Аннотация: Дело было... в Лондоне в 1888г. в августе - ноябре... известное дело. О нём и о "его" коротком времени самые последние подробности. Но, признаюсь, они проходят лишь, как говорили в глубокие советские времена, "в связи".
Девочка с собачкой
(Эдгара)
- Ну, мой дружище - старче, прочти мне сегодня что-нибудь сентиментально-душещипательное, - изрёк я, ставя на столик свой бокал, в котором только что имелась внушительная порция бренди. - Но, на сей раз я задам тебе задачу посложнее, хочу проверить твой фолиант, прочти мне какую-нибудь готическую новеллу.
Он, Архивариус, лукаво подняв глаза, быстро взглянул на меня, допил свой бренди, и, как бы решив подшутить надо мной, кося глаза, медленно потянулся за своим фолиантом...
- Да ладно уж... - воскликнул я. - Меня этим не проймёшь!
- Ладно, посмотрим, что у нас тут есть, - проскрипел он, не спеша раскрывая свою старую книгу. Мой заказ для него был несколько неожиданным, мне так показалось. Я уже, было, подумал, что смог поймать своего Архивариуса на готике, как он, вдруг, произнёс:
- Вы изволили нечто готическое? Конец девятнадцатого века вас устроит?
- На дворе стоит двадцать первый век, а ты предлагаешь девятнадцатый! Прекрасно! - воскликнул я. Сидевший напротив меня старик приступил к чтению.
Пролог
Порой жизнь преподносит такие сюрпризы или совершает такой поворот, что ты, проанализировав это или эти свершения, приходишь к выводу: такого не могло быть предначертано твоей судьбой. Так как же тогда оно произошло - это?
Сейчас, лёжа на смертном одре и чувствуя мягко подступающую смерть, я согласился, поддавшись уговорам моих детей, допустить к себе исповедника.
Хоть и был я человеком, не относящим себя к какой-либо религии, исходя из принципа: "У каждого Бог в душе", в эти последние часы я почувствовал ясность моего сознания, и решился на исповедь, решил открыть тайну, которую ношу в себе всю жизнь. Взглянув на святого отца, потом на дверь комнаты, за которой остались мои близкие, я услышал:
- Не волнуйтесь. Тайна вашей исповеди останется тайной.
- Тогда, пожалуйста, откройте мой секретер и наберите шифр на встроенном сейфе: DP88L.
- Я открыл его, что дальше?
- В самом низу, под бумагами лежит зелёная папка. Возьмите её.
- Что я должен с ней сделать?
- Я прошу вас, святой отец, сесть и прочитать её. Это и есть моя исповедь. Я написал эти записки вскоре после описанных в них событий, пока они были свежи в памяти, добавив в последствии кое-какие факты, и подправил текст, для придания ему более художественной формы. Вы первый человек, после автора, кто будет читать их.
Исповедник присел на стул и, недовольно насупившись, погрузился в чтение. Я прикрыл глаза и стал ждать...
Д.П. 1888 Лондон
*
Бедность - не порок, как говорится. Поэтому, мне стыдно признаться, что в ту пору я был очень беден, почти что нищ. Прожить неделю на пятнадцать шиллингов, это.... Ну, как тут не согласишься с Джеромом Клапкой Джеромом: "...что при таком бюджете нужно быть очень осторожным в трате даже полушки; что стакан пива и проезд в трамвае могут, при данных условиях, быть удовольствиями, для вас, недоступными; что бумажные воротнички можно менять только раз в четыре дня, и что о каких бы то ни было приобретениях для обновления или пополнения туалетных статей нельзя и мечтать. Велика важность бедность, сама по себе, если только она не доходит до такой крайности, когда совсем уж нечего есть и нечем прикрыть свою наготу".
Соглашайся - не соглашайся, но, когда нужда заставила меня питаться два дня водой, я пошёл искать любую работу...
Я предпринял попытку устроиться в одну дешёвую закусочную, хотя, работа с людьми меня пугала.
- Я буду платить тебе не много, - сказал хозяин, оглядев меня, - но, у тебя будет возможность есть на работе... Ты меня понимаешь, я надеюсь? - В его зажравшемся рыке я уловил нечто, что пронзило меня насквозь омерзением. Я поморщился в душе, но согласился, так как нужда уж прижала очень....
И в это время, когда я получил работу, а именно шестого августа, 1888 года в "Стар" появилась статья "Уайтчепльский кошмар" в которой писалось: "Неопознанная женщина, находящаяся сейчас в Уайтчепльском морге, была зверски убита сегодня между двумя и четырьмя утра на каменной лестничной площадке в Джордж-Ярд билдингс, Уайтчепль. Женщине было нанесено около двадцати ножевых ударов. Орудие убийства не найдено. Убийца не оставил никаких улик. Убитая среднего возраста и среднего роста, круглолицая, и, скорее всего, принадлежала к низшим слоям общества".
* *
Первые две недели я прожил без единого пенса, потому как заработанное за это время, я уплатил за квартиру, погасив долг. Но, признаться, голоден я не был, как и предвещал хозяин. И вот, после изнуряющих душу дней освоения новой профессии, когда тебя все погоняют словно шавку, я, наконец, приобрёл некоторое доверие: я получил возможность работать самостоятельно, как бармен, получая один фунт в неделю.
Однажды, в конце августа, в один пасмурный, холодный день, перед самым большим окном закусочной остановилась девочка. Она была грязна и очень худа. Один взгляд на неё, заставил накатиться на глаза влажность. Её грязное и донельзя изношенное платьице вызвало бы, как мне показалось, жалость у любого. Вздрагивание исхудалого тельца, которое мёрзло, и, донося из-под жалких обносков крик к состраданию, делало это так красноречиво, что начало сжимать мне сердце. Из всего её жалкого вида сразу выступало на первый план физическое исхудание, а одеяние её, довершало портрет. Она не была первой нищей увиденной мной, но, что же тогда?...
Тонкая сухая кожа, лёжа на ландшафтах детского личика при всём безобразии и жалости ситуации, всё же не могла сделать её уродливой. Во мне что-то шевельнулось. Первый порыв, вихрем пролетевший внутри, толкнул меня на то, чтобы дать ей поесть. Она стояла перед моей витриной, как сама жалость, прижимая к груди маленькую собачку. Её взгляд с неописуемой болью для неё, да и для созерцателя, вонзался в витрину. Я решил: если она войдёт, если только войдёт, накормить её, даже если это негативно отразиться на моём положении. Я начал приговаривать про себя: "Войди, ну же, войди!"
Но она, пристально посмотрев на меня, через мгновение скрылась за пределами видимости витрины. Нечто обрушилось на моё сознание. Я не мог точно понять что это, но предполагал, что это была боль и сожаление, что не смог ей чего-нибудь дать.
Улёгшись в постель в моей маленькой квартирке на Нортингтон-стрит, я долго не мог уснуть, мучаясь воспоминаниями фрагментов увиденного этим днём. Моё сердце сжималось и слёзы сбегали по щекам: "Почему же я не вышел к ней и не..."
На следующий день я чуть ли не ежесекундно простреливал окна и витрину своим взглядом, в надежде увидеть её и уж теперь не упустить возможность накормить это хрупкое жалкое создание. Но день прошёл в изнурительном ожидании и не принёс ничего. Я провёл в муках укора ещё одну ночь. Так продолжалось четыре дня.
