- Ну и как быть теперь? - Голос Стовова сделался злым, последнее слово он произнёс не разжимая зубов. Князь переложил меч в левую руку, покосился на Ломоноса и вдруг заорал, так что кони дёрнулись и поджали уши: - Так и будете вешками торчать? Скорей подберите Торопа и стреблян и сюда все, к кряжу! Ну!
Затем князь повернул покрасневшее гневом лицо к Дагоберу и сказал почти спокойно:
- Скажи своим, что, если они шелохнутся, мы тебя убьём. Мне всё равно, кто ты, дедич или король франков.
Рагдай понимающе кивнул и перевёл сказанное на латынь:
- Князь Стовов приветствует великого короля, просит извинить за плен по ошибке и хочет оговорить условия почётного освобождения.
- Мне кажется, он другое сказал, этот варвар. - Дагобер наклонил голову в бок и прищурился, разглядывая Стовова с ног до головы. - Когда он напал на короля франков, он не знал, что я король?
- Не знал, - быстро ответил Рагдай. - Нас гнали чужие от самых Моравских Ворот. Сегодня ночью авары напали на Стрилку, где был ночлег, пришлось идти в сторону долины лесом. Потом поле мёртвых. Потом начали преследовать эти копейщики. - Рагдай кивнул в сторону франков. - Нам нужен был заложник.
- Ты что ему говоришь? - Стовов, притопнув ногой, подступил к Рагдаю и подозрительно оглядел путы короля: прочны ли?
- А ты кто такой, тоже какой нибудь князь? - Дагобер поглядел с высоты своего роста на подступившего Стовова, затем на Рагдая, изображающего радушие. - Отчего ты говоришь от имени его?
- Я ведаю всеми делами князя. - Кудесник приложил ладонь к груди и слегка согнулся в поясе. - Я Рагдай.
- Что ты ему сказал?! - грозно рыкнул Стовов и встал между Дагобером и кудесником. - Темнишь, волх!
- Уймись. - Лицо Рагдая сделалось каменным. - Неверный шаг, слово, взмах - и никто из нас жив не будет ни при каких условиях. Говорить буду я. Ты - кивать. Иначе не видать тебе Часлава и золота. Ничего. Даже погребального костра.
- Ну и пусть, - кивнул князь, но тем не менее отошёл к дубу, подхватив поводья своего коня.
Кряк и Полоз наконец подтащили стенающего Торопа, потерявшего, кроме щита, шлем, наруч и меч, следом перенесли бездыханного Хилка и положили их между выпирающими корневищами. Свистель добрёл сам и присел рядом. Затем Кряк с Полозом, забрав все свободные стрелы и использовав спину лошади как ступень, зацепились за нижний сук и вскарабкались вверх, в листву дерева. Со злобным карканьем взлетели оттуда встревоженные вороны. Четверо полтесков, Ломонос и Резняк, не слезая с коней, сгрудились под деревом вокруг Стовова. Вольга и Ацур остались за спинами франков, чтоб те не вздумали послать за холм, в город шатров вестника за подмогой. Оря, держащий конец удавки, спутывающей Дагоберу руки, покрепче намотал её на кулак, а свободной рукой поправил сеть вокруг ног короля так, чтоб и шагу тот не смог ступить. Палицу он отложил в сторону. Вынул аварский кривой нож и примерил его под бок короля, так чтоб в случае необходимости не попасть остриём в золотые пластины пояса.
- И что вы хотите делать? - с некоторой насмешкой спросил Дагобер, косясь на волчью шапку Ори. - Биться с войском Нестрии и Аквитании?
- Эй, вы там! Отпустите этого человека, и мы вас не будем преследовать. Клянусь Мартином! - надсаживаясь, снова закричал франк в синей рубахе. - Даём тридцать безанов!
Стребляне из листвы заулюлюкали в ответ, но были остановлены резким окриком Стовова. Рагдай сказал медленно и внятно:
- Нам нужно вернуться за мёртвое море к оврагу, где нас ждёт дружина князя. Затем вернуться через Моравские Ворота, где осталась ещё часть дружины охранять ладьи. Затем дождаться тех, кого ждём, и уйти по Отаве и Одре к Фризскому морю. - Рагдай заметил, как в уголках глаз короля отображались неуловимо и последовательно удивление, недоверие, злость, любопытство. При этом кудесник с некоторым отчаянием почувствовал, что не в силах проникнуть в смысл этих изменений в лице короля. - Клянусь всеми нашими богами, мы ничего не замышляем против франков, саксов или Само.
- Само? - Дагобер снова наклонил голову и на мгновение задумался. - Ладно. Сначала, до всех условий, пусть твой германец развяжет верёвки и пусть мой Миробад передаст мне стул.
Рагдай некоторое время колебался, затем кивнул:
- Хорошо. Только отложи меч на траву. И отдай нож.
Пока Рагдай спорил с Орей, затем со Стововом, развязывать или не развязывать короля, Дагобер уже крикнул франкам, чтоб привезли стул. Краснолицый, тот, что кричал про выкуп, двинулся к дубу, оставив свой меч. Навстречу ему выехал полтеск, которого все звали Гуда. Он подобрал, не слезая с коня, положенный краснолицым в траву на полдороге сложенный стул, завёрнутый в лоскут.
Полтеск подвёз его Рагдаю, тот повертел в руках, развёл кожу в стороны, и из под неё возникли две деревянные крестовины, скреплённые меж собой. Рагдай поставил стул на землю, принял из руки Дагобера меч, оказавшийся самым обычным, видимо рейнской выделки, даже оплётка рукояти была из простой кожаной ленты - только длина была на две ладони больше обычного. Меч положили в стороне, в пяти шагах. Оря наконец размотал верёвку и, шипя проклятия через зубы, с трудом распутал сеть. Король, освободившись, сделал шаг в сторону, и тут же рядом с его ногой в траву воткнулись две стреблянских стрелы.
- Они озадачены. Устали, - пояснил Рагдай. - Неспокойные.
- Скоро успокоятся. - Дагобер сказал это садясь на стул, и лица его было в этот миг не видно, но Рагдай ощутил холод в животе. - Так, значит, всего вас сколько?
- Всего после битвы у истоков Отавы нас двести семь, из них двадцать раненых, - ответил Рагдай, тщетно пытаясь проникнуть в помыслы короля.
- Да что вы вообще тут делаете? Вы ведь из Ругена? - Дагобер поднял на него злое лицо. Тут только Рагдай понял, что глаза короля цвета изумруда, они будто светились, то ли изнутри, то ли в отблеске заходящего солнца.
- Мы из Тёмной Земли, - упрямо мотнул головой Рагдай. - Это месяц под парусом на восход от Ругена.
- Что за народ?
- Склавяне, то есть венеды, руги, дедичи, бурундеи, полтески, нордманы.
- Нордманов, венедов знаю, других нет. Веры какой?
- Разной. Языческой.
- Отчего тут?
