Эта история началась поздним вечером, в ничем не примечательной квартире обычного доходного дома в Рестэнде, когда стоявшие на каминной полке в гостиной, бронзовые часы, украшенные скульптурой восточной красавицы с кувшином в руках, звонким боем отметили наступление девятого часа. За окном царила промозглая поздняя осень, окунувшая улицы Тувра в непроглядный туман, плотный настолько, что свет газовых фонарей оказался не в силах дотянуться до земли, и пламя, бьющееся в стеклянных клетках на вершинах вычурных фонарных столбов, словно растворялось в мутном белёсом мареве. В такую погоду стоит пробыть на улице хотя бы полчаса, и одежда тяжелеет, становясь неприятно сырой, грозя своим хозяевам скорой инфлюэнцей, а полы даже самого плотного шерстяного пальто начинают "плакать" редкими каплями мутной воды.
Хозяин квартиры совсем не желал испытать все прелести туврской осени на себе, и благоразумно коротал этот вечер дома, в кресле у камина, под глоток горячего чая, сдобренного толикой терпкого "тернового" бальзама, листая новую книгу молодого, но уже известного писателя. На диво бойкого и живого пера, стоит отметить... хоть автор и иностранец.
Нет, читатель вовсе не был снобом, и не считал, что цивилизация кончается на рейде Дортмута, хотя, в силу своего опыта и имел некоторые основания для подобного мнения... Но нет, просто, книга, которую он с таким интересом листал, повествовала о традициях родной страны, какими их увидел тот самый автор-иностранец. И это, действительно, было интересно...
- Гейс, к вам посетитель. - Неслышно появившийся на пороге, дворецкий подал хозяину дома серебряный поднос, на котором одиноко белел прямоугольник визитной карточки.
Хозяин квартиры не торопясь отложил на столик книгу, не забыв заложить нужную страницу, сплетёной из кожи антилопы закладкой, также не спеша вытащил из жилетного кармана и нацепил на нос пенсне в тонкой серебряной оправе, и лишь после этого взял в руки принесённую ему карточку.
Прочитав значившееся на ней имя, набранное слишком мелким и чересчур затейливым шрифтом, он пожевал губами в коротком раздумье и, глянув на дворецкого поверх стёкол пенсне, кивнул.
- Проси. Узнаем, что на этот раз понадобилось нашей доблестной полиции от отставного военного врача, - еле слышно хмыкнув, проговорил он.
Здесь, стоило бы уделить внимание личности хозяина квартиры. Худощавый человек, лет тридцати пяти-сорока, с обветренным жёстким лицом, на котором, правда, время от времени появлялась открытая улыбка, совершенно разрушавшая первое впечатление о её обладателе, обычно выглядевшем весьма суровым человеком, взгляд которого, многие знавшие его люди оценивали не иначе, как пустой и холодный. Впрочем, каким еще может быть взгляд человека, без малого десять лет штопавшего дырки от пуль, рваные, резаные и колотые раны солдат в колониях, там, где мир - понятие настолько хрупкое, что даже самое это слово звучит крайне редко. Из боязни испортить его, не иначе... как порой усмехался сам воюющий доктор, вспоминая суеверия некоторых своих предков, переселившихся в зелёные долины Шотта с Северных островов, ещё в те времена, когда Империи в этих местах и в помине не было, а была лишь россыпь мелких королевств, то оборонявшихся от набегов северян, то воевавших друг с другом за заливной лужок или деревеньку в пять домов.
Но служба в экспедиционном корпусе Его Величества осталась для доктора позади, оставив на память лёгкую хромоту да небольшой пенсион, и военный врач, капитан Трой Ф. Дорвич, став гражданским человеком, впервые в жизни оказался озадачен вопросом, с которым прежде никогда не сталкивался. Где жить?
При выходе в отставку, он, как ветеран, получил от командования открытый билет на Королевские линии, предъявив который в кассах любого имперского порта, воздушного ли, морского, мог отправиться по своему выбору, либо в Новые владения Короны, либо в бывшую метрополию. По недолгому размышлению, доктор Дорвич решил выбрать старый добрый Тувор - "Сердце Империи", как выспренно именовали прежнюю столицу в газетах... или "Каменный мешок", как предпочитали называть его служившие с доктором офицеры и солдаты из Нового света, хоть раз бывавшие в прежней столице.
Не то, что бы доктор Дорвич так уж мечтал о тихой и размеренной жизни в Тувре, но, подсчитав имеющиеся и доступные финансы, состоявшие из пенсиона и небольшого дохода от родительского имения, и сравнив получившуюся сумму с ценами в двух столицах, почерпнутые из разговоров с солдатами, он пришел к выводу, что жизнь в Старом Тувре обойдется ему куда дешевле, чем в Новых владениях. О возвращении же в родовое имение, Дорвич и не помышлял.
От одного воспоминания о доме вечно кишащем заглядывающими "на огонёк" родственниками, а пуще того, родственницами, почтенного доктора медицины ощутимо передёргивало. А потому, ему достаточно было того, что дворецкий Капс еженедельно списывался с управляющим, и от имени хозяина отдавал тому указания, благо, и сам слуга был родом из тех же мест, и прекрасно знал все тонкости деревенской жизни.
И вот, доктор Трой Ф. Дорвич уже пять лет проживает в Тувре, в тихом и спокойном районе Рестэнд. С утра ведёт необременительную практику, к двум часам пополудни заканчивает приём и отправляется в клуб "Уоргрэйв", где собираются такие же как он, ветераны из сиддских колоний. Там он обедает в компании отставного полковника лёгкой кавалерии Блаттона - немногословного и саркастичного полуальва, и артиллерийского капитана Верденнаура из легендарного Второго огневого, квадратного и громогласного, как и положено истому гному. После обеда - карты или бильярд, беседы на отвлечённые темы со знакомыми офицерами и сержантами, единственным ограничением на которые были... колонии.
Здесь никто и никогда не говорит о Сидде, не рассказывает баек о службе и не вспоминает погибших, хотя мраморная доска с выбитыми на ней именами, по слухам расположенная в часовне, во внутреннем дворике здания клуба, содержалась в идеальной чистоте, и время от времени пополнялась новыми именами. "По слухам", потому как сам Дорвич в той часовне ни разу не был. А при встрече с приходящим для отправления службы викарием, лишь сухо раскланивается с бывшим уоррент-сержантом Восемнадцатого пехотного полка, и тот отвечает ему с той же молчаливой холодностью. Разве что иногда, с уст викария срывается совсем не пастырское солёное словцо в адрес почтенного доктора, но такое обычно бывает лишь после того, как отслужив в часовне, бывший уоррент пропускает стаканчик-другой горячительного в буфете клуба.
Ужинает доктор Дорвич обычно дома, не позже восьми вечера, после чего, если позволяет погода, отправляется на прогулку, либо устраивается в гостиной у камина, с книгой, чаем и "вечной", никогда не выпиваемой до дна рюмкой "тернового" бальзама из запасов, пополняемых за счёт посылок из имения.
Так было и сегодня, когда чтение очередного произведения многословного пикардийца было прервано появлением дворецкого Капса с сообщением о визите полиции.
- Доброго вечера, доктор, - приведённый дворецким, инспектор - одышливый, но весьма шустрый толстячок с роскошными бакенбардами и располагающей физиономией доброго дядюшки, решительно пересёк гостиную и, походя бросив шляпу-котелок и перчатки на стол, остановился в двух шагах от кресла, в котором сидел Дорвич, заставив того задрать голову, чтобы взглянуть в лицо возвышающегося над ним гостя. Надо признать, иного шанса заставить доктора смотреть на него снизу вверх, у инспектора и не было. Ввиду наследия хафлингов, проявившегося в нём нехарактерно сильно для квартерона, ростом инспектор едва ли дотягивал до пяти стоп, тогда как хозяин дома превосходил его более чем на голову в самом прямом смысле этого выражения.
Впрочем, эта невежливость инспектора полиции не произвела на хозяина дома никакого впечатления. Доктор Дорвич вообще был снисходителен к чужим слабостям. А потому, в ответ он лишь покачал головой и, бросив короткий взгляд на заляпанные грязью ботинки и брюки гостя, указал ему на кресло напротив.
- Доброго вечера, инспектор Джейсс. Присаживайтесь поближе к огню, согрейтесь. Погода нынче премерзейшая, бегая целый день по улицам и простудиться недолго, уж поверьте врачу, - проговорил Дорвич и повернулся к дворецкому, скользнувшему к столу и явно нацелившемуся на шляпу и перчатки гостя, которые тот не соблаговолил отдать ему при входе. - Капс, подайте инспектору чаю с бальзамом.
- Благодарю вас, доктор, - благодарно кивнув, улыбнулся гость, с пыхтением устраиваясь в кресле. - На улице и в самом деле, ж-жуть как холодно. А я целый день на ногах. То ограбление в Пампербэй, то налёт на почтовую станцию в Блэкхилл, потом массовая драка в Дортмутских доках... такое впечатление, что все преступники разом решили выйти сегодня на промысел!
- Очевидно не все, раз вам удалось выкроить время и навестить ипподром, а? - улыбнулся доктор.
- Даже не буду спрашивать, как вы догадались, - после небольшой паузы фыркнул инспектор.
- Скажем так, вам давно следовало бы избавиться от привычки прятать букмекерские квитанции в шляпу, инспектор, - Дорвич поднял со стола выпавшие из котелка гостя бумажки характерного голубоватого цвета. Джейсс сконфуженно вздохнул, и доктор решил сменить тему. - Итак, что вас привело в мой дом... сегодня?
- Совершенно странный случай, доктор! - всплеснув руками, инспектор с готовностью переключился на другую тему. - Вы же знаете, со всеми инициативами нашего Парламента, у Шоттского двора, вообще, и вашего покорного слуги, в частности, изрядно прибавилось головной боли. Чего стоит один билль о свободном поселении в землях метрополии! Стоило Его величеству утвердить этот драххов документ, как поток переселенцев из колоний, буквально захлестнул наш старый добрый Тувор. И ладно бы, сюда ехали законопослушные обыватели, так ведь нет! Им и в колониях живётся неплохо, а в мой город устремились совершеннейшие лишенцы! Бандиты, воры, попрошайки и мошенники всех мастей... верите ли, только вчера вечером мой помощник закончил подготовку отчёта для Королевской комиссии, где чёрным по белому написано о росте числа преступлений в Тувре и связи этой отвратительной тенденции с прибывающими в порт транспортами из колоний! А сегодня, лишь по результатам одной только массовой драки в Дортмутских доках нами было задержано более пятидесяти субъектов, из которых тридцать восемь прибыли в Тувор из драхховых колоний! И это я ещё не считаю сбежавших с места происшествия!
- Понимаю ваше возмущение, инспектор, и, поверьте, всецело его разделяю, - невозмутимо выслушав собеседника, доктор Дорвич вклинился в его полную искреннего возмущения речь, как раз в тот момент, когда гость на миг прервался, чтобы отдышаться и сделать глоток чая. - Но от меня-то вам что нужно?
- Пф, - инспектор отставил в сторону чашку и, нервно расправив широкой ладонью пышные бакенбарды, шумно выдохнул. - Простите, доктор. Накипело, да... Собственно, я к вам пришёл как к известному знатоку, забывшему о колониях больше, чем когда-либо знал любой из наших кабинетных учёных.
- Вы мне льстите, инспектор, - едва заметно дёрнул краешком губ Дорвич.
