ПОБЕГ
Из кухни донёсся звон разбитой посуды. Что-то выкрикнул мамин голос, но его тут же сердито прервал отец:
– Не ори! Разбудишь детей!
– Надо же, ты вспомнил, что у тебя есть дети! – насмешливо и громко проговорила мама.
– Поговорим утром, – процедил сердитый голос отца
Послышались его тяжёлые шаги в коридоре, затем – скрип диванных пружин.
Из кухни доносились всхлипывания мамы. Дима натянул одеяло на голову. Опять началось. Раньше в семье всё было хорошо. Папа возвращался из рейса, мама радовалась, готовила разные вкусности, по вечерам все вместе ходили гулять, по выходным выезжали за город. Так было всегда. Но вдруг что-то изменилось. Когда папа пришёл из прошлого рейса, мама через три дня начала ругаться с ним и с детьми. Диме казалось, что она стала придираться к разной ерунде, к таким вещам, на которые раньше не обращала ни малейшего внимания, даже могла пошутить. Например, если Лика надевала колготки задом наперёд, мама всегда смеялась, а теперь чуть ли не шлёпает девочку за это. И так продолжалось весь папин отпуск, все два месяца. Потом он снова уехал, а мама так и продолжала ворчать и ругать его, Диму, и Лику за всякую ерунду.
А сейчас ещё хуже. Начиналось всё так же, как и раньше. Папа позвонил по телефону и сообщил, что скоро будет дома. Скоро – это два-три дня. После этого звонка началась предпраздничная суматоха: в квартире – генеральная уборка, вещи раскиданы повсюду, жужжит пылесос, гудит стиральная машина. Пятилетняя Лика бегает из комнаты в комнату и пыхтит в уверенности, что помогает маме и брату. Дима старше сестры на шесть лет, поэтому относится к ней снисходительно. Подрастёт – научится помогать как следует, а пока пусть так бегает. Мама ворчит на неё, но Дима вступается.
Когда уборка закончена и квартира сверкает чистотой, мама, Дима и Лика отправляются в магазин за продуктами для праздничного стола. Накануне папиного приезда из кухни начинают тянутся аппетитные запахи. Мама допоздна возится, гремит посудой. Дима помогает во всём. Ведь, когда папы нет дома, он – единственный мужчина в семье.
И вот наступает тот день, когда должен приехать папа. В комнате накрывается стол. Тут уже без Лики никак. Она маленькая, но никто не может красивее неё выложить на тарелку тонко нарезанные ломтики колбасы, ветчины, сыра или рыбы. Она сидит за столом, высунув от усердия язык и старательно раскладывает колбасно-ветчинные веера. Знает, что кроме неё никто так не сделает, и подходит к этому с полной серьёзностью. Никогда она не бывает такой усидчивой, как в такие моменты.
Приезд папы – настоящий праздник. Папа – капитан. Он уходит в рейс на два месяца. Зато потом он два месяца дома. Папа возится с Ликой, объясняет Диме непонятные задачи и постоянно помогает маме.
Но это раньше два месяца, пока папа жил дома, были сплошным праздником. Теперь всё не так. В прошлый раз праздник продолжался только несколько дней. И потом между родителями начинались перепалки. Сначала так, как сегодня, тихо, когда дети уже легли спать. Потом – всё громче, потом – при детях.
Когда мама ругается с папой днём, Лика сразу начинает плакать, от этого мама сердится ещё больше. В прошлый папин приезд она даже отшлёпала дочь, чтобы она не ревела, пока родители разговаривают. Дима увёл сестру в комнату и с трудом успокоил её. Когда крики родителей затихли, папа вошёл в детскую, обнял Димку, одел Лику и ушёл с ней гулять. Дима не выходил из комнаты до тех пор, пока отец не вернулся, и мама не позвала их всех ужинать.
В этот раз всё началось ещё раньше. Папа приехал сегодня утром. Вечером мама уже ругалась с ним на кухне. Лика сопела в своей кроватке, скинув одеяло. Дима подошёл к ней, укрыл, подоткнул края одеяла под матрас. Ему хотелось пить, но он не решился идти на кухню и допил компот, который не осилила перед сном Лика. Затем он снова лёг в постель и заснул.
Несколько дней прошли относительно спокойно. Папа с мамой ходили по магазинам, в доме появились новые безделушки, Лика с восторгом возилась с новыми куклами и примеряла новые платья. Дима носился по двору в новых кроссовках и раскладывал на полу огромный конструктор.
Через две недели после приезда отца разразилась гроза. Лика в детском саду подралась с мальчишкой. Причём подралась серьёзно, применив показанные старшим братом приёмы, и в результате разбила противнику нос. Маме пришлось выслушать много неприятных слов от воспитательницы и от родителей побитого мальчика. В тот же день Дима получил двойку за контрольную работу и упал с велосипеда, разодрав новые спортивные брюки.
