Растущая луна: зверь во мне
Посвящается светлой памяти моего брата Игоря
Можешь ли ты найти сердце без страха?
Страх живет во всем, что движется, а иногда и камни излучают его.
Он неподвластен сознанию и выползает из неведомых глубин,
для того чтобы превратить нас в рабов.
Мы слушаем страх, потому что он обещает дать жизнь.
страх был предназначен, чтобы спасти нас от зла,
На берегу Вечности есть река Страха,
где иные чувства поглощаются одним Властелином.
И если ты сможешь переплыть ее, то тайное знание будет доступно тебе:
страх станет твоим слугой,
и ты поймешь, что есть нечто более драгоценное, чем сама жизнь.
Нечто, ради чего стоит забыть о страхе.
Песня Чувств, Книга Вселенной (отрывок).
14 ухгустуса, Ритуальный круг
Места определены давно и редко меняются.
Дом Воробья занимает верхний ряд амфитеатра. Самому большому Дому -- самый большой ряд. Глава Дома Баал-Ханан Воробей -- почти лысый старик с густыми черными бровями -- сидит в центре. Пухлые пальцы, унизанные перстнями, переплетены на животе, обтянутом белым атласом. Баал-Ханану в прошлом году исполнилось семьдесят, и он давно не следит за модой. Носит длинные балахоны разных расцветок, перетянутые по располневшей талии ремнем, расшитым золотом и украшенным рубинами. Рубин его любимый камень, хотя старик богат так, что мог бы усыпаться бриллиантами с головы до ног. Маленькие глазки смотрят остро из-за круглых очков. Сегодня жарко, поэтому плащ он не надел. Справа и слева от него -- сыновья по старшинству. Эти в основном в бархатных вестинах, как и положено зажиточным купцам. Еще дальше по кругу -- внуки, правнуки, племянники, двоюродные братья -- всех родственников не перечислишь. Баал-Ханан -- глава Дома по праву старшинства и мудрости, также и в других домах эйманов. За спинами каждого присутствующего -- эймы: серые, желтые, синие, белые, пестрые птицы. Сидят неподвижно и смотрят туда же, куда человек -- на круглую арену внизу.
Скамью чуть ниже занимает дом Гепарда -- не самый большой Дом, но один из сильнейших. Дикие кошки за спинами эйманов -- от камышового кота до тигра -- сидят смирно, не вылизываются, не шипят и не бьют себя хвостом по ребрам, видя такое количество людей и птиц. В Ритуальном круге все ведут себя тихо.
Еще ниже дом Чайки. Еще сто лет назад было два Дома -- дом Чайки и дом Альбатроса, теперь они слились в один. И это еще не самое худшее. Дома Коня и Дракона исчезли совсем, а дом Медведя вот-вот исчезнет: у семерых взрослых мужчин трое детей и в ближайшие десять лет ни один из них не будет брать имя, а значит, не женится, чтобы продолжить род. Заффу Медведь, сорокапятилетний мужчина, с братьями, сыновьями и племянниками сидит внизу, у арены, вместе с изгоем Каракаром.
Двадцать лет назад дом Орла отрекся от Авиела Каракара под давлением других Домов, которые решили наказать строптивца. Эйман без Дома не выживет. У Каракара два сына, один из них никак не женится, а второй исчез в Энгарне, до того как у него родился сын. Так что еще немного и семья вымрет. Удаган Лев, сидящий по левую руку от Каракара, не в счет. Он в этой семье случайно и, когда Авиел умрет, вернется в дом Гепарда. Но, как бы там ни было, и он не женат, для двадцатидевятилетнего эймана это редкость. Авиел Каракар не носит вестину. На нем облегающая кожаная куртка, плотно зашнурованная от шеи до талии. Темные с проседью волосы зачесаны назад -- сыновья в этом подражают ему. Агатовые глаза Авиела никогда не смеются, от носа к губам пролегли складки. Слишком много навалилось на эймана. Красноклювый эйм-каракар за его плечом, будто опустивший кончик клюва и брюшко в белую краску, тоже выглядит удрученным. Перья на смоляной голове топорщатся, пестрые крылья сложены плотно, словно эйм зябнет.
Над амфитеатром стоит тягостная тишина, более полутора тысяч эйманов напряженно всматриваются в арену. Все ждут Охотника, хотя правильнее было бы назвать его Хозяином. Он велит собраться, и они приходят. Он приказывает, и они повинуются. Не могут иначе. Пустые места внизу напоминают о тех, кто пытался воспротивиться его власти.
Присутствующие гадают, что послужило причиной общего сбора. До осеннего Обряда, когда восемнадцать парней попытаются взять имя, еще около месяца. Но Охотник созвал их раньше. Для чего?
Эйм-лев Удагана внезапно нарушил тишину, шумно зевнув. Легко прыгнув на арену, поточил когти о песок. Желтая кошка с густой гривой была потрясающе красива. Удаган вполне мог бы стать позже главой Дома, как и его отец по крови когда-то. Мог бы, но не станет. За упрямство и дерзость будет наказан. Вот за это непочтение к Охотнику будет наказан. И немедленно.
Он появляется из ритуальных ворот, противоположных тем, в которые вошли эйманы. Из-под распахнутого темно-зеленого кафтана, достигающего лодыжек, слепит глаза кипенно-белая рубашка с широким кружевным воротником. Темные брюки заправлены в высокие, облегающие ногу, сапоги. На рубашке поблескивает толстая цепь цвета воронова крыла из неведомого металла, к которой прикреплен небольшой, размером со сливу ажурный медальон: сердцевина -- черный шар со множеством правильных граней, переливающийся черной радугой, а вокруг, точно спутанные нити, вьется металлическое кружево. Охотник похож не на охотника, а на богатого аристократа, по странной прихоти удлинившего верхнюю одежду до неприличия. Высокий стройный, лет сорока с узким лицом, короткими русыми волосами и мутными, темно-зелеными глазами, он улыбается доброжелательно и чуть высокомерно -- так смотрит отец семейства на расшалившегося трехлетнего малыша. Эта улыбка так не сочетается с болью, которую он причиняет. Он чуть шевельнул пальцами, и лев, жалобно мяукнув, точно домашний кот, которому наступили на хвост, прыгнул обратно за спину Удагана.
Эйман дернулся и с хрипом сполз по скамье. Каракар подхватил его, помог подняться. Удаган побледнел, и, кажется, последним усилием воли не терял сознание. Тело выгнулось дугой, будто его скрутило судорогой. Авиел беспомощно оглянулся, но Охотник уже не обращал на них внимания. Удаган со стоном обмяк.
Барс, шкура которого, так же как кафтан Охотника, отливает зеленым, выпрыгивает из-за его спины и делает круг по арене, по-хозяйски осматривая замерших эйманов, а потом ложится у ног мужчины. Охотник может подчинить любой эйм: взять себе тигра -- самого крупного эйма, или льва -- самого величественного, но он по-прежнему повсюду ходит с черной кошкой. Случаи, когда он брал кого-то другого, можно пересчитать по пальцам.
Охотник стоит в центре арены и, как обычно, каждый, где бы он ни сидел, видит его лицо и барса, лежащего у его ног, -- магия ритуального круга. Охотник -- видит всех, и его видят все.
-- Мы собрались раньше, потому что я принял важное решение, и вы должны знать о нем, -- камень на медальоне сверкнул так, что эйманы прикрыли глаза или отвернулись. -- Вскоре Кашшафа начнет войну с Энгарном. И мы поможем Кашшафе победить.
14 ухгустуса, Раввиф, Яхия
Ялмари потерял ощущение времени. В комнате с режущими глаза алыми стенами невидимые враги привязали его к кровати и пытали. Раскаленные прутья прижимали к телу, он стискивал зубы, потом кричал, терял сознание и приходил в себя, чтобы убедиться, что пытки не закончились. Серебряные кинжалы в невидимых руках вспарывали кожу, хлестала кровь. Бороться он не мог -- кисти скрутили так туго, что они онемели. Он мечтал, чтобы его добили, но едва жизнь начинала покидать его, как мучители отступали, позволяя родным и близким привести его в сознание.
Первой над ним склонилась Илкер. Она что-то очень серьезно объясняла, но он не мог разобрать ни слова, скорее догадывался, что речь идет о помолвке. Дальше тянуть с этим нельзя, это некрасиво и подозрительно. В душе он соглашался с девушкой. Вот только не мог ее успокоить. Любовался темно-русыми с рыжинкой вьющимися волосами, карими умоляющими глазами, нежной кожей и улыбался через боль, чтобы показать: она может не переживать, все будет хорошо. Ему бы только выкарабкаться отсюда.
