Видавшая виды подвеска грузовика натужено кряхтела, перекатываясь по колеям и выбоинам лесной грунтовки.
- Стига, когда уже машины сменим? Семафорим всем мутантам вокруг, как будто специально на обед приглашаем. - водитель, подкрепляя просьбу, ударил по рулю, - За новой ехать всего сотню километров. Раз-два, и там!
Сидящий на пассажирском сиденье человек недовольно скривился, и водитель понял, как сильно оплошал. Называть Стигмата сокращенным именем мог только глава группировки и узкая группа приближенных. Рядовые же бойцы за это получали по зубам, а то и вовсе надолго попадали в немилость. Не вылезать теперь Токарю из рейдов недели две, а то и месяц.
- Вернемся, починишь, - отрезал безопасник, - А ответственному за гараж я вставлю по самые гланды. Не мог что-то поприличнее для такой поездки подобрать.
Час от часу не легче. Теперь прилетит еще и от непосредственного начальства. Но уже хорошо, что тут же, на месте не стал душу выбивать. Видать, в хорошем настроении.
- Да ладно, так-то, - попытался включить "заднюю" водитель, - Какие тут мутанты, возле внешников? Утро выдалось тяжелое, вот и вспылил, извини.
- А что не так с утром?
Токарь не строил иллюзий о том, что Стигмату не плевать на трудности водилы. Такая у безопасника работа - все знать. И спрашивать, если не знает. Придется отвечать, накликивая на гараж еще больше проблем.
- Одно к одному, Стигмат. Бывает такое. У рефрижератора, который я подготовил, коробка, - боец попытался подобрать не матерное слово, - Сломалась, в общем. У второго что-то с холодильником. Я в них не соображаю, не имел дело никогда. Но работать он перестал. Пришлось срочно в этот грузовик перегружать. А на нем же Бидон работал раньше, а сейчас никто. Кому эта развалюха нужна? Вот и пришлось за него садится. За своим то я слежу. А этот...
Концовку рассказа безопасник уже не слушал.
- Это я сказал тебя за руль посадить. Разговор есть.
Токарь на секунду отвернулся к окну, вроде как рассматривая что-то на обочине, чтобы не выдать подступившее волнение. Разговоры с такими людьми как Стигмат обычным бойцам без надобности, так как ничего хорошего принести не могут. Что задумал безопасник? Какую-нибудь левую схему, в которой нужно пушечное мясо для поддержки? Или, не дай бог, борьбу за власть с главой группировки? Как ни крути, а Токарю все это как собаке пятая нога. И ведь теперь - всё, не откажешь, чего бы там Стигмат не предложил, иначе на базу Токарю не вернуться, это и дураку ясно.
- Хочешь стать хирургом?
- Да! - едва не выкрикнул водитель и тут же стушевался. Демонстрировать столь горячую готовность, возможно, не стоило. Да как удержаться?
Работа хирурга - пропуск в руководящее звено группировки. Без опыта разделки тел десятником-то стать не просто, а уж попасть в караул, личную охрану лидеров и, тем более, в сотники - и надеяться нечего.
Лучше всего, конечно, в караул. Стой себе на вышке, ворон шугай. Базу атаковать никто не станет: всех особо буйных в ближайших кластерах давно вырезали. Живи-поживай, наращивай жирок.
Личная охрана - тоже ничего, правда, больше ответственности, суеты и риска: выезды, встречи, тайные разборки, внутренние интриги. Жаль, что этим ребятам Токарь точно ни к чему. У него ни дара толкового, ни боевых навыков. Он скорее тюхтя, чем боец, зато исполнительный и дисциплинированный - самое то, в караул.
Стигмат при виде энтузиазма водителя не сдержал ухмылку. Хотя, лучше бы сдержал. Улыбка у безопасника та еще. Тонкие бледные губы растягивались в одну линию, превращаясь с совсем уж незаметную розоватую полоску.
- А ты что, давно хотел? Может ты маньяк, а? Людей там резать, кровушки попить? Да все, все, успокойся. Что-то ты сегодня нервный.
