Аннотация: Ульрих женится. Поздравлять пока рано, но, кажется, они нашли друг друга.
VI
Следует отдать должное Альбрехту Люксембургскому: на похоронах своей дочери он не воспылал ко мне ненавистью, а лишь печально произнёс:
- Пусть Маргарите не пришлось сохранить свой девичий венец, но она сохранила наш с вами союз - не без вашей помощи, Ульрих.
Он явился оказать прощальные почести моему отцу и искренне сопереживал нашему горю. Он разрешил оставить приданое Маргариты, чтобы хоть сколько-то покрыть долги, благодаря чему я расплатился с магистратом Санкт-Иоганна, присовокупив к двадцати тысячам гульденов разрешение беспошлинно рыбачить в Сааре в течение трёх лет.
Он поздравлял меня с короной герцога и обещал по-родственному помогать, то бишь давать советы и принимать в гости. И преподнёс мне неожиданный подарок.
Не успели кравчие накрыть на стол, а я - пригласить гостей и свиту в залу, как герцог отвёл меня чуть в сторону и вполголоса проговорил:
- Дабы не рвать семейные наши связи, осмеливаюсь предложить вам в жёны девицу из нашего рода. Она рано лишилась родителей и воспитывалась при мне. Теперь же она вошла в возраст...
И ко всеобщей досаде требует больше пищи, мысленно завершил я. Надоевшая бедная родственница, которую хочется поскорее пристроить.
- ...Сиротство сделало её немного замкнутой, но она благонравна, образованна и хороша собой, и, полагаю, вы легко сойдётесь...
Два года назад мы вместе обманывали покойного Карла. Сегодня Альбрехт Люксембургский измыслил провести меня, и, похоже, моё положение лишает меня права на отказ.
- ...В её владении - деревня с двумя полями. Довольно большая, но половину жителей унесла чума. Но вы вправе переселить туда своих крестьян, ведь, насколько я знаю, ваших земель мор не коснулся...
Друг, которому много известно о вас, может стать самым страшным врагом. Поэтому ссор с близкими друзьями следует избегать.
Мне остаётся только согласиться.
И герцог призывает Иоганну фон Лютцель и объявляет, что намерен обручить нас. Девица Иоганна старательно минует меня взглядом и отвечает, что полностью вверяет себя воле герцога.
Я со вниманием присматриваюсь к ней и вспоминаю, где прежде видел эти каштановые косы и пристально-испуганные зелёные глаза.
Передо мной единственная свидетельница моего появления на чёрной лестнице замка Люксембург.
Готов поклясться, что она меня узнала.
А после объявления помолвки мы договариваемся, что до свадьбы невеста будет жить в замке Саарбрюккен, чтоб мы успели привыкнуть друг к другу, ведь Иоганна склонна к уединению, да и я по природе своей нелюдим.
Вот точно так мои собратья колдуны перекидывают порчу на другого человека, если полностью снять её невозможно.
Иоганне отводят комнату рядом с покоями матушки. Робкую Иоганну мгновенно принимают в своё общество первые красавицы замка - Анзельма и Бригитта. Склонная к уединению дама фон Лютцель бегает с ними наперегонки по девичьей. Замкнутая благонравная невеста завоёвывает сердца всех молодых рыцарей Саарбрюккена. Рихард берётся сочинять канцоны, щёголь Гюнтер завивает льняные локоны и заказывает портному новый камзол и табард. Неразлучные прежде друзья Йозеф и Фридрих вызывают друг друга на поединок, после чего первый скорбно носит руку на перевязи, а второй победоносно провожает Даму Сердца на прогулки. Скромник Пауль впервые надел разноцветные шоссы. Бригитта и Анзельма спешно подрисовывают брови, чтобы стать похожей на ту, что стяжала их лавры. Обладательница чёрных бровей, от природы не нуждающихся в пинцете, покидает балкон лишь на время сна и трапезы. Матушка жалуется на бессонницу из-за шума под окнами. У старого капеллана кругом идёт голова от исповедей. И всюду жизнь, весна, томление и беспокойство.
