Delirius M. : другие произведения.

Девочка с собачкой

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Дело было... в Лондоне в 1888г. в августе - ноябре... известное дело. О нём и о "его" коротком времени самые последние подробности. Но, признаюсь, они проходят лишь, как говорили в глубокие советские времена, "в связи".

   Девочка с собачкой
   (Эдгара)
  
   - Ну, мой дружище - старче, прочти мне сегодня что-нибудь сентиментально-душещипательное, - изрёк я, ставя на столик свой бокал, в котором только что имелась внушительная порция бренди. - Но, на сей раз я задам тебе задачу посложнее, хочу проверить твой фолиант, прочти мне какую-нибудь готическую новеллу.
   Он, Архивариус, лукаво подняв глаза, быстро взглянул на меня, допил свой бренди, и, как бы решив подшутить надо мной, кося глаза, медленно потянулся за своим фолиантом...
   - Да ладно уж... - воскликнул я. - Меня этим не проймёшь!
   - Ладно, посмотрим, что у нас тут есть, - проскрипел он, не спеша раскрывая свою старую книгу. Мой заказ для него был несколько неожиданным, мне так показалось. Я уже, было, подумал, что смог поймать своего Архивариуса на готике, как он, вдруг, произнёс:
   - Вы изволили нечто готическое? Конец девятнадцатого века вас устроит?
   - На дворе стоит двадцать первый век, а ты предлагаешь девятнадцатый! Прекрасно! - воскликнул я. Сидевший напротив меня старик приступил к чтению.
   Пролог
   Порой жизнь преподносит такие сюрпризы или совершает такой поворот, что ты, проанализировав это или эти свершения, приходишь к выводу: такого не могло быть предначертано твоей судьбой. Так как же тогда оно произошло - это?
   Сейчас, лёжа на смертном одре и чувствуя мягко подступающую смерть, я согласился, поддавшись уговорам моих детей, допустить к себе исповедника.
   Хоть и был я человеком, не относящим себя к какой-либо религии, исходя из принципа: "У каждого Бог в душе", в эти последние часы я почувствовал ясность моего сознания, и решился на исповедь, решил открыть тайну, которую ношу в себе всю жизнь. Взглянув на святого отца, потом на дверь комнаты, за которой остались мои близкие, я услышал:
   - Не волнуйтесь. Тайна вашей исповеди останется тайной.
   - Тогда, пожалуйста, откройте мой секретер и наберите шифр на встроенном сейфе: DP88L.
   - Я открыл его, что дальше?
   - В самом низу, под бумагами лежит зелёная папка. Возьмите её.
   - Что я должен с ней сделать?
   - Я прошу вас, святой отец, сесть и прочитать её. Это и есть моя исповедь. Я написал эти записки вскоре после описанных в них событий, пока они были свежи в памяти, добавив в последствии кое-какие факты, и подправил текст, для придания ему более художественной формы. Вы первый человек, после автора, кто будет читать их.
   Исповедник присел на стул и, недовольно насупившись, погрузился в чтение. Я прикрыл глаза и стал ждать...
  
   Д.П. 1888 Лондон
  
   *
   Бедность - не порок, как говорится. Поэтому, мне стыдно признаться, что в ту пору я был очень беден, почти что нищ. Прожить неделю на пятнадцать шиллингов, это.... Ну, как тут не согласишься с Джеромом Клапкой Джеромом: "...что при таком бюджете нужно быть очень осторожным в трате даже полушки; что стакан пива и проезд в трамвае могут, при данных условиях, быть удовольствиями, для вас, недоступными; что бумажные воротнички можно менять только раз в четыре дня, и что о каких бы то ни было приобретениях для обновления или пополнения туалетных статей нельзя и мечтать. Велика важность бедность, сама по себе, если только она не доходит до такой крайности, когда совсем уж нечего есть и нечем прикрыть свою наготу".
   Соглашайся - не соглашайся, но, когда нужда заставила меня питаться два дня водой, я пошёл искать любую работу...
   Я предпринял попытку устроиться в одну дешёвую закусочную, хотя, работа с людьми меня пугала.
   - Я буду платить тебе не много, - сказал хозяин, оглядев меня, - но, у тебя будет возможность есть на работе... Ты меня понимаешь, я надеюсь? - В его зажравшемся рыке я уловил нечто, что пронзило меня насквозь омерзением. Я поморщился в душе, но согласился, так как нужда уж прижала очень....
   И в это время, когда я получил работу, а именно шестого августа, 1888 года в "Стар" появилась статья "Уайтчепльский кошмар" в которой писалось: "Неопознанная женщина, находящаяся сейчас в Уайтчепльском морге, была зверски убита сегодня между двумя и четырьмя утра на каменной лестничной площадке в Джордж-Ярд билдингс, Уайтчепль. Женщине было нанесено около двадцати ножевых ударов. Орудие убийства не найдено. Убийца не оставил никаких улик. Убитая среднего возраста и среднего роста, круглолицая, и, скорее всего, принадлежала к низшим слоям общества".
  
   * *
   Первые две недели я прожил без единого пенса, потому как заработанное за это время, я уплатил за квартиру, погасив долг. Но, признаться, голоден я не был, как и предвещал хозяин. И вот, после изнуряющих душу дней освоения новой профессии, когда тебя все погоняют словно шавку, я, наконец, приобрёл некоторое доверие: я получил возможность работать самостоятельно, как бармен, получая один фунт в неделю.
   Однажды, в конце августа, в один пасмурный, холодный день, перед самым большим окном закусочной остановилась девочка. Она была грязна и очень худа. Один взгляд на неё, заставил накатиться на глаза влажность. Её грязное и донельзя изношенное платьице вызвало бы, как мне показалось, жалость у любого. Вздрагивание исхудалого тельца, которое мёрзло, и, донося из-под жалких обносков крик к состраданию, делало это так красноречиво, что начало сжимать мне сердце. Из всего её жалкого вида сразу выступало на первый план физическое исхудание, а одеяние её, довершало портрет. Она не была первой нищей увиденной мной, но, что же тогда?...
   Тонкая сухая кожа, лёжа на ландшафтах детского личика при всём безобразии и жалости ситуации, всё же не могла сделать её уродливой. Во мне что-то шевельнулось. Первый порыв, вихрем пролетевший внутри, толкнул меня на то, чтобы дать ей поесть. Она стояла перед моей витриной, как сама жалость, прижимая к груди маленькую собачку. Её взгляд с неописуемой болью для неё, да и для созерцателя, вонзался в витрину. Я решил: если она войдёт, если только войдёт, накормить её, даже если это негативно отразиться на моём положении. Я начал приговаривать про себя: "Войди, ну же, войди!"
   Но она, пристально посмотрев на меня, через мгновение скрылась за пределами видимости витрины. Нечто обрушилось на моё сознание. Я не мог точно понять что это, но предполагал, что это была боль и сожаление, что не смог ей чего-нибудь дать.
   Улёгшись в постель в моей маленькой квартирке на Нортингтон-стрит, я долго не мог уснуть, мучаясь воспоминаниями фрагментов увиденного этим днём. Моё сердце сжималось и слёзы сбегали по щекам: "Почему же я не вышел к ней и не..."
   На следующий день я чуть ли не ежесекундно простреливал окна и витрину своим взглядом, в надежде увидеть её и уж теперь не упустить возможность накормить это хрупкое жалкое создание. Но день прошёл в изнурительном ожидании и не принёс ничего. Я провёл в муках укора ещё одну ночь. Так продолжалось четыре дня.
   Но вот, наконец, она вновь появилась перед витриной закусочной. Во мне вспыхнул некий огонь, чуть обдав жаром мои щёки. Я дёрнулся в порыве и замер - она вошла ....
   Она не села за столик и не подозвала официанта. Она подошла к моей стойке и дрожащей рукой протянула полпенни. Её жалобный взгляд... нет... я не могу, слёзы наворачиваются при воспоминании об этой сцене... и всё же, я должен продолжить своё повествование. Итак, она протянула мне свои полпенни. Боже, неужто это были все её сбережения?! Вот наступает момент, когда я должен услышать её голос. Сродни её дрожащей руки, протягивающей полпенни, была и её речь, которая на вибрирующей ноте слабо донесла до меня: "Сэр, мне, что-нибудь..." - и она запнулась, положив свою жалкую монетку. Боже, я с трудом сдержал в сердце боль. Но я увидел её вблизи, и как была она прекрасна! Может быть я ненормальный, но её беднота, а точнее нищета, совершенно не портила её.
   Сказав ей, чтобы она садилась за столик, стоящий свободным у правого окна, я медленно опустил и поднял веки, тем самым, дав понять, что всё будет сделано как подобает. После этого я увидел в её глазах выражение признательности, и полного доверия, а может быть и чего-то большего.
   Ей было от силы лет четырнадцать, хотя вряд ли, скорее двенадцать- тринадцать, но понимание жизни чётко читалось в её детских глазах.
   Она пошла и села за указанный столик. Я чувствовал, как ей неловко, так как все присутствующие в этот момент в закусочной посетители, обратили взор на неё. Я попытался сделать вид, что обслуживаю персону, которая, хоть и выглядит не совсем обычно, но, кредитоспособна не хуже чем другие. И когда я принёс ей поднос с яствами, любопытство посетителей сразу же угасло, но воспалило огонь в глазах моей необычной посетительницы. Она испуганно взглянула на меня.
   - Твоего полпенни, конечно же, не хватит, - это от меня. Ешь, не стесняйся. Пойду принесу тебе какао, - сказав, я удалился.
   Боже, как она ела. Я заметил, она сдерживала свой напор, как могла, но, тем не менее, скрыть от окружающих силу своего голода ей не удалось.
   Когда я принёс ей кружку горячего какао, за которым ходил не более трёх минут, она успела расправиться почти со всей едой. Я забеспокоился: не будет ли ей плохо.
   Пока она пила я собрал ей два кулёчка: в один положил четыре бутерброда, во второй - кое-что из оставшегося на тарелках.
   - Это для тебя, - протянул я ей пакетики, - а это для твоей собачки. Интересная она у тебя. Это что - щенок таксы? Где она?
   Девочка украдкой взглянула на меня и молча кивнула, подтверждая мою догадку. Потом тихо ответила: "Она дома. Я не взяла её с собой. Спасибо сэр... спасибо".
   Прижав свёртки к груди, она быстро удалилась, но, выйдя на улицу, остановилась на короткий миг у нашей витрины, и бросила на меня свой взгляд полный удивления.
   От хозяина, заметившего моё старание, я получил разгон за то, что уделил слишком много внимания такой жалкой персоне. Хозяина пугала мысль, что более респектабельные посетители расценят это, как заискивание перед самым низким сословьем в силу того, что закусочная находится на уровне лондонского дна. А чтобы он не заметил, к тому же, недостачи и не выгнал меня, я вложил в кассу свои деньги.
  