- Да я...
- Не перебивай. Я к тебе присматривался немного, с первого дня. Все не мог понять, как ты решился жену с детьми одним махом порешить. Тут даже не стальные яйца нужны, а титановые.
Безопасник потрепал водителя по плечу, выражая одобрение и даже восхищение.
- Ты мужик, Токарь, а это в нашем деле главное. Я же вижу, что ты не хочешь вечно крутить баранку, а? Чего ты хочешь от жизни?
От жизни Токарь никогда ничего особенного не хотел. С детства жил как жилось, не ожидая от мира ничего хорошего.
* * *
Отец ушел до рождения сына. Не захотел возиться с резко располневшей женушкой, устраивавшей скандалы едва ли каждый вечер. Нашел на работе, в соседней бригаде, разбитную крутобедрую штукатурщицу с громким грудным смехом и говором сельской хабалки. Спровоцировал скандал, собрал вещи и больше не возвращался, лишь иногда напоминая о себе короткими воскресными прогулками и небольшими суммами денег к первому сентября, сверх алиментов.
Мать поначалу вернулась в родительскую двушку, но скоро съехала, чувствуя, что родители готовы скорее оплатить часть аренды, чем слушать по ночам беспрерывно мучающегося от колик внука.
Это было первое сохранившееся на всю жизнь воспоминание маленького Жени: незнакомые блеклые стены, странные запахи и заплаканное лицо мамы.
- Спи, моя радость, усни. В доме погасли огни...
Спать не хотелось, но он по привычке закрывал глаза, зная, что от этого любимый голос станет спокойнее.
Потом был детский сад, с холодным неприятным полом, ненавистной манной кашей и злой воспитательницей, все время раздраженной тем, как поздно мать забирает Женю. Может быть, другим детям и доставались от нее и ласка, и внимание, но не ему.
- Ну что, ты идешь? - забегала суматошная яркая нянечка из соседней группы.
- Да вон, этот опять сидит. Каждый день одно и то же. И зачем рожать, если некогда воспитывать? Правильно?
Нянечка подсаживалась, окутывала душистым ароматом, лезла в глаза длинными волнистыми волосами, ласково гладила по голове, и кивала, соглашаясь. Да, мол, и зачем его только рожали?
Вместе со школой пришла самостоятельность. Мать задерживалась по работе, все время экономила, бегала по магазинам в поисках дешевых продуктов, а потому присутствовала в жизни сына как надежный, добрый, но не особенно близкий друг, чаще безразличный и уставший, чем любящий и ласковый.
- Мама, я тебя люблю.
- Я тебя тоже, сынок. Ты поел? Залезай под одеяло, не мерзни. Со мной будешь спать? Или к себе беги?
Женя привык сидеть в пустой квартире, наедине с медленными ленивыми мыслями, тишиной и учебниками. Учился он хорошо. Похвалы учителей, завистливые взгляды одноклассников - все это было отдушиной, дарящей редкие минуты удовольствия и гордости за себя.
Мама изредка листала дневник и прижимала сына к груди:
- В кого ты хоть у меня такой умный? Не в отца же. Вырастешь, будешь маме опорой.
"Конечно, буду. Обязательно", - обещал он сам себе.
Мама не дождалась. Нашла ухажёра, увлеклась, уехала за ним куда-то в Сибирь, работать на вахтах, а когда Женя поступил в институт, совсем перестала приезжать, давая о себе знать только короткими телефонными звонками.
Одиночество теперь разбавлялось только учебой и работой. Женщины, бывало, пытались распробовать на вкус перспективного, но молчаливого и нелюдимого парня. Полноватые безвкусно одетые однокурсницы соглашались на свидания, но им нужно было что-то говорить, удивлять, проявлять ласку, трогать за руки. Женя не умел.