Дома, поставив детей рядышком перед собой, мама начала отчитывать их. Лика тут же разревелась. Мама кричала всё громче, Лика рыдала всё сильнее, и в конце концов мама опять отшлёпала её, задрав платьице. Лика уже захлёбывалась плачем. Дима не выдержал, рванул сестру к себе:
– Мама, да хватит уже! – грубовато выкрикнул он.
– Ты будешь ещё на мать орать! – мама повернулась к нему и хлёстко ударила по щеке.
Дима побледнел, только на щеке горел след от удара. Ни слова не сказав, он увёл рыдающую сестру в ванную, умыл её заплаканную мордашку и сам сунул голову под кран с холодной водой, чтобы она не увидела, как он плачет. Потом он вместе с Ликой ушёл в комнату и стал играть с ней в её кукол, потому что она никак не могла успокоиться и всё время прерывисто всхлипывала.
А потом вернулся из пароходства папа, и Лика, несмотря на то, что Дима строго-настрого запретил ей говорить о сегодняшней ссоре, рассказала ему о том, как мама наказала её и как ударила Диму. Отец поиграл желваками на щеках и спросил сына:
– Это правда?
– Слушай ты её больше! – фыркнул Дима. – Она тебе ещё не то расскажет.
– Дима, это правда, что мама ударила тебя?
– Нет! – хмуро ответил он, отводя глаза.
Отец опять поиграл желваками.
– Понятно, – тихо сказал он.
– Папа, не трогала она меня! И её так, слегка шлёпнула, так и за дело, нечего в драки лезть, – выпалил Дима.
– Да понял я, понял, – так же тихо проговорил отец, выходя из комнаты.
Родители после ужина закрылись в комнате. Дима так и не дождался, когда они выйдут, уложил Лику и лёг сам. Спать не хотелось. Он подошёл к двери в комнату родителей. За дверью царила тишина. Он успокоился, вернулся в постель и моментально уснул.
Утром он проснулся от криков. Лика уже сидела в своей кроватке и тихо скулила. Дима успокоил её, сунул припасённую с вечера конфету, девочка, всхлипывая, принялась кормить ею своих кукол. Дима оделся и вышел в коридор, собираясь уже зайти на кухню. Иногда родители прекращали перепалки, когда он или Лика оказывались рядом. Он уже взялся за ручку двери, когда услышал слова мамы:
– Я не знаю, где ты шляешься по два месяца, может, ты уже другую семью завёл! А я тут кручусь с двумя детьми! Думаешь, очень легко мне с ними?
– Ты знала, за кого замуж выходишь, – глухо возразил отец, – знала, что я в рейсы ухожу. Что же ты теперь попрекаешь? Ведь тебе Димка помогает, да и Лика послушная растёт.
– И чья же это заслуга? – насмешливо спросила мама. – Не иначе, как твоя!
– Почему же моя? Ты постоянно с детьми находишься, ты их хорошо воспитываешь. Димка молодец, о сестре заботится, слова грубого не скажет...
– Что? – воскликнула мама. – Димка слова грубого не скажет? Он вчера мне устроил! Никогда не ожидала! Это твоя кровь в нём играет! Но ничего, он получил за свой язык!
– Так ты его всё-таки ударила вчера?
– Ах, он уже нажаловался папочке?
– Не он, – голос отца опять зазвучал глухо.
– Не справляюсь я с ними! Если б Лика хоть одна была, всё полегче, а тут ещё за Димкой смотри! У него переходный возраст начинается, сейчас грубить начнёт, с плохой компанией свяжется! Тебе что, тебе как с гуся вода, через месяц тебя поминай как звали, а мне опять тут одной крутиться!
– Хватит, – неожиданно жёстко проговорил отец, – ты говори, да не заговаривайся. Что ещё за разговоры такие – одна Лика! Димка наш сын, и не смей так говорить никогда!
– Наш? – в голосе мамы уже звенели злые слёзы. – Это мои дети, понял? Ты их настругал да в море умчался, я их родила, и я их вырастила. А ты так, на прогулку пару раз вышел. И вот тебе, опять умудрился!
Дима едва успел юркнуть в комнату, как из кухни, тяжело ступая, как всегда после ссор, вышел отец. Дима натянул на сестру платье.
– Дети, завтракать! – крикнула из кухни мама.
Дима вошёл на кухню, ведя за руку Лику. Мама с красными от слёз глазами хлопотала над тарелками.
– Садись давай, – прикрикнул Дима на девочку, которая, увидев заплаканную маму, уже собралась зареветь.
Сердито пыхтя, она залезла на табуретку.
– Что ты орёшь на сестру! – Дима даже растерялся от маминого окрика.
– Да не ору я, – попытался оправдаться он.
– Ты опять грубишь? Наглец! Чует моё сердце, наплачусь я с тобой ещё.
Дима вылетел из-за стола, схватил сумку с учебниками, натянул кроссовки, схватил подмышку куртку и выбежал из квартиры.
– А ну-ка, вернись! Дима! – услышал он и скатился по лестнице вниз.
