предупреждение. В случае если с ее высочеством принцессой Мирелой поступят беззаконно, осудив за преступление, которого она не совершала, Лейн объявит войну Кашшафе. Благодарю за то, что выслушали меня, -- он с достоинством опустился на место.
   По залу пронесся вдох возмущения. Мирела проглотила комок в горле и взглянула на брата:
   -- Всё, что у меня есть... это тело и душа. Душу я давно отдала Эль-Элиону. Мое тело в вашем распоряжении. Можете убить его. Если это послужит вашей славе, я готова принести такую жертву.
   -- Ваше величество, Лейн блефует, -- закричал кто-то. -- Они не начнут войну, им не до того сейчас.
   Еглон будто не слышал, они с сестрой впервые за этот день смотрели друг другу в глаза. Потом мальчик-король провозгласил:
   -- Вы узнали всё, лорды, и можете определить вину моей сестры.
   Мирела смотрела на брата, в то время как граф Фирхан проносил перед лордами две чаши: чугунную и золотую. Если монету бросали в чугунную -- лорд голосовал за смерть, если в золотую -- значит, дворянин считал принцессу невиновной.
   -- Семеро полагают, что леди Шедеур виновна и требуют казни, -- провозгласил граф Огад, после того как пересчитал монеты в каждой чаше. -- Десять полагают, что она невиновна.
   Голос герцога прозвучал как будто из другой комнаты. Миреле стало хуже, она находилась в предобморочном состоянии. Теперь не было сил произнести протест на это пренебрежительное "леди Шедеур".
   -- Ваше слово, ваше величество, -- обратился председатель суда к королю, все так же смотревшему на сестру.
   -- Я убедился, в вашей невиновности, возлюбленная сестра, -- теперь девушка поняла: он молчал так долго, потому что тоже старался успокоиться. -- Мне никогда не нужна была ваша жизнь, и я не потребую такой жертвы. Вам разрешается носить титул принцессы. Я никогда не верил и не поверю никаким злым наветам на вас. Вы свободны и оправданы.
   Стража расступилась, Мирела вышла из-за ограждения. Но, прежде чем покинуть зал, она приблизилась к трону молодого короля, склонилась на колени и поцеловала руку брату.
   Эпилог
   13 сабтамбира, дом Каракара
   Ранели выпытала у Алета, что за женщина к ним приходила и зачем. Сокол отвечал неохотно: кажется, его неприятно задели слова отца о жене. Ранели же бесило то, что кто-то вмешивается в их отношения. Хорошо у оборотней: молодые сразу живут отдельно, никто не знает, о чем они беседуют наедине. Никто не запрещает мужу что-то рассказывать жене. Наоборот, тайны не поощряются -- оборотни считают, что между супругами не должно быть секретов. У эйманов всё иначе, и теперь Ранели начало казаться, что она никогда не привыкнет к их порядкам. Да вот хотя бы это ужасное решение -- пожертвовать каким-то мальчиком ради своих целей. Это же подло. Теперь она сочувствовала женщине: если бы кто-то проделал такое с ее сыном, она бы, пожалуй, в глотку вцепилась. Но, когда она попыталась объяснить это Алету, наткнулась на глухое молчание. Затем он произнес медленно и твердо:
   -- Ранели, не лезь в это дело. Оно тебя не касается. Никак и ничем. Я прошу тебя, если ты не хочешь, чтобы мы поссорились...
   -- Хорошо, -- торопливо перебила Ранели. -- Как скажешь.
   Несмотря на видимую покорность, на душе от этих слов стало как-то муторно. Нет, она не обиделась. Это было нечто иное, похожее на предчувствие беды. Да еще слова Халварда крутились: "Он захочет сделать тебя такой же, как остальные жены, и обломает зубы о тебя..." Она так и не рассказала мужу, о чем беседовала с Охотником. Почему-то казалось, если не говорить, -- "пророчество" не сбудется. А может, она не права? Может, это та тайна, которой не должно быть между ними?
