Демина Евгения Александровна. Чешская диссидентская

Чешская диссидентская

Счастье есть жажда повторения. Повторение, как известно, мать маразма. Следовательно, счастье ведёт к безумию. Не то чтобы Томаш был силён в силлогизмах, но, как нейрохирург, кое-что смыслил в состоянии нервной системы. Тем более в его родной Праге счастье являлось весьма эфемерной субстанцией.

В старой Праге, в золотой Праге пустило корни его семейное древо, выворачивая наизнанку узкие мощёные камнем улочки и разбивая ветвями стёкла теснящихся по стойке "смирно" домов.

Он делил своё время между работой, друзьями и домом, считая, что жизнь легка и не следует допускать, чтобы она совсем лишилась силы тяжести и упорхнула из-под носа на розовых крылышках радости.

- Несчастна ли ты, дорогая? - спрашивал он по утрам жену, выбирая запонки.

- О да, мой дорогой, да, я самая несчастная женщина в мире. Ты моё несчастье! - восклицала она и нежно целовала его на прощание, и её платье шелестело цветом ночи.

Томаш целовал её, и выходил из дома, в чёрном костюме и чёрном пальто, постукивая по ступеням и булыжникам винтажной тростью, и садился в чёрную "Шкоду", и ехал на работу.

Но однажды Томаш усомнился в словах жены:

- Тереза, мне кажется, ты не честна со мной. Тебя как будто что-то радует...

На фарфоровое лицо Терезы набежала тень:

- Да, милый, пожалуй, я обманываю и тебя, и себя. Я счастлива... потому что... у меня нет детей. Если б у нас был малыш, я была бы совершенно несчастна...

- Любимая, мне жаль, но у природы свои сроки.

- Вы все так говорите вместо того, чтобы что-нибудь предпринять.

Поэтому сегодня Томаш был задумчив и не заметил, как при повороте заехал на лестницу и перекрыл выход из переулка. Прохожие перелезали через капот и крышу, но водитель не обращал на них внимания: его мысли витали в стенах уютной квартиры на третьем этаже, где за разведением белладонны и олеандра коротала минуты ожидания его дорогая Тереза.

Он был рассеян и на работе: когда в приёмный покой просочился очередной посетитель и назвался представителем министерства внутренних дел, Томаш послал медсестру за карточкой и по привычке сказал:

- Раздевайтесь.

Представитель власти покорно снял плащ и опустился на стул.

- Что вас беспокоит?

Представитель наконец набрался смелости:

- Меня - ничего, а вот вас, пан Ворач, должно беспокоить ваше положение. Вы помните статью о трагедии Софокла, которую пару месяцев назад опубликовали в "Литературном круге"?

- Не помню. Честно. У меня много статей - это моё хобби. Сейчас исследую гомеровский эпос. А в чём дело?

- Что ж, я напомню вам. В своей статье вы показали буржуазный формализм и декадентские настроения. А это противоречит устоям социалистического государства! Вы против государства?!

- Я? Что вы, что вы... Но позвольте, почему декадентские? Софокл светел и гармоничен, взять хотя бы его "Царя Эдипа" или "Эдипа в Колоне": он размеренно подводит сюжет к кульминации, затем так же плавно смягчает интонацию. Зритель действительно испытывает катарсис - в буквальном смысле. Вот Еврипид - другое дело...

- Ну вот вы и сами ответили на свой вопрос, - гость перегнулся через стол и нагло сверлил врача взглядом. - Советскому читателю не интересен этот ваш... катарсис. Ему интересен положительный пример, общественное благо... Да что вы мне зубы заговариваете! Я уже сам как критик говорю!

- А вы разве не критик?

- Я же сказал: я представитель МВД! - посетитель ударил кулаком по столу и чуть не уронил портфель.

- Ах да, простите, я сегодня немного рассеян... А вас точно не нужно осматривать? Тик. Тремор. Тревожные симптомы.

- Какие симптомы?! Что вы меня путаете?! Я вообще пришёл, чтобы вы подписали отказ от публикации, - представитель нервно полез в портфель.

- Как - отказ? Она уже напечатана. Журнал раскуплен. Два месяца назад. Статья подписана моим именем...