Когда Дима вернулся домой после школы, папа в гостиной разговаривал с кем-то. Дима зашёл поздороваться. На диване рядом с отцом сидела бабушка.
– Бабуля, привет! – кинулся он к ней.
– Ах, Димочка, каждый раз, как приезжаю к вам, налюбоваться на тебя не могу, – заулыбалась бабушка, – и красавец, и умница, и помощник, и вежливый! Я уж своим подружкам про тебя рассказываю, так они завидуют, что у меня такой внучек растёт.
– Да ладно тебе, – смутился Дима.
– Иди, Дима, суп разогрей сам, – сказал папа, – мама в поликлинику пошла, так что хозяйничай там.
– Вы будете? – спросил Дима, выходя из гостиной.
– Нет, мы недавно чай пили. Дверь прикрой, пожалуйста.
Дима понял, что отец хочет поговорить с бабушкой без него. Он ушёл на кухню, поставил кастрюлю на плиту, включил газ. Ноги сами понесли его в коридор.
– Я уже не знаю, что делать, – услышал он тихий голос отца.
– Ох, Митя, ну что я тебе могу сказать? – тяжело вздохнула бабушка. – Раз уж вы решили так, то теперь надо как-то приспосабливаться. Полсрока ведь уже прошло, уж как-нибудь потерпи, Митюш.
– Варвара Сергеевна, да я-то всё понимаю. Но ведь она на детей срывается. Кричит на них, наказывает, почём зря.
– Хочешь, я поговорю с ней?
– Не надо. Она с Димкой тоже так ходила. А теперь опять пацан. Я понимаю, она боится, что всё повторится. Тогда тоже она и злилась постоянно, и прошло всё тяжело, и Димка почти не спал ночами, всю душу вытряхнул. Молчал, только когда ел...
– Да-а, и ведь возраст уже... тридцать семь лет...
– Ну, сейчас в этом возрасте рожать нормально.
Дима прижался к двери, стараясь не упустить ни звука. Рожать? Мама собирается родить ещё одного ребёнка? Пацана?
– Вы, Митюша, Димке-то рассказали бы. Он уже большой, всё понимает. Он и обижаться на маму не станет, и помогать ещё больше будет. Ты же опять в море уйдёшь, а ей как раз и рожать. Только на Димку и надежда.
– Да я предлагал ей, Варвара Сергеевна! Не хочет, да и кроме того, она что-то всё время ругает его. Жалуется, говорит, грубить стал, от рук отбился. Я уже думаю, может, я чего-то не знаю.
– Что ты, что ты? Димка у вас чудо, а не сын! Грех на такого жаловаться...
Дима понуро поплёлся на кухню, без аппетита съел суп, вымыл тарелку и сел за уроки.
Мама вернулась из поликлиники, забрав по пути из садика Лику.
– Дима, почему ты не забрал сестру? – она тут же набросилась на сына. – Ведь я просила тебя, я сказала, что иду сегодня к врачу! А если бы я не зашла в садик, она так бы и ночевала там?
– Но ты не просила, мам! – оправдывающимся тоном возразил он.
– Опять грубишь! С тобой невозможно разговаривать! – мама хлопнула дверью.
Лика тут же затараторила, рассказывая брату о том, как прошёл её день. Он рассеянно слушал. Потом мама позвала ужинать. А потом бабушка попросила Диму проводить её до остановки.
– Ты, Димочка, на маму не сердись, – сказала она ему по дороге, – у вас скоро мальчишечка ведь родится. Маме тяжело приходится. У женщин, внучек мой, так бывает, пока дитё в животе. Злятся, придираются ко всему, плачут без причины.
– Но она не была такой, когда Лика родилась.
– Ну, Дим, она – девочка, с ней, видать, полегче было, она и родилась легко. А ты – другое дело. Тогда маме тоже плохо было, потом в больнице с тобой намучилась, а ты ещё и беспокойный такой был маленький, спать никому не давал. Вот она и волнуется, как теперь всё пройдёт. Родится малыш, всё наладится. Ты уж потерпи, Димочка.
Дима обещал потерпеть, но, когда он вернулся домой, мама опять стала его ругать за то, что он так долго провожал бабушку. А когда за него вступился папа, скандал разразился на весь дом. Димка убежал в комнату, где вовсю рыдала Лика. Кое-как успокоив сестру, он вышел в коридор и услышал произнесённую мамой фразу:
– Надоел! Не могу больше с ним! Постоянно на него натыкаюсь!
Он стиснул зубы и на цыпочках вернулся к себе. И не услышал ответа отца:
– Я давно теперь предлагал выбросить этот стол и купить складной.
Утром Дима повёл сестру в детский сад. Прощаясь, он сказал:
– Лика, слушай, у меня к тебе важное дело.
– Какое? – она вытаращила глаза.