Приходили родители, сестренка. Женщины плакали, Полад отчитывал. Ялмари так же не мог разобрать его упреков, но речь, безусловно, шла о проваленном задании, о том, что вот-вот начнется война, а он ничем не помог, что можно было бы стараться и лучше. Можно ли? Он не любил оправдываться, но в душе рос протест: ему и так досталось, его пытают, он сделал все, что мог, так к чему эти слова? Он шевельнул губами, чтобы ответить, но неожиданно в грудь воткнули раскаленный прут так, что он задохнулся и даже крик замер внутри -- не было сил выдавить его наружу.
Пыточная угасла, он летел в мрачной пустоте, не чувствуя боли. Пытался открыть веки, чтобы разглядеть синие скалы, но, когда это удалось, вместо скал различил парящую рядом женскую фигуру в черном балахоне. Ветер трепал складки платья, лицо закрывала прозрачная дымчатая вуаль. Она излучала тепло и ласку. От этого было очень хорошо. "Фея смерти, -- в сердце хлынул покой. -- Наконец-то!" Женщина будто собралась обнять его, но неведомая сила выдернула из полета, чтобы бросить на стол в алой комнате. И опять мучители резали и жгли, вытягивали жилы, снимали кожу, выдергивали ногти...
Если бы он мог говорить! Он бы крикнул им, чтобы убирались к шерешу, потому что он все равно не скажет того, что им нужно. Поэтому пусть оставят его наедине с... Пурланти. Да, фею смерти зовут Пурланти, и он принадлежит ей. Уже принадлежит. Палачи не соглашались.
Внезапно появился капитан Шрам. Ялмари судорожно пошарил вокруг себя, ища шляпу. Капитан, конечно, подозревает, что особый посланник королевы не так прост, но со своей стороны Ялмари должен сделать все, чтобы рассеять эти подозрения. Шрам скоро узнает об истинном положении "особого посланника", и что тогда? Он может уехать на другой материк, но мать и сестра будут под ударом. Поэтому он снова и снова искал шляпу, пока капитан объяснял, что прятаться бесполезно, что он уже обо всем догадался. Но тут Ялмари успокоился: в комнате достаточно светло, что он увидит? Смуглого, черноглазого и черноволосого парня чуть за двадцать лет с быстро растущей щетиной? Так это не преступление. Он смело посмотрел на капитана, и тот растаял в воздухе.
Зато снова вернулись палачи. Но на этот раз его мучили недолго, а чувствительность притупилась. Когда к нему прикасались пыточные инструменты, хотелось расхохотаться. "Не получилось, -- с восторгом думал он, -- у вас ничего не получилось!"
Серебристым ручейком засветилась рядом Гармсел, повелительница фей. Ее он слушал с вниманием. Правда, не мог сообразить, зачем заново рассказывать о том, что его ожидает в замке фей. Она дает еще один шанс найти Хранителя тайн? Ялмари обязательно воспользуется этим шансом. Теперь-то он не попадется так глупо и, кто бы ни оказался за спрятанной дверью, -- Илкер, мать, сестра, маленький ребенок -- он убьет его. Так надо, иначе страну не спасешь. Ялмари будет твердить себе, что это злобный дух-акурд, принимающий облик невинного существа, на которое не поднимется рука воина. А что же в таком случае с тем акурдом, который уже стал его спутником? "Можно не бояться, что он примет облик кого-то знакомого, чтобы узнать мои тайны или убить меня?" Кажется, он не смог задать вопрос вслух, но Гармсел этого и не требовалось. Фея ткнула в него рукой, будто предлагала осмотреть себя, и он увидел в своей груди кинжал с черной рукоятью. Нет, от акурда он не избавился. И не сможет избавиться, пока не найдет храм Судьбы. Ялмари испортил все, что можно испортить, теперь судьбу можно изменить только так. Об этом сказала другая фея. Как же ее звали?
"Соон, фея земли", -- дохнули ему в ухо. Он тут же вспомнил эту девушку: коричневый балахон до пола, обманчиво-прозрачная бежевая вуаль, полностью скрывающая лицо. Ялмари встретит всех фей, в платьях разных цветов, -- они соответствуют той магии, которой владеет фея: магия земли, цветов, воздуха, воды, смерти... Он пройдет мимо них и почувствует, которая предназначена ему в жены. И тогда жена-фея даст ему королевство, а заодно решит и другие проблемы. Даже от акурда избавит. Жаль, что Гармсел, верховная фея, -- вдова. Она хоть и старушка, но довольно симпатичная. Герард бы увлекся. Женился бы на ней и спас Энгарн от духов гор, сводящих людей с ума на границе с Кашшафой. Но лорд Нево вроде бы не может жениться. Он вроде бы уже помолвлен... Ах да, он вскружил голову его сестре. Но на Лин он не женится. Ни за что не женится, это надо остановить...
Тут он осознал, что его не пытают. Боль не ушла, но уже не мучила так сильно. И чей-то тихий голос ворковал над ним, о чем-то просил. Ялмари старательно вслушался. Просили выпить что-то. Он покорно открыл рот. Горько-пряный вкус неожиданно понравился, но после двух глотков силы покинули его, и он уснул. Или, скорее, задремал, потому что в полубреду постоянно размышлял: где же он слышал этот голос? Где-то он встречался с этой женщиной, беседовал.
Имя никак не давалось, и это выводило из себя чуть ли не больше, чем пытки. Казалось: вспомнит и уснет, но знакомые звуки ускользали как водяная змея. Это раздражало так, что он бы стукнул кулаком по столу. Но стола рядом не было.
"В конце концов, будет хоть что-нибудь по-моему?" -- возмутился он и очнулся.
Чисто выбеленный потолок создавал ощущение прохлады, которой ему так не хватало. Он лежал на ковре, застеленном чистой простынею. Странно, что его не положили на кровать. Во сне постоянно казалось, что он лежит на каком-то возвышении. Теперь он понимал, что кровавые видения были бредом умирающего. Ялмари продолжал рассматривать потолок. Хотелось подпрыгнуть и прижаться к нему, чтобы хоть немного остудить тело, воспаленное от прикосновений серебра. "Зачем потолок? -- отбросил он сумасшедшую мысль. -- Здесь должны быть стены". Он повернул голову: в небольшое окно без рамы лился солнечный свет. А совсем рядом сидела девушка в короткой белой тунике.
-- Ну вот! -- выдохнула она почти беззвучно. -- Пришел в себя, -- темные волосы шелковой волной укрывали плечи. Она готова была расплакаться, но изо всех сил сдержалась.
-- Бисера, -- всплыло в памяти имя десятницы-амазонки.
Девушка засуетилась, приподняла его голову, поднесла ко рту глиняную чашу с тем же горьким настоем. Он добросовестно выпил все, но когда его вновь уложили на ковер, попросил:
-- Воды можно?
Дали и воды. Выпив еще одну чашку, он устал так, будто весь день сражался, и мгновенно уснул.
Едва в спальню проникли предрассветные сумерки, Загфуран поднялся и зажег свечу. Ее вполне хватило, чтобы осветить небольшую приятную комнатку, где стояла лишь кровать в нише стены да секретер у стола. Вполне возможно, спальня предназначалась для мелкого дворянина, занимающего при дворе должность писца. Минарса это нисколько не оскорбляло -- слишком мало он бывал здесь.
Короля Манчелу пришлось убить неожиданно и почти без подготовки -- никак он не уступал и толику власти Загфурану, да еще собирался уничтожить мага. Многие догадывались, почему король так внезапно умер, но минарс закрыл рты всем. Он отдал власть крупным лордам и графам в стране, то есть регентскому совету. Некоторых все же пришлось казнить, чтобы точно убедить, что дружить лучше, чем враждовать. Теперь у сильных не было повода бунтовать, а слабые были ему пока не страшны. Когда они еще разберутся, что власть их -- пустышка, что всем по-прежнему управляет маг и герцог Тазраш...
После напряженных дней он мог бы уже вернуться в домик под Беерофом. Тем более коронация четырнадцатилетнего Еглона прошла в блеске и великолепии, столица успокоилась. Если бы не умертвие, которое объявило минарсу войну и пообещало Еглона убить, он бы уже давно покинул дворец. Здесь приходилось постоянно остерегаться, чтобы никто не заметил его необычного поведения. Так что полностью расслабиться можно было только днем. И ведь угораздило же его перейти дорогу вампиру! Хорошо хоть, что его не убили, а только обратили.
А Еглону умирать нельзя, никак нельзя. По крайней мере, не сейчас. Им бы несколько лет, чтобы страна немного оправилась от потрясений. Чтобы Энгарн захватили. Потом уже будет неважно.