Но вот, наконец, она вновь появилась перед витриной закусочной. Во мне вспыхнул некий огонь, чуть обдав жаром мои щёки. Я дёрнулся в порыве и замер - она вошла ....
Она не села за столик и не подозвала официанта. Она подошла к моей стойке и дрожащей рукой протянула полпенни. Её жалобный взгляд... нет... я не могу, слёзы наворачиваются при воспоминании об этой сцене... и всё же, я должен продолжить своё повествование. Итак, она протянула мне свои полпенни. Боже, неужто это были все её сбережения?! Вот наступает момент, когда я должен услышать её голос. Сродни её дрожащей руки, протягивающей полпенни, была и её речь, которая на вибрирующей ноте слабо донесла до меня: "Сэр, мне, что-нибудь..." - и она запнулась, положив свою жалкую монетку. Боже, я с трудом сдержал в сердце боль. Но я увидел её вблизи, и как была она прекрасна! Может быть я ненормальный, но её беднота, а точнее нищета, совершенно не портила её.
Сказав ей, чтобы она садилась за столик, стоящий свободным у правого окна, я медленно опустил и поднял веки, тем самым, дав понять, что всё будет сделано как подобает. После этого я увидел в её глазах выражение признательности, и полного доверия, а может быть и чего-то большего.
Ей было от силы лет четырнадцать, хотя вряд ли, скорее двенадцать- тринадцать, но понимание жизни чётко читалось в её детских глазах.
Она пошла и села за указанный столик. Я чувствовал, как ей неловко, так как все присутствующие в этот момент в закусочной посетители, обратили взор на неё. Я попытался сделать вид, что обслуживаю персону, которая, хоть и выглядит не совсем обычно, но, кредитоспособна не хуже чем другие. И когда я принёс ей поднос с яствами, любопытство посетителей сразу же угасло, но воспалило огонь в глазах моей необычной посетительницы. Она испуганно взглянула на меня.
- Твоего полпенни, конечно же, не хватит, - это от меня. Ешь, не стесняйся. Пойду принесу тебе какао, - сказав, я удалился.
Боже, как она ела. Я заметил, она сдерживала свой напор, как могла, но, тем не менее, скрыть от окружающих силу своего голода ей не удалось.
Когда я принёс ей кружку горячего какао, за которым ходил не более трёх минут, она успела расправиться почти со всей едой. Я забеспокоился: не будет ли ей плохо.
Пока она пила я собрал ей два кулёчка: в один положил четыре бутерброда, во второй - кое-что из оставшегося на тарелках.
- Это для тебя, - протянул я ей пакетики, - а это для твоей собачки. Интересная она у тебя. Это что - щенок таксы? Где она?
Девочка украдкой взглянула на меня и молча кивнула, подтверждая мою догадку. Потом тихо ответила: "Она дома. Я не взяла её с собой. Спасибо сэр... спасибо".
Прижав свёртки к груди, она быстро удалилась, но, выйдя на улицу, остановилась на короткий миг у нашей витрины, и бросила на меня свой взгляд полный удивления.
От хозяина, заметившего моё старание, я получил разгон за то, что уделил слишком много внимания такой жалкой персоне. Хозяина пугала мысль, что более респектабельные посетители расценят это, как заискивание перед самым низким сословьем в силу того, что закусочная находится на уровне лондонского дна. А чтобы он не заметил, к тому же, недостачи и не выгнал меня, я вложил в кассу свои деньги.
* * *
- Поль, ты уже слышал о новом убийстве? - спросил меня повар воскресным утром первого сентября.
- Нет, а что? - ответил я встречным вопросом.
- Послушай, что пишет "Стар", - повар развернул газету. - "Возмутительное убийство, ещё одна женщина найдена зверски искалеченной в Уайтчепле. Ужасные преступления маньяка". "Ранним утром 31-го августа на Бакс Роу, Уайтчепль, было обнаружено изуродованное тело женщины". А вот что они же пишут в сегодняшнем номере: "Всего за сутки было установлено, что убитая
42-х летняя проститутка Мэри Энн Никлз. Это вторая жертва убитая чудовищным образом. Доктор Льюэлин, осматривавший тело дважды, но не проводивший на сей момент вскрытия, поведал: "Её горло перерезано слева на право, разрезаны: трахея, пищевод, спинной мозг. Справа на нижней челюсти имеется синяк, оставленный, очевидно, большим пальцем руки убийцы, другой след от пальца на левой щеке. Брюшная полость вспорота от середины нижних рёбер с уклоном вправо, от нижней части таза с уклоном к левой части живота, которая буквально искромсана. Сальник живота также прорезан в нескольких местах. Имеется два небольших пореза на интимных местах. Очевидно, что все раны наносились ножом с прочным лезвием, возможно, убийца был левшой. Смерть наступила практически сразу".
Или вот ещё: "Все три жертвы - женщины лёгкого поведения, убитые поздно ночью. Больше всего совершение трёх преступлений одним и тем же маньяком-убийцей доказывает наличие у жертв страшных увечий. Все три убийства совершены в относительно небольшой округе".
- Подожди, о каких это трёх убийствах идёт речь? Первое было шестого августа. Это же второе? - удивился я.
- Точно, они же пишут о трёх. Какое же тогда первое?
- Может быть, то, что было зимой или весной, помнишь?
- Да, да, весной в начале апреля, я сейчас припоминаю. Жертва возвращалась ночью домой, и в Уайтчепле на неё напал незнакомец и изувечил её. Она тогда ещё дотащилась до работного дома, и смотрительница отвезла её в больницу, где она скончалась на следующий день.
- Видимо это оно. Я сейчас тоже вспомнил. Бедняга умерла на следующий день от воспаления брюшины.
- Вот тебе и три.
- Вот и три. Ужас!
* * * *
Прошло несколько дней, прежде чем я смог увидеть юную незнакомку. Она появилась перед витриной неожиданно в том же жалком одеянии и маленькой собачкой, прижимаемой к груди. А день тот выдался хоть и не дождливый, но очень уж холодный. Она стояла перед витриной, дрожа всем телом, и на её лице читалось: сегодня она не войдёт.
Быстро закончив обслуживание посетителя, который остался недовольным, я выскочил на улицу, и догнал её на углу, - она уходила.
Подбежав, я тронул её за плечо. Она в испуге оглянулась, и её глаза тут же сказали мне всё...
- Подожди, - буркнул я, и быстро удалился.
Когда я вышел с пакетами для неё и для её щенка, то вновь увидел её личико, выражавшее искреннею благодарность. Мы обменялись взглядами.
Вот уж и впрямь странное чувство: привыкли мы, что помощь идёт только от сострадания - нет. Она идёт и от симпатии. Спросит у меня один нищий тип милостыню - я могу и не дать, ведь я сам еле держусь на плаву. А спросит другой - я дам ему её тут же! Почему? - вопрос. Точно сам не знаю - чувство какое-то, симпатия...
Чего только я не передумал о ней! Идя с работы домой, я оглядывался в надежде увидеть её. Идя на работу, тоже высматривал её повсюду. Это было странно для меня: дни шли, я её не видел и, как говорится - с глаз долой - из сердца вон! Но нет, не выходила она у меня из головы. Я прибывал как будто в состоянии полузабытья.
Как-то в первой половине сентября прочёл наш повар страшные вести из "Lancet" про то, что некто Хилл Дэнниман был найден в своей квартире, а именно в спальне, в своей кровати с перегрызенным горлом.