- Да глупый вы человек! - листок машинописи с размаха лёг перед Томашем. - Бог с ним с тиражом! Тьфу! Я же атеист - это всё из-за вас! Вы что, работу потерять хотите?!

- Нет. Не хочу.

- Значит это в ваших же интересах! Подписывайте!

Хлопнула дверью медсестра:

- Нет вашей карточки. Идите, не задерживайте очередь. Найдёте карточку - приходите.

- Подожди, Катарина, здесь вопрос серьёзный. Редактор же пропустил статью.

- Да арестован уже ваш редактор!

- Который?

- Р-р-р-р... Из "Литературного круга".

- Их там двое...

- Неважно!

- А этот отказ тоже опубликуют?

- Нет! Это формальность!

- А только что упрекали меня в формализме...

Представитель вскочил:

- Всё! Я пошёл! У вас там очередь километровая!

- Так мне не нужно ничего подписывать?

- Нет уже!

- Спасибо вам. Спасибо, - Томаш пожал ему руку. - Сложный период в жизни, знаете ли. Очень благородно с вашей стороны. Рад, что всё прояснилось. Я всегда считал, государством управляют умные люди, они должны понимать, что искусство вечно, что литература выше этого, - Томаш с благодарностью тряс руку невольного собеседника, пока не раздался хруст. - Ох, что же я натворил... Тут уже ничего не поможет. Только ампутация. Катарина, готовь операционную. А кисть заспиртуй для меня.

- Что-то у вас сегодня ничего не клеится, пан Ворач.

- Так, сложный период, белая полоса наступила...

Катарина только вздохнула. Она знала Томаша без малого десять лет и, хотя и называла его большим оригиналом, относилась к его оригинальности спокойно, потому что в жизни своей, по её собственным словам, видала и не такое...

Томаш вернулся домой поздно и бережно нёс обёрнутую фольгой коробку.

Тереза запахнула пеньюар - она уже готовилась ко сну - и отправилась встречать мужа.

-Что это? Это для меня? - тонкие лилейные пальцы с перламутровыми ногтями нетерпеливо дёрнули ленточку.

В коробке, на кружевной салфетке, лежала человеческая кисть и беспокойно постукивала пальцами.

- Какая прелесть! Бедняжечка, она боится... Можно я буду сама её дрессировать?

Пани Ворачева любила животных. У них уже не жили собака Каренин, за которой Томаш специально ездил на новое кладбище домашних животных, и свинья Мефисто, напившаяся отравленного пива. Хозяин-фермер горько оплакивал питомца, но быстро осушил слёзы, поняв, какой ценный подарок может преподнести врачу, оперировавшему его, после того как он получил черепно-мозговую травму в потасовке с завсегдатаями нового деревенского клуба. Помнится, он тогда сильно напился и позволил себе лишнее: был раздражён из-за того, что закрыли церковь. Кстати, Томаш и Тереза разделяли его чувства: они часто ездили туда послушать органную музыку, но новая идеология лишила их такого удовольствия.

- Право, такая милая вещица!.. Давай назовём её Вещь. И я её выдрессирую, тогда с ней смогут играть наши дети...

О нет. Опять.

- Дорогая, ты ещё не знаешь, чья это рука, - многозначительно прошептал Томаш, устремив на неё заговорщицкий взгляд.

- Ах! Одного из них? Неужели? Что ж, одним шпионом меньше: отныне нечем писать доносы.

- По правде сказать, мне его жаль. Не верю, что новое правительство и оккупанты - сплошь злодеи. Возможно, если бы мы лучше узнали друг друга, мы нашли бы компромисс...

- Ах, Томаш, я самая несчастная женщина на свете!

Тереза печалилась, и муж горевал вместе с ней, ведь он любил Терезу. Любил за трогательную робость, когда, на заре их знакомства, она боялась высказать словами чувства и, прелестно краснея, сдёрнула его с кресла за ноги, ударила гардиной и прижала своим весом. И так страстно целовала, что чуть не вывихнула себе челюсть...

На свадьбе и невесте, и жениху было больно смеяться, но поводов для смеха было много. Причиной послужил Мефисто, который и был свадебным подарком. Поросёнок резвился по ЗАГСу, норовя укусить каждого гостя и выпить всё шампанское. Сотрудник ЗАГСа настолько рассердился, что не завершил церемонию: молодожёны так и не обменялись кольцами.