- Если только самую капельку, гейс, - развёл руками его собеседник. - Видите ли, в результате этой драхховой стычки в доках, пострадало несколько разумных. Мои люди, разумеется, доставили их в Госпиталь Святого Лукка, но там возникли некоторые сложности с составлением протоколов. Мы оказались не в состоянии опросить одного из пострадавших, поскольку этот синий бедолага не говорит ни на одном известном наречии! Да к драхху! Мы даже не смогли определить по его внешнему виду, к какой расе принадлежит это "чудо". Вот тут я и вспомнил о вас, доктор Дорвич. Вы же известный полиглот и знаток народов, населяющих восточные земли. Может быть, сумеете разговорить наш "подарок"?
- Сейчас? - Дорвич покосился на окно, за которым, в полной темноте наступившей ночи шумел ливень и грохотал гром, и перевёл скептический взгляд на собеседника. А когда тот энергично кивнул, печально вздохнул.
Часть 1. О, этот дивный новый мир!
Глава 1.Добрый вечер, господа
"Голубое ухо, голубое брюхо, голубой чубчик, как дела голубчик?" М-да, ну, чубчика на этой лысой башке и в помине нет, как, собственно, и вообще, какого-либо волосяного покрова на теле... за исключением ресниц, а вот в остальном... Я отвернулся от зеркала и, потерев голубой лапищей голубой же лоб, со вздохом побрёл обратно к скрипучей койке с тощим матрацем, на котором я и очнулся каких-то полчаса назад.
Поймав себя на мысли, что сижу на краю застеленной ветхим бельём постели, и задумчиво рассматриваю свои новые руки, продолжая мычать песенку из старого советского мультика, я тряхнул головой и попытался выругаться. Результат... "специфический". Внушительный частокол зубов, которым может похвастаться моё новое тело, должно быть великолепно подходит для разгрызания костей, но вот говорить с этакими кусалками... М-да, мечта логопеда, чтоб её!
Нервный хохоток, вырвавшийся из глотки помимо моей воли, заставил сжать кулаки так, что плоские, но чрезвычайно острые и прочные пластины ногтей до боли впились в ладони и... ну, в принципе, чего-то такого следовало ожидать. Если кожа у нынешнего моего тела, насыщенного голубого цвета, то что уж говорить о цвете крови?
Ха! Видели бы меня испанские гранды, навек бы зареклись хвастаться цветом текущей в их жилах жидкости. Нет, не могу сказать, что моя нынешняя фигура или морда лица возьмут первое место на конкурсе уродов, но человеческим это тело точно не назовёшь, даже если сделать скидку на цвет кожи, размеры туши и особенности её строения. Да и лицо странное. Не чужое даже - ч у ж д о е. Слишком тяжёлая челюсть, слишком мощные надбровные дуги. Глазки маленькие, глубоко посаженные. Так глубоко, что их синий цвет не сразу-то и различишь. Скулы? О такие можно камни отёсывать. Уши торчком стоят и нет, не как у эльфа какого, а скорее уж, как у бегемота в атаке. И нос! О да, нос, это феерия! Курносый, но с широкими, "негритянскими" ноздрями и словно проклюнувшимся на переносице рогом. Хм, вот интересно, у этого тела, случаем, в предках носорог не затесался? Хищный, ага... судя по зубкам. Чёрт, вот же чушь в голову лезет!
Я улёгся на жалобно скрипнувшую под моим немалым весом панцирную кровать и, прикрыв глаза, чтоб их не резал бьющий в окно свет уличного фонаря, попытался вспомнить события, что привели меня к нынешнему... состоянию. А вспоминалось хреново.
В голове крутились какие-то рваные образы и звуки, слова незнакомого рычащего языка перемежались с вполне понятной, человеческой речью, а виды знакомых, кажущихся родными улиц какого-то огромного города, мешались с воспоминаниями о не менее родных заснеженных горах. Образы наслаивались друг на друга, вызывая недоумение, непонимание... и ярость пополам с дикой тоской. От такой непередаваемой смеси эмоций, моя несчастная голова начала трещать, словно спелый арбуз в руках торговца. Из горла вырвался низкий вибрирующий рык и... я отключился. Снова.
Пробуждение было похоже на первое, как две капли воды. Тот же дурно побеленный потолок над головой, тот же резкий запах хлорки от постельного белья, та же убогая обстановка... и те же лица. Впрочем, вру. Помимо двух застывших истуканами мордоворотов в старомодных чёрных мундирах, и мечущегося по комнате, что-то невнятно лопочущего толстячка с бакенбардами, которого я уже видел сегодня перед тем, как отрубиться в первый раз, на этот раз, в гости пожаловал ещё один господин. Подтянутый высокий... джентльмен, иначе не скажешь. Худощавый, с явно военной выправкой, рыжеусый гость с интересом косился в мою сторону, но делал вид, что внимательно слушает толстячка. А тот всё разорялся, выстреливая по сотне слов в минуту. Наконец, его спутник не выдержал и, одной короткой фразой прервав речь своего знакомца, кивком указал ему на меня. А толку-то? Я и утром не понимал, чего он там бормочет, сомневаюсь, что за прошедшие несколько часов, что-то изменилось.
Толстяк, очевидно, тоже помнил фиаско, которое постигло и его самого и его людей, когда они пытались меня о чём-то расспрашивать в прошлый раз, потому как в ответ на реплику рыжеусого, он лишь фыркнул и изобразил рукой жест, который я интерпретировал как: "он весь ваш".
И действительно, рыжеусый подхватил стоявший у стены старый стул и, поставив его в метре от моей кровати, с удобством, и я бы даже сказал, неким облегчением устроился на нём. Хромота... и судя по всему не врождённая. Но вот с тростью гость управляется привычно... Значит, болячка старая, и с неудобством от неё он давно смирился. Учитываем относительную молодость гостя, плюсуем его военную выправку и, с вероятностью в восемьдесят процентов можем утверждать, что болячка эта была занесена чем-то железно-кусачим. Боевое ранение, иначе говоря.
А это значит... что? Здесь ещё не умеют проводить комплексное восстановление тканей. Или, оно попросту не по карману сидящему напротив меня человеку. Что вряд ли, учитывая старомодный, но явно новый, сшитый по фигуре костюм-тройку из натуральной шерсти, золотые запонки и несуразную, но золотую же, цепочку жилетных часов, вкупе с вычурной, явно недешёвой тростью, серебристый набалдашник которой тоже может похвастаться золочёной отделкой.
В общем, как ни неприятно было бы утверждать, но одним только подменённым телом, мои проблемы не ограничиваются. Внешний вид гостей, привычка с которой они носят неудобную на мой взгляд, старомодную одежду, общий вид помещения в котором я нахожусь... да, чёрт возьми, даже вид за окном, всё это не просто говорит, вопит о том, что я нахожусь не только в чужом теле, но и в чужом мире. И вот это уже совсем плохо. Или нет?
С удивлением поймав себя на мысли, что меня совершенно не трогает сей мудрёный факт, я уставился на рыжеусого, решившего привлечь моё внимание щелчком пальцев перед лицом. Моим лицом.
В ответ, я щёлкнул зубами. Негромко, но явственно. Истуканы у двери напряглись, а толстячок в бакенбардах выдал очередную пулемётную очередь из доброй полусотни слов. Рыжеусый же, лишь чуть отпрянул, но даже не изменился в лице. Хорошая выдержка, я бы так не смог.
Что-то успокаивающе сказав своему спутнику, бывший военный смерил меня полным любопытства взглядом и, с очевидным напряжением положив ногу на ногу, выдал зубодробительно щёлкающий набор звуков, в котором я, к своему величайшему удивлению, смог уловить что-то... почти внятное. Подвигав челюстью, я попытался поймать это ускользающее чувство понимания и кое-как прорычал-прощёлкал приветствие-представление, споткнувшись на своём имени. Ну... не знаю я, как меня здесь зовут. И что хуже, не помню, как звали раньше. В смысле, дома... в смысле... Дьявольщина!
Уж не знаю, что такого высмотрел в моей крайне невыразительной физиономии, рыжеусый, но он состроил сочувственное выражение лица и, похлопав меня по плечу, обернулся к выжидающе застывшему на месте толстячку. Бросив тому пару фраз, гость отмахнулся от очередного словесного обстрела своего знакомца и, покачав головой, кивнул тому на дверь. Толстяк потеребил свои бакенбарды, тихо, но очевидно совершенно непечатно выразился и, пожав плечами, вышел вон. А следом за ним, комнату покинули и охранники.
- Ты... себя... знаешь? Помнишь? - проскрипел-прощёлкал рыжеусый, вновь обернувшись ко мне.
- Мало... ничего... - отозвался я на том же странном наречии. И определить, кому из нас было сложнее говорить, я бы не смог. Мой собеседник явно имел слишком мало практики в общении на, наверное, родном для этого тела, языке. А у меня... у меня были лишь обрывки знаний, к которым я и обратиться-то толком не мог без того, чтобы не получить укол резкой боли в затылок.
- Вообще... чёрный... что-то? - здесь я уже спасовал. Разобрать этот набор звуков было выше моих нынешних возможностей. Так что, я даже не стал делать вид, будто пытаюсь понять, что именно говорит мой собеседник. Просто ткнул в свою голову пальцем и сморщил физиономию как мог. А мог плохо. С мимикой у этого тела полный швах.
Тем не менее, рыжеусому этого хватило. Он понимающе покивал и, резко поднявшись с места, шагнул к двери. Распахнув её, гость что-то резко пролаял куда-то в коридор, и уже через несколько секунд в комнату ввалился облачённый в серый костюм господин, с тощей папкой в руках.
Отобрав у визитёра папку, рыжеусый, не обращая никакого внимания на его тихое блеянье, принялся перелистывать принесённые ему документы и, явно наткнувшись на что-то важное, ткнул в одну из бумаг пальцем, одновременно что-то зло выговаривая своему собеседнику. Тот бледнел, краснел, но огрызнуться даже и не подумал. Наоборот, выслушав рыжеусого, визитёр подхватился и, что-то быстро протараторив, скрылся из виду. Рыжеусый же, недовольно покачав головой, обернулся ко мне.
- Удар.. камень в голову... потеря знания... память. Лечить. Ты не драться.
Ну, в принципе, как-то так и было, да. По крайней мере, те немногие образы, что не вызывают у меня головной боли, говорят о какой-то драке в толпе. Потом была тьма... и очнулся я уже здесь, в госпитале, если я правильно понял то, что успел рассмотреть, когда пришёл в себя в этой комнате в прошлый раз. Тогда, тот самый дядька в сером костюме, что только что выскочил за дверь, пытался меня осмотреть, а мордовороты в мундирах ему мешали своими попытками меня же допросить. Потом явился толстяк с бакенбардами, вопросы посыпались как из рога изобилия, и доктор окончательно плюнул на попытки выполнить свою работу. За что сейчас и расплатился выговором от рыжеусого. Чем тогда дело закончилось, я понятия не имею. Отрубился.
- Я нет драться. Вы - лечить, - коряво согласился я, и через несколько секунд в комнате стало тесно от набившихся в неё людей... и нелюдей. Оказывается, я не один здесь такой странный!
Хех, даже легче стало, как увидел одну из здешних медсестричек. Высокая, ладная, но явно не по-человечески скроенная. Слишком гибкая, слишком изящная, да и кошачьи зрачки... м-да.