- Ну и что? - ответил я, в пол уха слушав его. - Мало ли происходит в Лондоне всяких мерзостей. Вон, 31-го августа зверски убили женщину, давно ли это было. Что там, в Уайтчепле, ничего больше не произошло?
- Как это?! - изумился повар. - Ты что... не читаешь газеты?
Стыдно было в этом признаться, но я действительно перестал покупать газеты, стал экономить на прессе, после того как повстречал девочку с собачкой. Я решил помогать ей, а это требовало экономить на чём-то.
- Два или три дня назад, где-то у меня здесь есть та газета, - продолжал повар. - Вот, "Эллюстрэйтэд Полис Ньюс": "Только одной раны в сердце было бы достаточно для убийства, и смерть должна была наступить мгновенно. Если убийца не был сумасшедшим или не находился в пьяном беспамятстве, то трудно объяснить, зачем понадобилось наносить остальные тридцать восемь ран, некоторые из которых похожи на порезы от перочинного ножа".
- Подожди, что ты читаешь? Это же про убийство от шестого августа.
- А ведь верно, - согласился повар, - я здесь напутал. Где же она, - он стал перебирать разные газеты, которые покупал каждый день, - а вот, "Дэйли Телеграф": "Восьмого сентября пала от руки маньяка, 47летняя Энни Чэпмен. Её искалеченное тело, которое оказалось изуродованным более других, было найдено во дворе дома 29 по Хэндбери-стрит. Убийца нанёс жертве удар ножом по горлу слева направо. Рана начиналась на левой стороне шеи по линии изгиба челюсти, проходила вокруг через горло, заканчиваясь посередине между правой стороной челюсти и грудной костью. Доктор Филлипс, производивший осмотр тела, нашёл два параллельных пореза на спине на расстоянии полдюйма друг от друга. Повреждение мускульных тканей вокруг позвоночника навело доктора на мысль, что преступник пытался разделить шейные позвонки, пытаясь отрезать голову, но это у него не вышло".
- Стой, хватит этих ужасных подробностей, а то меня того и гляди, стошнит, - остановил я повара. - Дальше пойдёт описание распоротого живота?
- Да, живот был распорот и кишки выложены на землю за плечами жертвы.
- Фу, хватит, я не смогу смотреть на еду. А мне ею торговать, - я пошёл к себе за стойку и подумал о своей юной незнакомке: "Она же бродит по улицам, чёрт знает где, а что творится сейчас в Лондоне. Это же настоящий кошмар!"
* * * * *
Через пару дней моя незнакомка вошла в нашу закусочную. Я вздрогнул, увидев её, и это содрогание донесло до моего сознания одну деталь: она была уже не той! Она была без собачки в своём же донельзя заношенном платьице, но! Глаза её не излучали больше кротость, пугливость, стеснение.
Она сделала солидный заказ лично мне и, с гордым видом направилась к свободному столику. Моё сознание в эту секунду разрезала мысль, - она меня поймала. Но что значит поймала? Как бы это объяснить? Начало что-то точить там, где-то в глубине души. Но, может быть, она приходила и не в мою смену? А, нет... взгляд её был не таким.
А каким же мог быть её взгляд? Пламенным, ярким, пылким? Совмещая всё это, её взгляд был наполнен не упадком, а неким таинственным огнём, - огнём, который, должен был бы воспламенить всё.
Она заказала что знала, по-видимому, из того заказа, который я преподнёс когда-то ей. Не понятно, как она почувствовала, что сможет этим подействовать на меня? Я выполнил её заказ, хотя он сеял в моей душе сомнение: смогу ли я за это заплатить?! Я был уверен, что у неё нет положенной суммы.
Если она не расплатится, то я, в следующий раз заявлю ей, что, к сожалению, не в состоянии каждый раз покрывать её столь нескромные заказы. А если она будет скромнее, то, я готов кормить её каждый день.
Этого говорить мне не пришлось. Когда я принёс ей счёт, при полной уверенности, что она его не оплатит, то получил удар - она, не взглянув на него, выложила один фунт! Я дал ей машинально сдачу, но остался потрясённым. Откуда спрашивается такие деньги?
Она заметила моё замешательство, его предательский блеск в моих глазах, и на следующий день явилась вновь. Поужинав, вновь протянула мне для расчёта один фунт!...
Я впал в полную растерянность. Она же, получив сдачу, сверкнула лукавой улыбкой и выпорхнула на улицу, и, не дала мне на чай. Это должно было что-то значить. А что могло это значить? Только то, что мы друзья или ещё что-то более близкое.
Лёжа в кровати и глядя в чуть светящееся ночное окно, я думал о ней и о том, что могло случиться с этим хрупким, робким созданием, откуда взялись у неё фунты стерлингов, почему переменилось её поведение?
На следующий день она появилась во второй половине дня в новом платье и в накидке с капюшоном. Принеся к её столику заказ, я спросил у неё, не нашла ли она случаем какую-нибудь работу? Чуть помедлив, она ответила: "Нет, просто один добрый господин пожертвовал мне несколько фунтов". Такое у неё впервые. Обычно жертвуют мелочь, которой хватает едва, чтобы не умереть с голоду.
В этот раз она расплатилась опять одним фунтом и попыталась не взять сдачу, сказав, что должна за первый и другие разы, когда у неё не было денег. Насилу удалось уговорить её забрать деньги. Мне показалось тогда: она поняла, что я неравнодушен к ней. А по едва заметной чёрточке на щеке, озарившей её лицо, я почувствовал взаимность.
Придя в тот день домой, я впервые почувствовал, что не одинок, и моя маленькая квартирка на пятом этаже показалась мне тёплой и уютной. Лёжа в постели, я обдумывал, как подойти к ней с предложением знакомства; обдумывал слова, при помощи которых можно было бы завязать разговор на эту тему. По некоторым штрихам наших взаимоотношений можно было предположить, что мы уже знакомы, но, к сожалению, я не знал даже её имени. "Симпатичное, милое, таинственное дитя", - бормотало моё засыпающее сознание.
* * * * * *
- Очередная жертва с перегрызенным горлом. И опять таки в своей же спальне! - воскликнул на следующее утро наш повар, прочитав сообщение в "Стар".
- Поль, - обратился он ко мне, - что ты думаешь на этот счёт?
- А где это случилось?
- В Сити, на Ляйм-стрит, это недалеко от Уайтчепла.
- Я разве тебе ещё не высказывал своё мнение? Уайтчепльский убийца. Если же серьёзно, то, что можно сказать, а вернее, что можно вывести по двум случаям? Одно могу сказать, что это не убийца женщин, а какая-то бестия. Тот режет, а эта, ты говоришь, перегрызает горло?
- Да. В газетах пишут, что по оценкам врачей, это какое-то животное с узкой небольшой пастью и очень острыми зубами.
- Какая-нибудь бешеная собака.
- Нет. Пишут, что не собака.
