- Знаешь, - начал разговор Свелла, - вчера ко мне приехал в гости Эзвен, просто событие века, хм, последнего стражника только вчера сняли с правой башни Ворот, перепугались, бедные (он немного почесал переносицу, по старой привычке, и улыбка проскользнула на его смуглом лице, - видно, тень старого друга мелькнула по стене и растворилась в полумраке утра). Славно встретить кого-то из прошлых лет.

Я смотрю на него и не могу не улыбнуться, - тебя ли, малыш, мы с утренним солнцем встретили далеко на востоке, у Океана, провели по закрайним болотам, Темному Лесу, все дальше и дальше, одного и с друзьями, и не Ворон ли Тык сейчас сидит на окне, взъерошив перья, сонный и толстый от сытой жизни, греясь в юных лучах?

"Конечно, это я, - подумал Ворон Тык и почесал лапой клюв, - разве это удивительно? Без меня все бы пропали и сгибли еще в Темном Лесу, и уж точно, - поверьте старой вороне, - не дошли бы до здешнего места. Это точно-преточно".

Свелла приподнял брови и вполне согласился с ним, правда, почти нечаянно, слегка, совсем чуть-чуть дунул в сторону солнца, отчего Ворон Тык слегка, совсем чуть-чуть и тоже почти нечаянно свалился куда-то за окно, взлетел, оглушительно каркая, и, думаю, несладко пришлось Свелле, ну да впрочем мы с солнцем уже растворились в нежном апрельском свете, когда туман над пустынной землей взлетает вверх и дымка стоит над степью, над миром скрипит повозка, летают крики новой стражи, а в целом он тих и покоен, как уснувший младенец.

Пролог с вороной.

Если вдруг вы решите, что в московском утре нет сказки, то вы, верно, не заметили, как вместе с тенью от старой облезлой игрушки, коварно застывшей в кресле, зарылся-закопался в пыльную шерстку полинялый осенний хырь, повел носом и чихнул напоследок, а в ответ ему сверху, со стенки посыпались шурли, похожие на белые изумленные хлопья, а вместо соседа за стенкой застучал совсем не безобидный и обиженный жизнью пополатыч. Нет, не так начинается суровая ваша московская жизнь?

А может, с утра, в скользких шлепанцах над вашей головой топчется туда-сюда деловитый, закутанный по уши в старый плед диванный сторож, ругается по пути с розетками и тычется во все углы, запирая на день засовы? В ответ ему с самой крыши отвечают перестуком по трубам беззаботные ночные сороки, только вынырнули они из облачной дали и уже тут-как-тут, уселись над миром и оповещают весь дом о печальном весеннем ветре, что повстречали они по пути, о пыльных тучах, что поднялись со дворов, о заезжих хутарях с южных домов. что поселились в подвале, и теперь по всей старой трубе идут чудные, тайные сказы, завлекая умы странным духом и свежей прибрежной волной. Диванный сторож ночных сорок не любит, да и вообще он нелюдим и мрачен по средам, а впрочем, и всю неделю, кряхтит и стонет, что опять поломали пружинки, проку от него мало, но иногда и он затянет скрипучую песню в кране, пошевелит смешно ушами за окном и повеселит молодежь забытой пляской и хорошим, осенним дождем.

Светлана топает по паркету и словно не замечает разбегающихся тонких скрипяшей, ускользнувших от нее в стену и возмущенно галдящих, она только проснулась и не видит даже, как подставила спинку лучам из окна барыня платяного шкафа, в зеркале ей подмигнула дверная щель, но Светлана деловито, как диванный сторож, топает все дальше, по тенистому квартирному замку, зевает, проглотив по рассеянности пару воздушных мышей, и сонно глядит на окно, словно не чьи-то уши там еле успели скрыться, а, как обычно, топорщатся дворовые листья.

Из шкафов, как всегда, навострили ушки малые и большие терялки, даже старый водяной уж высунулся слегка из трубы, но Светлана, наступая на хвосты и лапы, налила себе чаю и молча тянет его на стуле, пока левый тапок, непослушный и сонный, ищет крошки в углу и пыхтит на обои. Светлана зевает, и терялки от волнения еще больше вытягивают шеи и ждут, водяной уж испуганно прикусил свой язык, но Светлана рот закрыла, и квартира разочаровано стихла. Левый тапок потарахтел на обои, подобрал последние крошки и уселся под правую ногу.

День начался.

Окна в метро всегда как-то дико таращат глаза и исподтишка толкают людей, а кресла, почитая себя за военных, им пеняют за то, и все они строго одеты, стойко не любят стальные держалки. Держалки тоже не любят никого, кроме тихих сквознячных напевов, а руки особо не любят друг друга и в вечной борьбе, заняв оборону, так и норовят ущипнуть несносный подземный воздух. Вагон не выносит сумрачный грохот и совсем ненавидит и кресла, и окна, и даже держалки с руками, и бурчит на пассажиров внутри, мечтая о теплых руках машиниста, но иногда и его одолевает нежность к тем, кто в извечной борьбе выбирает уголки у дверей, - им-то вагон иногда напевает под колесный оркестр, тряханув телесами. В уголках живут двери, они любят, когда к ним стучатся, и смущенно жмутся друг к другу. Утром переходы зевают и осовело смотрят на мир, и ты для них - просто песня бурлящей реки; лестницы странно, изумленно почти открывают глаза и мигают, пока не налетит злой подземный ветер и не сорвет с них весь сон. Арочный рабчик изогнется слегка, потянется ввысь и толкнет-растолкает ежей-плитачков, накричит на сквозняк и потреплет по холке воздушных подземных коней, а сверху уж налетает порысь, местный философ, щекочет всем брюшко, настроит гитару и заведет перепеснь.

"Интересно, а что такое перепеснь?"- подумала Светлана. Светофор изумленно мигнул и даже попытался напеть, беспощадно фальшивя и разгоняя пригревшихся было зеленых пугалок, но Светлана уже спешила дальше. На осеннем асфальте листья и ветки сложились в сюиту, ветер забарабанил по лужам, и первые ледяные змейки опустились на землю. На Сорочьих Горах утро туманно, и пар затевает возню со стволами, и Светлане совсем не хотелось идти, но вдали уж прорезались здания, и тучи глупо язвили ей вслед.

На высокий забор приземлилась ворона. В Москве еще есть настоящие птицы, они приносят с собой - кто солнце, кто дождь, только все меньше их, и нынешний городской воробей даже чихнуть не умеет, как надо, - чтобы с деревьев осыпался снег или налетел ураган, все уходит, все плавно течет в нашем мире. Но ворона была, что надо, - остановилась Светлана, - такая уж если и каркнет, то в Магадане просыплется град. Ворона вдумчиво наклонила голову. Светлана вспомнила лекции. С сердцем, полным печали, вспоминала она их добрым словом на обратном пути, и стоном вторили ей стены израненной подмосковной чащобы.

Водяной уж заглянул в кастрюльку и задумчиво пожевал макароны. Терялки уже стихли, и в доме поплыла тишина. Левый тапок недовольно сопел сквозь сон, а интеллигентный правый решал кроссворды в газете за шкафом, холодильный батька тарахтел по снежным пустыням на ледяном своем агрегате, а блестящая склянка тренькала себе под нос полузабытые тверские частушки.

Светлана вошла. Что-то неладное творилось с ней в этот миг, далеко на востоке мрачный колдун зашептал заклятья, забил тревогу, закачался под стук ветра, подвыванье глухонемой темноты, заговорил бормотанья, и уши за окном зашевелились в испуге. Все стихло.

В квартире есть запах, дотошный и сытый, пополатыч любит закусить им под праздник, но тут он зашатался и утек вниз по трубам, и пришел исподтишка сладкий, словно ладан, чужой и задальний, коварно-пряный.

Светлана качнулась и добралась до дивана. Диванный сторож проснулся, почуяв неладное, и засопел по стене. Все загудело, зашевелилось, закричали в испуге ночные сороки, заверещал дворовый ветряк, протрещал, улетая, осторожный подвальный жук, все притихло на миг.

Часть самая первая.

Глава про безлюдное место в лесу, про зловредный западный ветер и про то, что дома обязательно розово.

Старый сосновый пень никогда не умел и не наумеется делать так, как надо, думал чужак, осторожно перебирая лапами по мшистой земле и недовольно косясь на деревья. Вот столбы, разрослись здесь. Ни малейшего уважения к Розоватости, почесал он ухо и нервно потеребил колокольчик на шее. Плохо то, что дует западный ветер, с ним вечно хлопот полон рот, - проурчала, как довольный кот, мимо сойка и скрылась в лесу, вот нахалка, даже летать, как надо, не умеет, а туда же, - кличет себя птицей. Чужак остановился, поднял вверх красный нос и почесал лапой о лапу. Вроде не правят в этом лесу духи, но как-то тих он и не по росту серьезен. Видно, вправду ему нашептали, и не зря топал он сюда столько дней.

А нашептали ему, что у самых океанских ворот, где местами еще встретишь и позабытый народ, и лес, что видел первый восход, в месте, обычном, спокойном, где, окромя сорочьих свар и медвежьих базаров, в году ничего не случится, странно тихо, безлюдье напало, медведи ушли и сороки заснули, словно духи поселились в лесу, да только духи в таких областях поселиться ну никак не могут, почесал чужак нос и снова повел им по ветру. Нет, лес ну совсем не волшебный, и ни песен, ни сказок про него не слагали, великаны тут не ходили, и солнце светит неярко и тускло, что же тут получилось?

Чужак сам был не рад, что затеял поход. Поверил, и кому - старому пню. Прилетел с востока ветер, так хорошо в Лесу стало, нет, - приключения надумал, учуял себе на голову шепот листьев и игольные слухи, и потопал. Второй день в чужом лесу, ни дунет, ни повернется к тебе макушкой ветер, ночью промозгло, воняет прелью, деревья шумят, в общем, занесло по самые маковки ушей. Розовый Мурка вздохнул, смахнул по-хозяйски росинки с елки-малютки, почесал кору старого дуба и побрел дальше, обречено теребя пухлый хвост. Западный ветер снова пронесся, и где-то близко заворковали иголки, застучали листочки, и, наконец, поднялась та самая, заветная тишина. Розовый Мурка засеменил вдоль нее, прислушиваясь мохнатыми ушами, лапки его с сомнением затеребили кончик хвоста, он торопливо принюхался и определил, куда же потянулся ветер, и потопал в чащу.