Рыжеусый командовал персоналом, как генерал армией. А сунувшегося было толстячка, выпроводил одной короткой, но о-очень экспрессивной тирадой. И могу поспорить, цензурными в ней были разве что предлоги!
Впрочем, долго наблюдать за творящейся вокруг суетой, у меня не вышло. Рыжеусый принял из руки кошачьеглазой медсестры в белоснежном балахоне, доисторический стеклянный шприц с прозрачной жидкостью и, ободряюще улыбнувшись, с размаху всадил толстенную иглу куда-то мне под ключицу. И мир померк. Опять!
* * *
- Итак, доктор, что вы можете мне поведать об этом... субъекте? - осведомился инспектор Джейсс, когда Дорвич, наконец, вышел из палаты, где вокруг синекожего нелюдя продолжал суетиться персонал госпиталя.
Доктор Дорвич извлёк из кармана золочёный портсигар, задумчиво покрутил его в руках и, глубоко вздохнув, поманил неугомонного полицейского за собой.
- Жутко хочу курить, инспектор, а в здании это запрещено, - проговорил он и, звонко цокая металлической набойкой на трости, повёл старого знакомого к выходу. Накинув на плечи протянутое гардеробщиком пальто, Дорвич благодарно кивнул старику и, выйдя на крыльцо госпитального здания, щелчком пальцев запалил зажатую в зубах ароматную папиросу. Покорно молчавший всё это время, инспектор Джейсс не выдержал.
- Ну же, доктор! - рыкнул он, отчего Дорвич еле сдержал усмешку. Ну уж очень потешно выглядел рычащий потомок хафлингов с огромной сигарой в зубах.
- Успокойтесь, друг мой, - проговорил врач. - Не надо нервничать, у вас и так был не самый простой день! А если вы не возьмёте себя в руки, то я могу вам гарантировать весьма скорый и совершенно неотвратимый апоплексический удар. Слово врача.
- Доктор-р Дор-рвич! - бакенбарды инспектора воинственно встопорщились, а в интонациях явно послышалась угроза.
- Инспектор, возьмите себя в руки! - рявкнул в ответ тот. - Или я пропишу вам успокаивающие пилюли, и лично буду просить гейду Джейсс проследить за тем, чтобы вы принимали их в положенное время!
Инспектора Лероя Ламмела Джейсса можно было назвать самонадеянным, самоуверенным и даже, иногда, самодуром. Но житейской смётки, он был не лишён, как и определённой, свойственной большинству потомков хафлингов, доли чутья на неприятности. И не его вина, что порой эти самые неприятности сулили ему не бандиты и воры Тувра, а недовольство гейды Лерой Джейсс.
Супруга инспектора Шоттского двора была дамой правильных взглядов и превыше всего в своей замужней жизни ставила благополучие семьи и домашний уют. Но если благодаря её командным навыкам, передавшимся гейде Джейсс, очевидно, от покойного батюшки, полковника и губернатора Лидской провинции, дом инспектора, стараниями вышколеных слуг, находился в идеальном состоянии, то с благополучием семьи всё было не так безоблачно. И больше всего в этом смысле, почтенную гейду Джейсс беспокоило здоровье драгоценного супруга, за состоянием которого она следила со вниманием коршуна, наблюдающего за птичьим двором, и готова была биться за него... даже с самим инспектором. Точнее, в первую очередь с инспектором Джейссом, который, по её мнению, относился к своему здоровью непозволительно наплевательски.
Не удивительно, что упоминание доктором Дорвичем в одном предложении здоровья инспектора, пилюль и супруги, заставило почтенного гейса Джейсса взять себя в руки и молча дождаться того момента, когда его собеседник, наконец, расправится со своей папиросой и сам начнёт разговор о голубокожем гиганте, вокруг которого до сих пор царила совершенно необъяснимая суета.
- Итак, что я имею вам сообщить о нашем... субъекте, - убедившись, что словоохотливый инспектор молчит и готов наконец внимательно и, самое главное, не перебивая слушать приглашённого им же специалиста, доктор Дорвич затушил окурок и, выбросив его в стоящую у входа в госпиталь урну, продолжил: - Он, несомненно, прибыл в Тувор издалека. Как уж этого юношу занесло в Дортмутские доки, я не скажу. Не знаю...
- Юношу? - изумился господин Джейсс. - Вот этот вот громила, по-вашему, юноша?!
- Инспектор, - с намёком протянул Дорвич. Тот вздохнул и махнул рукой, мол, продолжайте, я молчу. И доктор продолжил: - итак, сей молодой огр, к вашему сведению, никак не мог быть вовлечён в драку в доках... иначе как волей случая. Потому как ни слова не понимает на лэнгри, а, следовательно, и подбить его на участие в драке никому не удалось бы.
- А если... - осторожно начал инспектор, но его собеседник лишь покачал головой.
- Нет, гейс Джейсс. За деньги он драться тоже не стал бы. Точнее, в этом случае, он почти гарантированно проломил бы голову тому, кто предложил бы ему подобный... заработок.
- Не понял, - помотал головой инспектор, отчего его бакенбарды заколыхались, словно упустившие ветер паруса.
- Народ, к которому относится этот юноша, весьма щепетилен в некоторых вопросах. В частности, драка для них - способ самоутверждения и определения места в иерархии их общества, - попытался объяснить доктор, но, заметив недоумённый взгляд собеседника, зашёл с другой стороны. - Иными словами, предложить им деньги за драку, всё равно что попытаться купить вечер в обществе девицы из гентри.
- Доктор, - с укоризной произнёс инспектор, как и все представители того самого гентри, чрезвычайно остро реагирующий на скабрезности, даже такие завуалированные.
- Уж простите старого солдата, - усмехнулся в ответ тот. - Но вы же поняли, что я хотел сказать?
- Разумеется, - вздохнул инспектор. - Но это не значит, что мне по нраву подобные... намёки. Ладно, оставим это. Вас всё равно не переделать... Вернёмся к нашему субъекту. Доктор, я, разумеется, доверяю вам и вашим знаниям, но одного только утверждения даже такого знатока как вы, что некто не мог принимать участия в противоправном деянии лишь потому, что... да по какой угодно причине, судье будет совершенно недостаточно. Мне необходимо допросить этого синекожего, а вы, как я успел убедиться, умеете говорить на его трескучем наречии. Вы же понимаете, что я хочу сказать?
- Понимаю, - с улыбкой принял обратную шпильку доктор Дорвич. - Но думается мне, это будет очень непросто.
- Почему же? - нахмурился Джейсс.
- Во-первых, потому, что я не настолько хорошо знаю это наречие, как вам могло показаться. А во-вторых... боюсь, наш юный огр сейчас знает свой язык не лучше меня, - развёл руками врач.
- Что за чушь?! - вспылил инспектор, но заметив взгляд Дорвича, постарался взять себя в руки. - Издеваетесь?
- Ничуть, - покачал головой тот. - В драке юноша получил очень сильный удар по голове, что, кстати, отражено в заметках госпитального хирурга. И этот удар, судя по наблюдаемым мною реакциям, повлёк за собой потерю памяти. Частичную, но... весьма тяжёлую. И если бы ваши добберы не мешали врачам госпиталя делать своё дело, возможно сейчас проблема была бы уже решена. Увы, но эликсир Памяти следует применять не позже чем через шесть часов после получения травмы. Только в этом случае, есть надежда, что пациент полностью восстановит свои знания и память. В нашем же случае...
- Доктор, вы же шутите, да?
- Ни в коей мере. Не издеваюсь и не шучу, - резко ответил тот, но почти тут же смягчил тон. - Инспектор, я понимаю, что в вашей ситуации... с учётом позиции, занимаемой Кабинетом и парламентской комиссией, количество гостей метрополии, привлечённых к ответственности за уголовные преступления, играет решающую роль, но поверьте, этот молодой огр не участник драки, а её жертва. Да и не только её, а?
- Доктор Дорвич, вы... - потомок хафлингов совершенно верно понял то, о чём не сказал его собеседник... и тяжело вздохнул. - Драхх с вами. Делайте с этим синим, что хотите! Но если я, хоть когда-нибудь услышу об этом субъекте или, того хуже, он попадётся моим добберам на горячем... Доктор, вы меня знаете.
- Благодарю вас, инспектор, - расцвёл в искренней улыбке его собеседник. - Наука, в моём лице, не забудет ваше великодушие, ручаюсь.
- Вы ещё пообещайте взять меня в соавторы вашей будущей монографии по этому случаю, - фыркнул Джейсс.
Глава 2. Подсчёт активов
В свою квартиру в Рестэнде, доктор Дорвич вернулся далеко за полночь, но вопреки ожиданиям верного Капса, настроение у хозяина было великолепным. Мурлыкающий какой-то затейливый восточный мотив, довольный и явно чем-то взбудораженный, отставной врач являл собой настолько удивительное зрелище, что слуга даже забыл взять у него плащ и шляпу. Те так и полетели на стол в гостиной, куда доктор Дорвич ворвался вихрем, напрочь забыв о своей хромоте!
- Гейс, прикажете подать чаю? - осведомился Капс, не смотря на удивление, сумевший сохранить невозмутимое выражение лица, как и положено дворецкому приличного дома.
- Чай? - доктор на миг замер и, ловко крутанув в ладони тяжёлую трость, усмехнулся. - Нет, Капс. К драхху чай! Подай бутылку монтрёза... ту, что прислал полковник Пибоди в благодарность за лечение его супруги в прошлом триместре.
- Сию секунду, гейс, - подхватив со стола шляпу и плащ, слуга кивнул и скрылся в буфетной, чтобы уже через минуту вернуться в гостиную с затребованным хозяином напитком. Разумеется, Капс не забыл добавить к крепкому франконскому миндаль и сыр. Конечно, следовало бы дополнить закуски сухой иггерийской ветчиной, но... увы, как раз её-то в запасах и не оказалось.
Укорив себя за непредусмотрительность, дворецкий поставил поднос на столик рядом с камином, в кресле у которого предпочитал проводить вечера его хозяин, не преминув доложить тому о своём упущении. Но занятый перелистыванием многочисленных справочников и словарей, стоящих на книжных полках в углу, доктор Дорвич отмахнулся в ответ на слова своего слуги.
- Закажешь в лавке завтра, - пробормотал он, откладывая один из толстенных словарей, и берясь за следующий. Но, быстро пролистав несколько страниц, недовольно цокнул. - И здесь нет. Да, Капс!
- Слушаю? - замерший у дверей, дворецкий обернулся.
- Драхх с ней, с ветчиной. Будет - хорошо, нет и не надо. Главное, зайди с утра в букинистическую лавку мэтра Тарди, и сообщи ему, что управляющий прислал нам бочонок того самого бальзама, что ему так понравился.
- Разумеется, гейс. Однако, осмелюсь спросить, какой именно бочонок прислал нам Ларс? Вёдерный или трёхвёдерный? - осведомился дворецкий.
- Полный, Капс, - оторвавшись от перелистывания очередного обитого кожей и украшенного золотым тиснением тома, ответил хозяин. - Мы же не хотим обидеть уважаемого мэтра, подарив ему початую ёмкость?
- Значит, трёхвёдерный. Будет исполнено, гейс, - с лёгким, почти незаметным вздохом констатировал слуга, что не укрылось от вроде бы увлечённого своим делом доктора.