– Я сегодня из школы приду очень поздно. Но я не сказал об этом дома, потому что долго объяснять пришлось бы, а мы с тобой и так еле успели. У тебя в кроватке дома под подушкой записка лежит. Если я не приду, когда ты будешь ложиться спать, отдай её маме. Поняла?
– Поняла, – она кивнула так, что с её головы едва не слетел огромный бант.
– Только если я не приду.
– Я поняла.
– Повтори.
– Отдать маме записку, если ты не придёшь, когда я буду ложиться спать.
– Молодец.
После школы Дима не пошёл домой. Сначала он хотел просто уйти из дома, но февральский мороз вцепился в щёки так, что Дима усомнился в своём решении. И тогда он решил принять крайние меры.
Чтобы принятие этих мер прошло благополучно, он отправился на железнодорожный переезд. Поезда там ходили один за одним, и... впрочем, о том, что он будет делать, увидев несущийся поезд, сейчас Дима думать не хотел. Об этом можно будет подумать уже там, увидев этот самый поезд.
Он натянул шапку почти на глаза, засунул руки в карманы и поплёлся в сторону переезда. Усевшись там на сложенные штабелем шпалы, он съёжился в комок и стал смотреть на поезда. Они действительно часто проезжали перед ним. Пассажирские, товарные составы, одинокие локомотивы и маневровые тепловозики с гудением проносились и проползали перед ним, а он всё сидел на своих шпалах, не трогаясь с места.
– Эй, ты чего здесь сидишь? – к Диме подошёл мальчик, одетый в рваную грязную куртку, явно не по росту.
– Просто сижу, – отвернулся Дима.
– Ревёшь, что ли?
Дима быстро вытер лицо.
– Чё, дома заели? – спросил мальчик. – Двигайся, – он уселся рядом, – будешь?
Дима посмотрел на мальчика, тот протягивал ему пачку сигарет. Дима отрицательно мотнул головой.
– У меня пиво есть, хочешь? – продолжал мальчик.
– Не хочу я ничего, отвали.
– Под поезд хочешь кинуться? – спросил мальчик.
– А если хочу, так что? – Дима с вызовом повернулся к нему.
– Да ничего, куртку отдай мне, тебе ведь не понадобится уже, – мальчик с надеждой посмотрел на Диму.
Почти не раздумывая, Дима отдал ему куртку, кроссовки и шапку, а сам напялил на себя обноски, которые скинул с себя мальчишка.
– Пошли со мной, парень. Под поезд так плохо кидаться, он просто откинет, не помрёшь, а только покалечишься, – сказал мальчик, затягиваясь сигаретой, – лучше на ходу прыгнуть между вагонами. Я знаю, где состав стоит, там у вагонов тамбуры открытые. Поезд разгонится, ты с него прыгнешь... Или передумал?
– Нет, – быстро сказал Дима, – не передумал. Пошли.
Мальчик помог ему залезть в тамбур вагона, потом залез сам и уселся на пол:
– Прокачусь немного с тобой, а потом спрыгну. Мне смотреть на твои кишки охоты нет, – он опять закурил.
– Дай одну, – неуверенно попросил Дима.
– Держи, за такую куртку я бы тебе всю пачку отдал, да тебе не надо. Курить-то умеешь?
– Нет.
– В себя тяни.
Дима втянул и закашлялся до слёз. Мальчик рассмеялся и отобрал сигарету:
– Не мучайся, я сам докурю.
Поезд медленно тронулся, поехал всё быстрее и быстрее. Мальчик поднялся:
– Всё, я здесь спрыгну. Слушай, а может, ты со мной рванёшь?
– Куда? – машинально спросил Дима.
– В Адлер.
– Это же далеко.
– И чё? Я там был. Давно, когда ещё с мамкой жил. Она меня возила.
– А теперь?
– А теперь она померла. А папашка меня из дому турнул. Нечего, сказал, хлеб даром жрать. Выдрал меня, да и выставил. Ну, решай! В Адлере тепло.
Дима подумал, что, пожалуй, можно поехать с мальчишкой. Всё равно дома он никому не нужен.
– Поехали, – пожал он плечами.
– Класс! Круто! – обрадовался мальчик. – Меня, кстати, Власом зовут. А тебя?
– Дима.
– Давай тогда прыгать, Димон, а то скоро лес будет, да и ехать нам в другую сторону. Сразу за мной прыгай!
Даже не закончив фразу, Влас спрыгнул и пропал в глубоком рыхлом снегу. Дима выглянул из тамбура. Мальчик уже выбрался из сугроба и отряхивал куртку и брюки.
Дима бросил в снег сумку и хотел уже прыгнуть вслед за ней, но испугался. Как назло, поезд набирал скорость. Дима стоял на краю тамбура и никак не мог решиться прыгнуть. И чем больше он колебался, тем страшнее ему становилось. Он уселся на пол. Темнело. Становилось всё холоднее, Дима кутался в рваную куртку, но её продувало насквозь. Он поднялся, размял затёкшие и застывшие от мороза ноги. Попрыгал, похлопал в ладоши, снова подошёл к краю.
