Дегтярева Виктория : другие произведения.

Школа

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Воспоминания о школе, в которой я училась в 10 и 11 классе.

Школа

Вступление. Как я попала в Школу

  
   Со второго по восьмой класс (в первый класс я вообще не ходила) я училась в обычной школе: сначала восьмилетке, потом десятилетке. Класс у нас был не дружный, учителя самыми обыкновенными, никаких авторских методик, ничего выдающегося. Был, правда, чудак физик, который пытался внести свежую струю в процесс обучения и раздвинуть горизонты нашего мышления, но его быстренько из школы выперли.
   А я все мечтала о чем-то большем. Мечты эти были, правда, совершенно неясными и неопределенными, но вот однажды соседка, девочка на два года старше меня, рассказала, что поступила в литературную школу и что там очень интересно. Я оживилась. Расспросила у нее, что и как. Выяснилось, что школа эта непростая, для того чтобы попасть туда в 10 класс, нужно пройти собеседование, где дают длинный список книг и спрашивают, что из него ты читала, потом задают вопросы по содержанию этих книг, проверяя, не наврала ли ты, ну и вообще, проводят общую беседу на предмет твоей литературной подкованности.
   Девочка эта со мной поделилась списком, и я весь восьмой класс (после которого мне предстояло перескочить сразу в десятый) усердно по нему читала книжки. Весной я съездила на предварительное собеседование с директором школы Огореловым. Ехать было не очень далеко - школа находилась в том же районе, где я жила, хоть и в другом его конце. Одна остановка на метро, минут пятнадцать пешком - и вот я уже на месте. (Надо сказать, что набережная, на которой расположена школа, вообще оказалась для меня каким-то судьбоносным местом - впоследствии я там работала в пейджинговой компании, а муж мой учился в военно-морском училище, которое стоит рядышком со школой.) Директор принял меня весьма приветливо, только застыдил, узнав, что я не читала прозу Юрия Бондарева. "Как же так, не читала своего однофамильца!" - воскликнул он. Пришлось читать. Но Юрию Бондареву не повезло - одновременно с ним я начала роман Гюнтекина "Птичка певчая", и никакой конкуренции однофамилец с турецким романтиком, увы, не выдержал. Но - о чудо! - меня приняли и без Бондарева. Задали пару наводящих вопросов по "Леди Макбет Мценского уезда" и признали годной.
   В день зачисления я успела познакомиться с девочкой по имени Юля. Она была очень похожа на домик из кубиков: продолговатый кубик - туловище, квадратный кубик - голова. Юля заявила мне с места в карьер, что считает самым интересным в "Войне и мире" заключительные размышления Толстого на энное количество страниц, и долго рассказывала, какие именно мысли ей там особенно приглянулись.
   "Да, теперь я понимаю, что такое литературная школа", - подумала я. Отступать уже было некуда.
  
  

Jesus Christ Superstar и философ Вася

   Поступив в школу, я должна была выбрать, в каком классе мне учиться - литературном или педагогическом. Разница заключалась в том, что в качестве УПК в педагогическом классе была педагогика, а в литературном... нет, не литература, а машинопись. Я в тот момент как раз передумала поступать в педагогический, поэтому выбрала литературный класс, тем более что на машинопись ходила до этого уже два года и печатала с приличной скоростью. Правда, преподавательнице машинописи я этого не сказала, прикинулась новенькой. Потом, когда она каким-то образом выяснила, что я соврала, она меня жутко невзлюбила и относилась, как к совершенно пропащей девице.
   Так получилось, что в нашем 10 Б классе оказались одни девочки. Все мальчики в количестве пяти человек откочевали в педагогический 10 А в благородном порыве сеять разумное, доброе, вечное. Меня это ужасно расстроило - ведь я все лето мечтала, как познакомлюсь в новой школе с шикарным брюнетом или, на совсем уж крайний случай, обаятельным шатеном и все вокруг станет голубым и зеленым... Правда, в параллельном классе ни одного шикарного брюнета или обаятельного шатена тоже не было, так что мне в любом случае ничего не светило. Неурожай на них был в школе в тот год.
   Еще до начала обучения нам огласили программу: шесть уроков литературы в неделю, два русского (хотя во всех остальных школах в старших классах русского уже не было), а еще дополнительные предметы - история музыки, история ИЗО, история философии плюс факультативно латинский язык. На латынь я пробовала было походить, но, к сожалению, ничего не запомнила, кроме словосочетания "пуэлла пульхра". Историю философии вел круглый и бородатый мужичок, не выпускавший изо рта трубку. Мы его прозвали философ Вася, хотя на самом деле его звали как-то по-другому. Он бросал в воздух какие-то загадочные выражения, время от времени корябал слова на доске, наполовину латиницей, наполовину кириллицей - так, что вообще ничего невозможно было разобрать. Продержался он, к счастью, недолго, но из истории философии мы так ничего и не вынесли. На истории ИЗО нас заставляли было делать какие-то коллажи, но потом отстали и ограничились показом слайдов с сокровищами мировой живописи. Ну а на истории музыки мы слушали всевозможные классические произведения, потом писали контрольные - нужно было узнать фрагменты из этих произведений и указать название и автора. А также мы все купили абонементы в Театр оперы и балета, куда ходили раз в месяц просвещаться. Особенно мне запомнилась весьма смелая по тем временам постановка рок-оперы Jesus Christ Superstar, где Ирод выступал в обтягивающем костюме, на который были привешены огромные ярко-розовые тряпичные гениталии.
   А еще в школу приходили просвещать нас всевозможные чтецы лекций. Одна пересказывала библейские сюжеты, перемежая их историями о своем обожаемом внуке, как он в четыре года свободно цитирует Мандельштама, чем ввергает гостей в священный ужас, другая рассказывала о поэтах серебряного века... В общем-то, это было довольно-таки интересно. Периодически директор Огорелов реализовывал дремлющий в нем талант режиссера и ставил школьные спектакли. Уже в конце 10-го класса мне тоже довелось поучаствовать в поставленном им спектакле по сказкам Андерсена - я играла ведьму в "Русалочке". Причем в таком живописном гриме, что меня многие в зрительном зале даже не узнали. Апофеозом директорской постановочной активности и вообще одним из самых важных событий в школьной жизни был Пушкинский вечер, но о нем я расскажу отдельно.
  