Столь прочный союз требовал постоянного самопожертвования, поэтому, когда один из супругов выглядел недостаточно печальным, другой делал всё, чтобы впустить в отношения живительный поток меланхолии.

Подарок на некоторое время огорчил Терезу, и она увлечённо учила Вещь стойке на указательном пальце и азбуке Морзе. Томаш по просьбе жены взялся прибраться на балконе, чтобы выгуливать там Вещь, пока она не привыкнет к улице.

- Дорогая! Помнишь наши первые тиски? Я только что нашёл их в корпусе старого телевизора... А вот тёртый корень мандрагоры - ты упрекала меня, что я его выбросил. Судя по запаху, ещё вполне съедобный... А это споры плесени, которые мы собрали со стен твоей квартиры и хотели посадить в новом доме. Я думаю, ещё не поздно это сделать...

- Да, я тогда пыталась увлечь тебя флористикой... Подожди, я сама посмотрю, - аккуратно приподняв муслиновые юбки, Тереза шагнула на балкон, и чёрные испанские кружева зашуршали по останкам их воспоминаний.

- Оставь ещё ногти моей матушки - вот эти, в органзовом мешочке. Моя бедная матушка, я состригла ногти с её рук, когда её убила... когда её убила наша страсть. Оставь их, пожалуйста. И костяной мячик для Каренина из кошачьего черепа... Подумать только, соседи снизу до сих пор надеются найти своего Пушка.

- Может, вернуть им прах? Иначе мы никогда не помиримся.

- Боюсь, не поможет... Ну вот, а остальное можно смело выкинуть.

Старая мебель, чемоданы, бумаги и запчасти для "Шкоды" устремились навстречу мостовой, что наблюдало безмолвно стенавшее серое пражское небо, исчерченное сканью флюгеров.

Недолго чета любовалась призрачным очарованием вечера: в прихожей зазвонил телефон. На том конце провода главный врач с паническими спазмами гортани сообщал, что на улицах вновь появились танки - после нескольких антисоветских демонстраций на Староместской площади. Выслушав сбивчивые предостережения не показываться из дома сегодня вечером, Томаш и Тереза соприкоснулись взглядами и в унисон произнесли:

- Как насчёт вечерней прогулки?

- Мы позовём Сабину?

- Конечно, милая.

- И заодно покажем ей Вещь и вольер.

- Она не станет завидовать? Вдруг потребует такую же - не лишать же мне пана представителя МВД левой руки. Он ещё от правой не отошёл.

- Всегда можно найти похожую.

- Ты права.

Художница Сабина отнеслась к идее скептически-индифферентно:

- Фи, танки - это не эстетично.

- Эйфелева башня тоже не эстетична - голый металлический костяк, однако ж ты так торопилась в Париж.

- Не путай эклектику с милитаристским функционализмом. Это небо и земля.

- Так ты не придёшь?

- Не знаю... У меня срочный заказ - хотела поработать ночью...

- Даже на коктейль?

- Ну, может быть... не знаю. Если только на коктейль. Но с условием...

- Каким?

- Со мной придёт Франц.

- Новое увлечение?

- Вроде того. Читает лекции в Сорбонне.

- Француз? По имени Франц?

- Швейцарец. Из Женевы.

- Понятно.

- Так можно?

- Ты знаешь, мы всегда рады гостям. Хотя твой бывший так не считает.

- Ах, Томаш, ты прелесть. И поцелуй за меня Терезу, я уже в предвкушении её кулинарных шедевров.

- Этот швейцарец ещё не укоротил твой льстивый язычок?

- Он не умеет целоваться по-французски.

- Совсем?

- Ну ты же его научишь?

- И ради этого ты его притащишь?

- А как же. Тома-аш!

- Ладно, чего не сделаешь по старой дружбе.

- Ты прелесть. Мы будем в девять.

Сабина Черхманова была школьной любовью Томаша, и он до сих пор поддерживал с ней связь, разделяя расхожее мнение, что полезными связями не разбрасываются. Сабина разительно отличалась от безупречно-изящной Терезы: носила волосы как хиппи, предпочитала грубоватую, практичную одежду - и вносила первозданный хаос энтузиазма в любую компанию. Как истинная светская дама, она заботилась о том, чтобы все её друзья были между собой знакомы, и сплотила вокруг себя добрую половину интеллектуалов и свободных художников города.