- В прошлое лето наши торговые ладьи пропали на Отаве. Пришлось искать, - быстро, как и прежде, ответил Рагдай, с ужасом понимая, что Дагобер почуял уже неправду, хотя ничем этого не выдаёт. - Наверное, лютичи похитили...
- Отава по ту сторону Исполиновых круч, - угрюмо сказал Дагобер, оборачиваясь сначала через плечо на низкое солнце, а затем вглядываясь через головы франков, стоящих в отдалении через гребень холма. День ещё длился. Со стороны Карапатских гор надвинулись бело чёрные облака, ветер сделался холодным, отчего разогретая трава и сталь покрылись испариной росы. Воздух из жаркого сделался парким, удушливым. Тени стали длинными, однако сумерек всё ещё не было. Вечер был как день, хотя от красного солнечного диска осталось меньше половины.
Невесть откуда тут, на открытом, продуваемом, изжаренном за долгий день пространстве, появилась обильная мошкара: крохотные мотыльки и большие, пепельного цвета мотыли, еле различимые кусачие мошки, громадные, но безобидные комары, бестолковая моль, безжалостные слепни и неутомимые оводы, стрекозы... всё это клубилось и роилось, перемешивалось колыханием ветра, лезло в глаза и рты, садилось на потные лица, лошадиные морды, разгонялось метлами хвостов и растопыренными ладонями людей.
Рагдай молчал.
Молчал король.
Молчал Оря за спиной короля.
Молчали франки.
Только стребляне вполголоса переругивались. Возились. Вниз сыпался сор. Два ворона всё ещё кружили над дубом. Остальные вновь угомонились в листве. То войско, что двигалось по лощине со стороны солнца, теперь было уже не больше чем в четырёх полётах стрелы. Явственно слышался скрип колёс, хрип волов, конское ржание и редкие удары в большой бубен, обрывки нестройного, невнятного пения.
- Эй, скоро, а? - не вытерпел Стовов. Влез в седло, нахлобучил на слипшиеся волосы железную шапку Гуды, взамен своего потерянного шлема.
- Уже скоро, - неожиданно ответил Дагобер, хотя, похоже, сказал он это самому себе.
Король поднял к глазам длинную ладонь, повернул, разглядывая игру света в алмазах, рубинах и изумрудах на своих пальцах, однако было ясно, что он больше слушает, чем смотрит. Дагобер слушал шум, гул, исходивший со стороны города шатров, по ту сторону холма.
- Уходить надо. Как придётся. - Оря поглядел на окостеневшего Рагдая. - Клянусь Матерью Рысью. Этого через седло и к полю. Вот вот упадёт мрак. Затеряемся.
- Дальше перевала не затеряемся, - устало ответил Рагдай. - Сказать ему, что ли, про золото.
- Тогда нас разыщут, хоть под землёй, убьют, а золото возьмут, - замотал Оря волчьей пастью. - Мы, похоже, на его земле...
Рагдай глубоко вздохнул, выдохнул, цедя воздух через зубы, отчего вздулись вены на шее. Сел по степному полуоборотом к Дагоберу, уставился в траву:
- Великий король, нет сил говорить тебе неправду.
- Да? - Дагобер бросил рассматривать перстни, повернул голову к Рагдаю, длинные волосы ссыпались с плеч на грудь. - Говори. - Он властно повёл рукой.
Шум за холмом стал быстро нарастать. Рагдай заторопился:
- Два года назад в землях наших случился мор. Много умерло. Потом была засуха. Земля перестала родить, зверь ушёл. Тогда Стовов собрал всех, кто хотел уйти искать золото, славу и землю. В Шванганге сказали, что в земле чешей и моравов идёт война с аварами и там нужны хорошие воины. Можно найти много золота за службу и свободную землю.
Тут Дагобер кивнул, скорее с сомнением, чем соглашаясь. Рагдай продолжил, и, чем больше он становился уверенней, тем более быстрой, сбивчивой, волнительной была его речь, тем больше в ней кроме латинских было швабских, ромейских и даже нордманских слов. Он начал ощущать, как король напрягается, чтоб не упустить смысл говоримого:
- Мы долго шли по воде, через затопленную Фризию, через Вук и земли лютичей до Моравских Ворот. Послали через перевал лазутчиков, чтоб узнать, кто может больше заплатить за хороших воинов. Лазутчик вернулся один. Остальные затерялись. Узнали только, что тут все против аваров. Аваров мы не любим. Они долго мучили многие наши земли к северу от чёрных степей между Данаем и Вольгой. Неожиданно авары перешли через перевал числом около полутора сотен и напали на нас. Мы убили многих, а оставшихся гнали через перевал, чтоб они не донесли своим и те не вернулись большим числом. Так Стовов перешёл Моравские Ворота. Потом нас отсекло от перевала неведомое войско, идущее вдоль гор. Мы продвинулись ниже, в долину. Потом ночью снова напали авары, мы отошли ещё дальше, укрылись в лесу, там снова авары, мы дальше. Потом нашли мёртвое поле, где рука богов сразила кутургутские племена. Потом за нами, когда мы были малым числом, пошли чужие. И теперь мы пленили короля франков, не зная, что он король франков. Клянусь всеми богами неба, земли и воды, это правда!
Дагобер неожиданно хлопнул себя по шёлковым коленям и затрясся беззвучным смехом. Золото на нём затрепетало нежным шелестом. Наконец он засмеялся в голос, звучно, гортанно, зловеще. Отсмеявшись, он встал и закричал по франконски:
- Эй, Миробад, это, оказывается, те неизвестные воины, которые вырезали до последнего передовой отряд Сабяру хана, за перевалом. А мы то гадали, что это за глупцы, бросившие вызов огромному войску...
Франки захлопали себя по животам, начали смеяться, захлёбываясь слюной, задыхаясь, шатаясь в седлах. Смеялись даже те, что ковыляли в отдалении, выбитые из сёдел при сшибке. Насмеявшись первым, краснолицый Миробад крикнул в ответ:
- Тогда их придётся повесить на шёлковой верёвке, за особые заслуги, клянусь Геркулесом и Совой!
Дагобер в изнеможении опустился обратно на своё сиденье, утёр слезу.
- Что ты им сказал, отчего эти волосатые так радуются? - послышался сзади рык Стовова, и в это мгновение шум за холмом обрёл плоть.
Весь холм и соединение холмов стали выше на рост всадника, и оттого, что возникшие всадники закрыли видимую из лощины полоску белёсого неба, между гребнем холма и бело чёрными облаками, почудилось, будто холмы поднялись до самых облаков. Только на мгновение отряд задержался на гребне и сразу же покатился вниз сплошной массой, с воем и криками. Это были франконы из города шатров. Ацур и Вольга ударили коней, сорвались в галоп и по широкой дуге обогнули франков Миробада, отделяющих их от дуба, и остановились подле Стовова, успокаивая коней.
- Наконец сожрали всех кабанчиков и вспомнили, что короля нет с полудня, - процедил сквозь зубы Дагобер, оставаясь неподвижен. - Ну, хитрец, устроим битву? - Он быстро взглянул на Рагдая. Тот пожал плечами.