Юля Картонова

   Юля была девушкой с трагическим надрывом. Надрыв этот не очень подходил к ее квадратной внешности, и в то же время, выгляди она по-другому, возможно, никакого надрыва-то и не было бы... Юля очень старалась казаться умной, но видимость глубокомысленности при ближайшем рассмотрении оборачивалась прискорбным неумением думать самостоятельно. Учителя быстро это поняли, но относились к Юле снисходительно, ставили ей четверки - она была старательна и усидчива. Правда, одно ее свойство наверняка доводило их до исступления. Представьте себе ситуацию: преподаватель несколько раз, четко артикулируя, объясняет домашнее задание. "Параграф номер тридцать один, прочитать, пересказать, на вопросы в конце параграфа ответить письменно". После трех повторов домашнее задание записывается на доске. Преподаватель поворачивается к классу и спрашивает: "Все все поняли?" И тут неизменно поднимается Юлина рука и Юля спрашивает: "Простите... ээээ... я не поняла... эээ... а на вопросы отвечать письменно или устно?"
   Бедная учительница физкультуры на своем горьком опыте убедилась в том, что Юля всегда все понимает буквально. С наступлением зимы физкультурница заикнулась было о том, что надо бы провести урок на улице, на лыжах. Все девчонки сказали: "Нууу, как же мы будем тащить их в метро!" - дело в том, что большинство жило довольно-таки далеко от школы, некоторые даже в пригородах. В общем, этот вопрос потихоньку замяли, и, хоть учительница официально не отменяла своих слов, она была уверена, что никто на первый урок к ней с лыжами не притащится. Наверняка предвкушала спокойный часок в учительской за чашечкой кофе. Но не тут-то было! Из всего класса на первый урок с лыжами притащилась одна Юля - она ехала с ними через весь город, с пересадкой в метро.
   Начало обучения в школе для Юли было неудачным. На все той же злополучной физкультуре - чуть ли не на первом же уроке - она, наклоняясь назад, растянула колено и попала в больницу недели на две. Впоследствии этот эпизод занял центральное место в ее поэтическом творчестве. Стихи Юля писала аккуратным убористым почерком в большую тетрадку типа абмарной книги и всем давала их почитать - и тем, кто просил (таковых было, надо сказать, не очень много), и тем, кто не просил. При этом она заявляла, что собирается отдать свою драгоценную подборку на рассмотрение Союза писателей Ленинграда. На ранение бесстрашного Александра Невзорова, который вел в ту пору суперпопулярную передачу "600 секунд", она откликнулась следующими строками:
   Невзоров раненый лежал,
   Я вспомнила свое колено.
   То был удар судьбы, обвал...
  
   Последнюю строчку я, к сожалению, не запомнила, помню только, что с коленом она почему-то совсем не рифмовалась. Другим источником вдохновения для нее была влюбленность в ученика параллельного класса. Там тоже все было очень трагично:
   Я тебе сегодня не звонила,
   Ну, конечно, может, физику учила...
  
   Еще Юля писала роман - то ли из английской, то ли из американской жизни. Разумеется, про любофф. Мы - я и моя ближайшая школьная подруга Оля Яшина - постоянно просили почитать хоть несколько строк, но все было тщетно. Юля обещала, но потом приходила в школу и говорила, что мама его выбросила из окна, порвала на клочки и спустила в унитаз и т.д. и т.п. Мама Юли представала в наших глазах просто какой-то кровавой маньячкой. А возможно, впрочем, роман существовал только в Юлином воображении, поселившись там после того, как она услышала, что мы пишем эпопею в письмах, действие которой разворачивается в XIX веке в США (об этом нашем проекте я еще расскажу отдельно). Зато Юля очень настойчиво цитировала нам выдержки из своего личного дневника - мысли о вечном, о любви, об обиде на маму. Для этой цели она вылавливала нас после школы, увязывалась рядом, спускалась вместе в метро, не давала уехать на свою станцию: вцепившись в пуговицы пальто и доверительно наклонившись вперед, она говорила-говорила-говорила...
   Последний раз я видела Юлю лет восемь назад, в библиотеке. Кажется, она подалась на биологию. Больше я о ней ничего не слышала...
  
  

Червяк

   Учителя литературы мы прозвали Червяк. Был он плешив, очкаст и кривоног, на уроки приходил в потертых пиджаках и старомодных галстуках. Биография его изобиловала крутыми поворотами. Окончив радиотехническое училище, подался в лесничии, потом его каким-то образом занесло в филологию - уже в довольно-таки зрелом возрасте. Параллельно с преподаванием у нас он еще читал лекции студенткам Крайнего Севера и утверждал, что с ними ему гораздо легче - они сидят, слушают с открытыми ртами и молчат. А мы - мы не молчали. Практически каждый урок у нас превращался в острую дискуссию. У каждой ученицы было свое мнение, которая она считала необходимым эмоционально высказать. Все начинали заводиться, кипятиться, размахивать руками и выкрикивать реплики с места. Червяк хватался за голову и причитал, что в женском коллективе работать просто невыносимо.
   Он очень любил говорить бестактности с милой улыбкой. Мне однажды заявил, что я, по его мнению, со своим здоровым румянцем и косой до пояса, весьма напоминаю ему купчих с полотнен Кустодиева - таких вот дородных, румяных, круглолицых. К Оле Яшиной он вообще был явно неравнодушен - на каждом уроке делал рукой странный жест: складывал пальцы в щепотку, хлопал ими и при этом приговаривал: "Оля! Приготовились!"
   Червяк считал, что в каждом произведении есть ключевая фраза, основная мысль автора, и первая задача читателя - до нее докопаться. И везде он искал скрытый смысл. Так, например, мы с ним долго выясняли, какое значение имел белый цвет платка Катерины в "Грозе". Нашли в итоге не меньше десяти значений. И мальчики у Толстого в "Детстве" своими панталонами со штрипками, конечно же, неспроста гордились...
   Взгляд на программные произведения у него очень сильно отличался от общепринятого в то время. Так, например, он считал Луку в "На дне" Горького хорошим, а Сатина придурком. Чтобы нам было не совсем уж скучно проходить "Как закалялась сталь", мы сравнивали ее с "Мартином Иденом" Лондона - искали сходства и отличия между Корчагиным и Иденом.
   Любимым его писателем был Валентин Распутин. И он заставлял нас читать его книжки - "Последний срок", "Живи и помни", "Прощание с Матерой". Это было нелегкое испытание... Вообще, мы за два года обучения в школе разобрали на уроках раза в четыре больше книг, чем полагалось по программе.
   Первой оценкой, которую я получила по литературе в новой школе, была двойка за сочинение по творчеству Фета. Я ужаснулась и подумала, что, возможно, поступление в литературную школу было большой ошибкой и я переоценила свои способности к гуманитарным предметам. Но потом я как-то сконцентрировалась и в каждом триместре получала пятерку. Закончила школу я тоже с пятеркой, но при этом с убеждением, что быть профессиональным литератором, раскручивать по винтику каждую прочитанную книжку, пытаясь понять, из чего она устроена, - это не для меня. Хотя Червяку я благодарна - он учил на своих уроках думать.
  
  

А.Б.