Розовый Мурка с сомнением смотрел на мальчика, и нос его слегка шевелился. Западный ветер дул именно сюда, и лапка его с сомнением потянулась к левому уху. И не очень-то сильный, этот ветер, может, никто, кроме Розового Мурки, и в жизни не обратил бы на него внимания видно, просто жалко ему стало парнишку, и расшевелил он слегка иголки, да только стоило ли топать сюда? Он отпустил ухо и почесал брюшко. Сдается мне, это недоразумение. Но Розовый Мурка был хозяйственной зверью и, раз уж он притопал, взял палочку и стал тыкать мальчика в пятку, - ему всегда казалось, что это самое подходящее место. Мальчик дернул ногой, но и не подумал проснуться. Розовый Мурка потыкал еще, и больше в голову ему ничего не пришло. Он присел рядом на пенек и занялся сдуванием одуванчика, пока солнце всходило все выше и лучи его скатились вниз, все ближе и ближе к смуглому носу. Розовый Мурка почитал нос за самую наисовершенную и наиважнейшую часть лица и поэтому, с любопытством даже, обратился к созерцанию, пока нос не шевельнулся, к его пущему восторгу, и не расхлопнулись два огромных, сонных глаза, остановившись на Розовом Мурке, словно черные солнца.

Розовый Мурка поежился. Не очень-то ему хотелось сидеть тут, пока этот, черный, обдает жаром глазищ и словно хочет пронзить и вывернуть хвостом вверх, как, впрочем, свойственно некоторым породам бесхвостых. Он прищурил глаз и отвлекся мыслями о том, что близкоживущие к Лесу Розовых Мурок крестьяне в этом году оставили на приопушечных полях совсем мало сенца, и солнечные мыши попрятались в болоте, распугав весь клев на лягушек. Мальчик, хвала Розоватости, переключил внимание на лес.

Розовый Мурка с неодобрением посмотрел на него. Все это не стоило забот западного ветра и уж точно - тишины обычного леса. Мальчик присел и оглянулся на одуванчики, неосторожно примятые и сломанные сном, на огромные деревьища, в корнях которых он проснулся, и на странное, розовое чудо, с одуванчиком в лапе и обреченным сомнением в васильковых глазах.

- Ну и кто ты? - Розовый Мурка скептически дернул себя за левое ухо, - чего разлегся, одуванчиков, смотри, сколько поломал.

Мальчик вздрогнул и перевел взгляд с него на длиннющий рукав рубашки.

- Кто-кто? - Розовый Мурка кинул в него одуванчиком и сердито взъерошился. Он окутал себя облачком Розоватости и, нахохрившись, глянул на недоразумение.

- Светла-на, - мальчик, слава Розоватости, совсем проснулся и, похоже, свыкся с тем, кто сейчас, розовый и взъерошенный, чего-то добивался от него.

-Светла...-протянул Розовый Мурка, - про таких духов не ведаю. Сам-то чей будешь?

Он распустил побольше свой пышный хвост холеной Розоватости и исподтишка разглядывал гостя. Что это был гость, - Розовый Мурка не сомневался, слишком уж был он странен для местности, смугл и черен, как залетный лагмарский ворон, что пролетает над Лесом вслед за юго-восточным ветром. Мальчик испуганно посмотрел на него, и Розовый Мурка решил, что довольно с него, и потопал, было, из чащи, когда вслед ему, пронзительно и звонко, раздался крик.

Розовый Мурка оглянулся и, разглядев, что мальчика даже ноги не слушаются, не то, что собственный голос, неуверенно подошел.

- Не уходи, - голос мальчишки срывался на крик, - ты только не уходи...Я...я, где я? Ты это кто? Это...

Розовый Мурка поморгал и присел на старое место. Бурчащее недоверие стало покидать его, уплывать вверх к макушкам деревьев, и он ворчливо завел разговор, но больше так, для порядку, чтобы затянуть-оплести страшный страх в нежный одуванчиковый цвет и увести на волю неприятный западный ветер.

-Я не мальчик, - упрямо мотала головой Светлана, - я не мальчик, я не могу быть мальчиком, я- девушка, я всегда был... девочкой... девушкой. Да что такое?!

Розовый Мурка второй час плел венки, слушая эту дребедень, и обвешал-разукрасил уже все сучки и кусты в округе. Иногда, почесав ушко или хвост, он вставлял пару реплик и терпеливо ждал. От мальчика в голове у него остался уже лишь осколок имени, его неудержимо влекло домой, в пахучий розовый туман заповедного Леса, и странное создание превратилось в легкий запах сосны, дуновение ветра, похрюкивание толстых, довольных жизнью и собой облаков, и Розовый Мурка лишь из приличия, а Розовые Мурки все очень хорошо воспитаны, ожидал, когда же можно будет забрать это несносное существо и отправиться в домашний путь.

На ветке к ним присоединилась ворона, с интересом вслушиваясь в голос мальчика. Вообще, с минуты пробуждения, тишина ускользнула со всхлипом в себя, и лес снова поплыл в щебете, треске и молчаливом согласии с солнцем и ветром.

- Я не ворона, я Ворон Тык, - каркнула ворона и поджала ногу, хотя никто ее ни о чем и не спрашивал, просто решила она вступить в разговор. Местные жители вообще добродушны и рады поглазеть, а при случае, - уж конечно помочь до посинения и выпадения хвостов, благо гости, похоже, все-таки оказались в беде.

- Вороны не говорят, - хмуро сказал мальчик и попытался подвернуть штанину огромных брюк, в которых он сидел, но получилось что-то неуклюжее, и даже Розовый Мурка покачал головой и махнул лапкой.

- А я и не ворона, - жизнерадостно каркнул Ворон Тык, - я, это, всегда рад гостям. У нас тут глухо, посещений мало, медведи мало кому интересны, вот и скучная жизнь бредет. А вы не стесняйтесь, - тут, за овражкой, хороший родничок есть, напоитесь, умойтесь, чувствуйте себя, как домашние.

- Дома розово, - только и сказал Розовый Мурка, поднимаясь, - зря ты с ним разговорился, теперь не отстанет, а с Воронами сущее мученье.

- Ой только Розового Мурку не спросили, - Ворон Тык соскочил на выступающий корень рядом со Светланой и хитро прищурился.

Светлана обхватила голову руками. Нет, это Как ворона может хитро прищуриться? Ворона, тем не менее, щурила левый глаз и выглядела прехитро. Светлана нервно отбросила ставшие не по размеру теперь брюки, закатала рукава рубашки, доходившей до пяток, и, чуть не плача, раздраженно затопала вниз, к овражку, откуда неслось прелестное бесцветное журчание. Розовый Мурка, в смятении затеребив хвост, бросился вслед за мальчиком, Ворон Тык завис над ними и деловито закаркал.

- И всегда он у тебя такой?

Розовый Мурка в волнении отмахнулся от него. Мальчик сидел внизу, у ручья, опустив голову к коленям, и нежно, как Розовый муртенок, плакал.

Глава про маленькое собрание у дуба и про то, как все ели лепешки на обед.

- Куда мы идем? Ну, постой, куда мы идем, - канючил мальчик, и Розовый Мурка устало потеребил бубенчик на шее.

Ворон Тык надоедливо перелетал с ветки на ветку. Все шло к тому, что лесные гости скоро поссорятся.

Розовый Мурка досадливо смахнул бабочку с уха и потеребил колокольчик. Утро уже уходило в себя, и дневные завилки то и дело проносились меж упрямых, деловитых стволов, с диким визгом зарывались в кучи прелых листьев, в честь чего непременно вылезали из нор хозяева и, оглушительно пища, грозились им вслед. Как всегда, никакого уважения к приличиям, в этих простых лесах, им бы поучиться чему у добропорядочных забугорных гостей, хотя бы внешнему виду, а то похожи сами на тех хухрей из соленого озера, что по десять лет носят на себе одни и те же кленовые носки и еловые панталоны, даже в гости идти страшно, как позовут на рыбный шашлык.

Розовый Мурка хмыкнул, припомнив, что уже неделю, как не обедал, и огляделся в поисках незабудок. Незабудки он, конечно, искал розовые, чтобы не обижать никого, но вокруг валялись иголки, летали завилки, и совсем не пахло ничем, кроме как хвойной чащей. Он вздохнул и почесал нос. Но тут взгляд его упал туда, где должен был идти мальчонок, но почему-то не шел, и Розовому Мурке сразу стало как-то неспокойно. Душа его уже улетела домой, к сладкому малинному сиропу и гречневой каше на меду, но хозяйственность строго говорила о том, что не дело бросать хорошего гостя в этом ужасном, неволшебном месте. Розовый Мурка развернулся и почесал левое ухо. Где он мог потерять этого неспокойного муртенка, одна Розоватость знает... Вздохнув по-домашнему, он потопал обратно в чащу, где стволы смыкались еще сильнее, подлесок поднимался еще выше, а неприятностями пахло, ну совсем, до неприличия, сильно.

Светлана сидел (хотя ей самой все еще казалась, что она сидела), подвернув под себя зеленую полу, на более-менее приличной березовой коряге. Ворон Тык торчал на ветке, застыв от интереса, совсем как хорошая солпака на стойке, когда она, бывает, возьмет славный рыбный след, предвкушает сало в миске на вечер и просто дрожит от нетерпения всеми своими хвостами, поджидая верного рыболова.

Проснувшись в зеленом лесу, не пугайтесь. Вам здесь, скорее всего, даже будут рады, накормят, напоят, если, конечно, заметят, а то даже дадут попробовать знаменитого пирога матушки Сычихи, что прошлой весной старый Бах слопал за один присест и стонал потом на весь лес так, что опали раньше срока сосновые шишки, на что был заявлен бурный протест Высокими Белками и привело к Большой Речной Битве. Но даже, если испугаетесь, это вам не поможет, - из леса просто так не выйдешь, - затянет перепевами елей, окутает стоном оврагов, оплетет заунывным хохотом пожилых древесных корней, и усталый путник заснет на мху или в листьях, так и не увидев просвета. В лесу нужны правильный шаг, и звучная песня, и сильная воля, тогда все приметы выйдут поглазеть на престранного гостя и само солнце, ухмыльнувшись, проложит тропинку. Мальчик ничего этого, похоже, и не ведал, посему Ворон Тык счел своим долгом созвать на помощь знакомого ежа-полуночника, мышь из дупла и большого хвостатого филина.