Бухгалтерша с работы, крепкая тесаная топором бабенка с небольшой зарплатой и трехлетним ребенком зашла дальше всех. Она дважды посещала женину квартиру, обшаривала пустой холодильник, пыталась что-то готовить из принесенных ею же продуктов. Ушла, как только разобралась в реальных возможностях бедного студента: пятикурсник гораздо больше потреблял, чем зарабатывал, вечера и ночи проводил за книгами и рефератами и никак не мог стать опорой ни для нее, ни тем более для ребенка.
- В пятницу заехать за тобой?
- Нет, я к маме обещала зайти.
- А в субботу?
- Сына купать надо. Стирка, уборка.
- Воскресенье?
- Спать пораньше лечь хочу. Выспаться надо. Ты знаешь, я сама позвоню.
Женя тогда попробовал сравнить ее с мамой. Наверное, ей было так же тяжело и плохо. Может быть, она тоже знакомилась с мужчинами вот так, в надежде найти сыну нового отца. Терпела прикосновения, отдавалась, как могла, смеялась над плоскими шутками и разочарованно уходила, ни с чем возвращаясь в тяжелое многолетнее ярмо. Только мама была красивой, нежной и доброй, совсем не похожей на гоблина.
И все же одна женщина в его квартире поселилась, причем сразу с детьми. Оксана, коренастая девка с глупыми коровьими глазами жила в соседнем доме с мужем и двумя едва переставшими ходить пешком под стол мальчишками-погодками. Обычная вырвавшаяся в город молодая сельская семья. Там он был одним из первых парней, а она едва ли не единственной, кого не перетрепали на сеновале все холостые мужики, и при этом не состояла в паре, то есть была вполне готова для соитий и незапланированной беременности.
Он ее бил, из ревности. Она скрывала под одеждой синяки и убегала по ночам вместе с детьми на улицу, отсиживаться в соседних дворах. Возвращались под утро, дрожа от холода, шатаясь от усталости и недосыпа.
Женя никогда не задумывался, были ли основания у этой слепой ревности. Могла ли туповатая не обласканная вниманием сельская девчонка поддаться на настойчивые ухаживания искушенного городского мужчины? Запросто. Вряд ли ее учили разборчивости. Задрал мужик юбку - не кричи особо. Глядишь, замуж возьмет. А то и залетишь, что сделает долгожданный поход в ЗАГС совсем уж близкой и неизбежной перспективой.
Как-то подошел к ним, пережидающим ночной гнев отца в соседнем дворе, принес пледы для детей и гору бутербродов.
- Что ты не уйдешь-то от него, дурочка?
Спрашивать не стеснялся. Оксана не вызывала особенного пиетета.
- А куда? Зарплата семь тыщ. А еще этих, - кивнула на уплетающих бутерброды мальчишек, - Кормить надо.
- Так, к родителям.
- Ага. Отец сказал, убьет, если надумаю вернуться.
- С чего? Ты что, виновата?
- Так муж же. Если выгнал, значит плохая жена. Значит, виновата.
- Да хватит! Что же он родную дочь и внуков в дом не пустит?
- Ну, да если и пустит. Этот приедет и дом сожжет.
- Кто?!
- Кто-кто...
Когда совсем захолодало, Женя позвал Оксану с детьми к себе в дом, погреться и переждать. С утра, выслушав справедливые опасения: "Теперь же точно убьет..." - предложил остаться, а по дороге с работы купил перцовый баллончик и подобрал обрезок арматуры.
Ощущения от совершенного поступка будоражили сильнее, чем алкоголь и все любимые фильмы вместе взятые.
* * *
- А это что еще за Робин Гуды?
Дорогу перегородил ствол поваленного дерева. За ним два человека с оружием. Токарь мимолетно скосил взгляд на безопасника и начал выжимать тормоз.
Стигмат дотянулся до рации, перевел ее в режим внешнего вещания и из динамиков на крыше прозвучало:
- У вас ровно три минуты, чтобы убраться с дороги и оттащить ствол. Потому что через пять минут вы сдохнете.