Так что Загфуран на всякий случай остался во дворце. Он хоть и взял в заложницы дочь ведьмы Сайхат, ставшей умертвием, но следовало выждать немного, чтобы убедиться, что она действительно дорожит этим ребенком. А пока он отдал слугам строгие указания по поводу еды для короля, и время от времени лично проверял, насколько они выполняют его требования. Пока все шло хорошо: кошмары короля не мучили, яда умертвия в его пище не обнаруживалось. Так что минарс занялся и другими делами: освобождал духов гор, охотился на территории Энгарна и... искал средство для исцеления от вампиризма. Если в Храме Света, отправившем его для покорения Гошты, узнают о том, что с ним произошло, его уничтожат без колебаний. А они собрались послать кого-то ему на помощь... Лучше бы диригенсы с этим не торопились...
Загфуран задумчиво перебирал бумаги на столе. Он приготовил несколько указов, которые надо было издать в первую очередь, но пока еще дорабатывал их, формулируя так, чтобы как можно меньше людей догадались о том, чего он добьется благодаря им. Законы -- это ведь великая сила, нисколько не меньшая, чем армия. Будь у него время, он и в Энгарне победил бы законным путем. Нашел бы способ, как обойти магию, защищавшую Полада, телохранителя королевы, ставшего фактически полноправным властителем Энгарна. Убрал бы его с дороги, а потом... Эх, мечты. Слишком мало времени, слишком много всяких случайностей. Поэтому и приходится действовать быстро, грубо и часто без подготовки.
Постояв над столом, Загфуран решил, что займется документами позже, когда еще посветлеет. А пока достал небольшое зеркало и тщательно расчесался, пригладил бороду.
Очень мало людей на Гоште видели его лицо, и тот, кто видел, не предполагал, что перед ним минервалс Храма Света и Мудрый маг Кашшафы. Внешность у него очень простая: русые вьющиеся волосы, голубые глаза. А если еще добавить, что ему полгода назад исполнилось тридцать два, и подавно никто не поверит, что столь молодой человек достиг такого могущества.
Впрочем, ему часто казалось, что он старше большинства жителей Гошты: образование в Храме Света делает мудрее, чем жизнь, прожитая в примитивном мире. И сильнее других магов этого мира он из-за того, что его магия принадлежит Храму. Именно поэтому, Гошта берет плату за ее использование -- тело начинает зудеть, и чем больше силы он задействует, тем сильнее оно чешется. Даже разогревающая мазь не всегда помогает.
Жаль, что, став вампиром, он почти потерял цвет глаз. Чем сильнее он жаждал крови, тем краснее становились глаза. Сейчас, после ночной охоты, они не сияли красным. Может, чуть отличались от обычных, но это можно было списать на недосыпание. Загфуран еще раз критически осмотрел себя и удовлетворенно спрятал зеркало. Особо за внешностью он не следил: некогда, да и незачем -- все равно его лицо никто не видит, почти постоянно он скрывал его под капюшоном -- но и запускать себя не следовало. К тому же сегодня его должен вызвать учитель Нафиш, диригенс Храма Света, отвечающий за работу минарса на Гоште. На этот раз маг заранее приготовился к встрече. Не только привел себя в порядок, но и составил отчет о своей деятельности, мысленно разбив его на две части.
Что ему удалось?
Святая церковь в Кашшафе развила успех. Открыто несколько школ, лечебниц и приютов для стариков и сирот. Священники тщательно отбираются, особенно в Орден Светлых, люди любят их за доброту и бескорыстие. Еще немного активной миссионерской работы, сопровождающейся непрестанным напоминанием о преступлениях Церкви Хранителей Гошты, и Святая церковь займет ведущие позиции в Кашшафе, после этого можно рассылать миссионеров в другие страны, в первую очередь в захваченные Энгарн и Лейн.
Да, захваченные, хотя дата наступления назначена на 11 нуфамбира. До этого дня Загфуран подготовит армию, продумает, как быстрее и незаметнее перебросить ее через горы, выпустит еще десяток духов гор -- победа будет предрешена.
Было и еще одно обстоятельство. Фея смерти Пурланти, как и обещала, больше не посещала минарса, но весточку от нее Загфуран получил. И узнал, какой подарок преподнесла ему судьба: Ялмари попал под власть акурда! Если бы акурдом владели феи, у него бы возникли проблемы. Но вся троица Хранителей принадлежала одному из магов другого мира. Загфуран нашел его и выкупил акурда. Маг заверил, что легко найдет другого Хранителя тайн. Минарс пожалел, что договорился с Пагиилом о захвате или убийстве принца, но отменить этого не мог. К его радости вмешались амазонки -- или опять судьба. Если женщины смогут оживить "мертвеца", минарс будет знать тайны Полада: акурд, находящийся рядом с принцем, доложит хозяину обо всем, что услышит. Главное, чтобы духа-перевертыша не сразу раскрыли. Если Ялмари догадается, что знакомый человек, находящийся рядом с ним, на самом деле акурд -- дух попытается убить принца и может в этом преуспеть.
Но Загфуран надеялся на лучшее. Должно же ему хоть в чем-то повезти. Если бы Храм Света дал отсрочку еще на два месяца... Тогда он точно вернет себе человеческий облик до того, как еще один минарс ступит на Гошту. Маг очень надеялся на заклинание умертвия. Если его узнала эта жалкая ведьма Сайхат Жааф, то и он сможет найти. И тогда по желанию будет обращаться в человека или вампира...
Но это он опять замечтался. Он ведь перечислял, что ему удалось.
Последняя на сегодняшний день удача -- он сумел заключить союз с Охотником, и теперь у Энгарна появился еще один могущественный враг. Эйманов немного -- около двух тысяч вместе с детьми, но если учесть, что примерно столько же у них эймов, способных убивать одним взглядом или притворяться обычными зверюшками и шпионить, то, получается очень большая сила. К тому же эйманы были главными кредиторами во многих странах, хотя люди и считали, что занимали деньги у разбогатевших купцов.
Визит к Охотнику вообще оказался довольно интересным.
Халвард кажется моложе тридцати семи лет. Загфуран счел бы его ровесником, если бы иногда безумная усталость не прорывалась во взгляде. Короткие русые волосы лежат в беспорядке. Глаза мутно-зеленые, будто привядшая трава. По контрасту с белизной рубашки они выглядят еще темнее. На тонких губах блуждает высокомерная улыбка.
-- О высоком не надо! -- прервал он разглагольствования мага об Эль-Элионе, о желании Храма Света служить Ему, чтобы очистить мир от тьмы. -- Не надо о высоком, -- повторил Халвард. -- Если честно, мне плевать, что будет потом. Меня интересует здесь и сейчас. Что я получу, если эйманы помогут вам в войне?
Загфуран немного растерялся. Он и предположить не мог, чем подкупить Охотника. Власть? Она у него есть, и немаленькая. Магия? Он владеет ей в той степени, в какой ему необходимо. Деньги? Уж в деньгах он точно никогда не нуждался. Женщин? Охотник не так уж красив, но вряд ли у него есть проблемы с женщинами.
-- Территория эйманов станет больше. Я мог бы подарить вам острова, чтобы точно никто не мешал вам и вашему народу.
-- Неплохо, -- удовлетворенно кивнул Халвард. -- Но мало за нашу помощь.
-- Может быть, у вас есть какие-нибудь пожелания? -- вкрадчиво поинтересовался маг.
-- Конечно, есть, -- со смешком подтвердил Охотник. -- Такой могущественный маг мог бы дать мне долгих лет жизни и крепкого здоровья...
-- Безусловно! -- обрадовано воскликнул минарс и, как оказалось, поторопился.
-- Они мне не нужны, -- оскалился Халвард. -- Эйманы поддержат вас в войне, если вы дадите мне свободу.
-- Что? -- опешил минарс.
Халвард посерьезнел, и Загфурану показалось, что на него смотрит не молодой мужчина, а столетний старец.
-- Уж вы-то знаете, что здоровье и долгие века жизни ничего не значат без свободы. Дайте ее, а богатство и власть я возьму сам.
-- Если я правильно понял... -- осторожно начал Загфуран.
-- Вы все поняли правильно, -- в обращении Охотника не было и намека на уважение. -- Можете это сделать?
-- Вполне, -- ответил минарс, взвесив шансы.
-- В таком случае мы договорились, -- Халвард снова расплылся в улыбке, превращаясь в обаятельного молодого повесу.
...Когда яжнай засветился, Загфуран поморщился. Он надеялся, что Нафиш не будет так тщательно исполнять собственный указ. Но он связался с подчиненным день в день через месяц после срока, который назначил. Маг еще раз пригладил волосы: "Я готов!" -- и встал в радиусе действия зеркального камня, чтобы диригенс мог видеть его хорошо.
В трости от него появилась дрожащая в воздухе фигура Нафиша. На диригенсе торжественный серебряный балахон. Там, в Храме Света, сейчас точно так же стоит фигура Загфурана в сером балахоне. "Как же давно я не был там! Скорее бы все закончилось..."
