В Польше я нашел новую семью, домашний очаг, но не покой. Всё дело в непрерывности мыслей из-за бессонницы. Если раньше, когда ещё мог спать, мои мысли отключались перед сном и утром с новым днём продолжали работать, то сейчас этому потоку нет ни конца, ни края. Глаза будто адаптировались к темноте, казалось я начал видеть без света. Первые ночи смотрел, как спят мои опекуны, а утром мог по шагам определить, кто проснулся первый и куда направляется. По частоте шагов я даже знал, с каким именно настроением они проснулись. Этим утром настроение у них обоих было на высоте.
- Сегодня в восемь часов мы с Войтеком через суд заберём документы на усыновление, в двенадцать мы все вместе посетим церковь, потому что в ту школу, в которую мы хотим тебя отдать, принимают только католиков.
- А в церковь тоже через суд?- перебив Ханну, я поставленным голосом озвучил вопрос, понимая, что он был лишним, но Войтек всё же ответил:
- Нет, конечно. У Бога своя судовая система.
- А завтра ты пойдёшь в школу. Может, заведёшь себе там несколько друзей,- мечтательно произнесла взволнованная Ханна.
- Кстати. Эту школу также посещает и сын моего брата - Ярек. Он твой ровесник,- добавил Войтек.
Получив документ на руки, я официально заполучил имя - Матеуш. Как говорила Ханна, это значит - божий дар. Угрюмый судья тщательно меня рассмотрел и выдал документ новоиспечённым родителям о том, что они теперь официально отец и мать. А не менее угрюмая тётка поставила на нём мокрую печать. Насколько я слышал, упрощенная процедура прошла со мной, только благодаря репутации и заслугам отца Войтека.
Потом, как и было запланировано, я отправился в церковь. Она почти ничем не отличалась от той, что была на родине. Иконы такие же, крест с Иисусом такой же и даже библия не имела никаких различий. Отличались только даты церковных праздников. Когда меня оставили со священником наедине, он стал засыпать меня всяческими вопросами. Почувствовав в неуютной беседе некое преобладание с его стороны, мои слова начали путаться, я не мог подобрать нужные выражения, мой скудный польский словарный запас меня подводил. Я говорил только да или нет. А когда он спросил, верю ли я во что-то кроме Господа, меня было не остановить. Этот вопрос он будто с языка снял.
- А я вычитал в одной энциклопедии о древних богах, которых почитали ещё до рождения Христа.
- Это языческие боги, нет никаких свидетельств их существования в отличие от сына божьего,- оживленно ответил священник, будто был рад устроить подобную дискуссию.
- Интересно, а Бог умеет ощущать: отвращение, стыд, предательство, как это представляли у древних богов?
- Такие эмоции чужды Богу, он испытывает только любовь и веру.
- Но если он сотворил нас по своему подобию, то откуда у нас все те негативные порывы?
- Пути Господни неисповедимы,- сомнительно ответил божий слуга.
- А Бог кушает?
- Только духовную пищу.
- А Бог умеет спать, он видит сны?- задал свой главный долгожданный вопрос.
Священник поменялся в лице и уже не рад был продолжать беседу. Меня вовремя спасли приёмные родители, что принесли свечи для процедуры освящения. После крещения, я поцеловал серебряный крестик и был свободен. Так я и стал католиком, но ответы на свои вопросы не получил.
Настал третий этап моего посвящения, чтобы стать полноценным гражданином не только Польши, но и высшего общества. Я, конечно же, озвучил свои волнения вслух:
- А если я не справлюсь? А если я вас опозорю? Учиться не так просто.
- Быть умным трудно, только если ты глуп, а тот, кто действительно умный получает удовольствие от учёбы. Я знаю, что ты умный. Мало кто смог бы так быстро выучить чужой язык. Даже если он похож на родной. Ты впитываешь знания, словно молодой росток воду,- ответил Войтек.
Он не знал, а я учил польский язык по ночам, потому так быстро и освоил его.
Мои волнения сказывались и на завязывании шнурков. Пришлось обратиться за помощью, и я крикнул:
- Мамо!
Услышав заветное слово, Ханна прикрыла рот рукой. Из её голубых глаз стекли слезы, но это были слёзы счастья. И тут я осознал, что определился в том, кем считаю Ханну и Войтека для себя. Отныне я стану называть их родителями, а не по имени.