- Не переживай, дружище, - улыбнулся он, сверкнув стёклами пенсне. - Месяц на исходе, а значит, не позднее чем через неделю Ларс пришлёт очередную посылку для пополнения наших запасов.
- Осмелюсь заметить, гейс, если бы он не сделал этого сегодня, то через неделю у нас в запасе было бы уже два трёхвёдерных бочонка, - заметил дворецкий и, прежде чем хозяин вновь начал намекать на якобы прогрессирующую прижимистость своего слуги, кивнул в сторону подноса с монтрёзом и закусками. - Ваше франконское, гейс.
- Да-да, благодарю, Капс. Ты свободен. Лёгких сновидений, - вздохнув вслед за своим дворецким, доктор махнул ему рукой.
- И вам хорошей ночи, гейс, - отозвался тот и, коротко кивнув, вновь скрылся за дверью в буфетную. Желать своему хозяину, как это принято, лёгких сновидений, дворецкий не стал. Какой в этом смысл, если по всем признакам, доктор намерен посвятить эту ночь своему хобби, то есть, очередным лингвистическим исследованиям?
Замерев у массивного поставца, Капс бросил взгляд на уже закрывшуюся дверь в гостиную и решительно сменил направление движения. Вместо собственной спальни, дворецкий направился на кухню. Пусть это и не его вотчина, а приходящей кухарки, но та появится в квартире не раньше восьми часов утра, а бодрящий эликсир вполне может понадобиться хозяину раньше. Даже наверняка понадобится. Не мальчик уже, всё-таки, чтобы сутками не спать... пусть сам доктор и считает иначе. Как бы то ни было, от фиала бодрящего эликсира утром он точно не откажется.
Заглянув по пути в кладовку, Капс извлёк из неё внушающий уважение своими габаритами и добротностью, кожаный саквояж с полукруглой крышкой и, проверив на месте его содержимое, продолжил путь на кухню. Щелчком пальцев отправив в зев плиты небольшой огонёк, тут же воспламенивший горючий камень, сложенный там на утро, дворецкий водрузил на "зубы" конфорки извлечённый из саквояжа миниатюрный котелок и, расставив на рабочем столе склянки с необходимыми ингредиентами, приступил к изготовлению зелья. Конечно, Капс не дипломированный зельевар, но в приготовлении некоторых эликсиров и декоктов может дать фору и профессионалам...
Ну а пока дворецкий был занят заботами о своём хозяине, а тот перерывал свою домашнюю библиотеку в поисках нужных сведений, причина всей этой суеты тоже не сидела без дела.
* * *
Череда этих включений-отключений меня изрядно достала, так что, придя в очередной раз в сознание и убедившись, что вокруг глубокая ночь, а значит, рядом нет каких-нибудь наблюдателей или просто любопытных, что могут поднять шум или позвать очередную команду докторов, которая вновь отправит меня в забытьё, я сполз с койки и... первым делом, попытался освоиться с телом. Помня, как меня мотыляло из стороны в сторону при прошлом пробуждении, я предположил, что виной тому было не только моё помрачнённое состояние, но и изменившиеся пропорции тела, а, следовательно, и центр тяжести. И оказался прав.
Добрых полчаса я ковылял по комнате, изредка раздражённо поглядывая на собственное отражение, то и дело мелькавшее в маленьком зеркале, висящем в углу над жестяным рукомойником. Собственно, поводов для раздражения было два. Первый, это моя голубая, едрит мадрид, рожа, а второй... сам факт, что я видел это отражение в зеркале, при том, что на улице царит ночь, шторы задёрнуты и свет в комнате не горит! А что будет, если его зажечь?
Убедившись, что ноги меня держат достаточно надёжно, и каждый шаг не грозит падением, я подошёл к ведущей в коридор двери и, осторожно надавив на показавшуюся какой-то неудобно маленькой, дверную ручку, осторожно выглянул в коридор. Не сказать, что здесь было значительно светлее, чем в "моей" комнате, но всё же, горящий где-то в конце коридора одинокий ночник чуть разгонял темноту... ну, должен был разгонять её, по идее. Я как-то разницы не заметил. Равно, как и наличия людей в коридоре. А вот когда вернулся в комнату и добрался до старомодного поворотного выключателя...
Мля! Ослепительный свет от единственной лампочки, резанул по глазам так, что я еле задавил рвущиеся из глотки ругательства... или рёв? В общем, закрыв слезящиеся глаза и сдавленно булькнув что-то неопределённо матерное, я нашарил лапой чёртов выключатель, и комната вновь погрузилась в блаженную темноту.
Наощупь добравшись до рукомойника, зверски загудевшего, стоило открыть, опять показавшийся неудобно мелким, вентиль, я плеснул в глаза едва тёплой водой и, смыв с лица жгучие слёзы, кое-как проморгался и рискнул наконец открыть глаза. И снова та же петрушка. Несмотря на непроглядную, казалось бы, темень, я прекрасно видел и комнату, и всю её обстановку. И не смутными силуэтами, как должно было быть, а вполне в цвете... пусть его гамма и казалась несколько более блеклой, по сравнению с привычной мне... точнее, моему прошлому телу.
Собственно, вывод из всего этого идиотского приключения следовал только один: я не просто оказался чёрт знает где и непонятно в чьём теле. Бывший носитель этого голубого "костюма" был существом определённо ночным... либо это следствие той самой травмы головы, что вроде как диагностировал рыжеусый врач.
Раздвинув тяжёлые, пахнущие пылью шторы, я вернулся к своей узкой скрипучей койке, осторожно уселся на её край и, подперев ладонью квадратный подбородок, удививший, кстати, мягкостью кожи, уставился на пейзаж за окном. Не то, чтобы вид был таким уж захватывающим, ночная улица, она и есть ночная улица, но кое-какие детали давали достаточно пищи для размышлений. Газовые фонари, например, или брусчатая мостовая, по которой однажды даже процокал копытами какой-то экипаж...
Я перевёл взгляд на тускло блеснувшую стеклом лампочку, болтающуюся на витом проводе под потолком моей комнаты, и пожал плечами. Электричество в доме, газовое освещение на улице... а учитывая ещё и гужевой транспорт, здесь, очевидно, являющийся вполне обыденным делом, можно сделать пусть предварительный, но вполне оправданный вывод об уровне развития здешней цивилизации. Хотя, конечно, не всё так однозначно.
Ту же крытую коляску под управлением засыпающего возницы, тащила вовсе не лошадь, а что-то чешуйчато-зубастое, больше похожее на длинноногую ящерицу с обрубленным хвостом, а сияющий множеством огней дирижабль, проплывший в затянутом тучами небе, был слишком велик даже для этих воздушных кораблей, если, конечно, я правильно смог привязать его габариты к видимым ориентирам. А если вспомнить моё прошлое "включение" и кошачьеглазую медсестру, с лёгкостью левитировавшую в руки доктора какие-то склянки, то вопрос об уровне развития здешней цивилизации становится куда сложнее. Расы, опять же... ну, допустим, в моём прошлом, отличий между негроидами и монголоидами было, пожалуй, даже больше, чем между тем же рыжеусым полиглотом и медсестрой с кошачьими глазами, но... Да уж, это самое "но" отражается в зеркале каждый раз, как я к нему подхожу. Голубая морда с проклюнувшимся из переносицы рогом и зубастой пастью монстрика из дешёвого ужастика... Это как-то...
Как я ни старался отрешиться от вопросов, что ещё днём вызывали у меня натуральную мигрень, всё равно к ним вернулся. Как я сюда попал? Кто я?... Чёрт!
Прострелившая виски, острая боль заставила откинуться на жалобно скрипнувшую кровать. Я обхватил голову руками и принялся мысленно твердить таблицу умножения. Не помогло. Перешёл на умножение двузначных чисел и, спустя минуту, боль всё же отступила. Но кое-что изменилось. В памяти, словно кто-то приоткрыл заслонку, и мутные образы гор и каких-то городов стали отчётливее, а вместе с ними пришло понимание... осознание? Нет, скорее, всё же, знание. Вернулась часть тех знаний, что имелись у прежнего владельца этого синекожего тела, и не только. Эмоций почти не было, но теперь, пожалуй, я бы смог объясниться с рыжеусым полиглотом куда лучше. Да и с прежними соотечественниками, кажется, смог бы поговорить. Хоть как-то.
На пробу попытался проговорить вслух названия окружавших меня предметов, скривился от собственной рычащей шепелявости, но самое главное, понял, что чётко могу разделить свой "новый" язык и "прежний". А уж понять, какой из них первый, какой второй, проблемы не составило. На своём языке, это синекожее тело говорит куда отчётливее и понятнее, нежели на моём. В смысле... Ай, и так понятно!
То есть, получается, что при разговоре, я точно не перепутаю, на каком языке говорить. Уже неплохо. Правда, никакой личной информации в голове так и не появилось, но... не всё же сразу, верно? Главное, память возвращается. И это хорошо, глядишь, через год-другой и вспомню свою жизнь, точнее, обе... Если раньше не сойду с ума от этих приступов.
Облегчённо вздохнув, я поднялся с многострадальной койки, покрутил головой, разминая шею и, бросив взгляд на бугрящиеся немалыми мышцами, руки, упал на кулаки. Отжимания пошли легко и непринуждённо. Этому телу, словно бы вовсе неведомо было понятие "усталость". На третьей сотне "толканий планеты", как говорил... кто-то, мне просто надоело это монотонное действо и я, легко оттолкнувшись ладонями от пола, оказался на ногах. Любопытно. Что-то я слишком удивлён таким результатом проверки. Раньше я так не мог? Стоп-стоп-стоп. Думаем в другую сторону! А что ещё я могу? Во-от, другое дело. Сейчас и проверим.
Убедившись, что боль не собирается превращать мой мозг в равномерно взбитый мусс, я облегчённо вздохнул и окинул комнату взглядом, в поисках чего-нибудь, что могло бы заменить мне спортивный инвентарь. Но кроме койки, рукомойника и монструозного шкафа, здесь больше ничего не было. Впрочем, есть ещё чугунная "гармошка" отопительной батареи...
Я хотел было использовать её в качестве упора для классического упражнения на пресс, но едва попытался его выполнить, как раздавшийся откуда-то из стены тихий хруст заставил прекратить эксперимент. Вытащив ноги из-под батареи, я вгляделся в места её крепления и порадовался своему чуткому слуху. Боюсь, не остановись я, и сейчас комнату заливало бы горячей водой... ну или не очень горячей, как я понял, потрогав едва тёплую чугуняку.
Вот, кстати, интересный момент: учитывая голые ветви дерьевьев в маленьком скверике, что виден из окна моей комнаты, и низкие облака, то и дело плачущие мутной моросью, погодка на улице должна быть весьма и весьма прохладной. Батареи же в здании едва-едва тёплые, а я одет... ну, чёрные семейники по колено тоже же можно назвать одеждой, верно? Тем не менее, несмотря на столь "летнюю" форму одежды, холода я не ощущаю. Совсем. Выходит, моё нынешнее тело привычно не только к ночному образу жизни, но и к низким температурам? Интересно.
Почувствовав приближение очередного приступа, я чертыхнулся и вновь принялся осматриваться в поисках чего-нибудь, что отвлечёт меня от опасных вопросов. Первой на глаза попалась койка, но и этот эксперимент не задался. Подняв её двумя руками и осознав, что практически не ощущаю веса железной кровати, вернул её на место и... поднял одной рукой. За ножку. Тьфу ты!