-- Приветствую тебя, Загфуран, -- маг пожалел, что не попал в этот мир раньше Бадиол-Джамала. Тогда бы Нафиш назвал его "Первый на Гоште". -- Истек месяц, который тебе дал Храм, -- тон учителя был доброжелательным, но минарс почувствовал, что настроен он решительно. -- Что тебе удалось?
Ясно и четко маг изложил заготовленный заранее отчет. Чтобы он не казался преувеличением, упомянул и о неудачах, но подчеркнул, что они незначительны. На лице диригенса читалось одобрение. Он посмотрел торжествующе куда-то поверх Загфурана, и маг заподозрил, что Нафиш беседует с ним в присутствии других диригенсов и доволен, что не пришлось краснеть за талантливого ученика. Минарс расправил плечи.
-- Я знал, что у тебя все получится, -- похвалил его Нафиш. -- Теперь, когда на Гошту прибудет еще один минарс, вы быстро завершите начатое дело, -- Загфуран зарычал про себя. Хотел возразить, но сдержался. -- К тебе на помощь прибудет Варух. Будет лучше, если он развернет деятельность в другой стране, например в Лейне или Ногале. Миссионеры-минервалсы под вашим руководством быстрее смогут навести порядок на Гереле, а оттуда перекинутся на другие материки. Эрвина же найдешь ты сам -- я в это верю.
Ах, вот, что решил учитель. Отправить второго минарса в другую страну, чтобы послушники Храма не ссорились, и в то же время первенство сохранилось у Загфурана: ведь задача найти Управителя по-прежнему стоит перед ним. Варух будет лишь обращать людей к Свету. "Это очень хорошо придумано! Уважаю", -- одобрил минарс. Загфуран не ликовал от этого известия только по одной причине: он уже знал, что сделает.
-- Где я должен встретить посвященного? -- Загфуран изобразил почтение и покорность. Пусть диригенсы порадуются: минарс стал более кротким.
-- Мы откроем портал там же, где вступил на Гошту ты, -- сообщил Нафиш.
-- Разумно ли это? -- засомневался маг. -- Эрвин присматривает за миром. Он мог заметить мое перемещение.
-- Насколько я знаю, до сих пор он не побеспокоил тебя. Вероятней всего, и на этот раз он не проявит свое присутствие. Это не в его интересах.
-- Как скажете, учитель, -- вновь почтительно, но с достоинством склонил голову минарс.
-- Завтра около десяти часов утра по времени Гошты он будет у тебя. Встречай брата. Да пребудет с тобой Свет! -- попрощался Нафиш.
Фигура учителя исчезла, яжнай угас.
Загфуран облегченно перевел дух и опустился на стул. Он понимал, почему диригенсы перебрасывают Варуха через тот же портал. Гошта не была закрытым миром. Например, Флелан Управитель Ланселот закрыл так, что несколько минарсов погибли, пытаясь проникнуть туда. Мир почти вымер, а Храм Света по прихоти Хозяина никак не мог помочь его жителям. С Гоштой было проще, но и она активно сопротивлялась проникновению извне. Перейти минарсу по прежнему порталу легче.
Маг удовлетворенно кивнул. Все идет именно так, как надо. Но перед встречей с Варухом, ему надо много охотиться. Очень много. Пожалуй, он оставит записку Тазрашу и отправится в Энгарн до назначенного срока. Заодно еще раз пощекочет нервы Поладу.
14 ухгустуса, дом Каракара
Ранели чуть опоздала к ужину, приводя себя в порядок. Женщины в семьях эйманов старались не выставлять красоту напоказ. Поэтому, прежде чем спуститься в столовую, девушка туго заплела косу. По правилам оборотней она должна носить распущенные волосы до замужества. Но она потеряла право находиться в стае, так к чему беспокоиться о порядках, царящих у оборотней? Она бросила последний взгляд в зеркало: темные волосы, карие глаза, пухлые губы -- ее никакая прическа не испортит, как бы она ни старалась.
Огромный дом Каракара, сложенный из больших камней и окруженный внушительной стеной, больше походил на замок, хотя в нем было лишь три маленьких крыла. В самом большом на первом этаже располагалась пиршественная зала, около лавга в длину и ширину. Ее называли столовой и собирались там всей семьей на завтрак, обед и ужин. Над столовой -- спальни Авиела и Шелы, то есть, женатых обитателей этого сумрачного места.
В левом крыле на первом этаже сделали что-то вроде гостиной: здесь стояло два шкафа с книгами, большой диван у камина и несколько стульев. Насколько она заметила, тут чаще собирались мужчины, чтобы скоротать вечер: обсудить дела за картами или чаккув. Читать, по правде говоря, было нечего. Ранели просмотрела книги, они оказались ужасно глупыми: рыцарские и любовные романы. В стае такие в руки брать запрещали. На втором этаже находились спальни гостей. Ее поселили именно там.
Спальни одиноких сыновей Каракара находились тоже на втором этаже, но в правом крыле. Ранели ни разу туда не поднималась: порядки у эйманов были не менее строгие, чем в стае. Когда Алет привез ее сюда, она еще не совсем оправилась от болезни. Но Сокол сразу объяснил: до свадьбы они будут спать в разных комнатах. А свадьбы будут играть не раньше, чем через месяц. Ближе к полнолунию сабтамбира эйманы, которым исполнилось семнадцать лет, будут получать имя. Обычно один или двое погибают на Обряде, поэтому молодоженов Охотник благословляет раньше, чтобы не получилось, что свадьбу играют во время траура. Ранели, конечно, подождала бы сколько требуется. Только вот свадьба не состоится и тогда. Охотник отказался их венчать. Теперь надо было либо покинуть Алета, как и предлагал Халвард, либо...
Про себя Ранели называла хама, имевшего мистическую власть над эйманами не иначе как по имени. Может быть, она и покинет замок Каракара, но не раньше, чем Алет попросит ее об этом. А до этого, она будет бороться.
Девушка вприпрыжку спустилась по лестнице и почти вбежала в столовую, которая выглядела ничуть не лучше других комнат в доме. Стены потемнели от времени. Огромная железная люстра со множеством свечей, не могла оживить ни стареющий дом, ни мрачные лица присутствующих. И почему-то Ранели казалось, что дело тут не в том, что семья Каракара почти разорена. Просто на всем как будто лежала печать проклятия. Глава семьи Авиел Каракар не любил вспоминать, из-за чего его изгнали из дома Орла. Алет тоже не желал об этом говорить, но она уже догадалась, что виновник всему Охотник, этот ужасно противный тип.
Во главе стола сидел Каракар. Девушка не помнила, чтобы он хоть раз улыбнулся. Справа от него Тана -- его жена. Она хорошо сохранилась для сорока с небольшим лет. В светлых волосах незаметна седина, почти нет морщинок, но она кажется безжизненной, так же как и ее муж. Следом Катрис -- невестка главы дома. По левую сторону стола -- Удаган и Алет, по старшинству.
Никто не ел, ждали ее. Ранели извинилась и опустилась на стул рядом с Соколом, сидевшим, к счастью, очень далеко от отца -- Авиела Ранели побаивалась.
-- Приятного аппетита, -- произнесла Тана.
Присутствующие стали накладывать в тарелки тушеную картошку с мясом. Алет, как обычно, позаботился о невесте. Ранели залюбовалась его сильными руками, перевела взгляд на лицо. Очень похож на мать. И волосами, и янтарно-желтыми глазами. Говорят, если сын похож на мать, будет счастливым. Пока эта примета не сбывалась. Алет посмотрел ей в глаза, но не улыбнулся. Помнится, он обещал, что после свадьбы перестанет хмуриться, но, кажется, в доме Каракара этого выдающегося события не произойдет. Прежде всего потому, что пропал младший брат Алета -- Шела Ястреб.
Ранели перевела взгляд на жену Шелы -- потрясающе красивую рыжую девушку, сидевшую напротив. Она вяло возила вилкой по тарелке. Катрис была очаровательной, несмотря на то что щеки запали, а серые глаза будто угасли. Красивые губы, давно не смеялись. Она была замужем всего два года. А три месяца назад Шела уехал с товаром в Энгарн. Сначала все шло хорошо, семья надеялась, что удастся не только вернуть деньги, взятые в долг у какого-то энгарнца, но и получить хорошую прибыль. Но Шела исчез. Больше месяца они не получали от него известий, а самое страшное для эйманов -- не могли найти и эйма-ястреба. Ранели представить не могла, как бы пережила, если бы подобное произошло с Алетом. Ей хотелось поддержать Катрис, но нужные слова не находились. Что утешит в таких обстоятельствах?