   * * *
   - Поль, ты уже слышал о новом убийстве? - спросил меня повар воскресным утром первого сентября.
   - Нет, а что? - ответил я встречным вопросом.
   - Послушай, что пишет "Стар", - повар развернул газету. - "Возмутительное убийство, ещё одна женщина найдена зверски искалеченной в Уайтчепле. Ужасные преступления маньяка". "Ранним утром 31-го августа на Бакс Роу, Уайтчепль, было обнаружено изуродованное тело женщины". А вот что они же пишут в сегодняшнем номере: "Всего за сутки было установлено, что убитая
  42-х летняя проститутка Мэри Энн Никлз. Это вторая жертва убитая чудовищным образом. Доктор Льюэлин, осматривавший тело дважды, но не проводивший на сей момент вскрытия, поведал: "Её горло перерезано слева на право, разрезаны: трахея, пищевод, спинной мозг. Справа на нижней челюсти имеется синяк, оставленный, очевидно, большим пальцем руки убийцы, другой след от пальца на левой щеке. Брюшная полость вспорота от середины нижних рёбер с уклоном вправо, от нижней части таза с уклоном к левой части живота, которая буквально искромсана. Сальник живота также прорезан в нескольких местах. Имеется два небольших пореза на интимных местах. Очевидно, что все раны наносились ножом с прочным лезвием, возможно, убийца был левшой. Смерть наступила практически сразу".
   Или вот ещё: "Все три жертвы - женщины лёгкого поведения, убитые поздно ночью. Больше всего совершение трёх преступлений одним и тем же маньяком-убийцей доказывает наличие у жертв страшных увечий. Все три убийства совершены в относительно небольшой округе".
   - Подожди, о каких это трёх убийствах идёт речь? Первое было шестого августа. Это же второе? - удивился я.
   - Точно, они же пишут о трёх. Какое же тогда первое?
   - Может быть, то, что было зимой или весной, помнишь?
   - Да, да, весной в начале апреля, я сейчас припоминаю. Жертва возвращалась ночью домой, и в Уайтчепле на неё напал незнакомец и изувечил её. Она тогда ещё дотащилась до работного дома, и смотрительница отвезла её в больницу, где она скончалась на следующий день.
   - Видимо это оно. Я сейчас тоже вспомнил. Бедняга умерла на следующий день от воспаления брюшины.
   - Вот тебе и три.
   - Вот и три. Ужас!
   * * * *
   Прошло несколько дней, прежде чем я смог увидеть юную незнакомку. Она появилась перед витриной неожиданно в том же жалком одеянии и маленькой собачкой, прижимаемой к груди. А день тот выдался хоть и не дождливый, но очень уж холодный. Она стояла перед витриной, дрожа всем телом, и на её лице читалось: сегодня она не войдёт.
   Быстро закончив обслуживание посетителя, который остался недовольным, я выскочил на улицу, и догнал её на углу, - она уходила.
   Подбежав, я тронул её за плечо. Она в испуге оглянулась, и её глаза тут же сказали мне всё...
   - Подожди, - буркнул я, и быстро удалился.
   Когда я вышел с пакетами для неё и для её щенка, то вновь увидел её личико, выражавшее искреннею благодарность. Мы обменялись взглядами.
   Вот уж и впрямь странное чувство: привыкли мы, что помощь идёт только от сострадания - нет. Она идёт и от симпатии. Спросит у меня один нищий тип милостыню - я могу и не дать, ведь я сам еле держусь на плаву. А спросит другой - я дам ему её тут же! Почему? - вопрос. Точно сам не знаю - чувство какое-то, симпатия...
   Чего только я не передумал о ней! Идя с работы домой, я оглядывался в надежде увидеть её. Идя на работу, тоже высматривал её повсюду. Это было странно для меня: дни шли, я её не видел и, как говорится - с глаз долой - из сердца вон! Но нет, не выходила она у меня из головы. Я прибывал как будто в состоянии полузабытья.
   Как-то в первой половине сентября прочёл наш повар страшные вести из "Lancet" про то, что некто Хилл Дэнниман был найден в своей квартире, а именно в спальне, в своей кровати с перегрызенным горлом.
   - Ну и что? - ответил я, в пол уха слушав его. - Мало ли происходит в Лондоне всяких мерзостей. Вон, 31-го августа зверски убили женщину, давно ли это было. Что там, в Уайтчепле, ничего больше не произошло?
   - Как это?! - изумился повар. - Ты что... не читаешь газеты?
   Стыдно было в этом признаться, но я действительно перестал покупать газеты, стал экономить на прессе, после того как повстречал девочку с собачкой. Я решил помогать ей, а это требовало экономить на чём-то.
   - Два или три дня назад, где-то у меня здесь есть та газета, - продолжал повар. - Вот, "Эллюстрэйтэд Полис Ньюс": "Только одной раны в сердце было бы достаточно для убийства, и смерть должна была наступить мгновенно. Если убийца не был сумасшедшим или не находился в пьяном беспамятстве, то трудно объяснить, зачем понадобилось наносить остальные тридцать восемь ран, некоторые из которых похожи на порезы от перочинного ножа".
   - Подожди, что ты читаешь? Это же про убийство от шестого августа.
   - А ведь верно, - согласился повар, - я здесь напутал. Где же она, - он стал перебирать разные газеты, которые покупал каждый день, - а вот, "Дэйли Телеграф": "Восьмого сентября пала от руки маньяка, 47летняя Энни Чэпмен. Её искалеченное тело, которое оказалось изуродованным более других, было найдено во дворе дома 29 по Хэндбери-стрит. Убийца нанёс жертве удар ножом по горлу слева направо. Рана начиналась на левой стороне шеи по линии изгиба челюсти, проходила вокруг через горло, заканчиваясь посередине между правой стороной челюсти и грудной костью. Доктор Филлипс, производивший осмотр тела, нашёл два параллельных пореза на спине на расстоянии полдюйма друг от друга. Повреждение мускульных тканей вокруг позвоночника навело доктора на мысль, что преступник пытался разделить шейные позвонки, пытаясь отрезать голову, но это у него не вышло".
   - Стой, хватит этих ужасных подробностей, а то меня того и гляди, стошнит, - остановил я повара. - Дальше пойдёт описание распоротого живота?
   - Да, живот был распорот и кишки выложены на землю за плечами жертвы.
   - Фу, хватит, я не смогу смотреть на еду. А мне ею торговать, - я пошёл к себе за стойку и подумал о своей юной незнакомке: "Она же бродит по улицам, чёрт знает где, а что творится сейчас в Лондоне. Это же настоящий кошмар!"
   * * * * *
   Через пару дней моя незнакомка вошла в нашу закусочную. Я вздрогнул, увидев её, и это содрогание донесло до моего сознания одну деталь: она была уже не той! Она была без собачки в своём же донельзя заношенном платьице, но! Глаза её не излучали больше кротость, пугливость, стеснение.
   Она сделала солидный заказ лично мне и, с гордым видом направилась к свободному столику. Моё сознание в эту секунду разрезала мысль, - она меня поймала. Но что значит поймала? Как бы это объяснить? Начало что-то точить там, где-то в глубине души. Но, может быть, она приходила и не в мою смену? А, нет... взгляд её был не таким.
   А каким же мог быть её взгляд? Пламенным, ярким, пылким? Совмещая всё это, её взгляд был наполнен не упадком, а неким таинственным огнём, - огнём, который, должен был бы воспламенить всё.
   Она заказала что знала, по-видимому, из того заказа, который я преподнёс когда-то ей. Не понятно, как она почувствовала, что сможет этим подействовать на меня? Я выполнил её заказ, хотя он сеял в моей душе сомнение: смогу ли я за это заплатить?! Я был уверен, что у неё нет положенной суммы.
   Если она не расплатится, то я, в следующий раз заявлю ей, что, к сожалению, не в состоянии каждый раз покрывать её столь нескромные заказы. А если она будет скромнее, то, я готов кормить её каждый день.
   Этого говорить мне не пришлось. Когда я принёс ей счёт, при полной уверенности, что она его не оплатит, то получил удар - она, не взглянув на него, выложила один фунт! Я дал ей машинально сдачу, но остался потрясённым. Откуда спрашивается такие деньги?
   Она заметила моё замешательство, его предательский блеск в моих глазах, и на следующий день явилась вновь. Поужинав, вновь протянула мне для расчёта один фунт!...
   Я впал в полную растерянность. Она же, получив сдачу, сверкнула лукавой улыбкой и выпорхнула на улицу, и, не дала мне на чай. Это должно было что-то значить. А что могло это значить? Только то, что мы друзья или ещё что-то более близкое.
   Лёжа в кровати и глядя в чуть светящееся ночное окно, я думал о ней и о том, что могло случиться с этим хрупким, робким созданием, откуда взялись у неё фунты стерлингов, почему переменилось её поведение?
   На следующий день она появилась во второй половине дня в новом платье и в накидке с капюшоном. Принеся к её столику заказ, я спросил у неё, не нашла ли она случаем какую-нибудь работу? Чуть помедлив, она ответила: "Нет, просто один добрый господин пожертвовал мне несколько фунтов". Такое у неё впервые. Обычно жертвуют мелочь, которой хватает едва, чтобы не умереть с голоду.
   В этот раз она расплатилась опять одним фунтом и попыталась не взять сдачу, сказав, что должна за первый и другие разы, когда у неё не было денег. Насилу удалось уговорить её забрать деньги. Мне показалось тогда: она поняла, что я неравнодушен к ней. А по едва заметной чёрточке на щеке, озарившей её лицо, я почувствовал взаимность.
   Придя в тот день домой, я впервые почувствовал, что не одинок, и моя маленькая квартирка на пятом этаже показалась мне тёплой и уютной. Лёжа в постели, я обдумывал, как подойти к ней с предложением знакомства; обдумывал слова, при помощи которых можно было бы завязать разговор на эту тему. По некоторым штрихам наших взаимоотношений можно было предположить, что мы уже знакомы, но, к сожалению, я не знал даже её имени. "Симпатичное, милое, таинственное дитя", - бормотало моё засыпающее сознание.
   * * * * * *
   - Очередная жертва с перегрызенным горлом. И опять таки в своей же спальне! - воскликнул на следующее утро наш повар, прочитав сообщение в "Стар".
   - Поль, - обратился он ко мне, - что ты думаешь на этот счёт?
   - А где это случилось?
   - В Сити, на Ляйм-стрит, это недалеко от Уайтчепла.
   - Я разве тебе ещё не высказывал своё мнение? Уайтчепльский убийца. Если же серьёзно, то, что можно сказать, а вернее, что можно вывести по двум случаям? Одно могу сказать, что это не убийца женщин, а какая-то бестия. Тот режет, а эта, ты говоришь, перегрызает горло?
   - Да. В газетах пишут, что по оценкам врачей, это какое-то животное с узкой небольшой пастью и очень острыми зубами.
   - Какая-нибудь бешеная собака.
   - Нет. Пишут, что не собака.
   - Ну, тогда - оборотень, - ответил я. По правде сказать, эти витающие где-то там проблемы меня особо не волновали, да и на фоне Уайтчепльского кошмара эти события не казались столь ужасными. Я был постоянно занят одной думой, - думой о ней. Но меня угнетала одна мысль, что у нас с ней разница в возрасте лет двенадцать минимум. Многовато казалось. Но, я же и не претендую на... хм, неудобно даже подумать - претендую, но по чисто человеческой симпатии лишь на статус если не отца, то, брата. "Вот ответь, - спрашивал я себя, - где она ночует? Где-нибудь в подвале или на чердаке, кишащем крысами? Разве не может меня это не волновать?" Эта и подобные мысли постоянно теснились в моей голове. Каждый день я задавался намерением, если она придёт, завязать с ней разговор, не скупой, как это было до сегодняшнего дня, а более свободный сближающий; пригласить её встретиться после окончания моей работы...
   Но каждый раз, как она появлялась в нашей закусочной, все мои порывы куда-то улетучивались и я, обслуживая ее, обменивался с ней лишь почти ничего не значащими фразами. Перемены же, постепенно происходившие в ней, всё больше и больше пробуждали во мне чувство, которое, усиливаясь, всё настойчивее и настойчивее требовало видеть её каждый день. И как ему было не усиливаться, если она хорошела день ото дня: то новые нарядные ботинки появились на её ножках, то красивая пышная юбка, то тонкие длинные перчатки, а последним попаданием в область моего сердца были её серёжки - длинные подвески. Конечно же, при ближайшем рассмотрении все детали её туалета начинали говорить, что они из недорогих магазинов, но подобраны они были со вкусом. Опять же возникал вопрос: откуда деньги на всё это, если порой у неё не было и полпенни, чтобы зайти ко мне в закусочную? Как бы там ни было, но, я продвигался, хоть и черепашьими шагами, по дороге знакомства с ней. Я узнал, что зовут её Дебора, а собачку - Эдгара.
   - Какое странное имя? - удивился я, услышав это.
   - Я назвала её так потому, что мне нравится имя Эдгар. А так как моя собачка - девочка, я назвала её Эдгара.
   - Значит, твою таксу зовут Эдгара, по имени знаменитого писателя Эдгара Аллана По?
   - Я не знаю, мне просто нравится это имя, - прощебетала она в ответ.
   Так у нас завязался разговор, и состоялось знакомство. Но когда я спросил, где она живёт, она засмущалась и ответила уклончиво, сказав, что недалеко от этого места, то есть от закусочной, где я работал. Находилась же закусочная почти на углу Олд-стрит и Грейт Эстерн-стрит. Юное создание могло жить где-нибудь на чердаке восточнее или западнее в районах мелких узких улиц, а могла жить и севернее. Боже! Если так, то, оттуда остаётся рукой подать до Уайтчепла! А там орудует Уайтчепльский маньяк! Я испугался за неё и предложил ей перебраться жить ко мне. Квартирка у меня маленькая, но для двоих места вполне хватит. Находилась она в сторону Ридженс парка примерно в двух милях от места моей работы на Нортингтон-стрит и, следовательно, была значительно удалена от страшного района.
   Сбиваясь и запинаясь, я объяснил своё предложение тем, что мы уже, можно сказать, давно знакомы и что вдвоём будет веселей и безопасней. Она смутилась, ответив, что подумает. А когда она уходила, я попросил её, не выходить на улицу поздно вечером, и не ходить в район Уайтчепла. Но неожиданная мысль: возможно, она живёт в Уайтчепле, ужалила мне сердце. Я решил её выследить.
   Следующий день был у меня предвыходным, и это означало, что я закончу работу раньше: не в десять вечера, а в семь. Об этом она не знала. Я предложил ей зайти ко мне около семи, пообещав ей, что соберу для её таксы большой гостинец. Она, конечно, может зайти в закусочную когда угодно, но к семи часам обязательно - я приготовлю пакет.
   В течение всего следующего дня она не появлялась, но пришла без четверти семь. Заказала ужин. Мы обменялись несколькими ничего не значащими фразами.
   Я не отрывал от неё глаз. Она украдкой бросала на меня свой взгляд. Когда в наших зрачках отражались наши глаза, она улыбалась. В эти мгновения моё сердце чуть замирало, мне казалось, - я ей нравлюсь. И мир чуть сместился, передвинулся, расположившись иначе, - заполнил пустоты.
   Я ей не сказал, что заканчиваю работу, и постарался делать вид, чтобы не выдать этого. Пока она ужинала, я подготовил кассу к передаче.
   Распрощавшись в начале восьмого и проводив её, я быстро передал свой пост Джозефу, накинул пальто и выскочил вслед за ней. Резкая прохлада вечера обдала меня волной и ввергло в неуютное состояние беспокойства за неё. Я прибавил шаг. Неожиданно из темноты выросла пара фигур. Я вздрогнул, но испуг быстро отступил, - я разглядел в тёмных фигурах двух пьяниц. Я ещё прибавил шаг, а когда увидел её успокоился и сбавил темп. Она шла быстро, не оглядываясь, прижав к груди мой пакет. Звук её шагов коротко отдавался в звучной, тревожной тишине. Я шёл в напряжении, стараясь не выдать себя отзвуками моих шагов. Свернув на Эрл-стрит она вскоре скрылась за дверью большого доходного дома населённого беднотой.
   Осторожно приоткрыв ту же дверь, я вошёл во мрак насыщенный тошнотворным запахом и наполненный приглушёнными криками и руганью жильцов, прорывавшимися из-за закрытых дверей. Она поднималась наверх. Скрипели ступени под её лёгкой воздушной фигуркой. Я стоял внизу и считал пролёты. Как я и предполагал, где-то на самом верху как-то особенно тоскливо заскрипела дверь. Это был чердак с соседями - крысами. Я поднялся по скрипучей лестнице до самого верха. По моим акустическим наблюдениям, под Деборой проскрипели восемь лестничных пролётов. Этот дом имел четыре этажа и ещё чердак. Сомнений не осталось: юное создание скрылось за чердачной дверью. Я это предвидел, и, тем не менее, ужаснулся.
   Постояв в растерянности, я подумал: "Если она сейчас выйдет и увидит меня, то я попаду в дурацкое положение. Что подумает она, увидев меня выслеживающего её?" Я стал спускаться.
   Когда я достиг второго этажа, сверху послышался скрип двери и показался мне знакомым. "Она решила выйти из дому", - мелькнуло у меня в голове. Я поспешил выйти на улицу и, перейдя на другую сторону замер во влажной темноте. Вскоре показалась она со своим щенком на поводке и определённо куда-то направилась.
   Я следовал за ней на расстоянии едва позволявшим держать её в поле зрения. Когда она вышла на Бишопсгейт и перешла на другую сторону, её быстрая походка сменилась на неспешную, прогулочную. Это меня насторожило.
   Бишопсгейт в этот час была более оживлённа, нежели те улицы, по которым мне пришлось сегодняшним вечером уже проследовать. Прохожих было немного, но кэбы и экипажи, грохоча по булыжной мостовой, следовали, чуть ли не один за другим. Моя догадка травила мне душу.
   Вдруг рядом с ней остановился кэб. Открылась дверца и она подошла. Поговорив о чем-то с пассажиром кэба, она отвернулась, и пошла дальше. Кэб уехал. Я двинулся за ней. Но не успели мы пройти и сотни ярдов, как напротив неё остановился экипаж. На сей раз после недолгого разговора, Дебора взяла свою собачку на руки и села в него. Кэб лихо помчался в сторону Сити.
   Пробежав за ним один квартал, я понял, что мне за ним не угнаться. Это означало - я её потерял.
   Лёжа в своей кровати, я не мог заснуть до утра, терзаясь мрачными мыслями о Деборе. Она начала торговать собой и отсюда ответ на вопрос, откуда у неё появились деньги. Я решил: во что бы то ни стало и как можно скорей взять её под свою опеку. Но что-то не вязалось в выдвинутой теории о торговле своим телом. Занятие этим ремеслом не было уж столь доходным.
   Свой выходной я посветил выслеживанию, бродя по улицам её квартала. Мои усилия не прошли даром. Когда на Лондон стали опускаться сумерки, я увидел её. По всей видимости, она только что вышла из дому. Я взял темп целеустремлённой походки и приблизился к ней, потом разыграл сцену случайной уличной встречи.
   - А я сегодня ходила в вашу закусочную и там вас не увидела, - сказала она.
   - У меня сегодня выходной. Сейчас я иду в Сити, погулять там. А ты живёшь где-то тут?
   - Да, - коротко ответила она, не дав и намёка на что-то, что могло указать на местонахождение её обители.
   - Мисс, разрешите пригласить вас прогуляться в Сити? - с напущенным кокетством произнёс я.
   - О, вы так любезны, сэр, - улыбнулась она, подхватив на миг мою игру, и мы направились не спеша в сторону центра. Её Эдгара, пристёгнутая на поводок, скакала на своих коротких ножках за нами.
   В течение нашей прогулки я разглагольствовал о всевозможных вещах, какие только могли придти мне в голову и которые могли быть понятны детскому сознанию, но не забывал, время от времени, преподносить страшные факты происходящих сейчас в городе ужасных деяний.
  
