Среди ночи я замерз и взял взаймы у мёртвого священника его рясу. Благо накопившееся за день тепло в крупных кусках глины сполна отдавала его ночью обратно. Я пытался отвлечься от внешнего холода и стал определять температуру воздуха по стрекотанию сверчков. Для этого я сосчитал количество звуков за 25 секунд. Затем разделил их на 3 и прибавил к результату 4. Так и получилась нужная температура в Цельсии. Но эта формула работает только выше 10 градусов.
Помимо сверчков было слышно, как надо мной пролетел самолёт. Из-за непроглядной тьмы я не мог распознать, чей он был. Но через пять минут, мне на голову дождём посыпались листовки. Это была немецкая агитационная пропаганда, но я не обращал на них внимания.
А на утро меня застали врасплох союзники. Вместо первых петухов местных жителей разбудили выстрелы. После предупредительного выстрела, на меня наставил ППШ-41, какой-то ефрейтор. Может солдат решил, что я переодетый диверсант или перешел на вражескую сторону, начитавшись нацистских предложений. Но вдруг, я увидел всё те же знакомые лица.
Колек Возняк оценил ситуацию и, догадавшись в чём дело, солгал. Иначе бы меня расстреляли за дезертирство.
- Опусти оружие. Или ты хочешь разгневать Бога?- вступился мой бывший учитель истории, ломаным русским акцентом.
- А он не слишком молод для священника? Ему от силы лет тридцать.
- Это война. Сейчас всё возможно,- снова заступился Колек.
- Вы православный?- спросил один из офицеров.
Я лишь кивнул головой.
- Если вас теперь ничего с этим местом не связывает, тогда пойдёте с нами. У нас как раз убили капеллана. А ребятам нужна поддержка.
Колек улыбнулся и подморгнул. Я прочел много религии. Сейчас из всех моих навыков этот был самый полезный и целесообразный. С тех пор я стал для солдат чем-то вроде отдушины. Человеком, которому можно было излить душу и задать вопрос. Но разве я имел на это право, будучи неверующим? Ответ пришел сам по себе, когда мне отдали библию предыдущего капеллана. Можно в Бога не верить, но в священные писания, верить нужно обязательно. Библия как устав в армии, что даёт напутствия, дабы не позволить человеку потерять себя. Ведь божие мудрые слова спасают раненую душу и смиряют покоем. Неважно есть Бог или нет, люди нуждаются в нём в трудные времена. Пришло время послужить Господу для прощения, компенсируя этим собственные грехи.
Первым на исповедь, ко мне пришёл Марек. Но не для того, чтобы исповедаться, а для утоления любопытства.
- Как тебя угораздило?
- Говори, пожалуйста, чуть тише.
- Как тебя угораздило?- теперь уже шепотом спросил Марек.
- Руки устали стрелять. Или как говорил один священник - пути Господни неисповедимы. А ты не стесняйся, я всегда рад тебя выслушать.
- Ты забыл? У нас с тобой разная вера.
- В религии, как и в войне, пролито много крови из-за разногласий. Так к чему эти формальности?
- Ого ты и вправду заговорил, как подлинный священнослужитель.
Вдруг за Мареком образовалась целая очередь, и я понял, что меня ждёт тяжелый день. Ефрейтор, который недавно наставлял на меня оружие, был следующим.
- Наконец-то я могу поговорить с образованным человеком. Вы заканчивали семинарий? А где?
- Ты отрок пришёл мою биографию дознаться или исповедаться?
- Извините батюшка. Чего-то меня не в ту степь понесло. Я хотел спросить. Почему Бог допустил всё это безумие? Разве он не должен был вмешаться?
- Бог никому ничего не обязан. Он всё дал людям для выживания, процветания и благополучия. А то, что люди всем этим не пользуются, это уж не он виноват.
Как только солдат намерился продолжать меня донимать, я его опередил:
- Подумай, перед тем как спросить. Большинство людей знают ответы на свои вопросы.
Солдат почесал затылок и уступил место следующему молодому рядовому.
- Отче, а трусость это порок?
- Как по мне, трусость это самый страшный человеческий порок.
Третий рассказал мне, что его цель в жизни вставить нож в сердце Гитлеру. Что он хочет убить его лично. А затем спросил, разве убийство или желание убить, это не грех? Я ему ответил, что им движет священный гнев и убивать сатану в облике человека это не грех.
Дальше был четвертый и тридцать четвертый. Я старался помочь каждому и, по всей видимости, мне это удалось. Раздавая ответы налево и направо, я и сам нуждался в ответе на вопрос - что страшнее голод или война?
Последним ко мне пришел Колек и шепотом произнёс:
- Знаешь, почему я тебя не сдал?
- Вы поняли, что воин из меня никудышный?
- И это тоже. Но моё лояльное к тебе отношение, появилось ещё в школе. Можешь верить, а можешь и не верить, но ты как две капли воды похож на моего сына. А точнее, погибшего сына.
- Как его не стало?
- Первая война, забрала его. Он умер по-глупому, споткнулся и упал на немецкий шлем с остроконечной пикой. Пробил себе лёгкое и захлебнулся в собственной крови. Супруге повезло, она умерла ранее от испанки, и не успела пережить собственное дитя. Но самое обидное, что на следующий день война закончилась, которая с точки зрения позиций, почти не изменилось. Всё было напрасно, как и его смерть.