Удаган -- огромный, по сравнению с остальными членами семьи, парень -- ел, не отрывая взгляда от тарелки. Волосы у него тоже были светлые, но не такие, как у Таны, а почти белые. Он не походил на родителей ни внешностью, ни эймом. Если Ранели хоть что-нибудь поняла из жизни этого необычного народа, то в доме Орла не рождалось игуаны, а в доме Воробья -- пумы. Получается, Удаган Лев никак не мог быть сыном Каракара, но тридцатилетний мужчина упорно называл Авиела отцом, а в Ритуальном круге садился рядом с ним, а не в доме Гепарда, к которому должен бы принадлежать. Однако это была еще одна тема, на которую семья говорить не любила. Так что и прожив здесь полмесяца, Ранели не вникла в тонкости отношений внутри семьи.
С Удаганом Ранели сошлась ближе -- он радушно принял ее. Его добрый нрав и смешливость помогли девушке перенести самые трудные дни. Но ему явно не терпелось вырваться отсюда. Последние пять лет, он почти не жил с отцом, постоянно путешествуя по Герелу или другим материкам. Сейчас он присутствовал в доме, потому что Охотник созвал всех в Ритуальный круг, но уже потихоньку готовился к отъезду. Пройдет Обряд -- его и след простынет. И правильно: что делать в этом мрачном замке? Но когда он уедет, будет совсем тяжело.
Ранели вздохнула, торопливо прожевала последнюю ложку картошки и поднялась.
-- Большое спасибо!
Она торопилась уйти в свою комнату. Поначалу она порывалась помочь Тане и Катрис в приготовлении пищи и мытье посуды. Однако ее вежливо, но твердо отстранили. Пока она не член семьи, а гость, и приступит к хозяйственным делам не раньше, чем Охотник обвенчает ее с Алетом.
Убегая в спальню на втором этаже небольшого замка, Ранели заметила, как Удаган прячет улыбку, и расправила плечи: хорошо, что хоть кого-то забавляет то, что происходит.
Девушка сердито толкнула дверь в спальню, представив, что дает по морде Халварду. И тот летит в грязь прямо в франтовском кафтане. И пачкает белоснежные кружева. А чудовищный черный медальон на его груди вообще улетает в неизвестном направлении. Расправившись мысленно с врагом, Ранели повеселела.
Спальню ей выделили небольшую. Возможно, для гостей большие и не сделали. Слева камин, в котором тлели угли, поддерживая в комнате тепло. Рядом небольшой столик и грубо сколоченный стул. На полу ковер, уже истрепавшийся за двадцать лет. Когда его купили, Каракар еще принадлежал дому Орла, и дела у него шли гораздо лучше. Алет виновато пояснял ей, что дом давно бы пора подновить, но каждый раз что-то мешает.
Ближе к окну поставили узкую кровать с бледно-розовым атласным покрывалом и несколькими подушками разного размера в тон. Справа приютился крошечный секретер с письменными принадлежностями. Над ним, на побеленной стене, выделялся портрет рыжей девушки. Несмотря на то что девчушка была рыженькой, как Катрис, никто бы их не спутал. Катрис даже в горе казалась прекрасной. С портрета же смотрела курносая девчонка с острым подбородком и лукавой смешинкой в глазах. Щеки усыпали веснушки. Такую никто бы не назвал красавицей, но она излучала задор и вдохновляла на подвиги. Если становилось грустно, Ранели подходила к ней и возвращалась вера в то, что все наладится, сдаваться нельзя. Сейчас она тоже подмигнула хозяйке спальни:
-- У меня все получится, я знаю.
Настроение испортилось, когда взгляд упал на пяльцы с натянутой на них золотистой тканью. Вышивка! Ранели едва удержалась, чтобы не фыркнуть. Ялмари бы сейчас со смеху умер. Как бешеная собака она сделала круг по Энгарну, для того чтобы сесть за вышивку в доме Каракара. Но было невыносимо скучно! В стае она могла найти себе дело по душе, а тут с каждым днем занятий оставалось меньше. Если первые три дня она еще не пришла в себя от произошедшего и больше спала, потом знакомилась с домом, будущими родственниками, то в последнюю неделю она уже готова была выть от тоски. Да еще Алет вдруг стал избегать ее, почти не разговаривает, не подходит близко. Неужели так боится отца?
Ранели подхватила пяльцы и уселась на кровать, скрестив ноги -- пока она одна, можно не заботиться о манерах. Но она не сделала и пары стежков, когда раздался стук. Даже из-за двери она различила запах того, кто ее посетил. Стремительно дернула за ручку, повисла на шее.
-- Алет!
Он быстро отстранился, шагнул назад.
-- Ранели...
-- Что опять не так? За нами кто-то следит? -- возмутилась девушка.
-- Нет, просто... -- Алет смущенно улыбался. -- Надо потерпеть еще немного.
-- Сколько? -- Ранели уперла руки в бока. -- Охотник не хочет, чтобы я стала твоей женой, ты не можешь ему противиться. Что дальше?
-- Надеюсь, к Обряду что-то решится. Не думай, что я ничего не предпринимаю, -- он потер лоб. -- Прости, я не хотел, чтобы все так получилось...
-- Я тоже! Тебе, наверно, стоило сначала поговорить с Халвардом о женитьбе, а только потом делать мне предложение.
-- У нас так не делается.
-- А как у вас делается? Привозите одну девушку за другой, пока Халвард не одобрит выбор?
-- Нет, не так... -- Алет не выдержал и рассмеялся. -- Ранели, я переживал, не грустишь ли ты, но вижу, все в порядке. Другие разговоры давай отложим. Скоро поднимется Катрис, спросишь у нее о том, что тебя беспокоит.
-- То есть Катрис можно со мной разговаривать, а тебе нет?
-- Мне тоже можно, но...
-- Но ты не хочешь!
-- Хочу, но...
-- Но все-таки не можешь. Я поняла. Не хочу тебя видеть. И никого. Пусть Катрис не приходит. Не надо меня развлекать, у меня вышивка есть! -- девушка захлопнула дверь.
Снова представила, как швыряет Халварда об стену. Изо всех сил, какие у нее есть! Ничего... Таких невест, как она, эйманы точно еще не привозили. "Посмотрим, кто победит!" -- мстительно подумала девушка и вернулась на кровать. Со вздохом посмотрела за окно. До ночи оставалось еще не меньше трех часов.
Ранели сама себе удивлялась: откуда в ней столько терпения? Она не спустилась в гостиную, чтобы провести вечер с новой семьей. После того как сначала Тана, а затем Катрис пожелали ей спокойной ночи, она разобрала постель и еще долго лежала не шевелясь, ожидая, когда обитатели замка крепко уснут. Когда ей показалось, что прошло достаточно времени, встала, сунула босые ноги в тапочки, накинула висевший на гвозде плащ прямо на нижнюю рубашку и выскользнула из спальни. Свеча ей не требовалась -- она прекрасно видела в темноте, а запахи помогали найти дорогу. Вот если бы кто-то с ней столкнулся, напугался бы -- глаза в темноте у нее светились желтым.
Она спустилась по лестнице вниз, там нашла другую, ведущую к мужским спальням. Вскоре она стояла в коридоре с несколькими дверями. Занято было лишь две комнаты: в одной спал Алет, в другой -- Удаган. Перепутать оборотню невозможно.
Двери в замке не запирались. Ранели вошла в спальню и залюбовалась: Алет спал, раскинув руки на широкой кровати. Как же давно она не видела его без одежды. Пусть он прикрыт покрывалом, она это немедленно исправит. Девушка решительно направилась к нему, но мужчина проснулся.
-- Кто здесь? -- ладонь шарит в поисках меча, но тут же замирает: заметил блеск ее глаз. -- Ранели? Что ты тут делаешь?
-- Я сейчас тебе объясню! -- она сбрасывает плащ на пол и запрыгивает на кровать. Их разделяет меньше двух локтей, но девушка не торопится преодолеть их. -- Я пришла проверить, тот ли ты эйман, который собирался на мне жениться. Сокол любил меня. Мы болтали с ним часами. Он прикасался ко мне. А парень из дома Каракара почему-то меня избегает. Боится остаться со мной наедине и за весь день произносит лишь: "Доброе утро, Ранели", "Приятного аппетита, Ранели" и "Спокойной ночи, Ранели". А если я приближаюсь, он отпрыгивает и спасается бегством. Что происходит? -- он дышал тяжело, с надрывом. -- Если я тебе больше не нравлюсь, скажи об этом честно.
-- Нравишься! -- она давно не слышала у него такого хриплого голоса.
-- Меня порядком раздражает то, что происходит, -- Ранели игнорирует это восклицание. -- Я играю по вашим правилам. Я дурацкую птицу почти вышила! Я готова делать все, что нужно, но я должна знать, что ты меня любишь, иначе все теряет смысл. Если ты не проведешь эту ночь со мной, я просто уйду. Сегодня. Немедленно. Мне просто...
Она не успевает договорить, потому что Алет сжимает ее в объятиях. И страх уходит, уступая место страсти. Он ее любит, ничего не изменилось. Это ее прежний Сокол.
...Ночь рассыпается на осколки кратких мгновений, когда она осознает происходящее...
