Демидов Андрей Геннадиевич : другие произведения.

Опричник Иван Iv Грозный

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Личность Ивана Грозного великая противоречивая, оболганная. Не было никакого "тирана на троне" больше тех, что были в ту эпоху в Европе и Азии, а был первый русский царь - строивший, как и его предки, Русь - Дом Пресвятой Богородицы и считавший себя в этом доме не хозяином, а первым слугой.
   Андрей Геннадиевич Демидов
  
   ОПРИЧНИК ИВАН IV ГРОЗНЫЙ
  
   роман-поэма
  
   РУССКОМУ НАРОДУ
   ПОСВЯЩАЕТСЯ
  
   Народ российский от времён, глубокою древностию
   сокровенных, до нынешнего веку толь многие видел
   в счастии своём перемены, что ежели кто междоусобные
   и отвне нанесённые войны рассудит, в великое удивление
   придёт, что по толь многих разделениях, утеснениях и
   нестроениях не токмо не расточился, но и на высочайший
   степень величества, могущества и славы достигнул.
  
   М.В. Ломоносов
  
   Вступительное слово автора к поэме
  
  Божиею милостию, Великий Государь Царь и Великий Князь Иван Васильевич всея Руси, Владимирский, Московский, Новгородский, Царь Казанский, Царь Астраханский, Государь Псковский, Великий Князь Смоленский, Тверский, Югорский, Пермский, Вятский. Болгарский и иных, Государь и Великий Князь Новагорода Низовския земли, Черниговский, Рязанский, Полоцкий, Ростовский, Ярославский, Белоозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский и иных, и всея Сибирския земли и Северныя страны Повелитель, и Государь земли Вифлянской и иных, с детства имел дело с правлением олигархов-бояр, которые беззастенчиво расхищали государственные средства, тормозили прогрессивные реформы. Боярские наместники нещадно грабили население, взимали чрезмерные подати. В ряде районов страны в ответ на боярский произвол вспыхивали народные восстания. После объединения Русское государство (греческая форма 'Российское' тогда не употреблялась) походило на 'лоскутное' одеяло. Во главе государства вставали сменяя друг друга разные олигархические группировки. Борьба за власть велась боярами привычными тогда по всему миру средневековыми методами: отравлениями, заказными убийствами, выкалыванием глаз, массовыми ссылками. Имущество сосланного или убитого бояре присваивали.
  После того, как Великого князя всея Руси Ивана IV, титул которого соответствовал в европейской традиции 'принцу' или 'великому герцогу', венчали 'на Царство Русское' он стал по титулу 'царь' равен императорам и королям, получив требуемый авторитет для сплочения страны и проведения реформ.
  Иван IV учредил Избранную Раду и стал проводить прогрессивные реформы: отменил местничество (при котором человек не мог занимать более высокий пост, чем его предок) отменил податные привилегии церкви, упорядочил сбор налогов, создал систему 'приказов', то есть госучреждений - министерств, ввёл Земские соборы - прообраз парламента, изменил принцип набора в армию, создал регулярные войска и прообраз индустрии, упорядочил казачество, повёл расширение территории страны. Феодальная знать лишилась права формировать частные военные отряды из своей челяди и своих дворян. Иван IV Грозный сделал дворянскую службу наследственной повинностью, превратив нахлебников народа в его слуг. Чтобы не потерять поместья, землевладельцам следовало служить Родине, проливать за неё кровь, держать при себе и готовить к службе сыновей.
  Иван IV учредил регулярное стрелецкое войско, вооружённое передовым для того времени ручным огнестрельным оружием. Сначала в стрельцы набрали 3000 человек, затем их число увеличили до 40 000 человек - целая армия. Стрельцы делились на московских и городовых, составляя полки. Они получали жалованье, провиант, казённую одежду.
  Иван IV вместе со своей Избранной Радой провёл успешные военные походы на Казань и Астрахань, присоединил огромное и богатейшее Сибирское ханство. Государство русских обрело имперское строение и размах. Последовали предложения подданства со стороны горских и черкесских князей, казачество продвинулось на Северный Кавказ.
  Благодаря рудниками Печоры и солеварням Вычегды Государство русских при Иване IV получило возможность чеканить собственную серебряную монету для поддержания устойчивой системы денежного обращения, ковать сабли, лить пушки в том количестве, какое требовалось. Появился порт на Белом море, через который шла активная торговля с Англией, Голландией, Данией. Стремительно усилившись исподволь за 'краем Земли', Государство русских столкнулось с превосходящими его по экономической и военной силе цивилизацией Европы и Османской империей турок. Встреча эта сулила кроме торговли ещё и кровопролитные войны с врагом не менее мощным, чем до этого Золотая Орда.
  За широкий выход Государства русских к Балтике началась война с немецким военизированным государством - Ливонским рыцарским орденом и его европейскими союзниками. Война складывалась сперва удачно, но ресурсов воевать с богатыми и более многочисленными европейцами не хватало. Русская армия воевала в этой войне также против сильнейших сухопутных армий Западной Европы - польской и шведской. Против Государства русских развернули 'информационную войну' Германская империя, папский Рим. Появление могущественной державы 'из ниоткуда' в Европе напугало многих.
  С тех пор демонизация Государства русских не прерывалась. Католический Ватикан активно вёл не только информационную войну с 'русскими еретиками', но и антирусскую дипломатию. Его агенты провели геостратегическую операцию по слиянию Литвы и Польши в чрезвычайно сильную и враждебную русским Речь Посполитую.
  Было от чего ненавидеть европейцами первого русского царя. Из сырьевой колонии и поставщика рабов, Русь превратилась в суверенную державу, стремительно набиравшую силу даже в условиях мирового кризиса, вызванного 'малым ледниковым периодом' и финансовым крахом банковских центров мира - Венеции и Флоренции. При Иване IV основано 155 новых городов и крепостей, создана сеть школ, почтовых станций. Чтобы дать русским людям спокойно жить и трудиться, границу прикрыла система засек, валов, рвов, частоколов, острогов, крепостиц, сторожевых постов и караулов. За пределами границ, на дальних подступах к ним организовался мощный и мобильный пояс Казачьих Войск. Передовой рубеж обороны государства Ивана IV распростёрся в Запорожье, на Дону, Тереке, Волге, Урале, в Оренбуржье и Сибири. Состоялось быстрое укрепление казаков как русского субэтноса. Они пройдут всю Сибирь до Тихого океана, пойдут дальше, в Америку, на Аляску. Будут отвоёвывать у турок Кавказ, заселять Кубань, осваивать Туркестан.
  Масштабное государственное строительство сильно сдерживалось начавшимся климатическим сдвигом. Из-за изменения климата в Государство русских пришла почти 50-летняя череда неурожаев. Рожь заражалась смертельно опасной спорыньёй. От голода и испорченного спорыньёй хлеба, который приходилось есть, получали тяжёлые отравления и умирали тысячи людей, огромные территории приходили в запустение. Европейцы занесли в страну и чуму. Нужно было что-то делать. Спасать народ, страну.
  Государственному строительству, борьбе с внешними врагами и чумой, мешали олигархи-бояре, хозяйничавшие на своих удельных землях как суверенные правители, тормозившие реформы, расхищавшие государственные средства, вступившие в связь с Западом. Боярские наместники грабили население. Они являлись врагами русского народа. Иван IV не мог ни опереться на них в своих делах, ни обезопасить от них себя лично. Для проведения реформ требовалась абсолютная власть, аналогичная власти монархов Франции или Англии, чтобы в режиме 'ручного управления' обезопасить себя, довести до конца войну за выход в Балтийское море и реформы, и оздоровить коррумпированную, завязанную на родственных отношениях систему русской госслужбы. Революционным инструментом установления самодержавия, как прогрессивного на тот момент общественного строя выступила опричнина. Оприч - значит 'другой', 'отдельный'. Опричнина - 'другой' порядок, отдельный от существующего, земского.
  Перед учреждением опричнины царь Иван IV окружил себя значительной группой доверенных людей с которыми обдумывал и обсуждал план действий. Опричнина являлась законодательным оформлением ситуации сложившейся в стране де-факто: разделения на 'своих и чужих', 'плохих и хороших'. Набрав нужных исполнителей, просеивая, люстрируя город за городом, область за областью, список за списком, уменьшая число 'плохих' областей и людей и увеличивая число 'хороших', Иван IV стремился создать 'хорошее', 'своё' государство. Для этого царь создал 'хорошие', 'свои' органы госвласти: Опричный Двор - правительство, опричные Приказы - министерства, опричное войско, куда от 'чужих' и 'плохих' обычных, земских органов госвласти стали передаваться полномочия, чиновники вместе с территориальными образованиями и земельными наделами для кормления.
  Опричнина не вносила существенных изменений в организацию Двора - правительства, но разделяла его на части. Образованные в опричнине особые Приказы ничем не отличались от имеющихся земских, общегосударственных Приказов со штатом подьячих, бухгалтерией, архивами. Только вот возникшая путаница и потери от двойного управления оказались достаточно велики.
  Опричниками первоначально стали родственники царя по линии жены, соперники и враги бывших бояр-фаворитов, грамотные, нужные и интересные царю люди. В новом окружении царя кроме людей принципиальных, бескорыстных сторонников нового курса оздоровления внутренней и внешней политики, оказались и те, кто потакал льстиво разным сомнительным наклонностям царя, готовые принять участие в шумных, иногда непристойных по тогдашним понятиям пирушках, разношерстная толпа честолюбцев и корыстолюбцев. Пролезли в число опричников иноагенты.
  Набор первой '1000' опричников производился очень тщательно. О неизвестных царю лично и не имевших хороших рекомендаций, производился всесторонний 'сыск' в духе современных спецслужб - кому и как кто служил, кому служили его предки, с кем состоит в родстве по матери или жене, кто и с кем водит дружбу и знакомство.
  После учреждения опричнины события развивались по-революционному очень быстро. Сразу последовали репрессии, казни некоторых 'чужих' виднейших бояр и вельмож, конфискации имущества, депортация 'чужих' дворян и младшего дворянского сословия - 'детей боярских' в отдалённые города.
  Первоначальный замысел постепенной перетряски, перестройки всего государственного аппарата, сложный в исполнении даже в более отлаженных государственных образованиях, стал быстро давать сбои и вскоре забуксовал. Информационные и коммуникативные технологи того времени мало чем отливались от доисторических. Глухое негодование боярских верхов на опричников переходило в открытое сопротивление, участились побеги за границу, возникла обширная почва для заговоров. Царю Ивану приходилось усиливать репрессии, употреблять всё новые и новые средства террора, закрывать глаза на эксцессы исполнителей и 'перегибы на местах' исполнителей, этакую 'средневековую ежовщину'.
  Шли депортации многих сотен неугодных людей в уездах, взятых в опричнину. При депортациях разрушались, разорялись налаженные хозяйства, крестьяне разбегались. Получив в пользование имущество депортированных, опричники не особенно старались в хозяйствовании, запустошая земли и податное население. За три года царь взял в опричнину большие уезды: Костромской, Переяславский, Дмитровский и другие, депортируя тысячи землевладельцев, служивших государству за землю. Никто не имел уверенности, что репрессии завтра не коснутся и его. Госслужба также оказалась разделена на дублирующие друг друга направления - земские 'обычные' и опричные 'особые'. Армия также делилась на земскую и опричную по принадлежности командиров. Порядка и стройности в делах государства это не добавило, но помогло сформировать самодержавие.
  Диктатура, опирающаяся на силу и террор, чрезвычайно затратный способ управления и всегда приводит к саморазрастанию террора. Такой революционный способ может применяться эффективно только в небольшой промежуток времени для достижения траектории устойчивого развития общества как разгонный блок ракеты. В противном случае, как разгонный блок, действуя чрезмерно большое время вибрацией и нагревом разрушает всю свою ракету, диктатура начинает разрушить своё же государство и изводить свой народ.
  Число опричников Ивану IV приходилось постоянно увеличивать, но новые наборы не смогли обеспечить качество отбора. Наступила 'болезнь роста' как во всех слишком быстро развивающихся структурах. Опричнина быстро пополнилась людьми, которые из страха или корысти исполняли любое приказание. Дисциплина быстро падала, опричники стали вырождаться в неуправляемых разбойников. Среди них появились иностранцы, сознательные верители, шпионы. Террор и репрессии царя против самих опричников результатов не дал. Бесчинства опричников, вышедших из-под царского контроля, оказались беспрецедентными и зачастую не имели оправданий с точки зрения морали, права и обычаев, хотя большая часть их приёмов имела широкое хождение в тогдашней Европе на всех уровнях социальных отношений: пытки, отравления, сожжение еретиков инквизицией, обезглавливание, утопление и так далее. Государство русских в этом отношении имело вполне заурядный вид.
  Однако от действий опричников страдало имущество, творился беспорядок в судах и администрации, чем ослаблялось государство в целом. В конце концов своевольство и насилия опричников достигли такой степени, что население утратило способность отличать царского опричника от разбойника. В стране появились даже шайки самозванцев, выдававших себя за опричников: одевались в чёрную монашескую одежду, приторачивали к сёдлам головы собак, возили с собой мётлы - знак опричников, именем царя проводили экспроприации.
  Цели введения опричнины в конце концов оказались достигнуты. Свою власть первый русский царь Иван IV довёл до абсолютной на манер монархов Франции, Испании, Англии. Однако оздоровить коррумпированную, завязанную на родственных отношениях систему госслужбы не удалось. При этом нужно учитывать, что любое общество, основанное на кастовой системе, неминуемо порождает коррупцию в верхних эшелонах, самоочищение которых невозможно. Только народная демократия, действующая на основе отрицания частной собственности и ограничения личной собственности лишена этого критического недостатка.
  Дискредитация системы опричнины в Государстве русских продолжилась в 1570 году, когда некоторые опричники оказались замешаны в 'Новгородское дело' о госизмене. Попытка Новгорода, никогда не считавшего себя русским городом и присоединённого к Государству русских силой в 1478 году Иваном III, выйти из состава государства и присоединиться к Литве, вызвала военный поход Ивана IV против сепаратистов. Мятежная территория подверглась разгрому, террору, репрессиям, наложению контрибуции. Число погибших корреспондируется с числом жертв в европейских войнах при взятии городов или конфессиональных конфликтах. Опричники в этом деле использовались как каратели. Новгород взяли под жёсткий контроль. Но это стало 'лебединой песней' опричнины.
  Полностью система разделения Государства русских на земство и опричнину дискредитировала себя во время набега татар Крыма. Весной 1571 года Иван IV во главе армии опричных полков вышел в Серпухов навстречу крымским татарам. Крымское ханство, действующее под защитой и при поддержке самой могущественной страны того времени Османской империи турок, постоянно нападало на русские сёла и города, сжигало их, десятками тысяч уводило в рабство людей для продажи туркам и европейцам. В таких масштабных вторжениях участвовало всё мужское татарское население Крыма и экспедиционные войска турок при финансовой поддержке Запада, заинтересованного в приобретении русских рабов. За два года до этого провалился поход крымско-турецкой армии на Астрахань. Экспедиционная армия турок и кавказцев под Астраханью почти полностью погибла. Теперь татары и турки шли к сердцу Государства русских.
  При вести о приближении и численности вражеского войска опричная армия перед лицом неминуемого разгрома частично разбежалась. Они соглашались грабить народ, но не умирать за него. Ивану IV пришлось бросить Москву на произвол судьбы и с казной на 450 возах (примерно 100 тонн золота и серебра) отступать в Ярославль. Татары взяли Москву, сожгли около 200 000 жителей и беженцев, 150 000 русских людей сделали рабами. Устоял лишь Кремль. Это очередное, не первое и не последнее татарское нашествие нанесло демографический ущерб русскому народу в 10 раз больший, чём вся опричнина, голод, спорынья и чума вместе взятые.
  После этой катастрофы царь прекратил деление армии на опричную и земскую, лишив опричнину собственной воинской силы. На 'Западном фронте' тоже назревал кризис. Шведская армия изготовилась к вторжению. Царь во главе большого войска выступил к Новгороду против шведов, но шведы прислали послов и наступление отложили.
  В дополнении к катастрофическому разорению татарами южных и центральных, наиболее 'хлебных' регионов Государства русских и колоссальным демографическим потерям в результате нашествий, началась жестокая пандемия. Чума выкашивала целые деревни. Иван IV смог взять ситуацию с пандемией под контроль. Борьба с пандемией проводилась как важнейшее государственное мероприятие, направлялась и строго контролировалась из центра. Указ требовал строжайшей изоляции поражённых болезнью районов, применение огня как решительного средства уничтожения очагов инфекции.
  Кроме всего прочего с 1520 года в течении полувека русские земли как и вся Северная Европа находились в зоне климатических аномалий: засуха, продолжительные летние дожди, летние заморозки, год за годом приводящие к недороду, голоду, заражению ржи ядовитой спорыньёй. Это был так называемый 'Малый ледниковый период'. Эффективно руководить своим народом в это момент стало очень непросто.
  Иван IV на рождество 1571 года приехал в ранее усмирённый опричниками Новгород, чтобы приготовить себе убежище на случай нового нашествия османов и татар из Крыма. В Новгороде летом Иван IV получил весть о том, что земское русское войско в решительной битве при Молодях недалеко от Подольска разбило, обратило в бегство и уничтожило, несмотря на большое численное превосходство, крымско-турецкую армию, шедшую вновь уничтожить Москву и взять рабов
  После этого Иван IV отменил опричнину, как инструмент явно переставший отвечать задачам модернизации государства. При отмене опричнины разделение на общегосударственную и опричную службу, государственную и опричную собственность, землю отменялось. Все дворяне (как бывшие опричники, так и бывшие земские) составили по-прежнему единое сословие. Правительство приступило к возврату поместий и вотчин, отобранных у земских людей при взятии уездов в опричнину. Опричный двор постепенно слили со старым Государевым Двором. Снова возникла путаница.
  Опричнина, принесла личные выгоды царю Ивану IV в установлении режима абсолютной власти, сплочении лоскутного государства под единой властной вертикалью, закреплении результатов реформ. Но она имела и негативные последствия. Массовыми репрессиями Иван IV в некоторой степени подорвал свой авторитет, подточил опору на которую мог бы опираться - дворян. Эпоха террора и массовых репрессий сделала из гордых, отважных, предприимчивых русских дворян (бывших 'детей боярских') бесправных холопов и слуг государства.
  Возникший во время опричнины тяжёлый экономический кризис, связанный с разорением страны татарам, пандемия чумы, климатические изменения, голод, нищета, спорынья, разорение множества дворянских хозяйств привели к массовому исходу крестьян от прежних владельцев земли. Люди не выдерживали высоких податей и уходили в бега на Дон и в Сибирь. Мелкопоместные дворяне (базис формирования армейской конницы - ударной мобильной военной силы) оказались разорены. Страна лишилась большей части своей обороноспособности.
  После смерти царя Ивана IV запрет исхода крестьян в сочетании с репрессивными методами в нарушение основ христианского мировоззрения загнал крестьян в крепостное ярмо. Холопы государства дворяне сделали своих крестьян рабами. Возникшее после Ивана IV крепостное право понизило эффективность всех аспектов жизни общества за исключением обогащения самой верхушки, стало тормозом развития Русского государства и русской нации на 400 лет. Установленное Иваном IV самодержавие, сохраненное более необходимого, явилось тормозом развития страны, что привело к катастрофе февраля 1917 года и распаду. Скачок в развитии Русского государства через 300 лет стал его тормозом.
  Таков полный противоречий герой поэмы первый русский царь Иван IV. Такова поэма про эпохальный момент Русской истории. История и поэзия далеко разведены друг от друга в восприятии: слишком глобальна и тяжеловесна одна и легка, внимательна к частному, личному - другая.
  
  
   ...Благослови благоверного и христолюбивого князя
   Ивана Васильевича, государя и самодержца всея Руси,
   нового царя Константина новому граду Константинову - Москве
   и всей русской земли и иным многим землям государя,
   якоже и Господь рече: Прославляющих Мя прославлю, -
   и прославися имя его и слава по всей вселенной,
   и предаст ему Господь Бог скипетр,
   непобедимо оружие на вся враги,
   и неверные покори под нозе его,
   и вся супостаты предаст ему Господь Бог в руце его,
   и веру православную яже в Христа Бога утверди,
   еретичествующих на православную веру отгна, яко волки.
  
   Митрополита Зосимы извещение
   о Пасхалии на осьмую тысячу лет
   от сотворения мира
  
   ПРОЛОГ
  
  Константинополь пал недавно.
  Осталась Русь как часть его,
  Хранить свет Божий православно
  И с императором родство.
  
  Приняв венец царя впервые
  Над Русью всей, решил Иван
  Вести народ в миры благие
  К вратам святых небесных стран.
  
  Как Иоанн Предтеча вещий
  Он стал в мечтах и чудных снах.
  Но во предвиденье зловещем
  Врата Небес искал впотьмах.
  
  Давно то было или близко,
  Не рассудить, не разобрать.
  Кто стал велик, а кто пал низко,
  Кто может истинно сказать?
  
  Наверно, в распрях тех свирепых
  Потом увидим смысл и свет,
  В земле кровавой самоцветы
  Промоет дождь, промочит снег.
  
  Казань взята. Всё ханство пало.
  Судьба Сибири решена.
  Руси державной это мало.
  Державе Балтика нужна:
  
  Идёт по Балтике торговля.
  Ливонцы держат вход в Двину,
  Как Сатанила злая воля...
  И запирает швед Неву.
  
  Не всем князьям война желанна,
  Давать людей и денег - жаль...
  Злоумышляют неустанно,
  Плюют на царскую скрижаль.
  
  Вредят, воруют и перечат,
  Бегут к врагам, сидят в лесах.
  Пускай Иван не безупречен,
  Но кто рождён на небесах?
  
  Сквозь время вязкое, пространство
  Видений полное он плыл.
  Во вспышках света, духа странствий
  Искал предел, не находил...
  
  ПЕСНЬ ПЕРВАЯ.
  
  Морозный декабрь 1564 года. Заснеженная Москва из потемневшей древесины. Густо заселённый, битком забитый строениями златоглавый Кремль. Тесные покои царя Ивана в нескольких кольцах охраны. Раскрытие очередного покушения на убийство самодержца. Схваченные злодеи. Монолог царя о своей роли в судьбе страны. Человеколюбивое заступничество митрополита Московского и всея Руси за пойманных заговорщиков. Тайная вечеря - пир сподвижников царя в Кремле. Ответный заговор царя против своих врагов.
  
  В проём окна сквозь кузнь решётки
  Проник шершавый, тусклый свет.
  Ощупал костяные чётки
  На лавке, пригоршню монет,
  
  Подсвечник с бронзовым нарвалом,
  Наплывы воска, ковш пустой,
  Постель с несмятым одеялом
  И полог с тщательной резьбой.
  
  Мгла отступала, хоронилась
  В изгибах сводов меж столбов.
  Текла и с негою гнездилась
  В объёмах царских сундуков.
  
  Со стен взирали чудотворцы
  Из недр окладов дорогих.
  Лампадок блики, нимбов кольца
  Дрожаньем оживляли их.
  
  Пред образами спя иль грезя
  Сидел на троне человек.
  Вдоль подлокотников он свесил
  Ладони хладные, как снег;
  
  Едва дрожащие ладони
  На грани бликов и теней.
  И пальцы длинные без воли
  Томились тяжестью перстней.
  
  Его виденья окружали,
  Томили, стискивали грудь.
  Со стоном крики вырывались
  Из сжатых уст: 'Не мешкай, в путь!
  
  Скорее Полоцк окружайте,
  Литве не дайте передых!
  К татарам крымским посылайте
  С обманом, что мы любим их!'
  
  Сон или явь - не знал он точно,
  Пришёл затем. Но будто сон.
  Попасть туда нельзя нарочно
  И не подвластен воле он.
  
  ...Рассвет устал, застрял меж сосен.
  Сквозь тучи струями в зенит
  Взлетает солнце. Ворон просит
  Любви, а может, так кричит.
  
  Деревья скорбные застыли.
  И только дуб как мудрый вождь
  Качает ветками: 'Не ты ли
  Распространяешь эту ложь,
  
  Что в мире всё легко и праздно,
  И счастья ждёт нас впереди?
  И отвечал Иван напрасно
  Во сне: 'Так все живут. Прости!'
  
  Шурша с небеса слетают капли.
  Как лак ложатся на поля.
  Деревья слушают: всё так ли
  Гудит и кружится Земля?
  
  Но даже здесь душа скучает
  Без вечных суетных забот.
  Шум мира быстро нарастает
  И сон волшебный гаснет тот...
  
  И через несколько мгновений
  Возник неявный, гулкий звук:
  Сквозь дымку тяжких сновидений
  Прорвался топот, гул и стук.
  