- Ну, тогда - оборотень, - ответил я. По правде сказать, эти витающие где-то там проблемы меня особо не волновали, да и на фоне Уайтчепльского кошмара эти события не казались столь ужасными. Я был постоянно занят одной думой, - думой о ней. Но меня угнетала одна мысль, что у нас с ней разница в возрасте лет двенадцать минимум. Многовато казалось. Но, я же и не претендую на... хм, неудобно даже подумать - претендую, но по чисто человеческой симпатии лишь на статус если не отца, то, брата. "Вот ответь, - спрашивал я себя, - где она ночует? Где-нибудь в подвале или на чердаке, кишащем крысами? Разве не может меня это не волновать?" Эта и подобные мысли постоянно теснились в моей голове. Каждый день я задавался намерением, если она придёт, завязать с ней разговор, не скупой, как это было до сегодняшнего дня, а более свободный сближающий; пригласить её встретиться после окончания моей работы...
Но каждый раз, как она появлялась в нашей закусочной, все мои порывы куда-то улетучивались и я, обслуживая ее, обменивался с ней лишь почти ничего не значащими фразами. Перемены же, постепенно происходившие в ней, всё больше и больше пробуждали во мне чувство, которое, усиливаясь, всё настойчивее и настойчивее требовало видеть её каждый день. И как ему было не усиливаться, если она хорошела день ото дня: то новые нарядные ботинки появились на её ножках, то красивая пышная юбка, то тонкие длинные перчатки, а последним попаданием в область моего сердца были её серёжки - длинные подвески. Конечно же, при ближайшем рассмотрении все детали её туалета начинали говорить, что они из недорогих магазинов, но подобраны они были со вкусом. Опять же возникал вопрос: откуда деньги на всё это, если порой у неё не было и полпенни, чтобы зайти ко мне в закусочную? Как бы там ни было, но, я продвигался, хоть и черепашьими шагами, по дороге знакомства с ней. Я узнал, что зовут её Дебора, а собачку - Эдгара.
- Какое странное имя? - удивился я, услышав это.
- Я назвала её так потому, что мне нравится имя Эдгар. А так как моя собачка - девочка, я назвала её Эдгара.
- Значит, твою таксу зовут Эдгара, по имени знаменитого писателя Эдгара Аллана По?
- Я не знаю, мне просто нравится это имя, - прощебетала она в ответ.
Так у нас завязался разговор, и состоялось знакомство. Но когда я спросил, где она живёт, она засмущалась и ответила уклончиво, сказав, что недалеко от этого места, то есть от закусочной, где я работал. Находилась же закусочная почти на углу Олд-стрит и Грейт Эстерн-стрит. Юное создание могло жить где-нибудь на чердаке восточнее или западнее в районах мелких узких улиц, а могла жить и севернее. Боже! Если так, то, оттуда остаётся рукой подать до Уайтчепла! А там орудует Уайтчепльский маньяк! Я испугался за неё и предложил ей перебраться жить ко мне. Квартирка у меня маленькая, но для двоих места вполне хватит. Находилась она в сторону Ридженс парка примерно в двух милях от места моей работы на Нортингтон-стрит и, следовательно, была значительно удалена от страшного района.
Сбиваясь и запинаясь, я объяснил своё предложение тем, что мы уже, можно сказать, давно знакомы и что вдвоём будет веселей и безопасней. Она смутилась, ответив, что подумает. А когда она уходила, я попросил её, не выходить на улицу поздно вечером, и не ходить в район Уайтчепла. Но неожиданная мысль: возможно, она живёт в Уайтчепле, ужалила мне сердце. Я решил её выследить.
Следующий день был у меня предвыходным, и это означало, что я закончу работу раньше: не в десять вечера, а в семь. Об этом она не знала. Я предложил ей зайти ко мне около семи, пообещав ей, что соберу для её таксы большой гостинец. Она, конечно, может зайти в закусочную когда угодно, но к семи часам обязательно - я приготовлю пакет.
В течение всего следующего дня она не появлялась, но пришла без четверти семь. Заказала ужин. Мы обменялись несколькими ничего не значащими фразами.
Я не отрывал от неё глаз. Она украдкой бросала на меня свой взгляд. Когда в наших зрачках отражались наши глаза, она улыбалась. В эти мгновения моё сердце чуть замирало, мне казалось, - я ей нравлюсь. И мир чуть сместился, передвинулся, расположившись иначе, - заполнил пустоты.
Я ей не сказал, что заканчиваю работу, и постарался делать вид, чтобы не выдать этого. Пока она ужинала, я подготовил кассу к передаче.
Распрощавшись в начале восьмого и проводив её, я быстро передал свой пост Джозефу, накинул пальто и выскочил вслед за ней. Резкая прохлада вечера обдала меня волной и ввергло в неуютное состояние беспокойства за неё. Я прибавил шаг. Неожиданно из темноты выросла пара фигур. Я вздрогнул, но испуг быстро отступил, - я разглядел в тёмных фигурах двух пьяниц. Я ещё прибавил шаг, а когда увидел её успокоился и сбавил темп. Она шла быстро, не оглядываясь, прижав к груди мой пакет. Звук её шагов коротко отдавался в звучной, тревожной тишине. Я шёл в напряжении, стараясь не выдать себя отзвуками моих шагов. Свернув на Эрл-стрит она вскоре скрылась за дверью большого доходного дома населённого беднотой.
Осторожно приоткрыв ту же дверь, я вошёл во мрак насыщенный тошнотворным запахом и наполненный приглушёнными криками и руганью жильцов, прорывавшимися из-за закрытых дверей. Она поднималась наверх. Скрипели ступени под её лёгкой воздушной фигуркой. Я стоял внизу и считал пролёты. Как я и предполагал, где-то на самом верху как-то особенно тоскливо заскрипела дверь. Это был чердак с соседями - крысами. Я поднялся по скрипучей лестнице до самого верха. По моим акустическим наблюдениям, под Деборой проскрипели восемь лестничных пролётов. Этот дом имел четыре этажа и ещё чердак. Сомнений не осталось: юное создание скрылось за чердачной дверью. Я это предвидел, и, тем не менее, ужаснулся.
Постояв в растерянности, я подумал: "Если она сейчас выйдет и увидит меня, то я попаду в дурацкое положение. Что подумает она, увидев меня выслеживающего её?" Я стал спускаться.
Когда я достиг второго этажа, сверху послышался скрип двери и показался мне знакомым. "Она решила выйти из дому", - мелькнуло у меня в голове. Я поспешил выйти на улицу и, перейдя на другую сторону замер во влажной темноте. Вскоре показалась она со своим щенком на поводке и определённо куда-то направилась.
Я следовал за ней на расстоянии едва позволявшим держать её в поле зрения. Когда она вышла на Бишопсгейт и перешла на другую сторону, её быстрая походка сменилась на неспешную, прогулочную. Это меня насторожило.
Бишопсгейт в этот час была более оживлённа, нежели те улицы, по которым мне пришлось сегодняшним вечером уже проследовать. Прохожих было немного, но кэбы и экипажи, грохоча по булыжной мостовой, следовали, чуть ли не один за другим. Моя догадка травила мне душу.
Вдруг рядом с ней остановился кэб. Открылась дверца и она подошла. Поговорив о чем-то с пассажиром кэба, она отвернулась, и пошла дальше. Кэб уехал. Я двинулся за ней. Но не успели мы пройти и сотни ярдов, как напротив неё остановился экипаж. На сей раз после недолгого разговора, Дебора взяла свою собачку на руки и села в него. Кэб лихо помчался в сторону Сити.
Пробежав за ним один квартал, я понял, что мне за ним не угнаться. Это означало - я её потерял.