   Ранели размышляла об этом, сидя за обедом, вяло ковыряя вареный картофель. Наверно, Авиелу понравится, как она себя ведет: точно так же, как Тана и Трис, -- скромно, даже глаз не поднимает.
   Но семейную идиллию неожиданно прервали: в дверь отчаянно забарабанили. Сидящие переглянулись, потом Алет встал:
   -- Я открою.
   "Неужели опять Сафер?" -- испугалась Ранели. Ей не хотелось присутствовать при еще одной истерике. Прежде всего потому, что боялась не выдержать и вступиться за женщину. Опять свекор будет отчитывать...
   Но в комнату ворвался симпатичный беловолосый парнишка. Он хотел что-то произнести, но губы дрогнули, и он вместо приветствия кивнул.
   -- Щуа, -- представил Алет мальчика присутствующим и добавил, глядя на брата. -- Берет имя Крохаль этой осенью.
   "Тот самый! Тот, кто решил рискнуть собой..." -- поняла Ранели то, что Сокол не произнес вслух.
   -- Что-то случилось? -- Авиел подался вперед.
   Мальчишка, недавно с такой силой ломившийся в дверь, казалось, истратил силы и теперь не мог даже рта открыть. Он только опять кивнул. Сокол подвинул ему стул и почти насильно усадил. Тана торопливо подала вина. Щуа мотнул головой, отказываясь, но Алет вложил кружку ему в руку и поднес к губам. Парень через силу глотнул. Переждал немного, затем опрокинул в себя содержимое одним махом и, со стуком поставив кружку на стол, произнес хрипло:
   -- Маму убили.
   -- Быть не может! -- не выдержала Ранели. Она закусила палец, чтобы сдержать непрошеные слезы и слова.
   Авиел подал знак, и перед Щуа появилась еще одна кружка с вином. Тут его не пришлось уговаривать, он схватил ее и тоже выпил залпом. Посидел, тяжело дыша.
   -- Можешь говорить? -- потребовал Авиел строго.
   -- Да, -- парнишка кивал так, что, казалось, шея сейчас переломится. -- Она узнала откуда-то, что я согласился. Я не знаю откуда. Я не говорил, клянусь! Узнала и кричала. Говорила, что вообще меня на Обряд не пустит. Что дома запрёт и всё такое. А я сказал, что сбегу, и она меня не увидит никогда. И она вроде утихла. Я думал, что утихла. Но она куда-то уходила вчера утром. Я не знаю, куда она ходила. Вернулась заплаканная. Долго лежала. После вроде бы как ни в чем не бывало работала. Только серьезная очень была. А вчера вечером сказала мне, что пойдет к Охотнику. Что всё расскажет. Даже если я от нее отвернусь и прокляну ее, она всё равно расскажет. Потому что, говорит, ты позже оценишь, что я сделала. И лучше ты будешь живой меня проклинать, чем я буду тебя мертвого оплакивать. Она говорила, что устала хоронить, что, кроме меня, у нее никого нет... Я долго с ней говорил. Кричал, умолял. Она ничего не говорила. Я ночью не спал. Через эйма за ней следил. А она спала. И я уснул. А утром ее дома не было. Я стал ее искать и...
   Он задохнулся, будто подавился словами.
   -- Другие знают? -- уточнил Каракар.
   Щуа опять отчаянно махнул головой.
   -- Теперь все знают. Она словно живая, но не дышит. Недалеко от домика Охотника. В полете стрелы всего. Точно спит. Даже улыбается, -- голос повысился, и Ранели поняла, что у него сейчас начнется истерика.
   Перед Щуа поставили еще одну кружку, но он уже не мог пить. Хотел, но не мог. Припал к ней жадно, но вино лилось по подбородку, холщовой рубахе.
   Авиел вновь переглянулся с сыновьями. "Отправляют эймов", -- догадалась она.
   -- Почему раньше не рассказал? -- Авиел удрученно опустил голову. -- Не надо было ей к Охотнику.