В последние часы, после гнусной истерики, которую Светлана закатила от безысходности, было даже как-то все равно, и даже ворона на ветке казалась старым другом. Нет, славно, что человеку можно иногда поплакать, Светлана провела рукавом по лицу. Правда, почему этот рукав - сегодня утром, как помню, поставила пятно на локте бутербродом шпрот, - такой нереальный, словно плывет во сненаяву. Обычно, когда устанешь вусмерть, такое бывает, - все гудит-звенит, и в первый раз ниспадает на тебя московское царство, противно так в голове, и люди, как тени, бродят в уходящем свете. Такая большая рубаха, - до пяток.

"Сколько же во мне теперь росту?", - думала Светлана, она вообще предпочитала думать о посторонних, не таких уж и важных вещах, вроде того, чем бы привязать к ногам носки, а то ведь туфли, словно баскетболист растоптал, декоративный, такой, изыск, можно дома в них фрукты хранить... Но носки не особо помогали, - пройдитесь сами в носках по лесу. Светлана, очнувшись от слез на берегу родничка, заметила, что розовое существо, больше всего на свете похожее на толстого кота, совсем не стремится оставаться и ждать, пока неведомое чудо не возникнет вновь и не унесет Светлану назад. Вот странно, всегда ведь хотелось попасть в сказку, к эльфам всяким, гномам там, на худой конец в крепостнический строй старинного царизма с бабой-ягой, но это, правда, в меньшей степени, - но, попав, Светлана совсем не преисполнилась энтузиазма, даже помолодев в три раза, о чем, надо заметить, мечтала с пятого класса. Ну, в книгах все не так, скажу я вам по секрету. Лес, хоть и был волшебный, и вороны в нем говорили, и сквозняк словно играл сам с собой в гляделки, и деревья были огромны, и вообще все было огромным, словно выросшем для великанов в шесть человеческих ростов, но он шелестел и молчал, как обычный подмосковный лес, где на опушке стояла дача и по утрам можно было сбежать по оврагу к ручью и проверить лягушачью ловушку. Только в этом лесу из-под пня мог случайно выползти разомлевший от вечерней гулянки уж и, извиваясь, заползти в кучу листьев, правда, скорее всего, чужую, или прошуметь, отбивая на воздухе модный песенный ритм, местный красавец глухарь, или опять вылезти из чащи несносный розовый кот.

- Ты чего не идешь, пора, пора, - обиженно буркнул Розовый Мурка, глядя на мальчонка. Он уже успел освежить в ручье-роднике кончик хвоста и, довольный, засобирался домой.

Сама мысль, чтобы оставить место, где проснулась, Светлане была еще более ужасна, чем непосредственное осознание событий. Лес оставался на месте, ворона все сидела на камешке у ручья. Мальчик устало поплелся назад, к дереву. Розовый Мурка озабоченно затопал за ним, совсем не обрадованный таким поворотам дела.

- Куда мне пора?- Светлана уселась на брюки и обхватила колени. Розовый кот все не уходил.

- Пора в дорогу, в гостях долго не сидят, неприлично это. Раз уж проснулся, надо идти, - Розовый Мурка теребил правое ухо.

- Куда идти?

- Домой, - Розовый Мурка нетерпеливо пожал плечами. Он уже чуял юго-восточный домашний ветер, и перебирал лапами, словно розовый конь.

Светлана посмотрела вокруг и, подумав, решила, что спорить не стоит. У нее вообще не было сил спорить.

- А если я отсюда могу вернуться домой?

- Куда домой? Здесь не твой дом, - закаркал Ворон Тык, уже примостившийся на корне слева, - ты тут проснулся, но это еще ничего не значит. Можешь, конечно, уснуть, на мху в дубовых корнях спать запрекрасно, но отсюда дороги никуда больше нет, только Домой, так что лучше не спать, а пойти.

- А ты видел, как я сюда попала?- Светлана спросила у вороны, даже не заботясь мыслью о том, что не характерно в природе для ворон вещать человечьим голосом.

- Нету...- Ворон Тык призадумался, как это он не заприметил гостя, он был птицей совсем не глупой и предовольно наблюдательной, только суматошной и любопытной не в меру, а уж к птенцам и вовсе добрый, что для ворон в большинстве не свойственно, ну да впрочем, Ворон Тык от того не особо страдал и любил задарить племянникам пару сладких березовых червячков.

Розовый Мурка снова потопал в чащу, думая о том, что совсем давно не обедал. Светлана испугалась, лес словно надвинулся с уходом большеухого зверя, заворковал, заверещал незнакомыми трелями, как всегда бывает, когда вдруг не увидишь знакомую тропинку за сосной и прожжет до пяток паническая мысль, что заблудился. Тогда словно стеной вырастает лес и колотится сердце, словно испуганный ветер бьется в окно. Светлана, не помня себя, бросилась вслед за Розовым Муркой, но больше пятидесяти маленьких своих шагов не осилила. Впивались в ноги иголки, шишки, стегала молоденькая, но вредная уже крапива, и, чуть не плача, Светлана примостилась на березовую, белоснежно-полосатую корягу и заставила сердце замолчать. Коты пусть идут, куда хотят, а мы вернемся назад. Ворон Тык приглядывался к событиям, надеясь, что гости хотя бы подерутся, но Мурка неожиданно утопал в лес, а странный мальчик, который почему-то думал, что он девочка, посидел на старой Коряжке, и, ковыляя, зашагал обратно. Правда, он чуть не потерялся, но Ворон Тык решил, что так будет совсем не интересно, и полетел вперед, до обжитого уже дерева.

Дерево действительно казалось уже родным и подобревшим. Оно, конечно, действительно подобрело, - еще бы, не у каждого в корнях по три раза за утро отдыхают путники, так что оно зашелестело мальчику, как родному, и даже попыталось напеть мотив из "Егольных подрядок", хотя мало кто его услышал, а из соседнего дупла вежливо, но настойчиво попросили не шуметь.

Светлана деловито осмотрела одежду. Брюки были слишком велики, но зря их оставлять не годится, на них можно, к примеру, спать. Не спальный мешок, конечно, не настолько мы уменьшились, но, кто знает, может, тут холодные ночи, а застужать себя не годится, даже если мы теперь и мальчик. Сколько же мне лет?

- Ворон, сколько мне лет, как думаешь?

Ворон Тык мигнул в его сторону, - он был занят выглядыванием ежа в траве. Филин уже закончил завтрак из пряничных мышей, а потому Мышь из дупла рискнула высунуть свой мокрый серый нос и подобраться поближе на корень.

- Ты еще птенец, я тебе так скажу, тебя еще червяками за родительский счет кормить надо, уж не знаю, как тебя выпустили.

Эту мысль Светлана упорно отгоняла. До вечера еще есть время, но завтра там все завертится-закружится. Бедные старшие, несносные младшие, удивленные лица друзей...

- Так ты не видел, как я тут возникла?- Светлана старалась не думать о том, что вызовет ее отсутствие дома, и вытащила шнурки и стельки с жестким намерением соорудить себе подошвы для носок. Надо же было чем-то заняться, все лучше, чем сидеть и выть.

Ворон Тык наконец увидел ежа-полуночника и призывно закаркал. Мышь из дупла повела носиком и посмотрела на мальчика.

Светлана в сердцах бросила все и уставилась на нее. Она, надо признать, была натурой раздражительной не в меру, особенно если дело касалось простых жизненных удобств, хотя бы в виде одежды, и то верно, куда же нынче без одежды, разве что только в горы, где местные горные чудища вполне довольствуются сапогами и шляпой, чем часто заставляют бледнеть и впадать в ступор случайного путника, а вовсе не ужасными своими клыками и топорами, как все повествуют к западу от горных стран.

Ворон Тык довольно посмотрел на собрание и решил начать обсуждение, а тем более Мышь из дупла намекнула, что оставила тесто на опаре и неплохо бы вернуться к обеду. Светлана посмотрела на мышь ростом с кошку и с горечью поняла, что волшебство свершилось и злобой сейчас не поможешь, разве что только навредишь себе и своей ранимой психике, поэтому без особой душевной борьбы обратилась к зверюшке, воспитанием она отличалась в хорошую сторону.

- А вы тоже говорите?

Мышь из дупла поправила малюсенький передничек и улыбнулась усиками.

- Здесь все говорят, как бы только услышать, - Ворон Тык уселся на соседний корень, - и то, бывает напасть, что слышишь даже травные частушки, когда роса особо удалась, или, там, новогоднее подвывание медвежьего мха, чем уж наградили при рождении, но как же живой твари без разговору, непорядочное это явление.

- И шо ты наш сожбрал, старый общора, - заухал огромный филин, размером со Светлану и с огромным хвостом. Таким клювом, да по голове, подумалось Светлане, хотя филин был до умиления толст и пушист, особенно хороша была рябь перышек на брюхе и голубые хохолки над глазами.

- Да вот, дите возникло, говорит, что проснулось, роду-племени не нашенского, куда идти, тоже не знавает, - Ворон Тык с энтузиазмом задрал хвост, порадовавшись в очередной раз удачному началу дня.

- Ведомо, не нашенский, у нас таких не водилось, - Мышь из дупла не могла налюбоваться на мальчонка, особо нравились ей черные волосы с медным отливом, ей даже непременно захотелось себе непременно такого же цвета соломки в гнездо, а то старая совсем уже износилась.

- Так, - Светлана решила взять дело в руки, - а теперь послушайте меня.

Все вежливо посмотрели на нее, еж-полуночник даже привстал на задние лапки.

Светлана высказала все о том, что она вообще-то девушка и действительно не местного выводка, что вообще из мира, где говорят только люди и прочая, и прочая, и так целый час, даже Розовый Мурка успел незаметно вернуться и присесть на краешек одуванчиковой полянки, обдувая осторожно шапочки.

Все вежливо дослушали, помолчали задумчиво, потом Ворон Тык озабоченно почесал лапой клюв.

- Странная песня. То-то я вижу, что ты натурально мальчонок, а ты сам все лопочешь, что девчонок.