- Я не знаю, что и сказать.
- А ничего и не надо. Ты первый, кто меня выслушал, и мне стало легче.
Когда наша разведывательная группа подошла до концлагерей Освенцима, там уже почти никого не осталось. Печи всё ещё работали. Если бы я их не видел, то подумал бы, что с неба летит не пепел, а снег. Это была не обычная сажа, это был пепел из кожи, и я молил Морфея, чтобы среди этих серых песчинок не было Агнешки. Так как в основном сжигали евреев.
- Работаем тихо,- прошептал Колек и достал нож.
Проверив нож на остроту, Колек заточил край флагштока и бросил его словно копьё в немца, попав ему в спину. Фриц упал лицом на землю, а у него со спины торчал его же флаг. Затем Колек подкрался к другим воротам и нежданно напоролся на другого охранника, который резко выскочил на наши шорохи. Одно молниеносное движение и фриц схватился за живот, остриё ножа Колека попало в область желудка, и враг скончался в страшных муках. Все только удивленно посмотрели на бывшего учителя истории, которому это было не впервые. Первая мировая война закалила его на всю жизнь.
- Что? Никогда свинью не резали?- в ответ удивился Колек и вытер пепел с лица.
Столько ненависти в одних глазах, я не видел никогда прежде. Скорее это даже было похоже на безумие.
Вечером в наряд заступили Марек и Климек. Я случайно подслушал беседу командира, когда он предлагал им испробовать на себе новый препарат Модафанил, чтобы бодрствовать всю ночь. Но ребята сразу не согласились, пообещав подумать над предложением. Зачем им пить всякую гадость, если я сам мог подменять их в наряде хоть каждую ночь? Теперь эта мысль не выходила у меня из головы.
Когда я к ним подошел перед нарядом, они как всегда спорили, чем отличаются их священные учения.
- Если рука не ранена, можно нести яд в руке,- произнёс Марек, как истинный буддист,- Яд не повредит не имеющего ран. Кто сам не делает зла, не подвержен злу.
- Грехи убивают душу, также как яд убивает тело,- парировал исламист Климек.
- Тот, кто побеждает себя, сильнее того, кто побеждает тысячу раз тысячу человек на поле битвы.
- Терпение, проявленное в момент гнева, спасает от тысячи моментов сожаления.
- Сколько бы мудрых слов ты ни прочел, сколько бы ни произнёс, какой тебе от них толк, коль ты не применяешь их на деле.
- Не смотри на того, кто читает Коран. Чтение - просто слова. Смотри на того, кто действует в соответствии с Кораном.
- Всё! Хватит!- вмешался я в словестный дуэль,- У меня есть к вам деловое предложение. Вы идёте спать, а я вас заменю, на всю ночь.
- В чём подвох?- незамедлительно спросил Марек.
- Командир втайне предложил мне препарат, от которого вы отказались.
- Ты сума сошел? Мало ли, что там намешано,- покрутил пальцем у виска Климек.
- Твоя мозговая деятельность зашла в тупик,- добавил от себя Марк.
- Решение принято и обжалованию не подлежит,- ответил им и заступил в наряд вместо ребят.
От них днём будет больше пользы, чем от меня. Пусть лучше высыпаются. Ведь сонный солдат более подвержен риску.
Конечно же, моя афера длилась недолго. Пришлось рассказать командиру всю правду, но заступать в наряд по ночам, я не перестал. Бойца стали воевать эффективнее, так как я давал им выспаться. Вскоре о моем даре узнали и солдаты. Скрывать это было уже невозможно. Некоторые из них увидели в этом божий промысел и чудо. Офицеры пообещали обратить на меня внимание высшего руководства после войны, но меня это почему-то не радовало.
Зимой снега навалило под три метра. Никогда не видел столько снега. Война длилась так долго, что я думал, она теперь навсегда.
Однажды мы нашли в разбитом доме гитару и ефрейтор признался, что умеет играть. Он играл так, будто у него было семь пальцев на руке. Так как ефрейтор был украинцем, я попросил его спеть любимую песню моей бабушки про Черемшину на украинском языке. Его голос тоже звучал божественно. Он спросил, откуда я знаю украинский, я ответил, что мне просто нравится мелодия.
Я впервые почувствовал какое-то расслабление. Метель стихла до полного штиля, в каске фрица заваривался чай, а я с блаженством слушал родную песню, вспоминая мою неповторимую Агнешку. Где она? Что сейчас делает? Вспоминает ли обо мне?
Утром наш отряд получил задание взорвать немецкий генератор. Командир уже привык, что я давно выполняю не свои прямые обязанности. Я не только дежурил по ночам. Но и был истопником. Вел учёт погибших, словно подсчитывал ящики с фруктами или одеждой. А когда погиб прапорщик, то выполнял и эту функцию. И когда я сообщил ему, что я могу применить знания инженерии, которые успел получить в мирное время, он даже не сопротивлялся.
Прежде чем пойти на задание, в разведку напросился ефрейтор, но он так и не вернулся в назначенное время. Спустя три часа мы нашли его тело в сугробе. Умирая, он успел собственной кровью из раны нарисовать направление, куда нам следует идти.
Я интуитивно положил ему руку на лицо и прочёл молитву за упокой.