   -- Не надо, я знаю! -- с надрывом воскликнул Щуа. -- Я знаю, что не надо. Это он ее убил, он! Он всех у нас убил. И ее убил!
   Истерика все-таки началась да еще пьяная. Зачем они его напоили? Алет придерживал мальчишку, чтобы он не бился головой об стол. А Ранели казалось, что Щуа так упорно кричит об Охотнике потому, что не хочет верить в то, что убили ее эйманы. Может быть, те же, что уговорили пожертвовать собой...
   Авиел взглянул на Удагана. Тот поднялся.
   -- Пойдем-ка, я тебя уложу, -- обратился он к Щуа. -- Отдохнуть тебе надо.
   -- Нет! -- истерика прекратилась так же резко, как началась. -- Я домой. Я с ней должен. Я должен. Я пойду.
   -- Я провожу, -- дернулся Алет, но Каракар покачал головой.
   -- Тана, проводи его, пожалуйста.
   -- Не надо меня провожать, -- язык у Щуа заплетался. -- Я сам. Я сказать хотел. Я убью Охотника, если вы его не убьете.
   Тана подставила плечо, и парнишка оперся на него, сохраняя равновесие. Когда дверь за ними закрылась, Авиел посмотрел на Сокола:
   -- Ну что?
   -- Там толпа народа. И не надо бы нам к Щуа в дом соваться...
   -- Почему? -- вскинулся Лев.
   Алет помялся, взглянул на женщин. Трис торопливо вышла. Ранели осталась сидеть.
   -- Говорят, это мы ее убили.
   -- Что? -- подскочил Удаган. -- Мы-то тут при чем?
   -- А при том, что многие знают: она к нам приходила и угрожала рассказать о чем-то Халварду.
   -- Шереш, -- Авиел стукнул кулаком по столу.
   Лев опустился на стул, Алет последовал его примеру. Ранели все трое не замечали, будто ее место пустовало. Она немного поколебалась, а потом промолвила:
   -- Я, конечно, должна молчать... но вы обязаны туда пойти, -- робко произнесла она. -- И еще вы обязаны найти того, кто это сделал, если не хотите всегда быть изгоями.
   Ей не ответили. Но и замечания не сделали -- уже неплохо. После долгой паузы Авиел поднялся, направился к выходу. Сыновья пошли за ним. Ранели задержалась. Свекор распахнул дверь и замер. Ранели не выдержала и вскочила, чтобы увидеть, что происходит.
   На пороге сидел орел. Каракар наклонился и снял у него с ноги записку. Огромная птица тут же взмыла в небо. Авиел развернул листок.
   -- Что? -- тревожно спросил Лев.
   Если бы он не спросил, опять бы не выдержала и влезла Ранели.
   -- Всё отменяется, -- сухо сообщил Каракар. -- Главы Домов отказались от своей затеи. Орел сообщил то, о чем я и сам уже думал. Пока мы не найдем предателя, раскрывающего наши планы, предпринимать что-либо глупо.
   -- Предатель? -- как-то очень равнодушно удивился Алет.
   -- Кто-то сообщил о том, зачем Корсак и Еж ездили на Гучин. Кто-то рассказал Сафер о том, куда вляпался ее сын. Да, среди нас есть предатель. И, пока его не найдут, никто рисковать не будет, -- он повернулся к Ранели. -- Нэл, позови Трис, мы пойдем к Щуа. Надо помочь ему с похоронами, -- он собрался выйти, но потом остановился и снова чуть обернулся. -- Ты побудь дома. Помоги убраться, приготовить ужин.
   Ранели отправилась на кухню. Она прекрасно поняла: ее не берут вовсе не потому, что надо сделать что-то по хозяйству. Ее защищают от еще одних презрительно брошенных слов: "Шлюха Сокола!" И она с удовольствием останется. С радостью! Девушка надменно вскинула подбородок.