-Может, его заколдовали?- добрая Мышь из дупла крикнула вниз, чтобы убрали тесто с печки и принесли лепешек с завтрака.

- И то верно, - неожиданно густым басом ответил еж, разглядывая пришельца, - я тут с рассвета четыре раза прошел, а никого не было. А потом стал гость.

- Ох, нынче все так и норовят пошурудить у нас в спокойном лесу, - Мышь из дупла махнула лапкой, - вон, прошлым июлем прилетный журавль наслал на Оську из малинника такое заклятье, что тот до сих пор на задних лапах бродит и все курлычет, что птица, а какие, спрашиваю я вас, у птицы такие мохнатые ухи?

- Ну, я пошлышал, шо у Бескрашних Озер шуруют ушастые и мохнатые, и даше летают и поедают овец, - филину тоже стало жаль гостя, который так неловко попал на чужбину.

- Так то драконы, - Ворон Тык слыл местным эрудитом, хотя обычно на каждом собрании болтал столько намудренных слов, что все его то и дело дергали за хвост, отчего он у него к осенней линьке бывал похож на пучок прутиков, - а то гость.

- Заколдовали его, - махнул лапкой Розовый Мурка. История эта привела его в некоторое замешательство, он страшно не любил хлопот с заколдованным зверьем, ибо вечно приходилось делиться незабудками и советами, а под неласковым и неволшебным солнцем страсть как хотелось домой.

- Заколдовали? И кто ж меня и зачем заколдовал? Злые волшебники, что ли? - Светлане мысль о заклятьях как-то нежданно понравилась, приятно, знаете ли, когда вас заколдуют, все так необычно, да странно, не то, что быть незваным гостем неведомо где.

- У нас колдунов нету, и не ищите, - замахала лапками Мышь из дупла. Все лесные ее дружно поддержали.

- А, слышь, его наверное колданули и к нам забросили, чтобы не мучаться с пропитанием, - изрек наконец Ворон Тык.

- Это еще почему со мной мучаться? У нас в жизни колдунов нет, кто меня там мог заколдовать?

- Так то там... А здесь кто угодно нынче наколдует, повеселится всласть, а отвечать нехотца,- еж-полуночник почесал задней лапкой блох.

- И то верно, - согласились все.

Светлане мысль о таких странных развлечениях совсем не понравилась. К сердцу пополз плачущий комок, и даже сосны зашумели рядом настороженно.

- И как мне этого... колдуна...теперь искать?

- Так то не найти...- махнул лапой Розовый Мурка, - если не здесь колдовал, то и свидетелей не сыщешь, а без того он и сам не знает про тебя. Они до ужасти нехозяйственный народ в этом вопросе.

- Точно, как наколдуют, а там хоть в пруд, хоть под елку, - еж покачал головой и растопорщил иголки.

- Это как не найти? - холодный ком ощупал сердце. Если вы никогда не холодели от ужаса, хотя бы при мысли о том, что ничего теперь уже и не поделаешь, пробовать совсем уж не стоит, ощущения эти навроде как стоите вы на вершине самой высокой горы над пропастью, и вот-вот столкнет вас враг в пучину неба, облаков и далекой земли, словно камень, полетите и ничего, кроме страха, и ничего, кроме ветра.

- А то, что это не сюда тебя заколдовали, просто колдун какой раздумал из тебя кашу варить и бросил, куда попало, что тут, ей-ей, непонятного, - Розовый Мурка сердито дернул себя за хвост.

- А может, он проснулся, навроде нашего лесного духа будет, станем мы теперь волшебным лесом...-Мышь из дупла мечтательно подняла усы.

- А шо, пошему бы и неш, мы ше не колдуны, шоб так и определить, шо за чудо это?

- Нет, он заколдован, и теперь тебе так и ходить, - Ворон Тык обобщил все данные и вынес приговор.

- Ну почему же, я совсем не прочь быть волшебнической мышью...

-Это как так-ходить, - Светлана уставилась на Ворона Тыка, - как мне найти колдуна и где его искать?

- Не найдешь ты его. Сказано, что выбросил он тебя сюда, это скорее всего, а потому и не найти, они сами не помнят иной раз, кого и куда заколданули. Так что ты теперь... это... Светла... Свелла, как тебя там, не упомнить, и теперь надо домой, - Розовый Мурка махнул одуванчиком и грустно задумался.

-Куда домой? - растерялась Светлана.

- И то верно, куда ему теперь, он же не тутошний,- Ворон Тык тоже погрустнел, что ему, строго говоря, было не свойственно.

- Бедненький, ему же теперь в дорогу, - прошептала Мышь из дупла.

-Какую дорогу (все это стало походить на сумасшедший дом)?

- Так то ясно, если нет Дома, надо идти в дорогу, другого пути нет, в гостях же не будешь жить, это неприлично, - пробасил еж.

- И верно, неприлично, - каркнул как-то неловко Ворон Тык, - теперь тебе надо в дорогу, пока случаем не найдешь себе дома.

- Но мой дом там, как же я его теперь найду, вы же ничего о том не слышали! Вы можете хоть сказать, Кто слышал, у кого мне спросить, где дом?

- А ты уверен, что твой Дом там? - Розовый Мурка поднял голову и пристально посмотрел на мальчика, да так, что тень сомнения закралась в сердце, говоря самое приятное, самое легкое, а не забыть ли про него, этот дом, он же далеко и не приплыть к нему и через тысячу лет, он случайно прикоснулся к тебе и пора начинать настоящую жизнь...

Светлана вскочила. Розовый Мурка, как и пристало ему, все видел, все знал, был прав, все трактовал по-своему, по-розовому, но не мог человек, который думал и ощущал себя, так просто, без борьбы оставить свое сердце, свои корни, свою жестокую, непреходящую борьбу, для того, что так легко, словно сладкое на тарелочке, подносили ему сомнительным и страшным подарком. Сотни проблем, сотни ниточек и связей нашей жизни словно когтями впились в память и задергали-заверещали-зазвенели сотнями проблем, мелких и больших, но больше все мелких, от которых так сложно иному человеку отказаться, услать подальше, окунуть в неустроенность чуждой жизни, затоптать в землю. Светлане не хватало зубной пасты, и мучила проблема, как потом объяснить все старшим, как извернуться, да еще не потерять место в университете, а уж про несданную книгу по античной философии и вовсе старалась не думать. Куда уж там, - отправиться в дорогу, своя жизнь держала в узде, которая и отличает взрослого от мальчонки.

- У меня обязательства. Я не... не могу. Мне надо домой.

- И я про то же, - Розовый Мурка довольно встал, - пошли Домой.

- Куда пошли, куда пошли, - всплеснула лапками Мышь из дупла, - у меня тут лепешки, и варенье земляничное, и чаек из дубовой коры, а то не видите, что обедничать пора!

И вправду, словно по мановению неведомого лесного волшебника появилась скатерка в голубой цветочек, медный чайник в полотенце и гора ароматных, источающих запах пряной травы, желто-красных лепешек. Маленькие мышата, ростом с котенка, в прелестных оранжевых сапожках и фартучках, засеменили вокруг с чашками и тарелками, Мышь из дупла между делом дала кому-то подзатыльник за то, что с утра уже пролил тот целую крынку молока, и сама налила сливок в чашку неведомого гостя.

Светлана, или как ее теперь все дружно окрестили, Свелла, слишком устала, чтобы сопротивляться, тем более, что лесные хозяева и розовый гость за чашкой дубового отвара стали наперебой убеждать ее в том, что отсюда теперь никакого пути и быть не может, а не то почуяли бы волшебность здешнюю всякие чужие звери и давно бы уже налетели-заполонили местность, а без того им жизни тут нет, им все подавай духов, да хранителей, да всяких колдунов или Мурок, на что Мышь из дупла мечтательно заметила, что совсем не прочь, если вдруг Свелла окажется каким-нибудь волшебником, но все ей возразили, что заколдованный зверь вовсе не обязан быть волшебником, и даже дружно погадали, а не страшный и могущественный Прохол тут напортачил, но Ворон Тык развеял все эти домыслы, напомнив, что Прохола уже пять столетий, как поел медведь из Паленой Лощины, и только на новолуние иногда проходит он по макушкам в качестве бесприютного привидения и поет дурным голосом на мотивы грибных баллад, а Свелла теперь в путь пойдет и надо ему в этом помочь.

Свелла-Светлана молча слушала все эти мягкие, задушевные речи и понимала, что сил сопротивляться уже нет, в путь, так путь, и если и встретится чудом тайный волшебник или другой мудрец, то так тому и быть. Оставалась лишь обидная, стыдливая боль за неустроенность, оставленную в том мире, куда теперь, может, и взаправду не вернешься, да за полную неизвестность впереди, ведь не добиться ни от Мыши, ни от ежа, ни от толстого филина ничего мало-мальски путного.

Свелла тихонько спросила Розового Мурку, а знает ли он, куда идти, на это обрадованный гость, хлебнув из чашки, заявил, что Свеллу он берет с собой, пока не дойдет до Дома, а то не дело так бросаться знакомыми, и дальше завел какой-то странный присказ о древнем сражении, и лесные быстро отложили варенье, открыв рты так, что филину даже залетел внутрь комар и укусил за язык, а Свелла тем временем, стараясь не думать и даже не помышлять об объяснениях, - так муторно на душе у нее было оттого, что так все обернулось, - привязала к ногам стельки, решила, что похоже это все на дурные лыжи, скатала брюки, перевязав их пояском, не вполне соображая, как это дело теперь тащить на себе, и задумалась, а чем теперь питаться.

- Ну и чем мне теперь питаться, в до-ро-ге? - жестоко поинтересовалась она у компании, поведшей уже разговор о прошлогодних событиях, когда ежи пошли иском на ужей за то, что те извечно спьяну ночуют в ежиных лиственных кучах, нисколько не заботясь о пропитании хозяев на дождливую погоду. Все примолкли, еж сыто икнул, и призадумались. Через час суматошных сборов и страстных призывов погостить еще пару деньков, что было заманчиво, но Свелла немедленно отвергла, ибо женская душа ее уже плюнула на все, забила это все в самые глубокие потемки стыдливого сердца, приняла решение, и теперь даже сумеречный туман серных болот, что к югу от Страшного леса, не остановил бы ее от сомнительного предприятия, так вот, через час добрые хозяева успели сбегать и слетать за самыми необходимыми и нужными в пути вещами и свалить это в кучу у дуба, трепеща от восторга, как будто это сами они собирались в долгожданный вояж.