Резон в словах безопасника был. Прострелить стекло кабины можно только разве что из крупнокалиберной винтовки, да и то - не факт. Внешники никогда не делились оружием, а вот средства защиты - пожалуйста. Особенно для автомобилей, на которых для них возят столь важный товар.
Грузовик, на котором ехали Токарь и Стигмат, можно было только остановить, прострелив двигатель или колеса, а вот чтобы нанести вред людям в кабине или пробить рефрижератор нужно очень серьезное вооружение.
Про пять минут Стигмат тоже не врал. Стоит нажать кнопку тревоги и с базы поднимется пара вертолетов караула. Безопасник до сих пор этого не сделал из-за банальных понтов. Одно дело вызвать "тревожку" и уничтожить группу залетных придурков, совсем другое - заставить их убраться и убрать преграду одним только словом. Об этом будут говорить на базе еще не одну неделю, преумножая и без того немалый авторитет главы службы безопасности.
Одного выстрела оказалось достаточно, чтобы нарушить планы Стигмата. Пуля, калибром никак не больше 7.62 пробила сверхбронированное стекло, оставив аккуратную дырочку и небольшую сеточку трещин вокруг. На заднюю стенку кабины энергии ей не хватило, но и пробитого лобового стекла было достаточно, чтобы люди в автомобиле поняли, кто в данную минуту на дороге папочка. Стрелявший боец, казалось, ни на секунду не сомневался в успехе и теперь призывно махал рукой, выходите, мол, есть разговор.
Стигмат с интересом взглянул на отверстие в стекле, поискал срикошетившую от задней стенки пулю, но, поняв, что та закатилась глубоко под сиденья, кивнул на тревожную кнопку:
- Я выхожу. Если хоть пальцем шевельну - тут же жми.
- А почему не сейчас?
Безопасник, как ни странно, снизошел до объяснений.
- Сразу не убили, значит, хотят поговорить. Надо узнать, кто такие, и что у них на уме. Если у них в руках такое мощное оружие, дело может быть связано с внешниками. Может быть, не с этими, с другими. Надо выяснить. Сенсоры выключи. Мал еще, взрослые разговоры слушать.
Водитель спешно ткнул нужный тумблер, и звуки извне перестали проникать внутрь кабины. Стигмат выбрался наружу и подошел к бойцам.
Поездка Токарю нравилась все меньше и меньше. Казалось бы, что может быть проще? Завести мотор, выехать за ворота, прокатиться по заранее очищенному от мутантов маршруту, заехать на базу и встать на разгрузку. Так нет. Сначала неожиданный разговор со Стигматом. Теперь, вот эти. Кто они, интересно?
Рассматривать было некогда. Безопасник сказал - чуть пальцем шевельнет - вызывать подмогу. Токарь старался выполнять приказ всеми силами, уперся взглядом только на руки Стигмата и упустил момент, когда незнакомцы осели в траву, словно им по головам ударили пудовым молотом. Ни движения, ни вскрика.
Стигмат подошел к кабине и позвал:
- Пошли, уберем. Этих дебилов всего двое. Сказочные идиоты. Зачем только их из больницы выпустили?
Спрашивать, как безопасник вырубил противников, не стоило. Во-первых, это и так все знали. Один из даров Стигмата позволял одновременно "отключать" как минимум трех человек. Во-вторых... Вообще не стоит у кого-нибудь спрашивать про его дары. Дольше проживешь.
Токарь спрыгнул со своей стороны кабины.
- А кто они? Не от внешников?
- Много будешь знать, скоро состаришься. Ширни их, быстренько раскрои и расфасуй по боксам. Опаздываем.
Разделку тел производили, как правило, хирурги. но в их отсутствие подобный приказ обязан был выполнить любой боец. Токарю еще это делать не приходилось, чему он был, в общем-то, безмерно рад. Он, однако, не дрогнул.
Связал пленникам, от греха, руки и ноги. Вернулся к грузовику, открыл холодильник, достал несколько боксов, сложил возле тел, выудил из собственных запасов шприц с парализующим препаратом.