   17 ухгустуса, Беероф
   На следующий день после суда Мирела почувствовала себя лучше и смогла присутствовать на коронации. Еглона несли в паланкине, отделанном золотой парчой. Одели его в расшитый золотом костюм из серебряной парчи. На поясе и шляпе в странном смешении сияли бриллианты и рубины, чередующиеся с жемчугом. На площади города для короля устроили представление: дети изображали Веру, Правосудие, Добродетель, Природу, Удачу и Милосердие, которые обращались к королю, наставляя его в том, каким правителем он должен быть. Когда процессия приблизилась к храму церкви Хранителей Гошты, паланкин опустили, и король вышел. Ожидалось еще одно развлечение. К самой высокой башне храма привязали трос, который тянулся к гигантскому якорю на земле. Акробат, ожидавший короля на крыше, лег на веревку, раскинув руки, и проехал по ней на груди до земли. Поцеловав туфлю короля, он быстро взобрался обратно и начал кувыркаться и танцевать на канате, а потом бросился вниз головой с огромной высоты. Толпа испуганно ахнула, но к лодыжке акробат привязал веревку и поэтому благополучно спустился на землю. Король зааплодировал, придворные подхватили овации.
   Затрубили трубы. Стража вокруг короля встала по стойке смирно, лорды из регентского Совета выстроились за стражей, и торжественная процессия вошла в храм. Считалось, что после этого обряда, король обретает особый дар проницательности, а также может лечить людей наложением рук.
   Мирела шла чуть в отдалении, поэтому церемонию коронации видела плохо. Но мысли ее занимало другое. Несмотря на слабость в день суда, она обратилась к королю с просьбой помиловать в честь коронации всех, кого Совет обрек на смерть. Еглон получил это письмо, и в тот же вечер ей доставили ответ. Брат в коротенькой записке написал: "Я помилую всех, кого можно помиловать". Не очень утешительные слова. Лорды старательно отдаляли от нее короля, боясь ее влияния, но она надеялась, что выберет время на торжественном балу, посвященном коронации, и поговорит с Еглоном лично.
   Торжественный пир поражал изобилием, но принцесса почти ничего не ела. Ее и здесь посадили далеко от короля, и Мирела могла лишь наблюдать, как он с величавым достоинством разговаривал с гофмейстером и церемониймейстером, потом внимательно слушал Нигмата и других лордов, сидевших рядом. Он с удовольствием танцевал, заразительно смеялся над проделками шута и, казалось, забыл о сестре. Но это только казалось. Раздалась новая мелодия, и король Еглон уверенно прошел к ее столу. Мирела поднялась.
   -- Ваше высочество, не желаете ли потанцевать со мной?
   Некоторые придворные еще помнили, что никто во дворце не танцевал лучше принцессы Мирелы и короля Манчелу. Принцесса присела в реверансе, король взял ее ладонь, и они возглавили длинную процессию придворных. Несмотря на возраст, Еглон был лишь немного ниже сестры, -- все ожидали, что когда-нибудь он станет таким же высоким, как отец. Смотрелись брат с сестрой очень красиво.
   -- Ваше величество, -- попросила Мирела, когда танец столкнул их лицом к лицу. -- Я вас умоляю, помилуйте маркизу Бернт. Она пожилая женщина, эта казнь не сделает вам чести.
   Еглон не ответил -- танец диктовал свои правила, и он ушел в другой конец залы. Когда же Мирела снова встретилась с ним, произнес.
   -- Я помилую ваших друзей. Но не знаю, кого именно. Думаю, вы понимаете, возлюбленная сестра, что если бы я что-то решал в Кашшафе, то и суда бы над вами не было.
   В ночь перед казнью Мирела всё еще не знала, кто будет помилован, а кто казнен. Она много молилась и почти не спала, поэтому утром принцесса стала еще бледнее. За нею пришел офицер королевской гвардии, спросив, будет ли она присутствовать на казни преступников. Но ответ был ясен без слов: Мирела ожидала в черном платье с вышитым элием на груди. Если бы солнце не светило так щедро в этот день, принцессу могли бы принять за привидение. Девушка величественно проследовала в карету.