Свелла первым делом заприметила ранец, в котором толстый филин (как он сообщил, довольно ухая) хранил сушености и травку. Сушености пришлось вернуть, а в ранец запихали штаны, шишки, правда шишки быстро вытащили и положили на их место старое лосиное копыто, на все вопросы, а зачем собственно копыто, хозяева дружно зашумели, что лучше лосиного копыта от простуды могут быть только красные змеиные уши, да тех нынче не отыскать, сверху насыпали желудей, но Ворон Тык вовремя заметил, что тогда обязательно надо кастрюлю и спички, за этим пришлось сбегать доброй Мыши из дупла, а когда кастрюлю упаковали, еж решил, что желудями сыт не будешь, а непременно надо лягушачий сачок, у его братца как раз есть новый, так что старый можно отдать, а пока он бегал за сачком, желуди высыпали обратно и положили засушенных лесных ягод и мешочек дубового чайку, сверху пожертвовали одеяло из утиного пуха, но потом вернулся еж и заметил, что забыли положить кастрюлю, тогда все высыпали обратно, положили кастрюлю, завернули в бумажку остатки лепешек, сыру из мышиных запасов, даже Ворон Тык принес засоленных червяков, а когда ему посоветовали запихнуть их на верх сумки, завозмущался филин, ибо тогда не входили его вяленые косточки, на что ему ехидно было замечено, что знают все, чьи это косточки, и филин чуть не обиделся, но тут вытащили и червяков, чтобы положить наверх моток славной древесной веревки от ежа, Ворон Тык и филин, было, надулись, но тут вступила в дело Свелла, вытащила лосиное копыто, остатки желудей и кусок березового полена, аккуратно сложила все обратно, а на веревку даже вошло еще немного ароматного, свежеиспеченного земляничного пирога.

- Кажись, все, - Свелла присела обратно и оглядела сумку. Не помешала бы еще масса вещей, да так и не ясно, чем же питаться в дороге, не земляникой же, но исконные русские принципы возмущенно залаяли и сделали громкое заявление о нарушении прав. Ладно вам, будет, потом посмотрим, из лесу бы выйти.

- Я, это, - как-то смущенно и негромко заявил Ворон Тык, - пожалую, с тобой полечу.

Розовый Мурка обречено сжал хвост, но прирожденная воспитанность его не позволила нарушить доброе и нерушимое правило добровольных попутчиков. Лесные же радостно воскликнули, что тогда уж они совсем будут спокойны за маленького гостя и вовсе не будут волноваться, если Ворон Тык его поохраняет и наставит на путь истинный, Свелла тоже поблагодарила, хотя не совсем еще разобралась, рада ли она такой участи, и Ворон Тык торжественно передал на сохранение своих червяков Мыши из дупла. Не сказать, что и его оставили сомнения по поводу путешествия, особо волновала его мысль, что, того и гляди, выйдут гости за границы Малинной опушки, что в пяти милях отсюда, а тогда, глядишь, и к зиме не вернешься, а то и загибнешь на чужбине, но печальная участь маленького птенца не могла оставить его равнодушным, ведь даже и у таких надоедливых, любопытных и наглых ворон бывает доброе, безграничное сердце, о чем им вовсе не обязательно догадываться, они это и так знают, а уж лишний раз послушать от других, - просто песня. Странно, конечно, покажется некоторым, пускаться на такие авантюры, лишь бы услышать о своих достоинствах лишнюю хвалебную оду, но и такое бывает, скажу я вам, и не стоит осуждать Ворона Тыка, -он, хотя и жалел, бывало, о своем решении, особо, как помирал от голода и холода на пути своем, но все же верно держался своего слова до самого, пока неизвестного, конца нашей истории.

Мышь из дупла прочувственно чмокнула Ворона Тыка в клюв, филин похлопал по его спине, отчего еж даже пустил слезу и тайком сунул Свелле в руку лосиное копыто, потом были нежные и долгие расставания, с непременными обещаниями заглянуть на чай и остаться в гостях не менее, чем на четыре дня, нетерпеливые понукания Розового Мурки, прощальные обнимания с деревом, которое от огорчения осыпалось слегка желудями, пока, наконец, Розовый Мурка не направился решительно в лес, и Свелла, вздохнув, бросила прощальный взгляд на корни дуба, последний раз подумала, а не ошиблась ли, но силой воли погасила нерешительность и, подкинув ранец, двинулась вслед за розовым провожатым.

Мышь из дупла промокнула платочком глаза и до последнего стояла на корне, пока не исчез даже шорох в тихом лесу, филин за компанию постоял рядышком, не понимая, впрочем, а стоит ли, а еж протопал чуть вслед за гостями, остановился у березовой Коряжки, вздохнул и поплелся обратно, за белым грибом, что приметил он у Кленовой полянки в кустах голубики, и только повел чуть носом по ветру, пока доносились еще отдельные отрывки разговоров чужедальних гостей.

Глава про то, откуда пошли Розовые Мурки.

-Спроси себя: что там, наверху? Что есть луна? Что -звезды? Неужто высота для тебя - лишь бесконечная высь?

Розовый Мурка ошалело посмотрел вверх.

- Там же Небо, Свелла, - он почесал нос мохнатой лапкой.

По тону, которым он сказал это, и по чувству, что давно ждало своей песни, Свелла понял, что, скорее всего, вверху действительно было только Небо.

- Странный паренек ты, - прошамкал Ворон Тык, - что же там еще может быть?

Свелла с сомнением посмотрел вверх. На этом семинар по астрономии закончился, провалившись с треском, как, впрочем, и семинары по биологии, геологии, истории, философии пушкинской лирики и прикладной механике.

Весь лес словно замер этим юным утром, шелестели лишь скромные зануды из подлеска, да иногда осторожно падали шишки с задальних высот, ибо даже по характеру треска определить было несложно, что творилось на душе у гостя. Таким лучше не попадаться, подумал огромный жук, стукнувшись о ствол, - уж больно загляделся он на шествие иноземных пришельцев, такого даже шмель, старый хрыч из Заполья, не видал на своем веку.

Свелла был зол. Что еще хуже, зла была Светлана, а это вам не раздраженный маленький мальчик, шествующий в носках по густой чаще неведомо где, нет, - это разъяренное существо, не понимающее, на что можно еще злиться, а потому злящееся на всех, включая самые невероятные варианты, вроде целого войска чудовищ, случайно упавшего по пути и помешавшего срезать пару шагов до полянки. Последний нюанс даже нравился Свелла, до чего хорошо было представлять, какими выражениями можно наградить, какими жестами унизить, какими штрафами и пенями задавить, а под конец - разметать всех атомной бомбой.

"Но это же не хорошо, - подумала другая часть Свеллы, - надо с ними договориться, рассказать про исторический процесс, осчастливить сведениями о гигиене и демократии". Особенно Свелле понравилась часть о гигиене. Пожалуй, чудища тут же прониклись бы и начали жить по-новому.

- Свелла, можно лепешку?

Недовольно отвлекаясь от прозрений в области зубных щеток, Свелла ядовито припомнил все сказанное вчерашним вечером по поводу его самодельного агрегата из ниточек от рубашки и мягких сосновых иголок, особо припомнил про полезность полоскания отваром из крапивы, чеснока и змеиных хвостов, что в целом уже который час порождало недюжинную гордость за бытовые высоты цивилизованного мира и суровое презрение к первобытной дикости. Уж точно, знал Свелла, этим и неведома профилактика кариеса (для зубов хороша кислятинка, облизнулся Розовый Мурка), мытье яблок перед едой (а чего их стирать, заметил Розовый Мурка, сорвав кислячок с ветки) и то, что нельзя спать на голой земле (можно на Мурке, заметил Ворон Тык, схлопотав огрызком по клюву).

Ну, Свеллу можно понять, - у него все болело с ночи, от этих мерзких еловых веток, которые кололись даже сквозь одеяло, шуршаших-ползающих-чавкающих звуков под боком, дикого животного храпа, - вы еще не слышали, как храпят вороны? Тогда приходите, послушайте, гости дорогие, мы вам рады, к вашим услугам тут невиданные попутчики, Мурка и ворона, да не забудьте поболтать с нами, поучаствовать в наших великомудрых речах!

- А кто здесь правит?

- Где - здесь?

- Ну, кто самый главный?

- Так кто самый главный или кто правит? - вставляет Ворон Тык.

- Кто. Самый. Главный.

- Так то ведомо, князь Беложуй, - Ворон Тык перелетает на следующую ветку.

- Дурак ты, ворона, главнее Солнышка-короля никого нет.

- А это кто?

- А за дурака ответишь.

- Тот, - Розовый Мурка мечтательно закатывает глаза, - тот, известно, живет в самом густом лесу, на самой высокой горе, в покоях его много мудрецов, а в угодьях полно солнечных мышей и лягушек...

- Ну, про лягушек он загнул, старая розовая врушка...

- А дочь его, - Розовый Мурка искоса смотрит на птицу, почесывая меховую щечку, - сама прекрасная царевна, и скоро, слышал я, выдадут ее за какого-то вредного принца из Темного царства.

- Глупости,- замахал крыльями Ворон Тык, - чтобы дочь Короля-небушко, Солнечную Ланку, выдавали за мерзкого, ползающего, с тремя парами крыльев и дурно пахнущего плешивого принца-дракона?!

- Старайся говорить простыми фразами, - заметил Розовый Мурка, -тебе это больше идет.

- Ой, только Мурку не спросили...

-Я Розовый! - завыл Розовый Мурка и бросился вперед, утирая нос и закрывая пухлыми лапами горькие слезы.

Свелла укоризненно посмотрел на ворона Тыка, но тот, как ни в чем не бывало, перепархивал по веткам дальше, его совесть старого эгоиста меньше всего заботилась никому не нужными слезами, происходящими исключительно от лени и нестерпимой блажи, а потому Свелла, и так злой на всех, успокоился от чужой свары. Розовый попутчик чуточку пугал его и чуточку раздражал своей неугасимой энергией, хотя, он единственный, пожалуй, был пока близок ему, - словно угасший между двумя мирами, одной лапой здесь, другой там, погруженный в свои мысли, не замечающий ничего лишнего, но полный неизъяснимой своей поэзии, истекающей, видно, от самого ароматного и густого тумана, что подушкой укрывает на рассвете сумрачную, но уже освещенную землю. Одно слово, настоящий московский Мурка.