Лёжа в своей кровати, я не мог заснуть до утра, терзаясь мрачными мыслями о Деборе. Она начала торговать собой и отсюда ответ на вопрос, откуда у неё появились деньги. Я решил: во что бы то ни стало и как можно скорей взять её под свою опеку. Но что-то не вязалось в выдвинутой теории о торговле своим телом. Занятие этим ремеслом не было уж столь доходным.
Свой выходной я посветил выслеживанию, бродя по улицам её квартала. Мои усилия не прошли даром. Когда на Лондон стали опускаться сумерки, я увидел её. По всей видимости, она только что вышла из дому. Я взял темп целеустремлённой походки и приблизился к ней, потом разыграл сцену случайной уличной встречи.
- А я сегодня ходила в вашу закусочную и там вас не увидела, - сказала она.
- У меня сегодня выходной. Сейчас я иду в Сити, погулять там. А ты живёшь где-то тут?
- Да, - коротко ответила она, не дав и намёка на что-то, что могло указать на местонахождение её обители.
- Мисс, разрешите пригласить вас прогуляться в Сити? - с напущенным кокетством произнёс я.
- О, вы так любезны, сэр, - улыбнулась она, подхватив на миг мою игру, и мы направились не спеша в сторону центра. Её Эдгара, пристёгнутая на поводок, скакала на своих коротких ножках за нами.
В течение нашей прогулки я разглагольствовал о всевозможных вещах, какие только могли придти мне в голову и которые могли быть понятны детскому сознанию, но не забывал, время от времени, преподносить страшные факты происходящих сейчас в городе ужасных деяний.
* * * * * * *
Прошло три дня, и во время случившейся паузы, как это частенько бывало, когда в закусочной не было ни одного посетителя, наш повар раскрыл газету и прочёл: "Прошедшей ночью, тридцатого сентября, Уайтчепльский убийца вновь напомнил о себе. В течение одного часа он убил двух женщин. Первая была обнаружена в час ночи в проходе между домами номер 40 и 42 по Бернер-стрит, из её горла ещё продолжала течь кровь. Вторая, была найдена без четверти два на площади Митр, что рядом с Митр-стрит. Она была изуродована так, как ни одна предшествующая жертва. Этой же ночью примерно в 2.55 на Глоустон-стрит на лестнице квартир 108 - 119 Уэнтуорт Модел Дуэллингз одним из констеблей были обнаружены мокрый от крови кусок женского фартука и надпись, которая была сделана мелом на чёрной кирпичной кладке на арке над входом. По непонятным пока причинам глава лондонской полиции, генерал Чарльз Уоррен, отдал приказ стереть её до того, как прибыл фотограф. Была сделана лишь её копия. Текст надписи не разглашается. Как чуть позже стало известно, кусок окровавленного фартука идеально подошёл по размеру к обрезанному фартуку женщины убитой на площади Митр. Нет никаких сомнений, что надпись на стене оставил убийца".
- А ведь площадь Митр это уже Сити, а не Уайтчепль, - вымолвил я.
- Да, это Сити, - подтвердил повар, - недалеко от Бишопсгейт.
Это сообщение придало мне решимости, ведь Дебора жила недалеко от вышеупомянутой улицы. После работы я решил пойти к ней.
После прогулки в Сити, мы расстались не у дома, где жило юное создание, а на соседней улице, Дебора хотела скрыть место своего проживания. Я же его знал и, не подав вида тогда, сегодня решил пойти в открытую. Рабочий день как назло стал тянуться медленно, зная, что я с нетерпением жду его окончания.
Её не оказалось дома, но я смог проникнуть в её каморку, просунув в щель лезвие перочинного ножика и откинув щеколду примитивного замка. Я вошёл и осмотрел жильё Деборы. Это была обитель самого настоящего нищего. Моё внимание привлекла лишь стоящая на полу клетка. Она была прямоугольная, наподобие тех, в которых держат маленьких зверьков вроде белых крыс, хомячков. Удивляла лишь дверца: она была необычно крупных размеров. Неожиданно мысль о её возвращении заставила меня смутиться. Мне стало неудобно за бесцеремонное вторжение и я покинул мансарду Деборы.
На следующий день, после двойного убийства наш повар, неутомимый чтец, поведал мне и официанту Джозефу, что агентство "Сентрал Ньюз" 27 сентября за три дня до двойного убийства получило письмо от человека, который отрекомендовался как Уайтчепльский убийца. Он написал, что "сердит на шлюх" и будет делать свою работу дальше. Автор письма подписался именем Джек Потрошитель.
- Вот так да! Имя вполне соответствует его деяниям. А само письмо опубликовано?
- Нет, самого письма не опубликовали. Но, я думаю, попозже опубликуют.
- 27-го написал, 30-го уложил двоих!
- Боже, что происходит в Лондоне?! - воскликнула присоединившаяся к нам кухарка Амелия.
- По меньшей мере три ужаса висит сейчас над нашим городом, - со знанием знатока произнёс повар. - Джек Потрошитель - вспарыватель, некто перегрызающий горла, и некто расчленяющий женские тела, так называемое дело "торсы Темзы".
- А это что за дело? - спросил я.
- Ты опять ничего не знаешь, Поль? "Уайтхольский торс" - женское тело без головы, которое выловили недавно из Темзы, и, причём, не первое.
- Ну и времечко! - и я опять подумал о Деборе.
- А Кожаный Фартук? - добавила Амелия.
- Нет-нет, Кожаный Фартук это подозреваемый в убийствах в Уайтчепле, - начал пояснять повар. - Это не отдельное дело, нет. Вот послушайте, что пишет "Дейли Телеграф" о вчерашнем дне: "Тысячи людей устремились на площадь Митр и на Бернер-стрит, толпы мужчин и женщин в Уайтчепле, Стипни и Спитафилдз скупали газеты, содержащие подробности убийств..."
Я не дослушал, так как к моей стойке подошла особа, и я направился её обслуживать. По виду посетительницы можно было решить, что она из низших слоёв общества и наверняка промышляет проституцией. Она была на вид лет двадцати восьми и довольно симпатична.
- Привет, - она облокотилась на стойку.
- Что бы вы хотели заказать мисс?
- Я хотела бы с тобой поговорить, - я заметил, что она слегка навеселе.
- О чём же? Слушаю вас.
- О чём? О твоей сопливой девчонке, - в её голосе послышалась напускная грубость.
- Не понял.
- Ну, как же... твоя сподручница, юная милашка с маленькой собачкой.
Услышав это, я почувствовал недоброе.
- Я вас не понимаю, мисс, - ответил я, как можно спокойнее.
- Эх... я сяду за столик, а ты принесёшь мне двойную, нет, тройную порцию джина и что-нибудь мясного.
Когда я принёс заказ, она пригласила меня присесть.
- Так вот, на счёт твоей девчонки. Я кое-что случайно узнала.... Это заставило меня проследить за ней, а там уж, чуть позже, я повстречала тебя с ней вместе. Помнишь, как вы прогуливались в Сити, и на поводке семенила эта маленькая бестия.
- Я не могу понять, к чему вы клоните?
- К тому, милок, что я знаю, кто повинен в смерти Джекоба Лейси.
- Извините, но я должен вас покинуть, у меня работа, к тому же, я совершенно не понимаю, о чём вы сейчас говорите и на что намекаете.
- Брось прикидываться, милок. В газетах написано, что некто Джекоб Лейси найден в своей спальне с перегрызенным горлом!