   * * * * * * *
   Прошло три дня, и во время случившейся паузы, как это частенько бывало, когда в закусочной не было ни одного посетителя, наш повар раскрыл газету и прочёл: "Прошедшей ночью, тридцатого сентября, Уайтчепльский убийца вновь напомнил о себе. В течение одного часа он убил двух женщин. Первая была обнаружена в час ночи в проходе между домами номер 40 и 42 по Бернер-стрит, из её горла ещё продолжала течь кровь. Вторая, была найдена без четверти два на площади Митр, что рядом с Митр-стрит. Она была изуродована так, как ни одна предшествующая жертва. Этой же ночью примерно в 2.55 на Глоустон-стрит на лестнице квартир 108 - 119 Уэнтуорт Модел Дуэллингз одним из констеблей были обнаружены мокрый от крови кусок женского фартука и надпись, которая была сделана мелом на чёрной кирпичной кладке на арке над входом. По непонятным пока причинам глава лондонской полиции, генерал Чарльз Уоррен, отдал приказ стереть её до того, как прибыл фотограф. Была сделана лишь её копия. Текст надписи не разглашается. Как чуть позже стало известно, кусок окровавленного фартука идеально подошёл по размеру к обрезанному фартуку женщины убитой на площади Митр. Нет никаких сомнений, что надпись на стене оставил убийца".
   - А ведь площадь Митр это уже Сити, а не Уайтчепль, - вымолвил я.
   - Да, это Сити, - подтвердил повар, - недалеко от Бишопсгейт.
   Это сообщение придало мне решимости, ведь Дебора жила недалеко от вышеупомянутой улицы. После работы я решил пойти к ней.
   После прогулки в Сити, мы расстались не у дома, где жило юное создание, а на соседней улице, Дебора хотела скрыть место своего проживания. Я же его знал и, не подав вида тогда, сегодня решил пойти в открытую. Рабочий день как назло стал тянуться медленно, зная, что я с нетерпением жду его окончания.
   Её не оказалось дома, но я смог проникнуть в её каморку, просунув в щель лезвие перочинного ножика и откинув щеколду примитивного замка. Я вошёл и осмотрел жильё Деборы. Это была обитель самого настоящего нищего. Моё внимание привлекла лишь стоящая на полу клетка. Она была прямоугольная, наподобие тех, в которых держат маленьких зверьков вроде белых крыс, хомячков. Удивляла лишь дверца: она была необычно крупных размеров. Неожиданно мысль о её возвращении заставила меня смутиться. Мне стало неудобно за бесцеремонное вторжение и я покинул мансарду Деборы.
   На следующий день, после двойного убийства наш повар, неутомимый чтец, поведал мне и официанту Джозефу, что агентство "Сентрал Ньюз" 27 сентября за три дня до двойного убийства получило письмо от человека, который отрекомендовался как Уайтчепльский убийца. Он написал, что "сердит на шлюх" и будет делать свою работу дальше. Автор письма подписался именем Джек Потрошитель.
   - Вот так да! Имя вполне соответствует его деяниям. А само письмо опубликовано?
   - Нет, самого письма не опубликовали. Но, я думаю, попозже опубликуют.
   - 27-го написал, 30-го уложил двоих!
   - Боже, что происходит в Лондоне?! - воскликнула присоединившаяся к нам кухарка Амелия.
   - По меньшей мере три ужаса висит сейчас над нашим городом, - со знанием знатока произнёс повар. - Джек Потрошитель - вспарыватель, некто перегрызающий горла, и некто расчленяющий женские тела, так называемое дело "торсы Темзы".
   - А это что за дело? - спросил я.
   - Ты опять ничего не знаешь, Поль? "Уайтхольский торс" - женское тело без головы, которое выловили недавно из Темзы, и, причём, не первое.
   - Ну и времечко! - и я опять подумал о Деборе.
   - А Кожаный Фартук? - добавила Амелия.
   - Нет-нет, Кожаный Фартук это подозреваемый в убийствах в Уайтчепле, - начал пояснять повар. - Это не отдельное дело, нет. Вот послушайте, что пишет "Дейли Телеграф" о вчерашнем дне: "Тысячи людей устремились на площадь Митр и на Бернер-стрит, толпы мужчин и женщин в Уайтчепле, Стипни и Спитафилдз скупали газеты, содержащие подробности убийств..."
   Я не дослушал, так как к моей стойке подошла особа, и я направился её обслуживать. По виду посетительницы можно было решить, что она из низших слоёв общества и наверняка промышляет проституцией. Она была на вид лет двадцати восьми и довольно симпатична.
   - Привет, - она облокотилась на стойку.
   - Что бы вы хотели заказать мисс?
   - Я хотела бы с тобой поговорить, - я заметил, что она слегка навеселе.
   - О чём же? Слушаю вас.
   - О чём? О твоей сопливой девчонке, - в её голосе послышалась напускная грубость.
   - Не понял.
   - Ну, как же... твоя сподручница, юная милашка с маленькой собачкой.
   Услышав это, я почувствовал недоброе.
   - Я вас не понимаю, мисс, - ответил я, как можно спокойнее.
   - Эх... я сяду за столик, а ты принесёшь мне двойную, нет, тройную порцию джина и что-нибудь мясного.
   Когда я принёс заказ, она пригласила меня присесть.
   - Так вот, на счёт твоей девчонки. Я кое-что случайно узнала.... Это заставило меня проследить за ней, а там уж, чуть позже, я повстречала тебя с ней вместе. Помнишь, как вы прогуливались в Сити, и на поводке семенила эта маленькая бестия.
   - Я не могу понять, к чему вы клоните?
   - К тому, милок, что я знаю, кто повинен в смерти Джекоба Лейси.
   - Извините, но я должен вас покинуть, у меня работа, к тому же, я совершенно не понимаю, о чём вы сейчас говорите и на что намекаете.
   - Брось прикидываться, милок. В газетах написано, что некто Джекоб Лейси найден в своей спальне с перегрызенным горлом!
   - Причём здесь я? Может, и действия Уайтчепльского маньяка вы припишите мне?
   - На того ты не тянешь, не переживай. А на три смерти связанные между собой перегрызенным горлом ты со своей девчонкой подходишь точно!
   - Что?! - я обмер.
   - Я видела, как твоя напарница со своим щенком 25-го вечером входила в дом с господином, о котором, на следующий день, газеты написали: "был найден с перегрызенным горлом". Когда я услышала о случившемся, я сразу же вспомнила девочку с собачкой, которую видела накануне вечером, 25-го сентября, на Леман Док номер 11, в который она, входила с господином. Газеты пишут и о том, что в доме убитого имеются явные следы ограбления. И это был уже третий случай!
   Я молчал и с ужасом смотрел на собеседницу.
   - Собачка эта хоть и маленькая, а имеет очень острые зубки. Я думаю, что мы сможем договориться. Я не попрошу невероятную сумму за молчание, меня устроят сто фунтов. Я хочу уехать и как можно быстрее из этого пахнущего кровью Уайтчепла.
   - Поверьте мне! Я ничего не знаю о том, что вы говорите. Я не смею отрицать знакомства с этой бедняжкой, но то, что вы сейчас поведали - для меня сногсшибательная новость. Я сам не...
   - Хоть в это и трудно поверить, но я дам тебе время до завтра. Завтра я приду, и ты дашь мне ответ. Я не знаю ваших отношений, может между вами туман.... Короче, то, что я съела и выпила - за твой счёт. Разберись со своей подругой или я пойду в полицию, - она встала из-за стола и удалилась.
   Сдав смену, я бросился к дому Деборы и застав её в чердачной лачуге, сразу же набросился на неё, требуя объяснений. Дебора растерялась столь неожиданному моему вторжению, а, услышав о фактах шантажа со стороны некой свидетельницы, расплакалась.
   - Признайся! - насел я. - Описанные в газетах три убийства, в которых у жертв было перегрызено горло - дело твоей собачки?!
   - Да, - тихо вымолвила она, испуганно взглянув на меня.
   - Так кто же ты такая, что смогла так выдрессировать маленькую шавку для столь ужасной работы?! - я впился в неё глазами.
   Она долго молчала, лишь слёзы стекали по её щекам. Потом, наконец, она вымолвила:
   - Эдгара не собака....... Это... афганская крыса...
   Воцарилась пауза. Я не мог некоторое время что-либо сказать.
   - Так это ты была во всех трёх случаях с "перегрызенным горлом"? - наконец очнулся я. Она молча кивнула головой. - И разве твоя... твоё животное не собака?
   - Нет. Это афганская крыса, - повторила Дебора. - Она очень много ест. Я не могу кормить её постоянно, и поэтому запираю в эту вот клетку. Когда Эдгара голодна, она вцепляется в горло. Я её не дрессировала. Это у них в породе. Если её вовремя не накормить, она подбирается к человеку как можно ближе и смотрит как заворожённая на его горло. Её привлекает движение жилки на левой стороне шеи. Какое-то время она наблюдает за ней, а потом бросается и вгрызается в неё.
   - Это же... Откуда у тебя она и это знание? Расскажи мне всё и тогда я смогу что-нибудь придумать. Иначе эта мамзель выдаст нас Скотланд-Ярду!
   - Я не понимаю, я не знаю! - зарыдала Дебора.
   Я терпеливо переждал истерику.
   - Эдгару оставил мне один умирающий нищий. Однажды я забралась на ночлег в один подвал. Там был он. Он немного рассказал о ней. Но я не поверила. А когда попробовала продать себя первый раз, то взяла с собой Эдгару, просто так, чтобы не быть одной.
   Она замолчала. Прозрачные бусинки беззвучно стекали по её щекам. Я молчал, чувствуя, что она сама продолжит рассказ.
   - Когда он сделал своё дело, - она запнулась на секунду, - и лёг не спину, тяжело дыша.... А Эдгара сидела рядом на ночном столике и наблюдала за нами. Он посмеялся тогда и сказал: "Любопытная, так и смотрит за нами". А потом, когда он лежал на спине, прикрыв глаза, она бросилась на него. Я схватила её и спрыгнула с кровати. Но я оторвала Эдгару вместе... с куском его шеи, - Дебора проглотила слёзы. - Побрызгав кровью, он быстро утих. Я была сильно напугана, но, вспомнив, что он мне ещё не заплатил, а я умирала от голода... обшарила карманы его сюртука. Я забрала тогда лишь деньги. Я так хотела есть... Какое-то время спустя я опять использовала Эдгару. В двух других случаях я забирала после осмотра комнат и драгоценности.
   Мы сидели молча: она перепуганная раскрывшейся тайной, я потрясённый услышанным. Потом, очнувшись, я скомандовал, чтоб она собрала вещи, расплатилась с хозяевами дома, мы будем тут же переезжать ко мне.
   Всё так и было проделано. Перепуганная, она полностью подчинилась мне. К полуночи, или чуть позже, мы уже перетаскивали её пару тюков вещей из кэба в мою квартиру. И будучи уже у меня я спросил её о добытых ею ценностях. Она молча достала из тюка маленькую сумочку и подала её мне.
   В сумочке лежало немного денег и драгоценностей. Выложив их на стол, я оценил всё максимум в пятьсот фунтов. А шантажистка требовала сто. Почти четверть - не много ли?! А может и немного, я ведь заполучил Дебору!
   На следующий день, с приподнятым настроением я ждал шантажистку. Дебора жила уже в моей квартире и хоть она оказалась не совсем безобидным ребёнком, я не испытывал страха или отвращения. К простому увлечению девчонкой у меня прибавилось ещё и уважение к этому малолетнему созданию, сумевшему сделать небольшой бизнес на негодяях.
   До того как явилась моя шантажистка, я успел обдумать план моих действий. Решив ничего не скрывать, я рассчитывал, что смогу тем самым расположить её хоть отчасти к доверию. Мои расчёты оказались верными. Когда она пришла, то я признался, а вернее, рассказал, что выяснил у своей малолетней подруги обо всех свершившихся событиях. Но под признанием я, в тоже время, пустил и утку, которая заключалась в том, что девочка смогла извлечь из этих событий лишь немного драгоценностей и почти никаких наличных денег; что я согласен рассчитаться, заплатить за молчание, но она, шантажистка, должна подождать. Я должен аккуратно, чтобы не вызвать подозрения, сбыть драгоценности. Как только я это сделаю, я заплачу ей.
   Моё откровение возымело действие и я даже узнал её имя - Мери Келли. (Я и подумать не мог тогда, что это имя станет известным на весь мир) Я уверил её так же в том, что несколько фунтов, которые удалось "Девочке с собачкой" извлечь из карманов трёх погибших развратников, пришлось отдать в уплату её долгов за комнату, переезд и погашение некоторых моих долгов. Всё это, конечно, была ложь. Но Мери поверила и согласилась подождать. Она дала мне две недели сроку, в течение которого я прозрел, и пожалел о достигнутом согласии.
  
   * * * * * * * *
   - Харрис, что слышно о Джеке Потрошителе? - обратился я однажды к повару. - Только не надо читать мне статьи, так, в общем, своими словами, чтобы не так мерзко было.
   - А пока ничего мерзкого и не пишут.
   - Что же пишут?
   - Пишут, что различного рода предприниматели используют ситуацию с выгодой.
   - Это как?
   - Газеты выходят огромными тиражами, компании омнибусов и кебов развозят толпы любопытных в Уайтчепле по местам убийств, продавцы съестного кормят множество зевак и делают хорошие деньги. Даже домовладельцы зарабатывают деньги, сдавая окна, из которых видны места трагедий. Торговцы замками тоже не плохо сейчас зарабатывают, народ напуган не на шутку.
   - Вот оно как!
   - Ты тоже можешь заработать. Объявлено вознаграждение 1200 фунтов тому, кто укажет на Джека Потрошителя.
   - Мне кажется, никто не сможет указать на него. Скорее всего, он работает один. Все, так или иначе, стремятся воспользоваться ситуацией и заработать денег. А мы с тобой, Харрис, - я усмехнулся, - пропадаем здесь за два фунта зарплаты и пару шиллингов чаевых, в неделю.
   - Да нет, не все. Проститутки уходят из Уайтчепла в другие районы и создают там конкуренцию. Владельцы лавок жалуются: торговля в Уайтчепле за последний месяц упала на пятьдесят процентов. С наступлением темноты улицы пустеют, люди боятся выходить за покупками. Пишут, что даже такие оживлённые улицы как Коммершиал-стрит и Брик Лэйн с темнотой пустеют и единственными прохожими остаются констебли и бездомные бродяги. Ещё пишут: "Попадаются и мужчины в штатском, чьи осанистые фигуры не могут не выдать их настоящую профессию. Они ходят парами и, выныривая из тускло освещённых переулков, одаривают своих коллег в форме взглядами, полными напускного безразличия".
   Но что бы ни писали газеты, - разного рода умники, пользуясь ситуацией, зарабатывают деньги, а я должен потерять сто фунтов, сумму равную моему двухлетнему заработку! Мне всё больше и больше не хотелось расставаться с деньгами и по прошествии указанного срока, я объяснил Мэри, что сбыть украденное, без риска быть пойманным, требует времени. Мы достигли договорённости, отсрочив выплату ещё на две недели. Признаться, ещё в самом начале наших переговоров я имел требуемую сумму. Наличности, добытой Деборой, хватало на откуп. Но, расплатиться с шантажисткой означало потерю всей наличности, а безопасный сбыт ювелирных изделий стоял постоянно под большим вопросом.
   Когда истекал второй двухнедельный срок, я пошёл после работы в Уайтчепль. Я нашёл Мэри у бара "Британия". Предложив посидеть в нём, я хорошо угостил её джином. Это позволило мне хоть и с трудом, но всё же добиться отсрочки на неделю. Достигнутая отсрочка была уже третьей отсрочкой, и я чувствовал, что ангельскому терпению Мери вот-вот придёт конец. На этот раз, расплатившись за нашу выпивку, я вывернул свои карманы, показав сим, что у меня нет более чем шести шиллингов. Они перекочевали к ней. Мери пожала в ладони полученные монеты, испытав нечто приятное, что выразило на её лице едва заметную улыбку. Я подумал: "Обрадовалась, думая, что получила постоянный источник хоть какого-то дохода". Тут я услышал, что после полученных от меня шести шиллингов, её претензии на сто фунтов не отменяются, долг не уменьшается ни на пенни, что эта мелочь, которую, я ей даю, будет считаться как пени за мои отсрочки.
   Я впал в непонятное состояние. Мне захотелось вдруг как-то избавиться от неё, но не способом откупа. Когда я распрощался с ней, было уже за полночь. Шагая по Коммершиал-стрит, я заметил, что полисменов, неспешно обходящих свои участки, здесь заметно больше чем в других районах города. Туман, начавший с октября регулярно опускаться на Лондон, окутал меня холодом. Изредка слышался грохот колёс невидимых экипажей. Я оглядывался. Туман светился пятнами от воткнутых в его тело газовых фонарей. Он густел и казался порою мутным желе, в котором тонули вверх стены домов, скрываясь от глаза уже на уровне второго этажа. Я шёл по ночным улицам скованный напряжением и страхом, боясь не Джека Потрошителя, а того, что меня может остановить констебль или полицейские в штатском и потребовать объяснений, куда и зачем ходил в Уайтчепль. Попалась мне и пара добровольцев в галошах и с крепкими палками из дружин созданных Комитетом бдительности Майлз Энд. Один такой доброволец гордо вышагивал по улице, покручивая вокруг пальца свистком на шнурке, и подозрительно глядя на меня. Но мне повезло, и когда я вышел в Сити, то вздохнул с облегчением.
   За время полученной отсрочки у меня начал созревать план, который раздваивался. С одной стороны я думал убрать Мэри, а с другой попробовать выследить Джека Потрошителя и, сообщив о нём полиции, заработать вознаграждение, которое превышало к этому времени 1400 фунтов. Если удастся заработать вознаграждение, я стану богатым человеком, и сто фунтов для Мэри будут составлять лишь пятнадцатую часть моих денег, что несущественно. Но, чтобы выследить Джека Потрошителя, или же подделавшись под его стиль, убрать Мэри, требовалось в первую очередь понять его манеру действий, его стиль. Странная идея фикс поселилась во мне. Правда, убрать мою шантажистку можно было как угодно, вовсе не подделываясь под Потрошителя, но я был захвачен именно этой идеей, не видя почему-то других способов.
  