Тереза всегда ревновала к ней, и Томаш, как верный, совестливый супруг, решил, что несправедливо запираться в саду наслаждений вдвоём и не позволять Терезе участвовать в их развлечениях. Ту же веру исповедовала со своей стороны и Сабина, поэтому в гостиной Ворачей никогда не становилось скучно от однообразия лиц.

Очередной новичок производил впечатление человека интеллигентного, но внутренне скованного: он наотрез отказывался идти смотреть на танки.

- Но почему, Франц? Быть женатым не означает лишать себя удовольствий. Правда, дорогая?

- Конечно, милый. Кстати об удовольствиях: Томаш подарил мне такую миленькую зверушку. Вещь! Вещь! Место!

Цокая ногтями, прибежала Вещь и забралась на колени к хозяйке.

Похоже, Франц счёл слишком эпатажным заводить такого питомца. Наверно, Вещь в его сознании стояла наравне с питонами и лемурами.

- Простите, я не разделяю подобных удовольствий.

- Просто его дома ждёт жена, - засмеялась Сабина и прижалась к Терезе, как бы сравнивая свои каштановые локоны с гладким пробором хозяйки дома.

- Посмотрите, я сделала для неё ошейник из своего браслета и ремешка от старой сумочки...

- Просто я не могу находиться где бы то ни было, зная, что в том же городе моя жена совершенно одна. В такие моменты я себя не уважаю.

- Милая, это китч. Не ожидала от тебя.

- Похоже на ревность, Франц.

- А мне кажется, так мило... Браслет из слоновой кости не пережмёт артерию?

- Я же сказал: одна. Я не могу оставить её в опасности. И вам советую этой ночью держаться вместе. В помещении.

- Мне кажется, ей уже всё равно. Томаш, браслет не повредит артериям?

- Кажется, мне пора, - Франц поднялся из-за стола и, не выпуская Вещь из поля зрения, ретировался в коридор.

- Франц! Ты уже уходишь?!

Но тщетно Сабина пыталась его вернуть.

- Вот вам и французский поцелуй.

- Я ожидал романского шарма, - пожал плечами Томаш. - Нет, он определённо не дорос до твоего общества, милая. Где ты, говоришь, его подобрала - в Женеве или в Париже?

- В Париже.

- Не расстраивайся. Все эти речи о супружеском долге означают лишь то, что он не может два раза в сутки.

- Я посижу ещё часок и пойду.

- Мы тогда тебя проводим и заодно прогуляемся.

- Милые, какую мантилью мне лучше надеть - светло-чёрную или тёмно-чёрную?

- Чем темнее, тем лучше, я считаю. Светлый не идёт к твоим глазам.

- У нас в художественном училище он назывался антрацитовым. Никакой цвет. Совершенно никакой.

- Согласен... Мы ждали, ты на ночь останешься. Мы нашли наши первые тиски. На балконе.

- В следующий раз. У меня сейчас эскизы фресок для Дворца молодёжи. Солнышки, улыбки, буйное цветение. Одно слово - китч. А делать нечего - работа-то нужна.

- А я довольна статусом домохозяйки.

- Конечно, ты замужем. Но это мешает стать фотографом, например.

- Это скорее хобби. Вещь! Ко мне! Сейчас попробуем поводок.

Внешний мир встречал их тектоническим гулом и вулканическими вспышками. Ожившие горы мяли средневековый булыжник и укоризненно покачивали дулами вслед рассыпающимся в бегстве людям. Не зря Тереза взяла фотокамеру, и пребывание на ступенях, ведущих вверх по улице, с родным автомобилем в тылу, не удовлетворило пани Ворачеву. Но вещь натягивала поводок, упираясь в нижнюю ступень.

- Вещь! Ты не в себе?

- Её пугает вибрация. Все животные боятся инфразвука.

- В нашем случае уже не инфра, а вполне в диапазоне слышимости. Как хотите, я не готова променять такой вечер на эскизы с солнышками, - и Сабина храбро двинулась навстречу военной антиэстетике.

Тереза поспешила следом, на ходу отщёлкивая первые кадры новой плёнки и шелестя испанскими кружевами.

Томаш поднялся на несколько ступенек, с поводком в руках.