   Для короля и регентского Совета приготовили особые места. Туда же проводили и Мирелу, но, как обычно, их с Еглоном разделяло почти десять человек.
   Принцесса терялась в догадках: какое чудовище превратило казнь в очередное представление? Судя по количеству приготовленных пыточных инструментов, кому-то сегодня предстояла квалифицированная казнь.
   Обвиняемых по очереди выводили на площадь. Они становились на колени перед королем, Еглону подавали указ, он передавал бумагу герольду, который громко его зачитывал. Сначала следовало перечисление заслуг короля, потом преступлений приговоренного к смерти, и лишь в заключение герольд возвращал бумагу королю, чтобы тот произнес всего одно слово:
   -- Помилован!
   Некоторые дворяне, долго просидевшие в тюрьме, теряли сознание от столь неожиданного известия. Таких уносили, чтобы привести следующего.
   Мужчин одели в брюки и нижнюю рубашку. У некоторых на груди виднелся элий. Когда помилование прозвучало для четырех человек, Мирела успокоилась. Пыточные инструменты находятся здесь для устрашения, чтобы освобожденные запомнили, как велика милость короля. Седьмым на колени встал граф Юлдаш -- он недолго был опекуном детей маркизы Бернт после смерти ее мужа. Длинные волосы поседели на висках. Когда он склонил голову, чтобы услышать приговор, они закрыли его лицо.
   -- Приговаривается к квалифицированной казни!
   Слова прозвучали так внезапно, что Мирела чуть не потеряла сознание. Кто-то подал ей нюхательную соль, над площадью пронесся рев черни -- они радовались, что не напрасно пришли сегодня и кого-то из "кровопийц" все же убьют. Звук трубы восстановил тишину.
   -- Последнее слово! -- провозгласил герольд.
   -- Всего чего я хотел, -- голос графа звучал хрипло, будто ему сдавили горло, -- это служить Эль-Элиону и моему королю.
   Нигмат подал знак, графа подхватили -- ему отказали ноги -- и потащили к палачу -- высокому человеку в черной одежде и черным колпаком, оставляющим открытыми только глаза. Когда он накинул на шею Юлдашу петлю, тот встал на ноги самостоятельно. Ударили барабаны, и в полу открылся люк, граф дергался в петле, хрипел. Казалось, еще немного -- и он затихнет совсем, но палач ловко подхватил тело и перерезал веревку. Юлдаша уложили на дыбу, сняли петлю и окатили водой. Палач подождал, потом вставил руки и ноги осужденного в специальные зажимы. Обездвижив пленника, он взял чашу и, придерживая графа за лоб, быстро заткнул ему нос, а когда мужчина распахнул рот, хватая воздух, влил ему в рот жидкость. И не отпускал, пока не убедился, что Юлдаш проглотил ее. Тут же отошел в сторону, чтобы желающие могли увидеть, как в страшных судорогах дергается на дыбе человек, крики быстро перешли в хрипы -- кислота сожгла внутренности.
   Мирела зарыдала и отвернулась, даже толпа притихла, а палач встал справа. Юлдаша снова окатили водой, чтобы убедиться, что он еще жив. Затем палач стал вращать ручку. Зажим правой руки плотно обхватил кисть, а граф снова корчился и хрипел. Ручка вращалась. Кисть на выдержала, оторвалась. Хлынула кровь, скрывая от людей кость.
   Мирела ничего не видела, ее трясло. Она сидела, закрыв лицо руками, и слышала, как кого-то из лордов тошнило. С еле слышным треском Юлдашу оторвали руку по локоть. Толпа уже не ревела восторженно, раздавались только слабые вздохи. Зажим переместили еще выше, чтобы оторвать руку полностью, когда истерический крик пронесся над площадью.
   -- Прекрати! -- и дальше срывающимся голосом. -- Я... помилую... заменю... Отрубите голову!