Почему-то я так быстро перестал называть его котом. И то верно, какой же это кот, кто-то, видно, мудрый и сытый назвал их так, а может и сами они самоназвались...

- А откуда пошли Мурки?

- Не знаю, как остальные там всякие, а мы, Розовые Мурки, самопридумались.

Глава следующая, про то, как следует идти.

На третий день Свелла отказался идти. Он просто сел на еловых ветках, закутался в доброе одеяло из утиного пуха, посмотрел на маячок, блистающий в углу леса, совсем еще юный и скромно напевающий утреннюю лучистую песню, поежился от тумана и припомнил все свои мысли, от которых никак не удавалось заснуть вечером, как ни устали бедные, маленькие ноги.

- Когда кончится лес? - спросил Свелла.

- И когда же кончится лес? - каркнул Ворон Тык.

- Кто же знает, когда кончится лес, - вздохнул Розовый Мурка.

Если вчера зол был только Свелла (хотя зла была и Светлана, но старалась с малознакомыми пока зверями вести себя поделикатнее и сдержанней), и самому Свелле казалось донельзя неприличным, что от душевного его расстройства стволы в лесу не погнулись и облака не пожелтели и не съежились, то сегодня, оказалось, начались истинные напасти. Ибо зол был уже и Ворон Тык, а вдвоем злиться куда приятнее, особенно, если есть на кого. Ворон Тык уже на второй день, узрев границы прежних своих обитаний позади новых друзей, вовсе не облагодетельствовал их излияниями благодарности и искреннего, детского изумления новому и неизведанному. Нет, он еще пока не начал брюзжать, что следовало вскоре ожидать. Но в тоне его и переливах карканья проснулись едкие и капризные нотки, которые Ворон Тык считал проявлениями неодолимого своего раздражения, а Розовый Мурка, обмахиваясь березовым прутиком, - неодолимой трусости. Но Свелла хорошенько это прочувствовал, и теперь и не так стыдно было ему признаться себе и попутчикам в собственных заунывных переживаниях. Поэтому он решился на откровенный бунт.

-Хватит капризничать, Свелла, - Розовый Мурка облизнул веточку и почавкал слегка.

Свелла упрямо сидел. Хотя и было ему страшновато, что может Розовый Мурка просто встать и уйти в чащу леса, но старался он не подавать виду и показывать выражением своего лица всю мощь разума и решимости взрослого человека.

И чего он меня боится, подумал Розовый Мурка, прищурясь, глядевший на солнышко, прямо как будто я лагмарское чудище с шестью крыльями, а то я сам знаю, когда мы дойдем до ласкового Дома. Одна возня с этими заколдованными зверями. Он прищурился на Свеллу и попытался вспомнить, как готовить варенье из шишек, чтобы порадовать невзначай новых друзей, но так и не смог.

Свелла сидел и ждал.

- Чего мы ждем, может, я за червячком слетаю?- Ворон Тык скакнул по веткам и брякнулся лапами прямо на голову Свеллы. Тот раздраженно скинул его, подумав запоздало, что можно так и поломать кого-нибудь, а потом хлопот и извинений не оберешься, на что Ворон Тык крякнул и улетел за завтраком.

- Обидчивый какой, - пробормотал вслед Розовый Мурка.

Свелла подумал, что Ворона Тыка сложно обидеть, даже если при помощи соснового ствола, навроде того, что вымахал в шесть милей у королевского замка в Попушье, столкнуть в самую наиглубокую пропасть на свете, но не сказал.

- Ну чего тебе надо? - взмолился Розовый Мурка. Он и сам уже начал уставать от попутчиков, не желающих понимать и принимать самые наипростые и заслуженные истины.

- Розовый Мурка, когда закончится лес? Сколько идти до ближайшего жилья?

Розовый Мурка посмотрел на него и почесал нос.

- Так то... Так мы же не к жилью идем, Свелла, а к Лесу Розовых Мурок, а если тебе охота на кого поглядеть или сапоги новые прикупить, так это только совсем нескоро будет, лес, хоть и простой, но большой, до самого Совиного болота на юго-хвари, дней прям сто, а то и сто четыре.

У Свеллы упало сердце и покатилось по необъятным просторам помутнения рассудка. Он почувствовал росу на лбу, и туман, словно большой старый леший, подошел и присел рядом, окутав горячим, обжигающим холодом утра.

- А потом - куда? Ты что, Розовый, ты хоть дорогу знаешь, куда дальше, ты мне можешь по-человечески объяснить, куда мы идем?!

Розовый Мурка почесал ушко.

- Так дальше все больше поля, да рощи, да мелкие бесхозные леса, да потом южный Край Великих Морей, но мы туда не пойдем, а на западо-хвари темнющий вечный лес, туда мы тоже не пойдем, а про западо-север, так надо сразу в другую сторону, но там ничего нету, разве что все эти ненормальные, что гостей вешают за хвосты на ветках, на Востоке - сплошной Океан-родной, так мы сначала на юго-хварь из лесов этих, потом по полям да дорогам, пока не начнутся нормальные и здоровые волшебнические местности, если не завернем случайно к вонительным болотам, что у этого леса с одного краю, а потом прямешенько к Дому, можно даже в Тунук-столицу заглянуть, если тебе интересно будет.

Вот и перспектива.

- А волшебники и колдуны по дороге будут? - решил побороть себя Свелла, надумав испросить совета у всех, кто попадется по дороге, может, и слышал-видел кто, что за зверье он теперь.

- И не думай, - мрачно сказал Ворон Тык с ветки.

- Что не думать?

- Так то произвестно, Свеллочка, - Розовый Мурка неловко улыбнулся, угадав его мысли, - так нельзя ведь у кого попало спрашиваться про твое заклятье, а только у проверенных друзей.

- Видно-знаешь, заколдованный не то, что волшебнический, от таких, как ты, вечно одних проблем не пережевать, - честно прокаркал Ворон Тык, - таких только в наших, простых лесах чаем напоят, а волшебнические эти зверюги только и думают, как бы тебя в овраг или омут затолкнуть, и то произвестно, почему. Навродь, слышал я, заколдовал один такой колдун красавицу, а та ушмыгнула и в лесу спряталась. Так почуяли ее наклятье хранители леса, не смогли правильно сезон навести и пошло-полетело,- то снег в июле, то лосиные свадьбы на коровьем выгоне, то облака в виде привидений по ночам завывают, совсем житья никому не стало, так выискали ее и -известно куда.

Свелле совсем не понравилась история, мир вокруг, несмотря на зыбкость и темные ночи, обладал неистребимой красотой и приглядностью в каждом шелесте листьев и изгибе травинок, и словно сам был ребенком, большим и неуклюжим, смущенно прятался под покровом дня и дулся под навесом ночи, но оставалось что-то доброе, неизбывное в нем, неизъяснимо хорошее. Но, и это нехотя признал Свелла, ничто и нигде не обладало идеальными формами, и везде, где были добрые и уютные норки, проходили-бегали злобные, мерзкие личности, и в этом и состояла жизнь, и неизменна, добра и зла, она была вплоть до самой распоследней полянки, где ежи извечно ссорились с ужами за прелые, бесцветные листья. И все же с сожалением проводил Свелла свое первое, наивное и мелководное впечатление от нового мира, он ничему не доверял, особенно, если это так прекрасно выглядело, он предвидел, что это прибудет, рано или поздно, и все окажется, как всегда, бытовым и обыденным, даже если и окрасится в необыкновенно разноцветные и волшебные тона, но хотелось в душе, чтобы на фоне всех неудобств, связанных с пробуждением, хоть что-то оказалось именно таким, как и положено быть в настоящих сказках. Но, видно, не стоит и начинать что-то идеализировать и влюбляться в это, а жаль, думалось Светлане, хотелось хоть немного окунуться в детство, когда не надо было и думать о том, что жестоко вздымается за каждым шорохом и порывом ветра, о жестокости и злобе людской, о конечной, забитой жизни и полной бесцветностью на фоне той массы, что для потомков наших назовется лишь одной, малозначащей цифрой.

- Ну и, что они сделали с красавицей? - едко поинтересовался Свелла.

- Таки, позвали, значит, лобастых тролей, повязали ее и отвели к колдуну, а тот, значит, ее заточил в самое ужасное подземелье на всем белом свете.

Хм, расслабился Свелла, он ожидал чего-то пострашнее, но и тут проглянула сказочная невозможная натура этого места, ох уж эти ужасные подземелья. Хотя, подумал Свелла, пора бы привыкать, что настоящее подземелье - совсем не повод для расслабления, сколько крови и стонов поглотили такие сказочные места в реальной жизни, сколько узников, погребенных заживо, оставляли царапины на каменных стенах... Реальность, что здесь, так близко, так ощутимо присутствуют подобные явления, что совсем не сказка теперь вокруг, а колдуны, подземелья и злые твари, ощутимо поколебала остатки душевной стойкости. Ну и дела, подумал Свелла, я теперь законченный трус, хотя ничего страшного пока еще не встретил, я маленький, опасливый трус.

- Жуть, - содрогнулся Розовый Мурка, - ты, Свеллочка, потише про события твои, а то мало ли в какую местность зайдем, хоть страна эта и в большинстве неволшебная, а волшебнических зверей довольно.

- Розовый, а ты сам волшебнический? - сухо поинтересовался Свелла, - ты же говорящий, и Ворон Тык говорящий, вы же самые настоящие волшебные звери!

Розовый Мурка и Ворон Тык долго и проникновенно смотрели на него.

- Ну чего ты от парнишки хочешь, - заметил Ворон Тык, - он же из совсем ужасного места, окромя двуногих, сроду даже полуночного кролика не видел.

- Но чтобы прямо так, и все никто никого не слышит...

- А что, у вас никто и вправду никого не слышит? - Ворон Тык сел на землю перед Свеллой и наклонил голову.