  За низкой дверью голос резкий
  Вскричал, откликнулся другой:
  'Буди царя, есть повод веский!'
  'Учти, рискуешь головой!'
  
  Лязг пронизал дверные скрепы.
  Очнулся дремлющий во мгле.
  Глаза открылись. Взгляд свирепо
  Пронзил иконы на стене.
  
  Ладони сжались. Пальцы с хрустом
  Сошлись. Сидящий грузно встал.
  'Кто смел меня тревожить пусто?' -
  Он раздражённо прокричал.
  
  Сквозь гомон, шепот жутковатый,
  Донёсся голос: 'Это мы!
  Басманов, Бельский и Ушатый,
  И трое стражей из тюрьмы!'
  
  Согнав с лица следы волнений,
  Царь заступил на хладный пол.
  Весь полный тягостных сомнений
  Откинул кованый запор.
  
  За дверью, искрами стреляя,
  Чадили факелы во тьме.
  Скуратов с ликом негодяя
  Стоял с кинжалом в кулаке.
  
  Подняв глаза хитрее волчьих,
  Малюта руку приложил
  К груди нагой, без проволочек
  Он кратко дело изложил:
  
  'Великий царь, светило наше,
  Холопы верные твои
  Убийц поймали возле башни
  И на расправу привели'.
  
  Огнём под ноги посветили.
  Два тела тут лежат ничком.
  Водой из кадки окатили,
  В живот пихнули каблуком.
  
  Иван сказал: 'Как вы их споро!
  Скажите, как в ночи без лиц
  Разоблачить сумели вора,
  Как распознали в них убийц?'
  
  Помедлив, чтобы царь вернулся
  И снова сел на трон резной,
  Ушатый - сотник черноусый,
  Тряхнув кудлатой головой
  
  Сказал: 'Дан был наказ высокий
  В Кремле дозорами ходить
  Внутри палат в ночные сроки
  И не шуметь, не петь, не пить.
  
  И не скрипели чтоб ступени, -
  Чтоб стражи путь не раскрывать...
  В ночи чужих без промедлений
  И без сомнения хватать!
  
  Наказ охране даден мудрый.
  И вот случилось это там,
  Где путь обычный твой под утро
  К молебну во Успенский храм;
  
  Дрова всегда лежат там плотно;
  Троих мы видим вдруг: стоят
  Во тьме тайком и очень злобно
  Промеж собою говорят.
  
  Подкрались ближе я и Блудов.
  Вокруг сугробы и кусты.
  Те воры говорили, будто
  К молебну скоро выйдешь ты.
  
  Во тьме пойдёшь совсем в пустыне
  В Успенский храм один как перст.
  Напасть хотели у святыни
  И там убить тебя. Вот крест!
  
  Про это тоже скажет Блудов!'
  Тот закивал, перекрестясь.
  В дверях заёрзали. Оттуда
  Раздались крики: 'Воры! Мразь!'
  
  Ушатый свой рассказ продолжил:
  'Напали мы на них тот час.
  Достали сабли мы из ножен.
  Те тоже бросились на нас.
  
  Махали яростно ножами,
  Но побежали, видя блик
  Клинков у нас над головами.
  А мы подняли громкий крик.
  
  Догнал их Блудов. Изловчился
  И одного успел достать
  Ударом в шею. Тот свалился.
  Мы снова принялись бежать.
  
  Добрались к башне, что на площадь
  Китай-городскую ведёт.
  По льду скользим и кличем помощь.
  В конце концов она идёт:
  
  Стрельцы из башни надворотной,
  Ночная стража из жильцов,
  Как свора гончая добротно
  Злодеев стиснули в кольцо.
  
  Убийца, рухнув на колени,
  Молиться принялся. Другой
  Нырнул в сугроб, закрывши темя.
  На них все бросились гурьбой.
  
  Топтать их начал люд служивый
  И бить до крови, до кости.
  И я тогда, покуда живы,
  Велел к тебе их привести!'
  
  'Вот вздор! - нарушил царь молчанье,
  Мотнув обритой головой,
  Затылком чуя трепетанье
  Дворян, стоящих за спиной. -
  
  Не понимаю, как возможно
  Решиться так убить царя?
  Мой род идёт от Константина, -
  Всех христиан поводыря.
  
  Я всех веду к Вратам Небесным!
  Кто сможет путь мне заслонить?
  Что стоит этот мир телесный,
  Ведь душу нужно лишь хранить.
  
  Не личные ли с ними счёты
  Решили вы свести вот так?
  Мне надоела до икоты
  Грызня вся ваша, как собак...
  
  Но так! Убийц в Приказ Разбойный.
  Я сам пытать их буду там.
  Басманов с Бельским пусть подробный
  Рассказ про ночь представят нам.
  
  Хочу понять: зачем, откуда
  Вы все в исподнем и без слуг,
  Пока рубил злодеев Блудов,
  На диво близко были тут!
  
  Вы здесь таились или спали?
  А может, слушали мой храп?
  Теперь же в праведном запале
  Всяк стал мой преданнейший раб?'
  
  Царь повернулся; рослый, полный,
  С густою рыжей бородой,
  Глаза - огромные уголья
  И брови ниткой вороной.
  
  Сказал он: 'Дальше охраняйте
  Весь Кремль. Изменою смердит!
  И поскорее передайте,
  Чтоб шёл ко мне митрополит!'
  
  Дворяне, стража и прислуга,
  Как псы свои хвосты поджав,
  Кто в чём, кто с чем, давя друг друга
  Во тьму отпрянули стремглав...
  
  Схватив ладонью боль в затылке,
  Царь опустился на скамью.
  Скривившись в горестной ухмылке,
  Сказал: 'Господь, тебя молю,
  
  Дай мне Твоей смиренной силы
  Стерпеть смертельную вражду
  Людишек гнусных и спесивых
  Меня тут держащих в плену.
  
  Царя без права и свободы
  Решать: быть миру иль войне.
  Творца Ливонского похода
  В Кремле закрыли как в тюрьме!
  
  Скрутили мысли как в темнице.
  Указы смеют обсуждать.
  Хотят кусков моей землицы,
  Что их должны бы содержать.
  
  Ко мне лишь ходят за деньгою,
  Чинами, взятками, родством.
  А я рискую головою,
  Как только трогаю кого!
  
  Бояре гнусно нарушают
  Великий замысел войны
  И Ревель шведам предлагают,
  Воруют деньги из казны!
  
  Всё время тратят на утехи,
  Гребут налог в свою мошну.
  То в плен сдаются без помехи,
  То возвращаются в Москву...
  
  Перед царёвыми очами
  Стоят бесстыдным наглецом
  И лгут, как польскими мечами
  В бою изрезали лицо.
  
  Врут мне в плену хмельного зелья.
  Есть и другие, кто удел
  Опустошив свой от безделья,
  Земель заводят передел.
  
  А только требуешь ответа,
  Все начинают поминать
  Молитвы Нового Завета
  И без конца перечислять
  
  Своих ходатаев, заслуги
  Родов своих, и всё родство.
  Берут друг друга на поруки
  Под целование крестов.
  
  И всё без дрожи благоверной,
  Как будто дёргают ботву.
  А если снова за измену
  Изобличат, - бегут в Литву!
  
  Бежит иной, как пёс паршивый
  От казни честной и суда.
  Богатств хотят, хотят быть живы!
  А мне проклятье навсегда?
  
  За Русь готов я жизнь оставить,
  Настолько я люблю её.
  А мне страной мешают править
  Глупцы, шпионы и ворьё!'
  
  Царь говорил всё тише, злее.
  Встал со скамьи, поднял глаза.
  Пригнулся у раскрытой двери,
  Пошёл, крестясь на образа.
  
  За ним охрана и Ушатый.
  Их тени прыгали в углах,
  А впереди бежал кудлатый
  Слизнёв, ключи держа в руках.
  
  ***
  
  Всех караул детей боярских
  Сгонял, крича, с пути царя.
  Тонуло эхо в звуках вязких.
  Тёк воздух с запахом угля.
  
  Шли по дворцу. Едва чадили
  Лучины в нишах и углах.
  Холопы их в ковшах гасили,
  Блуждая после уж впотьмах.
  
  Ударив плетью безответных,
  Несущих кадку нечистот,
  Царь подошёл к двери заветной.
  Слизнёв открыл невзрачный вход:
  
  Палата узкая, как келья,
  Окно глядит в Москву-реку,
  Стол, лавка, запах подземелья...
  Икона блёклая в углу...
  
  Иван почувствовал, что боли
  Почти утихли в голове.
  Вошёл и встал, исполнен воли,
  А солнце дёрнулось в окне,
  
  Нырнуло в бездну глаз свирепых.
  И, заступив под царский взгляд,
  Застыл с подносами нелепо
  Слизнёв, вспотев со лба до пят.
  
  'Поставь на стол кувшин и птицу.
  Испробуй часть еды моей, -
  Сказал Иван, - чтоб убедиться,
  Что яда точно нету в ней'.
  
  Слизнёв кивнул. Рукав закинул,
  С жаркого корку отломил.
  Потом без страха и заминок
  Её в раскрытый рот вложил.
  
  Сжевал он хлеб, вино отведал
  Под взглядом пристальным царя.
  'Ну, полно, Сёмка, ты под это
  Пожрёшь весь завтрак мой зазря!' -
  
  Сказал Иван и сел на лавку.
  Вкусил от хлеба и вина,
  И с хрустом зуб вонзил в казарку.
  'Ну, как, Семён, твои дела?
  
  Тебя я сватаю к юнице
  Мстиславской. Надо нам дерзать'.
  Слизнёв замешкался, смутился,
  Соображая как сказать:
  
  'Моя судьба в твоей деснице.
  Княжна Мстиславская, что ты
  Назвал прекрасною юницей -
  Из Гедеминовой родни!
  
  Родни литовской, исполинской,
  Как Глинский, Бельский, как все вы.
  Как сам ты, по Елене Глинской
  Родня для всех царей Литвы.
  
  Честь велика. Не верю даже.
  Хожу чумной и в горле ком.
  Ведь стану я, Великий княже,
  Тебе ближайшим свояком!'
  
  Иван хрустел капустой сочной:
  'Из тех, кто тут живёт в Кремле,
  Две тыщи вас служивых точно
  Свои мне в свойстве и родне!
  
  Но не литовский князь мне ближе,
  А император Константин.
  Он предок мой. Нет в мире выше
  Монаршей крови - он один.
  
  Ещё наследник я Батыя!
  Всё повторяется как встарь.
  Мои все степи золотые -
  Я за Батыя Белый царь!'
  
  Декабрьский ветер смолк внезапно.
  Не выл, не двигал снег, шурша.
  На миг, как будто безвозвратно,
  Из всех и вся ушла душа...
  
  ***
  
  Тоскливо двери заскрипели.
  Шаги наполнили дворец.
  Стал слышен вроде свист свирели.
  Гул голосов: 'Святой отец!
  
  Благослови рабов нас грешных!'
  Слизнёв шепнул: 'Митрополит'.
  Иван навстречу встал неспешно,
  Оставил кубок недопит.
  
  Вбивая в пол тяжёлый посох,
  Митрополит вошёл и встал;
  В каменьях крест, седые космы,
  В глазах ни злобы, ни добра.
  
  Царю степенно подал руку
  И тот её поцеловал
  Кривясь, терпел как будто муку.
  Митрополит ему сказал:
  
  'Скажи, сын мой, опять убийцы
  Тебе мерещились во сне?
  Что этот бред не повторится
  Ты клялся на иконе мне'.
  
  'Что слышу, отче? - царь отпрянул. -
  Меня хотели тут убить!
  Убийц нашли мои дворяне
  И увели допрос чинить.
  
  Мне почему не хочешь верить?..'
  Митрополит махнул рукой.
  Слизнёв тот час отпрянул к двери;
  Ушёл с понурой головой.
  
  Иван сказал: 'Садись, святейший'.
  Тот сел, рукой ударив стол:
  'Хочу, сын мой, тебя утешить,
  Пресечь в душе твоей раскол.
  
  Огромной стала вдруг держава.
  Нужны ей дьяки и писцы,
  И кропотливая управа.
  Не только пушки да стрельцы.
  
  Не только знатных, но и всяких
  Пустить желательно во власть.
  А знать бьёт дьяков, как собаки,
  Которым кость мешают красть.
  
  Ты сам пугаешь всех толковых.
  Боятся многие служить.
  Ты веришь лжи, а невиновных
  Готов бессмысленно губить.
  
  Был у меня князь Юрий Кашин;
  Казань брал, воевал с Литвой
  Как воевода бесшабашный.
  Он тут по делу под Москвой;
  
  Сыночку свадьбу затевает.
  Его он хочет поженить
  На девке Ховринской. Желает
  За ней богатство получить'.
  
  'И что? - Иван пожал плечами,
  Косясь на стынущую дичь. -
  Им, голодранцам, можно чаять
  Богатство Ховриных достичь.
  
  Самих же Ховриных неплохо
  Привадить ближе ко двору.
  Не нахожу я в том подвоха.
  Тебя же, отче, не пойму'.
  
  'Случайно вышло препиранье
  У сына Кашина - вражда
  Во время праздного шатанья
  С Чулковым Гришкой у пруда.
  
  Чулков сам к Ховриным решился
  Сватьёв заслать. В ножи пошли.
  Но, слава Богу, люд вступился
  И спор без крови развели.
  
  Чулков лишь в рындах и подьячих.
  Откуда гонор - не пойму.
  Вот Кашин-старший и назначил
  Урок плетьми задать ему'.
  
  'Так значит, Кашина две рожи
  Полночи ждали на дворе?
  Хотели высечь, а сторожа
  Моя взяла их на заре? -
  
  Царь откусил от стылой птицы,
  Махнул перстом туда-сюда, -
  Так значит, это не убийцы,
  А так, смешная ерунда?..
  
  Нет, нет! Меня в засаде ждали.
  Не подавали голосов.
  На стражу яростно напали.
  Я их убью как подлых псов.
  
  Просить за них, что за охота?
  Тебе лишь верю одному.
  Но что-то странная забота?..
  Вот помнишь, в прошлую весну
  
  Ты со боярами толпою
  Ко мне в ночи, как стая сов,
  Связав охрану с жутким воем
  Ворвались, заперли засов.
  
  Желали правды зло и громко,
  Притворно сделав скромный вид
  Достопочтенно и покорно.
  А я едва не был убит!
  
  Ты стал им стягом берегущим;
  Тобой прикрылись бунтари
  От гнева слуг моих бегущих,
  Призывы слышавших мои!'
  
  Иван умолк, и стало слышно,
  Как бьют в церквях колокола...
  Сперва вдали, потом всё ближе.
  Чу, зазвонила вся Москва!..
  
  Мир стал вдруг чудом колокольным.
  Иван поднялся, встал к окну.
  Ударил ногтем недовольно,
  Поскрёб оконную слюду.
  
  Сквозь иней еле различались
  Дымы над крышами домов.
  Стрельцы верхом куда-то мчались,
  Комки летели от подков.
  
  Меж куполов воронья стая
  Клубилась пеплом на ветру.
  В позёмке псы, беззвучно лая,
  Козу гоняли по двору.
  
  Нырнуло солнце, снова вышло.
  Плеснули вороны крылом.
  В стенах пел голос еле слышно
  Над колыбелью перед сном.
  
  Выл ветер. В кузнице далёкой
  Кузнец подковывал коней.
  И ветер в башне надворотной
  Выл то слабее, то сильней.
  
  'Меня лишили с малолетства
  Свободы царствовать и жить.
  Всё, что запомнил я из детства -
  Убийства, бунты, реки лжи.
  
  Чернь друг на друга поднимая,
  Ратши и Глинские на круг
  Травили ядом, колдовали
  Открыто, не стесняясь слуг.
  
  Казанцы зря не взяли хана,
  Что я им мирно предлагал.
  Призвали хана от султана.
  И лишь тогда я осерчал!
  
  И жили бы как наш Касимов.
  Но вот попутал их шайтан.
  Прогнали наших побратимов -
  Всех правоверных мусульман.
  
  Меня везли в Казань вне войска,
  Что шло по берегу в огне.
  Не дали выказать геройство,
  Про приступ не сказали мне.
  
  Меня от славы отводили.
  На приступ без меня пошли.
  И без меня не победили,
  Лишь смерть позорную нашли.
  
  Взорвали стену и князь Курбский
  В проём за славой побежал.
  Но бой крепчал. Погнали русских.
  'Секут!' - князь первым закричал.
  
  Ещё враги моё семейство
  Счастливым видеть не могли
  И через яды с чародейством
  Анастасию извели;
  
  Царицу, милую юницу -
  Мать шестерых моих детей!
  Ты помнишь, отче, что женился
  Когда пятнадцать было ей.
  
  Сильвестр лисой стал в козьей шкуре,
  Лжецом предатель Адашёв.
  Но хорошо, что милый шурин
  Василий Юрьев зло нашёл.
  
  Раскрыл злодеев чародейство.
  Свершился быстро царский суд.
  Пускай жестоким стало действо,
  Ту казнь и Бог бы выбрал тут.
  
  Для всех кругом была опасность
  Под чары страшные попасть.
  Макарий, вот уж несуразность,
  Успел их жертвой слабой пасть'.
  
  'Все это Богу нетерпимо! -
  Сказал в ответ митрополит. -
  Про эти мерзости вестимо ль,
  Чего Москва вся говорит?
  
  К чему расправы над сынами
  Шишкова, не щадя семей?
  На плахе Сытины с главами
  Расстались: Фёдор, Алексей.
  
  Князь Воротынский, князь Курлятьев
  В опале, изгнаны как псы.
  Потом ты истребил их братьев.
  Ты что творишь? Ты ж мне как сын!
  
  Иван, я твой духовник с детства.
  Ты вырос на моих глазах.
  Припомню как ты по соседству
  Топтал всех встречных на конях!
  
  Ты в детстве муками животных
  Извёл немало, слуг хлестал
  И в десять лет уж принародно
  Прохода девкам не давал!
  
  Немало люда бестолково
  По пьяной дури загубил.
  Вот в Невеле ты Шаховского
  Во гневе палицей убил!
  
  По убиенным шлёшь ты вклады
  В монастыри по сто рублей
  И больше. Это Богу ладно,
  Но Бог глаголет: 'Не убей!'
  
  Митрополит на посох грузно
  Опёрся, встал так, словно он
  Оставил в этой келье узкой
  Всю жизнь под карканье ворон.
  
  Кресты на нём в лучах рассветных
  Горели как на куполах.
  Изрек: 'Помилуй деток бедных.
  Не зло они в твоих делах.
  
  Князь Кашин молит о прощеньи
  Тем своякам младым, что ты
  С утра отправил в подземелье...
  Мне душно, дай скорей воды!'
  
  Царь из кувшина золотого
  Дал Афанасию воды.
  'Ну, ладно, если все готовы
  Ручаться будто это сны... -
  
  Иван невольно стал кривляться. -
  Пущу на волю дураков.
  Ты перечисли, кто ручаться
  За них имуществом готов.
  
  Потом, как водится с порукой,
  Нарушит этот Кашин что,
  Сгною в тюрьме с женой, прислугой
  И поручителем его!
  
  Опала будет непременно:
  Казнь, ссылка иль пучина бед.
  Пусть примут крест тогда смиренно.
  Таков и будет мой ответ!'
  
  Расцеловав митрополита,
  Иван почувствовал, как боль
  Сдавила лоб свинцом налитым.
  Чуть не издал он тихий вой,
  
  Но молвил строго: 'Хватит, отче.
  В молитвах помни обо мне.
  Освобожу всех как ты хочешь
  По недоказанной вине.
  
  Да будет так. Вот только Юрьев
  Расспросит их, что было тут.
  И если скажут всё, без дури,
  Их по домам и отвезут!'
  
  Митрополит всё понял, вздрогнул.
  Стал отступать, себя крестя.
  Ушёл. С размаху дверью хлопнул,
  Негодованием горя.
  
  Иван же принялся за птицу:
  Ел жадно, как в последний раз.
  Вдруг слёзы вышли сквозь ресницы,
  Упали из угольих глаз.
  
  Горячим бешенством задушен,
  Во гневе лютом, будто пьян,
  Зубами мясо рвал, как души
  Царь Божьей милостью - Иван!
  
  ***
  
  Во тьме дворцовых переходов,
  Среди людей, но всё ж один,
  Зачем-то медля в поворотах,
  Царь шёл и тихо говорил:
  
  'Мне, как сове, лишь ночь услада.
  Во тьме всё видит сквозь дома
  Сова. Ночь - жизнь ей, ночь - награда.
  Пространство режет на крылах.
  
  Взахлеб испить и не напиться!
  Прекрасен мир, свободен дух.
  Большая радостная птица:
  Луч зорких глаз и чуткий слух!
  
  Мне тоже день как сверхусилье:
  Сжимаю зубы и терплю.
  Пусть затемнится небо сине, -
  Я чашу ночи отопью!
  
  А утром я слепой, бескрылый
  Ползу на дикий перезвон,
  На птичий утренник унылый
  В какой-нибудь холодный дом.
  
  Пусть прогорю как факел яркий
  От этой жизни. Бог так дал!
  Средь мира жаворонков жалких
  Я - одинокая сова!'
  
  ***
  
  Был вечер, факелы чадили,
  Морозом дуло от окна.
  Иван прошёл и сел в средине
  На пир накрытого стола.
  
  Враз закрутились, взволновались
  Полсотни пляшущих теней,
  И столько же людей поднялись
  Вдоль стен у лавок и скамей.
  
  Царь стал высматривать образчик
  Своей опоры сквозь угар,
  Как будто торг, а он приказчик
  И выбирает тут товар;
  
  Дьяк Висковатый, князь Басманов,
  Бояре Чёботов, Ногтёв,
  Скуратов-Бельский, Поливанов,
  Вокшерин, Колычев, Слизнёв,
  
  Князья Одоевский, Черкасский
  Григорьев, Совин, Салтыков,
  Ростовский-Тёмкин, Боротянский,
  Хованский, Хворостин, Гвоздёв,
  
  Боярин Юрьев, Шапкин, Сёмин,
  Мятлин Верига Третьяков,
  Князь Оболенский, Пронский-Ромин,
  Меньшой Булгаков, Воронцов,
  
  Князь Бекбулатович Ногайский,
  Грязных, Безопишев Угрим,
  Молчанов, Шереметев, Зайцев,
  Борисов Чёрный Бороздин,
  
  Иван Чулков, Коняка Сицкий,
  Дьяк Арцебашев, Трубецкой,
  Василий Ступа - дьяк дворецкий,
  Дьяк Тютин и Васюк Грязной,
  
  Пивов, Олферьев, Севастьянов,
  Шерефединов, Годунов,
  Леонтьев, Зюзин и Щелкалов,
  Плещеев, Овцин, Шейдяков,
  
  Кривой Сабуров, Младший Очин,
  Роман Нащёкин, Милюков,
  Андрей Старко, Григорий Ловчек,
  И низших несколько чинов.
  
  'Друзья, садитесь, пейте, ешьте.
  Сегодня будет долгий пир.
  Тревогу вы мою утешьте,
  А после мы поговорим.
  
  Кто дурака сегодня пляшет?' -
  Сказал Иван, вкусил грибов.
  И тут же все налили в чаши
  Вино из царских погребов.
  
  Все стали есть, и замелькали
  В руках пирующих ножи -
  Их в корки кулебяк втыкали,
  Жаркое, хлебные коржи...
  
  Сгребали с блюд больших горстями
  Орехи, клюкву, творог, мёд.
  Пускали чаши меж гостями
  И опрокидывали в рот...
  
  Когда смолк шум неприхотливый
  По знаку малому царя,
  Поднялся Ловчик; лик игривый.
  Для вида струны теребя,
  
  Пошёл с улыбкой, переплясом,
  Бренча по гуслям, меж столов
  И загудел поддельным басом
  Среди повёрнутых голов:
  
  'Сегодня дурень пьяный Кашин
  Бродил у камня Алатырь.
  Хотел украсть царёвой каши,
  Но тут взошла звезда Чигирь.
  
  Звезда речёт ему: 'Дурак, мол,
  Обрящешь кашу ты в аду.
  Ведь у тебя и глаз нет; на кол
  Зад набредёт во тьме! Ау-у-у'...
  
  Под смех и свист Григорий Ловчик
  Пошёл вприсядку, гусли прочь.
  Иван захлопал: 'Голубочек!
  Смотри как боек хоть и ночь!'
  
  'Слагает вирши, скачет бойко' -
  Дьяк Висковатый тут кивнул,
  Давясь анисовой настойкой.
  Басманов Гришке подмигнул.
  
  Сказал вполголоса, чтоб слышно
  Лишь дьяку стало и царю:
  'Григорий Ловчек боек слишком.
  Я поручительство даю,
  
  Что без раздумий и не морщась
  Убьёт любого за столом
  По твоему приказу тотчас,
  Не посчитавши то грехом.
  
