В редакцию я вернулся вместе с Агнешкой. Она была со мной скорее для поддержки, нежели для сопровождения. Про риск войны мне не поверили, как и про бессонницу. Даже тогда, когда предложил им провести эксперимент, на подобии того, что проводила Агнешка, стало ясно, что статью и о моём "таланте" также нет смысла печатать. Они не верили, что такое вообще возможно. Никто из них не слышал о людях, способных не спать годами. А по их логике, если ты чего-то не знаешь, значит, этого не существует.
- Мы ознакомились с твоим материалом и сделали вывод, что в случае неспровоцированной агрессии нам помогут союзники,- как-то напыщенно произнёс высокомерный Левандовски.
- Вы что, даже не открывали мой материал? Я же там подробно изложил все отрицательные варианты, почему именно союзники не придут к нам на помощь.
- Вот скажи мне, куда ты лезешь со своими доводами? Это всё слишком серьезно,- с учтивым лицом произнёс Левандовски,- Мы формируем общественное мнение, на нас ориентируется вся страна.
- Я на это и рассчитываю.
- Всё! Хватит! Остепенись! Не нужно взваливать нам на плечи неподъемную ношу! Не тебе потом отдуваться от политиков! Ты лишь создал бурную деятельность, а на самом деле просто отнял наше время!- повысил голос редактор-импотент.
В этот раз после полного отказа, я взаимно сорвался. Теперь меня ничего не сдерживало. Слова сами вырвались из уст и прогремели, словно гром среди ясного неба:
- Высокомерная интеллигенция! Напыщенные индюки! Из-за вашего страха возможной ошибки, пострадают люди, которые имеют право знать.
От моего дерзкого поведения Агнешка слегка округлила глаза.
- Ты зарываешься. Учти, твои хлёсткие слова обернуться против тебя же,- обозлено, но в полутон ответил лицемерный Левандовски.
- Я же видел ваши глаза. Вы все мне поверили. Так к чему эта ложь?
- Представь хоть на секунду своими куриными мозгами, к чему приведёт этот информационный бум. Люди начнут в панике уезжать из страны. Начнётся демографический кризис. Работать будет некому. Станут заводы и фабрики. Народ останется без продовольствия. Экономика упадёт за считаные дни. Обесценится недвижимость и национальная валюта. В конце концов, кто останется защищать границы. Это будет ничем не лучше чем сама война.
- А о жизнях людей вы не подумали? Хотя бы о детях? Если бы в своё время отец напечатал статью о голодоморе, может общественность бы обратила внимание на голодающих и чем-то им помогли.
Агнешка аккуратно взяла меня за руку, словно хотела поддержать.
- Ой, хватит манипулировать сантиментами. Ты думаешь, мы сами не знали о голоде в Украине? Есть некоторая информация, которую просто не позволят выпустить в свет. Потому что это кому-то не выгодно. А некоторым хорошо заплатили за молчание.
- Им деньги были важнее человеческих жизней? Они потом сладко спали по ночам?
- Ты видел когда-нибудь глаза людей при виде шальных денег? Некоторые люди и не на такое способны,- незамедлительно ответил Левандовски и тут же добавил,- Хочу сразу предупредить, чтобы ты там себе не возомнил, лично я денег не брал.
- Если вам было наплевать на чужую страну, то подумайте про свою. Люди имеют право знать. Небось, сами-то уже чемоданы собрали и продали недвижимость. Знаете, из чего начинается ложь? Из того, что никто не может понять друг друга, и каждый печётся только за собственную шкуру. А правда в том, что вы все просто боитесь остаться без денег и статуса, а на чужие жизни вам наплевать.
- Ты не знаешь, о чём говоришь. Страну можно потерять и без войны. Если бездумно разбрасываться предположениями. Правда, как обнаженный меч. Обнажив лезвие, он ранит. Порою больно. Но если рубать сплеча, можно и убить. Кстати я свою недвижимость не продал и пока, никуда уезжать не планирую.