   Нашу классную руководительницу звали Алевтина Брониславовна Геделикс, а проще говоря - А.Б. А.Б. происходила из польского графского рода, а ее муж был потомком одного из министров при дворе Николая Второго и племянником Шостаковича. Всеми этими обстоятельствами А.Б. очень гордилась и при каждом удобном случае напоминала нам о них. Впрочем, снобизмом она не страдала, просто кому ж не было бы приятно иметь графское происхождение. Помню, когда мы в конце 10-го класса пошли на экскурсию в музей музыкальных инструментов, она с гордостью показала нам пианино Шостаковича и сказала, что это ее семья подарила его музею. Нашу учительницу по машинописи, старую деву со строгой прической и не менее строгими жизненными принципами, всю аж перекосило. "Ну конечно, - процедила она, - вы такие все благородные... Если б не революция, мы бы вам пятки чесали..."
   Была А.Б. невысокого роста, приятной наружности, носила красивые драгоценности с камеями, как и полагается настоящей графине. Преподавала физику и астрономию, причем весьма хорошо - я, никогда раньше не интересовавшаяся точными науками, вдруг увлеклась строением ядра и выпукло-вогнутыми линзами.
   К своему классному руководству она относилась без фанатизма, но ответственно - часто улаживала наши конфликты с учителями, выбивала нам оценки. Прежде всего благодаря ей в нашем классе оказалось семь серебряных медалисток. В параллельном, где учились девчонки не глупее наших, не было ни одной. На посиделках, которые мы устраивали по случаю Нового года и Восьмого марта, она расслаблялась и становилась разговорчивой. Однажды заявила: "Девчонки, вы не поверите - я ведь ни разу не изменяла мужу. Столько у меня поклонников было в молодости, столько возможностей, но я не представляла себе, как после этого буду ему в глаза смотреть..." Для меня в то время было совершенно непонятно, почему этот факт она выставляет как некий подвиг - ну не изменяла и не изменяла - это же нормально, думала я, никто ведь практически не изменяет... Другие девчонки, однако, были более осведомлены в жизненных реалиях, поэтому они на ее слова уважительно кивали и ахали. В другой раз после таких праздничных посиделок, когда А.Б. пошла продолжать празднование в учительскую, а мы остались в классе, нам пришла в голову безумная идея изрисовать всю пустую заднюю стену класса всевозможными картинами. Мы взяли у учителя истории ИЗО гуашь и принялись за дело. Нарисовали всяких животных, цветы, траву, волны, облака - в общем, разукрасили практически всю стену. Жутко боялись реакции А.Б. Но она, когда вернулась из учительской, оживилась, взяла кисточку и пририсовала на стену симпатичного кота.
   Предметом ее особенной гордости была собака породы ньюфаундленд - самая крупная сука в Петербурге, как А.Б. неоднократно внушительно заявляла. Однажды А.Б. не пришла в школу - как нам объяснили, по семейным обстоятельствам. На следующий день в ее кабинет заскочила физкультурница и прокричала: "Поздравляю с пополнением в семействе!" Я подумала, что родила дочка А.Б. Спросила: "Вам можно поздравить с внучкой или внуком?" Она засмеялась и объяснила, что у них появились щенки.
   Окончив 11 класс, мы 1 сентября пришли навестить в школу учителей. Первым делом зашли, конечно, к А.Б. "А, девочки, вы пришли", - сказала она рассеянно. Бросила нам пару слов и кинулась к новому классу - мы для нее были уже прошлым. Больше я к ней ни разу не заходила. Не знаю, работает ли она все еще там...
  
  

Машинопись и НВП

   Преподавательница машинописи Галина Петровна Умцова была, как я уже говорила, старой девой со строгой прической и не менее строгими принципами. Она была пунктуальна, педантична и аккуратна, как немецкая гувернантка. Воспринимая свою должность как венец карьеры и средоточие существования, она выкладывалась на полную катушку и не прощала огрехов ни себе, ни ученицам.
   Однажды случилось неслыханное - Умцова не пришла на занятия. Мы подождали ее минут десять у закрытого кабинета машинописи, потом, облегченно вздохнув, разбрелись кто по школе, кто по домам. Умцова прибежала, вся запыхавшаяся, с растрепавшейся (невероятно!) прической, отсыскала всех, кого смогла, и долго журила, с трудом сдерживая слезы. Собственное опоздание было для нее ужасной катастрофой. Случилось оно из-за того, что она с утра плохо себя почувствовала. Мы должны были это предугадать и ждать ее у кабинета до победного конца, а не разбредаться кто куда. "Директор спрашивал про меня, выяснял, что со мной случилось?" - поинтересовалась она наконец дрожащим голосом. Мы в ответ едва не рассмеялись - наш директор был в значительной степени пофигист, и уж точно его не могло взволновать десятиминутное опоздание на урок учительницы машинописи.
   Меня она, как я уже упоминала, сильно не любила за то, что я ей наврала в самом начале, прикинувшись начинающей ученицей, в то время как два года ходила на УПК. А вот к Оле Яшиной она относилась очень трепетно; впрочем, когда Оля что-то сказала или сделала не так - я уж и не помню, что именно, Умцова долго сокрушалась и причитала: "Вот так любимые ученицы тебя по темечку тюк!"
   У Умцовой была, пожалуй, только одна слабость - бравый капитан первого ранга, преподаватель НВП Владлен Захарович Тургенев. Этот румяный лысый пожилой вояка явно завоевал неприступное сердце Галины Петровны - каждый раз при виде его она начинала хихикать и отчаянно кокетничать. Владлен Захарович воспринимал ее ухаживания с доcтоинством, но без особого энтузиазма. Энтузиазм в нем вызывали исключительно контрольные летучки по НВП, которые он проводил с удручающим постоянством каждый месяц. На контрольных летучках мы должны были в письменном виде перечислять десять действий дежурного поста радиационного наблюдения в случае ядерного взрыва, описывать отличия моделей противогазов, принцип действия и устройство прибора ВПХР и многое другое, столь же увлекательное и познавательное. При этом Тургенев ходил по всему классу размеренным шагом и строго следил, чтобы мы не списывали. Но наиболее ловким это все равно удавалось - тетрадки в основном прятали под широкими юбками, куда Владлен Захарыч соваться не решался.
   Здоровались мы с ним образцово по-военному - он нам говорил: "Здравствуйте, товарищи учащиеся!", а мы ему: "Здравия желаю, товарищ капитан первого ранга!" Правда, при этом половина класса чеканила: "Товарищ таракан первого ранга", но он, к счастью, ни разу этого не расслышал.
   Самым запомнившимся мне уроком НВП был зачет по надеванию противогазов. Всех девочек Тургенев поставил шеренгами друг напротив друга, и каждая должна была по свистку начать напяливать противогаз на стоявшую перед ней девочку. Ситуацию усугубляло то, что у многих были длинные волосы, красиво уложенные прически, очки. Но это, разумеется, товарища капитана первого ранга ни чуточки не волновало. У меня после этого задания долго еще болели и слезились глаза от хлорки, которой противогаз был щедро обсыпан изнутри. Зато какие воспоминания остались!
  