-- ...У меня в глазах темнеет, когда ты рядом -- так я тебя хочу. Поэтому старался держаться подальше. Иди ко мне.
-- Сам иди...
...Победный крик Ранели сливается с низким рыком Алета. Он обессилено падает на кровать, воздуха катастрофически не хватает...
-- Господи, мы весь дом перебудим!
-- А мне плевать! -- глаза девушки сверкают то ли от гнева, то ли от торжества.
...Буря утихает, превращаясь в ласковую волну, качающую обоих с непередаваемой нежностью. Она упивается каждым его прикосновением и щедро дарит свои. За все дни, пока они были в разлуке...
-- Как же я счастлив... любимая... я сейчас умру.
-- Только попробуй...
Он уснул, когда за окном посерело. Не уснул, а будто на самом деле умер, даже дыхание почти исчезло. Ранели целовала бы его еще, если бы веки не закрывались сами собой. Поэтому она прижалась щекой к татуировке возле сердца. Что там с эймом: спит или летит куда-нибудь? Неважно. Главное, он здесь, под ее щекой, и в любой момент она может к нему прикоснуться губами.
...Как же ей хотелось стереть наглую улыбку с лица Халварда. Эти вальяжные движения, эти масленые глазки, словно ощупывающие ее фигуру, -- точно отбирает телку и быка на племя. С каким бы удовольствием, она расцарапала ему морду. Она бы справилась без сомнения! Но Алет твердо держит ее за локоть. Они стоят в том же круге, где Охотник собирал эйманов, уже взявших себе имя. Когда Халвард сказал все, что собирался, эйманы покинули амфитеатр. Лишь некоторые задержались, радуясь возможности обговорить что-то с Охотником до Обряда. Авиел и Удаган только что отошли от мужчины в темно-зеленом кафтане. Девушка чуть посторонилась, пропуская эйма-льва, скалящего зубы, и бьющего хвостом по бокам. Теперь их очередь. Они становятся перед Халвардом. Алет собран и сдержан. На его плече -- темно-коричневый сокол, размером чуть меньше, чем эйм-каракар отца. Когда он вертит головой, открывается белый ошейник и рябая грудка. Ранели не смотрит в его черные глаза. Посмотришь -- умрешь.
-- Это моя невеста. Мы хотим обвенчаться перед осенним обрядом, -- голос Алета напряжен, он опасается подвоха. Оказывается, не зря.
Мутно-зеленые глаза Охотника сверлят Ранели. Внезапно девушка осознает, что он вовсе не худой, как казалось издалека. Это рост -- такой же, как у Удагана, -- обманул ее. Но у Льва такой размах в плечах, что не во всякую дверь пройдет, а Охотник строен.
-- Я не проведу обряд над вами, -- выносит вердикт Халвард. Губы насмешливо кривятся. Он смотрит на эйма-алета, и смерть обходит его стороной. Птица съеживается, словно хочет исчезнуть, но исчезнуть не может. Пока Халвард не отпустит.
-- Но Охотник... -- Алет встревожен -- этого он не ожидал услышать.
-- Она не будет твоей женой, -- категорично заявляет Охотник. -- Уходи.
И тут оказывается, что небрежно брошенное "уходи" относится только к Алету. Халвард хочет остаться с ней наедине. На мгновение она забывает, что его магия, не имеет над ней власти, что она легко справится с ним, если обратится. Забывает и сердце останавливается от ужаса. Неужели Сокол бросит ее на съедение этому...?
Алет с глухим стоном запрокидывает голову и тут же сгибается пополам, на песок Ритуального круга падают капли крови. Девушка хватает его за руку. Что происходит? Кровь течет из носа.
-- Я... не... уйду... -- она скорее догадывается, чем слышит эти слова сквозь болезненные хрипы. И тут же ее озаряет: Охотник убивает его за то, что он не желает повиноваться. Страх Ранели сменяется болью и гневом.
-- Алет, иди, пожалуйста! -- вскрикивает она. -- Иди, все будет хорошо.
-- Уходи! -- повторяет Халвард. Голос становятся жестче.
-- Да прекрати же ты! -- Ранели едва сдерживает себя: из-под верхней губы показываются клыки.
В круге появляется Удаган. Злобно глянув на Охотника, подхватывает обессилевшего брата и почти уносит его. Ранели выпрямляется и, прищурившись, смотрит на Халварда. Она не эйман, с ней так легко не справиться. Сделает одно неверное движение и...
Он обходит вокруг нее и выносит вердикт:
-- Нет, ты не годишься, -- у Халварда нет серебряного оружия, и все же он ни капли не боится ее гнева. Может, потому что держит в руке жизнь того, кого она любит. -- Ты можешь стать матерью Охотника, но матерью эймана -- никогда, -- объясняет он веско. -- Ты же познакомилась с их женщинами. Они могут быть ослепительно красивы, но в то же время они будто добровольно заковали себя в кандалы. В них нет огня. Это кроткие, верные жены, месяцами и годами ожидающие возвращения мужей. Ты не способна на такое.
-- Откуда ты можешь знать? -- не выдерживает Ранели.
-- Я -- Охотник. Я знаю все, что касается эйманов. В тебе огонь, который эйману не нужен. Он захочет сделать тебя такой же, как другие жены... И обломает о тебя зубы, -- он точно вбивает с каждым словом гвоздь в сознание. Внезапно Халвард скалится -- забавная мысль посещает его. -- А знаешь что? Я вас обвенчаю. Но весной. Так и передай Соколу. Ты станешь его женой не раньше весны.
Слова очень походили на издевательство. Куда ей деваться в эти полгода? Переждать в Энгарне или прожить в замке Каракара на правах гостьи?
Она покидает Круг. Алет бросается к ней и едва не падает -- он еще слаб.
-- Все в порядке, -- успокаивает она эймана и задумчиво трет лоб. -- А почему непременно нужно его согласие? -- тут же спрашивает о том, что ее беспокоит. -- Почему нам нельзя сыграть свадьбу без него?
-- Если он не благословит, у тебя не будет детей, -- выдавливает из себя Алет.
-- И еще если Охотник прикажет Алу бросить тебя, он бросит, -- добавляет Удаган Лев. -- Или умрет. Мы не можем противиться ему, ты же видишь. Если Халвард проведет венчание, вас с Алом уже ничто не разлучит.
Так он называл Сокола -- Ал. Алет звал брата -- Ле. Интересно, как они именовали младшего Шелу: Ше или Ла?..
Алет открыл рот, но так и не смог ничего произнести, хотя и пытался.
-- Что? -- нахмурился Удаган.
-- Запрет! -- с трудом выдавил Сокол. -- Шереш!
-- Ладно, идем домой. Тебе полежать надо...
Ранели вздрогнула и чуть приоткрыла веки. Щека по-прежнему прижималась к горячей груди Алета. Ей приснилось то, что происходило позавчера. А сейчас она провела ночь с Соколом, назло Халварду. Состояние у нее было странное: будто она то ли плыла, то ли летела куда-то. Не сразу Ранели поняла, что Алет нес ее на руках.
В полусне она обхватила его шею. Вскоре Сокол положил девушку на кровать в ее комнате, но когда хотел уйти, она так и не расцепила пальцы. У оборотня, даже у девушки, сила немаленькая.
-- Ранели, Катрис... рядом... -- прошептал он умоляюще.
-- Мы тихонечко, -- заверила она.
И Алет задержался у нее в спальне.
Удагану не спалось. В последнее время происходило столько событий, что казалось, еще немного и наступит обещанный в книге Вселенной конец зла: придут духи Эль-Элиона и выметут Гошту от всякой швали огненной метлой. Только когда метут, пыль по всему дому стоит, а уж если метла огненная -- всем достанется. Поэтому он должен быть ближе к семье. Да и у братьев, как назло, все кувырком: Яст исчез, Алет вот-вот объявит войну Охотнику и добром это не закончится.
В памяти всплыл весельчак Шела -- темные волосы, озорной блеск агатовых глаз -- он больше всех походил на отца. Братья между собой звали Ястом. И в любви ему повезло, как отцу: когда он привел в дом Трис, никто в этом не усомнился. Жалко счастье их было недолгим. Да еще молодая жена не успела забеременеть. Если Яст погиб, Ал единственный, кто сможет продолжить род. Сам Удаган не в счет: что бы он ни делал, его сын не родится эйманом из дома Орла, и Каракар будет считаться проклятым. Нет потомков -- значит, проклятый. Весь разговор. С проклятым никто не будет иметь дела. Вся надежда, что Яст найдется и у Ала все наладится.
Он расслышал скрип половиц и привстал на постели. Еле слышно открылась дверь в коридоре. Удаган рассмеялся: завтра отец отдаст ему золотой -- проспорил Каракар. Но все же надо еще подождать, а то вдруг Ал выставит строптивую невесту обратно...