Тёмно-чёрная мантилья маячила в ярко-жёлтом свете, но внезапно нырнула в темноту. Тереза споткнулась, запутавшись в подоле.

Томаш наспех привязал Вещь к фонарному столбу и побежал к жене.

- Ах, нужно было надеть другие туфли. В твоих кедах, Сабина, определённо есть доля рацио.

- У тебя другой стиль, детка. Придётся терпеть.

- Зато я успела сделать столько снимков! Завтра ты их увидишь.

- Так вы меня проводите? Переулок слева свободен.

- Только возьмём Вещь. Я сейчас... Вещь! Ве-ещь!

- Боже, она убежала. Распутала узел и убежала.

- Мы совсем забыли, кто её прошлый хозяин.

- Ах, мне этого не пережить! Вдруг она попадёт под танк? Вещь!

- Вещь!

-Ве-ещь!

Порядок в танковой колонне мгновенно нарушился. Беглецы замирали, завороженные манипуляциями пары в чёрном и растрёпанной девушки в короткой юбке и кедах. Танкисты вылезали посмотреть, почему их манёвр с целью устрашения не возымел должного действия. Пешеходы забирались на чудо техники и братались с наездниками. Тереза оказалась не единственной, кто взял с собой в эту безлунную ночь фотоаппарат.

Тереза и Томаш заглянули под все гусеницы, за все фонарные столбы и скамейки, просили у прохожих фонарик...

Напуганная вещь приютилась на плече у молодого советского танкиста, он умилённо почёсывал ей ладонь:

- В ошейнике - домашняя, значит. Потерялась... Товарищи пражцы! Кто руку потерял?

- Мы! Это наша Вещь!

- Вы, товарищи, вместо браслета взяли бы ремешок от часов - он потуже, а поводок - себе на ремешок, она и не потеряется. Ну, бывайте, тут у вас тихо, мы поехали. Извиняйте, если чё - работа такая.

Танкисты отсалютовали горожанам и дали задний ход - развернуться не хватало места.

- Сабина! Мы нашли её!.. Сабина! Сабина!!!

С дула ближайшей боевой машины свесились ноги в кедах.

- Здесь я. Чао, милый! - крикнула Сабина в утробу танка и спрыгнула к друзьям. - Интересно, когда в СССР ближайшие худвыставки... Желательно в Липецке... Я тут подумала, русское советское изобразительное искусство несправедливо обделено вниманием европейской общественности...

Инцидент завершился малой кровью, но после этого у Терезы участились немотивированные приступы радости, и Томашу пришлось взять отпуск и увезти жену из города. Их снова выручил пан Новак (тот самый бывший пациент из деревни), пригласив к себе на ферму. Ворачи заручились обещанием Сабины присматривать за Карениным и Мефисто и собрали чемоданы. Тереза настояла на том, чтобы взять Вещь с собой, и даже связала ей тёплую перчатку: в деревне, на свежем воздухе, всегда прохладнее, чем в городе.

К величайшей печали, деревня - всего в четырёх часах пути от Праги - стояла на болотах, и климат там царил очаровательно промозглый. Тереза мало-помалу успокаивалась: вечерние прогулки по прекрасным топям возвращали ей душевное равновесие, но опыт подсказывал Томашу, что до полного выздоровления ещё далеко.

- Она нянчится с Вещью как с ребёнком, - посетовал он как-то вечером, наблюдая, как супруга укладывает питомицу спать в муфту.

- Чай живность и есть как дитё, даже нежнее, - протянул Карел Новак, набивая трубку. - Когда Мефисто потравился, я себе места не находил. Кстати, как там они с пёсиком не поживают?

- На попечении Сабины.

- Вы вот что, пан доктор, свозите-ка жену в новый клуб - в соседней деревне, километров десять по насыпи, через болото. Авось развеется. Она ж у вас енти пейжажи любит. Да и вы тоже.

- Хорошая идея, Карел. А там подают абсент?

- Там чё токмо не подают. А полыни в наших краях завсегда навалом. Авось и гонют - кто ж их знает.

- А там танцуют сарабанду? - очнулась от оцепенения Тереза.

- Какую такую банду? Не, банды там не ходют, у нас участковый хорошо работает.

Как нарочно, у "Шкоды" спустило колесо, а насоса ни у кого не было, по крайней мере, все так утверждали.