  

Пиночет

   Пиночетом учитель математики был прозван давно и не нами. Свой соответствующий прозвищу имидж он обожал и всячески поддерживал. Двойки и колы были самыми обыденными его оценками. Для того чтобы получить тройку, не говоря об оценке выше, нечего было и рассчитывать на его помощь в усвоении материала - Пиночет предпочитал пускать учеников в самостоятельное плавание.
   "Сегодня мы начинаем новую тему. Открываем учебник, страница двадцать два. Самостоятельно изучаем. Через десять минут вызову к доске несколько человек", - именно таким образом чаще всего у нас происходило изучение материала. Иногда, впрочем, он снисходил до небрежных объяснений, но никакого разжевывания материала, закрепления не признавал. Естественно, при такой манере преподавания абсолютное большинство нашего сугубо гуманитарного девичьего класса скоропостижно пошло ко дну. Удержались на плаву только те, кто и сам прекрасно мог разобраться со всеми математическими премудростями. Возможно, конечно, кому-то еще помогли родители. У меня всегда до восьмого класса по алгебре была твердая четверка, по геометрии даже иногда пятерки проскакивали. Поэтому схлопотать двойку в четверти было довольно-таки неприятно. Как ни странно, мама меня совсем не ругала - их на первом же родительском собрании А.Б. предупредила, что Пиночет - учитель со странностями, двойки ставит практически всем. Постепенно я выплыла на вполне твердую тройку по алгебре, а по геометрии так и вовсе рассчитывала получить итоговую четверку, но Пиночет меня благополучно завалил на экзамене, решив, видимо, что больше тройки я не заслуживаю. Таким образом в моем итоговом аттестате красуются две тройки - по алгебре и геометрии, две четверки - по физкультуре и истории музыки, ну и остальные пятерки, включая честно заработанные по физике и химии.
   Пиночет любил с нами неформально пообщаться. Вызывая нескольких учениц решать примеры к доске, он сидел за учительским столом, почитывал газету и выдавал реплики: "Зайцева! Ты представляешь - водка дорожает! Что ж ты теперь делать-то будешь!" Или: "Представляете - в моду входят мужские шорты! Вы когда-нибудь видели мужчин с некривыми ногами?" Некоторые девчонки считали Пиночета весьма привлекательным и сексуальным. Впервые это услышав, я просто обалдела - что сексуального могло быть в немолодом обрюзгшем неряшливом мужчине, носившем по полгода один и тот же свитер, я в то время понять решительно не могла. В самом конце нашей учебы в школе Пиночета со скандалом уволили. Случилось это из-за нашего класса. Пиночет наотрез отказывался подтягивать безнадежно затонувших в самом начале обучения у него девчонок - таких к концу одиннадцатого класса оказалось человек восемь. Единственным выходом для них получить тройку вместо неуда в аттестате был письменный экзамен по алгебре. Также сдавать экзамен должны были девочки, претендующие на итоговую пятерку. Для остальных алгебра была милосердно заменена устной литературой. Пиночет был настроен накануне экзамена весьма агрессивно - он хотел проконтролировать пытающихся выползти на тройку учениц, чтобы те на экзамене не смели списывать. Наша классная А.Б. понимала, что в таком случае ни у кого из них нет шансов, и решила их спасти. Она заманила Пиночета в свою лаборантскую и пила с ним водку, пока шел экзамен. В это же время другая учительница математики по предварительной договоренности с А.Б. быстренько написала нашим двоечницам решение всех примеров на доске, так что ни одна из них в итоге не получила аттестат с позорным неудом. Пьяный Пиночет под конец экзамена все-таки вырвался из цепких лап А.Б. и зашел проведать девочек. Одной из тех, что писала экзамен на пятерку, он сказал, что задача у нее решена неверно. Она, послушавшись его, переписала и в результате получила четверку. Выяснилось, что ее решение было как раз таки верным, а Пиночет подсказал ей неправильно. Она подала апелляцию, оценку ей исправили, а Пиночета уволили. Впрочем, возможно, были еще какие-то причины, о которых мы не знали...
   Несколько лет назад я видела Пиночета гуляющим возле своего дома (мы жили по соседству). Я не сразу узнала его. Он сильно поседел, сгорбился, передвигался с большим трудом, опираясь на палку. Потом от кого-то я услышала, что у него был инсульт, после которого он стал совсем плох. Я сильно за него расстроилась - хотелось, чтобы он остался в памяти грозным и несгибаемым...
  
  

Валя Капканова

   Валя была некрасива, совсем. Плоское лицо, крупные неровные зубы, небрежно причесанные жидкие волосы, фигура, больше подходящая ломовой лошади, чем шестнадцатилетней девушке... Тем не менее она не унывала. Не страдала вслух от неразделенных любовей, как Юля Картонова, не сетовала на одиночество и непонятость. Была общительна, дружелюбна и отзывчива. В школу ездила аж из Пушкина - сначала полчаса на электричке, потом еще минут сорок на метро... В общем, на дорогу часа полтора уходило. Но ее не волновали проблемы расстояний, гораздо важнее была возможность жарко подискутировать на уроке литературы, блеснуть цитатой, схлестнуться с Червяком на почве поэтики Маяковского!
   У Вали было независимое мнение по всем вопросам. Из поэтов она обожала Волошина и Высоцкого и терпеть не могла Пушкина, объясняя это тем, что в младших классах им ее перекормили.
   - Валя, это предубеждение! - пытались ее образумить одноклассницы. - Ведь Пушкин действительно гений! Вот послушай только, как красиво звучит: "Роняаааает леееес багряааааный свой убоооор!"
   - Ррррррррр! - рычала в ответ Валя.
   А любимым ее литературным персонажем был Свидригайлов. О нем она могла говорить часами и взахлеб. Однажды мы с Олей Яшиной подбили Валю прогулять литературу. Пошатались на набережной, поболтали, похихикали. Валю распирали противоречивые эмоции - с одной стороны, ей нравилось это чувство свободы - а вот я прогуливаю, и все тут! Кажется, это был ее первый прогулянный урок за все время учебы. С другой - она страшно переживала, что в это время, возможно, без нее Червяк обсуждает с девчонками ее любимого Свидригайлова! У нас в тот день был сдвоенный урок литературы, и прогулять второй она отказалась, как мы ее ни уговаривали - Свидригайлов притягивал ее магнитом.
   Как-то Валя поживает сейчас? От души надеюсь, что у нее все хорошо...
  