   Только теперь принцесса сообразила, что это прокричал брат. Мальчик не выдержал такого зрелища. Неужели лорды не понимали, что делают?
   Тихий свист в воздухе, и на помосте всё смолкло. Затем прогремели трубы -- казнь свершилась. Мирела еще сотрясалась от рыданий и не могла смотреть, как останки графа убирают с помоста, вытирают кровь. К королю подошел врач. Оказывается, тошнило тоже Еглона. Краем уха Мирела слышала, что предлагают другие казни перенести, но брат настоял:
   -- Сегодня!
   На площадь вывели следующего преступника. Как в тумане принцесса слушала: "Помилован!" Но, когда она понадеялась, что казней больше не будет, вновь прозвучало:
   -- Приговаривается к квалифицированной казни!
   А потом вопль:
   -- Заменяю отсечением головы!
   Мирела наклонилась к коленям.
   -- Ваше высочество, вам плохо? -- участливо склонился граф Фирхан. -- Может быть, врача?
   -- Нет! -- девушка выпрямилась, прикрыла веки и дальше только слушала.
   Вновь загремели трубы. Еще одного графа казнили за выдуманное преступление. И опять: помилован, помилован, помилован. Принцесса по-прежнему не открывала глаз: боялась, что, если откроет, -- упадет в обморок, а ей надо дождаться маркизы Бернт. Когда ее помилуют, она подойдет к женщине и поблагодарит за то, что она воспитывала ее, за прекрасного сына, который чуть не погиб, спасая ее. Она вообще заберет леди Ароди к себе домой, потому что вряд ли та захочет жить в одном замке с младшим сыном, предавшим семью. Она с маркизой Бернт будет вышивать элии на одежде, читать вслух книги, писать Рекему. Им будет хорошо вместе, им всегда было хорошо вместе, а сейчас, когда самое страшное позади, они особенно сблизятся. Не будет чудовища-Даута, принцесса будет получать доход от своих владений, они ни в чем не будут себе отказывать: будут посещать церковь, дарить милостыню, украсят склеп, где покоится королева Езета...
   Происходила что-то необычное, и Мирела открыла глаза. Перед королем в торжественном платье темно-зеленого бархата стояла на коленях маркиза Бернт. Седые волосы забраны в пучок на затылке, несколько прядей выбиваются, делая женщину одновременно некрасивой и трогательной: будто она проснулась и не успела привести себя в порядок, когда ее повели к королю. Она почти не изменилась, с тех пор как принцесса видела ее в последний раз: холеное, спокойное лицо, морщинки ее нисколько не портят. Карие глаза -- точно как у Рекема -- сияли, как необычного цвета бриллианты.
   -- ... Заменяю отсечением головы!
   -- Нет! -- кажется, это все-таки она крикнула, не сдержалась. Но возглас заглушил звук трубы.
   -- Последнее слово! -- герольда не касалось ничего, что происходило: звучал такой же сильный звонкий голос.
   -- Я прошу об одном, -- маркиза была безмятежно спокойна, будто какой-то свет снизошел на нее. -- Молитесь за короля и мою любимую принцессу Мирелу.
   Она поднялась, прежде чем стражи подхватили ее, и твердым шагом прошла на помост. Так она сопровождала королеву Езету на торжественных выходах. На помосте она встала на колени и положила голову на плаху, только что накрытую новой тканью после казни графа Багвы. Но палач не появлялся, среди лордов началось волнение, к герцогу Нигмату подошел начальник тюремной стражи и что-то прошептал на ухо. Герцог рыкнул. Вскоре граф Фирхан сообщил Миреле еле слышно:
   -- Палач повредил руку, не может совершить казнь. Не хочет он старушку убивать. Вот ведь... а говорят, что палач убивает, не задумываясь.
   Мирела напряженно смотрела на женщину, склонившуюся на плахе. "Сейчас все прекратится. Сейчас. Король ее помилует. Эль-Элион ее спасет. Бог знает, что она ни в чем не виновата".