- Скажи им, чтоб не приближались к дубу больше чем на тридцать шагов.
- И пусть он берёт свою скамью и идёт к дубу, - шепнул Рагдаю Оря, нависая над королём и выискивая в траве свою палицу.
И добавил с некоторой грустью: - В прошлую зиму когда ты ещё был в Царьграде с Чаславом, Бущ, отец Свистеля, ушёл один добыть лося. Нашёл яму в корягах, из любопытства влез. Оказалась берлога. Тут вернулся шатун. Полез обратно в свою берлогу. Там Бущ. Рогатину выставил. Не пускает. Тот сверху рыл. Да коряги помешали. Три дня там Бущ сидел, а медведь сверху. Пока не отогнали. А Бущ уж заледенел весь...
Сзади к ним подъехал Ацур и, щурясь через круглые вырезы маски своего шлема, сказал по варяжски:
- Скажи ему, чтоб отошёл назад к дереву. Или я ему голову снесу.
Дагобер покосился через плечо на грудь лошади, на которой неподвижно восседал кольчужный Ацур с мечом на изготовку.
Король принял прежнее положение.
- Этого я сделать не могу, - сказал он по нордмански, двинул зрачками вправо влево, поднял губу, ощетинил усы, облизнулся, мотнул головой. - Хотя... Я же в плену. Ладно. - Он поднялся, прихватил за кожу своё сиденье, сделал десяток шагов к дереву, поставил сиденье перед конем Стовова, повернулся, сел, расправил складки рубахи, поправил кожаную накидку поверх панциря, волосы равномерно распределил по плечам.
Оря следом принёс и положил возле короля его меч и нож.
Ацур встал перед Дагобером вполоборота.
Глава восемнадцатая
ФРАНКИ
Вопли своего короля в окружении чужих, явно врагов, заметили убитых ярости, бешенства заполнили лощину. Передние франки узнали в траве, услышали слова Миробада. Было их сотни сотен. Пешие, конные. Редкие из них были одеты больше чем в штаны, не все имели оружие в руках: они только что ели, пили, спали и дрались на спор. Почти все были большого роста, широки в кости, длинноволосы и длиннобороды. Многие, всё ещё во хмелю, едва держали головы и поводья, двусторонние топоры, широкие ножи, дубины, короткие и длинные копья, цепи, кистени, просто палки и камни.
В надвигающейся толпе были всадники, укрытые пластинчатой броней, в шлемах с пёстрыми перьями на ромейский манер. На лошадях блестела украшениями сбруя и пестрела добротная оковка каплеобразных щитов, парча, шёлк, золото, крашеная кожа. Миробад и его люди, привстав в стременах, надрываясь кричали о том, чтоб никто не приближался ближе трёх десятков шагов к дубу и не подвергал излишней опасности жизнь короля. Одному из наиболее ретивых он едва не разбил голову мечом. Ошалевший конь промчался в нескольких шагах от дерева, волоча застрявшее в стремени тело потерявшего равновесие всадника. Передние остановились, задние подпёрли, возникла сутолока, водоворот, который, однако, не приближаясь к дубу ближе оговорённого расстояния, с рёвом, гулом и лязгом, стал обтекать дерево с обеих сторон и наконец сомкнулся со стороны мёртвого поля. Несколько камней, не долетев, упало в траву рядом с конём Ацура, беспокойно перебирающим копытами. Брошенное кем то копьё отразил щитом Ломонос, и оно с глухим стуком ударило в ствол.
- Может приставить этому правителю нож к горлу, чтоб все видели? - появилось из листвы перекошенное злостью лицо Полоза.
- Ага, - подхватил Стовов. - Пусть видят...
- Оскорбить короля перед всеми, угрожать ему... - тяжело вздохнул Рагдай. - Тогда пощады не будет. Даже если король сейчас встанет и пойдёт, то даже тогда его трогать нет смысла. Это понятно? - Кудесник обвёл взглядом угрюмых полтесков, нетерпеливо переминающихся стреблян, ухмыляющегося Орю, Стовова, перекладывающего меч из ладони в ладонь. - Это понятно? - Кудесник вдруг схватил Орю за кожаный ремень налучи, тряхнул, едва не свалив с ног. - Даже если он встанет и пойдёт!
- Угу. - Оря вывернулся и слегка толкнул Рагдая в грудь, после чего кудесник рассвирепел и как молотом ударил кулаком по руке стреблянина, отчего тот выронил свой аварский нож и изумлённо вытаращил глаза.
- Где Арбогаст? Эй, я не вижу его шутовского плаща! - неожиданно зычно крикнул Дагобер, да так, что перекрыл гомон и гул. - Он что, ещё не пришёл из Орлицы?
Из толпы орущих, оскаленных, трясущих оружием и кулаками франков, растолкав конем нерасторопных, выехал небольшого роста человек, одетый почти как король, только золота и самоцветов на нём было меньше, а вместо горностаевой шапки на макушке едва держалась маленькая кожаная шапка, вроде тех, что надевают саксы под железные шлемы. Шёлковая его рубаха была серой, штаны тоже, борода не то русая, выцветшая на солнце, не то седая. За ним, расширяя проход в толпе, выехало десятка полтора всадников в пластинчатой броне, при щитах, мечах и длинных копьях. Следом показался Миробад со своими людьми.
- Арбогаст ещё не пришёл. Мы не знаем, где он, - хрипло закричал седобородый. - Только что прибыл гонец из Нантильды. Говорят, брат твой Харибер лежит в беспамятстве, а аквитанцы говорят, что не хотят короля, который всегда болен, хоть он и брат Дагобера. Хотят Садиона.
- Это ещё кто такой? - искренне удивился Дагобер и даже привстал.
- Из аквитанцев. У него всего клок земли между Тулоном и Гуло. Но женат на Редегонде.
- Проклятье. - Дагобер обмяк. - Лезут всякие... ещё только Редегонды там не хватало. Откопалась, ведьмино отродье... А ты чего, Элуа, мне раньше не сказал?
- Так гонец только прибыл.
- Ах да. - Дагобер пощупал свой затылок, при этом Оря с таким вниманием стал оглядывать перстни на его пальцах, особенно один: огромный сапфир в золотом, кружевном шестиугольнике, что едва не перегнулся через плечо короля всем телом, когда тот снова положил руку на своё колено:
- Красивое кольцо, клянусь Рысью...
- Делать то чего, Оря? - спросил Ломонос.
- Ты цель в затылок, вишь, железо на нём, - донесся из листвы голос Кряка.
Сверху упали на лошадь Вольги подряд две капли птичьего помёта.
- В ветвях сидят, по птичьи гадят. Сейчас полетят Валдутту высматривать, - тихо посмеиваясь, сказал Вольга.
- Чего он там с королём говорил? - спросил Стовов, у которого отчего то дёргалось левое веко.