Вычурная школа напоминала мне какой-то храм. Атмосфера внутри будто давила на меня. Мне казалось, что даже стены шепчут на ушко, что я ещё должен заслужить на право, здесь находиться. Эта школа справедливо гордилась академическими успехами своих учеников, поэтому для меня это был в своём роде вызов.
Когда я нашел ребят, они стояли в кругу и чем-то забавлялись. Их забава заключалась в споре на деньги. Если кто-то съест намешанную еду, тот и получит призовые. В кем-то принесённую кастрюльку ссыпали всякие разные вкусности, но они точно не сочетались. Ведь сырое, сладкое, солёное, кислое и острое, точно не для слабого желудка. А главным условием было съесть всё до крошки. Больше всего поражало, что где-то на родине люди пухнут с голоду, а эти пижоны, дети нуворишей, жрут ради смеха и забавы.
Вдруг один из участников подавился, и комизм ситуации позабавил меня. Я не смеялся уже около года.
- Кому тут смешно? Что это за выскочка?- спросил тот, кто подавился и по недоброму глянул в мою сторону.
У него были насупленные брови, маленький нос и слегка торчащие уши. Потому его грозность показалась мне слегка забавною. Не успел я ответить, как он продолжил говорить, играя на публику:
- А, это мой сводный двоюродный братец Матеуш. Мне о тебе рассказал отец. То, что у нас одинаковая фамилия это ещё ничего не значит.
Это был Ярек. Мне стало не по себе от этой столь неприкрытой антипатии. После его высказываний я будто оцепенел и не мог выдавить из себя ни слова.
- Ты немой, что ли? С виду вроде не дурак, а ума на пять злотых. Запомни Матеуш, не делай на мой счёт вывод, пока меня не узнаешь.
Я пытался дать ответ, но мой голос стал заикаться и из меня стали доноситься несуразные звуки.
Вдруг ребята утихли, будто увидели приведение. У одного из учеников из рук выпал бумажный свёрток с сырым рисом. Как выяснилось, за происходящем со стороны тихонько наблюдал наш учитель истории, который пришел искать своих учеников, очень опаздывающих на урок. У него было сбитое телосложение, небольшая проплешина, безразличный взгляд и широкие скулы.
- Я смотрю вам всем весело? А про урок забыли?
Все ребята утихли и опустили головы.
- Я предоставлю вам два варианта выхода из положения. Я заслуженно бью каждого из вас за прогул линейкой по пальцам или вы за оставшуюся часть урока приносите пользу. Если второй вариант, то вы идёте в подвал и ловите там всех крыс, которых увидите. Хочу уточнить за каждую пойманную крысу плачу один злотый. Выбирайте.
Конечно же, ребята выбрали второй вариант. И когда все убежали в подвал охотиться за грызунами, учитель позвал меня к себе и спросил:
- Как твоё полное имя?
- Новак Матеуш.
- Если ты не знаешь, то сразу принято называть имя, а потом фамилию.
- Матеуш Новак,- переправился я.
- Во-первых, перестань заикаться, когда кто-то тебе дерзит. Держи голос ровнее. Во-вторых, ответь мне на вопрос, ты тот, кто бьет или тот, кого бьют?
Я лишь пожал плечами, а он нахмурился и добавил:
- Не молчи, иначе вместо тебя скажет кто-то другой.
- Я тот, кто бьет,- снова заикаясь, ответил учителю.
- Кажется, я просил тебя не заикаться. Попробуй ещё раз.
- Я тот, кто бьет!- теперь уверенным голосом ответил ему и пристально посмотрел в глаза.
- Вот это другой разговор. Запомни, доброта лучший учитель для наглости. Ты поймёшь это, когда ученик станет учителем.
Преподавателя истории звали Колек Возняк. Он не был занудой, просто не давал никому расслабиться. Колек прошел мировую войну. Говорят, он видел там очень страшные вещи и даже пережил химическую атаку, отобрав противогаз у противника.
Я лишь кивнул головой, будто его понял и, собрав с пола сырой рис, помчал в подвал к остальным. Рис мне нужен был для приманки. По отлову крыс мне не было равных. Дома я часто этим занимался. А когда пришло время обменять пойманных крыс на деньги, выяснилась одна неприятность. Все кроме меня принесли крыс живьем. Я же своих убивал, за что, Колек дал мне вместо одного злотого три. А ребята после этого стали меня сторониться. Либо они боялись, либо уважали.