Наркотик парализовывал нервную систему иммунного, блокируя малейшие попытки мышц сократиться и помешать тонкой операции по извлечению внутренних органов. Мгновенное действие позволяло резать тело сразу же после укола.
Присев над телом, Токарь засуетился, успокаивая неожиданную дрожь в руках.
- Что ты дергаешься, коли.
Водитель приложил ладонь к лицу и глубоко задышал.
- Да, да, сейчас. Я в первый раз просто. Сейчас.
Токарь придвинулся ближе к Стигмату, нацеливаясь на оголенную шею лежавшего без сознания тела.
- Коли. Не тупи.
- Да, я уже, - Токарь опустил шприц и покачнулся, словно потерял равновесие.
Иголка вошла точно между бортиком ботинка и язычком. Единственное место, в кевларовом костюме Стигмата, которое можно было проткнуть шприцем. Токарь ойкнул, все еще продолжая играть бестолкового бойца, который случайно уколол не того, и не туда, а потому успел вдавить поршень шприца и выпустить весь наркотик в тело безопасника до того, как он воспользовался своим даром.
* * *
Муж не пришел на разборки ни в первый день, ни потом. Видимо, только и ждал повода вернуться к свободному холостяцкому существованию.
Женя же с Оксаной семьей так и не стали, ни морально, ни физически. Продукты на разных полках. Отдельные телевизоры. Свое мыло, полотенца и шампуни. Евгений, конечно, помогал: и деньгами, и продуктами, и даже одежду мальчишкам покупал, но все же держался отстраненно.
Девушка поначалу загорелась идеей соблазнить молодого бобыля налаженным бытом и собственным телом. Кормила разносолами, приходила по ночам, дарила незамысловатые ласки. Женя чувствовал, что удовольствие это ей не приносит. Был он для нее слишком робким и ласковым, гладил и целовал не там, где стоило, не мял, по-звериному, груди и ягодицы, не тискал губами губы, не кусался, не оставлял засосы, не говорил грубости и пошлости, двигался медленно, осторожно, без должного напора и страсти.
- Милый, ты все?
- Ага... А ты успела?
- Да, конечно.
- Врешь же.
- Перестань, все прекрасно. В следующий раз успею. Мне с тобой очень хорошо.
Ночные визиты вскоре прекратились, жизнь вернулась в прежнюю колею, и все же стала другой. Дома теперь кто-то ждал, пусть почти чужие люди, но те, кто нуждался в помощи и плече, и кому без него станет совсем уж тяжело и тошно.
Женя стал меньше горбиться, с удивлением обнаружил, что если в солнечный день смотреть прямо, а не под ноги - впереди всегда, даже среди многоэтажек, виден кусочек удивительно голубого неба, слепяще яркого.
- Алексей Владимирович! - Женя догнал главного менеджера по поставкам в коридоре после совещания.
- Токарев?
- У нас проблемы с маслом. Последняя партия вся неоригинальная пришла.
Откаты, получаемые Егоровым с поставщиков автомасел, были секретом Полишинеля. Даже для генерального директора, терпящего вороватого управленца из-за тесных родственных связей.
- Я тебя понял.
- Как пойдут морозы, могут начаться проблемы.
- Я поговорю с ними.
- У нас машины начнут вставать. В гараже еще заведутся, а если остынут на улице...
Егоров ничем не выдал раздражения от излишней настойчивости гаражного техника, оценив, что проблема не была поднята прилюдно, на совещании.
- Завтра съезжу к ним. Будь готов к десяти. Со мной поедешь.
К концу квартала три процента с масел, почти треть общей суммы отката, легли в карман Токарева. Главному снабженцу нужна была своя команда.
Дома стало сытнее, но Оксана не скрывала разочарования, постоянно намекала на возобновление ночных встреч. Женя отмалчивался.
Это сработало. Оксана начала искать женское счастье за пределами квартиры. Пропадала по вечерам, приходила глубокой ночью пьяная и уставшая настолько, что едва держалась на ногах.