- Говорил, что брат короля болен. - Рагдай снова сел на траву вполоборота подле Дагобера и закрыл глаза, в которых прыгали огненные круги в чёрной пустоте. Тут только стало ему ясно, отчего было слышно, как переговариваются вполголоса стребляне в ветвях дуба: франки притихли, прекратили орать, бить в бубны, трубить, трясти оружием, и все полтора десятка рядов, окруживших дуб, с видимым нетерпением ожидали продолжения разговора Дагобера с Элуа. Однако продолжения не последовало. Король некоторое время сидел уставясь в траву перед собой. Затем его взгляд медленно двинулся вперёд, достиг задних копыт коня, на котором восседал Ацур, потом поднялся вверх по беспокойному хвосту и упёрся в кольчужную спину варяга. После этого король поглядел удивлённо на Рагдая, с трудом узнал его, обернулся на Стовова, вспомнил всё и выругался так тихо, что кудесник не смог разобрать слов:
- Ладно. Объявляю тебя и твоего князя своими пленными. Завтра решу, что с вами делать. - Дагобер решительно поднялся. - Я голоден, хочу спать, и мне надоели эти бессмысленные воинские упражнения. Миробад, коня мне!
То ли это было сказано потому, что наконец прервался бесконечный день, то ли день смог закончиться лишь благодаря этим словам, только солнце окончательно скрылось за Рудными горами. Красноватый отблеск ещё несколько мгновений висел между белёсым небом и серым, затуманенным воздухом низины, а затем ниоткуда возник и повсеместно утвердился иссиня чёрный мрак. Почти полная луна, бывшая до того блёклым пятном между зубьями Исполиновых круч, стала ослепительно белым кругом, испачканным серыми разводами. Следом высыпали звёзды, замерцали, словно торопились устроиться в своих небесных нишах. После этого мрак, бывший почти полным, просветлел. Всё стало по прежнему различимо, только зелёное стало синим, красное - чёрным, а белое - голубым.
- Он сейчас уйдёт! - сдавленно крикнул Ломонос.
- Уйдёт, - подавляя вздох, согласился Рагдай. - Мы его захватили, не зная, что он король Дагобер. Узнав это, мы не можем его удерживать. - И добавил, как бы обращаясь к Ацуру по нордмански: - Он король и не допустит нашего убийства до завтра. Он так сказал.
Тем временем король, поводя затёкшими плечами, миновал Ацура, приблизился к коню Элуа и крикнул раздражённо прямо в лошадиную морду:
- Ну, мне в лагерь ногами идти или мне дадут коня? А, нейстрийцы?
Конь шарахнулся, после чего Элуа не особенно проворно, едва не запутавшись в стремени, слез с коня, несколько человек из его сопровождения тоже спешились. Элуа преклонил колено, протягивая королю повод, Дагобер хмыкнул и взгромоздился в седло. Конь присел от неожиданной тяжести. Элуа влез на другого, развернул над головами воинов золотоперстную ладонь и прокричал срывающимся голосом:
- Хвала Господу нашему, король наш невредим и снова ведёт нас!
Лица воинов осветились радостью, словно они победили в великой битве, толпа разразилась ужасающим грохотом и рёвом, из которого, как обрывки железных цепей, выпадали отдельные выкрики:
- Пусть здравствует король Дагобер!
- Хвала святому Мартину!
- Смерть Ирбису! Смерть императору Ираклию!
- Смерть предателям Теодебера!
Дагобер въехал в расступившуюся орущую толпу. Перед тем как скрыться из вида, он повернулся, сказал что то Миробаду, тот передал его слова остающимся, указав пальцем на дуб.
- Всё, готовьтесь к смерти, да поможет нам Тор принять её достойно, - сказал по склавенски Ацур, пятя коня и оглядываясь. - Сейчас они нас прикончат...
- Ушёл, ушёл, проклятый кудесник, зачем развязали, зачем остановились тут?! - Стовов оскалился, сузил глаза, принял от Мышеца продолговатый, крашенный красным щит с изображением головы медведя, поглядел на стоящих по обе стороны полтесков, изготовившихся стреблян, Рагдая, Орю, отошедших вместе с Ацуром, и сказал: - Ну, други, два раза один глаз не выбить.
Ниоткуда, будто с неба, из за облаков, прилетело первое копьё, оно воткнулось в траву перед копытами коня Ацура и затрепетало древком. Франки, продолжая неистово кричать, медленно тронулись вперёд на обидчиков своего повелителя. Первые из них были теперь не дальше двух десятков шагов. Сначала полетел камень, потом два копья, затем ещё несколько копий, одно из которых Ацур отбил мечом, а другое с хрустом пробило спину Резняка. Брызги чёрной крови упали наискось на лоб и кольчугу Вольги. Полтеск утёрся, размазывая капли, отчего лицо его сделалось похожим на лик капища. Свистель пытался поддержать отяжелевшую голову Резняка, не дать ей упасть в траву, но чёрная кровь хлынула из его открытого рта, не дав сказать последние слова. Сверху посыпалась дубовая листва. Кряк с Полозом пускали стрелы во все стороны почти не целясь, быстро как только могли.
Каждый щелчок тетивы и короткий присвист оперения кончался воплем боли и ненависти. Франки падали, хватаясь за лица и животы. Короткие, с тяжёлыми, широкими наконечниками, как на рогатинах, копья летели со всех сторон. Захлебываясь яростью, франки метали их с такой силой, что не попадающие в цель копья били своих же соратников на другой стороне круга.
В несколько неуловимых мгновений поверх Резняка с разбитой головой упал полтеск Гуда, два копья засели в щите Вольги, и щит пришлось отбросить. Призывая Мать Рысь, пал на левое колено, в лужу собственной крови, Оря Стреблянин: отточенный наконечник, пройдя вскользь, до кости рассёк бедро. Сразу два копья попали в бок коня Мышеца. Животное поднялось на дыбы, испустив крик, похожий на крик ребёнка, и стало заваливаться. Мечник пытался высвободить стопу из стремени, но не успел. Конь рухнул на спину, подминая всадника: храп и хруст человеческих костей слились в один звук. Копья полтесков были брошены, стреблянские стрелы иссякли. Франки наконец бросились вперёд.
Первого, голого по пояс, с волосатыми руками, одинаково толстыми от плеча до кулака, Ацур рассёк через подставленную рукоять молота, от шеи до подвздошья, второму Оря палицей перебил колено, а затылок упавшего вбил в землю вместе с железной шапкой и копной рыжих волос. Рагдай пропустил одного на Стовова, следующего, юркого, ложным движением меча поперёк живота заставил согнуться и следующим движением разбил подставленную голову. Халат его сделался мокрым.
- Король ваш лжец, пусть будет проклят он и весь род его! - крикнул он по франконски.
Враг теперь был со всех сторон на расстоянии руки, протягивающей оружие. Один за другим пали трое полтесков. Потом ещё трое, защищавших Вольгу и Стовова. Свистеля за ноги вытянули из под коня князя и топорами превратили в груду мяса, которую потом ещё некоторое время топтали...
Была ночь.
Звёзды исчезли.
Горели смоляные факелы.