   На помост взошел другой палач: меньше ростом, значительно уже в плечах -- темная одежда висела мешком. Взяв меч, он подошел к женщине...
   Меч не засвистел, как раньше, и неуклюже приземлился на плечи приговоренной. Раздался крик, палач занес оружие, но руки его дрожали так, что заметили все, -- он снова промахнулся. Палач постоял в растерянности: маркиза Бернт кричала и билась.
   -- Добей! -- крикнул кто-то из лордов.
   На помощь пришли стражи: удерживали маркизу с двух сторон, с опаской поглядывая на меч в руках неумелого палача. Еще один удар -- и еще один промах, меч опустился на затылок. Леди Ароди затихла -- ее оглушили, но не убили. Лишь с четвертого удара палач попал по шее, но не хватило сил перебить ее. Меч взмывал в воздух опять и опять. Мирела перестала понимать, что происходит. Она смотрела перед собой стеклянным взглядом, и, когда граф Фирхан что-то тревожно спросил у нее, она блаженно улыбнулась и упала.
   Аристократы Энгарна и Кашшафы носят три имени: личное, семейное (фамилия) и титул, который звучит по названию самого большого поместья. У всех женщин в семье: жен, дочерей, матерей, третье имя соответствует тому, что носит глава рода. То есть если самый старший мужчина в семье -- граф, то все женщины будут графинями.
   Принцесса крови, принц крови -- в Кашшафе и Энгарне этот титул принадлежит детям короля, которые по закону трон не наследуют.
   Яйтан -- редкое дерево, растущее в Гереле преимущественно на юге, возле столицы Лейна, в древности было избрано символом Лейнской династии, к которой принадлежала королева Езета и, соответственно, принцесса Мирела.
   Огнерогий иттай -- мифическое животное, конь с пятью светящимися алыми рогами вместо гривы. По легендам обладал разумом и венчал на царство людей по своему выбору. Символ династии Ароди. Такое изображение говорило о том, что маркиза Бернт надеется женить сына на принцессе Миреле и, соответственно, претендует на то, что Рекем может занять престол в случае смерти короля Манчелу.
   Полное имя -- Герард Сорот маркиз Нево.
   Алый янтарь -- особый вид янтаря, имеющий глубокий ярко-оранжевый цвет.
   Ецион-Гавер -- замок, который переходит по наследству первому принцу крови Энгарна и по названию которого тот носит титул: принц Ецион-Гавер.
   В отличие от Энгарна в Кашшафе траурным считается темно-серый цвет.
   Святой Зара, если верить Священным книгам, был первым святым, по молитве которого Эль-Элион зажег камни, которые метали баллисты в противника, осаждающего родной город священника. С тех пор те, кто обучался боевой магии, обращались за помощью к этому святому, а круглые камни для баллисты называли камнями Зарры. В церкви Кашшафы этого святого считают боевым магом древности.
   В церкви Энгарна есть специальная урна, которую называют исповедальной. Если хочешь покаяться в своих грехах, можно написать их на листочке и опустить туда. Раз в неделю священник торжественно сжигает содержимое.
   Намеренно через дефис, в значении "существо другой природы", в отличие от слова "нелюди" в значении "жестокие люди".
   Палец -- мера длины, равная примерно 2 см.
   Тюрьма для знатных преступников в столице Кашшафы.
   Ламис в переводя с древнего языка -- мягкая.
   В истории Ногалы был короткий период, когда страной правила женщина. Ее называли ишьей.
   Гера -- мера веса, равная 2 г.
   Святой Ваана до того как принял сан в ордене Духовников сам был купцом и по-прежнему им покровительствовал.
   Шельмец -- карточная игра, в которой самое главное -- искусство блефа. Игрок, чей обман раскрыли, из игры выбывает.
    Здесь и далее -- стихотворения Генриха Фауста http://www.litsovet.ru/index.php/author.page?author_id=6749
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   106
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"