Постояв немного, Дима зажмурился и неловко оттолкнулся от вагона. Он упал в снег, тут же раздался хруст, и острая боль пронзила ноги до колен.
– Я сломал ноги! Помогите! – в ужасе заорал он, но поезд, мерно стуча колёсами, проехал мимо.
Дима, плача, смотрел, как исчез из виду последний вагон. Стало тихо. Он огляделся. Глаза понемногу привыкли к темноте. Он разрыдался в голос. Вокруг него был сплошной лес. И он лежал в сугробе с переломанными ногами.
Когда стало казаться, что слёзы замерзают прямо на щеках, Дима решился пошевелиться. К его удивлению, боли почти не было, и он снова перепугался, что отморозил себе всё, что было можно. Он начал двигаться активнее и понял, что упал не в сугроб, а на заснеженную кучу толстых сухих веток. Ветки проломились под ним, он провалился и ободрал ноги. Просто ободрал, а не сломал.
Провозившись довольно долго, Дима выбрался из деревянного плена. Ощупав себя с ног до головы, он убедился, что действительно у него ничего не сломано, он весь цел, только замёрз так, что зуб на зуб не попадал. Дима вспомнил, как когда-то давно читал, что под снегом теплее, чем снаружи. Он зарылся в него с головой, свернулся калачиком. Сначала показалось, что и в самом деле стало теплее, и он даже начал задрёмывать. Представилось, как Лика вручает маме записку, которую он оставил в её кроватке. Интересно, как мама с папой отреагировали на неё. Наверное, вздохнули с облегчением. Или бросились искать его.
– Мама, папа, простите меня, – всхлипнул он, – но вы же сами сказали, что я вам надоел.
Холод начал заползать под рваную курточку. Дима вылез из снега и побрёл в лес. Он никому не нужен. Пусть его съедят голодные лесные звери. Кутаясь в обноски, проваливаясь по колено, а то и по пояс в рыхлый снег, он шагал и шагал вперёд, ни о чём больше не думая, шагал только для того, чтобы не было так мучительно холодно. Когда между деревьями показался огонёк, Дима решил, что ему показалось. Но постепенно огонёк становился всё ярче.
Дима вышел на опушку, в середине её стояла избушка, над трубой вился дымок. К нему подбежала большая лохматая собака. Обнюхав его, она залилась весёлым лаем, побежала к дому, поскребла лапой в дверь, вернулась к Диме, снова залаяла и опять заскребла лапой в дверь.
– Да что ты там разошлась, Белка? – на пороге появился коренастый старик. – Что случилось? Зайца, что ль, почуяла?
– Добрый вечер, – пискнул Дима, осторожно поднимаясь на крыльцо.
Дед открыл дверь так, чтобы пришелец оказался в полосе света. Не успел Дима ничего сказать, как дед рванул его за руку, увлекая в дом. Дверь тут же захлопнулась, он зажмурился, оказавшись в ярко освещённой комнате. В мгновение ока с него была стянута вся одежда. Через секунду он, стуча зубами, стоял голышом перед дедом, а тот растирал его какой-то едко пахнущей жидкостью, от которой по всему телу разливалось приятное тепло. Ещё через несколько минут, закутанный в колючее одеяло, он был посажен на жарко натопленную печь, в его руках была огромная железная кружка с дымящимся ароматным отваром из каких-то трав.
От тепла у Димы начали слипаться глаза. Он смотрел сверху, как дед, скрутив в жгут его вещи, выбросил их за дверь. Кружка почти выскользнула из его пальцев, дед прикрикнул на него:
– Ну-ка, не спать! Допей чай, потом ляжешь!
Дима вздрогнул, подхватил кружку, обжигаясь, выпил отвар, закутался в одеяло и моментально уснул.
Когда он проснулся, в избушке никого не было. За окнами сверкал под зимним морозным солнцем снег. На столе лежала записка и стояло что-то, накрытое полотенцем. Дима слез с печи, подбежал к столу, схватил записку и запрыгнул обратно, накрылся одеялом и стал читать: "Парень, оденься и позавтракай. Одежда на печи, завтрак на столе. Самовар горячий. В печи каша. Горшок не вытаскивай, возьми миску, я там тебе отложил. Буду к вечеру".
Дима пошарил вокруг себя и нашёл мохнатый ручной вязки серый свитер, шаровары с начёсом и шерстяные носки. Под печкой стояли валенки. Дима рассмотрел свои разодранные ноги, убедился, что это просто ссадины, и успокоился. Он натянул на себя одежду, подвернул оказавшиеся слишком длинными рукава свитера, сунул ноги в валенки. Открыл заслонку печи, вытащил накрытую железной крышкой миску.
В миске оказалась рассыпчатая гречневая каша, под полотенцем – крынка с молоком, нарезанный толстыми ломтями хлеб и творог в глиняной плошке. Димка съел почти всё. Запил чаем, залез на печь и снова уснул.