Некоторые франки побрели обратно в шатры, через холм, поняв, что принять участие в резне не удастся, другие садились поодаль ждать очередь, глазеть со склонов или осматривать раны. С холма было хорошо видно, как круг под дубом распался на три небольших малых круга, очерченные яркими точками факелов и бликами летящей стали. В одном из них бился всадник, уже прозванный Железным Оборотнем. Ацуру до сих пор чудом удалось сохранить коня. Когда Оря Стреблянин ослабел и был убит ударом молота, а Рагдай пробился и встал спиной к спинам уже пеших Стовова и Вольги, Ацур почувствовал даже некоторое облегчение. Его меч теперь описывал полные круги, не рискуя навредить друзьям, и не надо было делать замах: удар вправо становился замахом для удара влево. Варяг был словно заговорённым, копья отскакивали от кольчуги, а меч его разбивал головы, отсекал руки, расщеплял подставленные щиты и древки, выбивал из ладоней клинки и резал воздух так, что задувало факелы. Кроме того, конь под Ацуром, взятый у аваров после сечи на Отаве, обезумев от крика и огней, бесконечных поворотов вокруг себя, терзающих удил, боли, не находя твёрдой земли, а лишь мягкую и скользкую почву из повреждённых тел, сделался бешеным, стал сокрушающе бить коваными копытами, брызгать пеной и хрипеть, после чего франки отхлынули и некоторое время топтались на месте, пока вперёд не протолкались свежие бойцы.
За эти короткие мгновения Ацур увидел, как погибли Кряк и Полоз, прыгнувшие с ножами в самую гущу врагов, как подняли на копья и, ликуя, потащили над толпой Вольгу, как сомкнулся третий круг факелов, поглотив последних полтесков. Стовов с Рагдаем ещё стояли. Франки то и дело останавливались, чтоб растащить груду посечённых вокруг них, мешающих использовать численное превосходство. Наконец они догадались передать в первые ряды крепкие, кованые щиты и выстроить ими сплошную стену. Затем, продвинувшись ближе, стали бить длинными копьями и уже бездыханные, обезображенные тела князя Стовова и кудесника Рагдая привязали к хвостам коней и, подпалив гривы, пустили вскачь по лощине под улюлюканье и проклятия.
Ацур уже не увидел этого. Потеряв коня, он некоторое время ещё сражался, постепенно поднимаясь над толпой, вместе с грудой повреждённых тел, пока не упал сам, прижав к груди крестовину меча. Ни один из врагов так и не нанёс ему смертельного удара, варяг истёк кровью от бесчисленных ран, пришедшихся в ноги, и ран, нанесённых через оставшуюся целой кольчугу, от которых кровь вытекала не наружу, а внутрь тела. Железного Оборотня перенесли в лагерь, где его привязали к шесту перед шатром Дагобера. Долго потом ещё в нейстрийском, австразийском, саксонском и хорутанском войске ходил слух о железных людях из за Северных гор, которые могут пленить, а потом просто так отпустить любого короля или колдуна и умирают только тогда, когда за ними придёт святой Мартин или Хвостатый.
В ту же ночь, ближе к рассвету, обойдя с востока мёртвое поле, часть нейстрийского войска Дагобера в полторы тысячи всадников, ведомого Элуа, окружила дружины варягов, полтесков, бурундеев, дедичей и стреблян. Приняв первых франков за возвращающегося князя, бурундейская стража слишком поздно призвала к оружию. В короткой резне всех полусонных порубили. Через десять дней саксонцы, по приказу Элуа перейдя через Моравские Ворота, сожгли ладьи склавян в истоках Отавы. В Тёмную Землю не вернулся никто, ни один воин. Все погибли на чужбине. Говорят, спустя пятнадцать лет пришёл в Каменную Ладогу слепой и немощный старик и, назвавшись Хитроком, требовал звать княгиню Белу, чтоб поведать ей, как погиб её муж Стовов. Молодой князь Часлав велел бить старика плетьми и гнать за ворота, чтоб тот не тревожил стенаниями дух недавно умершей матери...
...Подавив огненные пятна под закрытыми веками, Рагдай открыл глаза: его видение о гибели войска Стовова закончилось...
Франки тем временем прекратили орать, бить в бубны, трубить и трясти оружием. Притихли, ожидая продолжения разговора Дагобера с Элуа. Однако продолжения не последовало. Король некоторое время тупо смотрел в траву перед собой, затем взгляд его медленно пополз вперёд, миновав кучу лошадиного помёта, достиг задних копыт коня, на котором восседал Ацур, потом поднялся вверх по беспокойному хвосту и упёрся в кольчужную спину варяга. После этого король удивлённо покосился на Рагдая, с трудом узнал его, обернулся на Стовова, вспомнил всё и выругался так тихо, что кудесник не смог разобрать слов.
- Предатели, - неожиданно сказал Рагдай на латыни резко, тихо и, чувствуя, что король всё ещё намеревается подняться, добавил коротко: - Иуды.
Слышал ли сказанное или нет, однако король изменил своё решение и вставать не стал. Расставив широко ноги, он опёр руки на бедра и, подавшись вперёд, свирепо сказал:
- Арбогаст, значит, не пришёл, Редегонда откопалась, может, ещё Теодебер воскрес? Может, уже яд в моё вино подмешан? А? Нейстрийцы? - Дагобер откинулся, сорвал с головы шапку и запустил ею в толпу. - Вот как вы бережёте своего короля. Вот я, захваченный какими то варварами, сижу тут, голодный и уставший, и никто даже шагу не сделает, чтоб вступиться за меня. Трусы. Я вёл вас вместе со своим достославным отцом Клотаром на мятежный Вормс, чтоб привязать ведьму Брунгильду к хвосту необъезженного жеребца, я освободил вас от притеснений Хродоальда и сломил непокорных басков. Не я ли по вашей просьбе выгнал иудейских торговцев из Парижа и Тулона. Да на то золото, что они мне приносили каждый год, я мог бы нанять всю армию Ираклия, а вас разогнал бы по лесам и пещерам!
Франки потупили взоры, молчали и, казалось, даже не шевелились. Наконец Миробад сдавленно ответил:
- Ты можешь выбрать любого достойного, чтоб защитить правду и твою честь, мой король.
Элуа дёрнул коня и поехал вдоль по кругу, подняв руку и хрипло выкрикивая:
- Правда будет установлена поединком! Если они действительно захватили нашего короля, не зная, кто он, и их воин победит, они уйдут живыми и с почётом, подобающим храбрым воинам, если нет... - золотоперстная ладонь рассекла воздух сверху вниз, - не быть им живыми!
- Татон, Татон... - разнеслось среди франков, и, растолкав стоящих лошадиной грудью, на свободное пространство выехал всадник. Украшенный костяными вставками шлем венчался на ромейский манер пучком чёрных перьев, тело его до колен закрывали пластины размером с ладонь, кулаки, с голову годовалого ребенка, скрывались под кольчужными варьгами, ноги прикрывали кожаные щитки, как у аваров, а щит был обтянут шкурой пардуса, рот же искривлён насмешливой улыбкой. Чёрный конь бил копытом и дёргал удила.