  

Лара Демьянкина

   Девчонки, учившиеся в нашем классе, как, наверное, и любом другом старшем классе, четко делились на две группы. Одни были совсем еще детьми: папы-мамы, косички-заколочки, свитерки с катышками и рейтузы с начесом, в головах - сплошные наивность и романтика. Другие уже вступили в полную опасностей и соблазнов взрослую жизнь. И все у них было по-взрослому: прически, одежда, косметика, мужчины... Пожалуй, самой яркой представительницей второй группы в нашем классе была высокая блондинка Лара Демьянкина.
   В первой же четверти Лара стала объектом оживленных сплетен и пересудов - она приняла участие в конкурсе красоты. Не помню уж, на титул мисс чего она баллотировалась, но в итоге заняла, как говорили злые языки, предпоследнее место. Впрочем, сам факт ее участия в подобном мероприятии был для нас чем-то совершенно фантастическим.
   У Лары был взгляд с поволокой и умирающий томный голос. Казалось, она в любой момент готова упасть - то ли в чьи-то жаркие объятия, то ли в обморок. В историю вошел ее диалог с подругой - резкой грубоватой девушкой, которая все время одергивала растекающуюся Лару, но в то же время была с ней неразлучна.
   - Даша, мы пойдем сегодня на оргаааан? - как всегда, томно и с придыханием спросила Лара.
   - Нет! Я уже продала билеты! - жестко рявкнула в ответ Даша.
   Юля Картонова, неизвестно каким способом втершаяся к Ларе в доверие, взволнованно передавала нам захватывающие тайны ее личной жизни: "Лара не знает, какому из Сергеев ей отдаться!" Потом, очевидно, эта дилемма с Сергеями разрешилась - мы присутствовали при счастливом воссоединении Лары с одним из них. Случилось это, когда мы всем классом выехали на уборку прошлогодней листвы на Смоленское кладбище. Лара задумчиво елозила граблями по земле, когда на дорожке кладбища появился молодой человек с букетом цветов. Она ахнула, выронила грабли и, картинно раскинув руки, побежала ему навстречу.
   - Куда же ты, Лара, а грабли! - ехидно крикнула ей вслед циничная Юля Тамбур, но Лара, конечно, не обернулась.
   Лет через пять после окончания школы я как-то случайно столкнулась с Юлей Тамбур в метро. Она рассказала мне, что Лара погибла в день своего рождения, когда ей исполнилось двадцать - в автомобильной катастрофе. Печальная судьба...
  
  

Не могу сказать: "Прощай"

   Десятый класс был знаменателен для меня тем, что я впервые попробовала себя в прозе - мы с Олей Яшиной начали сочинять роман в письмах. Точнее, писать его начали Оля с подругой Валей Выплетаевой, а я присоединилась к ним, уже когда они перешли ко второй части эпопеи. Роман наш назывался "Не могу сказать: "Прощай" (впоследствии он был переименован в "Here Comes the Sun"), и рассказывалось в нем о непростой судьбе девиц из благородных семей, живущих в Америке во второй половине XIX века. По всей видимости, страха и эпоха были выбраны Валей, чтобы легче было списывать свой сюжет со свежепрочтенных "Унесенных ветром" Маргарет Митчелл. Мы-то с Олей поначалу этого не подозревали и искренне восхищались бурной фантазией и яркими персонажами, которые выходили из-под пера Вали. Потом, когда страшно дефицитная Митчелл досталась и нам, мы почувствовали себя обманутыми и не на шутку обиделись на наглую плагиаторшу. Впрочем, менять время и место действия уже было бессмысленно - мы втянулись. Да и где еще я могла бы развернуть страшно романтическую историю о сыне сбежавшей рабыни, немом мулате Бобе, который в итоге оказался совсем не немым - просто он давал на несколько лет обет молчания (зачем? я уже и не помню, честно говоря). Моя главная героиня, воспитывавшаяся у тетки на ферме в Колорадо, влюбилась в этого Боба, очаровавшего ее игрой на флейте, но не решилась ему признаться и сбежала с труппой бродячего театра в Чикаго. Потом герои, правда, благополучно встретились, объяснились, поженились и уехали жить обратно на ферму.
   Но, конечно, не все было так просто. Не обошлось в романе без двойников, переодеваний, незаконных детей, внебрачных связей, трагических любовей, самоубийств, предательства, прощения, страшных семейных тайн и прочих непременных атрибутов жанра. Мы с Олей долго не могли расстаться со своими героями - еще несколько лет писали этот бесконечный роман, то забегая на поколение вперед, то принимаясь описывать события в предыдущем поколении. Могла бы получиться настоящая семейная сага, если бы нам хватило терпения и усердия соединить все сюжетные нити воедино. Нам не хватило. Наверное, потому, что результат в этом деле для нас был не главным. Сам процесс, в ходе которого выражались наши девичьи мечтания и тайные желания, наши грезы о романтических чувствах, наши взгляды на мир и на взаимоотношения в нем людей, - вот что заставляло нас браться за ручки и исписывать одну за другой тетрадки в клеточку... Я даже немного скучаю сейчас по тем временам...
  
  

"Снейк"

   В конце десятого класса мы все с той же Олей Яшиной, а также еще с двумя одноклассницами, Гулисом и Манясом (в миру Гулей и Машей), основали страшно секретную шпионскую организацию "Снейк". Впоследствии, правда, Гулис и Маняс отпочковались и назвали свою новую организацию "Фредди" (в честь знаменитого Фредди Крюгера). Основной целью "Снейка" было закрючивание и добивание клиентов (почти по Карлсону). Клиентами были избранные нами ученики 11-х классов, а под закрючиванием и добиванием понималось множество разнообразных действий.
   Клиенты должны были понять, что находятся у нас под колпаком. С этой целью мы решили пробраться в учительскую, выбрав удобное время - чтобы журнал нужного нам класса лежал там, а в учительской, естественно, при этом не было ни одного из преподавателей. Дождавшись такого момента, Оля, Гулис и Маняс проникли внутрь, а меня поставили на шухере. Увидев приближающегося учителя (то ли это был физрук, то ли трудовик - уже и не припомню), я от ужаса онемела. Изо рта у меня донесся какой-то странный хрип, который находящиеся за дверью девчонки не смогли правильно идентифицировать. "Бондарева! Шухер?" - спросила Гулис. Я снова нечленораздельно что-то прохрипела. "Бондарева!! Шухер????" - продолжала она вопрошать. Ворвавшийся в учительскую физрук-трудовик стал ответом на ее вопрос. Не помню уж, как они оправдывались, но мою растерянность припоминали при каждом удобном и неудобном случае еще долго. Однако ж самое главное сделать тогда они успели - выписали из журнала сведения о родителях наших клиентов, их домашние адреса и телефоны.
   После этого мы развернулись. Сходили по указанным адресам, разведали обстановку. Выяснили, какой цвет у дверей квартир наших клиентов (почему-то это казалось нам очень важным обстоятельством). Стали посылать клиентам письма, в которых туманно намекали, что знаем о них многое, в том числе цвет двери, породу собаки, имя и место работы мамы и т.д. и т.п. Развесили по округе объявления "Продается холодильник Минск-15" с указанием телефона одного из клиентов. Подсовывали записочки в карманы их курток в гардеробе, забегали на переменках в классы и оставляли конверты на партах, за которыми они сидели... В письмах, помимо намеков и неясных угроз, содержались забавные переделки известных песен, смешные фразы, да много чего еще. Несколько строчек из таких переделанных песен до сих пор помню. Вот, например:
   Отвечайте билет.
   Что я мог сказать в ответ?
   Есть от "Снейка" конверт,
   А медали больше нет.
   Или:
   Бабуля, милая бабуля моя,
   Сколько лет прошло,
   Но помню я тебя.
   И вот еще:
   Приходите в "Снейк", ребята,
   Будем вместе мы опять
   В переулках Ленинграда
   Бойких зябликов стрелять.
  