Свелла молчал. Ему стало внезапно неловко, что говорит эта огромная ворона на чистом языке, а поодаль стоит большущее животное и таращится глазами-плошками, словно сам воздух обратился в дурной потусторонний сон; он отстранено посмотрел на мошек, вьющихся перед глазами, на еловую веточку в руке, наполовину общипанную, на ворону и подумал, что все прекратилось и замерло, и рядом где-то потаенная дверь в родной, до боли обычные мир. Ворон Тык каркнул, и какая-то дерзкая, невозможная надежда пронзила Свеллу, что все закончилось, все свершилось, и неважно, что потом и где потом, а самое главное исчезло и теперь никогда не вернется. Но Ворон Тык не разделял его оптимизма и покачал головой.

- С парнем хлопот теперь не собрать. Посмотри на него, он напуган до полусмерти, его теперь даже лягушка съест.

Розовый Мурка подтопал к Свелле и присел рядышком. Мальчик только сейчас понял, что за запах окружал тропинку их последние дни, незнакомый, душистый, теплый аромат Розоватости, хотя в жизни он ее, это Розоватость, и не видел, и не слышал ни о чем подобном. Розовый Мурка почесал носик и обнял Свеллину руку.

- Ты Свеллочка не бойся, все вовсе не так страшно. Ворон Тык этот совсем обычный, здесь у них ведь все говорят, так уж положено и прилично, и все друзья его, навроде Мыши из дупла, они тоже обычные.

Он немного призадумался, как бы объяснить попонятнее остальное. Свелла понуро ждал, обдирая с веточки остатки иголок.

- Это, так, вот волшебнические, они... как бы попонятнее, они на наклятьях живут, силы разные видят, могут иной раз на расстоянии чай заварить силой мысли, а то и просто обитают в особых местах, лесах там, или дупле каком, где начальствуют всякие духи-хозяева. Они сами по себе тогда могут... и не смыслить ничего в чае или заклинаниях, но обычно, если рассердить сильно, тогда так обругают, что наклятье само собой наложится, они от того сами иной раз страдают.

- Был у нас в соседнем дубровнике один такой, из хозяйского леса сбежал, все обещал, что ничего в том не смыслит, а раз от хозяев ушел, то, означает, не волшебнический, - вставил Ворон Тык, - они ему, белки, поверили, так он с Ежом из кучи один раз жука не поделил, так сразу нажелал такого, что у всех ежиных сородичей иголки до сих пор голубые в малиновую полоску. Гнали его из наших мест, как ведомо, взашеи.

- Так ты сам, волшебнический, что ли, - упрямо пробормотал Свелла.

- Ну, - Розовый Мурка задумчиво потрогал кончик левого уха, - как-то никто нас так сроду не обижал, мы, наверное, просто розовые.

- А волшебные есть? - мальчик улыбнулся нехотя и шутливо толкнул его локтем в бок.

- Волшебные...

- Волшебные, - это груши волшебные, или ковры, - вставил Ворон Тык,- на них духов не надо, на них даже я могу хозяйствовать.

- Даже не знаю, - протянул Розовый Мурка, - я послышал, что есть в мире места настоящие, самые, что ни на есть истинные, где все волшебное, даже травушка у обочины, и все, кто живут там, и не замечают, что волшебные, и колдунов у них нет, а про все маги и волшебники, и бессмертные воины заместо стражи, и правят там хозяева, превыше которых никто не смеет сидеть на горе, и во всем есть волшебные силы, которые эти хозяева охраняют.

- Фигня все это, - каркнул Ворон Тык, недовольно подпрыгнув, - доносили всякие слухи, что, дескать, за Темнющим Лесом на западо-хвари лежит волшебная Тень и все там, прямо даже распоследняя синица, настоящие ведуны да волшебники, да на обед у каждого червяки на золотых тарелочках, да после смерти все туда улетают, да только сочинили это всякие зайцы да лобастые троли, они и после смерти всем надоедают глупыми всякими страшилками да новогодними частушками каждый вечер, как только прилечь соберешься.

- Ох, не ведомо то, - вздохнул Розовый Мурка, похлопав теплой лапкой Свеллу по коленке, тот уже пригрелся рядом с ним, и словно струна разжалась внутри, все будет хорошо, все обойдется-обустроится в конце, везде найдется теплый домашний очаг и булочка с чаем на вечер, не надо боятся подземелий и жестокости мира, они потому и существуют, ведь так сильны и могучи добрые звери на свете, что боятся их всякие злые и нехорошие чудища, и строят подземелья, да на всех не настроятся.

- Правда, не настроятся? - шепнул Свелла. Ему понравилось быть маленьким и непонятливым рядом с таким добрым, хотя вряд ли могучим Муркой. Светлана наблюдала на это со стороны где-то внутри, но так хорошо было, что рядом есть кто-то теплый и дружественный, что и она ехидно хмыкнула и притворилась маленькой.

- Так вот, заколдованных не очень любят, ежи в полоску -это, конечно, вовсе не то, на них просто наклятье набросили, это не страшно, с каждым в жизни приключится, на меня вот тоже однажды наслали, целый год лягушки поймать не мог, - только приближался к болоту, сразу квакать начинал, а какой тут клев, если квакаешь. А заколдованные, - это, значит, на них заклятье, их это, ну как бы заперли, закрыли все самые двери наружу, они и сами, может, добрые и беззаветные, да только от них такой ветер подымается, что духам-хозяевам совсем колдовать несподобно.

- Вот если бы волшебное было место, так там всем накаркать, там и думать не надо, чтобы волшебничать, а этим, - Ворон Тык хмыкнул и дружески клюнул Свеллу в большой палец на ноге, - так ты лучше потише, мы, конечно, и сами не знаем, заколдованный ты, или просто проснулся и никому не помешаешь, да в лесах и прочих местах, где иногда обитают волшебнические звери, ты, этого, помолчи про свое дело, и колдунам всяким не трепись, они вечно то на это не перемножат, все у них не получается оттого, что лягушки по ночам квакают, или Мурки (он хитро прищурился), так решат, что все ты виноват и еще пуще обратят, в лисицу или сушеные иголки.

- Понял?- Розовый Мурка ласково ткнулся Свелле в плечо.

- Понял, - Свелла вздохнул полной грудью и решил твердо и смело принимать все, что бы ни накинулось на него по пути. Хорошо, все-таки, иметь попутчиков, которые сразу приняли тебя в самые наивернейшие друзья.

- Понял, - крикливо поддакнул кто-то мелкий и юркий из-за ствола, высунувши острую мордочку, уж не крыса ли лесная, обеспокоился Ворон Тык, - все про вас ясно, колдовские, про вас все нараскажу Ушастым, - и быстро юркнул в кусты.

Розовый Мурка подозрительно посмотрел на Ворона Тыка.

- Ты же говорил, что простой у вас лес, ворона.

Ворон Тык смущенно крякнул.

- Так то до Большого Блошиного Оврага наш лес, а с оврага, что мы вчера вечером перепрыгнули, всякая нечисть то и дело леса мутит и все заявляет, что они их, а все и так знают, что врут они все, да кто ж спорить с таким хамом будет.

Свелла молниеносно покидал все в ранец, натянул и подвязал рукодельные свои сапоги, и, сломя голову, все трое бросились в гущу леса, где тихо и покойно стоял пока подлесок и не шумели сонные с утра завилки, и небесная даль, блистающая сквозь капризные верхушки, обдавала лесной мир солнечным, парным утром.

- Ох, только ушастых не хватало, - буркнул Розовый Мурка, подхватив пухлый хвост.

Глава про ушастую напасть и про терминологические уточнения.

-Так, - Свелла быстро, как только мог маленький мальчик в густой чаще, спешил вслед за обеспокоенным Розовым Муркой и подозрительно поглядывал на притихшего Ворона Тыка, - значит, есть наклятья, они не страшные, и есть заклятья, они страшные.

- Куда уж там, - упавшим голосом прокаркал Ворон Тык, - страшные, тоже мне. Умогильные!

Свеллой овладело беспокойство, а если Свеллой овладевало беспокойство, то пылающей кометой вырывались наружу все Светланины привычки, и неустановочно и бесперебойно прорывались с ними философские излияния и прагматические замечания о мире и лесе. Особенно, когда Светлана беспокоилась и нервничала по поводу незримой, но долгожданной неприятности.

- Ну, так вот, - продолжил Свелла, семеня вслед за удирающими попутчиками, - есть простые, которые говорят, а есть волшебнические, которые наклятья посылают, если захотят...

- Не хотят они, просто иначе не могут, воспитание нехорошее, молчать, когда надо, не умеют, - прорычал Розовый Мурка, продираясь сквозь засохшие остовы елей.

- Волшебнические, это значит, они сами колдовать умеют или в лесах колдовских живут...

Ворон Тык обречено спикировал вниз и сел на плечо, цепко ухватившись за Свеллу.

- Не умеют они колдовать! Колдуют колдуны, а волшебнические, они просто ведают в разных делах, навроде волшебнического клева или светлых мух заместо свечей, так они в лесу таком родились, который духи-хозяева стерегут...

- От кого стерегут?

- От тебя! - не выдержал запыхавшийся Розовый Мурка, - ото всех!

Он шумно остановился, прислушался к ветру и присел на корточки рядом с маленькой сосенкой. Переводя дух, Свелла походил слегка, поднимая руки, не преминув помочь Ворону Тыку упасть на землю, отчего тот взъерошился, но так велика была сила невежества Свеллы, что и перечисление всех убиенных червячков поименно со времен первого Ворона в роду с высечением преступлений на огненном камне, рядом с дерзаниями Злодея Первелася и мерзостями Хохорошистого Мага, не избавило бы его от желания досадить близкому изощренными приукрасами и утопить его разум в переливах и изгибах мировых явлений.

- Так вот, - Ворон Тык терпеливо обратился к Свелле, - Волшебнические, -это значит под охраной. Есть такая охрана, которая их охраняет, и если живешь ты в охраняемом лесу, то ты под охраной и никуда тебе от этой охраны не подеваться, разве что в Блошиный Овраг, а вот заколдованные, - это помеха охране охранять, а колдунам, которые вечно ни при чем и никого не охраняют, зато много и злобно истребуют, колдовать, и если охрана не охраняет, тогда у елок листья начинают произрастать, а белки коровой мычат, а если колдуны виноватого почуют, тогда жди беды, потому любая волшебническая животина про нас, кому должно донесет или сама умогильничает или оттрапезничает, ты меня понял?