Проснулся он только вечером. Дед уже вернулся в избу и возился у печи. Лохматая собака лежала на коврике у дверей и лениво чесала ухо. Перед Димином носом возились два чёрных котёнка, пытающихся скинуть друг друга на пол. Дима протянул к ним руку, и они, как по команде, набросились на его ладонь, вцепились в неё когтями и зубами. Он стряхнул котят и спрыгнул с печи.
– Ну что, оклемался? – спросил дед, не отрываясь от своего занятия. – Я смотрю, ты поесть не дурак. А посуду кто за тобой должен убирать?
– Я не знал, куда.
– Ладно. Накинь тулупчик, пошли, я тебя в баньке попарю. Куртка твоя вся в живности была, и свитер от неё запаршивел. Так что я утром всё сжёг на дворе.
– В какой живности? – растерялся Дима.
– Во вшах да блохах. Не помыть тебя, так ещё и по мне заползают.
Дима вышел вслед за дедом из избы. На улице валил такой сильный снег, что ему казалось, будто он сейчас потеряет деда из виду, хотя шёл за ним на расстоянии вытянутой руки. По узенькой тропинке они доковыляли до крошечной баньки. Дед втолкнул мальчика в предбанник:
– Скидай одёжу, не стесняйся, ничего нового я не увижу.
Дима нехотя стал раздеваться, дед снял с себя меховую безрукавку, стащил через голову свитер. Дима раскрыл рот, увидев могучий торс деда. Он никак не ожидал, что у такого старого человека живот может быть таким же, как у Шварценеггера или Ван Дамма, ему казалось, что старики должны быть дряблые и рыхлые под одеждой.
– Что уставился? – дед ухмыльнулся, перехватив Димин взгляд. – Я тут, в отличие от вас, городских, весь день на воздухе, да пешком, да на лыжах, вот и результат. Давай, разоблачайся и заходи.
Дед разделся и зашёл в моечную, выпустив в предбанник целое облако пара. Диме ничего не оставалось, как последовать за ним. Он шагнул внутрь и задохнулся от жара. Дед схватил мальчика, окатил из ушата горячей водой, затем яростно тёр его мочалкой, намыливал волосы и опять обливал горячей водой. Потом разложил его на лавке и долго хлестал веником по спине, по ногам. Под хлёсткими шлепками веника Дима разомлел, поплыл куда-то. Дед подхватил его, окатил в очередной раз водой и выставил в предбанник:
– Вытирайся, одевайся и бегом в избу. Я сейчас парку прибавлю, через полчасика приду.
Дима натянул на распаренное тело одежду и понёсся в дом. Там он забрался на лавку перед окном и стал смотреть на баньку, ожидая деда. Дверь баньки распахнулась, дед выскочил из неё в чём мать родила, прыгнул в сугроб, вывалялся в снегу и снова исчез за дверью. Дима лязгнул зубами, представив себя на его месте, и забрался на тёплую печь.
Дед действительно ввалился в избу через полчаса, поманил Диму вниз:
– Садись за стол. Сейчас ужинать будем.
Он поставил перед гостем тарелку с солёными огурцами, нарезанный толстыми ломтями хлеб и в завершение – горшок с дымящимся варевом, от аромата которого у Димы начались голодные спазмы в желудке.
– Городской? – спросил дед.
Дима кивнул. Дед поставил перед ним миску:
– Наваливай тогда.
– А если бы был не городской? – спросил Дима.
– Тогда бы из одного котла поели, – пожал плечами дед, – и посуды грязной меньше.
– Можно я буду из котла есть?
– Ешь, коли не брезгуешь.
В горшке оказалась картошка с мясом, щедро приправленная специями, с крупно нарезанным луком. Дима работал ложкой так, словно не ел неделю.
– Ну, рассказывай. Да ешь спокойно, не спеши. Как звать-то тебя?
– Влас, – выпалил Дима.
– Допустим, и кто ты такой, Влас?
– Человек...
– Я вижу, что не заяц. Как здесь оказался?
– На поезде приехал.
– Да? А я тебе скажу, парень, что ближайшие станции в десятке километров отсюда, – дед пытливо взглядывал на Диму, – в такой мороз в своей курчонке ты бы не дошёл. Так что говори, как есть. Я вранья не терплю. Вон, разложу на лавке и всыплю по заду-то, – он кивнул на широкую лавку под окном.
– Я в самом деле на поезде приехал, – сказал Дима, косясь на лавку, – мы в Адлер ехали, с одним пацаном, а потом он спрыгнул, а я забоялся. Потом замёрз и тоже прыгнул. Упал в снег, а там сучья какие-то, ноги ободрал. Вылез оттуда и пошёл в лес. Увидел свет, а потом собака ваша залаяла.
– Складно, – кивнул дед, – только скажи-ка, друг мой ситный, откуда ты сам? Родители где?
Дима замялся лишь на секунду и быстро ответил:
– Я бездомный, давно. Год.
– Неужели? Я сказал, вранья не терплю!