   * * * * * * * * *
   Я направился к своему знакомому, штудировавшему медицину. Разыскивая его, я узнал, что он почти каждый вечер проводит в анатомическом театре при музее патологии. Я решил пойти к нему туда, надеясь под видом поиска работы и желанием устроиться санитаром в морг, выяснить что-либо о жертвах Потрошителя.
   Мой знакомый сначала был удивлён моим появлением, но, узнав, что я ищу работу, и интересуюсь возможностью устроиться санитаром, согласился провести экскурсию.
   - Кристофер, а ты, случаем, не знаешь подробностей, о том, что творит Потрошитель со своими жертвами? Расскажи, если можешь, о методах его страшной хирургии. Газеты из этических соображений подают сведения об увечьях в краткой форме и многое, мне кажется, умалчивают.
   - Зачем тебе эти жуткие подробности?
   - А они тебе известны?
   - Известны. Нам, медикам, доступно кое-что, что не доступно простому обывателю. Наш куратор, доктор Опеншоу, контактирует с судебными медиками.
   - Поделись со мной, с простым обывателем, по старой дружбе.
   - Хорошо. Но я не думаю, что это в итоге, не отразится на твоём аппетите, а возможно, и на сновидениях.
   Он провёл меня в помещение, где на столе лежал мертвец. Кристофер сдёрнул покрывало и моему взору предстал труп женщины, подвергавшийся в данный момент вскрытию.
   - Я покажу тебе на этом теле, которое вскрываю сейчас. Она умерла от рака. Но это не важно. У неё уже вскрыта брюшная полость, а нам важно сейчас именно это, - мой приятель говорил, как будто читал лекцию. Вид пустого человеческого живота и лежащие рядом в тазу внутренности нисколько не смущали его. - О чём ты хочешь узнать подробней?
   - Не знаю, - выдавил я из окаменевшего горла. - О том, о чём газеты не особо распространялись.
   - Расслабься, она тебя не укусит, - с усмешкой глянул на меня Кристофер. - Как же ты собираешься работать санитаром, если ты боишься трупов? Ладно, это дело привычки. Итак, могу рассказать о последней жертве, о Кэт Эддоус с площади Митр. Так как она оказалась самой изуродованной, газеты написав о ней, опустили некоторые детали. А мой куратор недавно познакомился с доктором Брауном, проводившим вскрытие последней жертвы. Браун обращался в Лондонский госпиталь, где работает доктор Опеншоу, мой куратор, по поводу почки, которую, кстати, мой доктор, уже до того изучал.
   - Какой почки?
   - Ты что, не слышал? Газеты об этом писали.
   - Я, признаться, читаю газеты редко. Да у меня на ра..., - я осёкся, опомнившись: я же ищу работу.
   - Что у тебя?
   - Я хотел сказать, что на бывшей работе был один тип, он читал уголовную хронику запоем и потом рассказывал. Тогда я всегда был в курсе таких новостей, а сейчас нет лишних денег на газеты. Покупаю их лишь иногда.
   - Слушай, просвещу тебя немного. 16 октября мистер Ласк, председатель комитета бдительности Майлз Энд, который организовал добровольные патрули, получил посылку, в которой находилась половина разрезанной вдоль почки. А у последней жертвы левая почка была удалена и не найдена.
   - И что удалось установить?
   - Лишь то, что это левая почка взрослого человека, и что она была помещена в спирт через несколько часов после удаления из тела, в результате чего не подверглась изменениям.
   - Кто-то мог её раздобыть в заведении аналогичном твоему?
   - Нет. Это исключено. В морги и анатомические театры трупы попадают не слишком быстро, поэтому в них начинают происходить некоторые изменения и их можно заметить. А почка, присланная по почте, была помещена в спирт совсем свеженькой! Да и тела, доставляемые для диссекции, заполняют формалином, а не спиртом!
   - Неужели это Потрошитель прислал почку? - на мой вопрос Кристофер лишь пожал плечами. - Тогда расскажи про Кэт Эддоус.
   - Как я тебе уже говорил, вскрытие делал доктор Браун в присутствии ещё трёх врачей. Поэтому его отчёту можно верить полностью.
   Кристофер взял какой-то тупой инструмент в виде металлической полосы и стал показывать им на вскрытом теле места ранений.
   - Как и в случае с предшествующими жертвами, - продолжил он, - горло было глубоко перерезано. Разрез начинался примерно на полтора дюйма ниже и на два с половиной дюйма сзади мочки левого уха и проходил через всё горло и заканчивался в трёх дюймах ниже мочки правого уха. Большой мускул перерезан в горле с левой стороны. Кровеносные сосуды на левой стороне горла разрезаны. Гортань разрезана ниже голосовой связки. Все внутренние ткани разрезаны до кости, и след от ножа остался на межпозвоночном хряще. Вены на правой стороне открыты. Внутренняя ярёмная вена разрезана на полтора дюйма, но не разделена надвое. Как считает доктор Браун, убийца перерезал сначала жертве горло, и смерть наступила от потери крови из сонной артерии. Другие увечья наносились уже после смерти.
   Теперь лицо. Впервые в этой серии убийств убийца изуродовал жертве лицо. Оно изуродовано довольно сильно. Имеется разрез через левое нижнее веко и так что оно совершенно отделено. Верхнее веко с этой стороны пересекает разрез к носу. Правое веко порезано на полдюйма. Имеется глубокий надрез через спинку носа от левого края носовой кости через щёку вниз до угла челюсти правой стороны. Этот разрез разделяет все ткани щеки, кроме слизистой оболочки полости рта. Кончик носа полностью отделён косым порезом от нижней части кости носа до места соединения крыльев носа с лицом. Здесь порез отделяет верхнюю губу и проникает в десну над правым верхним резцом. На каждой щеке имеется надрез, отделяющий кожу в виде треугольного лоскута, примерно в полтора дюйма. Мочка и раковина правого уха, были разрезаны по неровной линии.
   Переходим к области живота, где были нанесены наиболее серьёзные повреждения. Передняя стенка живота была вскрыта от половых органов до грудины. Разрез шёл снизу вверх. Он начинался здесь, - Кристофер ткнул своей указкой в лобок трупа, - и шёл вверх до сигмовидного хряща, разделял его и поднимался до грудины, но, уже не проникая под кожу. Два разреза образовали лохмотья кожи на левой стороне. Внутри, на печени имеется три повреждения от острия орудия. Брюшные стенки были разделены по средней линии, не доходя до пупка одной четверти дюйма. Потом разрез шёл горизонтально вправо на 2,5 дюйма и обошёл вокруг пупка налево параллельно предшествующему отрезку. Пупок остался соединённым с телом ленточкой кожи. Далее разрез идёт косо направо. Вниз разрез идёт правее влагалища и прямой кишки.
   На дюйм ниже складки бедра имеется разрез, тянущийся от передней части подвздошной кости косо вниз к левому бедру и отделяющий левую губу, образующий отворот кожи к паху. Имеется отворот кожи, образованный у правого бедра, включающий правую губу и простирающийся по передней части подвздошной кости. На правой стороне мускулы, включённые в Пупартову связку, перерезаны. Кожа была раздвинута на всём протяжении разреза живота, но сильного кровотечения не произошло. Отсюда можно сделать вывод, что разрез произведён после того, как наступила смерть, и на преступнике не должно было быть много крови. Разрез произведён кем-то, стоящим на коленях справа ниже середины тела.
   Слушая это, я чувствовал, как в горле застрял ком, а глаза мои подёрнула тонкая пелена. Кристофер же продолжал с упоением читать мне доклад, будто стоял не перед разделанным трупом, а в университете на кафедре и объяснял устройство какого-нибудь механизма.
   - Кишечник на большом расстоянии отделён от брыжейки. Около двух футов толстой кишки вырезано. Правая почка бледная, бескровная, слегка уменьшившаяся в основании пирамид. Печень имеет три небольших пореза, но сама по себе здорова. Поджелудочная железа разрезана с левой стороны позвоночника, но не насквозь. Взгляни, ты видишь почки, они имеют форму фасоли? - обратился Кристофер ко мне и развёл половинки брюшины.
   - Я думаю, их тут нет, - ответил я, заглянув в пустое брюхо, задержав дыхание.
   - Правильно! Но они на месте - я их ещё не вынимал, - он ткнул указкой в заднюю стенку пустого живота. - Это выстилка брюшины и почки находятся за ней, спереди их не видно. Так вот, Потрошитель разрезал выстилку в левой части и аккуратно удалил левую почку! Левая почечная артерия перерезана. Вывод: это мог сделать только человек, знающий, где расположены почки. Далее. Выстилка оболочки над маткой перерезана. Матка перерезана горизонтально, остался обрубок три четверти дюйма. Остальная часть матки вынута вместе со связками. Влагалище и шейка матки не повреждены. Указания на половую связь отсутствуют. Левая почка и матка унесены убийцей.
   - Это всё? - спросил я, чувствуя подкатывающую тошноту.
   - В общем да.
   - Как ты это всё запомнил?
   - Тебе всё запомнить тяжело, и это не удивительно. Устройство человека тебе знакомо лишь в общих чертах и медицинские термины тебе не понятны. А для меня это всё, как пять пальцев на руке, поэтому я и запомнил. Тем более что наш доктор рассказывал и показывал нам, студентам, всё это, как я сейчас тебе.
   - Всё, хватит о повреждениях, я ими насытился по горло. А что можно сказать о личности Потрошителя?
   - К сожалению, о нём почти нечего сказать. Врачи не могут определиться кто он, левша или нет. Есть даже мнения, что он одинаково владеет обеими руками.
   - А как у него с головой?
   - Вот в этом вопросе почти все сходятся к мнению, что Потрошитель душевно больной человек: зверское уродование жертв, и ещё - при убийстве на Хендбери-стрит он вырезал и унёс часть мочевого пузыря и матку, а в последний раз левую почку и матку. Зачем они ему?
   - О, а... об этом газеты не сообщали. Но, всё. Хватит. Спасибо. Покажи лучше мне ваше заведение.
   Пробыв среди трупов, постоянно омываемых холодной водой, примерно с час, я покинул анатомический театр, сказав, что в любом случае, такая работа не для меня. Уходил я потрясённый, но, тем не менее, незаметно прихватил с собой из таза, в котором лежали инструменты, один нож. В последствии, много позже, я узнал, что он называется секционным и служит для патоморфологического сечения трупов.
   Оказавшись на улице, я первым делом направился в бар и пропустил двойную порцию джина.
  