Свелла кивнул, хотя столь резкие выпады со стороны вороны, да еще не волшебнической, а вовсе простой, казались неприличными. Вот муркино воспитание, то-то я упавшую шишку на крапиве увижу и сразу так, - неприлично, как можно. И чем он берет, ласково посмотрел Свелла на надувшегося Розового Мурку.

Мир застыл. Утро клонилось ко сну, и редкие лучи, словно добрые вести, рядком устилали травинки и мох, тяжеловато скользили в пустынных ветвях и бесшумно шептались, оскудевала утренняя роса, и на лес опустилось безветрие. Робко и нарочито хрустели иголки, извечно недовольные жизнью, бурчали привычно пеньки, все про юность, да про застарелый лишайник в боку, радостно шевелили губами лопоухие малинные заросли, да пролетал мимо груженый, радостный шмель. Тихо, пусто, полдень в лесу.

Мне этого не хватало, и давно, пожалуй, - подумал Свелла, осторожно замирая посреди тишины и глотая чудесный, еще незрелый пока дух леса. И точно, волшебнический, словно живой, тот, - он был просто добрый и заботливый, огромный до жути, но все равно, словно место, где ты всего лишь живешь, а этот, живой, живой до ужасти, как будто с каждым новым лучом, изменением света и тени, меняет настроение, уходит в себя или смотрит на тебя, как ребенок, посмотрит пристально, а ответишь, - отведет глаза, и снова, исподлобья, утайкой, приглядывает-осматривает, каков ты на самом деле.

- Кар, - только и каркнул Ворон Тык, смотря куда-то вдаль, - уша-а-аастые, мама.

Этого Свелле хотелось меньше всего, - встречи с необычным, чуждым и явно желающим скорейшего выздоровления от всех недугов бренного бытия. На светлом мху пробежались еще пара лучей, и словно мышь из света проскользнула из них за корень, надвинулась пасмурная прохлада, ведь солнце зашло за облако. Чуть поодаль, среди стволов кто-то двигался, устрашающе и грузно, пыхтя, как будто после сытного обеда, пока не вывалились поближе две неимоверные личности, странные до ужасания и гомерического гогота, и не остановились, вглядываясь в гостей.

Свелла посмотрел, вот ведь, словно плюшевые игрушки ожившие, стоят и пыхтят, ростом пониже меня, и все их боятся.

-А где уши? - надтреснутым голосом справа и сверху каркнул Ворон Тык. Ушастые набыченно посмотрели на него, потом снова обратили нависшие над носом лбы в сторону Свеллы и Розового Мурки, лучик сверху робко плюхнулся на лысые макушки, на что те дружно отошли в стороны, взглянули, куда он упадет, потоптались и разинули пасти. Уши поднялись, словно паруса по бокам, встрепенулись сережками, хвосты забили по земле, один из ушастых достал вдруг зеленую ленту и повязал вокруг шеи.

- Вы, здравствуйте, гостя дорогие, - неожиданным поставленным и отточенным баритоном начал он, - вы уж извините, но вас положено съесть, кости обглодать или еще вас можно утопить в болоте, болотная плесня давно просила, чтобы ей кого-нибудь утопили и было ей тама свое личное привидение для запевания.

Светлана смотрела и не верила, и отчего-то вовсе не пугалась. Ну, говорят два странных создания, ну ветерок поднялся, ну смотрит сурово Розовый Мурка, застыл Ворон Тык, только ободранный хвост трепещет вверх-вниз, словно и взаправду осмеют два бандита причинить кому-то вред.

- Да неужели, - отрешенно спросил Свелла и почесал нос, все это ему не нравилось, и даже оскаленные пасти рядом с приятным голосом совсем не ужасали, что тем более не нравилось, а куда деваться, на Свеллу никогда не нападали, особенно лысые и медведоподобные, поэтому и казалось, что человек взрослый всегда может спокойно поговорить и утешить по мере надобности страждущего и ищущего, - и зачем?

- Как зачем, - испуганно передернулся второй, баском, - как же, заколдованные тут, нельзя, совсем нельзя заколдованным.

- А есть зачем, - все пыталась понять Светлана, - убивать зачем, нам это приятно, что ли?

- Ты, это, не обобщай, - раздался приглушенный голос справа и сверху.

- Трусливая ворона, - неодобрительно посмотрел на него Розовый Мурка, все это ему не нравилось, он никого и ни за кого в жизни не боялся, но чтобы никто не ссорился, сорвал цветочек под ногами и подтопал с ним в руке к ушастому, - это тебе, мы пошли.

Ушастый посмотрел на цветочек в лапе и насупился.

- Как так, не есть?

- Я не хочу умирать, я думаю, гуляю, у меня своя жизнь, я мыслящее существо (понесло, обречено понял Розовый Мурка и почесал коленку), почему вы считаете, что имеете право меня убивать?

Ушастые переглянулись.

- Право имеем есть, мы злые и сильные, а ты колдовской, мы всех защитим, а тебя уедим.

- Может, -подумал Свелла, отмечая безысходность, что овладела им вновь, как тогда, при попытке урвать от Розового Мурки хоть кусочек понимания неба, земли, власти, но ничего не обретши, только безвольную мысль, что так и должно быть и ничего не изменишь ты, человек, - может мы просто уйдем из леса, и все?

Ушастые оскалились-осклабились.

- Так какая разница? - баритоном удивился первый, - каков же смысл? Вас же все равно не будет, так разницы нет, мы звери образованные, у самого батюшки Посларытыча учились письму и обхождению, нам про метаидентичность все произвестно, если для вас все равно, какие последствия, то для нас наиполнейшее право избирать наиболее привлекательную возможность.

- Зря стараешься, - тихонько прокаркал Ворон Тык, - они, как всем известно, прирожденно только себя замечают, даже в зеркало не глядятся, а зачем, - везде ж они, родимые, куда не посмотришь, полное, прямо-таки душевное объединство с природной жизнью.

Нда, думал Свелла, взирая на толстолобых ушастых медведей, объединство, -это в самый раз, и конкретно с природой, куда же нынче денешься от обжорного эгоизма, а ведь могли бы, с такими-то ушами.

Это потом, когда все подходило к концу, кто-то вспомнил про ушастых и ласково погладил по голове Свеллу, ведь могло все закончиться, так и не начавшись, могли они без вопросов броситься к тебе, малыш, сильные, жестокие охранители недалекого лесного общества, и разорвать на мелкие кусочки, обагрить кровью твоей пресветлые волшебные травы, на которых стоял ты, да только чудесные совпадения иногда постучатся к нам, и что в них, посмотришь иной раз, чудесного, не зная механики и натуры поднебесной земли, да поверьте мне на слово, - вся наша жизнь и есть самое наичудеснейшее событие и преудивительное везение, так что любой вдох и выдох самого презренного короля или мохнатого жеребенка отражает неистребимую их удачу и жизненное, неотделимое от нас счастье. На что Розовый Мурка, почесав ушко, отметил, как неприятно говорить с неуважаемыми зверьми.

Что произошло потом, сложно было определить, - слишком уж быстро улепетывали попутчики по кочкам и опавшим листьям, пока вслед им неслись проклятья, и весь Лес словно сошел с ума щебетом, воплями и многоголосным ревом.

Свелла посмотрел на ушастых и впервые, пожалуй, в сердце закралась тревога, не все так благополучно, не все так безопасно, когда же лобастая нечисть оскалила зубы, в память вонзился извечный страх перед собачьим оскалом, и Свелла, не помня себя, воскликнул, а чтоб ваши уши к ногам приросли, достали уже, отстаньте от нас, и что-то зловещее, хлесткий ветер загулял во всех направлениях меж стволами, потемнело небо, словно перед дождем, и Розовый Мурка, с горечью припомнив котелочек с гречневой кашей, что поставил он на огонь перед уходом, да еще сдобрил хорошенько маслом и грибной шкуркой для аромата, схватил приросшего к земле Свеллу и с неодолимой силой утянул дальше в Лес.

Дальше вокруг метались кусты, хлестали ветки, ноги больно спотыкались о шишки и сухие сучки, за лицо нежно цеплялась паутинка со всем своим нехитрым населением, а Розовый Мурка впереди ворчал что-то под нос тоном обиженным и бурчливым, Лес бежал вокруг.

-Что произошло? - как ни в чем не бывало присел на ветку Ворон Тык, - видно, хозяева разошлись, праздник какой отмечают.

- Гроза начинается, - обеспокоено посмотрел вверх Розовый Мурка, держа лапкой руку Свеллы, он до ужасти не любил грозы, особенно вне дома, когда не было под лапой заветной кастрюльки с пареными в малинном соку лягушачьими ушами и хорошего гостя для опрятного и приличного разговору, - Свелла, ты мне что уши закручивал про то, что у тебя Дома местность безволшебная, кто на ушастых наклятье послал?

- Какое наклятье? - разинул рот Ворон Тык, он ничего не видел и ужасно оттого обеспокоился, - кто наклятье наслал? Свелла?

- Ну и кто же еще, - недовольно сказал Розовый Мурка, засовывая лапку в кармашек Свеллиного рюкзака, - кто съел мою ромашку, признавайтесь, обжоры, ну ничего доверить нельзя, - он всхлипнул красным носом и потеребил колокольчик на шее.

Свелла не обратил на него ни малейшего внимания. Он устал, начиналась гроза. Лес пригибался к земле, верхушки затеяли возню, ветер лениво дул в одну сторону и ворчливо припоминал облакам все свои обиды за лето, одиноко и глухо стало повсюду, смолки треск и визг обитателей, свет потух, колпаком накрывало землю, с хвари долетали перворожденные капли небесных кряжей. Свелла припомнил всю злобу, что излил он на обидчиков, словно только того и ждал всю жизнь, словно только и желал он зла и несчастья этим забитым, недалеким зверям, и неловко, муторно и мучительно стало на душе, словно по чему-то ушедшему начинал плакать дождь, чему-то вечному и неизбывному, что уходило сейчас, что можно и нужно было достичь, объять и полюбить, уходило безвозвратно, в самое небо, к серым тучам. Розовый Мурка, шурша ветками, устраивался под елкой в обнимку с дрожащим от холода Вороном Тыком и, до чего странно, не позвал ворчливо Свеллу, уткнулся носом в заднюю лапку, накрылся хвостом и замолк.

На землю опустились первые ледяные змейки, закачались нахмуренно листья.