– Ну, не год, меньше! Выгнали меня из дома. Там дочка у них есть, и ещё родится один, а про меня сказали, что я лишний, что надоел!
Дима вспомнил свой последний вечер дома, услышанную фразу мамы и неожиданно расплакался. Дед хмуро смотрел, как он размазывает по лицу слёзы.
– Иди умойся, вон, рукомойник у двери, – пробурчал он.
Дима, шмыгая носом, поплёлся к умывальнику. Собака подняла голову и застучала хвостом. Он погладил её, умылся и вернулся за стол.
– Почему куртка твоя драная вся, ботинки прохудились, а свитер да джинсы почти новые? – дед продолжал свой допрос.
– Кто-то сушить во дворе повесил, я стащил... – отвёл глаза Дима.
Дед молча разлил по кружкам чай и пил его, не говоря ни слова.
– Ладно, будем считать, что я тебе поверил, – проворчал он, наливая себе вторую порцию, – но если узнаю, что ты наврал мне, так и знай, всыплю так, что не сядешь, понял? – он сурово посмотрел на Диму.
Тот кивнул.
– Меня зови дед Макар. Без церемоний, на "ты". Я здесь лесник. Зима в этом году снежная, до посёлка не добраться, а рация у меня того, накрылась, как говорится, медным тазом. Как только появится возможность, отправлю тебя в детдом.
– А можно мне с вами... с тобой остаться?
– Нельзя. Тебе учится надо, а не по лесу шарить. Поживёшь со мной неделю, а то и две, как погода. Понравится – вернёшься, как выучишься. А неучем ты мне тут не нужен.
Так Дима остался у лесника. В доме не было ни телевизора, ни радио.
– Зачем мне? – говорил дед. – Делами заниматься надо, а телевизор ваш так, баловство одно. Сядешь перед ним – раз, два и дня нет. А у меня хозяйство, лес.
Хозяйство деда Макара составляла коза Дуся, три курицы, петух, собака Белка, кошка Мура и два её котёнка. Главной заботой его был лес. Почти каждый день он надевал лыжи, свистел Белке и вдвоём с ней отправлялся в обход. Каждый раз возвращался хмурый и ворчал на глубокий снег, который не позволял ему осмотреть всё, что он планировал.
Дима первые дни оставался дома на хозяйстве, потом стал ходить на лыжах вместе с дедом.
– Видишь, на деревьях красные полоски? – говорил дед Макар. – Эти деревья старые, больные, отмечены для вырубки... А там, гляди, видишь, ель густая, разлапистая? Там клесты гнездятся, птенцов высиживают. У них клювики такие вот, – дед скрестил слегка согнутые указательные пальцы, показывая форму клюва клеста, – знаешь, для чего? Они шишки чистят и семена достают. Таким клювом удобно шишку лущить... Вон, Влас, гляди-ка скорее, белки скачут. В дуплах, в земле белки запасы делают, орехи прячут, семена всякие. А потом забывают, где спрятали. А из тех семян, что в земле были спрятаны, новые деревья вырастают... Тихо, замри, глянь влево, да выше гляди, выше. Видишь, ветка толстая? Да разуй глаза-то! Сова спит, видишь, к ветке прижалась... Здесь заяц бежал, а вон там в снег нырнул, отдыхал там... А туточки молча пройдём, там вон, за кустами, берлога медвежья, понял? Он, конечно, спит крепко, да мало ли...
Дима заворожённо ловил каждое слово деда Макара. Он даже не представлял себе, что в лесу может быть так интересно. Ему казалось, что он попал в другой мир, словно герои книг. Только в сказках нужно было пройти сквозь зеркало или войти в волшебный шкаф. А Дима просто спрыгнул с поезда.
Он схватывал знания на лету. Уже через неделю он научился немного читать следы зверей на снегу и различать некоторые породы деревьев по строению коры и кроны. Он уже мог без труда ориентироваться в лесу, определять, где север.
И только вечерами, забравшись на печку, он вспоминал маму, папу, сестрёнку и тогда подолгу плакал в подушку. Дима скучал по ним. Он жалел о том, что сбежал из дома. Но после той записки, что он оставил перед уходом, о возвращении не могло быть и речи. Он рисовал себе, как Лика, гордая от того, что выполняет поручение брата, вручает маме его проклятую записку. Мама читала её и начинала плакать, к ней тут же присоединялась Лика. Отец, узнав обо всём, тяжёлыми шагами мерил квартиру и играл желваками на щеках. Потом они ложились спать, а утром начинали новую жизнь, в которой у них не было его, старшего сына...
Нарисованная Димой в его воображении картина очень отличалась от того, что произошло на самом деле. Лика, действительно вся надувшаяся от гордости, вручила маме записку. Но не перед тем, как лечь спать, а сразу после возвращения из детского сада. Мама прочитала протянутую дочерью бумажку и странным тоненьким голоском очень тихо стала звать:
– Митя! Митенька! Ми-итя!