- А берите мой грузовик. Берите, берите, он новый, когда я на нём ездю, мне вся деревня завидует.

Несмотря на лёгкую тряску, путь был преодолён без эксцессов, и супруги очень скоро окунулись в атмосферу провинциального досуга. В клубе было восхитительно скучно, и они замечательно провели время, не заметив, что часовая стрелка давно уже обогнала отметку "12". Нужно было успеть вернуться затемно.

- А знаешь, дорогой, мне здесь понравилось. Ты меня по-настоящему огорчил, пригласив сюда. Давай бывать в этом клубе почаще, - прошептала Тереза в неверном свете противотуманных фар и улыбнулась той стыдливой улыбкой, которая всегда возбуждала Томаша сильнее любой дыбы.

- Рад, что смог испортить тебе настроение, дорогая. Глядя на тебя я сам готов рыдать от горя.

- Ты не замёрз? Ты весь дрожишь.

- Это всего лишь колдобины, милая...

Румянец исчез с щёк Терезы и сменился настоящей бледностью восторга.

- А знаешь, я тоже чувствую лёгкий холодок. Как тогда, при первой нашей встрече... - лилейные пальцы кокетливо ущипнули "стрелку" на его брюках. Не контролируя себя, Томаш нажал на педаль тормоза, и позади раздался яростный сигнал от таких же запоздалых путников.

- Тереза... - в порыве страсти он заключил её в объятья, задев поворотник и чуть не снеся пересекавшую им путь на перекрёстке легковушку. - Тереза... любовь моя...

Тереза благоразумно разбудила Вещь, дремавшую у неё на поясе в муфте, и посадила на руль.

- Ах, милый, как жаль, что я оставила монтировку в кузове - я не смогу напомнить тебе нашу первую ночь.

- Любимая, я всегда храню её в памяти - это была несчастнейшая ночь в моей жизни.

- И в моей... Ай, что ты делаешь!

Справа прожужжал мотоцикл... или мотороллер - теперь, после рокового грохота и лёгкой вспышки, это стало неважно.

- На тебе те же подвязки...

- На них капли твоей крови, я храню их как фамильную реликвию...

Слева завизжала милицейская сирена. Нет, кажется, их было три: пожарная и "скорая" неслись по встречной, а милицейская - за грузовиком.

Вещь отчаянно рулила и прыгала с педали на педаль.

Кочки становились всё выше, ямы - всё глубже, ещё миг - и грузовик воспарил на крыльях Фатума. Эрос и Танатос - так близки, успел подумать Томаш.

- Дорогой, если родится девочка, давай назовём её Асунсьон Соледад в честь моей бабушки!!! - исступлённо вопила Тереза, и голос Эроса перекрывал рёв мотора...

Через две недели Сабина получила открытку с чудесной горой металлолома на обочине. Обломки обвивал дикий виноград. На обороте она прочитала:

"Милая Сабина, я замечательно провожу время. Кажется, ко мне возвращается былая депрессия. Мы полюбили ходить на танцы в местный клуб и кататься на грузовике Карела. Карел очень гостеприимный хозяин.

Целую - тебя, Мефисто и Каренина. Томаш передаёт привет. Вещь машет ручкой.

P.S. Полагаюсь на твой вкус - посоветуй, какой балдахин лучше повесить над колыбелькой: ярко-чёрный или нежно-чёрный? Такие вещи просто необходимо знать заранее - сама знаешь, какие в магазинах очереди.

Всегда твоя, и не только твоя,

Тереза".

Комментарии: 6, последний от 17/11/2016. © Copyright Демина Евгения Александровна (hyldeharde@yandex.ru) Размещен: 14/11/2016, изменен: 14/11/2016. 25k. Статистика. Рассказ: Проза, Пародии Ничего святого: пародии народов мира		Ваша оценка:
Аннотация: Ещё одна затерявшаяся в черновиках пародия. Гибрид "Семейки Аддамс" и "Невыносимой лёгкости бытия" (эти фильмы роднит год выхода в прокат - 1989). Историко-политический фон - всего лишь фон, заимствованный из фильма. Среди прочего - о том, как в семье появилась Вещь. Унылого и печального чтения)

Демина Евгения Александровна : другие произведения.

Чешская диссидентская