Можно искать определения: "новая песенность", психоделическое кабаре, жестокий неороманс, городской квазифольклор, пост-рок-панк-реггей-шансон? Можно подбирать сравнения: Вертинский, Высоцкий, Мамонов, Чистяков, "Tiger Lillies", Helge Schneider? Можно фантазировать на концептуальную тему: мол, скрипки еврейской надрыв в сочетании с русской протяжной печалью, помноженные на радикальную театрализацию и кабацкий угар, дают в результате... Чушь! Ничего не дают. Все не так. Да и не скрипка это, а гармоха.
Петр - камень. Горьев - горе, гора, горение. В песнях Горьева - задушевный культурный взрыв, клочья разорванных надежд, дым на пепелище иллюзий 90-х. "Какое жесткое время, время-монолит, - горланит Горьев, - скоро все это рухнет, рухнет, рухнет..." Сытая да пьяная Москва слушает вполуха: "Нормальная веселуха!". Клубные менеджеры орут на музыкантов: "Чаво мяшаете? Сабрал вящички - вали со сцены!". Но Горьев добр - он не обидит глупого менеджера, хотя мог бы и даже, наверное, стоило бы. Ритм, драйв, слово: по-русски, по-немецки, по-английски... В эпоху отчаянного досуга, когда музыканты и поэты не более чем обслуживающий персонал, песни Горьева воспринимаются внеочередным проявлением мультикультурной политкорректности. Ошибочка! Эта работа - подрывная.
Горьев швыряет огонь полными пригоршнями - чтобы тот на лету превратился в "красное ватное одно на двоих одеяло". Все как в жизни, в том числе и смерть любви. Горьев угловат и резок, как раздавленный кулаком стакан. Что это - имидж? Мимо. Современное скоморошество? Еще один грязный псевдоинтеллектуальный штамп. Страшный черт ухватил карапузика... В горьевском сценическом ритуале, который пробирает до мозга костей, заставляя тебя трястись в безумной пляске, как мешок с сырым мясом, есть что-то от древнего костра, вокруг которого танцуют тени последних охотников каменного века. Камень и огонь? Добро! Это мне нравится.