- Причём здесь я? Может, и действия Уайтчепльского маньяка вы припишите мне?
- На того ты не тянешь, не переживай. А на три смерти связанные между собой перегрызенным горлом ты со своей девчонкой подходишь точно!
- Что?! - я обмер.
- Я видела, как твоя напарница со своим щенком 25-го вечером входила в дом с господином, о котором, на следующий день, газеты написали: "был найден с перегрызенным горлом". Когда я услышала о случившемся, я сразу же вспомнила девочку с собачкой, которую видела накануне вечером, 25-го сентября, на Леман Док номер 11, в который она, входила с господином. Газеты пишут и о том, что в доме убитого имеются явные следы ограбления. И это был уже третий случай!
Я молчал и с ужасом смотрел на собеседницу.
- Собачка эта хоть и маленькая, а имеет очень острые зубки. Я думаю, что мы сможем договориться. Я не попрошу невероятную сумму за молчание, меня устроят сто фунтов. Я хочу уехать и как можно быстрее из этого пахнущего кровью Уайтчепла.
- Поверьте мне! Я ничего не знаю о том, что вы говорите. Я не смею отрицать знакомства с этой бедняжкой, но то, что вы сейчас поведали - для меня сногсшибательная новость. Я сам не...
- Хоть в это и трудно поверить, но я дам тебе время до завтра. Завтра я приду, и ты дашь мне ответ. Я не знаю ваших отношений, может между вами туман.... Короче, то, что я съела и выпила - за твой счёт. Разберись со своей подругой или я пойду в полицию, - она встала из-за стола и удалилась.
Сдав смену, я бросился к дому Деборы и застав её в чердачной лачуге, сразу же набросился на неё, требуя объяснений. Дебора растерялась столь неожиданному моему вторжению, а, услышав о фактах шантажа со стороны некой свидетельницы, расплакалась.
- Признайся! - насел я. - Описанные в газетах три убийства, в которых у жертв было перегрызено горло - дело твоей собачки?!
- Да, - тихо вымолвила она, испуганно взглянув на меня.
- Так кто же ты такая, что смогла так выдрессировать маленькую шавку для столь ужасной работы?! - я впился в неё глазами.
Она долго молчала, лишь слёзы стекали по её щекам. Потом, наконец, она вымолвила:
- Эдгара не собака....... Это... афганская крыса...
Воцарилась пауза. Я не мог некоторое время что-либо сказать.
- Так это ты была во всех трёх случаях с "перегрызенным горлом"? - наконец очнулся я. Она молча кивнула головой. - И разве твоя... твоё животное не собака?
- Нет. Это афганская крыса, - повторила Дебора. - Она очень много ест. Я не могу кормить её постоянно, и поэтому запираю в эту вот клетку. Когда Эдгара голодна, она вцепляется в горло. Я её не дрессировала. Это у них в породе. Если её вовремя не накормить, она подбирается к человеку как можно ближе и смотрит как заворожённая на его горло. Её привлекает движение жилки на левой стороне шеи. Какое-то время она наблюдает за ней, а потом бросается и вгрызается в неё.
- Это же... Откуда у тебя она и это знание? Расскажи мне всё и тогда я смогу что-нибудь придумать. Иначе эта мамзель выдаст нас Скотланд-Ярду!
- Я не понимаю, я не знаю! - зарыдала Дебора.
Я терпеливо переждал истерику.
- Эдгару оставил мне один умирающий нищий. Однажды я забралась на ночлег в один подвал. Там был он. Он немного рассказал о ней. Но я не поверила. А когда попробовала продать себя первый раз, то взяла с собой Эдгару, просто так, чтобы не быть одной.
Она замолчала. Прозрачные бусинки беззвучно стекали по её щекам. Я молчал, чувствуя, что она сама продолжит рассказ.
- Когда он сделал своё дело, - она запнулась на секунду, - и лёг не спину, тяжело дыша.... А Эдгара сидела рядом на ночном столике и наблюдала за нами. Он посмеялся тогда и сказал: "Любопытная, так и смотрит за нами". А потом, когда он лежал на спине, прикрыв глаза, она бросилась на него. Я схватила её и спрыгнула с кровати. Но я оторвала Эдгару вместе... с куском его шеи, - Дебора проглотила слёзы. - Побрызгав кровью, он быстро утих. Я была сильно напугана, но, вспомнив, что он мне ещё не заплатил, а я умирала от голода... обшарила карманы его сюртука. Я забрала тогда лишь деньги. Я так хотела есть... Какое-то время спустя я опять использовала Эдгару. В двух других случаях я забирала после осмотра комнат и драгоценности.
Мы сидели молча: она перепуганная раскрывшейся тайной, я потрясённый услышанным. Потом, очнувшись, я скомандовал, чтоб она собрала вещи, расплатилась с хозяевами дома, мы будем тут же переезжать ко мне.
Всё так и было проделано. Перепуганная, она полностью подчинилась мне. К полуночи, или чуть позже, мы уже перетаскивали её пару тюков вещей из кэба в мою квартиру. И будучи уже у меня я спросил её о добытых ею ценностях. Она молча достала из тюка маленькую сумочку и подала её мне.
В сумочке лежало немного денег и драгоценностей. Выложив их на стол, я оценил всё максимум в пятьсот фунтов. А шантажистка требовала сто. Почти четверть - не много ли?! А может и немного, я ведь заполучил Дебору!
На следующий день, с приподнятым настроением я ждал шантажистку. Дебора жила уже в моей квартире и хоть она оказалась не совсем безобидным ребёнком, я не испытывал страха или отвращения. К простому увлечению девчонкой у меня прибавилось ещё и уважение к этому малолетнему созданию, сумевшему сделать небольшой бизнес на негодяях.
До того как явилась моя шантажистка, я успел обдумать план моих действий. Решив ничего не скрывать, я рассчитывал, что смогу тем самым расположить её хоть отчасти к доверию. Мои расчёты оказались верными. Когда она пришла, то я признался, а вернее, рассказал, что выяснил у своей малолетней подруги обо всех свершившихся событиях. Но под признанием я, в тоже время, пустил и утку, которая заключалась в том, что девочка смогла извлечь из этих событий лишь немного драгоценностей и почти никаких наличных денег; что я согласен рассчитаться, заплатить за молчание, но она, шантажистка, должна подождать. Я должен аккуратно, чтобы не вызвать подозрения, сбыть драгоценности. Как только я это сделаю, я заплачу ей.
Моё откровение возымело действие и я даже узнал её имя - Мери Келли. (Я и подумать не мог тогда, что это имя станет известным на весь мир) Я уверил её так же в том, что несколько фунтов, которые удалось "Девочке с собачкой" извлечь из карманов трёх погибших развратников, пришлось отдать в уплату её долгов за комнату, переезд и погашение некоторых моих долгов. Всё это, конечно, была ложь. Но Мери поверила и согласилась подождать. Она дала мне две недели сроку, в течение которого я прозрел, и пожалел о достигнутом согласии.
* * * * * * * *
- Харрис, что слышно о Джеке Потрошителе? - обратился я однажды к повару. - Только не надо читать мне статьи, так, в общем, своими словами, чтобы не так мерзко было.
- А пока ничего мерзкого и не пишут.
- Что же пишут?
- Пишут, что различного рода предприниматели используют ситуацию с выгодой.
- Это как?