  Его князь Вяземский подсунул
  Мне в Кормовой приказ служить.
  Он оказался, как и думал,
  Таким, с кем страшно рядом жить.
  
  Когда врагов среди Приказов,
  Кремля, дворца, монастырей
  Начнём громить?' Скосив тут глазом,
  Иван вдруг выкрикнул: 'Теперь!'
  
  Споткнулся Ловчиков. Упавши,
  Сидеть остался на полу.
  Унялся гомон. Царь, поднявшись,
  Махнул рукой Бороздину.
  
  Сказал: 'Иди и встань за дверью
  Не подпуская слухачей'.
  И Бороздин, шатаясь хмельно,
  Неловко скрылся из очей.
  
  'Встань, милый шурин, и поведай
  О чём мы шепчемся давно, -
  Сказал Иван. - Про злые беды
  Всем нам чинимые, про двор,
  
  Что нам готовит здесь расправу.
  Князьям-злодеям крест не свят.
  Везде в Приказах и Управах
  В Москве изменники сидят!'
  
  'Пора их бить!' - воскликнул Юрьев.
  Встал он: с обритой головой,
  Кафтан, рубаха, пояс шурьев
  Искрятся нитью золотой.
  
  Высок, широк в плечах и статен.
  В движеньях ловок, чуб носил
  Как Святослав, на лик прекрасен
  И на ливонца походил.
  
  Имел он голос звучный, сильный
  И как с написанного рёк:
  'Всё ближе нам рубеж могильный.
  Кому такое невдомёк?
  
  Претят нам всем дела презлые
  Немовых, Кашиных, других.
  Враги нам все Шевыревые,
  Куракин, сонм Головиных.
  
  В Кремле их улей, рой осиный.
  Мы здесь у них под колпаком.
  Начнём их бить, так в миг единый
  Нас тут задавят большинством!
  
  Наверно, помните то дело
  Минувших дней кровавых свор,
  Когда на нас взъярившись зело
  Поднялся весь кремлёвский двор?
  
  Злодеи, Шуйскими ведомы,
  Ревнуя Бельского к царю,
  Мятеж подняли; на иконах
  Поклялись злому главарю!
  
  Враги вошли числом пять сотен,
  Да из Владимира ещё
  Три сотни, в Кремль. Не зная совесть
  Закрыли всех на пересчёт!
  
  Погром устроили той ночью.
  На двор сгоняли баб, мужей,
  Детей. Одежды рвали в клочья
  Под смех кровавых палачей.
  
  Бессудно многих перебили.
  В Приказах письма, списки жгли.
  Ивана Бельского схватили,
  На Белоозеро свезли!'
  
  Настало тяжкое молчанье.
  Его нарушил вдруг Старко
  Вскричав: 'Писать нам завещанье?
  Ответь-ка лучше, делать что?'
  
  Изрёк Басманов: 'Что готовят
  Враги всем обречённым тут?
  Быть может, мёртвых нас зароют,
  В монахи силой остригут?..
  
  Но бросить в страхе государя -
  Для православных смертный грех.
  Царь крест несёт, себя снедая,
  Собой он жертвует за всех!'
  
  Бояре, дьяки зашумели,
  Вонзая в стол свои ножи:
  'Ты говори скорей о деле,
  Как защищаться нам скажи!'
  
  Ответил Юрьев: 'Мы в ловушке
  Китайгородской и в Кремле
  Как беззащитные лягушки
  В ведре завязшие в смоле.
  
  Здесь защищаться будет трудно.
  Родню жаль, чада, челядь, скарб.
  Бежать нам нужно. Скажем, будто
  Царь на молебен едет в храм.
  
  Пусть утром из Москвы поедет.
  Он часто ездит - знают все.
  А мы за ним все на рассвете
  Поедем, помня о казне!
  
  Казна должна лежать в подводах.
  Дьяк Тютин, дело то твоё!'
  Встал Тютин: 'Не впервой в походах.
  Запрячем злато под тряпьё.
  
  Казна сосчитана, готова!'
  Кивнул Басманов: 'Караул
  Поедет из полка царёва
  Кто на иконе присягнул!'
  
  'Такие есть, - привстал Черкасский. -
  К присяге сам их приводил.
  А двух лазутчиков как в сказке
  Убил и в прорубь опустил.
  
  Коней откормленных готовьте,
  Но царских замыслов и слов
  Вы ненароком не раскройте,
  Чтоб враг ослеп наш и оглох!'
  
  Шипел огонь. По драни крыши
  Скребла метель. Гудел, стонал
  В заслонках ветер. Еле слышно
  В застенках мученик кричал...
  
  В Китай-городской церкви полночь
  Отмерил колокол во мгле.
  Всем показалось, что сквозь копоть
  Ожили фрески на стене:
  
  На сводах в нишах грановитых
  Вдруг двухголовые орлы,
  Грифоны из звериной свиты
  Вздохнули в капельках росы.
  
  Русалки из цветов дичайших
  И птицы танец повели.
  Со всех сторон в людей молчавших
  Глаза уставились из тьмы.
  
  Иван, блеснув глазами, вышел
  В круг света посреди палат.
  Слизнёв, ступая еле слышно,
  Шепнул, неся за ним халат:
  
  'Из Кабарды халат сей ести'.
  Вскричал Иван: 'Дела горьки...
  Царя Москве иметь нет чести!
  Москве князька иметь с руки!
  
  ...Как хорошо, что здесь вас много,
  Что не один я в трудный час.
  Прочь из Москвы ведёт дорога.
  Зовёт меня, а также вас!
  
  Моя судьба в таком завете.
  Бог с нами, братья, - знаю я.
  Пускай живёт, цветёт вовеки
  Святая Русская земля!
  
  Теперь пойду с царицей вместе
  Валять в постели дурака!
  Я падок до восточной лести
  Любезной дочки Темрюка.
  
  Привык я к ней, но мне б сгодился
  Дружочек, с кем отрадно быть.
  Но жаль такой не приключился.
  Как мне дружочка раздобыть?'
  
  Иван вздохнул, перекрестился
  На образ красочный в углу.
  Пошёл. Тут Ловчик очутился.
  Поднял царь руку на ходу:
  
  'Таких, как ты, мне нужно много.
  До смерти смехом уморил.
  Тебе большую дам дорогу,
  При мне будь ловчим-сокольным!'
  
  Согнулся Ловчиков. Целуя
  Ивану руку, перстнем он
  Рассёк себе губу не чуя,
  И кровь закапала кругом.
  
  Вслед за царём Басманов-младший
  Пошёл в одеждах золотых; -
  Юнец и статный ангел падший,
  Слетевший из небес родных.
  
  С царём прощаясь, тени встали.
  И заговорщики меж них!..
  Огонь лучин блистал на стали,
  Мехах, одеждах дорогих...
  
  ПЕСНЬ ВТОРАЯ
  
  Неожиданный, как гром средь ясного неба, отъезд царя из Москвы 3 декабря 1564 года. Трудности дороги в сильнейшую зимнюю оттепель и распутицу до великокняжеского фамильного владения - Александровской слободы. Глумливый отказ царя Ивана IV от Московского царства в пользу татарского Касимовского князя Симеона Бекбулатовича - до крещения Саин-Булат хана. Смятение чувств москвичей и жуткий хаос в Москве из-за наступившего безвластия. Слёзные посольство верноподданных москвичей в военный лагерь царя в Александровской слободе с просьбой вернуться. Учреждение 'опричнины' - разделение Русского царства на земли номинального царя Симеона Бекбулатовича и опричные земли царя Ивана IV. Великая перестройка центра Москвы и всей жизни при выделении опричных частей.
  
  Шёл мягкий снег. Снежинки, тая
  В кудлатых гривах лошадей,
  Сверкали, быстро исчезали...
  Пар вырывался из ноздрей.
  
  Кивая сонно, кони мялись,
  Косясь на грустных ездовых,
  Чьи нравы нынче отличались
  От всех обычаев своих.
  
  Здесь смотр ямщицких ухищрений:
  На ком тулуп, кто в зипуне
  Под грудью стянутом, - движений
  Чтоб не стесняло при езде.
  
  Одни в санях сидели тихо,
  Другие скалились, смеясь.
  А третьи хмуро кляли лихо -
  Раскисшую под снегом грязь.
  
  За ночь в Москве мороз отпрянул.
  Вот солнце встанет, - потечёт
  Повсюду с крыш. ...И воздух пряный
  Как вешний - оттепель грядёт.
  
  Уж всё готово. Стынут кони
  И в раззолоченной попоне
  Уголий царский жеребец
  Трясёт уздою из колец.
  
  Он каждой жилочкой клокочет,
  И не дано умерить прыть.
  Конь скачки злой, безумной хочет
  И спесь не может победить.
  
  Среди саней, что запрудили
  Все переулки у дворца,
  Бояре сонные бродили:
  Кто зол, кто с видом хитреца...
  
  Здесь гарцевал и князь Черкасский
  В расшитой бурке, сапогах.
  В черкесках люд его, в кавказских
  Иссиня-чёрных бородах.
  
  Тут говор резкий, басурманский,
  Незнамо из какой страны,
  И взгляд у всех не христианский,
  Хоть волей царской крещены.
  
  Среди саней стоял Басманов,
  О чём-то тихо говорил
  С Немым и Юрьевым, и рьяно
  Дьяк Тютин носом тут крутил.
  
  Корпел, в который раз считая
  Царёво золото в санях.
  То замирая, то пылая,
  Трещали факелы в руках.
  
  Везде конвой детей боярских
  Из государева полка.
  Все при мушкетах, в шапках красных
  И фитили дымят слегка.
  
  Тьма расступилась. Свет стал бегать
  И сразу снег пошёл сильней.
  Обоз всё ждал. Уж кукарекать
  Петух устал всем из клетей.
  
  Вдруг на сугробы пали тени
  С большого царского дворца,
  И в разукрашенные сени
  Вступили рынды вдоль крыльца.
  
  В одеждах белых с топорками
  Слоновьей кости с серебром,
  Как на подбор парадно встали
  Сияя, - хороши лицом.
  
  Прошёл меж мамок, как из стана,
  В доху из соболя одет,
  Любимый сын царя Ивана -
  Царевич Фёдор малых лет.
  
  Уже святой, хотя дитятя.
  Происхождением своим
  Он воин из небесной рати,
  Несущий Божий свет живым.
  
  И брат его - десятилетний
  Иван с печалью на лице,
  Как будто он в семье заветной
  Из рода Рюрика в конце.
  
  Наследник всей плеяды славной,
  Создавшей вечный Третий Рим,
  Крови могучей и державной.
  Уж страшный рок витал над ним.
  
  За сыновьями государя
  Царица Марья шла вослед.
  Оленьих глаз не поднимая,
  Она ждала здесь только бед.
  
  А до крещения и свадьбы
  Ей имя было Кученей.
  И не могла она сказать бы,
  Что здесь казалось страшным ей.
  
  Пока семья садилась в сани
  С константинопольским орлом,
  Все рынды чинно занимали
  Места вокруг саней верхом.
  
  Царь вышел ярый и готовый
  В доспехе воинском, златом.
  Окинул двор пытливым взором
  И осенил себя крестом.
  
  С крыльца сошёл и рявкнул: 'Тютин!'
  'Готово всё, мой государь!'
  'А что там делают те люди?' -
  Царь указал рукою вдаль.
  
  Там отдалённо и в опаске
  Князья с боярами толклись.
  По чьей-то видимо указке
  Толпой гудящей собрались.
  
  Идти хотели разбираться
  Почто никто им не сказал,
  Что царь долой решил податься,
  И почему он их не взял.
  
  А вдруг чума опять случилась,
  Татары ночью подошли,
  Иль чернь привычно возмутилась,
  Пожар какой-нибудь вдали?..
  
  К толпе той двинулся Скуратов
  И двадцать всадников за ним.
  Вдоль любопытных он оградой
  Встал как стена и путь закрыл.
  
  Сияло солнце на востоке,
  Лилось златою полосой,
  И благодатнейшие соки
  Зари разлились над Москвой.
  
  Неравномерно осветились
  Небес густые облака.
  Живые тени в них носились,
  Как сон прошедшие века.
  
  Поднялся ветер. Юг и запад
  Сошлись. Теперь на их крылах
  Тепло пришло. Вдруг дождь заплакал.
  Весь город виден стал с холма.
  
  Мерцал крестами град огромный
  И купола церквей над ним.
  Застыл громадой серо-чёрной
  Град азиатский - Третий Рим.
  
  'Пора!' - царь, даже не взглянувши
  На стременного, что коня
  Спеша подвёл, не обернувшись,
  Пошёл и сел в пустых санях.
  
  Ему хотелось быть отдельно.
  Потёр оконце из слюды.
  'Вперёд!' - махнул Басманов дельно.
  Вдруг шум, сломались будто льды;
  
  Со страшным грохотом и треском
  Возы и сани разошлись;
  Под крик возниц и посвист резкий
  С холма все заскользили вниз.
  
  Мчал царский поезд, словно войско,
  Что шло осаду прорывать.
  В снегах, как в жизни, всё так скользко!
  Но нужно дело начинать.
  
  ***
  
  Не повстречав в Москве отпора
  Своим желаниям, в обед
  Войдя в Коломенское споро,
  Весь поезд встал - дороги нет.
  
  Везде проезды, броды, вехи
  Водой залились от тепла.
  По всей Руси вдруг вскрылись реки.
  Пришли потопа времена
  
  Как будто сказ ветхозаветный!..
  Таясь, в Коломенском сидел
  Иван испуганный и бледный.
  Молился, каялся, терпел.
  
  Всю ночь радел он перед Богом,
  Просил открыть ему пути.
  Но две недели без дороги
  Ему пришлось там провести.
  
  В субботу вдруг заледенело
  Вокруг Коломенского всё.
  Освободился царь из плена,
  Помчался быстро между сёл.
  
  В Тайнинском ночь лишь отоспался,
  Молебен краткий посетил.
  Он быстро к Троице добрался,
  По убиенным вклад вложил.
  
  И в Александровской завьюжной
  Сквозь злые козни декабря
  Путь кончил. В слободе что нужно
  Готово было втихаря.
  
  Весь кремль там Юрьев взял в ограду,
  К реке прорыл подземный ход.
  Тут можно будет и осаду
  Держать, коль нужно, целый год.
  
  В просторном городе отцовом
  Покровский каменный собор.
  Все башни выстроены снова,
  И все стрельцы как на подбор.
  
  Вздохнул Иван, как будто долю
  Свою исполнил Моисей,
  Народ свой выведя на волю
  Из фараоновых клетей.
  
  ***
  
  Прошла неделя. Окопавшись
  В своей далёкой слободе,
  Убийц, погони не дождавшись
  Иван узнал про страх в Москве.
  
  Затлела искра там волнений.
  Ведь царь теперь не управлял
  И не оставил замещений,
  Как в граде прежде назначал.
  
  Не управлял никто столицей.
  Никто не вёл теперь суды,
  Приказ разбойный и границы,
  Налоги, прочие бразды.
  
  Посланцы податных сословий
  К митрополиту шли просить:
  'Под гнётом из любых условий
  Царя хотим мы возвратить!'
  
  Дождавшись этой тяжкой смуты,
  Царь Поливанову даёт
  Письмо своё с отказом мудрым
  От царства. Тот письмо везёт
  
  К митрополиту и боярам,
  Сидеть оставшимся в Кремле.
  Письмо второе - к христианам
  Везёт, к народу и толпе.
  
  Михайлов оглашает с жаром:
  'Наш царь не гневен на народ,
  Но полон лютости к боярам
  И обвиняет весь их род!'
  
  В письме расписаны все страсти,
  Князей изменные дела:
  'От них народу все напасти!'
  Лишь не назвал царь имена.
  
  Царь преступлений много разных
  В своём письме перечислял:
  'От них, бояр, злодеев грязных,
  Уехал царь куда Бог дал!'
  
  Хитёр же старый Поливанов!
  Как куча хвороста, Москва,
  Где искры только не хватало,
  Была в костёр превращена.
  
  Спать знать от страха перестала,
  Ведь чернь, письмом возбуждена,
  На них почти уже восстала
  За их изменные дела.
  
  ***
  
  Шли дни. Вдруг в Слотине застава
  За двадцать вёрст от слободы
  Митрополита задержала
  И с ним - посольство из Москвы.
  
  Большой конвой там к ним приставлен,
  Как будто к пойманным врагам.
  И под надзором был доставлен
  Митрополит к большим вратам.
  
  Под серым и плакливым небом
  Свирепый сокол вкруг летал.
  Его подкармливали хлебом,
  А он, резвясь, ворон терзал.
  
  Вороны здесь слетались к блюду:
  Окоченевших мертвецов
  Терзать повешенных повсюду.
  ...Вот постучал конвой кольцом;
  
  Ворота быстро отворили,
  Гремя решётками оков.
  Послов во двор большой пустили
  Как попрошаек-ходоков.
  
  Бояр, купцов, митрополита,
  Решили тотчас обыскать;
  Затем писцов, архимандритов,
  Как будто в каждом крылся тать.
  
  Ножей и сабель всех лишили,
  А заодно и кошелей.
  'Все для того, чтоб не решили
  Из них наделать кистеней!' -
  
  Сказал гостям с ухмылкой пристав.
  Гуртом, как козы на убой,
  Под лай собак, плевки и присвист
  Прошли послы к царю сквозь строй.
  
  Кресты, иконы и хоругви,
  Как будто Спас иль Крестный Ход,
  Смиренно сложенные руки,
  Готовы в разный оборот...
  
  Под смех зловещий и надменный
  Послы искать царя пошли
  Как в ад, оставив мир сей бренный.
  И вот они его нашли:
  
  Среди двора шесты стояли,
  На них же куклы из тряпья;
  Вокруг них всадники скакали,
  Те куклы саблями рубя.
  
  Скакал Басманов и Вокшерин,
  Черкасский, Бельский, Бекбулат.
  Кричали и рубили шеи
  У чучел. Зло свистел булат!..
  
  Дыханья пар летел на ветер.
  На жеребце под стук копыт
  Скакал Иван. Он не заметил,
  Что перед ним митрополит.
  
  Вот Бекбулат остановился,
  Затем и все, смирив коней.
  И только царь ещё носился,
  Рубя клинком вокруг людей.
  
  Скакал едва их не сшибая.
  Потом замедлился, остыл.
  Сквозь зубы выцедил, слезая,
  Бросая повод стременным:
  
  'Ну что, нашли Москве царя-то,
  Чтоб он отребьем управлял?'
  Иван как будто встал из ада.
  Не всякий бы его узнал.
  
  Царь потерял почти весь волос
  Из бороды и с головы.
  Глухим, надтреснутым стал голос,
  Вокруг глаз чёрные круги.
  
  Но взгляд был непоколебимый
  И не тряслась его рука.
  Упрямый и неустрашимый,
  И мысль быстрее языка.
  
  Митрополит согласно права
  Для поцелуя протянул
  Сухую руку. Царь лукаво
  Её губами промакнул.
  
  'Сын мой, тебя благословляю! -
  Сказал ему митрополит. -
  В дом проводи, я умоляю.
  Мороз ужасный!' Царь молчит.
  
  'Святой отец, в палатах душно.
  Там даже банщик угорит.
  От игрищ тут остыть мне нужно.
  При всех ты дело говори'.
  
  Митрополит мусолил чётки.
  Совсем Иван его не чтил.
  Да и обряд нарушил чёткий -
  Посольство в дом не допустил.
  
  Митрополит сказал со вздохом,
  Стараясь виду не подать:
  'Урок ты нам задал не плохо.
  Решил все скрепы разломать.
  
  Ты бросил трон, оставил царство.
  Дела в упадке, чернь бурлит.
  И крымцев вечное коварство
  Москве погибелью грозит!
  
  Все знают - ни один боярин
  Не смеет царством управлять.
  И мы пришли со всех окраин
  Тебя о благе умолять:
  
  Мы просим все тебя вернуться
  И всем владеть, как сам решишь.
  Ты этим дело, - все клянутся!
  Богоугодное свершишь!'
  
  Тут Афанасий обернулся.
  Все закивали, торопясь.
  В ответ лишь криво улыбнулся
  И хмыкнул зло Великий Князь.
  
  Царю на плечи князь Черкасский
  Уголью бурку положил.
  А Бельский, что не догадался... -
  С досады губы закусил...
  
  Князь Бекбулат, Вокшерин Фёдор,
  Переглянулись: 'Что молчит?'
  И тут Иван совсем не злобно
  Всем с расстановкой говорит:
  
  'От Бога мудрым наущеньем
  Быть полагаю посему;
  Моим глубоким измышленьем
  Отныне только одному
  
  Мне будет дадено решенье
  Опалу класть, казнить и гнать
  С семьёй, казне на возмещенье
  Со всех опальных статки брать!
  
  Никто не может мне мешаться,
  Ни Дума, ни митрополит.
  Поручных грамот больше браться
  Не будет. Если кто сбежит,
  
  Исчезнет, чуя приближенье
  Опалы, - вся его семья
  Заплатит мне уничтоженьем.
  Определю вину им я!
  
  Отныне в Русском государстве
  Себе опричнину ввожу!
  Надел весь, Двор и Выход царский
  Себе особый завожу.
  
  Владеть всем со бояре буду,
  Которых сам я отберу.
  Другим как прежде жить покуда:
  Приказам, старому Двору.
  
  Пускай ведут дела земские,
  Суд разбирают по добру.
  А коль вопросы не простые, -
  Идут к опричному двору.
  
  Дела заморские, большие,
  Дела казны и войсковые
  Бояре мне пускай несут.
  Им приговоры дам я тут.
  
  Царь Семеон в Москве пусть правит.
  Он Чингисхановых кровей.
  А мне опричных всех оставит.
  Не нужно земских мне червей.
  
  Возьму в опричнину уделы,
  Сперва предав их палачу.
  Создам из них теперь по делу
  Ту Русь, которую хочу!
  
  Пусть веки вечные сияет
  Святая Русская земля,
  И Бог ей только управляет,
  А дланью Божьей буду я!'
  
  ...Как истуканы все застыли.
  Никто не понял ничего.
  Себя крестами осенили,
  Подозревая колдовство.
  
  'Ты, Висковатый, всех разместишь
  По сану пить, по чину спать.
  И животом за них ответишь.
  Клинки обратно не давать!' -
  
  Иван устало улыбнулся.
  Пошёл с морозного двора
  В собор. Назад не обернулся.
  Свалилась с плеч его гора.
  
  ***
  
  Прождав в тревогах ночь, под утро
  Решил обратный путь держать
  Митрополит. И сделал мудро:
  Не мог царю он доверять.
  
  Но был задержан неучтиво.
  Вперёд него в столичный град,
  Как неожиданное диво,
  Велел отправить царь отряд:
  
  Ивана Бельского с Мстиславским,
  Ивана Пронского с кавказским
  Любезным шурином своим.
  Стрельцов и дьяков много с ним.
  
  В одежды чёрные оделись
  И мётла при себе везли.
  Собачьи головы виднеясь
  У сёдел, страшный смысл несли...
  
  Велел в Приказы царь внедряться,
  Столы свои там завести.
  Но как опричные держаться,
  Травить всех вставших на пути.
  
  Царь повелел в Москве подворья
  От стен Кремля совсем сносить.
  С Дорогомиловского всполья
  Живущих прочь переселить!
  
  Там от Волхонки до Никитской,
  Внутри Воздвиженка, Арбат,
  Опричный должен поселиться
  Народ отборный к ряду ряд.
  
  Должны они там жить отдельно
  На месте шурьевых палат.
  Притом в срок малый, трехнедельный,
  Напротив Боровицких врат
  
  За счёт казны опять московской
  Дворец опричный возвести,
  В привычке аглицкой и псковской
  Стеной с зубцами обнести.
  
  ...Чтоб башни с чёрным орлами,
  У птиц тех по две головы.
  Чтоб шпили золотом сияли,
  А на воротах - злые львы.
  
  ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ
  
  Кромешный разгар опричнины. Мрачный, чумной, голодный, военный 1569 год. Вседозволенность и жестокость опричников. Царская охота на кабана, где удалой царь являет собой вожака кровавой своры. Давно зреющий заговор в Новгороде и Пскове бояр и новгородского Владыки архиепископа Пимена для перехода северных земель Русского государства в состав польско-литовской Речи Посполитой. Неистовая пытка одного из знатных заговорщиков. Свирепое решение царя о карательном походе на мятежный Новгород.
  
  Сентябрь прошёл. Он сух был, светел.
  Дожди в июле пролились.
  Уж по ночам холодный ветер
  Исподтишка морозил лис.
  