   * * * * * * * * * *
   Дебора нервничала и постоянно спрашивала меня, уладил ли я вопрос с Мери. Я видел по поведению моей девочки, что она готова не задумываясь отдать сто фунтов шантажистке и тем самым урегулировать вопрос. И мне пришлось несколько раз объяснять ей, что от шантажа так просто не откупишься.
   - Что же ты собираешься делать?
   - Первым делом я собираюсь осторожно продать драгоценности. Потом посмотрим. Может быть, удастся уговорить Мэри, снизить дань. Она живёт в Уайтчепле, а там, ты слышала, орудует Потрошитель.
   - И что?
   - А то, что она от страха может не выдержать долгого ожидания и снизит требование, чтобы поскорей получить деньги и уехать оттуда. Но я боюсь. Если, предположим, всё так и будет, то она может прийти потом, когда у неё кончатся деньги и опять нас шантажировать.
   - Но если вы договоритесь сейчас и разойдётесь, то потом это будет нечестно с её стороны.
   - А что я тебе и разъяснял? Теперь понимаешь, что от шантажа так просто не откупишься? - растолковывал я Деборе, а у самого в голове продолжал созревать план. Я раздумывал, а не нанять ли мне, десятка за два фунтов, какого-нибудь моряка, чтобы тот прикончил мою шантажистку где-нибудь в тёмном углу и, уйдя в рейс, исчез бы из поля зрения?
   Но этот вопрос надо было досконально продумать, чтобы в случае если убийцу поймают, то он не смог бы при всём желании указать на меня. Я так же решил подсобрать ещё сведений о Джеке Потрошителе и в ближайший мой выходной направился в библиотеку Британского музея, собираясь перечитать подшивки газет.
   Проведя в библиотеке полдня и проштудировав подшивки нескольких наиболее крупных газет за 1888 год, я составил для себя картину трагедии происходящей сейчас в Уайтчепле. Я начал составлять её с жертвы, которая с большим сомнением приписывалась Потрошителю. Но раз всё-таки приписывалась, я начал с неё. Итак, 2 апреля 1888 года, Эмма Смит 45 лет. Как писала "Дейли Ньюс" от 4-го апреля: "Покойная возвращалась домой по Уайтчепль-роуд в ночь после Банковского праздника, когда на неё напал неизвестный мужчина, и зверски её изувечил. Преступник скрылся, оставив женщину лежать на улице в полубессознательном состоянии. Пострадавшая, придя в себя, сама добралась до дома. На её голове и лице были раны, правое ухо было почти оторвано. Она также жаловалась на боли в низу живота. Помощница смотрителя отвезла Эмму Смит в Лондонскую больницу. Ранения были очень серьёзными: инструмент с тупым лезвием был с силой вогнан ей во влагалище, что привело к разрыву промежности. На следующий день в девять утра она умерла от воспаления брюшины. Преступник не найден". В других газетах, я обнаружил дополнительную информацию составленную из рассказов помощницы смотрителя и хирурга больницы, которым пострадавшая поведала о случившемся. Оказалось, что на неё напали трое мужчин; они отняли у неё деньги, изнасиловали и потом изувечили. Это стало вызывать у меня сомнение, - я был склонен думать, что Потрошитель одиночка. Я вновь пересмотрел более ранние номера газет и нашёл сведения о нападении на Анну Миллвуд произошедшее 25 февраля в 5 часов утра. Eastern post писала: "Пострадавшая была доставлена в Уайтчепльскую больницу с многочисленными ножевыми ранениями на ногах и в нижней части тела. Она сказала, что подверглась нападению незнакомого мужчины, нанесшего ей удары складным ножом, который он достал из кармана. Свидетелей происшествия не оказалось, и до сих пор у нас имеются лишь показания самой женщины, хотя факт нападения на неё нельзя отрицать". В более поздних номерах газеты я нашёл сведения о том, что Анна Миллвуд вылечилась, и 21 марта была выписана из больницы.
   Далее мне попались сообщения о том, что "В ночь на 28 марта некто постучал в дверь комнаты швеи Ады Вильсон. Она открыла дверь и увидела на пороге мужчину, который потребовал денег. Он выглядел лет на тридцать, имел загорелый цвет лица и светлые усы. Ада отказалась отдать деньги. Тогда незнакомец вытащил складной нож и дважды ударил её по горлу. К счастью на её крики сбежались люди. Доктор Уилер забинтовал раны и отправил пострадавшую в Лондонскую больницу". Пресса высказывала мнение, что женщина не выживет. Но через тридцать дней Ада Вильсон выписалась как вылечившаяся.
   Прошло четыре месяца, и следующей жертвой оказалась Марта Тэбрэм. Под утро 6 августа её нашли мёртвой на площадке жилого дома по адресу Джордж-ярд, 47. Ей было нанесено 39 ножевых ранений. По сообщениям врачей, Баррета и Киллена, были нанесены следующие увечья: левое лёгкое проколото в пяти местах, правое - в двух. Сердце было проколото один раз. Печень была проколота в пяти местах, почки и желудок имели шесть ножевых ранений. Нижняя часть тела была оголена и имела след проникающего ранения. Смерть наступила в результате потери крови.
   Странно, а как же удар в сердце?
   А в газете Иллюстрэйтед Полис Ньюс я обнаружил следующее: "Трудность опознания объясняется жестокостью, с которой совершено убийство. Её душили, когда держали на полу, и от этого у неё настолько опухло лицо, что черты лица потеряли узнаваемость". Получалось, что её сначала задушили, а уж потом истыкали ножом. Из всех ранений лишь одно указывало на левшу. Мотив нападения неизвестен, - отнимать у бедной женщины было нечего.
   Ещё одна жертва пала от руки убийцы 31 августа. Мэри Николс была обнаружена примерно в 3.40 утра на Бакс Роу двумя извозчиками, идущими на работу. Она лежала вытянувшись вдоль тротуара на спине у ворот конюшни. Её руки лежали вдоль тела, ноги были вытянуты и слегка разведены, юбки задраны до живота. Широко раскрытые глаза смотрели в ночь. Густая кровь медленно вытекала из горла. Лишь в морге при осмотре тела инспектор Спратлинг обнаружил, что живот жертвы распорот до грудины и внутренности вываливались наружу.
   По газетным отчётам начала сентября выходило, что вся пресса приписывала только последние два убийства одному лицу. Как писала "East London Observer": "Оба убийства, сильно взволновавшие в последний месяц Лондон, связаны друг с другом тем, что обе жертвы были беднейшими из бедных и что грабёж в качестве мотива исключён. Избыток жестокости наводит на мысль, что преступления совершены человеком с расстроенной психикой".
   В "Стар" от 5-го сентября я обнаружил статью с кричащим заголовком: "Кожаный Фартук. Единственное имя, связанное с Уайтчепльскими убийствами. Безмолвный ночной террор. Странный тип, рыщущий по Уайтчеплю после полуночи. - Его боятся все женщины. - В домашних туфлях и с острым ножом сапожника". Газета писала, что Кожаный Фартук был евреем-сапожником, оставившим свой бизнес ради рэкета проституток. Отличительной особенностью его одежды является кожаный фартук, от которого и пошла его кличка. В течение нескольких лет он терроризирует Уайтчепльских проституток. Передвигается он бесшумно, но никто не может описать его обуви. По словам очевидцев, он мог жестоко избить свою жертву, но своим сапожным ножом пользовался лишь для устрашения. Полиция начала его интенсивный розыск.
   Энни Чепмен оказалась в этой цепочке следующей жертвой. Её обнаружили 8-го сентября около шести утра во дворе дома 29 по Хэндбери-стрит. Тело лежало на спине слева от крыльца, которое вело из коридора во внутренний двор. Голова находилась в шести дюймах от нижней ступеньки. Левая рука касалась груди, колени были согнуты, ноги расставлены, юбка задрана до живота. Распухшее лицо было повёрнуто вправо. Распухший язык высовывался изо рта, но не далее губ. За правым плечом лежали тонкие кишки, соединённые с брюшной полостью. За левым плечом в луже крови лежали куски желудка. Горло было насквозь рассечено глубокой раной. Вокруг жертвы не было обнаружено никаких улик. Результаты вскрытия проведённого доктором Филлипсом все газеты давали, опуская подробности повреждений брюшной полости. Лишь в газете "Lancet" я обнаружил результаты судебной экспертизы ран живота. " Брюшная полость была полностью открыта, внутренности вынуты и разложены за плечами. Матка со всеми придатками, верхней частью влагалища и двумя третями мочевого пузыря полностью отсутствует. Недостающие органы найти не удалось. Разрезы были сделаны аккуратно, в обход прямой кишки. Влагалище было перерезано достаточно низко, чтобы не повредить шейку матки. Безусловно, это было делом рук профессионала, достаточно грамотного в анатомии, чтобы не повредить ударом ножа органы, относящиеся к почечной лоханке".
   По мнению доктора Филлипса, для нанесения ран в области горла и живота использовался один и тот же нож. Нож был очень острым, с узким лезвием шести - восьми дюймов в длину. Ближайшим аналогом может послужить хорошо заточенный нож мясника со скотобойни, а так же, нечто похожее на скальпель для ампутаций небольших размеров.
   После этого убийства, по сообщениям разных газет, в Уайтчепле разразилась паника. "Обсервер" писала: "В субботу вечером 8-го на улицы вышли тысячи людей. Ходили слухи о новых убийствах, и им верили. В районе воцарилась паника. Разве можно иначе назвать это бесцельное скопление народа?" Злоба и негодование были основными эмоциями толпы. Из нескольких сообщений вырисовывался один хороший пример настроения масс. К моменту последнего убийства хулиган Скуибби уже разыскивался полицией. Он был татуирован с головы до ног, был приземист и очень силён. При его былых арестах всегда требовалось не менее шести полицейских. Незадолго до последних событий он швырялся кирпичами в полицейских и попал в ребёнка, тяжело его ранив. Он прятался от полиции, но новости об очередном убийстве заинтриговали его, он вышел из укрытия и смешался с толпой у места происшествия. Инспектор Дью, проводивший расследование, заметил его. Но и Скуибби заметил сыщика.
   Он бросился бежать и, ныряя под лошадьми, пересёк улицу ринувшись по Коммершиал-стрит в сторону Алтгейт. Двое полицейских бросились за ним. Вид человека, убегающего от полиции, привёл окружающих в состояние крайнего возбуждения. Послышались крики "Уайтчепльский убийца! Линчевать его!" Толпы людей тут же бросились за ним. В доме на Флауэр-энд-Дин-стрит Скуибби оказался в тупике. Полицейские вместо зверя готового драться увидели человека с бледным лицом и дрожащими руками. Дом был окружён толпой жаждавшей крови. Даже после прибытия наряда полиции жизнь хулигана была под угрозой. Полицейские с трудом сдержали обезумевшую толпу, выводя Скуибби и, сажая в арестантскую карету, которая была едва не перевёрнута. Отделение полиции, куда был доставлен Скуибби, оказалось в самой настоящей осаде. "Стар" описала это так: "Новости распространялись подобно пожару. Со всех улиц, изо всех дворов, из рыночных рядов, из трактиров - отовсюду к полицейскому участку стекались люди, жаждавшие крови несчастного арестанта. Полиция вынуждена была принять меры к его защите, иначе задержанного разорвали бы на части. Ворота участка были заперты, чтобы толпа не проникла внутрь. Инспектор полиции объяснил корреспонденту "Стар", а потом и толпе из окон второго этажа, что этот преступник давно разыскивался полицией и не имеет отношения к убийству на Хэндбери-стрит. Но, даже услышав такое разъяснение, толпа всё ещё сомневалась и потому разошлась не сразу".
   Убийство Энни Чэпмен вызвало волну антисемитизма, которая сопровождалась беспорядками. Вероятно, она была отчасти вызвана компанией развязанной прессой против Кожаного Фартука, который был евреем. "Обсервер" писала: "Многие мотивировали свои обвинения в адрес евреев тем, что ни один англичанин не смог бы совершить такое ужасное преступление, - следовательно, - заключают они, - убийца был еврей".
   Обстановка в районе убийств накалялась. Даже по прошествии недели со дня убийства Энни Чэпмен один из полицейских жаловался в городском суде на проблемы, возникшие в связи с переселением в его округ из Уайтчепла большого количества проституток. И даже в других районах спокойствие было весьма хрупким. Как писали газеты, даже через десять дней после убийства любой мужчина подозрительного вида мог подвергнуться нападению на улице. Но на этом фоне были и другие моменты, такие как коммерция. В дни, последовавшие за убийством, жильцы соседних домов брали с зевак по пенни за возможность взглянуть из окон на двор дома 29 по Хэндбери-стрит. Владелец мастерской восковых фигур с Уайтчепль-роуд слегка переделал три старые фигуры, сделал на них несколько мазков красной краской и, выставив их для обозрения в своей мастерской, зазывал взглянуть на них за одно пенни.
   Прошло три недели и в воскресенье 30-го сентября в час ночи повозка, запряжённая пони, въехала в проезд между домами 40-42 по Бернер-стрит. Ей управлял русский еврей Льюис Димшутц. Его пони подалась влево, и Димшутц увидел справа от себя на земле что-то тёмное. Он ткнул предмет рукояткой кнута, потом, нагнувшись, зажёг спичку. Погашенная ветром спичка дала, всё же, увидеть распростёртую на земле фигуру. Первым к месту происшествия прибыл констебль Лэмб. Он прикоснулся к лицу женщины, оно было ещё тёплым. Констебль пощупал пульс, но ничего не почувствовал. Он осмотрел тело. Следы борьбы отсутствовали. Только подошвы туфель были видны из-под длинной юбки. "Казалось, будто её аккуратно положили на землю". Горло было глубоко рассечено. Прибывшие врачи, Блекуэл и Джонстон, констатировали смерть от потери крови. Убийство было совершено во дворе Международного Образовательного клуба Рабочих, в котором в тот момент находилось несколько человек. И хоть окна клуба были открыты, никто не слышал криков. Загадкой осталось и то, что в левой руке погибшая держала пакетик с леденцами. Почему она не выронила его, защищаясь от нападавшего, или для того чтобы амортизировать руками падение?
   В эту же ночь произошло ещё одно убийство. Спустя три четверти часа констебль Уаткинс вошёл на площадь Митр. Эдуард Уаткинс газете "Стар": "Её разделали, как свинью на рынке, я давно в полиции, но такого ещё ни разу не видел". Он же газете "Дейли Ньюс": " Я свернул на площадь Митр в 1.45. Зайдя со стороны Митр-стрит, я резко повернулся направо, и при свете фонаря увидел тело прямо перед собой. Одежда была задрана выше пояса, и живот был обнажён. На нём зияла страшная рана снизу доверху. Кишки были вынуты и разложены вокруг шеи. Горло также было перерезано от уха до уха, и голова была почти отделена от тела. Повсюду была кровь. Ею было залито лицо убитой, и поэтому я не смог в полной мере разглядеть раны на нём. Убийца вонзил нож в левый глаз женщины, засунул его лезвие под нос и полностью отрезал нос от лица. В то же время он разрезал её щёку до самого изгиба челюсти. Нос лежал рядом на щеке. Более ужасного зрелища я не видел. Я едва устоял на ногах".
   Более подробно о результатах экспертизы мне уже поведал мой знакомый Кристофер.
   Обнаруживший тело констебль Уаткинс бросился к складу "Кирли и Танга", находящемуся на противоположном конце этой маленькой площади, там, в одном окне горел свет. Он попросил сторожа помочь - сообщить в полицию. Джордж Моррис, сторож, заявил впоследствии газете "Стар", что "незадолго до прихода констебля, он подошёл к двери и выглянул на площадь", и, несмотря на то, что там должно было происходить убийство, он ничего не заметил. "Самое странное - это то, что я не услышал ни звука, - заявлял Моррис корреспондентам. - Обычно я слышу даже шаги полицейского, когда он проходит мимо каждую четверть часа".
   Около трёх часов ночи, когда велось два параллельных расследования: одно - полицией Большого Лондона на Бернер-стрит, другое - полицией Сити на площади Митр, в Уайтчепле на Глоустон-стрит у дома Уэнтуорт Модел Дуэллингз, был обнаружен кусок окровавленного женского фартука и надпись сделанная мелом на стене дома. Не дожидаясь фотографа, глава полиции Большого Лондона сэр Чарльз Уоррен приказал стереть надпись.
   Через несколько дней после двойного убийства газеты цитировали высказывания доктора Брауна, делавшего вскрытие Кэт Эддоус, подтвердившие слова моего знакомого студента-медика о неплохом знании анатомии убийцей. "Дейли Телеграф" писала: "Способ, которым была вырезана почка, показывает, что операция проведена кем-то, кто знал, что он делает". "Дейли Ньюз" цитировала Брауна следующим образом: "Левая почка была аккуратно вырезана таким образом, который показывает, что это сделал человек не только знающий её анатомическое положение, но и знающий, как её удалить". Но доктор Секвейра, присутствовавший при вскрытии, был более скептичен в отношении мастерства убийцы. Из его интервью данному газете "Стар" явствует: хоть убийца и произвёл зверский акт быстро, это не говорит о том, что это был специалист, но и не говорит о том, что это был человек не умеющий обращаться с ножом. Это мог быть охотник, мясник, работник бойни или студент-медик. Я вспомнил Кристофера и подумал, что теперь его и его коллег ждут проверки.
   Изучая подшивки газет дальше, я нашёл публикацию надписи обнаруженной на стене дома 30-го сентября и так скоропостижно стёртой:
  
   "Йивреи -
   Люди, которых
   Ни в чём
   Не обвинят"
  
   Теперь становилось понятно, почему надпись стёрли до того, как расцвело, и улицы стали наполняться воскресной публикой. Полиция испугалась еврейских погромов. "Пэлл Мэлл Газет" от 12 октября писала: "Язык евреев Ист-Энда представляет собой смешанный диалект, известный как "идиш", и их способ написания слова "евреи" будет "йивреи". Полиция рассматривает это как указание на то, что преступление совершено одним из этих многочисленных иностранцев, которыми кишит Ист-Энд".
   Глава полиции Большого Лондона Чарльз Уоррен испытывал такую боязнь перед еврейскими погромами, что дал опровержение в газеты, утверждая, что "йивреи" - слово не на идиш. Он мотивировал опровержение тем, что проконсультировался с главным раввином Германом Адлером, который заявил, что эквивалентом слова еврей на диалекте идиш будет "йидден". "Я не знаю, - сказал он, - ни одного диалекта или языка, в котором слово "евреи" пишется "йивреи".
   В некоторых газетах за четвёртое октября, я обнаружил публикации посланий Потрошителя. Это были письмо от 27 сентября и открытка от первого октября полученные агентством "Сентрал Ньюз". Письмо было написано красной тушью и адресовано "Боссу, Сентрал Ньюз Офис, Лондон Сити":
   25 сент: 1888
   Дорогой Босс
   Я слышу что полиция
   поймала меня но они ещё меня
   не засадили. Я смеюсь когда
   они выглядят такими умными и говорят что
   они на верном пути. Это шутка
   насчёт Кожаного Фартука дала мне
   новую силу. Я сердит на шлюх и
   буду потрошить их покуда меня
   не засадят. Великим делом была последняя
   работёнка. Я не дал леди времени
   взвизгнуть. Как они теперь меня поймают.
   Я люблю своё дело и хочу начать
   снова. Вы скоро услышите обо мне
   и моих весёленьких играх. Я
   сохранил немножко настоящего красного вещества
   в бутылке из-под имбирного пива от последнего дела
   чтобы им написать но оно загустело
   как клей и я не могу им пользоваться. Красные
   чернила подойдут я надеюсь ха. ха._
   Следующее дело которое я сделаю я отрежу
   уши леди и пошлю
   полицейским просто для смеха
   правда. Попридержите это письмо пока я
   не сделаю побольше дел а тогда
   прямо издавайте. Мой нож такой хорошенький
   и острый я хочу начать работу
   прямо сейчас если повезёт.
   Удачи.
   Искренне ваш
   Джек Потрошитель
   Не против фирменного имени
  