Что до меня, мои наряды по-прежнему скрывает широкий чёрный упеланд в пол, и мысленно сетуя на съезжающие с левого плеча воротник и цепи, я разбираю отцовские письма, заимствую у казначея книгу с записью расходов (отец мой записей не вёл совсем), а ради отдыха листаю труд Мондино де Лучи и провансальцев. И несмотря на всё моё пренебрежение священными придворными обязанностями, жемчужина селенья Лютцель принадлежит всецело мне. И я отныне понимаю, почему его высочество фон Люксембург возжелал без промедления сбыть троюродную племянницу замуж.
Ведь под вуалью благочестия и смирения скрывается сущая чертовка. Помнится, я уже называл так одну девицу - и не ошибся.
Впервые я застал её у матушки. Развлекая фрейлин за рукоделием, она перебирала струны лютни и напевала нежным, как майским ветерок, голосом:
- О Маннелиг-рыцарь,
Женитесь на мне -
И я одарю вас охотно...
Увидев меня, Иоганна поджала румяные губы и приняла самый чопорный вид, на какой только способна юная девица, не прекращая, однако, играть и петь, пока я здоровался с матерью, а фрейлины склонились в реверансе. Лишь завершив пение, она отложила лютню и удостоила меня приветствием. Я заметил, что прежде не слыхал такой баллады.
- Мне довелось услышать её от датских купцов, которые, в свою очередь, научились ей у шведов. На немецкий я переложила её сама и надеюсь, мой скромный труд не умалил достоинств стиха, - отвечала невеста, опустив очи долу.
Внимание матушки завоёвано. Она оставляет работу, садится ближе и заводит разговор о переводах:
- Владеешь ли ты французским, милое дитя? Я бы от всей души желала, чтоб ты оценила первую главу "Сибиллы": моё северное происхождение побуждает меня к беспокойству, что два отрывка не совсем точны.
- Боюсь, мне не сравняться с вами опытом, ведь мои упражнения составляют лишь несколько ронделей и баллад.
- Иоганна, твоя робость излишня. Возможно, неискушённость станет твоим преимуществом и подскажет плавность слога там, где мне приходят на ум лишь расхожие фразы.
Девица фон Лютцель смиренно позволяет матушке похвастать.
- А вы, Ваше высочество, - она не назовёт меня по имени, скорее Саар и Рейн потекут вспять, - без сомнения, также наделены талантом претворять один язык в другой?
- Я в равной степени владею немецким и французским, но мне предпочтительней чтение, чем сочинение. А вы, верно, слагаете стихи и сами?
- Попытки эти чаще неудачны, девице вроде меня приличнее быть подмастерьем, чем мастером, но смею надеяться, старания мои уместны... - слова её окрашены досадой на то, что мой ответ, как зеркало, отразил её вопрос, - подобно тому, как белое её лицо окрасилось румянцем под вуалью.
- Любому мастеру необходим помощник - и ученик, - спешит утешить Иоганну герцогиня. - По-настоящему искусен лишь тот, кто способен передать своё искусство другому, позволь же мне стремиться к совершенству, увлекая к нему и тебя, моя милая Иоганна.
Я становлюсь свидетелем трогательнейшей признательности.
- Но я уступлю продолжение беседы Ульриху, мне нужно ненадолго отлучиться, - матушка берёт прялку, созывает всех своих фрейлин и в их сопровождении удаляется в соседний покой.
Я остаюсь наедине с прелестной девой.
Красавица сжимает губы в ниточку и говорит, что долг её - последовать за герцогиней. Я доставляю себе удовольствие побросать камни в окна сего неприступного замка:
- Вы опасаетесь, что мне не свойственно терпение? Ваш страх напрасен, ведь вы сами подтвердите: мне удалось добиться вашего прямого взгляда, не прибегая к уловкам угодливых кавалеров.
- Возможно, это оттого, что вы охотно слушаете - прочие же надрывают струны и требуют поцелуев.
- На которые вы не скупитесь.
- Всем сердцем я стремлюсь к великодушию, Ваше высочество, а оно указует направить свои добродетели на благо не только ближних, но всякого, кто молит о внимании.
Зелёные глаза сверкают искренностью, как трава поутру - росой.