- Газеты выходят огромными тиражами, компании омнибусов и кебов развозят толпы любопытных в Уайтчепле по местам убийств, продавцы съестного кормят множество зевак и делают хорошие деньги. Даже домовладельцы зарабатывают деньги, сдавая окна, из которых видны места трагедий. Торговцы замками тоже не плохо сейчас зарабатывают, народ напуган не на шутку.
- Вот оно как!
- Ты тоже можешь заработать. Объявлено вознаграждение 1200 фунтов тому, кто укажет на Джека Потрошителя.
- Мне кажется, никто не сможет указать на него. Скорее всего, он работает один. Все, так или иначе, стремятся воспользоваться ситуацией и заработать денег. А мы с тобой, Харрис, - я усмехнулся, - пропадаем здесь за два фунта зарплаты и пару шиллингов чаевых, в неделю.
- Да нет, не все. Проститутки уходят из Уайтчепла в другие районы и создают там конкуренцию. Владельцы лавок жалуются: торговля в Уайтчепле за последний месяц упала на пятьдесят процентов. С наступлением темноты улицы пустеют, люди боятся выходить за покупками. Пишут, что даже такие оживлённые улицы как Коммершиал-стрит и Брик Лэйн с темнотой пустеют и единственными прохожими остаются констебли и бездомные бродяги. Ещё пишут: "Попадаются и мужчины в штатском, чьи осанистые фигуры не могут не выдать их настоящую профессию. Они ходят парами и, выныривая из тускло освещённых переулков, одаривают своих коллег в форме взглядами, полными напускного безразличия".
Но что бы ни писали газеты, - разного рода умники, пользуясь ситуацией, зарабатывают деньги, а я должен потерять сто фунтов, сумму равную моему двухлетнему заработку! Мне всё больше и больше не хотелось расставаться с деньгами и по прошествии указанного срока, я объяснил Мэри, что сбыть украденное, без риска быть пойманным, требует времени. Мы достигли договорённости, отсрочив выплату ещё на две недели. Признаться, ещё в самом начале наших переговоров я имел требуемую сумму. Наличности, добытой Деборой, хватало на откуп. Но, расплатиться с шантажисткой означало потерю всей наличности, а безопасный сбыт ювелирных изделий стоял постоянно под большим вопросом.
Когда истекал второй двухнедельный срок, я пошёл после работы в Уайтчепль. Я нашёл Мэри у бара "Британия". Предложив посидеть в нём, я хорошо угостил её джином. Это позволило мне хоть и с трудом, но всё же добиться отсрочки на неделю. Достигнутая отсрочка была уже третьей отсрочкой, и я чувствовал, что ангельскому терпению Мери вот-вот придёт конец. На этот раз, расплатившись за нашу выпивку, я вывернул свои карманы, показав сим, что у меня нет более чем шести шиллингов. Они перекочевали к ней. Мери пожала в ладони полученные монеты, испытав нечто приятное, что выразило на её лице едва заметную улыбку. Я подумал: "Обрадовалась, думая, что получила постоянный источник хоть какого-то дохода". Тут я услышал, что после полученных от меня шести шиллингов, её претензии на сто фунтов не отменяются, долг не уменьшается ни на пенни, что эта мелочь, которую, я ей даю, будет считаться как пени за мои отсрочки.
Я впал в непонятное состояние. Мне захотелось вдруг как-то избавиться от неё, но не способом откупа. Когда я распрощался с ней, было уже за полночь. Шагая по Коммершиал-стрит, я заметил, что полисменов, неспешно обходящих свои участки, здесь заметно больше чем в других районах города. Туман, начавший с октября регулярно опускаться на Лондон, окутал меня холодом. Изредка слышался грохот колёс невидимых экипажей. Я оглядывался. Туман светился пятнами от воткнутых в его тело газовых фонарей. Он густел и казался порою мутным желе, в котором тонули вверх стены домов, скрываясь от глаза уже на уровне второго этажа. Я шёл по ночным улицам скованный напряжением и страхом, боясь не Джека Потрошителя, а того, что меня может остановить констебль или полицейские в штатском и потребовать объяснений, куда и зачем ходил в Уайтчепль. Попалась мне и пара добровольцев в галошах и с крепкими палками из дружин созданных Комитетом бдительности Майлз Энд. Один такой доброволец гордо вышагивал по улице, покручивая вокруг пальца свистком на шнурке, и подозрительно глядя на меня. Но мне повезло, и когда я вышел в Сити, то вздохнул с облегчением.
За время полученной отсрочки у меня начал созревать план, который раздваивался. С одной стороны я думал убрать Мэри, а с другой попробовать выследить Джека Потрошителя и, сообщив о нём полиции, заработать вознаграждение, которое превышало к этому времени 1400 фунтов. Если удастся заработать вознаграждение, я стану богатым человеком, и сто фунтов для Мэри будут составлять лишь пятнадцатую часть моих денег, что несущественно. Но, чтобы выследить Джека Потрошителя, или же подделавшись под его стиль, убрать Мэри, требовалось в первую очередь понять его манеру действий, его стиль. Странная идея фикс поселилась во мне. Правда, убрать мою шантажистку можно было как угодно, вовсе не подделываясь под Потрошителя, но я был захвачен именно этой идеей, не видя почему-то других способов.
* * * * * * * * *
Я направился к своему знакомому, штудировавшему медицину. Разыскивая его, я узнал, что он почти каждый вечер проводит в анатомическом театре при музее патологии. Я решил пойти к нему туда, надеясь под видом поиска работы и желанием устроиться санитаром в морг, выяснить что-либо о жертвах Потрошителя.
Мой знакомый сначала был удивлён моим появлением, но, узнав, что я ищу работу, и интересуюсь возможностью устроиться санитаром, согласился провести экскурсию.
- Кристофер, а ты, случаем, не знаешь подробностей, о том, что творит Потрошитель со своими жертвами? Расскажи, если можешь, о методах его страшной хирургии. Газеты из этических соображений подают сведения об увечьях в краткой форме и многое, мне кажется, умалчивают.
- Зачем тебе эти жуткие подробности?
- А они тебе известны?
- Известны. Нам, медикам, доступно кое-что, что не доступно простому обывателю. Наш куратор, доктор Опеншоу, контактирует с судебными медиками.
- Поделись со мной, с простым обывателем, по старой дружбе.
- Хорошо. Но я не думаю, что это в итоге, не отразится на твоём аппетите, а возможно, и на сновидениях.
Он провёл меня в помещение, где на столе лежал мертвец. Кристофер сдёрнул покрывало и моему взору предстал труп женщины, подвергавшийся в данный момент вскрытию.
- Я покажу тебе на этом теле, которое вскрываю сейчас. Она умерла от рака. Но это не важно. У неё уже вскрыта брюшная полость, а нам важно сейчас именно это, - мой приятель говорил, как будто читал лекцию. Вид пустого человеческого живота и лежащие рядом в тазу внутренности нисколько не смущали его. - О чём ты хочешь узнать подробней?
- Не знаю, - выдавил я из окаменевшего горла. - О том, о чём газеты не особо распространялись.
- Расслабься, она тебя не укусит, - с усмешкой глянул на меня Кристофер. - Как же ты собираешься работать санитаром, если ты боишься трупов? Ладно, это дело привычки. Итак, могу рассказать о последней жертве, о Кэт Эддоус с площади Митр. Так как она оказалась самой изуродованной, газеты написав о ней, опустили некоторые детали. А мой куратор недавно познакомился с доктором Брауном, проводившим вскрытие последней жертвы. Браун обращался в Лондонский госпиталь, где работает доктор Опеншоу, мой куратор, по поводу почки, которую, кстати, мой доктор, уже до того изучал.