Лику сначала это развеселило, а потом, видя, что мама не обращает на неё никакого внимания, просто стоит и продолжает тем же тоненьким голоском звать папу, она перепугалась и заревела белугой. Отец выскочил из комнаты и подбежал к жене.
– Что случилось? Милая, скажи мне, что случилось?
– Ми-итя, Митя, – повторяла мама.
– Ну, что ты, – он потряс её за плечи легонько, потом сильнее, – что? Что случилось???
Лика заходилась от рёва. Отец не знал, кого из них утешать. Мама вдруг замолчала, побледнела и упала на руки мужа. Он подхватил её, крикнул Лике:
– Хватит реветь! Бегом в ванную, моментом чтоб умылась и успокоилась! Марш! И воды маме принеси! Быстро!
Лика бросилась умываться. Через минуту, ещё судорожно всхлипывая, она уже притащила стакан воды.
Мама очнулась и плакала на груди отца. Лика опять начала скулить.
– Давай-ка, сходи на кухню, там в шкафчике есть конфеты, – скомандовал папа. – Одну возьми себе, вторую отдай Диме, когда он придёт. И сиди в комнате, спрячь Димину конфету, будешь играть с ним в "Горячо-холодно", ясно?
Лика исчезла. А мама, услышав имя Димы, задрожала в руках мужа.
– Он не придёт, – с трудом выговорила она.
– Что? Почему не придёт?
– Он... он... Ми-итя, это я виновата!
– Господи, Таня, да в чём дело?
– Записка, – она закрыла лицо руками, отстраняясь от мужа, – я уронила.
Он вышел в коридор и сразу увидел Димину записку: "Мама и папа! Вы сказали, что я вам надоел, и вы со мной не можете. Вы всё время ругаетесь. И из-за меня тоже. Поэтому вы меня никогда не увидите больше. А я вас любил, вы были хорошие. Прощайте. И Лика была хорошей сестрой, я её тоже любил".
– Что это? – растерянно спросил он, вернувшись к жене.
– Он ушёл. Это я виновата, я ругала его без конца... О-ох, Митя! – она упала на диван, прижимая руки к животу. – Больно, как же больно!
Отец схватился руками за голову и тут же словно пришёл в себя. Он вызвал "Скорую помощь", совершенно спокойным голосом объяснив, что произошло. Затем позвонил бабушке и тем же спокойным голосом попросил её срочно приехать, потому что нужно немного посидеть с Ликой.
Варвару Сергеевну было трудно обмануть. Услышав ровный голос зятя, она тут же поняла, что у детей что-то случилось, и уже через полчаса была у них. На звонки в дверь никто не ответил, и ей пришлось открыть дверь своим ключом. В квартире было тихо, Варвара Сергеевна зашла в детскую, ей на шею тут же бросилась Лика:
– Я не плакала, папа сказал, что ты скоро приедешь. И я не плакала.
– А зачем плакать? Что у вас такое вдруг случилось на ночь глядя, куда все подевались? – бабушка уселась на Димину кровать, Лика залезла к ней на колени. – Ну, рассказывай, мышка моя. А где Дима?
– Не знаю.
– Он с мамой и папой ушёл?
– Нет. Он не пришёл из школы.
– Как не пришёл?
Лика соскочила с бабушкиных колен, вприпрыжку побежала в гостиную и принесла злополучную записку.
– Вот, – пропела она, – Дима передал письмо для мамы и папы, они прочитали, потом мама плакала, потом пришли дядя доктор и тётя доктор, и мама с папой поехали с ними. А я спрятала конфету, когда Дима придёт, я буду с ним играть в "Горячо-холодно"!
– Детка, принеси-ка мне компотика попить, а? – медленно попросила Варвара Сергеевна, прочитав Димино послание.
Пока Лика старательно наливала в стакан компот, зачерпывая его столовой ложкой из кастрюли, бабушка приняла таблетки и посидела в ожидании, когда они начнут действовать. Вспыхнувшая в сердце боль понемногу отпустила, Варвара Сергеевна осторожно вздохнула, но встать побоялась. Лика принесла компот, бабушка сделала два глотка и отставила стакан.
– Спасибо, мышка моя, больше не хочу.
– А что там написано? – спросила Лика, вертя в руках записку. – Там написано, когда Дима придёт?
– Придёт, он к однокласснику в гости пошёл, – ответила бабушка, – побудет у него и придёт.
– Хорошо.
Варвара Сергеевна с трудом заставила девочку лечь спать, пообещав, что разбудит её, когда придёт Дима. Лика заснула, бабушка подошла к окну и стала ждать, когда вернётся хоть кто-нибудь. Потом взяла записную книжку, в которой были записаны номера телефонов, и начала обзванивать Диминых друзей.
Под утро вернулся зять. Уставший, побледневший, он прошёл на кухню и бессильно опустился на табуретку. Варвара Сергеевна сунула ему в руки чашку с кофе.
– Как она? – спросила бабушка.
– Нормально.