   Бабуля - это была партийная кличка одного из наших клиентов (однажды, когда мы с классом выезжали на какую-то экскурсию, я все беспокоилась, в какой бы почтовый ящик опустить письмо для него, и наша классная А.Б. поинтересовалась: "Курсанту, наверное, какому-нибудь пишешь?" "Нет, что вы, это письмо бабушке!" - воскликнула я в ответ). А Зябликом мы прозвали другого - фамилия у него была Зябликов. Бабуля был высоким самоуверенным типом, по которому сохла добрая половина девчонок-десятиклассниц (только у нас в классе он страшно нравился десятку девиц). Он бегал по школе, перепрыгивая через ступеньки, и пел при этом песни "Битлз", а еще играл на школьных вечерах роли главных героев-любовников. Зяблик же был загадочным сероглазым брюнетом с совершенно непроницаемым выражением лица. Было абсолютно непонятно, как он относится к нашему назойливому закрючиванию и добиванию. Справедливости ради надо сказать, что если бы он выразил нам хоть малейшее неудовольствие, мы бы тут же прекратили все эти глупости. Но он загадочно молчал, раззадоривая нас тем самым все больше, и мы уже полностью сосредоточились на его персоне, оставив Бабулю Гулису и Манясу.
   Выяснив каким-то образом, в какой институт собирается поступать Зяблик, мы ездили туда и выслеживали, в какой аудитории он занимается на подготовительных курсах. Оставляли написанные мелом на асфальте послания вроде "Здесь был "Снейк" около его подъезда. Выяснили через адресное бюро телефон его друга (у него самого телефона не было)... Да много еще чего делали, а он все никак не это не реагировал...
   Кончилось все тем, что наши клиенты выпустились из школы, а мы разъехались на летние каникулы. В 11-м классе мы занимались только учебой - никаких "Снейков", никаких клиентов. А все-таки есть о чем теперь вспомнить, да.
  
  

Огореловы и Пушкинский вечер

   Огореловых в нашей школе было трое. Директор, жена директора и дочка директора. Целая династия, в общем. Обе дамы были весьма дородными филологинями (про старшую причем говорили, что в прошлом она блистала в балете), характеры у обеих были очень непростыми, если не сказать вздорными. Сам же Огорелов, значительно более добродушный и невозмутимый человек, преподавал историю. Но настоящей его страстью был театр - ему явно больше нравилось ставить спектакли, чем вести уроки. Режиссером он был очень жестким и деспотичным. У меня уже был небольшой опыт - я ходила в драмкружок в предыдущей школе, там с нами занималась актриса одного из питерских театров. Карьера у нее явно не удалась (иначе бы она, наверное, и не пошла вести кружок у обычных школьников), но азами мастерства, разумеется, она владела, и нам этого хватало с избытком. Так вот - у нее манера постановки была значительно более мягкой. Она подсказывала, направляла, давала раскрыться. Огорелов же подавлял, заставлял, нельзя было ни шагу сделать от его видения роли. Я участвовала в поставленном им спектакле всего один раз (играла Ведьму в "Русалочке" по Андерсону), и мне этого более чем хватило.
   Самым любимым мероприятием Огорелова был Пушкинский вечер. Пушкинский вечер вообще являлся особым событием в жизни школы. Раз в год по этому поводу специально снимался большой зал одного из НИИ, чтобы на вечер могли прийти не только все школьники и учителя, но и выпускники. На сцену один за другим выходили торжественно одетые (белый верх, черный низ) мальчики и девочки, хорошо поставленными голосами читали стихи Пушкина. Делались и театрализованные постановки по его пьесам и прозаическим произведениям. Программки вечера мы печатали на уроках машинописи под чутким руководством Галины Петровны Умцовой. Проводился Пушкинский вечер во второй половине октября - поближе к лицейской годовщине, а готовиться к нему начинали чуть ли не с первых чисел сентября. Основными участниками вечера были 10 - 11-е классы. Но наш класс от участия в этом торжественном событии совершенно незаслуженно отстранили. Если в 10-м классе от нас выступала всего пара человек, то в 11-м вообще ни одного! И это при том, что параллельный класс был представлен очень широко - чуть ли не половина народу у них была задействована. Наша классная пыталась ругаться по этому поводу с Огореловым, он как-то жалко оправдывался, но так никому из наших поучаствовать не дал. Почему-то он считал наш класс второстортным по сравнению с педагогическим. Может, потому, что у них педагогическую практику вела его жена?.. Сложно сказать.
   Уроки истории у Огорелова мне не очень запомнились. К тому же это была современная история, ХХ век. Помню только, как мы составляли сравнительные таблицы по разным странам - плотность населения, уровень жизни, правительство и т.д. И про наиболее крупные страны нужно было сделать доклад каждому ученику. Я рассказывала про США, у меня даже неплохо получилось - уже после доклада подходили одноклассницы и говорили, что им было очень интересно. Ну, еще бы не интересно - я ведь рассказывала про страну, в которой разворачивалось действие нашего романа "Не могу сказать: "Прощай"!
   Еще в связи с Огореловым запомнился мне один забавный случай. Мы с Олей Яшиной в конце 10-го класса устроили своеобразное соревнование - кто получит больше комплиментов. У нас, видимо, был тогда такой цветущий и оживленный вид, что многие в транспорте и на улицах говорили: "Ах, какая очаровательная девушка!" или что-то вроде того. Так вот - идем мы как-то с ней к школе, встречаем Огорелова. Тот оживленно восклицает: "Оля! Как ты замечательно выглядишь! А вот тебе, Вика, отдых явно не идет на пользу". Так, одной фразой, он увеличил счет Оли и уменьшил мой.