  Морозил всю лесную свору,
  Птиц робких перелётных стай,
  Неслышный голос звал которых
  В далёкий заповедный край.
  
  Окрест поля, луга, дубравы
  В святой оправе залегли, -
  Степаново-Махрисской лавры
  Мерцали купола вдали...
  
  Грибы, как гвозди в хвою вбиты...
  Текочут белки меж ветвей,
  И небо синее открыто
  Молитвам, крикам журавлей.
  
  Дымок костра щепотью соли
  Меж дивных запахов плывёт.
  По среднерусскому раздолью
  Бог очарованный идёт.
  
  Вдали - дымы над слободою,
  Что Царской псарней нарекли,
  Во всепокой небес - рекою,
  Дорогой чёрной пролегли...
  
  А на холме у сучьев древа,
  Давно разбитого грозой,
  Стоят два всадника: то влево
  То вправо крутят головой.
  
  В простом весьма дворянском платье,
  При саблях... норковый подбой...
  По виду и повадкам - братья.
  Рекут тихонько меж собой.
  
  'Пусть государь без нас ливонца
  Идёт отныне воевать', -
  Один сощурился от солнца.
  ...Другой стал шапку поправлять.
  
  Промолвил: 'Было мне виденье.
  Увидел сон как наяву.
  Наверно, за ночные бденья
  Мне знак небесный к сватовству...
  
  Пустынный берег мне явился.
  Туда мой ангел опустился.
  Он крылья белые сложил,
  Спросил о том как был да жил.
  
  Ему покаялся в гордыне
  И всех других своих грехах,
  О коих, верно, не забыли
  На мудрых строгих небесах!..
  
  ...Просил немного снисхожденья
  И в сватовстве мне вспоможенья.
  Но ангел тягостно молчал,
  Лишь свет небесный источал...
  
  Потом взлетел, отставил берег,
  Но о беде предупредил.
  Исчез. Мне ангел не поверил...
  Ну, как? Тебя я удивил?'
  
  'Вот ты наплёл чего, Ивашка!
  Брось ты купеческую дочь.
  Для нас плуг, сабля да рубашка.
  Не нам такую свадьбу мочь.
  
  Нам завещал не свадьбу отче:
  Он завещал найти удел.
  А дьяк так много денег хочет...
  На всём порок корыстных дел!
  
  Ты на коня и не садился,
  Как царь опричнину созвал
  И мщеньем он воспламенился.
  Жестокосердно наказал
  
  Князей Горбатого, Немого.
  Горенский к ляхам убежал,
  Изобразив купца косого.
  Но царь его и там достал!..
  
  И тёмной ночью на подворье
  Беглец повешен как злодей.
  И в ад отправились в подспорье
  С ним тридцать пять его людей!
  
  Других в края понизовые
  Отправил в ссылку - млад и стар -
  Во степи, кровью политые,
  Под растерзание татар.
  
  Несчастных помню по Собору
  Земскому в горестном году...
  В Москве с отцом гостил в ту пору.
  Он многих знал ещё в войну;
  
  В поход Ливонский повстречался
  Бестужев, Бабичев; отец
  там на Озёрищах сражался.
  Гагарин, Тёмкин, Мезинец
  
  И Ромодановский там были,
  Забыв былые мятежи,
  Засекины с Бороздиными.
  Все достославные мужи
  
  Убиты ныне иль пропали
  Бесследно с жёнами, детьми.
  В переселение попали
  И в ссылке сгинули они!'
  
  Так рёк Андрей. Он был постарше
  И, видно, долго воевал.
  Увидев соек улетавших,
  Он трепет странный испытал.
  
  Затем вдали услышал топот...
  Как будто много верховых.
  И будто соколиный клёкот
  Витал в высотах тучевых.
  
  'Дьяк обманул. Земли тут нету.
  Поедем прочь скорее, брат!
  Неровен час, сюда наедут
  Царёвы слуги из палат!
  
  Начнут пытать, что нам за дело,
  Чего у царской слободы
  Желаем выведать умело.
  Потом, глядишь, и кандалы!..
  
  Бежим, Иван, пока не поздно!'
  'Уж видят нас', - ответил брат.
  Через лесок волною грозной,
  Стуча копытами не в такт,
  
  Кичась конями вороными,
  В одеждах чёрных шёл отряд.
  Собак десяток перед ними
  Примятый оставляли тракт.
  
  Блестя от золота и солнца
  Охота царская неслась.
  А впереди, как бы ливонца,
  Гнал кабана Великий Князь.
  
  ***
  
  Бежит на холм кабан в кусточки.
  Собаки лают рядом с ним.
  Занёс копье царь, бросил точно
  И вепрю холку повредил.
  
  Кабан бежит, и кровь струёю.
  Упал, - собаки на него.
  К безмолвным братьям тут же трое
  С вопросом двинулись: 'Вы кто?'
  
  А сами все в одёжах чёрных,
  Шелках, затейливой парче;
  Меха песцовые, собольи...
  И взгляды как у палачей!..
  
  Тот, что спросил, - удал и молод;
  Хоть безбород, но седины
  В висках полно... как иней в холод...
  'Ослябьевы мы... из Вохны'.
  
  'А я царёв постельный Ярцев, -
  Сказал седой. - Гляжу, струхнул?'
  В Андрея он перстнявым пальцем,
  Подъехав с боку, злобно ткнул.
  
  Но тот смотрел как в битве смертной
  Бойцы в глаза врагу глядят.
  Тут Ярцев взвился: 'Ишь вы, смерды!
  Заплатишь мне за дерзкий взгляд!
  
  Слезай, холоп, целуй мне ноги,
  Отродье Старицких князей!'
  Все трое стали сабли трогать,
  Кричать, ярить своих коней:
  
  'Ты видишь, смерд, кто пред тобою?
  Ты на кого тут возроптал?'
  Ослябьев только головою
  Своей упрямо замотал.
  
  Занёс тут Ярцев плеть высоко.
  Ослябьев руку ту поймал:
  'Похоже, жить уж мне немного!
  Беги, Ивашка!..' - закричал.
  
  Рванул плеть... Ярцев накренился,
  Опору будто он искал,
  Но из седла как куль свалился... -
  Ивашка в поле ускакал.
  
  Опричник - следом. Саблю вскинул,
  Полосонул наотмашь в спину.
  И камнем мёртвым на скаку
  Иван упал с коня в траву.
  
  Брат старший это всё увидел,
  На саблях бившись со вторым.
  Звон, искры... Знал Андрей: не выйдет
  Теперь уже уйти живым!..
  
  Его умело окружили.
  Копьём снесли в траву с седла.
  Ударом в грудь почти убили -
  Как царь недавно кабана...
  
  Подъехал царь - румян и весел...
  ...Тут Ярцев тыкал в деревца,
  Распоряжался, как повесить
  На издыханье наглеца...
  
  Андрей был бледен от страданий
  С открытой раной не груди.
  'Что скажешь Богу в оправданье? -
  Спросил Иван. - Давай, галди!..'
  
  Андрей привстал, и кровь плеснула
  На подорожника листы.
  В ресницах будто бы блеснула
  Душа, - искала высоты.
  
  Нашла душа её вне тела
  С холодным ветром в унисон.
  Нашла - и в небо отлетела
  Легко как праведника сон...
  
  Псарь тронул мёртвого ногою:
  'Забили ловко, как тельца'...
  И буркнул царь, махнув рукою:
  'Смутьянам нынче нет конца!'
  
  С холма он быстро вниз помчался,
  От скачки толком не остыл.
  Ему Скуратов повстречался
  И наскоку проговорил:
  
  'Спешу к тебе, несу я вести:
  Всё Висковатый нам раскрыл,
  Как с Пименом Владыкой вместе
  С Литвой он в заговор вступил!
  
  Желают к Польше там отхода
  Всех новгородских городов!
  И с ними множество народа
  Пятин, земель и хуторов!'
  
  'Подозревал я!' - царь запнулся.
  Тут кабана уж свежевал
  Угрюмый псарь. Кряхтел и гнулся.
  Куски кровавым псам бросал.
  
  Летели внутренностей клочья.
  Собаки грызлись за куски;
  Из своры стали стаей волчьей;
  Полны отчаянной тоски.
  
  'Псов разними!' - псарю царь крикнул.
  Тот шапкой принялся мотать:
  'Уж поздно, батюшка. Проникнул
  Коль в мясо зуб - не оторвать.
  
  Зачем? Пусть будут позлобнее!'
  'Раз дал кусок, - не отбери?!
  Гляжу, тут все царя мудрее, -
  Кухарки, служки и псари!' -
  
  Осёкся царь... Увидел древо
  И двух повешенных на нём...
  Ему почудилось, что дева
  Стоит у дерева с копьём
  
  И целит огненное жало
  В его бушующую грудь.
  Ему вдруг душно, жарко стало;
  Нельзя ни охнуть ни вдохнуть!
  
  Стоял над бездной задыхаясь,
  А в небе ангел или чёрт
  Летал, шептал... круги сужая:
  'Ты здесь ещё, ты здесь ещё...'
  
  Пришёл в себя Иван не скоро.
  Шепнул Скуратову: 'Пора!
  Вернёмся выпытать у вора
  Секрет Владыкина двора!'
  
  Вдвоём по роще поскакали,
  Вздымая жёлтые листы,
  С трудом их прочие нагнали
  Среди вечерней темноты...
  
  ***
  
  Царь, полный тягостных сомнений,
  Шагнул, склонившись, за порог
  Услужливо раскрытой двери,
  Ведущей в пыточный острог...
  
  Спустился крупною ступенью...
  Сочилась из камней вода.
  И неодновременно с тенью
  Ступил на пол у очага.
  
  Здесь царским следуя приказам
  Опричный сыск и суд вели.
  Смрад выжигаемого мяса
  Стоял с зари тут до зари.
  
  В тряпье кровавом волочили
  По камням, стёртым и немым,
  Живых и мёртвых... Не спешили
  Отдать стенающим родным.
  
  Тела нагие при воротах
  Бросали кучей во дворе.
  Там мёртвых жрали псы до рвоты
  И ночью, и при светлом дне.
  
  Не похороненный церковно
  Не мог на небо вознестись.
  И эта было, безусловно,
  Страшнее, чем в мученьях жить.
  
  Под низким сводом ждал Басманов,
  Борятинский, Басманов-сын,
  Князь Вяземский и Поливанов,
  Князь Тёмкин, Зайцев рядом с ним.
  
  В одних рубахах восседали
  От пота мокрые, как в дождь...
  И от того, что обсуждали,
  Их зло и нервно била дрожь.
  
  ...В огне трескучем прут железный -
  Нагретый розовый - лежал...
  Вися на дыбе, ртом отверстым
  О чём-то узник им кричал.
  
  Всмотревшись, царь не без усилья
  В нём Висковатого узнал;
  Он обожжённый был, бессильный.
  Помедлив, царь презло вскричал:
  
  'Вы что, убить его решили
  Без разрешения царя?
  Допрос пусть даже завершили,
  Жизнь или смерть - решаю я!
  
  Снимайте с дыбы дьяка ловко!'
  Из-за Ивановой спины
  Скуратов бросился к верёвкам,
  Ослабил хитрые узлы.
  
  Сняв гирю с ног уж почерневших,
  Он тело на пол положил
  И всем суставам захрустевшим
  Тем самым место возвратил...
  
  Басманов кадку опрокинул.
  Вода на раны пролилась.
  Кафтан на Зайцева царь скинул.
  Омыли рвоту, кровь и грязь...
  
  Теперь во мраке стало видно
  Всем Висковатого лицо.
  Поднять хотели, но завыл он!..
  Хотя держался молодцом.
  
  'Что, познакомился ты с дыбой? -
  Спросил царь хмуро, встав над ним.
  На берег выброшенной рыбой
  Лежал дьяк. 'Ну, поговорим,
  
  Иван Михайлов Висковатый,
  Сиречь 'Вихрастый'? Как же так?
  В измене страшной виноватым
  Ты оказался как вожак.
  
  Не чаял я тебя, как гада
  Топтать подошвами сапог!..
  Любил тебя - и вот оплата.
  Скажи, предатель, кто твой Бог?!
  
  Чем царь повинен пред тобою?!
  Не так я правил али жил?
  Зачем же Новгород с землёю
  Ты Сигизмунду предложил?!
  
  Сошёлся с Пименом прегнусным,
  Дела творил презлые с ним...
  Предатель-Пимен! - лжец искусный,
  Прикрытый именем святым!..
  
  Стал ты лишь отроком безродным
  Годов так тридцать пять назад,
  Когда убит был в бунте злобно
  Мой дядя, слуги возле врат...
  
  Сироты мною все пригреты
  И ты в посольские введён
  На службу, и во все секреты
  Тебе стал доступ разрешён.
  
  Служил мне псом и стал Печатник,
  Дьяк Думный... Дал тебе Приказ...
  Удел дал... В Данию посланник... -
  Любой за это жизнь отдаст!..
  
  Отдаст мне душу, руки-ноги...
  ...Когда я при смерти лежал,
  Ты мне тогда в числе немногих
  Крест для присяги целовал!..
  
  Потом лишь старые бояре
  Клялись служить моим сынам...
  Какой тебя подвергнуть каре
  И не придумаю я сам...'
  
  Царь пнул лежащего. Подумал,
  Ударил плетью что есть сил.
  В лицо пытаемого плюнул.
  Малюта далее спросил:
  
  'Он что, совсем уж бесполезный?'
  Тут Поливанов закряхтел,
  Встал, взял из углей прут железный
  И ткнуть им дьяка захотел.
  
  Рот Висковатого открылся
  И голос - с той уж стороны -
  Взлетел и с дымом закрутился:
  'Христом молю! Глоток воды...'
  
  Ковш поднесли и дьяк напился.
  Он стал сипеть: 'Тебе решать
  С чего я круто изменился
  И клятвы все решил предать.
  
  Всю жизнь свою, любовь и силу
  В борьбу за Отчину вложил.
  Служил Руси не за наживу.
  Но только плаху заслужил!
  
  Мой брат Третьяк тобой зарублен,
  Как скот, на людях... топором.
  А прежде, чем он был загублен, -
  Ты деньги выпытал огнём!..
  
  Ты над красавицей невестой
  Его глумления творил:
  Средь бела дня при всех бесчестил...
  А после в речке утопил!..
  
  Пусть ты святой как Царь Небесный,
  Как император Константин...
  Твой труд постылый, бесполезный...
  Не с Богом ты идёшь, - один...
  
  Вся Русь опять в руках баскаков,
  Дружин безжалостных князей,
  Лихих воров, опричных хватов
  И их прожорливых семей.
  
  Из преисподней вышло племя
  Как туча... - крыльями треща,
  Ещё не взращенное семя
  Жрала, хмелея, саранча!..
  
  Страна в мученьях издыхала
  И к сыновьям своим взывала:
  Не истязать и не губить,
  И кровь из ран её не пить!!
  
  Но тщетно! Пили кровь и рвали
  Её на мелкие куски!..
  Среди умерших пировали,
  Среди разрухи и тоски!!!'
  
  Шептал дьяк тихо подле горна
  Почти неслышимый потом...
  Шла пена красная из горла
  И после шевелил лишь ртом.
  
  'Признался он, аль не признался?' -
  Иван на всех поднял глаза.
  А Зайцев злобно улыбался:
  'Всех выдал брат чумного пса!
  
  Назвал немало. Вот их список.
  В руках теперь они у нас', -
  Он взял свой свиток между мисок
  И раскатал его тотчас.
  
  Присел, на пальцы смачно плюнул,
  Прочёл: 'Вот Фурцев казначей,
  Опричный дьяк Иван Наумов,
  Румянцев тот, что у ключей
  
  Уже давно в Избе Поместной.
  Здесь больше сотни человек!'
  'Народец этот нам известный!' -
  Сказал Барятинский в ответ.
  
  'Убил бы всех я новгородцев, -
  Вревел Басманов Алексей. -
  Они всегда как инородцы
  Держались от других земель.
  
  Таились, бунты поднимали,
  Хотели гибели Москвы.
  Казанцев наших воевали
  Их псов-ушкуйников челны!..
  
  Отсесть к Литве им не позволим!
  За их торговую деньгу
  Всех перебьём и переколем!
  Деньгу нельзя отдать врагу!'
  
  'Псы-новгородцы перестали
  Слать деньги в царскую казну, -
  Поддакнул Зайцев. - Убивали
  Дань собирающих в Москву!
  
  Душили наших старост губных!
  Людей опричных смертно бьют.
  Уже на торжищах прилюдно
  Плетями мытарям дают!'
  
  Пройдясь вдоль дымного чертога,
  Басманов лишь махнул рукой:
  'Везде людей разбойных много.
  Искать их надо с головой.
  
  Зачем идти на Волхов скопом
  Как апокалипсиса псы?
  Ведь разыскал же прошлым годом
  Я вам Слащёва из Литвы!'
  
  Старик Басманов лбом широким
  Вокруг себя как тур мотнул.
  И был бы рог, то этим рогом
  Малюту тотчас бы проткнул!
  
  А Бельский, чуя это, тучей
  Ходил, глазами зло сверкал.
  Прервал всех сверху голос звучный.
  От входа Ярцев прокричал:
  
  'Царя царица звать изволит
  В свои палаты почивать!'
  Иван скривился как от боли,
  Наверх пристроился кричать:
  
  'Скажи ей, в Лавру я уехал
  Ночной молебен отстоять!
  Коль сильно хочется утехи,
  Я ей коня могу прислать!..
  
  А мне пусть быстро накрывают
  В палате пиршественный стол
  И всех опричных приглашают,
  И тащат девок за подол!'
  
  'Грех это!' - Вяземский знаменьем
  Себя тут крестным осенил.
  Царь промолчал. Без промедленья
  Барятинский проговорил:
  
  'Пока татарам не под силу
  Зимой из Крыма угрожать,
  Нам новгородскую пятину
  Весьма сподручно растерзать.
  
  Полками нужно поскорее
  Мятежный Новгород занять.
  Но прежде слух пустить, что Ревель
  Идём ливонский воевать.
  
  Войдём за стены, там и схватим
  Владыку Пимена, других...
  И выкуп городу назначим,
  Озолотим дворян своих.
  
  Людей в торговле и посаде
  Посадим до конца веков.
  Налог двойной царю пусть платят.
  Потом возьмём Изборск и Псков!'
  
  Повёл князь медленно рукою
  Туда, где дьяк в крови лежал.
  Басманов снова головою
  Седой печально закачал...
  
  'Перечишь, старый?' - вскрикнул Зайцев
  И даже свой кинжал схватил.
  Но погрозил ему царь пальцем
  И крикуна остановил:
  
  'Пётр, охлани и сядь обратно!
  А ты, Басманов, говори.
  Свой драгоценный опыт ратный
  На дело наше примени.
  
  Пускай поучатся баскаки.
  Не всё лабазы-то громить!
  Люд новгородский лют до драки
  И бой там сильный может быть!
  
  Поход зимой меня тревожит.
  Теперь в опричнине не те,
  Кто насмерть с честью биться может.
  Сейчас отребье в слободе'.
  
  Готовый, что его возможно
  Захочет Бельский перебить,
  Басманов начал осторожно
  И с явной грустью говорить:
  
  'Мы собирали по крупицам
  Людей, чтоб тысячу набрать,
  И мог я каждым поручиться.
  Теперь набрали голь и тать!
  
  Нужны опричным земли, деньги.
  По кумовству собрались здесь, -
  Он сел устало на ступеньки. -
  Теперь из тыщи стало шесть!'
  
  'Ты не в себе?' - опешил Бельский.
  А Зайцев выкатил глаза.
  Лицо Барятинского зверской
  Личиной стало. Он сказал:
  
  'Поосторожней, воевода!
  Ты всех нас хочешь оскорбить?
  Ты лучше каверзы похода
  Спеши скорее обсудить!
  
  Про нужды, тяготы служивых,
  Мор средь коней, их нрав в бою,
  Заносы снега, пленных лживых,
  Про порох, раны, спорынью...'
  
  'Тут каждый знает, что я знаю
  Про грабежи стрельцов, разбой.
  И про дворян напоминаю.
  Лишь мы ворвёмся в град толпой,
  
  Грабёж, погром, резня случится.
  Никто не любит северян!
  Нам с немцем и ливонцем биться,
  А им брать деньги с басурман!
  
  Случится бой. Шустры ведь тоже
  Они пожитки защищать,
  Клинки вытаскивать из ножен
  И чернь по сёлам поднимать!'
  
  'Боишься подлых новгородцев?' -
  Спросил Иван, держась за грудь.
  'Они дают нам добровольцев,
  Деньгу, мостят и чистят путь!
  
  Коней содержат, крепостицы.
  Блюдут наш Воинский наряд,
  Всё что в Ливонии годится.
  И пушки каждый год дарят.
  
  Важнее них опоры нету.
  Ливонца долго нужно бить.
  Прошу прислушаться к совету:
  Негоже тыл свой пустошить!'
  
  'Ты старым стал, мой воевода, -
  Царь задыхаться стал. - Зараз
  Во время нового похода
  В тылу восстанут против нас.
  
  Ведь от Москвы отрежут войско.
  Всё войско! Что ещё нам ждать?
  Не видишь разве, как всё скользко?
  На север нужно двигать рать!
  
  Мне поручил Господь наш дело -
  Русь православную хранить.
  И от того мне нет предела! -
  За Русь готов я всех убить!'
  
  Взмолился вновь седой Басманов:
  'Мы всех предателей, с числом
  Людей моих отборных малым,
  Тайком повяжем, приведём!..
  
  Клянусь, чем хочешь, Царь Великий!..
  Прошу, чтоб список мне их дал!'
  Все замолчали... Лишь на ликах
  Огонь черты перебирал...
  
  Иван, не вымолвив и слова,
  Вдруг навзничь - пена изо рта.
  Затрясся от озноба злого,
  Как рыба выпучив глаза.
  
  Его опричники схватили,
  Повисли на руках-ногах.
  Наверх на воздух потащили,
  Дав закусить ремень в зубах.
  
  ...Басманов Фёдор задержался,
  С упрёком глянул на отца.
  При Висковатом тот остался
  И плачет... Нет на нём лица:
  
  'Путь дьяк живёт пока в столице
  И ждёт, чем кончится поход.
  Измена если подтвердится,
  Его смерть лютая тут ждёт.
  
  Мы принародно вырвем мясо,
  Живьём отварим в кипятке,
  Чтоб отошла вся кожа сразу
  И он не умер налегке!..'
  
  ПЕСНЬ ЧЕТВЁРТАЯ
  
  Утро 6 января 1570 года. Русское войско и опричники в трескучие морозы в пригородах захваченного приступом Новгорода. Ивана IV в дороге пишет ответ своему бывшему полководцу, а ныне беглецу в Литву - князю Курбскому. Рассказ главных 'царёвых крестоносцев' Ивану IV p о перипетиях взятии Великого города - Северного Иерусалима. Испуг царя из-за утери бразд управления происходящим в опричнине. Кошмарные сны самодержца. Решительные распоряжения о наказании новгородских бунтовщиков. Таинственное исчезновение царя на Владыкином дворе. Испуг кромешников остаться без царской защиты.
  
  ...Края заветов стародавних
  Вся Новгородская земля.
  Здесь колыбель. Руси наставник.
  Священный берег корабля.
  
  Кумиры, проклятые всеми,
  На бреге Волхова лежат.
  Медведей рык, русалок пенье
  Покой их чуткий сторожат...
  
  Без веры, жертв - они бессильны.
  Напоминаемы. Глухи.
  Грибом, гнильём и хвоей пыльной
  Покрыты древние столбы...
  
  В церквях нарядных ваши дети
  Мольбы другому богу льют
  Без жертв кровавых. Светят свечи...
  По-византийскому поют.
  
  ...Вы раньше всем давали грозы,
  День, ночь, весну, железо, медь.
  Князьям коней, а девам косы.
  Всё-всё, что можно захотеть!
  
  Славянам дали жизнь и силу
  За кровь священных алтарей.
  Но объявился вдруг миссия -
  И за собой увёл людей!
  
  Христос никто был, вроде: крохи,
  Колдун при утлых чудесах!..
  Над ним, босым, смеялась боги
  В своих всесильных небесах!
  
  Он проповедовал терпенье,
  Лелеял слабость и мечты.
  Крест, рабство и уничиженье
  Как гвозди вбил в простые лбы.
  
  В мученьях умер. С ним другие
  До срока в землю полегли.
  Ни умереть, ни жить доныне
  Его слова не помогли!
  
  Но тем, в ком буйный нрав остался,
  Кто без крещения скитался,
  Был непонятен этот Бог,
  Что сам себя спасти не смог!
  
  И крепким сном кумиров спящих,
  Он искали и нашли...
  Вождей спасая настоящих,
  В глухую чащу унесли.
  