Вскоре сомнений в том, что он выиграл спор, не осталось. Он положил подушку на голову, чтобы не думать о том, что происходит в спальне у брата, но это плохо помогало. Да и воображение разыгралось. Стоило, наверно, побывать в Цартане, до того как приехать на Ритуальный круг. Эйманы обычно посещали там салон мадам Жалма -- единственное, за что можно поблагодарить Охотника. Халвард платил мадам Жалма за девочек, умеющих хранить тайны. Можно было отдохнуть там, не опасаясь, что кокотка неожиданно начнет тыкать пальцем в изменившуюся татуировку, или еще того хуже, вопить на весь дом. Удагану никогда подобные заведения не требовались. Если он тратил деньги на женщин, то потому, что хотел их одарить, а не потому, что оплачивал их услуги в постели. Но за последние четыре года так многое изменилось...
Выждав еще немного и всласть поворочавшись в постели, Удаган решил перебираться в другое крыло. Он оделся, свернул покрывало и подушку, чтобы не будить ночью мать и, выбрав момент, покинул спальню.
В центральном крыле его встретила звенящая тишина. Удаган порадовался хоть этому обстоятельству. Но стоило пройти на цыпочках мимо комнаты родителей, как дверь отворилась.
-- В чем дело, Ле? -- неслышно спросил Каракар в спину.
Удаган остановился.
-- Ты проспорил мне золотой, -- выдохнул он.
Авиел хмыкнул и тут же осекся.
-- Займи последнюю спальню, -- распорядился он и исчез.
Парень замер: не попал ли он из кипятка на сковородку? Не хватало еще мешать тут родителям.
-- Может, мне вообще уйти к Трис? -- пробормотал он себе под нос и продолжил путь по темному коридору. Спальня была холодной -- никто не предполагал, что Удагану придет в голову переместиться сюда посреди ночи. Но было уже все равно: скоро утро. Он, не раздеваясь, упал на кровать. Итак, девочка-оборотень пытается вершить свою судьбу. Посмотрим, что из этого выйдет. Когда-то точно так же поступила Тана, и последствия этого Каракар до сих пор расхлебывает. Хотя, если бы ему предложили вернуться в прошлое и все исправить, вряд ли бы он расстался с женой, скорее бы вел себя по-другому. Что сделает Ранели: спасет семью Каракара или окончательно ее погубит, -- сейчас не скажет никто. По крайней мере, Ал немного ожил, а то они уже не знали, что делать с парнем. День и ночь лежал у себя в комнате, а эйм-алет летал возле девушки, следя за каждым ее шагом...
Впрочем, Алу еще повезло, у Льва нет и такой возможности. Эйм-лев сильнее сокола, но возможности следить за кем-то у птицы больше. Может, поэтому дом Воробья -- самый сильный Дом у эйманов.
Он вдруг как наяву увидел девушку -- тоненькая фигурка, будто гибкое деревце, ласковая улыбка, строгий взгляд... Единственная, кого он любил и кого желал привести в дом. Или остаться с ней, если она захочет. Но только она не любила эймана. И он не мог ее видеть даже так, как Алет, -- издалека. Хотя, может, это и к лучшему.
Удаган отогнал грустные мысли, но перед глазами тут же встал Халвард. Ныне, о чем ни вспомнишь, все невесело.
Дождавшись, когда другие эйманы уйдут, Удаган вместе с отцом подошел к Охотнику. Тот вальяжно расположился на скамье, закинул ногу на ногу. Не красавец, но была в Халварде власть, которая привлекала женщин. Если бы он не был Охотником, он был бы сердцеедом не хуже Удагана. Но Охотники одиночки: ни жены, ни любовницы. Власть единственное, что им дано в большом количестве. Он прекрасно знал, зачем подошли к нему Каракар и Лев, но с усталой усмешкой разглядывал их, ожидая вопроса. Барс тем временем подошел ко льву, обнюхал его. Кошки дружелюбно потерлись друг о друга и... начали играть. Эйманы могут ссориться и даже убивать друг друга, но эймы всегда дружелюбны. Если бы на месте барса был свистун или мамба, они бы мирно лежали рядом, не пытаясь причинить вред друг другу.
-- Эймы сохранили то, что эйманы потеряли, -- Охотник все ухмылялся. Удагана неприятно задело то, что они с Халвардом думали об одном. А Охотник прищурился. -- Что Ганни? Дерзишь мне? Пытаешься доказать, что никто тебе не указ?
Он имел в виду происшествие в Ритуальном круге, когда досталось сразу и ему, и эйму. Но Ле не собирался оправдываться за это.
-- Не смей называть меня так, -- набычился он.
Халвард быстро поднялся. Тот редкий случай, когда противник смотрит глаза в глаза.
-- Не смей дерзить мне, Ганни. Я буду жестоко наказывать за такие попытки. Чтобы другим было неповадно, -- он тут же доброжелательно рассмеялся и прошелся по песку Ритуального круга, повернувшись к просителям спиной. -- Ну почему ты младше меня, Ганни? Из тебя вышел бы такой замечательный Охотник. Загляденье просто. И из Алета тоже, -- он повернулся быстро, чтобы взглянуть на отца. Авиел на короткое мгновение потерял самообладание: словно судорога боли прошла по лицу. -- Ну, да ладно. Кто старое помянет...
-- Охотник, скажи... Шела... -- Каракар взял себя в руки и заговорил о том, что больше всего волновало.
-- А вот из Шелы Охотника бы не получилось, -- хохотнул Халвард и снова уселся на скамью, на этот раз не развалился, а так, будто сильно устал и ноги его уже не держали.
Тем не менее Удагану мучительно захотелось ударить его так, чтобы у него зубы вылетели. Но Запрет -- что б его! Есть действия, на которые Охотник изначально накладывает Запрет, тогда и пальцем не сможешь пошевелить, чтобы воплотить свои мечты. Например, эйманам нельзя селиться вдали от Домов дольше, чем на полгода. Как бы далеко они не уехали, ко времени осеннего и весеннего Обряда, они должны быть в Ритуальном круге. Чтобы поздравить тех, кого Охотник благословил создать семью, тех, у кого родились мальчики, тех, чьи сыновья взяли имя. И разделить скорбь с теми, чьи сыновья в Ритуальном круге погибли.
Охотника нельзя бить -- это тоже Запрет. А вот оскорбить его иначе -- можно. Иногда Удагану казалось, что Халвард специально не накладывал Запрета на такой поступок. Ему нравилось наказывать болью тех, кто зарвался. Удаган привык к боли. И он не позволит обижать отца. Он повернулся к Халварду и открыл рот, но Охотник его опередил. Потерев грудь возле сердца, там, где у эйманов татуировки, он сообщил, на короткое мгновение став серьезным.
-- Шела жив, я чувствую его ястреба. Но Шелу не чувствую. Не знаю, почему так. Но если бы с Шелой что-то случилось, эйм тоже бы погиб. Утешайтесь этим.
-- А где ястреб? -- зачем-то спросил Авиел.
-- Тебе ястреб нужен? -- Халвард стал насмешливо-фамильярным. -- Могу привести его сюда хоть сейчас. Я могу управлять эймом твоего сына и могу управлять твоим сыном. Когда чувствую его. Но на данный момент связь между ними разорвана, поэтому эйм ничем не поможет ни мне, ни тебе. Эль-Элион видит: я не меньше твоего хочу, чтобы Шела вернулся. Мне не нравится, когда эйманы обходят Запрет. Это чревато большими неприятностями. Некоторых после такого из Домов изгоняют.
"Что за ублюдок? -- разозлился Удаган. -- Опять намекает на прошлое отца. Когда же это закончится?!"
-- Ганни, -- взгляд Охотника меняется, он будто пьет жизнь Льва: втягивает в себя, словно вино через соломинку. -- Не смей дерзить мне, Ганни. Если здесь и есть ублюдок, то это не я.
Удаган не отвечает. Внезапно на ум приходит, что, вероятно, именно так умирают люди, которые смотрят в глаза эйму.
-- Да, именно так, -- беззвучно подтверждает Охотник. -- Забери сына, Авиел, пока я не убил его. Там есть еще кто-нибудь? -- спрашивает он, когда Каракар и Лев уже почти покинули круг.
-- Алет хочет представить невесту, -- говорит отец.
-- Алет! -- Халвард тут же ожил. -- Ну, конечно. Алет и его долгожданная невеста. Жду с нетерпением!
Охотник отказался провести обряд над Алетом и Ранели. А потом еще о чем-то беседовал с девушкой наедине. О чем? Хотел бы он знать, да только Халвард наложил Запрет на вопросы, а сама Ранели не расскажет. Посчитает, что это ни к чему.