Ветераны

   Большинство одноклассниц поступили в школу одновременно со мной, но были среди нас и ветераны - те, кто учился в школе с самого начала. Ветераны держались обособленно - в контакт с остальными девчонками вступали, но соблюдали дистанцию. Компания у них была сплоченная - они ходили в кино, в кафе и друг к другу в гости, вместе прогуливали уроки, обменивались книжками, тетрадками и сплетнями. Я с ветеранами не то чтобы дружила, но активно общалась, особенно в одиннадцатом классе. Однажды они даже позвали меня вместе с ними в видеосалон - смотреть "Анжелику". Это был первый просмотр видео в моей жизни - можно сказать, исторический момент. Именно с ветеранами мы разрисовали веселыми картинками в свое время заднюю стену кабинета физики, за что нам совершенно не влетело от нашей классной А.Б.
   Из всех ветеранов мне больше всего нравилась Машка Адмиралова. Машка была некрасивой, но очень располагала к себе - в ней чувствовалась большая внутренняя сила. Мама у Машки умерла, больная бабушка не вставала с кровати, с папой тоже, кажется, были какие-то проблемы... Слишком рано ей пришлось вступить во взрослую жизнь - не в шикарную дольче вита с поклонниками, цветами и конкурсами красоты, как у Лары Демьянкиной, а в мрачную серую обыденность с километровыми очередями в продуктовых магазинах (это ведь были тяжелые времена - самое начало девяностых), стиркой, глажкой, готовкой. При всем этом Машка умудрялась хорошо учиться и зачитываться романтическими дамскими романами, не озлобилась и не жаловалась на судьбу.
   Веселая кудрявая болтушка Светка Петрова была лучшей подругой Машки. Многое сотрется из памяти, но белозубая Светкина улыбка останется в ней, наверное, навсегда. Светка поражала меня нетрадиционным взглядом на наших учителей. Например, она заявляла на полном серьезе, что с удовольствием вышла бы замуж за директора Огорелова, будь он слегка помоложе и холостой. А учителя математики Пиночета (этого неопрятного вонючего Пиночета!) взяла бы в любовники - у него ведь такие сексуальные большие губы. Пару раз я была у Светки в гостях. Мне очень запомнилась ее просторная гостиная с уютным креслом-качалкой посредине. Я с восторгом забралась в это кресло, Светка поставила на проигрыватель пластинку с "Болеро"... Это был просто кайф! Еще Светка, помню, перед получением паспорта вздумала поменять фамилию - с невыразительной Петровой на запоминающуюся Финкельштейн (мамину девичью). Но мама ей не разрешила.
   Еще были не вылезающая из несчастных влюбленностей Ксюша по прозвищу Ходуля (помню, как-то я пыталась вспомнить это прозвище в течение нескольких часов - на ум приходили оглобля, жердь, каланча, а ходуля, как назло, выветрилось), восторженная миниатюрная Анечка, уверенная в том, что шампунь - слово женского рода, серьезная Алина, не запомнившаяся ничем, кроме брата Кирилла и кота Мефодия...
   Вот с кем бы я с удовольствием встретилась из одноклассников спустя столько времени, так это с ветеранами. Ужасно интересно, как сложились их судьбы...
  
  

Риночка

   С Риночкой я подружилась в 11 классе. Она была оживленной, жизнерадостной блондинкой и умудрялась не терять присутствия духа в любых обстоятельствах - был у нее талант относиться ко всему легкомысленно и обо всех проблемах рассказывать со смехом. Риночка жила в огромной коммуналке, где их семья (мама с отчимом, она, ее младшие брат и сестра) занимали одну маленькую комнату. Уроки Риночке приходилось делать на втором ярусе кровати, поджав ноги и держа тетрадки на коленях. Ее семья переехала из Баку, прописки у них не было, поэтому на них не полагалось продуктовых талонов. Мои родители регулярно передавали им талоны на сахар - мы не сладкоежки, поэтому у нас оставались лишние. Как они добывали остальные продукты - не знаю. Но не голодали - это точно. Им еще помогал Риночкин дядя Олег, который был - страшно сказать! - председателем кооператива. Звучало это в те времена очень внушительно. Риночка подрабатывала у него в кооперативе уборщицей после уроков и на выходных.
   Риночка очень заботилась о своей внешности. Она красилась, делала маникюр и прическу в стиле "взрыв на макаронной фабрике". Помню, как-то она мне заявила на полном серьезе, что, когда думает о замужестве, постоянно ужасается проблеме снятия макияжа на ночь. "Ведь муж не должен увидеть меня без косметики!" Еще ей принадлежит фраза, намертво впечатавшаяся в мою память: "Парень должен быть наглым, но не со мной!"
   В Баку у Риночки остался кавалер с романтическим именем Бахтияр. По Риночкиным утверждениям, у него были совершенно непередаваемого оттенка зеленые глаза. Впрочем, наличие Бахтияра не помешало ей влюбиться в нашего элегантного преподавателя английского языка А.Г. Нейтронина, который сразил ее манерами истинного джентльмена, изящной бородкой и дымчатыми очками. Нейтронин в 11 классе у нас уже не преподавал, но Риночка добыла его телефон, позвонила и напросилась на частные уроки. Честно говоря, не знаю, добилась ли она взаимности - мне она, во всяком случае, об этом не рассказывала.
   Из хорошенькой Риночкиной головы с непередаваемой скоростью вылетали все скучные школьные знания, которыми пичкали нас учителя. Тем не менее училась она неплохо - выезжала на обаянии и везении. Меня Риночка, подозреваю, считала занудной зубрилой (надо сказать, мне и впрямь неожиданно очень понравилось в 11 классе учиться), но относилась с симпатией и, конечно же, считала своей палочкой-выручалочкой на уроках и экзаменах. Помню, стояли мы с ней в коридоре перед уроком истории, готовились к зачету по Великой Отечественной. Я судорожно повторяла заученную хронику событий Сталинградской битвы. Риночка слушала-слушала, а потом как выдаст после очередной выпаленной мной даты: "И началось сражение под Прохоровкой!"
   Еще у Риночки был удивительный талант говорить бестактности. Впрочем, их ей чаще всего прощали - что возьмешь с обаятельной блондинки!
   При поступлении в институт фирменное Риночкино везение ей изменило. Пришлось идти в педагогический техникум. Насколько я знаю, она успешно его окончила, работала потом в каком-то детском клубе, заведовала досугом ребятишек. Вышла замуж. К тому моменту, когда мы с ней последний раз общались (а было это лет пять назад), у нее все было в порядке. Не удивлюсь, если она еще когда-нибудь объявится в моей жизни - проверещит в трубку: "Алло, Викенти! Узнаешь?" Я узнаю - перепутать ее с кем-нибудь просто невозможно.
  