Покосился на шкаф, но тот выглядел настолько старым и обшарпанным, что казалось, ткни его пальцем и он сам развалится. Рисковать не стал, уроню, разобью, выставят счёт за порушенную мебель, а я кошелёк в других семейниках оставил. Конфуз выйдет.
А вот заглянуть внутрь не помешает. Мало ли, вдруг там есть что-нибудь интересное? Штаны этого тела, например... то есть, мои, конечно. Раз уж занесло в этот синий ужас, придётся смириться с мыслью, что теперь это и есть моё тело. Другого-то всё равно не помню.
А вспомню? Так, то когда ещё будет, глядишь, я к тому времени уже и к нынешнему телу попривыкну. Тем более, что кое-какие плюсы уже определены. Силушка та же, например. Ну уверен я, что в прежнем теле, такие фокусы как поднимание железной кровати за одну ножку, одной же рукой, были мне не доступны. Морозостойкость, опять же. Тоже плюс немалый. Не люблю холод... точнее, не люблю мёрзнуть. О! Никак личная информация пош... Дьявольщина!
Кое-как избавившись от очередного укола боли, я перевёл дух и, потерев вновь заслезившиеся глаза, тряхнул головой, вновь возвращаясь к подсчёту плюсов и минусов своего нынешнего положения, по возможности, без обращения к сбоящей памяти. Всё что угодно, лишь бы успокоить ноющую голову!
Минусы? Есть и они, куда ж без них-то? Вот зрение подкачало, но, это, опять-таки, как посмотреть. Ночью мне теперь и без всяких фонарей светло, а то, что свет глаза режет, так затемнённые очки ещё никто не отменял. Даже если они ещё не изобретены. Кстати, насчёт памяти о прошлом теле, я в чём-то не прав. Судя по тому, что сам факт возможной необходимости носить очки меня не беспокоит, раньше хорошим зрением я похвастаться не мог. Стоп. Не думать!
В общем, не такое уж плохое тело мне досталось. Если бы ещё не его цвет и страхолюдность морды... но, не бывает так, чтобы абсолютно всё было хорошо. А если и бывает, то только во снах. Хм, а может быть я сплю? Ну да, и не могу понять, то ли я мудрец, которому грезится, что он бабочка, то ли бабочка, которой снится, что она мудрец. Голубенькая такая, зубастая бабочка, ага! Эх, да что уж теперь...
Убедившись, что даже отголоски боли исчезли, а разум вновь стал ясным и мысли прекратили скакать как бешеные белки, так и норовя окунуть в очередной приступ, я поднялся с пола и, успокоив сбившееся дыхание, направился-таки к шкафу, призывно приоткрывшему перекошенную дверцу.
И ведь прав я был! Внутри лежали аккуратно сложенные на полке шмотки, а внизу стояли монструозные ботинки. Старые, из задубевшей от времени кожи, но вполне целые и даже с одинаковыми шнурками. А самое главное, мне они оказались впору, что, учитывая сорок последний размер обувки, только укрепило меня в мысли, что вещи в шкафу не забыты каким-нибудь растяпистым постояльцем, обитавшим в этой комнате до меня, а принадлежат именно этому телу. А ведь когда рассматривал серые клетчатые штаны, лежавшие на одной из полок, я было решил, что ошибся. Уж больно короткими они мне казались... да и были таковыми. Ну, что это за выбрык моды, едва прикрывающий колени? Они же чуть длиннее моих семейников!
Тем не менее, надев всё найденное, я вынужден был признать... моё. В смысле, одёжка пришлась впору. И бесформенная кепка, и застиранная льняная рубаха, и те же короткие штаны на подтяжках, как оказалось, застёгивающиеся под коленом на пару пуговиц, и шерстяные гольфы неопределённо серого цвета. Налезло всё, как родное, и ощущалась одежда удобно, несмотря на свой откровенно мешковатый, неказистый вид.
Кепку я, впрочем, вернул обратно в шкаф. Негоже в помещении в головном уборе расхаживать... по крайней мере, так мне кажется. Хотя, некоторая опасная двойственность в ощущениях имеется. Чую, если начать разбираться, чьё именно это мнение, меня прежнего, или меня нынешнего, приступ не заставит себя ждать. А значит, ну его на фиг!
Кое-как рассмотрев своё отражение в том огрызке зеркала, что красовался над умывальником, я покрутил носом и, со вздохом вынужден был признать, что теперь от выхода на разведку меня ничто не удерживает. То есть отмазаться от прогулки по дому ввиду отсутствия нормальной одежды, уже не получится. А значит... значит, нечего время терять. Ночь, она не вечная, а я боюсь, когда проснутся местные обитатели, чёрта с два мне кто-то позволит шастать по зданию. Как бы в комнате этой не заперли...
Оказавшись перед дверью, я глубоко, словно перед погружением под воду, вдохнул и, аккуратно повернув ручку, выскользнул в коридор. Получилось на удивление ладно, хотя, учитывая габариты моей синей туши... м-да уж!
Тем не менее, пока я не пытался контролировать каждый шаг, тело вело себя и двигалось, словно заправский вор-домушник. Мягко, плавно... и несмотря на явно немалый вес, бесшумно! И это было тем удивительнее, что старый рассохшийся деревянный настил, под моими ногами просто обязан был скрипеть, словно какие-нибудь "соловьиные полы". Главное, не мешать... и не думать о том, откуда мне известно об этих самых полах! Не думать, зар-раза!
На минуту мне пришлось замереть, привалившись к крашеной в отвратительный коричневый цвет стене коридора. А стоило боли, на этот раз милосердно короткой, отступить, как взбунтовался желудок. До этого не подававший признаков жизни, этот проглот вдруг заявил, что хочет жрать. Не перекусить, не поесть... а именно, жрать! И чем больше, тем лучше.
Накативший голод был настолько внезапным, что я даже опешил. Но уже через секунду, мой нос, словно сам собой втянул в себя воздух и, уловив направление с которого доносился слабый, почти неощутимый запах чего-то съедобного, проклюнувшимся рогом указал: "туда!". Наверное, я мог бы перетерпеть этот неожиданный приступ голода, но чёрт возьми! Кто знает, когда в этой богадельне завтрак, и кто сказал, что он мне, вообще, достанется? А посему, к дьяволу вежливость. Я хочу есть, и я поем. А кому это не нравится... ну, он может попытаться высказать своё неудовольствие мне в лицо. Всё равно, я здешней мовы не знаю.
Глава 3.Чудные открытия
Я ожидал не этого. Вот совсем не этого. Кухня, буфет, склад провизии... да хоть погреб с подгнившими копченьями! Но не это же!
Осторожно, но плотно прикрыв обитую металлом дверь прозекторской, я тяжело вздохнул и, почесав затылок, пошлёпал в обратный путь. Определённо, ТАКИЕ гастрономические предпочтения моего нового тела следует отнести к отрицательным моментам. Очень-очень-очень отрицательным. Вот, совсем. Эх.
Я скривился, вспомнив картину, только что увиденную мною в подвальном помещении госпиталя, оказавшемся банальным моргом... и тут же постарался отогнать эту мысль, чтобы заткнуть заурчавший от голода живот. Ну да, если уж быть совсем честным, то перекосило меня вовсе не от вида лежащих на столах трупов, а именно от реакции моего тела на них. Оно же, зараза, чуть слюну не пустило! Гадость какая.
Остаётся надеяться, что меня не будет воротить от нормальной еды. Иначе, боюсь, жизнь в этом голубом "костюмчике" будет очень короткой... Да, я лучше от голода сдохну, чем перейду на диету из человечины! Бр-р.
В "свою" палату я добрался без приключений. Никто меня не заметил, никто не остановил, так что, оказавшись в знакомой комнате, я скинул одежду и, автоматически сложив её в шкаф, рухнул на узкую койку... и уставился бездумным взглядом в потолок. Осознание привычек этого тела дало мне по мозгам едва ли не серьёзнее, чем тот камень, что выбил его прошлого хозяина вон, так что в своём нынешнем сомнабулическом состоянии я провалялся в постели до самого утреннего обхода. И только появление в палате давешнего доктора в сером костюме, сопровождаемого кошачьеглазой медсестрой в длиннополой белой накидке и таком же платке, кое-как вывело меня из ступора. Правда, для этого врачу пришлось приложить немало усилий. Бедолага добрые четверть часа махал вокруг меня руками, окатывая вспышками света, перемежаемыми потоками то тёплого, то холодного воздуха, но в конце концов, всё-таки привёл меня в нормальное сознание. По крайней мере, мысли под толстой лобной костью забегали шустрее, да и тягостное отвращение исчезло. Растворилось, словно кусок сахара в горячем чае.
Глянув мне в глаза, доктор облегчённо вздохнул и, устало опустившись на край моей постели, дрожащей рукой стёр со лба выступивший обильный пот.
Пробурчав что-то невнятное, он с ожиданием уставился на меня. А я что? Пожал плечами, всей физиомордией изобразив непонимание. Глянул в зеркало за спиной доктора и понял: не получилось. Морда как была невыразительным кирпичом, так им и осталась. Глаза? Да их под нависшими бровями и не разглядеть толком.
С мимикой, выходит, швах. Ну, натурально, медведь. Или носорог... у тех тоже, говорят, по морде намерения не прочесть. Кто говорит? Да... не-не-не, вспоминать не буду, а то опять скрутит.
Один плюс в этих приступах, после каждого какой-то кусочек воспоминаний всплывает. Вот только чаще всего, почему-то, прежних, не этого тела. Эх...
Очевидно, доктор понял, что собеседник из меня не очень и, вздохнув, поднялся с койки. Снова что-то пробурчав, на этот раз с любопытством посвёркивающей глазками медсестре и, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, вышел из палаты. Кошкоглазая глянула на меня и, удивительно грациозно пожав плечами, тоже подалась на выход, лишь прочирикав что-то на прощание. Но споткнулась взглядом о мою непонимающуюю физиономию и, смутившись, исчезла за дверью. Только хвост мелькнул. Во как... они тут ещё и хвостатые, оказывается!
Еле удержавшись от того, чтобы пощупать собственный афедрон на предмет поиска такого же атавизма, я мысленно напомнил себе, что никаких дополнительных конечностей у моего тела нет и, с облегчением фыркнув, вновь поднялся с кровати.
Доковыляв до окна, уставился на сереющий за стеклом пейзаж городской улочки и застыл на месте. А что ещё делать-то? Идти-бежать? Куда, зачем? Языка не понимаю, писать по-здешнему не умею... вон, закорючки на вывеске тому свидетели. Одна надежда, что вчерашний рыжеус появится, хоть как-то с кем-то объясниться смогу. А он, как мне кажется, появится непременно. Уж очень заинтересованный вид был у того доктора. Значит, вывод один: ждать.
Впрочем, у окна я проторчал совсем недолго. Хлопнула дверь палаты и через порог, прогрохотав жестянками, вкатилась высокая тележка с судками. Вот только толкала её не давешняя кошачьеглазая медсестра, а обширная, и очень невысокая тётка. Из тех, что легче перепрыгнуть, чем обойти.
Короткие толстые пальцы женщины, ловко и привычно снарядили поднос, плюхнули в жестяную миску половник жиденького супчика из судка, после чего водрузили мой завтрак на тумбочку у кровати и... всё. Буркнув что-то себе под нос, сия особа с грохотом выкатила тележку прочь из комнаты и, захлопнув ногой дверь, погремела куда-то дальше по коридору. М-да уж... "Больной, просыпайтесь, пора снотворное пить"...