   было неплохо
   послать это до того
   как все красные
   чернила сошли с рук
   проклятье.
   Пока не везёт. Говорят
   я врач
   ну ха ха
  
   Открытка, текст которой был написан в той же манере, и тем же подчерком гласила:
   Я не обманывал
   дорогой старик Босс когда
   дал тебе совет
   ты услышишь о
   наглом деле Джека
   завтра двойное
   событие на этот раз
   первая взвизгнула
   немножко не мог
   сразу покончить.
   не было времени
   добыть уши для
   полиции спасибо за
   то что придержал последнее письмо
   пока я не приступил снова к делам
   Джек Потрошитель
  
   Опубликованные тексты были факсимильным воспроизведением письма и открытки, сопровождавшиеся просьбой полиции к гражданам связаться с нею, если кто узнает подчерк.
   В газетах этих же дней обнаружились данные опознанных к этому времени убитых женщин. С первой полиции пришлось повозиться, но было установлено, погибшая на Бернер-стрит - Элизабет Страйд 45-ти лет шведка по национальности. Убитая на площади Митр - Кэт Эддоус 46-ти лет. Обе из низших слоёв общества и обе подрабатывали на жизнь проституцией.
   А вот в Пресс Ассосеэйшн от 19 октября обнаружились сведения о почке, присланной якобы Потрошителем по почте сэру Ласку. В отчёте говорилось, что 16 октября председатель Комитета бдительности Майл Энд Джордж Ласк получил по почте небольшую посылку, в которой оказалась почка, разделённая продольно и письмо.
   Из ада
   М-р Ласк
   Сёр
   Шлю тебе половину
   Почки которую я вынул из женщины
   сахрани её себе другой кусок я
   изжарил и съел было очень вкусно я
   может пошлю тебе кровавый нож которым
   я её вынул если ты только ещё немножко
   подождёшь
   подпись Паймай меня если
   сможешь
   Миштер Ласк
  
   Почка была отправлена в Лондонский госпиталь доктору Томасу Опеншоу, куратору Музея патологии для исследования под микроскопом. После изучения доктор сделал вывод, что представленный орган является частью почки человека, частью "джиновой почки", то есть принадлежащей пьянице, возможно женщине, которой примерно 45 лет и что она была извлечена из тела в течение последних трёх недель. Но, давая в тот же день интервью газете "Стар" доктор отрёкся от большей части опубликованных ранее утверждений. "Доктор Опеншоу сегодня сказал репортёру "Стар", что, исследовав часть почки под микроскопом, он составил себе мнение, что это половина левой почки человека. Однако он не может сказать, почка эта мужчины или женщины, или как давно она была удалена из тела, так как она хранилась в спирте". После всей прочитанной информации ясности с почкой так и не появилось: была ли это почка Кэт Эддоус или это была искусная мистификация? Не было полной уверенности у врачей и у полиции в отношении того: все ли последние убийства принадлежат руке одного человека. Предпоследняя жертва, Элизабет Страйд, не была изуродована как другие жертвы, и характер раны на горле был несколько иной нежели у остальных погибших. Может быть, кто-то пытался подделаться под стиль Потрошителя?
   Да, этой осенью, казалось, не будет конца трагедиям. Газеты были полны такой информации. Молодой мясник по имени Хеннел перерезал себе горло в доме своих родителей. Как сообщили, "он постоянно боялся, что его преследуют за уайтчепльские убийства". Сара Гуди, сорокалетняя швея, попала в сумасшедший дом, преследуемая иллюзией, что за ней по всему Лондону гоняются убийцы. Но волны страха прокатывались и вдалеке от Уайтчепла. В Килкиле, графство Даун, некая мисс Миллигэн двадцати одного года, умерла от страха, когда через две недели после двойного убийства один "шутник" набросился на неё с ножом, заявив, что он Джек Потрошитель.
   Взвешивая все факты, я пришёл к выводу, что, начиная с Марты Тэбрэм, которую неизвестный истыкал ножом и, кончая последним двойным убийством, всё это было делом рук Потрошителя. Если рассматривать все эти убийства вместе, то можно заметить, что убийца с каждым разом совершенствует технику уродования жертвы. Он ожесточается. Элизабет Страйд не была изуродована лишь потому, что Потрошителя вспугнул Димшутц со своей тележкой. Если бы не его неожиданное появление, то и Элизабет Страйд ждали бы страшные увечья. А если бы случилось именно так, то, возможно, Кэт Эддоус не оказалась бы жертвой. Лишившись возможности выпотрошить Элизабет, Джек отправился на поиски другой жертвы и, найдя, отыгрался сполна.
   Что можно было ещё почерпнуть из всего прочитанного о Джеке? Информации явно указывающей на то, что он левша, я не обнаружил. Описание его внешности, переданное свидетелями, которые видели своих знакомых женщин незадолго до их смерти в обществе мужчины, разнились, и причём, довольно сильно. Одни указывали, что на мужчине была широкополая шляпа, другие, что на его голове была фуражка наподобие той, что носят моряки. Одни указывали, что незнакомец был в длинном чёрном пальто, другие - в сюртуке, третьи - в пиджаке. Сходство всех показаний было лишь в том, что незнакомец носил усы, но относительно их цвета и размера данные тоже имели расхождения.
   Я покинул библиотеку во второй половине дня с распухшей от информации головой.
   - Как твои успехи? - спросила Дебора, когда я переступил порог своей квартиры.
   - Голова пухнет. Прочёл столько газет, сколько и за год не читал, а информации непосредственно о Джеке Потрошителе почти нет. Он не оставил на местах преступлений ни единой улики.
   - Значит, выследить его ты уже не хочешь?
   - Не хочешь. Это, я думаю, почти не возможно. Патрулирование Уайтчепла усилено вдвое, даже втрое: увеличено количество патрулирующих полицейских, к ним добавлены патрули в штатском и плюс патрули Комитета бдительности! И, такая масса блюстителей не может найти ни единой зацепки! Хм, куда уж мне одному. Джек Потрошитель - это какой-то фантом, приведение, оборотень!
   - Придётся нам Мэри заплатить из наших денег, - произнесла Дебора голосом лишённым какой-либо окраски. Она взглянула в окно и её отсутствующий взгляд, потерялся среди леса печных труб... Боже, какая это была душка! Как можно было не влюбиться в это создание, если при каждом слове шевеление её губок вызывало у меня восторг! Нет, эта прелестная мадмуазель должна не существовать, а жить, и причём, красиво жить!
  
   * * * * * * * * * * *
   Через два дня, в пятницу, Мэри пришла ко мне в закусочную. С нетерпением и злостью в глазах, она напомнила мне о сроке, истекающем в понедельник. На предложение снизить требуемую сумму она ответила категоричным отказом.
   - От своей сотни я не отступлюсь! - заявила она.
   И в этот момент ко мне пришла идея. Я стал разыгрывать перед ней спектакль, будто наконец-то мне удалось найти человека знающего скупщика краденого.
   - Я почему спросил о снижении цены, - повёл я разговор в нужное мне русло, - нет уверенности, что скупщик возьмёт всё. Но, на то, что он возьмёт хотя бы часть, я надеюсь. Я верю - это дело надёжное. Если человек скупает краденое, то он осторожен и, следовательно, ему можно доверять. А если бы ты, Мэри, согласилась на половину, то, я думаю, смог бы найти эту сумму за два дня, одолжив по несколько фунтов у моих друзей. Конечно, найти 50 фунтов было бы не легко, но реально, а набрать большее, увы, для меня не...
   - Нет, - отрезала она.
   - Хорошо, подождём, осталось не долго, - ответил я, пытаясь выглядеть весёлым, и тут же заявил, что угощаю её. Весь этот розыгрыш я проделал для того, чтобы выиграть хотя бы ещё одну недельку, надеясь, в конце концов, на что-то решиться.
   - Когда состоится сделка? - чуть подобрев, спросила она.
   - В ноябре, восьмого-десятого, а может и седьмого. Скупщик о точном дне, часе и месте сообщит в последний момент.
   - Перестраховщики - дьявол бы вас побрал, - прошипела она. - Подай мне стакан джина и жареного мяса.
   Когда я выполнил её заказ, она, сделав быстро несколько глотков, произнесла:
   - Когда же это всё кончится? Ты же слышал, что Джек положил в одну ночь сразу двух. Он звереет, ему уже мало одной зараз. Я боюсь.
   - Мэри, это же было месяц назад. С тех пор, слава Богу - тишина. Может он больше и не объявится. Может, с ним самим чего случилось, - пытался я успокоить её.
   - Дай Бог, чтоб это было так. Но учти, с меня довольно. Я даю тебе последний срок - 10 ноября. Если сделка у вас не состоится мне - плевать! Ты возьмёшь деньги где хочешь и заплатишь мне. Или 11-го я иду в полицию.
   - На этот раз, Мэри, я уверен, что всё получится. Ради Бога потерпи ещё чуть-чуть. Я вовсе не заинтересован в ссоре с тобой. Ешь, пей, и вот, возьми, - я вытащил из кармана четыре шиллинга и несколько пенсов. Мери, оглянувшись зверьком по сторонам, дрожащей рукой положила деньги в карман.
  
   * * * * * * * * * * * *
   Девятого ноября я проснулся в полдень, и сразу же почувствовал, как раскалывается моя голова.
   - Почему ты так напился вчера? - вскрикнула Дебора, увидев, что я очнулся. - Явился утром мертвецки пьяный, где ты был? И что теперь будет, - ты не пошёл на работу?!
   - Прости, - прошипел я, - прости, я встретил вчера своего школьного товарища, точнее, он случайно зашёл в закусочную, мы... не виделись сто лет. Когда я закончил работу мы пошли в бар, где-то в Сити, и вспомнили наши детские годы. Такое бывает нечасто. И как-то рюмка за рюмкой...
   - Но что же теперь делать?!
   - Пожалуйста, не кричи так, у меня раскалывается голова... Понимаешь? На две части. А делать... сходи, пожалуйста, ко мне на работу и скажи, что я заболел, у меня жар - простыл, но через пару дней я выйду.
   Когда она вернулась, я собрался, и мы вышли прогуляться. Я надеялся, что головная боль на воздухе утихнет, а если нет, то, зайти к аптекарю и купить порошки от головной боли.
   На перекрёстке мы услышали как оборванец торгующий газетами выкрикивал не щадя горла: "Специальный выпуск! - Уайтчепль! - Ещё одна! - Страшные увечья!" Я купил газету. Пробежав глазами первую страницу, нашёл громкий заголовок и, прочитав статью, показал её Деборе.
   - Что там написано? - Дебора взглянула на меня с удивлением. Она едва умела читать, и мне пришлось перечитать статью: "После месячного перерыва Джек Потрошитель вновь нанёс удар. 9-го ноября в своей комнатке на Миллерс Корт, 13 была убита Мэри Келли. В данном случае Потрошитель изменил своим правилам и впервые убил свою жертву не на улице, а в её же жилище и вдобавок, изуродовал труп, как никогда до этого!"
   - Это... не наша ли Мэри - шантажистка? - были слова Деборы.
   - Она... Её звали Мэри Джейн Келли.... Проститутка-ирландка. Само Провидение послало нам избавление от шантажа. Теперь, моя дорогая Дебора, о тайне Эдгары не знает, кроме нас, никто, - я обнял мою девочку и почувствовал, как задрожало её тело. Дебора заплакала - нет - она зарыдала и чтобы не закричать закусила рукав моего пальто. Я не понял, почему с ней случилась истерика, и лишь крепко обняв её прислонился к стене дома. Так мы и стояли, не знаю сколько: я прижимал Дебору к себе, слушал её стоны и сдавленные крики, и по моим щекам беззвучно сбегали слёзы...
  