- Кто от вас будет утверждать правду? - Элуа поглядел на Рагдая, сидящего рядом с королём. Кудесник оглянулся на Стовова. Тот пожал плечами, переглянулся с Вольгой. Тут Ацур ударил пятками в бока своего коня и двинулся в сторону Татона.
Франки зажгли смоляные факелы, высвободили место для поединка.
- Перешиби его, варяг! - крикнул из ветвей Полоз и запустил в небо стрелу с расщеплённым оперением. Искрошив листву, стрела с жутким воем и свистом ушла в небо и не вернулась.
- Убей его, Ацур! - свирепо заорал Оря, потрясая булавой.
- Тишина! Тишина! - закричал Миробад.
Франки стали усаживаться, передавать факелы вперёд, в руках появились тыквенные бутыли, некоторые тут же справляли нужду, ругались вполголоса из за места.
- Да, пусть будет Ацур, - наконец согласился Стовов, снял и отдал Гуде железную шапку, промокнув рукавом капли со лба. - Кудесник правду говорил, у короля Дагобера много воинов. Что там руги.
- На мечах! - крикнул Миробад.
Ацур кивнул.
- Начинайте, - махнул рукой Дагобер и зевнул.
Поединщики стали медленно съезжаться. Татон двигал коня левым боком, установив щит на холку, чувствовалось, что конь его хорошо слушается удил. Ацур, отказавшись от щита, протянутого ему каким то пешим франком, был спокоен и недвижим в поясе, только рука отошла в сторону, держа меч остриём вверх. Стало тихо. Бряцала сбруя, глухо стучали о землю копыта, в лесу перед мёртвым полем гукал филин. Татон зарычал и, ударив пятками бока коня, ринулся вперёд, занося меч для первого удара.
Когда поединщики сошлись, случилось странное. Ацур сделал неуловимое движение телом влево, как бы собираясь уклониться от предполагаемого удара. Франк, решив, что может не достать врага, отказался или, скорее всего, на мгновение промедлил при этом с ударом, а голова его чёрного коня в это время уже поравнялась с отставленной рукой варяга.
Меч Ацура провернулся в кисти и остановился в прежнем положении. Был ли это удар, если не было звука и искр, и куда он мог быть нанесён при таком положении противников, осталось загадкой, только Татон отчего то выронил меч, повалился на шею коня и, цепляясь за гриву, упал головой вниз. Несколько франков, сидевших впереди, вскочили под раздавшийся ропот, кинулись поддерживать безвольное тело Татона и утихомиривать занервничавшего коня.
- Он мёртв! - крикнул один из них, стянув с головы поединщика шлем.
Франки повскакивали со своих мест.
- Быть не может, они даже не начали! Колдовство! Заменить! Ещё! Смерть императору Ираклию! Пусть здравствует Дагобер! Убейте его! Ещё!
Дагобер вздохнул. Рагдаю показалось, что король дремлет с открытыми глазами. Звук близкого рога заставил его вздрогнуть. Король огляделся, встал во весь свой гигантский рост, ночной ветер тронул его волосы.
- Всё, хватит, я голоден и хочу спать. Железный Оборотень победил. Они оправданы святым Мартином. Они свободны. Миробад, коня мне!
Подвели коня, Дагобер, как бы извиняясь, похлопал животное по скуле и взгромоздился в седло: не ожидая такого веса, конь присел на задних ногах, но выправился и застыл, широко расставив копыта.
- Арбогаст, Арбогаст прибыл! - разнеслось среди франков.
Король, собравшись дёрнуть повод, задумался на мгновение, устремив взгляд в неподвижно стоящих под дубом полтесков, затем подозвал Рагдая жестом:
- Вот что, лукавец, твой князь хотел найти службу, он её нашёл. Идите назад к своему войску, ведите его сюда. Миробад укажет место, где нужно встать лагерем на ночь. Князь и Железный Оборотень останутся заложниками, пока вы не вернётесь. Остальное завтра. Храни нас Господь. Миробад, ты всё слышал? И распорядись, чтоб тех троих, что захватил вчера на Истрице Гундобад, привели утром к моему шатру.
Миробад кивнул. Рагдай слегка поклонился, пр
- Арбогаст, Арбогаст прибыл! - разнеслось среди франков.
Король, собравшись дёрнуть повод, задумался на мгновение, устремив взгляд в неподвижно стоящих под дубом полтесков, затем подозвал Рагдая жестом:
- Вот что, лукавец, твой князь хотел найти службу, он её нашёл. Идите назад к своему войску, ведите его сюда. Миробад укажет место, где нужно встать лагерем на ночь. Князь и Железный Оборотень останутся заложниками, пока вы не вернётесь. Остальное завтра. Храни нас Господь. Миробад, ты всё слышал? И распорядись, чтоб тех троих, что захватил вчера на Истрице Гундобад, привели утром к моему шатру.
Миробад кивнул. Рагдай слегка поклонился, приложив руку к груди:
- Повинуюсь, мой король.
- Что там! - нетерпеливо крикнул ему Стовов. - Мы уходим?
- Мы теперь служим королю Дагоберу, - сказал Рагдай, поворачиваясь и подмигивая Стовову обоими глазами.
- Хвала Одину, валькирии уже сплели нам сети из кишок, но Хейд повременила бить в нас костяными копьями, - нарушил своё молчание Ацур, проезжая мимо.
- Оставайся с этим рыжим франком тут. Я растолкую всё князю.
- Эй, Резняк, - послышался из ветвей злобный от недоумения голос Кряка. - Так он убил его или нет?
Глава девятнадцатая
НЕ УЙТИ
Девушка, коренастая, широколицая, желтоволосая, прошла сквозь дымный, душный полумрак шатра, почти без усилия пронеся большой, пузатый медный таз с дымящейся водой. Белый огонь, свирепо, с хрустом и шипением пожирающий внутренности железных факелов, отражаясь от ряби воды, проплясал бликами по шёлковым панно потолка и шитым гобеленам, прячущим за собой грубые холсты наружной обшивки шатра, отчего, казалось, зашевелились вытканные птицы и грифоны, драконы, кони, олени, цветы, нубийская вязь, ромейское единообразие картуши. Чудом не споткнувшись о сундуки и факельные стойки, рабыня поставила таз перед Дагобером прямо на утоптанную землю пола. Затем осторожно подняла и поставила в воду обе босые ступни короля. Некоторое время, сидя на корточках, она выжидала. Когда молчание подтвердило, что вода в меру горяча и студить её не надо, она стала бережно омывать мощные голени и икры короля. Дагобер, видимо, проснулся совсем недавно: на нём была просторная рубаха белого шёлка безо всяких украшений, волосы спутаны колтуном, веки опухшие. Он исподлобья, словно с трудом удерживая громадную голову, водил глазами, оглядываясь вокруг. В шатре, помимо рабыни, омывающей ноги, и рабыни, стоящей наготове с кувшином холодной воды, находились четверо воинов у входа, среди которых были Стовов и Рагдай, там же стоял потнолицый Миробад. Полусонный Элуа, отблёскивающий золотом и самоцветами, сидел слева от короля на низкой скамье. За Элуа, в тени факелов, стояли седовласые Хлодранн и Туа, справа виднелась женская фигура святой Женевьевы, резанная из дерева, в складках раскрашенного балахона, со сложенными в молитве ладонями и металлическим обручем вместо нимба. За ней сидел на полу юноша, почти мальчик, в накидке из шкуры гепарда, обеими руками удерживающий не то жареную утку, не то небольшого гуся, от которого он зубами отрывал куски и жевал их. Все молчали. Трещали факелы, хрустели на зубах юноши птичьи хрящи, плескалась вода, сопел Миробад, за занавесом шкварчали масло и жир, падающий с жаркого на угли, у кого то из воинов урчало в животе, иногда поскрипывали верёвки, скрепляющие крашеные столбы шатра, звякала цепь на шее Элуа, снаружи топтались кони, хлопали крыльями пологов бесчисленные шатры, гудела многоголосица, звякали наковальни, визжала свинья, кто то истошно орал, призывая свидетелей воровства, где то далеко, нестройно, но дружно выводили песню, состоящую из плохо рифмованных строк Алеманнской правды. Пахло смоляным дымом, горячим мясом, корицей, гвоздикой, женским телом, медью, пыльным деревом скамей, помоями, пропотевшим шёлком.