  

11 класс. Как я полюбила учиться

   В одиннадцатом классе со мной случилось что-то странное - я вдруг полюбила учиться. Надо сказать, что все школьные годы училась я скорее по инерции, потому что нужно, без особого энтузиазма. Возможно, дело, конечно, в учителях - не смогли увлечь, возможно, во мне самой... Даже любимых предметов особо не было. История всегда нравилась, но, как я сейчас понимаю, больше из-за внешней увлекательности, благодаря беллетристам: Дюма, Стивенсону, Саббатини. Литература... Читать я любила, а вот разбирать произведения и писать сочинения - не особенно. Тут, наверное, потому, что, как и везде практически в то время, нас не учили думать самостоятельно, а подсовывали готовые формулировки. Ничего интересного.
   Однако в 11 классе действительно как будто что-то щелкнуло. Мне вдруг стали нравиться предметы, к которым раньше я была совершенно равнодушна, а то и активно недолюбливала. Физика, химия, биология повернулись ко мне другой стороной, неожиданно увлекательной и захватывающей. Помню, в 10 классе биологичка, скучно рассказывая про биогеоценоз, утверждала, что это все еще цветочки, а вот в 11 классе пойдут ягодки - микробиология. Тогда-то мы, мол, ужаснемся. Я же, наоборот, возрадовалась. Генетика, цитология, РНК и ДНК - это оказалось потрясающе увлекательным. В химии я полюбила органику, в физике - оптику. К тому же к нам пришла новенькая учительница по английскому, которая считала, что грамматика - это не самое важное, главное - научиться говорить. Я впервые за все годы обучения столкнулась с таким подходом, и мне он необыкновенно понравился.
   Апофеозом моей страсти к учебе стал прием тайком от мамы жаропонижающих, чтобы не оставаться дома. Для меня просто немыслимым оказалось пропустить несколько дней в школе из-за болезни!
   Последняя четверть стала временем самого активного мозгового штурма. Мне нужно было сдать два экзамена в институте в мае (английский и историю) - оценки за них мне должны были засчитать за вступительные. Остальные два экзамена (литературу устно и сочинение) можно было не сдавать - обещали засчитать оценки в аттестате по русскому и литературе. Я все сдала на "пять" и получила двадцать баллов при поступлении.
   Иногда я завидую себе тогдашней. Сколько же я тогда знала! За прошедшие годы все это - увы - бесследно выветрилось из головы... Стал ли заменой тем школьным познаниям приобретенный опыт? Вряд ли...
  

Выпускной вечер

  
   На выпускной вечер с наших родителей стрясли какую-то совершенно невероятную по тем временам сумму. Кажется, по 50 рублей. На эти деньги было запланировано пышное празднование в "Литературном кафе" на Невском с последующим перемещением на набережную Невы и финальными посиделками дома у одной из наших одноклассниц Ларисы (она жила недалеко от школы, тоже на набережной). Но все планы поломались из-за трагического происшествия, случившегося примерно за неделю до выпускного. Погибла, попав под машину, девочка из параллельного класса. Я ее плохо знала - разговаривали пару раз на переменках, но ощущение все равно, конечно, было очень тягостным. Даша запомнилась мне открытой девочкой с ясными глазами и искренней улыбкой... Можно было себе представить, что чувствовали ее одноклассники из 11 А...
   В результате "Литературное кафе" отменили, оставили только скромные посиделки у Ларисы, а также, разумеется, предшествовавшую им торжественную часть вручения аттестатов в школе. Я была в таком подавленном настроении из-за гибели Даши, что мне казалось кощунственным наводить какой-то супер-пупер марафет и устраивать "вавилоны на голове": заплела, как обычно, косичку на бок и даже не накрасилась. Специально пошитого платья у меня тоже не было, правда, мама незадолго до выпускного подарила на день рождения симпатичное платье в полоску - строгое, но элегантное. Его я и надела. Остальные девчонки приготовились к выпусному более тщательно: прически, декольте - все было как положено. Траур трауром, а жизнь продолжалась, точнее, стреляла пробкой от шампанского во взрослое существование - нужно было соответствовать. Юля Картонова вообще полдня просидела в парикмахерской, делая укладку, о чем она сочла своим долгом сообщить каждой из нас лично. Только после этого мы заметили, что и впрямь с ее прической произошли какие-то изменения (на ее короткой стрижке они были, честно говоря, практически не видны).
   Вручение аттестатов запомнилось двумя вещами. Во-первых, вопиющей несправедливостью директора Огорелова, который остался до конца верен своей необъяснимой холодности в отношении нашего класса. Мы все ждали, что сначала он объявит фамилии обладателей серебряных медалей, а все они были выпускницами нашего 11 Б. Но этого не случилось - все получили аттестаты в порядке очереди: сначала "А" класс, а потом уже и мы, в том числе и медалистки. А во-вторых, наша классная А.Б. перед началом торжественной части спросила у пришедших родителей, кто хочет произнести речь. Вызвался мой отчим - он вообще отличается красноречием и любовью к публичным выступлениям. И все бы хорошо, но А.Б. забыла о моих семейных обстоятельствах - найдя в своих записях ФИО моего отца, она так и представила отчима собравшимся. Мы с мамой переглянулись и глупо захихикали. Отчим изящно вышел из положения - он сказал: "Хоть я и не А.С. Бондарев, но к Вике имею непосредственное отношение" - как-то так. А.Б. ужасно покраснела и долго потом перед нами извинялась, а мы уверяли ее, что ничего страшного, все в порядке.
   На посиделках у Ларисы больше всего запомнилась почему-то черешня. Было странно, что ее много и можно есть сколько хочешь. А еще я на выпускном пила шампанское в третий раз в жизни (первый был в глубоком детстве, когда меня им угостила одна случайная бабушкина знакомая, второй на дне рождения у одноклассницы всего за пару месяцев до выпускного). Те же, кто пил шампанское далеко уже не третий раз в жизни, налегали и на водочку, принесенную затесавшимся в нашу исключительно женскую компанию пареньком из параллельного класса. Традиционного питерского аттракциона - вывоза класса на автобусе смотреть на разводящиеся мосты - у нас не было по той простой причине, что выезжать было некуда - мы и так собрались в том самом месте, откуда можно на эти мосты смотреть. Так что мы просто прогулялись по набережной пешком, пофотографировались на фоне мостов и Сфинксов.
   Вернулась я с выпускного в шесть утра. Помню, как лежала на кровати, уставившись на висящий напротив радиоприемник, и думала-думала-думала - о том, что детство закончилось, что все теперь будет по-другому, а как - мне пока еще не представить, что я уже поступила в институт и скоро узнаю, что это такое - быть студенткой... Еще очень о многом думала я в то раннее утро, ощущая в груди какую-то странную звенящую пустоту...
   А в "Литературное кафе" я так никогда в жизни и не попала. Впрочем, все еще впереди - его до сих пор не закрыли. Надо будет как-нибудь сходить.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"