  Создали капище и краду -
  Неодолимую ограду.
  Решили, что кумирам быть,
  Царить и благо вновь дарить:
  
  'Перун, Даждьбог, Стрибог и Лада,
  Хорс, Велес, Мокошь и Семаргл,
  Пусть мир разрушится когда-то,
  Нетленны ваши имена!'...
  
  ***
  
  На кочках сани колыхались...
  Возничих посвист, гул копыт,
  Скрип снега еле пробивались
  Снаружи. Спит Иван, не спит?..
  
  Во сне тревожном вдруг открылась
  Дорога пыльная во ржи:
  В лазури радуга светилась,
  Сновали ласточки, стрижи;
  
  Цветущих яблонь полог белый;
  Пух тополиный лип к губам,
  И жеребёнок неумелый
  По материнским брёл стопам...
  
  Колеблясь в мареве над лесом
  Висело Солнце, очи жгло, -
  Без звука, запаха и веса,
  Размыто, будто сквозь стекло.
  
  Кружили в жаркой полудрёме,
  Текли видения к царю:
  Плывёт он будто на пароме
  Под землю в яркую зарю;
  
  Святые сходят с лестниц неба,
  Хватают под руки его...
  Чертям кидают на потребу
  И судят как лжебожество...
  
  ...Весь меркнет мир... Хлад леденящий
  Хрустальным шаром жжёт в груди!
  С небес звучит псалом разящий,
  В мозгу стучится и гудит!
  
  А под ногами спины, лица,
  В глазницах тьма, раскрыты рты!..
  В обнимку - жертвы и убийцы
  В плену взаимной слепоты!!
  
  Нет мочи крикнуть и молиться,
  Мольбой спасенье обрести!!!
  Глаз не закрыть и не забыться,
  И шагу с места не сойти...
  
  Иван очнулся... Жарко, липко...
  Напротив Ярцев спал, храпел...
  Внутри саней светильник зыбко
  Светил, как будто бы робел...
  
  Иван доху соболью скинул.
  С оконца полог отодвинул.
  Взял с полки Курбского письмо
  И снова стал читать его:
  
  'Тут дело не в твоей угрозе!
  Когда ты мирно управлял,
  Мой государь, в любом вопросе
  Сполна ответы получал
  
  В кругу достойных, православных.
  Все говорили не таясь.
  Ты слушал стратилатов славных.
  Себя в них числю не стыдясь.
  
  В тебе стратега уважаю!
  Ты - как Великий Александр!..
  Но трон твой ныне окружают
  Исчадья адских саламандр!
  
  Ты губишь Русь рукой слепою,
  Ворами только окружён!..
  И к власти жадною толпою
  Опричников заворожён!
  
  Кровавых и прегнусных Бельских
  С собой на царство ты возвёл
  И их подручных богомерзких,
  Творящих всюду произвол!..
  
  Играешь судьбами людскими,
  И сам не знаешь, что творишь!
  На век своё позоришь имя!!
  Мужей блистательных казнишь!!!
  
  Всеродне бьёшь младых и старых,
  Больных, увечных, жён и слуг.
  Русь как в батыевых татарах
  Сегодня оказалась вдруг!'
  
  ...Прочтя такой отрывок снова,
  Иван зубами заскрипел.
  В ответ подыскивая слово,
  В оконце хмуро поглядел...
  
  За полированным заморским
  Стеклом и каплями росы
  Неспешно двигались повозки,
  Несчётно сани да возы.
  
  В возах, качаясь, как на лодках
  На набегающей волне,
  Стрельцы дремали: кто в обмотках,
  Тулупе, кто и в зипуне...
  
  Иль в безрукавке кверху мехом
  Поверх кафтана. При ножах,
  Пищалях, саблях. ...С шуткой, смехом.
  Искрилось солнце в бердышах...
  
  Багряным заревом рассветным
  Пылали рощи и холмы...
  Уж близок город по приметам:
  Тропинки, тыны и дымы...
  
  Тут смрадным воздухом тянуло.
  ...В версте от тракта человек
  Крича бежал. Позёмка дула,
  Вокруг него вздымая снег.
  
  К нему три всадника с задором
  На вороных конях неслись...
  Из глаз всё скрылось за забором, -
  Уже предместья начались.
  
  Иван закрыл глаза... В подушки
  Упал назад. Письмо швырнул.
  Втянул ноздрями воздух душный.
  Подошвой Ярцева толкнул:
  
  'Проснись!'. Проснулся Ярцев, ожил.
  Из пальцев чётки уронил.
  Поправив сабельные ножны,
  Подобострастно забубнил:
  
  'Чего изволишь, царь Великий,
  Вина с водою нацедить?
  Достать скорей святые лики
  Иль сани тут остановить?'
  
  'Пиши как Курбскому начало
  Писали раньше', - царь сказал.
  Взяв лист, перо, Семён удало
  Пять строк при качке написал.
  
  Утих немного ветер шумный.
  'Ты, Курбский, - мрачно молвил царь, -
  В Литву к врагам беглец безумный,
  В письме своём вернулся встарь,
  
  Когда Сильвестр - поп яда полный,
  Что вечно был поспорить яр,
  Пёс Адашов с ним недовольный,
  Измене потакал бояр.
  
  Моё вы царство помышляли
  Себе забрать и подчинить.
  Но слишком вы беспечны стали,
  И смог захват я упредить!
  
  Ты сам, князь Курбский, - душу продал!..
  Её на тело променял.
  Крест целовал и список подал
  Поручный, но в Литву сбежал!..
  
  Сбежал от казни справедливой.
  На муки вечные обрёк
  В аду ты душу, аспид лживый,
  Хоть тело бренное сберёг!
  
  А что до жалких осуждений,
  Что царский суд и быстр, и крут,
  Скажу: я сам в своих владеньях
  Распоряжаюсь жизнью слуг!
  
  Мне Бог доверил эту землю
  И повелел блюсти народ!
  Лишь Бога волю я приемлю,
  Вкушая от его щедрот!!
  
  Как не поймёте это сами?!' -
  Иван ногой ударил в пол...
  Остановились тотчас сани.
  Взглянув на Ярцева в упор,
  
  Сказал Иван: 'Пойдём, подышим.
  Смотри, уж солнышко взошло.
  От вестовых рассказ услышим,
  Что тут без нас произошло'.
  
  Семён кивнул, и быстро строчки
  На лист шершавый положил.
  Песком посыпал, сдул комочки,
  И тем работу завершил.
  
  'Всё пишем Курбскому да пишем.
  А он - пропащий человек!' -
  Шепнул Семён, взглянул на крыши,
  Дверь распахнул и вышел в снег.
  
  Мороз куснул виски как жалом,
  Схватил за уши да за нос.
  Но снег был вытоптан и жалок.
  Иван с ухмылкой произнёс:
  
  'Декабрь, ты умер! Чёрт с тобою!
  Твой труп в обугленном снегу
  Смердя валяется. Не скрою,
  Я рад убитому врагу.
  
  Пусть через год мой враг воскреснет.
  Пусть через год - опять война;
  Вдоль горизонта снова треснет
  Свет белый, выжатый до дна!
  
  Конечно жаль! Конечно трушу,
  Что будет властен надо мной,
  Вновь выворачивая душу,
  Декабрь бессмертный - демон злой!'
  
  ***
  
  Мороз щипал. Вокруг истошно
  Вороны каркали. Набат
  Гудел, собаки осторожно
  Брехали, крики, лязг и смрад...
  
  Метались куры бестолково
  Как будто рядом шарил лис.
  Как символ мёртвого, мирского
  Тут перья на ветру вились.
  
  Горелый запах тошнотворный
  Витал, как будто падаль жгли.
  Царь вышел из саней проворно.
  ...Разлёгся Новгород вдали...
  
  Серел детинец новгородский.
  Мостом с торговой стороной
  Соединённый берег плоский
  Лежал под коркой ледяной.
  
  Заставлен берег весь шатрами
  'Святого воинства'. Костры
  Дымятся чёрными клубами,
  И сажи пятна как ковры.
  
  Снуют тут много пеших, конных...
  Возы во множестве стоят,
  Как пешки в шахматах игорных,
  Тела раздетые лежат.
  
  И видно как могилы роют
  Полураздетые. При них
  Несёт печально стороною
  Священник маленький триптих.
  
  Стоят опричники в угольих
  Кафтанах, шапках. Воздух чист.
  Промеж дымов и крыл вороньих
  Восход торжественно-лучист...
  
  Осколки солнца в шишковатых
  Златых сияют куполах
  И на крестах, на изразцах
  Искрятся вдоль всего посада.
  
  ...Уже опричники взъярились
  Крамолу здесь искоренять.
  Тех, что таились, не таились,
  На Волхов стали выгонять.
  
  Без списков гнали и по спискам.
  Кто сам не мог иль не хотел,
  Под руки, за волосы с визгом
  Тащили в кучу голых тел.
  
  Хрустели ставни под напором.
  Плач детский, лай и лязг клинков.
  Трещали, лопались запоры
  И петли кованых замков.
  
  Там кольца с пальцами рубили
  И на дознанье волокли
  Кого до срока не убили.
  Скарб ценный взявши, - дальше шли.
  
  Возы узорочьем грузили;
  Кресты, оклады от икон.
  И в звонарей с земли стреляли,
  Так пресекая перезвон.
  
  Напрасно люди призывали
  К молебну во спасенье душ;
  В церквах бегущих настигали,
  Рубили меж кровавых луж.
  
  Скрутив других с седлом арканом,
  Влекли во поле, и в шатрах
  Бояре, ни трезвы ни пьяны,
  Творили суд свой всем на страх.
  
  Бросали мёртвых в снег иль реку.
  Живых топили в полыньях.
  И дьяки списочную сверку
  Уж не вели, счёт потеряв.
  
  Над полыньями нависали
  С баграми длинными. Всю ночь
  Тела под лёд крюком толкали...
  От службы стало уж невмочь.
  
  ...Всё это ниже: свиньи, гуси,
  В исподнем девки, стоны, смех
  И песни пьяные, звон гуслей,
  Убийства, кражи, блудный грех,
  
  А здесь лежат тела нагие...
  Калитка, сбитая с петель...
  Толпой бредут стрельцы презлые.
  Один исправно дул в свирель.
  
  Злой барабан бил ритм походный.
  Нёс стяг, осадой освящён
  Казанской тут стрелец дородный:
  Усталый, службой удручён...
  
  Стрельцам всё очень странно. Будто
  Они во вражий град вошли.
  Но град-то свой! Везде безлюдно
  Там, где опричники прошли!
  
  Царя завидев, оживали:
  Стрельцы, толкали пушкарей,
  В поклонах головы склоняли
  И шли немного пободрей.
  
  ***
  
  Иван носком поддел игрушку
  В снегу забытую... - конька.
  И рядом высмотрел Петрушку.
  Поднял. Лоскутный шут, пенька...
  
  Как кровь - румяна... глаз стеклянный...
  Нос-крюк. Личиной окаянной
  Смеётся дерзко как живой,
  Хотя с разодранной спиной...
  
  Сдавило сердце неприятно.
  Царь рассмотрел сквозь пелену
  Стрельцов и Ярцева, нарядных
  Бояр своих, что шли к нему.
  
  Они, приблизившись, молчали.
  Иван Петрушку обронил.
  Повёл угольими очами,
  Ногой на куклу наступил...
  
  Стоял тут Арцебашев, Ловчик
  И Тёмкин, с ними сто рубак,
  Для устрашенья приторочив
  На сёдла головы собак...
  
  Все будто псы с оскалом белым,
  В одеждах из мехов и кож,
  Смотрели взглядом обалделым;
  И пар от них, и бьёт их дрожь!
  
  Кровь на одеждах их повсюду:
  На рукоятях, рукавах,
  Как глина бурая... - и чудом
  Нет только крови на губах!..
  
  'Я в лавку, что ль попал мясную?!' -
  Царь грозно взглядом заскользил.
  'Мы здесь наказ твой памятуя!' -
  Тут Тёмкин зло заговорил.
  
  Под взглядом царским он осёкся.
  В нём страх читался, злость и хмель, -
  Он видел ночь, что не сотрётся
  Уже из памяти теперь!
  
  Иван смотрел на ни них, не веря,
  Что это воинство его...
  Хотел он быть как божество!..
  А стал при них страшнее зверя...
  
  'Скажи скорей, как было дело
  И где сейчас мои полки?! -
  Велел Иван белее мела. -
  Ты только правду мне реки!
  
  Чума везде здесь может статься...
  Одна молитва лишь чиста!
  Вы все хотите здесь остаться
  В чумной могиле без креста?
  
  Вошли вы в город без приказа!
  Барятинский, Скуратов где?
  Чумная ходит здесь зараза
  В еде, одежде и воде!'
  
  Царь сделал шаг. Все отступили,
  Как будто чёлн разбил волну.
  Бояре, дьяки забубнили
  Все враз нарушив тишину.
  
  Царь жестом их одёрнул. Ткнувши
  Перстами Ловчикова в грудь,
  Сказал: 'Пусть Гришка скажет лучше.
  Быстрей рассказывай мне суть!'
  
  ...Григорий вытер рот рукою.
  Снял шапку, в пальцах покрутил.
  Взирая с дерзостью живою
  Хрипато он заговорил:
  
  'Твердил всем снова я и снова,
  Что князь наш Вяземский решил
  Владыку Новгорода злого
  Предупредить. Предупредил!
  
  Подлец Смоляй в дому Владыки
  Захвачен нами. Он сказал,
  Что он от Вяземского книги
  И письма Пимену отдал.
  
  И Пимен в граде затворился.
  Когда отряд наш подошёл,
  На клич никто не появился.
  Грозили только бердышом.
  
  Кричали из бойницы узкой:
  'Ордынцы! Погань!', будто мы
  Не царской волей службы русской,
  А басурмане из Орды.
  
  Без лестниц, даже без верёвок
  В мороз мы встали. Ветер дул.
  Нашли предателя. Он ловко
  Калитку ночью отомкнул.
  
  Вошли стрельцы рязанских сотен.
  Ворота сбили - петли вон.
  Так в город стал нам путь свободен.
  Ворвались под набатный звон.
  
  Град сильно не оборонялся.
  Пошли рязанцы по дворам.
  Народ по спискам выгонялся.
  Ретивых били по домам.
  
  Купцам богатым и надменным
  Царёво слово не указ.
  За то расплата непременно
  Над ними сразу началась.
  
  Где запирались, тын был крепок, -
  Тараном били ворота.
  А коль откуда выстрел меток, -
  Сжигали этот дом тогда!
  
  ...У Варлаама-на-Дворищах,
  Кажись так церковь та реклась,
  Опричник Волков у жилища
  Убит был пулей прямо в глаз.
  
  Туда владимирская сотня
  Детей боярских подошла
  И туляки. И месть Господня
  Твоих опричников зажгла!
  
  Пылая страстью к самосуду,
  По всей Торговой стороне
  Во тьме рассыпались повсюду.
  Не удержать их было мне!
  
  Уже любой мог оказаться
  В замятне...Разлетелся слух,
  Что нужно быстро собираться:
  Бьют у тюрьмы опричных слуг,
  
  Служивших ранее в приказах,
  В оковах держат при дворе
  Владыки. Бьют там дьяков разных
  Служивых, преданных тебе.
  
  Бойцы с Пахры уже собрались
  Туда идти. Всяк мстить хотел.
  Но у Николы задержались.
  ...А двор Владыки уж горел...
  
  Потом узнал я, что Скуратов
  И Зайцев там, и шум большой -
  Монастырёвы и Цыплятьев
  Засели в доме за рекой.
  
  Их семьи в церквах затворились,
  Скарб грузят и хотят бежать.
  На них мы сильно разъярились.
  Стал Бекбулат их окружать!'
  
  ...Плечом Григория задевши,
  Иван, как тур, прошёл вперёд,
  Каблук и посох в затвердевший
  Вбивая снег и тонкий лёд.
  
  'Всё врёшь!' - вскричал Иван и в небо
  Лицо горящее поднял.
  Нашёл там просинь для ответа.
  Забыв про всех, в неё сказал:
  
  'Я знал, что быстро это время
  Мне ненавистное придёт,
  Когда ростки взойдут, а семя,
  Им жизнь дарящее, умрёт!
  
  Когда-то Вяземский мне душу
  К борьбе призывом возмутил!
  Но дело сам же и разрушил, -
  Мне всю опричнину сгубил!..
  
  Здесь дело всё не в имяреке!
  Народ весь нужно мне спасать!!
  Чтоб Русь моя цвела вовеки
  Всех на куски готов я рвать!!!
  
  Занёсся Вяземский высоко...
  В измену, подлость, спесь и блажь.
  К петле пришла его дорога,
  И ждёт в аду суровый страж!
  
  ...Его не дам могиле тело!..
  Пусть Сатана найдёт раба!!
  Страдаю я, страдает дело,
  Лишаясь главного столпа!!!
  
  Господь, твои я вижу лики!
  Твой свет несётся на крылах!
  Предвижу замысел великий,
  Небесный смысл в своих делах!'
  
  ...Вернулся царь к упряжке санной,
  Вдоль лошадиных спин побрёл.
  По ремешкам, попоне тканной
  Сухими пальцами повёл...
  
  Остановился. Пальцы в гриву,
  Блеснув перстнями, запустил...
  Стоял так долго, молчаливо,
  Как будто чудо упустил.
  
  Жизнь убегала безвозвратно...
  Сгорало утро. Ветер дул.
  ...Спросил Иван: 'А где Скуратов?'
  Ответил Тёмкин: 'На мосту!'
  
  Иван ткнул в Тёмкина: 'Где хочешь
  Возьми стрельцов и в ворота
  Расставь заслоны, чтоб до ночи
  Народ не бегал никуда!
  
  Чтоб град чумной люд не покинул.
  Ответишь жизнью мне! Ступай!'
  Добавил Тёмкину уж в спину:
  'Опричных тоже не пускай!'
  
  На Арцебашева рукою
  Затем царь быстро указал:
  'Булат, ты со своими вои
  Немедля чтоб детинец взял,
  
  Места приходные, приказы,
  Застенки... что бы не пропасть
  Тетрадям, спискам и указам...
  Чтобы не могли ни сжечь ни скрасть...
  
  А ты, мой вечно врущий Гришка,
  С Грязным, Борисовым ступай
  С конвоем. Воровских людишек
  От грабежей остерегай!
  
  Всё, что награбили и взяли, -
  Велю на берег отвозить.
  Горой всё и складывать. Мы сами
  Там будем взятое делить!'
  
  Войдя обратно в сани грузно,
  Иван, в ковры свои садясь,
  Сказал: 'На мост!' и глянул грустно
  На сор в мехах своих, и грязь.
  
  ***
  
  Везли Ивана по дороге
  Ведущей к Волхову, к мосту.
  За ним охраны конной много,
  Подобно длинному хвосту.
  
  Промчались через перекрёсток,
  Стрельцов с кулями разогнав.
  Минули гать из свежих досок,
  Щепу подковами содрав.
  
  Минули Спаса-на-Каменьях,
  Амбары, кузню, торг пустой,
  Лабаз, горящее именье, -
  Метель из искр и дым густой.
  
  ...Вот в переулке длинном, узком,
  Забитом вдоль и поперёк,
  Совсем застряли. Здесь не русский
  Витал и говор, и душок.
  
  Грузили здесь товары в сани.
  К ним караульный голова
  Наумов выехал буянить:
  'Давай дорогу, борова!'
  
  На шум и Ярцев бодро вышел.
  За ним на воздух вылез царь.
  Наумов стал ругаться тише.
  Стал кто-то ныть как пономарь,
  
  Бубня свое самозабвенно;
  Возник немецкий человек:
  Чулки в полоску по колено,
  Да сам петрушкой разодет.
  
  Перо на шляпе мял ручонкой,
  Обозначая танец свой.
  Царю целует руку звонко,
  А тот качает головой.
  
  Иван Семёна подзывает,
  Как переводчика, речёт:
  'Как тут Дик-мастер поживает,
  И как торговлишка идёт?'
  
  Глаз немца, бесконечно хитрый,
  Лукаво в сторону глядит:
  'Позволь, мой царь, я с просьбой личной...
  В Москве торговля вся стоит!
  
  Мне нужен к грамоте опричной,
  Что от тебя я получил,
  Твой царский пристав, - чтобы лично
  Меня и торг мой защитил.
  
  'Тебе дать пристава? Дам, ладно.
  Он всех сумеет удержать, -
  Ответил царь. - Казне накладно
  Его однако содержать!
  
  Сам содержи его для дела,
  И не бросай товар возить.
  Торгуй здесь шире, действуй смело.
  Платя налог - чур, не хитрить!
  
  Моим купцам всем нужно море.
  Князьям же так живётся всласть...
  Князья и Строгановы в ссоре, -
  А я креплю их ссорой власть.
  
  От нас лес нужен англичанам,
  Чтоб строить сотни кораблей.
  Без них нельзя островитянам
  Разбить испанских королей.
  
  Ливонцы Балтику закрыли,
  И с ними долгой быть войне.
  Их била Русь, они Русь били.
  Их победить придётся - мне!
  
  Но миром правят не ливонцы,
  Не турки и не короли.
  Мир захватили вы, - торговцы,
  В войну толкая за рубли!
  
  Поставлю вас себе в подмогу, -
  Руси торговлей послужить!
  Теперь всего нам нужно много.
  Чтоб веселее, лучше жить!'
  
  'Я заплачу!' - немчин кивает.
  Иван о просьбе говорит
  Семёну. Тот запоминает.
  Купец царя благодарит.
  
  Царь улыбается свирепо
  И немцу хитрому речёт:
  'Тебе семь тысяч должен с лета,
  Да всё не выполню расчёт.
  
  Война съедает денег много.
  Скажи, как с долгом поступить?'
  Купец, пугаясь, лоб потрогал:
  'Хочу тебе, царь, долг простить!'
  
  'Так власть менять на деньги нужно!' -
  Ударив Дика по плечу,
  Сказал Иван, смеясь натужно.
  Добавил после толмачу:
  
  'Вот так бы все давали деньги!
  Я к морю вывел бы страну!
  Князьям ведь жалко и копейки,
  Воз сена жалко на войну!..'
  
  ***
  
  Вдоль мшелых каменных строений
  Среди Владыкина двора
  Шёл царь. От мысленных роений
  Болела страшно голова.
  
  Хрустели битые на плитах
  Осколки глиняных горшков.
  Лежал тут длинный ряд убитых
  Среди бочонков и мешков.
  
  Вокруг побоища остатки:
  Одежды рваные куски,
  Щепа от древков копий, шапки
  И затуплённые клинки...
  
  Толпа стрельцов хмельных и потных
  Несла с крыльца большой сундук.
  Во всех углах, раскрытых окнах,
  Дверях - мелькание и стук.
  
  ...Стоят опричники, а рядом
  Хмельная девка на кулях
  Мычит, немая, и наряды
  Мнёт патриаршие в руках.
  
  С тех нитей, порванных досуже, -
  Как слёзы сыплет жемчуга;
  На плиты каменные, лужи,
  В навоз и кровь... Сама нага...
  
  'Царь здесь!' - шум сделался сильнее.
  Все побежали по двору.
  Лай псов. Шум! Гам!.. У многих тлеют
  Замки пищалей не к добру.
  
  Люд любопытный криком злобным
  Наумов быстро разогнал,
  А обезумевшим, голодным
  Собакам кости побросал.
  
  А то брехали беспрерывно.
  В палаты двери растворил,
  Всё осмотрел, и следом чинно
  Как победитель царь вступил.
  
  Прошёл по гулким переходам,
  Скрипучим лестницам, ходам
  Не сомневаясь, будто годы
  Провёл во ключниках здесь сам.
  
  Ногою пискнувшую крысу
  Отбросив, в трапезную дверь
  Раскрыл опричник белобрысый,
  И встал безмолвно меж скамей.
  
  'Позвать мне сотенного!' - тыкнул
  Царь пальцем в сторону крыльца.
  Звать стали дружно. Шум и крики.
  Пригнали нужного стрельца.
  
  Иван на древний трон Владыки
  Воссел у длинного стола.
  На фрески стен златые блики
  Бросало солнце из окна.
  
  Он оглядел резьбу под сводом:
  Орлы и каменные львы
  Покрыты красочным обводом,
  Играют золотом канвы.
  
  'К мосту успеем мы доехать, -
  Сказал Иван. - Несите есть!'
  Слова меж слуг как будто эхо
  Раз повторилось пять иль шесть.
  
  Стрелецкий сотник был поставлен
  Перед Иваном. Отвечал,
  Как был сюда идти заставлен
  И как Владыка осерчал.
  
  Сопротивлялись тут бояре
  Монастырёвы, вся их рать.
  Здесь по опричниками стреляли.
  Пришлось палаты с боем брать.
  