К подносу с едой я подходил с некоторой опаской. Ну а что? После ночного похода, кто его знает, как отреагирует этот организм на "нормальную" еду? Ну и, да, была у меня ещё одна опаска... в том смысле, что если моя туша, сама по себе, не вызывает какого-то чрезмерного удивления у местных, а среди них, к тому же, водятся такие вот дамочки с кошачьими глазками и хвостиками, то... да кто его знает, из чего сделан мой нынешний завтрак? Может быть, в этом мире, скармливание умерших вот таким вот голубым товарищам - норма?
Но накрутил я себя зря. Как ни принюхивался к жидкому супчику и тощей, словно подошва котлете с гарниром из каких-то бобов, того характерного запаха, что привёл меня в прозекторскую, я так и не почуял. Вздохнул и, кое-как ухватив слишком маленькую для моих загребущих лап ложку, осторожно попробовал парующее варево.
Ну что я могу сказать... Очевидно, отвратная кормёжка, это константа для больниц во всех мирах. Суп и на вид не отличался густотой, а по вкусу и вовсе походил на горячую воду, в которой сполоснули какие-то овощи, чем и ограничились. Котлета, правда, немного поправила дело, в ней даже вкус мяса чувствовался, хотя и изрядно разбавленный чем-то мучнистым, но хоть не противным. Вполне съедобная штука вышла. А вот бобы я съесть не смог. Запихнул было одну ложку в рот, решившись послать мнение недовольного организма куда подальше, и еле смог проглотить её содержимое. Меня от этой гадости чуть наизнанку не вывернуло!
Вывод: с растительной пищей, мой новый организм не дружит так же, как я "не дружу" с мертвечиной. Эх, чую, трудненько мне придётся. Мясо, это, конечно, вкусно и даже полезно, если не обжираться им до заворота кишок, разумеется. Но у него есть один несомненный минус: дорогое, сволочь! По крайней мере, так говорит мне мой прошлый опыт. А тело у меня нынче немаленькое, и чтобы прокормить его мясом, деньги, чую, придётся грести лопатой. Кто бы мне её ещё выдал, хм... желательно, вместе с той самой кучей денег, которую и надо загрести.
И снова потянулось время ожидания. Я попытался было выйти из палаты, просто чтобы не сидеть в четырёх стенах, но, появившаяся словно из ниоткуда, коллега кошачьеглазой, правда, совершенно человеческого вида, с недовольным бурчанием вернула меня в комнату. Молодая совсем девчонка, но такая строгая, куда деваться! И ведь видно было, что она меня боится, но тем не менее, встала на пути и даже пальцем погрозила, как ребёнку. Наблюдая, как эта пигалица, ростом мне по локоть, изображая командира, указывает на дверь моей палаты и почти толкает в её сторону, я чуть не рассмеялся. Ну, право же! Такая милаха!
Каюсь, позволив отконвоировать себя обратно в палату, я не удержался и, уже стоя у распахнутой двери, осторожно погладил "строгую воспитательницу" по голове, отчего та охнула и, на миг присев, вдруг сорвалась с места. Шурх, и нет её! Мне даже показалось, что за этой девчонкой светящийся след остался. Или не показалось?
Заметив, как медсестричка с опаской выглядывает из-за стойки в конце коридора, я развёл руками и, улыбнувшись не разжимая губ, чтоб не напугать её ещё больше, вернулся в "свою" комнату. Взгляд невольно упал на зеркало над рукомойником, и я чуть не сплюнул. То-то девчонка так побледнела в ответ на мою улыбку. Порадуй меня кто такой гримасой, я бы кирпичный завод открыл, наверное. Ну, нафиг! Всё, больше не улыбаюсь. По крайней мере, симпатичным мне разумным.
Настроение, и без того, пребывавшее где-то в районе точки замерзания, моментально упало до абсолютного нуля. Что это такое, я не знаю, но... а, нет. Уже знаю. На уроках физики проходил, в школе. А толку-то? Где та школа, и те уроки? Нет этого ничего. Морок, мираж... чтоб его! И не будет, судя по всему. Никогда.
Осознание, что вся прожитая, с трудом и болью вспоминаемая жизнь осталась в ином мире, вместе с друзьями и знакомыми, может быть, даже, семьёй и любимыми, прошлось по сердцу тупым ножом и... странным, совершенно неуместным облегчением. Может быть и к лучшему, что я почти ничего не помню? И не надо мне это вспоминать?
Обернувшись на скрип закрывающейся двери, я успел увидеть стоящую в проёме хвостатую медсестру, сверлившую меня взглядом горящих зелёным светом глаз... и мягко осел на пол. Веки закрылись сами собой и сознание окунулось в вязкую тьму. Разве что, сверкнула где-то на периферии мысль-догадка о причинах присутствия этой "кошки" при каждом моём приходе в сознание.
Да достали! Сколько можно-то?! Включают-выключают, словно я не живое существо, а робот какой-то! Вот, опять, открыл глаза, любуюсь потолком. Взгляд в окно - вечер. Рядом бурчат серокостюмный с рыжеусым, и кошка тут же хвостом крутит. Дать бы ей по тыковке за издевательства... так ведь расплескаю же.
- Ты в себе? - на этот раз речь рыжеусого, заметившего что я пришёл в себя, показалась мне куда более связной.
- Нет, в теле какого-то голубокожего урода, - прощёлкал я в ответ и...
- Самокритично, - неожиданно ухмыльнулся рыжеусый, а я понял, что говорит-то он всё на том же непонятном наречии, на котором общался с коллегой, а уже его голос дублируется на знакомом мне трескучем языке. И звук этот идёт из висящего на шее рыжеусого, металлического медальона.
- А мне такую цацку можно? - спросил я, осознав увиденное. И для верности даже пальцем ткнул в тот самый медальон. Ну а что? Толковая же вещица!
- Пятнадцать либр, и он твой, - не скрывая насмешки, проговорил рыжеусый. И судя по тому, как вытянулись лица серокостюмного доктора и медсестры-отключалки, названная цена была не просто высокой, заоблачной.
- Запишите на мой счёт, целитель, - протрещал я, оскалившись во все свои сорок с лишним зубов. Врач с медсестрой тут же подались назад, и в глазах кошачьеглазой вновь зажёгся знакомый зелёный огонёк. Вот, не хватало мне ещё раз отключиться!
- Всё-таки, турс, - прищурился рыжий, оказавшийся единственным из гостей, что никак не отреагировал на мою улыбку. - Огры так не говорят. Слишком тупы.
- Кто? - не понял я.
- Ты, - пожал он плечами.
- Эм-м... стесняюсь спросить, это диагноз или приговор? - почесав пятернёй затылок, осведомился я, в очередной раз отметив, насколько расширился мой словарный запас, по сравнению с прошлой встречей. Рыжеусый же фыркнул и расхохотался. В голос. Коллеги смотрели на доктора с изрядной долей изумления, а он всё никак не мог отсмеяться. Наконец, справившись с собой, рыжий промокнул белоснежным платком глаза и вроде бы успокоился.
- Это название твоей расы. Турсы, они же горные великаны, это несколько малых народностей, проживающих, преимущественно, в горных районах Тебрета. Редкие гости в наших краях, - пояснил он и тут же вынужден был отвлечься на вопросы возбуждённых его состоянием серокостюмного и "отключалки". К моему удивлению, перевод тут же прекратился, и о чём они говорили, я не мог понять даже по репликам самого рыжего.
- Извините, я вам не мешаю? - не выдержав их болтовни, спросил я.
- Ничуть, - нагло отмахнулся от меня рыжеусый, и на этот раз я его понял. Впрочем, стоило ему вернуться к разговору с коллегами, как перевод вновь отрубился.
- Замечательно, может быть тогда объясните несчастному турсу, кто он, как сюда попал, и что с ним, то есть, со мной будет дальше? - перекрывая своим трескучим рыком голоса "гостей", спросил я. От этого рёва в окнах задрожали стёкла, а я едва успел прикрыться подушкой от метнувшей в меня зелёную молнию кошачьеглазой. Ага, вот прямо из глаз и метнула... указка лазерная. Тоже мне, анестезиолог, чтоб её!
Подушка заискрила и от неё, кажется, потянуло палёным. Зато я цел остался, и даже не отключился. Уже прогресс, м-да.
- Не стоит так нервничать, молодой турс, - совершенно спокойным голосом произнёс рыжеусый. - Позвольте, я закончу беседу с коллегами, а потом мы с вами поговорим обо всём происшедшем. Без нервов и криков.
- Ну, хоть так, - проворчал я, разглядывая спасшую на этот раз моё сознание, плоскую подушку, на серой наволочке которой, обнаружилось небольшое, но явственное обожжённое пятно. А если бы в меня попала? Я посмотрел на кошачьеглазую и та, словно смутившись, поёжилась и отвела взгляд в сторону. Мило.
Эта пантомима не осталась незамеченной докторами, потому как те неожиданно замолкли. Рыжий отобрал у меня подушку, покрутил её в руках... и оба доктора уставились на медсестру.
- Гейда Бродди... дыр-мыр-тыр-дыр... быр-гыр-зыр-быр... - забормотали они чуть ли не одновременно. Вот только укоризны в их словах не было ни на грамм. Скорее уж, больше походило на то, что эти два павлина вдруг дружно принялись с чем-то поздравлять опешившую "отключалку". Так и воркуют, так и воркуют... Стоп. Язык я их точно не понимаю, а вот эмоции, которыми фонтанирует эта троица, оказывается, ощущаю и очень неплохо. Хм, вот интересно, это у меня врождённое или приобретённое после удара? Или, может, вообще, бонус от вселения?
Чёрт, хоть записывай все эти "плюсы-минусы". А ведь, пожалуй, и придётся. Своё тело и его возможности нужно знать и, главное, уметь ими пользоваться.
От планов по плотному исследованию собственных умений и способностей меня отвлёк всё тот же рыжий. Он, наконец, закончил беседовать с коллегами и, выпроводив их за дверь, застыл передо мной, постукивая металлической рукоятью трости по ладони.
- Итак, молодой турс, - протянул он, не сводя с меня изучающего взгляда, - у нас обоих имеется друг к другу масса вопросов. Не так ли?
- Не спорю, - развёл я руками. - Хотя, считаю, что будь у меня в распоряжении такой вот медальон, и как минимум от половины своих вопросов, я бы вас избавил.
- Да, было бы славно, если бы у вас имелся такой амулет, - согласно кивнул рыжеусый. - Но, увы, у вас его нет, как нет и денег на его приобретение. Или, может быть, вы вспомнили, где храните свои сокровища?
Сарказм в интонациях доктора не уловил бы только полный идиот. А я себя таковым не считаю... по крайней мере, до получения доказательств.
- Я и имя-то своё не помню, - буркнул в ответ и не удержался, ткнув пальцем в сторону собеседника. - Как, между прочим, мне неизвестно и ваше имя, уважаемый.
- О, и верно! - кивнул тот, не обратив никакого внимания на мой откровенно невежливый жест. - Моё имя - Трой Дорвич. Уважаемый целитель, познающий новое учитель... нет, не так. В языке вашего народа, по-моему, просто нет нужных слов. Всё же, хоть турсы и находятся на куда более высокой ступени развития общества, чем тупые огры, но у них, то есть, у вас, отсутствуют подобные... титулы... звания? Драхх! Прав был мэтр Тарди, эта игрушка несовершенна!