Глаза Рагдая окончательно привыкли к полумраку, показавшемуся после ослепительного утреннего солнца почти непроницаемым, и увидели тоже, что и король, сам Дагобер, уже умылся из небольшого таза, принесённого третьей рабыней, вытерся мятым ручником, нетерпеливо морщась, дождался, пока его стопы будут обтёрты, обёрнуты льняными полосами и обуты в лёгкие ромейские сандалии, перевитые шнурами.
- Кто умер? - спросил он неожиданно.
Франки за спиной Элуа начали демонстративно, но шёпотом переговариваться, Элуа шумно выдохнул, а Миробад стал ожесточённо чесать шею.
- Мы тут что, до полудня стоять будем, перебей рука? - злобно сказал себе в бороду Стовов, поводя затёкшими плечами.
Миробад прекратил чесаться, а мальчик в шкуре гепарда поднял голову, стараясь понять, откуда доносятся эти непонятные, глухие слова.
- Никто не умер, мой король, - ответил наконец Элуа. - Прибыли лазутчики из лагеря Само, гонец от Отта и второй гонец от вашей супруги, достославной Нантильды. Доставили письмо от епископа Турского. Он в нём сообщает, что из лесов вышли кельты, понуждаемые голодом и гибелью дичи, и напали на монастыри в долине Мааса. Свободные крестьяне бегут к Луаре. Письмо от управителя Тиберия - в Клиши был пожар, но любимые ваши покои уцелели. Бритты и кельты Юдикаеля снова набежали на Ронн и Нант, но были отражены союзными норманнами. Эрих доносит, что веление ваше по починке моста через Рону и дороги на Арль выполнено вполовину, из за того что кончилось дозволенное число денег, рабы утомлены, а свободные принялись за посевы. В Сен Жюсте начали купол и нефовые галереи северной стороны. Скифы привели своих. Миробад устроил их между семейством Теодада и баккардийцами Гуно. Арбогаст уехал разместить своих у горы Дольсе, вернётся после полудня.
Рагдай понял, что скифами Элуа обозначил войско Стовова, и выступил вперёд, приложив руку к груди:
- Мы пришли по твоему зову, достославный король.
Ослепительный бело жёлтый свет затопил шатер, после того как поднялся полог входа и утро, ветреное, хвойное, солнечное, проникло внутрь. Кто то невидимый, пронизанный солнцем, хрипло объявил:
- От Цидеруса пришёл сотный. Говорит, Само овёс больше брать не даёт...
- Уйди, король ест. - Элуа рыком отбросил солнечный свет и жестом восстановил полог на прежнем месте. - Мо, иди скажи снаружи, чтоб никого не допускали, и пусть скорее ведут того чёрного скифа, что Гундобад захватил на Истрице.
Один из железных воинов вышел, звякнув кольчугой и пряжками, словно конь упряжью. За занавесом два женских голоса заспорили, кому мыть котел, ещё один голос причитал по пропавшему серебряному блюду. Таз унесли. Дагобер, не вставая, дал одеть себя в шёлковую рубаху, шитую золотой нитью, и вчерашнюю кожаную безрукавку с тиснёным рисунком.
Света стало больше. Наконец стало различимо, что король сидит на троне с высокой спинкой и подлокотниками. На уровне его головы из спинки торчали оскаленные собачьи морды, такие же морды оканчивали подлокотники. Ног у трона не было, сиденье стояло на коробе, прорезанном насквозь равномерным узором в виде четырёхлистника.
- А, хитрецы, - король вгляделся в Рагдая и Стовова, который стал виден после того, как Миробад отошёл в сторону. - Эй, уважаемый Хлодранн, Туа, идите к Цидерусу, что там с овсом...
Седовласые, за спиной Элуа, переглянулись и с видимым недовольством вышли, стараясь не напускать внутрь солнца.
Элуа, понимающе косясь на короля, подошёл к занавеси, нырнул туда головой:
- Эбона, Гета, все! Уходите, позову.
- Так еду надо подать, волосы ещё королю не чёсаны, - отозвался из за занавеси мягкий женский голос, по саксонски глотая твёрдые звуки, потом там кто то звонко хихикнул, что то с бряканьем упало, полилась жидкость, наполняя невидимый сосуд.
- Я сам подам королю, - сказал Элуа и добавил: - Хильд, иди встань снаружи на втором входе - никого не пускать.
- Он что, нас тайно крестить будет, этот король? - сказал Стовов, не разбирая слов, но видя приготовления.
- Его воевода велел воину привести пленного, что захватили два дня назад, - тихо ответил Рагдай, не поворачивая головы. - Он называл его тем словом, что и нас. Ты, князь, думай, как говорить, потому как король понимает по склавянски, хоть и не показывает виду. Храни нас боги. Больше молчи.
- Угу, - кивнул Стовов. - А ты не говори ему про сечу по ту сторону гор, не надо.
- Так я сказал уже. - Рагдай едва заметно улыбнулся. - Нам это хорошо.
- Разломись спина. Пусть так, говори как знаешь.
Тем временем женщины были с шумом выдворены. Миробад по знаку Элуа не без труда выискал среди завала на полу совсем маленький стол с круглым верхом из полированного красного дерева и ножками в виде чешуйчатых змей, при этом головы змей были внизу, а хвосты их петлями переплетались под крышкой. Затем Миробад, постоянно спотыкаясь о королевский скарб, вынес и поставил перед Дагобером серебряный кувшин, пузатый, с насечённым византийским или, быть может, иранским рисунком, кубок с золотыми накладками, утыканный самоцветами. Некоторые самоцветы, видимо, выпали, и в пустые ячейки были вставлены золотые монеты, обточенные под размер. В кубке могли уместиться два кулака взрослого мужчины. Рядом было установлено блюдо, большое, медное, начищенное до зеркального блеска. На нём дымился кусок жареного мяса. Олень или корова. Из мяса торчал обломок мозговой кости. Рядом лежал кусок пшеничного хлеба, головка чеснока, горка матово блистающей соли, пучок каких то зелёных кореньев, горсть орехов. Король не без интереса следил за корявыми движениями краснолицего великана, подающего на стол. Это его забавляло. Наконец Миробад отошёл, пот лился ему за ворот синей шёлковой рубахи, длинные волосы прилипли к щекам, словно он губился полдня.