Следующий урок музыки заставил моё сердце колотиться в разы сильнее, прибавив к лицу красноты. Это волнение было не унять. В музыкальном кабинете я увидел её. Агнеска Камински наш учитель по пению и музыке. Она была как комнатное растение, которое требовало ухода и ласки. Агнеска стала для меня воплощением женственности. Медовый цвет волос с витками, словно пружинки, опускался на плечи. На макушке её волосы были слишком туго затянуты назад. Сквозь её старательно зачесанные волосы просматривалась розовая кожа.
Когда Агнеска попросила спеть, мой ломающийся голос меня подвел, поставив в неловкое положение и напомнив о разнице в возрасте. И тут я осознавал, что она старше меня на много лет.
После уроков я не шел, я бежал с приподнятым настроением. Так будто получил заряд нескончаемой энергии, которой хватило бы для тяги целого паровоза. Моя новенькая обувь донесла меня почти к дому.
Бодрое настроение уняла одна случайная встреча. Я чуть не споткнулся об бездомного мужчину. От него пахло костром. На лице виднелся страшный ожог. Я пытался глядеть на скитальца так, чтоб не смотреть на шрамы и не смущать его. Не здоровый цвет лица, седина кое-где, измученный вид. Он был обычным человеком и одаривал постоянной улыбкой тех, кто оказывался на достаточно близком расстоянии.
Я чувствовал, что этот добряк, очутился в невыгодном положении не по своей воле. Мне стало жаль его, и я достал пригоршню риса, которой заманивал крыс. Он снова улыбнулся и заплакал. Такого рода слёзы мне были знакомы.
- Спасибо тебе молодой человек, но мне негде его приготовить,- тихонько произнес бездомный.
Я лишь пожал плечами.
- Попробую его выменять на что-то готовое,- вытерев слёзы, добавил незнакомец.
Вдруг я услышал знакомый мне уже свист полицейского. Я намылился убегать, а потом вспомнил, что больше это делать не обязательно. Вместо меня стал убегать бездомный. Полицейский пробежал мимо и даже не глянул в мою сторону. Теперь новенькая выглаженная одежда стала для меня иммунитетом в этом странном не справедливом высоком обществе. Надеюсь, тот бедолага успел ускользнуть, может, я ещё его увижу.
А дома ждал сюрприз, как оказалось, по новым документам у меня сегодня праздник. Когда родители придумали мне дату Дня рождения, которую я сразу же забыл, они не подумали об одном ключевом моменте. Я никогда его не праздновал и даже то, что было настоящим. Теперь, когда этот день настал, родители сдвинули все столы, накрыли белой ленной скатертью так, что получился один длинный стол и поставили свежие цветы. Желтые салфетки и свечи придавали ему праздничный вид. Палитра живых красок из ароматных блюд заполнила всё пустое пространство скатерти. Бутылки вина стояли через равные промежутки между приборами, рассчитанными на восемнадцать персон.
Гости стали прибывать по одному, посыпая хозяев дома вычурными комплиментами. На Ханне сияло аметистовое ожерелье, а на Войтеке бабочка-галстук и характерный носовой платочек в левом кармане. На встрече я почти не разговаривал. Мы сидели за продольным столом и разговоры велись преимущественно на исторические и литературные темы. Все присутствующие старательно пускали пыль в глаза, стараясь предстать перед коллегами в наиболее выгодном свете. Это тогда я не понимал, а сейчас...
По возможности я игнорировал все вопросы, потому что не был готов на них отвечать. А потом, когда я прорепетировал свою речь, на меня уже никто не обращал внимания, будто я ещё не дорос до их взрослых замысловатых тем.
Кто-то угостил меня карамелькой. Мятный леденец, который я недавно боготворил, мне уже больше не нравился. Так я и понял, что люди быстро привыкают к хорошему и воспринимают это как должное, забыв о том, что с ними было. Также меня снова посетила мысль, что здесь шикарное застолье, а где-то там голодают мои земляки. После этого мне не лез кусок в горло.
Воздух насытился запахом заигравшего винограда. И когда на меня перестали обращать внимание даже родители, что были заняты умными беседами, я решился попробовать вино. Потом мне тошнило. Вино жгло желудок и тракт. Я решил для себя, что больше никогда не буду его пить.