В другой раз она извинилась за дерзость, залогом примирения представив потёртый переплёт, где сквозь изношенную кожу проглядывала деревянная основа.
- Вот те баллады, что известны мне. Я записала их сама - по памяти. Если только вы пожелаете, я сделаю список для вас...
Я попросил её себя не утруждать.
- Жаль, Ваше высочество, что вы не цените красоту слова. Впрочем, ценить красоту по-настоящему способен лишь тот, кто ею обладает.
- Вы правы, наблюдая всё прекрасное, я всякий раз вспоминаю, сколь оно бренно, и видя вас сегодня, паче утверждаюсь в этой мысли.
- О да, я более забочусь о душе и потому предпочитаю поэзию, а не советы, как отворять кровь.
- Но может статься, вам самой когда-нибудь понадобится лекарство.
- Благодарю, мне не приходится жаловаться на здоровье, а если придётся - я претерплю болезнь как испытание свыше.
На третий раз она решает явить образец откровенности и прямодушия:
- Отшельничество не делает вам чести, и коль скоро вы не утруждаете себя заботой составлять общество своей невесте, эту обязанность вынуждены брать на себя другие.
- Коль скоро они почитают эту обязанность за удовольствие, мне остаётся только благодарить небеса, что я не стою на пути перед их усердием. Разве готов я опуститься до такого злодеяния, чтобы лишить свою невесту возможности облагодетельствовать подданных?
- Редкость ваших визитов заставляет меня сомневаться, что получу в вашем лице надёжную опору: покуда вы закрыты от меня, мне сложно вам довериться.
- У вас есть тайны, фройляйн? Вы всегда можете открыть их исповеднику, я же предпочту пребывать в неведении.
- Да, есть одна, - зелёные глаза становятся серьёзны, звонкий голос смягчается, - я тоже обладаю недостатком, который смогу скрывать ото всех, кроме мужа, а потому желаю, чтобы вы знали заранее... - она страдальчески взирает на меня из-под вуали, и я на секунду колеблюсь в своём недоверии, - у меня на ноге жуткий шрам, которого я стыжусь сама перед собой, - глаза цвета травы готовы источать слёзы. - Я получила его тринадцати лет от роду, когда поспорила с подругами, - тут голос её набирал обороты, как если бы унылая капель разлилась по весеннему снегу быстрым ручьём, - что залезу на майский столб - и неудачно села. Колесо с него соскользнуло, и я осталась ТАК! - завершила она со смехом.
Мы более не виделись до свадьбы.
Мы поженились на Святого Бенедикта, обвенчавшись в замковой часовне - с редкостным единодушием восстали мы против поездки в город. Довольно с горожан, что видели меня на коронации, а мне довольно одного обморока за год. Иоганна отговорилась робостью, что достаточно было для наших родственников, а я предпочёл сделать вид, что поверил - ради собственной же выгоды.
Иоганну обрадовало моё согласие, и на празднике она всячески старалась мне услужить. Однако, поняв, что она лишь усердно меня опаивает, я не сдержал любопытства:
- Позвольте задать вам вопрос, дорогая супруга...
- Я готова внимать каждому вашему слову, любезный Ульрих.
- ...Как звали тот майский столб?
- Что, простите?
- Тот майский столб, куда вы неудачно сели? Ганс, или Фриц, или Мартин?
- Вы, верно, бредите в хмелю!
Женщину называют сосудом греха. Я верю, есть и среди знатных дам, и средь простолюдинок много таковых, что хранят в себе лишь добродетель. Но некоторые кувшины прямо-таки предназначены для яда. Хотя сомневаюсь, что тот мудрец знавал Иоганну фон Лютцель.
---
Оставить приданое - родственники жены могли затребовать его обратно, если в качестве приданого выступали деньги или земельные угодья.
Мондино де Лучи - автор первого учебника анатомии (XIV в.).
"О Маннелиг-рыцарь..." - шведская баллада XII века "Герр Маннелиг".
"Сибилла" - в реальности этот роман переводила Елизавета Лотарингская, с которой и списана герцогиня-мать.
Рондéль - стихотворная форма в 13 строк и 3 строфы.