   * * * * * * * * * * * * * *
   Это было последнее преступление Джека Потрошителя. Изуверские убийства прекратились. Но этого тогда никто не знал.
   Два дня я пробыл дома, глушил джин - любимый напиток Мэри, и выискивал любую информацию об убийстве из разных газет, за которыми ходила Дебора.
   - Почему ты всё пьёшь и пьёшь? - спрашивала моя душка. - И эти газеты, газеты, ты же столько раньше не читал. Почему тебя так заинтересовало убийство Мэри?
   - Как бы тебе это объяснить? Жалко этих несчастных бедных женщин, но, понимаешь, пять первых убийств, произошедших с августа, всё же не задевали лично меня, последнее же, шестое... я лично был знаком с погибшей, совсем незадолго до её гибели общался с ней. И хоть мы не были в приятельских отношениях, и я рад с одной стороны, что мы избавились от шантажа, с другой мне её по-человечески очень жаль. В любом случае она не заслужила такой смерти. А ты сама, почему так расплакалась, узнав о её гибели?
   - Не знаю. Наверное, потому... как ты сказал, что был с ней знаком. А я была с ней знакома через тебя. Отдал бы ты ей, что она требовала и жила бы она сейчас где-нибудь в другом районе.
   - Кто же знал.... Мрачно на душе.
   А газетные материалы меня несколько удивили, так как были скупы как никогда. Полиция стала пуще прежнего придерживать информацию. Но газетчики всё же выследили некоторых свидетелей. Из "Таймс" я узнал, как было обнаружено тело. Случилось это около одиннадцати утра, к Мэри пришёл помощник Джона Мак-Карти домовладельца, узнать, не сможет ли она заплатить за жильё, так как долг составлял уже 29 шиллингов. На стуки в дверь никто не отозвался и тогда помощник Томас Бойер зашёл за угол и заглянул в окно, отодвинув рукой занавеску, так как два маленьких стекла в окне были выбиты. Он увидел два куска мяса на столике у кровати и затем уж разглядел тело Мэри, лежавшее на кровати, окровавленное и изуродованное. Бойер побежал за хозяином, который, придя и глянув в окно и увидев тошнотворную картину, послал помощника в полицейский участок. В Миллерс Корт собралось невиданное там доселе количество полицейских. В 11.15. прибыл Джордж Филлипс, полицейский хирург, в 11.30. инспектор Фредерик Эбберлайн руководивший расследованием убийств Потрошителя, а так же фотограф. Но, почему-то, до половины второго полиция не взламывала запертую дверь. Лишь после прибытия суперинтенданта Арнольда, который привёз сообщение об отмене приказа о собаках-ищейках, полиция приступила к штурму. Дверь взломал киркой хозяин дома Джон Мак-Карти. Но, взламывать дверь, не было никакой нужды, через разбитое окно можно было дотянуться до щеколды замка.
   Элизабет Пратер, соседка, живущая над комнатой Мэри, пожаловалась репортёру "Стар": "Я сама женщина и мне придётся спать сегодня прямо над местом, где это произошло". Полиция никого не пускала во двор дома, но ей, живущей здесь же, удалось заглянуть в окно. "Я не смогла смотреть дольше, чем одну секунду, но не смогу забыть эту картину, даже если доживу до ста лет". Джон Мак-Карти, взломавший дверь, одним из первых вошёл в ?13. "То, что мы увидели, я никогда не смогу стереть из своей памяти. Это было больше похоже на действие дьявола, чем человека. Тело бедной женщины лежало на кровати, раздетое. Она была полностью выпотрошена, её внутренности вынуты и положены на стол. Это было то, что я, заглядывая из окна, принял за куски мяса. Нос женщины был отрезан, и лицо изуродовано так, что её было абсолютно невозможно узнать. Обе её груди были отрезаны и положены на столе рядом с печенью и другими внутренностями. Я не мало слышал о уайтчепльских убийствах, но я Богом клянусь, что никогда не ожидал увидеть ничего подобного. Понятно, что тело было залито кровью так же, как и кровать. Всю эту сцену невозможно описать. Надеюсь, что такого я больше никогда не увижу". Известие об убийстве быстро облетело Ист-Энд. "Таймс" писала: "Женщины выбежали на улицу, рассказать соседкам новость и выразить всю свою ярость и негодование". Проходившее в то время представление лорд-мэра стали покидать тысячи зрителей, как только весть о новом преступлении Джека облетела их ряды, и направляться к месту трагедии, но кордоны полиции закрывали им проход с обеих сторон Дорсет-стрит. Около четырёх часов прибыла повозка, запряжённая одной лошадью, и остановилась напротив Миллерс Корт. С повозки сняли длинный, поцарапанный и грязный от многократного применения гроб и внесли его в ?13. Хирурги завершили предварительное обследование останков. Новость о том, что тело вот-вот вынесут, вызвала дополнительный наплыв народа из дворов, и давление на полицейский кордон возросло. "Толпа, теснившаяся у фургона, принадлежала к низшим классам, но поведение бедняков было приличествующим случаю. Потрёпанные кепки были сняты, и неряшливо выглядящие женщины проливали слёзы, когда гроб, покрытый тряпкой, поместили в фургон". Когда останки направились в Шордичский морг, окна номера 13 заколотили. Кордоны полиции с улицы сняли, но вход в Миллерс Корт остались охранять два констебля.
   На следующий день, в субботу утром, по сообщениям "Таймс", инспектор Эбберлайн снова был в Миллерс Корт ? 13 и исследовал золу в камине". По сообщению газеты, огонь в камине был настолько сильным, что расплавил носик чайника, но поиски привели лишь к обнаружению некоторых остатков женской одежды, а предположение репортёра, что такой огонь был нужен для того, чтобы что-то уничтожить, Эбберлайн не подтвердил. Он нашёл лишь один огарок свечи в комнате и решил, что Потрошителю надо было сжигать одежду, чтобы получить достаточно света для своей жуткой хирургии. Более подробных описаний увечий, я не нашёл. Из показаний свидетелей, которые должны были видеть Мэри в последний вечер, обнаружилось лишь одно в "Дейли Ньюз" от 10-го ноября. Это были показания домовладельца Мэри данные им в день убийства. Мак-Карти показал: "В одиннадцать часов, вчера вечером её (Келли) видели в пивной "Британия", что на углу у этой магистрали (Коммершл-стрит), с молодым человеком с чёрными усами. Она была пьяна. Молодой человек выглядел респектабельно и был хорошо одет".
   Я насторожился: ведь так кто-нибудь сможет, чего доброго и меня вспомнить, я же тоже встречался с Мэри в "Британии", но, поразмыслив, успокоился: я же её не убивал, чего бояться? И всё же. Выйдя на работу одиннадцатого, я, в час особого затишья, зашёл в подсобку и перерыл пачку газет, которые скапливались там после прочтения нашим поваром Харрисом. В газете "Вестерн Мейл" я обнаружил показания Томаса Бойера, помощника домовладельца Мэри. Бойер утверждал, что видел Мэри Келли в среду ночью с человеком напоминавшем описание предполагаемого убийцы с Бернер-стрит, сделанное зеленщиком. Вот тебе и на, есть таки свидетели видевшие убийцу. Бойер утверждал: "Ему на вид 27 или 28 лет, у него были тёмные усы и запоминающиеся глаза. Он выглядел довольно-таки изысканно и привлекал к себе внимание очень белыми манжетами и воротничком, концы которого спускались спереди пальто. У него не было сумки". Не знаю насколько можно доверять таким показаниям, но одно становилось понятным: образ Потрошителя в сознании людей будет рисоваться в виде прилично одетого человека с кожаной сумкой, в которой, он носит хирургические инструменты. Я никогда не ходил с сумкой, но указания на возраст, примерно мой, на приличную одежду, а я одевался более-менее прилично, вызвали во мне тревогу. Учитывая настроения толпы, я тоже мог пасть под подозрения. Но мне больше нечего делать в том районе, я там просто больше не появлюсь. Я успокоился.
   А следствие продолжалось, и газеты продолжали хоть и по крохам, но добывать кой-какую информацию. В понедельник 12-го состоялось дознание. Местом проведения была ратуша Шоредича. После того как присяжные принесли присягу, Эбберлайн проводил их в морг осмотреть тело. "Пэлл Мелл Газетт" комментировала: "Тело Мэри было сшито и положено в гроб. Видно было только лицо, изрезанное тело было скрыто грязным серым покрывалом. Её глаза были единственными остатками человеческого, остальная часть лица была так изуродована, что было непонятно, где начинается кожа и кончаются раны".
   Присяжные побывали так же в Миллерс Корт. В полдень начались браться показания. Но все, кто хотел услышать подробности, а именно кровавые, были разочарованы. Из-за того, что в зале имелось множество зрителей и естественно корреспонденты газет, полиция и медэксперт были не многословны. Доктор Филлипс лишь кратко рассказал о медицинских аспектах, практически ничего не сообщив суду, за исключением того, что смерть наступила в результате разделения правой сонной артерии. В свою очередь ему не было задано вопросов о деталях увечий и о том есть ли недостающие органы. Из показаний Эбберлайна, присяжные узнали немногое о расследовании, проводимом полицией. А 13 ноября "Дейли Телеграф" изменила своим более ранним сообщениям, в которых сообщала, что после того, как доктор Филлипс "соединил" все расчленённые части тела Мэри, тело было восстановлено полностью, написав: "Мы должны заявить с полным основанием, что бы ни было сказано по этому поводу, что части органов не доставало". Поведение медиков даёт основание так думать, так как в субботу вечером, через несколько часов после окончания посмертного вскрытия, доктор Филлипс и Родерик Макдональд, районный коронёр, отправились к месту преступления и просеяли через сито золу из камина в поисках остатков сожжённых человеческих останков. Выходит, тело Мэри не было восстановлено полностью.
  
   * * * * * * * * * * * * * * *
   - Харрис, поведай нам что-нибудь новое о Потрошителе, - попросил я как-то нашего повара.
   - Ты, Поль, стал что-то сильно интересоваться убийствами, газеты стал читать.
   - Ну а кто сейчас этим не интересуется? Дело-то зашло уже... шесть трупов на счету Джека. Весь Лондон только и говорит об этом.
   - Это уж точно. Слушай новенькое. Нашёлся свидетель, через три дня, который видел последним живую Мэри Келли, за исключением Потрошителя конечно. Это Джордж Хатчинсон, подёнщик разнорабочий, проживающий на Коммершиал-стрит. Он был знаком с покойной. Вот что он сказал в интервью: "Около 2 часов ночи 9-го я шёл по Трол-стрит, Коммершиал-стрит и прямо перед тем, как я дошёл до Флауэр-энд-Дин-стрит, я повстречал покойную ныне Келли, и она сказала мне: Хатчинсон, одолжи мне шестипенсовик. Я сказал, я не могу, потратил все деньги, пока ходил в Рамсфорд. Она сказала, "доброй ночи", мне надо идти найти денежек. Она пошла и в сторону Трол-стрит. Мужчина шёл в противоположном направлении, схватил Келли за плечо и что-то ей сказал. Они оба засмеялись. Я слышал она сказала ему "хорошо" и мужчина сказал "тебе будет хорошо за то, что я тебе сказал". Потом он обнял её правой рукой за плечи. Он держал небольшой пакет длинной примерно 8 дюймов, перевязанный верёвочкой. Он его крепко держал левой рукой. Похоже, он был из тёмной искусственной кожи. В его правой руке, которую он положил на плечо женщине, была пара коричневых лайковых перчаток. Ещё что я заметил, это что он шёл тихо. Я стоял напротив фонаря пивной "Голова королевы" и смотрел на него. Они прошли мимо меня и мужчина опустил голову, надвинул шляпу. Я нагнулся и посмотрел ему в лицо. Он посмотрел на меня сурово. Они пошли на Дорсет-стрит. Я пошёл за ними. Они остановились на углу двора и стояли около 3 минут. Он ей что-то сказал. Она сказала: "хорошо дорогой, пошли тебе будет хорошо". Он обнял её за плечи и поцеловал. Она сказала, она потеряла носовой платок. Он тогда достал красный носовой платок и дал ей. Они вместе вошли во двор. Я тогда тоже вошёл во двор, может, ещё их увижу, но не вышло. Я стоял там три четверти часа, посмотреть может они выйдут. Они не вышли. Когда я ушёл с угла Миллерс Корт, часы пробили три. Мужчина был примерно 5 фут. 6 д. ростом, 34 или 35 лет, смуглый. На нём было длинное темное пальто, подбитое каракулем, белый воротник с чёрным галстуком, закреплённом булавкой с головкой в виде подковы. Он носил темные гетры со светлыми пуговицами над ботинками на пуговицах, на его жилете была видна массивная золотая цепь. На его цепочке часов висела большая печатка с красным камнем. У него были густые усы, подкрученные наверх, тёмные глаза и кустистые брови. У него не было бакенбардов, и подбородок был гладко выбрит, респектабельная внешность, ходит очень быстро. Он выглядел, как иностранец.... Не казалось, что он собирается на кого-нибудь нападать. Я везде его узнаю. Я думаю, он живёт неподалёку, и мне показалось, что в воскресенье утром я видел его на Петтикот-лейн, но я не уверен".
   - Вот так, Поль, этот Хатчинсон видел вблизи самого Джека Потрошителя, - сказал Харрис, сворачивая газету.
   - А может, это был всего лишь один из клиентов? А вот следующим оказался.... Хотя это маловероятно. Ведь свидетель ушёл со своего поста в три часа, а от Мэри никто ещё не выходил. А в четвёртом часу утра нет смысла выходить и искать клиента. Выходит - это был Джек.
   Прошедшая с момента убийства неделя не принесла ничего нового, пресса не раздобыла никаких подробностей и выходило так, что полиция тоже не продвинулась в розысках. Газеты начали обрушивать свою критику на Скотланд-Ярд. Не выдержала даже "Таймс": "Продолжающиеся убийства выполняются с таким совершенством, что следователи совсем сбиты с толку. Убийца не оставил ни одного следа, и нет ни одной улики, какие оставались почти без исключения при других убийствах. Единственное, на что может надеяться полиция, это то, что какое-нибудь случайное событие наведёт на след, который сможет привести к существенным результатам".
   В понедельник 19-го ноября в полдень мы услышали звон колокола, и все работники закусочной собрались у витрины.
   - Похороны начались, - выдохнул наш повар, и мы увидели, как по улице мимо нашей забегаловки сотни людей устремились в сторону церкви св. Леонарда в Шоредиче.
   - Подмени меня, если что, - шепнул я Джозефу и вышел на улицу. Я пошёл в сторону, куда стремился народ. У главных ворот церкви я оказался в людском море. Здесь собралось несколько тысяч человек.
   Когда гроб, который несли четверо мужчин, показался у ворот, людское море пришло в движение. Мужчины обнажили головы. Женщины запричитали "Боже, прости её!" и почти у всех по щекам катились слёзы. Когда гроб поставили в открытый катафалк, люди начали толкаться, стараясь протиснуться и дотронуться до него. Мне с большим трудом удалось пробиться к гробу. Он был из полированного дуба с металлическими украшениями и доской гласившей: "Мария Жаннет Келли, умерла 9 ноября 1888 г. в возрасте 25 лет". Сверху лежали два венка искусственных цветов и крест. Гроб был полностью открыт взорам. За катафалком следовали два экипажа траурной процессии. Когда процессия выехала за ворота церкви, огромная толпа пришла в движение и заблокировала магистраль, застопорила движение. С огромным трудом полиции удалось расчистить дорогу для траурного кортежа сквозь массу карет, фургонов, экипажей и омнибусов. Гигантская процессия двинулась по Хакни-роуд в Лейтонстон к католическому кладбищу св. Патрика. Я не пошёл до кладбища, а постепенно отстал от шествия и вернулся на работу. Где пришлось рассказать об увиденном.
   Поздно вечером, когда я пришёл домой, то прошёл сразу к буфету и налил себе и чуть-чуть для Деборы джина.
   - Давай помянем нашу Мэри, - сказал я. - Сегодня состоялись похороны. Процессия протекала совсем недалеко от моей закусочной.
   - Ты ходил туда? - спросив, Дебора взяла стаканчик.
   - Да, я был там. Даже пробился к гробу и дотронулся до него.
   - Как там всё это было?
   - Её похоронили в красивом дорогом гробу с надписью. Народу было... несчётное количество, улицы были запружены, - я замолчал, заметив, что моя малышка, отойдя, притихла у окна. Я подошёл, обнял её и заглянул в лицо. Она беззвучно плакала... И вдруг я понял смысл её слёз. Моя Дебора считала меня виновным, хоть и косвенно, но всё же виновным в смерти бедной Мэри Келли. Моей девочке была хорошо знакома нищета и голод, поэтому она сочувствовала шантажистке, понимала её и нисколько не обвиняла. Я испугался: вдруг это остудит её расположенность ко мне, вдруг перед её сердечком станет некая ширма и хоть и не полностью, но отгородит от моего сердца, и будет всю жизнь мешать, препятствовать её искреннему чувству. Но что я мог теперь поделать? И я решил понадеяться на время, которое лечит всё.
   На следующий день, наш повар прочём в газете "Адвертайзер", что родственники Мэри не приехали, но Генри Уилтон, церковный служитель при церкви св. Леонарда, решил, что она не будет похоронена в могиле для бедняков и понёс все затраты по похоронам. "Картина, - как писал репортёр, - была самой запоминающейся, а эмоции - искренними и живыми". С большими трудностями гигантская процессия добралась до католического кладбища в Лейтонстоне, где изувеченные останки девушки-ирландки из Лимерика были преданы земле.
   Через несколько недель после убийства Мэри Келли "Таймс" писала о трудностях стоящих перед полицией. Со времени начала убийств, следственная группа из трёх инспекторов и четырёх сержантов возглавляемая инспектором Эбберлайном (Скотланд-Ярд) проделывает титаническую работу. Каждый из них проводит в неделю в среднем 30 отдельных расследований. За это время полицией получено более 1400 писем по поводу трагедий, и хоть подавляющее большинство из них лишено серьёзного значения, а многие просто нелепы, тем не менее, по каждому проводится тщательное расследование.
   Но проделываемая полицией работа не приносила результатов. Всю зиму полицейские и непрофессиональные патрули, несмотря на погоду, бродили по улицам Уайтчепла с наступлением темноты. Весной патрули распустили, так как преступления Потрошителя не повторялись.
  
   * * * * * * * * * * * * * * * *
   Но даже после смерти Мэри Келли, я опасался из-за крысы: вдруг кто-нибудь догадается о тайне "щенка таксы", который не собирался вырастать в собаку, и где-то через пару месяцев уговорил Дебору избавиться от неё. Я накормил Эдгару мясом с крысиным ядом... Она умирала на руках моей будущей жены. Потом мы завернули её в тряпку и похоронили в одном небольшом парке.
   Дело Эдгары, "лондонской бестии" кануло в лету и не всплывало больше, как и нашумевшее в своё время дело "уайтхольские торсы". Лишь дело Потрошителя продолжало тревожить умы людей.
   Спустя какое-то время я всё же продал драгоценности и оставил работу в закусочной. Потом, успешно сыграв на бирже, удвоил капитал. А, как говорится, деньги к деньгам: довольно удачно вложенные в акции они позволили мне постепенно разбогатеть. Через семь лет мы с Деборой поженились и прекрасно прожили долгую совместную жизнь...
  