- Какой почки?
- Ты что, не слышал? Газеты об этом писали.
- Я, признаться, читаю газеты редко. Да у меня на ра..., - я осёкся, опомнившись: я же ищу работу.
- Что у тебя?
- Я хотел сказать, что на бывшей работе был один тип, он читал уголовную хронику запоем и потом рассказывал. Тогда я всегда был в курсе таких новостей, а сейчас нет лишних денег на газеты. Покупаю их лишь иногда.
- Слушай, просвещу тебя немного. 16 октября мистер Ласк, председатель комитета бдительности Майлз Энд, который организовал добровольные патрули, получил посылку, в которой находилась половина разрезанной вдоль почки. А у последней жертвы левая почка была удалена и не найдена.
- И что удалось установить?
- Лишь то, что это левая почка взрослого человека, и что она была помещена в спирт через несколько часов после удаления из тела, в результате чего не подверглась изменениям.
- Кто-то мог её раздобыть в заведении аналогичном твоему?
- Нет. Это исключено. В морги и анатомические театры трупы попадают не слишком быстро, поэтому в них начинают происходить некоторые изменения и их можно заметить. А почка, присланная по почте, была помещена в спирт совсем свеженькой! Да и тела, доставляемые для диссекции, заполняют формалином, а не спиртом!
- Неужели это Потрошитель прислал почку? - на мой вопрос Кристофер лишь пожал плечами. - Тогда расскажи про Кэт Эддоус.
- Как я тебе уже говорил, вскрытие делал доктор Браун в присутствии ещё трёх врачей. Поэтому его отчёту можно верить полностью.
Кристофер взял какой-то тупой инструмент в виде металлической полосы и стал показывать им на вскрытом теле места ранений.
- Как и в случае с предшествующими жертвами, - продолжил он, - горло было глубоко перерезано. Разрез начинался примерно на полтора дюйма ниже и на два с половиной дюйма сзади мочки левого уха и проходил через всё горло и заканчивался в трёх дюймах ниже мочки правого уха. Большой мускул перерезан в горле с левой стороны. Кровеносные сосуды на левой стороне горла разрезаны. Гортань разрезана ниже голосовой связки. Все внутренние ткани разрезаны до кости, и след от ножа остался на межпозвоночном хряще. Вены на правой стороне открыты. Внутренняя ярёмная вена разрезана на полтора дюйма, но не разделена надвое. Как считает доктор Браун, убийца перерезал сначала жертве горло, и смерть наступила от потери крови из сонной артерии. Другие увечья наносились уже после смерти.
Теперь лицо. Впервые в этой серии убийств убийца изуродовал жертве лицо. Оно изуродовано довольно сильно. Имеется разрез через левое нижнее веко и так что оно совершенно отделено. Верхнее веко с этой стороны пересекает разрез к носу. Правое веко порезано на полдюйма. Имеется глубокий надрез через спинку носа от левого края носовой кости через щёку вниз до угла челюсти правой стороны. Этот разрез разделяет все ткани щеки, кроме слизистой оболочки полости рта. Кончик носа полностью отделён косым порезом от нижней части кости носа до места соединения крыльев носа с лицом. Здесь порез отделяет верхнюю губу и проникает в десну над правым верхним резцом. На каждой щеке имеется надрез, отделяющий кожу в виде треугольного лоскута, примерно в полтора дюйма. Мочка и раковина правого уха, были разрезаны по неровной линии.
Переходим к области живота, где были нанесены наиболее серьёзные повреждения. Передняя стенка живота была вскрыта от половых органов до грудины. Разрез шёл снизу вверх. Он начинался здесь, - Кристофер ткнул своей указкой в лобок трупа, - и шёл вверх до сигмовидного хряща, разделял его и поднимался до грудины, но, уже не проникая под кожу. Два разреза образовали лохмотья кожи на левой стороне. Внутри, на печени имеется три повреждения от острия орудия. Брюшные стенки были разделены по средней линии, не доходя до пупка одной четверти дюйма. Потом разрез шёл горизонтально вправо на 2,5 дюйма и обошёл вокруг пупка налево параллельно предшествующему отрезку. Пупок остался соединённым с телом ленточкой кожи. Далее разрез идёт косо направо. Вниз разрез идёт правее влагалища и прямой кишки.
На дюйм ниже складки бедра имеется разрез, тянущийся от передней части подвздошной кости косо вниз к левому бедру и отделяющий левую губу, образующий отворот кожи к паху. Имеется отворот кожи, образованный у правого бедра, включающий правую губу и простирающийся по передней части подвздошной кости. На правой стороне мускулы, включённые в Пупартову связку, перерезаны. Кожа была раздвинута на всём протяжении разреза живота, но сильного кровотечения не произошло. Отсюда можно сделать вывод, что разрез произведён после того, как наступила смерть, и на преступнике не должно было быть много крови. Разрез произведён кем-то, стоящим на коленях справа ниже середины тела.
Слушая это, я чувствовал, как в горле застрял ком, а глаза мои подёрнула тонкая пелена. Кристофер же продолжал с упоением читать мне доклад, будто стоял не перед разделанным трупом, а в университете на кафедре и объяснял устройство какого-нибудь механизма.
- Кишечник на большом расстоянии отделён от брыжейки. Около двух футов толстой кишки вырезано. Правая почка бледная, бескровная, слегка уменьшившаяся в основании пирамид. Печень имеет три небольших пореза, но сама по себе здорова. Поджелудочная железа разрезана с левой стороны позвоночника, но не насквозь. Взгляни, ты видишь почки, они имеют форму фасоли? - обратился Кристофер ко мне и развёл половинки брюшины.
- Я думаю, их тут нет, - ответил я, заглянув в пустое брюхо, задержав дыхание.
- Правильно! Но они на месте - я их ещё не вынимал, - он ткнул указкой в заднюю стенку пустого живота. - Это выстилка брюшины и почки находятся за ней, спереди их не видно. Так вот, Потрошитель разрезал выстилку в левой части и аккуратно удалил левую почку! Левая почечная артерия перерезана. Вывод: это мог сделать только человек, знающий, где расположены почки. Далее. Выстилка оболочки над маткой перерезана. Матка перерезана горизонтально, остался обрубок три четверти дюйма. Остальная часть матки вынута вместе со связками. Влагалище и шейка матки не повреждены. Указания на половую связь отсутствуют. Левая почка и матка унесены убийцей.
- Это всё? - спросил я, чувствуя подкатывающую тошноту.
- В общем да.
- Как ты это всё запомнил?
- Тебе всё запомнить тяжело, и это не удивительно. Устройство человека тебе знакомо лишь в общих чертах и медицинские термины тебе не понятны. А для меня это всё, как пять пальцев на руке, поэтому я и запомнил. Тем более что наш доктор рассказывал и показывал нам, студентам, всё это, как я сейчас тебе.
- Всё, хватит о повреждениях, я ими насытился по горло. А что можно сказать о личности Потрошителя?
- К сожалению, о нём почти нечего сказать. Врачи не могут определиться кто он, левша или нет. Есть даже мнения, что он одинаково владеет обеими руками.