Слова остались словами. Молча взяв за руку Агнешку, мы вышли прочь, подальше от этого 'твердолобия'. Пользы в редакторе было не больше, чем в дирижере на тракторном заводе, управляющим швеями. Даже не представляю, как я смог не сорваться, чтоб не разбить ему физиономию. Агрессия сочилась из меня, словно лава из пробудившегося за сто лет вулкана. Уже на улице я услышал слова, которые сумели превратить лаву в пемзу, и в которых так давно нуждался:
- Я увидела в тебе сегодня другого человека. Ты стал решителен, ответственен и рассудителен.
- Такие качества есть в каждом, нужно только их разбудить. Спасибо, что разбудила эти качества во мне. Но я так и не достиг главной цели.
- Никто не обратит внимания на беду, пока она их не коснётся.
- Я никчёмный дилетант, погрязший в собственных начинаниях.
- Лично для меня ты всегда останешься лучшим, чем эти тугодумы.
- Пока не докажу им правду, я не смогу считать себя лучшим.
Вдруг во мне, будто что-то пробудилось, и я произнёс себе клятву:
"Я доведу дело до конца. Я рука держащая перо правды и эта рука никогда не опустится. Я не сдамся, и буду стучаться во все возможные редакции страны, пока меня не услышат. Я хочу, чтобы эти глупцы захлебнулись в собственном невежестве".
Клевета обо мне разлетелась молниеносно. Видимо Левандовски пошел на опережение, пользуясь своими налаженными связями в узких кругах, но широких масштабах. Репутация дошла и за пределы города. Мне отказывали в разных редакциях, крупных и мелких, под разными предлогами. Никто не желал помочь. А те, которые меня выслушали, тоже не захотели лезть на рожон, сославшись на мой скудный опыт, молодость и слишком провокационную тему. Не все могут справиться с правдой и принять её. Никто не любят шипастую правду, сшитую из неудобных фактов, которые невозможно оспорить. Их атрофированная позиция им ещё откликнется.
Осталось пойти на радио, это было единственным и правильным решением на тот момент. Как не крути, а это тоже средство массовой информации, которое неразрывно связанно с общественностью и моим коммюнике. Но к эфиру я так и не дошёл. Почти у входа я почувствовал глухой удар по затылку. Всё перед глазами поплыло, изогнулось. Это было похоже на погружение под воду. Видимо кто-то очень сильно постарался, чтобы я по-настоящему заткнулся.
Кто это был неизвестно, но я всё же добрался до микрофона и раскрыл народу всё до мельчайших подробностей. Новость разлетелась, как горячие пирожки на базаре в воскресный день.
Когда уже вся Польша была на ушах, Левандовски лично попросил у меня прощения. Я лишь нравоучительно пошатал головой и прошёл мимо.
На этом хорошие новости не закончились. Агнешка согласилась на моё последнее предложение, что было ещё в силе, связать свои отношения узами брака. На свадьбу приехали даже её родители, что поддерживали только ортодоксальный союз.
Свадебное путешествие мы, несомненно, решили провести на нашем любимом балтийском море. К морю нас отвезли на воздушном шаре, на котором всегда мечтала полетать Агнешка. Затем мы планировали путешествовать по всем морям и океанам, познавая новые страны и их культуру.
А когда мы приземлились, то первым делом побежали купаться. Агнешка нырнула в бушующие волны и долго не выплывала. Я не на шутку испугался и стал переживать. Вдруг небо потемнело, а на горизонте засверкали жгучие молнии. Десятки молний одновременно. Далее всё происходящее было немыслимо в своей абсурдности. Из воды появился мужской трехметровый силуэт, который приближался ко мне всё ближе и ближе. По мере приближения его тело уменьшалось, и в конечном итоге стало эквивалентно моего роста. Очертания лица напомнили портрет, что я однажды рисовал. Его суровые глаза были открыты и устремлены на меня. Голова имела прямой нос, кудрявые волосы и кудрявую бороду. Крупные симметричные пасма волос на голове напоминали дугообразные рога, которые уходили куда-то в затылок. Это был Морфей.
