Навредить Агнешки, я был не способен. Всё что я мог, это напиться, вопреки своему юношескому обещанию больше не пробовать алкоголь.
В пабе играла музыка, такая как нравилась Агнешки. Я чувствовал, как из моего рта тянуло перегаром. Затем я хлебнул из кружки пива, шумно встал из-за стола, размялся и ушел. Меня вдруг начали посещать страшные мысли. Жажда свалить всё на Бога погрязла во мне целиком. Но Бог был вне досягаемости. Затем я перевёл ответственность на ту, что действительно была причастна к гибели Ярека. Из-за которой и погиб мой брат.
Помутнённый разум вынудил пойти на очень не приемлемый поступок. Набравшись надуманной смелости, я изрезал ножом портрет Агнешки, оставив некоторые участки её лица, чтобы она могла себя опознать. Своё послание я примостил ночью у её порога, чтобы нагнать жути, как можно больше. Мне хотелось её наказать хотя бы испугом. Я хотел, чтобы она осознала, что натворила и в чём её вина.
Получив фальшивое облегчение, алкоголь потянул меня дальше на приключения. Я проник в дом Ярека, как когда-то в церковь и взял спрятанный опиум. Там же в тайнике мне попалась на глаза берданка. Взгляд долго блуждал по её корпусу. Затем я изучал каждую ложбинку оружия, каждый выступ, каждую рельефность, пока не решился его забрать вместе с опиумом.
Всю дорогу к дому, я оправдывал себя, что опиум мне необходим. Ведь он является обезболивающим веществом, а у меня сейчас болело всё тело. Возможно, я где-то пьяный падал и забыл об этом. Больше всего меня завлекали мысли о том, что употребляющий опиум человек, чувствует себя сонным, расслабленным и пребывает в хорошем настроении, независимо от обстоятельств. Насколько сильно подействует опиум, зависело от состояния организма и от способа употребления вещества. Действие могло быть как слабым или умеренным, так и очень сильным. Так же я знал, что употребление опиума может довести до состояния комы, которая, в свою очередь, может закончиться смертью. И хотя смертельные случаи в результате употребления опиума - явление не очень распространенное, риск заметно возрастал, если опиум смешивался с алкоголем. Ну и пусть. Жить мне больше не хотелось.
В память о себе, Агнешка оставила лишь мундштук, который в последнюю нашу встречу она забыла на журнальном столике. Подкурив опиум, я сразу ничего не ощутил и был весьма разочарован. Затем мой взгляд стал пристально наблюдать за клубнями дыма, что заполнили всю комнату доверху. Взгляд блуждал по стенам до тех пор, пока не наткнулся на зеркало. Первое что пришло мне в голову, это мысль о том, как я сильно постарел. Затем я увидел, как мои зрачки сузились.
Вдруг наступила та самая эйфория, о которой все только и болтали. Она возникла плавно и целиком. Мне вдруг стало всё безразлично, как я выгляжу, кто я такой, и где нахожусь.
Воздействие сказалось и на моём дыхании. Оно замедлилось, стало ровным в один такт с пульсом. Вместе с дыханием замедлились и мои движения. Исчезла абсолютно вся боль. Появились лишь трудности с концентрацией, и какая-то рассеянность.
Теперь я предоставлен только себе. Были только я и кровать. Все проблемы куда-то испарились, исчезли, улетучились.
После очередной волны эйфории, я зажмурился и затих, ощутив приближение какого-то полусна из вереницы знакомых мне образов, а вроде бы и не знакомых. Время замедлило ход. Звуки стали ватными. Всё вокруг будто было из пластилина. Из коридора через открытую дверь хлынул жёлтый мерцающий свет. При таком свете мы с Яреком молились Морфею. Мы верили, что в такие ночи он слышит нас. Луч желтизны освещал только проход от двери до кровати. Пожелтелая штукатурка стены смешалась с усыпанной сетью маленьких трещинок, и какой-то вязью скользнула под потолком. Остановившись надо мной, из трещинок возникли очертания Морфея. Явилось божество, сошедшее с моей картины, которые медленно образовались в портрет Агнешки.
Далее произошло то, что я никак не ожидал. Из меня стала выходить моя собственная душа прямо к этому образу. Мои руки рефлекторно, будто впихивали душу обратно в грудь. Тут же я услышал нарастающий шум сердцебиения, и когда он ускорилось до нестерпимого резкого писка в ушах, моё тело скрючило, точно как от паралича.
На секунду показалось, что моё дыхание вовсе остановилось, и я даже уснул. Но это было мимолетно, и я не мог подтвердить, было ли это вообще, после того, как мне стало легче.
Через двенадцать часов, начали проявляться побочные эффекты. Моё настроение менялось ежесекундно. Снова вернулась депрессия. Появились легкие судороги рук и ног, которые зудели, будто от какой-то аллергии. Немного подташнивало. Прежняя боль тоже вернулась, с более повышенной чувствительностью.
Неистово хотелось пить. Нехватка жидкости в организме вызвала дикую жажду, словно у меня во рту возникла целая пустыня в разгар засухи. Чтобы чувствовать себя лучше, я пил воду каждые пять минут и не мог напиться. До этого я не замечал насколько может быть вкусной простая вода. Нехватка жидкости продолжалась и по окончанию действия опиума.
Больше не чувствуя эйфории, я вернулся в реальность. В мир, где близкие погибают. В мир, где кто-то лишь одним приказом порождает войны и голод. В мир, где можно потерять даже сон.
Сквозняком закрыло дверь, и я немного пришел в чувства. Мой щит раскололся пополам. Меня повторно придавило чёрной безысходностью, но теперь с утроенной силой. Дом, в котором я находился, казался мне заброшенным, не жилым. Моя выстраданная несгибаемая воля, сломалась.
Опять стало тошнить. Пришлось сползти на пол. Отплевавшись от горечи в полости рта, желудок будто вывернуло наизнанку. На лбу выступили холодные капельки пота.
На следующее утро я нашел себя полуголым возле кровати. Боковым зрением заметил на полу дохлых мошек. Мумии насекомых троились в глазах и снова сошлись единую точку. Я не спал, это было простое помутнение. В сотый раз захотелось вырвать, но не было чем, я не ел около трёх дней.
Поднявшись в полный рост, я перелез на постель и прижал голову к прохладной подушке. Это было единственное приятное ощущение после пережитых суток, но это мне не помогло залечить первобытную рану, что больше никогда не заживёт.
Потом я увидел на журнальном столе трофейную берданку.