Дорвич попытался всё же объяснить мне свой статус. И ведь сумел. Правда, здесь есть и моя заслуга. В прошлой жизни, кажется, такое понятие как "доктор медицины" мне встречалось, так что понять, что за словесную конструкцию пытался донести до меня собеседник, было несложно. Ну, не очень сложно, скажем так.
- Желаете изучить мою потерю памяти? - сделал я логичное умозаключение, когда мы с доктором всё же поняли друг друга.
- Что? А, ваша амнезия, - Дорвич вздохнул. - Увы, это не моё направление. Я, знаете ли, больше занимаюсь хворями телесными, а не болезнями разума. Это, вообще, очень... тёмное дело.
- Тёмное? - не понял я.
- Мастеров, разбирающихся в болезнях духа и разума у нас совсем немного, да и самих знаний о таких болезнях недостаточно, - пояснил мой собеседник. А я облегчённо вздохнул. Слово "тёмный" всё же было употреблено в значении незнания, а не запрета, как какой-нибудь жутко тёмной магии. А что? Кто знает, как у них тут обстоят дела с Волдемортами и прочими Сауронами?! Магия же...
- Понятно, - протянул я. - Тогда, в чём ваш интерес доктор Дорвич?
Слово "доктор" я произнёс на лэнгри, родном языке моего визави, которое успел выучить, пока он пытался объяснить его значение.
- Язык, юный турс, - развёл руками тот и пояснил: - Я, видите ли, как и всякий добропорядочный гентри, помимо работы по профессии, имею небольшое увлечение. Так вышло, что почти десять лет своей жизни я провёл в восточных колониях империи, где, волей-неволей, пристрастился к изучению языков различных народов. Среди них было и наречие огров, созданий дурных и агрессивных. Язык их чрезвычайно беден и насчитывает едва ли больше пары тысяч слов, но... происхождение своё, он ведёт от языка турсов. По крайней мере, так утверждали те источники, что я имел возможность изучить в колониях. И судя по тому, как мы ведём с вами беседу, источники не врали. Я бы хотел изучить ваш язык, молодой турс.
- А медальон? - не понял я. - Разве тот, кто его сделал, не может обучить вас моему языку?
- О! - Дорвич махнул рукой. - Если бы всё было так просто. Сей амулет, к моему сожалению, неспособен на такое. Он, всего лишь... передаёт вам мои мысли, переводя их в удобную и понятную вам форму. Не более.
- Но я же слышу понятную речь, - нахмурился я.
- Разумеется, - кивнул доктор. - А я слышу через него вашу речь, и она мне тоже понятна. Но это не значит, что медальон ПЕРЕВОДИТ нам наречия друг друга. Не могу объяснить... не хватит слов. Но, вот это, как раз, и есть наглядная демонстрация недостатков амулета. Он может помочь выучить язык, если носящий его уже хоть немного понимает наречие собеседника. В противном случае, медальону просто не к чему... привязаться, наверное. Ему не от чего отталкиваться, считывая образы в разуме собеседников. Понятно?
- Более или менее, - я кивнул. Не сказать, что я точно понял то, что хотел донести до меня Дорвич, но тот факт, что мечта быстро освоить здешний язык, помахала мне ручкой, осознал. Жаль, конечно, но с другой стороны... - Доктор Дорвич, полагаю, вы хотите предложить мне научить вас моему родному наречию. А в ответ...
- Я научу вас лэнгри, - закончил за меня доктор. Неплохо, конечно, но мало.
- Интересное предложение, - я перевёл взгляд на окно, краем глаза продолжая наблюдать за собеседником, а когда тот, судя по выражению лица, понял, что просто не будет, договорил: - боюсь, только, что времени на это самое обучение у нас будет очень немного. Сомневаюсь, что в госпитале меня продержат достаточно долго, чтобы мы успели обменяться знаниями, даже с учётом помощи вашего... амулета. После же выхода отсюда, боюсь, у меня просто не будет времени. Нужно будет искать работу, какой-то заработок. Понимаете?
- Не огр, точно не огр, - пробормотал доктор Дорвич с тяжёлым, и вполне понятным вздохом.
Глава 4.Маленькие радости
Либры, кварты, короны, гроты, паны... фарты, чтоб их! А, ещё и скеллинги, или бобы, если по-простому. Они аккурат меж коронами и гротами расположились. И эта денежная система вызывает у меня недовольство... нет, даже отторжение. То ли избыточностью своей, то ли странным соотношением монет, понять которое нельзя, можно только запомнить... и всё равно велик риск запутаться. Ещё бы! Четыре фарта равны одному пану. Ладно, пусть. В одном гроте четыре пана. Логично. Сколько гротов в скеллинге? Четыре? Как бы не так. Их три! Почему? Потому что один скеллинг равен двенадцати панам. Логика? Не, не слышали. Может быть, дальше проще? Ха! Тщетные надежды. Нет, в одной либре, или как её ещё здесь называют - в паунде, ровно четыре кварты. А в кварте... пять бобов-скеллингов. Не четыре, не три. Пять скеллингов... или две короны. То есть, одна корона, это два с половиной скеллинга. О, а ведь есть ещё одна денежная единица, соверном зовётся. Золотая монета для крупных денежных расчётов, как поведал мне доктор Дорвич. И нет, в ней не четыре либры-паунда, не пять и не три. И даже не двенадцать. В ней, та-дам! Двадцать один скеллинг ровно. То есть, паунд и один боб. Ну бред же!
Радует только одно, некоторые из названных монет нашли приют в моих доселе пустых карманах. Да, не золотые соверны и не паунды-либры и даже не кварты, но серебряные скеллинги тоже неплохи. Даже если часть из них бренчит медной мелочью. Один бобик в день. Ровно столько я выбил из рыжеусого доктора за занятия по изучению языков. И скажу я, это было непросто. Поначалу-то, господин Дорвич был уверен, что мне будет достаточно обмена знаниями. В смысле, он учит турсское наречие, я, соответственно, изучаю-"вспоминаю" лэнгри, и всё на этом. Но мне удалось доказать ему неоправданность таких надежд. Торговались мы недолго, но весьма ожесточённо, и в результате пришли к компромиссу в виде скеллинга за занятие в пользу бедных беспамятных синекожих сирот. Так что сейчас, спустя неделю, в моём распоряжении имеется целых семь скеллингов. Между прочим, среднее недельное жалованье туврского мастерового, если верить утверждению всё того же Дорвича. Не бог весть что, конечно, но лучше, чем ничего. А учитывая, что в госпитале эти деньги тратить просто не на что, можно сказать, начало накоплению стартового капитала положено.
Правда, судя по обрывкам речей медсестёр и врачей, долго эта лафа не продлится. Ещё пара-тройка дней и меня выпнут из сего богоугодного заведения пинком под зад. После чего придётся озаботиться поиском жилья, еды и прочих благ цивилизации. Да и наши с доктором Дорвичем занятия тоже не затянутся на долгий срок. Уже сейчас, спустя всего неделю после начала учёбы, рыжеусый, благодаря свойствам своего амулета, довольно уверенно трещит на туррском, как и моё понимание лэнгри растёт с каждым днём. Вот с речью хуже. Язык у этого синекожего тела какой-то дубовый, еле ворочается. Зато с чтением нет никаких проблем. Стоило мне выучить местный двадцатишестибуквенный алфавит, как проблема с опознанием вывесок и даже чтением газет отпала, будто её и не было. Нет, попадаются, конечно, в текстах незнакомые слова, но уроки с Дорвичем и его амулетом, быстро стирают эти "белые пятна", чему, кстати, сам рыжеусый немало удивлён. По его словам, ни у турсов, ни, тем более, у огров, своей письменности не было и нет, а артефакт мэтра Тарди совершенно не предназначен для обучения письму. Из этого, доктор сделал совершенно логичный вывод, тем не менее, изрядно удививший персонал госпиталя, а именно: их синекожий пациент, умел читать и писать ещё до злополучной стычки в порту, и сейчас лишь вспоминает забытое.
Честно говоря, тогда я не понял, что именно так удивило госпитальных врачей в словах их рыжеусого коллеги, но, когда истёк срок моего "заключения" и я оказался на улицах Тувра, осознал... Безграмотность! В том же припортовом Граунде, куда меня привёл поиск доступного жилья, даже просто умеющих читать разумных, нужно искать днём с фонарём. А лучше, с корабельным прожектором. Вот тогда-то мне и стало понятно удивление персонала госпиталя. Если уж коренные жители недавней столицы империи не могут похвастать умением читать, то ожидать грамотности от не умеющего говорить "на нормальном языке" юного синекожего дикаря, и вовсе было бы странно.
Мне же, почему-то, дикостью казалось обратное. Чтение и письмо были для меня так же естественны, как умение говорить. И я откровенно не понимал, как можно жить в городе, работать на производстве, и при этом не уметь прочесть название вывески торговой лавки или объявление на доске фабричной конторы!
М-да, уж кому мычать об умении говорить, как не мне? Этот лэнгри, драхх бы его драл, совершенно не предназначен для нормальных турсов. Или язык синекожих слишком неповоротлив для имперского наречия? Наверное, всё же, второе более верно. Не зря же, речь турсов больше похожа на гортанное рычание вперемешку с щёлканьем и скрежетом... Нет, кое-как общаться на лэнгри я научился. Но не Цицерон, да... кем бы он ни был. Говорю с трудом и огромным напряжением, лицевые мышцы, явно не предназначенные для таких экзерсисов, болеть начинают уже через пару-тройку предложений. Посему, пришлось учиться говорить коротко, но ёмко. Фактически, генеральскими тостами... кем бы тот генерал ни был. Эх, память моя!
И ведь всё равно, даже в таком виде, речь моя больше напоминает мычание умственно отсталого. А уж если попытаюсь сказать что-то быстро... у-у-у! Тут даже привыкший к своеобразности моего произношения, доктор Дорвич пасует. В общем, с коммуникацией у меня по-прежнему всё не ах. Но делать нечего. Из больницы меня выперли ровно через две недели после того как кошачьеглазая медсестра попыталась прожечь мою подушку взглядом... и шагнула на очередную ступень мастерства в искусстве магии. Да, именно с этим достижением её тогда и поздравляли доктора.
В кармане у меня бренчат почти три кварты скеллингами и панами, в руке бумажный свёрток с невеликим, невесть как появившимся имуществом, вроде куска мыла, мочала и смены белья, за спиной захлопнувшаяся калитка бокового входа в госпиталь, а передо мной извилистый лабиринт узких, мощёных брусчаткой улиц, зажатых меж высоких, тянущихся вверх кирпичных зданий. Тувор - старая столица Закатной империи. Её "Сердце". Она же, бывшая метрополия или, попросту, "Каменный мешок".
Поёжившись не столько от холода, которого практически не чувствовал, сколько от неуютного ощущения чужих взглядов, я поглубже натянул на лоб бесформенную кепку, козырёк которой хоть как-то защищал глаза от лучей не яркого, но всё же доставляющего определённое неудобство света здешнего солнца, и, вздохнув, сделал первый шаг в новую жизнь... и едва успел увернуться от выметнувшегося из-за поворота экипажа. Промчавшись мимо, он обдал меня терпким запахом дёгтя и неожиданно аппетитным ароматом... явно исходившим от тянувших закрытую коляску ящероподобных "рысаков". Ну... они, хотя бы, не разумны. И то хлеб!