- Рад снова видеть тебя,- произнес Морфей, необычайным умиротворяющим голосом.
В ответ я не мог произнести ни слова, будто забыл, как это делается. Мне пришлось вспомнить учения Агнешки, чтоб обуздать волнение. Я крепко закрыл глаза и глубоко вдохнул. А выдохнув и раскрыв глаза, слова легко, без усилий сошли с языка:
- Приветствую тебя владыка сновидений. Позволь мне задать тебе несколько вопросов, что тревожат меня с самого детства?
На что он лишь одобрительно неспешно кивнул.
- Почему я не могу уснуть больше пяти лет и видеть сны как все нормальные люди?
- А что есть нормальность? У каждого понятие нормальности трактуется по-разному. А сон тебе не нужен, ведь вся твоя жизнь это и есть сон наяву,- ответил Морфей, увильнув от вопроса.
Такой ответ не укладывался в голове, но я не осмелился переспросить, что это значит.
- Я бы назвал это кошмаром наяву. А почему ты появился только сейчас, спустя пять лет? Я же так часто тебе молился, умолял о встречи с тобой,- спросил, пав перед ним на колени.
- Я всегда был рядом.
- Но я тебя нигде не видел,- перелистывая в памяти всю жизнь за несколько секунд, я так и не смог найти нужный ответ.
- Вспомни священника, простившего твоё воровство, вспомни деда, что пообещал похоронить твою мать, вспомни машиниста, который помог тебе сбежать от полицая. Я был изголодавшим бездомным, я был почтальоном и, в конце концов, я был...
- Агнешкой?- не сдержавшись, негромко перебил бога, будто старого друга.
- Конечно же, нет,- ответил Морфей, готовый расхохотаться в голос,- Я был тем, кто остановил тебя и помог не совершить глупейшую глупость. Ведь тебя никто слушать не стал бы.
- Так это ты меня ударил по затылку? Но почему ты говоришь так, будто я не достиг своей цели? Ведь я выступил по радио... Или не выступил?
Отступая назад в беспокойное море, Морфей не ответил на мой вопрос, но предупредил:
- Ты увидишь меня ещё единожды. Набирайся сил и готовься. Самое тяжелое испытание ждёт тебя впереди. А теперь открой глаза...
- Постой, я не задал тебе свои главные вопросы!- крикнул ему вслед и нехотя очнулся.
Глаза сами раскрылись. Солнце уже легло на плечи горизонта. Нестерпимо болел затылок. А под одежду успел пробраться вечерний холод. Я просто был без сознания и очнулся в грязной луже среди нагроможденного мусора в переулке. Тошнотворное амбре из отходов, оседающее в ноздрях едкой полугнилью, смешалось с ароматом автомобильных выхлопных газов и чьей-то вареной стряпней из соседского окна.
Неужели я видел сон во сне? Радио, извинение Левандовски, свадьба с Агнешкой, дирижабль и море. Нет. Это был скорее не сон, а какое-то видение в коротенькой коме, но я и этому был рад. Вспоминая произошедшее, вдруг осознал, что даже в грёзах была ложь. Ведь все хотят верить только в хорошее, и даже я. Но, зная, что это было не наяву, я всё равно готов был терпеть этот обман дальше. Потому что я хотел в него верить.
Встреча с владыкой снов закрыла один вопрос, и открыла множество новых. Но под слоем недопонимания и неверия, всё ещё жила какая-то надежда. Вопреки недосказанности, Морфей дал понять, что у него для меня есть цель, в которую, после всего что произошло, больше не входили попытки помогать "утопающим". Взамен статьи про войну, решил издать статью про религию и какую пользу она приносит человечеству. Но в последний момент, когда вернулся в редакцию, я сжамкал рукописи и выбросил в урну. Ведь всё равно не опубликуют. Общество ещё не готово к этому всестороннему рассуждению.