  Иван его рассказ дослушал.
  Взглянул на блюда на столе.
  Неспешно курицы откушал.
  Заметив странный сор в вине,
  
  На всякий случай чашу кинул
  Со звоном об пол. Закричал.
  Небесный свет внезапно сгинул,
  Померк совсем в его очах.
  
  Его скрутило крепче дыбы...
  В пространстве двинулись вокруг
  Медведи, птицы, волки, рыбы
  Сквозь лес из человечьих рук.
  
  Носились по небу кометы,
  Убитых клича имена,
  И с отсечённых рук браслеты
  Слетали, звякая у дна.
  
  ...Вслед за зверьём, в одежде тёмной,
  Сминая руки как траву,
  Шёл демон и косой огромной
  Водил по связанным во рву!
  
  Гул мерный шёл от тех движений,
  Как будто между жерновов
  Зерно мололи. Слабо пенье
  Неслось нестройных голосов.
  
  На лбу у демона туманы;
  Шаги слепы и тяжелы;
  И косит демон тот поляны
  Из рук людских - как луг травы!
  
  И вот среди имён невнятных
  Ивана имя разнеслось,
  И пальцы длинные в нарядных
  Перстнях увидеть удалось.
  
  Коса ударила немедля -
  И боль по телу разлилась.
  Но и пореза не заметно...
  Тогда опять коса прошлась!
  
  Как пытка снова боль пронзала.
  ...Покуда мрак не просветлел,
  Так повторялось всё сначала -
  Лес рук качался и хрустел.
  
  Тьма, вспышки разные по силе...
  Иван увидел снова свет:
  Чернавки молча разносили
  Среди обедающих хлеб.
  
  Ещё звенела и катилась
  По полу чаша... и вино,
  Стена которым окропилась,
  На пол ещё не всё стекло...
  
  Никто мгновений не заметил
  Что длились вечность. Получив
  Другую чашу, царь, помедлив,
  Её отставил не отпив:
  
  'Ведь пост сейчас. Вина не пейте!'
  А Ярцев вовсе и не пил.
  Капусты квашенной и редьки
  С грибами только и вкусил.
  
  ***
  
  Послал Иван смотреть подвалы
  И пленных всех переписать.
  Распорядился сеновалы,
  Ледник, кладовки обыскать.
  
  Ещё дал много указаний:
  Кого, зачем и как пытать,
  И что венцом для всех дознаний
  Должно быть - про деньгу узнать.
  
  Прознать, где у купцов зарыты
  Горшки с каменьями, деньгой.
  Затем ушёл царь с грустным видом.
  Закрылся в кельице пустой,
  
  И быстро в ней угомонился.
  В тиши там долго пребывал;
  Не то заснул, не то молился.
  Вот Ярцев в келью постучал...
  
  Тук-тук... В ответ на стук ни звука.
  Лишь снизу шум многоголос.
  Кричать стал Ярцев с перепуга:
  'С царём беды бы не стряслось!'
  
  Вокруг опричники собрались.
  Решили лестницу к окну
  Поставить. Медленно поднялись
  И заглянули в глубину,
  
  Но ничего не увидали, -
  Не разглядели ничего.
  Лишь край стола и полог спальный
  Они увидели в окно.
  
  Тогда в смятении великом
  Бояре, рынды и стрельцы
  На двор снесли святые лики.
  Им помогали в том чернцы.
  
  Петь стали громко во спасенье,
  Надеясь демонов унять,
  Чтоб Дух Святой и провиденье
  Решили им царя отдать.
  
  Рёк Ярцев Сёмину: 'Проснётся
  Наш царь услышав круговерть?'
  Ответил Сёмин: 'Обернётся
  Для нас концом Ивана смерть!
  
  Вдруг царь пропал, ушёл иль умер?
  Чудны деяния его!
  Что делать после, - ты подумай!'
  Присел тут Ярцев на бревно.
  
  Угрюмо глядя на поющих,
  Сказал: 'Всё дрянь, как ни суди!
  Среди обиженных и злющих
  Что ждёт опричных впереди?
  
  Грядёт опала приближённых, -
  Служил кто или не служил.
  Велик круг нами разорённых...
  Взять для примера род Ратши:
  
  В нём все Челяднины, Слизнёвы,
  Татищевы, Бутурлины,
  Жулёбины и все Чулковы.
  Родня Чулковым - пол-Москвы!
  
  Лишь их потери перечислив,
  Поймёшь - мир кровью истечёт!
  Царевич слаб, ему бы мыслить
  Про цацки, нянек, сладкий мёд.
  
  Нам на него не опереться.
  Он первый нас загонит в гроб!
  Умрёт Иван - не отвертеться
  С врагами встретиться лоб в лоб!
  
  Нас пара тысяч беззаветных.
  Другие с нами - подлый сброд.
  Погибнем мы среди небедных,
  Отмщенья жаждущих врагов!
  
  Не дай Бог смерти государя!
  Тогда останется бежать,
  Бросая всё, в Литву и дале,
  Покуда будет твердь держать!..'
  
  Толпа неистово шумела.
  Волненье всем передалось.
  ...Пошёл снег медленно, несмело
  И белым всё заволоклось...
  
  'Идёт наш царь! Открылся! Вышел!
  О, слава, Господи, тебе!' -
  Вскричали радостно на крыше
  И повторили на крыльце.
  
  Сначала рынды появились,
  Затем Наумов. Он сиял,
  Как будто в битве отличился,
  И словно он царя спасал!
  
  Вот, окружённый плотно ратью,
  На воздух вышел государь
  Весь в чёрном монастырском платье.
  Толпу не видя, глянул вдаль.
  
  Изрёк: 'Что это тут за пенье?
  Вам больше дела не нашлось?
  Сброд кособрюхий! Пшли живее!'
  'Жив царь!' - повсюду разнеслось.
  
  Пошёл царь, крыльями одежды
  Маша как ворон на ветру,
  Весь в полном здравии, как прежде,
  По замощённому двору:
  
  'Пора нам ехать, христиане!'
  Коней никто не распрягал.
  Все сели в сёдла, влезли в сани,
  И царский поезд поскакал.
  
  ***
  
  Напротив серых стен кремлёвских
  На бреге Волхова-реки
  В разрывы чёрных туч бесовских
  Лучи от солнца дол секли;
  
  Холмы в щетине рыжих веток,
  Снега, торосы, плавни, льды,
  Завесы из рыбачьих сеток,
  Дворы торговой стороны...
  
  Вдоль чёлнов, кверху дном лежащих,
  Плотов и лодок, вмёрзших в лёд,
  Причальных голых свай торчащих
  Стоял, безмолвствуя, народ.
  
  И взглядом каждый обращался
  Со всех сторон на длинный мост.
  Там люд толпою колыхался,
  Тёк как змеиный чёрный хвост.
  
  Мост кремль со стороной торговой
  Крутой дугой соединял,
  И полыньёй под ним огромный
  Зловещий зев воды зиял.
  
  Стояли здесь на всех подъездах
  Стрельцы... А близко и вдали -
  Боярских детушек разъезды
  На казнь, захваченных, вели!
  
  И в Волхов, полный до отказу,
  Людей кидали - жив иль мёртв.
  ...Кого помедлив, коих - сразу
  Несло течением под лёд...
  
  Как будто вновь Батый решился
  Всю Русь нещадно покарать,
  И чёрной силой навалился
  Люд христианский истреблять!
  
  Тут казнь и жертвоприношенье,
  И Дьявол чёрный тут восстал.
  Здесь водным духам угощенье
  И Вельзевула пьедестал.
  
  ...Пар от дыхания над брегом
  Туман лесной напоминал, -
  Во вспышках солнечных над снегом
  Он бледной радугой сиял...
  
  Гремели изредка пищали
  Среди домов и у моста:
  То вверх, то в головы стреляли
  Остерегая иль казня.
  
  Рыданье... Крики человечьи!..
  Собаки лают! Кони ржут!..
  А в небе вороны зловеще
  Летают бесконечный круг...
  
  ПЕСНЬ ПЯТАЯ
  
  Мздоимство в общении с иностранными купцами. Казни покорных судьбе новгородцев на мосту через Волхов в присутствии Ивана IV. Чудесное спасение павшего на колени Пскова от разгрома по воле самодержца. Неистовый карательный поход Государевых людей по землям изменников. Отступление царёвой рати из разорённых чумой, недородом, войной и карами северных русских земель. Разговор Ивана IV с Богом - одиночество человека перед вечностью.
  
  'Дорогу!' - хлёсткие удары
  Царю прокладывали путь.
  Стрельцы, пугая смертной карой,
  Толпу толкали как-нибудь.
  
  К заборам люди прижимались,
  Кляня несчастную судьбу.
  Кто не успел, лежать остались,
  От боли корчась на снегу.
  
  На берег поезд въехал шагом.
  Стрельцы охраны развели
  Толпу своими бердышами
  И помогли ещё плетьми.
  
  'Царь!' - любопытствуя со страхом,
  Кто помоложе лез вперёд.
  Толкнули молодца в рубахе -
  Упал саням он поперёк.
  
  Ближайшим людям стало видно,
  Как хочет встать, но не дают -
  Коней колени и копыта
  Его толкают, валят, бьют.
  
  Под топот поезда ритмичный
  Со всех сторон зовут его.
  Свистят, а он, как куль тряпичный,
  Ползёт, не видя ничего...
  
  Опричник из царёвой стражи
  Согнулся низко во седле,
  Ударил парня саблей дважды -
  И тот навек припал к земле!..
  
  Полозья медные, копыта
  Кровавый труп вдавили в снег.
  Все позабыли об убитом,
  И поезд свой продолжил бег...
  
  ***
  
  Мост был широк... По праву руку
  Стояли ждущие суда,
  С прислугой, семьями разлуку
  Предвосхищая навсегда.
  
  По леву руку московиты,
  Стрельцы, дворянские сыны;
  Как злые барсы - яры видом
  И действом сим возбуждены.
  
  Жар ног босых как будто пламень
  Свёл снег и выставил на вид
  Моста сырой и скользкий камень
  В навозе, щепках и крови.
  
  Сквозь слюдяную ширму-дверцу
  Из полумрака царь глядел,
  Как прижимая руки к сердцу
  Старик на корточках сидел
  
  Босой, в одной рубахе грязной.
  Над ним молодушка, склонясь,
  Шептала что-то несуразно.
  Румянцем ярким залилась
  
  Заметив взгляд царя. Схватилась
  Оправить косу - нет косы -
  Не плетена. Перекрестилась.
  Укрыла ноженьки босы...
  
  Стоял с девицей юный отрок:
  Вокруг с отвагою взирал
  И руки с кольцами верёвок
  К груди тщедушной прижимал.
  
  Иван о жизни грустно думал.
  Охрана грозная ждала.
  Вокруг расхаживал Наумов
  И с губ его неслась хула.
  
  Он вдруг застыл на полушаге.
  Всё на мгновенье замерло.
  'Смотри, идёт палач Скуратов! -
  Заговорили рядом зло. -
  
  Теперь в палачестве он лучший!'
  'Его нам славы не добыть...
  Царю он стал глаза и уши!'.
  'Горазд хоть тысячу убить!'
  
  Хитра Скуратова ухмылка,
  А в ней презрение и страх.
  И он глядит не так уж пылко, -
  Свет прогорел в его глазах.
  
  Как будто кануло в нём солнце -
  Малюта прежний, да не тот!
  На пальцах рук чужие кольца
  И весь в крови с главы до ног...
  
  Подали списки... Их листая,
  Скуратов что-то говорил.
  Иван молчал, едва кивая.
  Помалу мёд горячий пил.
  
  Судом царя всё завершалось
  В потоке суматошных дел.
  Кивком одним судьба решалась:
  Бунтовщикам один удел.
  
  Пером дьяк в списки быстро тыкал:
  'Подьячий Маслов, дочь и сын!'
  А рядом громко имя кликал
  На мост Безопишев Угрим:
  
  'Теперь подьячие: Сухаев
  Иван с женой и дочерьми.
  Григорьев, Тимофей Богаев
  С сестрою Марфой и Сурьмин.
  
  Васюк Шамшиев и Уваров
  Неждан и трое сыновей,
  Дочь и жена с Ильёй, Иваном
  Из дворни, Тёмнев Алексей!'
  
  ...Дьяк грел чернильницу свечою.
  Грыз ногти. Ярцев задремал.
  Край плахи мелкою щепою
  Крошился и топор стучал.
  
  Молился тихо Поливанов.
  Дрова сухие принесли.
  Рутина, холод. Близь Ивана
  Костёр сложили. Развели.
  
  Огонь не шёл. В трут били кремнем,
  В солому сыпали искрой.
  У самой плахи старец древний
  Сам умер - был едва живой...
  
  'Богдан Воронин со женою
  И сыном Карпом. Петр Петля
  С женой да братом Неустроем.
  Дьяк Воропаев, Линь Илья,
  
  С ним Маслов Фёдор, дочь Ирина,
  Жена, Будило Тимофей
  И сыновья Кирилл, Никита,
  Молчан Рябой и брат Андрей'...
  
  Уже опричники устали
  Вину единую вменять,
  И вместо 'выбыл' просто стали
  Лишь букву 'в' одну писать.
  
  ...Подсудных всё не убывало.
  Чернила кончились для них.
  Дьяк стал, как раньше не бывало,
  Под имя ногтем ставить штрих.
  
  Иван сидел, усы кусая.
  Узрел молодку без косы:
  Она, краснея, шла босая,
  Но ни испуга, ни слезы...
  
  Проснулся Ярцев вдруг в волненьи:
  'Кто я?.. Где я?.. Почто народ?!' -
  За братом малым в то мгновенье
  Молодку бросили под лёд...
  
  'Сыслёвы все: Иван, Василий.
  Поплёв Суббота, сыновья.
  Петр Блёклый и Семен Красильев,
  А также вся его семья.
  
  Потом Палицыны семьёю -
  Всего пятнадцать человек.
  За ним Шельга и братьев трое:
  Кузма Третьяк и с ними Грек'...
  
  Ещё поставили колоды.
  Сменили сабли, топоры.
  И одуревшие до рвоты
  Ушли зеваки во дворы.
  
  ...Дул ветер. Быстро вечерело...
  До тьмы решили продолжать.
  Кого собрали, тут отделать,
  Других до утра придержать.
  
  Подьячих, дьяков и поквасов,
  Конюших, чашников, чернцов,
  Ткачей, дворянчиков, помясов,
  Истопников, простых писцов,
  
  Их жён, детей и домочадцев
  Рубили тут, что было сил.
  ...Поднялся царь. Поспешно Ярцев
  К саням царёвым потрусил.
  
  'Владыка Пимен и Цыплятьев,
  Торговцы Котов и Сырков
  Пусть ждут утра!' - царь поднял платье,
  Чтоб не пристала слизь и кровь.
  
  Но кровь всех жертв уже пристала
  На все земные времена.
  'Господь... - откуда-то звучало, -
  Ты сам их веси имена!'
  
  ***
  
  ...Разграбив храм святой Софии,
  Иконы Корсуньские взяв
  И мощи древние, святые,
  И всё убранство разметав,
  
  Михайлицкий, Хутынский, Юрьев,
  Антониев монастыри -
  Оплот изменнических ульев
  Без сожаления сожгли!..
  
  Коль снять с церквей святые лики,
  И мощи вынести за край,
  Забрать писания и книги -
  Храм превращается в сарай!
  
  Так храм святого Варлаама,
  Жён-мироносиц и потом
  Святых: Климента, Николая
  И Пятницы Праскевы дом,
  
  И храм Николы Чудотворца,
  И церкви многие, ярясь,
  Опричное громило войско!..
  Им потакал Великий Князь!..
  
  ...Когда от мёртвых запрудился
  Весь Волхов... бросив мертвецов,
  Царь чинно в поле удалился
  В опричный стан, обоз стрельцов.
  
  Чуму, пожаров ожидая,
  В шатрах у стен градских стоял,
  Пленённых мучая, пытая.
  В уезд охотников послал.
  
  Пошли полки с наказом царским
  'Не рассуждать и не щадить!
  Под предводительством боярским
  Кругом пятины разорить!'
  
  Белоозерские пятины,
  Затем Бежецкую, Шелонь
  Громили ярые детины,
  Древянскую, Усвят и Воль...
  
  Сынов и внуков московитов,
  Которых стал переселять
  Сюда ещё Иван Великий,
  Родами стали истреблять;
  
  Пришла погибель для Дубровских,
  Каменских и Коротневых,
  Отчёвых, Паюсовых, Сольских,
  Гагариных и Квашниных!..
  
  Живых же прочь переселяли, -
  Босыми гнали - стар и млад...
  ...Всех красных девок отбирали -
  Вели полоном в Новоград.
  
  Крестьян убитых не считали,
  Что тягло чёрное несли.
  Стопы и руки отсекали,
  Чтоб в муках кровью истекли...
  
  Жгли избы, резали скотину,
  Оклады брали из церквей.
  Нырнули в лютую стремнину, -
  Казалось, края нету ей!
  
  ***
  
  Казнив Цыплятьевых и с ними
  Монастырёвых, царь услал
  Владыку Пимена в унылый
  Острог. В оковах содержал.
  
  Потом пол-Новгорода взявши
  В свою опричнину, Иван
  С монастырей, его предавших,
  Решил взять откуп в свой карман:
  
  'Пусть долг с Борятинским с них взыщут
  Мишурин, Пронский, Старого -
  С монастырей по тридцать тысяч
  Златых рублей, да серебро!'
  
  ***
  
  Отделав Новгород толково
  И 'Слава Господу!' крича,
  Орда опричных воев к Пскову,
  Аки зверьё пришла рыча.
  
  Все псковичи в одеждах белых
  Во поле вышли пред стеной.
  Пав на колени, оробело
  Молили милости одной.
  
  'Мы ничего не замышляли!
  И не хотели жить в Литве! -
  Так псковичи увещевали. -
  До гроба преданы тебе!'
  
  И за святым царём на небо
  К вратам Господним золотым
  Идти согласны стали слепо,
  Лишь только царь прикажет им!
  
  Случилось чудо! - царь смягчился.
  На разграбление не дал
  Опричным Пскова. Удалился
  От древних стен и станом встал.
  
  По спискам взял, кого изволил.
  Пытал, казнил - как вздумал он -
  Две сотни. Триста обездолил,
  В Москву погнал с собой в полон...
  
  Чудесным образом спасённый,
  Как Китеж-град по небу плыл, -
  Застыл Псков весь заворожённый,
  И Бога лишь благодарил!..
  
  ***
  
  ...Всё хуже делалось Ивану.
  Не приходила благодать.
  Душа его страдала раной -
  Он продолжал её терзать.
  
  Страдал, бродил по старым храмам.
  Вот и у Медни храм такой;
  Разбит опричником упрямым.
  Остановился здесь конвой.
  
  ...Луна сочилась через щели
  Закрытых ставней. Иней, снег
  Лежал под сводом. Ветры пели
  Молитвы, будто человек...
  
  Скрипели петли, кони ржали
  Среди умершего села.
  У церкви брошенной стояли
  Царёвы сани. Ночь была...
  
  Богообразная старуха
  С ключом застыла у двери.
  Стояли рынды... К ним до слуха
  Стук доносился внутри, -
  
  Шаги царя во церкви белой.
  Он долго пребывал один
  Среди резьбы заплесневелой
  В лохмотьях дряблых паутин.
  
  ...На образах слезами иней
  Мерцает. Из небытия
  Тихонько души шепчут имя.
  Хлам утлый вместо алтаря...
  
  Царь здесь хотел унять томленье,
  Огонь, что адской болью жжёт.
  Мечтал Иван: 'Хоть что на мгновенье
  Боль бесконечная пройдёт!'
  
  Глядел совой в пустые ниши,
  Где были раньше образа.
  Ему казалось - кто-то дышит...
  Из темноты глядят глаза...
  
  Во полумраке гулких залов
  Былого ладана следок.
  Кощунством исповедь звучала.
  Слова вставали поперёк...
  
  Взаимосвязь вещей, событий -
  Вот Бог! Он всюду и везде!
  Читает чувства, видит мысли,
  Из них слагает жизнь тебе!
  
  Напрасно ждать тут просветленья.
  Коль веры нет... - то нет спасенья!
  
  'Господь, зачем кругом такое,
  Все эти люди и дела?!
  Давно не нахожу покоя...
  Душа отчаяньем полна!
  
  Моих детей в годах незрелых
  Рукой бездушной Ты отнял.
  В делах державных, дерзновенных
  Ни разу счастья не давал!
  
  Всё через силу, многим потом...
  Всегда один, - почти изгой...
  По острым иглам босоного
  Вёл как слепца в степи глухой.
  
  Отнял жену Анастасию!
  Взамен не дал мне ничего...
  Забрал её - мою Мессию,
  Во тьме оставил одного!
  
  Я ждал Твой глас в разгулах диких
  Средь обесчещенных дев, жён,
  Среди опальных и убитых,
  Сожжённых сёл... Ты не пришёл!
  
  ...Глядишь, Господь, в молчанье странном.
  Ведёшь меня как на убой!
  И строишь козни постоянно,
  А я - распахнут пред Тобой!..
  
  Неужто я напрасно верил
  И службы нощные стоял,
  Неисчислимых жертв не мерил
  И златом церкви осыпал?!
  
  Что получил? Врагами полный
  Дворец отцовский, слуг-убийц?!
  Народец нищий, недовольный,
  Да вместо верных жён - блудниц?!
  
  Терпеть мне больше нету мочи!..
  Одна молитва лишь чиста!
  Сейчас пошлёшь мне смерть, средь ночи
  Иль в утро Страшного суда?!
  
  Твои я души отбираю,
  В скитанья вечные гоня!
  Тела на части расчленяю,
  Не исповедовав казня!..
  
  Не допускаю по обряду
  По-христиански хоронить!
  Казню семействами всех кряду,
  Чтоб вклад не мог никто вложить.
  
  В церквах никто их не помянет.
  Без отпевания, креста,
  В могилах общих их утянет
  На муки в адские врата...
  
  Мне свет Твоих Великих истин
  Не укрывай в усмешке злой!
  Коль Ты не судишь их при жизни, -
  То буду я Твоей рукой!!!
  
  Молю, презрительно из ликов
  Мне взглядом сердце не пронзай,
  И сновидений, полных криков,
  В рассудок мой не засылай!..
  
  ...Молчишь и смотришь отовсюду...
  Мне тяжко с этим взглядом жить!
  Но всё равно - хочу и буду
  Свои деяния вершить!
  
  Кто из живущих Твой избранник?!
  Кто за тобой несёт Твой крест?!
  Один лишь я - несчастный странник!..
  Один как Ты, один как перст!!!
  
  Спасу я свой народ от порчи,
  Поставлю всех у врат Твоих!
  Пусть мне достались злые корчи, -
  Готов я к жертвам для других!
  
  Вменят потом мне кровь за многих
  И будут вечно клеветать.
  И в то же время в масках строгих,
  Как прежде, Русью торговать!
  
  ...Мой род - одни святые лики,
  И к ним и мне пора скорей!..
  Прости меня за спесь и крики!
  Мне тяжко быть рукой Твоей!...
  
  Молитва воодушевляет...
  Люблю Россию как Тебя!
  Так пусть же вечно воссияет
  Её священная земля!!!
  
  Устал я, тягостна дорога...
  Во всех краях и на Руси
  Смерть накликают мне до срока!..
  Мне страшно, Господи, спаси!..'
  
  ЭПИЛОГ
  
  Обратный путь к Москве был долог:
  Полон и девки, скарб, возы,
  Богатства груды, страшный голод,
  Чума, предчувствие грозы...
  
  Приметы: лунное затменье,
  Хмельной разгул, разбой, содом,
  Убийства и исчезновенье
  Людей опричных чередом:
  
  В чащобах, ямах, у задворок
  Находят чёрные тела.
  Кто их убил, злодей иль ворог?
  Иль дело Божьего суда?
  
  ...В деревне Медня с пыткой, дыбой
  Казнили взятых псковичей.
  Других в Торжке в избе закрытой
  Сожгли от храмовых свечей...
  
  ...Чем всё закончилось? Известно:
  Давлет-Гирей Москву спалил.
  Иван же в Новгород безвестно
  Бежал и там во страхе жил...
  
  Но всех опричников, сбежавших
  От крымцев, стал царь заменять
  На осуждённых, казни ждавших,
  И ссыльных стал обратно звать,
  
  И в битве у села Подольска
  Рать турок с крымцами разбил,
  И басурманское всё войско
  В Оке глубокой утопил...
  
  Увидев в этом Знак небесный,
  Что Бог его за всё простил,
  Иван опричнину уместно
  И безвозвратно... - отменил!
  
  Переселил дворян обратно,
  И всё, что мог, живым вернул.
  Людей замученных, стократно
  В церквях и храмах помянул...
  