- Ничего не уронил, - сообщил он Элуа.
- Вижу, - отозвался тот, наблюдая, как Дагобер пьёт ароматное вино прямо из кувшина, как, подобрав из под ног кинжал, отрезает кусок жаркого и подносит его ко рту.
- Так что там Леон Турский сообщает о кельтах? - не донеся кусок, спросил король. - Много монастырей разорили?
- Пишет, что врасплох, во время торга застали, ворвались и разграбили бенедиктинцев в Сан Андре, потом взяли на копьё Морматье, а братьев засыпали живых во рву.
- Помню Морматье как крепость, на скале. - Дагобер наконец принялся жевать мясо, чавкая и звучно глотая. - Там хранился хлыст и палец святого Мартина и голова преподобного Лупьера.
- Их удалось спрятать, - равнодушно ответил Элуа, подбрасывая на ладони бляхи своей золотой цепи, и несколько насмешливо добавил: - Сам епископ засел в Туре, предварительно выгнав всех евреев, помня, как они открыли ворота Теодеберу в Меце, после чего река была красна от христианской крови, а евреи получили право торговать в воскресенье на причалах без заборов. Правда, с Божьей помощью заборы вашего отца, достославного короля Клотара, и его брата были восстановлены.
- Хватит про Теодебера. - Дагобер, не меняя выражения глаз, рубанул по краю стола кинжалом: отлетела щепка, кубок опрокинулся и брякнулся в темноту. - Леон Турский лучше б остался при мне деньги чеканить, это получалось у него, клянусь шпилем Сен Пре. Говорил ему тогда, когда Эга, получив майордомство в Нейстрии, собрав войско, громил корневища подлых агилолфингов: "Бери у Эга кавалерию, вычисти этих кельтов из лесов северней Луары". Звери они, говорю. А он: "Они готовы принять веру Христову, туда послан брат такой то и брат такой то". Вот теперь пусть сам с ними Писание разучивает через стену. Говорю ему, назначай сам графов, вон при мне выбрал сколько достойных, из патрицианских семей. А он: "Дудо - недоумок, Орторикс - вор, Тудеус - кровосмеситель". Отпиши к Эга, пусть ни монеты не даёт, ни одного воина. Пусть, как тот кельт, хлеб из виноградных косточек ест. Пусть смирит гордыню то. - Дагобер отрезал ещё один кусок, несколько больше предыдущего, и, заглотив его целиком, принялся ожесточённо жевать, мыча что то злобное через заполненный рот. Наконец он продолжил, но уже спокойно: - А в Торси отпиши, чтоб Медар взял золото из моей доли по сборам от норманнов, плыл к Юдикаелю и объявил, что если англ с ним или без него приткнёт киль в Наннте или Ронне, то я напущу на него норманнов и фризов. Нет, пусть скажет, что брат его не получит в жены Ингонду и её земли. - Дагобер, не выпуская нож, распотрошил несколько чесночных долек, бросил в рот, поморщился, запил из кувшина - Ну, хитрецы, говорите, службу и славу искали тут?
- Так, мой король, - ответил Рагдай, поняв, что Дагобер обращается к ним: затрещав, запищав, погас факел справа от Стовова, мальчик в гепардовой шкуре закончил есть цыплёнка, на четвереньках переполз через скатанные ковры, грязной рукой с обломанными ногтями дотянулся, захватил с королевского блюда пучок зелени, тут же сжевал, подобрал кубок, поставил на стол, сел, разглядывая Рагдая. Элуа поморщился.
Дагобер отхлебнул ещё вина:
- Мне нужны люди, которых никто не знает, которые никого не знают и не могут считать святой обычную собаку, только оттого, что она ходила кругами вокруг базилики и выла на луну в День святого Августина. Те, кто не будут умертвлять праведника, чтоб обзавестись его мощами, чтоб увеличить приход дароносцев в церкви, и не превозносят тупоумного голодранца, просто отрешённого от бытия и оттого проникнутого святостью... - Дагобер вгляделся в Рагдая. - Ты понимаешь, скиф?
- Мы не скифы, мы склавяне и идущие с ними, - мягко возразил кудесник. - Хотя, клянусь всеми богами, спорить о том нет нужды. Пусть так.
- Больно покладист ты, хитрец. - Король покосился на Миробада, набивающего в железное горло факела промасленные лучины, обмотанные паклей с капающим жиром. - Нужны люди, для которых дёрн, переданный из рук в руки, не означает передачу земли, и те, кто не приносит своего вождя в жертву в тяжкие времена.
- Что он говорит? - Стовов оттопырил нижнюю губу, чувствовалось, что он начал уставать от сумрачной духоты и неподвижности.
- Говорит, что ему нужны люди, не ведающие той веры, что живёт в его земле под крестами, и не признающие швабский и саксонский закон, - ответил Рагдай.
- Вы не знаете и не должны знать, что такое инвеститура, термы, Сан Жермен де Пре и Баварская правда. - Дагобер отрыгнул и отодвинув ногой от себя стол, продолжал: - Кто такой Теодебер и почему умерла ведьма Брунгильда? Я дам вам золото, вы дадите мне свои мечи и молчание.
- Скажи ему, что мы берём только золото, - оживился князь, увидев, что король складывает большой и указательный пальцы в кружок, обозначая плату.
- Мне кажется, он ведёт к тому, чтоб мы кого то убили, - хмуро ответил Рагдай. - И чего он так долго говорит. Отчего удалил рабов и других, кого он ждёт, и почему вообще хочет нам довериться. Будь я королём, не верил бы нам ни в чём. Что у него, мало диких швабов для ножа в спину?
Миробад тем временем установил набитый факел в проушину железной стойки и поднёс к нему другой факел. Зажёг. Вспыхнул ослепительный огонь, почти сразу сожрав всю начинку.
- Лучше всего готовила факелы одноглазая Ракель, - неожиданно мягко сказал Дагобер, покосившись на Элуа.
- Если б она не слала письма в Нант, говоря, что не ведает грамоте, называясь слабоумной свинаркой, и не носила под платьем яд, я б её не вешал, - почти резко отозвался Элуа и добавил с хорошо различимым облегчением: - Вот он.
Полог входа, матово блеснув драконьими головами шитого шёлка, поднялся на копьё стража стоящего снаружи. Из солнечного света появился франк, называемый Мо. За ним возникло видение каменного изваяния: безбородое лицо, напоминающее маску шлема с прямым наносником, гладкие скулы, круглые, глубокие глазницы, плечи одинаковой ширины с животом и бёдрами.