  
   Эпилог*
   Исповедник кончил читать и взглянул на меня.
   - Она умерла пять лет назад... а была на четырнадцать лет моложе меня, в пору тех событий ей было только двенадцать. Болезнь... да и возраст. Теперь я иду к ней. Наших детей: дочь и сына и внуков вы видели, они сейчас в гостиной.
   - Вы исповедались мне за вашу жену? - послышался голос святого отца.
   - Да... но это ещё не всё, святой отец.
   - Вы хотите поведать мне ещё о чём-то?
   - Я должен полностью освободиться от всех мрачных тайн. Раскройте опять рукопись, и после её окончания пролистните сколько-то пустых страниц. Вы найдёте постскриптум - последнюю семнадцатую главу.
   Исповедник начал листать рукопись и найдя нужное, с опаской взглянул на меня.
  
   * * * * * * * * * * * * * * * * *
   P.S.
   Эту последнюю часть моего рассказа о событиях осени 1888 года я хочу посвятить признанию. В ночь гибели Мэри Келли я не был с моим школьным товарищем. То, что я сказал Деборе, была ложь. В ту ночь, с восьмого на девятое ноября я встречался с Мэри и был в её коморке в Миллерс Корт, 13.
   Закончив свою работу в 11 часов вечера, я собрался к Мэри, почти за два дня до обговорённого срока. Я тайком приготовил кувшин с джином и, выйдя незаметно на улицу, направился с ним в Уайтчепль. Я пошёл с твёрдым намерением решить стоявшую между нами проблему. Однако моя душа занимала неопределённую позицию, запутавшись в различных чувствах, в моральных устоях, в укладе характера. Но при мне был секционный нож... Я шёл её убивать... И в тоже время я шёл отдавать ей деньги, сто фунтов различными купюрами лежали у меня в кармане. Всё будет зависеть от решения принятого на месте: если я не смогу переступить через свою жадность, а смогу переступить границу, то убью Мэри. А если не смогу действовать хладнокровно, напасть на неё, зная, что она знает, что это я убиваю её, то, для этого был предназначен кувшин с джином. Напою её до бессознательного состояния и тогда...
   Ночь была холодной, в любую минуту мог пойти дождь и я боялся, что Мэри не выйдет из дому, а где она жила, было мне не известно. Я не мог искать Мэри через её подружек-проституток. Кому нужны свидетели? Но мне повезло, я встретил свою шантажистку прогуливающейся по Коммершиал-стрит недалеко от пивной "Британия".
   - О! Мой мальчик, ты ли это? - воскликнула Мэри, увидев меня. - Неужели принёс денежку? - услышав это, во мне что-то оборвалось, и желание отдать ей деньги уступило место желанию перейти границу. Как я и предполагал: всё будет решаться на месте, в зависимости от обстоятельств и её поведения.
   - Нет, Мэри, не принёс. Но пришёл сообщить, что завтра меня сведут с нужным человеком, - начал я и приподнял кувшин. - Я несколько суеверный и поэтому принёс джин, чтобы выпить с тобой за успех.
   - Правда? Здесь у тебя джин? Дай скорее глотнуть, согреться.
   Я подал ей кувшин, и она хорошо приложилась к нему. Потом и я изрядно отхлебнул. На трезвую голову осуществить задуманное я не смогу. Накачивая Мэри, я и сам должен был быть в состоянии, когда море по колено. Она предложила пойти к ней.
   Мэри жила на Дорсет-стрит. Когда мы свернули на эту улицу, Мэри запела, и я с удовлетворением отметил про себя, что она изрядно захмелела. Но тут меня омрачило одно обстоятельство, буквально перед самым её домом нас нагнала женщина и крикнула: "Доброй ночи, Мэри Джейн!" Мэри пожелала ей того же и открыла дверь своей комнаты, зайдя за угол и просунув руку в разбитый уголок окна.
   Её комната была ужасно мала, просто какая-то коморка. Обстановка - нищета: кровать, два столика, один стоял у кровати, стул, шкафчик для посуды ну и камин. Над ним висела какая-то гравюра. Я с трудом разглядел обои, укрытые слоем грязи.
   - Садись сюда, здесь мягко, - она пару раз нажала руками на кровать. - Сегодня ты мой гость, но мне нечем тебя угостить, да и камин разжечь не могу, нету денег купить дров или угля. Ставь на стол свой кувшин, он нас сегодня согреет, - и она опять хорошо приложилась к джину. - А ты дашь мне сегодня хоть немного денежек, мне надо погасить хоть часть долга за комнату? Я задолжала 29 шиллингов.
   - Ого, фунт и 9 шиллингов, прилично, - посочувствовал я. - Нет, увы, сегодня я совсем пустой, - я стал нести ей о том, что мой хозяин недельную зарплату выплачивает по понедельникам, а чаевые пришлось отдать за кувшин джина. Выслушав меня, Мэри вздохнула, и её отрешённый взгляд замер на окне, занавешенном каким-то пальто. У неё не было даже занавесок, но пальто служило скорее защитой от холода, из-за разбитого стекла. Мне подумалось: её бравада и грубость были напускными; в принципе эта бедная и весьма симпатичная молодая женщина была не такой, какой рисовалась передо мной. Попытка вытрясти из меня 100 фунтов, была единственной в её жизни возможностью хоть как-то изменить свою жизнь в лучшую сторону.
   - Я же не требую от тебя невозможного, - вновь заговорила она, отпивая из кувшина. - У тебя деньги есть, правда, они не в том виде, который нам нужен, но они есть, и вина за тобой и твоей подругой тоже есть. Так заплати же, и мы разойдёмся... ты мой единственный шанс... извини, но я от тебя без моей сотни не отстану.
   Мне стало окончательно ясно, что она на снижение дани не пойдёт, но и убить её... сейчас, я не смогу. Мне отчасти было жаль Мэри, и в тоже время я думал о себе, о моём будущем; меня сковывала боязнь перед поиском сомнительных связей, перед сбытом краденного; меня донимала мысль о том, что все деньги я отдам ей, а продать украшения никогда не решусь и, поэтому, буду работать и дальше за четыре фунта в месяц, и может быть всю жизнь будет так.
   Мы проболтали с ней больше часа в тусклом мерцающем свете единственной свечи, поясняя друг другу собственные положения дел. И если она обрисовывала свою проблему искренне, в чём трудно было усомниться, видя её жилище, то в отношении себя я сгущал краски. В начале второго я ушёл, оставив кувшин с джином, опустевший примерно наполовину.
   В действие вступил второй вариант второго варианта моего плана. Пока Мэри будет накачиваться дармовым джином, я решил сходить в Сити и посидеть там в каком-нибудь кабачке. В районе Сити-роуд я зашёл в пивную, кажется "Принц Уэльский" и пробыл там до начала пятого. Я разменял один фунт и накачивал себя алкоголем и решимостью; пришлось, даже, угостить пинтой пива одну смазливую мордашку и дать ей шиллинг, чтобы она отстала от меня и не сбивала с настроя.
   Я выплыл из тумана у Миллерс Корт, когда часы, где-то на башне пробили пять. Я тихо позвал Мэри в окно. Никто не ответил. "Упилась", - подумал я и с этой уверенностью запустил руку в разбитое окно, нащупал щеколду и открыл замок. Комната, в которую я вошёл встретила меня темью, теплом и неприятным запахом. Я чуть удивился теплу, ведь у Мэри не было денег на дрова. Я нашёл в кармане коробок и чиркнул спичку...
   В первые мгновения я подумал, что не туда попал, перепутал, забрался вовсе не в комнату Мэри, потом решил, - это ад, и я попал сюда за свои чёрные планы. Спичка обожгла пальцы и погасла, как облегчение обрушилась чернота. Замерев, стоял я в кромешной тьме и пытался осмыслить, где я нахожусь: я просунул руку в разбитое окно на первом этаже, достал до замка, открыл его, как это сделала Мэри... значит я у неё. А что же за чудовище лежит... там... на кровати? Чудовище?! В миг вспыхнула вторая спичка... и беззвучный кошмар повторился. Чудовищем с разинутой пастью было не что иное, как до умопомрачения изуродованное человеческое тело. Оно не двигалось, да и вообще всё замерло. Тут я увидел на столе огарок свечи и поднёс к нему догорающую спичку. Вдруг меня пронзила мысль: "Это Мэри. И не я ли это сделал, а потом ушёл в Сити? Я же хотел, планировал её убить!" Нет! Не может быть! Но... зачем я тогда вернулся сюда? Что мне здесь нужно? Нет, нет, это был не я, такого я сделать просто не смогу, даже если меня попытаться заставить под дулом пистолета. Но... но, кто или что это лежит на кровати?
   Впоследствии, вспоминая эту сцену, я думал над тем, почему я не убежал оттуда сразу же? Выдержать такое мог только человек имеющий опыт общения с таким ужасом, а я его не имел, и оставалось возложить вину за столь крепкую выдержку на алкоголь, на моё довольно сильное в тот момент опьянение.
   Взяв свечу в руки, я осветил груды какого-то мяса, лежащего на столе. Мне показалось, что это огромные лоскуты кожи. Подойдя к кровати, на которой лежало изувеченное тело, я содрогнулся, увидев полностью раскрытую полость живота и её пустоту. Видимо, на столе лежала его удалённая поверхность. Само тело лежало чуть на левом боку, узнать его я не смог. Я лишь догадывался кто это. Неужели я напился до такой степени, потерял рассудок и сотворил такое? Мне надо было убедиться, что это сделал не я. С распирающим моё сознание ужасом я стал осматривать труп дальше.
   Вся кожа не только живота, но и рёбер была удалена. Живот был пуст. Груди отрезаны. Одну с почками и ещё каким-то органом я увидел под головой, другая грудь под правой ступнёй, печень между ногами, кишки лежали справа, и ещё какой-то орган слева. Правая ляжка была отрезана по кругу, очень глубоко, наверное, до кости и включала наружную часть половых органов. Левая ляжка была срезана от таза до колена. Грудь была разрезана по середине и несколько верхних рёбер раскрылись, разойдясь в стороны. Определить, Мэри ли это была, не представлялось возможным, так как лицо было изуродовано до неузнаваемости, на нём не осталось ни одного живого места. Оно было исполосовано справа налево, слева направо и так и сяк: нос, уши, брови и щёки - отрезаны. Губы так же были порезаны справа и слева под углом к подбородку. И все другие части тела были так или иначе порезаны: руки, кисти, пальцы, икры. Кровать была мокрой от крови, стена обрызгана, от камина шёл ещё жар. Это был не я, заключило моё воспалённое сознание. И тут, наконец, подступила тошнота. Я сделал шаг к двери и вспомнил, что где-то здесь должен быть принесённый мной кувшин. Оглядевшись, я увидел его под столом. Задув свечу и поставив её на каминную полку, я уже через мгновение стоял под дождём на Коммершиал-стрит держа в руке улику против себя.
   Вдохнув холодный воздух и придя чуть в норму, я подумал: "Здесь был Джек и он, похоже, только что ушёл". Я прислушался, потом оглянулся по сторонам. Лишь ночь, туман, дождь и его шум были рядом со мной. Почувствовав в руке кувшин, и глянув на него, я увидел, что горловина измазана кровью, которую медленно смывали капли дождя. Что оставалось делать? Я направился, не обращая внимания на дождь к Темзе, с намереньем спуститься к воде, вымыть, как следует руки, которые успел испачкать кровью, забросить в воду секционный нож и утопить кувшин с остатками джина. Уже на самом берегу мне показалось, что в кувшине помимо жидкости есть ещё что-то. Мои пальцы разжались. Кувшин, упав на камень набережной, разбился. Разлетевшиеся черепки показали что-то тёмное, блестящее, показавшееся, при моих не больших познаниях анатомии, сердцем. В следующий миг оно двинулось, и чуть скатившись под уклон, полетело в воду. Что это было? Было ли это сердцем Мэри, которое Потрошитель вырезал, вскрыв грудную клетку, и засунул в оставленный мною кувшин ради шутки? Столкнув осколки кувшина ногой в воду, я поплёлся домой. Но, будучи измученным событиями этой ночи, я не имел уже сил идти так далеко и остановил кэб. Войдя в свою квартиру, я направился прямиком в кровать, ни слова не ответив на вопросы встревоженной Деборы.
   Моя жена, моя Дебора, так никогда и не узнала, что в ту ночь я ходил убивать Мэри. И что, не решившись сразу, я отложил расправу на несколько часов, в которые работу за меня сделал Джек Потрошитель. Мэри вышла после моего ухода на улицу, чтобы подработать и встретила свою смерть.
   Через несколько дней сразу в нескольких газетах появились свидетельские показания, заслушанные на следствии в присутствии присяжных. Мэри Энн Кокс, которую "Стар" охарактеризовала как "несчастный образчик женщины из Ист-Энда" оказалась как раз той женщиной, которая нагнала нас у Миллерс Корт и пожелала Мэри Джейн доброй ночи. Она описала "клиента" Мэри: "Это был короткий плотный человек в поношенной одежде, в тёмном поношенном костюме, в длинном пальто, тёмном, очень поношенном, и с кувшином эля в руке, на нём была чёрная шляпа котелок, у него было рябое лицо и густые рыжие усы, бритый подбородок". Когда я начал читать это сообщение, мне поплохело, но тут же это описание удивило и успокоило, так как в нём многое было преувеличено или приуменьшено. Прочитав его, вряд ли кто-нибудь из моих знакомых и коллег по работе узнал бы в нём меня. Ростом я действительно не высок, но плотным меня не назовёшь, одет я был, так как она описала, но одежда моя не такая уж и поношенная. Кувшин с джином был опасной приметой, но никто не видел, как я ушёл с ним с работы. Усы мои не рыжие, как засвидетельствовала миссис Кокс, а светлые, но это даёт сходство, которое полиция может принять во внимание, учитывая плохую освещённость. Нас видели в свете газового фонаря, что стоит у Миллерс Корт, 13. А вот лицо вовсе у меня не рябое и это меня успокоило. Миссис Кокс видимо была пьяна, как и я с Мэри плюс слабое освещение, вот и выходило, что она описала меня - не меня.
   На протяжении многих лет я продолжал интересоваться информацией связанной с делом Потрошителя. Я бывал у своего знакомого медика, в надежде узнать более подробно о смерти Мэри Келли, но он не знал подробностей. В 1903 году Эбберлайн в интервью газете "Пэлл Мэлл Мэгэзин" сказал: "Вы можете утверждать со всей ответственностью, что Скотланд-Ярд знает по этому вопросу ничуть не больше того, что он знал пятнадцать лет назад". Начиная примерно с 1910 года, стали появляться воспоминания и мемуары некоторых участников тех событий, а так же книги, авторы которых черпали сведения из газетных подшивок и мемуаров. Но нигде я не нашёл данных вскрытия Мэри Келли, не был опубликован отчёт ни доктора Филлипса, ни доктора Бонда. Почему молчат мемуаристы? Может, отчёты о вскрытии утеряны? Так держал я в руках сердце Мэри или нет?
   Скотланд-Ярд рассекречивает архивы через 90 лет после свершения событий, следовательно, материалы по Джеку Потрошителю будут открыты лишь в конце семидесятых годов. Доживёт ли до того времени моя старшая дочь, родившаяся 1896 году?
  
   Эпилог* *
   Едва святой отец закончил читать последнюю часть моей исповеди, как я ощутил потемнение в глазах и с трудом различил его, стоящего у моей постели и смотрящего на меня удивлёнными глазами. Я собрал силы и сказал:
   - Тайна исповеди должна остаться тайной.
   - Я незаметно унесу её, - ответил он, дотронувшись до моей руки, и я услышал голос начавший читать молитву...
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"