М-да. Дубль два. Покрутив головой и убедившись, что транспорта, желающего сбить зазевавшегося пешехода в пределах видимости не наблюдается, я почти бегом пересёк мостовую и, отыскав взглядом вывеску с названием улицы, удовлетворённо кивнул и решительно потопал вперёд. Если судить по описанию, данному мне больничным истопником, топать до нужного адреса придётся довольно долго, но куда деваться? Нанять каб? Вот уж на фиг! За стандартный грот в нужный район меня никто не повезёт, как уверял всё тот же истопник-хобгоблин Обби, с которым за последнюю неделю жизни в госпитале, я неплохо сдружился. А платить больше не стану уже я сам. Денег мало, а мне ещё нужно жильё снять, да и о пропитании позаботиться. В общем, придётся добираться до Граунда ножками, ну да они у меня крепкие, выдержат.
Шагая по описанному старым хобгоблином маршруту, я вовсю крутил головой, с любопытством рассматривая улицы, дома и лавки, порой пытаясь определить, к какой из многочисленных рас этого мира относится тот или иной прохожий. А их тут много. Альвы и цверги, хафлинги и хобгоблины, кобольды и драу... на их фоне, обычные люди должны были бы потеряться и давно вымереть. Ан нет. Человек и здесь оказался той ещё живучей скотиной. Не такие талантливые в магии, как альвы или драу, люди взяли своё универсальностью в Искусстве, не столь сильные в обращении с металлами, как гномы или цверги, они обошли подземных мастеров в хитроумной механике и науках, не такие пронырливые как хафлинги или те же хобгоблины, они обыграли конкурентов за счёт широкого охвата в торговых делах и полного отсутствия каких-либо ограничений в торговле с иными расами. Не такие сильные как орки, люди противопоставили мощным степным бойцам, хорошо отлаженную военную машину... и выгрызли себе место под солнцем.
Неудивительно, что в старой столице Закатной империи, каждый четвёртый встреченный мною пешеход относится к этой шустрой расе. А вот своих нынешних соплеменников, я по пути не встретил. Ни одного. Что, собственно, и следовало ожидать. Доктор Дорвич, в ходе наших бесед просвещавший меня о реалиях этого мира, прямо утверждал, что встретить в Тувре турса или огра, практически невозможно. Теперь я имел возможность убедиться в этом лично. Да и удивлённые взгляды прохожих, которые я ловил на себе, недвусмысленно давали понять, что представители моего племени для них в диковинку.
Искомый район встретил меня грохотом, доносящимся из-за высокой кирпичной ограды, отделяющей его, судя по всему, от территории порта, и странным сочетанием запахов. Пахло озоном, углём и... навозом. И никакого запаха моря. Впрочем, смесь уже имеющихся ароматов была настолько ядрёной, что это было совсем неудивительно.
По Граунду пришлось изрядно покружить. В отличие от вполне благопристойного Рестэнда и чуть менее добропорядочного Восточного района, через которые мне пришлось пройти, прежде чем я добрался до припортового Граунда, здесь ни о каких вывесках с названиями улиц речи не шло. Да что там, тут и на лавках названий днём с огнём не увидишь, одни грубые картинки с изображением предмета торговли, почему-то стойко ассоциирующиеся у меня с неким "средневековьем". Впрочем, старый Обби дал вполне ясное описание и приметы, по которым можно сориентироваться на местности, так что, мне даже скорость не пришлось сбавлять. И уже через четверть часа я оказался на окраине Граунда, фактически на самой его границе с районом Дортмутских доков, обозначенной железнодорожными путями, по которым, то и дело оглашая окрестности свистом и гудками, изрыгая дым и пар, грохотали огромные паровозы, тянущие за собой вереницы грузовых вагонов.
Шум порта, гул в доках, паровозные гудки... шумное местечко этот самый Граунд. С другой стороны, а что я хотел от самого дешёвого района Тувра?! Парки, променады и утопающие в зелени садов особняки, это не здесь. Это на Западной стороне, в Хиллэнде или Белтрайне. Но туда меня не пустят. Не по Сеньке шапка, как говорится... говорится где-то и кем-то.
Поморщившись от короткого укола боли, я тряхнул головой и, оглядевшись по сторонам, направился к невысокому трёхэтажному дому, идеально подходящему под описание хобгоблина Обби. Кажется, нашёл.
Или меня нашли?
Стоило только миновать приметную башенку, служившую мне ориентиром на местности, как из-за угла навстречу вывернула компания из трёх ребятишек. Морды зеленоватые, клыки выпирают, ростом повыше меня, но ненамного... Орки. Одеты так же непритязательно, можно сказать, шмотки у них из того же бутика, что и мои.
Вышли и остановились. Стоим, смотрим. Я молчу, они молчат. Подождав несколько секунд, но так и не дождавшись ни слова ни жеста от моих визави, я пожал плечами и шагнул с тротуара на мостовую, намереваясь обойти эти три столба.
Зеленухи переглянулись и один из них заступил мне дорогу. Двое других остались на месте, но явственно напружинились.
- Живучий, с-с... - сплюнул под ноги, "центральный"... ну, пусть будет верблюд, под молчаливый кивок стоящего чуть в стороне, третьего приятеля, лопоухого и, кажется, чуть косоглазого. О как. Интересное начало.
- Далеко собрался, убогий? - рыкнул преградивший мне путь молодой орк. Ну, я так думаю, что он молодой. Морщин нет, рожа гладкая... а так, кто его знает, сколько ему лет.
Смерив взглядом эту несвятую троицу, я вздохнул и, махнув рукой в сторону нужного мне здания, сделал ещё шаг в сторону. Вотще. Говорливый оппонент повторил моё действие.
- А он всё такой же молчун, да Абер? Может, добьём придурка, чтоб не мучился? - повернулся он к своему плюющемуся приятелю. Опа! Они меня знают?! Интересно. Но... не сейчас.
Разговаривать с ними? С моей-то дикцией? Да и ребятки настроены явно враждебно... К драхху!
Шустрый "шлагбаум" не успел отвернуться от "верблюда". Не размениваясь на болтовню, я сложил ладонь лодочкой, и от души влепил говорливому по уху, отправляя его в нокдаун. Пригнулся, уходя от размашистого удара, метнувшегося ко мне лопоухого. Поворот, рывок и локоть влетает ему в грудь, заставляя противника с хрипом сложиться пополам. Шаг в сторону и, улыбнувшись во все сорок зубов прямо в лицо опешившему "верблюду", с силой луплю его лбом в переносицу. Секунда, другая, и орк подрубленым деревом падает на брусчатку.
Тихое бурчание и металлический лязг отвлекли меня от созерцания этой картины. Повернувшись на звук, вижу поднимающегося с земли "говорливого", бормочущего что-то угрожающее в мой адрес. В руке у него внушительный свинорез... Не, ребята, так дело не пойдёт! Удар ногой в голову опрокинул не успевшего очухаться орка наземь. На этот раз точно вырубил. Поворот, и... лопоухому прилетает такой же удар, как тот, что сбил с ног "говорливого" в первый раз. Только сейчас бью обеими руками по ушам. Вот теперь порядок. Все трое отдыхают...
Помявшись, огляделся по сторонам, но, не заметив ни одного прохожего поблизости, всё же решаюсь. Обыск и сбор трофеев много времени не занял... но и богатства особого не принёс. Так, пара гротов, да пяток фартов... ну и ножичек. Нет, не свинокол говорливого, его я закрутил винтом, благо дрянное железо позволяло, да и воткнул меж камней брусчатки, аккурат между ног валяющегося в отрубе владельца. А вот у "верблюда" в кармане отыскался вполне приличный складничок аж с восемью различными приспособами, от кусачек до шила. Удобная штучка, и недешёвая, если я не ошибаюсь. По крайней мере, перламутровые накладки на это намекают.
Подняв с земли уроненый мною свёрток с вещами, я придирчиво его осмотрел и, не обнаружив повреждений, двинулся к своей цели, гостеприимно распахнувшей чугунные створки ворот, ведущих в арку, прорезанную точно по центру фасада здания.
Миновав гулкий арочный проход, я оказался во внутреннем дворе дома и, оглядевшись, шагнул к одному из трёх подъездов, левому. Обби говорил, именно там находится квартира управляющего.
Так оно и оказалось. Тяжёлая входная дверь с грохотом захлопнулась за моей спиной, и я очутился в довольно просторном и на удивление ухоженном холле. А вот и квартира номер один. Сюда.
Пошарив взглядом по косяку в поисках звонка, и не обнаружив его, я фыркнул и, хлопнув себя ладонью по лбу, взялся за висящий по центру двери, литой молоточек. Осторожно постучал им по латунной площадке и сделал шаг назад, чтобы не нависать над хозяином квартиры, когда он откроет дверь.
И правильно сделал. Управляющий домом оказался таким же хобгоблином как и Обби, а они не отличаются высоким ростом. Некоторые хафлинги и то выше... по крайней мере, так утверждал доктор Дорвич.
Управляющий, хоть и был сед, как и его соплеменник, работающий истопником в госпитале, но куда как менее морщинист, а значит, значительно моложе. Зато сварлив не меньше Обби.
- Кто таков? Чего надо? - прокаркал хобгоблин, с силой втянув воздух крючковатым носом.
Вздохнув, я сосредоточился и постарался как можно внятнее ответить на вопрос. Управляющий выслушал моё мычание почти спокойно. После чего смерил меня взглядом, чему-то задумчиво кивнул и махнул рукой.
- Понял. Ты - тот самый огр, за которого просил дядюшка Об, - проговорил он. - Условия известны?
Я кивнул.
- Оплата еженедельно. Просрочек быть не должно. Это понятно? - раздельно и чётко спросил управляющий. Словно с ребёнком говорит... или с идиотом.
- Понятно, - коротко кивнул ему в ответ.
- Ла-адно, - окинув меня недоверчивым взглядом, с явным сомнением в голосе протянул хобгоблин и, на миг скрывшись за дверью, протянул мне ключ с шаром-брелоком, на котором красовалось число шестнадцать. - Держи. Дальний подъезд, квартира на последнем этаже, справа от лестницы. Шестнадцатый номер... Так. Правила! Баб не водить, не шуметь, морды соседям не бить. Уголь можешь покупать у меня. Два пана за мешок. Стой!
- А? - уже протянув руку, чтобы взять ключ, я вопросительно уставился на управляющего.
- Деньги за первую неделю, - потребовал он. Я кивнул и, нашарив в кармане монеты, выудил три скеллинга. Подумал, и, добавив к ним ещё три, протянул деньги собеседнику.
- За две недели, - проскрежетал я, справившись кое-как с непослушным языком. Хобгоблин приподнял бровь и, довольно хмыкнув, смахнул монеты с моей ладони, другой рукой вложив в неё ключ.
- Хм, может быть я об этом и не пожалею, - пробурчал он, но уже через миг, от довольной ухмылки на его лице не осталось и следа. Управляющий нахмурил кустистые брови, сморщил острый шнобель и, махнув рукой в сторону двери, проскрипел: - ну, чего встал? Вали к себе. И чтоб две недели я о тебе не слышал! Да, громила... не дай боги, соседи нажалуются, вылетишь отсюда, как пробка из бутылки. И денег не верну. Это ясно?