  ***
  
  ...Что это было, кто ответит?
  И кем был этот человек?
  Его звезда сквозь время светит,
  Манит к себе который век!
  
  Мир благоденствия святого
  Хотел Иван установить,
  Взяв Православие в основу, -
  Желал страну свою сплотить!
  
  Так появились это царство:
  Не сонм земель, а монолит.
  И что теперь до святотатства,
  Что кто-то был тогда убит?
  
  Кто мог бы сделать это лучше:
  Казань, Сибирь, Литва и Крым?!..
  А был ли кто его похуже,
  И кто сейчас сравнится с ним?
  
  Создал он русским государство
  И не на век, - на тыщу лет!
  Романов сел потом на царство,
  Поляки заперлись в Кремле.
  
  ...Иной правитель, жертв не меря,
  Свои богатства пополнял;
  Иван же, свято в Бога веря,
  Власть государства укреплял!!!
  
  Всё получилось так как было:
  Провалы, взлёты и разброд.
  Зато молва царя любила -
  Любил его простой народ!
  
  Иван воскрес в других... И правил.
  Он узнаваем до сих пор, -
  Создатель главных русских правил,
  Судьбы России царь и вор!..
  
  1999
  
  Словарь архаических слов, терминов и пояснений
  
  Константинополь - столица Византийской империи, основанной римским императором Константином Великим, установившим главенство христианства в империи, первый христианский святой монарх.
  Ливония - юго-восточная Прибалтика.
  Нарвал - морское млекопитающее из отряда китообразных.
  Ляхи - поляки, литовцы в XVI веке.
  Холоп - человек низкого происхождения, слуга, бесправный работник.
  Жилец - слуга в богатом доме, наёмный работник.
  Стрельцы - профессиональные воины, находящиеся на царской службе, вооружённые современным огнестрельным и холодным оружием.
  Разбойный приказ - госучреждение, выполняющее функции розыска и наказания уголовных преступников.
  Митрополит - второй по старшинству после патриарха высший чин православной церкви.
  Мошна - кошелёк.
  Дьяк - служащий госоргана власти.
  Казарка - птица семейства утиных.
  Опричь - кроме того, другое.
  Рында - телохранитель.
  Боярин - высший дворянский военный и государственный чин.
  Чернь - городские низы, бедняки.
  Кормовой приказ - госучреждение, ведающее вопросами выделения земельных участков и населённых пунктов для обеспечения служащих дворян.
  Тать - вор.
  Чадо - ребёнок.
  Челядь - слуги, охрана, наёмные служащие.
  Скарб - домашнее имущество.
  Дрань - кровельное покрытие из деревянной черепицы.
  Великий князь - старший из русских князей.
  Невель - город в Псковской области.
  Хляби - поверхность жидкости.
  Попона - накидка для лошади.
  Черкеска - кафтан с маленькими карманами для зарядов огнестрельного оружия на груди.
  Басурманский - не русский.
  Поезд - некоторое количество конных повозок, саней, идущих след в след.
  Детушка боярский - младший воинский чин, примерно соответствующий прапорщику.
  Пищаль - ручное огнестрельное оружие, мушкет.
  Споро - быстро.
  Опричнина - другое относительно привычного.
  Слобода - обособленная застройка городского типа, часто имеющая особенности, связанные с характером компактно проживающего населения, в западной культуре колония переселенцев.
  Кистень - холодное оружие ударного действия.
  Булат - сорт высококачественной стали для холодного оружия.
  Хоругвь - знамя, церковный символ.
  Бурка - длиннополая войлочная одежда.
  Статки - налог, дань.
  Земство - государственная система самоуправления территории.
  Удел - административно-территориальная единица разной принадлежности и размеров.
  Истукан - скульптурное изображение языческого бога.
  Тын - забор, стена из брёвен.
  Кромешники - прозвище данное опричникам в народе.
  Земской Собор - съезд представителей местного земского самоуправления.
  Пятина - мелкое территориальное образование Новгородской земли; разделялась на податные округа, называвшиеся погостами и управлявшиеся посылаемыми из Новгорода должностными лицами.
  Псарь - слуга, отвечающий за собак хозяина.
  Крамола - нарушение принятых клятв и устоявшихся правил.
  Дыба - подвешивание человека за конечности в качестве пытки.
  Аспид - змей.
  Сиречь - то есть.
  Плаха - помост с деревянной подставкой под голову казнимого.
  Баскаки - золотоорденские сборщики дани.
  Ушкуйники - новгородские разбойники.
  Тур - бык.
  Бердыш - уникальное русское холодное оружие - длинный тяжёлый топор с острым завершением для пехотного боя против пеших и конных, одновременно подставка для стрельбы из пищали.
  Перст - палец.
  Детинец - крепость, кремль.
  Вельзивул - один из слуг дьявола.
  Волхвы - языческие колдуны.
  Тягло чёрное - выплата дани, налога.
  Полон - плен.
  
  Список использованных имён
  
  Иоанн Предтеча - пророк, первый святой, предсказавший приход Иисуса Христа и крестивший его в реке Иордан.
  Басманов -(Алексей) боярин, один из инициаторов опричнины, казнён после разгрома Новгорода в 1570 году.
  Бельский - (Богдан) думный дворянин, дипломат, воевода. После смерти Ивана служил царю Фёдору, царю Годунову, Лжедмитрию I и полякам, за что произведён самозванцем в бояре. После назначен воеводой в Казани, где убит жителями.
  Ушатый - (Семён) князь из небогатого княжеского рода.
  Скуратов - (Малюта Бельский) близкий родственник царя, опричник, воевода, палач, погиб в Ливонии при штурме города недалеко от Ревеля (ныне Таллин).
  Блудов - (Игнатий) рында - телохранитель царя, опричник, представитель бедного дворянского рода.
  Константин - (Великий) император Римской империи с 323 по 337 год, покровительствовал христианству, перенёс столицу Римской империи в построенный им Константинополь (ныне Стамбул), христианский святой.
  Мстиславские - княжеский род, происходил от Евнутия - третьего сына Гедимина, великого князя Литовской Руси; их статус был выше, чем у большинства других Гедиминовичей при дворе русских государей; по знатности их ставили выше Рюриковичей, к которым относился Иван IV.
  Гедемины - прямые потомки Гедимина, Великого князья Литовского в ту пору, когда Литва занимала большую часть Киевской Руси вплоть до города Вязьмы. К Гедеминовичам относились в том числе князья Трубецкие, Бельские, Булгаковы-Голицыны.
  Митрополит Афанасий - духовник Ивана Грозного; участвовал в Казанском походе, избран в митрополиты по настоянию царя, отказался от чина после введения опричнины под предлогом болезни.
  Князь Юрий Кашин - боярин и воевода, участник многих военных компаний того периода.
  Ховрины - древний и богатейший боярский род, выходцы из Крыма.
  Григорий Чулков - представитель мелкого дворянского рода из Литвы.
  Ратши - группа дворянских родов, ведущих свою линию от Ратши (Ратмира) - боярина князя Александра Невского: Булгаковы, Бутурлины, Волковы, Жулебины, Зелёные, Каменские, Мусины-Пушкины, Слизнёвы, Челяднины, Чулковы и другие.
  Курбский - (Андрей) князь рода Рюриковичей, воевода, входил в ближайший круг Ивана Грозного, сотрудничал с польско-литовским королём, перешёл к нему на службу, получил город Ковель, землю на Волыни и в Литве, 28 деревень.
  Сильвестр - новгородский священник, советник Ивана и его соправитель до начала опричнины.
  Александр Адашов - казначей, дипломат, создатель и руководитель Избранной Рады - правительства московского государства в 1540 - 1550-х годах; отстранён от государственной деятельности из-за позиции своей семьи по отношению к царю.
  Василий Юрьев - (Захарьин) боярин, родственник первой жены Ивана Грозного, родившей будущего царя Федора, в охранении прав которого на престол видел своё предназначение.
  Макарий - патриарх, венчавший Ивана Грозного на царство, апологет божественности царской власти, активный участник внутриполитической жизни.
  Шишков - родственник опального боярина Адашёва.
  Сытин Федор, Алексей - братья жены опального Александра Адашова.
  Князь Воротынский - (Михаил) боярин, выдающийся воевода, герой взятия Казани, в последующем, после возвращения из опалы, наголову разбил турецко-крымское войско Давлет-Гирея близ нынешнего Подольска у Молодей.
  Князь Курлятьев - (Дмитрий), боярин, находился в близких отношениях с Сильвестром, Адашёвым и Курбским, отказался присягать Дмитрию, сыну тяжело болеющего Ивана Грозного.
  Князь Шоховский - (Иван) участник подготовки государственного переворота под руководством князей Старицких.
  Давлет-Гирей - крымский хан, вассал турецкого султана.
  
  Послесловие от автора
  
  С началом Государства русских начал жить и развиваться 'чёрный миф' о нём. Интенсивность использования 'чёрных мифов' о русских всегда усиливалась перед очередным грабительским нашествием Запада на Русь - Россию. Запад всегда серьёзно относится к ментальной войне - уничтожению самосознания, изменению ментальной, цивилизационной основы общества противника, как к компоненте войны традиционной.
  Разные страны во времена Ивана IV создавали 'чёрные мифы' друг о друге; Англия про Испанию и Италию и наоборот, Испания про ацтеков и инков, крестоносцы про арабов и евреев, арабы о крестоносцах и так далее. Даже коллектив авторов под псевдонимом 'Уильям Шекспир' работал над этим, очерняя католические страны или предшествующие свои же монархические династии.
  Ярким примером ментальной войны Запада против России служит горбачёвская 'Гласность' во время 'Перестройки', когда Запад пять лет подряд сотнями тысяч передач советского телевидения под контролем троцкистов, миллиардами экземпляров советских журналов и газет под защитой предателей, находящихся у власти в Союзе ССР, очернял советский период истории русского народа. При этом уничтожалось самосознание, изменялась ментальность, цивилизационные основы советского общества вообще и русского народа в частности.
  Так было и с Иваном Грозным ещё при его жизни. На Западе и на Руси, греческая форма 'Россия' тогда не употреблялась, Иван IV Грозный усилиями Западной пропаганды и иноагентов в Государстве русских превращён в одну из самых 'страшных и кровавых' фигур мировой истории, гораздо хуже Цезаря, Калигулы, Пилата, Филиппа Красивого, Кортеса и так далее. Не удивительно. Трудно найти в русской истории человека, который так много сделал для русского народа. Для хозяев Запада царь Иван Васильевич Грозный - страшный ментальный враг, создатель мощного самобытного Русского государства. Отсюда и ненависть к нему, очернительство, хула, фальсификации. Ведь Иван IV - это русские скрепы. Очернив и дискредитировав Отца-Основателя Государства русских, автоматически очерняются и дискредитируются сами русские. Хотя по сравнению с западными правителями той же эпохи, которые буквально топили в крови свои и соседние страны, и города, Иван Грозный - великий гуманист. Объяснять русским эти очевидные вещи, вроде как, излишне. Но, оказываться, не всем русским людям это понятно.
  Что касается Запада, то им хоть кол на голове теши логикой. Они уважают только право силы.
  Запад и внутренние враги русского народа, и ориентирующиеся на Запад иноагенты, особенно ненавидят и поливают грязью тех государственных деятелей, которые много сделали для Русского государства и русского народа, были народу наиболее близки. Среди них особенно поливают грязью Ивана Грозного и Иосифа Сталина. В РФ ментальная война против русских идёт с первых дней самоназначения Ельциным себя президентом РФ. Война ведётся против русских силами олигархии и за государственный счёт. В этом вопросе важнейший критерий - состояние прироста русского населения. Русских прибывает - русские выигрывают. Русских убывает - русские проигрывают.
  В период правления первого русского царя Ивана Грозного, население Руси выросло, по мнению большинства учёных, примерно на 30-50 процентов. И это несмотря на крупные войны, эпидемии, опричнину, нашествия и голод!
  Личность Ивана IV и его государственная деятельность являет собой часть ментального ядра Руси - России. Иван IV восстановил империю первых Рюриковичей. Её затем развалили 'элиты' - князья и бояре, которые растащили Русь по уделам и вотчинам, стали продаваться кусками Западу. Иван IV завершил процесс создания централизованного Государства русских, - могучей державы-империи, способной противостоять как Западу, так и Востоку. Иван заложил магистральные направления будущей внешней политики Руси -России: Балтика, возвращение Западнорусских земель, Северное Причерноморье, Кавказ, Сибирь.
  В Государство русских Иван IV включил Казань, Астрахань, Северный Кавказ, и ряд других территорий Золотой Орды. Начал освоение Сибири, сделав Государство русских прямым наследником империи Чингисхана от Карпат и Чёрного моря до Тихого океана. Территория Государства русских увеличилась почти вдвое: с 2,8 миллионов до 5,4 миллионов квадратных километров. По площади Государство русских стало крупнейшим в Европе. В его состав вошли Среднее и Нижнее Поволжье, Урал, Западная Сибирь, освоенные лесостепные и степные области Черноземья. Государство русских стало закрепляться на Северном Кавказе.
  И опять же, несмотря на крупные войны, нашествия, эпидемии, голод, прирост населения при царе Иване Грозном по разным оценкам составил до 50 процентов. То есть, по двум важнейшим показателям эффективности системы управления и эффективности деятельности главы государства - прирост территории и демография - правление Ивана IV Грозного явилось чрезвычайно успешным.
  Иван IV, создав опричнину, показал как можно бороться с внутренними врагами, которые ориентируются на Запад или тянут самобытную Русскую цивилизацию в прошлое, не дают развиваться. Он доказал, что Государству русских, чтобы сохранить себя, выжить перед натиском Запада и начать движение в 'светлое будущее', необходимо подавить внутреннюю измену, вывести космополитов и просто воров из своей системы управления и их элит.
  Такая мощная ментальная скрепа России как Иван IV приводила и приводит в ужас и истерику врагов Русской цивилизации и Русского суперэтноса и поныне.
  Ватикан - командный центр Запада во времена Ивана IV и ватиканская 'спецслужба' - иезуиты организовали отравление Ивана IV, убийство его сыновей. Впоследствии политический террор часто использовался Западом против руководителей Руси - России для устроения хаоса или изменения политического курса государства. Убийство Павла I, Распутина, смертельное ранение Ленина - одни их знаковых подобный действий западных спецслужб. Убийство Ивана IV спровоцировало Смуту. Используя боярство ту часть русской 'элиты', которая мечтала о возвращении старых порядков, 'стабильности', Запад добился распада страны, Гражданской войны, интервенции, разграбления и гибели массы русских людей! Зато информационная война против Ивана IV, собравшего и скрепившего Государство русских, создала образ 'кровавого тирана и убийцы'. Ментальная война продолжилась и после смерти царя, чтобы навсегда опорочить Великого русского человека и весь Великий русский народ.
  За полвека правления Ивана IV в условиях непрекращающихся войн, бунтов, заговоров казнено всего 4-5 тысяч человек (и это включая откровенных изменников и уголовников!). Тот, кто стонет и кричит о 'кровавом убийце' Иване IV - явный враг русского народа, если расценивает защиту русской государственной власти как недопустимое действие. Достаточно вспомнить современную статистику и сравнить количество людей, погибающих в РФ от рук бандитов, террористов или просто на дорогах, от алкоголя, чтобы понять ничтожность числа репрессированных за 50 лет правления Ивана IV - за 50 лет.
  По данным федерального статистического органа - Росстата в РФ только на дорогах погибают, в среднем, начиная с 1991 года 30 000 человек в год. То есть, за 19 лет капитализма в России с 1991 по 2011 год на дорогах РФ бессудно (!) убито негодной организацией движения 570 000 простых людей, даже не врагов народа, а самого что ни на есть простого русского населения! То есть, за 19 лет на дорогах убито плохо организованной системой жизни в 100 раз больше, чем в опричнину.
  Так где кровавые палачи русского народа? Пропагандисты по обе стороны границы как воды в рот набрали.
  А как обстояли дела с репрессиями и террором на Западе во времена Ивана IV? Судьи кто?
  Если Запад так возмущён 500 лет Запад Иваном IV, наверное, можно предположить, что сам Запад являл пример гуманизма и толерантности? Оказывается, ровно наоборот.
  В эпоху Возрождения в Европе, (когда в Государстве русских действовала опричнина), во время массовых репрессий против гугенотов (протестантов) в Варфоломеевскую ночь в Париже 24 августа 1572 года (и в последующие несколько дней по всей Франции) сторонники французского короля Карла IX зверски, и бессудно убили на улицах и в домах 30 000 человек. Вот так. За три дня французы бессудно убили в 10 раз больше своих соотечественников, чем опричники за семь лет по приговорам и указам!..
  За всё время Гражданских войн во Франции между французами-католиками и французами-гугенотами погибло вообще более 200 000 человек. Это в 70 раз больше, чем погибло в опричнину! Вот так. Это смертоубийство вообще не имело ничего общего с прогрессивными реформами или пользой государству, как в случае с опричниной. Про непрекращающиеся убийства, сожжения, изгнания евреев в Европе и вообще думать страшно. Вот несколько эпизодов геноцида евреев периода опричнины и Ивана Грозного, но только в Европе, естественно: из Франции в 1591 году в очередной раз изгоняют евреев, из Англии 1510 году в очередной раз изгоняют евреев, из Флоренции в 1516 году изгоняют евреев, из Венеции в 1555 году изгоняют евреев, из Рима в 1567 году изгоняют евреев, из Португалии 1516, 1555 годах изгоняют евреев, из Австрии в 1541 году изгоняют евреев, из немецкого графства Бранденбургского в 1570 году изгоняют евреев. И это только крупные места - страны и города! Сёла, деревни, местечки выбрасывали семьи евреев несчётное число раз!
  Коварные захватчики, угнетающие свои народы на Западе во времена Ивана Грозного, выжимающие кровавые соки и горькие слёзы из простых людей, попутно уничтожали и евреев. 2000 евреев убивают в 1506 году в Лиссабоне. В 1510 году 38 евреев подвергают пыткам и сжигают в Берлине. В 1574 году 897 евреев испанцы публично сжигают в Мексике.
  Так кто в этом случае кровавый палач? Запад кровавый палач.
  Иван IV же действовал в категориях сознания своего времени как все государи того времени, но гораздо менее жестоко. Грозный IV не сжигал людей тысячами на кострах, предварительно устраивая пытки с пристрастием, как это делали в 'цивилизованных' странах Европы. Десятки тысяч человек уничтожили европейцы во время 'охоты на ведьм' не имеющей ничего общего с прогрессивными реформами или пользой государству. Это на порядок больше, чем все жертвы опричнины.
  Так кто кровавый палач, да ещё и расист? Запад кровавый палач, да ещё и расист.
  Испанские Габсбурги прошли огнём и мечом по Нидерландам, творя массовые репрессии. Испанский король Филипп II устроил там кровавый террор. Тысячи людей его войска перебили, десятки тысяч сделали беженцами. Целые города вырезали, повстанцев вешали, жгли и рубили. Всех жителей Нидерландов назвали 'недосожжёнными еретиками'. Так, в ноябре 1572 года испанская армия, включающая в себя частные военные отряды немцев, итальянцев, албанцев, уничтожила всех горожан города Зютфен. В декабре вырезала почти всех жителей Нардена. Год спустя в Харлеме убили 20 000 человек, часть из них утопили. Это разве Иван IV сделал? Число жертв уничтожения только одного города в 10 раз выше числа всех жертв опричнины!
  Так кто кровавый палач? Запад кровавый палач.
  В Германии католики и протестанты десятки лет вели взаимный террор, массовые репрессии и убийство, а во время Крестьянской войны 1524-1526 годов немецкие крестьяне вырезали и рвали на части дворян и богатых, а частные военные отряды олигархов в ответ 'зачищали' от людей целые районы и области Германии. Погибло 30 процентов населения Германии. 30 процентов немцев! Вот так. Это разве Иван IV сделал? Так кто кровавый палач? Запад кровавый палач.
  В Германии в середине XVI века началась и продлилась примерно 200 лет 'Большая охота' на ведьм. Женщине достаточно было чем-то выделяться их толпы - красотой, рыжими волосами, родимым пятном, чтобы попасть на костёр. Женщин считали виновниками проявления климатического сдвига, поражения злаков ядовитой спорыньёй. В Европе официально открыли простор садистам, извращенцами всех мастей. Доносчики, судьи и палачи получали доход от казней. На жестокие казни 'просвещённые' европейцы эпохи Возрождения шли как на праздник - с семьями, с детьми! Тогда зверски убили десятки тысяч безвинных женщин и девочек. На порядок больше чем в опричнину людей вообще. Это разве Иван IV сделал?
  Так кто кровавый палач? Запад кровавый палач.
  Испанские конкистадоры в эпоху Возрождения во Флоренции и во времена опричнины на Руси уничтожили уникальные индейские цивилизации в Центральной и Южной Америке. Достижения огромного народа разграбили и сожгли. Миллионы индейцев уничтожены и превращены в рабов. Огромные территории 'зачищены' от туземного населения. Вот так.
  Так кто кровавый палач? Запад кровавый палач.
  В Англии существовало 'кровавое законодательство' королей из династии Тюдоров в конце XV-XVI веков - законы против бродяг и нищих. Главными жертвами массовых репрессий и массовых убийств английских королей в эпоху Возрождения становились массы крестьян, согнанные лендлордами с земли из-за того, что продажа шерсти овец, которым требовалась земля для пастбищ, оказалась выгодней лендлордам, чем сдача земли в аренду людям для пропитания.
  Мануфактурные предприятия и фермерские хозяйства оказались не в состоянии поглотить всю массу обездоленных крестьян. Толпы безработных, нищих, и бродяг заполнили города и дороги Англии. Сотни тысяч бедных, слабых, хромых, слепых, увечных, и больных англичан, к которым примешивались праздные бродяги и негодные преступники, лежали и ползали по дорогам и улицам Англии, прося милостыню у богачей, забывших или извративших в своём протестантизме заповеди Иисуса Христа.
  Людей, изгнанных лендлордами с земли, обвинённых в бродяжничестве и собирании милостыни без разрешения властей, бичевали, заставляли возвращаться на прежнюю территорию и принимать любые условия наёмного труда. Если люди не возвращались, их бичевали второй раз, отрезали половину уха; если же и после этого они не становились фактически рабами, их вешали как преступников. Уклоняющихся от работы на условиях своего бывшего лендлорда англичан отдавали на время в рабство тому, кто донесёт властям, что несчастный - бродяга. Хозяин новоявленного раба имел право плетьми принуждать человека к работе, продать, завещать по наследству и т. д. Раба за бегство осуждали на пожизненное рабство и клеймили, выжигая на щеке или на лбу букву 's' (Slave - раб); за второй побег ставили на лицо второе клеймо; в случае побега в третий раз - вешали как государственного преступника. Вот так. Разве Иван IV позволял себе в это же время такое обращение с русским народом? Нет, не допускал.
  Кровавые законы английских королей Тюдоров предотвращали восстания обездоленных и доведённых до отчаяния людей, обеспечивали людоедов-господ почти дармовой, рабской силой для развития английской промышленности и капитализма. Бывших крестьян и ремесленников, ещё недавно самостоятельных мелких хозяев, (то есть малый бизнес), кровавым террором олигархи включали в режим наёмного труда за кусок хлеба, делали из свободных людей послушных рабов, безропотно несущих ярмо. Так англичане превратились в нацию рабов.
  Так кто кровавый палач? Запад кровавый палач.
  При английской королеве Елизавете, за которую сватался Иван IV, и с которой он состоял в переписке, всякий англичанин в возрасте от 20 до 60 лет, не имеющий определённых занятий, обязывался работать у того хозяина, который пожелает его нанять. До истечения контракта о найме ему запрещалось бросать работу, а продолжительность рабочего дня устанавливалась в зависимости от времени года. Рабство. Размер заработной платы англичанину определял суд в графствах, т. е. представители интересов нанимателей. При английской королеве Елизавете - покровительнице Шекспира и кровавых пиратов, творивших террор на море, и которые хорошо озолотили британскую верхушку, повесили за бродяжничество и нищенство десятки тысяч человек. На порядок больше, чем казнено в это время при опричнине. Вот так.
  Так кто кровавый палач? Запад кровавый палач.
  В Испании, Франции или Англии нет за это никакого самобичевания, никаких призывов покаяться. Если в царстве Ивана IV казнено 3-4 тысячи человек, то при чудовищах Филиппе II, Генрихе VIII, Карле IX и т.д. в Испании, Франции, Нидерландах и Англии в те же времена убили порядка 300-400 тысяч человек. Это в 100 раз больше. При Иване IV казнили воров, изменников, преступников, а на Западе подавляющая часть репрессированных - невинные жертвы.
  Запад своих правителей преступниками не считает. Более того, кровавые изуверы там числятся в 'великих государственных деятелях' и являются примером для дальнейшего подражания. Западная верхушка заставляет свои народы строго чтить своих 'великих правителей' как свои ментальные скрепы, хотя по сути многие их них настоящие маньяки, садисты, кровавые тираны, палачи и убийцы, которые залили кровью свои и соседние страны, навечно покрыв себя, свои государства и нации позором. Их действия и военные преступления, не имеющие срока давности, абсолютно подходят под определения, введённые в оборот Нюрнбергским трибуналом во время суда над гитлеризмом как 'преступления против человечности' - то есть, преступления против жизни, носящие массовый характер. Кроме того, в отличие от Ивана IV Грозного, который придерживался интересов народа, западные правители обслуживали интересы узкой правящей верхушки, обеспечивали их паразитирование и эксплуатацию на своём и покорённых народах.
  Никакому правителю в Западной Европе и в голову бы не пришло каяться за убийство 400 000 человек. Это Иван IV себя обвинял 'в скверне, убийстве, ненависти, во всяком злодействе', в том, что он - 'нечистый и скверный душегубец', вёл список казнённых, отдавая гигантские средства на 'помин их души'. Душа тогда считалась важнее тела, и Иван считал своим христианским долгом заказывать поминовения даже преступников и изменников. Правители Европы вообще об этом не думали. Категории нравственности им были более чем чужды. Им всё как с гуся вода и об стенку горох. Но оклеветать русского царя по матрице своих же преступлений - это они смогли. До сих пор враги Государства русских действуют по этой кальке: берут свои преступления, меняют название сраны и свои фамилии на русские и выдают это за правду.
  Первыми стали выдумывать страшные сказки про Великого русского царя иностранцы, многие из которых сами служили на Руси, но в дальнейшем за границей оказались подключены к ментальной войне, которая усиленно началась в ходе войны Ливонской за выход Руси на Балтику. Много среди них оказалось дипломатов, послов, посетивших Москву. 'Русские идут' - изобретение времён Ливонской войны.
   Попытки Ивана IV Грозного вернуть русскому царству ранее утерянные северо-западные области и выход к Балтийскому морю привели к первой масштабной информационной войне против Руси и её вождя. В этой войне приняла участие 'пятая колонна' вроде князя Курбского. Ивана IV обвинили во всех грехах - от массового террора до убийства собственного сына и развратных оргий. Имеющие всё это в обычаях на Западе мифотворцы создали на своём материале образ 'кровавого русского царя-демона', практически 'наместника тёмных сил на Земле'. Но главной мишенью оказалась, конечно, поднимающаяся с колен сама Русь - Россия. Главной виной Руси - России считалось то, что она появилась как самострельная сила. Из резервации и питомника для выращивания рабов для Запада, 'белые индейцы', Русь - Россия при Иване IV стала суверенной супердержавой эпохи Возрождения! Такое не прощают.
  Кто же первым начал писать 'чёрную легенду' о русских и первом русском царе?
  Во-первых, это 'иноагент' князь Курбский. В разгар Ливонской войны он перешёл на сторону врагов Руси - России, и с оружием в руках принимал участие в боевых операциях против неё. Аналог и советского времени - генерал Власов. Оправдывая свою гнусную измену, желая отработать данное ему Западом убежище и 'Иудины сребреники', Курбский писал 'открытые письма' царю. Письма эти по всем правилам пропаганды тиражировались и распространялись по европейским дворам, а также среди русских дворян.
  Ну и какова вера такому 'власовцу'?
  Во-вторых, это прибалтийские - ливонские дворяне Таубе и Крузе. Они, первоначально изменив своей родине, попав в плен, перешли на русскую царскую службу. Их приняли чиновниками в опричнину служить тайными агентами царя за границей. Потом Таубе и Крузе предали хозяев ещё раз, перешли на службу полякам, устроив до этого мятеж. Очерняя своего победителя, (потом хозяина, а затем врага) Ивана IV Грозного, эти иностранные агенты написали неподтверждённый независимыми свидетелями очерк истории Русского государства. Лживые воспоминания дважды предателей выдают ныне за объективные данные. Только очевидный враг России может их принимать на веру. Нужно внимательно разобраться с официальной историей в РФ, теми, кто, получая зарплату от Государства русских принимает в исторической науке сторону врагов. Когда данных, подтверждающих однозначность факта, недостаточно, единственным критерием учёного должна выступать его русская совесть. В противном случае милости прошу работать за рубеж! Это касается не только фальшивок про Ивана, но вообще всех источников в исторической науке РФ. Если в спорных вопросах историк РФ начинает толковать факт не в пользу русских под маской объективности знай - перед тобой враг.
  В-третьих, немец фон Штаден. Фон Штаден несколько лет служил в опричнине, затем за провинности его лишили поместий и немец бежал в Европу. Там он разработал военный план вторжения и оккупации Государства русских, а разведывательную информацию изложил в истории Русского государства, после чего этот иностранный агент стал предлагать свои услуги главным врагам Руси - России: Немецкому ордену, Польше, императору Священной Римской империи.
  И вот такой враг русских написал о них опус. Насколько он объективен? Ни на грош. Вроде как дневник военного преступника Гальдера, командующего преступной организацией Вермахт во время нападения на Русь - СССР.
  Подлинность мемуаров фон Штадена также спорна, поскольку текст появился только спустя 300 лет после событий, и введён на Западе в научный оборот лишь в 1917 году, когда Германия, Австро-Венгрия, Турция находились в состоянии кровавой войны с Русью - Российской империей. 'Чёрный миф' о 'русских варварах' тем чрезвычайно требовался. Изготовление фальшивок о России - давний приём ментальный войны всегда использовался Западом. Так в годы 'Перестройки' и при Ельцине тысячи фальшивок оказались вброшены в российские архивы и введены в научных оборот официальной исторической наукой РФ. Не остановился это процесс и ныне. Заслуживающей доверия экспертизы источников никто не проводил. Без экспертизы верить тому, что предъявляют русским на Западе, (как и антикоммунисты в РФ о временах социализма в России), категорически нельзя, особенно после огромной массы фальсифицированных документов по истории СССР, введённых в оборот, невзирая на массу признаков явной подделки.
  В-четвёртых, немец Шлихтинг. Он служил Литве, попал в русский плен, перешёл на службу слугой к врачу Ивана IV. Затем сбежал в Польшу и добросовестно отработал пропагандистский заказ, написав пропагандистскую книгу в духе лживого произведения Солженицына 'Архипелаг ГУЛАГ'.
  В-пятых, итальянец Гваньини. Он служил в польской армии. В России никогда не был, воевал с русскими, являлся оккупационным комендантом Витебска. Матёрый враг. Этот иностранный агент написал всё со слов перебежчиков. Вот уж точно: 'Слышал звон, да не знает, где он'.
  В-шестых, немецкий 'историк' Одерборн. В Русском царстве не был. Этот иностранный агент писал откровенную ложь, историки его 'данными' даже не пользуются, а вот западные СМИ очень даже.
  Вот они - первые залпы ментальной войны против Русского государства, только-только возникшего, первая 'Гласность', организованная Западом, вот они, первые 'Солженицыны', вот когда появились 'иноагенты'.
  Сочинения нанятых Западном агентов не подтверждаются свидетелями даже с того же Запада. Скорее наоборот. Гораздо более уважаемые люди того времени, не перебежчики, не предатели, не авантюристы и мошенники, хотя тоже иностранные агенты, говорили об Иване IV только хорошее. Ещё бы, по сравнению с европейским королями того периода Иван IV казался верхом справедливости и любви к своему народу и Богу.
  Кто хвалил Ивана?
  Во-первых, англичане, неоднократно бывавшие в России: Ченслер, Адамс, английский посол Дженкинсон. Они отмечали любовь простого народа к Ивану IV.
  Во-вторых, венецианский посол Фоскарино. Венеция являлась влиятельнейшей мировой торговой республикой того времени. Фоскарино писал об Иване Грозном как о 'несравненном государе', восхищался его 'правосудием', 'приветливостью, гуманностью, разнообразностью его познаний', отводил ему 'одно из первых мест среди наилучших властителей' своего времени.
  В-третьих, флорентийский купец Тедальди. Флоренция являлась в тот момент одной из самых могущественных торгово-банковской держав мира под властью банкиров Медичи. Тедальди совершил несколько путешествий в Государство русских. Он положительно оценивал страну времён Грозного и неоднократно критиковал лживые сообщения о царе, в том числе от Гваньини.
  В-четвёртых, другой венецианский посол Липпомано. Уже после опричнины он говорил об Иване IV как о праведном судье, высоко ставил справедливость царя, ни о каких 'зверствах' не сообщал.
  В-пятых, посол Литвы в Крыму Литвин. Он писал, что Иван IV не откупается от внешних врагов, не платит дань, создал обороноспособное государство, 'воздержанности татар противопоставляет воздержанность своего народа, трезвости - трезвость, искусству - искусство'.
  В-шестых, даже враждебное русским польское дворянство дважды(!), в 1572 и 1574 годах, уже после опричнины, выдвигало кандидатуру Ивана IV Грозного на выборах польского короля. 'Кровавого тирана', который стал бы подвергать их массовым репрессиями и массовому террору, они и не подумали бы выдвигать на роль своего короля. Если даже геополитические враги русских - поляки хотели себе такого короля как Иван IV, значит, он действительно являлся выдающимся государственным деятелем своего времени, полководцем и примерным христианином.
  В-седьмых, русский фольклор отметил заслуги царя перед народом, его борьбу с внешними врагами, боярством:
  