Небо за окном посерело. Надо хоть немного отдохнуть. Удаган повернулся на бок и представил то, что всегда вызывало в нем сон: высокие книжные полки, бесконечные ряды книжных полок, лес из книжных полок. На каждой множество книг: маленькие, толстые, в свитках, усыпанные драгоценностями и вообще без обложек. Вот он пересчитает книги хотя бы на одной полке и тогда...
15 ухгустуса, Раввиф, Яхия
Илкер плакала. Она боялась дотронуться до него, потому что на теле не было живого места. "Есть! -- улыбнулся он через боль. -- Ты можешь поцеловать меня". Она будто услышала его мысли, вытерла слезы, убрала волосы со лба, а затем наклонилась и легко прикоснулась к губам. Но на этот раз, он следил за ее руками. И когда она взялась за рукоять кинжала, торчавшего из груди, быстро схватил ее запястье.
-- Не бойся, -- покачала головой Илкер.
-- Ты не можешь...-- у него не хватало сил оттолкнуть девушку: он слишком ослаб после пыток.
-- Могу, -- уверенно произнесла она и дернула кинжал на себя.
Казалось, вместе с кинжалом из груди вытягивают сердце и даже ребра. С хрипом Ялмари подался вперед...
-- Ну-ну, что такое? -- добрый воркующий голос. Ласковые, сильные руки, уложили его обратно.
Опять красивое лицо амазонки.
-- Бисера...
-- Да, это опять я. Надоела тебе, наверно, за неделю? Надо еще выпить лекарство. Сможешь?
Девушка тут же поднесла чашу к губам. Он выпил все до капли и опустился на подушку. На этот раз спать не хотелось. Парень обдумал слова амазонки.
-- Какое сегодня число?
-- Пятнадцатое.
-- Шереш! -- выругался он. -- Кто-нибудь сообщил Сороту?
-- Мы не ходим в Энгарн, -- жестко осадила его Бисера. -- Да и что бы мы сказали? Что тебя покромсали на кусочки серебряными мечами, и ты умираешь? Или Сорот знает о твоей тайне?
-- Нет. Никто не знает.
-- А мы даже не знали, выживешь ли ты. Зелфа считала, что непременно умрешь. Потому что с такими ранами не выживают.
-- Зелфа. Королева, -- напомнил он себе.
-- Королева, которая пленила тебя, а потом спасла, -- охотно напомнила девушка.
-- Как спасла? -- Ялмари не помнил, как снова очутился у амазонок.
-- После того как вы с лордом уехали, Зелфа собрала большой совет. И сотницы, и десятницы присутствовали. Рассказала, что у нас тут намечается. О войне и всяком таком. Так вот большинство решило, что мы будем на стороне Энгарна. У нас маленькая страна. Если Кашшафа победит Энгарн, она и нас растопчет. В общем, со знакомыми соседями как-то спокойней. Ты еще слушаешь? -- она всмотрелась в Ялмари, прикрывшего глаза.
-- Слушаю, -- заверил он. -- Ты мне снотворное даешь что ли?
-- Нет, настой помогает ранам заживляться, кровь восстанавливает. Это ты еще болен, поэтому спишь все время.
-- Дальше, -- попросил он.
-- А дальше мы заметили странных "волков". Они будто в засаде сидели в лесу почти у границы Энгарна, и каждый день гонец в сторону Лейна уезжал. Вот мне и показалось, что неспроста они там сидят. А, может быть, тебя дожидаются.
-- Так это ты меня спасла... -- язык еле ворочался во рту, он чувствовал, что скоро уснет.
-- Почему я? -- не согласилась амазонка. -- Я десятница. Я догадалась, что тебя ждут, а Зелфа приказала тоже ждать на всякий случай. Но мы опоздали немного. Я бы одна тебя не спасла. Но ты можешь быть спокоен, эти фальшивые "волки" все до одного мертвы. Так что никто не знает, где ты.
-- Да, это меня успокоило, -- он бы рассмеялся, если бы у него хватило сил. -- Бисера, меня же похоронили все. Полад донесения не получает... Сделай что-нибудь.
-- А что я сделаю? -- девушка вскочила, исчезла из поля зрения. -- Энгарн нас не трогает, но это не значит, что мы можем ходить туда, когда захотим. Вот подлечишься...
-- Ты не понимаешь...
-- Чего я не понимаю? Ну, похоронили тебя. Так ты появишься -- будет сюрприз. Или ты боишься, что невеста твоя замуж выскочит, едва узнает, что ты погиб?
Ялмари вздрогнул, услышав такое. Собравшись с силами, перевернулся на бок: его одежда лежала рядом, только и ждала, когда он поднимется.
-- Эй-эй, ты чего? -- Бисера тут же оказалась рядом. -- А ну ложись, а то опять раны откроются, вытаскивай тебя потом с того света.
-- Надо сообщить. В башню, -- он старался убрать ее руки, но справиться с ней не мог. -- Это же больно. Никогда не теряла близких?
-- Да сообщу я! -- зло бросила девушка и уложила его на постель. Она едва не расплакалась. -- Сообщу!
Поблагодарить он не смог -- провалился в темноту.
Чтобы поохотиться, Загфурану пришлось долететь почти до столицы Энгарна. Возле Пегларских гор народ не только стал осторожней, но и "волков" прибавилось. Полад стягивал войска к границе. Но это мало ему помогало. Все больше беженцев стекалось в центральный Энгарн. Их принимали не очень хорошо: ни попрошайки, ни новые работники здесь были не нужны. В ужасы, которые рассказывали вилланы, они не верили. Но после этой охоты, когда он убил трех человек, поверят. Загфуран посеет ужас и здесь. А во всемогуществе Полада они теперь будут сомневаться. Если раньше телохранителя королевы терпели, потому что он защищал их, то теперь и эта причина для повиновения отпадет. Будет неплохо, если до начала войны в Энгарне вспыхнет восстание.
Насытившись и даже пресытившись кровью, Загфуран перелетел обратно в Кашшафу. Силы на магическое перемещение решил не тратить. Ему понадобится очень много магии для встречи с собратом, а к своему облику в виде крылатой темно-коричневой твари с длинными клыками и красными глазами он начал привыкать.
Место для перехода минарсов на Гошту находилось в Пегларских горах. Бадиол-Джамал, Первый на Гоште, разровнял площадку в неприступном месте, чтобы не опасаться людей, которые могут забрести сюда случайно. Наверняка использование магии у первого минарса не вызывало зуд как у Загфурана, иначе бы он не придумал место, куда не попадешь без магии или крыльев вампира. Хорошо, что теперь Загфуран мог перемещаться, не используя магию, иначе можно было бы умереть от чесотки.
На вершине минарс решил немного отдохнуть. Но прежде чем устроиться в тени скалы, он невольно залюбовался восходом. С вершины Энгарн был виден на десятки шавров почти до Аваримских гор. Красное солнце не спеша всползало на небосвод, заливая багровым светом страну. Казалось, Энгарн утопает в крови, и в этом было что-то символическое. Сейчас Полад рубит головы и вешает, чтобы укрепить власть, а скоро Загфуран войдет сюда вместе с кашшафской армией, и тоже будет рубить головы и вешать, хотя и не лично. По-другому обратить к Свету несогласных не получится, а если кто-то будет спорить, он готов... подискутировать.
Оторвав взгляд от реки Нефтоах, которая тоже покраснела от солнца и будто разорвала страну пополам, Загфуран закрыл воспаленные веки. Надо было отдохнуть хоть несколько часов.
...Он проснулся от жары. Солнце взошло выше, и скала уже не укрывала его тенью. Он проспал около трех часов -- вполне достаточно. Теперь ждать.
Поначалу Загфуран всматривался в небо, стараясь заметить, как атмосферу прорвет силовое поле, перемещающее Варуха из Храма на Гошту. Но дальше перестал надеяться на зрение. Оно хоть и вампирское, то есть острее, чем у человека, но тоже может подвести. Он раскинул что-то вроде невидимой сети над площадкой, реагирующей на любые изменения. Это затратило немного энергии и сильный зуд не вызвало.
Ловушка сработала примерно через час. Загфуран оживился и, отследив, где "сеть" прогибалась сильнее, встал напротив этого места и снял ее. Сначала он ничего глазами не увидел и порадовался, что догадался иным способом обнаружить портал. Потом небо сгустило синеву, на голубом небосводе росло синее пятно, постепенно темневшее до черного. Разросшись до размера воздушного шара, пятно снова изменилось: в центре появилась ослепительно светлая точка. Она тоже росла, постепенно затмевая черноту. И наконец портал заработал в полную мощь. Теперь Загфурану важно было не упустить момент.
Он поднял голову к порталу, опустив плечи как можно ниже. На кончиках пальцев он концентрировал энергию. Руки сначала покалывало, а затем они будто превратились в расплавленный металл. Жар постепенно поднимался вверх. Выдержит ли он такое напряжение? Должен выдержать! Он уже не человек со слабым телом, а более совершенное существо.