  'Ты восстань, восстань, батюшка ты Грозный царь,
  Грозный царь да ты, Иван Васильевич!
  Посмотри-ка, погляди на свою армеюшку...'
  
  Так поётся в старинной казачьей песне. Когда Россия при Петре I снова начала наступление в Европе, пытаясь вернуть выходы в Балтийское и Чёрное моря, на Западе сразу же раздули образ 'страшных русских варваров', выкопали из архивов старую клевету про Ивана IV Грозного, освежили и припудрили её. Следующий пик интереса к 'кровавому царю Ивану' пришёлся на Французскую революцию. Французские революционеры, буржуа и банкиры - палачи и убийцы, буквально топили свою страну в крови. Могли только за несколько дней массовых репрессий в Париже убить и растерзать тысячи человек. Людей обезглавливали на гильотинах, топили живыми на баржах, вешали и расстреливали картечью. У любого нормального человека кровь стынет в жилах при прочтении подробностей государственных актов европейских 'буржуазных демократов'. При этом о России, имеющей союз с врагом Франции - Англией, раздувался миф об Иване IV Грозном как палаче и убийце. В Европе царило единодушное возмущение его жестокостью.
  Франкофильская дворянская верхушка России: Радищев, Карамзин, другие, подхватили этот миф в России. В XIX столетии в России прозападные либеральные историки и монархисты немецкой династии Романовых как только могли разрушали русскую ментальность. И это понятно. Правящая в России немецкая династия знала, что является захватчиком в чужой стране. Знала кошка, чьё мясо съела. Романовы с 1762 года, со времени царствования российского императора Петра III - готторпского герцога Карла Петера Ульриха - являлись уже не русской династией, а немецкой - Гольштейн-Готторп-Романовы.
  Гольштейн-Готторпы - часть династии Ольденбургов, царствовавшей в разное время в Дании, Швеции, Норвегии, Греции, родственники Маунтбеттен-Виндзоров. В российском императоре Петре III - 1/4 русской крови, в его сыне Павле I - 1/16, в Александре I и Николае I - 1/32, в Александре II - 1/64, Александре III - 1/128, в царе Николае II - 1/256, в Алексее и других детях последнего царя и вовсе 1/512 часть русской крови. Если они и являлись 'царями русских', но точно не были 'русскими царями'. Именно при таких царях придворное 'общественное мнение' сформировало в России свой 'чёрный миф' об истинно русском царе русских Иване IV Грозном. Запад, контролирующий через немецкую династию всю Россию, был этому весьма рад.
  В 1920-е годы в троцкистском СССР преобладала критическая точка зрения на личность Ивана IV Грозного, как на всё русское. Только в 1930-е годы Сталин, придя к власти в партии, взял под защиту ментальные скрепы Русского государства и русского народа как силового каркаса идеологии СССР. Тогда же начался процесс возрождения Великой русской державы в оболочке СССР, и очищения страны от 'пятой колонны'. Сталин заткнул рот всем критиканам и фальсификаторам в отношении Ивана Васильевича Грозного. После завершения эпохи Сталина снова поднялась волна разоблачений 'ужасов' правления Ивана IV, 'опричного террора', делая перекличку с мифами и фальшивками о ГУЛАГе и 'большом Сталинском терроре 1937 года', как называли враги русского народа скопом партийный чистки, перегибы 'ежовщины', борьбу с 'иноагентами', террористами, басмачами, националистами, борьбу со шпионажем и бандитизмом. Прошло 300 лет, а методики и приёмы ментальной войны против России не изменились.
  В годы горбачёвской 'Перестройки' и 'Гласности', когда предатели изнутри разрушали ментальность советского народа и его русской первоосновы через очернительство советский и русской истории, вместе с 'чёрным мифом' о Сталине и Ленине, 'чёрный миф' об Иване IV Грозном снова стал активно использоваться. Первый русский царь (также как и первые в мире строители социализма) по-прежнему вызывал лютую ненависть у новых российских капиталистов и их западных партнёров. Создание и воссоздание Супердержавы русских Запад не мог простить ни Ивану, ни большевикам.
  И поныне у воров и предателей из олигархической верхушки РФ настоящие, а не притворные 'державники', борцы с ворами и предателями - не в моде. Зато простой русский народ всё так же любит и чтит своего первого царя Ивана IV, своего Отца-Основателя, как любит и чтит своего спасителя от голода, нищеты и фашизма, 'Отца народов' Сталина. Эти выдающиеся вожди русского народа боролись с вороватой верхушкой и успешно защищали простых людей от внешних и внутренних врагов. За это им низкий, земной поклон от благодарных потомков.
  Не у всех есть и будет правильное понимание произошедшего в XVI веке чтобы сказать: 'Спасибо вам, наши пращуры и предки, спасибо Вам лично, Иван Васильевич Грозный, за наше Великое Отечество!'
  Пройдёт время, и имя его снова станет святым знаменем русского народа, когда Родине снаружи и изнутри станет угрожать лютый враг...
  'Во блаженном успении вечный покой подаждь, Господи, усопшему рабу твоему, царю Ивану Васильевичу и сотвори ему вечную память!'
  'Вечная память! Вечная память! Вечная память!'
  
  Филолог о поэме 'Опричник Иван IV Грозный'
  
  Историческая поэма - сложнейший жанр, требующий единства, слитности поэтического текста с историческим материалом. Только это единство, зримые и незримые, словесные и смысловые сопряжения позволяют исторической поэме осуществить непростой замысел: дать ощущение истории и человека как целого.
  Придирчивый читатель в этом жанре ждёт от автора поэтического мастерства и досконального владения историческим материалом. Мастерство заключается в том, чтобы с первых строк заставить читателя забыть о том, что он просто читатель, погрузить его во время и пространство, сделать участником и соучастником событий. Только такое поэтическое произведение на историческую тему можно считать правильным.
  'Опричник Иван IV Грозный' - такое произведение. В период пересмотра культурного наследия и поиска новых путей развития русской литературы и культуры, представляется важным творить в жанре исторической поэмы. Но творить нелегко, если чтение не захватывает. Чтение поэмы 'Опричник Иван IV Грозный' захватывает. Перед читателем повидается не просто текст, а нечто, вещь, предмет. Первые же строфы поэмы реализуют в бытовой обстановке метафору - 'увидеть время':
  
  В проём окна, сквозь кузнь решётки
  Проник шершавый, тусклый свет.
  Ощупал костяные чётки
  На лавке, пригоршню монет,
  
  Подсвечник с бронзовым нарвалом,
  Наплывы воска, ковш пустой,
  Постель с несмятым одеялом
  И полог с тщательной резьбой.
  
  И далее на протяжении всей поэмы зримо, подробно, вплоть до физиологии, анатомии, 'печёнок' демонстрируется как время протекает тяжёлой жидкостью через человека похожего на сосуд с отсутствующим дном, подсоединённый к системе истории.
  Иоанн Грозный, - одна из самых противоречивых и неразгаданных фигур Русской истории. Наверное, никогда не утихнут споры о том, кто же он для Руси - России - благодетельный реформатор или безжалостный диктатор. В поэме показано как началась опричнина - одна из великих страниц Русской истории, показано противостояние правителя, олигархии и народа, апофеоз борьбы за единое государство - разгром Новгорода. Тогда погибло почти 2000 человек, что для 20-миллионного населения тогдашнего Русского государства не так уж и мало. Однако пытаться судить действия Ивана IV категориями современности ошибочно.
  Только учёт категорий средневекового сознания людей той эпохи даёт понимание того, что, например, телесная смерть не являлась самым ужасным для них событием, а самое страшное - это смерть духовная, лишающая возможности попасть душе в вечный рай Царствия Небесного.
  Именно поэтому, например, Иван IV в переписке с предателем князем Курбским сожалеет о том, что тот остался жив, нарушив клятву на кресте, теряя возможность спастись в раю после казни. В современном понимании нигилистического сознания - это дикость, считать неудачей сохранение жизни! Этим пониманием блага объясняется та покорность массовым репрессиям дворянства, что сопровождала все восемь лет опричнины, и множество желающих помогать царю в его революционных реформах. Кроме того, Иван IV с их точки зрения являлся потомком римских императоров, святость которых являлась для всех очевидной. Предок Ивана IV - крестивший Русь Владимир I был женат на дочери Византийского императора Романа II Младшего.
  Однако для создания хронотопа - единства времени и места, нужно находиться в стороне от происходящего, отдалённо от оценок, предоставляя судить Ивана IV читателю. В поэме требуется только погрузить читателя внутрь образа царя Ивана IV, чтобы появилась возможность судить о его поступках как о своих собственных. Такая оценка надёжней поверхностных трактовок.
  Изобразительные средства поэмы просты, но читателю кажется, что это он сам:
  
  Послав людей смотреть подвалы,
  Пленённых всех переписать,
  Распорядился сеновалы,
  Ледник, кладовки обыскать.
  
  Литературный приём 'взгляд постороннего' широко известен. В поэме используется также приём противоположный - 'взгляд изнутри': на все события можно смотреть глазами царя Ивана IV и это, несомненно, достоинство поэмы:
  
  Он шёл по гулким переходам,
  Скрипучим лестницам, ходам,
  И словно знал всё, будто годы
  Провёл во ключниках здесь сам.
  
  Проходя с царём Иваном по гулким коридорам царствования, можно понять - каждый человек несёт ответственность за свои поступки, из которых складывается история народа и страны, никто не может, не имеет права пренебрегать судьбой отдельного человека.
  Социальное явление опричнины подвергается анализу, отношение к действительности как свидетеля и историка одновременно. В поэме явления подвергаются не только историческому, но и психологическому анализу, приём 'взгляд изнутри' помогает в этом. Вот молитва царя Ивана, в которой он пытается объяснить мотивы своих действий единственному, кого боится - Богу. Что это? Безумие? Гордыня? Несгибаемость пророка? Отчаянье человека, которого история вынесла на самый гребень своей сокрушительной волны и теперь требует от него нечеловеческих усилий и нечеловеческих решений? Каждый читатель будет решать это сам и каждый будет в ответе за всё, чем Русь перестрадала...
  Центр композиции поэмы, её сюжетная кульминация - поход на Великий Новгород, который обвиняется в госизмене и попытке нарушить территориальную целостность государства. В сценах, описывающих разгром Новгорода, применена сюжетно-беллетристическая техника: при внешней стилистической простоте слога действие держит в напряжении:
  
  Хрустели ставни под напором.
  Плач детский, лай и лязг клинков.
  Трещали, лопались запоры
  И петли кованых замков.
  
  Приём 'взгляд изнутри' работает и тут - снова ощущается эффект физического присутствия:
  
  Иван носком поддел игрушку
  В снегу забытую, - конька.
  И рядом высмотрел Петрушку.
  Поднял. Лоскутный шут, пенька.
  
  По всему Новгороду, арестовав руководство сепаратистов, вторгаясь в частные дома, опричники проливали кровь, грабили и оставались безнаказанными. Для того, чтобы лишить церкви региона святости, забирали мощи святых, особо ценимые иконы, книги, драгоценную утварь. Однако эта борьба за территориальную целостность и есть кульминация опричнины - в 1572 году, вскоре после походов на Великий Новгород и Псков, царь опричнину отменил. Почему? Почему Иван упразднил такой удобный ему инструмент единоличной власти? Так значит не в желании творить массовые репрессии было дело, как утверждают иностранцы! Так значит, мы не в гостях Сатаны, хотя и не в гостях у Ангела!
  Нити прошлого проходят сквозь современность и тянутся в будущее; поэт делает эти нити живыми. Как утверждал один из ведущих советских писателей послесталинской поры Юрий Трифонов: 'Я знаю, история присутствует в каждом сегодняшнем дне, в каждой человеческой судьбе. Она залегает широкими, невидимыми, а иногда довольно отчётливо видимыми пластами во всём том, что формирует современность... Прошлое присутствует как в настоящем, так и в будущем'.
  
   филолог, специалист по русскому
   языку и литературе
   Стронгина Т.В.
  
  Оглавление:
  
  Вступительное слово автора к поэме 'Опричник Иван IV Грозный'
  
  
  Пролог
  
  Песнь первая
  
  Огромная Москва 1564 года из потемневшей древесины, разрезанная множеством рек, ручьёв и оврагов - 'III Рим'. Морозный и снежный декабрь. Густо заселённый, битком набитый разномастными строениями златоглавый Кремль. Тесные покои царя Ивана в нескольких кольцах свирепой охраны. Раскрытие очередного покушения на убийство самодержца. Монолог царя о своей роли в судьбе страны. Заступничество митрополита Московского и всея Руси за пойманных заговорщиков. Жёсткая отповедь царя митрополиту. Тайная вечеря - пир сподвижников царя в Кремле. Ответный заговор царя против всех своих смертельных врагов разом.
  
  Песнь вторая
  
  Неожиданный, как гром средь ясного неба, отъезд царя из Москвы 3 декабря 1564 года. Трудности дороги в сильнейшую зимнюю оттепель и распутицу до великокняжеского фамильного владения - Александровской слободы. Глумливый отказ царя Ивана IV от Московского царства в пользу татарского Касимовского князя Симеона Бекбулатовича - до крещения Саин-Булат хана. Смятение чувств москвичей и жуткий хаос в Москве из-за наступившего безвластия. Слёзные посольство верноподданных москвичей в военный лагерь царя в Александровской слободе с просьбой вернуться. Учреждение 'опричнины' - разделение Русского царства на земли номинального царя Симеона Бекбулатовича и опричные земли царя Ивана IV. Великая перестройка центра Москвы и всей жизни при выделении опричных частей.
  
  Песнь третья
  
  Кромешный разгар опричнины. Мрачный, чумной, голодный, военный 1569 год. Вседозволенность и жестокость опричников. Царская охота на кабана, где удалой царь являет собой вожака кровавой своры. Давно зреющий заговор в Новгороде и Пскове бояр и новгородского Владыки архиепископа Пимена для перехода северных земель Русского государства в состав польско-литовской Речи Посполитой. Неистовая пытка одного из знатных заговорщиков. Свирепое решение царя о карательном походе на мятежный Новгород.
  
  Песнь четвёртая
  
  Утро 6 января 1570 года. Русское войско и опричники в трескучие морозы в пригородах захваченного приступом Новгорода. Ивана IV в дороге пишет ответ своему бывшему полководцу, а ныне беглецу в Литву - князю Курбскому. Рассказ главных 'царёвых крестоносцев' Ивану IV p о перипетиях взятии Великого города - Северного Иерусалима. Испуг царя из-за утери бразд управления происходящим в опричнине. Кошмарные сны самодержца. Решительные распоряжения о наказании новгородских бунтовщиков. Таинственное исчезновение царя на Владыкином дворе. Испуг кромешников остаться без царской защиты.
  
  Песнь пятая
  
  Мздоимство в общении с иностранными купцами. Казни покорных судьбе новгородцев на мосту через Волхов в присутствии Ивана IV. Чудесное спасение павшего на колени Пскова от разгрома по воле самодержца. Неистовый карательный поход Государевых людей по землям изменников. Отступление царёвой рати из разорённых чумой, недородом, войной и карами северных русских земель. Разговор Ивана IV с Богом - одиночество человека перед вечностью.
  
  Эпилог
  
  Словарь архаических слов, терминов и пояснений
  Список использованных имён
  Послесловие автора Филолог о поэме 'Опричник Иван IV Грозный'
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"